Сказ про Явана Говяду-27

Предыдущая глава:
http://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/skazki/1716270.html?author


                                        СКАЗ ПРО ЯВАНА ГОВЯДУ

           Глава 27. Как впервой коварный Двавл Ваньку сходу охмурял.

   – Ну, дела-а! – воскликнул Буривой, в каком-то изнеможении даже в кресло опускаясь. – И нагнал же на меня страху этот гадский царь! Упаси боже какой крутой-то! Я уж было думал, что каюк нам пришёл – ан нет, ещё повоюем...
   – Пустяки, дядя Буривой, – ему Ваня отвечает. – Бывает. Смелый хоть и боится, а всё равно в дело годится. У меня у самого по спине холодом сквозануло, когда его величество в мою сторону молнии свои метнул. Умеет, тать, себя преподать – и впрямь ведь велик, нечего сказать… Ну, да слава те Ра, и твоей, Батя, силе – Ра ведь сила и не таких крутых косила!
   – А-а!.. – махнув рукою, Ванька добавил. – Чего-то я вдруг оголодал. Это меня, наверное, Черняк напугал. Пожрать хоцца – прямо неймётся!
   Да за столик усаживается и, невзирая на пылищу осаживающуюся, за кашу недоеденную принимается.
Другие тоже вкруг стола сели, кой-чего со скатёрки хлебосольной поели, а Упой с Ужором – странное дело! – отказываются...
   – Что-то не дюже хочется, – говорят они удивлённо друзьям, не менее удивлённым. – Может, мы напились да наелись, может – упились да объелись, а может – свой номер в этом представлении отыграли, и за тебя, Ваня, да за правое наше дело, как могли, постояли.
   И вправду наверное так! Давгур, тот от холода более не трясётся, а эти проглоты, ненасытные вроде, от еды да от питья носы воротят – ну вообще ничё не хотят!
   Очевидно, искупился только что грех их тяжкий, дотла он прогорел, и обычными вновь людьми рок им стать повелел.
   Тут позади них кто-то вдруг зарукоплескал, и в гулком зале громкие хлопки словно карнавальные хлопушки зазвучали. Все туда оборачиваются и видят – высокий осанистый чёрт возле маленькой двери стоит и в ладоши колотит, будто на представлении некоем приятное для себя зрит зрелище.
   – Браво! – вскричал он издали голосом энергичным, очевидно повелевать привычным. – Браво, браво! Поздравляю!..
   И неспеша к Явановой компании двинул.
   Идёт, точно тигр, расслабленной такой, но одновременно пружинистой походочкой и вскорости пред очами людей во всей своей вельможной красе предстаёт. А и взаправду зело могучим и уверенным в себе непоколебимо этот новоприбывший гвылина казался. Довольно-таки молодым был он на вид, лет этак тридцати пяти; лицо у него было весьма выразительное, несколько длинное, хотя и соразмерное, не лошадиное, щёки бритые, нос орлиный, а губы тонкие и в усмешечке высокомерной змеящиеся. Волосы же у него были ухоженные, точно вороново крыло чёрные, аккуратным проборчиком сбоку разделённые, и усики ещё имелись пижонские, с подстриженной безукоризненно бородкой соединённые. Одет же сей чёрт был строго, неброско: в этакий кроваво-венозный комбинезон что ли ноский, а обут в тонкой кожи чёрные сапожки.
   В общем, этот субъект производил впечатление эдакой большой и опасной кошки. Вдобавок ко всему, ни рога его выпуклый лоб не украшали, ни даже рожки.
   А Яван сразу же на золотую эмблему обратил внимание. Впереди, на левой стороне чертячьей груди, ярая золотистая кобра чёрный свой капюшон угрожающе распустила и пасть зловеще раскрыла, будто вот-вот она вперёд ринется и на людей кинется.    А глаза у неё кровавыми рубинами сверкали и глядели как словно живые, точно жертву себе и впрямь подыскивали.
   На пальцах же у этого вельможи четыре роскошных перстня были напялены: на указательных – со змеями перевитыми, а на мизинцах – с драконами печатными.
   – Ну что же – добро пожаловать в Пеклоград, господеян Яван Говяда! – воскликнул чёрт уважительным тоном. – Только, чур – бить меня не надо! Как говорится, обойдёмся без рук, ибо я, Яван – ваш друг!
