Яблоки на снегу (Где-то в России)

Где-то в России
(Яблоки на снегу)*

* ”Яблоки на снегу” - Название песни на слова А.Дементьева, музыка М.Муромова

Все герои вымышлены,
Все совпадения – случайны.


Ноябрь месяц. Зима пробует свои силы. Замерзшая земля. Первый снег. Зеркальца льда вместо надоевших луж. Старенький ЛиАЗ шустро едет по шоссе среди полей, занесённых первым снегом. Показался поселок, широко разбросанный по берегам извилистой речушки. Автобус проехал столб с названием посёлка: “ Гати “. Вот и остановка. Из автобуса выскочил молодой человек в форме морского десантника. Ворот распахнут, чтобы видна была тельняшка. Форсит парень.
- Вот я и дома…
Оглядывается. Идёт по улице. Всё по-старому вроде бы. Но вот у дома с фанерными заплатами, в котором уже сто лет никто не жил, встречается пожилой мужчина с полными вёдрами, по виду кавказец. Парень с ним здоровается.
- Здравствуйте. Вы теперь здесь живёте?
- Здравствуй, дорогой. Теперь мы здесь живём. А ты из армии едешь?
- Да. Отслужил. Меня Романом зовут. Вон мой дом (показывает рукой).
- А меня, дядя Рубен зови. Мы с Кавказа… ( помолчал ). Мама тебя ждёт, дорогой. Каждый день ждёт. Она на почте, на работе. Я видел.
- Спасибо, Вам. Я побегу.
- Беги, беги, дорогой.
Поселковая почта. Две женщины заняты работой. Одна разбирает почту, другая укладывает письма и газеты в сумку.
- Тоня, милая, нас с тобой скоро сократят. Здесь и нести нечего.
Симпатичная женщина лет сорока пяти горестно вздыхает, вешает сумку на плечо, направляется к двери. Та, которая Тоня, сокрушенно ей отвечает:
- Так осталось-то от посёлка одна треть. Летом хоть дачники наезжают. Кто смог – все в город переехали. Смотри, как завернуло, прямо зима.
Тоня, глядя в окно, ахает:
-Ой, Зой…( не успевает сказать )
Дверь открывается. На почту входит сияющий Рома. Улыбка до ушей. Глаза сверкают. Румянец во все щёки. Полосатая тельняшка. Фуражка на затылке. Кидается к матери. Обнимает её, целует:
- Мамочка! Здравствуй родная!
Зоя Гавриловна на седьмом небе от счастья. Слова вымолвить не может:
- Сыночек!.. Рома!.. Милый ты мой!.. Родной!..
Антонина встает из-за стола, в глазах слёзы. Молча берёт сумку у Зои Гавриловны. Подталкивает их к двери:
- Идите уж… идите.
- Тонь, да как же это… А почта?..
- Да, ладно тебе. С ума сошла, сын вернулся из армии, а она – почта… Иди уж… Встреть по-человечески.
Мать с сыном, обнявшись, идут по улице.
- Мам, что-то никого не видно? Пусто как-то.
- Ромочка, все ведь разъехались кто куда. Молодые в город, да в Москву, старики к детям. Кто смог дома попродали, кто как дачу держит, кто просто заколотил до лучших времен. Продать-то тоже некому. Было время москвичи даже покупали, сам знаешь.
Как раз проходят мимо заколоченного дома, через забор видно полное запустение, запорошенное первым снегом.
- А Наташка? – Рома взволнованно смотрит на мать.
- Тоже в городе живёт. Как бабку похоронила, так в город и укатила, - Мать отводит глаза, горестно вздыхает. – Сюда только на пикники летом приезжает с капеллой со своей.
- Что?
- Ой, лучше не спрашивай, совсем девка с пути сбилась. Хоть она тебе и нравилась, но прости, конечно, выкинь ты её из головы, сынок.
- Что же ты мне ничего про неё не написала?
- Ты не спрашивал – я не писала. Она же на проводы не пришла, писем тебе не писала. Чего об этом говорить? Не раздувай огня, сынок. Лучше будет для всех.
Задумчиво смотрят на заколоченный дом. Из дома напротив выходит старуха, причитая и умильно улыбаясь:
- Ромка! Вернулся. Живой, здоровый, красивый. А я в окно смотрю, с кем-то там Зоюшка стоит? Кавалеров-то у нас в посёлке не осталось.
- Ты, Фрося, наговоришь – кавалеры. Теперь уже не до кавалеров. Уж старуха.
- А мне тогда чего говорить? Я-то кто? Ой, Рома, красавец-то какой. Все девки твои будут. Правда, девок-то тоже раз – два и обчёлся. Ну, ничего, в городе какую кралю найдёшь.
- Баба Фрось, как здоровье твоё? Как поживаешь?
- Да, ничего, Бог миловал, и здоровье по возрасту, конечно, и живу потихоньку. Вот перезимую, а летом внуков привезут, да правнуков.
- А чего к детям не едешь? Одной тяжело?
- Тяжеловато, Ром, когда прихватит, а так ничего. Твои, дай Бог им здоровья, во всём помогают, да и председатель помощь какую-никакую от совхоза оказывает. Ой, Рома, (баба Фрося всплакнула), а совхоз-то наш совсем развалился. Никогда не думала, что до такого доживу. Ой, лихо мне лихо, ой и лихо, Ромочка. Я в ту сторону даже и не хожу ( махнула рукой куда-то за дома).
Рома обнял бабу Фросю.
- Успокойся, успокойся, баба Фрося, всё перемелется и какая ещё мука-то будет…
- Не мука, а мука.
Из калитки соседнего с бабы Фросиным дома выскочил всклокоченный мужичок, подошел к Ромке, обнял его, целует:
- Сынок, вернулся! Ну, ты совсем мужик! Мужик будь здоров какой, - Повернулся к бабе Фросе, - Эх, Фрося, не мука, а сказал бы я, да стыдно перед вами, всё-таки женщины.
Рома обнимает отца и мать. Они стоят втроем, обнявшись. Баба Фрося утирает слёзы, глядя на них.
Утро следующего дня. Рома лежит в постели, но уже не спит. Блаженство, да и только. За стеной переговариваются родители:
- Ты, Пётр, Ромку не буди, пусть поспит. Покорми. Здесь вот молоко парное, да Фросе не забудь отнеси молока. Здесь творог.
- За это не волнуйся – всё сделаю как надо. Ты лучше мне двадцать капель выдели головку полечить.
- Головку тебе надо оторвать, лечить уже бесполезно.
- Ох, и добрая ты у меня. Аж жуть.
- А-то нет что ли?..
- За это и люблю… Ну дай рюмочку.
- Где я тебе возьму? Рюмочку, двадцать капель с утра пораньше заганошился. Сын приехал, хоть бы постеснялся.
- Зой, то-то и оно. Вчера отметили малость…
- Чья бы корова мычала “малость”. Мы с Ромкой не пили… ты один целый литр выхлебал.
- Один… Хм, один? А баба Фрося?
- Не смеши, ты бы ещё Барсика приплёл, Жучку.
Дверь хлопнула. Мать ушла на работу. Рома слышит, как отец шарит по комнате – ищет бутылку. Хлопает дверь. Отец вышел из дома. Ромка встает, одевается, выходит во двор. Снега за ночь прибавилось. Да и сейчас редкие снежинки падают из серой тучки, из-за края которой проглядывает солнце. Кругом всё искрится. Красота! Ромка идёт по улице к реке. Его окликает отец:
- Ром, ты куда?
- Пройдусь.
Пара домов. Вот и речка. У последнего дома женщина расстелила половики по первому снежку и чистит их. Она странно выглядит: волосы выкрашены в ярко рыжий цвет, прическа непонятно какая, одета в узкую юбку с разрезом грязно-бежевого цвета, кофта черная в обтяжку, рейтузы васильковые заштопанные черными нитками, на ногах бог знает какие сапоги с калошами размера сорок третьего, не меньше, на голове узенький непонятного цвета шарфик, завязан под подбородком. Когда-то давно её выслали, тогда ещё совсем молодую, из Москвы за проституцию, так и осталась она жить в посёлке.
Рома остановился:
- Адель Григорьевна, здравствуйте!
- Ромочка, здравствуй! Ты вернулся?
- Куда же я денусь?! Здесь мой дом.
- Ой, Ромочка, надо же… Был симпатичный мальчик, а сейчас, ну совсем красавчик! – Бабулька жеманно заулыбалась. – Ах, какой мужчина из тебя получится!
- Ну, Аделька, опять ты за своё!
- Эх, Ромочка, время моё ушло, а то бы я не растерялась!
- Как дядя Федот себя чувствует?
- Да, плохо, Ром. Еле двигает. На улицу уже не выходит. Да всё это, зараза Катька! Приедет, наскандальничает, наорёт, меня выгонит, взбаламутит старика, два – три дня повертится, а потом смотается к себе в город. А он здесь лежит, как чурка, без ухода. Ему поесть, попить надо, помыться… Эх, да что говорить! Кому старики нужны? Ей дом, деньги… А что отцу плохо… нахаркать этой Катьке… ”Я – порядочная женщина… Я порядочная женщина!“ (передразнивая). Порядочная дрянь она, эта Катька.
- Ладно тебе… Привет передай дяде Федоту. Забегу к нему, проведаю.
- Будет теперь ждать. Приходи.
- Ты бы, Аделя, пошла бы в дом, оделась, а то простудишься.
- Спасибо, Ромочка, за заботу. Приходи.
Ромка махнул рукой и отправился дальше. Вдоль речки, по заснеженному заливному лугу. Туда, где речка делает крутой поворот, как бы петляя вокруг разбросанных домиков посёлка. Непонятно где он начинается, где кончается. Это всё Гати – нижние, средние и верхние. Перебежал мостки. Взбежал в горку. И остановился, как вкопанный. Что это? Дух захватило от увиденного. Перед ним был яблоневый сад – любовь и гордость всех жителей Гатей. Ромка не верил глазам своим. Начало зимы, а на ветках, на самых макушках висят замёрзшие, коричневые яблоки. Земля под яблонями усыпана запорошенными снегом яблоками. Слышится музыка, заполняя всё вокруг: “ Яблоки на снегу…” поет Михаил Муромов. Ромка перевел дух:
- Очевидное, но невероятное!
Он побрёл по протоптанной между рядами тропинке. А вот и стол с лавочками, за которым обедали, когда собирали яблоки; оформляли документы, когда их грузили на машины и отправляли в город; за которым отдыхали сторожа и распивали водочку мужички, спрятавшись от жён и начальства. За столом сидел мужичек в телогрейке, в кирзовых сапогах. На столе стояла початая бутылка водки, стоял транзистор, из которого и звучала песня про яблоки. Мужичек держал в руке стакан с водкой, в другой руке – кусок черного хлеба с салом. Ромка стоял, смотрел и слушал, и песня не казалась ему весёлой как раньше, а грустной – прегрустной.
Увидев Романа, мужичек заулыбался:
- Ромка, отслужил, значит? Возмужал-то как! И выправка, что надо! Вот это я понимаю! А то понаедут эти из города летом… Тьфу… Глаза б мои не глядели…
- Здравствуй, Иван Антоныч! Ты что-то с утра пораньше завей горе веревочку?
- То-то и оно, что горе, Рома. Поминки справляю.
- По ком это?
- По саду, Рома! По саду… Сам ведь сажал. Да что?! Все сажали! А сейчас? Смотри – умирает сад! Да и мы – старики потихоньку все подбираемся.
- Антоныч, что ж это такое? Почему?
- А хрен его знает почему? То всех раскулачивали. А теперь все побросали. Чего разворовали, чего раздали… Пойдем, я тебе ферму покажу. Слёзы, Рома! Одни слёзы ( вытирает глаза). Яблок в этом году – пропасть! Машинами из города приезжали, набирали. Все наши бабы и наварили, и насушили, и компотов накрутили. И валяется сколько, никому не надо. Хоть бы, каких ребятишек детдомовских пригнали собрать или для больницы какой! А то всё гниет! И ни кому не нужно!
- А совхоз? А председатель?
- Нету слов, Рома… Нету… Нету ничего… Выпить хочешь?
- Да, не пью я.
- Вот и не пей. А то мы мужики все спились. Всё пропили. Алкоголь страшная сила, я тебе скажу. Хуже атомной бомбы. Политика. Смекай парень.
- Пошли, Антоныч, а то к лавке ещё примёрзнешь.
- О, ты смотри, прям как это по-французски…(думает). О, каламбур… Во! Я к своей Клавке примёрз в своё время и остался дурак здесь. Сейчас жил бы в городе и этого бардака не видел бы.
- А в городе, что ль лучше?
- Да один хрен. Надо выпить.
- Ты же говоришь “политика”!
- Политика?.. Политика… Политики тоже пьют. Да ещё похлеще нас! Мы совхоз пропили, а они всё государство!
- Да ладно тебе трепаться, Антоныч.
- Трепись – не трепись, а в глубокой мы, Ромка… Раньше с нами как считались? А теперь – все плюют и ноги об нас вытирают! И так нам дуракам беспортошным и надо! Всю жизнь дураков учат и никак не научат! – Взяв недопитую бутылку и сумку с морожеными яблоками, поднялся Антоныч из-за стола и поплёлся по тропинке, бубня себе что-то под нос. За ним зашагал Ромка, взяв забытый Антонычем транзистор. Молча и понуро пошли они по саду, и вышли на косогор. Постояли, посмотрели на расстилающийся за речкой посёлок, на ферму, видневшуюся за заснеженным лугом. Антоныч горестно вздохнул:
- Бабы наши туда не ходят. Это не для слабонервных.
- Чего так?
- Чего? Чего? Скотину кормить нечем. Государство не забирает, как раньше. Импортная, видишь ли, дешевле. Вот и стала дохнуть скотина. Председатель собрал народ, за ради Христа, просил взять, кто сколько может. А кто в посёлке остался-то? Кому брать? Проблема! Вот политиков-то куда! Взяли, кто сколько осилит. Вон твои две коровы взяли, три овцы, уток да гусей немного.
- А кормить чем? Ты ж говорил кормов нет!
- Да ораву- то, конечно, нечем. Техники нет. Чем косить? Да и кому? Все разбежались! Вон (показывает рукой куда-то за ферму) машинный двор, бывшая наша МТС стоит. Весь развалился, всё ржавеет. Слышь, тишина какая. Эх! Надо выпить (прикладывается к горлышку бутылки).
- Запьёшь, Ромка, от жизни такой (выпил, вытерся рукавом). Председатель говорит “косите, где хотите!” Строгостей сейчас никаких нету. Анархия – мать порядка, Ромка.
- Бардак, Антоныч! Ну, и бардак!
- Эх, ещё какой бардак-то, Ромка. Наши бабы сунулись продавать молоко… Да, не тут-то было. Мафия! Одним словом – мафия! Летом – дачники! Это да! А так ни – ни! Твоя вон мать Фросю кормит, Адельке дает, деду Федоту. А легко ли двух коров обихаживать? А жалко. Ведь какие коровы! Элитные! Этит твою мать, прости Господи.
- Что ж это за мафия? Наши что ли?
- Да, чёрт их знает. Кто говорит – хачики, кто говорит – наши. Дерьма у всех хватает.
- И как же они?
- Как, как? Вон Петька повёз картошку. Остановили на шоссе, или поворачивай оглобли, или отдавай за бесценок. Вот тебе и весь сказ. А ты говоришь “не пью”. Запьёшь! (качает головой)
За разговорами потихоньку подошли к ферме. Добротные здания стояли разгромленные: где смогли выломали рамы и двери. Вошли в первое здание. Ромка поежился. Полы выломаны. Кое-где остались огромные добротные доски: их даже не смогли выломать.
Кругом битое стекло, битый кирпич, хлам. Антоныч развел руками:
-Эх, мои года, моё богатство! Всё, что осилили, спёрли. Федька баню построил, представляешь?! Натырил везде, где можно, фермер хренов!
- Он, правда, что ль фермер?
- Тьфу… Хотел, да покрутился, покрутился; говорит ”последнее просрёшь с этим фермерством”. Угомонился.
Прошли они все строения фермы, вышли к оврагу.
- О, снежком все засыпало. Почти все. Вон смотри.
Ромка глянул.
- У вас, что здесь бойня, что ли была? Прямо Мамаево побоище какое-то.
