ФАНТАСМАГОРИЧЕСКИЕ МЕТАМОРФОЗЫ

Глава 1


БАЙКИ

Эпиграф:
«Сколько верёвочке не виться – конец будет».

Глава 1

В некотором царстве, в некотором государстве жил был царь, звали его Петрусь, а царицу – Одарка. Всё бы ничего, и любовь была... да так любила Даринка поесть, шо толстеть начала не по дням, а по часам. Царь ей это постоянно в вину ставил:
– «Не сможешь скоро в светлицу войти – закатывать мячиком придется».
Сердилась царица, но в аппетите останавливать себя не хотела. Недолюбливала её челядь за это, особенно повара – больно придирчива была, гурманка хренова. То ей суп подавай с клёцками, то гуся в яблоках, то молочного поросёнка жареного, то вареники с вишнями, то шоб ложка в борще стоймя стояла... Достала всех. Когда родила царевича, ещё больше округлилась. А мужу всё время твердила: «Лучше на волнах качаться, чем о кости шишки набивать».

Пообещали к ним с визитом важные гости пожаловать из соседних и дальних царств-государств, на молодую жену и сына царского посмотреть. Не захотел Петро позориться, показывая всему свету такую толстуху, и отправил царицу к сестрице в тридесятое государство, чтобы при гостях не дурила. Стыдно ему было за её любимое развлечение – никто не мог столько газов музыкальных за раз выпустить, как будто песни пела она тем местом. Сердился царь, да шо поделаешь с глупой бабой, тоже похохатывал бывалоча. Она твердила, шо на неметчине – это обычное дело, вредно в себе енто дело держать.

Шоб ночью дышать свежим воздухом и не приставала Дарюха, ел он сало с чесноком и цибулей, от него разило за полкилометра скверным духом, та и отставала, зато храпел потом один в опочивальне в своё удовольствие.
Сам-то он работящим был, не любил в покоях валяться. Как утро – на двор скорей, размять силу богатырскую с топориком, аль за водой на колодец сбегает... А ленивая жинка до обеда на перине почивала – вот и распирало её, как на дрожжах. Царь всё думу думал: «Кого бы из баб за царицу послам выдать, слегка схирить?»
Врать яму не привыкать, у пиндосов намастачился.

... Полцарства гонцы обошли. Столько девок симпатиШных перебрали, но... ни боярские, ни купеЦские не сгодились – тупые уродились, как пробки. Однажды встретил он на охоте девку крестьянскую, Лушку из Рассеюшки. Хороша была! Зело на талию тонка, грудастенька, жопастенька... в душу сразу запала и на сердце легла. Научил царь-государь её павой выступать, нарядил в одежды царские, а слово лишнее гутарить запретил.

Влюбился с первого взгляда, забрал в царские палаты, объяснил, что от неё требуется, а она и рада-радёшенька, что хвосты коровам больше крутить не надобно. Да и царь молод ещё был и хорош собой, щедрый на любовь да ласковый.
– С тебя и улыбки хватит!– молвил он по-доброму.
И дитёнок царский полюбил веселую няньку – нравилось ему к полным грудям прижиматься и сладким духом дышать. А она частенько баловала его парным молоком – сбегает на коровник, сама подоит, сама процедит сквозь марлю и тут же ему преподнесёт в крынке да с пряником расписным. Кому от такого удовольствия плохо будет?...

... Ой, зело понравилась, «царица» послам заморским... И разлетелась по всем странам весть, что жинка у Петро с Окраины Руси всем взяла – красива и умна, знает, когда слово молвить, а когда помолчать, да в разговоры государственные не встревать. И царевич у них необычный растёт. Кругом одни дурни, а этот и собой хорош и умён, знать, в мать вышел. Такой зазря не пойдёт войной, кады вырастет, так его дельно воспитывают.

Стали гости заезживать, красотою царской жены любоваться, да зависть их обуяла – свои-то женушки… во всём царице окраинской проигрывали. А мерикан… ваще голову потерял от Лукерьиной красы, аж почернел, как арап, от любви великой. Своя-то баба дылда была, как палка сухая и злющая, да ишо трансформерша (из мужика сделанная). Кады женился, тады узнал, да поздно ужо было. И стала в нём расти злоба лютая, захотелось украсть эту царицу, раскрасавицу девицу, овладеть ею со страстью мужчинской... и такое же дитё зачать.

