Весёлая поездка

Веселая поездка
Ну, вот и всё. Сегодня вечером я уезжаю. Закончился мой недельный отпуск-командировка. Завтра с утра я должна быть на рабочем месте и при исполнении.
Но ещё только сегодня, раннее утро. Ещё куча времени. Ещё можно не думать о том, что будет потом, а лишь наслаждаться близостью друг друга. Как же мне этого не хватает там, дома. Я часто представляю себе, что бы было, если бы это человек жил в моём родном городе, где-нибудь рядом со мной…. Сумела ли бы тогда я сохранить мой дом – мою крепость?
Он любит меня. Его нежная и пламенная любовь чувствуется по всем мелочам, которые окружают меня здесь, в его доме. Как же приятно, что он любит именно так, и меня тянет сюда, как магнитом.
Комната утопает в цветах. Он не такой, как мой муженёк алкоголик. От того не дождёшься даже пучка укропа в июне. Цветы – это его дань нашей любви. Да, это наша любовь, и я свято храню её. Я привыкла к его обходительности, его вниманию, его нежности. Я уже не смогу принять другого к себе отношения. Здесь о муже лучше не вспоминать, а просто, любить и быть любимой. И как же я люблю его! Я тоже стараюсь оказать ему знаки внимания, привезти ему подарки, окружить своей заботой. Я готова ласкать его бесконечно, пока не окончится срок командировки.
В те несколько дней, которые я выкраиваю раз в два месяца, мы пытаемся максимально насладиться друг другом, чтобы с нетерпением ждать новых трепетных встреч.
Иногда по делам он приезжает в мой родной город. Тогда мне приходится искать гостиницу так, чтобы мы могли, как можно чаще, видеться.
Он предложил мне переехать в его дом навсегда. Но в связи с этим предложением возникает бесконечное множество вопросов, на которые никто из нас не может найти ответа, а сложности мы откладываем «на потом» при каждой новой встрече.
Мы перестали задумываться о будущем. Мы принимаем в настоящем всё, как есть и ценим каждый миг, прожитый вместе.
Сегодня вечером я уезжаю. Он остаётся один. Дома меня ждёт семья, работа и никакой радости в личной жизни, а он остаётся здесь, и будет жить в ожидании нашей следующей встречи, он будет терпеливо ждать…
Время безжалостно, оно не даёт оглянуться назад. Даже если и сделаешь попытку, то будешь жить лишь воспоминаниями о прошлом. Лишь воспоминаниями….
Весь день я прожила в сказке. Вечер подкрался так неожиданно и коварно украл это прекрасное волшебное очарование последних минут, проведенных вместе.…. Всё, надо торопиться на вокзал.
Городок, в котором он живёт, и городом-то трудно назвать. Это один из самых маленьких и уютных городов нашей страны с одноэтажными домами и с великолепно отлаженной сарафанной почтой. Тут не спрячешься, не затеряешься. Все новости передаются с космической скоростью. Все друг друга знают, все друг о друге всё ведают. Вокзала как такового тоже нет. Есть место остановки поездов, железнодорожная станция. Пассажирские поезда останавливаются на две минуты, чтобы подобрать желающих и продолжают свой вечный путь.
Мы вошли в вагон вместе. Он нёс мой чемодан, у меня в руках была лишь сумка с документами.
Проводница, разбитная деваха, лет тридцати, деловито поковырявшись в носу, покровительственно улыбнулась ему и разрешила проводить меня до места. В билетах, которые я, обычно, покупаю на этой станции, места не указываются. Я должна занять любое свободное место.
- Скажите, пожалуйста, есть ли свободные нижние полки,- спросила я у проводницы.
- А он там, у кунце вагона,- ответила она, мягко выговаривая букву „г”
- Пойдём быстрее, а то я не успею выйти и поеду с тобой,- сказал он, и мы по возможности быстро пошли в указанном направлении.
Мы нашли то, что было нужно в самом последнем купе, возле туалета. Он дёрнул ручку двери купе, пытаясь его открыть.
- Хто провужае, злазьтэ, щас поезд пуйдэ! – Нам вдогонку закричала проводница. Её дикий суржик, косящий под жуткую интеллигентность, чуть не свалил с ног, но времени для оценки ситуации не было.
- Всё, уходи, а то не успеешь сойти, - заволновалась я.
- Когда ты приедешь?- спросил он, требовательно притянув меня к себе и страстно целуя на прощанье.
- В конце следующего месяца, как только оформлю командировку. Беги скорее, не сможешь выйти!
- Не волнуйся, у нас ещё тридцать секунд. Я всё успею. Я буду ждать тебя! – крикнул он мне уже на бегу.
Он легко спрыгнул с подножки вагона, когда состав начал медленно двигаться. Он шёл за поездом и махал мне рукой. На глаза навернулись непрошенные слёзы. Как же не хочется расставаться с тобой, любимый, как же я не хочу уезжать! Как долго ждать следующей командировки!
Вытерев слёзы, я подхватила свой чемодан, дёрнула ручку двери купе, и она медленно поползла в сторону.
В купе сидел один мужчина лет пятидесяти. Он был в майке и спортивных штанах. Был он тучный, лысоватый, его большой живот мирно покоился на коленях. Из выреза майки всклочено торчала густая поросль седых волос, и это немного возбуждало.
На столике лежала кипа бумаг. Мужчина в руках держал калькулятор. Его полные губы шевелились. Видно было, как ему трудно. Но он упорно трудился, не отвлекаясь на посторонние раздражители.
Мужчина поднял голову на шум открываемой двери и, увидел меня, втаскивающую свой полупустой чемодан в купе.
- О, сокупница! Ну, тэпэр нэ так скучно будэ йыхать! Тэпэр мы удвох! Заходь, заходь, - сказал он тоже, как и проводница, на диком суржике, выхватывая у меня чемодан из рук.- Ты шо, тут сила? От добрэ, а то ци бамаги мэнэ задралы! Давай, допоможу! Живу людыну бачу! – Он поставил мой чемодан под полку, не спрашивая меня ни о чём, а я не успела сказать, что нужно достать из чемодана спортивный костюм, мыло зубную щётку и кое-что ещё.
«Родственник проводницы» с усталым ехидством подумала я и села на свободное место в углу возле столика. Мне не хотелось разговаривать, ведь каких-то пять минут назад я рассталась со своей любовью и сама не знала, как надолго. Мне хотелось улечься на манящую полку и обо всём забыть до утра, а завтра на работе моя печаль сама собой отойдёт на второй план, лишь где-то в затерянном уголке души будет жить маленькая надежда. Но, видно, такое моё поведение не входило в планы мужчины. Ему было очень скучно, он хотел завязать беседу, невзирая ни на какие мои хитрости.
- А чого вин з тобою не пойыхав? – спросил он так, чтобы завязать беседу. Я понимала, что мой ответ его мало интересует, поэтому промолчала.
- Ну не кажи, як не хочеш. Я ж бачу, що вин тэбэ любыть. Дуже любыть. От, як я свою Наталку, дружину свою. Ми з нэю вже дуже довго живэм, а скилькы пэрэжилы, ты б знала…. От, як ти думаеш, скилькы мэни рокив? Та не дывысь на мое пузо, на лицэ мэни дывиысь! – Сказал он, не дождавшись от меня ответа.
Я подняла голову, посмотрела в глаза этому неугомонному пассажиру, и, вдруг, улыбнулась, сама не понимая, почему. Столько в его взгляде было теплоты душевной! Той теплоты, от которой невозможно отвернуться, отгородиться. Всё равно не устоишь, пойдёшь на контакт.
- Ну, не знаю, боюсь ошибиться. Наверное, пятьдесят уже есть, - осторожно сказала я.
- Ага, е, и трохы бильше. А як ти думаеш, скилькы в нас з Наталкою дитей?
«Ну, раз так спрашивает, то, скорее всего, – отец-герой и детей у него не меньше трёх» подумала я, но, чтобы не ошибиться, сказала:
- Четверо?
- Ты майжэ вгадала!- почти ликовал он, - Пьятэро. Тры дочкы и два сына, о!
Теперь я смотрела на него во все глаза. Пять детей, их же надо прокормить, одеть, выучить! Действительно, Отец-Герой! Ведь их пятеро! Вот он и мотается по командировкам, зарабатывает капитал для семейного бюджета.
А я, что делаю я? Удираю из дома в командировку, чтобы хоть какое-то время не видеть своего благоверного алкаша, вечно врущего, вечно пьяного, никогда ни о чём не переживающего? Оставляю свою десятилетнюю дочь на мамино попечение, еду в командировку и, в то время, когда моя дочь живёт без меня, я нахожу свою единственную любовь и забываю обо всех тревогах на свете на срок командировки.
Но я каждый раз возвращаюсь. У меня не хватает душевных сил разрушить тот мир, в котором живёт моя дочь. Ведь материальную заинтересованность никто не отменял. И если я всё поломаю, что будет с моей девочкой? Я не в состоянии обеспечить ей нормальное будущее, зарплата моя не внушает доверия, а как ещё подработать, не знаю, не понимаю. Как оказалось, я, имеющая два высших образования, совершенно не подготовлена к новой жизни. Не сумею выжить без поддержки…
Мысли, мысли…. Они безжалостно колючи. Нигде от них не укрыться….
Я вернулась из страны своих грёз сюда в купе от какого-то громкого стука.
- Давай за знаёмство выпьем! – Откуда-то из другого, чужого и враждебного для меня, мира я услышала голос свого „сокупника”.
Я увидела, что на столике, прямо на документах, появился пятилитровый бутыль домашнего вина, и остолбенела.
- Я не пью, - робко возразила я.
-Та ты шо, цэ ж кампотык! – весело воскликнул он. – Давай, давай, не стисняйся! А в тэбэ запывачка е ?
Я вопросительно посмотрела на „сокупника”. Я совсем не понимала, чего он хочет.
- Ну, якась йижа в тэбэ е? – спросил мужчина с такой надеждой, что я пожалела, что отказалась взять в дорогу хоть маленький бутерброд!
- Нет, я в дороге не ем, и, специально, не беру с собой никакой еды. Есть только бутылка «Миргородской», маленькая бутылочка.
- Так ты шо, зовсим не йисы? А як же ти завтра? Ти ж мабудь з пойызда на роботу пидэш? Шо, фыгуру бэрэжэш? От дурна!
- Завтра чем-нибудь перекушу в буфете на работе.
- И всэ?! Ни, так нэ пидэ! Я у Львови выйду, тошнотыкив куплю, Шоб було чым зайыдать, а поки шо пый так, воно як кампотык, от побачыш! Нэ пьють тилькы фори люды. Ты ж нэ фора?
- Нет, вроде…
Он налил в, невесть, откуда, взявшийся, пластиковый стакан тёмной, тягучей жидкости. По купе разлился приятный тёрпкий аромат.
- Боже, как пахнет!- воскликнула я, не удержав эмоций. – Откуда же такое богатство?
- Та ты пый, не пытай! Це мэни друзи в дорогу налылы. Дужэ вкусно. От спробуй! Цэ воны сами роблять отакэ.
Он протяну мне пластиковый стаканчик с таким задором, что я автоматически приняла от него эстафету.
- Ты красыво казать можеш? – спросил весельчак. Я пожала плечами, а он продолжал, совсем не обращая внимания на мою скованность: - От ты йыдешь додому. Чы з дому?
- Домой, - эхом откликнулась я.
- От, я ж и кажу: додому. И я тоже йыду додому. Я уже всэ уладнав. Тэпэр можна и додому. Давай выпьем за тэ, шоб у нас у дома всэ було добрэ. Давай?
Я согласно кивнула, понимая, что дома никогда хорошо не будет. Я не в силах изменить навязанный мне мною же самой, опостылевший до безумия, уклад жизни.
Он залпом выпил вино из своего стаканчика. Я понюхала эту тягучую, ароматную жидкость и тоже пригубила.
-Та ты нэ нюхай, ты пый! – сказал он, весело наблюдая за моими действиями.
Я отпила ещё один глоток. Чудесный напиток разлился по рту волшебным эликсиром. Я сделала глоток, и грудь наполнилась теплом. Стало так приятно! Душа повеселела.
-Ну шо? Ну як, вжэ вэсэлишэ? – спрашивал он, весело заглядывая мне в глаза.
- Ты хоч скажи, як тебе зваты-вэлычаты? Мене зваты Мыкола, а ты хто?
- Меня зовут Аля, Алефтина Сергеевна, – почему-то, быть может, по привычке, поправилась я.
- На шо мэни твий батько? Аля и всэ! Я ж нэ кажу, шо я Володымыровыч, я Мыкола и всэ!
Вот так я познакомилась с чудесным, добрейшей души человеком, отцом пятерых детей. Он оказался кадровым военным, полковником. Дома он не был около двух месяцев, и сейчас возвращался после напряжённой длительной командировки из-за границы. Он выполнил задание и не совсем знал, какие сюрпризы ожидают дома. Очень переживал, и строил планы, как действовать в непредвиденных обстоятельствах.
Все дети у него были с семьями, кроме младшей дочери. Она окончила школу в его отсутствие. Он не успел вернуться домой и не был на выпускном вечере у своей малышки. Очень переживал и вёз огромное количество подарков семье. Он боготворил свою жену, не представлял своего существования без неё, но, как и все мужчины, любил хорошо выпить и приударить за слабым полом.
У него было два внука и одна внучка. Это было его богатство, достояние его республики.
Всё это рассказывал он мне, совершенно незнакомому для него человеку, с такой любовью и гордостью, это невозможно было слушать без слёз.
Прошло минут тридцать. Мы стали, как будто родственниками. Казалось, мы знаем друг друга тысячу лет. Трудно было представить, что мы когда-нибудь расстанемся и никогда больше не встретимся. Но жизнь не оставляет места для сантиментов.
Неожиданно дверь купе дёрнулась и приоткрылась. В проём вставилось лицо проводницы.
- Я в вас билэта забрала?- спросила она.
- Нет,- спокойно ответила я.
Дверь открылась пошире, и вся проводница протиснулась к нам в купе. Она по-деловому отодвинула бутыль в сторону, разложила свою сумку прямо на бумаги Николая, совершенно не заботясь об их сохранности.
- Давайтэ ваш билэт. Вам юого повэрнуты в кинци?
-. Да, у меня командировка, надо отчитаться, - сказала я.
- Зараз я до вас у купэ удну дивчыну посэлю. Скандалистку, – безапелляционно сообщила проводница и вышла. Наше мнение богиню вагона абсолютно не интересовало. Нам оставалось только безропотно ожидать пополнения.
- А постель?- закричала я ей вдогонку.
Лицо проводницы снова вставилось в проём двери.
- Зайдэтэ и вузьмэтэ, Груши з субою визьмить. Чы я щэ нусыть вам должна?! – вознегодовала проводница.
- От так. Бачиш, Аля? Я зара пиду и визьму. Ты сыды, допывай. Я прыйду и щэ наллю. В мэнэ рука добра, щаслыва, от побачыш.
Николай пошёл за проводницей, я осталась одна в купе, одна со своими мыслями, со своей судьбой. Дверь купе закрылась, и под мерный стук колёс и покачивание вагона я задремала.
Вечер, нежный и ласковый, как галантный кавалер, приглашая звёздную красавицу-ночь спуститься на землю, успокоил буйные ветра и стал зажигать огни в домах, на фонарных столбах.
Мне приснилась моя дочь. Будто она не знает решения задачи и просит меня ей помочь. Я чего-то злюсь, а потом вдруг понимаю, что решить эту задачу могу только я. Никто другой нам с дочкой не поможет. Я должна найти решение, ведь завтра учительница поставит плохую отметку. Мне будет очень стыдно, если я не решу эту проклятую и такую простую задачу. От злости я сильно бью учебником о стол….
Я проснулась оттого, что загрохотала, открываемая Николаем, дверь купе.
Он внёс постельное бельё, и протянул его мне. Я потянулась за кошельком.
- Нэ трэба грошэй, я всэ владнав, – сказал он тоном, нетерпящим возражения.
Но я не привыкла к подобным подаркам и всё-таки достала кошелёк.
- Я тоби кажу – нэ трэба грошэй! Я всэ владнав, - сказал он, как отдал приказ. Потом взял у меня из рук кошелёк и сунул его в мою же сумку. Вопрос был закрыт и не подлежал обсуждению.
- Зараз до нас дивку прывэдуть. Оту скандалистку. Шукалы, шукалы йий мисцэ, та до нас и послалы. Постэлю визмэ и прыйдэ. Давай свое мисце владновуй.
- А как же вы? Где ваша постель?- удивлённо спросила я, уразумев, наконец, что комплект только один.
- Мэни постэли не трэба, бо я раньше выхожу. Так, шо, давай, влаштовуйся и выпьем знову. Давай, давай. Разговорчики в строю!
Я достала из чемодана спортивный костюм, зубную щётку, мыло, полотенце, постелила свою постель и уже собиралась попросить Николая выйти, чтобы переодеться. Но тут дверь купе снова открылась. В проёме двери появилась рука с постельным бельём. В коридоре слышался звонкий голос обладательницы этой самой руки. В идеоматических и очень крепких выражениях кто-то объяснял своё отношение к нашей проводнице в частности, и к нашей железной дороге вообще.
Наругавшись вволю, женщина переступила порог нашего купе.
Она была, достаточно молода, но не первой трепетной молодости. Ей было лет тридцать, не больше. Одета она была в старый, видавший виды, спортивный костюм и истоптанные, но дорогие кроссовки. Вещи на ней были добротные, фирменные, но уж очень затасканные и не совсем чистые. Она пыхтела и сопела от возмущения и никак не могла успокоиться после сражения с нашей богиней вагона.
В этот момент в вагоне включили свет, который осветил красное, разгорячённое лицо вошедшей дамы. Барышня оказалась довольно привлекательной наружности, но её пышущее жаром от злости и негодования лицо ещё пылало неудержимой яростью.
- Здрасти! Свободно где?- спросила она зло и звонко. Ей трудно было сразу переключиться на мирный лад.
- У вэрху усё свободно,- спокойно ответил Николай.
- От гады, обещали нижнюю полку, от брехуны проклятые! - воскликнула барышня, ни к кому конкретно не обращаясь.
Мы с Николаем изумлённо смотрели на неё и не знали, что сказать, а она не переставала возмущаться.
- От б...и такие, я ж сказала, что вещей много, я одна еду, мне трудно, я же забашляла! И это ещё мурло в юбке, финтиклюшка долбанная, никак не хотела меня никуда определять. Будто я зайцем еду! От, курва толстозадая! Ну, посмотрим, доеду я домой и посмотрю, как она будет знакомиться с моими братиками.
Вся речь вошедшей была, как удобрениями, сдобрена такой ненормативной лексикой, что, видавший многое, Николай не смог совладать с собой.
– Стоять, смирно!!! - вдруг рявкнул Николай. Я, аж, подпрыгнула на своём месте, аж, рванулась с необъяснимой готовностью исполнять команду и пребольно ударилась головой об верхнюю полку, но на меня уже никто не обращал внимание.
Женщина изогнулась, как от удара хлыстом по спине и стала медленно поворачиваться в сторону Николая, будто в замедленных съемках.
- Ну шо, сидай со мною, отут сидай, - довольно дружелюбно, но твёрдо сказал Николай, указывая на свободное место и улыбнулся.
Женщина уставилась на него не то с испугом, не то с негодованием и не могла вымолвить ни слова.
- Ну сидай, сидай, чого стойиш? Я нэ кусаюсь.
- Там в коридоре вещи, - ошарашено сказала она.
-Дэ твойи вэщи? Давай допоможу, - предложил Николай.
-Там, - женщина нерешительно ткнула рукой в дверной проём.
Николай встал и вышел в коридор вагона.
- Ого-го! - послышался его изумлённый голос. - Цэ шо, усэ твое?
- Ну да, а вы думаете, чего я ругаюсь? Я ведь взяла билет назад заблаговременно! Ещё переплатила кому следует и в итоге что?!
- Нэ рэпэтуй. Давай усэ занэсэм у купэ, а потим будэм розставлять, - послышался спокойный голос Николая.
- Давайте, – уже мирно согласилась женщина.
Они стали таскать в купе багаж, а я сидела в углу на своём месте и растирала ушибленную макушку.
А поезд всё ехал и ехал, увозя нас всех вперёд из прошлого в будущее. Каким будет завтрашний день, никто из нас не знал. За окном сгустилась синяя тьма, и только одинокие фонари на миг освещали наше купе, наши лица.
- Ну шо, розсилыся? - Весело спросил нас Николай и подмигнул мне, когда с багажом было покончено, и все сидели на своих местах. – Тэпэр давай з тобою, чортова лялька, знайомыться, - обратился он к новенькой. – Мене звуть Мыколою, оцэ Аля, - указал он на меня, - А ты хто, звидкы,?
- Леся,- уже более спокойно сказала женщина. – Мне до конца ехать.
Выяснилось, что она села в поезд на той же станции, что и я, обошла несколько вагонов и, только в нашем нашлось бедняге место. А багажа у Леси было прилично много. Ей было тяжело, неудобно, плохо, грубость проводников окончательно вывела её из себя, вот она и сорвалась. Но её срыв ускорил поиск свободного места! Как только проводники поняли, что от неё не отмахнуться, засуетились и быстренько нашли бедной женщине искомое. Но остановить приступ её ярости и поток бурной брани было уже невозможно. Она кричала и ругалась, и проводникам ничего не оставалось, кроме как молча делать свою работу, потому, как её ненормативная лексика не поддавалась описанию.
Леся была частным предпринимателем и работала «челноком», то есть ездила в маленькие города или за границу, скупала товары и везла домой. Дома у неё был свой магазин. В работе ей помогали братья.
У Леси было двое маленьких детей. За ними присматривала её мать, потому что безжалостный бизнес не оставлял Лесе времени на домашние дела и детей.
Леся обеспечила своей семье нормальное существование. Семья ни в чём не нуждалась, жила в собственном доме, имелась машина. Отдыхали только за границей. Каким же трудом это всё было достигнуто?! Но Леся привыкла к такому бурному ритму жизни, и уже не могла остановиться.
Привезя товар, выставив его в магазине на продажу, она опять собиралась в дорогу, чтобы снова и снова идти по замкнутому кругу.
Развод с мужем заставил Лесю уволиться с копеечной спокойной работы и заняться таким тяжёлым, неженским делом. Но детей надо было кормить, а рассчитывать на алименты не приходилось, и она приняла решение идти работать на базар продавцом.
В любое время года, в любую погоду, не обращая внимания на болезни и простуды, Леся работала.
Потом, став частным предпринимателем, сама приобрела «точку» на базаре, и дело пошло.
Братья сначала отговаривали, обещали содержать её, и её детей, но потом, втянувшись в работу, сами освободились от своей занятости и стали помогать Лесе в её нелёгком деле.
Свою блистательную лексику Леся отточила на базаре, ненормативные слова быстрее долетали до нужных ушей. Там же научилась выпивать и давать отпор каждому, кто посягал на её свободу, собственность, на её дело.
Замуж больше не выходила, мужчинам не доверяла. Спала лишь с теми, кто был полезен для дела. Постоянных привязанностей у Леси не было.
- Ну, шо, Коля, ты наливаешь? - воскликнула Леся. – Давай мне стакан! А ты шо, Аля, отстаёшь? Мы ж познакомиться должны!
- Да я уже выпила, - промямлила я.
-Давай, я щэ наллю, - с готовностью сказал Николай.
Мне хотелось спать, и чтобы все оставили меня в покое, но Николай, как настоящий гипнотизёр, с помощью своего бутыля, заставил меня пополнить запасы спиртного в пластиковом стаканчике.
- В тэбэ запывачка е?- спросил Николай Лесю. Леся ничуть не смутилась, но еды и у неё не было. В суете, она забыла кулёк с провизией на станции, когда грузила багаж в вагон. Не до еды ей было, остановка всего две минуты, но она нисколько не переживала. Она знала, что голодной не останется, что-нибудь купит по дороге, или кто-нибудь накормит. У неё даже вопрос о еде не стоял. Леся знала, что если она проголодается, то еда найдётся сама собой. Об этом она не беспокоилась. К этому приучил её базар.
- А ты шо, голодный ездишь? Вон, какое пузо откормил! Тебе неделю жрать можно не давать. Куда твоя экономная жена смотрит?
- Ты мою жинку нэ чипай, вона свята. На тоби стакана, трымай крэпшэ, я налываю.
- Ничего себе, машина! - воскликнула Леся, указывая на огромный, пятилитровый бутыль. – Как же ты его попрёшь домой?
- Та шо ж я понэсу додому, як мы його тут выпьемо! Шо ж тут пыть на трёх? Цэ ж кампотык!
Тут даже видавшая виды Леся скорчила удивлённую рожу.
- Ну, ты силён, мужик! Ну, давай выпьем за знакомство и за огромную силу русского духа! Если пять литров твоего «кампотика» нас не свалят, то и мы ещё кое-что можем, правда, Аля?
А я в уме разделила пять литров на троих и окончательно приуныла. Что я буду завтра делать со своей головной болью, посещающей меня каждый раз после грандиозных пьянок?
- Аля, ты пьёшь? Давай не вешай нос! Мы с тобой бабы крепкие, всё одюжим!
Леся, Леся, она пила наравне с Николаем и нисколько не пьянела, а у меня уже основательно заплетался язык. Я уже заблудилась в пространстве и времени, мне уже на всё было наплевать. Мне впервые за много лет было легко и беззаботно. Со мной были такие приятные люди, они любили меня, они жалели меня. Я, как будто, снова вернулась в детство. Боже, мой, как здорово!
- Ты дывы! Аля зовсим видъйыхала! - воскликнул Николай.
- Да она просто нетренированная, не обращай внимания, Коля, давай, наливай, пусть перекимарит до Львова! - слышала я, как в волшебном сне, разговор двух эльфов, и мне было так хорошо, так спокойно, так уютно!
- Ни, вона, мабуть, голодна. В нэйы ниякойи йыжы нэмае. Зараз будэ Львив. Я выйду, шось куплю, якыхось тошнотыкив-рыгачыкив, шоб вона чогось пэрэкусыла, шоб нэ пьяною була.
- И я, как на зло, забыла пакет с едой на станции!
- Ничого, я всэ куплю. В нэйи дуже паганэ жыття, я ж бачу! Йыйы трэба пожалиты. Вона хороша жэнщына, я ж бачу!
-Та ты шо, Коля, ты шо, всех жалеешь? А чего же ты меня не пожалеешь?
- И тэбэ жалию, та ты така, шо за сэбэ постоишь, а вона нэ така, нэ вмие вона….
Их разговор, как журчащий ручеёк успокаивал нервы, а они всё говорили и говорили, и было так приятно, что о тебе, хоть кто-то в кои-то веки позаботился….
- Ну от и Львив. Пойызд стойыть двадцять мынут, то я пиду, шось куплю, - словно из пустой бочки, услышала я голос Николая. – Эй, Аля, шо ты хочэш пойысты? - спросил он у меня.
Но мне было так хорошо, так не хотелось просыпаться! Я бы так ехала и ехала, хоть на край Земли, хоть в небеса, неважно зачем, лишь бы все беды и тревоги не догнали в пути.
- Оставь её в покое, не видишь, устал человек. Купи что-нибудь вкусненькое, питательное, ну, ты сам знаешь, что. Иди, иди, а то останешься во Львове, в своих командирских спортивках и в драных тапочках. Ещё тот видок будет!
Николай ушёл. Леся занялась устройством своего места. Я опять провалилась в какую-то липучую мглу, из которой никак не могла выбраться уже пару часов….
- Аля, ты переоденься, пока Колюни нет, а то так в платье и доедешь, - услышала я сквозь липкую дрёму.
- Аля, ты слышишь? - меня уже тормошили Лесины руки, не давали мне укутаться своей дремотой. - Вставай, Львов проспишь!
В соседнем купе что-то громко стукнуло, послышались недовольные голоса. Кто-то громко ругался. Этот шум окончательно разбудил меня. Спать больше не хотелось, хмель больше не докучал, и состояние моё было прекрасным.
- Что, уже Львов? А где Николай? - спросила я.
- Опомнилась? Он пошёл что-нибудь купить поесть.
- А сколько поезд стоит?
- Двадцать минут. Ты не вопросы задавай, а переодевайся. Ты же всё достала и сидишь на этой куче. Давай, быстренько переодевайся.
Мы обе сменили одежду, прибрались, а Николая всё не было. Я начала волноваться. Всё-таки из-за меня человек пошёл в буфет за едой, хоть я его и не просила.
Я вышла в коридор и выглянула в окно в надежде увидеть знакомое лицо, но тщетно. Николая не было, а до отхода поезда оставалось семь минут.
Заходили новые пассажиры, искали свободные места, ругались, смеялись, тащили свой багаж, прощались.
Но вот по коридору в направлении нашего купе задвигалась какая-то процессия. Впереди шёл молодой человек с двумя внушительными чемоданами. Он заглядывал в каждое купе, ища свободное место. Все места были, очевидно, уже заняты, и лишь в нашем купе была свободна одна верхняя полка.
Молодой человек оценивающе осмотрел меня с ног до головы и спросил: - Вы из этого купе?
- Да.
- У вас что-нибудь свободное есть?
- Да, одна верхняя полка.
- Вот, чёрт, Фёдор Степанович, только верхняя полка, что делать? - сказал молодой человек, растерянно оборачиваясь к мужчине, идущему сзади.
- Саня, я же тебе сказал, что мне срочно надо ехать. Этажность уже не имеет значения. Надо было раньше чухаться.- Густым басом сердито сказал мужчина. - Очень жаль, что нет нижней полки, но что поделаешь, если обстоятельства против тебя! Поеду, уж как придётся. Ты, балбес, не взял билет на скорый, я тебе это ещё припомню. Ладно, давай, укладывай чемоданы и проваливай. Через неделю встретимся.
Молодой человек втащил чемоданы в купе, а мужчина остался в коридоре вместе со мной. Он уже собирался со мной заговорить, но….
- Фёдор Степанович! - Послышался из купе голос молодого человека, - Тут всё заставлено, некуда поставить ваши чемоданы!
- Ты не дури, Санёк, укладывай багаж и убирайся к чертям, чтоб я тебя неделю не видел и не слышал!
- Да я не дурю, Фёдор Степанович, тут действительно всё заставлено, некуда ваши чемоданы девать!
- Ну, что ж, если ты такой неуклюжий, то бери мои чемоданы и беги с ними за поездом.
- Фёдор Степанович, вы сами посмотрите, а потом говорите!
- А над дверью ты смотрел?
- Нет, - нерешительно сказал молодой человек. – Да, тут можно пристроить оба чемодана.
- Ну вот, а ты говоришь, нет места! Ты должен всё проверить, а потом имеешь право голоса, понял?
В дверном проёме купе появился глупо улыбающийся Саня.
- Всё, давай, улепётывай, завтра созвонимся. Давай, давай, шевелись, а то поедешь со мной и за меня будешь ответ держать.
- До свиданья, Фёдор Степанович!
- Ты ещё здесь? А ну, давай отсюда, быстро! Отчёт готовь! - скомандовал Сане новый наш «сокупник».
Саня убежал, мужчина зашёл в купе.
- Вы не уступите мне нижнюю полку? - Услышала я его голос.
- А я на верхней еду, не ко мне обращайтесь. - Это уже Леся.
- А кто на нижней, эта молодая леди в коридоре?
-Да.
Я перестала прислушиваться к разговорам в нашем купе. Поезд вот-вот тронется, а Николая нет и нет. Я очень переживала, что он не успеет, отстанет, поезд уедет без него…
Состав легонько качнулся и пошёл, дернулся, остановился и опять медленно двинулся вперёд, постепенно набирая скорость. И в этот момент я увидела Николая, выходящего из здания вокзала. Он увидел, что поезд пошёл, смешно подпрыгнул и помчался догонять наш вагон. Я не ожидала от такого тучного мужчины, как Николай, такой прыти. В несколько прыжков он догнал ускоряющийся поезд, вскочил на подножку вагона, и, вот, он уже идёт по коридору с пакетом в руке, отдуваясь, но весёлый, счастливый.
- Ну шо, пойыхалы? - весело сказал мне Николай. - Пишлы у купе, я запывачку прынис. Дужэ вкусно будэ. Пишлы.
С этими словами он вошёл в наше купе.
- О, у нас гости? - спросил Николай нового пассажира.
- Нет, это новый пассажир. – мрачно сказала Леся.
Николай прошёл к столику и положил на него пакет с едой прямо на бумаги, ничуть не беспокоясь об их сохранности. Из пакета выпало несколько пирожков. Они медленно покатились по бумагам, оставляя за собой жирные следы, на что Николай не обратил никакого внимания.
- Ну шо вы вси повставалы? Давайтэ сидайтэ, спробуйтэ, шо я прынис. Дужэ вкусно. Давайтэ, давайтэ. Сядэмо, выпьемо, пэрижэчкамы закусымо, поговорымо.
Я ужом прошмыгнула на своё место, Николай тоже занял свою изначальную позицию. Леся бесцеремонно подвинула нового пассажира и села рядом с Николаем. А новый пассажир стоял в нерешительности. Ему нужна была нижняя полка, но обе полки уже имели своих хозяев, и никто не собирался идти этому самовлюблённому типу на уступки.
Новый пассажир был довольно крупным мужчиной, но его полноту скрадывали высокий рост и великолепная осанка, даже можно сказать, военная выправка. Одет он был с иголочки. И часы…. Золотой «РОЛЕКС», это не наша «ЧАЙКА». Он, как кот переступал в своих дорогущих мягких модельных туфлях и не знал, куда ему сесть. Оставалось одно свободное место, на моей полке.
А Николай уже копошился у своего бутыля, наполнял пустые пластиковые стаканы домашним вином.
- Давай, сидай з намы до столу. На, выпый! - сказал Николай новому пассажиру.
- Извините, но я не пью в дороге. - подчёркнуто вежливо отрезал мужчина, садясь в угол возле двери купе на мою полку. Он не обратил внимания на то, что моя постель расстелена, просто сел, и всё.
- Як нэ пьеш? Такого нэ бувае. Ты шо, форый? - Удивлённо спросил Николай. Он просто не понимал, как можно не пить такое волшебное вино.
- Нет, всё нормально. - сказал мужчина, откинулся к стене и закрыл глаза, давая нам понять, что разговор окончен. Мы все его нисколько не интересовали. Он отгородился от нас стеной отчуждения до небес и не позволял никаких поползновений с нашей стороны с ним ближе познакомиться. Всем своим напыщенным видом он убеждал нас,что он не такой, как мы.
- Ну шо ты такой неродной, у тебя шо, завтра распродажа со скидками?! - воскликнула Леся, загнув витиеватый базарный оборот.
Мужчина открыл глаза, всем телом подался к Лесе и уставился на неё холодным немигающим взглядом.
- Ну что ты к мужику пристала! - Пьяно воскликнула я, почувствовав неладное. – Давайте лучше выпьем, кто следующий тост говорит?!
- Нет, пусть он расскажет, почему он такой отмороженный! Шо, дольше жить хочет?! С плебеями не общается?! – доставала дальше мужика Леся. – Он даже не представился, не сказал, как его зовут. У меня вы сразу всё выпытали, а этот хмырь молчит,какдырявый лапоть. Надо же, ему багаж в купе занесли, всё по местам расставили, а я, как дура, по вагонам с клумаками моталась, пока здесь не осела.
- Ну, если сама моталась, значит, дура и есть. - Сквозь зубы процедил наш новый попутчик, неожиданно обращаясь к Лесе.
- Леся, прекрати! Давай выпьем за встречу хороших людей! - Сказала я и подняла свой пластиковый стаканчик. – Пусть он не пьёт, он устал, потом к нам присоединится.
- Да какой же он хороший? Ты от него хоть слово хорошее слышала? Он умеет только приказывать и в г…но макать. Ты же слышала, как он со своим шестёриком разговаривал. Точно, готовится спихнуть партию залежалого товара. Я знаю, у меня глаз намётанный!
Ну не надо было Лесе его так подначивать, может, всё бы и обошлось, всё бы закончилось тихо. Но Леся по-особому относилась к мужчинам и не терпела к себе невнимания и пренебрежительного отношения. Любым путём, с помощью чудовищных подколов и подначек, она решила обратить на себя внимание этого холёного кота. Леся даже представить себе не могла, каким бывает этот кот в ярости.
- Девочка моя, сядь и усохни! - прошипел мужчина, - Не знаешь, что говоришь. Ты пьяна, и ведёшь себя как бомжиха.
Большего оскорбления для Леси, добившейся всего своим трудом, нельзя было и придумать.
- Ах, ты ж, гад толстозадый, ты шо, думаешь, нацепил дорогие шмотки, так и оскорблять можно? А по-хорошему мы не умеем, мы ж не того поля ягоды! Чё на самолёте не полетел, пинчар поролоновый?! Нижнюю полку ему подавай, а дерьма на лопате не хочешь? Полезешь на верх, как миленький, никто подсаживать не собирается, у-у, урод лысый!
Мужчина не нашёлся, что ответить на такие речи, или посчитал не нужным, ввязываться в дальнейшие дебаты, но Леся, её уже понесло, она не могла остановиться.
- Я одеваю таких козлов как ты уже много лет. Вот костюмчик у тебя от Жермино. Достойная фирма. Не многие могут позволить себе такую роскошь. А размерчик богатырский. Ты здоровенный битюг, на тебе пахать можно, тебя просто так не оденешь, а ты с иголочки одет, заказываешь на фирме, что ли?
- Есть такая фишка, как индпошив, слыхала, ты, кошка драная?!- спокойно сказал мужчина. Его железной выдержке можно было позавидовать.
- Это я драная?! Да шо ты знаешь о жизни народа, новуриш проклятый?! Ты знаешь, как тяжело жить, как трудно сводить концы с концами?! Ты знаешь, как трудно ввозить товар?! Каждая гайка норовит что-нибудь хапнуть на шару, а ты сторожем при товаре, спать не будешь, пока не довезёшь до места! Это вы нас грабите, жиреете, богатеете. Конечно, хорошо из грязи в князи, если баня своя есть! – Возмущённо уже кричала Леся, густо вставляя крутые словечки, чем очень позабавила нового попутчика.
- Леся, успокойся, я тебя очень прошу! - воскликнула я. – Ну, чего ты к мужику привязалась? Ведь он тебя не трогает, сидит себе в сторонке, дремлет. Очень положительный тип. Не приставай к нему с глупостями.
- Это шо, я к нему с глупостями? А он шо, умный, да? Вот пусть расскажет умник честному народу, чем он занимается, откуда едет. Шо ему, западло с нами поконтачить? Может он враг народа, а мы с ним в одном купе едем! Его властям сдать надо. Ещё обзывается, боров неколотый!
- Леся, ты выпый и видстань вид чоловика.- строго сказал Николай, до сих пор не проронивший ни слова. – Вин тэбэ нэ чипае, и ты його нэ чипай. Хай соби йидэ.
- Вы все Родину по кускам растащили! И кого в дерьмо макали, спорный вопрос, - вдруг устало, но отчётливо по слогам выговорил мужчина, закрыл глаза и откинулся к стенке купе, считая разговор оконченным.
Я не сразу поняла, что произошло в следующий момент. Вдруг Николай вскочил и, так же, как и я, со всего маху ударился головой о верхнюю полку, но не обратил на это даже малейшего внимания. Он отшвырнул Лесю, будто пушинку, в сторону. От его доброжелательности не осталось и следа.
Леся повалилась на полку кулём с мукой и, тоже, стукнулась головой, но о стенку купе.
Звон от этих ударов прокатился по воздуху и стал как бы сигналом к началу военных действий. Николай в миг проскочил в образовавшийся проход мимо Лесиного зада и купейного столика с бутылью вина на нём. Он уже рядом с незадачливым попутчиком, так неосторожно обронившим ненужную в данный момент фразу. Руки его судорожно сжимают лацканы дорогого пиджака опешившего мужика. Николай с силой потянул его на себя, и, вот уже оба стоят, сцепившись, в проходе купе и с яростью смотрят друг на друга.
- Ты шо сказав, муфлон лысый?! – Прорычал Николай. - Хто цє Родину продав, я? Ты знаешь, кого втуды макалы? Та я за Родину говна в Афгане найывся до несхочу. Ах ты ж гад! Так хто Родину продав?!
Ярость в глазах нового пассажира сменилась удивлением, его хватка ослабла.
- Ты был в Афгане? Когда? - шёпотом спросил мужчина.
- Да, был в апреле восьмидесятого. Там я проходил переподготовку.
От суржика Николая не осталось и следа. Сейчас он говорил на чистом деловом русском языке.
- Ты, что, думаешь, если мы вооружение продаём, так это мы Родину по кускам растаскиваем?
Мужчина смотрел на Николая и молчал. Ярость в его глазах сменилась чудовищным удивлением с примесью радости. Николай кричал, ругался, а тот стоял как вкопанный, смотрел на своего противника и ошеломлённо молчал.
- Да, я танк вчера продал венграм, так это же для пользы моего полка, а не мне в карман! Ты хоть представляешь себе, как трудно накормить солдат, когда ничего достать нельзя?! А на эти деньги мы купим инвентарь и трактор. Пахать начнём.
Мы с Лесей сидели тихо, как мышки, потирая ушибленные места, и не знали, как разрядить накалившуюся обстановку, а наши мужчины стояли, сцепившись в проходе купе, словно два упрямых барана, не желавших уступить друг другу дорогу. Один из них был в ярости, а другой чем-то очень удивлён.
- Подожди, друг, не кипятись! Скажи ещё раз, где и когда ты был в Афгане? – спросил новый пассажир.
- Да я же тебе говорю, в восьмидесятом, в апреле на переподготовке. Меня послали изучать действие нового вооружения в боевых условиях на два месяца. Но мне пришлось там пробыть две недели. Дерьма наглотался, на всю жизнь хватит. А потом – госпиталь, а потом – домой. Трагедия у нас на точке случилась. Страшная трагедия. Чудом жив остался. Нас с Таней Рыскиной тогда домой отправили и меня после того уже не посылали в горячие точки. Чуть руки не лишился. Вот так-то брат. А ты говоришь, Родину по кускам. Эх ты, тыловик чёртов!
- Так ведь и я был в Афгане в это же время. Не тыловик я, кадровый офицер. Тут ты, браток, ошибся. Ты мне кого-то напоминаешь, только не пойму, кого.
- Да я две недели только и был там, а потом – госпиталь под Москвой. Рука у меня болела сильно. У нас весь лагерь бандиты вырезали, в живых остались я и медсестра.
- Так это ты Николай Забродин?
- Да, а откуда ты знаешь?
- Так я же твои позывные поймал тогда, уже под утро, когда всё это произошло. Меня Фёдором зовут. Я – Фёдор Кронов. Ты хоть помнишь, кто тебе отвечал?!
- Нет. Уж очень тяжело было. Танька ум потеряла, с ней надо было возиться. А потом она со мной маялась, когда с рукой плохо стало
- Таня Рыскина потом стала моей женой. Она теперь Кронова.
- Да ты что, ведь так не бывает!-
- Бывает, Коля, бывает. А яблоки помнишь? Я, хоть, и слаб был, а на всю жизнь запомнил.
Их яростная хватка превратилась в дружеские объятия, и они оба, перебивая друг друга, стали рассказывать свою трагическую историю нам, совершенно неискушённым в войне, незнакомым женщинам.
В тот вечер я поняла, что такое война. Это кровь, боль, потеря друзей, родных, близких, тех, кто не хотел убивать, но кого чей-то приказ заставил принимать бой, убивать, преследовать противника и уничтожать его. Я узнала цену предательства и настоящей, крепкой мужской дружбы.