По отлогому склону оврага из-под земли торчали кости, копыта, черепа, припорошенные снегом. Дно же оврага снег засыпал поосновательней.
- Да, подохли они все от голода. В основном телятки малые. От голода и холода, и от ужаса, на нас людей глядючи! Здесь летом, знаешь, какие шампиньоны растут? Сюда никто не ходит. Я нарву - да дачникам! Бутылка обеспечена. Халява. (Мечтательно заключил Антоныч).
- А что же, Антоныч, не закопали?
- Кому надо? Бульдозером сгребли абы-кабы, землицей мало-мальски прикрыли и ладно. Собаки сбежались откуда-то… Ели избавились.
- Ехал, рвался домой, душа пела! А приехал - хоть плач.
Антоныч сплюнул:
- Да… Ты хоть живой вернулся, а Лёшку летом в цинковом гробу привезли. Ванька и так чахлый был, не пережил смерть сына – помер. А Дуська-то стала на кого похожа?!
- Да что ты?! Чего ж мне мать не написала?
- Да разве в армию об этом пишут? Кто знает, чего тебе в голову взбредёт?
Ромка отвернулся от Антоныча и молча заплакал. Антоныч вытер кулаком сбежавшую по щеке слезу:
- Пойдем на кладбище сходим, помянем Лёшку.
- Пойдем…
Они перешли за МТС речку, прошли через улицу (уже другую) поселка, пересекли поляну, небольшие заросли ивняка. Вот и кладбище. Антоныч показал доску с Лёшкиной фотографией. Стянул шапку и часто заморгал глазами. Лешка на ней улыбался.
Ромка счистил снег с лавочки рядом и сел, потерянно и изумленно
смотря на Лешкино лицо на фотографии.
- Что ж это, Антоныч, миленький, как же это?...
- Вот она жизнь-то, как поворачивается. - Он глянул на бутылку, там на донышке.- Давай помянем по глоточку. (Протягивает Ромке бутылку, тот отпивает глоток, остальное допивает Антоныч.)
Антоныч достает из сумки мороженое яблоко и кладет на могилу:
- Спи спокойно, сынок. Царство тебе небесное. Вечная память и вечный покой.
Расстроенный, удрученный и замерзший Ромка приплёлся домой. Отец сидит смотрит телевизор. Глянул на Ромку:
- Ты что невеселый такой?
Ромка разделся. Загромыхал в кухне умывальником. Сел за стол в комнате.
- Какое веселье тут? Почему про Лешку не написали и не сказали ничего?
- Мать запретила. Говорит потом.
- То-то я гляжу, про всех пишет, а про Лешку ничего. А вот и мама идёт.
Ромка в окно увидел идущую домой мать. Он поднялся и пошел её встречать.
Зоя Гавриловна вошла и посмотрела на Рому, поняла, что он про все уже знает: и про совхоз, и про Лешку. Она обняла его. Как бы она хотела защитить и огородить ото всего этого своего сына, но это не в её силах.
Вечер. Ромка с отцом смотрят хоккей по телевизору. Мать из шкафа достала вещи. Перебирает, решая, что Роме мало, а что в пору.
- Ром, а вот этот свитер, по-моему, ничего. А? Да и джинсы тоже ничего. А? Померяй Ром.
- …
- Ты меня слышишь?
- Слышу, слышу, мам.
- Не мешай, мать. Здесь такой момент! (Петр машет на жену рукой).
- За кого болеете?
- За наших, мать, за наших.
- А кто ж наши?
- Кто выигрывает, тот и наши. Только нервы трепать за проигрывающих болеть. Правда, сынок? Ты меня слышишь?
- Слышу, слышу, пап.
Зоя Гавриловна тяжело вздохнула: ”Господи, как сохранить этот мир и покой в доме? Как страшно за сына. Было страшно, пока он был в армии. Сын из армии вернулся, а страх как был, так и остался. Камнем лежит на душе”.
Хоккей кончился. Ромка поднялся с дивана:
- Ну, давай, мам, чего там мерить надо? А то я к дяде Федоту пообещал зайти.
- Молока им захвати.
- Плохой он?
- Да, уж и на улицу не выходит. Катька к себе не берет и сюда приезжает раз в год по обещанию. Если б не Аделька… (Зоя Гавриловна опять тяжело вздохнула), да круглые сутки с ним тоже не просидишь. А так и Аделька при деле. Только Катька её всегда выгоняет, как понаедет из города. Орут на всю улицу, а то и дерутся.
Ромка меряет одежду. Мать нежно его гладит то по спине, то по груди, то по рукам, как бы поправляя что-то и решая мало или не мало.
- Завтра, пожалуй, к председателю схожу. Насчёт работы.
- Э, Рома, какая работа? О чём ты? (Мать даже руками всплеснула).
- Ну, хоть какая-то должна быть? Что все машины, что ли встали?
- Какие машины, сынок?
- Всё это не серьезно.- Серьёзно сказал Петр и нахмурился. – Надо в город, в автобусный парк. Тоже работают на честном слове, но всё-таки… может и возьмут. Да и платят там. А мы пока тепло кое-как колупаемся. Кое-какие деньжата, в основном по осени, перепадают. А зимой сидим в глубокой, сынок.
Мать с беспокойством, чуть не ругаясь:
- Ты, что, сынок, не отдохнув, не отоспавшись. Чего люди скажут? Не дали сыну отдохнуть после армии.
- Что я лодырь, какой, дома сидеть?!
- А ты не сиди. Дома работы хватит. Хлев надо расширить, образить. Скотины полно набрала – тоже ухода требует. Отец, скажи!
- Да, уж. Кручусь, как белка в колесе, с этой скотиной. Работы в совхозе нет, так она меня здесь припахала.
-Ох, уж и припахала! А чего тебе делать-то? Пить да на печи лежать, да телевизор с утра до ночи смотреть! Детективы читать! Помешался, Роман, совсем наш отец. У Серёжки соседского берет, аж по ночам читает. Ну, как ты думаешь, а? Нормальный?
- Ладно тебе, раскудахталась.
- А Серёжка этот, как поедет в город, так везёт оттуда этих детективов целую сумку. Раньше всё апельсины так из города возили, авоськами, а теперь книжки. Я ему говорю: “Дорого ведь, Серёж?” А он говорит, что они дешевые.
- Молодец наш батя, ведёт интеллектуальную жизнь!
- Ой, интеллектуальную?! Рома, я здесь одну пролистала… читать её просто невозможно! Всю книжку молодая, красивая женщина всех налево и направо бьёт и убивает… Представляешь? Убивает кого ножом, кого пистолетом, кого ногой… Даже ногой… Жуть, какая! Одного задушила, одного машиной задавила… Я всё думаю про неё. Господи! Ей бы работать, да детишек воспитывать! Женщина – она ведь жизнь должна давать, не отбирать! Вот ужас!
- Ты, Зой, ничего в этом не понимаешь. Это же всё выдуманное, для интереса! Детектив, одним словом.
- Какой же это интерес?! Людей убивают почём зря! А главное, женщина об этом, обо всём и пишет! А? Свихнуться можно! И на фотографии женщина такая симпатичная. Никогда бы не подумала. Никогда! Ужас!
- Мам, ну, а Шерлок Холмс, Агата Кристи?.. Раньше тоже писали.
- Писали, да не так. А потом, когда это было? Да и было там всё не так. До какой же жизни надо было довести женщину, чтобы она писала так про другую женщину, которая, не моргнув, убивает людей, не содрогнувшись при этом…
- Мам, ты успокойся. Это просто жанр такой. Лёгкая, развлекательная литература!
- Лёгкая?! Развлекательная?! Обухом по голове! Ничего себе развлечение! Никакая психика не выдержит. А Сережке всего пятнадцать лет. А он их сумками читает! Чего у него в голове? И куда только мать смотрит?
Помолчали. Каждый со своими мыслями.
- А я так думаю, - констатировала Зоя Гавриловна, - Не чувствуют бабы сейчас защиты в мужиках! Везде только и слышишь: насильники, да грабители. Вот бабы и обозлились, вот и пишут не пойми что! Хоть в книжках этих сволочей и выродков поубивать, раз в жизни невозможно! А? Мужики?
- Всё понимаешь, а ругаешься.
- Да не ругаюсь я. Только тошно от этого и гадко.
- А ты не читай. Фрося вон сериалы любовные смотрит до потери пульса, а потом спит как убитая, не достучишься. Вот, что значит, положительные эмоции!
- А уж на эту дребедень, мне и времени жалко. Все они память там теряют, все поголовно, детей, мужей и вообще… Им бы наши проблемы! Память у всех бы у них навсегда отшибло!
- Ну, мать, тебе не угодишь.
Ромка чмокает мать в щёку и в свитере, который примерял, схватив банку с молоком, выбегает из комнаты.
- Оденься, простудишься, ведь.
- Полетел сорванец.
Выскочив на крыльцо, Ромка остановился, вздохнул полной грудью. Огляделся, погладил собаку:
- Эх, Жучка, хорошо-то как дома, несмотря ни на что! Никуда не убегай, псина!
Направился к дому деда Федота. Дом добротный, хотя немного и обветшавший. Дед Федот был работящим когда-то мужиком, хорошим хозяином, но неумолимое время сильного дядьку Федота превратило в немощного старика. Ромка постучался и, недождавшись ответа, вошёл в дом. В просторной комнате на кровати лежал дед Федот. Адель Григорьевна сидела перед телевизором, громко пересказывая старику то, что видела на экране.
- Ой, Рома, проходи, садись. Это - Рома. Я тебе говорила, из армии вернулся.
- Что? Куда он вернулся? Ты ж сказала, что он сел в машину и был таков.
- Я не про кино. Я говорю, Рома к нам пришёл. Рома! – громко кричит старику на ухо.
- Чего орёшь? Я и так слышу. – Дед смотрит на Ромку, но не узнает. Давно не видел и уже забыл. Шамкает беззубым ртом, соображает, что ещё сказать:
- Ты, парень, того… пакостишь, говорят… нехорошо это…
- Чего буровишь, старый? Это Рома – сосед наш. Зоин сын.
- А… А я думал, Труляляшкин. Ты, Ромка, не обижайся. Я того… Всё забываю и путаю. Выжил из ума.
- Да ладно тебе, дед Федот, ты ещё вон какой орёл.
- Нет, отлетался. Пора, Рома, на покой.
- Ну, ты скажешь…
- Нет, нет. Пора помирать.
- К тебе человек в гости, давно не видел, а ты “кар…кар…” раскаркался, как старый ворон. Он тебе вот молочка принес, Зоя прислала… Сейчас я тебя напою. Ты, Ром, не обращай внимания. Он, теперь, как дитё малоё.
- Аделя, а что это он про Труляляшкина?
- Труляляшкин сейчас не Труляляшкин, а господин Трунов Вадим Александрович – шишка на ровном месте.
- Бизнесмен что-ли?
- Хуже, Рома! Хуже!
- Рэкетир что-ли?
- Нет, Рома, не рэкетир. Сутенер он – вот кто!
- ...? Как это..?
- Да так! Раньше за это сажали, а сейчас это … Ой, забыла слово, но как бы модно, что ли…
- Престижно!
- О! Оно самое – престижно. Девок красивых набирает… Короче, чего уж скрывать, все давно знают, за что меня сюда сослали, теперь этим в открытую занимаются. Раньше преступление, а теперь в газетах печатают. Объявления почитай, тьфу! Срамота!..
- Ну, так запрещено же?
- Да у нас сейчас всё можно. Анархия – мать порядка!
- Ну, милиция-то существует?
- Милиция, милок, сама у них кормится. А потом, всё по закону -“салон” у него: баня, сауна, массаж. Не придерёшься.
- Да ну, а мать с отцом?
- Какие мать с отцом?
- Ну, Вадькины!
- А они от позора уехали, от греха подальше, к Гальке в Краснодар. Дочь – то порядочная, а этот - сукин сын! Зато, живет, гад, как? Барин! Одним словом, барин! Раньше таких по этапу, а теперь – господа! Вот жизнь–то как, Ромочка, перевернулась!
- Да, дела…
- Дела, как сажа бела!
- Аделя, ты меня прости, конечно, не моё это дело… Вот ведь раньше сажали за это, зачем же ты этим делом занималась? Ведь раньше и работы было навалом, и учиться можно было идти куда хочешь!
- Эх, милок, жизнь–то она знаешь, как иногда поворачивается? Сказать - не пером описать!
Аделька достает из буфета бутылку водки, из кухни приносит на тарелке солёные огурцы, хлеб черный, вторым заходом – в миске картошку в мундире.
- Ты извини, Ром, разносолов у нас нет.
Дед Федот приподнялся с подушки:
- Ты ему сальца отрежь, не жидись.
- Сказал - сало! (Кричит ему на ухо) Сало мы уже с тобой съели, на прошлой неделе ещё! Разгубастился (ворчит про себя Аделька). Аделька достает рюмки, тарелки, ставит на стол.
- Открой-ка бутылочку, Рома!
Ромка открывает бутылку.
- Наливай! Эх, Рома! Начать бы жизнь сначала, да в другое время!
- А в какое бы ты время хотела жить?
- Сама не знаю… Не настало оно ещё… Всю жизнь ждала - вот всё переменится к лучшему, вот заживу, вот сама стану лучше… вот… вот… вот. А вот уже и помирать пора. Как прожила? Зачем? Ох, и тошно бывает.
- Да, ладно, тебе, Аделя.
Дед Федот приподнялся:
- А мне рюмочку? Сами пьют, а человека забыли!
- Да, тебе ж нельзя, дед Федот.
- Да можно ему, можно. Всё равно помирать, это сосудорасширяющее. Лучше спать будет.
Ромка отнес деду рюмку с краюхой хлеба и огурцом. Дед хлопнул рюмку, заулыбался:
- Ну, за все хорошее! Будь здоров!
- Спасибо.
- Ты мне картошечки подай. Эх, хорошо–то как! Тепло по жилам пошло. Чего ж без отца?
- А он телевизор смотрит, да и мать дома.
- А… Да. Тут уж не забалуешь.
- Ладно, дед, ты ему зубы не заговаривай. Иди выпей, Ромик. Со свиданьицем!
Ромка пригубил рюмку и поставил обратно на стол.
- Чего так, Ром?
- Да не пью я, Аделя. Ты меня уж извини.
- Я это приветствую! И не начинай. Сколько людей через неё проклятую погибло (сама наливает себе ещё), ты даже не представляешь. Ну ладно, за тебя! Чтоб у тебя всё было хорошо, Ромочка!
- Спасибо.
- Эй, вы, дайте ещё-то выпить. Сами пьют, а человека забыли,- Дед Федот подал голос со своей кровати. Аделя отнесла ему рюмку и закуску. Дед выпил.
- Всё, хватит, дед. Ты и так закосел уже. Вот на зажуй. Да и поспи.
- Вот и приятно, когда человека не забывают. А то Катька в город смоется… да лучше б и не ездила сюда, одна неприятность от неё. Эх, бабы…
- Спи, дед, спи. Не ворчи. Ты, Ром, уходишь уже?
- Побегу. К тёте Дусе надо забежать. Да и вообще, дел полно.
- Какие тебе сейчас дела? Отдохни малость от армии-то…
- А он в армии был? – Дед Федот встрепенулся.
- Ну, дед, ты совсем рехнулся, прямо с луны свалился.
- Как там, в армии сейчас?
- Нормально, дед. Служить можно.
- Ты где был?
- На Курилах.
- Да, далеко! Пограничник, что ли?
- Морская пехота.
- Ну, ты - орёл!
- Ладно, дед, я полетел. Ещё как–нибудь зайду.
- Заходи, Ром, расскажешь про службу. Я буду ждать.
- Куда я денусь, зайду обязательно.
- Ты уж, Рома, по женской линии поаккуратней. Держи ухо востро. Не торопись.– Аделя уже пьяная напоследок наставляла Рому.
- Простудишься. Ишь, шастает раздетым. Чай не лето.
- Пока, Аделя.
Ромка выбежал из дома. Перебежал по диагонали улицу. Прошёл мимо заколоченного Наташкиного дома. Остановился у соседнего с ним дома. Глянул на освещенные окна. Тяжело вздохнув, открыл калитку. Постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошёл в дом. Из комнаты с громким лаем выскочила собака, за ней показалась женщина. Она тихо охнула, а потом заплакала, прижав руки к груди и горестно качая головой.