... А тут, откуда ни возьмись, объявилась настоящая хозяйка – нагостилась у сестрицы всласть. Едва успел свою полюбовницу Петрусь спрятать... да понял, что с этой бочкой ароматной не сможет больше жить. Стал думу думать – куда б яё спровадить. И написал другу-мерикану такую депешу:
«Видел я, батенька, как ты мою жинку взглядами поедом ел, дык вот я и предлагаю сделку – баш на баш. Пять условьев даю:
1. Забирай её, а мне взамен «Мистрали» хранцузские, шо для Рассеи готовили.
2. Дороги турецкие по Босфору с Дырдынеллою – под мой контроль.
3. Шоб я тебя больше не видывал и не слыхивал.
4. Газ рассейский так хочу забирать, на халяву, а дорогу южно-поточную запретить в Яуропу. А особлИво – Северный поток.
5. И главное – взад «товар» не вертать.

Шли за царицей корабль и бумагу, заверенную в БрУсселе – получишь подарунок своевременно. Одарку ты видел, знаешь, какая она, получишь в целости и сохранности. Кабы тока в дороге не спортилась. Знак качества я на ей поставил при свидетелях. В обрат... использованную... не приму».
Обрадовался заморский королёк, получив такую грамоту. Подумал, что такая красота стоит того. Дал согласие и отправил корабль с бумагой, заверенной в ЕврЕсоюзе, что его устраивают условия и передумки не будет. Сплясал гопака на счастье, шо назывался: «Хто не скачет – тот мАскаль». ШыПко ему танец этот в гостях понДравился. Хранции быстро указал «Мистральки» переоХформить и отобрать у Рассеи, турецкому хану послал указание не строить препоны хохлам при передвижении их «корыт» по Босфору с Дырдынеллою, а с газом сказал себе: – «Разберусь!»
Потоки на Яуропу намёком запретил, да яво не желали слушаться.

Царь Петрусь вызвал в покои свою музыкальную жинку и сказал:
– Дорогая, тебя пригласил в гости иноземный королёк, ждет-пождет, дары царские приготовил. Плыви на корабле заморском, марку Окрайны не роняй, ты ж свидомая, береги незалЭжность. Свиту бери с собой, сколько надобно, тильки никому лица не показывай – от сглазу. Эти пиндосы шиПко глазливые, не растеряй свою красоту в дороге.
Впервые не ослушалась его Одарка, не перечила, мериканоф повидать хотелось ей, всю Пиндосию объехать, нарядов накупить фирменных, на халяву получить презентиков. Рада-радехонька, набрала вещей коробов несколько и отправилась в дальний путь – каретами, пароходами и на перекладных.

... Но не знала она, не ведала, шо ждет её международный скандал, шо «пропадет» она в этой Мерикосии, подсядет на травку и наркоту. Исхудает вся, петь начнет в кабаках нормальным местом и хриплым голосом, как Эми Уайнхауз, шоб с голоду не сдохнуть. Баксы копить будет, шоб из борделя выбраться, куда она попадёт, выброшенная корольком иноземным на улицу. И не поверила бы никогда, шо обратно-то Окрайна бывшую царскую особу принять не захочет – не узнает её даже царёныш родненький. Увидит Одарка свою разлучницу и... помрёт с горя. Ну, это когда-а-а ещё будет, а пока...

... Долго сказка сказывается, да не скоро дело делается. Шел корабль по морям-окиянам и доплыл до пиндосовской гавани. Схуднула царица, даже сбледнула, но по импортным меркам, все равно жирновата осталась. Чем-то схожа она была с Лушкою, глазастенька, жопастенька, а в остальном... слов нет. Лица никому не казала, ходила в накидке-балахоне, как Пугачиха в молодые годы, и никто не знал, шо там скрывается.

