Это стихотворение посвящается всем женщинам –
хранительницам очага, сердечного тепла и недосягаемых душевных высот.
Известным и безымянным простым русским героиням.
Я верю, что такие женщины остались с нами до сих пор.
О, дамы!
Звон Серебряного века
Умолк с разбитыми колоколами,
И новый век - железная опека,
Он пожирает жизни, словно пламя.
Вы - иероглиф тонкой женской сути,
Сокрывший нежность и святую верность,
Волшебный блеск душевной ртути
И королевскую небрежность.
На поселеньях, на лесоповалах
Вас мучили, вас на лубянках били
За то, что вы любили адмиралов,
За тех, кого - увы! - недолюбили.
Вас не изменят новые одежды:
В грязи житейской и в словесной пыли
Вы были Светом, Верою, Надеждой!
Но никогда «советскими» не были.
Это - поэзия. Конечно, не все. Но последующая трагическая эпоха дала многие, иногда поневоле, высокие подвиги женщин.
Сребряный век - невиданный рассвет русской культуры.
И это подтверждают судьбы русских эмигрантов, которым удалось на чужбине стать выдающимися людьми.
А что бы было, если бы все эти бывшие подданые России трудились на благо Родины?..
Вам, удаленным и чуждым, но близким и милым.
Вам эти строфы, любимцы отринутых дней!
В зеркало месяц виденья бросает Людмилам,
С бледным туманом слита вереница теней;
С тихой и нежной мечтой о принцессах лилейных,
Рыцари едут в лесу за цветком голубым;
Жены султанов глядятся в кристальных бассейнах
В знойных гаремах, окутанных в сладостный дым.
Светлы картины, и чары не страшны, пропитан
Воздух великой тоской по нездешней стране!
В юности кем этот трепет тоски не испытан,
Кто с Лоэнгрином не плыл на волшебном челне?
Трезвая правда сожгла ваши чистые дали,
С горных высот мы сошли до глубоких низин;
С грохотом города стены холодные встали,
С дымом фабричным задвигались поршни машин.
Вышли другие, могучие силой хотений,
Вышли, чтоб рушить и строить на твердой земле,-
Но в их упорстве был отзвук и ваших стремлений,
В свете грядущего - луч, вас манивший во мгле!
Вам, кто в святом беспокойстве восторженно жили,
Гибли трагически, смели и петь и любить,
Песнь возлагаю на вашей бессмертной могиле:
Счастлив, кто страстных надежд здесь не мог утолить!
(Валерий Брюсов)
1920
Я люблю Ольгу. Любит ли Ольга меня? Я впервые задаю себе вопрос. Там, в Москве, я знал, что она не может меня не любить. Какая женщина устоит против любви? Какая женщина не истомится и не взволнуется страстью? Чье сердце выдержит самоубийственный поединок?.. Но ведь теперь между нами даже не бездна, а колодец ее. Колодец бедствий, тревог, несчастий и поражений. Не тюрьма и не Лубянка страшны. Я сожгу тюрьму и взорву Лубянку... Страшна неразделенная жизнь.
Я сказал: неразделенная жизнь... Я иду своею дорогой, Ольга — своим, неведомым мне, путем. Над нами разное небо, под нами не одна и та же земля. Она дышит Москвой, я — моей любовью к Москве. Она живет настоящим, я — будущим, если не прошлым. Может быть, я стал ей чужим, потому что далеким. Может быть, на ее суровые дни уже легла иная, темная тень...
(Борис Савинков Конь вороной
Вы точно сказали, Владимир Анатольевич.
У меня при сочинении этого стихотворении были аллюзии с декабристками.
Самоотверженность и высокая жертвенность. По-христиански.
Благодарю Вас за добрый отзыв и похвальные слова (прошу прощения - не знаю Вашего имени).
Хотелось сказать, что есть женщины не только "в русских селеньях".
Есть просто чудесные женщины:)