- Рома, дорогой ты мой! А у меня аж сердце сжалось… Ну, здравствуй, с возвращением тебя. Заходи…
- Здравствуйте, тетя Дуся. Вчера приехал…
- Ты проходи, проходи. Мы здесь с Кариночкой занимаемся. Я сейчас чайку.
- Не суетись, тётя Дусь. Я уж почаевничал у деда Федота. Прости с пустыми руками. Потом уж честь-по-чести всех соберу.
- Ну, о чем ты говоришь, Рома, тоже выдумал…
- Это откуда такая птица – Карина?
Ромка подошел к девочке лет шести, которая сидела за столом и старательно что-то писала в тетрадке, изредка поглядывая на Романа.
- А это – Кариночка, Рубена Рубеновича внучка. Напротив меня теперь живут. Русский язык мы с ней учим, а то в школу идти, а она по-русски почти не говорит.
- Ну, здравствуй, Кариночка. Меня звать Рома. Давай дружить?
-Здравствуйте. Давай.- Они пожали друг другу руки.
- Приходи к нам в гости. Мы живем через дом от вас. Тётю Зою с дядей Петей знаешь? (Девочка кивнула головой) Вот и приходи.
- А с братом или с сестрой можно?
- Запросто. Приходи с кем хочешь. Буду рад честной компании. В лото сыграем или в хоккей, игрушечный конечно. У меня на чердаке ещё и не такое найдём.
- О, Рома, это тебе весело будет, у Рубена Рубеновича семеро внуков.
Ромка глянул на фотографию Лешки на стене. Подошёл. Отвернулся к окну.
- Ты прости меня, тетя Дуся. Я не знал. Мать не написала… Я бы приехал.
- Это я просила не писать… За тебя боялась… Я теперь за всех боюсь. И за них тоже (кивнула головой в сторону Карины). Боюсь за всех детей и за людей тоже.
Повернулась в сторону икон, перекрестилась.
- Прости нас, Господи, Владыко небесный, не ведаем, что творим. Убиваем друг друга, детей своих и чужих. Наставь на путь истинный, Господи. Вразуми нас, несчастных, рабов твоих, неразумных.
- Как же так получилось?
Тётя Дуся заплакала:
- Я потом тебе, Ромочка, расскажу. Потом… как- нибудь…
Подошла к Карине, погладила её по головке.
- Если бы не они, умерла бы, наверное. Они меня очень поддержали, да и соседи не оставили тоже. У Рубена Рубеновича ведь два сына погибли и зять. Он взял своих снох и дочь, внуков, жену больную от горя такого и приехал, как говорит, куда глаза глядят. Я им, чем могу, помогаю, а они мне. Вот с ребятишками занимаюсь, душа и оттаивает.
- Уезжал в армию, думал, приеду – всё наладится, а приехал – совсем плохо.
- Ну, что ты, Рома. Чего Бога гневить? Не голодаем же.
- Тётя Дуся, но это же стыдно, жить на такой земле, палку ткни - она зацветет, зазеленеет, а мы – нищие! Это же преступление! Надо же было сначала продумать эти реформы! Для кого они и для чего?
- Рома, не заводись. Говори не говори, а всё как шло, так и будет идти. Посмотришь по телевизору – одни светлые головы на верху сидят, только нимбов не хватает, а и то ничего поделать не могут.
- Ладно. Вы меня простите, помешал вам. Занимайтесь. Побегу я, тётя Дусь.
- Заходи, Ром. Я теперь дома целыми днями.
- Вы тоже приходите. Ну, до свидания, красавица, успехов тебе!
- До свидания.
Старенький ЛиАЗ ползет по дороге. В автобусе едет Ромка из города. Рядом с ним сидит мальчишка с сумкой, из которой торчат книжки с яркими обложками:
- Ты, Серёга, наверное, на сотню накупил? Богач, однако.
- Нет, меньше. Половину наменял. Мы же там, около магазина и меняемся. А так, никаких денег не хватит. И так копишь- копишь. А ты чего в город мотался?
- Насчет работы. Хочу водителем в автобусный парк.
- Ну и как?
- Нормально. Берут. Только ездить не на чем. Говорят, бери любой, отремонтируешь и шуруй.
Сзади них сидит Рубен Рубенович с невесткой Рузаной, которая работает в городе в больнице медсестрой и едет со смены.
- Молодец, Рома. Это хорошая мужская работа. Мой сын, Рузанин муж тоже шофером был. Царство ему небесное! Да и родителям приятно, что сын не баклуши бьёт, а трудится.
С переднего сиденья подает голос женщина средних лет, Нюра, жена Фёдора:
- За свою жизнь ещё наработаешься. А после армии надо отдохнуть, Ромочка!
Рубен Рубенович неодобрительно глянул на Нюру, хмыкнул в усы, покачал головой. Ромка тоже покачал головой:
- То–то, я гляжу, ты много отдыхаешь. Сколько тебя знаю, пашешь, как лошадь.
Нюрка рассмеялась:
- А у меня, Рома, как у муравья, инстинкт: работать, работать и ещё раз работать. Как нам завещал великий Ленин.
- Да он учиться завещал…
- То-то, все выучились, все ученые стали. Страну до ручки довели.
- Да уж, скоро все с протянутой рукой по миру пойдём (это подал голос дедок с заднего сиденья).
Мужичек в телогрейке у входа добавил:
- Назанимались у всего мира! Миллиардеры! А где они?
Подвыпивший мужичек сзади грязно выругался в рифму:
- В …!
Нюрка беззлобно его оборвала:
- Ладно тебе, не лайся. Не один, всё-таки.
- Простите, я никого не хотел обидеть… мать их за ногу.
- Пили бы поменьше, мужики, а то и заступиться некому.
- За тебя, что ли заступаться? – вскинулся пьяненький.
- А хоть бы и за меня! Что у тебя семьи, что ли нет? Заступиться не за кого? А то только пить, пить, пить … до усёру. Прости, Господи!
- Хм, а ты не пьёшь, можно подумать?
- Да, если бы бабы пили как мужики, давно уже провалились в тартарары. На бабах всё и держиться!
- Ха, видал я сегодня баб на привокзальной площади! Уж не знаю, что на них держиться, но за что они держаться догадываюсь. Тоже пустились во все тяжкие. Удержу на них нет.
- Да из-за вас чертей, кобелей проклятых, всё творится! Как ни повернете жизнь, так всё чёрте чем кончается. В начале-то все вы золотые горы обещаете!
- Я ничего не верчу, на хрена мне это нужно?
- Да ты не вертишь, кишка тонка! Наверху мужики крутят- вертят, а тебе всё ”на хрена”! Вот и получается… как всегда, а не как лучше, - Нюра горестно вздыхает.
Ромка увидел в окно проезжавший мимо джип, из которого на него глядела девушка, махнула ему рукой. Машина промчалась мимо. Серёжка проворчал:
- Наташка опять со своими куролесить поехала.
- Это с кем?
- Да гоп-компания одна. Сплошной детектив.
Нюра язвительно заметила:
- Вот–вот! Все видят, все знают! А толку что? Все молчат и будут молчать!
Дедок сзади подал голос:
- Да уж. Рука руку моет!
Ромка с чувством:
- Да… Жизнь у вас здесь пошла!
-У нас, Ромочка, у нас! У нас всех!
Водитель проворчал про себя: “Ну, раскудахтались!” Вывернул радио на полную громкость, по салону грянуло “Мани, мани, мани…”. “АББА” пела, люди замолчали. Так молча и доехали до места. На конечной, в поселке все вылезли и пошли каждый в свою сторону.
Нюрка проворчала:
- Вот и нас так все манят, манят и приманивают, а кончается всё: “гони деньги”. Они самые “мани-мани” и есть!
Мужичок, сняв шапчонку, всем поклонился, юродствуя:
- До свидания, господа! Товарищи кончились. Дожил! Теперича и я господин.- Пошатываясь, отправился восвояси. Ромка, обращаясь к Рубену Рубеновичу:
- Давайте помогу.
- Спасибо, сынок. Не тяжело.
- Давайте, давайте. А то мне не удобно.
- Ты у Рузаны возьми.
Берет тяжелую сумку. Сережка с книжками идёт рядом с Ромкой:
- Ром, можно я к тебе приду сегодня?
- Да, приходи.
- А у тебя фотографии из армии есть?
- Навалом.
- Здорово! И застава ваша?
- И застава, и ребята, и собаки.
- Здорово! Я книжки заодно дяде Пете принесу.
- Пусть ваши ребятишки заходят и вы, Рубен Рубенович, заходите. А то ребята все разъехались, скучно.
- Мне-то скучать некогда, но на добром слове спасибо, обязательно зайду.
Сережка с явным неодобрением, проходя мимо Наташкиного дома:
- Кто уехал, а кто и приехал.

В Наташкином дворе суета. Мангал, жарятся шашлыки. Громко играет музыка. Парень, жаривший шашлыки оглянулся, увидев Ромку, заулыбался:
- Какие люди?! Привет, Ромка! С возвращением! Подгребай к нам. Заодно и отметим!
- Зайду. Только матери покажусь.
- Насчёт выпивона не суетись, у нас как в Греции – все есть.
Ромка побежал к своему дому. Наташка сердито глянула на Вадима.
- Наташка, не злись. Нам такие ребята нужны.
- Натали, а он ничего, симпатичный,- подала голос красивая девица.
- Он слишком правильный. Не охомутать вам его.
- Не таких обкатывали. Ну, чего там Рамиз? Растопил печку?
- Зачем? Жди её. У меня там два обогревателя, да Рамизка один прихватил. Сейчас будет как в тропиках.
- Пусть он хоть окна раскалотит, а то неуютно как-то.
- Зачем? Потом опять забивать.
- А, вот и Рома. Здравствуй, Ромка! С возвращением тебя!
- Здравствуй, Наташка. Ты так изменилась.
- В какую сторону?
- На кинозвезду похожа.
- А Натали у нас и есть звезда, её все называют “звёздочкой”, а меня “русалкой”. (Красивая девица, кокетливо распустив свои длинные волосы, наступает на Ромку. Он от неё пятится.)
- А зовут Вас как?
- Жанна (томно выдохнула девица).
На крыльце появился Рамиз. Услышав последнее слово, стал игриво напевать песню “Стюардесса по имени Жанна”.
- А, что я бы могла и стюардессой быть, только я высоты боюсь.
- Ладно, стюардесса, иди на стол накрывай. (Вадим подтолкнул её в сторону крыльца). А ты, Ром, знакомься – это Рамиз. Тоже в нашей фирме работает. А это Рома. Мировой парень! Рамиз и Рома пожимают друг другу руки.
Петр - Ромкин отец стоит на крыльце и неодобрительно смотрит в сторону Наташкиного дома. К нему подходит бабка Фрося:
- Вы бы не пускали туда Ромку. Испортят парня… Чего молчишь, Петь? А?
- Эх, Фрося, дать бы по ним из всех калибров!
- Да как же дашь-то? Все детьми сопливыми здесь бегали. Свои вроде бы.
- Вроде бы… вроде бы… Все свои да наши, да только волками друг на друга смотрят и в стаи как волки сбиваются, и грызуться как волки друг с другом!.. А добыча у них - мы все!

А у Наташи в доме застолье. Ромка сидит рядом с Вадимом, пьет “пепси”. Вадим уже изрядно выпивши:
- Уважаю! Уважаю вас ребята! Один не пьёт из-за веры, другой – из принципа. И веру, и принципы я очень уважаю. Да… Молотки! В работе таким цены нет… нет... Цена есть… Будет... Вадим постарается… и девочки… (сально засмеялся) тоже! Как, девочки, постараетесь? (обнял, рядом сидевшую Жанну).
- А-то мы не стараемся. Вон какую машину отхватил! А у тебя ещё и “мерс” есть.
- Исключительно для дела, девочки. Исключительно… Только для вас, гусиные вы мои травушки.
Наташка поморщилась в сторону.
- Пошли, Ром, покурим.
- Наташенька, звездочка ты наша. (Вадим рыгнул) Будь умницей, девочка.
- Ты бы пил меньше. А то завтра будет другая музыка и другая песенка. Намаешься с тобой.
- Тсс… шмакодявка!
Наташа встала из-за стола и пошла к двери, за ней поднялся и Ромка.
- Ромка! Ты у нас красавицу не укради, а то секир башка (Рамиз засмеялся). Однако после их ухода подошел к двери и тихонько приоткрыл её.
Роман и Наташа расположились в бывшей кухне, довольно сиротливой. Только русская печь создавала подобие уюта и обжитости. Закурили, помолчали. Первый заговорил Роман:
- Ну, как ты живешь, Наташка?
- А как все.
- Это как?
- А так! Сейчас не живут, а выкручиваются.
- Все?
- Все!
- А иначе нельзя?
- Наверное, можно.
- Ну и…
- Что “ну и”? Каждому своё…
Из двери высунулся Рамиз:
- Кончай курить! Наташка, здесь же холодрыга, как на улице. Пошли греться.
- Идём. Сейчас тебя будут агитировать идти к нам работать.
Петр и Фрося так и стоят у забора на другой стороне улицы и хмуро смотрят на Наташкин дом. Фрося ворчит:
- С этими детьми одна маета: маленькие – только смотри, вырастут – пуще прежнего смотри. Инфаркт с ними заработаешь, ей Богу!
- Да, если бы не такие сволочи как этот Труляляшкин…
Вадим, не смотря на опьянение, зорко посмотрел на входивших Наташку и Ромку.
- Ну что, голубки, наворковались?
- Мы не голубки, а друзья детства, и не ворковали, а разговаривали. А, впрочем, мне пора…
- Ты, Ромик, не обижайся, уж и пошутить нельзя.
- Ладно, проехали… Я пошел.
- Погоди, у меня к тебе предложение: иди к нам работать.
- Это кем же?
- Да кем хочешь. Хочешь охранником, хочешь водителем. Тачки классные. Одну ты уже видел. Зарплата на уровне. Жить будет можно.
- И жить – хорошо! (Рамиз оторвался от шашлыка, довольно улыбаясь).
- А что у вас за предприятие?
- О! У нас солидная фирма. Всё ”о’кей”.
- Чем занимаетесь-то?
- Чем фирмы занимаются? Делами, конечно.
- Ну, какими делами? Ты поконкретнее.
- Поконкретнее, я могу только о твоем деле рассказать, смотря кем захочешь. А у остальных – своё дело. В общем, каждому своё. И “бабки” каждому по труду… Ха-ха-ха…(Вадим захохотал).
Рамиз тоже заржал:
- От каждого по-способности, а каждому по труду…ха-ха-ха и по потребности тоже…ха-ха-ха.
- Смех смехом, а люди говорят…
Вадим перебил Рому:
-“ Говорят, что кур доят, а коровы яйца несут”.
- У нас несушки другие…ха-ха-ха (Рамиз опять заржал).
- Я посоветуюсь с родителями.
Вадим и Рамиз дружно заржали. Вадим, утирая слёзы, выступившие от смеха:
- Ну, Ромик, ты даешь! Уморил, ей Богу! Уморил! Советуйся, советуйся…ха-ха-ха.
Рамиз хмыкнул:
-Ты и насчет девок советуешься?
Ромка удрученно посмотрел на Наташу, та, передернув плечами, закурила:
- Хорош ржать, жеребцы! А ты, Рамизка, доедай шашлык, да поехали. Не ночевать же здесь.
- Вот тебе моя визитка (Вадим дает Роме визитку). Надумаешь – звони. Не надумаешь – тоже звони. И вообще, какие проблемы возникнут – я всегда, пожалуйста. Мы же все “друзья детства” (широко заулыбался).
- Всем до свидания. Наташк, приедешь – заходи.
Наташка криво усмехнулась.
- А надо ли, Ром?
- Надо, надо,- деловито добавил Вадим.
Ромка выскочил на улицу, вздохнул полной грудью:
- Здравствуй, баба Фрось. Ты чего такая?
Отец сердито:
- Чего-чего? За тебя волнуется.
- Рома, ты парень хороший. Они тебе не компания, и ты с ними не связывайся. - Почти причитая, промолвила баба Фрося.
- А Наташка?
- А что Наташка? Чай не маленькая. Каждый своим умом живёт.
- Пойдем домой, сынок, а то мать заждалась.
Бабка вслед им покивала головой и направилась к своему дому.

Утро. Солнышко светит. Небо голубое-голубое. Снежок блестит. Ромка чернее тучи сидит над завтраком, кусок в горло не лезет. Мать затревожилась, глядя на сына:
- Ром, ты чего?