НИКОЛАЙ
Николай посмотрел в окно, в спокойную бархатную темноту летней ночи, мчащейся навстречу и начал свой неторопливый рассказ.
Он окончил одну из престижных школ столицы с золотой медалью, но не стал поступать ни в какой ВУЗ. Его призвали в армию. После окончания срока службы Николай остался в рядах Советской армии сверхсрочно. Ему нравилась такая жизнь. Служил старательно, добросовестно. Командование отметило заслуги Николая и командировало его в военную Академию. Учился он легко, ему было интересно. Окончил Академию, нашёл свою Наташу, женился и продолжал служить. У него появились дети – дочка и два сына.
Но однажды Николая отправили на переподготовку в Афганистан. Обещали неучастие в военных действиях. Только два месяца учёбы. Всего два месяца – и домой.
Он служил добросовестно уже неделю. На точке его уважали. Он был рассудительным, компанейским, понимал ребят.
Однажды кто-то из бойцов притащил на точку самогон и бидон малосольных огурцов. И пошла пьянка! Весь вечер веселились. До отбоя.
Но вот уже отбой. Часовые заняли посты. Заснули бойцы. Вокруг воцарилась тишина, только цикады пели свои вечные песни.
Ночь была тёмная, безлунная. Всё было спокойно и ничто не предвещало беды, страшной беды, непоправимой….
Где-то, через час после отбоя у Николая сильно заболел живот. Начались рези. Живот не унимался, рези замучили. Видно, эта пьянка плохо повлияла на его здоровье. Никак он не мог успокоить свой взбунтовавшийся организм. Сильно тошнило.
Пришлось отправиться в сортир.
Сортир был построен из неотёсанных досок над выгребной ямой на скорую руку. Через определённое время эту яму очищали. Находился сортир за палатками бойцов и командирским вагончиком. Место его расположения не освещалось, но тщательно охранялась вся территория точки, и опасаться вроде было нечего.
Николай очень долго не мог заставить свой организм работать нормально, унять тошноту, успокоить рези в животе. Но, вот, вроде, всё улеглось. Ему показалось, что на это потребовалась целая вечность. Николай вышел из сортира и облегчённо вздохнул. Можно было идти в палатку и отходить ко сну.
Он уже собирался, обогнув комвагончик, выйти на освещённую территорию, но тут на всём бегу на него налетела медсестра.
-Там, там….- бессвязно лепетала она и указывала рукой в сторону палаток бойцов, ошалело вращая глазами.
Николаю было хорошо, комфортно, нигде у него не болело, всё в организме пришло в норму, и он никак не мог понять, что несёт ему эта глупая девчонка.
- Там, там…. Бандиты….- прошептала она. В её глазах было столько дикого, необузданного ужаса, столько боли, что Николай, мимо воли, обнял её, притянул к себе.
- Ну, что ты, Танечка, успокойся, - так же шёпотом сказал он ей. - Какие бандиты? Мы же далеко от военных действий. Успокойся.
- Они у-убивают. Всех убивают. Всех спящими-и-и!
Таня вдруг села на корточки и тихонько заскулила, как смертельно раненная сука, которая уже поняла, что умирает.
- Я в окно выскочила, и они меня потеряли…. - речь её была бессвязна. Трудно было что-то понять. А Таня сидела на корточках и тихонько скулила.
Николай выглянул из-за угла комвагончика, и всё увидел сам. Всё понял. Он не мог помочь никому. Врагов было слишком много.
- Таня, вставай, - шёпотом приказал он медсестре, но она сидела на корточках, раскачивалась из стороны в сторону и скулила, скулила….
- Вставай, говорю! - Николай дёрнул её за полы халата и поставил перед собой. – Слушай мою команду! Мы с тобой – представители нашей Родины. Слышишь?! Я - твой командир! – он дёрнул её изо всех сил, встряхнул. Её голова заболталась из стороны в сторону, но в глазах промелькнул хоть какой-то смысл.
- Ты слышишь меня? Кругом, шагом марш в сортир! – отдал он ей приказ шёпотом, но очень резко.
Таня, словно зомби, повернула в сторону сортира и безвольно побрела, будто вслепую, не видя дороги.
Николай снова выглянул из-за угла комвагончика. По территории точки бегали какие-то люди, одетые в не нашу одежду. Они переговаривались на непонятном Николаю языке и убивали, убивали наших ребят…. Тех, с которыми Николай так сдружился, с которыми пьянствовал накануне вечером!
Но с врагами был наш замполит, Васька Зотов. Он был с ними за одно, он ими командовал, он свободно говорил на их языке!
«О, Боже правый! Ты всё видишь, всё знаешь! Ведь это он, Васька Зотов, принёс на точку самогон и огурцы! Значит, это кому-то было нужно! А Васька кому-то помог! Значит это он предатель! Это он!»- подумал Николай.
- Тварь продажная! – сквозь зубы процедил он и повернулся к Тане. А та брела к сортиру поникшая, сгорбившись, и, как будто, ничего не понимала.
Николай в два прыжка оказался рядом с девушкой. От неожиданности она дико взвизгнула.
- Тихо ты, дура! Это же я, Николай! – он зажал ей рот своей ладонью и подтолкнул к сортиру.
- Быстрее, быстрее в сортир! Танечка, быстрее!
Тане будто этого только и надо было. Она как быстроногая лань понеслась к сортиру, Николай не отставал от неё. Они влетели в сортир и Николай тихонько прикрыл за собой дверь, но не закрыл на крючок. Таня оглянулась. В темноте дико сверкнули белки её глаз.
- Что теперь дела-а-а-ть?
- Прыгай! – приказал ей Николай и подтолкнул к отверстию в помосте. Таня дико и вопросительно взглянула на него.
- Прыгай, говорю, чёртова кукла! Жить хочешь?! Прыгай!!!
Таня как-то съёжилась, будто уменьшилась в размере и нерешительно шагнула к отверстию в полу.
- Прыгай, тебе говорю! – прорычал Николай, - И тихо!
Он сильно толкнул её, и она безвольно, не отдавая отчёта в своих действиях, полезла в отверстие в полу, спрыгнула в эту зловонную, кишащую червями, жижу, которая доходила её до пояса. Она затравлено смотрела вверх, на него. А он тоже полез в это отверстие и спрыгнул к ней. Таня завыла, но Николай своей грязной рукой снова закрыл ей рот.
- Тише, Танечка, тише. Нас тут не найдут. Тише, родненькая. Ну, кому взбредёт в голову нас тут искать? Тише, миленькая, молчи, что бы не случилось, молчи! – шептал он ей на ухо. – Вот тут есть отверстие. Тут дышать можно. Дыши, детка, дыши. Тихо, тихо….
А наверху уже кто-то ходил, слышалась чужая речь вперемешку с русскими матами.
Но вот послышались знакомые слова, знакомый голос. Голос замполита Васьки Зотова. Он ругал кого-то такими словами, что даже видавший многое Николай присел от неожиданности.
- Ищите их, сволочи, б…и! Где они?! Куда могли деться?! Двое их! Ты, дебил, понимаешь, что это значит?! – кричал кому-то Васька Зотов. – Я же просил никого не трогать!....
- Да, - ответил кто-то другой на ломанном русском языке. – Панымаю, толко нэт ых, удралы!
- Искать! Я приказываю, искать! Никуда они не могли деться отсюда! Горы везде! Искать, сволочи! Упустили!
Кто-то неумело по-русски оправдывался, объяснял, что нет их нигде.
- Ты понимаешь, кого упустили?! Связиста и медсестру! Ты, дурья твоя башка, понимаешь, что это такое?! – кричал в бешенстве замполит. – Медпункт разгромить! Радиостанцию разбить! Чтобы ничего не осталось! Ибрагим, ну-ка, пошеруди в сортире!
Тонкий луч фонарика, как масло, разрезал зловонную темноту сортира.
- Нэт тут ничэво! – услыхали Таня с Николаем чей-то голос. – Что-то бэлое плавает, тряпка какая-то, а так ничэво.
- Искать!!! – во всё горло гаркнул замполит. – Возьми багор и проверь им!
Затопали шаги, всё затихло.
- Тише, Танечка, это нас ищут. Тише, родная. Дыши, дыши…. – прошептал ей на ухо Николай.
А у Тани открылась неукротимая рвота. Николай крепко прижал девушку к себе и начал укачивать её, шёпотом напевая все известные ему песни.
Они стояли, крепко вцепившись друг в друга, под порогом сортира, там, где темнота была особенно густой, там, где их не могли заметить, там, где можно было незаметно вдохнуть пол вдоха свежего воздуха….
Вот снова послышались чьи-то шаги, слышно было, как с размаху распахнулась дверь сортира. И снова, громко топающие шаги у них над головами, отдающиеся тупыми ударами в сердце. Николай снова своей железной рукой зажал Тане рот. Снова луч фонарика разрезал зловонную темноту выгребной ямы. Кто-то сверху очень внимательно осматривал всё, что внизу.
- Нэт тут ныкаво! Ну, сам сматры, нэт ныкаво!
- А это что там белое такое? Ну-ка багром подцепи!
В отверстие сунули багор и подцепили Танину косынку, которая спала с головы девушки, когда та спрыгнула в выгребную яму.
- Что делать, Коля? - сдавленно взвизгнула Таня.
- Стоять смирно и молчать,- шёпотом отдал Николай приказ на ухо Тане. – Стоять и молчать, девочка моя. Молчи, моя хорошая. Молчи, молчи и дыши….
А багор, тем временем, бередил зловонную чавкающую жижу, и луч фонарика неотрывно следовал за ним. Вот он наткнулся на бок Николая…. Николай извернулся, и багор прошёл мимо. Обладатель этого доблестного оружия там наверху не понял, что он зацепил.
Всё это действо длилось бесконечно долго. Багор всё шарил и шарил в жиже, но до спрятавшихся в ней людей не дотягивался никак.
- Ну, что там? – это голос замполита.
- Нычэво, кроме, вот это.
- Это её косынка, дурень! Где она сама?! Где, я тебя спрашиваю?! Искать! Время уходит! Не успеем! Искать!!!
И снова багор шарит по выгребной яме, но уже не так рьяно, как-то лениво, как будто для очистки совести.
- Нэт там ныкаво. Сматры сам!
- Время! Отходим! До рассвета надо уйти за перевал. Радиостанцию разбили?
Кто-то что-то ответил, но Николай ничего не понял, слишком далеко находился отвечавший.
- Ну, хоть это отрадно,- проворчал замполит. – Всё, бросай багор, пошли. Я же просил никого не убивать, кроме одного! Кто вас просил перерезать всех?!
В яму полетел багор, а следом за ним кто-то помочился.
Снова затопали шаги над головами. Дверь сортира с грохотом захлопнулась, задрожали ветхие стены нужного сооружения, послышались удаляющиеся шаги, затихающие голоса людей.
А Николай с Таней замерли, мёртвой хваткой вцепившись друг в друга. Они не знали, сколько так простояли. Всё пространство вокруг было пропитано гнетущей вонючей тишиной испражнений и рвотных масс. Это пугало, настораживало, мешало вылезти из укрытия.
Но вот первые робкие серые лучи солнца пробились сквозь многочисленные щели ветхой постройки. Начался рассвет.
Николай решил вылезти из ямы и разведать обстановку.
- Ты здесь остаёшься за старшего, поняла? Стой здесь смирно и молчи, что бы ни случилось, молчи, только дыши. Ты поняла меня, поняла? К стене прижмись и молчи!
Таня закивала головой, не в силах ответить.
- Таня, Танечка, ответь мне, ты поняла?!
- Да, - судорожно ответила Таня.
Николай решил вылезать из укрытия не через отверстие в помосте, а через отверстие, оставленное для очистки выгребной ямы. Он отчётливо понимал, что его легко будет обнаружить по зловонному следу. «Так хоть не через парадный выход. Хоть так», - думал он.
За сортиром, в двух шагах от него вздымалась вверх отвесная скала. Когда строили это нужное сооружение, оставили немного места, чтобы можно было очищать его от нечистот. Этого места вполне хватило, чтобы Николай мог беспрепятственно вылезти из выгребной ямы и укрыться между скалой и сортиром. Крадясь, он обошёл своё ночное укрытие и дошёл до комвагончика, и уже собирался выйти к палаткам бойцов, как на голову ему кто-то спрыгнул с крыши комвагончика. Но Николай распространял такое чудовищное зловоние вокруг, что человек, спрыгнувший на него, отскочил как ошпаренный, но тут же обернулся и метнул нож в Николая. Этого мгновения замешательства Николаю вполне хватило для оценки ситуации. Он успел увернуться от ножа, который просвистел совсем рядом, лезвием коснувшись волос, и воткнулся в обшивку комвагончика.
- Промазал! Какой дорогой подарок! Спасибо тебе, Господи! – пробормотал Николай, выдёргивая встрявший нож. Он повернулся к нападавшему, а тот уже стоял в боевой стойке с новым ножом в руке.
Николай отчётливо понимал, что перед ним враг безжалостный, беспощадный. Враг, который принимал только одно решение задачи – смерть, его, Николая, смерть. Но Николай распространял вокруг себя удушливую вонь выгребной ямы, и это мешало врагу сосредоточиться.
А Николай понимал, что сейчас решается его судьба, судьба его семьи, судьба Тани, судьба наших ребят, которые находятся в дне пути отсюда. Он должен, просто обязан выжить и предупредить своих об опасности, о предательстве, о смерти.
- Ах, ты, вражина, ну давай посмотрим, какой балет ты придумал! – Воскликнул Николай, а нападавший молча, молниеносным движением метнул второй нож в Николая. Николай снова сумел увернуться от смертельного удара. Но нож метнули довольно точно, перед ним был профессионал и он знал своё дело. Лезвие этого второго ножа задело плечо Николая, пропороло рукав гимнастёрки и опять воткнулось в стенку комвагончика.
- Спасибо, дорогой, вы так любезны, а то мой пистолет залип. Ты знаешь, чем он залип? Знаешь, скотина?! Ну, теперь поехали!
С этими словами Николай метнул трофейный нож в нападавшего на него человека. Нож просвистел по воздуху и воткнулся в шею противника. Послышался предсмертный хрип. Человек, нападавший на Николая, повалился на бок и упал совсем неестественно.
- Надо же, попал, с первого раза попал! Не зря в «городки» играл в детстве… – воскликнул удивлённо Николай. – Ну что ж, друг, извини, мы на войне!
Николай ещё не научился убивать. Этот был его первым. Он благодарил Бога за то, что остался жив и ещё не совсем понимал, что он сейчас победил свою смерть.
Этот бой длился считанные минуты. Человек, напавший на Николая, не проронил ни слова. Ни один его возглас, кроме предсмертного хрипа, не нарушил убийственной тишины этого раннего и такого страшного утра.
«Почему так тихо? Почему они не стреляли, не подожгли ничего? Странно!» - думал Николай, огибая комвагончик.
- Вот, гады, что наделали! – воскликнул он, увидев страшную картину в серых предрассветных лучах.
Везде на территории лагеря лежали наши ребята. Все мёртвые! Никто не спасся! У кого перерезано горло, у кого вспорот живот, у кого свёрнута голова. Ведь накануне все были пьяные, все уснули крепко, никто даже не представлял, что их ждало этой страшной ночью.
Он подходил к каждому из них в надежде, что кто-то застонет, откроет глаза, попросит пить или что-нибудь ещё, но всё было напрасно. Все были мертвы. Даже командир лежал в своей постели с перерезанным горлом и чему-то улыбался в своём вечном сне.
- Всех порешили, гады! Ни за что порешили! Надо связаться с полком и всё рассказать! И Зотов. Зотов – предатель! Интересно, за сколько он продался? Вот падло! Ладно, мы ещё посмотрим, кто кого! – ворчал, поражённый увиденным, Николай.
Он зашёл в вагончик с радиостанцией, где он вчера вечером работал до последнего послания. Все приборы были методично и аккуратно разбиты. Связаться со своими Николай сейчас не мог. Был такой момент, когда он совсем растерялся, так как не мог придумать, что дальше делать. Но вдруг он увидел на столе не выпитые им таблетки. Их дала ему Таня, ведь у него вчера болел живот. Он пошёл в медпункт, попросил у Тани таблетки, заглянул сюда, но его сильно затошнило, и он побежал в сортир, забыв про таблетки. Таня, Таня, а ведь она ещё там, в сортире. Он совсем забыл о ней. Бедняжка, она же ждёт его, ждёт живого и невредимого, а он совсем забыл о ней! Она же может погибнуть в этой зловонной яме!

- Таня, Танечка! – крикнул Николай в вонючую бездну выгребной ямы. – Это я, Николай! Ты слышишь меня?!
Ему ответило зловещее, зловонное молчание.
- Таня! Ты там? Танечка, ответь мне! Таня!
Вдруг он услышал мычание, доносившееся из выгребной ямы сортира.
«Там! Жива!» пронеслось у него в голове.
- Танечка! Иди сюда! Давай! Тут никого нет!
Мычание усилилось, стало громче, но никто и не пытался сделать хоть шаг к нему на встречу.
« Что делать? Надо же её оттуда как-то вытащить!» думал озадаченно Николай. И тогда он закричал….
- Боец Рыскина, вы где?! – во всё горло заорал он. Но ответом ему была зловещая тишина, даже мычание прекратилось.
- Отвечать, если командир вас спрашивает! – снова заорал он, не надеясь получить ответ. И вдруг….
- Здесь, товарищ командир…. - очень тихо и неуверенно ответила Таня.
- Подойдите к отверстию, выходу отсюда, и дайте мне руку!
Опять мычание, переходящее в вой….
- Вы слышите меня, боец Рыскина?! Вы обязаны выполнить мой приказ! Немедленно подойдите сюда! За невыполнение приказа пойдёте под трибунал!
Он понимал, как трудно молоденькой девчонке, которой и двадцати ещё нет, сделать эти два шага. Он больше ничего не слышал. Он ждал. Но вот в очистном отверстии показалось её испуганное, перепачканное нечистотами, личико.
- Давай, детка, иди сюда, дай мне свою руку. Да не бойся ты! Это же я, Николай! Давай, вылезай!
Навстречу Николаю потянулась её грязная, дрожащая рука. Он так обрадовался, что даже немного растерялся, но схватил её, словно драгоценную реликвию, и с силой, на которую был только способен, потянул Таню за эту перепачканную в нечистотах руку на себя.
Вот в очистительное отверстие пролезла её голова, вот, наконец, вылезла она сама. Вылезла и бросилась на грудь к Николаю с рыданиями, истерикой, причитаниями. Она утратила чувство реальности, не понимала, что с ней происходит. Она вцепилась в Николая, как утопающий хватается за соломинку. Оторвать её от себя он никак не мог.
« Что с ней делать?»- думал он. – « Рехнулась девка! Но надо же с ней что-то делать!»
Он резким рывком оторвал её от себя и нахлестал по лицу. Брызги нечистот полетели во все стороны. Но это хоть немного привело её в чувство.
- Стоять! Смирно! – рявкнул Николай. Она замерла, словно в детской игре «Замри». – Руки по швам! Слушать мою команду!
Девчонка смотрела на него каким-то отчуждённым, непонимающим взглядом, и команды выполняла как робот.
«Хоть команды выполняет, это уже хорошо»,- отметил про себя он и решил перейти на нормальный разговор без криков, без команд.
- Сейчас ты пойдёшь к роднику мыться. Ты поняла меня? – спросил он, встряхнув её за плечи.
- Мыться, - повторила за ним Таня.
- Может холодная вода приведёт тебя в чувство?
- В чувство….- снова повторила за ним Таня
- По дороге найдём мыло, полотенца и всё такое, поняла?
- Поняла? – повторила, как попугай, Таня
«Господи, что с ней делать? Совсем с катушек съехала!» - думал он. Он взял её за руку и повёл за собой. Таня, словно маленький ребёнок, доверчиво следовала за ним, не задавая никаких вопросов.
Они вышли из-за сортира и тут же наткнулись на труп убитого Николаем противника.
- О-ой! - дико взвизгнула Таня, увидев мёртвого человека с ножом в горле.
- Ты чего?! Этот нам уже не страшен, а вот нож его мы заберём с собой. Это оружие нам пригодится, – с этими словами Николай выдернул нож из убитого. – И этот тоже нам пригодится, - сказал он, вытягивая второй нож из стенки ком-вагончика. Он снова взял её за руку.
- Ну что, отпустило немножко? – спросил он свою спутницу.
- А что здесь было? – уже более осмысленно спросила она.
- Да так, ничего, обычная драка. Подрались, и я его убил нечаянно.
- Но это же враг!
- Я что-то не так сделал? Что тебя не устраивает?
- Он же мог вас убить!
- Мог, но не смог. Мне же надо было тебя из говна вытаскивать! Ведь если не я, то он, и что бы тогда было? Поняла?
- Да, но как же он?....
- Он сидел на крыше комвагончика и ждал нас с тобой. Оттуда весь лагерь как на ладони. Его оставили здесь нас убить, но у него не вышло так хорошо, как у меня, вот и всё. Ну ладно, пошли дальше.
Но Таня долго всматривалась в лицо убитого. Николай не мог сдвинуть её с места
- А он молодой! Смотрите, у него лицо молодое! – воскликнула она. – Жалко его….
- А наши ребята? Они что, хотели умирать? Вчера как весело было! У каждого были свои мечты. А теперь что? Надо нашим передать, а нечем, всё разбито. Придётся топать к своим, а это день пути, понимаешь? Только не визжи больше и ничему не удивляйся. Чем тише будем себя вести, тем живее будем. Пошли, я тебе по дороге одну притчу расскажу. Пошли.
Он обтёр свои руки об халат убитого, заставил сделать это и Таню, взял её за руку и повёл через лагерь мёртвых к роднику, потому, что душем пользоваться было невозможно. Всё было развалено, разломано, приведено в негодность.
По дороге они зашли в палатку, где до сегодняшнего дня жил Николай. Здесь они нашли всё, что было нужно для купания и переодевания, даже шампунь и туалетную воду.
- А где командир? – вдруг обеспокоено спросила Таня.
- В своём комвагончике с перерезанным горлом. Его спящим….
- Подождите! - воскликнула Таня, и стрелой помчалась к комвагончику.
Через минуту оттуда стали доноситься рыдания, всхлипы, причитания несчастной девчонки.
Николай пошёл за ней, встал в дверях комвагончика и ждал, пока она устанет, успокоится. Он охранял её покой, опасаясь нового внезапного нападения.
А Таня горько плакала над своим убитым другом, защитником, командиром. Гладила его своими, в нечистотах, руками, уговаривала ожить и не разлучаться с ней. Ведь она всей душой любила его, надеялась выйти за него замуж и прожить вместе с ним долгую счастливую жизнь.
Но Николай ничего об этом не знал, он узнал об этом гораздо позже. А сейчас он просто стоял и охранял её. Ждал, когда она устанет, и её можно будет увести, успокоить, когда она сможет адекватно отвечать на его вопросы и выполнять его команды…..
Таня неожиданно резко поднялась. В её голубых глазах блестела сталь.
- Пойдём к ребятам. У нас с тобой, Коля, очень много работы. Их надо всех вместе сложить, всех убитых, и накрыть простынями, чтобы мухи на них не садились. А тот, которого ты убил, пусть лежит там. Мы его там простынёй накроем.
- Нет, Таня, мы сейчас пойдём к роднику, вымоемся, а потом всё сделаем. Мухи на нас яички откладывают. Ты что, не видишь? Давай, давай, пошли!
Николай крепко взял её под локоть, вывел из комвагончика и подтолкнул к дорожке, которая вела к роднику.
Утро раннее, бесстрастное, безразличное к бедам людей, беспощадными солнечными лучами осветило гребни гор. Лагерь ещё находился в тени. Туда ещё не успело заглянуть яркое южное солнце.
- Пошли скорее, - звал Николай Таню и тащил её за собой. – Ты пойми, скоро солнце совсем осветит лагерь. И тогда – беда! Мы с мухами справиться не сможем.
- Да и так не весело, - пробурчала Таня, но послушно пошла за ним.
Он вёл Таню к роднику, который находился за палатками бойцов. Струя чистой воды вытекала прямо из скалы в маленькое озерцо, образуя маленький водопадик. Из озерца вытекал ручей и сбегал куда-то вниз.
Николай знал, что они в лагере одни и не надо особо опасаться нападения, но два трофейных ножа всё же, для спокойствия души, держал наготове.
Озерцо, куда впадал родник, по берегам заросло густым кустарником. И только со стороны вытекающего ручья можно было зайти в него. Здесь обычно бойцы набирали воду для кухни, даже помост смастерили, чтобы было удобней.
Сюда Николай и привёл свою спутницу.
- Снимай свою грязную одежду, клади в этот мешок, – он протянул Тане обыкновенную наволочку. Таня нерешительно переминалась с ноги на ногу.
- Ну что ты, дурочка?! Давай, раздевайся! На тебе нож, возьми! Если не можешь расстегнуть, разрежь всё и мойся. Вот мыло, даже шампунь нашёл у кого-то в тумбочке. Нож не потеряй, он может ещё, ох как, пригодиться.
- А вы? Что будете делать вы?
- Я буду тебя охранять. Вот тут я буду, за кустами. Иди, мойся, да побыстрей, и ничего не бойся! Я подсматривать не буду, честное слово! Только смотри, вода очень холодная.
Таня больше не задавала вопросов, и быстро принялась исполнять приказ Николая. А Николай сидел в кустах на камне, охраняя девчонку, и вдруг почувствовал, что в это, совсем раннее, но очень тёплое утро ему стало очень холодно. Холод мокрой лягушкой забрался под, начинающую высыхать, гимнастерку, пробрался до костей и замучил его дрожью во всём теле, которую никак не удавалось унять. Это мешало сосредоточиться, мешало вслушиваться в шорохи страшного, но такого яркого утра.
- Да что же это такое? Тепло ведь, а мне холодно! - бурчал Николай, пытаясь хоть как-то согреться.
Таня вымылась по-военному быстро. Чистая, свежая, одетая в новую, чуть великоватую ей, одежду, она нашла Николая в его укрытии.
- Ну что? Теперь вы? А я покараулю. Вот нож, что вы мне дали. Я его не потеряла!
- Спрячься здесь и сиди тихо. Нож не потеряй и не играйся им, - зачем-то напомнил он ей. – Тебя здесь никто заметить не сможет, если ты сама не обнаружишь себя. Всё, сиди тихо, а я пошёл мыться.
Он отошёл на несколько шагов от места, где он спрятал девчонку, оглянулся, чтобы убедиться в том, что её не видно и произнёс тихо, обращаясь к кустам, что скрыли её: - Тихо сиди, что бы ни случилось, молчи, не вылезай, не обнаруживай себя, поняла?
- Да, - словно под ветерком зашелестели кусты.
Николай не смог расстегнуть ни одной пуговицы. Руки его сильно дрожали, ему было жутко холодно, и уже ничего не хотелось. Но там, в кустах он оставил человека, за жизнь которого он, Николай, отвечал головой. Он должен был, он был обязан!
Всю одежду пришлось разрезать ножом. Снимая гимнастёрку, он почувствовал нестерпимую боль в раненном левом плече.
- Вот, вражина, достал всё-таки, - пробормотал Николай, складывая всю грязную одежду в принесенную им наволочку. Но у него ничего не получалось, всё вываливалось, руки дрожали, в глазах всё плыло, но он понимал, что надо обмыть с тела и из раны на левой руке всю грязь этой страшной ночи. Он понимал, что он нужен, как воздух, той несчастной девчонке, которая сейчас сидит в кустах, худо-бедно охраняя его. Он понимал, что без него она пропадёт.
Он вошёл в воду. Острые иголочки ледяной воды проткнули насквозь его уставшее тело. В голове начало основательно мутиться, но он своей могучей силой воли заставил себя нырнуть с головой, потом ещё и ещё раз.
Вроде головная боль немного поутихла. Николай начал тщательно и методично смывать всю грязь со своего тела, вымыл голову, промыл рану и вышел на берег одеваться. Он одел нижнюю часть своего тела, подхватил чистую гимнастёрку, мешки с грязной одеждой и пошёл к Тане.
А Таня, измученная этой страшной ночью, сладко спала в своём укрытии, как в детстве, сложив обе ладошки под правую щеку.
Николай стоял зачарованный увиденной картиной. Рыжая чёлка освободила высокий ровный лоб девушки. Нежная, молодая кожа лица была тщательно вымыта и сияла чистотой. Глаза прикрывали веки с длиннющими, загнутыми вверх ресницами. Маленький аккуратный вишнёвый ротик был приоткрыт во сне. Ей, наверное, что-то снилось, потому что глаза бегали под закрытыми веками….
Дальше Николай не успел ничего рассмотреть. Справа в кустах возле лица девушки послышался лёгкий, едва уловимый шорох. Николай перевёл туда свой взгляд и похолодел….
«Змея! Вот, чёрт! Прямо, у её лица! Здоровенная какая!» - Мелькнуло у него в голове. Он механически выхватил из-за пояса трофейный нож и метнул его в змею, несмотря на то, что слишком близко от змеи находилось лицо девушки, такое прекрасное в этот утренний час. Нож прокрутился несколько раз в воздухе и воткнулся в змею, пригвоздив её к земле.
Одним быстрым движением, одним рывком он поднял Таню. Она, ещё сонная, не держалась на ногах. Ей хотелось упасть и уснуть снова. Она сползла по ноге Николая на землю и продолжала спать.
Николай оставил её в покоё, нашёл длинную и толстую палку. С помощью этой палки он схватил змею у головы, затем вытащил нож из земли и из тела змеи, и уже собирался отрезать змее голову, но тут вдруг почувствовал лёгкое прикосновение к плечу.
- Не надо, Коля, не убивай её! Хватит смертей на сегодня!
- Но она же чуть тебя не ужалила!
- Но, не ужалила же, а «чуть» не считается! Это же бессловесная тварь, она ни в чём не виновата, ей неведомы наши склоки. У неё свои дела, а я, видно, помешала ей. И потом, я же спала и не видела её. Я же её не дразнила! Она бы меня не тронула, только неизвестно, когда бы она от меня уползла. Но всё равно, не убивай, отпусти, она выздоровеет, отпусти!
Николай и сам понимал глупость своих намерений. Он снял с руки извивающиеся кольца змеи и бросил её далеко в кусты.
- Спасибо, Коля, ты настоящий друг!
Таня приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, но, нечаянно, в своём порыве, задела его рану на левом плече. Николай громко взвыл, хватаясь правой рукой за рану.
- Коля, ты ранен?
- Да, я был немного неосторожен.
- А ну покажи!.... Покажи, покажи, что там у тебя такое?
Николай убрал правую руку с раненного плеча, и Таня взялась за голову.
- Рана грязная, вся в гною! Коля, пошли на перевязку!
- Там же всё разбито, разгромлено, ничего там нет, - удивился Николай.
- Да нет же, из этого хаоса я найду всё необходимое, чтобы тебе облегчить боль. Пошли! Смотри, а вот и мой трофейный нож. Я его в сапог спрятала. – С этими словами она достала из голенища сапога второй трофейный нож.
- Ну, ты девка не промах! Молодец, боец Рыскина! Примите благодарность от командования!
- Коля, хватит шутить и паясничать, пошли на перевязку. Это же очень серьёзно!
Они двинулись к палаткам бойцов, за палатками находились оба вагончика – медицинский и комвагончик, и чуть подальше стоял разгромленный и покосившийся вагончик с радиостанцией.
- О, Господи! Вот нелюди, что наделали, как слоны в посудной лавке. – Таня в ужасе осматривала своё хозяйство.
- Я же тебе говорил, что всё разбито. Таня, ты тут разбирайся, а я пойду, выброшу грязные мешки. На улицу не высовывайся, не кричи, сиди тихо. Поняла?
- Да, иди, я здесь.
Николай взял мешки с грязной одеждой и направился к мусорным бакам, которые находились рядом с сортиром. Он спешил, он был осторожен, потому что знал: их жизни в реальной опасности, но не знал, откуда будет нанесен удар.
Николай осторожно подошёл к мусорным бакам, выбросил в них мешки с грязной одеждой и по-хозяйски плотно закрыл баки крышками.
Голова болела, тело ломило, раненная рука не давала покоя. Николай возвращался к Тане в мед-вагончик. Мухи не отставали, гудели, носились над ним как самолёты, заглушая его собственные шаги. Они нещадно кусались, вились над раной и причиняли ему всё новые и новые страдания.
Вдруг что-то непонятное заставило его вслушаться в звенящую тишину этого зловещего, но такого ясного утра. Он остановился, пытаясь определить характер и направление этого пугающего звука. И вот он отчётливо различил какой-то неясный гул, доносившийся откуда-то издалека, будто где-то далеко, высоко в воздухе работал, не переставая, мотор. Николай всматривался в синюю высь голубого утреннего неба.
«Хоть бы облачко, хоть бы тучка….» Мурлыкал он слова знаменитой песни Высоцкого.
«Что бы это значило?» Думал он.
Но звук то приближался, то удалялся, рокотало то справа, то слева, то где-то впереди, то у него за спиной. Ну, никак не мог он сконцентрироваться, сосредоточиться и определить, откуда исходит этот звук.
Вдруг он увидел очень далеко, высоко в небе над горами чёрную точку не похожую на птицу. Она была ещё очень маленькой, очень далеко, но стремительно приближалась к лагерю, увеличиваясь в размерах.
-Что бы это значило? - проговорил он свои мысли вслух. –НЛО какое-то. Таня! Таня, ты слышишь?!
Таня стояла на пороге мед-вагончика и тоже наблюдала за небом.
- К нам гости! - крикнула она ему в ответ. – Кто бы это мог быть?!
- Таня, быстро в укрытие! Маскируйся!
Ей не надо было повторять приказ. Она мгновенно исчезла из проёма двери.
- Не высовывайся! Сиди тихо! - крикнул он, сам же быстро исчез под ком-вагончиком.
А звук нарастал и неуклонно приближался. Теперь Николай понимал, что это вертолёт, который точно держал курс на «Лагерь Убитых».
- Проверить решили. У-у гады! – пробурчал он.
Маленький, будто игрушечный, вертолётик вынырнул неожиданно из-за горы и быстро приближался к лагерю. Его стеклянный купол задорно сверкал в ранних утренних лучах восходящего солнца. Вот он завис над лагерем и начал медленно, как-то осторожно спускаться.
Николай соорудил пункт наблюдения у колеса ком-вагончика. Он надел гимнастёрку и спрятался в тень. Его не могли обнаружить с воздуха, но он их видел хорошо. Их было трое вместе с пилотом.
- Эх, пальнуть бы в вас, да нечем! Единственный пистолет, да и тот не почищен! Мы безоружные, надо сидеть тихо. Хоть бы Танька не подвела! - разговаривал он сам с собой.
А рокот нарастал. Казалось, что вертолёт кружит, как большая навозная муха, над головой, взбивает своим гулом воспалённые мозги. Этот стрекочущий рокот залезал непрошенным гостем в каждую складочку уставшего, больного тела и разрушал его.
Вот вертолёт спустился совсем низко. Будто ураган пронёсся над лагерем. Полотнища палаток захлопали под сильным ураганным ветром от работающих лопастей винта вертолёта, столбы пыли взметнулись в воздух.
Люди в вертолёте что-то высматривали, фотографировали, снимали на видеокамеру и, казалось, не будет конца этому сумасшедшему рёву, который тысячами раскалённых прутов вонзался в голову, глушил, мешал думать.
- Что же вы ищете? Фотографируете и делаете кино о своих ночных художествах? Что же вам нужно? Ну, делайте посадку, и будем вести конструктивный обмен мнениями и оружием, если не возражаете. Давайте, давайте, садитесь! Добро пожаловать!
Но вертолёт и не думал делать посадку. Он кружил над лагерем, словно ворон, вынюхивающий добычу.
- Что, нас ищете?! Ну, давайте, давайте, ищите! Поиграем с вами в казаков-разбойников, а может и вертолётик ваш позаимствуем, если повезёт чуть-чуть. Только присядьте, будьте так любезны и начнём прения!
Но вертолёт кружил над лагерем на высоте нескольких метров, зависая над тем или иным местом территории, и упорно не собирался делать посадку. На его борту люди, одетые в чёрное, вооружённые автоматами и фото и кино аппаратурой, увлечённо работали.
- Ну, вражьи морды, давайте, садитесь! Может, в ножички поиграем? Мне в последнее время очень приглянулась эта игра. Может, мне в третий раз повезёт?!
Но вертолёт неожиданно взмыл в высь. Очевидно, люди на его борту завершили весь объём своих исследований. Шум постепенно затихал. Вертолёт скрылся за горой.
Надо было вылезать из своего укрытия, надо было искать Таню.
«Интересно, где она спряталась? Ну, молодец девка, как будто её вообще нет», - думал Николай, вылезая из-под колеса ком-вагончика.
- Чёрт побери, рука! У-у-у! Ну, чего же она так болит?!
Николаю становилось немного легче, когда он говорил сам с собой. Ему казалось, что его посадили в чан с кипятком, облепили всё тело горчичниками и не собираются отпускать из рукотворного ада. Голова раскалывалась, всё тело ломило, не было сил двигаться.
Собрав волю в кулак, Николай отправился в мед-вагончик. Остановившись на пороге и не решаясь войти внутрь, стал оглядываться, искать Таню, но, к своему удивлению, не смог нигде её обнаружить.
За кушеткой лежала большая груда тряпья, порванного, грязного, годного, разве что, на утилизацию. Он даже не обратил на эту кучу внимания.
- Таня, Танечка, ты где? Ты здесь? – спросил Николай.
К его удивлению, вдруг куча тряпья зашевелилась и оттуда показалась Танина голова.
- Ну, что, гости улетели? – спросила Таня.
- Да, улетели. Вот, гады, что-то искали, фотографировали, кино снимали..
- Ну, улетели, и, слава Богу. Теперь тебе надо перевязку срочно сделать, рану обработать, – сказала она, вылезая из кучи тряпья. – Давай, покажи свою руку. Я ведь весь Н/З нашла. Они туда не добрались, не нашли. Коля, ты весь горишь! Давай быстрее посмотрим твою рану!
Николай снял гимнастёрку. Таня в ужасе схватилась за голову. Рука у Николая сильно отекла, рана разбухла, загноилась, от неё нехорошо пахло, и боль…. Николаю было нестерпимо больно двигать левой рукой.
- Коля, это уже опасно! Сейчас я промою рану, сделаю тебе несколько уколов.
- Куда? Я уколов боюсь!
- В ягодицу. Это обязательно. Не бойся, я сделаю не больно. У меня рука лёгкая. Всё необходимое сохранилось. Не бойся!
- «Мне отрежут только пальчик, так мне доктор говорил!» И удрать нет сил. А это больно?!
- Не говори глупостей! Я же только что тебе объяснила! Рана очень грязная. Давай, будем промывать. Ого! Мухи уже яичек успели наложить, а ты упираешься, как маленький!
Николаю очень хотелось удрать от такой добросовестной медсестры. Он чувствовал себя учеником первого класса средней школы, которого привели на прививку. Но сил не было и ему пришлось сдаться.
Таня начала обрабатывать рану. Николай отвернулся. Он не хотел смотреть, что она делает, только постанывал, кряхтел и охал, но ему всё же было не больно.
- Ты знаешь, Танюха, я крови боюсь.
- Да, я заметила, особенно, когда ты этого бандита и змею….
- Так это ж другое дело! Это ж не моя кровь. И, потом, мы на войне! Тут кто кого. Кто быстрее, тот и победил. А тебе было бы лучше, если бы он в меня ножичком попал?
- Да нет, что ты. Коля! Это я тебя дразню, чтобы тебе не так страшно было.
А ему было не больно, даже немного приятно, но всё тело ломило, голова раскалывалась и, всё равно, было страшно смотреть на рану.
- Я ведь своей крови боюсь!
- Коля, всё, я перевязываю. Подержи бинт вот тут. Ой, нет! У тебя такие грязные руки! Я сама сделаю.
- Под ком-вагончиком грязновато было, ты уж извини, Там давно не убирались, – пробурчал Николай.
Таня перебинтовала ему рану на плече, не обращая внимания на недовольное бурчание раненого.
Но самым удивительным было то, что эта невыносимая боль немного отступила. Стало даже как-то легко и спокойно.
- Так, давай, подставляй! – вдруг скомандовала Таня.
- Что? – изумился Николай.
- Ну, свою ягодицу! – смущённо, но твёрдо сказала девушка.
- А может не надо? Я знаю, сейчас будет очень больно!
- «Надо, Федя, надо!» И ещё под лопатку – от столбняка, - сказала Таня словами из знаменитого фильма.
- Я не Федя, я – Коля! И, всё равно, я боюсь! Ты меня заколешь!
- Хорошо, Коля, трус несчастный! Давай, поворачивайся! А хочешь, ложись на кушетку.
- Как?
- К верху задом! Давай, ложись, я быстренько всё сделаю. Я тебе обещаю, что не будет больно!
- Да, обещаешь! Все вы только обещаете! Я знаю, обманешь! – бубнил он себе под нос. Бедняга нерешительно топтался на месте, он стеснялся, и ему, действительно, было страшно. Николай по-настоящему сильно боялся уколов.
- Девчонке свой зад показывать! – привёл он последний исчерпывающий аргумент.
- Ну, вот и здрасте! – возмутилась Таня. – Я сейчас не девчонка, я – медсестра! А вы, товарищ командир, здесь обязаны мне подчиняться! Не подчинитесь, я рапорт в командование отправлю! Пойдёте под трибунал!
- Ах, ты ж! Ах, ты ж! Я ж тебя, как маленькую спасал, я ж тебя оберегал, а ты меня в зад колоть и под трибунал?! – возмущённо воскликнул Николай.
Таня стояла со шприцом в руке. Она была непреклонна.
- Товарищ командир, немедленно ложитесь на кушетку! Вам надо антибиотики ввести и противостолбнячную сыворотку, и ещё обезболить надо. Да, вы же обещали мне что-то рассказать, да так и умолчали, зажали предназначенную мне информацию! Давайте, ложитесь на кушетку и рассказывайте!
Пришлось подчиниться. Упрямая девчонка со своим шприцем нависла над ним, над его ягодицами. И, не выдержав, он запричитал:
- Я уколов боюсь, с детства боюсь! Панически боюсь! Танечка, ну не надо, пожалуйста, не надо!!!
- Я это уже слышала, а вот то, что обещал рассказать – нет. Давай, рассказывай, герой!
- А-Ай!
- Да подожди ты, не дёргайся! Ещё два укола!
- А-Ай! А-Ай!
- Да, всё уже! Коля, всё! Одевай штаны и немного полежи. Может жар хоть немного спадёт.
Николай подтянул брюки, застегнул ремень и повернулся на бок лицом к Тане.
- Нам надо уходить! Ведь они вернутся. А нам день идти к своим. Эх, если бы рация была!
- Коля, сейчас ты встанешь и посмотришь. Мы с Аркадием здесь хранили документы и радиодетали. Но сейчас полежи немного.
- Да некогда лежать! Давай, показывай, что там у тебя? Они же вернутся! У нас нет времени.
Таня стала разгребать тряпьё и откуда-то из-под кушетки вытащила на свет божий металлический ящик.
- Что это? – осторожно спросил Николай.
- Понимаешь, Аркадий уже давно перестал доверять Ваське. Арчи подозревал, что Васька нечист на руку, но поймать этого гада никак не мог. Тому всё сходило с рук. И Арчи, это я так Аркадия называла, решил всё секретное хранить у меня. Я знаю, ты скажешь, что мы с ним нарушали устав. Ведь все знали, что он ко мне не лечиться ходил, но никто не знал, что он тут хранит всё самое секретное.
Николай стал молча перебирать документы. Их было не очень много, но информация в них содержалась достаточно объёмная и очень ценная.
- Так вот за чем они охотятся! – воскликнул Николай. – Тут же точная карта местности! На ней нанесены все наши точки, все расположения наших войск на этой территории! Эта карта дорогого стоит! Какие вы умницы! Её надо спрятать, она не должна попасть в руки к бандитам.
- Коля, посмотри, там внизу ящика. Там полно радиодеталей. Может, ты сможешь это куда-нибудь пристроить, что-то из этого сделать?
Николай вытащил все, оставшиеся, бумаги из ящика, заглянул внутрь его и радостно захлопал в ладоши. Тане было странно смотреть на взрослого мужчину, хлопающего в ладоши и не обращающего на неё никакого внимания, ничего ей не говорящего.
- Ну, и что на этот раз? – возмущённо спросила она.
- Танечка, девочка моя, мы, кажется спасены! Если я найду у себя аккумулятор, хоть чуть-чуть целый….
- Можешь не искать. Целый есть. Он там, в тряпье под кушеткой.
- Танечка, ты – ангел! Давай его сюда!
- Да он же тяжеленный как чёрт! Мне его не поднять. Как же быть?
- А, ладно, пусть там стоит. Я сейчас его проверю.
Николай разбросал тряпьё, нашёл аккумулятор и проверил его. Эта процедура заняла несколько минут.
Он завершил свою работу и повернулся к Тане. Он был так счастлив, что трудно было поверить, что он ранен, что у него жар, что всё его истерзанное тело ноет и болит.
- Таня, он рабочий! Я сейчас паяльник принесу, посмотрю, что там ещё можно использовать. Хоть что-то, да должно уцелеть. И мы с тобой смастерим передатчик. Я составлю донесение и передам в штаб. Таня, нам не надо никуда идти. Наши придут скоро, вот увидишь! – возбуждённо предсказывал он. – Ну, я пошёл.
- Я боюсь одна оставаться. Я пойду с тобой, – тихо сказала Таня.
- Танечка, я быстро! А ты здесь будь. Если что услышишь, сразу прячься. Береги бумаги. Это самое ценное, что у нас есть. Это ценнее наших с тобой жизней вместе взятых.
- Нет, мне страшно, я пойду с тобой!
- Боец Рыскина! Что это такое!
- …. –
- Я вас спрашиваю, что это такое?! Вам необходимо находиться при документах, чтобы они не попали в чужие руки. Вам понятно?!
- Коля, я очень боюсь! Ну, очень! Как ты уколов….
- Танечка, я быстро. Ты собери аптеку. Всё, что нам пригодится. Всё упакуй. Мы ведь скоро уйдём отсюда. А я сейчас вернусь, я скоро! А где твой нож?
- Вот!... – Таня вытащила из голенища своего сапога трофейный нож.
- Это твоё боевое оружие. Ты поняла? Я тебе оставлю свой пистолет. Его надо почистить. Сумеешь? Он….Ну ты сама знаешь в чём.
- Я…. Хорошо, я всё сделаю. Я умею, Арчи тоже меня просил иногда….
- Ну, вот и умница. Давай помогать друг другу. Целее будем. И, может быть, спасёмся. Ну, я пошёл. Не дрейфь, старушка!
Николай отправился в вагончик с радиостанцией. Здесь всё было методично разбито, только таблетки лежали на блюдце, и рядом стояла чашка с водой. Это было цело, даже воды ни капли не пролито.
Николай стал внимательно осматривать погром. Он нашёл необходимые инструменты, немного провода, паяльник, уцелело несколько ламп, кнопки выключателей, наушники и ещё масса деталей, ценных для него в данный момент. Даже свою дорожную сумку он нашёл. Она стояла под столом с его личными вещами нетронутой.
Он быстро вытряхнул содержимое своей сумки на пол, сложил в неё отобранные в этом хаосе детали, провод, паяльник, в карман сумки сложил своё нижнее бельё и вернулся в мед-вагончик.
За время его отсутствия Таня собрала аптеку в один большой кулёк, другой кулёк был заполнен перевязочными материалами, в третьем кульке лежали документы.
- Нет, Таня, так много мы с собой взять не сможем. Немного упрости задачу. Отбери только самое необходимое. У нас с тобой только четыре руки.
- Но тут всё, что тебе необходимо: медикаменты, бинты….
- Ладно. Сейчас разберёмся. Сюда ведь ночью можно будет вернуться. Но сейчас – всё самое необходимое и по минимуму. Не отягощай себя.
- Хорошо, сейчас всё пересмотрю.
- Вот это разговор! Пересматривай, а я буду делать передатчик.
Николай отбросил тряпьё в сторону, освободил аккумулятор и стал трудиться над передатчиком.
- Интересно, который сейчас час? – спросила Таня.
- Около восьми часов утра. Часы у меня в сортире погибли, я их там и выбросил. Жалко, жена на день рождения подарила.
- А какая она у тебя, хорошая?
- Кто, жена? Да, она у меня золото. Это у меня самый дорогой человечек на свете. Дети вырастут, разлетятся, а она со мной останется, понимаешь?
- Не знаю, мне не удалось. Всё мимо меня проходило. Казалось, уже вот, нашла, уже счастлива, и опять мимо!
- Танечка, я сейчас включу. Должно работать. Если получилось, то мы спасены.
- Коля, смотри, лампочки горят, мигают. Колечка, пусть заработает! – взвизгнула от нетерпения Таня
- Так оно уже работает! Смотри, видишь, можно слушать, можно передавать.
- И что теперь?
- Подожди, где бумага? И ручку дай.
- Вот.
- Я сейчас составлю донесение и передам. Будем ждать ответ. Но это не долго, не пугайся!
Николай быстро написал что-то на листе бумаги, подошёл к сооружённому им прибору и приступил к работе.
- Получилось! Танька, получилось! Передал!
- А теперь что?
- Теперь будем ждать, потом замаскируем это хозяйство и уйдём недалеко. Будем ждать своих.
- А если они не ответят?
- Да подожди ты! Надо подождать. Не суетись!
- Что ты мне хотел рассказать, что-то интересное?
- Да, так, притча одна такая. Ну, слушай. На лугу паслась корова. А воробей всё летал вокруг неё, интересовался, чем корова занимается на лугу. Неосторожно подлетел воробей к ней сзади, а корова, возьми, да исполни свой коровий долг прямо на воробья. Сидит воробей в куче навоза, трепыхается, пытается выбраться. Никак у него не получается. А мимо кошка пробегала. Не брезгливая оказалась. Увидела воробья, поняла, что он беспомощный, улететь не сможет. Вытащила его из кучи навоза и съела беднягу.
- Ну и что?
- В этой притче знаешь, какая мораль?
- Какая?
- Не тот враг, кто на тебя навалял, и не тот друг, кто тебя из этого дерьма вытащил.
Таня залилась серебристым смехом. Её смех тысячами весёлых колокольчиков рассыпался вокруг.
- С нами тоже что-то подобное случилось! – со смехом едва выговорила она.
- Подожди, нам отвечают, тихо.
Николай стал записывать на листе бумаги то, что он слышал в наушниках. Таня притихла и ждала.
- Танечка, нас услышали, нам ответили. Я правильно сказал. Нам надо немедленно покинуть лагерь, ничего и никого не трогать. Уйти недалеко, замаскироваться и ждать. За нами придут. Сигнал – зелёная ракета. Поняла?
- А это куда? – спросила Таня, указывая на передатчик и аккумулятор.
- Я это сейчас разберу. Мы его замаскируем и оставим здесь. А сами уйдём.
Разобрать и замаскировать передатчик с аккумулятором, было делом пяти минут.
- Ну, что, ты собрала медикаменты?
- Вот, смотри, два кулька, я всё упростила.
- Ладно, давай ещё по воду сходим и хоть хлеба с колбасой наберём. Кто знает, сколько ждать придётся.
- А как ты себя чувствуешь, рана болит?
- Вроде боль немного поутихла. Некогда об этом думать. Найди фляги для воды и пошли отсюда.
Таня нашла четыре фляги, уложила их в пакет, Николай сложил аптеку и документы в свою сумку, и они отправились в путь. По дороге зашли в пищеблок, Взяли буханку хлеба, колбасы, подошли к роднику, умылись, набрали воды в принесенные с собой фляги и пошли по едва заметной тропинке прочь от лагеря, прочь от такого страшного места. Надо было спрятаться где-то поблизости, надо было наблюдать за покинутым лагерем, где было столько убитых, к которым им нельзя было даже прикоснуться.
- А что у тебя в сумке? Ещё что-то прихватил?
- Да, одеяло, чтобы не замёрзнуть случайно. Сейчас я найду место, где мы спрячемся. Там мы будем сидеть до тех пор, пока наши не придут. Будем сидеть тихо-тихо. Будем ждать своих.
- Ждать тяжело!
- Ну, конечно, ждать, да догонять – хуже нет. А ты представь, что мы не прячемся, а идём отдыхать на природу, устроим маленький праздник, и будем радоваться жизни. Ты есть хочешь?
- Хочу.
- Ну, вот видишь, я прав?! Извини, вино забыл взять с собой.
- А я с пьянством завязала, - серьёзно сказала Таня, а потом весело рассмеялась.
Они поднимались вверх, в гору по едва уловимой глазом тропинке, стараясь не оставлять за собой никаких следов. Тяжёлая ноша мешала идти. Но это был их жизненный запас. Без него им долго не продержаться. Николаю казалось, что всё вокруг: и скалы, и деревья, и тропинка, и птицы в небе – всё вокруг красного цвета. Рука снова начала сильно ныть, голова раскалывалась от сумасшедшей боли, двигаться стало тяжело.
- Коля, тебе снова плохо?
- Да, есть немного.
- Давай остановимся, я тебе укол сделаю, обезболю немного.
- Наверное, давай, делай, а то красный туман в глазах.
Они остановились. Таня быстро нашла нужные медикаменты и сделала укол Николаю. Он уже не стеснялся, не боялся, ему было не до того.
Они сидели на тропинке, на камнях, нагретых солнцем, и отдыхали.
- Коля, тебе хоть немного лучше, или нет?
- Да, вроде боль немного утихла. Надо идти дальше. Здесь, на открытом месте мы являемся очень хорошей мишенью для желающих поохотиться. Пошли дальше.
- А куда мы идём?
- Вверх, чтобы видеть сверху, что там, в лагере делается. Танечка, ещё немного вверх поднимемся и остановимся. Давай, не отставай, пошли.
Они снова стали подниматься по тропинке вверх. Багаж обрывал руки. Идти было тяжело. В некоторых участках своего маршрута они волоком перетаскивали такие тяжёлые кульки и сумки.
- Теперь ты поняла, почему я тебе приказал пересмотреть багаж, который ты набрала в дорогу? Ты поняла, почему нужно было брать минимум вещей с собой? – спросил Николай на очередном привале.
- Угу, поняла, - отдуваясь, сказала она. Посмотрев вниз, она добавила: - Коля, посмотри, отсюда весь лагерь видно. Может, хватит идти вверх?
- Тут негде спрятаться, нас любой дурак заметит. Надо искать какое-нибудь убежище.
- А вон какие-то кусты. Давай, посмотрим, что там.
- Хорошо, я пойду туда, а ты посиди на тропинке и понаблюдай за мной. Сможешь ты меня обнаружить, или нет?
- Ладно, давай. Оставляй поклажу и иди. Я смотрю, иди.
Николай отправился к кустам, на которые указала Таня. Здесь тропинки не было. Надо было идти очень осторожно, чтобы не попасть в случайный оползень и не свалиться вниз.
Он не зря трудился. В кустах он обнаружил небольшой грот. Здесь можно было укрыться и от врагов и от непогоды. Это был подарок судьбы. Николай удовлетворённо крякнул.
- Ну, вот и хорошо, тут и остановимся. Таня! – негромко крикнул он. – Ты меня видишь?
- Нет!
- Ну, вот и ладненько, остановимся здесь. Я иду к тебе!
Он осторожно проделал обратный путь к тропинке, взял часть поклажи и пошёл к заветным кустам.
- Я с тобой! – сказала Таня, догоняя его.
- Куда ты с клумаками? Сиди на тропинке! Научись ждать! Идти надо очень осторожно и по одному. Что ты кульками размахиваешь, знаки кому-то подаёшь?
Таня осталась на тропинке, а Николай отправился в опасный путь к кустам, но теперь уже с кульками. Ему было очень трудно, но он благополучно добрался до места, сложил поклажу в уголке грота и вернулся на тропинку. Этот путь он преодолевал трижды и, наконец, когда все вещи были перенесены в грот, он вернулся на тропинку за Таней.
Николай пропустил девушку впереди себя, и каждый её шаг строго контролировал. Он боялся, чтобы она не сорвалась вниз. С большим трудом они преодолели этот последний участок пути. В гроте их ждали тишина и покой. Закрытый кустами, грот не просматривался ни с воздуха, ни со стороны покинутого ими лагеря. Теперь надо было ждать.

