Страшная сказка

Трудно быть. Гораздо проще казаться.

Посвящается людям, которые есть в моей жизни. Они держат мое бытие и охраняют от тех, кто только кажется.



В каждой шутке есть доля шутки.
Остальное – как водится – правда!
Вот и в каждой сказке есть всего лишь доля сказки…
Вместо эпиграфа


Сегодняшний понедельник вполне мог бы получить гран-при за самое неудачное начало недели: во-первых, вчера было воскресенье, когда вся наша страна дружно, в едином порыве перевела часы на летнее время. Не знаю как кому, а мне гремучей смеси древесной сони и бурого медведя, времени на поспать много не бывает. Соответственно, час сна после перевода мне обошелся часом тотального недосыпа. Если прибавить к этому, что я законченная сова, то утро, начавшееся в 7,00, грозило тотальной катастрофой.
Но «приятности» сегодняшнего понедельника на этом не закончились. Мой любимый, чуть свет выехал в Винницу в командировку, а это означало, что поездка на работу пройдет в тесной и, не факт, что в дружественной обстановке – в метро! На фоне этого к мелким неприятностям утра можно было отнести отсутствие утренней чашечки вкуснющего кофе, сваренного любимым мужчиной, и им же подаренный прощальный поцелуй с привкусом теплого молока, потому как позавтракал Олег сладким молочным супом. Я, простите, такую гадость терпеть не могу! Но для милого дружка, как говориться, и сережку из ушка…
В любой другой день, я бы благополучно оседлала помело, не забыв повязать своему дюдюческому высочеству шикарный красный бантик в горошек! Но сегодня именно такой расклад меня как никогда устраивал. Я уже давненько собиралась проехать на Левый берег и проведать собственную квартирку.
Дело в том, что после того, как я переехала жить к Олегу, мое собственное жилье пустовало. Я в принципе не была склонна пускать кого-либо на свою территорию, но, человек предполагает, а Бог, говорят, располагает. Так что историйка с заселением моей квартиры вышла своеобразная. А продолжение и того краше (что б не сказать гаже!).