Как увидел пиндосский презик, шо к нему приплыло, завизжал дурным голосом. Понял, что дурканул, а Петро, хитрован хохляЦкий, обвел его вокруг пальца. Закричал: – Измена!
И стал собирать войско, чтобы плыть в Чёрное море на Хохляндию с обидой и войной... Но вначале отправил послов с неудовольствием и письмом гадостным. И вскоре получил ответ царский…
... «Зря ты обиделся, друг сердеШный. Глаза – её? Её. А в том, что бабу раздуло, как корову, ищи Руку Москвы. Вован по всём виноват. Это Рассея, мать её... шпиёнов заслала на твой корабль, надавали ей всяких вашинских добавок, вот её и разнесло. Это, шоб рассорить нас – вот в чем вся бяда».

Главный Пиндос поехал советоваться сначала к шляхтичам, потом на неметчину – к дружбанам меркельнутым. Те не стали сдавать другана, подтвердили, но запросили у Петро преференциеФ (сосед научил – он в скидках да преференциях толк знал, не зДря Батькой прозвали)… «Мы – тебе, ты – нам. И давай вместе Рассею-мать давить, а то... ихний царь слишком жирует тама».
Куда им деваться – согласилися.
Глава 2

Полетели самолёты пиндосовские в страны-подпевалы: к шляхтичам, на неметчину, в балтийские... Схоронились там, поджидаючи указа от Главного Мерикана. За воздушным флотом вслед отправились корабли на Чёрноморье и на Балтию, погрузив запрещенные фосфорные и кассетные бомбы и радиоактивные снаряды в трюмы, шобы Окрайне переправить помощь эту матерьяльную.
… «Окружу Рассейку за шпиёнско-подрывную деятельность и за то, что извели «Красу мою Ненаглядную»… возьму в полон умных да красивых девок на расплод в отместку, если рыпаться и воевать зачнут. Облагородится наша раса за счёт Раши».– думал брУнет неудачного цвета.

Но Рассейский царь... был силён зело борзо, да и умом крепок. Показал свои космические силы – дрогнули Плохиши иноземные. Занял Вован половину морей своими кораблями, готовый показать, что не стОит с ним мускулами поигрывать, ни по чём с ним никому не совладать. Вышел он на палубу авианосца быстрого, снял китель форменный, показал свой торс с трицепсами и бицепсами, и... по-мерикосски руку вытянул перед собой. Все пальцы загнул, а средний – оттопырил.

Посмотрел королёк иноземный в раритетный бинокль с красногорскими линзами, увидел эту распальцовку и... задрожали у него тонкие ножки заморские. Еще больше схуднул и почернел от зависти, что всем превзошел его Раша-царь, Владимир Первый, а никакой ни Вован.
А тут истребитель рашеский стал летать низко над мериканами и их посудинами – напугал их души пиндосные… заскулили парни, изошли поносом.
– Да и не парни мы вовсе, и не надо нам Рашляндию, мы Гейропу любим. Не хотим девок рассейских, знать не знаем, что с ними делать, своя у нас любоФФФ, евроГейская... – сказали они и сразу двести «полубаб» подали в отставку.

Не хотелось Главному Мерикану лицо потерять, хотя ужо и надежды не осталось найти его – совсем оно почернело, как у макаки той человекообразной, что он в ЗООпарке видел живьём, а не в кинохвильме 3D, где изображение распространяется за область геометрического распознавания, включающую периферийное зрение, что заставляет зрителей поверить в реальность происходящего на экране.

Но... не мог он так просто всё оставить... «Ладно – подумал – буду чужими руками жар загребать».
И отдал все смертоносные снаряды, кудыть надо – окрайным сумасшедшим олигарХФренам. Навешал им лапши мериканистой на уши, обещаниями завалил, как фастфудом, и стал улыбаться всем, будто ни в чём неповинный, улыбочкой такой шизоХренической. А глашатаи пиндосовские на весь мир начали трубить, какая Раша засраша, и своё гэ* (гамно) на уши всем навешивать.

Но МИР совсем не одурел – стал пробуждаться. А депутатка самого Бундестага с неметчины, хоть и имя имела с израильщины, Сарою звалась, отфигачила бабу ихнюю, ту, что ходила всегда в штанах, немного меркельнутая такая, все равно, как по голове чебурахнутая.
– Дура ты, баба, опять пошла супротив Рассеи, а пословицы мудрые ейной страны не выучила... Запомни первую: «Нельзя плЮвать в колодец – придется водицы напиться.» А ты плюёССя. Перетерпит Раша годика три-пять, чай, да и слюбится с юанем китайским, да и отвернется от Гейропы окончательно. И что? Мерзнуть будут медхены и фройляйны... да и hеrы (херы – мужики, значится) – тожа, не говоря о киндерах.