   Незнакомец негромко присвистнул. И вдруг, откуда только ни возьмись, целая толпа прислуги изо всех углов появилася. Он тогда лишь головою слегка кивнул да рукою повелительно махнул, и моментально со стола было всё убрано, новая шикарная скатерть была там постелена и яства и напитки разные оказались выставлены.
   Чёрт во главе стола в кресло уселся, Явану на место рядом с собой приглашающе указал и прочим ватажникам знаками указал: мол, не толпитесь – кто куда садитесь...
   – А сейчас разрешите представиться, – молвил сей тип голосом вкрадчивым. – Князь-предстоятель Двавл, его величества сын и, так сказать, левая его рука!
   – Ах вон оно как! – воскликнул, улыбаясь, Яван. – Значит ты, ваша милость, и есть тот самый знаменитый Двавл?! А я тебя почему-то таким вот примерно и представлял...
   Двавл усмехнулся вальяжно, в глаза Явану проницательно глянул, а потом небрежно этак рукою повёл:
   – Кушайте, господа победители, кушайте! И пейте! К вашим услугам всё лучшее. То, что искусственное, не беда, уверяю вас – в точности с вашего света еда...
   – А ты, Яван, не возражаешь, ежели мы слегка по залу пройдёмся и чуток, так сказать, разомнёмся? – вопросил Двавл. – Мне с тобою о многом переговорить надо, дорогой ты мой Яван Говяда! Прошу...
   Яваха артачиться не стал, с креслица своего привстал, и Двавл тоже на ножки поднялся, прихватил Ванюху за локоток и повёл его неспешным ходом в самый дальний уголок.
   А чуток от стола отойдя, лицо своё он к богатырю обратил и вот чего ему зафинтил:
   – Возмущайся, Яван али обижайся, хочешь верь иль хочешь нет, а только... это я заманил тебя на этот свет!
   У Явана, конечное дело, брови от такого заявления на лоб враз полезли, а его большие коровьи глаза ещё больше из орбит вылезли. А его собеседник хитрой лишь руками в стороны развёл и головою эдак вбок повёл.
   – Да, да, Яван, – сказал он, – именно я!.. Ну и другие, разумеется, руку к этому приложили, ибо у каждого в любом деле собственный интерес быть может. Но!.. За всеми ними моя воля незримо стояла и кому что делать и как поступать неявно определяла... Я ведь, Ваня, от самой реки Смородины негласно за тобой наблюдал – мой волшебный глаз мне о каждом твоём шажочке всё как есть докладал... Правда, когда ты у этой вертихвостки Навьяны балду бил да гостевал, я тебя из виду на время потерял, потому что над навью даже я воли не имею, но я об этом, по правде сказать, не особенно и жалею, ибо помирать на веки вечные пока не желаю.
   – А что, я разве умер тогда?! – удивился искренне Яван. – Странно, а мне казалось, что я жил полнокровно, ведь нигде таких ярких впечатлений я дотоле не испытывал...
   – Хэ! Можешь считать, что это я тебя испытывал! Да-да... Навь, Вань, не ерунда! Не жизнь она... Смерть... Хотя, в Яви угнездившись, она полностью не проявляет суть свою смертельную, а морок создаёт, призрак, химеру. Сначала, как правило, сладкую и притягательную, а зато потом... б-р-р-р!.. Ох, и трудно из липких её объятий вырваться и притом в добром здравии остаться – а тебе вот удалось! Не легко было небось?
   Ваня же ухмыльнулся и на Двавла глазами живо стрельнул:
   – А не упомню, потому как я сны слабо помню. Да и какая тебе разница, тяжело мне то далось, али легко? Бог весть! Удалось вот – и я здесь!
   – Так мне ж это и надо было! – тёмный князь воскликнул. – Едва ты, Вань, оттуда ушился, как я враз и убедился, что ты мне по всем статьям подойдёшь и непременно до Пеклограда дойдёшь. Что, разве я ошибся? Не по-моему разве вышло, кулак тебе в дышло?!
   И чёрт шутейно Явана под ложку огрел.