В прошлом мае в нашей фирме прибыло: к нам на работу юристом устроилась девочка. Т.е. возраст у нее был не совсем детский, но поскольку девочками у меня прозываются все особы женского пола от одного года до бесконечности … В общем делайте выводы!
Девочка конечно не цветочек и не подарок. Но как говорил великий режиссер Александр Довженко: некоторые люди и в луже способны увидеть звезды. Это я о себе любимой! При этом подумать, ну на хрена мне, взрослой тетке, ростом в 1,80м + вечные каблуки, шариться по лужам в поисках звезд непонятно? Дотянуться, и то легче! Ответ на этот сакраментальный вопрос мне дал другой мудрец современности – моя собственная мама, которая как-то заметила: свинья грязь найдет!
Так вот, появилась у нас в коллективе девочка … Назовем девочку Юля. Юля Новикова. Впечатление Юля на меня произвела. Вот так просто, без прилагательных и эпитетов – произвела. Не было в ней ничего от томных, сюсюкающих барышень. Высказывалась она несколько резковато, но мне подобная манера импонировала - я и сама говорю, что думаю. С возрастом правда таки научилась, еще и думать, что говорю. В общем, общение сложилось. Забегая вперед, скажу - к сожалению.
Не буду перечислять все тяготы и невзгоды, который пришлось пережить в жизни Новиковой. Но я, выросшая в полной семье, в любви и заботе родителей, искренне сочувствовала ей. Какие бы неоднозначные или порой напряженные отношения у меня не были с моими родителями, я всегда знала, что могу рассчитывать на их заботу и поддержку. К тому же, расстояние в 700 км в пределах одной страны препятствием я не считала. Юльке так не повезло: после тяжелого развода ее родители начали налаживать новую жизнь. В результате отец оказался с молодой женой в Англии, а мама еще молодая и привлекательная налаживала личную жизнь в Украине. Наладила она ее с мужчиной гораздо моложе ее, со всеми вытекающими последствиями. В этом и крылась причина того, что взрослая дочь обеспеченных родителей (это я о Новиковой), слонялась по съемным квартирам на территории двух совершенно различных государств: Великобритании и Украины. Солнце ни одной из этих стран не грело мою новоиспеченную подружку. Видимо, ей просто нужно было другое солнце, но понять это я тогда почему-то не догадалась.
Отступая от повествования, замечу, что человеколюбием я вообще-то не страдаю. Более того, в массе своей представители homo sapiens вызывают у меня стойкую аллергию мизантропического характера, а еще агрессивное раздражение. Откуда при этом у меня навязчивое стремление помогать страждущим – загадка, покруче Египетских пирамид. Под страждущими я подразумеваю представителей всех существующих биологических видов, вызывающих во мне острую жалость или сочувствие. Сейчас, с высоты своих 30 лет, я бы, конечно, не назвала подобных существ - страждущими, скорее сирыми и убогими. К великому сожалению все мы крепки именно задним умом.
Так вот, собственную жилплощадь я предоставила Юльке после 2-х нападений на нее в парадном дома, где она снимала квартиру. И если в результате первого нападения она обзавелась не хилым стрессом и боязнью выходить на улицу. То во время второго она получила по голове и рассталась, с ее слов, с небольшим скарбом в виде серебряной иконки и сумочки, подаренной папой.
Уже после того, как мы перевезли Новикову в мою квартиру, Олег в качестве комментария к ее нелегкой судьбе заметил, что возможно никаких нападений и не было. А было лишь не проходящее желание одинокого человека во внимании.
Сейчас я уверена, что мой любимый мужчина был прав на 350% из 100%. Но тогда я горячо протестовала против такого предположения.
И все было бы ничего, если бы я не заметила, что человек, которого я искренне стала считать другом, злоупотребляет алкоголем. Новикова по нескольку дней не выходила на работу, оправдываясь простудой, а по утрам пугала офисных обитателей ароматом свежего перегара. И все это на фоне неугасающих разговоров об отсутствие денег и личной жизни.
Рано или поздно, любое, даже ангельское терпение истощается. Ангелом я не была, хотя терпеливой быть научилась. Свое участие в Юлиной судьбе я свела до минимума.
Все, что меня беспокоило – это моя квартира. Я хотела проверить состояние своего жилья в отсутствие арендатора. Каюсь! Но у меня были основания предполагать, что Юлькино одинокое существование в рамках моей жилплощади в последнее время было скрашено существованием некого кавалера. И если Новикова жила у меня с моего разрешения, то разрешения на проживание постороннего мужика я не давала и давать не собиралась. Видимо поэтому, моя честная и смелая подруга не рискнула поставить меня об этом в известность. Мысль, о том, что Юлькин мужчина может быть нормальным, т.е. достойным доверия у меня даже не мелькнула. По моему глубокому убеждению, выдержать Новиковский ну очень специфические характер и образ жизни мог исключительно такой же как мужчина, как она женщина: два сапога – туфли!
В целях экономии времени (на самом деле исключительно нервов), в средине рабочего дня, я поехала на Левый берег на такси. Я не собиралась задерживаться там надолго, но такси почему-то отпустила.

Итак, не без трудностей с дверными замками, я вошла в собственную квартиру.
Я была готова обнаружить там смесь общежития и казармы, но то, что я там увидела, переплюнуло даже мои ожидания. Если очень коротко, то создавалось впечатление, что в квартире жил табун узбекских гостарбайтеров, которые курили в масштабах небольшого химзавода и не убирали за собой вообще. Полы больше чем за полгода не мылись, кажется, ни разу.
Пока я пыталась протолкнуть в легкие хоть немного воздуха, намертво отравленного табачным дымом и алкогольными парами, я напрочь отключилась от окружающей действительности. Очнулась я от немигающего, застланного похмельной мутью чужого взгляда. Юлькин хахаль, разглядывал меня как оживший музейный экспонат, на который забыли повесить табличку: «Руками не трогать!». Прежде чем это недоразумение успело что-то прошамкать, в моей голове словно переключился какой-то тумблер. Честное пионерское, я услышала щелчок, после которого здравый смысл оказался вне зоны доступа.
Я с несвойственной мне силой ухватила мужика за грудки и хорошенько приложила его головой о стену. Неожидавшие такого поворота событий стены старенькой хрущевки обижено загудели.
- Ну ка, собирай свои запчасти и звездуй отсюда! Чтоб я тебя, лишенца, здесь больше не видела! – звук собственного голоса впечатлил даже меня. Его шипению позавидовала бы любая сверх ядовитая гадина. Высказать свой протест обиженный кавалер не успел, хотя явно собирался. Его взгляд прилип к фотографическому изображению меня в окружении двух блондинок: Новикова не стала снимать со стен, развешенные мною фотки. Правильно предположив во мне хозяйку квартиры, этот субъект видимо поостерегся приложить меня кулачищем, как собирался изначально. Если честно, после такого удара шансов у меня бы не было: я, хоть высокая да борзая, но Санек (откуда-то я даже знала, как его зовут) был, хоть и пониже, да помощнее. Весил он больше меня если ни на 40, то на 30 кг точно. Но видимо мой инстинкт самосохранения отбыл в том же направлении, что и здравый смысл.
- Руки убери, шмара. – рыкнул он, тесня меня к стене. – Не ты меня сюда звала, не тебе, сучке, и выпроваживать.
Наверное, я все таки идиотка! Потому что вместо того, что б позвонить Олегу или хотя бы в милицию, я предприняла попытку собственноручно выпроводить это уежище с моей территории.
- Выкатывайся из моей квартиры, ушлепок! – неистовствовала я.
Повинуясь странному инстинкту, я попыталась дотянуться до горла, но Санек обладал сложением «головагрудь резко переходящая в пузо». Как это ни странно, мне все же удалось приложить его еще разочек о стену. Та самая фотография меня с девчонками, в изящной бамбуковой рамке под стеклом, звонко врезалась в паркет, забрызгав его битым стеклом.
Последним, что я запомнила, была моя собственная ярость и эти треклятые осколки.