Окрайному царю, тем временем... то ли моча в голову ударила, то ли озверин в крови образовался, потому шта мерикосам внял. И стал он кровя народу своему южно-восточному пускать, хотя тот давно обукрайнился и говор у них стал на смеси двух языков, суржиком звали. Но все равно они царю Петрусю изгоями казались, раз русичам роднёй доводились. Рыли Петрусю уголь под землёй, как кроты, шо он золотым становился, богатство приумножали его царству-государству, а любви царёвой так и не снискали. Использовал Петро мериканские снаряды супротив людёФ за их свободолюбие. «Ишь, права выдумали качать... »

Не по нраву ему это оказалось. Не щадил царь живота своего – дни и ночи не спал, винцо попивал, старался, поскорее шоб после бомбёжек выжженная земля осталась.
И стали от его трудов праведных города Новороссии походить на такие, будто тока шо ядерная война закончилась – ни одного дома целого не выстояло. Именно так евойная подружка с Киевской Руси, которая с косой округ черепушки, вещала не раз: – «Оставить выжженную землю»!
Правда, енто она Рассею пожечь намеревалась, но Петруше и тут подошел её совет – прислушался он, запомнил кой-чё, не совсем мозги ишо засахарились.

И началась на Окрайне «пляска Святого Витта». Днём стреляют в юговосточных окраинцев бывшим советским градом, а ночью без передыху бросают фосфорные бомбы, ракеты, прожигая всю землю наскРозь. А шо своих гробят... кого это волнует... Петрусь смотрел и наслаждался красотою. День Победы-то он запретил стране, дык не насладился красочными салютами, а тут... восполнил утраченное. И так ему все это нДравилось – словами выразить невозможно.

Ой, люто ненавидел Петро русичей! Храбрые они в бою, сильные, и страна у них дюже лепа и богата, особливо подземными кладами, шо ресурсами зовуть. Всё думу думал: «И как так Господь распорядился, что и девки у них краше и умнее, и народ шиПко приветливый и гостеприимный, и не гордятся ничем, делятся всем почём зДря, и не жадные»...
Его именно это больше всего задевало – не просят их, а лезут помочь, мильярды сують. А таво не понимают, шо карманы-то дыроватые у Окрайны... и куда-то усё меж пальцев и ног текЁть – никому неведомо, акромя олигарХфренов. И почувствовал он себя совсем идиЁтом ущербным, тем более, что в стране разруха началась, нищие все стали, но гордые... яуропеиды же.
И начал он говорить своему изгойному южному народу таким ла-а-сковым хитрым голосом:
– Возвращайтесь, не уходите никуда, разрешу вам по-русски мал-мал гутарить.
А как народ стал вертаться взад, мало кому удалось по-русски побалакать – он по дороге бомбить их зачинал и сжигал. Полностью изменился Петро, словно сметаморфозился... жестоким стал, бессердечным. И возненавидел его народ, за то что братьев заставил в братьев стрелять-убивать, жечь-бомбить.
Забув он одну истину, что жисть – она такая, как дождь. Идет, идет и... заканчивается. Так и его скоро срок подойдет, только память о нём останется, как о Петрусе Кровавом. Поплохело у него на душе, но решил идти до самого конца – пан уже или пропал.

Даже Лукерья не могла его успокоить, наоборот раздражать начала. «Рассейская шпиёнка знать... все войны из-за баб. С того все и началось».– думал он про неё.
Вызвал бабку-ведунью. И рассказала та, что плохо кончится яво путь – бяда к няму через енто самое «место» бабское и придет, мозги окончательно засахарятся, силу мужицкую он потеряет, как и страну. Запереживал Петро, а ничем себе помочь уже не мог, потому как попал в кабалу, разучившись своей головой думать окончательно. И баба яму ужо давно не нужна была – иссякла сила богатырская.

