Исповедь Странника

Исповедь Странника.

Я помню, как чахоткою сражён,
Прощался, средь друзей, с любимым садом,
Кем, каждою весною, мне отрадой,
Поились силы. Ими напоён,

Я жил, взирая мир и внемля смерти,
Как сирота, оставленный небес.
Я умирал... И злобой бился бес
В водоворотах жизни круговерти,

Когда мой кашель рвал меня... Метал
Кровавых свёртков алые закаты.
Я уходил, ко миру став заплатой,
Какою быть мне Бог нарисовал.

Я таял, словно свечка на ветру.
Бледнел мой огонёк во жизни искре.
Я, как, лишённый сил, последний выстрел,
Прекрасно знал, что скоро я умру.

Но тем мой ярче вился язычок
Пред, как угаснуть, пламенем взрываясь.
И кашель мой, сим жаром обжигаясь,
Кружился в недрах лёгких, как волчок.

Я понял вдруг, что я его согну,
Коль силами найдусь закрыться дверью,
В какую рвался он хрипящим зверем.
И я боролся... Сдерживал волну,

Которой разрывался, наполняясь.
Сознания теряя и синея.
Я умирал. Но, схваткою слабея,
Мой запирался кашель, изменяясь.

Я даже отпевался... Но грозою
Взрывались снова жизненные силы:
Я рвался ветром, где меня носило
Средь вольности стихии. Над толпою.

Я дерзновенен был. И горд. Непобеждённым
Взрывался мой язвительный язык.
Я был ни стар, ни холост. Не велик,
Но ростом не считался умалённым.

Я не был циник. Просто, одинок...
И рвался в гущу... в поисках забвений.
Я жаждал прежней кровью искуплений.
Я жизнь любил? Я с нею был игрок.

Не раз она меня швыряла низа,
В надежде засосать своей трясиной.
Но я хитрил... и остронюхой псиной
Взбирался вверх... по лезвию карниза.

И снова в ней испытывал терпенья
На прочность материнского упрямства,
Где мать, в своей любови постоянствах,
Пыталась силой удержать забвений.

Я был чужой,... родившийся своим
По статусу и записи в бумагах.
Я рвался клетки, вскормленный отвагой.
Но трепетал, когда моим родным

Швырялись слёзы боли в униженьях.
Я этой болью пился и стенал,
Когда рукою праведной пытал,
Во справедливом гневе, отомщенья.

Во неспокойстве жизнь меня хранила,
Не раз уберегая от конца.
Но кровью от тернового венца
Меня ознобом судорожным била

Судьба, что обрушала мой покой,
Бросая в даль и холода дороги,
Какая покорялась лишь немногим,
Кто доказать сумели ей, что - свой.

Я знаю тех, кто этою стезёю
Месили хладность пыли. Чей успех,
В водохновленьях, обвинялся тех,
Кто упрекал в презрениях молвою:

Корил, что несклонённые главы
Могли бы сыром, в маслице, кататься,
И перед ними б - реки млечны стлаться...
Склониться лишь к подножию молвы...

И этих, одиночество презрев,
Носила жизнь, как и меня, собою.
Мы, словно, рождены одной судьбою.
Через века, в изгнаниях, прозрев,

Я стал терпим и, внешностью, спокоен.
Мой хладен ум. Мои остры глаза,
А в них застыла, льдинкою, слеза,
Что напоказ, толпе, не кажет воин.

Но я, как прежде, горд и одинок.
Как прежде, пред молвой не на коленах.
Я просто прежний странник из вселенных.
Покрытый старой шерстью странствий, Волк...