   Ну, Ваня удар-то без проблем стерпел, зато чуток озлился и к собеседнику в негодовании лёгком обратился:
    – Слышь-ка, Двавл, – он сказал, – ты ври, ври, да не завирайся, и всяки бредни нести остерегайся! Ёк твой макарёк! Что ещё за чушь ты здеся несёшь – не больно ли много на себя берёшь? Я, к твоему сведению, чужой воли над собой не имею – мне один Ра указчик, так что честь имею!..
   И уж хотел было оттуда он сваливать, да только Двавл удержал его рукою медвежковатою, и ходу ему не дал.
   – О-о-о-о! – воскликнул князь, нимало не смущаясь. – Какой, право слово, ты горячий! Ну, огонь, как есть чистый огонь! Такого, как говорится, лучше не тронь... Да ты, Ваня, не рвись-ка, а лучше угомонись-ка! Жизнь ведь сложна и многослойна – она всегда выбирает достойных... Рассудим, давай, сиё дело иначе и будем отныне считать так: пришествие твоё в наши места, без сомнения, с твоей стороны было добровольным, и ни в малой степени даже не подневольным... Ну чё – ты доволен? Но… Но!.. Оно, сиречь прибытие твоё, другими словами, совпало точнёхонько и во времени и в пространстве… как бы это сказать... с моими что ли на твой счёт планами... Да, вот именно так... И нам с тобой, богатырь Яван Говяда, биться да пластаться вовсе не надо. Лучше нам с тобою помириться да о деле договориться.
   – Это о каком таком ещё деле?..
   – Хм! А то ты не знаешь! Ты за Борьяной сюда пришёл али так само, на чашечку чая зашёл? Вот я о том тебе и толкую: хотите, сударь, сестру мою сводную в жёны взять и пупок притом себе не надорвать – да ради вашего бога! Берите, ведите и любите! Ха-ха!.. Только, дружок, шею себе в горячке любовной не сверните. Борьяна ведь, Яван, не человек, она, хоть и наполовину, а наших всё же кровей, отъявленная зело чертовка – не какая-нибудь там божья коровка… А я, буде у тебя на то желание появится, с ней тебе сладить и пособлю… Ну, да я с ответом-то тебя не тороплю...
   А они той порою до самого дальнего угла дошагали. Яваха Двавла в свой черёд за локоток повернул, и они назад без излишней торопливости свои стопы направили.
   – Мне, Двавл, твоё предложение не по нраву, – твёрдо ему в ответ Ваня отчеканил. – И впрямь-то ведь я Яван Говяда, и мне чертячьего в моём деле участия совсем не надо. Уж извини... Кстати, вот вы все себя чертями гордо именуете, чуть ли даже из шкуры от спеси не лезете, а по виду вы в большинстве как обычные вроде люди... В чём разница, не пойму?!
   – Хм... – многозначительно тот усмехнулся. – Разница велика... Это на первый только взгляд люди с чертями схожи, а по сути-то они разные, хотя... стремлениями люди во многом с нами совпадают, но то разговор особый, почему желания у них так устроены. Вот ты, к примеру, небось тоже свою персону к людскому племени относишь, а того ведь не знаешь, что не менее от них отличаешься, нежели мы – только в сторону противоположную. Скорее всего – в ложную, а там как знать, как знать... Таких, как ты, Вань, надо серьёзно изучать, выясняя причину этакой аномалии.
   – Ха! – хохотнул Ванька. – И тебе подобных надо изучать тоже! Чтоб твёрдо познать, как поступать не гоже!
   Двавл не обиженно рассмеялся, очевидно, Яваново остроумие оценив, а потом сызнова на лице ухмылочку ироничную скроил и собеседника своего живо вопросил:
   – А что такое по-твоему зло, Яван?
   – Опа-на! – воскликнул Ванька. – Опять этот вопрос – не в бровь, а прямо в нос!.. Вопрос сей вечный, а я на голову не увечный, чтобы за полное разрешение его браться. Тут, Двавл, и всем миром нам не разобраться...
   – И всё же ты ответить, Вань, постарайся. Хотя бы всем чертям назло.
   – Хм. Ну что же... Зло зело! То есть чрезмерно. И злое завсегда несоразмерно: то лживо, то криво, то недолёт, то перелёт... У зла ведь неровный полёт. А добро... Добро в яблочко летит – вот и крепенько себе стоит!