... Нарисовал ему Главный Пиндос картинку, по которой тот действовать должОн. Пошел Петрусь мерикану навстречу, как кролик к удаву, потому как тот угрожал, шо если отступит, хана ему. Заморозит все счета в Пиндосии, где Петрик хранил непосильным трудом нажитые денежки. А на самом деле, пОтом и кровью заработанные окраинцами, которые он приХватизировал в нужный момент, да на войне наживался. Пообещал ему заморский «властелин мира», что оставит Петруся с голым задом и не посмотрит, шо он Окраинный... если супротив пойдет и не будет под яво дудку плясать.

Сбылись слова ведуньи – расстаться пришлось ему со своим здоровьицем. На ворованные денежки понастроил повсюду сладких заводов-то, поэтому у него и кликуха была «шоколадный король». Так вот... от жадности, да оттого что много коробок с конфетами съел, стала у него кровь густеть, а лекарь сказал, шо и моча у няво тожа сладкая стала. Потому и становилась голова тяжелая, будто моча ударила прямо по мозгам... Даже девки молодые больше не волновали его плоть. И ушел бы он с царствования, да амбиции у него зашкаливали – Государём же стал... всея Окрайны.

Глава 3

Пришел утресь с доколадом к Петрусю в палаты Хубернатор с Днепра, Кало-мойка Игорёха. Стал гхутарить:
– Нету сладу с Рассейкой. Прут русичи всё в Новороссию сырым и варёным, помогають повстанцам. Тяжко моей армии приходится.
– Та-а-ак... А как тудыть танки попали три штуки? Шо цэ таке? У тебя граница на дырявом замке?– закричал со злостью царь Петро?
– Грешен, не ведаю. Знать, сам Сатана им помогает. Надо ограду городить металлическую из высокопрочной стали с неметчины, с колючей проволокой, да электрический ток пустить. Забор длиной в две тыщи саженей воткнуть бы в землю, он должОн будет отделить от Рассеи непокорный люд окра-повстанческий. (А тАво не знат, што крепче рассейской стали и не быват, а немчура слаба на енто дело).

Представил Кало-мойка проеХт царю-батюшке, подходы начёрканы были тама к заграждению, преграждались онЕ глубокими и широкими рвами и той колючей проволокой от немчуры.
– Головой божусь. Муха не проскочит, не то шо русич или кАрова какА.. и танка ихняя не прошмыгнёт. Миночки подложим для ворога в укромных местах.
– Ладно, проеХт-проеХтом, таки ответь, как твои танкисты могли заблудиться в трясине рассейской и на танкетке тама застрять? Они, шо, ни разу не грамотные у тебя?
– Дык, набрали малолеток, недоучек майданутых, шо с них возьмёшь... Вот и блуданули.
– Вот пофосфорили вы классно – хорошие пиндосы зажигалки дали! Не мог налюбоваться, как небо расцветили иллюминацией! И деревня, и город полыхали ярким пламенем. КрасотиШ-Ша!
Добре... найди гарных хлопцев со свастиками с Правого сектора! Те, хоть и майданутые, да своё дело знают.
– Ну, ладно, хучь туточки угодил...– проворчал Кало-мойка.
– А ковры-самолёты у тебя взрываются пошто? Не могли бандиты это сделать! Читай! – никак не мог угомониться Петрусь.

«Ковер-самолет Ил-76 укр.ВВС сбил себя сам! Уничтожение ковра-самолета произошло в результате самоподрыва ракеты класса «воздух-земля», перевозившейся в контейнере на борту самолета. Плохо закрепленный контейнер выпал через неплотно закрытый люк и полетел к земле. От сотрясения при падении контейнер раскрылся, механизм приведения ракеты в боевое состояние сработал, и... произошло самонаведение инфракрасного прицела на двигатель ковра-самолета. Ракета захватила цель, и самолет был мгновенно уничтожен».
– Это шо? Мы уже сами себя уничтожаем. Нет, Кало-мойка, не годится твой доклад. Еще такая оплошность и... я сотру тебя так, шо кало не смоется!
– Да нет, говорю же, ужО признались новоросы, шо сами сбили, я донесение получил, читай и ты, царюшко.
– Ступай прочь. Устал я. Не надобно мне оправданий.

