Голубенькая шаль

Нина Большакова
Голубенькая шаль

«На мне тогда был новенький мундирчик ...на вас была голубенькая шаль...", вязанная крючком из хлопковых ниток, называемых иностранным словом "кроше". Не шаль а полушалок, нежный, легкий, как раз для летнего вечера. Накинула полушалок на красивые плечи, прикрытые ситцевым платьем в мелкий цветочек, завязала на груди мягким узлом. Темно-рыжие волосы заплела в русую короткую косу, перевязала узким синим атласным бантом. Села на крыльце, на нижнюю ступеньку, скрестила босые ножки. Чего-то напевает себе под нос тихое и книжку читает, двигает страницы пальцем по экрану Кайндла.
Никто в их трейлер-парке книжек просто так не читал, тем более не тратил денег на всякие электронные устройства для чтения специально приспособленные. Игровая приставка, Кинект другое дело, это да, или покупали, или воровали, но у всех было. И только чокнутая Картинка читала книжки.
Читает Картинка книжки, поправляет очочки на носу и зевает во весь рот, а из других трейлеров смотрят парни как волки голодные и по мобилкам переговариваются:
– Картинка книжки читает и зевает!
Их это заводит, у них здоровые фантазии начинаются. Она так сексуально ведет пальцем по экрану, так разевает рот когда зевает, что у парней в штанах становится тесно, а в головах горячо. Тем не менее ничего не происходит, никаких насильственных эксцессов. Вокруг Картинки как-будто кокон прозрачный, никто к ней сроду не подходит, и эсэмэсок не шлет. Так, дистанционно слюной и вообще истекают некоторое время, а потом в бар идут других девок тискать.
По утрам Картинка ходила на работу, в библиотеку, где она была младшим библиотекарем. С десяти утра до семи вечера шесть дней в неделю она выдавала и принимала книжки, разговаривала с читателями, в основном это были школьники и старушки. По четвергам с семи до девяти вечера Картинка вела кружок вязания крючком. Все те же старушки и их дочери, женщины средних лет, собирались в читальном зале, вязали и разговаривали на матримониальные темы. Взаимное сватовство было главной темой. Никто не мог ускользнуть от вязальщиц: ни дети, ни внуки, ни правнуки, всем они определяли подходящую пару и не было случая, чтобы кто-то взбунтовался, не согласился с их выбором. Одна Картинка оставалась вне поля этой деятельности. Не знаю почему, но никому даже в голову не приходило выдать ее замуж.
Второй по важности темой кружковских посиделок была кулинария. Вязальщицы приносили с собой домашнее печенье и кофе в термосах, и угощали друг друга и Картинку. Надо было попробовать и похвалить печенье каждой стряпухи, иначе обойденная похвалой дама немедленно надувала губы и в следующую среду уже не приходила, а это означало потерю дополнительного дохода, совсем не лишнего в маленьком Картинкином хозяйстве. Картинка так наедалась по средам, что в четверг ничего не ела целый день, разгружалась.
За вязаньем подробно обсуждалось, что следует приготовить на уикэнд, и толлько и разногласий было, что:
- Маргрэта, дорогая, что ты приготовила на шабес?
- Ах, Карлина, дорогая, не на шабес, а на воскресный обед после проповеди. Ты опять забыла, что я баптистка, а не иудейка!
- Всей и разницы, дорогая, что обед не в субботу, а в воскресенье. Так что ты приготовила?
В парке у них народ подобрался спокоиныи, положительныи; если что и пропадало, так только белье с веревки, а серьезных преступлений у них не случалось с незапамятных времен Великой Депрессии. Тогда, конечно, постреляли, не без того, но с тех пор путем принудительной селекции было выведено законопослушное население.