   – Верно, верно… И у нас так же считать принято – и даже доказано давным-давно. Только... Что с тем происходит, кто за черту зла заходит, а?
   – Что, что? А то ты не знаешь?! Перешедший черту воли Божьей непременно погибает. Ну а если и не погибает, то цели нужной не достигает. Палка перегнутая, как известно, ломается, а масло недосбитое – не сбивается. Ничего путного из этого, короче, не получается...
   Выслушав сии Явановы умозаключения, Двавл вдруг приостановился, подбоченился, в лице несколько переменился, напыжился как-то весь, плечи развернул, и вот чего заганул:
   – А вот погляди-ка – мы-то ведь не ломаемся и полвечности уже не загибаемся!.. Мы, Яван, за черту зла сознательно перешли и там добро великое для себя нашли! Мы во благе неиссякаемом в злой обители обитаем, поэтому чертями гордо себя и называем! Мы нащупали заповедные пути, ибо законы мировые познали, чтобы их обойти! Мы поняли ясно, как богоподобными нам стать, как в довольстве удовольствий сладко кайфовать, и научились силу вечную для себя добывать...
   – Ага! – перебил вдохновенного чёрта Ванька. – Это я вижу, как вы её добываете: ближнего своего, глупого и слабого, угнетаете и добиваете...
   – Ну и что же?! Кого там ещё жалеть-то?! Фэ!.. В нашем мире, Яван, всё сплошь относительно, и ничего не абсолютно! Ежели хищный волк под равнодушным дубом нежного ягнёнка дерёт, то для ягнёнка сиё действие конечно отвратительно, для волка – прилично, для дуба же – безразлично. Любой, даже безмозглый дурак, стремится на арене жизни быть жирующим, а не жертвой, пирующим, а не испитым, бьющим, а не убитым. Горе беднякам и слабакам – их участь презренная незавидна!.. Но не надо забывать, что ежели мы начнём жалость к падшим проявлять и надумаем, по своему великодушию, с собою их уравнять, то рискуем вскоре потерять все свои блага и очутиться сдуру на месте ранее угнетаемых...
   Единое и Разное скрепляет не любовь, Ваня, а вечная непримиримая борьба, закон же борьбы прост и жесток: либо ты наверху балду и усладу пьёшь – либо внизу отупеваешь и в отчаянии гниёшь! Иного же не дано: или ты хозяин – или… извини, говно!
   – Но ты же, Двавл, как будто тут не хозяин, – подковырнул чёрта Яван. – Выходит, ты это... к-хе-к-хе...
   Тот на Ваньку быстро взглянул, весело рассмеялся и уже с гораздо меньшим пылом продолжал:
   – У нас с тобой, надеюсь, ещё будет возможность обсудить этот вопрос. Хм… А пока, заканчивая изложение сущности доктрины чертизма, добавлю, что сам принцип Великой Черты, включающий такие понятия нашей системы, как повсеместная гордость и разделение, а также вытекающие из них сила – для немногих! – и изобилие – для избранных! – и, в конце концов, благо – для успешных! – являются проверенными, и следовательно, неоспоримыми достижениями нашего образа существования.
   – И что же, – спросил Яван своего собеседника после раздумья некоторого, – вы и кары Божьей за этот свой окаянный чертизм не боитесь, а?
   Двавл на то широко улыбнулся, обнажая белоснежные крупные зубы, и даже головой покачал укоризненно, словно поражаясь Яванову невежеству дремучему.
   – Эх, Яван, Яван!.. – протянул он снисходительно и вальяжно. – Ты живёшь в тумане ментального обмана. Ведь единого бога – нет, и не было никогда!
   И он развёл руками, позируя чванно.
   – Да – нету! – ту ж песню продолжил он петь. – Хотя... рассуждения об этой категории настолько сложны, что обойтись без парадоксов не представляется здесь возможным... Так вот, если тебе будет угодно, можно также сказать, что бог... есть! Но! Сила единого мирового стяжания рассредоточена по всей вселенной, и повсеместно не слишком велика. Можно относиться к этой силе как к безличной, даже мёртвой данности – решающего значения это не имеет. Считай своего бога хоть живее всех живых, хоть мертвее всех мёртвых – это всё равно. Единство неактуально.