А потом мир изменился…

Говорят, смерть никого не красит. Оказалось, я категорически не согласна с этим. Глядя на собственное тело с моим же кухонным ножом в груди, я словно впервые увидела себя. Крови не было. Ублюдок попал точнехонько в сердце. Массивная деревянная рукоять – единственное, что уродовало мой совершенный в смерти облик.
Смерть не стерла ярость из моих глаз: они были широко открыты и казались огромными; все также холодно и по-змеиному смотрели. Но уже в пустоту.
Кровь еще не успела остыть: губы и щеки горели. Сколько себя помнила, я всегда была недовольна своим лицом. Мне нравились только губы. Но сейчас, глядя на него, мне захотелось плакать – таким притягательным оно было!
Неужели это просто беспроигрышное обаяние смерти?! Я смотрела и не могла насмотреться. На светлом, хоть и давно не мытом паркете лежала молодая женщина: длинные почти черные волосы рассыпались змеистым узором. Высокая, с формами, но изящная, как танцовщица. Тонкая талия, длинные ноги, ухоженные руки со свежим маникюром. Я беспристрастно оценивала сейчас свою внешность и находила в ней странную смесь агрессивной силы и болезненной хрупкости. Это было трогательно.
И так больно…
Там, на паркете была уже не я. Там, в лишенной всякого эротизма позе валялся мой труп. Смятый, как рваные колготки.
В остывающем теле не осталось агрессивной сексуальности, но присущая мне женственность проступала как пятна на старых фотографиях.
Мой нелепый убийца обошел тело по кругу, наверное, что б кошмары не снились, пощупал на шее отсутствующий пульс. Тупая скотина! Его рука потянулась к груди, но взгляд наткнулся на деревянную рукоять ножа и Санек в панике отдернул руку. Уже избегая смотреть на предмет, застрявший в моей грудной клетке, он слегка приподнял за подбородок мою завалившуюся на бок голову.
- Гы! Еще тепленькая. Если б не ножичек, воспользовался бы оказией – когда еще такая баба попадется?!
Если бы трупы могло тошнить, меня уже вырвало бы на этого … У меня не нашлось даже слова! Ублюдок, по-моему, совершенно не отражает всей сути этого выкидыша природы.

И что мне теперь делать? Я стояла над собственным телом в собственной же квартире. Кто я теперь? Хотелось зажмуриться и закрыть уши. Не помогло. Когда я открыла глаза, мое тело продолжало украшать пол, а этот недомужик продолжал нарезать круги, бормоча что-то о несправедливости жизни: мол, вот дают же некоторым такие телки! Интересно, этот урод вообще понимает, что он меня убил?!
Ладно, как только я разберусь с собой, я, мля, устрою тебе житуху!