На любом лице должны отражаться чувства, а у царя оно не имело отражения, даже если он ругался рассейским матом на своих министров.
... Когда Кало-мойка захлопнул за собой дверь царских палат, развалился Петро в мягком кресле и стал думу думать: «Надо спокойно и профессионально продолжить грязную работу, шо диХтують америкосские и западные советники. Иначе... разорить могут. И зачем я подлянку с Одаркой сделал евойному Презику... мстительный он оказался. Век теперь не отмазаться – вон в какУ авантюру втянул».

Зазвонил айХфон, новомоднейший гаджет с обкусанным яблоком, шо привезли яму пиндосы в подарок
– Хэллоу, ответил Петрусь.
– Я буду у тебя в полночь, не забудь бутылочку шампусика «брют». Ты хочешь меня? – услышал он приятный девичий голос.
– Я завсегда тебя хочу. Приезжай ровно в полночь. У меня сейчас дела государственные.
– Да, дорогой!
– АнтИресно.. Хто это? Ну, ничего, может с молодухой чё и получится? И хорошо, шо не узнал, може, дюже сладко будет, как ране.– подумал Петрусь.
– Лукерья! Сегодня не жди, занят буду, сама знаешь – война. Дела царские меня ждут,– предупредил он жёнушку по айхвону, с которой повенчался, когда Одарка дух испустила.

Вечерело. Послы опять принесли дурные вести: войска никак не могут справиться с восставшим народом, разбегаются воины, кормить армию нечем, казна пуста, а тут ещё и Рассея долги требует мильярдные, свои вояки мародерствуют. Надо выход искать. Как бы на Киев не пошли новоросы эти клятые... Сел царь в кресло и задремал.
... Входит к нему в палаты Сатана и спрашивает: – Умаялси? А ведь не в свои сани-то сел. Тикай-ка ты в Пиндосию к своим авуарам, хана тебе здеся.
– Не могу. Царь я, ответ за страну дЯржать должОн.
– А давай монетку бросим? – подначивает Сатана. Орёл – помогу тебе, решка – беги отседова.
Бросили. Решка выпала.
– Давай, Сатануша, ещё разок бросим?
– Давай. Только учти, условия те же. Орёл – помогу, решка – сразу тебе хана.
Бросили. Выпала решка.

... Очнулся царь, подскочил... нет никого, сам весь в поту. «Привиделось, знамо дело».– подумал Петро и перекрестился перстами.
Глядь, а в палаты входит как пава, в черном шелковом уборе, девица. Зело хороша, тонка и величава. Откинула вуаль с лица и... царя-батюшку оторопь взяла – никогда не встречал он более уродливой девицы. Нос висел ниже тонких губ, редкие волосы спадали на лоб, маленькие бесцветные глазки зло зыркали на Петруся.
– Ты ждал меня, сокол ясный? – спросила она скрипучим старушечьим голосом.
– Нет! Нет! Прочь уходи! Нечистая сила! – прокричал он и… закрестился.
– Ждал, ждал, голубь мой сизокрылый... Вот я и пришла. А кого же ты поджидал, кады тебе с бабами не на что надеяться, и мильярды тебе не помогут. Я ж тебе намекала ужО об ентом.
– Так это ты, змея подколодная? Ты наворожила мне порчу?
– Шо ты, шо ты, милай мой, чё на роду написано – то и сбыватсА.

Упал Петрусь и потерял сознание. Очнулся... и не понял... где он... закричал дурным голосом. Появились стражники, взяли его под белы рученьки и повели. Закрылись за спиной двери палат, а потом... и каземата. Петро подумал: «Видимо, я узник. А меня-то за шо?»
Попытался все вспомнить. Туточки вспыхнул огонь – это зажегся светильник в одиночной камере.
... А у него перед глазами загорелись другие огни... с его ковров-самолётов летели кассетные и фосфорные бомбы, красиво разделяясь в воздухе и поражая цель... На земле горели деревни и города, люди вспыхивали, как свечки.