Так и текли день за днем, год за годом, только и разницы было, что какая-нибудь из вязальщиц умирала и ее хоронили всем дружным кружком. Иногда случались и радостные события: кто-то из детей и внуков вязальщиц выходил замуж, женился или рожал нового ребеночка. К слову, все дети трэйлерного парка были на одно круглое, белобрысое, голубоглазое лицо, ангелочки-клоночки. Тем не менее, по каждому такому случаю устраивались вечеринки с барбекю, и кружок дружно поздравлял виновников торжества и дарил их новыми собственноручно вязанными изделиями. Весь трайлерный парк ходил в затейливых кофтах, жилетах, платьях, обматывал шеи шарфами, головы покрывали кружевными беретами. Зимой носили шерстяное, а летом из бумажного кроше, вот и вся разница.
Надо дать Картинке имя, а то что это такое, Картинка и Картинка, это для парней, а в миру у нее было имя, обычное имя. Как же ее звали? Сильвия? Аннета? Марибел? Конечно же, Марибел; прекрасное имя для такой девушки, тем более, что она ходила все время в юбках колоколом, затянутых на осиной талии. Идет себе по дорожке, переставляет точеные ножки, в колокол юбки звoнит. Ах, что это я, вы ведь английского не знаете; bell по-английски значит “колокол”, такие у меня здесь тонкие лингвистические ассоциации.
Брайан приехал в трейлерный парк из Гардеза, что в Афганистане. Нет, он не афганец, он обыкновенный американец из Кентакки, он в Гардезе в армии служит и его отпустили в отпуск после шести месяцев беспорочной службы. У него в Джонстауне, штат Кентакки родители живут, Брайан сначала к ним поехал, но на пятый день уехал от них в трейлерный парк к товарищу, к Марку. Они вместе в армию подписались, в один день, и в учебке вместе были.
Родители в порядке, хорошие, не алкаши, не наркоманы, но они подождали три дня и стали у Брайана денег просить, им надо бойлер менять. У Брайана деньги есть, мобилизационный бонус он не потратил, весь целый, все двадцать тысяч, и от зарплаты оставалось, куда там особо тратить, но на черта ему бойлер? У него и дома нет; вот думает трейлер купить, как контракт кончится, в трейлере бойлер не к чему.
Марку не повезло, его сразу ранили, в первом бою, ничего и не видел, нигде не был. Теперь навсегда дома и пенсия пожизненная назначена, можно не работать, если экономно жить. Ему ступню растяжкой оторвало. А Брайан везучий, его ни ранило, ни контузило, весь целый. Через три недели обратно в Гардез полетит. Контракт если прервать, надо бонус вернуть, а у него на этот бонус планы.
Они с Марком смотрели по телеку кино про трех солдат в отпуске, девушку, мекса и сержанта, «Счастливчики» называется. Там разные варианты обсуждаются, чтобы в армию из отпуска не возвращаться и бонус сохранить, типа в тюрьму на полтора года сесть за невооруженное ограбление, или вообще уехать в Канаду. Ерунда всякая, в общем. Брайан о таком и не думает, в армии ему хорошо: спокойно, все понятно, зарплата идет, и деньги на колледж светят, а убиться и на гражданке можно, опять же работы нет. Да и скучно ему здесь, всего неделя отпуска прошла, а он уже все поделал: родителей повидал, в баре с друзьями посидел, напился несколько раз, переспал с парой девушек, съездил в казино проиграть маленько денег и стало ему скучно до зевоты неостановимой, а впереди еще три недели отпуска. Чего делать-то будем?
Он сидел у Марка на кухне, тянул Бадвайзер из бутылки и читал местную газету. Что провинция Пушту, что штат Кентакки, тоска везде, только и разницы, что здесь мобильник работает. Да кому там особенно звонить? Новости одни чего стоят – юный Кэмпбелл, сын местного ревизора, задержан с двумя фунтами марихуаны при незначительном превышении скорости на хайвее (два фунта! Тоже мне дилер; вот у нас в Афгане... ну ладно); любимая корова старика Харриса родила двойню, бычка и телочку (искусственное осеменение, чего удивляться?); над кукурузным полем Хаймэ Лопеса опять тасовался неопознанный летающий объект (тоже, видать, от тоски отпускной); миссис Круз с ее жилетом «Семейные узы» заняла первое место на конкурсе вязальщиц крючком (она каждый год первая, хоть б для смеха кому другому приз присудили). Скулы сводит! И тут Брайан увидел маленькое объявление в рамке с виньетками по углам:


К сожалению, я не могу здесь воспроизвести эти виньетки, но поверьте, они были и очень витиеватые. Брайан сначала виньетки заметил, а потом уже объявление прочел. И подумал: а не пойти ли мне в этот библиотечный клуб? Все-таки что-то новое, не все же мячи катать и пивом наливаться.