   Он замолк на мгновение, а затем с фанатичным блеском в глазах, возвысив голос, продолжал:
   – Двойственность – вот что генерально! Забудь, Яван, о Единице – она несуществующая птица! Лишь Двойка – мира нашего царица! Неумолимый бытия закон на Двойку всё на кон поставил, и в мире он всё по двое расставил. И этих двоек – тьма... Вот Свет и Тьма, Материя и Дух, Мгновение и Вечность, Добро и Зло, Конец и Бесконечность... Медлительность, Яван, и Быстротечность... Вот тут Победа спорит с Пораженьем, Творенье там схватилось с Разложеньем, Застылость Форм – с любым Преображеньем, и наполняет Двойка мир самим Движеньем...
   Двавл застыл в картинной позе, воздев руку вверх. Потом скосил на Явана глаза и, враз обмякнув, усмехнулся весьма довольно.
   – Браво, Двавл! – воскликнул Яван, усмехаясь и рукоплеская. – Да ты, я гляжу, поэт – ей-ей поэт-то!
   – Эх, Яван, – толкал речь далее тёмный князь, – жизнь – это борьба противоположных устремлений, и ловить мгновения гармоничного упоения, с риском скользя по гребню волны, готовый в любую минуту рухнуть в пучину – это ли не есть счастье, неуловимое и зыбкое, как мираж!.. Да, в своей критичности жизнь нередко проявляется как поэтичность. В споре же с глупостью куются доспехи мудрости, а мудрый, Ваня, всегда, повторяю – всегда! – найдёт способ благополучно прожить, а, стало быть, извлечь мировую или, если хочешь, божью силу для своей собственной шкурной выгоды. Да-да, какими бы красивыми словами что-либо ни прикрывалось, в конце концов каждый думает лишь о своей собственной драгоценной шкуре. Разве не так?
   – Так, – ответил, подумав, Яван. – Так… Да не так! Двойка, это конечно хорошо. И в самом деле мир ведь двойственен. Как и тройственен. И вообще – многообразен. Только... за всем этим частоколом цифр надобно и главную цифру не потерять! Ведь вся эта рать воеводе Единице подчиняться должна, а иначе – и сама жизнь как бы не нужна… Бессмысленна она без единства, бо и впрямь тогда шкурничество будет сплошное да одно лишь вселенское свинство… Две руки да две ноги меж собою ведь не борются, а наоборот, дружат, а всё потому что телу единому они служат. Об этом ты хоть думал когда?
   – Никогда!.. Я, Яван, оперирую очевидным, и верю лишь тому, что наукой доказано и практикой проверено. Практичное знание и умение – вот истины единственный критерий! Я тебе не наивный духовный урод, и предпочитаю не пустые слащавые мечты, а конкретный своих действий плод. Чего я захочу – того всегда добиваюсь, а бога воображаемого я вовсе не боюсь: он не карает! Покарать могут лишь окружающие тебя существа и явления реальные, так что сделай так, чтобы пользоваться их благоволением или нейтральностью, сбей противников с толку – получишь много толка. Постарайся ближнего своего оставить в дураках, не дай ему ясно соображать, пользуйся умело и дозировано навью, измысли способы удержания оболваненного в этом состоянии – и всё! Можешь далее жить относительно беспечно: источник силы для своих нужд тебе обеспечен! Ха-ха!.. Всё гениальное, как видишь, зело просто: чужое угнетение – условие твоего роста!
   – Да уж... – усмехнулся без приятности Яван. – Вы, черти, я гляжу, горазды в одну дуду дудеть и всё ту же свою песню петь – да как бы не пришлось потом пожалеть...
   – Вот за что я тебя уважаю, – похлопал Двавл по плечу Явана, – так это за то, что ты воистину человек. Да-да! Таковых, как ты, на Земле встретишь нечасто. Редко тебе подобные у нас встречаются... А вообще-то, Яван, ты ведь и не совсем-то земной. Ты же Галактики дитя, так сказать звёздный... Ха-ха! Да не, я серьёзно. Вот людишки, те – тьфу, мусор! Космический позор, слепленный на скорую руку. Само название «люди» означает распущенные, ниже принятых норм опущенные, низменными страстями обуреваемые и в общества планетарные не впускаемые... Не сподоблены люди земные цельною жизнью жить – им ведь хочется побалдеть, а приходится потужить...