БЕЛОСНЕЖКА

В гроте было удобно и спокойно. Измученные пережитым накануне, они сидели друг напротив друга и молчали. Они отдыхали….
 Ты же хотела есть, - нарушил молчание Николай.
 Да, поесть не мешало бы. Ты будешь?
 Не хочется. Я бы поспал сейчас минуток шестьсот, а потом уже можно бы и поесть.
 Ага, «вот, поспали, можно и поесть, вот, поели, можно и поспать». Мораль жизни Жаба из «Дюймовочки». Пока дождёмся зелёной ракеты, сами позеленеем.
 Дождёмся, главное, будь осторожной, пока я буду спать. Жди зелёную ракету. Ни в коем случае не выходи, если не увидишь её и не убедишься, что это - наши. Вам ясно, боец Рыскина?
 Так точно, буду осторожной, и буду ждать ракету. Увезёт она меня с тобой, как Незнайку, на Луну.
 Да ладно, не придирайся к словам, – сказал Николай и поморщился от боли.
 А как ты себя чувствуешь? Рука как?
 Болит. А что ты тут можешь сделать? Надо ждать, скоро всё закончится.
 Ой, как хочется домой! Мочи нет, как хочется!
 Ого, чего захотела, ещё не известно, когда и как тут всё закончится! А она о море думает! Вот, приколистка! Размечталась, дурочка!
 Ну, послушай, ведь наши придут, выпустят зелёную ракету, и мы к ним выйдем. Ты же сказал, что скоро! Я тебе поверила!
 Ага, выпускают телят пастись! Надо ждать условного сигнала, вам ясно, боец Рыскина?! И выйдешь, наверное, ты к ним. Всё тело ломит, рука распухла и не гнётся почему-то. Ведь рана пустяковая, царапина простая, а что получилось!
 Чуть попозже я тебя снова уколю и перевяжу, потерпи.
 Потерплю.
Снова они замолчали. Николай улёгся на каменном полу грота, положив под голову кулёк с медикаментами. Таня сидела и всматривалась в синее небо, просвечивающееся сквозь листву кустарника, росшего вокруг входа в грот.
 Коля, давай поедим, - сквозь дремоту услышал Николай Танин голос.
 Танечка, ты ежь, я не хочу. Не могу сейчас, я что-то очень устал. Прости меня. Я посплю полчасика, а ты покарауль.
 Ладно, покараулю. Но я всё-таки приготовлю еду. Может, запахи тебя раздразнят, и ты тоже захочешь поесть.
Таня расстелила салфетку, прихваченную с собой из медпункта, разложила на ней нехитрую еду, достала флягу с водой.
 О, вода, дай попить. Так пить хочется, и спать! – сказал Николай. Таня протянула ему флягу. Пил он жадно, проливая драгоценную влагу на одежду и не замечая этого.
 Танечка! Я посплю, а ты наблюдай за лагерем, потом я тебя сменю! – сказал он, напившись.
 Слушай, ты же сказал, что в сумке есть одеяло. Давай его расстелем, и ложись на него, а под голову положи кулёк с документами. Аптеку отдай, я тебе попозже ещё несколько уколов сделаю и рану перевяжу. Хорошо?
- У меня есть выбор?
- Думаю, что нет, - твёрдо сказала Таня.
- Хорошо, я подчиняюсь, - ответил он. Пришлось подниматься, расстилать одеяло и отдать Тане такой мягкий кулёк с аптекой и перевязочными материалами, а себе под голову положить очень ценную, но такую твёрдую папку с документами, стоившую жизни стольким молодым ребятам!
Таня сама принялась за еду. Ей тоже очень хотелось спать, глаза сами слипались, но голод победил сон. Она ела и опять всматривалась в синее небо над горой. Она ждала. Она надеялась, что спасение придёт скоро.
«Куда же я попала?» - задавала она себе вопрос. Она поехала по выгодному контракту за границу. Оклад сказочный, это подкупило. Но никто не говорил об опасностях, подстерегающих её в этой командировке. Её послали сюда на год, и, если согласится остаться, то и на следующий год она будет служить здесь. Но потом обещали отпустить домой, или перевести в другое, более спокойное место.
В прошлом году она окончила медучилище. И, сразу же, её направили сюда по контракту, как одну из самых лучших студенток курса.
Обрадовалась она несказанно потому, что посылали за границу нашего Государства. За границу, да ещё оклад королевский девчонке в восемнадцать лет! Это казалось сказкой, удачей необыкновенной, запредельной мечтой. Родители от души радовались за дочку, собирая её в дорогу, ведь они не знали, куда она едет, они думали, что командировка в Венгрию или Германию.
А тут!.... Ну что она тут видела? Горы вокруг. Работа в полевых условиях, помыться, как следует, негде. Ну, к этому она к концу года привыкла. Не привыкла до сих пор к войне, к смерти. Постоянные перестрелки с противником не оставляли места для сентиментальности. Бойцов – сегодня он жив, а завтра его убили – очень часто отправляли домой с похоронками. Сколько горя, сколько слёз?! Она никак не могла понять, зачем эта война? На уроках по истории в школе она учила: если воин находится на вражеской территории и ведёт себя агрессивно по отношению к местному населению, то он – захватчик. А что захватывала здесь она? Этого она никак не могла понять и никак не могла с этим согласиться.
Бойцы – все молодые ребята, окончившие в большинстве своём школу. Каждый из них мечтал чего-то добиться в этой жизни: учиться или работать после службы. Редко кто хотел остаться здесь и убивать. Убивать кого? Таких же ребят, как они сами? У тех тоже были родители, любимые, они тоже были кому-то дороги. Но им приходилось защищать свою территорию. Свою, не чужую!
В этом Таня разобраться никак не могла.
А Васька Зотов? Кому он служит? Ведь из-за него бандиты убили спящими столько молодых ребят! Какую цель он преследовал? Чего он добивался?
Васька был замполитом, ему после командира должны были подчиняться солдаты. А командира у них в части давненько убили, и Васька взял командование на себя. В полку ему доверяли и позволили совмещать две должности до нового назначения.
Васька неоднократно заходил к ней в медпункт и говорил:
- Пойдёшь со мной, Танюха? Возьму тебя в жёны, хорошо жить станем. Я богатый человек, ты ни в чём нуждаться не будешь.
Другая железной хваткой ухватилась бы за такую возможность, но Таня не соглашалась. Её постоянные отказы раззадоривали Ваську, и он не давал ей прохода.
Интуитивно она ему не доверяла. Было в Васькиной улыбке, в его взгляде, в его движениях что-то гадливое, мерзкое, но что, Таня не могла объяснить даже себе.
- Нет, и всё, отстань, - всякий раз говорила она ему, но он не отставал.
- Я к тебе каждый день буду приходить и спрашивать. Тебе придётся со мной согласиться, я настойчивый. И потом, я же не последняя спица в этой колеснице, усекаешь?
Таню его напористость настораживала, иногда даже пугала, но всегда отталкивала. Она хорошо понимала, что защитить здесь её никто не мог. Все боялись и обходили стороной Василия Зотова. Он жестоко наказывал ребят за малейшее непослушание. Лишь к Тане он относился довольно снисходительно. Но в последнее время он стал заставлять её делать то, что не полагалось делать по уставу, что ей было противно.
Да, он был с ней дозировано нежен, иногда ласкал её, когда она, по его мнению, этого заслуживала. Но Таня не могла смириться с тем, что он взял её силой. Нет, не физической силой, нет! Он задавил её морально, она не могла ничего придумать, как избавиться от его опеки. Приходилось уступать. Приходилось себя уговаривать. Приходилось жить не так, как она хотела – безоблачно, беззаботно. Это угнетало. Она смертельно боялась отягчающих эту связь последствий. Ведь тогда ей пришлось бы немедленно вернуться домой.
Но он был осторожен. Он был всегда и во всём осторожен. Его нельзя было захватить неожиданно врасплох. Он всегда и всё предвидел и очень часто и её предупреждал, чтобы и она не была столь беспечной.
- Взрослеть тебе надо, Танюха! – часто говорил он.
Но однажды к ним в часть назначили молодого командира, недавно окончившего Высшее Военное училище, и всё пошло по-другому. Жизнь изменилась к лучшему, ребят больше не наказывали столь жестоко, да и распорядок жизни в части стал более спокойным. Всё было чётко и ясно. Всё исполнялось по расписанию, каждый занимался своим делом.
Коснулись новшества и Тани. В части служили молодые, здоровые ребята. Мед помощь им была, в общем-то, не нужна.
Когда шли бои, поступали раненные, Таня по рации вызывала вертолёт и оказывала ребятам первую медицинскую помощь. Они ценили Танины старания, относились к ней по-дружески. Один парень даже пошутил:
- Ты, как Белоснежка, а мы – куча гномов.
Таня не обиделась, ей стало очень смешно, потому, что она была рыжей, но бойцы вполне могли исполнять роль гномов, только их было много и «куча гномов» её очень развеселила.
Теперь все бойцы стали называть её Белоснежкой и старались выполнить, да с эдакой удальцой, любую её просьбу. Об одном она не могла даже заикнуться: никто не мог сделать так, чтобы Зотов оставил её в покое. С этим человеком не хотели связываться, жалели Таню, но никто не решался вступиться за неё.
А Зотов, чувствуя непреклонную волю командира, немного поубавил свой гонор, перестал заставлять Таню убираться в его вагончике, реже стал заходить к ней. Её это даже устраивало, она не задумывалась о причинах происходящего, просто радовалась произошедшим переменам.
Однажды вечером командир зашёл к Тане в медпункт. У него разболелась голова, и он хотел попросить таблетку. Он зашёл в медвагончик и застал такую сцену: Василий Зотов придавил медсестру всем весом своего тела к столу и насильно её целовал. Юбка у девушки задралась до пояса, судорожно дрожало её оголённое бедро. Она отбивалась, как могла, но на помощь не звала, из чего командир сделал заключение, что подобное повторялось не единожды.
- Стоять, смирно! – скомандовал командир. – Что вы здесь делаете, Зотов?
Зотов обернулся нарочито медленно и свысока взглянул на командира.
- Это моя баба, ты понял?!... – сквозь зубы процедил Зотов и грязно выругался. – Она мне почти жена и я могу с ней это делать, ты понял?
- Я не понял вашего напора. И какое вы имеете право обращаться ко мне на «ты»?! – возразил командир. Потом он обратился к Тане: - Почему на помощь не звала, медсестра Рыскина?
- Так он же…. – Таня стояла вся в слезах, лихорадочно одёргивая юбку. Как ей было противно всё происходящее с ней в эту минуту, стыдно перед командиром! Ей хотелось убежать, забиться в какую-нибудь щель и там оставаться до конца своих дней.
- Медсестра Рыскина, вы согласны с подобными действиями замполита?
- Нет, - тихо сказала Таня, судорожно сглотнув.
- Он действительно ваш муж? – спросил командир.
- Нет!!! – выкрикнула Таня и сама испугалась: как же у неё хватило смелости сказать «нет»?
- Что вы здесь делаете, замполит?
- Лечусь! – грубо ответил Зотов.
- Что же вы лечите? – ехидно поинтересовался командир.
- У меня болит сердце, а она делает мне тайский массаж.
- Странно, а я сейчас наблюдал обратную картину: вы ей делали какой-то массаж, и ей было очень неприятно.
- Слушай, командир, эта баба занята, она моя, ты понял?!
- Нет, - спокойно ответил командир. – Не имеете права заставлять её делать то, чего она не желает делать. А дама не желает. Ваши действия я могу расценивать как насилие, а насилие карается законом. Вы с законом должны дружить, потому что вы находитесь при исполнении обязанностей замполита. Вам ясно? Или вы, таким образом, проводите политзанятие с несознательной медсестрой?
- Слушай, уходи по добру – по здорову. Я сам с ней разберусь!
- Командир здесь я пока что. Вам придётся исполнять мои команды, а не мне ваши. Вам ясно?!
Таня перестала плакать и внимательно следила за словесной перепалкой командира и замполита. Таня молила Бога, чтобы командир не испугался Зотова, чтобы прогнал этого несносного человека раз и навсегда из её жизни.
А командир и не думал пугаться
- Вам ясно?! – повторил командир, так как Зотов хранил молчание. – Отвечать, когда командир с вами разговаривает! – гаркнул на Зотова он.
- Ясно! – ответил Зотов, сцепив зубы.
- Товарищ замполит, чтобы я вас больше не видел в медпункте без уважительной причины. Вам ясно? – спокойно, но твёрдо произнёс командир. – Вы свободны, идите, занимайтесь своими делами.
С какой ненавистью посмотрел Зотов на своего командира! Но ему пришлось подчиниться. Он козырнул и пошёл к двери.
- Ну, ты это ещё вспомнишь! – прошипел Зотов, обращаясь к командиру.
- Будьте добры, без угроз! Это я вам говорю как ваш боевой товарищ. Идите.
- Да пошёл ты!... – снова грязно выругался Зотов. Он ещё много плохих слов произнёс, Таня не запомнила их, но отчётливо поняла, что Зотов отомстит. Он не простит такой вольности своему командиру.
Подчёркнуто печатая шаг, Зотов покинул медпункт.
Таня заплакала горько и безутешно. Она прекрасно знала, что люди, заступавшиеся за неё, случайно погибали при перестрелках с противником, или их отзывали в штаб и давали назначение в другую часть. Но она не могла ничего рассказать своему командиру, она даже имени его ещё не знала. Он находился на территории лагеря не больше суток, а уже столько изменил в жизни ребят!
Таня знала, что Зотов обязательно отомстит командиру, как мстил всем, кто пытался бороться с ним. Она не знала более злого и подлого человека, чем Зотов. Не попадались ей такие, как он. Она не могла рассказать командиру ни о чём, сама боялась расплаты. Но ей хотелось предупредить этого доброго и смелого человека о нависшей над ним опасности.
- Не надо было вмешиваться, - сквозь слёзы сказала она.
- Не понял, это всё было с вашего согласия?
- Нет!!! Но вмешиваться не надо было! Он же теперь будет делать всё, чтобы вас убрали из части.
- Он что, здесь царь и Бог?
- В общем-то, да, – она говорила и плакала, размазывая слёзы по лицу.
- Боец Рыскина, прекратите это мокрое дело, я вам приказываю! Вы слышите?
- Так точно! – сквозь слёзы ответила она.
- Зотов вас больше пальцем не тронет, пока я здесь командир. А я решил здесь надолго поселиться. Вам ясно?
- Ясно!
- Да прекрати ты реветь, дурочка! Не так страшен чёрт, как его малюют!
- Вы его не знаете! – заливаясь слезами, ответила Таня.
- Так узнаю!
- Да нет, вы не поняли, он же мстить будет! Я ведь очень часто таким образом ребят от его расправы спасала! Вы что, думаете, я просто так терпела? Знаете, какие изощрённые наказания он придумывал? А когда ребята не могли выполнить его приказ, он их на губу, или под трибунал, или в бою они гибли. Вот так-то. А теперь я не знаю, что будет с вами после всего, что случилось.
- А что случилось? Я командир. Он обязан подчиняться. Вот и будет подчиняться, пока я здесь командир.
- Он убьёт вас, мне вас жалко.
- Вот, дура девка! Ну, что ты заладила? Не бойся, он будет мне подчиняться, я его заставлю.
- Он будет мстить! Вот увидите! Он найдёт способ!
- Таня, хватит слёзы лить, успокойся. Он больше тебя не тронет, поняла?
- Да.
- Ну, вот и хорошо. Дай мне что-нибудь от головной боли. Ого, поговорили! Вроде и голова больше не болит. Ладно, не надо ничего. Составь мне сводку по медпункту к завтрашнему дню. Я должен с этим ознакомиться, во всё это вникнуть. Ясно тебе?
- Да!
- Ты должна ответить: так точно, товарищ командир, ясно?
- Да! – сказала Таня и, впервые, за несколько месяцев, улыбнулась.
- Вот, уже и солнышко сквозь тучки проглянуло.
- ?...
- Ты улыбнулась, Белоснежка! Хорошо, сводку мне на завтра. Ясно, боец Рыскина?
- Так точно, товарищ командир!
- Вот это по-нашему! – с этими словами он ушёл из медпункта, плотно закрыв за собой дверь.

Мысли, мысли…. Они, как трудолюбивые муравьи, копошились в уставшем мозгу, вызывая в памяти те или иные картины из её недавней жизни. Воспоминания не давали покоя. А как хотелось спать! НО! Надо было ждать условного сигнала. Их заберут, в это она верила свято.
Николай уснул сразу, как только голова его коснулась папки с документами. Когда Таня решила сделать ему перевязку, он даже не проснулся. Но Таня понимала, что ему очень больно. Он метался и стонал во сне. После перевязки немного успокоился, перестал стонать, а после уколов уснул крепко.
Таня отчётливо представляла себе сложившуюся ситуацию. Знала, что долго продержаться здесь они не смогут. Николаю необходима квалифицированная медицинская помощь, иначе он может потерять руку, а быть может и жизнь.
Но спасителей всё не было. А она их так ждала! Ждать было невыносимо тяжело, и Таня вспоминала….
Последние месяцы Таня прожила относительно спокойно. Васька Зотов больше не оказывал ей былого внимания, относился к ней ровно, подчёркнуто вежливо. Но иногда она ловила на себе его оценивающие взгляды, и мороз пробегал по коже. Она благодарила Бога за то, что он послал в их часть такого хорошего командира.
С командиром у Тани установились самые дружеские, самые тёплые отношения с первой же их встречи. Он сумел защитить её, сумел внушить ей, что она самая, самая единственная, неповторимая и здесь просто необходимая. Он был удивительным! Молодой, здоровый, сильный, смелый, с открытым сердцем и железной волей.
Чувство благодарности быстро превратилось в любовь. Любовь пылкую, страстную, не дающую дороги сомнениям.
Он часто заходил к ней по делам службы, научил вести документацию, и Тане уже было не страшно думать, как составлять месячные отчёты, сводки, вести ежедневный учёт своей работы. Ей даже стала нравиться её работа, да и ребята в части стали относиться к ней более уважительно, называть её по имени отчеству, а в тесном кругу продолжали ласково называть Белоснежкой.
Вот так! А встречи с командиром становились всё более тёплыми, открытыми, и, наконец, она поняла, что он любит её, любит так же пылко и страстно. Она чувствовала это всем своим существом и спешила к нему на встречу с широко распахнутой душой. Он поселился в её душе навсегда.
Недавно он сделал ей предложение стать его женой. Она с радостью приняла это предложение и уже не могла расстаться, на несколько минут, со своим командиром, старалась всегда следовать за ним, находя себе любое занятие, лишь бы быть рядом. Ей всегда было с ним интересно.
На людях они старались не показывать этой, захлестнувшей их, волны любви. Они обращались друг к другу почтительно, по уставу, только глаза выдавали всё, что они хотели сказать друг другу.
Аркадий, так звали мужчину её сердца, её командира, предложил ей пожениться, как только закончится срок их службы. Таня была согласна. Она больше не хотела оставаться в лагере после окончания действия срока контракта.
Аркадий тоже спешил завершить свои дела и уехать домой не позже конца этого года.
Закончилась холодная, сырая зима. Солнце пригрело по-весеннему измученную, израненную землю. Распустилась листва, зацвели цветы. Приближался день расставания. Таня уезжала первой. Они с Аркадием считали каждый день, оставшийся до окончания срока Таниного контракта.
Таня должна была уехать домой в конце лета, а через четыре месяца должен был перевестись на Родину Аркадий. Они мечтали этот Новый год встретить вместе и больше никогда не расставаться.
Не сложилось…. Расстаться пришлось раньше и навсегда….
Сейчас он там, внизу, в комвагончике, с перерезанным горлом, засиженный мухами и не упокоенный, а Таня не может даже похоронить его по-христиански.
- Ну, где же наши? – возбуждёно шептала Таня, - почему их нет? Ведь по времени, вроде бы уже и должны быть…. Как жаль, что нет часов!
Она не знала, сколько времени они с Николаем находятся в гроте, ей казалось, что прошла вечность. Сердце разрывалось на части. Она пыталась, по возможности, облегчить состояние Николая, но под рукой оставалось слишком мало медикаментов и воды. Она решила спуститься в лагерь, как только стемнеет и подзапастись всем необходимым, чтобы снова ждать. Ждать заветного сигнала.
И снова нахлынули воспоминания….
После конфликта с новым командиром Зотов затаился. Он не проявлял ни капельки агрессивности по отношению к своему командиру. Наоборот, всегда старался быть под рукой, давал ценные советы, старался быть необходимым. Аркадий доверял ему, не было причин у командира относиться к Зотову с недоверием.
Зотов никогда не отлучался из лагеря, никогда не ездил в штаб, все бумаги передавал через командира, а сам оставался за него. Он говорил, что не надо мозолить глаза начальству без причины, а причин не находилось.
Зато командиру приходилось частенько летать в штаб, получать задания, сдавать раппорты, да мало ли дел в штабе у молодого командира?
И вот тогда всё возвращалось. Зотов становился прежним: жестоким, мстительным. Казалось, он ненавидел всех, кто его окружал. К Тане в медпункт он старался без надобности не заходить, но если встречал её где-нибудь без свидетелей, не давал прохода, требовал ответить согласием на его требования, угрожал.
Таня, как могла, избегала подобных встреч.
- Я тебя продам, если откажешь. А ты девка видная, за тебя дорого дадут, одни волосы чего стоят! – прошептал он ей однажды.
Дни шли за днями. Вот уже и весна разгулялась не на шутку. Стало намного теплее, немного легче. Но бои….Бои участились. Стало больше раненых, больше ребят приходилось рассылать по госпиталям. Легкораненые помогали на кухне, в медпункте, занимались уборкой территории лагеря.
Но странным было то, что очень часто стали пропадать бойцы. То в разведку пойдут и не вернутся, то новое пополнение не доедет до назначения, то легко раненный боец, оставшийся в лагере на лечении, пойдёт к роднику по воду и исчезнет таинственным образом. Объяснений этому не было. Но несколько раз Аркадий заставал Зотова в комвагончике над картами местности. Замполит их тщательным образом изучал.
- Вася, что ты делаешь? – однажды спросил Аркадий, неожиданно вернувшийся из очередной командировки. Аркадий в тот день опять застал Зотова в комвагончике, изучающего карты местности и записывающего что-то себе в блокнот. Зотов заметно вздрогнул, но мгновенно взял себя в руки.
- А, это вы, товарищ командир! Вы так неожиданно вернулись!
- Вася, что ты тут делаешь без моего разрешения?
- Ну, я же должен знать обстановку и объяснять бойцам, как лучше победить противника! Я ведь здесь по политчасти!
В ответе Зотова нельзя было усмотреть ничего дурного, но Аркадий сердцем почувствовал, что что-то не так. Он обмолвился об этом Тане, и Таня предложила ему всё самое ценное хранить у неё в медвагончике. Аркадий подумал, да и согласился с любимой.
А Таня уже не могла сопровождать командира в его поездках в штаб. Работы стало значительно больше, увеличилось количество раненных, их становилось больше и больше. Санитарный вертолёт прилетал уже почти каждый день.
Эта, последняя, неделя прошла относительно спокойно. Как-то мало было неожиданных перестрелок. Пополнение добралось до части без лишних хлопот. Никто не потерялся. Никого не убили. Ребята немного расслабились, отдыхали от нечеловеческих марш-бросков в любую погоду. И тут – на тебе! Такая беда! Таня одна из всех «стариков» осталась жива, а с ней – связист из пополнения, не знающий боевой обстановки, необстрелянный! Страшно было подумать, что они не спасутся, не смогут увидеть условный сигнал и не спустятся с горы к нашим. Ведь никто их не сможет найти, Николай в бреду, он не сможет передать сообщение.
Но мысли стали путаться. Пережитое за последнюю ночь и сытный завтрак сделали своё дело. Таня начала засыпать. Сквозь дрёму, сковавшую всё её тело, её волю, её разум Таня услышала рокот мотора вертолёта.
В мгновение ока сна как не бывало. Рокот доносился из-за горы, вертолёта ещё не было видно, но он был, он существовал, хоть и за горой! Таня знала, через считанные минуты вертолёт будет здесь, сделает посадку в центре лагеря. Люди выйдут из вертолёта, подадут условный сигнал и заберут их отсюда!
Таня опять жадно всматривалась в синее небо и ждала, ждала….
Вот большой военный вертолёт гигантской стрекозой закружил над лагерем. Таня уже рванулась выскочить из укрытия, забыв обо всём на свете, но вдруг на борту вертолёта увидела незнакомые надписи….
- Боже, это же чужие! Вот бы попалась! – воскликнула она.
А вертолёт, тем временем, завис над лагерем и стал спускаться. Люди, словно маленькие жучки, посыпались из его брюха, когда вертолёт окончательно сделал посадку на посадочную площадку в центре лагеря. Людей было много, они расползлись по всей территории, чего-то копошились в палатках и в вагончиках, будто что-то искали. Подбегали к двери вертолёта, что-то кому-то в середине вертолёта докладывали и снова расползались по лагерю.
«Они занимаются откровенным мародёрством!» Догадалась Таня. Она видела всё происходившее своими глазами.
Вот двое понесли на носилках из-за комвагончика труп, убитого Николаем, бандита. За этими двумя шёл какой-то человек, очень похожий на Василия Зотова.
- Вот это да! – воскликнула Таня. – Васька, ты оказывается тоже бандит! Как можно своих продавать? А ты, оказывается, продавал, да, продавал, и вот почему ты мне говорил, что ты богатый! Всё ясно! А этого, видишь, с какими почестями несут. Хоть и молодой, а достоин почестей! Тебя бы так не понесли! Тебя бы, как собаку, бросили! И правильно бы сделали!
Она всматривалась в лица людей, работавших в лагере, и ничего не могла разобрать, не смотря на то, что не далеко это было. Злые слёзы досады мешали.
Вдруг люди забегали быстрее, медленно начал крутиться большой винт вертолёта, за ним запустился и маленький.
Таня поняла, что визит неприятеля подходит к концу, и очень жалела, что у неё есть только трофейный нож, да не почищенный пистолет Николая без патронов. Патроны Николай вытащил, когда давал пистолет. А Таня не успела выполнить просьбу Николая, и не почистила пистолет. Да и зачем нужен этот пистолет без патронов?
- Может, сейчас его почистить? – в слух думала она. – Но зачем он нужен без патронов? Ведь патроны Николай куда-то спрятал, а куда не сказал, и не скажет, спит же!
А люди, бегавшие по лагерю, собирались у вертолёта. Некоторые из них, будто дрессированные крысы, лезли по трапу вверх к открытой двери вертолёта и исчезали в его чреве.
Вот задымило из комвагончика, и из него выскочили люди. Среди них был и Васька Зотов. Его очень ругал мужчина, шедший рядом с ним. Вдруг мужчина развернулся и ударил кулаком в лицо Ваську. Тот упал, но быстро подскочил, и как побитый пёс, поплёлся за, ударившим его, мужчиной, а мужчина шёл к вертолёту, не оглядываясь на Ваську.
- Вот гад, прихлебатель вражий! Так тебе и надо! Да мало ещё! Это тебе аванс за наших ребят, которых ты предал! – возмущённо ворчала Таня, обращаясь к Ваське, будто он мог её услышать.
Уже почти все люди были в вертолёте. Они забрали всё, что можно было забрать. Они откровенно и нагло грабили лагерь, не обращая никакого внимания на трупы, лежащие повсюду.
Неожиданно из-за горы вылетел второй вертолёт, и Таня узнала на его фюзеляже наши обозначения. Тане захотелось кричать от радости и она закричала, забыв обо всём на свете, о всех предосторожностях, обо всех запретах.
- Уррааа! – закричала она. – Уррааа!!!
И только рокот моторов двух вертолётов не дал обнаружить их тайник. Застонал Николай, и Таня вдруг, опомнилась
- Да, да, я знаю, я жду зелёную ракету! Зелёная ракета, я тебя жду! – уже шёпотом сказала она.
Но бандиты ещё даже не закрыли входную дверь в своём вертолёте, ещё не дошли до вертолёта Василий Зотов и мужчина, ударивший его. И Таня испугалась, что сейчас начнётся бой….
А наш вертолёт сделал большой круг над лагерем и быстро спустился на небольшую высоту. С его борта застрочил пулемёт, и Таня видела полёт трассирующих пуль, но за рёвом двигателей ничего не слышала. Она начала будить Николая, но он стонал, охал и никак не мог открыть глаза. Рука его заметно отекла, увеличилась в размерах и, наверное, нестерпимо болела при каждом движении. Но он проснулся! Да, он проснулся! Быть может, от этой нестерпимой боли он так быстро пришёл в себя. Таня не стала гадать, она была рада, что Николай был с ней в эти минуты.
- Коля, Коля, посмотри, там что-то происходит! – тормошила она Николая.
- Да, я вижу, это же бой! Наши дерутся с бандитами!
А пулемёт стрелял, не умолкая.
Вдруг задымило в большом винте вражеского вертолёта….
- Ага, попали! Вот это хорошо! – воскликнул Николай. – Дудки вы теперь взлетите, сволочи!
А большой винт вражеского вертолёта постепенно снижал обороты, из его мотора взметнулись языки пламени. Из его брюха высыпали вооружённые люди и стали палить по нашему вертолёту, но видно они очень волновались, потому что никто из них не попал в цель. Наш вертолёт был неуязвим и бодро летал над лагерем, поливая свинцовым дождём всех, кто стрелял в него.
Бой закончился неожиданно быстро. Бандиты больше не стреляли, их вертолёт горел. Взлететь он уже не мог, а наш приземлился рядом. И вдруг, Таня так ждала этой минуты, над лагерем взметнулась ввысь зелёная ракета!
- Коля, Колечка! Это за нами! Пошли к ним! Смотри, зелёная ракета!
- Подожди, не спеши, пусть они ещё раз выстрелят, смотри, они подбирают раненых.
- Коля, ты лежи. Тебе тяжело. А я слетаю к ним, я быстро!
- Нет, Таня, нельзя! Пусть выпустят зелёную ракету ещё раз!
И тут, будто подтверждая его слова, взмыла ввысь вторая, такая долгожданная, зелёная ракета.
- Коля, это нам! Ну, смотри, уже вторая! – в восторге закричала Таня. – Я схожу вниз. Сейчас за тобой придут и помогут спуститься. Ты лежи и жди меня. Коля, Колечка, миленький, дождались!!!
Таню уже невозможно было удержать. Она вихрем вылетела из грота и сбежала вниз. Она бежала так, как никогда в своей жизни не бегала.
И вот она уже на площадке, на которой стоят два вертолёта….
Она сразу же оценила ситуацию и поняла, что тот подполковник, высокий, статный, с благородной сединой на висках, и есть командующий операцией. Она подскочила к нему, забыв про устав и воинскую повинность.
- Это мыыы!!! – закричала Таня, перекрикивая рёв двигателя вертолёта. – Это мыыы посылали вам радиограмму! Это нас надо спасать! Это нас надо забрать отсюда! Там раненный, его надо срочно переправить в госпиталь!
Подполковник повернул голову в сторону, откуда доносился этот мышиный писк и увидел девушку, перепуганную, уставшую, с дико сверкающими глазами, но счастливую.
- Вы кто? Рапортуйте по форме! – сказал он довольно громко.
- Медсестра Рыскина прибыла в ваше распоряжение.
- Медсестра Рыскина! Где вы находились всё это время?
- Товарищ подполковник, разрешите ответить!
- Разрешаю!
- Мы с Николаем ушли из лагеря по вашему приказу и замаскировались там, на горе, в гроте, – сказала Таня, указывая на место их укрытия.
- Приступайте к своим обязанностям. Перевяжите раненых, сделайте учёт убитых, и, если возможно, перечислите их поимённо.
- Есть, товарищ подполковник! Но простите, товарищ подполковник, там, в гроте лежит раненый. Его надо перенести в вертолёт. У него флегмона плеча, и, я очень боюсь, чтобы не было заражения крови, очень на это похоже! Его надо забрать оттуда!
- Как туда добраться?
- Если разрешите, я проведу.
- Разрешаю, исполняйте, – подполковник отдал приказ двум дюжим боевикам, и они отправились вверх, к гроту.
- Медсестра, вы укажите дорогу и возвращайтесь немедленно вниз. Тут для вас очень много работы.
- Есть! – выкрикнула на ходу Таня и побежала за боевиками. Она указала им дорогу, показала, как пройти с тропинки к гроту и собралась в обратный путь.
- У него под головой папка с документами. Ребята, обязательно её с собой захватите, а то он не отчитается! И аптеку, если сможете. Всё остальное не так важно, можно забрать потом, – сказала она боевикам.
- Медсестра, а вы, может, возьмёте что-нибудь с собой? – спросил высокий, крепко сбитый боевик. Он был на несколько лет старше Тани, но что-то дурашливое, мальчишеское, весёлое излучал весь его облик. Казалось, он хотел подтрунить над запуганной и растерянной медсестрой.
- Да, давайте, я заберу кулёк с аптекой, – ответила Таня, не заметив подвоха, и принялась собирать разбросанные медикаменты и бинты.
- А меня на ручки? – спросил он, лукаво взглянув на Таню.
Таня растерялась и не нашлась с ответом.
- Оставь свои штучки, Санёк, видишь, девушка устала! Не болтай лишнего, – сказал второй боевик. Он был серьёзнее и сдержаннее.
- Да, нет, этот кулёк не тяжёлый, я смогу его сама снести. Вы, главное, Колю осторожнее несите. Ему очень плохо.
Таня подхватила кулёк с аптекой и собиралась отправиться в обратный путь.
- Ну, вот и нам нести будет меньше, только раненого. Это уже легче! – обронил ей в след весёлый паренёк. Он заметил, что Николай крепко держит здоровой рукой какую-то папку, возможно, это и была та самая папка, о которой говорила медсестра. – Раненый сам понесёт свою папку, и сам доложит обо всём подполковнику. Взяла бы ты нас на ручки и снесла бы с горки.
- Ну не издевайтесь над нами. Ему ведь с головой досталось. Ребята, прошу вас, будьте с ним осторожны, у него рука болит, – сказала Таня, не обращая внимания на подколы.
- Слушаюсь, Ваше Величество! Покорно прошу пропустить нас вперёд, – сказал он, и, обхватив Николая за торс, повёл его к тропинке.
- Ой, осторожнее, высоко же! – пискнула Таня им в след.
- Помолчала бы ты, девочка, – сказал второй, - он сильный и всё сделает правильно. Под руку не надо пищать.
Таня возмущённо уставилась на него, но промолчала. Ей срочно надо было спускаться вниз, её ждала работа. Она схватила свой кулёк с аптекой и пошла к тропинке, но вдруг обернулась и сказала тому второму, который остался в гроте: - Ты лось здоровый, а думать не хочешь! Твоему другу тяжело тащить с горы такую ношу. Помог бы, тоже ещё мне, спасатель!
А он собирал разбросанные вещи по гроту. После её слов он поднялся во весь свой могучий рост, который оказался не по высоте грота, и парень стукнулся со всего маху о его свод. Почесав ушибленную голову, он сказал, рассердившись:
- Ну, ты, кукла нечесаная, тоже мне, командир выискался! Как идти втроём по тропе? Сама придумала, или кто подсказал?
Таня молча смотрела на парня и опять не находила ответа. Ей было очень обидно, но она понимала, что парень прав.
- Эй, Федун, мы уже на тропе. Давай, потихоньку двигай! – крикнул Санёк этому, второму, который сейчас так обидно с ней поговорил.
- Так вы договорились! – догадавшись, возмущённо воскликнула Таня.
- Ага, договорились! У нас всё отработано, дурочка! Не мешала бы ты! Взяла свой кулёк и дуй вниз.
Таня возмущённо взглянула на боевика, подхватила кулёк с аптекой и двинулась на тропу.
- Эй, ты, злюка, под ноги смотри! Оставила бы ты свой кулёк, я бы его наилучшим образом вниз доставил, – примирительно сказал боевик.
- Ты одеяло забери, оно казённое, за него отчитываться надо! Тоже мне супермен! Бетмен несчастный! – почему именно «несчастный», Таня ни за что не смогла бы объяснить, даже, самой себе.
- Че-го?!
- То, что слышал! – в сердцах ответила она. Но, то ли от злости, то ли по невнимательности, строптивица неправильно поставила ногу. Гравий посыпался вниз, гора поползла под Таниными ногами. Нога соскользнула и Таня полетела бы вниз, если бы её не поддержал этот несносный второй боевик – Федун. Он схватил её за шиворот и приподнял над горой.
- Вот, кошка драная, - стиснув зубы прорычал он, - бросай кулёк, хватайся за уступ!
- Не могу бросить! Там аптека! Ой! Я падаю! – пищала в испуге Таня.
- Бросай, говорю!
- Нет! Мне же за аптеку отвечать, не тебе! Ой! Я высоты боюсь!!!
- Ну, виси, только не трепыхайся! Я тебя так до тропы дотащу. Опусти руки вниз и виси!
Она висела над горой, как паршивый котёнок, которого схватили за шкирки, и собирались вышвырнуть из дома. До тропинки оставалось пара шагов. Ей пришлось выполнять приказы этого вздорного придурка.
А он тащил её, как мешок с мукой. Ну, и силища была у него в руках! Куда там, трепыхаться! Не вырвешься, если попадёшься такому в лапы!
- Не тот враг, который на тебя наваляет, и не тот друг, который тебя из этого дерьма вытащит, – бурчала Таня. А он услышал, и всё разобрал и всё понял!
- Ну, вот, я тебя до тропинки дотащил, дальше рули сама. Ты сама – мешок с дерьмом! Хоть бы спасибо сказала! – рассердившись, сказал он.
Таня растерялась. Зачем она обидела ни в чём не повинного человека? Она не хотела, так получилось. Не надо было Саньку подтрунивать над ней!
А Федун, дотащив её до тропы вместе с её кульком, который она так и не отпустила, стоял и отдыхал. Тане стало стыдно.
- Слышь, Федун, не обижайся на меня. У меня и в мыслях не было тебя обижать. Спасибо тебе огромное, что не бросил, дотащил. Знал бы ты, сколько раз за эти сутки мы с Николаем прощались с жизнью. Прости меня, не обижайся.
- Да ладно, иди уже! – примирительно ответил он. – Держи свой кулёк и топай вниз, только осторожно. Я не смогу всё время тебя страховать.
- Я осторожно! – улыбнулась она, и в этой улыбке было столько благодарности, что он, видавший виды, боевик, даже растерялся.
- Иди уже! А я вернусь за вещами. Спускайся сама. Только осторожно, смотри под ноги.
А Санёк уже спустил Николая с горы. Они потихоньку подходили к вертолёту. Таня догнала их у трапа.
- Коля, ты как? – спросила она его.
- Да так, плохо, - тихо ответил он. У него не было сил на разговоры. Таня это видела.
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться! - обратилась Таня к командующему операцией и не стала ждать ответа, продолжая. - Тут тяжелораненый. Его надо немедленно в госпиталь, иначе он может потерять руку, или даже умереть! – она, как ребёнок, пытливо смотрела в глаза подполковнику. Стараясь добраться до струн жалости в его душе. Он молча смотрел на неё.
«У-у удав зелёный,» думала Таня. «Если ты сейчас ничего не придумаешь, я сама заведу эту твою тарахтёлку!»
- Товарищ подполковник, времени нет! Он может умереть, и это будет на вашей совести!
- Всех раненных обыскать и грузить в вертолёт! – скомандовал подполковник. - Самых активных связать!
Таня не заметила, как заполнился вертолёт ранеными. Она оказывала медицинскую помощь, а эти два голуба, что свели их с Николаем из грота вниз, активно помогали ей. Они укладывали перевязанного раненого на носилки, обыскивали и относили в вертолёт. Некоторых приходилось связывать. Работали быстро, без лишних слов.
Вот уже вертолёт заполнен изувеченными людьми до отказа. Подполковник отдаёт приказ пилотам поднять машину в воздух, перевезти раненых и возвращаться назад.
Таня стоит рядом с командиром уставшая, но спокойная, расслабленная. Около неё стоят, помогавшие её, боевики. Закрывается дверь вертолёта и вдруг….
Вдруг откуда-то сбоку раздаётся автоматная очередь. Стреляют в них. Кто-то сильно толкает Таню, она падает на землю, ещё не понимая, что произошло. Федун со стоном валится рядом, подполковника отбрасывает выстрелами на несколько метров назад, а автоматная очередь не прекращается….
Так же мгновенно, как началось, всё затихает. Только стонет Федун и слышны предсмертные хрипы. Это подполковник. Его автоматная очередь прошила насквозь. Таня наклоняется над ним и понимает всю тщетность попыток спасти ему жизнь. Это конец. Подполковник умирает у неё на руках….
- Саня! – зовёт Федун. – Помоги, я, кажется, ранен…. Что у меня с ногами? Не могу встать.
- Федя, лежи, у тебя обе ноги пробиты. Сейчас медсестра тебе окажет помощь. Лежи, браток.
Саня ищет походную рацию. Она отлетела далеко, когда упал подполковник. Саня находит рацию и отдаёт приказ пилотам не взлетать.
- Медсестра, - обращается он к Тане. – Осмотрите у Феди рану и сделайте всё возможное. Вы поняли?!
Таня сидит на земле и ничего не понимает. Она ещё не может дать оценку случившемуся.
- Шевелись, шевелись, копуха! – орёт на неё Саня, и потом обращается к Феде: - Потерпи, Федун, сейчас она придёт в себя и поможет.
Таня встаёт, подходит к раненному боевику…. В душе она тоненько пищит, потому что обе ноги у парня перебиты, на одной ноге кость вылезла через дырку в брючине….
- О, Господи! – только и смогла она сказать.
Таня начинает оказывать боевику, спасшему её там, на горе, а теперь такому беспомощному, первую медицинскую помощь. Саня стоит рядом. Он ни на шаг не отходит от раненного друга, контролируя каждое её движение.
- Ну, как он? – спрашивает Санёк, она не знает, что ему ответить.
- Его надо срочно на стол! – наконец находится она. – Он слишком много крови потерял.
Вертолёт не взлетел. Дверь в фюзеляже открылась. Сопровождающий санитар помогает внести носилки с Федей внутрь. Дверь вертолёта закрывается, вертолёт взлетает и исчезает за горой…. Всё происходящее потом не раз всплывало в памяти и Тане казалось, что этот фильм-боевик она смотрит в замедленных съёмках….
- А теперь о главном! – резко сказал Саня. – Кто стрелял?
Из-за палатки на площадку пинками выгнали Василия Зотова.
- Вася, ты? Зачем ты это сделал? – изумлённо спросила его Таня.
- Ну, что, сука рыжая, выкрутилась? Снова защитничка себе нашла? Жаль, дураком был, не продал тебя, как хлопцев. За тебя бы дорого заплатили! – прорычал Зотов.
- Вася, зачем ты так? Ведь ты же русский! Зачем ты?.... – в ужасе отшатнулась от него Таня.
- А деньги не пахнут. Ты, тварь, радуйся, что не нашёл тебя вчера. Сейчас бы где-нибудь в гареме какого-нибудь придурка ублажала. А они дорого платят за таких рыжих, как ты!
- Уведите его, – скомандовал Саня. – Допросите. Скоро вертолёт вернётся. Надо его в штаб отправить.
- Таня, - обратился он к ней. – А ты расскажи мне, что тут произошло? Почему он так к тебе обратился, почему он стрелял? Можешь ответить?
- Наверное, смогу. Расскажу всё, что знаю.
- Ну, пойдём, поболтаем.
- А ты кто? – изумлённо спросила она
- Я теперь командир этого отряда. Моё звание – капитан. И Федун тоже капитан. Это он сегодня утром сигнал поймал. Он классный специалист. Его зовут Фёдор Кронов. Мы припозднились из-за того, что долго ждали, когда машину дадут….
Они долго сидели под одной из палаток бойцов. Таня всё рассказывала и рассказывала. Казалось, что ручеёк её воспоминаний никогда не иссякнет. Наконец она замолчала.
- Всё рассказала? – спросил Саня.
- Всё. Если что вспомню, дорасскажу.
- Теперь давай решать, что делать с трупами. Опознай их, опиши. Вопросы будут, обращайся. Здесь можно не по уставу. Здесь – поле, а в поле все равны.
- А как тебя в штабе величать?
- Я – Александр Иванович Зацепин. Ты знаешь уже, что я капитан. Ну, а дальше сама сориентируешься. Вам ясно, медсестра Рыскина?
- Так точно, товарищ капитан. Вопрос можно?
- Давай, валяй!
- Саня, а почему вы с Фёдором пошли забирать Николая, и почему он Федун?
- Это уже два вопроса, но я отвечу. Мы ж с ним самые сильные, посмотри, какие мы красавцы жилистые! – дурачился Саня, - А Федун он с детства, его во дворе так называли. Он дерётся, если его так называют, учти! Ну, ладно, иди, работай. После получишь три дня отдыха, я похлопочу. Давай, иди.