- Саш, я дома!
О! А это моя подруга, собственной персоной! Юлька традиционно пораньше свалила с работы. Ага! Порадовать своего хахаля хотела – пивка ему для рывка принесла и себе заодно. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Сурпрыз, так сказать! Двухлитровая пластиковая бутылка пива выскользнула из ее рук и подкатилась аккурат мне под коленку. Надо как-то научиться отделять себя от того, что лежит на полу. А то я совсем свихнусь! Или я уже? Нет уж… Рановато!
У меня тут такой цирк начинается…
Новикова работала в ментовке. Подозреваю, не долго и не очень эффективно, но работала. Честно говоря, я ожидала всего: начиная от позорной истерики с последующим алкобуханием и заканчивая банальным обмороком. Но, как я и подозревала, маленькая девочка Юля была гораздо крепче, чем хотела казаться.
Она тоже для верности проверила пульс. Коснулась рукояти ножа. Зачем-то пощупала прядь волос. Потом залезла в платяной шкаф и извлекла оттуда мою гардину. Т.е. эту гардину мне подарила мама, но разрезать ее на две и повесить у меня сначала не становились руки, а потом я перебралась к Олегу. Так вот моя драгоценная подруга извлекла гардину для того, что б накрыть ею мой труп.
- Пусть пока так полежит. Потом, когда окоченеет, отвезем ее на кладбище в Бровары. – сказала она. – К бабушке Тане.
Мне захотелось умереть второй раз, когда она достала из сумки оба моих телефона и выключила. Я за сегодня так и не поговорила с мамой. Сначала еще, а теперь вот - уже. Где-то на трассе Винница-Киев мой любимый еще не знает, что меня уже нет. Точнее, я вроде еще есть… Но у него меня уже никогда не будет.
Такая вот странная судьба.

Кладбище мне понравилось. Не то, которое в Броварах, а то, на котором похоронили меня. Тьфу ты. Мое тело. Я вообще-то хотела, что б меня кремировали, а пепел развеяли над Днепром. Но мама уперлась и захотела похоронить мой прах.
Возле моей любимой церкви в Макеевке есть кладбище. Оно старое, но такое уютное. В последнее время на нем почти не хоронили. Вот там меня и закопали. Мама с папой оповестили всех родственников, что хотят быть похоронены там же, благо места рядышком с моей урной хватает. Собственно, я сомневаюсь, что хоронить их придется родственникам. У папиной сестры на это не хватит денег, а у ее сына - желания. Но есть Олег. Он хоть и не совсем родственник, но я верю, что он их не бросит.
Странно было смотреть, как моя смерть сделала двух абсолютно далеких людей такими родными. Я об Олеге и папе. Папа всегда переживал, что не сможет принять его. Никого бы не смог. А тут вдруг расплакался у него на плече. Сыном назвал…

Хоронили меня в 2 этапа. Сначала кремация. Потом после того, как перевезли прах – непосредственно захоронение.
Кремировали в Киеве. Небольшой зал отчаянно напоминал советский общественный туалет: стены до потолка выложены нелепым грязно-белым кафелем, на полу щербатая красно-коричневая плиточка. Простые деревянные лавки под стенами друг напротив друга. Но никто не садится. Очень скромная церемония.
Только любимые люди. И те, для кого я действительно что-то значила. Мама с папой. Олег и его семья в полном составе. Две Натахи с работы и две мои киевские подруги: Натаха и Кристина. Всего десять. Вся моя жизнь по сути – десять человек!
Что я при этом чувствовала? Сложно объяснить. Мне было больно. Как никогда! Меня выворачивало этой болью. Она была гораздо ядовитее смерти.
А как вы думаете было без боли смотреть на резко постаревших родителей? На Олега, который поддерживал свою мамульку – мою свекровь. Их семья приняла меня безоговорочно, и они все в свою очередь стали для меня семьей.
Я была благодарна своим девчонкам за отсутствие слов. Пустоту, которую я ощущала, не заполнили бы никакие слова. Мертвым должно быть все равно. Но мне было так плохо. Не за себя. Это их, моих любимых, боль корежила и выворачивала то, что от меня осталось. Это их болью я захлебываясь задыхалась, хотя задыхаться мне было нечем.

Красивый, но без излишеств и финтифлюшек гроб. В гробу только красные розы. «Ей не нравятся белые цветы» - сказал Олег, и никто не напомнил ему, что обо мне следует говорить в прошедшем времени. Никто не принес ни единого белого цветочка.
Глядя на их скорбь, больше всего мне хотелось… Не знаю. Исчезнуть? Умереть? По-настоящему! Провалиться в пустое небытие, что б не видеть, не чувствовать их горя… Но, именно оно, густо замешанное на любви и тоске крепко держало меня в этом мире.