- Гадко всё это, мам. А что делать не знаю. В милицию не пойдёшь: не с чем. Мало ли что люди говорят. Им нужны факты.
- Да уж… Если кого обворуют или, прости господи, убьют… ой, да и то не найдут. Ты, Ромочка, в это дело не лезь. Милиция отлично всё сама видит. Чай не на Марсе живут.
- Мам, ну а девчонки как же? Как им жить с этим?
- Рома, дорогой ты мой сыночек! Да если женщина не захочет этим заниматься, она никогда и не будет. А ты посмотри сколько их! Что ты один можешь сделать? Ничего.
- Ну, раньше же такого не было.
- Да было, Рома. Всегда было. Вон посмотри на Аделю. А сколько их таких у нас на поселении жили?
- Ну, их же вылавливали и наказывали.
Зоя Гавриловна засмеялась:
- Вылавливали, ха-ха-ха. Это тебе не рыба.
- В том-то и дело, что не рыба. Это же – люди. Посмотришь – совсем сопливые девчонки. Куда родители смотрят?
- У каждой своя история жизни, сюжет для Достоевского или Толстого. Только нет у нас сейчас таких писателей.
- Мам, они же в школе проходили литературу. Они же читали, писали сочинения. Они же смотрели фильмы. Мам, они же смотрели “А зори здесь тихие”! Как же…
- Да так, как и всегда, сынок. У нас тоже были фильмы и “Молодая Гвардия” была и “Судьба человека”. Не забивай себе голову. Об этом думать должны кому положено.
- А кому положено? Милиции?
- Да кто женщин до такого состояния довёл, кто её товаром сделал, пусть об этом и думает. Все всё видят и все всё знают.
- Бабы, это только начало. У меня такое чувство, что мы все в товар превратились, только сорта разные: кто первый, кто уценёнка, а кто и утиль, подал голос отец. Ромка в тон ему:
- Комсомольское собрание, да и только.
- Ладно, разговорились. Быстрее завтракайте и разбегаемся.
Идет мелкий снежок. Ромка катит на своем автобусе. Кругом заснеженные поля. Вьётся лента дороги. Едут пассажиры по своим делам. А у Ромы одна мысль: ”Как бы вызволить Наташку из этакого дерьма и что делать с Вадиком? Там же не одна Наташка пропадает. И в то же время мать права, кто не захочет – этим не займется. Уж не до такой степени в стране плохо, что бы совсем не найти никакой работы. Пусть в домработницы, в санитарки, в край – со своего огорода кормиться. Эх, легко рассуждать. Но если это сплошь и рядом, значит что-то не так? Надо Вадюхе позвонить. Вот ведь гад: и визитка, и телефон, и офис – всё в открытую!” Достает из кармана визитку. Рома читает: “Объединение предприятий бытового обслуживания “Лилия”. Генеральный директор… Ромка присвистнул: “Ну, дела!”
На следующий день Ромка отправился в город по адресу, указанному на Вадикиной визитке.
Офис располагался в небольшом двухэтажном домике на первом этаже. Ромка толкнул дверь. Дорогу ему загородил тщедушный охранник:
- Ты к кому?
Ромка протянул визитку.
- На работу что ли наниматься пришел?
- Да вроде этого. Только не знаю – стоит ли? Платят, небось, гроши?
- А это как повезет. Если Сам пригласил, то на жизнь хватит. Топай.
- Спасибо.
В маленьком кабинетике за столом сидел Вадик, что-то писал.
- О, кого я вижу? Всё-таки пришел? Садись, располагайся. Бумаги подпишу и поговорим. Ромка сел. Молча и серьезно разглядывает Вадика. “Холеный, черт. Гладкий”,- с неприязнью подумал Ромка.
- Ты вовремя пришел. Вот смотри, как раз подписываю объявление в газету (протягивает Ромке бумагу).
Ромка читает и удивляется: “Салону красоты “Заря” требуются парикмахеры – универсалы, водитель. Телефон 8-22-44”.
- Да ты что, Вадюх? Чтоб я пошел водителем в салон красоты?
Вадик удивленно вскинул брови:
- А ты хочешь парикмахером – универсалом?
- Смеешься?
- Да нет, я серьезно, может у тебя вторая смежная профессия? Откуда я знаю.
- Ну, ты даешь.
- Ладно, пошутили и хватит. У нас точек много: и баня, и салон, и массажный кабинет, и кое-что другое. Пока поработаешь в салоне красоты, приглядишься, набьёшь руку. Ты нас устроишь, мы тебя устроим. Посмотрю, если не дурак, доверять можно, возьму к себе на особую работу. Плата – соответственно.
- А Наташка где работает?
- Ты из-за Наташки, что ли приперся?
- Нет, из-за себя.
- Ты не финти. Если из-за Наташки, уходи сразу. А если хочешь работать, то у нас надо держать язык за зубами.
- Что вы шпионы какие или чем-то незаконным занимаетесь?
- У нас всё по закону, всё тип-топ. А вот тебя я брать передумал.
- Это почему?
- Я думал ты умнее.
- Нет, Вадюх, ты думал, что я глупее. Но кота в мешке я не покупаю.
- А мы продажей не занимаемся, тем более котов. Мы – сфера обслуживания.
- И кого же вы обслуживаете?
- Население, Рома, население. Ветеранов и пенсионеров, моем, стираем по льготному тарифу. Раз в месяц неимущих обслуживаем бесплатно. Устраивает?
- Благотворительностью занимаетесь – это похвально. И все-таки, Вадим, кем работает Наташка?
- А ты сам у неё спроси.
- Секрет что ли?
- Почему секрет? Она работает массажисткой в массажном кабинете. А ты, что следователь?
- Люди говорят…
- Говорят, что кур доят…
- Уже слышал.
- Значит так (Вадик встал), чеши отсюда. И чем быстрее, тем лучше. И про все забудь. Всем будет лучше.
- А если не уйду?
- Со Стёпой не забалуешь.
- Напугал.
- Предупредил. У него черный пояс! И он у меня не один такой.
- Ну, совсем напугал.
- Иди, иди… И один в поле воин.
- Пока.
- Адью. (Вадик в сердцах сплюнул). Деревня неотесанная.
Ромка вышел из кабинета, проходя мимо охранника, оценивающе взглянув на него, спросил:
- У тебя, правда, черный пояс?
- Правда, а что?
- Ну, надо же…
Вадик вышел из кабинета и, увидев Ромку, гаркнул:
- Гони его в шею!
Ромка не стал связываться. Выскочив на улицу, тоже в сердцах плюнул:
- Дурак, все только испортил и не фига не узнал.
Медленно поплелся по улице. Свернул в переулок. Вышел к базару. В раздумье постоял. Хотел было вернуться, но тут рядом затормозил грузовик. Веселый малый заорал из машины чуть ли не на всю площадь:
- Ромка, друг, с возвращением! – Он выскочил из машины и кинулся обниматься. – Ромка, ты! Вот встреча!
- Я уж думал наших никого нет. Вторую неделю дома и все как сгинули…
- Да, кто-как. Я мотаюсь по области. Пристроился в фирме. Дома строим – щитовые, брусовые, бревенчатые. Вот везем щитовой. За один день ставим.
- И, что у людей деньги есть на такие дома?
- Ты знаешь, удивительно, но есть. Строят. Без зарплаты не сидим. У нас заказов нет, так мы и в московской области шарашим. Хочешь к нам? Я поговорю. Только в разъездах всегда. Дома редко появляюсь.
- Спасибо, Димон. Меня здесь уж и Вадюха к себе приглашал.
- Меня тоже приглашал… (Димка весело заржал) Банщиком… Ха-ха… Козел! (Димка сплюнул).
- Я в автобусный парк заявление написал, с первого числа.
- У них сейчас гроши. Машин нет. Хреново.
- Зато права получу, руку набью. А там видно будет.
Из машины посигналили.
- Сейчас – сейчас. Ромка, как приеду, сразу к тебе. Ну, будь! (Пожал Ромке руку, прыгнул в машину).
Машина, груженая дощатыми панелями покатила через площадь. Ромка тоже двинулся через площадь, вышел к вокзалу. На тротуаре бабульки разложили на газетах свои нехитрые товары. Шла не шибко бойкая торговля. Однако жизнь бурлила. Сновали люди. Цыганки в пестрых юбках и с детьми. Таджички в бархатных платьях. Машины кругом. Ромка остановился у бабульки торговавшей спортивными брюками и носками.
- Покупай, сынок. Все размеры есть. Недорого.
Откуда-то с боку прилипла цыганка:
- Пойдём, красавец, погадаю.
- Не ходи, сынок, оберут, как липку.
- Зачем так говоришь, старая. Я честная цыганка. Вон милиция идёт. Любовь твоя впереди, красавец, ну точь-в-точь как Ромео с Джульеттой,- уходя, провещала цыганка.
Бабульки зашебуршались. Бабка с брюками мигом свернула свой товар, сунула его в огромную сумку и быстро пристроилась в очередь на автобусной остановке. Ромка тоже встал в очередь. Как раз подошел автобус. Народ засуетился, затолкался, началась посадка. Но когда автобус отъехал, на остановке осталось пол-очереди. Все сплошь бабульки с большими и не очень большими сумками.
Вот и зима наступила! Снежная, да метельная. Все Гати в сугробах. Чисто, бело. И от этого умиротворение в душе и покой.
Ромка валяется в постели. Мать зовет его завтракать:
- Хватит валятся. Мне бежать надо.
- Беги. Я сам позавтракаю. Я сегодня во вторую.
- Господи! Как время-то бежит? Только картошку копали, а уж скоро Новый год! И ты только что приехал, а уж работаешь. Отец наш только при коммунизме живет.
- Ну, Зойка, ты и загнула, - входя в избу, обиженно говорит Петр. – Я уже и хлев почистил, навозу кучу выгреб, скотину покормил, курей твоих тоже накормил, печку истопил, воды наносил…
- А как же я всю жизнь всё это делала? Тебя бывало и не допросишься помочь. Передовик, хренов! На работе все горел. А у меня ещё и Ромка на руках маленький, да мать твоя, царство ей небесное, хворая. И не жаловалась… и на бутылки не просила.
- О, кстати, Зоюшка, кошечка ты моя, ну выдели к обеду. Я так устал, я так замерз.
- До обеда ещё сколько.
- А ты Ромке дай, а он мне выдаст.
- Выдать тебе, как следует, чтобы не повадно было, чтобы ты забыл о ней раз и навсегда!
- Кошечка моя, Зоюшка! Ну…
- Бать, ну ты завел с утра пораньше волынку.
- Молчу, сынок, молчу. Намек понял.
Мать ушла, ворча на мужа. Ромка не спеша встал, подошел к окну.
- Красота! До чего же хорошо дома!
- Тебе, Ром, чаю или кофе налить?
- Бать, Наташка что ли приехала? Дым из трубы.
- Да темно ещё было пришлёпала. У деда Рубена лопату просила, он снег поутру расчищал.
Ромка стал быстро одеваться.
- Тебе чаю или кофе?
- Да, погоди ты, бать.
Ромка выскочил из избы.
- Куда поскакал и зачем она ему сдалась? Не трожь дерьмо, оно и не воняет. Была девка как девка и скурвилась.
Ромка перебежал улицу. Влетел в калитку. Дернул дверь. Закрыта. Постучал сквозь доски в заколоченное окно. Заглянул в щелочку. Сквозь стекло на него глянула бледная Наташка. Нехотя пошла открывать.
- Ну, чего тебе? Зачем пришел?
- Здравствуй, Наташка! Это кто ж тебя так уделал?
Ромка во все глаза таращился на разбитое лицо Наташи.
- Вали ты, Ромка, отсюда.
- Может тебе чего надо? Съестного или дров нарубить?
- Ничего мне не надо. Уходи!
Она захлопнула дверь. Ромка потоптался на крыльце немного, потоптался… да и пошел домой. Наташкина дверь отворилась, высунулась её взлохмаченная голова:
- Ромка, хлеба принеси и молока.
- Ладно. (Ромка со всех ног бросился домой).
В дверях столкнулся с отцом.
- Бать, как у нас там насчет молочка и хлеба?
- Пойдем накормлю, да напою, а то мать опять лодырем назовет.
- Да, не мне, Наташке.
- Тьфу её.
- Жалко, что ли?
- Что ж она из города своего пустая приперлась?
- Да, ладно тебе.
- На кухне трехлитровая банка. Мать Фросе приготовила – бери. Я ей из чулана отнесу.
Ромка подхватил банку, хлеба и полетел обратно к Наташке.
- Ты там недолго, от греха подальше. Не ровен час, Вадюха прилетит за блудной овцой. Пусть сама в своих делах разбирается. Нечего туда соваться, сынок.
- Я быстро.
Баба Фрося выползла на порог:
- Куда тебя чёрт понес, Ромка? – скривилась недовольная.
Ромка чуть не столкнулся с Аделей, которая ползла с сумкой, видно в магазин:
- Привет молодежи! Ты чегой-то с молоком разбегался?
- Привет, Аделя. Так надо.
Аделя проводила Ромку взглядом:
- Ромк, тебе ж Джульетта нужна. Какой ты парень-то, а! А это ведь КАБИРИЯ, как есть КАБИРИЯ!
Бабка Фрося в сердцах сплюнула:
- Господи! Сама-то какая? Чья б корова мычала…
- Фрось, я уж давно этим делом не промышляю. Чиста перед людьми и государством. Ваш колхоз меня полностью и бесповоротно перевоспитал.
- Ты спятила, Аделя! Куды ж тебя поворачивать. Как не верти, старуха. Как есть старуха, одной ногой в могиле. А всё туда же…
- Тьфу, тьфу, тьфу… Типун тебе на язык. А настоящая женщина – она и в сто лет – женщина.
Бабка Фрося с Петром засмеялись.
- Ты лучше скажи, настоящая женщина, как там дед Федот? Трепыхается ещё?
- Как бы не эта зараза – Катька, доченька родная, он бы ещё бегал. Только зимой и живет с моей помощью, да с моей заботой. Лето начнется, эта приедет со своим выводком, деду одно мученье.
- Ну, уж мученье, - встряла баба Фрося, - он какой гладкий после лета. Катька его кормит почём зря.
- Что он боров, чтобы его откармливать. Ему забота, ласка нужна. А Катька только орать может, как резанная.
- Ладно, бабы, раскудахтались. Подождите, я вам сейчас молочка вынесу.
- Вот благодетели наши. Не забываете старух. Подмога нам какая. Дай Бог вам всем здоровья. Храни вас Господь.
Фрося слегка прослезилась и перекрестилась. Аделя ей поддакнула и с горечью сказала:
- Когда же опять все наладиться? Какие коровники пустуют! Строили, строили. Да и людям тяжело. Обиходь две – три коровы. Сдохнешь! Это ладно Петр не работает. А то как же? И никак!
- Сколько живу на свете, столько и жду пока все наладиться, - Фрося опять завытирала глаза платком.
Евдокия Николаевна из-за забора:
- Здравствуйте, дорогие! Чего загрустили, чего пригорюнились?
Пока они судачили о том, о сём, Ромка наливал Наташке молока, отрезал хлеба.
- Что у тебя стряслось? Кто тебя так?
- Не твое дело, Ромка. Не трожь кое-что, оно и не…
- Я это уже слышал сегодня.
- Значит, и не лезь… в душу.
- Может я помочь смогу?
- Сама вляпалась, сама и вылезать буду.
- Ты хоть бы рассказала в чем дело…
- Ой, ради Бога! Дай поесть.
А в это время в конце улицы показалась машина. Петр в сердцах воскликнул:
- Я так и знал, что этот раздолбай приедет, - и быстро потопал к Наташкиному дому. Бабульки резво двинулись за ним.
- Паралич его возьми, задыхаясь, пробурчала бабка Фрося.
Евдокия вышла за калитку:
- Федора надо кликнуть.
- Федька с утра в город подался.
Подъехала машина. Из неё вылез злющий Вадим:
- Здравствуйте, станичники! Что за собрание?
- Здравствуй, коль не шутишь. Ишь казак какой объявился,- сплюнув, ответил Петр.
Фрося в тон Петру прошамкала:
- Чегой-то ты глазами так зыркаешь, будто мы украли у тебя чего?