Раньше, еще до армии, он любил книжки читать. У них дома книг, правда, не было, но в магазинчике при заправке, где он подрабатывал после школы, среди разных нужных путешественникам и не очень им нужных товаров были книжки. Карманного формата, в бумажном переплете, в основном детективы и любовные романчики. Когда покупателей не было, он брал с полки книжку и читал, чтобы скоротать время. И втянулся в это дело, даже радио перестал слушатъ, а стал слушать аудио-книжки, такие у них тоже продавались.
Позже, в армии, было не до книг; если и попадались ему книги в рейдах, в оставленных жителями домах, то на фарси или на арабском, а книги на английском как бы исчезли из поля зрения, и он иногда за ними скучал. Запах новой книжки, и как ее надо аккуратно раскрывать, и читать, держа обеими руками, чтобы книжка не потеряла товарного вида. Она все-таки была уже не та после прочтения, как бы он не старался быть предельно аккуратен, теряла в своей свежести. Впрочем, проезжие покупатели ничего не замечали, хватали с полки что попадется и торопились дальше, к своим машинам.
Брайан пошел в библиотеку, хотел взять этот роман почитать, подготовиться к дискуссии, но оказалось, что его нет в фондах. Он спросил библиотекаршу, незначительную девушку в круглых металлических очках, где он может ознакомиться с книгой, и она, возвращая сползающие очки пальцем вверх на переносицу, ответила, что это пока невозможно, так как книга настолько новая, что еще не поступила в продажу. Но ему не следует беспокоиться, поскольку руководительница книжного клуба располагает одной предварительной копией и все подробно расскажет на заседании.
– А как же дискуссия? – Спросил Брайан. – Ведь получается, что книгу никто еще не читал.
– Тем лучше, – ответила библиотекарша, – тем интересней будет дискуссия. Прочитанная книга как съеденный пирог. О чем тут разговаривать? Так вы придете на клуб?
– Приду, – ответил Брайан, – конечно же приду. А когда эта книжка появится в продаже?
– Осенью одиннадцатого года. Так написано на обложке этой единственной копии.
– К тому времени закончится мой контракт, я вернусь насовсем, и возможно, куплю эту книжку.
– Это будет хорошее начало для вашей домашней библиотеки, –сказала библиотекарша. – До свидания, до вечера.
– А разве это сегодня?
– Ну конечно, сегодня, когда же еще. Сегодня первая среда этого месяца. До свидания.
Брайан вышел из сумрачной библиотеки на яркий солнечный свет, зажмурился, потер лоб рукой, открыл глаза. Перед ним был пыльный перекресток, светофоры сверкали на солнце. Он вдруг забыл, куда ему идти, в какую сторону. Прямо перед ним, через дорогу, засветились буквы вывески: «Гадание по руке и на картах Таро, Предсказание будущего». Брайан перешел дорогу и открыл маленькую дверь. За ней оказалась небольшая прихожая–веранда с цветными стеклами, дверь во внутренние помещения отгораживалась занавеской из бус. Он только хотел спросить: Есть кто–нибудь? как бусы заколыхались и вышел молодой полный мужчина, высокий, чернокудрый, с бородой и усами. Он чего–то дожевывал на ходу и вытирал рот рукой.
– Добрый день, что вы хотели?
– Да вот, насчет будущего... – замялся Брайан.
– А предсказательницы нет, она вышла на минуту, в библиотеку пошла, – черноусый отступил в сторону, одновременно отодвигая занавеску рукой, – а вы заходите, подождите ее здесь, она скоро вернется.