День клонился к вечеру. Таня, обессиленная, уставшая до невозможности, сидела на каком-то ящике возле вертолётной посадочной площадки и болтала с Саней. Весь отряд ждал, когда вернётся вертолёт, но что-то не складывалось, вертолёт запаздывал.
- Таня, скажи, а как вы передали нам сообщение?
- Так я же тебе рассказывала, что Николай из ничего передатчик сделал.
- А куда ж он его дел?
- Он там, в медпункте под грудой тряпья. Он, наверное, там до сих пор.
- Покажи, пока вертолёта нет.
- Если бандиты не разорили ничего, то покажу, пойдём в медпункт. Бандиты мародёрили, я видела, но, мне кажется, передатчик не нашли. Пошли.
Саня двинулся следом за девушкой. В медпункте Таня быстро нашла все составные части передатчика в куче тряпья.
- И что, это работает? – спросил недоверчиво Саня.
- И ещё как работает! От аккумулятора, он там, глубже, тряпками завален. Поройся, он там.
Саня полез в кучу вонючего тряпья искать аккумулятор. Нашёл, проверил его и остался доволен, у них была связь!
- Дай бумагу и ручку, пожалуйста, – сказал Саня. Таня быстро нашла всё необходимое, и он быстро составил донесение и передал в штаб. А Таня вспоминала, как они с Николаем сооружали этот прибор. Где он теперь, её добрый друг, Николай, что с ним, как он себя чувствует? Аркадия уже нет на свете, только обуглившийся труп – головешки одни. На глаза навернулись слёзы, но сил не было плакать. Усталость брала своё. Таня примостилась на кушетке и мгновенно уснула, будто провалилась в тёмный погреб.
Её кто-то теребил за плечо. Просыпаться не хотелось, или не моглось? Но теребили настойчиво.
- Медсестра Рыскина, вы должны следовать за мной!
Она открыла глаза и увидела Ваську Зотова. Он наклонился к ней и ехидно улыбался.
« Я должен вас, медсестра Рыскина, отвести в гастроном. Вас там на развес продавать будут, по частям. А я – богатый человек, выходи за меня замуж, ни в чём нуждаться не будешь….»
- Таня, Таня, проснись, вертолёт прилетел, нам пора! – Саня настойчиво дёргал её за плечо, а она никак не могла поднять отяжелевшие веки. – Таня, ты слышишь меня? Медсестра Рыскина, встать, когда с вами командир разговаривает!
Таня подскочила, как ошпаренная, стала озираться по сторонам. Вдруг взгляд её наткнулся на Саню. Он встряхнул её в последний раз:
- Всё, проснулась? Пол часа разбудить не могу. Сон у тебя богатырский! Давай, пошли. За нами вертолёт прилетел. Надо улетать. Бандиты могут вернуться, они же свой вертолёт потеряли.
Таня повернулась, чтобы следовать за Саней. Резкая боль внизу живота заставила её затаить дыхание и согнуться.
- Ну что ты копаешься? Что ты там потеряла? Давай, быстрее! – Торопил её Саня. Она попыталась выпрямиться, но боль стала ещё сильнее.
- Саня, со мной что-то случилось, живот сильно болит.
- Ну, давай, пошли потихоньку, - сочувственно сказал Саня.
Таня сделала пару шагов и упала на пол медпункта.
- Не могу идти, больно, очень, очень больно….
Он молча подхватил её на руки, понёс стонущую к вертолёту, уже разгонявшему свои винты.
Саня передал Таню ребятам внутри вертолёта, сам закрыл входную дверь и вертолёт взмыл в воздух. Таня провалилась в чёрную мглу, она больше ничего не помнила….


ГОСПИТАЛЬ.
Таня проснулась и уставилась в белый потолок. «Откуда он взялся, этот белый потолок? У меня в вагончике потолок выкрашен серой краской…»
Она лежала и переводила взгляд вниз по стене. С другой стороны комнаты (она решила, что это комната) тоже кровать, но пустая, аккуратно застеленная. Чья она? Может, Васькина?
« Интересно, где я? Ничего не помню. Не помню, не знаю. Может это гарем? Как узнать? А если гарем, то, что тогда? Надо бежать. Но куда? Где же я?» Думала Таня. Она бы не смогла придумать ничего более занимательного, чем эта головоломка.
« Что же со мной произошло? Я, наверное, потеряла сознание, а Васька воспользовался этим и продал меня в гарем, он же сам об этом говорил. Стоп, надо всё вспомнить с самого начала». Она стала вспоминать. Это удавалось ей с большим трудом. Она никак не могла понять, где находится, и как она сюда попала. Никакое разумное объяснение не приходило в голову.
Так она и лежала на спине, тупо уставившись в, невесть, откуда, взявшийся, белый потолок, иногда переводя взгляд на стену, и опять возвращаясь на потолок.
Тихонько скрипнула дверь. Таня скосила свой взгляд назад и увидела входящую девушку в белом халате. Девушка была примерно её возраста, худенькая до неприличия. Её тёмные волосы были очень коротко острижены.
«Пацан в юбке, – подумала Таня. – Она что, тоже из гарема? Это же мощи святого мученика! Как её здесь держат? Что, вообще, она тут делает? И за какие же провины её так остригли?»
Девушка подошла к Тане, нагнулась над ней, пощупала пульс и улыбнулась.
«А у неё глазища красивенные. Голубые, огромные. Её здесь держат только из-за её прекрасных глаз!» - подумала Таня.
- Пришла в себя? – спросила девушка.
- Вроде да, а где я?
- В госпитале.
- Там или здесь? – со страхом в душе спросила Таня.
- Где там и где здесь? – вопросом на вопрос ответила девушка, и сразу же сказала: - Вы находитесь в госпитале дома.
- Ага, значит здесь, дома, значит, – утвердилась в своём понимании Таня. – А сколько же я так здесь пролежала?
- Вас привезли в понедельник ночью. Сегодня – четверг, утро. Вам делали операцию.
- Вот это да! Ничего не помню! А шов где? Не найду никак.
- Вы в гинекологическом отделении. Ой, у меня ещё много дел, приду попозже.
- Подожди, ты, куда понеслась?! Расскажи мне, я же о себе спрашиваю. Вот, заноза какая! – с досадой воскликнула Таня, когда за девушкой с грохотом захлопнулась дверь.
Опять тишина, только шаги по коридору нарушают покой. Таня скосила взгляд вниз и вперёд. Там было окно. За окном буйная зелень шелестела под лёгким ветерком. Небо привычное, наше, домашнее небо, всё в облаках.
- Интересно, как там на улице? Вроде и солнышко и облака…
«Облака рисуют в небе
Очень дивные узоры», - промурлыкала она старую детскую песенку. Попробовала повернуться на бок, лицом к проходу. Интересно, что будет? Появилась нешуточная боль внизу живота и разлилась по всему телу.
«Что это? Что со мной?» - задавала она в сотый раз себе вопрос, но ответа не было и это угнетало.
Вдруг Таня услышала, как за дверью затопало множество ног. Топот доносился откуда-то издалека, но он постепенно приближался к Таниной комнате.
- Стадо какое-то, - пробурчала она.
Топот настойчиво приближался. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошли несколько человек в белых халатах. Среди них выделялся один высокий мужчина в новеньком отглаженном халате и в такой же шапочке.
«О! Халат - из гуманитарной помощи! Я такие видела в штабе.» - подумала Таня.
А этот человек, он был действительно выше всех вошедших, статный, с благородной сединой на висках, наклонился над Таней, тоже пощупал пульс, и вдруг улыбнулся ей.
- Как дела, красавица? Как ты себя чувствуешь?
- Ещё не знаю, не понимаю ничего.
- Ты заболела, мы тебя лечим. Скоро ты выздоровеешь, я тебе обещаю! – сказал он. – Кто отвечает за эту палату? – вдруг резко спросил он, обращаясь к своей свите.
- Я, доктор Стогний.
- Ага, Сергей Константинович, доложите об этой больной.
«Ага, значит, эта Заноза не обманула. Я – в палате, значит я – больная и мне делали операцию, какую, интересно?» – Анализировала про себя Таня. – «Не даром говорила эта пацанка, что я в госпитале».
- Больная поступила к нам в ночь с понедельника на вторник. Состояние её было крайне тяжёлым. При обследовании выяснилось, что у неё беременность, срок приблизительный. Плод сохранить не удалось. Пришлось оперировать. Сейчас, вы видите, всё налаживается, больная – в стадии реабилитации. Вот, пришла в себя….
Таня внимательно слушала, ведь это о ней говорил её лечащий врач. Она никому не признавалась в том, что беременна. Только Арчи знал, что у него очень скоро должен родиться сын. Он знал, что будет мальчик, он был уверен в этом и не принимал никаких возражений. Он старался сократить срок Таниной службы, и это ему удалось. Таню должны были отпустить домой на два месяца раньше. Значит, и о ребёнке никто не узнает, значит, и говорить никому ничего не надо, и всё у них будет хорошо, и Новый год будут встречать вместе…
«Фантазёр! Где сейчас твоя душа? Где душа нашего сына? Вы встретились? Вы вместе. А я здесь…. Ну почему я не с вами, любимые мои?» - думала Таня. На глаза навернулись слёзы. Она уже не могла ничего услышать, она не хотела больше ничего видеть. Она, превозмогая боль, отвернулась к стене. Кто-то положил ей руку на плечо. Рука была мягкая, тёплая и очень добрая.
- Не плачь, дочка, у тебя всё будет хорошо. Вот увидишь, я тебе обещаю. Выздоровеешь и ещё родишь себе богатыря, – услышала она слова того, кому докладывал её палатный врач. – А ты не лежи, старайся потихоньку подниматься. Жизнь не остановилась, надо двигаться.
Все ушли из палаты так же неожиданно. Опять тишина. Редкие шаги за дверью. К ней никто не заходит.
«Бросили меня одну, никто ко мне не заходит, никому я теперь не нужна. Что мне теперь делать? Ребёночка не сохранила…. Мой маленький, прости меня, не сберегла я тебя!». Слёзы лились рекой. Никто не мешал ей плакать….

Через какое-то время дверь в палату открылась. Таня вздрогнула от неожиданности. Она подняла с подушки заплаканное лицо и долгим тяжёлым взглядом смерила вошедшую.
- Ты чего ревёш? – спросила женщина. – Радуйся, что живая осталась, а она реветь вздумала!
- Я ребёнка потеряла, – будто надеясь на чудо, сказала Таня.
- Ничего, нового родишь, не реви, ты же бабьего роду!
- У меня и муж погиб, – печально ответила Таня, не прислушиваясь к словам женщины.
- Слушай, девка, ты ещё такая молодая! Не реви, всё сладится. Коли пережила такое, значит, по плечу тебе всё это вынести. Не реви, будут у тебя ещё радости. Кушать хочешь?
До этих слов Таня даже думать о еде забыла, а сейчас ей вдруг очень захотелось есть. Женщина смотрела на неё и улыбалась так тепло! Глаза её излучали доброту и участие. Женщина предлагала еду….
- Ты ходячая? – спросила женщина.
- …
- А может тебе сюда обед принести, ну, как исключение? Тяжело тебе сейчас, бедненькой.
- Если можно, сюда, - краснея, прошептала Таня. Ей было очень стыдно, не привыкла она, чтобы за ней…
Женщина ушла и вскоре вернулась с подносом, заполненным тарелками. Среди тарелок возвышался стакан с розовым напитком, будто командующий фарфоровой армией тарелок. Женщина поставила поднос на тумбочку у Таниной кровати. Таня приподнялась на локтях над подушкой. Она ещё всхлипывала, глаза были опухшие и красные от слёз.
- Хватит реветь, давай, покушай. Не садись только на полную, бочком сиди.
- Как это «на полную»? – спросила Таня.
- Ну, на одну ягодицу. Тебе нельзя сидеть на обеих. Ты ж после операции. Что, никто не сказал разе? – удивилась женщина.
- Да нет, никто ничего не говорил.
- Дак к тебе ж весь консилий заходил, оне ж должны были тебе сказать.
- Кто заходил?
- Ну, консилий. Несколько врачей с главным обход делали, – со знанием дела сообщила женщина.
- Так это главврач в таком чистом халате, как из гуманитарной помощи, пожилой такой?
- Вот, дура девка, старого нашла! Мужчина в соку, что называется. Тут все бабы по нём сохнут. А умный какой! Декретацию врачебную пишет! – с гордостью сообщила женщина.
Таня непонимающе посмотрела на собеседницу: - Чего пишет? – удивлённо спросила она.
- Ну, у него одна учебная степень уже есть. Он у нас учёный, так он дальше хочет, – сказала женщина. - Экая ты непонятливая!
- Диссертацию, - догадалась Таня. – А почему врачебную?
- Ну, врач он, понимаешь? Звание такое есть, – досадливо сморщившись, сказала женщина. – От, не понимает!
- Может, докторскую?
- Ну, да, докторскую или врачебную, ну, какая разница? Умный он у нас, всё знает. А добрый какой! И строгий. Скоро профессором будет.
- Всё в одном, так не бывает.
- Бывает, бывает, сама убедишься. Да ты садись, только не на полную, и кушай, а то остынет, не вкусно будет. Кушай, кушай.
Таня приподнялась над подушкой, привстала, попыталась сесть поудобнее, но стало больно и пришлось выбрать позу «на неполную», как советовала женщина.
Всю палату заполнил запах горохового супа. В блюдечке лежали сухарики, в супе плавали кусочки колбасы. От картофельного пюре, в другой тарелке, пар и запах дурманили уставшие мозги.
- Я тебе две котлетки положила. Кушай, кушай, ты у нас героиня! Столько хлопцев спасла!
Таня стала вспоминать последние часы пребывания в лагере части.
- А где они? – спросила она.
- Кто, хлопцы? Да оба живёхоньки. Один – в гипсе, другой под капельницами. Тот, что под капельницами, уже ходит понемножку.
- Понятно, это хорошо, что живые, – устало сказала Таня. – А моего Арчи уже нет на свете.
- Ну что ж, у каждого своя судьба, – рассудительно сказала женщина. – А тебе жить суждено, так не гневи Бога. Кушай и поправляйся.
Таня с аппетитом принялась за еду. Еда была необыкновенно вкусной и Таня уплетала, что называется, за обе щеки.
- Ты покушаешь, составь грязную посуду на поднос, я позже заберу, – с этими словами женщина ушла, закрыв за собой дверь палаты, а Таня съела весь обед, вылизала тарелки, как в детстве, выпила компот и растянулась удовлетворённо в постели. Но мысли… Мысли не давали покоя и Таня, вспоминая, опять начала плакать.
«Мой маленький, бедненький малыш, как же я не уберегла тебя?! Вся жизнь поломалась, Арчи погиб, даже могилы нет! Всё сгорело. Васька, гад, подстроил! Чтоб ему….», - тут Таня остановилась. Её учила мать никому ничего злого не желать. Мама говорила, что зло может вернуться к тебе в тройном размере, и что тогда? « Нет, пусть он сам с этим живёт, пусть это останется на его совести. Оказалось, что он наших ребят бандитам в рабство продавал. Что ж его остановило, и он меня не продал?» Ход её мыслей прервала женщина, принесшая ей обед. Она вошла и, казалось, заполнила собой, своей доброжелательностью, всё пространство палаты.
- Ну, что, покушала? Как, вкусно было? Вот и хорошо, что покушала. Здоровье прибудет. Ты бы письмо домой написала. Мамка, поди, переживает, куда её ненаглядная доченька поделась?
- Да, надо написать. А где бумагу и ручку взять? Да и конверта у меня нет, и денег нет….
- Я тебе всё принесу, и даже конверт с маркой, только напиши мамке, что у тебя всё хорошо, что ты живая….
- Какая же вы хорошая! Спасибо вам большое. Спасибо за обед и тёплое слово. Я ведь теперь одна, одна на всём свете! – снова заплакала Таня.
- Дура, ты, девка! Дура, и есть дура! Да пока мамка с папкой живые, ты – дочка, ты не одна. Никогда не говори, что ты одна, пока мамка с папкой живые.
Таня подняла глаза, полные слёз, на добрую женщину и, вдруг, неожиданно для себя самой, улыбнулась сквозь слёзы.
- Да, наверное, вы правильно говорите. Я постараюсь больше не плакать. Надо как-то жить, ничего больше мне не осталось. На зло, этому гаду, Ваське, буду жить.
- Ну, вот и хорошо. Я заберу грязную посуду, а вечером ужин принесу. Ты поспи сейчас, отдохни. Силы во сне прибудет. Ходить сможешь, к хлопцам пойдёшь. Ну, я пошла.
- А звать вас как?
- Нюрой кличут. Анна я.
- Можно, я вас тётей Аней называть буду?
- Можно. Называй, коли нравится. Чудно как-то…. Отдыхай, сил набирайся. Ужин принесу вечером. Хорошо?
- Да, хорошо. Тётя Аня, а книжечки у вас нет почитать?
- Книжечки нет, на следующее дежурство принесу. Это через три дня. А сейчас отдыхай.
Тётя Аня ушла, плотно прикрыв за собой дверь.
«Тихий час – горький час,
Час воспоминаний….»
Стихи сами стали складываться в грустные рифмы.
« Не буду больше думать. Буду просто лежать и дышать. Не хочу вспоминать. Очень больно!» - говорила себе Таня. Она легла поудобнее, вытянулась во весь свой небольшой рост, закрыла глаза и попыталась уснуть.
Вечером зашла в палату тётя Аня с подносом, заставленным вкусной едой, а Таня никак не могла проснуться….
- Вставай, покушай, скоро ночь придёт, а ты спишь. Ночью что делать будешь?
- Не знаю, – сонно и безучастно ответила Таня
- Слушай, ты глупости из головки своей повыкинь! Давай, вставай, лодырь, кушать пора.
Таня с опухшим от сна и слёз лицом поднялась с постели, села у своей тумбочки и молча принялась за еду.
- Ну, как, вкусно? – спросила тётя Аня.
- Действительно, очень вкусно. Только больно, очень больно, понимаете?! Душа огнём горит! – сквозь слёзы воскликнула Таня.
- Ты, голуба моя, не печалься. Время все ранки залечит. Ты сейчас о себе подумай. Мамке напиши всё же. Вот тебе бумага и ручка, вот тебе и конверт с маркой. Напиши письмо мамке, Она, поди, думает, что ты неживая уже. Покушай и напиши. Пренепременно напиши.
Таня съела всю еду, которую принесла тётя Аня на ужин, грязную посуду опять составила на поднос, легла на кровать и отвернулась к стене. Ну, и что она напишет? Ведь жизнь сломана, любимый человек погиб, его ребёнка она не уберегла, сама была на краю гибели. Разве могла она писать маме об этом?
Она не заметила, как вошла тётя Аня, забрала поднос с грязной посудой и ушла, не тревожа её.
Сумерки окутали палату неожиданно. Таня не зажигала свет, так и лежала, потеряв счёт времени.

Прошло несколько дней. Таня не вставала с постели без надобности. Целыми днями лежала, отвернувшись к стене, не отвечая на вопросы врачей и сестёр, стараясь ни о чём не думать. Но здоровье, всё же, потихоньку возвращалось к ней. И уже трудно было улежать в постели целый день. Захотелось двигаться, походить по палате. Один раз даже захотелось потанцевать. Молодость брала своё….
Однажды Таня подошла к окну, да так к нему и прилипла. Здание больницы окружал парк. Деревьев было много, и казалось, что за окном не созданный человеческой рукой уголок природы, а дикий лес с волшебными деревьями и таинственными тропинками.
Таня постаралась заглянуть в глубь этого зелёного буйства, но листва деревьев плотно закрывала всю видимость. И вдруг ей нестерпимо захотелось туда, в этот дивный лес, туда, где свежий ветер, туда, где целыми днями раздаются птичьи голоса. Ей захотелось ощутить всё самой каждой клеточкой своего тела….
- Ну, что, легче немного? – вдруг услышала она за спиной.
Резко обернулась. На пороге стояла та тоненькая медсестра, та Заноза, которую Таня увидела первой несколько дней назад, когда пришла в себя после перенесенного шока. Девушка смотрела на Таню и приветливо улыбалась.
- Да, немного легче, - вяло ответила Таня.
- Я, вот, таблетки принесла, и уколы надо сделать. Прилягь пожалуйста.
Таня автоматически исполнила просьбу девушки, но вдруг почувствовала боль от укола.
- Ой! – воскликнула она.
- О! Ты уже реагируешь! Это отлично. Я Роберту Модестовичу доложу.
- Это кто?
- Наш главный. Он о тебе несколько раз в день спрашивает.
- С чего бы это?
- Ты очень тяжёлая была. Никто не думал, что ты справишься и выздоровеешь.
- А я, всем смертям назло, всем врагам назло, взяла и выкарабкалась. Пусть на меня смотрят и боятся!
- Ты такая сильная! Я бы так не смогла.
- Чего бы ты не смогла? И чего ты в душу лезешь? Отстань! Давай свои пилюли и уходи.
- Вот…. – девушка поставила мензурку с таблетками на тумбочку. – Извини, если я чем-то обидела тебя. Я ведь подружиться хотела. Думала, и тебе веселее будет.
С этими словами девушка ушла из палаты. Будто даже расплакалась, или Тане это только показалось? Ну, что ж, так получилось, надо извиниться, ведь она так старалась понравиться Тане.
В палату влетела санитарка с ведром, тряпкой и шваброй.
- Давайте, барышня, по коням! – бодро скомандовала она.
- Что? – недоумевая, спросила Таня.
- Ну, на кровать залазь, я помою пол. Чего спрашиваешь? Сейчас обход будет, а Роберт Модестович не любит грязи, ещё и уволить может.
- Теперь понятно, а то – по коням! И где ж этот конь?
- Да вот стоит и ждёт тебя. Давай, залази! – указала санитарка на кровать. Она уже ширяла своим приспособлением по полу палаты, размазывая тряпкой не отжатую воду, Таня едва успела забраться на кровать.
- Ты чего нашу Светку обидела? Я видела, она плакала, когда от тебя выходила, – запыхавшись, вопрошала эта дородная женщина.
«Ну, вот и эта туда же. Какого чёрта они все лезут ко мне в душу?! Я уже и санитарке ответ должна давать». – зло думала Таня.
- Ты знаешь, если ты герой, то нос не задирай. Грош – цена твоему геройству, если ты хороших людей обижаешь, – продолжала санитарка преподавать Тане свой урок, усердно орудуя шваброй.
Таня изумлённо смотрела на эту живую скульптуру нравственности, споро справлявшуюся со своим аппаратом для мытья полов. Она никак не ожидала такого поворота событий. И чего эта уточница к ней привязалась?! Ведь ничего не случилось, ведь она только сейчас начала потихоньку отходить от того кошмара, в который так неожиданно попала. И надо же, ни тебе здравствуйте, ни тебе до свидания, а «по коням» и мойка полов и души одновременно!
- Светка мухи не обидит, всем хочет угодить. А над тобой две ночи сидела и домой не уходила, когда ты тяжёлая была. Будешь обижать её, к тебе никто из нас не придёт.
«О, Господи, как же я эту Занозу обидела? Ну, чего эта корова ко мне привязалась? Я же вижу её в первый раз! Ну, чего она?!» - c досадой подумала Таня, а в слух сказала: - Она что, у вас святая?
Женщина выпрямилась, встала, как статуя Свободы со шваброй в руках вместо факела и с презрением посмотрела на Таню.
- Ну, ты девка, и стерва! – воскликнула она с благородным негодованием. – Светка тебе, почитай, жизнь спасла, а ты с издёвкой про неё говоришь. Тебе бы в ножки ей поклониться, а ты?
- Не надо было спасать, и разговора бы не было. Я никого ни о чём не просила. Ну, чего встала? Не приходи, не звала тебя! Давай отсюда со своей тряпкой, сама управлюсь!
Таня вытолкала опешившую бабу из палаты, та даже не успела закончить работу, села на кровати и горько заплакала.
«Что же такое произошло? Я же не хочу, чтобы они ворошили моё прошлое. Это моё и только моё! Какое право они имеют лезть ко мне в душу? Они мне там не нужны. А эта баба? Она же просто хамка невоспитанная! Чего она ко мне привязалась?»
Дверь неожиданно открылась и в палату вошла эта худосочная Заноза и остановилась у двери, нерешительно улыбаясь, её огромные, как озёра, глаза были подозрительно красными.
- Ты опять плачешь? – спросила она. – Ты извини нашу бабу Маню. Она не со зла, она хорошая, ты увидишь, не сердись на неё, прошу тебя!
- Света, тебя же так зовут?! – сквозь слёзы обратилась к девушке Таня. – Я тебя обидела? Ты ведь тоже плакала, я же вижу.
- Да, я - Света. Но нет, ничего, я сама виновата. Задала тебе не те вопросы, прости меня.
- И ты прости меня. Мне ещё очень больно. Прости.
- Ладно, давай не вспоминать плохое. Давай лучше я помогу тебе выздороветь, хорошо?
- Не знаю, наверное, хорошо….
- Я недалеко живу и смогу приходить к тебе вне работы, можно?
- Зачем? – изумилась Таня.
- У тебя же здесь никого нет, правда? Вот я и буду тебя навещать, хорошо? У меня ведь тоже нет подруг, понимаешь.
- Как хочешь.
Они помолчали. Света переминалась с ноги на ногу, не решаясь заговорить.
- Света, что я сейчас должна сделать? – спросила Таня, не зная, как преодолеть затянувшееся молчание и нерешительность Светы.
- Ты должна выпить таблетки и отдать мне мензурку, – нашлась та.
- Ах, да, таблетки! – Таня выпила их мгновенно, запив водой из графина. – Теперь всё, или ещё что-то?
- Ты так хочешь, чтобы я ушла от тебя? – грустно спросила Света.
- Понимаешь, дай мне немного времени, я приду в себя, и тогда мы будем дружить. Сейчас мне очень тяжело.
- Я понимаю, я не буду тебя больше беспокоить. Прости.
- Да что ты, Света! Чего ты извиняешься? Я прошу день – два, всего лишь. Я должна привыкнуть к тому, что есть, поняла?
- Да поняла я! – с отчаянием почти выкрикнула Света. – Поняла я всё, только не знаю, как сказать, что тебя очень хочет увидеть Николай Забродин! Он всё время о тебе спрашивает, прорывается к тебе, его не пускают, а он всё равно рвётся. Это ты не понимаешь, разрюмсалась здесь, тоже ещё мне, кисейная барышня, переживает она! А человек чуть не умер и о ней беспокоится, переживает, а она, как премьер министр, попасть к ней невозможно! Важная какая! – с этими словами Света вылетела из палаты, оставив Таню в диком недоумении. Оказывается, она не одна, оказывается, есть люди, которые спрашивают о ней, беспокоятся, хотят увидеть.
Волна тёплой радости захлестнула её с головой. Как же, оказывается, приятно, когда о тебе кто-то спрашивает, тобой интересуется, как же приятно, когда тебя вспоминают добрым словом! От радости Таня не заметила, как ушла из палаты Света.
Таня надела больничный халат, который до сих пор сиротливо висел на спинке кровати, уже сколько дней, и выглянула в коридор. Коридор был длинный, с множеством дверей, стены выкрашены бело-серой краской. Напротив дверей было несколько окон. Поодаль от двери Таниной палаты находился сестринский пост. За столом сидела Света. Она всхлипывала и что-то писала.
- Света! – позвала её Таня. Света вскинула голову и повернулась на её зов.
- Больная Рыскина, закройте дверь и ложитесь в постель. Сейчас обход. Скоро и к вам зайдут. Лежите в койке и ожидайте, – строго сказала ей Света сквозь слёзы, и отвернулась.
Таня вздохнула, нерешительно закрыла дверь палаты, сняла халат и улеглась в постель. Ждать пришлось действительно не долго. Вскоре дверь открылась и несколько врачей во главе с немолодым, но статным красавцем, главным врачом, вошли в её палату.
- Как вы себя чувствуете? – спросил он, щупая пульс у Тани.
- Всё хорошо, - ответила она.
- Доктор, поведайте нам, как дела у вашей подопечной? – спросил главный у её палатного врача.
- Состояние больной нормализуется, температура уже несколько дней нормальная, все анализы в норме, но ещё не в норме её психическое состояние. До сегодняшнего дня она не отвечала на вопросы, лежала, отвернувшись к стене. Медсёстры тоже все в один голос говорят, что она ещё не контактна.
- А вы хотели, чтобы она сразу защебетала? Подождём маленько, для этого время надо, – он оглянулся по сторонам, и вдруг: - Почему в палате так грязно? – вспылил. Все врачи из его окружения втянули головы в плечи и молчали.
- Я задал вопрос, что никто ответить не сможет? – рассердился окончательно главврач. Все опять виновато молчали. Он выглянул в коридор и обратился к медсестре.
- Света, принесите мне швабру, ведро и тряпку, я в этой палате помою пол. Здесь очень грязно. У нас не хлев, больные не могут убирать за собой, их надо лечить, а не выводить на субботники по уборке территории! – обратился он к своей свите.
Через мгновение в палату влетела баба, которую Таня только что вытолкала в зашей. Она остановилась, виновато переминаясь с ноги на ногу. В руках у неё были все её орудия труда.
- Извиняюсь, Роберт Модестович, не успела до вашего обходу. На лестнице генералила и замешкалась.
- Товарищ главнокомандующий армией чистоты! Если вы через минуту не приведёте здесь всё в полный порядок, я вас уволю! Чтобы всё здесь блестело, вам ясно?
- Будет блисеть, будьте спокойны, - ответила ему женщина и стала энергично орудовать тряпкой, размазывая воду по полу.
- Она ни в чём не виновата, - тихо сказала Таня, – это я её выгнала, и не дала закончить работу. Не ругайте её, это я во всём виновата.
- Вы виноваты? В чём вы виноваты? – с вызовом спросил главврач. – Вы что, сюда по своему желанию попали?
- Нет…. – виновато ответила Таня.
- Санитарка должна знать свою работу и добросовестно исполнять её. А вы у нас на излечении. Она должна это понимать. После обхода зайдёте ко мне, тётя Маша, побеседуем с вами чуток. – с этими словами он величественно покинул палату, вся свита врачей потянулась за ним.
Женщина оперлась о швабру и заплакала:
- Уволит, как есть, уволит! – всхлипывала она. – А у меня семья….
Таня чувствовала себя виноватой во всех смертных грехах и не могла найти выхода из сложившейся ситуации. Ей было очень стыдно за свою несдержанность, обернувшуюся так плохо по отношению к этой санитарке.
- Пожалуйста, не плачьте! – обратилась она к плачущей статуе Свободы – Пойдём к главврачу вместе, я всё ему объясню, он вас простит, вот увидите! – уговаривала Таня женщину, обнимая её за плечи.
- Он у нас очень строгий, уволит, как есть, уволит! – всхлипывала тётка.
- Когда к нему надо идти? – вдруг отчеканила вопрос Таня.
- После обхода…. – промямлила женщина.
- Ну, так и пойдём и поговорим! В конце концов, я виновата в вашей небрежности, мне и ответ держать. Убирайте и не плачьте. К главврачу пойдём вместе. Ну, не надо плакать, всё уладится, вот увидите, и простите меня, пожалуйста!
Тётка, всхлипывая, принялась мыть всю палату. Вскоре и кровати, и тумбочки, и пол, и стены засияли чистотой и свежестью.
В палату заглянул палатный врач.
- Больная Рыскина, зайдите в ординаторскую.
«Сам ты больной, тоже мне, важная птица, «зайдите в ординаторскую!» - передразнила его мысленно Таня. Она снова надела больничный халат и, открыв дверь палаты, выглянула в коридор. За столом медсестринского поста никого не было. Таня вышла из палаты и пошла по коридору в сторону медсестринского поста. Она понятия не имела, где находится ординаторская. Подошла к столу медсестры и затопталась на месте в нерешительности.
«Куда идти, куда податься?» - думала она. - «Где эта ординаторская? Никого нет, у кого спросить? Куда же убежал этот палатный? Хоть бы, словом обмолвился!»
Она решила идти дальше, до конца коридора и читать все надписи на дверях.
- Вот дурак! Сказал бы, куда идти, я же здесь ничего не знаю, а он: идите в ординаторскую! – ворчала она тихонько.
Вдруг за её спиной с другого конца коридора послышались торопливые, почти бегущие шаги. Таня обернулась. Ей на встречу спешила Света.
- Идите в ординаторскую, - холодно сказала ей Света, - вас палатный врач зовёт.
- А где ординаторская?
- Там, - указала Света в противоположный конец коридора.
Таня подошла к Свете, заглянула в её огромные, как озёра, глаза, и улыбнулась
- Не сердись на меня. Прости. Я что-то всех сегодня обидела.
- Да, всё в порядке, иди в ординаторскую, – примирительно сказала Света.

Таня постучала в большую белую дверь с табличкой «Ординаторская»
«Эта белая, белая дверь…» - прозвучали у неё в голове слова из знаменитой песни в исполнении Аллы Пугачёвой.
- Да, да, войдите! – ответил на её стук молодой мужской голос.
- Вы меня звали? – спросила Таня, открывая эту белую дверь и заглядывая внутрь.
- Звал, звал, больная Рыскина, заходите.
«Сам ты больной! Заставил меня проминанты по коридору выписывать!» - подумала Таня и вопросительно уставилась на доктора. Её взгляд будто говорил: «И чего же ты хочешь, болван?!»
Доктор как-то съёжился под Таниным взглядом. Ему было неловко перед ней, но времени не было, надо было делать свою работу.
- Больная Рыскина, как вы сейчас себя чувствуете? – задал он первый вопрос.
- Нормально, - односложно ответила Таня.
- Нет, я имею в виду …. – замялся он.
- Я тоже это имею в виду. Я чувствую себя нормально, – отчеканила она.
- Вы сегодня впервые с тех пор, как вас привезли сюда, сами вышли из палаты. Что вы ощущаете?
- Дрожь в ногах. Дурацкий вопрос. Сколько времени я нахожусь здесь?
- Третью неделю. Если вы не возражаете, я должен вас осмотреть. Давайте пройдём в смотровой кабинет.
Он делал осмотр очень осторожно, бережно нажимая пальцами в то или иное место живота. Та боль, от которой Таня потеряла сознание в вертолёте, ещё не совсем ушла. В некоторых местах при осмотре было достаточно больно. Таня вскрикивала, охала, постанывала, но в целом доктор остался доволен результатами осмотра.
- Дело идёт на лад, - говорил он, снимая перчатки, - ещё немножко, и будете прыгать.
- Не с кем прыгать, - пробурчала Таня.
- Что? – не расслышал доктор.
- У меня муж погиб три недели назад.
- Примите мои соболезнования.
- Всё в порядке, доктор, я должна к этому привыкнуть. Я могу идти?
- Да, вы можете идти. Я назначу процедуры. Обращайтесь на медсестринский пост, у нас нет манипуляционной медсестры. Девочки вам всё сами сделают в лучшем виде, а сейчас пока идите в палату.
Таня побрела в палату. По дороге она встретила санитарку, ту самую, с которой конфликтовала сегодня утром. Та всхлипывала, украдкой вытирая слёзы.
- Вы что, сами к главному ходили? – участливо спросила Таня.
- Ну, ходила, ходила! Так он сказал, что если ещё раз такое увидит, то уволит.
- Я сейчас сама к нему пойду.
- Уже не надо. Всё утрясено, я ж убралась! Иди, дочка, ложись. Устала, поди. Ты ещё вон, какая зелёная, слабенькая больно. А увидишь Роберта Модестовича, словечко за меня замолвь, мол, не со зла я не убрала, ладно? Ну, иди, ложися, не то в обморок свалишься, хлопот с тобой не оберёшься потом, – примирительно сказала тётка и подтолкнула Таню к двери палаты.

ВСТРЕЧА.
Немного кружилась голова, и эта противная дрожь в ногах…. Сил не было стоять. А как захотелось выйти в коридор, поболтать со Светой, может, даже, на улицу выйти, пройтись по аллее парка, может случайно встретить Николая…. Но сил не было. Устала.
Таня лежала на спине и рассматривала потолок. Вон там трещинка, словно паутинка, пробежала через весь потолок. Тонюсенькая такая, но такая заметная! А вон, в углу, пятно от потопа. Кто-то сверху был не аккуратен. Пятнышко небольшое, но как бросается в глаза! Побелка наложена не ровно, они с мамой это лучше бы сделали. И цвет побелки неудачный….
Дверь палаты неожиданно открылась. Вошла Света.
- Больная Рыскина, зайдите пожалуйста в манипуляционный кабинет, я вам сделаю процедуру, которую назначил вам ваш палатный врач.
«Кикимора Болотная, Кикимора Печная, Врач Палатный» - Пробурчала Таня. Ей пришлось снова вставать, надевать халат и идти в манипуляционный кабинет.
- У вас что, не хватает медсестёр? – спросила Таня.
- Да, девочки в прошлом году поступили в мединститут, уволились. Но я справляюсь с работой. Вот и не стали брать новых. Так год и проработала.
- Но это же тяжело! – воскликнула Таня.
- Тяжело было в начале, а теперь я привыкла. Знаешь, я ведь тоже в мединститут поступила в этом году. Скоро уеду в столицу.
- А тут кто же будет?
- Найдутся добровольцы. Правда, папа у нас очень строгий. Но он добрый и справедливый. Я его очень люблю.
- Это кто же твой папа, главврач, что ли?
- Да, – просто ответила Света. Обе помолчали.
- Света, а кто хотел меня видеть? У меня же никого из знакомых здесь нет.
- Парень один, его Николаем зовут. Он из гнойной хирургии. Говорит, что ты ему жизнь спасла.
- Скажи мне, где его искать! - горячо воскликнула Таня.
- Ага, значит, есть кое-кто! – стала подтрунивать над ней Света.
- Да ты ничего не понимаешь, скажи, где мне его искать?
- На втором этаже, номер палаты не знаю. Он сюда каждый день вламывается, к тебе просится. Классный такой!
- Да остынь ты, размечталась! У него жена любимая и трое детей маленьких. Так ты говоришь второй этаж? А как туда попасть?!
- А вон, смотри, дверь на лестницу открыта. Стеклянная такая, видишь? Мы на четвёртом, тебе нужен второй, мужское отделение, усекла?
«Как хорошо, это просто чудо, что Николай здесь! Неужели это Николай?! В это трудно поверить!» - Таня неслась по лестнице, не чуя ног под собою. И куда подевалась её слабость, дрожь в ногах? Какое счастье! Николай здесь, совсем рядом, а она и не догадывалась об этом!
Вот и дверь в «гнойную хирургию». А где же мужское отделение? Таня вошла в приоткрытую дверь, никто её не остановил, и она беспрепятственно дошла до сестринского поста. Место медсестры было пусто, Таня в нерешительности топталась у стола медсестры.
- Девушка, вы как сюда попали? Сюда же нельзя посторонним. Тут гнойная хирургия! – услышала она у себя за спиной.
Таня обернулась и увидела медсестру средних лет в накрахмаленном, до невозможности, белом халате, аккуратно причёсанную, красиво подкрашенную. Она внушала к себе уважение.
- Я ищу молодого мужчину. У него была флегмона плеча. Тяжёлым он был, очень слабым. А зовут его Николай. Вы мне не подскажете, где его искать?
- Это Забродин, что ли? Дак, он вон, в той палате, но к нему нельзя. Здесь же ….
Но Таня не стала слушать накрахмаленную медсестру. Она ринулась в указанном направлении, рванула на себя дверь палаты и застыла на пороге.
- Николай! Дорогой, миленький Николаюшка! Живой! Посмотри на меня, это же я, Таня!
Николай сидел на кровати, ел мороженое и мирно беседовал с соседом по палате. Неожиданный визит заставил его вздрогнуть. Он повернулся всем телом в сторону открывшейся двери. В этот момент он что-то говорил своему соседу, да так и застыл с открытым ртом. Мороженое мелкими белыми капельками капало на его пижамные брюки и по ним струйкой стекало на пол.
- Коленька, миленький, очнись! Это же я, Таня, ты видишь?! Это же я! Коля, отомри!!! – топнула она ногой в огромном больничном шлёпанце.
В его глазах засияла бешеная радость.
- Танька, Танечка!!! Я же к тебе приходил, я же их просил, они не пускали!
И вдруг они ринулись друг другу в объятия, приговаривая всякие слова радости, восхищения друг другом. Они были счастливы, что уцелели, что смогли выжить и достойно выйти из этого ада.
- Девушка, вам нельзя здесь находиться. Это запрещено. Я сейчас зав. отделением позову! - услышала Таня за своей спиной.
- Что делать, Коля, мне надо уйти!
- Я тебя провожу, по дороге поболтаем. Ох, ты, чёрт, штаны вывозил в мороженом! А где оно?
- Вон, смотри, на полу лежит, тебя дожидается, можешь слизать! – весело подмигнул Николаю сосед по палате.
- Ну, ты смотри у меня, ты дежурный, помнишь?
- Уберу, уберу, иди уже со своей долгожданной!
Они поднялись по лестнице на её этаж и стояли у окна между лестничными маршами, держались за руки и не могли отпустить друг друга хоть на миг.
- Танечка, я же к тебе каждый день приходил, как узнал, что ты тоже здесь.
- Коленька, я долго болела, но теперь уже всё позади. Расскажи мне лучше, как ты, как твоя рука?
- Да всё в порядке! Даже, видишь? Руку оставили. Хотели оттяпать, а я не дал! Они со мной долго возились. Я тоже долго болел. Сказали, что если бы не твоя помощь, то ничто бы не спасло, вот так. Так что командование выносит вам, боец Рыскина, особую благодарность, за спасение такого ценного кадра, как я!
- А теперь как?
- А теперь? Теперь всё нормально. Уже заживают разрезы после операций. Я уже даже могу двигать пальцами. Вот, смотри!
Николай с трудом согнул левую руку в локте, начал шевелить пальцами, и вдруг, с серьёзным выражением лица, аккуратно скрутил комбинацию из трёх пальцев и сунул Тане под нос.
- А вот им! Мы всё равно живы и скоро будем здоровы!
У Тани защекотало где-то под ложечкой. Она честно изо всех сил старалась сохранить серьёзность, но безудержный смех, как торжество над смертью, вдруг победно вырвался из её груди. Николай тоже не смог себя сдержать. Сминая все преграды на своём пути, его смех слился с Таниным. Так они стояли и смеялись, заглядывая друг другу в глаза, и снова смеялись и не могли остановиться.
Шум на лестничной площадке привлёк внимание медперсонала. Двери на четвёртом и третьем этажах открылись. Медсёстры с удивлением и любопытством смотрели на них.
- Прекратите шуметь сейчас же! – строго пыталась остановить их медсестра с третьего этажа. – Прекратите это безобразие! Тоже мне, нашли здесь комнату смеха!
Света вышла на лестничную площадку, подошла к перилам лестницы и крикнула: - Тётя Лена, пусть посмеются, не мешайте им, они выздоравливают. Пожалуйста!
- Но это же безобразие! – настаивала медсестра с третьего этажа.
- Тётя Лена, я вас очень прошу, не мешайте им, смех – это тоже лекарство!
Медсестра с третьего этажа пожала плечами и ушла в отделение, хлопнув дверью. Света тихонько ретировалась и тоже закрыла за собой дверь. А Таня с Колей не могли остановиться, всё смеялись и смеялись, не замечая никого вокруг.
- Ну-ка покажи ещё разок, как ты пальчиками? – со смехом говорила Таня. Николай старательно двигал своей больной рукой, складывал пальцы в ту же комбинацию, и снова – безудержный смех!
- Больше не могу, устал, больно ещё, – наконец, сказал Николай и опустил натруженную руку.
Насмеявшись в волю, и изрядно устав от подобных физических упражнений, оба с теплотой и нежностью смотрели друг на друга и молчали. Первым нарушил молчание Николай.
- Танька, спасибо тебе, дорогая! Если бы не ты, стыли бы мои косточки в чужой сырой земле!
- Слушай, ты что, книжек обчитался, пока болел? – удивилась Таня и перекривила: - «Стыли бы мои косточки….»! А о детях ты подумал? У тебя же их трое! Как же они проживут без тебя?
- Да, мои ждут меня. Я уже им письмецо накатал, сумел! – с особой гордостью сообщил Николай. – Послезавтра жена приезжает, заберёт меня домой. Дома долечиваться буду.
- А мне ещё ничего не говорили. Пока ещё не отпускают. – опустила голову Таня. На глаза навернулись слёзы.
- Так ты же только сегодня встала! Я вчера приходил, так даже записку у меня не взяли! Ты не очень устала? – вдруг спохватился он.
- Да, Коленька, тяжело мне было. Ну, да ничего, теперь уже всё в порядке. Ты не волнуйся, я не устала от тебя, но ноги предательски дрожат!
Вдруг открылась входная дверь в отделение на четвёртом этаже. На площадке появилась Света.
- Больная Рыскина, вам надо идти в палату.
- Ладно, сестричка, не суетись, сейчас она пойдёт в твою палату. Дай поговорить с боевым товарищем. – широко улыбнулся Николай, а Тане, так, чтобы не видела Света, скрутил большой кукиш своей больной рукой. И Тане невозможно было сдержаться. Снова её серебристый смех рассыпался тысячами маленьких звонких колокольчиков по всему пространству лестничных маршей. Снова недовольные лица медсестёр стали выглядывать на лестничные площадки.
- Коля, прекрати, я тебя прошу! – в изнеможении просила его Таня, а Николай невинно смотрел на Свету и шевелил пальцами своей больной руки так, чтобы это видела только Таня.
- Ой, Коля, больше не могу, уморил, прекрати! – молила она.
- Что здесь происходит? – строго спросила Света.
- Ничего криминального, кукольный театр, - ответил Николай и весело подмигнул Тане. – Клоуны ушли, а мы остались и продолжаем веселиться. Девушка, вы такая красивая, идите к нам, давайте вместе смеяться!
Света насупилась, ей показалось, что её обижает этот увалень в мятой, грязной больничной пижаме.
- Вы бы обратились к санитарке и попросили, чтобы она вам пижаму поменяла, а то штаны странно грязные. А больной Рыскиной надо идти в палату.
- Да, я мороженым заляпался, - смутился Николай. – Девушка, милая, я всё для вас сделаю, всё, что попросите, но эту барышню отпустить не могу. Я её только что нашёл!
- Много на себя берёте! Если будете нарушать дисциплину, вас выпишут, а Рыскиной ещё надо лечиться, так что отпустите её.
- Танечка! – обратился Николай к хохочущей Тане. – Прошу тебя, после обеда….
- После обеда – тихий час, - строго перебила его Света.
- Какая вы, девушка, несговорчивая! Ну, хорошо, после тихого часа, Танечка, выйди в парк, прошу тебя. Ведь тепло же, лето же у нас! Я тебе одеяло расстелю, хорошо?
- Я выйду, выйду, иди, Коля, а то нас накажут, – устало махнула рукой Таня – После тихого часа у нас с тобой свиданка. Попробуй не прийти, и не говори мне, что мама не пускает! – снова рассмеялась Таня и начала подниматься к Свете. Коля взбежал по лестнице и, вдогонку ей, крикнул: - Так я тебя жду, Белоснежка!
Таня счастливо улыбнулась и вошла в отделение вслед за Светой, плотно прикрыв за собой дверь на лестницу.
- Кто он? – спросила Света, когда они шли по коридору к Таниной палате.
- Мой боевой друг, - неохотно ответила Таня. – Мы с ним в одной операции участвовали.
- А почему ты Белоснежка? – Свете хотелось задать Тане тысячи вопросов, получить на них ответы, она сама изогнулась, изображая вопросительный знак, но Таня молча пошла в свою палату, мурлыкая себе под нос какую-то песенку. Она не собиралась отвечать ни на один вопрос, во всяком случае, сейчас. Она была счастлива! Счастлива, впервые, после всех пережитых ужасов.