После этого, горстку пепла, оставшуюся от меня, Олег перевез в Макеевку. Собственно, на кладбище, где похоронили мой прах, было тоже самое. Только народу еще меньше. Кроме родителей и Олега пришла моя тетка – папина сестра с сыном да подружка Юлька. И мама с папой, и Олег уже выплакали все, что могли. Они стояли странно одинаковые. Опустошенные. Словно из них разом ушли все краски. Безжизненные. Трое самых самых любимых моих людей сейчас гораздо больше напоминали трупы, нежели я, разглядывающая их с могильного холмика.

Следует заметить, что наблюдать за собственным трупом было если не приятнее, то однозначно интереснее. А главное не так больно…

Юлька с ее хахалем вывезли мое тело в Бровары на кладбище уже после полуночи. Замотали мой труп в одеяло и припрятали в багажнике машины. Даже нож из груди не вытащили. К чести Новиковой стоит сказать, что она не тронула ни моих денег, ни цацок. Наверное, из какого-то суеверного страха передо мной в таком …ммммм… не очень живом состоянии.
Она, в очередной раз, продемонстрировала редкую жопочувствительность, шарахаясь от меня, как черт от ладана. Я хочу сказать, шарахалась она именно от меня, а не от моего трупа. Мне было дико любопытно наблюдать за ней, поэтому мой взгляд почти все время был прикован к ней. Этот змеиный взгляд она и чувствовала. Пару раз она даже смотрела мне четко в глаза. Может это и не благородно, но меня грел панический ужас, то и дело вспыхивающей в ее глазенках на выкате.

Честно говоря, сидя и наблюдая тогда за развитием событий в своей квартире, я позорно малодушничала. У меня просто не было сил посмотреть как там Олег. Я точно знала, что он уже сходит с ума от беспокойства. А я сидела и ничего не могла с этим поделать!
Одно дела, знать, что ему плохо. Другое – увидеть это…

Неоспоримым плюсом моего нынешнего положения была абсолютная нечувствительность к холоду. Думаю, к жаре тоже. Мои горе-убийцы, несмотря на завидное хладнокровие, все же здорово мерзли. Вряд ли их нервы будоражили угрызения совести, скорее это был страх, быть пойманными за нелицеприятным дело прятанья моего остывшего тела. Моим временным пристанищем стала чья-то безвестная могила, густо поросшая бурьянами. Если бы у этих даунов хватило ума закопать меня там, найти меня было бы однозначно сложнее.
После того, как они уехали, оставаться одной на кладбище было не прикольнно. Не страшно, но не прикольно. Вообще-то кладбища меня и при жизни не пугали. Я чувствовала себя на их территории очень даже спокойно и умиротворенно. Вот только сейчас до умиротворения мне было дальше, чем до Бога! Нужно было придумать, как сообщить любимым людям, что меня среди живых уже нет.