- Ладно, бабка, не заводись, и меня не заводи. Тоже мне психоаналитик.
- Чегой-то, Аделя, как он меня обозвал?
- Аналгетиком каким-то.
- А чтой-то?
Бабки переговариваясь, шли за Петром, а Петр, не отставая, шустрил за Вадимом. Вадим остановился, резко обернулся:
- Я вас не звал. Чего прётесь?
- А ты не груби старшим,- строго сказала подоспевшая Евдокия Николаевна, - Мы к Наташке, она тут хозяйка, а не ты. Так-то!
- Что-то, дядь Петь, я не пойму, с какого боку ты здесь? - Все так же зло проговорил Вадим, открывая входную дверь и быстро проходя сквозь сенцы. – А, все понятно! Голубки. Воркуют. А это, видимо, свахи? А я –то думаю, куда это голубка улетела? А она в родное гнездышко, к голубку под крылышко!
- Собственно, тебе какое дело? Куда хочет, туда и едет. Она тебе не раба, - решительно сказал Ромка.
Вадим поиграл желваками, зло потаращился на Ромку, на бабок, на Евдокию, повернулся к Наташе:
- Да, не раба, но работница нашего салона и должна, между прочим, сегодня работать, а не прохлаждаться здесь с кавалерами. Трудовое законодательство ещё никто не отменял.
Наташка громко расхохоталась:
- Увольняй за прогул и все дела.
- Господи, да куда ты денешься, завтра же приползешь, в ногах будешь валяться. – Вадим направился к двери, обернулся, - А ты, защитник…
- Никак угрожаешь?
Вадим окинул всех взглядом и, хлопнув дверью, выскочил из дома. Заработал мотор. Машина укатила.
Евдокия, окинув оценивающим взглядом Наташу, комнату, тихо проговорила:
- Пошли, Наташенька ко мне, нечего тебе здесь быть одной.
- Спасибо, тетя Дуся, ничего страшного. Всё утрясется. Спасибо вам всем.
- Это он тебя, что ли? – Аделя ткнула пальцем в синяк Наташке.
- Ой, да все будет нормально.
- Ох, девка, с огнем играешь. Смотри – доиграешься.
- А ты, Петька, не каркай, - Фрося ткнула его в бок, - Пойдем. Нечего человеку мешать. И ты, Ромка, нечего здесь высиживать. А ты, Наташка, определяйся. Если помочь чем, так и скажи: ”Товарищи, или кто мы теперь, так, мол, и так”, чай не чужие.
- Спасибо, баба Фрось.
Все не спеша, пошли из дома. А Наташка молча опять стала пить молоко с черным хлебом.
Посудачив немного у Наташкиной калитки, все разошлись по своим делам.
Ромка позавтракал, посмотрел телевизор, полистал книгу. Видно было, что он мается, то и дело глядит в окно. Уж очень хочется ему опять убежать к Наташке. Но отец как Цербер сидел на стуле у двери и штудировал программу телевидения на следующую неделю.
- Глянь, что показывают, Ромик. Ну одно сплошное Ша! Ша, да Ша, то есть США, ёлки-палки, это будет пальба, да голые бабы. Да бабьи сериалы. Уж все обрыдались. Своих проблем нечто нет, над мексиканскими рыдают. О, погодь, вот и наше. Опять бандюки будут власть делить. Кто кого, значит. Это, наверное, чтобы мы к нашей власти не цеплялись, они нам бандитскую всё кажуть.
Загромыхала дверь. В комнату вошла Зоя Гавриловна.
- Ну, как вы здесь? Обедали?
- Обедали. Ромке уж бежать надо.
- Ты ему с собой навертел поесть чего?
- Собрал и в сумку положил. Ты есть будешь? Всё горячее.
- Мам, сходи к Наташке.
- Это зачем ещё?
- Поговори с ней, по-женски. А то наделает глупостей.
- А она уже наделала и никого не спросила. С ней кто не говорил: и я, и Евдокия, и другие бабы, и даже сам председатель, пока колхоз был. Ну и чего? “Не учите меня жить. Не ваше дело, как хочу, так и живу”. Сынок, милый, не лезь ты в это дело.
- Ладно, мне бежать надо.
- Я тебя встречу на остановке.
- Да ты что, бать, смеёшься. Здесь добежать пять минут. Ну, пока.
- Во, помчался,- глядя в окно, проворчал Петр,- всё маялся, к Наташке хотел побежать, да я как скала сел здесь и всё… Никуда не пустил.
- И что?
- А то, этот гад приезжал, Вадька, а наш-то… Молоко ей потащил, да хлеб. А мы, значит, все: я, Фрося, Аделя, Дуська – туда. Этот, ирод, злющий как пес, оскалился… Ну мы значит и того, как бы того…
- Ну что ты заладил “того, того”, что дальше то?
- А ничего! Вадька нас увидел, Наташке пару ласковых сказал и уехал.
- А Ромка! Ромка чего?
- Да ничего. Ты меня, говорит, не стращай.
- Он, что – угрожал?
- Да, нет. Так сам по себе злой, да на Наташку.
- За что на Наташку?
- Говорит прогуляла работу, значит, уволю за прогул.
- А она?
- Увольняй, говорит. А сама “ха-ха-ха” давай смеяться ему в рожу.
- А Вадька?
- Уехал – же, я ж сказал.
Зоя Гавриловна быстро стала опять одеваться.
- Зой, ты куда? Всё горячее. Я сейчас на стол накрою.
- Я сейчас.
Хлопнула дверь. Петр, опять глядя в окно, стал ворчать:
- Вот нелегкая принесла. Зараза!
Зоя прямиком направилась к Наташкиному дому. Без стука вошла. Глянула на Наташку, которая сидела в задумчивости, прислоняясь к печке.
- Ой, тётя Зоя. Здравствуйте.
- Здравствуй, коль не шутишь. Ты что баламутить приехала сюда? Работаешь ты у Вадюхи, кем да чем, мы не знаем, и знать не хотим. Сама к нему поступила, сама и разбирайся, а Ромку оставь в покое. Ему это ни к чему. Поняла? Вот так-то!
- Пригорел мне ваш Ромка сто лет. Сам прибежал его никто не звал. Мне вообще никто не нужен. Я и вас не звала.
- Ах, ты… Грубить ещё.
- Вы сами, тётя Зоя, на грубость нарываетесь.
- Хабалка!
Зоя развернулась и выскочила из Наташкиного дома. А Наташка опять прислонилась к печке и стала думать свою невесёлую думу.
Катится по белой снежной дороге автобус. А кругом темнота.
В автобусе народу раз-два и обчелся. Работяги из города со второй смены. Все дремлют. Вдруг Ромка сквозь дремоту слышит голос водителя:
- Пожар! Ребята, пожар! В Нижних Гатях горит!
Ромка пробежал к водителю.
- Ой, правда. У кого ж это? Прям как у нас.
- Да нет. Не похоже.
- Что ж это такое?
- Давай, Сань, газуй!
- Ничем уже не поможешь.
По дороге с Верхних Гатей замелькали фары машины, завыла пожарная сирена.
- Может и потушат ещё. Вишь как оперативно.
- Потушить может и потушат. Горит все равно здорово.
- Это, кажись, Наташкин дом. Она ж в городе…
- Нет, сегодня приехала, печку топила.
- Небось уехала, а угли так тлеть и оставила, вот искра и полыхнула. Надо было водой залить.
- Вот непутевая деваха.
Так переговаривались пассажиры этого последнего рейса. Подъехали к остановке. И хотя всем надо было в разные стороны, в Нижние, в Верхние и в Средние Гати, все побежали в Нижние Гати. Ромка приостановился, а потом побежал по дороге, которая шла за огородами напрямик в Верхние Гати, огибая Нижние. Он решил пробежать к дому Наташки через огород. Почти добежав, он увидел машину и людей рядом с ней. Он сразу понял – это Вадюха. И пожар - это его рук дело. Остановился. Подумал. Потом решительно направился к машине. У машины стояли Вадюхины подельники: Рамиз и ещё один парень. А Вадик за руку тащил упирающуюся Наташку. Ромка метнулся к ним.
- Отпусти.
- Пошел ты.
За Ромкой метнулись Рамиз с парнем. Наташка закричала. Вадим хотел её ударить, но Ромка ударил его. На Ромку налетели бежавшие за ним двое. Наташка вцепилась в Вадима. В итоге всей этой катавасии Наташку запихнули в машину, а Ромка стоял, покачиваясь и сплевывая кровь.
- Ну, Вадюха, гад, я тебя на чистую воду выведу. Разгонят твой гадюшник.
- Лучше бы ты не говорил этого, Ромочка.
Вадим захлопнул дверь и машина уехала. К Ромке бежали от Наташкиного дома несколько человек. Среди них Зоя и Петр, который кричал во все горло “Убью гада! Убью за Ромку!”
Петр зло прохрипел:
- Ну, падлы, уехали.
А Зоя аж затряслась, увидя сына таким:
- Ромочка, сынок, что с тобой?
Евдокия Николаевна, испуганная, со слезами на глазах, почти плача:
- Там милиция приехала, надо им все рассказать.
Петр сплюнул:
- Отмажется! Ты как, сынок?
- Нормально, батя.
Утро. Ромка смотрит в зеркало.
- Ну и рожа.
- Тебе сколько раз говорили - не встревай. Они там все одним миром мазаны.
- Уж очень не хочется, чтобы все, батя.
- Не придумывай ты себе Бог знает что. Наташку придумал – королева, едрит её налево. Вадюха – мафиози хренов. Пошли они все к едрене фене.
- Вот-вот… Поэтому у нас и бардак везде…
- Ты хочешь сказать из-за меня, что ли?
- Из-за всех. Все пофигисты стали.
- Чего?!
- Всё всем по-фигу!
- Уж, Наташка мне точно по-фигу. И Вадюха, гладкий, зараза, тоже по-фигу. Но звездануть, как следует мне его ох как хочется!
- Вот видишь, ты ж меня прекрасно понимаешь. Мне тоже его звездануть хочется, но по закону.
- Это как?
- А так! Чтобы судили и посадили. А для этого надо знать за что! Но я узнаю.
- Зачем тебе это?
- Чтобы не было, батя, этого бардака! Чтобы люди честно зарабатывали деньги! Держишь ты салон, ну и держи. Баня, массаж, сауна нужны людям. Ну не делай ты из этого дерьмо.
- Ром, сынок, ты как дитя. Наивный, сил нет. Им же сразу хочется всё – мерседесы, коттеджи, заграницы. А если честно работать, то, как же это сразу заработаешь? Вот они,”новые русские”, и пускаются во все тяжкие.
- Ладно, бать, кончай диспут. Я на лыжах пробегусь. Погода шепчет.
- Да и то беги. Если б не смена, я бы тоже тряхнул стариной.
- Ты ещё орёл, бать.
Ромка вышел из дома, глянул на обгоревший Наташкин дом, надел лыжи и махнул к речке. Вот и конец деревни. А там вверх по заснеженному склону. Через яблоневый сад, через поле, к лесу
Зоя Гавриловна в это время забежала домой со своей почтальонской сумкой.
- А Ромка где?
- А вон, на лыжах побёг.
- Надо было тебе утром сказать, чтобы не пускал его никуда. Сон плохой видела. Душа не на месте. Ведь бежала домой… и не успела.
- Брось, мать. Сны плохие – это от давления. Небось, поднялось, вот и приснилось Бог весть что. Антициклон. У меня в антициклон завсегда давление. Полечиться бы дала.
- Вон адельфан, бери, да пей.
- Таблетки – это всё мура, химия. Ты мне сосудорасширяющего чего, натурального.
- Ты сам как сосуд расширенный, бездонный. Не мотай ты мою душу, Петька.
- Зоюшка, да я молчу, молчу, молчу.
А Ромка в это время бежал вдоль железнодорожного полотна к переезду, за которым тянулся сосновый бор. У переезда стояла машина. В ней сидели Вадик с Рамизом. Увидя Ромку, они вышли из машины. Ромка, несмотря на то, что на переезде были только он и они двое, поехал прямо мимо них.
Вадик выступил вперед:
- Привет, следопыт.
Ромка молча шел мимо.
- Никак брезгуешь?
- Брезгую.
- Ишь ты какой. Храбрый гляжу.
- А чего мне бояться?
- Да прихлопнем тебя как муху. Достукаешься.
- Кишка тонка.
- Моряк с печки бряк, растянулся как червяк.
- Что ты сказал? Ну-ка, повтори.
Рамиз в это время обогнул машину и зашел к Ромке со спины.
- Ну и повторю.
Ромка повернулся к подошедшему сзади Рамизу. Вадим неожиданно со всей силы ударил Ромку по голове чем-то тяжелым, что он незаметно держал в руке. Рамиз опешил и нецензурно выругался.
- О….! Ты рехнулся.
- Помалкивай.
Вадим ринулся к машине, схватил там бутылку водки. Затем к багажнику. Там взял моток проволоки.
- Помоги. Снимай лыжи.
- Ты что задумал? – снимая лыжи, прошептал Рамиз.
- Свяжи ноги и руки. Живо! Я кому сказал живо! Убью! Мотай!
Рамиз начал связывать Ромкины ноги.
- Шевелись! Пока никого нет.
Рамиз связал ноги, стал отламывать проволоку.
- Проволка не рвется.
- Хрен с ней. С него и так хватит.
Вадим открыл бутылку и вылил на лицо Ромы.
- Бери за ноги.
Подхватив Ромку, они положили его на рельсы. Сели в машину и уехали. Бесчувственный Ромка лежал на рельсах. Кругом ни души: ни людей, ни машин. Прошло какое-то время. Ромка зашевелился, открыл глаза, попытался сесть. Не получилось. Перекатился как-то боком через рельсу, но неоторванный моток зацепился за болт. Ромка опять попытался сесть. Послышался гудок тепловоза и звук приближающегося поезда. Ромка, наконец, сел, поморщился от запаха водки. Посмотрел на связанные ноги. Стал пытаться их распутать, но ничего не вышло. Дернул, она не отрывается от мотка. Хотел дотянуться до того места, где она зацепилась. Никак. А поезд всё ближе. Гудит уже не переставая. Ромка изо всех сил стал дергать проволоку. Заскрипели и завизжали тормоза. Надвигалась громада тепловоза. Ромка зажмурил глаза. Почувствовал толчок и что его потащило. Он потерял сознание. Поезд остановился: тепловоз и несколько пустых товарных вагонов. К Ромке со всех ног бежал машинист и его помощник.
- Кажись жив.
- Задели здорово.
- Я сейчас. У меня там плащ-палатка есть.
Пришел с плащ-палаткой. Расстелили.
- Давай, осторожнее. Потихоньку, потихоньку…
- Ох, ты, батюшки! Как его угораздило!
- Ноги-то связаны! Да проволокой. Неси кусачки.
Помощник прибежал с кусачками.
- Так, порядок! Раз, два, взяли. Осторожнее. Во второй вагон, он закрытый – потеплее.
- Ты сиди с ним.
- Передай, чтобы скорую прислали к поезду.
- Ладно.
Поезд тронулся.
- Эх, что творится. Что творится… – расстроено повторял машинист, нажимая на кнопку связи. – Аллё! Город? Слышите меня? Срочно скорую, на платформу, носилки. У нас ЧП.
Ночь. Больница. Зоя Гавриловна у Ромкиной кровати. Он спит. Ромку прооперировали. Сильно задело ногу, но её спасли. Хирург сделал всё что мог. Буквально сложил её по кусочкам. В остальном – ушибы, ссадины, синяки.
- Ну что ж, будем надеяться на лучшее. У него крепкое сердце, отличное здоровье. Лишь бы кости срослись, да не было бы гангрены, - тихо проговорил за спиной у Зои Гавриловны пожилой врач. – И зря вы остались на ночь. Он будет спать. Приехали бы с утра.
- Я боюсь за него, доктор.
- Самое страшное позади.
- Я боюсь тех, кто это сделал.
- Милиция оформила это как несчастный случай в нетрезвом состоянии.
- Он капли в рот не берет. И ноги у него были связаны проволокой, машинист сказал.
- Они её не взяли. К нам он поступил без проволоки. Вряд ли вы чего докажете. Взвесьте всё.
- Они хотели его убить. Они не оставят это так.
- Мне не жалко. Дежурьте по очереди с кем-то. Одной тяжело. И какая-никакая охрана есть.