В обед к ней заглянула тётя Аня.
- Ну, что, красавица? Обед сюда принесть, или в столовку пойдёшь сама, добровольно? – спросила она Таню.
- Тётя Анечка, миленькая, дайте, я вас расцелую! – и, не спрашивая разрешения у обалдевшей женщины, кинулась её целовать.
- Что случилось, с чего такие радости? – спросила тётя Аня, когда страсти у Тани немного поулеглись.
- Я друга нашла, понимаете?! Друга, который вытащил меня из страшного ада! Он здесь, я его сегодня видела, мы с ним целый час проговорили, понимаете?! И у меня с ним сегодня свидание после тихого часа, – кокетливо добавила она.
- Небось, не женатый? – нерешительно спросила тётя Аня.
- Женатый! – радостно воскликнула Таня. – Женатый! И у него трое деток, и мы с ним живые остались, понимаете?! Только мы с ним и остались!
- Теперь всё понимаю. Сходи, покушай в столовку, ведь ходишь уже.
- Иду, иду! Тётя Аня, я зверски жрать хочу!
- Смешная какая, - сказала тётя Аня, повернулась, чтобы уйти, но вдруг заметила на Таниной тумбочке неиспользованный конверт и чистый лист бумаги.
- Письмо-то мамке не написала?! – укоризненно спросила она.
- Тётя Аня, а что я ей могла написать? Поплакать и попросить, чтобы приехала? Не могу я напрасно её расстраивать. Сердце у неё слабое. Теперь всё наладится, я знаю. Вот и Николая нашла. Правда, за ним скоро жена приедет, заберёт его домой. А я ещё тут останусь. Ладно, пошли в столовую.
- Ты всё же напиши. Мамка, она ждёт весточки от тебя, а ты тут с чужими мужиками зажигать решила.
- Да не решила я! – с досадой выкрикнула Таня. – Он меня спас. Если бы не он, страшно подумать, что бы со мной было! Ну, где ваша столовая?
Так, разговаривая, они пошли в сторону пищеблока.

После обеда Таня растянулась на своей кровати счастливая, умиротворённая. Дремота мягким лёгким одеялом спеленала её…

Сквозь сон она услышала, как открылась дверь, кто-то вошёл, сунул ей что-то холодное под мышку. Она вздрогнула и открыла глаза. Над ней склонилась Света.
- Я градусник принесла, температуру надо померять, – будто извиняясь, сказала Света.
- Светочка, я уже буду выполнять все твои требования. Я очень хочу быть здоровой!
- Молодец, больная Рыскина!
- Я не хочу быть больной, Света! Почему ты ко мне по фамилии обращаешься?
- Так ты же не хочешь дружить со мной, – тихо и печально сказала Света.
- Вот, дурочка! Не обижайся. Да очень хочу дружить с тобой! И профессия у нас с тобой одна, и возраст подходящий. Только я что-то долгонько заболелась. Не обращай внимания на мою грубость. Просто душа болела, ты уж извини!
- Ладно, ты меряй температуру, а я к другим пойду. Работы очень много. А вечерами я тут просто зашиваюсь.
- Если хочешь и доверишь, я тебе вечером помогу. Хочешь?
- Очень хочу, только, наверное, не разрешат. Ты же сегодня первый день….
- А ты никому не говори. Мы с тобой потихонечку твою работу переделаем. Хочешь?
- Очень хочу, А сил у тебя хватит? - обрадовалась Света. – Ну, ладно, я пошла пока, да?
- Да, иди, я сама градусник принесу и пойду в парк погулять.
- Иди, иди, твой уже сидит на лавке, тебя дожидается.
- Где?!
- Да вон, посмотри!
Таня с градусником под мышкой, босая, в одной больничной рубашке подскочила к окну. На лавочке, возле входа в госпиталь сидел Николай, а рядом с ним было расстелено толстое больничное одеяло. Подошёл какой-то мужчина в больничной пижаме, хотел присесть рядом, но Николай что-то сказал, и мужчина пошёл в глубь парка, скрывшись за ветвями деревьев.
- Светочка, ну, напиши, что у меня нормальная температура, а я пойду, ладно?
- К нему пойдёшь?
- Да!
- Потом расскажешь, кто он?
- Ага, расскажу, вечером, ладно?
- Ладно, давай, иди. А температура у тебя нормальная, по тебе видно.
- Да? Ну, я пошла? – спросила Таня, второпях надевая на себя больничный халат и не попадая руками в рукава.
- Рукава-то выверни! – со смехом сказала, наблюдавшая за ней, Света.
- Ой, какая же я неуклюжая!
- Это от спешки. А ты не спеши. Он дождётся тебя. Он тут неделю никому прохода не давал, всё к тебе рвался.
Они посмотрели друг на друга и весело рассмеялись. Таня вывернула рукава халата, одела его и бегом побежала на улицу, подпоясываясь поясом по дороге.
- Причешись хоть немного! – крикнула ей вслед Света, но Таня уже ничего не слышала.

Николай сидел на лавочке у входа в госпиталь и охранял, расстеленное рядом с ним, одеяло. Таня выбежала на улицу, да так и застыла, увидев эту живописную картину.
По дорожке парка к этой же лавочке семенил ещё один мужчина в больничной пижаме. Видно было, что лавочка – конечная цель его марафона по больничным дорожкам. Он так хотел присесть рядом с Николаем и поболтать о своих болезнях, но….
- Извини, друг, принцессу жду, место занято, видишь, трон охраняю, – сказал Николай спешившему к нему мужчине. – Иди во-он туда, там есть свободная лавочка. Я видел, как оттуда только что два воробья вылетели.
Мужчина выругался и ушёл, а Николай продолжал сидеть в позе гладиатора, готового сразиться с любым, кто посмеет посягнуть на охраняемую им территорию. Он ждал Таню.
- О, Белоснежка! Иди, иди ко мне! Садись сюда, я тебе место занял! – заволновался Николай, увидев Таню и приглашая её присесть на расстеленное для неё одеяло.
- Ну, что, пришла твоя ненаглядная? – крикнул Николаю кто-то сверху.
Николай поднял голову и вдруг запел весёлым басом:
- „Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю,
Чому ж я не сокіл, чому ж не літаю?”
Я б тебя, гада, достал бы! – крикнул он приколисту.
- «Мне сверху видно всё, ты так и знай!» - ехидно ответили сверху словами из известной песни.
Таня засмеялась от души и подняла глаза вверх.
- Здрасте! – крикнул ей парень из открытого окна третьего этажа. – Ух, красивая какая!
- Привет! – ответила ему Таня и рассмеялась. – Это же твой сосед по палате! – сказала она Николаю.
- Он ещё ходить не может, так решил из окна доставать. Ну, подожди, вернусь я в палату! – крикнул он своему соседу. – Танечка, садись на одеяло. Ну, рассказывай, мы так и не успели поговорить утром. Я же твой боевой товарищ, у нас не должно быть тайн друг от друга. Мы же нашли друг друга!
- И что будет, когда поднимешься? – не унимался сосед Николая.
- Дежурить вне очереди будешь, вот что будет, - крикнул ему Николай. – Скройся, целее будешь!
- Чего это он над тобой издевается? – спросила Таня у Николая.
- Это он за штаны. Мои теперь грязные, поменять не смог, так я у него забрал. Он же не ходит, а значит и штаны ему не нужны.
- А за штаны отдельная плата! – крикнул сосед сверху.
Николай поднял с усилием свою больную левую руку и зашевелил пальцами. Пальцы вдруг сами сложились в здоровенный кукиш, и этот кукиш, залитый вечерними, солнечными лучами, выглядел монументально, словно памятник, воздвигнутый, всем врагам на зло.
У Тани снова защекотало под ложечкой, снова невозможно было удержать смех.
Они сидели с Николаем на лавочке и смеялись до изнеможения, а сверху им вторил смех парня, у которого Николай так бесцеремонно забрал штаны, чтобы отправиться на свидание к ней.
В окнах стали появляться любопытные лица, возле них стали собираться любопытные и начинали смеяться вместе с ними, не понимая, над чем смеются.
- Коля, Колечка, прекрати, прошу тебя, у тебя это очень смешно получается…. – умоляла его Таня.
- Что здесь происходит? – вдруг услышали они строгий голос. Все обернулись. На пороге госпиталя стоял главврач.
- Ого! Досмеялись! – воскликнул Николай, смешно сморщившись, чтобы распрямить пальцы.
- Я вас спрашиваю, что здесь происходит? – снова строго спросил главврач, но глаза его смеялись, Таня это уловила сразу.
- Он выздоравливает. – несмело указала она на Николая,едва сдерживая смех. – Пальцами шевелит, а их заклинило и нам смешно.
- Смешно, что выздоравливает, или что пальцами шевелит, или, что заклинило?
- Пальцами шевелит и рожи корчит, – сказал кто-то из толпы.
- Ну-ка, ну-ка! Пошевели пальцами! – обратился Роберт Модестович к Николаю, - да рожи-то не корчи, просто, пошевели пальцами.
- Я больше не буду, - сконфуженно ответил Николай, будто школьник, которого застукали за очередной шалостью.
- А я не шучу, давай, подвигай пальцами, покажи, на что ты способен.
Николай опять, с видимым трудом, поднял больную левую руку и задвигал пальцами, опять смешно морщась при этом.
- Нет, не так. Ты же только что чудеса показывал, а сейчас, что же, устал?
- Я стесняюсь….
- Ха-ха-ха! А ты не стесняйся. Давай, подвигай пальцами!
Николай снова с большим трудом поднял больную руку, начал старательно шевелить пальцами. Он скорчил такую гримасу, что от смеха невозможно было удержаться. Вдруг неожиданно пальцы на его руке опять свернулись в большой кукиш. И опять его рука с большим кукишем, залитая вечерним солнцем, застыла, как обелиск, воздвигнутый всем смертям на зло!
Сам Николай зажмурился, смешно сморщив лицо, втянул голову в плечи, будто его собирались наказать за такую проделку.
-Ха-ха-ха! Ну, ты молодец, сумел! Вчера ещё не получалось, а сегодня ты герой!
- Так мне она помогла! – сказал Николай, указывая на Таню здоровой правой рукой.
- Ты уже вышла погулять? – участливо спросил Роберт Модестович. – А то мне всё время докладывают, что ты лежишь. Плохо тебе. А тут вон как смеёшься! Это же отлично! – улыбаясь, говорил ей главврач. – Ну, до свидания, ребята, продолжайте веселиться и выздоравливать. – он, с видом заговорщика, подмигнул Тане и пошёл по аллее к выходу из парка.
- Вот, надо же, наткнулись на главврача, неудобно как-то…. – смущённо пробормотала Таня.
- Да что ты, Танечка! Он мужик – что надо. Это он шутил с нами, радовался за нас, что мы с тобой выздоравливаем. Нам же скоро в строй! Ты как, останешься на контракте, или домой поедешь?
- Ох, не знаю, Коля, я даже писем домой не пишу, за маму переживаю, – и она рассказала Николаю, в который раз уже, о своих бедах.
- Я не знал, что ты ребёнка потеряла. Я тебе сочувствую, я тебя понимаю, но ты не переживай. Тебе же обещали, что всё будет хорошо? Ты должна верить. Вот, смотри, никто не верил, что я выживу, да ещё с рукой останусь, но я же выжил, выжил, видишь! В моём выздоровлении и твоя заслуга, – на радостях он обнял Таню и стал целовать её, абсолютно не стесняясь любопытных глаз.

К ужину Таня, на несколько минут, заглянула в свою палату и отправилась в столовую. Тётя Аня раздавала еду.
- Разрумянилась, девка! – подмигнула она Тане. – Ну, как свиданьице?
- Всё нормально, тётя Анечка. Боевого друга встретила, так обрадовалась!
- Дак, оно дело молодое, друг – это хорошо. А вот мамке не пишешь – это очень плохо. Не приветствую.
- Я напишу, теперь обязательно напишу, тётя Аня, честное слово.
- Ну, хоть, позвонила бы домой. Сегодня Светка дежурит, она дала бы тебе позвонить.
- Правда? Тётя Анечка, вы – ангел! Я вас так люблю! Спасибо вам за всё, за всё! – Таня подхватила свой поднос с едой и, пританцовывая, пошла к своему столику.

После ужина Таня возвращалась в свою палату. Её догнала Света.
- Ну, что, как ты себя чувствуешь? – спросила она.
- Нормально, - неохотно ответила Таня. Ей не хотелось ни с кем делиться своей радостью, но Света не стала задавать вопросов.
- Хочешь помочь?
- Хочу, - с готовностью ответила Таня.
- Приходи на пост. Я тебе покажу, что надо сделать. За два часа управимся. Я тебя не очень загружу.
Таня обрадовалась предложенной работе. Она тут же забыла об усталости, накопившейся за сегодняшний день. Она истосковалась от безделья, она даже предположить не могла, что ей вообще когда-нибудь захочется работать, она даже подумывала сменить профессию после перенесенных ужасов.
Но всё в прошлом. Таня надела белый халат, сиротливо висевший в ординаторской, причесалась, повязала голову марлевой косынкой, и, вот она, настоящая медсестра, быстро и споро делающая свою работу.
- Какая ты быстрая! – говорила Света, улыбаясь ей на бегу.
- Светочка, всё в порядке. Я всё помню, всё умею, не переживай.
Через час они сошлись у поста.
- Ну, что, как у тебя? – спросила Света.
- Я своё закончила, ещё что-то надо делать?
- Да ты что?! Мы с тобой так быстро управились, даже не верится! Теперь и отдохнуть не грех.
Таня совершенно забыла об усталости, она была готова работать в таком темпе всю ночь, как бывало в лагере. Там никто не помогал, надо было справляться самой. А здесь, в госпитале, Таня работала играючи, будто танцевала свой, ведомый только ей одной, весёлый танец.
- Светочка, ты меня оживила, ты знаешь? – сказала она Свете, когда они сидели на посту медсестры и отдыхали после напряжённой работы.
- Не я, а тот парень, что к тебе приходил. – с грустью в голосе ответила Света. – Вы все так смеялись, что мне завидно было.
- Коля, что ли?
- Наверно, Коля. Я не знаю, как его зовут.
- Света, он не жених, он женат уже, у него трое детей, и это правда, а не отговорка.
- Он тебя так целовал! Я видела! – задумчиво воскликнула Света.
- Вот, глупенькая! Это он от радости, что мы с ним выжили, а ты что подумала? – Таня лукаво прищурилась.
- Ну….
- Без «ну»! – твёрдо сказала Таня. – Я чужих мужиков, да с таким прицепом, не увожу. Мне своих слёз, что ли мало?
- Это правильно, - неуверенно сказала Света. – Роберт Модестович говорит….
- Слушай, он, правда, твой отец? – перебила Таня.
- Ну, да, только он дома мне папа, а здесь – Роберт Модестович. – Сказала Света заученную фразу, и Таня поняла, как тяжело ей это даётся
- А вы откуда приехали сюда? – спросила Таня.
- Мы из Прибалтики. Мама заболела и умерла. Я за ней ухаживала, пока она болела. И в медицинское училище поступила из-за мамы. Знаний не хватило. После маминой смерти мы сюда и приехали. Знаешь, как ему тяжело? Он ведь маму очень любил. И меня очень любит, я ведь на маму похожа.
- Ты говорила, что в мед. институт поступила в этом году?
- Да, поступила, и скоро уезжаю. Ой, не знаю, как я папу одного здесь оставлю! Тяжело ему будет одному. Буду приезжать на каждые субботу и воскресенье.
- Знаешь, это даже хорошо, что на воскресные дни. Он тебя ждать будет, а всю неделю будет на работе, ему некогда будет думать о своих бедах, вот увидишь.
- Да, конечно, ведь сейчас мы сутками не видимся. Перед обходом я всегда дрожу. Он с меня строже спрашивает, чем с других.
- А я своим родным даже письма не написала. Уже почти месяц прошёл, а я молчу.
- Хочешь, я дам тебе позвонить по межгороду? Я могу тебе помочь, если ты не долго.
- А как же с оплатой? – засомневалась Таня.
- Понимаешь, у тебя исключительный случай. Я папе скажу, он ругать не будет. Позвони, номер помнишь?
- Шутишь!
- Тогда иди в ординаторскую и звони, – подытожила Света.
Таню словно ветром сдуло, она стрелой полетела в ординаторскую.

На одном из столов ординаторской стоял чёрный телефон. Он, как добродушный спаниель, манил Таню к себе. Она подошла к аппарату, нерешительно потрогала трубку и отдёрнула руку. Что она скажет, как отреагирует на её звонок мама, как отнесётся к ней отец? Что делать? Может, лучше написать письмо и отправить его? Ответ придёт через несколько дней. Читать письмо она будет без свидетелей, как-нибудь справится с этим. А может всё-таки?...
Мама, мамочка, только она поймёт её, будет переживать вместе с ней, будет плакать, не спать ночами и приедет. Всё бросит и приедет, и будет жить здесь, пока Таня не поправится.
Вдруг непрошенная слеза покатилась по лицу: «Мамочка, родная моя, как же я по тебе соскучилась! Ну, почему тебя нет рядом? Ничего бы со мной не случилось, если бы ты была со мной! Позвонить тебе боюсь. Боюсь, что плохо тебе станет от моего звонка». – мучительно думала Таня.
- Ну, что, позвонила? – спросила Света, заглядывая в ординаторскую.
- Нет, не позвонила. Боюсь.
- Боишься? Чего? – удивилась Света.
- Я нахожусь в госпитале, я больна, мама переживать будет. У неё сердце слабое.
- Позвони. Она же и так переживает, что от тебя весточки нет. Ещё больше переживает. Позвони, позвони!
Таня опять нерешительно прикоснулась к трубке телефона.
- Таня, ты должна, понимаешь? Ты должна позвонить, обязательно должна.
Таня сняла трубку и приложила её к уху.
- Ох, какая холодная, непривычно! – воскликнула она.
- Таня, набирай номер. Или ты не помнишь?
- Да помню я, помню, только страшно мне.
- Давай я тебе наберу, только скажи цифры.
- Нет, я сама, подожди….
Таня стала быстро крутить диск телефона. Прислушалась. В трубке что-то щёлкнуло, и послышались короткие гудки.
- Занято…. – будто извиняясь, сказала она и облегчённо вздохнула.
- Ещё раз набери, так бывает. Давай, ещё раз.
Света стояла над ней как жандарм и упорно заставляла крутить диск, снова и снова набирать номер.
Наконец в трубке в очередной раз что-то щёлкнуло, и Таня поняла, что на этот раз соединение произошло. К телефону долго никто не подходил. Таня изнывала от ожидания, а Света стояла над ней и не давала нажать на рычаг, чтобы отсоединиться. Таня с облегчением уже собиралась повесить трубку. И вдруг….
- Алло! – вдруг услышала Таня мамин голос, и слёзы потекли рекой, сдержаться уже было просто невозможно.
- Алло! – снова услышала Таня.
- Мама, мамочка, маулечка, это я, Таня! Мама, это я!
- Танька, ты, что ли? Милая моя! Ты где?
Пауза немного затянулась, Таня не знала, что сказать. И вдруг её прорвало.
- Мамочка, я здесь, в госпитале. Всё нормально. Я здорова.
- Как ты оказалась в госпитале, ты что, работаешь где-то рядом с домом?
- Нет, мамочка, я немного приболела, и меня отправили в госпиталь. Теперь всё хорошо. Мам, честное слово, всё хорошо! Я так рада тебя слышать!
- Так, где ты сейчас находишься?
- Мам, я тебе в письме всё напишу. Я – в госпитале, лечусь пока, но уже выздоравливаю.
- Танечка, детка, дай мне адрес, я к тебе приеду, хоть, на денек! – В мамином голосе чувствовалась дрожь. Там, на том конце провода, мама плакала. Плакала от радости! Наконец она услышала такой долгожданный, такой родной голос доченьки. – Танечка, дай мне свой адрес! Я к тебе приеду, я так по тебе соскучилась! Я так хочу тебя увидеть!
- Света, напиши мне адрес, пожалуйста, мама спрашивает, – шёпотом попросила Таня. Света быстро пододвинула Тане бумажку с заранее написанным адресом. Таня продиктовала адрес маме.
- Я приеду, девочка моя, жди меня послезавтра.
- Мамочка, может не надо? У меня всё в порядке. Я получу зарплату и тебе позвоню, а пока что напишу письмо и подробно опишу, что со мной случилось. Ладно?
- Не дури, Танюшка, я должна тебя увидеть. Увижу тебя и успокоюсь.
- Мамочка, вот тут стоит медсестра, - Таня локтем подтолкнула Свету. – Она тебе побожится, что со мной всё в полном порядке. Сейчас я ей передам трубку. – Таня протянула трубку Свете, умоляюще посмотрела на неё, сложила руки лодочкой под подбородком.
- Алло…. – сказала Света. – Да, здравствуйте…. Да, я медсестра….Нет. С ней всё в полном порядке…. Нет, она уже почти выздоровела, скоро дома будет…. Нет, лёгкое недомогание….Грипп…Да, скоро она идёт в строй….Нет…. Честное слово, с ней всё в полном порядке. Она мне даже работать помогает….Ну, честное слово, всё в порядке! – Света ещё немного послушала и протянула трубку Тане, многозначительно ей подмигнув.
- Мамулечка, это я, Таня, ты слышишь меня? Я не могу долго занимать телефон, я же из ординаторской звоню!
- Танюшка, ты мне скажи номер телефона ординаторской, и я сама тебе перезвоню, прямо сейчас, хорошо?
- Света, напиши мне номер телефона ординаторской. Сейчас мама сама сюда перезвонит, можно?
Света написала несколько цифр на листке с адресом и пододвинула его Тане. Таня продиктовала маме написанные Светой цифры и повесила трубку.
- Света, - сказала Таня, - сейчас мне сюда перезвонит мама, ты не возражаешь? Я с ней ещё немного поговорю, а потом помогу тебе с ночными назначениями, хорошо?
- Ладно, жди, а я пойду на пост. – сказала Света и вышла.
.
Таня долго ждала звонка. Наконец мама позвонила, и они очень, очень долго говорили и не могли наговориться.
- Мам, мне, наверное, дадут отпуск, и я сама смогу приехать домой. Может, к Новому году.
- Может, всё-таки, я к тебе сейчас приеду и помогу тебе? – настаивала мама.
- Нет, мамочка, не надо, у тебя же работа, не надо всё ломать из-за меня, я сама прекрасно справлюсь. Я всё-таки, лучше тебе письмо напишу. Мамуля, мы с тобой уже долго болтаем, меня будут ругать. Давай, я тебе через два дня перезвоню, ладно?
- Танюшка, давай, лучше, я сама тебе позвоню. Ты вечерком посиди в ординаторской и подожди моего звонка. Ты ещё долго пробудешь в госпитале?
- Не знаю, мам. Может меня, уже скоро, отпустят. Я тебе в письме обо всём сообщу.
На том и распрощались. Таня была счастлива сегодня, вдвойне счастлива. Сегодня она нашла своего боевого товарища и наладила связь с мамой. Про отца забыла спросить, но мама ничего не сказала, только о ней беспокоилась, значит, дома всё в порядке. Иначе мама бы сказала….

На следующий день, после тихого часа, Таня летела по ступенькам вниз. Она знала, Николай ждете на лавочке у входа в госпиталь. Она видела его из окна и душа её ликовала.
Николай действительно сидел на той же лавочке у входа в госпиталь, в той же позе, расстелив рядом с собой толстое больничное одеяло. Он ждал её, он никому не давал садиться на лавочку рядом с собой. Весь госпиталь знал, что Николай ждёт принцессу.
Они поздоровались, крепко обнялись, поцеловались и снова не могли наговориться.
- Ты знаешь, Танюха, завтра за мной жена приезжает. Самому мне ещё не добраться домой. Рука не слушается. Но доктора говорят, что это вопрос времени.
- Коля, ты меня обманываешь. Вчера как кукиш крутил?!
- Так мне же тяжело было. Знаешь, как тяжело?!
- А сейчас слабо скрутить? – подшучивала над ним Таня.
- Танька, не провоцируй! Мы и так вчера цирк устроили, не надо сегодня.
- Ладно, ну, хоть просто пошевели пальцами, покажи, как у тебя получается.
Николай сосредоточенно поднял больную руку и стал потихоньку шевелить пальцами. Таня видела, что ему неимоверно трудно, но, превозмогая боль и тяжесть в руке, Николай шевелил пальцами и с гордостью смотрел на Таню.
- Вот, видишь, получается! Живые! Врачи говорят, что всё со временем встанет на свои места. Но это со временем, а сейчас – физкультура, массаж, уколы, таблетки, полный набор. Ну, ты сама знаешь.
- Знаю.
- Я тебя завтра со своей Наталкой познакомлю. Она у меня золотая. Я по ней очень скучаю.
- Я ж только вечером могу выйти, вот, как сейчас.
- Вот и хорошо, как раз и познакомитесь.
Они помолчали. Каждый думал о своём. Николай с нетерпением и радостью ожидал приезда жены, Таня подсчитывала свои невосполнимые утраты. Весь облик Николая, его слова, жесты, напоминали ей о тех страшных последних сутках, которые она провела в лагере вместе с ним.
- Таня, а ты знаешь, что здесь ещё один лежит в травматологии? Ну, тот, которого подстрелил твой друг, – прервал молчание Николай.
- Коля, он мне не друг! – вспыхнула Таня. - Прошу тебя, больше никогда не напоминай мне о нём! – не выдержав, она заплакала и сквозь слёзы продолжала: - Он мне, гад, всю жизнь искалечил! Прошу тебя, больше никогда!.... – её голос предательски задрожал, и Таня разрыдалась.
Николай растерялся. Он и предположить не мог, что сильно расстроит её.
- Вот тебе и раз! Я же не хотел тебя расстроить! Ну, не плачь, всё утрясётся. Ещё, какой счастливой будешь, вот увидишь! – уговаривал он её. – Я думал, ты не умеешь плакать, а ты вот так, значит, работаешь?!
Постепенно его слова стали оказывать своё действие. Таня устала плакать, последний раз всхлипнула и заинтересованно посмотрела Николаю в глаза.
- Постой, постой, кто это лежит в травматологии? – спросила.
- Я скажу, а ты не плачь, ладно?
- Не буду. Обещаю, – твёрдо, без слёз, ответила Таня.
- Ну, это тот парень, который нас с тобой из грота вывел, которого подстрелили у вертолёта.
- Фёдор, что ли?
- Ну, да, Фёдор. У него тяжёлые травмы обеих ног. Ему к одной ноге какой-то аппарат подстроили, а другая нога в гипсе и к потолку подвешена. Он совсем не ходит. Если не возражаешь, давай его навестим.
- Я не возражаю, тем более, если бы не он, то я бы лежала сейчас на его месте, а, может, мне бы ничего уже не нужно было на этом свете.
- Не говори глупостей. Так, что, сходим к нему?
Таня нерешительно ёрзала на скамейке, но слово вылетело само собой, и теперь отступать было нельзя. А как ей не хотелось вновь увидеть того здоровенного детину, который держал её за «шкирки» над пропастью, но об этом она не могла рассказать никому, даже Николаю.
- Ну, что, пошли? – торопил её Николай. И она решилась. Тем более парень тяжело ранен. Конечно, надо его проведать, подбодрить. Хорошо, что она нашла Николая, а у того парня, может быть, нет рядом ни одной, близкой ему, души.
- Пошли, - тихо сказала она и поднялась. Одеяло сползло с лавки и упало на землю. Таня этого не заметила. Николай подхватил упавшее одеяло и пошёл следом за ней.
- На каком этаже травматология? – спросила Таня.
- На первом. Подожди, проведу, - и Николай, обогнав её, вошёл в двери какого-то отделения на первом этаже. – Тут табличек нет, без меня тебе сложно будет найти. А я уже навещал его. Иди за мной, и тихо, – пояснил он.

ФЁДОР.
Фёдор лежал на больничной койке и боялся пошевелиться. Малейшее движение вызывало мучительную боль в обеих ногах. Надо же было, чтобы мастер спорта, знакомый с восточными единоборствами не по книгам, так глупо подставился! А теперь что? Надо терпеть. Да, надо терпеть эту немилосердную боль. Он отказался от наркотиков, он знал, что справится сам, попросил только, чтобы назначили лёгкие обезболивающие и спазмолитики. Два дня назад ему делали очередную операцию, это уже третья операция за три недели. А сколько ещё предстоит, один Бог знает. Сейчас, на больничном ложе, Фёдор свято поверил в Бога.
«Если встану, если только встану, хоть на одну ногу, схожу в церковь, поблагодарю Господа за спасение», думал он, и сразу становилось легче, боль отступала, появлялась вера в то, что он действительно встанет.
Врачи долго беседовали с ним перед первой операцией, объясняли ему всю сложность его положения, предлагали ампутировать правую ногу. Левая нога, вроде, должна была восстановиться и функционировать, более не менее, нормально, но всё это было под большим вопросом, хоть врачи и сулили быстрое выздоровление, но только с одной ногой. Его же это ну, никак не устраивало.
- Я отказываюсь от ампутации. Я не хочу стоять на одной ноге. Я – не цапля, в конце концов! Прошу вас, не надо ампутировать ногу! Я сильный, я справлюсь. Я буду выполнять все ваши рекомендации, не нарушу ни одного из ваших распоряжений, только оставьте мне ногу, сохраните её, не ампутируйте! Она же мне необходима! – умолял он лечащего врача.
Доктора долго советовались и решили удовлетворить просьбу больного. Иногда риск необходим.
Операция была длительной и сложной. Несколько раз сменялись бригады хирургов, а Фёдор всё это время был под наркозом, но операция закончилась успешно! Об этом ему сразу сказали, как только он пришёл в себя после наркоза.
Радости его не было предела. Он хотел сам убедиться в своей победе. Слабый, беспомощный, после такой сложной операции, он заставил медсестру принести большое зеркало, чтобы убедиться, чтобы увидеть самому, что у него обе ноги остались, и успокоился только после того, как увидел в большом зеркале отражение обеих своих ног.
- Ничего, что кривоваты, зато есть они, ребята! Ноги есть, какое счастье! – воскликнул он восторженно.
Медсёстры переглянулись и засмеялись, а он провалился в сладкую послеоперационную дрёму. Он был счастлив и спокоен. Он победил!!!
После этой, самой страшной и тяжёлой, было ещё две, менее сложных операции, но теперь он был уверен в том, что ноги у него будут. Он был готов вытерпеть всё, что ему уготовано, лишь бы сохранить ноги!
Он научился молиться, и перед каждой операцией, или очередной перевязкой, он молился. Он молился утром, благодарил Бога за то, что он вошёл в новый день с обеими ногами, он молился вечером и благодарил Создателя за муки, которые ему удалось вынести и преодолеть в этот день. Он верил, и вера его крепла с каждым днём. Он встанет, он обязательно встанет и уйдёт отсюда здоровым, на своих двух ногах!
Но эта боль…. Она не уходила, ни на секунду не оставляла его в покое. Она то усиливалась, то ослабевала, но была, присутствовала в нём всё время. Терпеть иногда становилось невозможно, он впадал в беспамятство, сильно стонал, но не просил пощады. Он ведь даже предположить не мог, что ему грядут такие испытания, но он должен, он обязан выдержать. Он не хлипачок, он сможет….

В детстве отец запрещал ему плакать, ныть и жаловаться. Он научился. Как бы не было больно, досадно, обидно, он не плакал, он заставлял себя превозмогать свои маленькие беды и несчастья. Заплакал лишь тогда, когда ему сообщили, что отец погиб. Но ему пришлось оберегать и защищать мать. Слёзы навсегда исчезли с его лица. Мать очень тяжело перенесла такую утрату. Долго не могла направить свою жизнь в привычную колею, потому, что колеи, этой привычной колеи, уже не было. Не было любимого мужа, друга, помощника. Была пустота…. Вот эту пустоту, по молодости, по неопытности, старался заполнить собой Фёдор.
Как же дорого дались ему мамины слёзы! Здоровье её стало заметно ухудшаться. Больницы, им не было числа, не было больницы в их городе, в которой по той, или иной причине не побывала мама. Лекарства, массажи, сиделки заметно подточили бюджет семьи. Федя устроился на работу. Ночным грузчиком в гастроном. В доме, в котором жили они с мамой.
Ребята, работавшие с ним, забавлялись портвейном, и к утру плохо стояли на ногах. Фёдор не пил с ними, отнекивался, отшучивался, ведь утром надо было идти в школу. Выпускной класс, экзаменов много, надо успевать и к маме в больницу, и в школу, и едой запастись, и стирку затеять. Сотрудники (грузчики) упорно набивались к Фёдору в гости. Квартира, мол, пустая, давай у тебя разопьём бутылочку, пригласим сговорчивых девочек, красиво проведём время.
Фёдор категорически отказывался от подобных визитов. Он вообще никого не пускал к себе в дом. Лишь одна девочка, одноклассница, с которой он проучился все десять лет и которая жила на одной лестничной площадке с ним, могла запросто заявиться к нему после школы. И тогда они делали уроки вместе, просиживали днями над учебниками, ведь скоро экзамены, а потом Федя шёл к маме в больницу, потом – работа в гастрономе.
«Ника, Ника, где же ты, моя брусника?» - Думал Фёдор. Сколько писем написал – ни одного ответа. Связь каким-то волшебным образом прервалась, а он просил и просил бумагу и ручку и, превозмогая боль, писал своей далёкой и такой неверной подруге всё новые и новые письма.
Прошло уже больше трёх недель с тех пор, как он здесь поселился, а от Ники ни весточки. Написала бы два слова, и он перестал бы надеяться и ждать. Писал бы письма только маме, она всегда будет его ждать и примет его любого, в любом виде, в любом состоянии. Тяжело ей сейчас, бедной, без его, Фёдора, помощи, но он знал, она дождётся. Мама – единственный человек на этой Земле, который может ждать вечно и примет его любого, даже без ног, даже хромого, но примет и будет любить так же нежно, как всегда, как в детстве….
Боль усиливалась, мысли путались, Фёдор начал постанывать.
- Федя, Федя! – позвал его сосед по палате.
Фёдор не слышал. Он опять провалился в эту болючую бездну, где нет ни стен, ни дна, один лишь чёрный мрак и нестерпимая боль.
В палату неслышно вошла медсестра.
- Сестричка, смотрите, он опять без сознания! Умрёт ещё, а я один тут со жмуриком останусь! – в панике запричитал сосед.
- Соломкин, успокойтесь, ему смерть не угрожает. Ему просто больно. Сейчас я его уколю.
- Да, уж, поспеши, красавица, парню плохо.
- Это третий день, завтра ему легче станет, – ответила медсестра и вышла из палаты. Через пять минут она вернулась со шприцом и всем необходимым для внутримышечной инъекции.
Фёдор метался по подушке из стороны в сторону и мычал, он был в беспамятстве.
- Давай, сестричка, быстрее, плохо парню!
Сестра, не обращая внимания на соседа по палате, откинула край одеяла, сделала Фёдору очередную инъекцию обезболивающего и так же бесшумно, как вошла, вышла из палаты, не обращая внимания на причитания Соломкина.
Через несколько минут, Фёдор немного успокоился, стоны затихли, метания стали менее энергичными и постепенно прекратились. Фёдор провалился в тяжёлый лекарственный сон…..
Вдруг дверь палаты снова открылась, в палату заглянул Николай.
- О, Коля, заходи, друг! Что-то тебя долго не было.
- Я не один, со мной принцесса!
- Ты с дамой?! Подожди, подожди, я фрак надену! – с этими словами мужчина потянулся к стулу, на котором висела его пижамная куртка.
- Одевайся быстрее, негоже принцессу в коридоре держать! – Торопил его Николай.
Мужчина торопливо застёгивал пуговицы, руки его дрожали, пуговицы не попадали в петли. В итоге такой спешки он застегнул куртку неправильно, но его уже никто не ждал. Так он и остался сидеть в смешно застёгнутой куртке с глупейшей улыбочкой на бледных губах, когда в палату вошла Таня. Глаза его стали большими и круглыми, как чайные блюдца, а рот открылся, да так широко, что стали видны все его гнилые зубы.
- Рот закрой и свет притуши, я к тебе не стоматолога привёл. Познакомься, это наша Белоснежка, она принцесса, её зовут Таня, – сказал Николай мужчине.
- Ого, сколько титулов у одной дамы! А я тоже Николай, - замялся мужчина, - В-в-всеволодович. Где ж ты такую красоту откопал?
- Не откопал, а нашёл, дурья твоя башка, места надо знать! Здесь нашёл, и Фёдора нашёл. Как он?
- Да, видишь, в беспамятстве.
- Почему? – cпросила Таня, подошла к кровати Фёдора и заглянула ему в лицо. – Что с ним?
- Вот так отходит после третьей операции, – сказал Николай Всеволодович. – А ятут с ним…. Переживаю.
- Третьей? – ужаснулась Таня.
- Ну, да, третьей. Ему хотели ногу оттяпать, дак он не дал, вот теперь и мучается, дурак.
- Коля, пошли пока отсюда. Мы же его разбудим. Пусть поспит. Во сне он выздоравливает, – сказала Таня.
- Да, пошли. А ты, Коля, лежи тихо, не буди полковника.
- Он что, полковник? – удивился Соломкин.
- Ну, да, а ты что, не знал?
- Надо же, дослужился, а такой молодой! – воскликнул с откровенной завистью Соломкин.
- А ты говоришь, дурак. Всё, Коля, отдыхай. Задание получил? Лежать тихо и, чуть что, звать на помощь. Ты, с очень заслуженным человеком, в одной палате лежишь. Гордись. Ну, пока. Завтра придём, чтобы был при параде, больше предупреждать не будем, понял?
Николай вышел из палаты, увлекая за собой Таню. Они вышли на улицу в летний, ласковый вечер. Ещё ярко светило солнце и было необыкновенно тепло.

ЯБЛОКИ

Николай снова расстелил своё одеяло на лавке, приглашая Таню разделить с ним этот оставшийся час, с небольшим, до ужина.
- Представляешь, ему три операции сделали! – воскликнула Таня. – Как он, бедненький, выдержал?
- Ой, Таня, я заходил вчера, так ему совсем худо было. Пришлось медсестру звать, чтобы укол ему поставила.
- «Укол поставила»! – передразнила его Таня.
- А как правильно?
- Сделала инъекцию.
- Ну, ладно, пусть, я по-твоему не выговорю, ты уж извини. Да, так вот, я ушёл, когда ему немного полегче стало. Может, и сейчас так же?
- Давай после ужина к нему зайдём, – предложила Таня. – Может его покормить надо. Ты не знаешь, он что-нибудь ест?
- Не знаю, – сказал Николай и задумался. – Тут есть одна яблонька, на ней яблоки уже такие вкусные, я пробовал. Пойдём, нарвём и Феде принесём парочку, – предложил он после недолгого молчания.
- Ох, ты какой! Ты уже и здесь обследовал местность? А нас, таких красивых, не прогонят?
- Прогонят, если поймают. Так попадаться не надо! Я ж местность обследовал для составления плана атаки и отступления! Пошли!
Николай увлёк Таню в глубь парка, туда, где обычно людей было поменьше. Парк был ухоженный, все газоны аккуратно острижены. На одном из газонов, прямо в его центре, росла эта самая яблонька. Она была довольно высокой, раскидистой, сплошь усеянной яблоками, но нижние ветки её были свободны от плодов.
- Коля, а нас ругать не будут? – в нерешительности спросила Таня.
- Ну, кто же нас будет ругать, гуси-лебеди? Так они уже на юг улетели, а яблонька общественная, видишь, уже нижние ветки объедены. Нам осталась верхушка. Там всегда самые вкусные яблоки растут.
- Коля, я боюсь, сейчас придёт садовник, и нас будет ругать.
- А ты садовника испугалась? Ну, что ты, никто нас ругать не будет. Давай, только, быстрее, скоро ужин. Мы можем опоздать.
- А что надо делать?
- Она не знает, вот дитя цивилизации! Попробуем нагнуть вон ту ветку, - сказал Николай, указывая на самую низко расположенную ветку, сплошь усеянную плодами.
- Коля, мы её не достанем!
- Как это не достанем? Я тебя сейчас на дерево подсажу, ты нагнёшь эту ветку, я её поймаю, ты слезешь с дерева, и мы нарвём яблок, сложим их в одеяло и пойдём ужинать. Усекла? – сообщил Николай свой гениальный план Тане.
- Хорошо, давай подсаживай вон к тому разветвлению, там удобнее ухватиться за ветки.
Николай подошёл вплотную к стволу яблони, встал на одно колено, подставил Тане здоровую руку и она, как по лесенке, забралась на дерево.
- Коля, какую ветку нагибать? – крикнула она ему сверху.
- Тише, ты, докричишься, сейчас охранник придёт!
- Что? – не расслышала Таня.
- Вот, эту!
- Эту? – переспросила Таня, нагибая какую-то ветку.
- Нет, не эту, другую, правее. Да, да, да, ту, которая потолще.
- Эту?
- Да, эту! Давай, нагибай!
Николай стоял под веткой, которую как раз хотела нагнуть Таня. Ветка была довольно толстая и упругая и никак не поддавалась. Как Таня ни старалась, у неё не хватало сил нагнуть эту упрямую ветку. Николай понял всю тщетность своей затеи.
- Танечка, ну, хоть, потруси её! Может хоть пара яблочек упадёт! Давай, моя хорошая, трусани её ещё разочек!
Таня изо всех сил принялась трясти ветку. Николай стоял, задрав голову, и жадно наблюдал за действиями подруги. Таня в последний раз встряхнула эту непокорную ветку. Вдруг яблоки градом посыпались на траву.
В этот же миг Николай, вдруг, завизжал, согнулся пополам и здоровой правой рукой схватился за лицо.
- Ой, ой, ой! – кричал Николай, - У – у – у!!!
- Коля, что стряслось? – удивлённо – испуганно крикнула ему Таня.
- У – у – у!!! – Николай, не разгибаясь, как волчок крутился под яблоней.
- Да, что стряслось?! – громче крикнула Таня. – Коля, Коля, что случилось?!
Николай только визжал и вертелся на одном месте. Тане пришлось слезать с дерева самой. Она тут же подскочила к нему.
- Коля, ну? – дёрнула она Николая, прервав его сумасшедший пляс.
- Стряслось! С дерева стряслось! Глаз! У – у – у! Очень больно!
- Да подожди ты, дай посмотреть! – рявкнула Таня.
- Не могу – у – у! Больно – о – о!!!
Таня с силой отодрала от лица Николая его здоровую руку, заглянула ему в лицо и….ничего страшного не увидела, лишь рыжий муравей торопливо полз, отчаянно прихрамывая, по его щеке.
- Ну, ты красавец! Что, в башку яблоко попало? Ах ты Ньютон мой несчастный! Ничего умнее не придумал? – возмущённо воскликнула Таня. – Ничего же нет, чего так орать?!
- Есть, есть! Гла – а – а – аз!
- Ну-ка открой свой глаз!
- Не могу –у – у!!! Бо – о – ольно –о – о!!!
- Я сама тебе сейчас дам в глаз! А ну, открой его сейчас же!
Николай послушно открыл свой правый глаз. Он ослеп, он ничего не видел. Он вращал глазным яблоком и тоненько выл.
- Коля, ну, подожди, ведь уже не так больно, остановись!
Николай прислушался к себе и немного пообмяк. Его правый глаз покраснел, слезился и отчаянно вращался вокруг своей оси, но видно было, что острая боль постепенно утихала.
- Коля, теперь ты можешь объяснить, что произошло?
- Ты начала трусить эту проклятую ветку, я смотрел вверх, я подсматривал! Мне что-то попало в глаз, да как запечёт! Ой – ой – ой, как стало больно!
- Что же ты подсматривал?
- Ну, ну, ты же в одном халате, мне было всё видно!
- Ах ты, греховодник, ты что, нарочно меня на ветку высадил?
- ….
- Вот и получил в глаз за своё глазоблудие! Это, наверное, тот несчастный муравей за меня заступился! А ты его покалечил своей лапищей!
- Что, у меня в глазу был муравей?!
- Ага, он тебя куснул и драпанул. Коля, он защищался, ты же его чуть не убил!
- Ой –ой – ой!!! Как болит! Ой – ой – ой!!!
- Да не причитай ты так! Ничего страшного не случилось! Подумаешь, муравей в глаз дал, так за дело же! – подтрунивала над ним Таня.
- Да, ты даже не представляешь, как больно! – возмущённо выкрикнул Николай. – И рассмотреть ничего не успел, прибить бы его!!!
- Ну, что, будем искать этого преступника, который тебе в глаз напрудил, заметь, за дело напрудил, или будем яблоки собирать? Учти, ужин скоро!
- Рука болит, глаз не открывается, в общем, я – калека! – сокрушался Николай.
- Ха – ха – ха! Тебе бы ещё попугая на плечо, пират одноглазый! Помогай мне яблоки собирать, а то на ужин не успеем!
- Нет, ты посмотри, что со мной произошло! Вот так переподготовка, а ты с ужином пристала!
Таня больше не вникала в эти причитания. Она спешила успеть на ужин. Расстелив на траве принесенное одеяло, принялась собирать в него струшенные яблоки.
- Коля, помогай же мне, хватит глаз чесать, а то он точно распухнет, или выпадет, и ты ничего им не увидишь!
- Так больно же, ужас, как больно!
- Сейчас охранник придёт, и все яблоки у нас с тобой отберёт!