Брайан прошел через занавеску и оказался в небольшой уютной комнате. Слева стоял угловой диван, резной полированный столик и широкое удобное кресло, угол справа занимала этажерка с книгами, морскими раковинами, стеклянными шарами и другими интересными вещицами. Над столом висел вышитый шелковый абажур и пахло в комнате чрезвычайно приятно, не то ванилью, не то лавандой. Брайан в этом не разбирался, но так хорошо пахло только в шкафу его покойной бабушки.
– Садитесь на диван, вам там будет удобно, – черноусый тронул Брайана за плечо, направляя его движение. – Аннета скоро придет.
Брайан остался в комнате один. Диван был действительно очень удобный, мягкий, но не слишком, располагающий к тому, чтобы прилечь. Не успел Брайан опустить голову на мягкую боковинку, как он уже крепко спал.
В комнату вошла Аннета, села на кресло, распустила волосы, поправила очки движением указательного пальца, достала из ящика стола вязанье и замелькала спицами. Черноусый прошел через комнату, мимоходом погладив Аннету по голове. А Брайан спал и видел сон:
Он в Афганистане, в провинции Пушту. Его часть прочесывает деревню, жаркие пыльные улицы, глухие стены заборов, слышны выстрелы, автоматные очереди; Брайан в полной экипировке, сверху бронежилет, он истекает потом.
Он открывает деревянную дверь в каменной стене и входит во внутренний двор. Там растут деревья, течет ручей, прохлада, сумрак. Брайан снимает жилет, автомат, каску, складывает все под деревом. Наклоняется к ручью, умывается, пьет воду из пригоршни. Наконец усаживается у ручья, прислоняется спиной к дереву. За ручьем, на каменистой поляне, возле камней сидят какие–то звери. Они небольшие, гладкие, песочного цвета, большеголовые, странно похожие на кошек. Звери встают, подходят к ручью, лакают воду совершенно по–кошачьи, и Брайан вдруг понимает, что это молодые львы, львята, и они совершенно одни, без взрослых.
– Надо их накормить, – думает Брайан, – иначе они умрут от голода.
Он развязывает свой заплечный мешок и достает какую–то еду, выкладывает на тарелки и перегнувшись через ручей, подает львятам.
Львы встают, подходят к еде, усаживаются возле тарелок и смотрят на Брайана ...улыбаясь?
Брайан просыпается на диване, перед ним сидит вяжущая Аннета, черноусый выглядывает из–за занавески. Брайан смотрит на Аннету: где–то он ее уже видел?
– Гадание, вы здесь для гадания, – напоминает черноусый.
– Да–да, – садится прямо Брайан, – вы ведь предсказываете будущее? Я бы хотел знать...
– Вам уже все предсказано, – Аннета сворачивает вязание и прячет в ящик стола. – Вы находитесь под высоким покровительством. Ничего не бойтесь, вы вернетесь с войны и все у вас будет хорошо, долго и счастливо. Ваши дары приняты. Нет, вы мне ничего не должны, все уплачено. Идите, идите, а то на клуб опоздаете, уже вечер.
* * *
Вечером в библиотеке на заседании клуба собралось, к удивлению Брайана, довольно много народа. Видимо, не он один скучал в этом трейлерном парке и жаждал хоть каких–нибудь развлечений, пусть даже и интеллектуальных. Десять минут до начала, а читальный зал уже полон, мест свободных нет, кто бы мог подумать!
Пришли все вязальщицы, их дочери, а также сыновья, мужья, племянники и племянницы. Весь трейлерный парк пришел, и прорицательница Аннета со своим черноусым ассистентом, и Марк здесь, в первом ряду сидит и место для Брайана караулит, никого не пускает. А днем в библиотеке никого не было. Да и здание библиотеки... Раньше он как-то не обратил внимания, а сейчас, в сумерках, вдруг увидел, какое оно большое: два длинных крыла со стрельчатыми мозаичными окнами, перед фронтальной частью коллоннада, высокое и широкое мраморное крыльцо, и вся библиотека выстроена из темного пористого камня. Просто дворец, а не библиотека, и откуда она взялась такая в этом рабочем городке из сборно-щитовых домиков, на окраине которого располагался трейлерный парк, непонятно.