Доктор вышел. Зоя тяжело вздохнула. Пригорюнилась. Прикрыла глаза. Задремала. И снится ей сон.
Заснеженное кладбище. Вроде бы она на могиле сына. На памятнике его фотография армейская. Он там улыбающийся, из-под кителя тельняшка. Как в тот день, когда вернулся из армии. Рядом в черной длинной шубе стоит Наташка и ест мороженое яблоко. На лавочке сидит Антоныч с корзиной полной мороженых яблок. Рядом с ним на лавке – транзистор, из которого по всему кладбищу разносится песня “Яблоки на снегу” Михаила Муромова, бутылка водки и стакан с куском черного хлеба. Наташка сделала брезгливо-наглую физиономию:
- Ну и дурак же ты, Ромка!
Швырнула огрызок на Ромкину могилу и нагло захохотала.
Зоя Гавриловна очнулась:
- Господи, спаси! Страх-то какой, – взяла руку сына и беззвучно заплакала.
Весна. Май месяц. Все цветет. Ромку выписывают из больницы. Он на костылях, нога ещё в гипсе. За ним приехали мать, отец и друг Дима. Автобусный парк прислал машину. На пороге больницы стоят доктор и медсестра Рузана, соседка и невестка Рубена Рубеновича. Доктор дает наставления:
- Отпускаю скрепя сердцем. Понимаю, что надоело в больнице. Если что, Рузана рядом. Приедешь на снимок, будем решать, что с гипсом делать. Не шустри. Осторожность во всем. Не забывай, что ты ещё больной. Я на вас Зоя Гавриловна, надеюсь. Под вашу персональную ответственность.
Та закивала головой. Стали усаживать Ромку на переднее сиденье. Еле усадили. Сами сели сзади. Машина тронулась.
- Воля, жизнь – красота! – это Ромка переполнен радостью.
Пропетляв по городу, машина через поля и леса неспеша, чтобы не растрясти Ромкину ногу, поехала в Гати.
В Гатях у Ромкиного дома уже ждут: баба Фрося, Аделя, Сережка, Федор, тётя Дуся, Карина, её двоюродные братья и другие жители поселка. Машина плавно остановилась. Вышел Дима, помог Зое Гавриловне и Петру Григорьевичу. Осторожно вытащил Ромку. Веселая сутолока: все разом здороваются, улыбаются, старушки всплакнули – вытирают платками слёзы.
- Вот и дома. Какое счастье, - Ромка присел на лавку.
Петр приглашает водителя из автобусного парка к столу:
- Ты, Семен, не обижай нас. Зайди, сделай милость. Да и время обеда уже. Пойдем, перекусим чем Бог послал. Да и вы все, люди добрые, заходите.
- Да будя тебе, Петр. Семена надо покормить, а мы все дома. Вот Ромка окончательно поправится, тогда и устроим бал с танцами,- добродушно проворчал Антоныч.
- Да и дачники скоро наедут. Невесту себе московскую приглядишь. В то лето хорошие девчата приезжали, - баба Фрося подмигнула Ромке.
- Баба Фрося, в этом вопросе надеюсь только на тебя. Полагаюсь на твой вкус.
- На Фроську надейся, а сам не плошай, - встряла Аделя.
- О, мы всей бригадой сюда приедем за невестами, - подхватил Димка.
- Неужели все холостые?
- Ага. Да нас всего трое.
- Не густо.
- Чем меньше бригада, тем больше зарплата, бабуль.
- Зарплата – это хорошо.
Подошел Рубен Рубенович:
- Здравствуй, Рома! Здравствуй, дорогой! (пожал руку)
- Здравствуйте, Рубен Рубенович.
- С возвращением! Выздоравливай быстрее, а то мама извелась совсем. То в больницу, то в милицию, то в прокуратуру. Ну, совсем женщина замоталась.
- Спасибо, дядя Рубен. Дома быстрее на поправку пойду. Да и ребята помогут (он заулыбался в сторону мальчишек).
- Мам, ты зачем в милицию, в прокуратуру ходила? Ведь они, сама знаешь, как вывернули: напился, подрался. Короче, сам виноват.
- Ром, ну должна же быть хоть какая-то справедливость?
- Ну и чего ты добилась?
- Да ничего! В районной милиции говорят: на железной дороге случилось, так и идите в железнодорожную милицию. Пошла туда. А они в районную посылают, говорят, раз не в поезде, а на рельсах, так и идите в районную, где все это произошло. Я в прокуратуру, а они – разберемся, так до сих пор и разбираются.
- Вот и милиция легка на помине. Привет родному участковому!
- Здравствуй, Рома. С прибытием домой. Как нога?
- Заживает потихоньку. Что новенького скажешь, Владимир Федорович?
- Если в целом, то все нормально. Пока без происшествий.
- Нет, ты конкретно расскажи: про Ромку, про Вадюху, про Наташку. Как все это выглядит в конкретный момент? – подал голос Петр.
- А как выглядит? Вот он, Ромка, нормально выглядит. Нога заживет – совсем хорошо будет смотреться. Наташка уехала в неизвестном направлении. Вон он её дом стоит обгоревший (он показал рукой в сторону Наташкиного дома - обгоревшего, заколоченного, стоявшего в яблоневом цвету). Вадюха - сперва ходил королём, кто я и кто вы, куда лезете, мол. А потом из области приехали и повязали господина хорошего со товарищами. Это, так называемое, “Объединение предприятий бытового обслуживания “Лилия”, во главе с генеральным директором Труновым Вадимом Александровичем, ко всему прочему содержало подпольный притон, то есть публичный дом. Так называемые массажистки в “Салоне массажа” были, сами понимаете кто. А его филиалы находились и в сауне, и в бане. И Наташка там наша тоже, так сказать, работала.
- Ты смотрика-сь, - взволнованно заговорила Адель Григорьевна, - меня сюда сослали за то, что я не работала и ко мне ходили мужики. Вроде бы, как я проститутка, что за деньги с мужиками живу. Дело прошлое. Я как бы с этим и согласная. Но что сейчас творится на этом направлении, мне даже и не снилось.
- Ох, Аделя. Я то время вспоминаю… Ты не поверишь, ну подлинный курорт, хотя тоже работали на износ. А сейчас – ну чистый “дикий запад”, как в фильмах показывают, - с горечью проговорил участковый.
- Владимир Федорович, а почему из области? Кто- нибудь туда сообщил или как?
- Да, кто говорит, они давно за ним наблюдали. Кто говорит, что он начал кого-то шантажировать из начальства. Я слышал, что они письма со всеми подробностями получили от неизвестного. Да, в общем, это и не важно. Важно, что это ликвидировали. Что с этим начали бороться.
- Товарищи дорогие! Ромочке нужен отдых. А то после больницы сразу всего много, да и Зое Гавриловне тоже отдохнуть не мешает, - учительским тоном проговорила Евдокия Николаевна. – Да и проголодался, поди.
- Поесть бы, не мешало, домашненького. Щец бы кислых, да картошечки жаренной, - Ромка мечтательно закрыл глаза.
- Пойдем уж, всё тебя ждет.
Раннее утро. Слышится мычание коров, блеяние овец, возгласы хозяек, окрики пастуха, свист, а затем громкий щелчок кнута. Ромка проснулся, взял костыли, встал с постели и вышел на улицу. Мать с отцом уже выгнали коров.
- Ром, ты чего так рано? Поспал бы ещё.
- У меня режим больничный – рано вставать. Зато днем - тихий час.
- Режим подходящий…(было заговорил Петр).
- А ты не примазывайся. За тобой дрова.
- Так все лето впереди.
- Мам, до осени и я поправлюсь.
- Осенью втридорога заплатишь. А лето – дачный сезон. У отца – малина. Одни бутылки пойдут! Всем всё надо: забить, прибить, вскопать, разгрузить, загрузить. И он будет загружаться всё лето, каждый день. Для него лето – рай, для меня сплошная черная полоса в жизни. Так и будет торчать у Антоныча в саду, чтобы я не увидела.
- Грех отказываться от заработанного вознаграждения, раз дают.
- А ты деньгами бери.
- Зоюшка, так кто же в деревне когда расплачивается деньгами. Ром, ты слышал? Я лично – нет.
- Значит, дома работай. Дел по горло. У Ромки нога, да и вообще он ещё слабый. Отрезанный ломоть.
- Ты наговоришь – наш сын “отрезанный ломоть”. Смотри какой парень. А дома и стены помогают. Выходим!
- Вот и выхаживай, а не шатайся по чужим дворам.
-Так ведь просят. Людей тоже жалко.
- Жалостливый. Ты меня пожалей, я уж совсем дошла. Свалюсь, тебе же хуже.
- Тьфу, тьфу, тьфу (Петр сплюнул через левое плечо). Типун тебе на язык. Иди лучше завтрак сготовь.
- И то правда, мам, чего-то есть хочется.
- Бегу, бегу… И вы идите (Зоя Гавриловна ушла в дом).
- Бать, пойдем после завтрака в сад к Антонычу. Там сейчас красота. Яблони цветут.
- И то правда, пойдем сынок. А не тяжело? Может тебя на велосипеде отвезти.
- Нет. Дойдем потихоньку.
Яблоневый сад весь в цвету. За столом сидит Антоныч, Ромка и Петр.
- Знаешь, Антоныч, я в больнице мечтал об этом. Что вот так буду сидеть в цветущем яблоневом саду. Даже запах этот чувствовал. Стоял сад перед глазами и всё! Смотри – цветет, а ты говорил умирает сад.
- Да я всю весну бился. И школьников просил. Правда, ребята молодцы, здорово помогли. И так, кто свободен. По домам ходил. Побелили. Обрезали. С химикатами трудней. Председатель наш, я теперь и не знаю, как он называется, подкинул немного и ещё обещал.
- А урожай куда? Опять сгниет.
- Нет, Петь, я председателю говорю, Вы хоть куда пристройте: в больницу, в школу, да и продать можно.
- Ну не знаю, Антоныч. Хорошо бы, да не вериться. Уж такой развал.
- Должно же как-то все наладиться.
Ромка сидел и наслаждался красотой и думал, что при такой красоте не может быть всегда плохо. Обязательно будет хорошо!
Вот и лето пришло. Стали приезжать дачники. Ватагой бегают ребятишки. Жизнь бурлит. Напротив Фроси приехали три сестры – москвички в пенсионном возрасте с двумя внуками. Одна из сестер, Иоланта Олеговна всё пела романсы, да арии из опер. В молодости, вероятно, была оперной фанаткой. Забор вокруг их двора был высокий. За этим забором, в кустах сирени, Иоланта Олеговна принимала воздушные ванны нагишом с девяти до десяти утра, распевая арию Кармен или романс про темно-вишневую шаль. Фрося млела. Никакого телевизора не надо.
Как-то утром раздался истошный Аделькин крик:
- Ах, ты так! Ты мои вещи выкидывать. Не имеешь право.
- Имею. Ишь, присосалась, поганка!
- Сама поганка! Я если захочу, завтра распишусь с Федотом Егоровичем. И буду хозяйкой в этом доме.
- Ха-ха-ха! Коза безрогая! Катись отсюда!
- Змея! Как есть гадюка!
- А ты лягушка зелёная! Лягушка! Лягушка!
У калитки Федотова дома стояла его дочь Катерина и яростно ругалась с Аделькой. Кончилась Аделькина зимняя семейная жизнь. Приехала Катерина с детьми на каникулы и выгнала её из дома от деда Федота. Аделька хотела кинуться на Катьку и вцепиться ей в волосы, но, трезво оценив свои силы, передумала.
- Посмотрим, кто будет смеяться последним, - гордо сказала Аделя и стала собирать свои вещи.
- Фенита ля комедия, Аделька, - сказал, проходя мимо, Петр.
- Это трагедия для деда Федота – иметь такую дочь, стерву.
- Я тебе покажу стерву, старая проститутка.
- Детей постыдись, паскудница.
- Заткнись, хрычовка старая.
- Я старая, зато у меня душа. А ты молодая, а бессердечная и безжалостная.
- Ой, люди добрые, гляньте на неё – жалостливая. Меркантильная ты. Дом тебе нужен, а не Федот.
- Лгунья.
- Иди отсюда, старая калоша, не зли меня.
- Отольются кошке мышкины слёзы.
- Чеши, чеши отсюда… ха-ха, мышка.
Ромка сидел на лавочке около своего дома. Рядом стояла баба Фрося, с любопытством наблюдая всю эту сцену.
- Развлекуха, баба Фрось.
- Весело у нас летом.
Из дома вышла Зоя Гавриловна.
- Ты, сынок, за отцом приглядывай, он теперь будет носом землю рыть. Я с Тоней договорилась, будем через день работать.
Фрося, обращаясь к Зое:
- Ты ж сказала, что тебя сократят.
- Говорил председатель, а куда деваться: телефон один на всех там, пенсии опять же – одни старики поди, да и письма всё-таки пишут. Одной никак - ни заболеть, ни в отпуск.
- И то правда. Ох, и переживаю я за тебя Зоя. С деньгами в наше время…
- Ладно, не каркай. Пока Бог миловал.
- Ой, храни Господь.
Из дома вышел Петр с банкой молока.
- Бери, Фрось, а то мне бежать надо.
- Ой, спасибо. Ой, кормильцы. Теперь дачники пошли. Продавать надо молочко, а вы так раздаете. Вам малого надо поднимать. Питание. Витамины. Да и о женитьбе надо думать.
- Буржуями никогда не были и нечего начинать, - пробурчал Петр.
- А куда ты собрался бежать, родимый?
- Зоюшка, Катьке помочь. Ну, пообещал ведь.
- Петр, смотри у меня.
- Как стекло, как стекло – вот увидишь.
- Ага, приду, а ты здесь вдребезги.
- Зоюшка, ну ты что? Когда я обманывал?
Петр убежал, ушла Зоя. Фрося недовольно поджав губы, нахмурясь, смотрела вслед Петру. Ромка улыбаясь, проговорил:
- Баба Фрось, значит, ты советуешь мне приданное собирать?
- Приданное не приданное,- проворчала Фрося, - а сейчас всё дорого. И всё дорожает, ничего не дешевеет. Это при Сталине, да при Хрущеве понижение каждый год было. При Хрущеве, правда на ерунду снижали, и то хлеб: нейлон, капрон. Бабам чулок сколько надо? То-то. А сейчас чулок и нету. Колготы? Тьфу. Мои в то лето подарили мне. И толстые вроде, а раз одела и всё… Разорвались. Одноразовые.
В это время к дому напротив Зоиного, который всю зиму пустовал, подъехали «Жигули» с полным верхним багажником. Из «Жигулей» стали вылезать люди: мама, папа, дочка лет восемнадцати, бабушка, дедушка, собачка породы болонка. Все очень довольные, что, наконец, доехали. Жучка Зоина для порядка побрехала на приезжих. Затем собаки стали знакомиться, обнюхивая друг друга. Приезжие тоже стали весело здороваться с бабой Фросей и знакомиться с Ромой. Это была семья москвичей, купивших в прошлое лето дом.
Баба Фрося разулыбалась:
- Таня, Юра с приездом. Лидия Ивановна как себя чувствуете, как доехали? А Юля, Юля… Прям невеста. Ромочка, знакомься. А это Ромочка, Зои Гавриловны и Петра Григорьевича сын. Из армии осенью пришел.
- Очень приятно. А что же у вас с ногой? – с сочувствием спросила бабушка Лидия Ивановна.
- Да, теперь уже ничего страшного,- ответил Рома.
- До свадьбы заживет, - поддакнула Фрося. А сама в полголоса Роме, - Вот тебе и невеста. Ишь, какая справная.
Приезжие пошли открывать дом, стали разгружаться. В суматохе приезда никто не заметил, как болонка потрусила по улице, подалась обследовать окрестности. Собачка юркнула в приоткрытую калитку дома деда Федота. Забежала за дом. Там что-то колотил Петр Григорьевич по просьбе Кати. Заметив собачку, Петр воскликнул:
- Ты чья такая? Как из цирка. И служить можешь? Ну-ка послужи.
Собака при этих словах действительно встала на задние лапки и стала служить. Петр умилился и достал из кармана карамельку. Собачка стала служить ещё усерднее. Петр развернул конфету и дал её собачке. Та её старательно сгрызла и стала служить ещё.
- Ну, ты даешь. Где ж я тебе наберусь.
Тут во двор пришла Катерина:
- Батюшки, откуда такое чудо?