И тут ему «ударило» в голову: за это Сатана наказал его, лишив свободы, шо сильно нагрешил, раз сам явился за ним. Проиграл Сатане свою жизнь в «орел-решку»... Представил, какие ждут его душевные и физические муки в гостях Ада, и шо век воли не видать боле, как и своего царства-государства. Если сам Сатана его наказал, то пощады и помощи от Боженьки ждать нечего. И так ему стало горько... Упал Петрусь на нары и зарыдал горючими слезами. Никто не вошел, как раньше мамки-нянки, не успокоил его, не погладил по головушке. Сжало ему сердце, заснул в слезах, а утром и не проснулся. Очутился сразу у Сатаны в Подземном царстве.
– Приходил я к тебе Петрусь, предупреждал. – произнёс Сатана.

Глава 4

Подошел Сатана к царю и говорит:
– Всё жадность твоя, Петро, никого она не доводит до добра. И што мне с тобой делать?
– Умоляю, не надо бросать меня в котел с кипящим маслом и жарить на сковородке, больно же буде-е-ет...- запричитал царёк.
– А што предлагаешь?
– Да вот, слыхал я притчу, шо есть в Индии древо желаний. Садишься под ним, загадываешь желание и... любое исполняется.
– Шо це таке? Отправить тебя в ту страну, чай? Но, милый мой, ты не дочитал до конца эту притчу. Выполнило древо ему все желания, а шо под конец булО? Не помнишь? Хорошо, отправляйся в Индию.

Враз оказался Петрусь под тем деревом и возжелал сразу вина царского, шибко соскучился он по сему зелью. Опьянел быстро – никогда пить не умел, и стали ему всякие видения казаться. Вдруг подумал он: – «Какие они страшные! Как те убийцы на Майдане, что расстреливали беркутовцев...» И показалось ему, шо он под прицелом, сразу в голове мысля созрела:– «Ой, они же меня убьють»!?
И... они его убили – древо услышало его «желание».
Оказался Петрик снова в Аду. Явился Сатана.
– Недолго же ты на земле продержался – часа не прошло. Всё грехи твои тяжкие, не о том думал, не хотел душу свою спасти. Сколько ты еще хочешь попыток на себе спытать, шоб избежать адовой участи? Дам тебе три – одну уже потратил. Ступай к Богу. Может он тебя простит, покайся, пока-таки добрый я. Моя любимая Сатануша мне чудесного наследника родила, а сатанёнок весь в меня пошел. Радость у меня великая! – молвил Сатана.

Очутился в один момент Петрусь в Раю. Видит перед собою кресло царское, сидит на нём божество, нимб над челом светится. Пополз к нему, аки червь какой, а не царь бывший земной. Понял, что перед ним Бог, Иисус Христос.
– С чем пожаловал, раб божий? Говори, слушаю тебя, чего просишь?
– В Аду я, батюшка, оказался, сам царём-государём был, царством правил...
– Об этом мы наслышаны, можешь не сказывать, всё про тебя ведаю, получил ты по заслугам. Столь грешен, что даже в Чистилище не отметился, Сатана сам тебя забрал. Говори, с чем прибыл? – ответил Бог.

– Спаси меня, Боженька, от мук адовых, чем хошь вину искуплю.
– Да што ты можешь, агнец, кады твои кровавые грехи только кровью смыть можно... Хорошо, предлагаю тебе выбрать из трёх возможностей, чтобы искупить вину. В каком обличье хочешь остаться?
Могу предложить свиньёй пожить, хряком али козлом, могу в ишака превратить. В человечьем обличье нет возможности тебя оставить – не оправдал ты моего доверия, шибко нагрешил.
– Нет, не могу я ишаком стать, кады уже царствовал, таскать на себе грузы тяжкие, траву жевать и идиётом слыть.
– Зря... Ты и есть – он, коли власть не сумел употребить во славу своего царства-государства. Ладно, выбирай.
– Хряком – не хочу. Хряк – он и в Африке хряк. Всё равно его к осени на сало с мясом разделают, как на ридной неньке, Окрайне любимой. А давай... это... козлом. Он не глуп, как те, да при рогах, себя в обиду не даст. И хлебушком его кормят, и морковкой сладенькой. Люблю я сладенькое. Недаром прозвали меня «шоколадным королём» на земле.
– Выбор сделан.– сказал Боженька.