Руководительница кружка, молодая женщина с гривой кудрявых темнo-рыжих волос, в синем платье с длинной широкой юбкой, туго затянутом в талии, сидела за столом в переднем углу, перед ней лежала раскрытая книга. Это была Марибел. Она вернула сползающие очки на переносицу указательным пальцем, улыбнулась аудитории и заговорила:
– Для начала я прочту вам короткий отрывок из романа:
«... В то время как Рамадан тащился через горячие, все истощающиеся дни раннего лета, Стамбул запекался в горячую корку согласия. ... Натяжение каждого нового дня нагревалось, росло и освобождалось с выстрелом пушки на закате. Даже те, кто не постился – армяне, греки, европейцы и евреи – все ощущали одну и ту же волну расслабления в конце дня, когда улицы заполнялись мороженщиками, предсказателями, и пыльными красными палатками уличных торговцев. Каждую ночь светильники повисали между минаретами Новой Мечети, желая всем жителям счастливого Рамадана...»
На белой стене за спиной Марибелл возник город на закате жаркого летнего дня, улицы каменных двухэтажных домов с приотворенными решетчатыми ставнями окон, между ними свисают старые пыльные ковры; бесконечные ряды лавчонок на первых этажах, двери нараспашку, полки с товарами вываливаются на улицу; по краям проезжей части течет мутная вода в арыках. По улицам проходят мужчины, входят в лавки, выходят с покупками в руках; молодые женщины идут в сопровождении старух; из красной палатки выглядывает худой старик с хвостиком седых волос, предлагает прохожим холодную родниковую воду; на минаретах позади домов, широко раскрывая рты, беззвучно кричат муэдзины; мальчишки бегают взад и вперед, и все это пахнет невообразимо терпко, и сладко, и горько одновременно.
Марибел читала, публика слушала, не шевелясь, в абсолютном молчании, и на стене разворачивалась сцена за сценой, бесшумно, как свиток за свитком. Иногда Марибел останавливала чтение, и тогда жизнь на стене обретала, помимо запаха, и звук, были слышны разговоры на никому неизвестных языках, крики и пение, шаги, журчание воды в арыках, скрип ставен, шорох юбок... Марибел возобновляла чтение, и звук исчезал, действие на стене продолжалось как в немом кино, беззвучно.
Наконец Марибел закрыла книгу и в городе на стене наступила ночь, затем изображение пропало, осталась только белая стена. В воздухе еще пахло миндалем несколько секунд, но вот и этот запах улетучился. Все заговорили, задвигались, кто-то засмеялся, кто-то сказал, что хотел бы пожить в том Стамбуле, а то сейчас он совсем не такой, и пахнет по другому, бензином и подгорающими на горячем асфальте покрышками. Заседание клуба закончилось коротким сообщением Марибел о том, что книга появится в продаже осенью, а в библиотеке следующей весной, и публика разошлась, разговаривая негромко. В зале появился библиотечный служитель, высокий худой старик с хвостиком седых волос, стянутых резинкой на затылке, и стал расставлять столы и стулья на места.
Брайан встал, подошел к Марибел, сказал:
– Добрый вечер. Было очень интересно, мне понравилось, и чтение, и живые картины, и запахи, как вы это делаете? Можно вас проводить?
– Я рада, что вам понравилось, – Марибел заправила прядку волос за ухо с маленькой сережкой, устало улыбнулась. – Конечно, пойдемте вместе, вам ведь тоже в трeйлерный парк, верно?
Они пошли вместе по невиданной прежде, странно знакомой улице, первый встречный улыбнулся им как старым знакомым; Брайан протянул руку и встретил в воздухе руку Марибел. Ее ладонь легла в его так, как будто всегда там была, повозилась немного, устраиваясь поудобнее, подогнула мизинец внутрь и затихла. Он посмотрел ей в глаза, она кивнула, соглашаясь, и так началась их совместная жизнь.
На следующий день Брайан сходил к Марку за вещами, заодно и пригласил его на свадьбу в субботу.