   – А разве вы, черти, свои ручонки шаловливые к этому не приложили? – Яваха тут Двавла перебил. – Вам ведь такое их положение выгодно.
  – Да-а, а как же – признаю по полной. И не только руки, но и волю, и голову. Иначе ж никак! На том стояли, стоим, и будем, Вань, стоять!.. Х-хах! Не нашёлся ещё человек, чтобы в силах был нам помешать! И ты, пришелец нахальный, особо не обольщайся – и тебе такое дело не по плечу. Хм! И пойми – это не потому, что я, мол, так хочу – тут действует закон мировой: не поднимет людей ни царь благонравный, ни смелый герой. Только сами они, сообща, могли бы, может быть, цепи наши невидимые порвать, и нас тем самым силы лишить, а себе волю приобрести, да только – хрен им! Они чай не мудрецы, не разум имающие – твари они чертообразные, в навьем угаре угрязшие!.. Правда, материал крепкий, для стада вполне годящийся и – что главное! – иначе жить не хотящий.
   Двавл тут остановился, на пол с презрением плюнул, а потом к Ваньке оборотился и, положив руку ему на плечо, сказал:
   – Вот ты, Говяда Яван – другое дело! Другие у тебя и душа и тело! Ты человек, а это означает «цельный», «единый», «к совершенству стремящийся» – вечный даже, ага!.. Врать не стану – противник ты для нас что надо: сильный, опасный, ловкий... В этом уже многие: и мой братец Управор, и дядька Ловеяр, да и я в том числе, и прочие убедиться смогли воочию. Но!.. –    Двавл тут указательный палец вверх воздел и проницательным взором на Ваню посмотрел. – Убеждён, что мы – не все черти и ты, а именно ты и я, только ты и я, – можем на время тактически объединиться и превесьма друг другу пригодиться... Надеюсь, этот разговор у нас с тобою не последний – ещё увидимся и переговорим.
   Так, болтая и мудрствуя, они между делом к столу пиршественному вернулись. Смотрит Яван, а товарищи евоные за время их прогулочки к яствам да питиям даже не прикоснулися: спокойно они сидели да меж собою переговаривались.
   – Так! – воскликнул Двавл зычно, и непреклонным тоном добавил. – Отдохнуть вам нужно, друзья. Сейчас это дело организуем...
   И он свистнул резко, поджав губу.
   На сей свист призывный Ужавл, куда-то было запропастившийся, мгновенно появился и смиренно пред господином своим склонился.
   – Проводи-ка, Ужавл, наших гостей дорогих... м-м-м... – призадумался на миг Двавл. – Так! В гостювальню «Чёрная лилия». Немедленно и быстро!
   А черток ушлый отчего-то вдруг позамешкался, ещё ниже в спине сломался и с дрожью в голосе заблеял, запинаясь:
   – Не велите казнить, господин князь-предстоятель – велите слово молвить!
   – Ну!..
   – Княжна Борьяна повелела Явана... э-э-э... то есть их... м-м-м... гостей, значит, дорогих в «Красный Мак» на постой спровадить, так что... э-э-э...
   Двавл тогда с удивлением некоторым на униженного чёртика глянул, и нехорошо улыбнувшись, вопросил медоточиво:
   – Низподеян надзырь Ужавл, вам что – не ясно моё приказание?
   А тот как подскочит, в струнку как вытянется да как заорёт:
   – Никак нет... то есть так точно, ваше всевластие – яснее ясного!
    А потом снова несколько эдак смутился, и вниз по незримой резьбе закрутился:
   – Только это... В «Лилии» господа дюжевельможи – начальники, властители и предстоятели пребывать изволят-с. Карнавал же, полный постой – нету лишних местов. Я-то их знаю – как начнут орать... Себя они оттуда убрать ни за что не дозволят. Как тогда быть? В горячах-то могут и побить...
   Двавл тут даже засмеялся, этакие вести услыхав, а потом головою покачал и так на служилого чёрта глянул, что у того даже волосы на голове приподнялись.