Еще одним плюсом моего пребывания где-то на грани миров и реальностей стало практически полное отсутствие расстояний как таковых. Что бы попасть из пункта «А» в пункт «Б» достаточно было представить себе этот самый пункт «Б». Логичнее всего было бы отправиться к родителям или Олегу. К родителям не пошла, придумав себе отмазку, что с другого конца Украины им будет сложно руководить моими поисками. К Олегу не рискнула отправиться из-за того же малодушия: к боли утраты его примешивалось огромное чувство вины – я опять решила за нас двоих, не посоветовавшись с ним. Точнее в данном случае я решила за него, что моя самостоятельная поездка на Левый берег сохранит ему нервы. Всем известно, куда приводят благие намерения, но я в очередной раз проявила чудеса крепости задним умом.
После недолгих раздумий, к кому бы податься, я решила, что моя вторая Натаха с работы, она же Гавриленко – Марченко – наилучшая кандидатура. Город Малин в Житомирской области не произвел на меня благоприятного впечатления, но дом, в котором обитала моя подружка с сыном и мужем, очень четко отпечатался в памяти. После недолгого блуждания во тьме я оказалась прямо перед входной дверью. Естественно в такое время все нормальные люди спят. Как я собираюсь донести до Натахи свой скорбный глас, я еще не знала. В том, что она меня увидит, у меня были существенные сомнения: до сих пор ни Юлька, ни ее хахаль меня не видели. Разве что, Новикова чувствовала, но это все же разные вещи.
Чужой дом встретил меня тишиной. Я обратила внимание, что Натахин Ваня спит не в спальне, а в гостиной на диване. Вот уж кто обрадуется моей смерти! В свое время именно я подтолкнула Натаху к разводу с Ваней – он начал распускать руки. Я же представляла интересы подруги в бракоразводном процессе. После того, как было получено решение суда, Ваня вроде бы взялся за ум. Хотя лично я считала, что в его поведении виноват не столько характер, сколько шизофрения или какое-то иное заболевание психики.
Шестилетний Антон спал в своей комнате. Хорошенький как ангелочек. Навечно утраченная возможность материнства наполнила меня едкой отравляющей горечью. Я впервые почувствовала неподдельную ярость, к убийцам. Почему-то я считала Новикову едва ли не большей убийцей, чем ее недалекий любовник.
Глядя на посапывающего малыша, я впервые расплакалась с момента смерти. Я смотрела, а слезы стекали по бесплотным щекам. Зато теперь тушь уже никогда не потечет!
Антон открыл глаза и резко вскинулся на постели. Его огромные глаза занимали пол лица и мерцали в темноте.
- Тетя Настя, а шо ви тут робытэ? И чому плачитэ? – впервые я не обратила внимания на суржик, который при жизни доводил меня до истерики.
- Я умерла, Антош. – сказала я. – А ты что, меня видишь?
Согласна, идиотский вопрос! Но мое удивление было так велико, что у меня бы хватило ума поинтересоваться еще, а на сколько хорошо он меня видит! Слава Богу, так затупить я не успела. Ребенок несмело тянул ручку в мою сторону, и потому как, рука беспрепятственно проникает сквозь меня, было видно – он верит.
- Антошенька, солнышко, отведи меня к маме. Пожалуйста. – я постаралась изобразить бодрую улыбку, что б не пугать малого еще больше. – Я не знаю, увидит ли она меня, так как ты. Но если не увидит, ты будешь передавать ей, то, что я буду говорить?
Антон кивнул. Он попытался взять меня за руку, но мазнув ладошкой по воздуху, резко смутился и просто махнул, что б я следовала за ним.
Зайдя в Натахину спальню, я с грустью отметила, что моя подруга, наверное, уже никогда не будет спать спокойно. Она открыла глаза, но прежде чем она успела спросить у сына, что случилось, Антон сказал:
- Мама, тетя Настя вмерла.
По тому, как Натаха проследила за взглядом сына, я поняла – она тоже меня видит. Причем ничуть не хуже Антона.
- Привет. Извини, что разбудила. – произнесла я. – Давай ты постараешься уложить Антона, а потом я тебе все расскажу. ОК?
Натаха, сидевшая во время моего выступления прикрыв рот ладонью, только кивнула.
Я же перебралась на кухню. Как-то привычнее мне вести разговоры на кухне.
- Может, нальешь себе чего-нибудь? – предложила я вошедшей подруге. – Извини, поддержать я тебя не смогу…
Натаха оценила мою иронию. Она не плакала, но до слез ей оставалось очень не много. Что б лишний раз не нагнетать обстановку, я коротко рассказала историю моего убийства. Без художественных подробностей и колких отступлений. Просто факты: кто, когда, как, и где искать мое тело?
- Мир станет хуже без тебя. – только и сказала она, когда я закончила рассказ. А я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь сама.
- Наташ, пожалуйста, позвони Олегу – расскажи ему все. – попросила я. – Я просто не могу… А еще я телефон не помню. Ни один.
- Конечно. Я все понимаю. – кивнула она. – Как же мы теперь без тебя, а, ребенок?
Я не знала, что ей ответить. Но видеть плачущую Натаху оказалось невыносимо.
Мы не заметили, как в кухню вошел Ваня.
- Наташ, ты чего? – спросил он и увидел меня.
Удивление в его глазах сменилось страхом, а потом его взгляд взорвался ужасом, когда его рука прошла сквозь меня. Ты смотри, прям говорящие с призраками! Вся семья, ага!
Я приблизила свое лицо к Ванькиному.
- Ты не ошибся, Ваня, я действительно умерла. Но поскольку ты меня сейчас очень хорошо видишь, просто поверь: если ты, еще хоть раз, поднимешь руку на Наташу – я тебя и отсюда достану.
И я улыбнулась. Искренней кровожадной улыбкой. Ваня кивнул и выдал фразу, которая повергла меня если не в шок, то в состояние близкое к нему:
- Ты скажи, чем мы сможем тебе помочь? – спросил Ваня. – Все сделаем. Скажи, в какой церкви - любую службу закажем.
Даже при жизни я редко, когда так смеялась.
- Спасибо, Вань. – пискнула я.

