Верлиока

ВЕРЛИОКА*
Есть такая старинная русская народная сказка, которую обработал сказочник А.Н. Афанасьев,** да только много зла в ней непристойного оставил. Вот я, сказочник Зелёный Колпак, решил сказочку-то причесать и обласкать, чтобы детям было не страшно читать. Ведь негоже детишкам страшные кровавые сказки рассказывать. Детишкам по душе и по сердцу добрые сказочки с хорошим концом. Вот так-то... А сказочка, как была народной, так народной и останется.

Жили-были дед да баба, а у них были две внучки, годков так по двенадцать-тринадцать, такие хорошенькие да смирные, да послушные, что дед с баушкой*** не могли ими нарадоваться.
Вот дед посеял горох, чтоб всю зиму есть пироги с горохом . Вырос горох, зацвел. Тут, как назло,, воробьи на горох напали. Дед видит, что худо, и послал младшую внучку прогонять воробьев. Внучка села возле гороха, машет хворостиной да приговаривает: «Кыш, кыш, воробьи! Не ешьте дедова гороху!» Воробьи-то разлетелись, да только девочка слышит в лесу шумит, трещит … И вдруг, перед девочкой, Верлиока предстал: ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге, да и та в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. У Верлиоки была уже такая натура: завидит человека, да еще смирного, не утерпит, чтобы дружбу не показать, бока не поломать; не было спуску от него ни старому, ни малому, ни тихому, ни удалому. Увидел Верлиока девочку— такая хорошенькая, ну как не затрогать ее? Схватил и в лес уволок.
Дед ждал, ждал, а внучки-то всё нет, ну и послал за нею вторую внучку. А Верлиока и ту прибрал. Дед ждет-пождет — и втора внучка пропала! Тогда дед и говорит своей бабе: «Да что они там опозднились-то? Пожалуй, с парубками развозились, как трещотки трещат, а воробьи горох лущат. Иди-ка ты, старуха, да скорей тащи их в дом за ухо». Старуха с печки, кряхтя, сползла, в углу палочку взяла, за порог перевалилась, да и домой не воротилась. Дед ждет внучек да старуху, никак не дождется. Пропали, не весть куды! Дед и говорит сам себе: «Да что за лукавый! Не приглянулся ли и старухе парень чернявый? Сказано: от нашего ребра не ждать нам добра, а баба всё баба, хоть и стара!» Вот так мудро размысливши, встал он с заваленки, надел лёгку шубку, закурил трубку, помолился богу, да и поплелся в дорогу.
Вышел дед в огород, да слышит: в лесу шумит, трещит — идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге, да и та в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. Схватил Верлиока деда и давай бить, насилу дед вырвался да убежал домой. Прибежал, сел на лавку, отдохнул и говорит: «Эге, над нами строить штуки? Постой, брат, у самих есть руки… Языком хоть что рассуждай, а рукам воли не давай. Мы и сами с усами! Задел рукой, поплатишься головой. Видно тебя, Верлиока, не учили сызмала пословице: делай добро — не кайся, а делай зло — сподевайся! Взял лычко, отдай ремешок!» Долго рассуждал дед сам с собою, а, наконец, наговорившись досыта, взял железный костыль и отправился бить Верлиоку...
Идет, дед, идет и видит куцый селезень сидит. Увидал деда селезень и закричал: «Так, так, так! Ведь я угадал, что тебя сюда поджидал. Здоров, дед, на сто лет!» — «Здорово, селезень! Отчего же ты меня поджидал?» — «Да знал, что ты за старуху да за внучек пойдешь к Верлиоке на расправу».— «А тебе кто сказал?» — «Кума сказала».— «А кума почем знает?» — «Кума все знает, что на свете делается; да другой раз еще дело и не сделалось, а кума куме уж о том на ухо шепчет, а нашепчутся две кумы— весь мир узнает».— «Смотри, какое диво!»— говорит дед. «Не диво, а правда! Да такая правда, что бывает не только с нашим братом, а водится и промеж старшими».
Селезень поворотил голову на сторону, - сбоку лучше видно-то, прищурил глаз, поглядел на деда, да и говорит: «Эге! С кем не случается беда? Век живи, век учись, а все дурнем умрешь. Так, так, так!» Поправил крылья, повертел задом и стал учить деда: «Слушай, дедушка, да учись, как на свете жить! Раз как-то вот тут на берегу начал Верлиока бить какого-то горемыку. А в те поры была у меня за каждым словом поговорка: ах, ах, ах! Верлиока потешается, а я сижу в воде, да так себе и кричу: ах, ах, ах!.. Вот он, управившись по-своему с горемыкою, подбежал ко мне, да хвать меня за хвост! Да не на таковского напал, только хвост у него в руках остался, а я спасся. Оно хоть хвост и невелик, а все-таки жаль его… Кому свое добро не дорого? Говорят же: всякой птице свой хвост ближе к телу. Верлиока пошел домой, да и говорит дорогою: «Постой же! Научу я тебя, как за других заступаться». Вот я и взялся за ум и с той поры — кто бы что ни делал, не кричу: ах, ах, ах! А все придакиваю: так, так, так! Что же? И житье стало лучше, и почету от людей больше. Все говорят: «Вот селезень — хоть куцый, да умный!»
«Так не можешь ли ты показать мне, где живет Верлиока?» дед спрашивает.
«Так, так, так!» Селезень вылез из воды и, переваливаясь с боку на бок, словно купчиха, пошел по берегу, а дед за ним.
Идут, идут, а на дороге лежит бечевочка. Дед подумал: «Может, пригодится связать Верлиоку?» И взял. Идут дальше. На дороге лежит колотушка. Дед и колотушку с собой прихватил. А потом дед ещё и желудь прихватил, который на дороге валялся.
Вот пришли они в густой, дремучий лес, а в том лесу стоит избушка. Глядят— в избушке никого нет. Огонь давно погас, а на шестке стоит кулиш, похлёбка остывшая. Желудь вскочил в кулиш, веревочку дед на пороге оставил, а колотушку положил на полку, селезня посадил на печку, а сам стал за дверью. А избушка-то была Верлиокина. Вот пришел Верлиока, кинул дрова на пол и стал поправлять в печке, А желудь выскочил из кулиша и выбил Верлиоке единственный глаз. Верлиока кинулся было наутек, да не тут-то было — веревочка перецепила его, и Верлиока грохнулся на земь, а колотушка с полки спрыгнула, а дед из-за дверей выскочил, и давай его потчевать тумаками. И до тех пор колотили, пока Верлиока не сказал, куда внучек и старуху спрятал. Высвободил дед старуху и внучек из подвала и домой увёл. И жили они с тех пор, не тужили, а Верлиока больше к дому деда не совался. Вот так-то!
Конец

*Верлиока: Верлиока, согласно описанию, «ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге — в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется». Выступает в качестве разрушителя и убийцы, как древний образ мирового зла
** Согласно примечанию А.Н. Афанасьева, сказка была записана Тихорским в «южной России». Русских вариантов — 3 (с этим — 4, и это единственный вариант с хорошим концом), украинских — 7, белорусских — 1. Образ Верлиоки творчески переосмыслен в сказочной повести В. Каверина «Верлиока» (1982).
*** баушка — старинное русское (бабушка)