Николай заглянул в палату к Фёдору. Фёдор спал тяжёлым сном. А Соломкин добросовестно уничтожал ужин, заразительно чавкая и хватаясь руками одновременно за вилку, за кусок чёрного хлеба и за стакан с мутным чаем.
Он был недоволен, что его отвлекают. С нескрываемым раздражением он посмотрел на открывшуюся дверь.
- Ну, что ещё?!
- Коля, не отвлекайся, мы не к тебе! – с видом заговорщика прошептал Николай Соломкину и подмигнул ему. Тот внимательно посмотрел на вошедших, Николая с Таней, и растерянно произнёс:
- Я же кушаю, я вас не ждал.
- Что, граф, опять не при параде? Это ничего, мы вроде и не заметили, мы же не к вам! Как полковник?
- Спит. Дышит ровно. У него еда остыла.
- А ты хотел бы всё съесть?
- Да, у меня какой-то волчий аппетит, я ем, ем, а мне не хватает.
- Может у тебя глисты, ты не проверял? – сочувственно предположил Николай.
- Да ты что?! А может быть…. Да, надо проверить. Сейчас прикажу медсестре у меня анализ взять.
- А у тебя получится прямо сейчас?
- Ну, постараюсь….
- Ну, граф, вы даёте! Он прикажет, он постарается! Кто же ты на самом деле?
- Я подполковник внутренних войск.
- Ого-го! Значит, получится, если постараешься. А что с ногой-то случилось, подполковник?
- Да, вот, понимаешь, шёл в темноте, ямы не заметил, упал и всё – сломал ногу.
- Пьяный был, наверное.
- А откуда ты знаешь?
- Так кто же в темноте ходит и ноги ломает? – резонно заметил Николай.
- Ты знаешь, я от этой сумасшедшей боли, аж, протрезвел!
- Да, подполковник, не повезло тебе! – с сочувствием сказал Николай Соломкину. – Ну, ничего, брат, до следующей свадьбы заживёт, не горюй, вот увидишь. Можешь съесть и ужин полковника, он всё равно спит, а тебе всё же – поддержка.
- Ну, брат, ты – человек! Ценю! Дай мне его тарелку. Остыло уже всё, придётся холодным съесть…
- Ты жри, да не забывай, что полковнику покой нужен. Чуть что, медсестру кличь, ты понял?
- Да я же так и делаю, а то, умрёт ещё, чего доброго, – сказал Соломкин, уминая порцию Фёдора. – А про свадьбу ты откуда знаешь?
- А я всё знаю! Мы тут гостинец полковнику принесли. Танечка, давай!
- Ох, ты и с принцессой! Так я ж….
- Да не волнуйся ты так, Коля! Она никому не расскажет, что у тебя грудь не волосатая. От того, что она тебя не при параде застала, ты же не станешь не Соломкиным!
- Это как? Не понял!
- Да и понимать тебе не надо. Сиди и кушай, пока дают. Завтра полковник проснётся и спросит, куда его ужин поделся. Придётся тебе всё вернуть. А ты не будешь готов. Вот так-то, брат, смотри, не обляпайся.
Таня тем временем вытащила из сложенного мешком одеяла несколько яблок и положила на тумбочку Фёдору.
- Ух, ты, это что, всем на ужин яблоки дают? – изумился Соломкин.
- Нет, только особо отличившимся, – сказала она, выкладывая яблоки на прикроватную тумбочку.
Николай вытащил из одеяла ещё одно яблоко, положил его на тумбочку Соломкина и сказал:
- Это тебе персонально от главврача. Мы с Таней ему помогали урожай собирать, так он дал нам это яблочко и попросил, чтобы мы его тебе передали. Он бы сам пришёл, но занят очень. Не смог, нам поручил. Он яблоки на базар продавать повёз.
- Ух, ты! Ну, мне сегодня целый день везёт! Целый день двойные порции, а теперь ещё и яблоко! Скоро моя лафа закончится, ваш полковник очухается, кушать начнёт и мне будет меньше, а я не наедаюсь.
- Что делать, Коля, подрабатывать придётся, тогда и кушать станешь вволю.
- Так я ж травмированный, что я могу делать?
- Не волнуйся, друг. Если у тебя возникнет желание подработать, ты подмигни главврачу при обходе, он тебя с собой на базар возьмёт, будешь яблоками торговать, подзаработаешь немного, ещё и покормят на дурняк, – весело подмигнул Соломкину Николай.
- Так я ж на костылях!
- Так в этом вся ценность твоего положения! Как ты не понимаешь, яблочки дороже сможешь продать, смекаешь?
- Ну, ты гроссмейстер! Все ходы просчитал, а я лежу тут, мне и в голову не придёт, что можно так подработать.
- Пользуйся, пока я здесь и полковника не обижай, дай ему водички, когда проснётся, понял?
- Понял, не беспокойся, за водичкой дело не станет, заслуженным людям у нас в стране почёт!
- Ты, Коля, лозунги не скандируй, а помни, что долг платежа требует. И глисты проверь обязательно, а то на базар с глистами не пустят.
- Я всё сделаю. Будьспок!
Таня не вмешивалась в разговор. Она стояла с одеялом в руках у двери и глупо улыбалась, чтобы не расхохотаться от души. А Николай взял её под ручку и церемонно вывел из палаты.
- Помни, тёзка, что я тебе рассказал и знай, что это – военная тайна. О базаре знаем только мы с тобой, – сказал Николай Соломкину напоследок.
В коридоре Таня не выдержала, прислонилась к стене и расхохоталась.
- Балагур чёртов, ты что ему наплёл? Он ведь каждому твоему слову поверил! – сквозь смех сказала она. – Будет теперь главврача доставать!
- Да ты посмотри на этого хруща! – возмутился Николай. – Он же…. Он же жлоб! Посмотри, какой подвал нажрал, на кровати не умещается, а всё жрёт и ему не хватает!
- А зачем ты ему про базар и про яблоки?
- А так, к слову пришлось. И чтоб Фёдора не объел. Я завтра приду, и посмотрю, сколько он яблок съел, все огрызки пересчитаю!
- Коля, он же ничего плохого не сделал.
- Он без зазрения совести сожрал Федину порцию и не подавился. Медсестре он приказывать будет, ну надо же, какой заслуженный нашёлся, мнение врачей его совсем не интересует! Только он ногу по пьяни сломал, а Феде не сладко досталось. Разницу усекаешь? И оба в одной палате!
- Ой, Коля, мы на ужин опоздаем.
Они расстались у двери Таниного отделения, даже не успев попрощаться. Они думали, что завтра сложится как сегодня, но вышло не так, как они предполагали. За Николаем жена приехала утром следующего дня, его выписали до обеда. Он уехал из госпиталя, когда Таня была на процедурах. Встретиться ещё раз, им было уже не суждено.


ПИСЬМО

Таня всё поняла, когда вышла в парк после тихого часа. Их лавочка была пуста. Не было Николая, не было расстеленного для неё одеяла. Её спаситель, её исповедник, её верный друг отбыл домой, не оставив даже адреса. Её уже никто не ждал….
Пустота снова закралась в сердце и сдавила его своей холодной рукой. Стало больно дышать, не было сил двигаться. Таня села на пустую лавку. Непрошенные слёзы покатились по щекам.
Незаметно небо заволокло тучами, стал накрапывать мелкий, противный дождик, а она так и сидела на пустой лавке, не обращая никакого внимания на этот неожиданный душ.
Дождь усилился, халат начал вбирать в себя воду с небес, а Таня не могла сдвинуться с места. Её слёзы смешались с каплями дождя, и уже было не понятно, то ли она сама плачет, то ли небо оплакивает её разлуку с дорогим ей человеком.
- Рыскина, вы почему сидите под дождём? – вдруг донеслось до неё.
Таня подняла голову. Над ней стоял главврач с зонтиком, закрывая её от потоков воды, лившихся с неба. Таня испуганно посмотрела ему в глаза и не нашла, что ответить.
- Таня, ты же только-только встала на ноги и так непростительно неосторожно себя ведёшь.
- Простите меня, я ….
- Пойдём в корпус, я тебе записку отдам. Николай Забродин тебе написал, когда уезжал. Очень сокрушался, что не смог с тобой проститься.
Таня смотрела ему в глаза и не могла поверить своему счастью! Николай, её добрый спаситель, её верный друг оставил ей несколько строк. Она знала, он написал эту записку, чтобы поддержать её, не дать ей опять уйти в свои переживания.
- Спасибо, Роберт Модестович. Я не ожидала, что он оставит мне пару строк….
- Пару строк? Да это же роман целый! А ты плачешь, под дождем на скамейке сидишь!
- Как, роман? – не поняла Таня.
- Пойдём, пойдём скорее, смотри, ты вся промокла! В моём кабинете твой роман, пошли быстрее.
Кабинет главврача находился на втором этаже здания, но с другой стороны, относительно палаты, в которой лежала Таня. Роберт Модестович шёл быстро, Таня едва успевала за ним. Она действительно промокла до нитки, но радость предвкушения приятных минут за чтением послания Николая, не давала ей ощутить это.
Роберт Модестович открыл свой кабинет и пропустил Таню вперёд. Она никогда ещё не бывала в его кабинете, просто не было нужды в таком посещении. Войдя, она стушевалась, остановилась на пороге и не смогла сдвинуться с места.
- Ну что ты застряла на пороге? Проходи, садись вот в это кресло. Почитай свой роман, а потом поговорим, если захочешь, – сказал Роберт Модестович, протягивая ей пухлый конверт. Таня протянула навстречу дрожащие руки и с благодарностью посмотрела в глаза этому загадочному человеку.
- Ты пока читай, а я займусь своими делами, так что не смущайся, читай, тебе здесь никто мешать не будет, я тебя оставлю не на долго одну, хорошо?
От неожиданности Таня уронила конверт на стол. Стол главврача был завален бумагами и конверт, слившись с ними, стал незаметен.
- Ну, что, ты, девочка, не переживай, всё образуется, бери конверт и читай свой роман, – сказал Роберт Модестович и ушёл, плотно закрыв за собою дверь.
Таня растерянно смотрела на бумаги, лежавшие на столе и не видела своего заветного конверта. Ей пришлось сделать огромное усилие, чтобы сконцентрироваться. И вот уже заветный конверт у неё в руках, вот она вскрывает его, смотрит внутрь и не верит своим глазам. Письмо было написано на четырёх листах мелким убористым почерком. В конце письма нарисована смешная рожица и огромный восклицательный знак.
«Коля, Коленька, ты в своём репертуаре! Ты не можешь не рассмешить меня!» - с благодарностью думала Таня, разворачивая листы письма и складывая их так, чтобы было удобнее читать.
Николай сокрушался, что не смог проститься с ней, не смог успокоить, не оставил своего адреса, не узнал её планов на будущее. Тысячи «не смог», тысячи «не сделал», тысячи извинений…. Он описал приезд жены и расставание с друзьями по палате, с Робертом Модестовичем. Ему было жаль оставлять здесь столько хороших людей. Он понимал, что это навсегда, со многими он никогда больше не увидится. Ему не хотелось расставаться навсегда только с ней. Так уж сложилось, что в последнее время они друг друга спасали и не один раз. Это невозможно забыть, это навсегда останется в сердцах.
Но была у Николая и просьба к Тане. Он просил, чтобы она не оставляла без внимания Фёдора, по крайней мере, пока она будет находиться в госпитале. За это время, быть может, Фёдор немного поправится, окрепнет, и сам сможет себя обслуживать. Ведь она уже немного «очухалась» от пережитых кошмаров, да, к тому же, она медсестра и сможет квалифицированно помочь парню. Он ведь так борется с Судьбой за свои простреленные ноги!

Таня уронила руку с письмом на колени, прикрыла глаза и задумалась. Фёдор…. Он так неприязненно относился к ней там…. Ну и пусть. Об этом следует забыть. Он лежит здесь, в палате на первом этаже. Ему очень плохо, а она даже не заглянула к нему сегодня, не поинтересовалась его состоянием здоровья. Это же он, Фёдор, первым уловил сигналы Николая о помощи. И если бы не он, вряд ли бы она была здесь. Он пострадал. Его ноги уже никогда не будут такими, как прежде. Сможет ли он ходить? На этот вопрос у Тани не было ответа. Было огромное чувство вины перед ним. Она не консультировалась с врачами, она ничего об этом не знала. Но Николай был прав, нельзя оставлять человека без внимания. Надо помочь ему, чем только можно, чтобы он, Фёдор, быстрее поправился, на сколько это возможно в его положении.
У Тани тоненько защемило под ложечкой от мысли, что он, Фёдор, остался совсем один, никто ему не скажет: «Доброе утро, Фёдор!» или «Спокойной ночи, Федя!» И дни, как серые мыши, будут скользить один за другим, и не будет просветления в этом потоке одинаковых дней.
Слёзы, их было уже не остановить, полились из глаз. Николай уехал. Она знала, что это случится, только представить не могла, что расставаться с ним будет так больно.
Аркадия не вернёшь, он остался там, за чертой, куда возврата нет, там же и её не рождённый малыш. Туда нельзя вернуться и начать всё с начала. Всё осталось в памяти, забыть такое невозможно.
Ну, почему так получается? С кем бы ни связала её Судьба, рано или поздно, эти люди уходят из её жизни навсегда. И никогда не возвращаются, никогда!

Таня сидела в кресле Роберта Модестовича в мокром халате и плакала навзрыд. Капли дождя на её лице смешались с горючими слезами. Листки письма стали мокрыми от слёз, или от дождевой воды? Всё смешалось, всё смешалось…

Тихонько скрипнула дверь. На пороге кабинета появилась Света с перекинутым через руку чистым бельём. Таня ничего не слышала, ничего вокруг себя не замечала, она искала себя в своей беде, искала выход из сложившейся ситуации и не могла его никак отыскать. Она даже предположить не могла, что выход есть, он здесь, и, через несколько минут, этот выход откроется ей.
- Таня! – позвала её Света.
Таня вздрогнула, будто рядом раздался выстрел.
- Танечка, это же я, Света, посмотри! Чего же ты так испугалась?
Таня повернула голову и вопросительно взглянула на Свету.
- Таня, я тебе принесла чистое сухое бельё, тебе надо переодеться, ты до ниточки промокла.
- Спасибо, Света, Я тебе очень благодарна, спасибо тебе, моя хорошая! А кто тебе сказал, что я вымокла?
- Папа. Переоденься, пожалуйста, ты же можешь снова заболеть!
- Что, прямо здесь переодеться?
- Ну, да, а для чего же я тебе бельё принесла?
- Сейчас сюда войдёт Роберт Модестович и мне будет жутко неудобно.
- Он, конечно, придёт, но позже. Во всяком случае, переодеться ты успеешь. Давай, снимай свой мокрющий халат, смотри, на полу от тебя лужа!
- Света, что ты не договариваешь?
- Ты сначала переоденься, а потом я тебе всё расскажу.
Таня быстро, по-военному переоделась в чистую больничную одежду, мокрый халат и ночную рубашку Света молча собрала и понесла прочь из кабинета.
- Света, подожди, ты куда? – недоумевая, спросила Таня.
- Подожди, я скоро вернусь, только отнесу твоё грязное бельё и вернусь. Возьми расчёску, вон на полочке у умывальника и причешись пока.
Таня опять осталась одна в просторном кабинете главврача. Она быстро нашла расчёску и привела волосы в порядок. Уйти было невозможно, она не знала, как закрыть кабинет, как можно всё оставить и уйти? Уйти-то некуда, дальше палаты не убежишь. Никакой одежды, кроме этого больничного халата у неё нет.
Неожиданно со стула упал конверт, в котором ещё недавно лежало письмо Николая. Шелест шуршащей бумаги в тишине кабинета обратил на себя внимание Тани. Она посмотрела на пол, нагнулась, чтобы поднять конверт, но вдруг из него выпал сложенный в несколько раз листок бумаги, который Таня не заметила вначале. Она развернула этот сложенный в несколько раз листок и ахнула. В этот листок было завёрнуто несколько денежных купюр. Была и приписка: «Танечка, извини, что так мало денег, это всё, что у нас было, но на первое время тебе хватит. Возьми эти деньги в долг. Я знаю, ты никогда не согласишься взять их просто так, а я бы очень хотел, чтобы ты именно так и сделала, но не подумай, что я откупаюсь, я от чистого сердца. Мы с Наташей тебя крепко целуем, поправишься, приезжай к нам погостить. Твой верный друг, Николай Забродин.»
Удивление, нерешительность и тёплая волна небесной доброты заполнили сердце. О ней заботились, о ней помнили, её звали в гости. Это придавало сил.
«О Фёдоре не забывай!» - слышала она в душе слова Николая.
«О Фёдоре не забывай, позаботься о нём. Помни, что не всегда тот враг, который на тебя наваляет, и не всегда тот друг, который тебя из этой кучи вытащит. Будь осторожна, будь всегда осторожна!!! Но Федя – не враг, он друг, ты в этом уже однажды смогла убедиться. Позаботься о нём, прошу тебя!»
Таня подошла к окну. Дождь швырял свои капли в стекло. Капли сливались вместе и лились потоком с подоконника на пол кабинета.
«Тряпка! Нужна тряпка! Ну, надо же, какой ливень! Как там Николай в дороге под таким дождём?» - думала Таня.
Таня подошла к двери кабинета, выглянула в приёмную. Секретарши на месте не было. Желательно кого-нибудь позвать. На полу образовалась огромная лужа, и вода всё прибывает, закрыть окно не хватает сил. Что же делать? Таня выглянула в коридор, в надежде, позвать кого-нибудь на помощь.
Раздались лёгкие быстрые шаги где-то на лестнице. Таня прислушалась. Кто-то торопился вниз. Таня стояла у открытой двери приёмной главврача и ждала: вдруг кто-нибудь появится.
И в коридоре появилась Света. Она спешила к Тане.
- Света, здесь из окна заливает! Тряпка нужна! – крикнула Таня.
Света влетела в кабинет, постаралась плотно закрыть окно. Ей это удалось не сразу, но всё же удалось. Поток дождевой воды прекратился.
- Ну, вот и всё! – Запыхавшись, сказала Света. – Теперь можно и за тряпкой сгонять. Сейчас позову тётю Машу. Посиди ещё немножко сама, я скоро.
Таня не успела оглянуться, а Светы уже и след простыл.
И снова одна. Шум дождя и раскаты грома за окном уже не так страшны. Окно ведь закрыто!
Таня наклонилась над столом главврача. Она искала листки письма Николая, так беспечно брошенные ею, когда надо было переодеться. В глаза бросились куски текста на открытом чужом листе.
«Его диссертация…. Как же он так неосторожно? Вдруг бы что-нибудь случилось с его записями!» - мелькнуло у неё в голове. – «Нельзя ничего трогать, нельзя навредить этому хорошему человеку!»
Таня собрала все свои листки, сложила их в конверт, конверт сунула себе в карман, села в кресло и стала ждать.
В кабинет вошла санитарка тётя Маша с ведром и тряпкой в руках.
- Что, наплескал Нептун водицы?! Ничего, сейчас подотрём! Экий дождина, давно такого не бывало! – нараспев протянула тётя Маша, собирая воду с пола. – трава-то присохла совсем, дождика ждёт, а тут такой потоп! Гляди-ко, полведра воды насобирала. Что, напугала непогода?
- Да нет, не напугала, – спокойно ответила Таня.
- А главный-то где? – спросила тётя Маша, собирая воду под окном. – Небось, в операционной?
- Я не знаю. Он велел мне его здесь подождать. Вот сижу и жду.
- А, ну жди, значит скоро придёт, раз сказал подождать. А тебя выписывают, что ли?
- Не знаю я! Просто Роберт Модестович попросил меня здесь подождать. Дела у него. Вот я и жду.
- А, ну, ладно, жди! – разрешила тётя Маша. – Гроза-то проходит. Уж не так и сверкает, и гремит потише. Свет не хочешь запалить?
- Нет, не хочу. И так нормально.
- Экая ты неразговорчивая! Ну, лады. Сиди и жди, коли велено. Коли темень не мешает, то и света не пали.
- Не мешает, всё хорошо, тётя Маша, всё хорошо.
Тётя Маша обиженно шмыгнула носом и вышла из кабинета, унося с собой, почти полное воды, ведро и тряпку. Таня снова осталась одна. Ей надо было дождаться.
«Где же они? И Светка куда-то запропастилась, вот Заноза! И Роберта Модестовича нет. Что же мне делать?» - думала Таня, - «а эта любопытная санитарка, уточници чёртова, что ей от меня надо? Ну, чего она ко мне прицепилась? Может, действительно, меня выписывают? Что же мне делать? Одежды нет, денег нет. Есть только деньги, оставленные мне Николаем. Их не много, но хоть это! Спасибо, Коленька, ты – настоящий друг! А как же Фёдор? Если меня выпишут, что будет с ним, если я не смогу выполнить просьбу Николая?»
Одни вопросы. Ответов на них нет. Можно только сидеть и гадать, что же завтра ждёт?
В кабинет вошла Света. Таня, увлечённая своими невесёлыми мыслями, не заметила её прихода и вздрогнула, когда Света обратилась к ней.
- Ты чего в темноте сидишь? – спросила Света. – Я тебя опять перепугала!
- Не хотела включать свет, мне и так хорошо.
- Скоро папа придёт.
- А зачем он меня сюда привёл? – спросила Таня.
- Он придёт и сам всё объяснит, давай подождём его.

НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ.
Они сидели в кабинете главврача и болтали о пустяках, о работе, которой стало больше, о Николае, о погоде, а Роберта Модестовича всё не было. Ливень превратился в нудный бесконечный дождь, который серой мокрой громадиной навис над госпиталем. С улицы доносились шелест листвы и монотонная барабанная дробь дождевых капель о подоконник. Было серо и тоскливо, смолкли птичьи голоса, время текло плавно и незаметно, но день неуклонно приближался к вечеру.
Наконец, дверь открылась. На пороге стоял Роберт Модестович.
- Света, там новые поступления. Пойди, проследи, чтобы был порядок. Запускайте операционную на втором этаже.
Света помчалась выполнять поручение отца. Таня молча наблюдала за происходящим.
- Ты извини, что заставил тебя так долго ждать, – обратился Роберт Модестович к Тане. – Неожиданное поступление. Ну, да ладно, там полный порядок. Давай теперь с тобой разберёмся.
Таня молчала и с замиранием сердца ждала, что же ей скажет сейчас этот уважаемый человек?
- Давай возьмём твою историю болезни и посмотрим, что с тобой делать, – сказал главврач. Из груды бумаг на столе он извлёк историю болезни больной Рыскиной и углубился в её изучение. Таня боялась пошевелиться. Она ждала, будто узник, приговорённый к смертной казни, ждала своей участи.
- Так-так, - сказал он немного позднее. – Беременность у тебя была, предположительно, пятнадцать недель, но, к сожалению, сохранить её не удалось. Ты уже в полном порядке и можешь идти в строй. Ещё пара дней и всё. Сейчас решается твоя судьба. Скажи, что ты хочешь? У тебя есть право выбора. Ты можешь вернуться на старое место, но, если захочешь, ты можешь остаться у нас в госпитале, я устрою так, что ты здесь останешься. Подумай, не спеши с ответом, но и не тяни слишком долго. Хорошо? Оставим твоё окончательное решение до завтра.
- Подождите, как пятнадцать? Не может такого быть! По моим подсчётам – двенадцать. Откуда пятнадцать недель взялись? – ошеломлённо спросила Таня. – Ведь это значит…. О, Господи, не может быть!
- Не о чём теперь сокрушаться, беременности больше нет, и надо смириться с тем, что произошло. Ты здорова, у тебя ещё будут дети. Надо начинать новую жизнь, и тебе принимать решение, как её построить. Для этого ты должна сообщить мне своё решение. Может, ты не согласишься остаться в госпитале. Слово за тобой.
- Нет, Роберт Модестович, я готова дать ответ сейчас.
- Ты так быстро приняла такое важное для себя решение?
- Нет, то есть – да! В ваших словах и в письме Николая Забродина мой выбор.
- Что же он пишет, твой драгоценный Николай?
- Он просит меня позаботиться о Фёдоре. Фёдор Кронов лежит сейчас в травматологии. Это он нас с Николаем спас.
- Да, знаю такого. Я его своим методом лечу. Пока получается. Хороший человек этот Фёдор, сильный. Тяжело ему досталось. Уговаривали его ампутировать ногу, быстрее бы всё зажило, так ни в какую. И, ты знаешь, он победил. Будет ходить, обязательно будет! Время нужно.
- Я остаюсь у вас, если это действительно возможно. У вас скоро некому будет работать. Света уезжает в конце августа.
- Я тебя оформлю вместо Светы. Я наслышан о твоих талантах. Ты и в операционной запросто справишься.
- Я была на передовой, Роберт Модестович. Там не спрашивали, хочу я чего-то, или нет. От меня требовалась только работа и ничего больше.
- Хорошо, иди в палату. Ужин скоро. Через дня три-четыре я тебе сообщу, как всё устроилось. Мне нужны такие кадры, как ты.
- Я даже и помечтать о таком не смела. Роберт Модестович, вы не представляете, что это значит для меня!
- Хорошо, иди в палату. Всё образуется, дочка!
- Так я пошла?
- Иди, иди. На той неделе я решу твои проблемы.

Таня вышла из кабинета главврача успокоенная и окрылённая полученным предложением. Она знала, что не поедет туда, где надо встречаться со смертью лицом к лицу. Она знала, что остаётся здесь. Откуда-то появилась железная уверенность в себе, а вместе с ней жажда жизни. Надо было снова быть полезной кому-то, надо было снова жить, выбросить из головы все глупости о тяжком существовании и жить, жить! За её жизнь дорого заплатили Аркадий и её, не рождённый, малыш. Они заплатили своими жизнями. Значит надо жить ей. Значит, её жизнь кому-то будет нужна. Пока она не знает, кому и зачем, но это дело времени. Пока необходимо выздороветь и приступить к работе здесь, в госпитале. Теперь она знала, как помочь Фёдору!...
Но после разговора с Робертом Модестовичем, тоненький червячок сомнения начал подтачивать мозг. Ребёнок…. Чей он, если сейчас выяснилось, что срок не тот? Значит, Васька отец ребёнка!... Значит, Бог распорядился справедливо их судьбами и не дал ребёнку подлеца появиться на свет?!

СОЛОМКИН
Фёдор…. К нему надо бы зайти, посмотреть, как он себя чувствует. Может что-нибудь ему понадобится, может в чём-то надо помочь. Надо спросить у медсестры, как можно облегчить его страдания. Надо к нему зайти….
До ужина ещё оставалось время. Ноги сами понесли её на первый этаж, в травматологию. Вот и нужная палата….Страшно, но почему? Таня не могла ответить на этот вопрос. Надо – и всё!
Таня открыла дверь палаты и вошла. В нос ударил удушливый смрад непроветриваемого помещения. Фёдор лежал на кровати в той же позе, в которой он был вчера, но дышал ровно, спокойно. В палате ощущался такой спёртый воздух, что Таня в первое мгновение даже задохнулась. Она оглянулась вокруг. Окно было закрыто плотно, на задвижку. Соломкин, не обращая внимания на вошедшую Таню, что-то усердно жевал. Он и не думал открыть окно. Ему было комфортно. У него всё было в полном порядке.
- Николай Всеволодович, можно, я окно открою? – спросила Таня , немного отдышавшись.
- Мня-мня-мня! – промямкал подполковник, не успев проглотить пищу.
- Так я открою? А то очень тяжело у вас тут дышится, – сказала Таня, приняв его ответ за согласие, и направилась к окну.
Соломкин, уже успевший прожевать и сделать громкий глоток, закричал вдогонку ей: - Не надо открывать окно, там гроза, дождь идёт, очень сыро!
- Да что вы, Николай Всеволодович, дождь давно закончился, только моросит чуть-чуть, это не страшно. Зато, воздух какой свежий!
- Не надо открывать окно! Меня может просквозить, я могу заболеть. Я сырости боюсь!
- Николай Всеволодович, у вас такое красивое имя, а вы как скунс, испортили воздух, и лежите в этом. Надо же перед сном хоть чуть-чуть проветрить. Задохнуться у вас тут можно.
- Мне – нормально, а этому не до воздуха сейчас. Я сказал, не надо открывать окно! –грозно проревел Соломкин.
Таня остановилась в нерешительности у окна и не знала, как ей поступить. Но, вдруг, её взгляд упал на груду грязных тарелок, сложенных горкой на подносе. Два пустых грязных стакана уныло стояли рядом. В них ещё совсем недавно был чай. Теперь стаканы были пусты. Всплыли в памяти слова Николая: - «Жрёт и жрёт без конца, и ему не хватает, никак не может своё пузо набить, ему всё мало и мало, он же Федю объедает!»
- А полковник не может ещё кушать, он больше спит. Так я и его порцию сегодня съел и ещё попросил, чтобы добавку дали. Так мне дали порцию того парня, что сегодня утром помер от пулевого ранения в голову, – доверительно сказал Соломкин, предупреждая вопросы, готовые сорваться с языка возмущённой Тани.
- Ну, вы и жрёте, товарищ подполковник, точно, глистов развели в своём пузе! Не проверяли ещё? – только и смогла сказать на его реплику Таня.
Вдруг её охватила безудержная злая ярость, которую необходимо было на что-то вылить. Не обращая внимания на возмущённые возгласы Соломкина, она рванула на себя ручку окна. Окно с характерным грохотом растворилось и дурманящая свежесть летнего, тёплого вечера ворвалась в палату, не спрашивая на то разрешения подполковника. Таня стояла у окна и не могла надышаться.
- Закрой окно, шалава! – крикнул, разозлённый её дерзостью, Соломкин.
- Что вы говорите, вы такие слова знаете? Да посмотрите же, как хорошо! Как свежо, а вы тут сидите, жрёте и воздух портите!
- А ты не нюхай, тоже мне, принцесса нашлась! Не звали тебя, закрой окно и убирайся отсюда! Сырости сколько напустила в палату! Ща, костыль возьму, живо уберёшься! – гневно воскликнул Соломкин и действительно потянулся за костылём.
- Урезонь свою прыть, сосед! – донёсся до них слабый голос Фёдора. – Ты думаешь, я лежу без сознания и ничего не понимаю?
От неожиданности Таня замерла. Соломкин, глупо моргая, смотрел на койку Фёдора. А Фёдор лежал в той же позе, только веки его чуть подрагивали. Таня поняла - он в сознании, только слаб ещё очень, тяжело ему двигаться.
- Я не сплю. Я всё слышу, – сказал Фёдор.- Просто больно шевелиться.
- Фёдор…. – Таня не находила нужных слов, она вообще ничего не могла сказать. Она не понимала, радость это или испуг. Сердце отчаянно колотилось в груди: «Он пришёл в себя! С ним всё будет хорошо!» - стучало сердце. О существовании Соломкина Таня совершенно забыла в этот момент.
Соломкин же оправился от неожиданного потрясения и снова набросился на Таню. Он не принимал непослушания, неподчинения его командам. Он должен был заставить эту неугомонную девицу выполнить его приказ. Само открытое окно его совсем не интересовало. Но такой откровенный саботаж…. Это было недопустимо!
- Я тебе что сказал?! – взревел Соломкин. – А, ну, закрой окно! – крикнул он снова, хватаясь за рядом стоящий костыль.
- Ах ты, хорёк вонючий, так ты ещё и драться со мной задумал?! Сейчас полетит твой костыль в окно, сам за ним поскачешь!
Таня успела выхватить злосчастный костыль из рук Соломкина и уже собиралась швырнуть его в растворённое окно….
- Ха – ха – ха! – услышала она за своей спиной смех Фёдора. – Ха – ха – ха!
Таня обернулась. Увиденная картина её ошеломила. Соломкин сидел на кровати с вилкой в правой руке и, словно дирижёр, руководил невидимым оркестром. На полу, у его ног валялась перевёрнутая и разбитая тарелка с макаронами по-флотски, которые он так и не успел доесть. Одна длинная макаронина зацепилась за гипс на больной ноге и ритмично подрагивала в такт его движениям. Он был расстроен, как маленький ребёнок, у которого отняли его любимую соску.
- Ну, что теперь делать? Ужин пропал! Не достать с полу!
- А ты что, с полу кушаешь? Вон, посмотри, макаронина здоровенная за твою ногу зацепилась! – простонал, изнемогая от смеха, Фёдор.
Молниеносным движением Соломкин схватил эту зазевавшуюся макаронину и сунул в рот, чем вызвал новый взрыв смеха. Смеялись уже оба, и Фёдор, и Таня.
- Хоть эта не пропадёт! – победно сказал Соломкин и вдруг заорал: - Сестра, сестра! Ну, где тебя черти носят?! Сестра!!!
Через минуту в палату заглянула медсестра.
- Что случилось, Николай Всеволодович? – изумлённо спросила медсестра, покосившись на смеющуюся Таню.
- Да вот вишь, чего учудила?! Она так в гости ходит, нахалка! Тарелку у меня из рук выбила моим же костылём! Драться со мной надумала! А я травмированный, постоять за себя не могу, а тут приходят неизвестно откуда странные девицы и травмируют больных, без вашего, Мариночка, ведома! – визгливо выкрикнул Соломкин, указывая грязной вилкой на смеющуюся Таню. – Я из-за этой прохиндейки теперь голодным остался, вон, чего учудила, тарелку из рук моим же костылём выбила!
- Не огорчайтесь, Николай Всеволодович, я сейчас санитарку позову, она уберёт, – попыталась успокоить Соломкина медсестра.
- Чёрт её дери, вашу тарелку, лапшу жалко! Вкусно было, теперь всё на полу! – отчаянно воскликнул Соломкин. – Добавочки у вас не найдётся? – заискивающе спросил он.
- Ты ещё не наелся? – со смехом спросил Фёдор. – Это ж третья порция была! Ну, ты и жрец от слова «жрать», как в тебе столько помещается?
- Добавки уже нет, кухня уехала в другое отделение, – спокойно ответила медсестра.
- Ну, хоть чаю с хлебушком можно? – заискивающе канючил Соломкин.
- Не плачь, хорёк! Я тебе еду принесу, если будешь вежливым, – примирительно сказала Таня.
- А ты вообще молчи, мочалка рыжая! – неосторожно возмутился Соломкин, но, спохватившись, спросил: - Точно, принесёшь?
- Ещё раз обзовёшь, и я скажу завотделением, чтобы тебе добавки вообще не давали, понял, хорёк?! Скажу, что ты можешь умереть от обжёрства. Попался бы ты мне на передовой, вмиг бы тебе ногу к твоей дурной голове примотала, а то, наверное, при падении тебе мозги напрочь выбило!
Соломкин прекратил прения и позволил Тане упражняться в красноречии только потому, что появилась надежда получить ещё одну порцию еды сегодня надурняк.
- Ладно, мир, коли еды принесёшь, - сказал он Тане.
- Странно ты просишь, хорёк, надо сказать: «Танечка, принеси, пожалуйста, мне еды, если сможешь», а я тебе отвечу: «Принесу, если что-нибудь останется». Придётся тебе, хорёк, меня очень вежливо попросить. В нашем отделении не умирают от пулевых ранений в голову. Ну, давай, проси!
- Ладно, не злись на меня, принеси мне еды, если сможешь, - примирительно сказал Соломкин.
- Вот так, дорогой, и запомни, с женщинами нельзя грубо разговаривать, ты не в казарме, ты в госпитале! Хорёк, а ты ещё «пожалуйста» забыл сказать, поднатужься немного, волшебное слово, всё-таки! – и, отвернувшись от Соломкина, потеряв к нему интерес, она спросила у Фёдора: - Федя, тебе чего-нибудь принести поесть?
- Не знаю. – ответил Фёдор. Потом, подумав, сказал: - Мне бы чаю горяченького.
Своими ответами Фёдор поверг в изумление и восторг медсестру.
- Вот это да! Феденька, вы очнулись?! – обрадовалась медсестра.
- Я всё это время был в сознании. Больно было очень, я боялся пошевелиться. Сейчас, вроде, полегче. Да ещё этот Вини-пух рассмешил.
- Так я сбегаю, принесу вам горяченького, там у нас ещё немного осталось, – защебетала услужливая и такая сладкая медсестра. Она была чуть старше Тани, высокая, стройная, с русой косой до пояса и была готова выполнить любую просьбу Фёдора. Это Таня поняла сразу. Почему-то от этого знания тоненько защемило сердце. Но почему? Ведь Фёдора Таня видела сегодня третий раз в своей жизни. Почему же? Ведь он….
- Спасибо, Мариночка, буду вам очень признателен, – учтиво ответил ей Федор.
- Я сейчас! – выкрикнула Марина и выскочила из палаты.
Таня в нерешительности застыла у окна с костылём Соломкина в руках. Она была не готова к такому повороту событий, и не знала, как ей поступить. Это её угнетало, вызывало чувство досады. Ведь не она, а эта вертихвостка принесёт Фёдору горячего чаю.
А в коридоре уже звучал набатом звонкий голос медсестры: - Девки, а, ну, шевелитесь, Кронов пришёл в себя, чаю попросил!
Вот тут возмутился, молчавший до сих пор, Соломкин. Ведь ему только что отказали в добавке, а Кронову – пожалуйста, есть!
- Это, каким же надо быть заслуженным, чтобы весь персонал госпиталя вокруг него на цыперках прыгал! Вон, как блоха, поскакала за горячим чаем для Кронова, на меня даже не посмотрела! Нету, видите ли, у них добавки! А обязана быть!!!
- Хорёк, заткнись! – с досадой сказала Таня – Я же тебе обещала, только ты забыл волшебное слово сказать. Скажешь, принесу еду.
- Костыль отдай, а то, действительно, ещё в окно бросишь, от тебя всего можно ожидать! – примирительно сказал Соломкин, опустив глаза. – Пожалуйста!!! – видно, в его словарном запасе такого слова не наблюдалось вовсе, ему понадобилось огромное усилие, чтобы произнести это «Пожалуйста!!!»
- Ну, вот, теперь – молодец, заслужил добавку. Придётся не подвести, – одобрила его старания Таня. Она уже собиралась выйти из палаты, когда услышала слабый голос Федора:
- Ну, ты и жлоб, Соломкин. Ведь ты же не голодный, зачем заставляешь девушку тащить тебе еду? Ты же не съешь столько.
- Я съем, я голодный! – возмущённо выкрикнул Соломкин.
- Ну-ну… - только и смог ответить ему Фёдор.
Таня незаметно выскользнула из палаты, не попрощавшись, ведь через час она снова придёт сюда. Её ухода, будто, никто и не заметил, и это было вдвойне обидно. И Фёдор не сказал ей ни слова, а как хотелось услышать от него что-нибудь вроде: «Таня, не уходи, побудь ещё с нами», или «Таня, ты скорей возвращайся, скучно без тебя». Нет, никто её не вернул, никто её не позвал. Может и не нужно ей возвращаться, может оставить всё, как есть, забыть о том, что написал ей Николай. Никто её не проверит, никто её не укорит, чему суждено быть, то случится, хочет того Таня, или нет.
Но она обещала Соломкину, она дразнила его. Надо всё-таки сдержать своё слово и принести этому обжоре еду, тем более, что она виновата, она выбила у него из рук тарелку с лапшой.
И так, решено, она принесёт хорьку его порцию холестерина, пусть набивает свои закрома. С Фёдором она будет держать себя холодно-вежливо, и если он что-нибудь попросит, она выполнит его просьбу, если сможет, только и всего. Она не будет больше лететь к нему в палату с распахнутой душой, ведь у него есть Марина, квалифицированная медсестра, которая с особой радостью выполнит любую его просьбу!
Таня вдруг поймала себя на мысли, что ревнует. Но почему? Она же совсем не знает этого человека. Может у него есть личная, счастливая жизнь, в которую ей нельзя вмешиваться, в которую её не позвали, так нужно ли рваться туда, где тебе нет места? Довольно, хватит с неё романтических приключений, началась взрослая жизнь, и надо отвечать за свои поступки. Сейчас нужно собраться, выбросить дурь из головы и помочь Свете. А завтра, завтра будет новый день и новые проблемы, или приятные минуты, это уж как карта ляжет, так часто говорил Аркадий.
«Арчи, Арчи, я же тебя предупреждала, что Васька тебе отомстит. Как же ты не уберёгся?! Теперь что же, надо начинать жизнь заново. Мы не встретим вместе этот Новый год, мы никогда его не встретим. Наш малыш…. Нет, мой малыш никогда не родится. Это был не твой сын и он тоже не смог родиться. Я осталась одна. Мне плохо без тебя, Арчи, ты не представляешь, как мне плохо без тебя…»

Таня, не замечая катившихся по лицу слёз, машинально переставляя отяжелевшие ноги, поднималась по лестнице на свой этаж. Тяжёлые мысли мешали поднять голову, она не видела ступенек, разболелась голова, во всём теле чувствовалась разбитость.
Вот последняя ступенька. Вдруг дверь отделения резко открылась. На пороге стояла Света.
- Где ты бродишь? Я тебя уже час ищу! – возмущённо сказала Света.
- Светочка, я зашла в палату к Кронову, проведала его. Ему уже лучше.
- И поэтому ты ревёшь, как белуга!
- Да нет, я вспомнила…
- Слушай, прекрати вспоминать, ты уже взрослая. Папа не разрешает мне жить прошлым, и, ты знаешь, он прав. И я тебе не разрешаю.
- Ты права, Светка, я больше не буду, обещаю тебе! Так чего ты меня искала?
- Замени меня сегодня на работе, очень тебя прошу. У нас новое поступление. Много операций, а людей не хватает. Уже на третьем этаже готовят операционную, я должна там помогать, буду операционной медсестрой. Сможешь меня заменить?
- Конечно, смогу, всё сделаю, не переживай. Только оставь листы назначений.
- Иди, поужинай и приступай. Листы назначений я сложила в верхний ящик письменного стола, ты легко их найдёшь, а мне надо уже идти, срочная операция, потом, если не уснёшь, поболтаем немного, хорошо?
- Да, иди.
Света побежала вниз, на третий этаж, а Таня отправилась в столовую. Она быстро поужинала, попросила у тёти Ани немного еды для Соломкина и стрелой полетела на первый этаж.
Она притормозила у палаты и постучала в дверь.
- Кто стучит? Входите! – донёсся до неё зычный голос Соломкина.
Таня открыла дверь и вошла в палату.
Фёдор лежал с закрытыми глазами и не шевелился. На тумбочке у него стоял нетронутый стакан чаю.
Соломкин сидел и читал газету.
- Я принесла вам то, что обещала. Вот! - Таня поставила на тумбочку Соломкина большую миску с макаронами по-флотски и литровую банку с чаем.
- Ох, ничего себе, как постаралась! – воскликнул Соломкин. – Теперь я точно наемся.
- Завтра утром посуду заберу. Ждать не могу, дел много, – сказала Таня и собиралась уже выйти, как вдруг услышала протяжный стон.
Фёдор лежал с закрытыми глазами и стонал.
- Он спит, не буди его, – сказал Соломкин. – Он всегда так во сне стонет.
- Ему больно, надо предупредить медсестру и попросить, чтобы сделала ему инъекцию, чтобы хоть немного обезболить.
- Слушай, краса-девица, что это вы с Николаем мне наговорили про базар? – вдруг, ни с того, ни с сего, спросил Соломкин.
- Какой базар? – не поняла вопроса Таня.
- Ну, яблоками торговать вместе с главврачом. Я сегодня ему моргал, моргал, пока он меня не спросил, чего это я гримасничаю. Он даже подумал, что у меня что-то случилось с лицевым нервом,хотел невропатолога вызывать.
- Так чего же вы его не спросили? Не меня надо спрашивать, а его.
- Дык, я спросил, так он меня так отругал! И Николая твоего отругал заочно. И с тобой теперь будет беседу вести по поводу базара!
- Я тебе, жадный хорёк, ничего не говорила. Иногда надо думать, чему верить, а что принимать за шутку. Уже большой мальчик, должен понимать!
- Дык, Забродин же не шутил!
- Дык, дык, завёл, солдофон деревянный, включи интеллект, пораскинь мозгами, и всё сладится.
- И про глистов твой Забродин мне наврал?
- Ну, про глистов я не знаю, может он и прав, анализ надо сделать.
- Уже сделал, нету! Всё наврал твой Забродин!
Снова послышался стон с койки Фёдора. Таня отмахнулась от глупого Соломкина и помчалась на пост, искать Марину, чтобы та оказала помощь раненому, но Марины нигде не было. Тогда Таня решилась. Она нашла в хозяйстве Марины необходимые медикаменты, шприц, спирт, вату и, набрав лекарство в шприц, снова отправилась в палату к Фёдору.
Фёдор стонал протяжно, мучительно. Он снова находился в бессознательном состоянии. Таня, не обращая внимания на дурацкие вопросы и живой интерес Соломкина, подошла к койке Фёдора и сделала ему инъекцию в руку, свободно лежавшую поверх простыни. Потом она долго всматривалась в лицо этого, непонятного ей человека, сыгравшего такую немаловажную роль в её судьбе.
Волевой подбородок, упрямая складка у плотно сжатых губ, лицо бледное, всё в испарине.
Таня сняла полотенце со спинки кровати и промокнула им этот липкий пот.
Лекарство ещё не успело подействовать. Фёдор продолжал стонать и метаться по подушке.
Таня снова и снова всматривалась в черты лица этого ещё такого незнакомого и уже такого дорогого ей человека. Всклоченные, тёмные, слегка вьющиеся волосы обрамляли измученный болью лоб. Пот снова выступил и стекал ручейками на подушку…
«Надо немного подождать», - подумала Таня, - «Сейчас ему станет полегче… Сейчас, сейчас…»
- Что ты сделала!!!? – услышала она за спиной истошный крик Соломкина. – Ты что ему воткнула?!!! Ты что, убить его хочешь?!!! Кто ты, ваще, такая и какое ты имеешь право?!!!
Таня не поняла, чего от неё хотят. Всё её внимание было сконцентрировано на Фёдоре. Она ждала, ждала горячо, страстно желая облегчения страданий, ниспосланных этому мужественному человеку. Он пострадал из-за неё, и она должна, просто обязана помочь ему преодолеть его беду. Да и Николай в своей записке писал о том же….
- А вдруг ты ему яд всадила, змея подколодная?! – не унимался у неё за спиной Соломкин. – Ты уйдёшь, а он скочурится, и мне с мертвяком ночку коротать придётся!
До Тани наконец дошёл весь ужасающий смысл слов Соломкина. Она медленно, всем телом повернулась к нему и тихо сказала: - Заткнись, гнида, только о себе и думаешь, не видишь, как ему тяжело?! Ты опять его ужин сожрал, и то, что я принесла, уже оприходовал. Как в тебя столько помещается?!
- Дак его же в трубку кормят, он сам не может!
- А ты и рад, червяк склизкий, обжёра чёртов! Лежи и радуйся, что пузо набил чужими харчами. Смотри, вон скоро твои деревяшки обломаются, не выдержат твоего веса, и будешь на пузе ползать и воздух портить. Помочь ничем не можешь, так хоть не мешай! – возмущённо сказала Таня и снова повернулась к Фёдору. Она тут же заметила перемену в чертах его лица. Морщины на лбу разгладились, мышцы щёк расслабились, с лица исчезла гримаса боли и страдания. Фёдор спал.
- Ну, вот и всё. Теперь спи до утра. Должен доспать до утра спокойно, – сказала ему Таня и улыбнулась. – Я завтра приду, обязательно приду!
- Что, умер уже?! Ты его точно не отравила?! А то ещё чего доброго…
- Слушай, ты, урод пузатый, я ж тебя предупреждала! – с этими словами Таня схватила костыль Соломкина, небрежно брошенный хозяином на пол и сделала движение, будто собиралась выбросить его в окно.
- Ты что, девка, сдурела? Поиздеваться над калекой решила? – возмущённо заорал Соломкин. – Костыль казённый. Портишь государственное имущество! Я вот главврачу доложу обо всех твоих подвигах и художествах! Тоже ещё мне, принцесса! Бандитка ты, а не принцесса!
- Вот и попрыгаешь за своим госимуществом на улицу, хоть палата проветрится от твоего русского духа!
- Не бросай, не надо, я приказываю, не надо… - испуганно взмолился Соломкин.
- Не приказывай и не ори, полковника разбудишь, вот тогда я с тобой по-другому разберусь! Не собиралась я твои деревяшки в окно выбрасывать, убрать с дороги хотела, а то не пройти тут из-за тебя. И ампулы не выбросила. Сейчас найду медсестру и всё ей покажу и расскажу. Ты, кстати, не знаешь, где она?
- Не знаю, – уже более спокойно ответил Соломкин. – До ужина ходила, всех осматривала, ничего страшного не нашла и куда-то подалась.
- Ладно, Николай Всеволодыч, лежите спокойно, окно не закрывайте. Я ещё ночью наведаюсь. Если что, закрою, не беспокойтесь. Полковника не будите, он должен до утра спать. Вам ясно? Во сне к людям здоровье возвращается.
- Дак, чего уж там… - успокоенно ответил Соломкин.