- Давай бутылку, будет твоя, - не растерялся Петр. – Нам две собаки без надобности.
- Откуда она у тебя? Звать-то как её? – Катерина гладила собачку.
Петр почесал затылок:
- Мотя!
- Мотя? Ну и имя. Мотя. Мотя, пойдем, я тебя покормлю.
Собака, услышав про еду, тут же начала опять служить.
- Ну надо же какая умница.
- А то, мы дураков не держим. Так что с тебя бутылка.
- Ладно, уж, сейчас дам.
Получив бутылку, Петр быстренько закончил работу и подался к речке, где Федор сидел с удочками, как бы ловил рыбу, но клёва не было.
- Федь, ну ты как?
- А… Ни фига!
- Федь, твой закусон, моя выпивка, - Петр показал бутылку.
- Нет проблем. Одна нога здесь, другая там. – Федор живо поднялся и направился к своему дому, который был рядом с речкой.
Петр вжался в берег, благо трава была высокая, чтобы его не заметил Ромка. Федька пулей сбегал домой и вот они уже сидят душевно выпивают. Откуда ни возьмись около Петра завертелась собачка. Всё та же болонка. И унюхав еду, опять принялась усердно служить.
- Вот это да!- Федор от удивления обомлел.
- Дарю не глядя. Но совсем бесплатно нельзя, не приживется. С тебя бутылка.
- У тебя же Жучка?
- Ну и что. А это Мотя! Ну-ка, Мотя, служи. Во, видишь! Умнейшая зверюга!
- Откуда она у тебя?
- Какая разница? Нравится? Бери! Для соседа ничего не жалко.
Они продолжали выпивать и закусывать, а собака периодически им служила.
- Вот мои ребята обрадуются. А то наш кобель старый уже. Спит круглые сутки. Одно название, что стережет.
- Но это же тоже не сторожевая, так для интересу. Развлекуха одна.
- Ладно, бутылка за мной.
- Лады!
В это время Юля вышла на улицу и стала звать свою собаку:
- Джулька, Джулька, Джулька.
Ромка, сидя на лавочке возле своего дома, широко разулыбался:
- Ну, надо же Джульетта. Впрочем, Юлия – это тоже почти Джулька, Джульетта.
- Я вообще-то Юлиана. Юлиана Валерьевна, если полностью. Вы не видели мою собачку?
- Давай на ты. К чему церемонии.
- Давай.
- Она, по-моему, во двор к деду Федоту шмыгнула.
- Джуля, Джуля. Домой! Кому сказали!
Джулька рванулась от речки, быстро потрусив по улице к Юле. Юлин дом соседствовал с домом Федота, так что бежать было недалеко.
- О, блин! – сказал Петр в сердцах.
- Петька, гад! Ты спер у дачников псину?
- Да сама прибилась. Шебутная собачка.
- И бутылку хотел содрать?!
- Вместе и распили бы.
Катька, услыхав Юлю, как она зовет собачку, вышла тоже на улицу. Глянув на речку и увидев там Петра, решительно направилась туда. Петр обреченно понурился, приготовясь выслушать Катерину.
- Ну, Петр, я от тебя такого не ожидала. Ну ладно пьёшь, черт с тобой, но ты еще и врешь. И воруешь чужих собак!
- Я не воровал, она сама…
- Сама своровалась? Ну, надо же!
- Ну, Батя, будет тебе сегодня от матери и мне тоже. Не углядел. Плакала твоя бутылка, Катерина Федотовна!
- Да, Бог с ней с бутылкой. Обидно, Рома! Понимаешь?
- Понимаю! Ещё как понимаю!
Лето в разгаре. Жизнь в Гатях бурлит. Дети, дачники, да и свои жители активизировались. Бабулькам раздолье. Целый день общаются то с дачниками, то между собой навёрстывают упущенное долгой зимой. На речке целый день с утра и до вечера народ: кто стирает, кто рыбу ловит, кто просто так толкается. На лугу вдоль речки, немного поодаль, в сторону Верхних Гатей, пасется стадо коров. Его пригоняют на полуденную дойку. Слышится мычание коров, блеяние овец.
Ромка сидит с удочкой. Рядом Серёжка, внуки Рубена Рубеновича, Юля, Настя (Серёжкина сестра) и ещё другие девчонки плавают, плескаются.
Ромка сердито ворчит:
- Всю рыбу распугали. Пора сматывать удочки.
- Ром, а бык сюда не прибежит? – Юля с опаской глянула в сторону стада.
- Ещё как прибежит! Купальник красный, сама красная – вся сгорела, у меня кепка красная, у Серёги – футболка…
- Спартаковская!
- Вот он на спартаковскую сейчас и прискачет.
- А ты не смейся. Это плохие шутки, - проговорил Федор, тоже сидящий с удочкой, - Мы лет пять назад с мужиками здесь рыбачили, а ребятишки выскочили из речки, да давай друг за другом гоняться, да орать как оглашенные. Быку это не понравилось, он и кинулся за ними, а мы то тоже здесь. Да как подхватились все: и ребятня, и мы, и кто куда врассыпную. Я очнулся у Катьки в огороде, в картошке лежу. Как через забор перемахнул? Прямо Брумель какой-то. Ну ладно я, но ребятишки в картошке оказались. Вот страх чего с людьми делает!
- Эту историю я помню. Тоже в картошке у Катерины сидел. Как перемахнули?.. (Ромка недоуменно пожал плечами). Мы потом с ребятами пробовали и с разбегу и так просто залезть, пока нас Катерина не шуганула, ничего не получилось.
Юлия слушала, слушала, да и стала потихоньку из речки вылезать:
- Ой, девочки, я что-то уже накупалась. Пойдемте ко мне в лото играть.
- Да, ладно, вам. Не бойтесь. У Катерины калитка открыта. (Ромка засмеялся).
Девчонки, галдя, вылезли из воды и в купальниках, подхватив свои вещи, отправились к Юле.
- Меня возьмите. (Ромка крикнул им в след).
- И меня. (Сережка)
- Приходите, если нас мама всех не разгонит.
К Федору подошел Петр:
- Слушай, Федь, у тебя деньги есть?
- Есть, но не дам. Зоя по шее накостыляет.
- А ты, что ей будешь докладывать?
- Бать, я все слышу. (Ромка высунулся из-за высокой травы).
- И я слышу, всё слышу. (Откуда нивозьмись появилась Зоя).
- Зоюшка, солнышко мое, да я на сигареты.
- Я тебе дала на сигареты.
- А я в запас на завтра.
- Я тебе дам на завтра. Ходишь, попрошайничаешь, а дела стоят.
- Зоюшка, программа минимум выполнена. Полный ажур!
- А максимум?
- А что у нас максимум? Дрова что ли?
- Вот-вот, дрова! А ты и не чешешься.
- В чем же дело! Дай на бутылку, и будут дрова.
- Как тебе не стыдно! С родной жены тянуть… Ну ты и нахал!
- Да не мне, Зоюшка. Ты что? Что я совсем уже? Задаром никто пальцем не пошевелит.
- Привезешь – дам!
- Лады. Я побежал.
Спустя часа два послышался шум приближающегося трактора, а потом он и сам появился. Рядом с трактористом сидел Петр. А трактор тащил огромное бревно: метров десять длинною и шириною не меньше метра. Все с любопытством поглядывали из-за своих заборов. Трактор остановился у дома Петра. Тот живо соскочил с трактора и кинулся в дом. Через минуту он вышел вместе с Зоей, которая держала в руках бутылку. Увидя бревно, Зоя ахнула и села на лавку, удивленная и пораженная.
- Может поесть зайдете?
- Не могу, спешу. Благодарствуйте.
- Этого хватит?…(Робко спросила Зоя).
- Вполне. Григорию, на квитанцию. Вам на оплату.
- Вот спасибо!
Тракторист отцепил бревно. Петр суетливо ему помогал. Затарахтел мотор. Трактор развернулся и был таков. Зоя в полной прострации сидела на лавке и таращила глаза на бревно. Пришла Фрося, прибежала Катерина.
- Петь, мне тоже дровишек сварганил бы. Я бы в долгу не осталась. Мне некогда бегать в правление, в лесхоз. Придите завтра, придите послезавтра, так и весь отпуск пройдёт. А?
- Кать, ему ещё пилить, да рубить надо.
- Зой, у тебя два мужика! Что они до зимы, не сделают что ли?
- Ромке ещё поправляться и поправляться. Так что пусть рассчитывает на себя. Ну, я помогу, конечно.
Фрося хотела было открыть рот, но Петр опередил её:
- И Фросе сделаю и тебе, Катерина, помогу, но не сразу, а постепенно.
- Ой, Петя, голубчик, мы в долгу не останемся. А то моих-то помощников нет.
- Вот бабы, в этом всё наше несчастье. Мужик делает свою мужицкую работу, а ему за это огромную благодарность и бутылку в придачу. Да не одну: привез – бутылка, распилил – бутылка, нарубил – бутылка, уложил – бутылка.
- Зоюшка, сама же насчитала сколько работы. С усталости, для поднятия работоспособности, а не ради пьянства окаянного.
-Ух ты, как он заговорил. Что-то нам, женщинам, ни за какую работу никто бутылки не ставит.
- Да кто ж вам поставит. Если все деньги у вас. Вы сами себе можете ставить с утра до вечера.
- Мало того, что все мужики спились. И так рождаемости никакой, а если бабы запьют, то и жизнь остановиться.
- Ты лучше скажи, Петр, как ты такую махину пилить будешь? – подала голос Фрося.
- В лучшем виде распилю. Зоюшка выделит на бутылку, не мне, конечно, не мне, а для презенту. Не подмажешь – не поедешь. И все будет в ажуре.
- Посмотрю.
- А чего смотреть? Давай бутылку! И все дела.
- Что у меня магазин что ли?
- Так давай сбегаю.
- Завтра.
- Не откладывай на завтра, то, что можешь сделать сегодня.
- Шустрик. Ты начни, а я посмотрю.
- Зой, мне в лесхозе надо бензопилу взять. А кто мне её за так даст? Ты сама своей головой подумай.
- Действительно, за так никто не даст. Пойдем, дам денег на бутылку.
- Петь, ну ты и про нас не забудь, - Катерина подмигнула Петру.
- Ну, о чем разговор, что я гад какой, бабы!
Вечер. Зоя с Ромкой сидят на лавочке у дома.
- Где ж наш отец? Хоть беги и ищи.
- Не волнуйся, мам. Придет.
- Напился, небось, и где-нибудь валяется. Надо бы к Антонычу сбегать.
- Да придет, куда он денется.
- Пошли-ка ужинать.
- Кажись отец, - Зоя встала и пошла вверх по улице.
Там действительно, шатаясь из стороны в сторону, появился Петр с бензопилой в руках.
- Зоюшка, прости – задержался. Зато, вот смотри – пила!
- Петр, ну как тебе не стыдно…
- Знаю, знаю. Зоюшка, но ты же не бензопила… “Дружба”. Не пили, не пили, родная моя…
- Отец, у меня нет слов…
- Нет и не надо, сынок.
- Пойдем ужинать.
- Я сейчас пилить буду, мне пилу до завтра дали.
- C ума сошел. Люди спать ложаться, а он пилить.
- Зоюшка…
- Есть и спать! Пошли.
Наступила ночь. Поселок спит. И вдруг в ночи раздается рев бензопилы. Вскинулась Фрося у себя в доме, прильнув к окошку. Вышла на крыльцо в одной рубашке Катерина. Валерий Иванович, Юлин папа, вышел на крыльцо с сигаретой. Остальные жители улицы, кто спал без задних ног, кто ворочался, кляня Петра с его бензопилой. Ромка пытался урезонить отца, но ничего из этого не вышло. И, махнув рукой, Ромка ушел в дом. Петр пилил всю ночь. Под утро погнали стадо. Он все пилил. Зоя, выгнав коров, подошла к Петру:
- Петруша, устал, поди? Щи поешь, да поспи.
- Зоя, не мешай. Осталось чуть-чуть. Я обещал утром отдать пилу. Раз обещал, значит надо.
- Ты посмотри, на кого ты похож. Устал, пораниться можешь.
- Типун тебе на язык. Иди, иди. Не мешай.
Утро. Полдороги заняли распиленные Петром дрова. Вокруг стоят соседи. Живо обсуждают ночной подвиг Петра.
Рубен Рубенович, качая головой, сокрушался:
- Вот так и Союз наш распилили на чурбаки, а теперь хотят разрубить на мелкие поленья. А ведь какое было могучее дерево, а вот валяется на дороге вон что.
- Не сокрушайся дед, не из таких передряг выходили. Дожить бы…– Утешала Фрося Рубена Рубеновича.
Сережка узрел в толпе Юлю:
- Юль, пойдем за щавелем?
- И мы пойдем, - загомонили армянские ребята, внуки Рубена.
- И я с вами, - подсуетился Ромка.
- А тебе не тяжело?
- Нормально. Надо пакеты взять.
Фрося попросила ребят:
- И мне нарвите щавельку, сделайте милость.
- Сегодня в поселке щавельный день! – завопил Сережка.
Все двинулись вдоль речки, через луг, на горку, к колхозному саду, около которого на лужайках росло полно щавеля. За ватагой шустро семенила Джулька. Порою все останавливались, давая Ромке передохнуть.
Вот и яблоневый сад. Из-за деревьев слышна музыка.
О, Антоныч развлекается. Вы пособирайте, а я пойду у него посижу, передохну малость. Серега, на пакет, набери нам с бабкой Фросей.
Ребята стали собирать щавель. А Ромка направился вглубь сада. Там в тени под яблоней за столом сидел Антоныч со своим неизменным транзистором.
- Здравствуй, Антоныч. Как дела, что нового?
- Привет, Ром. Ты-то как?
- Нормально.
- Какие новости?
- А… Стреляют…
- А у нас?
- По секрету, только тебе.
- О чем разговор!
- Наташку на кладбище видел, у Лешки на могилке. Приехала огородами, что бы никто не увидел. На машине. Может на такси, не знаю. Увидела меня, шасть в машину и была такова. Ничего не успел узнать: где она, что и как. Не знаю.
- Все-таки она Леху любила?
- Наверное. Она да Дуся к Лёхе ходят.
- А тетя Дуся знает?
- Да, поди, знает. Женщины они если не знают, то чувствуют. Интуиция у них.
- Ром, мы уже набрали, - Сережка высунулся из-за дерева.
Потихоньку все ребята подошли к столу. Расселись на лавке. Подошла Юля с Джулькой.
- Ну, псина, послужи-ка! Дам тебе сахарку, - Антоныч умилительно смотрел на Джульку, та ему весело служила, предвкушая сахар, - Вот чудо природы! Надо же!
- Ром, ты чего такой?- Тихо спросила Юля, наклоняясь к Ромке.
- Страшно терять друзей.
Вечер. На лавочке у Ромкиного дома, на чурбаках, которые не успели убрать – ребятня. Кто с Джулькой возиться, кто разговаривает. Потихоньку ребята расходятся. Юля с Ромкой остаются одни. Джулька поковыляла домой в открытую калитку.
- У Джульки режим, спать отправилась. Не то, что нашинские, у них самая тусовка.
- Её надо было Соней назвать, она спит круглые сутки. Натуральная Соня.
От дома деда Федота, покачиваясь и как бы приплясывая, шла Аделя, напевая что-то себе под нос. Она была принаряженная: в синей юбке гофре, в нарядной кофте – всё конечно старомодное, но для Адели - шик. Аделя прошла мимо Ромки с Юлей, не заметив их. Но, пройдя несколько шагов, обернулась, пьяненько заулыбалась:
- Ой, ребятки. Простите меня, я немного (она снизила голос до шепота) выпила.
- Ничего страшного, Аделя.
- Не мели. Лучше скажи, откуда ты такая?
- Рома! Не поверишь.
- …
- У Катьки в гостях была!
- Да, ну?
- Честное слово! Вот тебе крест!
- Помирились?
- Не то слово. Она разрешила мне жить у деда Федота, когда её там нет. Официально!
- Да, ну?
- Даже денег обещала оставить.
- Что ты говоришь?!
- Вот я говорила ей, что плохо деду Федоту одному. Только дошло. Совсем лежачий стал. Она ж его в город к себе не потащит.
- Ну, это конечно.
- То-то и оно, Ромочка. И я при деле. Как там Пугачева поет, “у одиночества крутой характер”. Смолоду об этом надо думать. А то ветер один в голове.