Не прошло и мгновения, как Петрусь обратился козлом и очутился в своём царстве-государстве. Пошел он посмотреть, шо на Юге-Востоке творится. А там... голодно и неспокойно, пушки с Окрайны палят, люди мрут, аки мухи. Проклинают его почем зря всем миром и кровавым зовут. Ой, как тошнехонько ему стало... Шел он, шёл, крутил рогами по сторонам, ничего съедобного не увидел, нечем разжиться – поля выжжены, даже травушки нет зеленой, какая там морковка... Пошел к людЯм, мабуть покормят... Тут его ополченец и схватил, стукнул прикладом по башке, содрал шкуру, и рога не успел он применить для защиты. А девки наварили всей армии сепаратистской из него бульон, но мужики хлебали, говорили, что горчит малость, а мясо вообще есть не смогли – подванивало оно сильно козлятиной.

Очутился Петрусь опять в Аду. Со смехом уже Сатана его встретил
– На роду тебе написано своё существование здесь закончить. Не сумел ты пользы извлечь из того, что тебе предложили, не было у тебя на земле мозгов и под землёй не удосужился заиметь. Участь у тебя одна – в котел или... на сковородку. Душа твоя черная не очистилась ни на грош.
– Нет-нет батюшка Сатана, не спеши. А давай в карты сыграем, в «дурака»?
– И ты думаешь обыграть меня? Я же карты наскРозь вижу? Ну, давай, давно я так не веселился...

Петрик-то сызмальства шулером рос, не глядя и не думая, дурил всех своих партнёров по картежной игре.
– Годится – сказал Сатана – только опять я тебе скажу: коли проиграешь мне – в котел без промедления, а выиграешь – спасу тебя от кары лютой. Превратишься ты у меня в обезьяну, будешь жить еще лет двадцать. Я смотрю, что по гороскопу ты и в человечьем обличье дольше бы не протянул, засахаренный ты весь. Зато не будешь объедками питаться, как свинья, не будешь пахать, как ишак, не будешь бит и унижен, как козёл. Станешь скакать по деревьям, смешить своими ужимками людей, питаться сладостями, начиная с бананов. Есть у тебя и здесь выбор: страна и место жительства – зоопарк или джунгли.

Смешно показалось Петрухе, как представил он, что прыгает с ветки на ветку. Рассмеялся, хотя и не смеха было.
– Конечно, лучше в Африку, в тепло и на свободу, чем в зоопарк и на холод.
В душе был уверен, что обыграет и еще чё-нить выпросит, раз такой Сатана сговорчивый. Но тот только ухмыльнулся, сразу прочитав его мысли.
Сели они играть. И Петрусь, не глядя, раскинул карты, даже Сатана залюбовался ловкостью его рук. Не смог главный Чертила за его пальцами и мыслями уследить. В этих делах Петро был дока и... не прошло и часа, как обыграл своего благодетеля.
– А теперь и я посмеюсь...– сказал Сатана.

И вмиг... бывший царь–батюшка, превратившись в обезьяна краснозадого, на пальме сидел и по сторонам оглядывался. Мозги-то ему оставили прежние. Решил он в джунглях тоже царем стать, да не вышло. Одного банана не успел сорвать, как напала на него целая стая обезьян и потащила к своему хозяину. Пощупал Петруся обезьяний король, остался доволен его полнотой и женственностью и повел того в мужиЦкий гарем,
где он познал впервые мужскую любовь... Обгадился, да и больно Петру оказалось с непривычки, а ведь он тудыть рвался в эту Яуропу гейскую, клятую теперь всеми фибрами души. А вождю обезьяньему понравился новый любовник, пахнущий Хранцузским дорогим парфюмом. Стал он Петруся часто пользовать, и однажды показал, шо хочет быть его мамкой... опустив ниже плинтуса. Такого унижения Петрик не вынес и вскоре повесился на лиане.

Возвернулся он в третий раз к Сатане. Уговор дороже денег – больше не стал Сатана с ним «рассусоливать». И слышны были крики бывшего царя земного на всё подземелье Адово...
Подошел Сатана и сказал:
– Такая участь ожидает всех, у кого руки по локоть в крови.

«Сказка ложь да в ней намёк – добрым молодцам урок»!
Фантасмагории конец, кто дочитал, тот молодец.

17.06.2014года 14:46

Продолжение следует. Про пана Зе.