Таня вышла из корпуса во влажный летний вечер. Было относительно тепло. Солнце напоследок выглянуло из-за туч и как-то виновато взглянуло на землю. Большие дождевые капли скатывались с листвы и падали на дорожку парка. От луж поднимался пар.
«Хорошо-то как, Танюха! Как же приятно ощущать, что твоя помощь кому-то необходима! Какая волшебная штука, эта жизнь: то топчет тебя, размазывает по поверхности, то опять, ты собираешься в кучку и становишься необходим кому-то. Надо идти, заменить Свету, да ещё надо найти эту непутёвую Марину. Куда это она с поста смылась?»

НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ.
Поздним вечером Таня сидела у открытого окна в сестринской. Было приятно ощущать завершённость своих действий. Тане не хотелось идти в палату, не хотелось спать. Её радовала приятная усталость после нескольких часов напряжённой работы. Было уже далеко за полночь. Весь госпиталь спал, лишь в окнах операционных и реанимации ярко горел свет. Света ещё не вернулась из операционной. Необходимо было дождаться, когда придёт подруга и рассказать ей обо всех событиях сегодняшнего вечера. И Таня ждала. Она видела, как постепенно гас свет в окнах палат. Зажглись фонари в парке, будто какой-то волшебник зажёг огоньки на деревьях, потому что фонарные столбы не просвечивались. Вокруг этих огоньков вилась роем мошкара. Вот, наконец, погас свет в операционной на третьем этаже. Значит, скоро Света вернётся…

- Ты спишь? – тёплая нежная рука Светы легла на плечо.
- Ой, прости, немного задремала.
- Спасибо, Танечка. Ты меня очень выручила.
- Да, что ты, мне скучно сидеть в палате. Книг нет, ничего не делать, тоска болотная. Я уже все слёзы выплакала. Как оглянусь назад, мороз по коже пробирает. Работать всё-таки веселее.
- Чего же ты свет не зажгла?
- Я ждала Свету и не включила света, чтобы мошки не летали, комары чтоб не пищали и меня, несчастную, чтобы не грызли, не кусали!
- Ну, ты даёшь, стихами заговорила!
- Каламбурчик вышел. Это мы с мамой часто проделывали. Мама хочет приехать, не могу её отговорить.
- Ну и пусть приезжает, чего ты перечишь?
- Как же она папу оставит? Они никогда не расстаются. Представляешь, никогда не расстаются, а она хочет ко мне ехать одна, а как же папа?
- А что она тебе говорит?
- Да, ничего. Как-то быстро мы говорим, некогда особенно вопросы задавать. Садись со мной. Светка, ты, наверное, с ног валишься, столько часов у стола простояла!
- Да, Танечка, сегодня – большой операционный день. Сегодня ночью и завтра медсёстры в реанимации с ног собьются. Где-то был бой, много раненых. Все, кто свободен, помогают.
- Я была после ужина в «травме». К Фёдору Кронову заходила. Плохо ему.
- А, это парень с перебитыми ногами? Ему папа делал операцию в три этапа, свой аппарат к искалеченной ноге подключил, говорит, что будет ходить. Должно быть, с ним всё в порядке.
- Ему сейчас очень больно. Он сознание от боли теряет! – воскликнула Таня.
- Там же Марина. Она очень опытная и знает, что необходимо предпринять в таких случаях, – спокойно ответила Света.
- Я её не нашла. Знаешь, я сама ему помощь оказала.
- Марина тоже, наверное, в одной из операционных. – задумчиво протянула Света. – А кому помощь, Кронову, что ли? –вдруг подпрыгнула она.
- Да, ему было очень плохо, так я пошла на пост, не нашла Марину, её нигде не было. Всё открыто, бери, что хочешь. Я лекарство в шприц набрала и уколола его. Вот… - Таня протянула на ладони пустые ампулы.
- Интересно! Что, всё было открыто?
- Ну, да, я сама удивилась, только не стала задавать себе вопросов. Подумала, что потом найду Марину и отдам ампулы, но так её и не нашла. Вот сижу и жду тебя!
- Понятно! Там же наркотики, и всё открыто?! – возмущённо воскликнула Света.
- Светочка, не кипятись, у нас в отделении тихо, народ спит. Давай спустимся вниз и посмотрим, как там дела, а я загляну к Фёдору, посмотрю, как он себя чувствует.
- На пять минут? – с надеждой спросила Света. Она с ног падала от усталости и мечтала хоть немного отдохнуть после такого тяжёлого дня, чтобы утром закончить и сдать свою смену.
- На пять минут, Светочка, только туда и назад, пошли?
- Давай, я пройдусь по палатам, посмотрю, всё ли в порядке и пойдём, ладно?
- Иди скорей, и ай-да в «травму» - почему-то шёпотом сказала Таня.
Света вышла из сестринской, тихонько прикрыв за собой дверь.
Таня сложила руки на подоконник и положила на них голову. Усталость всё же давала знать о себе. В кабинете воцарилась бархатная тишина летней ночи, нарушаемая лишь шелестом влажной листвы за окном, да скрипом оконной рамы.
Вдруг до неё донеслись звуки льющейся откуда-то из парка песни. Голос показался Тане знакомым, но узнать его она не могла, как ни пыталась.
«По секрету всему свету вы раздайте песню эту
И дождей грибных серебряные нити…» - вдохновенно пела девушка.
«Классно поёт! Кто бы это мог быть? Голос такой знакомый!» - думала Таня. Она сама очень любила эту песню А. Пугачёвой. Но не Пугачёва же её сейчас исполняет в гуще парка, а как похоже! Таня и не заметила, как сама стала тихонько подпевать.
Вдруг резко открылась дверь в сестринскую. На пороге стояла Света.
- Тань, ну, что, пошли вниз? Пока у нас полный порядок. Все спят.
- Светка, ты послушай…- задумчиво сказала Таня.
- Ты чего? – удивилась Света.
- Послушай, кто-то поёт, да так классно!
«Ты морячка, я – моряк, ты рыбачка, я – рыбак» - задорно выводил голос уже следующую песню.
Света вслушалась и вдруг возмущённо выкрикнула:
- Это же Маринка! Это ж надо, опять пьяная, песни орёт. Пошли скорее, я ей сейчас покажу морячку и рыбака!
Не дождавшись Таню, Света уже летела стрелой вниз по лестнице. Таня с трудом догнала её у входной двери госпиталя. Дверь была открыта, ключа в замке не было.
Света побежала по аллейке парка, ночь быстро скрыла её из вида. Тане ничего не оставалось, как идти на голос по аллее парка.
«Все бегут, бегут, бегут, а он им светит» - уже не пел, а орал голос следующую песню. Потом пение, если его уже можно было назвать пением, вдруг резко прекратилось, и Таня потеряла направление, куда идти. Она остановилась, оглядываясь по сторонам, и вдруг, совсем рядом, услышала, звенящий злостью, голос Светы, прервавший этот неожиданный ночной концерт.
- Уже прибежали, остановились! – рявкнула подруга. – Что, опять напилась?! – Таня не ожидала от Светы такой реакции. – Сколько раз тебя предупреждали, сколько раз ты слово давала?! – уже кричала Света.
- Светочка! Ик! Я же не пьяная, мне просто хорошо! Ик! Я сегодня друга встретила. Ик! Он из окружения вырвался, лобик разбил и ко мне прибежал. Ик! Так я его от шока лечу. Ик! Хочешь, присоединяйся. Ик! Тут и на тебя лекарства хватит. Ик!
Таня узнала голос, он принадлежал Марине, только очень пьяной Марине.
- У тебя каждый раз что-нибудь случается. Каждый раз причины, одна уважительнее другой, каждый раз отговорки!
- Так я же в чём виновата? Ик! Дружок выпивку и закуску принёс. Ик! Садись с нами, угощайся. Ик! Он у меня не жадный! Ик!
Дорожка, по которой шла Таня неожиданно повернула и Таня споткнулась о стоявшую на углу, садовую скамейку, на которой сидели Марина и какой-то мужчина. Перед ними стоял перевёрнутый вверх дном деревянный тарный ящик, застеленный газетным листом, на котором лежала нехитрая закуска, а над всем этим добром возвышалась пустая бутылка от шампанского и скромненько к ней прижалась неполная бутылка коньяка. В темноте Таня не могла разглядеть марки напитков, лишь по форме бутылок приблизительно определила их содержимое.
- Молодой человек! – обратилась Света к уже хорошо пьяному мужчине, сидевшему рядом с Мариной. – Соберите всё это безобразие и уходите отсюда по добру – по здорову, а то сейчас охрану позову!
- М-м-м… Зачем ты здесь нарисовалась, строгая незнакомка? – пробубнил пьяный – Н-н-ам т-т-ак х-х-орошо было, Маринка песни пела, а тут ты-ы-ы! Правда, Мариночка?! У-у-у, какая ты серьёзная-я-я! – с этими словами мужчина полез к Марине с неловкими объятиями, но вдруг покачнулся, не удержался и завалился на неё. Марина схватила его в охапку и попыталась выровнять положение его тела, но движения её тоже были недостаточно точными, и она чуть-чуть переборщила. В результате мужчина, не удержав равновесия, повалился на скамейку, Марина повалилась на него.
- О, Мариночка, ты хочешь секса?! – пьяно воскликнул мужчина и попытался развернуться на скамейке. Его в данный момент не интересовали свидетели, его лишь привлекало разгорячённое, разомлевшее тело молодой женщины, так неожиданно свалившееся на него. Он пьяно обхватил Марину руками.
- Марина, ты слышала, что я тебе сказала?! – вскипела Света.
- Да слышала, слышала я, только встать не могу, этот медведь обхватил меня и не отпускает. Какие лапищи у тебя сильные! – воскликнула Марина, продолжая барахтаться с пьяным мужчиной на скамейке. Но сила тяжести пьяных тел неумолимо тянула обоих к центру земли. Последний раз, повернувшись на шаткой скамейке, оба упали в липкую жижу садовой дорожки, недавно щедро пропитанную дождевой водой.
- Ну, вот видишь, что ты наделал!!! Что теперь делать?!! – возмущённо завопила Марина, пытаясь освободить себя из объятий пьяного.
- Спать, – сообщил ей тот тоном, не требующим возражения и, сложив руки под правую щеку, мгновенно уснул пьяным беспробудным сном в грязной луже. Луч света от дальнего фонаря осветил лицо пьяного, и Таня вдруг узнала этого человека.
Да, это был он, Саня, Александр Иванович Зацепин, тот молодой капитан, который участвовал в операции по спасению их с Николаем, тот, кому Таня рассказала всё о том, что случилось в лагере, тот, кто рассказывал ей о Фёдоре, тот, кто вывез её из того проклятого места в горах.
Сейчас он был мертвецки пьян, а верхом на нём сидела Марина в перепачканном грязью халате и сокрушалась о том, что он так быстро отключился, и опять эта Светка, дочка главного, застукала их за невинным занятием – распитием бутылочки на сон грядущий. Марина зло возмущалась, стряхивая со своего, когда-то белого, халата хлопья земли из лужи, в которую они вместе с Саней свалились со скамейки.
- Что теперь делать? – возмущённо сокрушалась Марина. – Так культурно начинали, шампанское, коньячок своего производства, песни пели вместе, о счастье мечтали, и – на тебе, уснул в грязной луже, свинья!!!
Последний раз, фальшиво всхлипнув, Марина поднялась из лужи и принялась рассматривать свой халат.
- Ну, ты и профура! – со злостью сказала ей Света. – Смотри на себя и радуйся! А с этим, что прикажешь делать? – Света пнула ногой бесчувственное тело пьяного.
- Не знаю. Ик. – пожала плечами Марина и скорчила брезгливую гримасу.
- Не знаешь!!! Ну, зачем ты…
- Света, Света! – тихо подала голос Таня. Света оглянулась и увидела, что Таня внимательно рассматривает человека, распростёртого в луже у их ног.
- Света, я его знаю. Это Александр Иванович Зацепин. Он связист из команды спасателей. Это они, наверное, партию раненых привезли. Смотри, ему плохо!
- Маринка, ну, ты… - злобно сквозь зубы прорычала Света.
- Ой, что же теперь будет, ик? Что теперь делать? – заныла Марина.
- Раньше надо было думать. Разыкалась тут! Я тебе говорила – не пей, но ты же не слушаешь! С тобой каждое дежурство что-нибудь случается!
- Света, его надо из лужи выудить и куда-нибудь спать определить, – прервала её возмущённую речь Таня.
- Да, девочки, определите его, ик! Пусть проспится, а завтра он протрезвеет, и всё будет в порядке, ик, – ныла Марина.
- Заткнись, Маринка, и без тебя тошно! Посмотри на себя. На Хавронью похожа!
Марина растянула на себе грязный халат. Сейчас он был щедро выпачкан свежей грязью из лужи, в которой так сладко спал и причмокивал во сне Саша. Грязь стекала обильными потоками с когда-то белого полотна.
- Как же я теперь в отделение пойду? Ик! – всхлипнула Марина.
- А я думала, тебя твой внешний вид не волнует, – зло ответила Света.
Марина крутнулась на каблуках перепачканных грязью тапочек и исчезла за поворотом парковой аллеи.
- Ещё обидеться посмела, нахалка! Сбежала, сволочь! – пробурчала Света.
- Ну, а мы с тобой, что теперь будем делать? – спросила Таня. Её вопрос повис в воздухе. Ответа так и не нашлось. А Саня тем временем, похрапывая, сладко спал в тёплой луже, и надо было срочно искать решение.
- Знаешь, мы его в гастро-отделение оттащим к тёте Лене. Она его быстренько на ноги поставит, – безапелляционно ответила Света.
- Как потащим, волоком, что ли?
- Да, надо подумать… А что, если на каталке?! В «травме» есть каталка, ща, привезу!!! – Света вихрем помчалась в корпус госпиталя.
Таня присела на скамейку, рядом со всем богатством, оставленным сладкой парочкой.
«Как они ящик не перевернули!» - удивляясь, думала Таня. « Маринка, оказывается, любительница шампанского. А это что, интересно?»
Таня взяла в руки маленькую бутылку, поднесла её к носу, понюхала и резко отдёрнула руку. Часть содержимого бутылки выплеснулась на халат.
- Фу, как воняет, настоящий смурдяк!!! Вот почему, голубчики, вас так развезло! И еды-то почти никакой. Эх, Санёк, Санёк!
Воспоминания вернули её в тот страшный день, когда им с Николаем было так тяжело. Тогда им казалось, что это конец, смерти не избежать, не спастись… Но появились красивые ребята на вертолёте и вытащили их из лап смерти. А сейчас – вот он, бравый солдат Отчизны, спит в луже, чему-то улыбается и море ему по колено!
Снова всплыл в памяти образ Аркадия. Не того, не живого, мёртвого, с перерезанным горлом со сладкой улыбочкой на остывших губах. Дрожь пробежала по телу. Все шорохи ночи стали угрожающе страшными, но Таня заставила себя огромным усилием воли успокоить своё воображение.
- Эх, Арчи, Арчи, где сейчас твоя душа? Если ты рядом, подскажи, что надо делать, как поступить?
Больничный парк был окутан мягкой ночной тишиной, лишь лёгкий ночной ветерок шаловливо заигрывал с уснувшей листвой на деревьях. Даже кузнечики не пели. После такого обильного ливня ночной воздух был полон влаги, приглушающей все звуки во Вселенной.
Ляп- ляп- ляп, вдруг донеслось из лужи – Санёк решил повернуться на спину и заявил о своём присутствии в этом мире могучим храпом, раскаты которого тонули во влажном воздухе ночного парка.
- Вот, Змей-Горыныч! Так я Свету не услышу, она вроде бы уже должна вернуться.
А Санёк всё храпел и храпел, выводя замысловатые рулады на разные голоса.
- Вот, где таланты пропадают! Интересно, Санёк, как тебе удаётся так храпеть: то тоненько, то могучим басом? – спросила Таня, понимая, что он её не слышит.
Неожиданно из-за поворота аллеи выкатилась непонятная конструкция на колёсах и, словно по волшебству, остановилась у лужи, в которой так «мирно» почивал Санёк. Из-за сооружения показалась Света, это она прикатила сюда такую изящную модель транспортного средства.
- Что это?!!! – удивлённо спросила Таня.
- Походное гинекологическое кресло. Его завтра увезут. Видишь, оно на колёсиках. Не скрипит, я его маслом смазала.
- Светка, ты чего? Как же мы этого царя в пьяном виде на такой трон возведём?
- Не было каталки, куда-то закатили, так я притащила то, что нашла, – обиделась Света.
- Ну, не знаю, давай попробуем. Только кресло надо упереть в скамейку, чтобы не откатилось в ответственный момент.
Они поставили кресло, уперев спинкой о скамейку, и принялись будить Санька. Храпеть он перестал, но, напрочь, отказался просыпаться. Отбиваясь и мыча что-то непонятное, Санёк забился под скамейку и снова завёл свой удивительный храп.
- Ну, и что теперь? Смотри, какие мы с тобой красавицы, обе как Маринка! – поддела Таня подругу.
- Внешний вид – на задний план. Скамейка двигается. Отодвинем её в сторону, вытащим оттуда этого пьянчужку и …
- И мы этого не сможем сделать. Посмотри, какой он огромный, в нём живого веса больше центнера будет, а помогать себя возводить на твой трон он не будет, да и скамейка не лёгенькая…
- А ккак же?!!
- Надо, чтобы кто-то помог, сами не управимся.
- Кто?
- Зови сюда сторожа, – скомандовала Таня.
- Так он уже спит давно!
- Ну, подумай, что ты сейчас сказала? «Сторож спит давно»! Хорош сторож, отлично сторожит! Давай сходим к нему и проверим, чем сторожа по ночам занимаются!
- Танечка, я… Я боюсь! – вдруг выпалила Света.
- Чего? – удивилась Таня.
- Он такой огромный и страшный, вечно чем-то недовольный, кричит, ругается со всеми, даже папа ему не указ!... Он очень страшный…
- Огромный, говоришь? Так, нам такой и нужен. А ругаться будет, мы ему сказки рассказывать начнём. Помнишь хоть одну из детства?
- Не-е-е, – протянула Света.
- Ладно, сиди здесь, а я сама пойду к сторожу. Он просто обязан нам помочь. У него должно получиться!
Таня побежала к сторожке, не обращая внимания на возражения Светы.
В сторожке светилось окно, Таня видела, что внутри кто-то есть, и она решительно постучала в дверь.
- Кого там нелёгкая?!... - донёсся до неё могучий бас.
Таня нерешительно толкнула дверь сторожки и протиснулась в образовавшуюся щель.
- Можно войти? – пискнула она.
- Почти вошла уже, чего надобно? – грубо спросил её мужчина, сидевший у стола в маленькой комнатке. В руках он держал кружку с дымящимся напитком, наполнявшим ароматом сторожку. На столе стояли остатки больничного ужина. Мужчине было лет пятьдесят, и был он весь седой. Казалось, что он собой заполняет всё пространство сторожки, явно не рассчитанной на крупные габариты такого могучего сторожа. Всю лицевую часть головы мужчины пересекал огромный рубец, делая его настолько страшным, что от неожиданности Таня попятилась назад.
- А, это? Это бандитский костыль прилетел, не успел увернуться. Не бойся, я не такой страшный. Да перестань ты танцевать на одном месте. Чего надо? – грубо, резко, рыкнул он.
От неожиданности Таня высоко подпрыгнула и, вдруг, заговорила, а мужчина удивлённо смотрел на неё и не останавливал поток сбивчивой речи.
- Где диверсант? – вдруг резко спросил он.
- К-к-какой? – в свою очередь спросила Таня.
- Ну, тот, что в луже почивает. И ты, видать, из той же лужи.
- Так мы его со Светой вытаскивали, вытаскивали, и справиться с ним не смогли, а он залез под скамейку, и не вытащить его оттуда. Вот я и пришла к вам за помощью. А он там, в луже остался, – сказала Таня, грязным пальцем указывая в темноту ночи.
- Ну, пойдём, коли, посмотрим. Верёвки нужно взять, да связать его покрепче.
- Не надо, он хороший!
- «Не надо, не надо»! Всё предвидеть надо, – он взял из рядом стоявшего шкафа моток верёвки и шагнул к двери. – Ну, пошли выручать твоего диверсанта.
Таня пулей вылетела из сторожки, следом за ней вышел сторож, плотно закрыл за собой дверь и пошёл по аллее парка, но в другую сторону.
- Ой, не туда, не туда, туда надо! – запищала Таня и указала рукой в другую сторону аллеи.
- Вот, бестолковая, так бы сразу и сказала! – недовольно крякнул сторож и зашагал вглубь парка в указанном Таней направлении.
Света вышла им навстречу и стояла неподвижно в тени развесистого дерева. Её халат тоже не отличался особой чистотой, по щекам стекали капли грязи.
- Ну, лягушки, вы, как из одной лужи! – воскликнул сторож, увидев её и переводя свой взгляд на Таню. – Где тут ваш нарушитель? – прорычал сторож грозным басом, и было видно, что сложившаяся ситуация очень его забавляет.
- Не нарушитель он вовсе! – возмутилась Таня. – Просто, лишнего хлебнул, с кем не бывает?! Вон он, в луже под скамейкой.
Сторож склонился над спящим доблестным воином, оценивая сложившуюся обстановку.
- Ну, что, брат, давай, вылезай из лужи, пойдём сушиться.
- М-м-м, б-б-б!!! – бормотал Санёк, отчаянно отбиваясь от настойчивых рук сторожа.
- Ну, ты и здоров, бороться, что, в луже лучше? Я так не думаю, ну, давай, поднимайся, поднимайся!
Сторож вытащил Санька из-под скамейки, словно что-то невесомое, перебросил его через плечо и, обернувшись к девушкам, спросил:
- Ну, и куда его?
- Сюда, сюда, пожалуйста, мы ему каталку привезли, сюда его кладите, головой в эту сторону, – суетливо командовала Света. Таня тем временем ликвидировала остатки праздничного стола.
Ликвидация последствий пьяного разгула произошла неожиданно быстро с помощью сторожа, обладавшего недюжинной силой. Пьяного Санька со всеми почестями водрузили на гинекологическое кресло. Сторож привязал его верёвкой для большей надёжности к этой сложной и непонятной для мужчин конструкции, и вот уже бравый солдат, восседая на походном троне, под аккомпанимент противного скрипа маленьких колёс, совсем не предназначенных для подобного их использования, катил по аллеям ночного парка к корпусу.

САНЁК.
Странная процессия быстро двигалась по центральной аллее парка к корпусу госпиталя. Впереди бежала Света в выпачканном до невозможности белом халате, указывая путь остальным участникам акции спасения. За ней с диким скрежетом катилось походное гинекологическое кресло с возлежавшим на нём пьяным Саньком. Кресло двигалось благодаря стараниям дяди Гриши, сторожа. Замыкала процессию Таня с кульком нехитрой снеди и недопитого спиртного после испорченного шабаша.
Лежавший в кресле Санёк махал руками и что-то неразборчиво бормотал, иногда выкрикивал какие-то непонятные звуки и начинал беспокойно метаться из стороны в сторону. Тогда движение процессии замедлялось, или вообще останавливалось. Ждали, пока успокаивался Санёк. Дядя Гриша мастерски предупреждал все вспышки буйной фантазии пьяного офицера только одному ему известными действиями. Движение продолжалось в том же порядке, когда Санёк полностью успокаивался.
Вот, наконец, и входная дверь корпуса, но она почему-то закрыта.
Ведь только несколько минут назад Света забегала сюда за транспортом, и на тебе – закрыто!
-Что же это такое? – возмущённо прошептала Света. – Какой дурак закрыл дверь?!
- Может Марина? – с сомнением сказала Таня.
- Да, скорее всего. И здесь нагадить захотелось, вот стерва! – с негодованием воскликнула Света.
- Девчата, что делать будем? – вопросительно забасил дядя Гриша. – Мне ведь на рабочее место надо, там же никого нет, а вдруг транспорт!
- Тише, тише, мы сейчас всех разбудим! – громким шёпотом воскликнула Света. – Сейчас что-нибудь придумаем.
- Света! – окликнула подругу Таня. – Ты знаешь, где взять ключ?
- Да, в приёмном отделении, там и дверь открыта, только нам туда нельзя, у нас неординарный случай.
- Так, где же взять этот чёртов ключ? – возмущённо спросила Таня.
- Знаешь, у меня в сумочке есть ключ от этой двери, только, как попасть в отделение?
- Дуй через пропускник, – скомандовал дядя Гриша.
- Нет, не могу, там начнут задавать вопросы. Все такие любопытные! Что же делать, что же делать?
- Света, в палате у Фёдора окно я забыла закрыть. Что, если забраться в корпус через него? А там – по лестнице. Возьмёшь ключ и откроешь нам дверь, - резонно заметила Таня.
Света нерешительно затопталась на месте, но её сомнения мгновенно разрешил дядя Гриша.
- Я тебя, малявку, подсажу в окошко лучшим образом. Это же шанс! – деловито подытожил он.
На том и порешили. Дядя Гриша подхватил Свету и, как пушинку, подсадил её в окно палаты, где лежал Фёдор.
- Света, будь осторожна, там костыли Соломкина разбросаны, не зацепись! – напутствовала подругу Таня.
Света маленькая, худенькая, юркая быстро исчезла в проёме окна, а Таня с дядей Гришей оттащили кресло с Саньком в тень и приготовились ждать. Но ждать долго не пришлось, в замке повернулся ключ раз, ещё раз, и дверь распахнулась. На пороге стояла взбешённая Света.
- Представляешь, стерва какая! Это она специально закрыла дверь, будто всё хорошо, и она такая правильная! – зло воскликнула она.
- Света, ты о ком? – тихо спросила Таня.
- Да, об этой Марине, скотине несчастной! – не унималась Света.
- Ты, девка, поспокойнее будь, не то переполошишь весь госпиталь, – пробасил дядя Гриша. – Куда принца везти?
- Туда, к лифту, – засуетилась Света.
Дядя Гриша начал толкать кресло в сторону пологого спуска у входной двери. Девушки молча потрусили за ним.
Разбуженный толчками кресла, Санёк снова начал выкрикивать какие-то непонятные слова.
У лифта вся процессия остановилась.
- Девчата, кто-нибудь из вас, сбегайте в сторожку, посмотрите, чего там, всё ли в порядке? Я ж не могу с рабочего места уходить. А ну, если опять транспорт пришёл, а меня нет на месте?! – вдруг спохватился дядя Гриша.
Его просьба была оправдана неспокойной обстановкой в стране. В любой момент мог подойти транспорт с ранеными и тогда – всё с начала: работа операционных, реанимаций, морга, администрации.
Света сложила ладони лодочкой, прижала их к груди, с мольбой посмотрела на Таню и простонала: - Танечка, ну, пожалуйста!
- Сходи, глянь одним глазком! – вторил дядя Гриша.
- Схожу, схожу, ой, да не волнуйтесь вы так, без меня справитесь?
- Да, чего уж, доставим вашего принца в целости, куда укажете! – обрадовано пробасил дядя Гриша.
- Ну, иди, иди уже! – подтолкнула к выходу подругу Света.
Таня отдала Свете, надоевший до чёртиков, кулёк с противно звякающими бутылками и пошла к выходу. У двери обернулась, помахала им рукой и исчезла в темноте ночи.


ДЯДЯ ГРИША.
Под ногами скрипел песок дорожки. Тане казалось, что этот звук эхом отдаётся во всём парке, но она спешила. Спешила на пост, оставленный дядей Гришей по её просьбе.
Никому не нужно было в госпиталь сегодня ночью. Дорога к нему была пустынна, лишь ночные бабочки кружились над фонарём и перелетали дорожное полотно, да стрекотали цикады.
Где-то далеко лаяла собака, а здесь была тишина, та звенящая тишина влажной ночи, в которой тонут все звуки, все шорохи. Таню пугала такая тишина. Она уже знала, что может скрываться в такой тишине.
Девушка несмело подошла к двери сторожки, немного постояла на пороге и нерешительно вошла внутрь.
Здесь было тепло, как-то по-домашнему уютно, пахло картошкой и ещё чем-то знакомым и очень вкусным, но чем, Таня никак не могла разобрать.
Она подошла к осколку зеркала над довольно чистым для такого места умывальником, заглянула в него и отшатнулась.
Из зеркала на неё смотрела физиономия беспризорника, вся перепачканная в грязи. Больничный халат, уже начавший подсыхать, топорщился и пах рыбой.
- О, Господи, ужас какой-то! – воскликнула девушка. – Неужели я так никогда и не отмоюсь от этой грязи?!
Открыв кран, Таня долго прислушивалась к звонкому журчанию воды. Неспешно и тщательно вымыла лицо и руки, нашла старую расчёску, лежавшую на полочке у умывальника, причесалась, но всё равно было как-то не комфортно.
Необходимо было дождаться хозяина сторожки и передать ему свой нечаянный пост.
Таня подступила к столу, и уже собиралась присесть на единственный, но новый и очень удобный стул, как вдруг в глаза ей бросился портрет Василия Зотова, а внизу этого портрета – подпись: «В розыске».
«В розыске!!! Васька всё-таки удрал, он – в розыске, вот это да! Как же такое могло произойти?! Он же…»
В этот момент Таня услышала шаги за окном.
«Сюда кто-то идёт. Вдруг это кто-то чужой, а вовсе не дядя Гриша?!»
Таня прижалась к стене и стала ждать. Она даже не подумала, что в комнатушке горит свет, и что она просматривается как на ладони. Здесь нигде не спрятаться, не укрыться.
А сердце то замирало, то, как пойманная в клетку птица, громко колотилось о рёбра, и Таня знала, что этот предательский стук слышит весь мир.
Шаги остановились у самого порога сторожки. Человек там, на улице, постоял немного, потом вдруг дверь открылась. На пороге стоял дядя Гриша. Такой огромный, такой страшный, но такой родной дядя Гриша!
Таня стояла, прижавшись к тёплой стене сторожки, и не могла вымолвить ни слова.
- Ты чего, девка, испугалась? Да я не такой уже и страшный. Ну, изуродовало мне взрывом лицо, так ты в него не гляди, коли страшно, не моё оно. Контузия была, перекосило меня малость, ну, да ладно. Назад в часть не взяли, комиссовали под чистую. А кому я такой нужен? Так Роберт Модестович мне помог, дай ему Бог здоровья! Вылечил меня, мозги вправил и в госпитале служить оставил. Теперь работаю сутки-трое. Ты думаешь, я не понимаю, на какие мысли наводит моё уродство? Да ты садись, садись на стул, вон как дрожишь!
Он взял её за руки и усадил на свой, такой удобный, стул.
- Ого, как же ты дрожишь! Небось, замёрзла! Там Светка тебе чистую одёжу готовит, иди уже к ней.
Но Таня не могла даже пошевелиться, только глаза её были намертво прикованы к той злосчастной фотографии Васьки Зотова, а под фотографией – крупными буквами – «В РОЗЫСКЕ»
- Ты чего так уставилась на эту рожу, неуж-то знаешь?
А Таня сидела, словно завороженная и не могла пошевелиться.
- Девка, ты чего? – тряс её за плечи Дядя Гриша, но она никак не могла прийти в себя.
-«В розыске»,- вдруг тихо, почти шёпотом, сказала Таня – Он – в розыске, сбежал! Понимаете, он сбежал! – выкрикнула она последнюю часть фразы. И вдруг заплакала, да так горько.
- Дядя Гриша, этот бандит в розыске, сбежал, понимаете, сбежал! Я его боюсь до ужаса, до икотки!
- Ты его знаешь?
- Не то, что знаю, а даже очень хорошо знаю! Его нельзя было выпускать, он столько хлопцев погубил! А убил сколько, вы даже представить себе не можете! И моего Арчи тоже убил, зарезал во сне. И мой малыш умер по вине этого урода. Это не вы – урод, это он – урод!
И Таня рассказала этому, ещё час назад незнакомому, мужчине свою жуткую и такую необыкновенную историю. Слёзы текли ручьём, а она всё говорила и говорила, а он не останавливал, смотрел на неё с жалостью и пониманием. Таня в своём горе не замечала, какой добротой светились его ещё совсем молодые глаза…
Но вот и конец истории, ей нечего больше рассказывать, она сидит и рыдает, всхлипывает и снова размазывает грязь по мокрому лицу.
- Да, досталось и тебе на орехи. Сколько же тебе годков?
- Недавно двадцать исполнилось.
- Всего-то двадцать, а чего пережила! Кто ж в ответе за наши искалеченные судьбы?! До нас же никому и дела нет. Попользовались и выкинули за ненадобностью. Ладно, что книжку дали «Участник военных действий», может, льготы какие будут со временем. Ну, ты не плачь, - спохватился он, - слезами горю не поможешь. Сегодня сходи к Роберту, он толковый. Расскажи ему, что знаешь, а сейчас идём, я тебя провожу, тебе надо успокоиться.
Но Таня не двигалась с места, она будто приросла к стулу, ноги онемели и не слушались. И тогда, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, дядя Гриша начал рассказывать свою, не менее чудовищную, историю.
Постепенно Таня начала успокаиваться. Она слушала. Сколько ребят могли рассказать ей что-нибудь подобное. Война – есть война. Война никого не щадит, ни своих, ни врагов. Ведь почти у каждого участника этой мясорубки есть мать, есть дети, родные и близкие, есть невесты, есть просто девушки. Все они ждут возвращения с такой непонятной войны своих родных мальчиков, суженных, отцов, друзей, но не все дождутся…

Гриша, как и все его сверстники, окончил школу, но в институт не прошёл по конкурсу, а осенью пришла повестка, и Гриша, единственный сын у родителей, пошёл в армию. Родные приехали на принятие присяги. Все поздравляли Гришу с началом взрослой жизни. Если бы они только могли предположить, с чем поздравляют парня!
Полгода в учебке пролетели незаметно. Всё это казалось игрой, да и «старики» не сильно обижали. Умел себя не дать в обиду отличник боевой и политической подготовки.
Однажды ночью их подняли по тревоге. Никто ничего не сообщил, их просто погрузили в грузовики и повезли. Ребята притихли, никто не знал, куда их везут, но никто не насторожился, привыкли доверять командирам.
Их привезли на аэродром ещё затемно. Там их пересадили в вертолёт, и – прощай, Родина! Но этого они не знали.
Приземлились задолго до рассвета где-то в горах. Их снова пересадили на грузовики, и куда-то повезли. По дороге их обстреляли. Тогда Гриша понял, развлечения закончились, необходимо что-то срочно предпринять, чтобы остаться в живых.
Гриша не считал себя трусом, но вокруг были огонь и стоны умирающих и раненых друзей, которые только что так весело шутили и смеялись. Он ничем не мог им помочь. Он не мог встать даже на четвереньки, пространство вокруг тут же прошивалось автоматной очередью.
По-пластунски он добрался до одного из грузовиков и спрятался за передним колесом. И всё бы было хорошо, ведь Гриша не получил ни одной царапины. Отлежался бы под машиной до тех пор, пока всё бы не утихло, а потом бы придумал, что делать.
Вдруг мощный взрыв потряс воздух рядом с грузовиком, под которым сидел Гриша. Грузовик подлетел вверх, словно игрушечная машинка и свалился в пропасть, а Гриша так и остался лежать, получив контузию и ранение в лицо.

Он не знал, что его забрали санитары, сложили вместе с убитыми и повезли в полковой госпиталь. Он не знал, что застонал тогда, когда его уже хотели вскрывать. Тогда его отправили в реанимацию.
Он не мог сосчитать, сколько он находился в том госпитале, ему казалось – сутки, не более. Но потом оказалось, что целых семнадцать дней врачи боролись за его жизнь, и когда его состояние стало достаточно стабильным, Гришу перевезли в этот госпиталь.
Долгое время лицо было под повязкой, Гриша уже давно потерял счёт времени. Он ничего не видел, думал, что потерял зрение, но был не согласен с тем, что он больше может не увидеть голубое небо, солнышко и синий сосновый лес где-то там вдали.
А когда сняли повязки с его искорёженного, изуродованного лица, он понял, что не ослеп. Он теперь знал, что будет, обязательно будет видеть!
Но зеркала ему не давали, как он ни просил. Ни девчонки медсёстры, ни тётеньки санитарки никак не хотели нарушить запрет палатного врача.
Подниматься тогда он ещё не мог. Голова кружилась, тошнило при смене положения тела, и слабость была неимоверная. Трудно было даже руку поднять, но на себя посмотреть хотелось, только никто из обслуживающего персонала с этим его желанием не считался, никто не соглашался принести ему зеркало.


ТЕПЕРЬ…
Запретный плод всегда сладок. Гриша начал хитрить. Он, не взирая на чудовищную слабость во всём теле, принялся двигать руками и ногами. До изнеможения, до потери сознания он делал физкультуру, разгоняя застоявшуюся кровь. Он твёрдо знал, если оставили зачем-то в живых, значит надо жить. Не существовать, как комнатное растение, а жить!
И он боролся за оставленную ему жизнь как мог, но старался не обнаружить себя перед медиками.
Однажды ночью он попытался подняться. Не очень ловко это у него получилось, потому что тут же волна головокружения отбросила его на подушку. Гриша даже не расстроился. Он немного полежал, отдышался и начал всё с начала.
На этот раз ему удалось зацепиться здоровой правой рукой за спинку кровати, но нахлынула новая волна головокружения и снова свалила его на подушку. Теперь он уже знал, как надо ухватиться за спинку кровати, чтобы хоть чуть-чуть удержаться.
Несколько ночей подряд Гриша в тайне от врачей тренировался подниматься. Старания его не были напрасны, через неделю он уже сидел на кровати. Не долго, правда, но сам, без поддержки и пил чай из стакана. Сам!
Это была победа, это был первый широкий шаг к выздоровлению.
Ещё несколько дней ему понадобилось, чтобы встать и пробовать ходить.
Но когда Гриша очутился у зеркала в санузле, кровь застыла в жилах, потому, что из зеркала на него смотрел страшный, перекошенный урод. Сознание помутилось, и снова он впал в беспамятство.
- Кто довёл его до зеркала? Ведь ему же вставать категорически нельзя! – кричал палатный врач неизвестно на кого. Крепко досталось тогда медсёстрам и санитаркам, но Гриша теперь знал, что он урод.

Все мечты рухнули в один миг, в тот миг, когда на него из зеркала тупо уставилась эта образина, и тогда, в один миг, он понял, что теперь это он…
Выздоравливать резко расхотелось. Он понимал, что теперь такой он никому не нужен.
Вначале он хотел вспомнить свой адрес, чтобы вызвать маму, чтобы она хоть знала, что он жив и скоро будет здоров, но теперь….какой смысл в этом? Ведь даже мама родная не узнает в таком уроде своего сына. Теперь это не он, это совсем другой человек, намного старше и дряхлее, чем был когда-то он, Гриша.
Теперь он сам не хотел открывать глаза, чтобы не видеть яркого солнечного света в окне. Он не хотел двигаться, чтобы не ходить по этой земле. Он закрывал уши подушкой, чтобы не слышать щебета птиц за окном. Он старался дышать реже, чтобы не вдыхать потоки чистого воздуха, льющиеся из открытого окна. Он хотел умереть.
И всё-таки он жил, даже выздоравливал потихоньку, но жизнь его стала похожа на жизнь комнатного цветочка в горшочке, и это приводило его в бешенство, потому что он хотел умереть. Когда отчаяние достигало точки кипения, он начинал молить Бога, выпрашивая себе смерть. Но Бог не хотел услышать его мольбы. Наоборот, его тело становилось крепче, головокружения постепенно отступали, сознание прояснялось, всё реже болела голова. Ожоги на левой руке подживали, жизнь всё-таки возвращалась к нему. Молодой организм однажды упрямо заявил о своём.
Теперь он стал притворяться, симулируя свою болезнь. Он не поднимался с постели, вот, уже которую неделю. Во время обходов тупо смотрел в потолок, стараясь ничем не выдать своё выздоровление. Теперь ему было абсолютно безразлично, какой он, какое у него лицо, ему было наплевать, ругают его, или жалеют, потому что он стал уродом, ничего общего с тем жизнерадостным мальчишкой, ушедшим из отчего дома прошлой осенью.
С огромным трудом он привыкал к тому, что есть.
А как? Как можно привыкнуть к такому, если даже медсёстры и санитарки старались не смотреть на него?! Включают свет вечером, не заходят в палату в темноте!
Всё потому, что теперь он – урод. Да, урод, урод, урод!!! Но Бог не слышит его мольбы о смерти. С этим придётся жить, к такому себе надо приспособиться, привыкнуть.

Однажды утром в палату к Грише затащили ещё одну кровать.
- Кому это? – спросил он у зазевавшейся медсестры.
- Большое поступление сегодня, кого-нибудь сюда определят, – был ответ.
Гриша принял её слова, как должное.
«Ну, что ж, положат, подложат, лишь бы положенный – подложенный не испугался и в душу не лез со своими сочувствиями», думал Гриша.
Об этом он сказал медсестре с такой ехидцей, что та побледнела и пулей выскочила из палаты.

А после обеда к нему в палату зашёл сам главврач.
- Ну, что, Гриша, как дела, поправляемся? – вдруг по-дружески спросил он.
- Норма, - неохотно ответил Гриша, а сам подумал: «Сам припёрся, с чего бы это? Сейчас кого-то привезут. Наверное, предупредить хочет, чтобы я по ночам не играл в привидение.»
Гриша отвернулся к стене, давая понять главврачу, что разговор окончен, но тот не спешил уходить из палаты. Стоял у Гришиной кровати и молчал. Слышно было, как муха бьётся в стекло и, одуревшая, весело летает по комнате.
- Гриша, хватит притворяться, я же давно всё понял, – нарушил гнетущую тишину главврач, глядя в окно.
- Что вы поняли? – выкрикнул Гриша, резко повернувшись на кровати. – Что вы вообще понимаете?!
- Что ты выздоравливаешь. Ты уже ходить можешь. Трудно тебе, я понимаю, но ты подожди, положение не так безнадёжно, как ты думаешь. Мы всё с тобой поправим, я тебе обещаю.
- Что вы поправите, что?! – вдруг заорал Гриша. – Посмотрите на меня, я же – урод, вы понимаете?!!!
- Гриша, сейчас мы тебе только жизнь спасли, о красоте пока речь не шла, – спокойно сказал главврач.
- А как теперь с этим жить? А? С такой мордой?! – отчаянно выкрикнул Гриша.
- Ты сейчас не кипятись, окрепни сначала. Красоту наведём, поправляйся пока. Я же тебе слово дал.
- Угу… - недоверчиво прорычал Гриша.
- Слушай, ты бы девчатам спасибо сказал, что они тебя выходили.
- За что?! Зачем выходили?! Этот Гриша их ни о чём не просил. Этот урод просил у Бога смерти, так и Бог обманул, не дал того, что просил.
- Рано тебе о смерти думать. Так, ну, хватит дурака валять. Давай, начинай собой заниматься, и другому помочь должен.
- Кому это я должен?!
- Сейчас к тебе привезут парня, положат вот на эту кровать. – сказал главврач, указывая на соседнюю койку.
- А я думал, ко мне под крылышко, чтобы я его грудью выкормил! – зло сказал Гриша.
- Не паясничай! У него положение ещё хуже, чем у тебя. Вот ему уже ничем не поможем.
- И что же у него? – с ехидным безразличием спросил Гриша.
- У парня теперь нет ни рук, ни ног. Сейчас он в операционной. Очень тяжёлый. Так что на тебя вся надежда.
- Ох, ничего себе, на меня надежда! Я ж ему не маменька и не доктор! Он же в шок впадёт от моей морды!
- Не впадёт. Он сейчас неконтактный. А придёт в себя и привыкнет. Ко всему можно привыкнуть. А ты постарайся. Тебе же помогали, помоги и ты. Ты просто обязан помочь, ты понял? А потом мы поможем тебе, обещаю.
С этими словами главврач вышел из палаты.

К вечеру в палате появился ещё один пациент, вернее не пациент, а то, что от него осталось. Голова, обрубки рук и ног – в бинтах – мумия какая-то. Запахло чем-то резким, неприятным.
Гриша накрылся с головой, чтобы ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не чувствовать.
Когда суета вокруг соседней койки улеглась, Гриша стащил одеяло с головы и осмотрелся. Там, на той койке лежало полчеловека, как мумия, завёрнутая в бинты, кое-где пропитанные кровью и чем-то ещё. Это полчеловека не шевелилось, не стонало, просто лежало, как груда тряпья, накрытая простынёй, потому, что не видно было, дышит оно, или нет. В палате стоял тот же резкий удушливый запах. Было жарко.
Увиденное, подействовало на Гришу крайне удручающе. Он даже представить себе не мог, что такое бывает. Уж лучше – смерть, чем такое.
Когда-то в детстве они с другом ловили мух и отрывали им постепенно всё, что торчит и шевелится, начиная с крыльев. Сначала такая муха весело прыгала, это забавляло, они дружно хохотали над ней. Но постепенно муха превращалась в неодушевлённый предмет, только пыталась жужжать и крутила головой. Но когда ей и голову отрывали, муха постепенно замирала, и играть с ней становилось совсем не интересно и скучно. Они наступали на то, что оставалось от несчастной мухи, при этом, горячо оспаривая первенство последнего удара, и бежали ловить следующую жертву.
Этот в бинтах казался Грише одной из тех несчастных мух, которым уже всё пооторвали. Остались только голова и туловище, больше ничего у этого парня не было. И Грише стало жутко.