Вот так собственно Олег и узнал о моей смерти. Они с Натахой лично облазили все Броварские кладбища и нашли таки мое тело на одном из них. Смотреть на Олега было страшно. И больно.
А еще стыдно…
Поэтому все это время я усиленно запугивала своих убийц. У них не хватило ума быстро смотать шмотье и переехать. Они тупо бухали с момента моей смерти, не выходя из запоя даже на несколько минут. К моменту, когда к ним все же постучалась милиция, Новикова стараниями меня и алкоголя, превратилась в тряпку. Лично у меня она уже не вызывала злости. Только безграничное чувство гадливости.
Она среагировала только на Олега. Всхлипнув и указав на валяющегося в пьяной отключке Санька она залепетала:
- Это не я. Я ее любила. Это все он, он убил. Я пришла, а она с ножом лежит…
Слушать дальше не стала ни я, ни Олег. Я и не знала, что искрящиеся, с озорными бесиками глаза моего любимого могут так резать холодом.


Мой светлый, сверкающий рыцарь, прости меня за все!
Мамочка, папочка – ангелы моей души – простите свою непутевую дочь!


Главным минусом моего нового положения было то, что я много чего могла, но мне абсолютно ничего не хотелось. Я пару раз пыталась подсмотреть как живут без меня Олег и родители, но их непроходящее горе причиняло мне еще большую боль, чем я испытывала от разлуки с ними.
Большую часть времени я просиживала на собственной могиле или гуляла по их снам. Снам, без отчаянья и боли. Снам, где я была жива.
Каждый раз, возвращаясь из этих снов в свое персональное небытие, я снова и снова умирала. В диких мучениях, неоднократно разрывая свою душу на тысячи тысяч кровоточащих кусков плоти.

Пока однажды темнота не проглотила меня полностью. Пряная душная тьма всосала меня как пылесос песчинку. И я застряла в ней, без возможности двинуться. Без желания понять.
Забытье.