   – А ты, надзырь, их попроси. Вежливо... попроси, – ядовито усмехнувшись, сказал ему чёртов князь. – От моего имени, ага?..
   – Слушаюсь, господин князь-предстоятель! – отчеканил Ужавл, выпучив глаза до самого отказа. – Будет исполнено!
   Тогда Двавл к Явану расслабленно повернулся, с гордым достоинством голову несколько наклонил и извиняющимся тоном проговорил:
   – Прошу меня простить, господеян Яван Говяда, и вы, господеяне, находящиеся при Яване, только я принуждён откланяться. Ничего не поделаешь – дела. До скорой встречи, дорогой Яван!
   И повернувшись, пошёл к той же двери, через которую и вошёл.
   Ужавл же, подождав покуда евоный шеф за дверью скроется, на креслице в изнеможении совершенном пал и, вытирая платком пот со лба, вот что сказал:
   – Ну я и попал! У-у-уй! Как бы теперя рогов, а может и жизни даже не лишиться!
   – А что такое случилось-то? – Ванька его спрашивает.
   – А вот! Ежели я княжны Борьяны повеление не исполню – она мне точно кузькину мать покажет. А ежели ослушаюся князя, то он меня так накажет, что мало стопунктов не покажется... Что делать? Как быть? Воистину – двум господам зараз не услужить...
   – Слышь ты, горе луковое, – Буривой тут раздосадованного чёрта допрашивать принялся. – ты какого бишь там чину – четвёртого что ли?
   Ужавл до того был расстроившись, что чуть не сказился и натурально аж прослезился, а тут, Буривоев вопросец услыхав, приосанился он зримо и весьма таким горделивым тоном ему отвечает:
   – Я – надзырь, чёрт шестогого чина!
   – Хм, шестёрка, значит, ты у нас... Так это вроде как высокий у вас чин считается, али как?
   – Хо, вестимо не низкий! Я по линии информации специалист, и надо мною лишь семь чинов в верховенстве располагаются. Я вам не какой-нибудь там попка, и не мальчик на побегушках! Меня начальство к вам приставило по случаю вашей важности, так что я ой-ёй-ёй ещё какой мастер!..
   – А тогда почему ты так унижаешься раболепно перед этим вот лицемером? – и Яваха со своим вопросом тут влез. – Мог бы и подостойнее себя преподать, не юлить и не трепетать...
    Ужавл же на то лишь усмехнулся криво, на Явана, словно на дурачка какого, посмотрел, да и говорит:
   – Ха! Много ты понимаешь!.. Это ничего, что я пред вышними унижаюсь – от меня с того не убудет. Да и мало перед кем я эдак-то трепещу да пресмыкаюсь. Надо мною ведь, чем выше, тем народу менее, зато подо мною – уже достаточно. Ух, и попляшут они у меня!..
   Тут жалкий чертишка от представления своего предстоящего измывания над нижестоящими чертями так взъярился, что на рожу стал крыса крысой и вдобавок зубами заскрипел не тихо.
   – Да-а-а... – протянул, то наблюдая, любитель помолчать Давгур. – И впрямь-то верна пословица, что злейший сатрап – это наверх вознёсшийся раб.
   – Ну вот что! – Яван тогда быстро на ноги восстал и таково своё резюме сказал: – А ну-ка, господин Ужавл, чёрт аж шестого чина – будь-ка мужчиной! Сопли живо утри, зубами не скрипи и поскорее нас в эту самую «Лилию» веди! Негоже князя-предстоятеля обижать и его приказы, в угоду какой-то нижестоящей чертовки, не выполнять!
   И сам уже собирается: улыбается, на палицу опирается и скатёрку в котомку отправляет.
   – Точно, Ваня! – и Буривой согласно головою кивает. – А то в Борьянкином этом «Маке» не дать бы нам опять какого маху. Не опоили бы дрянью какой-нибудь маковой по велению прекрасной княжны... Ты, Ужавл, вот чё ей скажи-ка: мы, мол, ейное высочество за заботу благодарим, но после её баньки так, стало быть, распарились да припотели, что двинули туда, куда захотели. Хе-хе-хе!
   После этого Яван и его сподвижники царский дворец покинули.


Следующая глава:
http://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/skazki/1735085.html?author