- Я рад за тебя.
- Я пойду, не сердитесь, простите меня, пьяная бабка.
Аделя так же покачиваясь и изредка как бы пританцовывая, отправилась восвояси.
- Ну и Аделя! Наклюкалась на радости.
- Несчастный, в принципе, человек.
- Юль, вот объясни мне… Прости, конечно. С твоей точки зрения, почему женщины идут на это? За деньги и Бог знает с кем…? Ну, сама понимаешь.
- Ты о проституции?
- Да.
- Даже не знаю. Говорят – легкие деньги. Но я не считаю эти деньги легкими. Всё-таки это ад. Я так думаю.
- Глядя на них, этого не скажешь. Если только под старость, как у Адели.
- Знаешь, мне бабушка в детстве говорила, что в жизни человеческой есть черта. Чем больше человек делает плохих поступков, чем больше он себя распускает, тем ближе он подходит к этой черте. И в один прекрасный момент человек переступает эту черту. И все это время человек оправдывает себя. Винит обстоятельства, друзей, людей. И незаметно для себя становится преступником, то есть переступившим черту. А всё дело не в обстоятельствах, а в нем, в человеке.
- Философ твоя бабушка.
- Да уж. У неё любимый писатель – Достоевский. Бывало так страху нагонит, морально – просто жуть!
- Юля! (Юлю позвала мама).
- Иду. Пока, Ром. Мне пора.
- Спокойной ночи, Юля.
У калитки Юля оглянулась:
- А у тебя какой любимый писатель?
- Джек Лондон. А у тебя?
- А у меня, Пушкин.
За Юлькой закрылась калитка. К Ромке подходит мать.
- Хорошая девушка Юля?
- Хорошая.
- Вот и дружил бы с ней.
- Я и дружу.
- Вот и хорошо. Пойдем-ка спать.
- Пойдем.
Вот и лето пробежало. Потихоньку уезжают дачники. Юлькины родители возятся с вещами около машины. Юля прощается с ребятами. Ромка тоже здесь. Он уже без костылей. Держит корзину с яблоками в одной руке:
- Это тебе подарок от Антоныча, - в другой руке у Ромы сумка, - А это тебе от мамы. Здесь творог, сметана, молоко…
- Ну, что ты зачем, Ром?
- Не обижай маму, возьми, а то она расстроится.
- Вот спасибо, дай Бог здоровья, - поблагодарила Юлина мама, отвлекаясь от вещей, - Ты, Ромочка, будешь в Москве, заезжай к нам. Мы будем очень рады. Правда, Юля?
- Правда, мама. Нет, серьезно, Ром, приезжай, звони.
- Ой, а где Джулька? Джулька, Джулька, Джульетта!!!
- Да вон она под машиной в тенёчке.
Юлька вытащила Джульку. Все сели в машину. Юлька помахала рукой. Машина тронулась, поднимая пыль, и уехала.
- “В Москву, в Москву”, - пробормотал Ромка.
- Ты чего, Ром? – озадаченно спросила баба Фрося.
- Джульетта уехала.
Баба Фрося недоуменно уставилась на Ромку.
Опять зима. Едет старенький ЛИАЗ по дороге среди заснеженных полей. Среди пассажиров едет и Наташа. Грустно и как-то отстраненно глядя в окно. Автобус ведет пожилой водитель. Значит Ромка дома, не его смена, а может выходной. Вот и Гати. Автобус остановился, вышли люди и отправились по своим домам. Только у Наташи здесь дома не осталось. Не сберегла родительского дома. Постояв немного, она направилась к дому Евдокии Николаевны, Алёшиной маме. Вошла во двор. Замка на двери нет. Значит дома тетя Дуся. Постучав в дверь, Наташа вошла.
Если посмотреть в замершее окошко, то видно как разговаривают две женщины. О чём? Кто знает? Но видимо им есть, что сказать друг другу. А Ромка в это время собирался на работу, во вторую смену. Вошел отец с ведром воды.
- Кажись, Наташка приехала. К Дусе пошла. Дом профурыкала и остановиться негде. Непутевая. Не связывайся ты с ней, Ромик. Одна беда от неё.
- Что я маленький что ли?
Ромка, схватив сверток со стола, вышел из дома. За ним вышел и Петр.
- Бать, не паси меня. Я не бык Тишка.
- Да, будя тебе, Ромик. Я так.
- Ага, гуляешь?!
- Гуляю.
Не смотря на уговоры Петра, Ромка забежал к тете Дусе, поздоровался с Наташкой:
- Здравствуй, Наташ! Как ты? Как дела?
- Здравствуй, Ром. Нормально.
- Ты надолго?
- На недельку. Спасибо тете Дусе, приютила.
- Работаешь?
- Да.
- Где?
- В Москве. На рынке торгую.
- А живешь где?
- Комнату снимаю. Деньги коплю на дом. Надо его до ума доводить. Свой дом – это всё для человека! Только теперь поняла. Ты как себя чувствуешь? Как нога?
- Всё зажило, как на собаке. Работаю.
- Я рада.
- И я рад. Мне пора. Пока. Увидимся ещё.
- До свидания, Ромка.
Ромка пошел на остановку автобуса. На остановке никого. Ромка ждал автобус. Со стороны города подкатила машина. Из машины выглянул Вадим.
- Ну что, Ромео, жив? Очухался?
- Не твоя печаль. Вылезай! Или боишься?
- Печаль будет у твоей Джульетты, то бишь – Наташки.
- Наташка не моя Джульетта, но её не тронь. Вылезай, тебе говорят!
- Испугал.
- Я сперва за себя с тобою рассчитаюсь, а потом и за Наташку.
- Это как же? На дуэль, что ли вызовешь?
- Могу и на дуэль.
- Испугал. Как будем драться? На пистолетах что ли?
- Можно и на пистолетах. Ты сбежал из тюрьмы?
- Я что сумасшедший?
- Почему на свободе?
- Надо иметь и сто друзей, и сто рублей.
- Отмазался. Всё понятно.
На дороге показался автобус.
- Ну что же, жду вызова. Назначай место и время дуэли, Ромео.
- Пошел ты…
В это время подошел автобус. Ромка, садясь в него, крикнул:
- А Наташку оставь в покое. Я тебя предупредил. И вообще, ходи да оглядывайся.
Двери закрылись, автобус уехал. Вадик вслед автобусу выругался и сплюнул. Сел в машину и поехал в сторону Наташкиного дома, черного обгоревшего.
У соседей неторопливо текла зимняя жизнь. Фрося сидела у телевизора, смотрела “Простую историю”, умильно улыбаясь и сочувственно вздыхая на слова Мордюковой: “Хороший ты мужик, Андрей Егорович, но не орёл! Ой! … Лужа!”
Аделя пила чай. Дед Федот мирно дремал с открытым ртом. У них тоже работал телевизор, но там пел Серов: “Я люблю тебя до слез…” и про “лепестки белых роз”. Аделя качала головой и тоже вздыхала, приговаривая:
- Какой мужчина! Красавчик!
Дед Федот очнулся:
- Ты, Аделька, чего?
- Чаю хочешь?
- Не хочу. Про воров, что ли показывают?
- Про воров, про воров… Спи!
В окно Аделя увидела Вадькину машину, которая остановилась у Наташкиного дома. Вадик вышел, потоптался, огляделся и направился к дому Евдокии Николаевны. Затем на крыльце появилась Наташка, за ней Вадюха. Они о чем-то сердито разговаривали. Потом перешли на крик. Из дома выскочила Евдокия. Стала урезонивать Вадика. Тот замахнулся на Наташку. Евдокия – заступаться. Началась потасовка. Силы были явно не равны. Из своего дома выскочил Петр, на ходу хватая топор:
- Убью гада!
Федор бежал с длинной палкой. Даже Рубен Рубенович и тот спешил на помощь. Фрося накинув пуховой платок, потрусила туда же. Аделя, схватив пальто, ринулась на выручку. Ей в след надрывался Серов: “Я люблю тебя до слез…”. Все кинулись в потасовку. Рубен Рубенович оттаскивал Петра, баба Фрося мертвой хваткой вцепилась в топор. Непонятно, то ли они разнимали дерущихся, то ли колотили Вадика. Вадик, как ошпаренный, выскочил из этой кучи малы.
- Ну, зараза, ты у меня ещё попляшешь! И вы – защитнички! – Погрозив всем сразу своим кулачищем, выбежал со двора на улицу.
Наташка вслед Вадику:
- Я тебе не раба и не крепостная! Это ты дурочек из СНГ за рабынь держишь. Отобрал паспорта и … Король! Сволочь поганая!
Петр, вырвавшись от Рубена и Фроси, побежал за ним, размахивая топором. Вадим сел в машину и был таков. Петр вслед крикнул:
- Я тебе за сына голову отрублю! Сволочь!
Все, разгоряченные боем, шумно обсуждали событие.
Баба Фрося наставляла Наташу:
- Ты, девка, давай так – раз решила бросить старое и жить по-людски, то стой на своем. Не сдавайся. Мы, чай, тебе не чужие. Чем можем – поможем.
Аделя подала голос:
- Надо в милицию заявление написать, что Вадька тебе угрожал. Мало ли что.
- Надо нам всем написать, что он драку устроил и всем нам угрожал, - тяжело дыша, сказала Евдокия Николаевна.
На улице показалась Зоя Гавриловна. Увидела разгоряченных соседей. Вошла в калитку. Испуганно глядя на Петра с топором, спросила:
- Что здесь у вас?
- Повоевали малость, - ответил Рубен Рубенович
- С Вадюхой, что ли? То-то я смотрю, проехал злющий как пес.
- Так бы и прибил гада! Чего он к тебе привязался. Девок из ближнего зарубежья полно. Видит - человек не хочет. Прилип, как банный лист. – Федор в сердцах сплюнул.
- Простите меня, ради Бога! Я не хотела этого. Не надо мне было приезжать сюда. Но здесь мой дом, я здесь выросла. Мне только здесь хорошо, - Наташка заплакала.
Зоя горестно вздохнула:
- Положение, конечно, серьезное. Боюсь я. И Ромка что-то сделает, и Вадюха не успокоится, и Пётр… Ой, боюсь!
- Тётя Зой! Я, правда, не хочу ничего такого. Мне надо уезжать.
- Да нет, Наталья. Ты здесь уже и не при чём. У них свои счеты. Что делать? Что делать?
- Убить гада и всё! – грозно сказал Федор.
Петр подал голос:
- Пусть в Гати не суётся. Не сносить ему головы здесь!
- Успокойся, Петруша. Не гневи Бога. – Сказала Зоя.
- Вот именно, Петь, все под Богом ходим, - подала голос баба Фрося, - И на Вадюху управа найдется.
Евдокия Николаевна, уже более-менее успокоившись, серьезно сказала:
- Надо сходить к участковому, к председателю, надо съездить в город в прокуратуру. Надо предвосхитить события. А ты, Наташа, будь осторожна!
- Это нас всех касается. Все должны быть на чеку. Кто его знает, что этот Вадюха надумает, - серьезно заявила баба Фрося.
На этом и разошлись. Каждый по-своему, обдумывая случившееся.
В это время злющий Вадим несся на своей машине в город. В городе, проезжая мимо ресторана, у входа, увидел Рамиза. Резко затормозил. Вышел из машины. Направился к Рамизу. Они поздоровались, вошли в ресторан, сели за стол.
- Вадюха, ты откуда такой?
- Какой?
- Да как с побоища.
- Побоище и было.
- Кого ты?
- Если бы…
- Кто ж тебя?
- Смешно сказать, дедки, да бабки.
- Ё-моё, это как же?
- А фигня одна… Ты Ромку не видел?
- Нам, Вадюха, с ним лучше не встречаться. В особенности наедине, по одному. И вообще отсюда мотать надо. Не ровен час…
Не слушая Рамиза, Вадим нервно проговорил:
- Я в гостях был. Наташка там, у Евдокии живет. Падла! Не хочет возвращаться.
- На фига она тебе сдалась? Этого добра сейчас сколько хочешь и какие хочешь.
- Таких нет, как Наташка.
- Ты что, её любишь?
Вадюха налил рюмку водки и залпом выпил:
- А хрен её знает. Только муторно, когда она не при мне.
- Вадюх, я тебя не понимаю. При себе-то ты ее, чем заставлял заниматься? Она же проститутка.
- Поэтому и муторно. И душа горит, и руки чешутся. Так бы и удавил.
- Наташку?
- При чем здесь Наташка! – Вадик пил рюмку за рюмкой. – Чистоплюя этого, Ромку!
- Вадюха, ты за рулем! Не пей!
- А … Он на работу ехал. Значит на линии. Он по какому маршруту?
- Да по своему. В Гати гоняет.
- В Гати говоришь? – Вадик опять выпил.
- Ты, Вадюх, чего задумал?
- Дуэль, говоришь? Будет тебе дуэль. Рыцарь сраный! – не слушая Рамиза, зло процедил Вадим.
Рамиз уставился на Вадима:
- Вадюх, давай я тебя домой отвезу.
- Нет… У меня дела.
Вадим поднялся из-за стола и, покачиваясь, пошел к выходу. Рамиз подскочил и поспешил за Вадимом. В дверях схватил его за руку:
- Не дури! Я тебя отвезу.
Вадим отпихнул Рамиза, сел в машину, захлопнул дверь перед носом Рамиза. Тот тщетно попытался открыть дверь. Машина рванулась с места. Рамиз отскочил. В сердцах грязно выругался.
Машина Вадима промчалась по городу, по счастливой случайности никого не задев. Выскочила за город и помчалась по загородному шоссе. Машин было немного, но и те шарахались от внедорожника Вадима.
Ромка съезжая с небольшой горки вдалеке увидел Вадимову машину. По её сумасшедшему движению он все понял. Глянул в салон. Там сидели три мужичка. “Эх, не успею выпустить”,- подумал Ромка.
- Мужики держитесь крепче. Вадюха, гад на таран идёт.
Мужики заволновались, вцепились в поручни. Один из них высказал предположение:
- Пьян в стельку. Смотрите как гонит.
- Может на обочину встанем? – сказал другой.
- Да, кювет здесь, - нервно сказал третий.
- Ишь, ты. Испугал! Дуэль? Ну что же давай… давай… Мужики держитесь! Мы его сейчас сделаем! Ромка оглянулся и, видя, что машин нет между Вадимовой машиной и автобусом, прибавил скорость. Внедорожник и автобус летели друг другу навстречу. И вот–вот они должны столкнуться. Напряжение ужасное. И тут Ромка перед самым носом внедорожника вильнул влево, благо не было встречных машин. Вадик машинально оглянулся. Машина вильнула, её занесло и она, переворачиваясь, повалилась в кювет.
Проехав немного, Ромка сбавил скорость, а затем и совсем остановился. Посидел в прострации. Мужики тоже приходили в себя. Хрипло переговариваясь:
- Ну, блин, влипли!
- Мы то не влипли, нас пронесло. Вот тот влип.
- Как в кино. Боевик, да и только.
Ромка открыл двери и выпрыгнул из кабины:
- Надо посмотреть, что там.
Мужики встали и тоже побрели к выходу.
Закурив, мужики и Ромка пошли к машине. Подойдя, Ромка увидел окровавленного Вадима.
- Мужики посмотрите, что с ним? – Ромка встал у обочины дороги, а мужики полезли в кювет. Заглянув в машину, один мужик крикнул:
- Кажись, живой!
Они стали открывать дверь и вытаскивать Вадима. Ромка спустился к ним и стал помогать.
- Он что сумасшедший?
- Да, пьяный в доску.
- Новый русский, блин. Им всё можно.
В это время на шоссе остановилась машина, за ней другая. Из них вышли водители. Послышались возгласы:
- Мужики, вам помочь?
- Что у вас стряслось?
- Нам бы скорую, да милицию вызвать.
- Сделаем.
Один из остановившихся водителей стал звонить по мобильному телефону.
- Порядок. Скоро будут.
Мужики стали взволнованно рассказывать о случившимся вновь подъехавшим, покуривая и ругаясь. Ромка, стоя у обочины, задумчиво сказал:
- Вот тебе, Вадюха, и дуэль…
А мимо изредка проезжали машины. Некоторые останавливались. И тогда мужики в который раз рассказывали о случившемся. А у кого-то из машины из невыключенного приемника неслась песня. Михаил Муромов пел про “яблоки на снегу”.