– Свадьба? Ты женишься? На ком? – удивился Марк.
– На Марибел из библиотеки, – ответил Брайан.
– На Картинке? Вот это да, ну ты даешь! С ней многие хотели, в смысле, ну ты знаешь, но она нет, не падкая... Да никто и не пытался, вокруг нее минная зона на двадцать метров... ну ты вообще мужик!
– Да ладно тебе, чего там. Мы ничего такого не устраиваем, так, по домашнему отметим. Приходи в субботу к десяти утра в мэрию, будешь свидетелем.
В субботу Брайан и Марибел расписались в мэрии, свидетелями были Марк и старик–уборщик из библиотеки. Марибел была в легком кремовом шелковом платье, волосы высоко подобраны на затылке и заколоты шпильками, Брайан в новом черном костюме. Марк стоял сзади, смотрел, как Марибел легко опирается на руку Брайана, склоняя голову к его плечу, на завитки волос, выбившиеся из прически на нежную шейку, и думал о Сильвии, как она стоит за прилавком своей кондитерской в облаке ванильного запаха, сдобная и свежая, как ее булочки. Потом посидели в трейлере у Марибел, она приготовила хороший обед, распили пару бутылок шардонне, старик принес, а торт Марк купил в кондитерской у Сильвии, у нее всегда в продаже свежие торты.
* * *
«Привет, Марк, как дела? Пишет твой старый друг Фрэнки–гренки. У нас в Гардезе ужасная жара, я так тебе завидую. Сидишь себе, холодное пиво пьешь, а мы тут камни пашем, уже ничему не рад, только бы остаться живым. Все об этом думают, и вот почему я тебе и пишу. Здесь мобильной связи нет , но почту доставляет каждую неделю вертолетная лавка, и купить что-нибудь можно, компакт-диски или журналы, кому чего надо. Брайан, как приехал, рассказал, что все у тебя хорошо, пенсия и все такое, мы все за тебя рады, а сержант Петкофф шлет тебе отдельный привет. Все удивились, что Брайан женился, он и фотографию жены показал, ничего особенного, в очочках, но он ее видно что любит очень, хотя много и не говорит. Да он всегда был молчун, так что это не ново. А новое есть, и такое, что если бы сам не видел, сроду бы никому не поверил. С тех пор как он вернулся из отпуска, ребята стали замечать, какой-то он не такой, словно броня вокруг него невидимая. А теперь я и сам подтверждаю. Не далее как вчера были мы с Брайаном в одной деревне на зачистке, и он попал на линию огня. И вижу я, что летит пуля прямо на него и должна она в него непременно попасть; за два ярда от Брайана эта самая пуля вдруг отворачивает, летит влево и убивает наповал какую–то овцу. Знаю, что нельзя летящую пулю увидеть, но я видел, и не я один, в нашем отделении и другие тоже видели в разное время. Меня ребята просили у тебя узнать, что там с ним случилось в вашем трейлерном парке, и сержант Петкофф тоже просил. Остаюсь твой друг Фрэнки–гренки».
« Дорогой Фрэнк, очень меня порадовало твое письмо, что вы ребята меня не забыли и сержант Петкофф тоже, ему от меня отдельный привет. Я в порядке, сейчас вот в колледже учиться начал, на армейские деньги, если получится, стану программистом, буду кучу денег заколачиватъ. Моя герлфренд, Сильвия, неплохо зарабатывает в собственной кондитерской, надо соответствовать. А что касается Брайана, могу только сказать, что жена его беременна девочкой, сейчас на пятом месяце, ей наши женщины уже мешок розового приданого связали. Ничего с ним тут не случилось особенного, просто он женился и очень жену свою полюбил, и она его полюбила. Я раньше думал, true love в кино только бывает, а теперь вижу, что и в жизни тоже. А насчет пули тебе наверное показалось, от жары еще не то привидеться может, ну и траву курить надо бросать, я уже давно бросил. Ты держись поближе к Брайану, и с тобой ничего не случится. Остаюсь твой вечно друг, Марк.»