- Нда… Твое бы упрямство, да в мирных целях!
Этот голос, я никогда бы и ни с чьим не спутала. Этого голоса я не слышала 20 лет. Этот голос – то немногое, что осталось мне от настоящего беззаботного детства.
- Деда! – я взвизгнула и повисла на шее у крепкого, одетого в серый костюм пожилого мужчины. Они с отцом были так похожи. И с возрастом это сходство только усиливалось. Но, мой покойный дед сейчас выглядел моложе, чем папа, когда я в последний раз видела его. Моя смерть словно отняла у родителей время – они не просто резко постарели, они одряхлели на глазах. А Олег поседел.
- Деда, я так тебе рада! Мне так не хватало тебя последние 5 лет. – кажется я улыбалась.
- Ну не 5, а гораздо больше. И ты много добилась без моей помощи. – улыбнувшись, заметил дед.
Дело в том, что деда я обожала. Он у меня был один, потому как мамин папа погиб, когда ей было 12. Даже после своей несвоевременной смерти, я всегда чувствовала деда рядом. Словно он стоял у меня за спиной и страховал мои тылы. Может поэтому ни одна моя попытка самоубийства не удалась. Но со временем я стала ощущать его рядом все реже и реже. А после переезда в Киев вообще перестала.
- Кстати, деда, а почему ты меня оставил? – я спрашивала из любопытства. В моем сердце не было места для упреков.
- Почему, почему? – пробурчал Лев Гавриилович. – Хватит тебе было фигней страдать. Вот почему! У тебя своей силищи всегда полно было, да не умела пользоваться ею. Вот пока не умела - приглядывал. А как научилась – перестал!
Я разом вспомнила, что я пережила и наделала под чутким присмотром Льва Гаврииловича, и мне захотелось возмутиться. Громко так возмутиться! Дед же смотрел на меня как на умственно-отсталую.
- А ты думаешь, как взрослеют? Только набивая синяки и шишки. Знаешь же, чем больше дано, тем больше и спросится. И вообще, в Библии сказано, что в страдании душа совершенствуется. – припечатал меня мой смотровой ангел.
- Это не в Библии, а у Островского! В Бесприданнице, кажется… - из чистого противоречия возразила я. – К тому же, все мои синяки и шишки - это говнюки и засранцы, с которыми я в разное время пыталась связать свою жизнь. Нервотрепка одна, а не совершенствование!
Дед хмыкнул:
- Ты у нас девушка такая, что ты себе страдания сама на ровном месте придумывала! А поводом к ним как раз и были эти твои говнюки и засранцы! До серьезных отношений нужно дорасти сначала. А ты у меня, внуча, вроде и умная, да в некоторых вопросах все же бестолочь непроходимая.
-Ага… - согласилась я. А что? Против правды не попрешь.
На моих коленях что-то беспокойно завозилось.
- Ой! – вот и еще один ангел моей жизни пришел. Нашего первого кота Пушка, мы семьей вспоминали чаще, чем иных родственников. Сейчас он сидел на моих коленях и его желто-зеленые глаза лучились теплом. Если бы к этим двоим добавить маму с папой и Олега, я была бы счастлива!
- Деда, а чего вы вообще от меня хотите? – решилась я спросить.
- А сама-то как думаешь? – прищурился дед. При жизни у него таких сварливых ноток в отношении меня я не припоминала, но видимо, наступил воспитательный момент. Дед продолжал буравить меня светло-синими глазами. Я пожала плечами и сказала:
- Вариантов много. Но, ты же знаешь, я не люблю угадывать.
- Хитрожопить ты не любишь! – дед неодобрительно покачал головой. – Точнее не умеешь. Скажи есть недоделанные при жизни дела?
Вот спросил он, а я и задумалась. И чего же я недоделала? Много чего! Не прописалась в своей квартире, например. Натахиному Антону мультик про железного человека на дивиди не записала. Наверное, дед с Пушком на пару читали мои мысли, иначе как объяснить, что они сначала переглянулись между собой, а потом уставились на меня как на хворенькую.
- Я вообще-то о серьезных делах спрашивал. – как бы между прочим заметил дед.
А если о серьезных…
А о серьезных думать никак не хотелось. При мысли о том, что я никогда не стану матерью: не увижу, как Олег учит нашего сына ездить на велосипеде, или как он пытается заплести косички нашей дочери хотелось выть. Даже не просто выть, хотелось изодрать себя на куски, чтоб перебить одну боль другой. Хотелось… Да много чего хотелось. Только вот не моглось.
Уже никогда…

Я опять зарыдала. Горько, взахлеб, размазывая по лицу невесть откуда взявшуюся туш и закапывая ею белоснежную кошачью шерсть. С одной стороны меня обнимал мой дед, которого я смогла повидать только после собственной смерти и Пушок, которого я всегда считала ангелом в кошачьем теле. А с другой… Там, по ту сторону черного небытия я оставила всех, кого любила. По-настоящему, всем сердцем. И кому слишком редко говорила об этом.
- Ох, доча доча. Волчонок мой ненаглядный. – вздохнул дед. – Пора тебе, деточка. Недочудила ты, видать, еще.
И он поцеловал меня, как в детстве. Сначала в лоб, а потом чмокнул в нос.
- Ступай, волчонок. – улыбнулся мне дед, и в его глазах блеснула влага. – Еще свидимся, а пока – иди за Пушком.


И я шагнула. Шелковая белая спинка моего любимого кота, как путеводная нить. Шаг за шагом. Тьма редеет, точнее, становится как-то рыхлее, невесомее. Легче становится дышать. Дышать? !!!
Ой, мамочки! Дышать!
Я набрала полную грудь воздуха и… Открыла глаза.

Первое, что я увидела – черные, наполненные безумием, провалы глаз моего любимого мужчины. На белом, обескровленном лице они смотрели поистине жутко. Я всхлипнула.
- Мне приснилось, что ты умерла. – с трудом произнес Олег. Его голос все еще был выцветшим от пережитого, хоть и во сне, горя.
Я только кивнула. Я не могла говорить. Глаза, слезы, руки говорили за меня. Я гладила такое родное лицо и все еще не могла поверить, что это был только сон. Или все это было правдой, но мне дали второй шанс? Я не знала. Но обнимая Олега, я благодарила Всевышнего и просила его защитить всех, кого люблю. От людского произвола. От человеческой глупости. От неосторожного слова и действия.
Ночной мрак за окном медленно редел, обещая новый день. Тишину раннего утра развеял мой мобильник, который голосом некогда популярной группы «Земляне» пел о траве у дома.
Звонила мама.