Проходили дни, и были они так похожи один на другой, что Гриша абсолютно потерял счёт времени. Он не ошибался только в смене времён года.
Парень на соседней койке долго не приходил в себя. Всё внимание медперсонала было приковано к новому подопечному. О Грише иногда даже забывали, но он не обижался, принимал всё, как должное.
Однажды парень на соседней койке всё-таки очнулся, огляделся.
- Где я? – спросил он.
«ГДЕ Я?» - Этот вопрос задают все, кто сюда поступает. Легкораненых везут в другой госпиталь. Здесь же множество искалеченных душ ищет дорогу в новую, такую не похожую на прежнюю, жизнь.
Гриша подскочил к парню, смочил ему губы водой и широко улыбнулся от радости, что «мумия» зашевелилась. Он совершенно забыл, что он теперь не такой, как прежде.
Реакция раненного не заставила себя долго ждать. Парень снова провалился в чорную бездну беспамятства.
Гриша стоял над ним с недоумением и никак не мог понять, что же сейчас произошло.
Вошла медсестра, и Гриша развёл руками, указывая на парня.
- Вот…. Я не хотел, Я просто улыбнулся…
- Он что, пришёл в себя? – удивилась медсестра.
- Ну, да! И я ему улыбнулся. Я совсем забыл, что мне теперь надо быть поосторожней.
- Ничего, сейчас мы всё поправим, – сказала девушка и ушла.
Парень застонал, немного пошевелив обрубками рук.
Гриша припал к его кровати и горячо зашептал:
- Парень, слышь, очнись! Это я теперь такой, не бойся меня. Ты сейчас в госпитале. Не бойся, ты в безопасности!
Ответом ему была тишина и нервное дыхание раненого.
Когда парня принесли и положили на соседнюю койку, на спинке её появилась дощечка с фамилией, именем и отчеством пострадавшего. Гриша прочёл, что парня звали Константин Петрович Прыж, но сейчас от волнения имя парня вылетело из головы, и он обращался к нему, не зная, чем заполнить своё незнание.

В палату вошли несколько человек во главе с доктором и принялись колдовать над несчастным. Он лишь стонал и отворачивался к стене.
- Всё равно ничего не скажу! И смерти не боюсь, не напугаете! – вдруг, сцепив зубы, простонал парень.
- Костя, ты дома, – сказал доктор. – Ты дома, дружок. Мы тебя полечим, и мама тебя заберёт.
Костя недоверчиво повернул голову к врачу и уставился на него немигающим взглядом.
- А где тот бандит, который только что был здесь? – зло спросил Костя.
- Он не бандит, Костя, у него ранение в лицо, он не виноват, он такой же, как и ты.
- Стра-а-ашный… - протянул парень.
- Посмотри на него, и ты поймёшь, что ошибся.
Костя повернул голову и посмотрел на Гришу тем же долгим, немигающим взглядом.
- Стра-а-ашный… - повторил парень и отвернулся к стене.
- Всё хорошо, Гриша, не обижайся, он привыкнет к тебе, ещё подружитесь, – ободрил Гришу доктор.
Гришу такое положение дел не радовало. Он молча лёг на свою кровать и тоже отвернулся к стене, будто стены могли спасти от проблем их двоих.
«Привыкнет… - думал он. – Значит, моя рожа настолько отвратительна, что сразу не воспринимается, привыкать к ней надо…. А как к такому привыкнуть мне, если все пугаются и каждый об этом норовит напомнить словами или действиями…»

Но, всё же Гриша был не совсем прав. Вскоре Косте стало намного легче, он начал помаленьку двигаться, тихонько постанывая при каждом неосторожном движении, потом начал говорить. Он действительно быстро привык к изуродованному лицу Гриши, и даже стал подшучивать над собой, как бы извиняясь за свою неловкость в первый момент.
Гриша тоже успокоился. Теперь у него было очень важное дело, так он решил для себя. Ведь у Кости не было ни рук, ни ног. Гриша пытался стать его руками.
Костя очень скоро обнаружил свою ущербность, но, странно, парень не очень расстроился.
- Слава Богу, жив остался! – сказал он только. Больше к теме об увечьях они не возвращались.
Костя быстро шёл на поправку. Он старательно выполнял всё, о чём просили его доктора, а потом они с Гришей болтали о всяких пустяках, без умолку, до самой глубокой ночи. Гриша стал постепенно понимать, что первое впечатление зачастую бывает ошибочным, что надо жить и никогда не сдаваться, не унывать, не спускаться на дно.
Гриша всей душой привязался к этому худенькому, искалеченному пареньку. Он даже перестал называть его Мухой.

Когда раны у Кости начали затягиваться, вызвали его мать и он, словно маленький мальчик, с нетерпением ждал её приезда, все уши Грише прожужжал о том, какая у него замечательная мама.
Мама приехала через пару дней после того, как получила телеграмму. Радости обоих не было границ. Они и плакали и смеялись, обнимая друг друга. Гриша от души радовался вместе с ними.
Через несколько дней Костю перевели в госпиталь по месту жительства. Мама, как настоящая тигрица, опекала своё чадо, не давала лишний раз прикоснуться к своему драгоценному сыночку.
С Гришей Костя распрощался очень тепло, заставил записать свой адрес и взял с него слово, что он напишет хоть пару слов. Гриша обещал.

И снова потянулись дни так похожие друг на друга, как братья близнецы. Жаль было расставаться с Костей, очень уж привязался к нему Гриша. Он поражался стойкости, мужеству, выносливости этого мальчика, которого и человеком–то назвать было сложно, но Костя всё же заразил Гришу силой своего духа, он сумел внушить Грише, что он теперь такой, и надо принимать его таким, какой он есть. Надо научиться заставлять людей принимать себя таким, какой ты есть. Нельзя плакать и жаловаться. Никто не оценит,никто не пожалеет.
«Нужно уметь найти выход из любой тупиковой ситуации, иначе погибнешь ни за грош!» - говорил ему Костя. И однажды Гриша вдруг поверил в себя, поверил главврачу, поверил в свою судьбу. Ведь не зря же его так выхаживают, ведь зачем-то он нужен, если остался жить! Надо оправдать доверие Господа, нельзя падать лицом в грязь, даже таким изуродованным, как у него.

Однажды утром в палату к Грише снова зашёл главврач. Оба помолчали немного, потом главврач сказал:
- Гриша, ты пока полностью окончил курс лечения. Мне придётся тебя выписать.
- А как же?... – изумлённо и разочарованно спросил Гриша, но главврач не дал ему договорить.
- Твоё положение поправимо, но сразу всё исправить невозможно. Через пол года мы сделаем первую косметическую операцию, заживёшь, а дальше посмотрим. Ты понял?
- Не совсем….- удручённо прошептал Гриша.
- Сегодня тебе принесут выписку и объяснят, что делать дальше. А потом, когда ты уладишь все свои дела, зайдёшь ко мне. Я сегодня не уйду, остаюсь на сутки, ты легко найдёшь меня. Вот тогда мы всё обсудим. Тебе всё понятно на сегодняшний день?
- Да, - коротко ответил Гриша.
- Ну, тогда приступай к выполнению поставленной задачи.

Когда Гриша оформлял документы на выписку, он понял, что секрет его давно раскрыт, ему назвали его паспортные данные и попросили подтвердить. Он узнал, что родителям сообщили о его местонахождении, но не разрешили приехать, ссылаясь на какие-то очень серьёзные аргументы.
Мать с отцом знали, что он жив, что с ним всё в порядке и часто звонили в комендатуру, справлялись о здоровье сына, и просили разрешения на свидание с ним. Им не отказывали, но и разрешения не давали, поэтому мама так и не смогла приехать.

Уладив все свои дела, получив деньги и обмундирование, Гриша постучался в дверь к главврачу.
- Можно? – неуверенно спросил он, просовывая голову в щёлочку двери.
- Заходите, заходите, Григорий Петрович. Я уж заждался. Начал сомневаться, что вы примете моё предложение. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Разговор будет долгий, или нет, как вы решите.
Гриша молча вошёл в кабинет и вопросительно взглянул на главврача. Он знал, он был почти уверен, что можно полностью доверять этому стареющему, но такому элегантному доктору.
- Григорий Петрович, как вы решите, поедете домой, или останетесь здесь?
- У меня даже есть выбор?
- Да, - коротко сказал главврач.
- А если я здесь останусь, что будет?
- Если здесь останешься, - вдруг перешёл на «ты» Роберт Модестович, - я тебя в охрану устрою, питаться будешь у нас на пищеблоке, жить в нашем общежитии и ждать.
- Ждать чего? – не понял Гриша.
- Ждать, когда можно будет сделать первую косметическую операцию. Ясно?
- Да…. – не по уставу ответил Гриша.
- Ты должен сам принять решение.
- Я уже принял, я согласен. Всё-таки у меня нет выбора. Здесь я пугалом поработаю нормально, а дома народ пугаться будет, и мама родная не узнает во мне своего сына.
- Домой не хочешь на время?
- В таком виде? Я же говорю, мама испугается!
- Мама тебя примет в любом виде. Она же – мама. Если ты поедешь домой, тебе придётся долечиваться по месту жительства. Сюда уже возвращаться не будет надобности.
- Нет, Роберт Модестович, я принял решение, я остаюсь, на операции согласен, сколько бы их ни было, на все условия – тоже.
- Вот и отлично. Сейчас я тебе напишу записочку к коменданту общежития. Сегодня поселишься, а завтра приходи оформляться на работу.

- Так я и остался здесь, живу в общежитии, питаюсь в госпитале. Мне уже сделали одну операцию – выровняли нос. Скоро будет вторая. Вот так-то, а ты говоришь – купаться, вода холодная!
- А я думала, ты гораздо старше, - тихо сказала Таня
- Нет, мы с тобой почти одинаковые. Ладно, девка, вон уже край неба заалел. Иди в палату, вдруг хватится кто, а тебя на месте нет. Идём, я провожу.
Они вышли во влажность раннего утра, ещё почти ночи. Ещё молчали птицы, но на Востоке уже обозначилась светлая полоска. Рассвет. Надо было срочно идти в палату и хоть немного поспать до утра.
- А если дверь опять закрыта, что тогда делать? – вдруг спросила она.
- А ничего, - весело ответил тот, - я тебя в то окно подсажу, справишься?
- Н-не-е-т! – с сомнением протянула Таня.
- Нет? Ну, тогда у меня золотой ключик имеется. Мне его Светка дала, на всякий случай.

- Танечка, ты слышишь? Проснись, пожалуйста! Я тебя умоляю! Слышишь? Проснись! – трясла Света сонную Таню за плечо. – Ты завтрак проспала, проснись, поболтать надо!
- Ты чего в такую рань? – сквозь сон пробормотала Таня.
- Не рано, смотри, десять уже! Ты всё на свете проспала вместе с процедурами!
- Ох, не могу проснуться…
- Танечка, миленькая…. – упорно трясла её за плечо Света.
- Сейчас, сейчас, соберу всю волю в кулачёк и встану…. Сейчас, сейчас… - сквозь сон сказала Таня и попыталась снова уснуть, но Света не давала покоя.
- Танечка, ну, проснись, ну, пожалуйста!!!
Таня резко сбросила одеяло, и села в постели, не замечая своей наготы.
- Ой, Танька, укройся, ты же голая! – воскликнула Света. – Я принесла тебе одежду, смотри!
Таня протёрла глаза и вдруг вспомнив, что, вернувшись ночью в палату, она сняла с себя грязную одежду и сбросила в кучу в углу, быстро натянула одеяло до самого подбородка и уснула.
- Ой! Светка, ты настоящий друг! Я ночью голову тут под краном вымыла, а где одежду взять – не знала. Ты так сладко спала в ординаторской! Не хотела тебя будить.
- И напрасно, я же тебе и бельё и халат приготовила!
- Я знала, что ты меня в беде не оставишь, утром обо всём договоримся.
- Ты правильно думала, только проспала немножко, сейчас обход будет. Куда ты ночью подевалась?
- Я долго с Гришей беседовала.
- С каким Гришей? – не поняла Света.
- Ну, со сторожем.
- Это что, всю ночь? – удивилась подруга.
- Ну, почти. Не обижайся. Он ведь не старик. Он такой же, как мы, только у него ранение в лицо. Хорошо, хоть глаза целы. И седой весь, потому что пережил много.
- А –а –а! – протянула изумлённо Света.
- Разве ты не знала?-
- Нет, я даже не знала, как его зовут, пока ты не сказала.
- Ты уже домой? – перевела Таня разговор на другую тему.
- Да, с ног валюсь. Ты зайди к гастрикам, узнай, как там наш подопечный поживает. Его сейчас на обследование направили, – почему-то волнуясь, сказала Света.
- Ладно, иди уже домой, не переживай.

Таня почти спустилась на первый этаж. В этот момент из отделения травмы пулей вылетела Марина. Увидев Таню, она резко остановилась.
- Ну, что, добилась эта пиявка своего? – спросила она, зло прищурив глаза.
- Ты о чём? – вопросом на вопрос ответила Таня.
- Дурочкой прикидываешься?! Будто ты не знаешь! – закричала Марина. – Меня заставили заявление об увольнении написать. Твоя пиявка папочке пожаловалась!
- А я здесь при чём? – изумилась Таня.
- Что, не могла вразумить дуру?!
- Подожди, подожди, я же только помогала, я же ничего никому не говорила!
- Да, так я и поверила! Вы обе – стервы, одна лучше другой! – со злостью кричала Марина.
- Слушай, ты уж лучше попридержи язык, иногда подумывай, что говоришь! Ты же вчера до полусмерти капитана напоила, он чуть не умер. Соображай маленько.
- Всё оплачено! Да жив твой капитан, ничего ему не сделается, а меня по вашей дурьей милости с работы уволят. Что я такого страшного натворила?
- Да, в общем, ничего, если не считать, что ты с мужиком с поста на пьянку ушла, песни в парке орала, а потом в грязной луже валялась.
- Дак… он же меня сам в эту лужу…
- Слушай, Марина, я не хочу, чтобы тебе было плохо. Давай, я попрошу Светку, она тебе поможет.
- Как же, эта поможет! Сука она! Только о себе и думает!
- Погодь обзываться. Ты ампулы сдала?
- Так это ты их свистнула?!
- Не свистнула я, Кронову уколола, ему очень плохо было.
- А ему не положено было!
- Маринка, у тебя вообще душа имеется? Или музыкальная шкатулка вместо души?
Марина непонимающе уставилась на Таню. Молчание затянулось.
- Вот, дура, я же за наркотики отвечаю, а ты их – не по назначению! – первая нарушила паузу Марина.
- Марина, успокойся, ещё как по назначению. Надо было на посту сидеть. Ну, ладно, разговор у нас пустой, ни к чему не приведёт. Я пошла, привет!
- Иди, иди, там твой алкаш у Кронова заседает, – с ехидцей сообщила Марина.
Таня молча зашла в травматологическое отделение госпиталя. Ей было жаль Марину, и, вместе с тем, рос протест против её вчерашней выходки. Да и сегодня она не блистала остроумием.
«Сама виновата, и на весь мир злится, - думала Таня. – Хоть бы извинилась, что мы, как последние дуры, ликвидировали последствия их разгула!»


УРИНОТЕРАПИЯ.
Дверь в палату Фёдора была приоткрыта.
«Ну и дела! – подумала Таня. – И Соломкин молчит! Интересно, с чего бы это?»
Таня зашла в палату и остановилась на пороге в нерешительности.
- Проходи, проходи, красна девица! – приветствовал её Санёк. – Прости за вчерашнюю неловкость. - Он сидел на табурете рядом с кроватью Фёдора и о чём-то оживлённо с ним беседовал. Таня отметила значительное улучшение состояния своих подопечных.
- Здрасти… - Тихо сказала она. – Я пришла узнать, как вы себя чувствуете.
- Как особо отличившиеся, – с грустной миной на помятом после вчерашнего кутежа лице, ответил Санёк. Он был наряжен в больничную пижаму, которая была ему совсем маловата.
- А Фёдор как?- спросила Таня.
- И с Фёдором полный порядок. У него уже не так болит. Ты что ему вчера вколола?
- То, что было положено ему по его состоянию,- отчеканила Таня. – Я на посту всё необходимое нашла.
- Ну, иди ж ты сюда, спасительница ты наша! Чего на пороге стоишь? – воскликнул Санёк.
- Так вы же разговариваете. Я мешать буду. Пойду я пока…. – потупилась девушка.
- Ты?! И мешать?! Ничего подобного, нам приятно твоё общество, Белоснежка! И никуда мы тебя не отпустим, и не надейся. Давай, иди сюда, тут свободное место для тебя заказано, – весело балагурил Санёк.
- Это Соломкина табуретка. Он и так на меня злой, ещё из-за табуретки скандал затеет, – тихо сказала Таня.
- А ты испугалась? Вроде на тебя и не похоже, – воскликнул Санёк.
Фёдор лежал успокоенный, всё это время молчал и, улыбаясь, смотрел на Таню. Его взгляд смущал девушку, будоражил нервы.
- А где подполковник? – чтобы не молчать, спросила у ребят Таня.
- Он нужен тебе? Его забрали гипс снимать. Он уже здоровый, – шутил Санёк.
- Ох, Санёк, ты бы видел, как она его вчера причёсывала, я чуть не умер от смеха! – тихо сказал Фёдор с широкой улыбкой на губах.
- Да? А ну, давай, колись, что ты вчера заслуженному человеку сделала? – весело спросил Санёк, и погрозил девушке пальцем..
- Ничего, - смущённо ответила Таня. – Заставила окно открыть. Тут же задохнуться можно было! Фёдор, вы не замёрзли сегодня ночью?
- Нет, вроде. Только к нам в палату через это окно нимфа залетала. Я хотел её поймать, а она упорхнула!
- Ха-ха ха! Ну, Федун, ты загнул, нимфа к нему прилетала! Галюны ловил после уколов?!
- Да, девушка ночью в окно залезла и убежала из палаты.
- Ну, друг, если тебе уже ночами девушки снятся, значит, дело на поправку идёт, – не унимался Санёк.
- Это Светка была, – смущённо сказала Таня. – Мы двери не могли открыть, так она в ваше окно залезла, чтобы исправить положение. Надо же было кое-кого кое-куда доставить! – многозначительно посмотрела она в сторону Санька.
- Ага, всё-таки была девушка! Я же уже не такой прибитый, очухался малость, – воскликнул Фёдор.
- Ну, Федун, ты – гусь, девицу выпустил! – подтрунивал над ним Санёк.
- Сам ты…
В этот момент дверь палаты с шумом распахнулась. В палату приковылял, сильно прихрамывая, Соломкин. На больной ноге гипса у него уже не было. Он допрыгал до своей койки и по-хозяйски развалился на ней. На открытое окно подполковник не обратил ни малейшего внимания. А окно, всё залитое солнечным светом разгоревшегося дня, было настежь открыто. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Казалось, о вчерашней грозе природа, напрочь, забыла, только воробьи в саду под окном что-то не поделили и громко щебетали, заглушая голоса ребят.
- Ну, что, Соломкин, как ты? – вроде бы очень участливо обратился к подполковнику Санёк.
- Не видишь, лежу, – грубо ответил Соломкин. – Доктор сказал сегодня целый день лежать.
- Да, не повезло тебе, Николай Всеволодович, – подытожил Санёк.
- Ну, чего же не повезло? А куда Маринка подевалась, не знаете? – вдруг всполошился Соломкин.
- А зачем тебе Марина? – ехидно спросил Санёк.
- Дак, она мне всегда добавку приносит.
- Она же вчера дежурила. Не повезёт тебе сегодня, я, вроде, тоже проголодался, – тихо сказал Фёдор.
- А, сегодня, значит, эта змея Валентина. У этой не допросишься, никогда ничего не даст, даже кусочка хлеба не уступит, – возмущённо прорычал Соломкин. – Придётся сегодня голодать, – обречённо добавил он.
- Это для твоей же пользы, служивый. Чтобы мог самостоятельно свои соцнакопления носить. Слушай. А тебе какое лечение теперь прописали? – не унимался Санёк.
Таня молча сидела на предложенной ей табуретке Соломкина и боялась рот открыть, чтобы не перевести огонь возмущения подполковника на себя. Вчера Фёдор был без сознания, надо было ему помочь, а сегодня неудобно ссориться с солидным человеком.
А тем временем Саша с серьёзным видом продолжал беседу с Николаем Всеволодовичем. Один лишь Фёдор отвернулся к стене, потому что не смог сдержать предательской улыбки.
- Мне уже всё лечение отменили, – обстоятельно объяснял Сане Соломкин, не чувствуя подвоха. – Приписали только лечебную физкультуру на две недели, а потом – в строй.
- А как же витамины, микроэлементы для лучшего заживления, что, ничего такого не назначили?
- Мне уже ничего такого не положено, так доктор сказал, – ответил Соломкин.
- Ну, нет же, это неправильно, надо же как-то укреплять свой организм, ты же ногу чего-то сломал? Значит, тебе чего-то не хватило, понял? – гнул свою линию Санёк.
- Ну, да, понимаю…
- Ничего ты не понимаешь! - возмутился Санёк. – Ты про уринотерапию слыхал?
- Не-е-е! – проблеял Соломкин и насторожился, потому, что он должен всё знать, или иметь представление, чтобы можно было, потом, сверкнуть своими знаниями. – А что это такое?
- Санёк, прекрати сейчас же! Я тебя прошу, больно же смеяться, – умоляюще простонал Фёдор. Таня непонимающе смотрела то на Санька с Федором, то на Соломкина.
- Подожди, Федун, тут человека терапии лишили, так надо объяснить человеку его положение, – с самым серьёзным видом подытожил Санёк и начал переступать своими длинными ногами в коротких пижамных штанах, выражая тем самым несогласие с текущим моментом.
Ситуация была настолько комедийной, что удержаться от смеха было трудно, но нельзя было даже улыбнуться, иначе Соломкин бы взорвался справедливым негодованием, и тогда Тане даже представить было страшно, что бы случилось.
- Ты, вот, кривляешься, а толком объяснить не можешь, тоже мне, умник выискался! – добросовестно возмущаясь, сказал Соломкин, обратившись к Саньку.
- Не кривляюсь я, а боюсь, что ты не поймёшь, ругаться начнёшь. А это будет плохо влиять на мой больной желудок, но информация правдивая, я сам этим занимался. У меня же язва, и литература у меня соответствующая имеется, потому, как работа у меня вредная, самому спасаться от болячек надо. Болеть же мне некогда, – обиженно ответил Санёк.
Тут Фёдор как-то неестественно крякнул и напрягся. Таня не совсем понимала, что сейчас происходит. Ей показалось, что Фёдору опять стало плохо. Она нагнулась над ним, и поняла, что он хохочет, но не хочет показать своё состояние присутствующим. Ей ничего не оставалось, как вернуться на своё место.
- Так что это такое? – между тем донимал Санька Соломкин.
- Ну, что тебе рассказать, друг? Это надо утреннюю мочу пить по утрам. Литературу почитай, как правильно это делается, – как из пистолета выпалил Санёк.
- Это же гадость! Как это, пить мочу?
- А так это! Не гадость это никакая. Там все нужные микроэлементы есть, они тебе твой перелом будут укреплять. Вот увидишь, скоро прыгать начнёшь, в футбол побежишь играть, если меня послушаешь, – обстоятельно давал Санёк пояснения Соломкину.
- Как это? – опять не понял Соломкин.
- Ну, что ты заладил: «Как это, как это», - передразнил Санёк подполковника. – Слушай внимательно и на ус мотай, пока я добрый.
- Как это? – снова, как попугай, повторил Соломкин.
- А вот так это! – не выдержал Санёк. – Там все необходимые элементы есть? Есть! Поверь мне, там – вся таблица Менделеева имеется. Ты понял?!
- Где?! – решил уточнить Соломкин.
- Ну, ты – танк непробиваемый! В моче!!! – с досадой выкрикнул Санёк.
- А-а-а! – протянул Соломкин, давая понять, что он почти всё понял. – Так что с ней надо делать?
- Вот, тупень! Пить по утрам надо, дурья твоя башка!!!
- А сколько её надо выпить за раз? – начал Соломкин включаться в тему.
- Пол литра! – не моргнув глазом, выпалил Санёк.
Фёдор, отвернувшийся к стене, шумно задышал, захрапел, но ничего не сказал. Таня, широко раскрыв свои прекрасные глаза, смотрела с нескрываемым удивлением на Санька. Она не понимала, что происходит.
- А чего так много? Трудно же сразу столько выпить, – недоверчиво спросил Соломкин.
- Ну, браток, это ж для твоей только пользы, а меньше не поможет. Ты пиво пьёшь?
- Да…
- Сколько ты сразу можешь выпить пива?
- Бутылки четыре сразу… - нерешительно сказал Соломкин, добросовестно подсчитывая в уме количество пива, которое он смог бы выпить.
- Ну, вот, пиво ты можешь дудлить, но оно же вредное в таком количестве, а полезной мочи тебе много пол литра.
- Саня, прекрати! – выдавил из себя Фёдор.
- Подожди, Федя, я человеку дело говорю у меня дома и книжка есть. В следующий раз привезу. Федя, это же новый метод, не я ж его открыл, учёные придумали!
- Подожди, объясни толком, что делать, как её пить? – заинтересовался Соломкин.
- Ну, как? Берёшь и пьёшь, чего здесь мудрёного?
- А если у меня не хватит до пол литра, что тогда?
- Ну, тогда у бойцов попросишь на лечение, они с удовольствием отольют, не сомневайся. А ты их поблагодарить за это должен.
- Ага! – удовлетворённо крякнул Соломкин. – На губу сажать не буду….

Не выдержав больше, Таня пулей вылетела из палаты. Ей казалось, что её разорвёт от безудержного гомерического хохота.
«Ну и Соломкин! Что же он за человек?! Ведь ему доверяют командование немалой группой людей, до подполковника дослужился, а такой… Никого и ничего не хочет понимать, только о себе и думает!» думала девушка.
Таня, хохоча, поднималась по ступенькам лестницы. Она обессилела от смеха и у окна между третьим и четвёртым этажами остановилась, чтобы перевести дух.

«Ведь Соломкин поверил Саньку, ещё чего доброго сделает так, как объяснял ему этот неугомонный весельчак. И Фёдор смеялся, нет, он просто давился от хохота! Санёк специально затеял такую баталию, чтобы Фёдор не унывал, ведь ему ещё предстоит несколько операций, и Санёк решил развеселить друга. И не улыбнулся же ни разу! А сам он, почему в больничной одежде? – вдруг нахмурилась Таня. – И что с ним – не у кого спросить, вся вчерашняя смена уже ушла домой».
Она постепенно успокаивалась, глядя из окна на залитый ярким солнцем парк.
«Вот и лето прошло, Словно и не бывало» - пропела она, и стало вдруг грустно, больно, жутко… Будто целую жизнь прожила за этот месяц. Столько событий и хороших, и страшных… Это был самый чудовищный месяц в её жизни.
И Николай поправился, уехал, не смог даже проститься с ней, и Фёдор поправляется, и Роберт Модестович обещал помочь, и всё бы ничего, только вот не даёт покоя почему-то заметка в газете о Ваське. Он в розыске, сбежал, гад. Интересно, где он сейчас? Он говорил, что очень богат. Быть может, удрал куда-то из страны. Этот везде сумеет устроиться. Он умный, расчётливый, несколько языков знает. Страшно подумать, что судьба свела с таким жутким человеком. Это он убил Арчи, это по его вине умер, ещё не родившийся, малыш, его малыш... И нет прощения этому уроду. Такое нельзя забыть, и просто так вычеркнуть из памяти. И пусть мама говорит, что не прощать и обижаться нельзя, что всё в руках Божьих. Трудно простить такое, невозможно забыть, вычеркнуть из памяти. Слишком больно. Может время пройдёт, и всё изменится, но, сколько нужно этого времени? Так и жизнь пройдёт, и состариться можно, но забыть невозможно…
- Рыскина, обедать! – вдруг услышала она сверху.
Таня подняла голову и в проёме двери увидела медсестру, сменившую Свету.
- Иду, Ниночка, спасибо, – сказала ей Таня и улыбнулась сквозь слёзы.
- Ты чего опять ревёшь? – спросила Нина. – Или кто обидел?
- Нет, нет, что ты! Это я так, о своём вспомнила, – сказала Таня, смахнула непрошенную слезу и стала подниматься по лестнице.

На следующий день Таня снова спустилась в травматологическое отделение к Фёдору, проведать его.
Когда она вошла в отделение, на неё обрушился шквал ругани. Ругались все, и было непонятно, кто с кем. Медсестра ругала санитарку, санитарка громко и не совсем вежливо отвечала, доктор отчитывал их обеих, только за что, Таня никак не могла понять.
Девушка хотела быстро прошмыгнуть мимо ругающихся сторон, стараясь быть незамеченной, но манёвр не удался.
- Куда?!! – рявкнула на неё медсестра.
От неожиданности Таня растерялась. Она не могла ничего понять, ведь вчера ей никто и слова не сказал, когда она шла к Фёдору, а сегодня какие-то преграды…. Она отступила к стене и не знала, что ответить.
- Почему посторонние в отделении?!!! – возмущённо ревел доктор, ни к кому не обращаясь, и одновременно направляя свой вопрос ко всем присутствующим. – Я вас спрашиваю! – обратился он к медсестре, грозно сдвинув брови. – Наведите порядок в отделении, чтобы не было тут посторонних!
Медсестра не нашлась с ответом. Она склонила голову и терпеливо сносила взрыв плохого настроения шефа. Санитарка исчезла с поля зрения, но её никто и не искал.
Таня молча повернула к выходу. Потом всё прояснится, решила она.
- Это вы та девушка, что к Кронову ходит? – вдруг снова взревел доктор.
- Да… - испуганно ответила Таня.
- Постыдилась бы, уже большая девочка! – укоризненно кричал ей доктор.
- Да что я сделала?! – возмутилась Таня, совершенно не понимая причины переполоха.
- Это вы решили Соломкина вылечить?!
Таня опешила. Сделав шаг назад, она удивлённо посмотрела на доктора, будто он сам заболел, и не лечится.
- Да, что случилось?! – вопросом на вопрос ответила Таня.
- Она ещё вопросы задаёт! Соломкин почти всю мочу выпил из баночек с анализами!!! Он рассказал, кто его на такое надоумил!
- Что?!... – в испуге спросила Таня, отступив ещё на один шаг назад.
- А вот то, чтобы вашей ноги здесь больше не было! Понятно?!!! Если бы не санитарка, он бы всё допил!
- Так я ему ничего не говорила! – возмущённо ответила обиженная Таня. – А от дури и моча не поможет. – вдруг выпалила она в сердцах. – А за Кроновым постоянный уход нужен, если вы рассчитываете на положительный результат. Видели бы вы, какой уход ему был предложен прошлой ночью! Раскричался тут, самый грамотный нашёлся. За больными лучше смотреть надо, и тогда они мочу пить не будут. Плохому танцору, знаете, что мешает?!
Выпалив эту тираду, Таня как-то обмякла и немного успокоилась.
- Ну, я пошла, – уже спокойно сказала она и, изменив направление движения, направилась в палату к Фёдору, не обращая внимания на разозлённого до предела доктора. Эскулап с недоумением смотрел ей вслед и не нашел, что сказать.

Фёдор лежал и уничтожал свой завтрак. Ему было тяжело дотянуться до тарелки. Ноги – в гипсе, подключённые к замысловатому сооружению, приспособленному к кровати, не давали ему повернуться на бок. Но Фёдор старался приспособиться к своему положению, и это ему удавалось. Соломкина в палате не было.
- Доброе утро! – сказала Таня, улыбаясь.
- Доброе, доброе…. – ответил Фёдор, прожёвывая пищу. – Рад тебя видеть, Белоснежка, очень рад!
Тане так приятно было слышать эти слова, но она не подала и виду.
- А где этот красавец? – спросила она, указывая пальцем в сторону пустой кровати Соломкина, и ещё не совсем успокоившись после разговора с доктором.
- Да, он сегодня отличился, хочет выздороветь, гад! – со смехом сказал Фёдор. – Моют его. Теперь Саньке достанется за подстрекательство. Этот придурок же сказал, кто его надоумил! – со смехом сказал Фёдор. – И тебе досталось? – с сочувствием спросил он.
Таня, ещё возбуждённая после стычки с врачом травматологического отделения, вдруг начала понимать всю комедийность ситуации. И, неожиданно, подленький смешок начал разбирать её с огромной силой. И вот уже стало невозможно его сдерживать в груди. Она расхохоталась от всей души, да так заразительно, что и Фёдор не смог сдержаться. Они смотрели друг на друга и смеялись, и не могли остановиться, лишь с трудом переводили дыхание, чтобы засмеяться снова.
- Теперь Саньку достанется, получит голуб не орехи! – говорил, смеясь, Фёдор.
- А Соломкин, Соломкин-то чего стоит?! – вторила ему Таня, и, новый взрыв смеха сотрясал палату.
Вбежала перепуганная медсестра с намерением прекратить это безобразие, но, посмотрев на действующие лица этой комедии, тоже залилась весёлым смехом.
В палату влетел доктор. Он был зол, ему трудно было сдержать эмоции. Он уже собирался строго отчитать эту рыжую пигалицу, но был заражен безудержным весельем, царившим в палате. Он смеялся басисто, раскатисто, и тоже не мог остановить предательские приступы смеха.
В палату заглянула перепуганная санитарка, и, окинув диким взглядом присутствующих, тут же закрыла дверь, хлопнув ею так, будто выстрелила в неприятеля.
Этот стук двери вернул смеющихся в действительность.
- А где герой нашего времени? – спросила, отсмеявшись, Таня у доктора.
- Его отправили в гастроэнтерологическое отделение, желудок ему промывают.
Лучше бы доктор промолчал, лучше бы ничего не говорил. У Тани смех рвался изнутри, никак нельзя было остановить новые приступы этого сумасшедшего смеха. За ней засмеялся Фёдор, и доктор опять не смог удержаться.

Вдруг дверь палаты широко распахнулась, впуская кресло на колёсах, на котором важно, словно царь, восседал измученный, но гордый Соломкин.
Смех тут же оборвался, все молча наблюдали за происходящим. Соломкин зло окинул взглядом присутствующих.
- Смеётесь? Надо мной смеётесь?! Это ты, рыжая бестия! Это ты во всём виновата! Я рапорт напишу, под трибунал пойдёшь! – вызверился на Таню подполковник.
Таня решила не вступать в переговоры с, пострадавшим от собственной глупости, Соломкиным ни при каких обстоятельствах. Она, опустив глаза, молча, сидела на табурете рядом с кроватью Фёдора.
- Ты хоть знаешь, что со мной делали вот эти?!.... – Соломкин в ярости указал на двух медсестёр, сопровождавших его. – Постыдилась бы!
- Николай Всеволодович, вам надо прилечь после процедур, вам необходим полный покой. – строго прервал несдержанный поток речи Соломкина доктор. – А вы, девушка, идите к себе в отделение. Сегодня я позабочусь о вашем друге. Вы мне можете доверить эту важную миссию?
Таня благодарно взглянула на доктора и, почти бегом, покинула палату. Она понимала, что Соломкин сейчас злой на весь мир, а особенно на неё, и на Санька. Теперь он не успокоится, не забудет, но это её уже не пугало, ведь Фёдор уже начал поправляться. Он пережил уже несколько сложнейших операций, и сейчас должен подготовиться к следующему этапу лечения. А она поможет ему в этом. Она была теперь абсолютно уверена в успешном завершении этой борьбы, ведь Фёдора лечил сам Роберт Модестович, а он не напрасно считался лучшим хирургом госпиталя.


ИЗМЕНЕНИЯ В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ.
Таня в который уже раз поднималась по лестнице в своё отделение.
- Рыскина! – окликнул её мужской голос
Таня обернулась. Её догонял её лечащий врач.
- Татьяна, погодите, идите вниз, вас Роберт Модестович обыскался, где вас носит?
- Я была в «травме» у друга.
- Идите, идите к главному, вас обыскались все.
Пришлось снова спускаться на первый этаж.

Роберт Модестович сидел у стола и что-то быстро записывал в блокнот, когда Таня, постучавшись, вошла к нему в кабинет.
- А, Танечка, давай, заходи, дорогая, я тебя давно ожидаю.
Таня нерешительно подошла к столу главврача.
- Садись, Танюша, серьёзный разговор будет.
Таня молча села в кресло по другую сторону стола и приготовилась получать взбучку за уринотерапию, но Роберт Модестович даже не вспомнил об этом.
- Таня, тебя завтра выписывают, – неожиданно сообщил Роберт Модестович, и Таню мгновенно охватил необъяснимый страх неизвестности. Она уже успела привыкнуть к жизни в госпитале, ей не хотелось на передовую, ей не хотелось снова в бой. Она испуганно смотрела в глаза главврачу и молчала.
-Я могу предложить тебе остаться в госпитале, если ты этого хочешь. Моё предложение остаётся в силе.
- Хочу… - радостно выдохнула Таня.
- Подожди, не спеши с ответом. У тебя есть несколько путей решения этой задачи. Ты здорова, и вольна выбрать любой из этих путей. Подумай хорошенько. Никто тебя осуждать за твой выбор не будет, и никто тебя не торопит с ответом. Но и мешкать особенно нельзя. Ты меня поняла?
- Я хочу остаться здесь. Я уже давно приняла такое решение. Даже собиралась просить вас об этом, – сказала Таня, твёрдо глядя в глаза главврачу. – Я остаюсь, Роберт Модестович, если это возможно.
- Возможно. Завтра ты получишь выписку и оформишь все бумажные дела, а потом, в течение дня – ко мне на приём. Поняла?
- А если я не успею оформить всё завтра, как быть?
- Всё равно придёшь вечером ко мне сюда, и мы решим, что делать. Я за тобой смогу оставить твоё место в госпитале на день или два. Если вдруг что случится, положу к тебе в палату кого-нибудь на соседнюю койку. Всё ясно?
Таня утвердительно кивнула головой. Пусть делает всё, что хочет, только бы не выгнал её отсюда, ей так спокойно в госпитале!
- Вопрос с общежитием решён. Ты мне – свои справки, я тебе – ордер в общежитие. А теперь иди. Думай. У тебя есть ещё время что-то изменить. Иди, иди, мне некогда. Теперь дело за тобой, – сказал Роберт Модестович и углубился в свою работу, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Через день, закончив свои бумажные дела, Таня постучала в дверь кабинета главврача.
- Можно войти? – робко спросила девушка, заглядывая в кабинет.
- Заходи, заходи! – раздался голос Роберта Модестовича откуда-то сверху, с боку книжной полки.
Таня нерешительно вошла в кабинет, ища глазами главврача.
Она нашла его сидящим верхом на приставной лестнице у книжной полки и испугалась, потому что приставная лестница раскачивалась в разные стороны, и Роберт Модестович с трудом удерживал равновесие.
- Я пришла… - несмело выдавила из себя Таня.
- Вижу, что пришла. Проходи, располагайся. Посиди немножко, мне нужно один справочник найти. Куда он запропастился, не могу понять, – с оттенком досады сказал Роберт Модестович.
Таня села в кресло и стала ждать. Теперь ей некуда было спешить, она готова была ждать сколько угодно. А Роберт Модестович всё перебирал и перебирал книги на стеллаже.
Девушка оглянулась вокруг себя. В кабинете царил творческий беспорядок. На всех горизонтальных поверхностях, везде, куда можно было хоть что-то положить, были разложены книги, рукописи и просто чистые листы бумаги. Книги и рукописи лежали и на полу кабинета. Из-под шкафа, рядом с книжным стеллажом, выглядывала довольно толстая книга в красном кожаном переплёте. Таня поднялась, подошла к шкафу и вытащила из-под него довольно увесистый том.
- Справочник по остеосинтезу. Вы не это ищете? – обратилась она к Роберту Модестовичу.
- Где ты это взяла?! – возбуждённо по-мальчишески воскликнул главврач, подпрыгнув от счастья на своём насесте и чуть не свалившись оттуда.
- Осторожней, не упадите! – вскричала Таня, хватая и пытаясь удержать шатающуюся лестницу. – Из-под шкафа! – сказала она, стряхивая пыль с книги, когда ей удалось остановить опасные раскачивания лестницы.
Роберт Модестович мгновенно спустился вниз, подскочил к Тане, выхватил у неё из рук справочник и принялся перелистывать его, жадно вчитываясь в отдельные страницы.
- Это как раз то, что мне нужно! – не обращаясь ни к кому, пробубнил он.
Таня молча стояла и наблюдала за действиями этого, прекрасного в своих порывах, человека. Её покорила его кипучая энергия. Он был потрясающе красив в своём поиске истины. Она заворожено любовалась его действиями и боялась пошевелиться, чтобы не испортить такое волшебное мгновение. Но Роберт Модестович сам вдруг оторвался от интересующей его книги.
- Чего ты стоишь? Садись, давай решать, где ты хочешь работать?
- Здесь хочу. В «травме».
- А на Светкино место не пойдёшь?
- Пойду, если в «травме» ничего для меня не найдётся, – печально сказала Таня.
- Нет, не волнуйся, в «травме» место есть. Я думал, тебе поспокойнее будет там, наверху.
- Нет, Роберт Модестович, я вас убедительно прошу, лучше в «травму». Я знаю эту работу не по учебникам. Я привыкла к ней. Очень вас прошу, я – в «травму». Я смогу и вам в вашей работе помочь…
- Хорошо. На операциях будешь ассистировать?
- Да, – твёрдо ответила Таня.
- И мне в моей работе помогать будешь? – недоверчиво спросил Роберт Модестович, лукаво прищурившись.
- Да! Я уже начала. Стараюсь, чтобы у Кронова послеоперационный период прошёл более благополучно, – отчеканила Таня.
- Знаю, как стараешься, наслышан. Вместе с Зацепиным дел натворили. После ваших стараний Соломкину пришлось кишечник промывать, – строго сказал Роберт Модестович.
- Роберт Модестович, мы же не знали, что он до такой степени… - Таня умоляюще посмотрела в глаза этому доброму человеку, пытаясь отыскать там хоть капельку сочувствия. А он, весело хмыкнув и больше не останавливаясь на этой теме, приступил к основному решению поставленной задачи.
- Значит так, чтобы не было больше подобных глупостей. Люди у нас лежат с тяжелейшими травмами. Каждому необходима помощь. Не надо их посылать на базар яблоки с главврачом продавать. От тебя будет во многом зависеть их реабилитация. Ты поняла?
- Да, – хихикнула Таня.
- Хорошо, что поняла. Я уже подписал твоё заявление. Смотри, вот оно. Иди, оформляйся, у тебя ещё есть время, ты всё успеешь сегодня. Иди. Потом подойдёшь к заведующему отделением, по-моему, с ним ты уже познакомилась. Да? – Таня кивнула головой, а он продолжал. – Пусть он тебя в смену поставит. Будешь работать вместо уволенной медсестры. Всё ясно?
- Вместо Марины? – вырвалось у Тани.
Роберт Модестович вопросительно взглянул на неё, погрозил пальцем, как маленькому, ребёнку, успевшему нашкодить, и, широко улыбнувшись, сказал:
- Ты на всех фронтах успела отличиться за месяц пребывания в госпитале. Я хорошо знаю, кого я беру на работу. Иди, оформляй бумаги. Оставь себе день на поселение и приобретение одежды. Всё ясно?
- Так точно! - весело, по-военному отчеканила Таня.
- Исполняйте, медсестра Рыскина!

ОБЩЕЖИТИЕ.
Оформление на работу и поселение в общежитие решалось, как по мановению волшебной палочки, легко и быстро.
Её определили в травматологическое отделение вместо уволенной Марины, как и обещал Роберт Модестович. В общежитии ей дали довольно просторную комнату на втором этаже. Солнечный свет угасающего дня проникал в эту комнату через огромное окно, придавая ей весёленький вид.
Тане очень понравилось её первое в её жизни самостоятельное жильё. Она тут же пустилась в пляс по ещё совсем пустой комнате, залитой лучами заходящего солнца, не задаваясь тем, на чём она будет сегодня спать, что она будет сегодня есть. У неё теперь была своя комната! Она танцевала, напевая весёлую песенку, и абсолютно не обращала внимания на коменданта общежития, спокойно ждущего, когда же эта неугомонная успокоится.
Этот седовласый, грузный добряк с интересом наблюдал за своей новой постоялицей. Он уже много лет был комендантом общежития, но ни разу его постояльцы не заселялись в комнаты с такой неудержимой радостью. Его удивляло, что девушка нисколько не задумывалась о том, что у неё нет ни стола, ни стула, ни посуды, ни постельного белья, ничего у неё нет. Есть только пластиковый пакет, в котором находится весь её скарб: документы, деньги и ещё какой-то очень большой и красивый нож. Больше ничего нет у этой пигалицы, а она радуется, будто получила миллионное наследство! Чудеса, да и только!
Коменданту было чудно наблюдать за этой рыжей симпатичной девчушкой. Ведь у него у самого две дочери – две хохотушки. Он стоял и смотрел на это необузданное счастье, по отчески поощряя её веселье, и не мог налюбоваться такой задорной веселушкой.
- Спать не на чём, а ты песни поёшь, – пожурил комендант её за излишнюю весёлость.
- Ничего, как-нибудь обустроюсь. Роберт Модестович посодействовать обещал, – отмахнулась она от него, как от назойливого комара.
- Как-нибудь – не годится. Ты, вот, что, девка, пошли-ка вниз, на склад, я тебе кровать выдам, стол и пару стульев найдём. Если тебя это устроит, тогда Гришка принести поможет. Он, вон, напротив тебя живёт.
- А кто этот Гришка? – спросила она так, будто не ожидая ответа на свой вопрос. В тот момент она с интересом рассматривала все уголочки своего нового жилища.

- Гришка, Гришка, открой! – постучал комендант в дверь напротив, и эта дверь со скрипом отворилась. В образовавшийся проём вставилось заспанное и ужасное до кошмара лицо в седой щетине. В первый момент Таня испугалась не на шутку. Но пролетело мгновение, и девушка узнала человека, которому принадлежало это безобразие.
- Гришенька! – воскликнула Таня и в радостном порыве бросилась в объятия к нему. – Гришенька, миленький, я теперь твоей соседкой буду. Принимаешь?
Глаза без ресниц усиленно заморгали. Гриша постепенно начинал понимать, что вокруг него происходит. С тех пор, как он осознал своё увечье, ещё ни одна девушка добровольно не бросалась к нему в объятия.
- А ты откуда взялась, пигалица рыжая? - удивился он.
- Я теперь работаю медсестрой в госпитале. И жить рядом с тобой буду. По-соседски, – сказала Таня и кокетливо улыбнулась.
- Так вы, оказывается, знакомы! – разочарованно воскликнул комендант, постепенно осознавая, сцену, происходящую у него перед глазами.
- Да, да, знакомы, и теперь дружить будем! – радостно воскликнула Таня, не обращая внимания на разочарование коменданта. – Гришенька, помоги кровать снизу принести!
- Ща, оденусь только, – сказал Гриша и закрыл дверь своей комнаты.
- И откуда ты его знаешь? – спросил комендант, будто боялся услышать ответ на свой вопрос.
- Случай был. Помог он нам в деле особой секретности, – ответила она торжественным шёпотом.
- Теперь, будете, друг к дружке, за солью бегать, по-соседски. И секретные дела будет легче делать! – ехидно засмеялся комендант.
- Ох, нет уже секретных дел. Я завтра на работу выхожу, – со вздохом, сказала Таня.
Они молча постояли в коридоре общежития, в ожидании, когда Гриша будет готов помочь ей. Коменданту было лень лишний раз пошевелиться. Был конец рабочего дня, скоро надо идти домой, а эта рыжая теперь будет жить в комнате напротив Гришки, он будет теперь видеть её каждый день.
Он был полноват. Его увесистое брюшко откровенно переваливало через ремень брюк и обратно залезать никак не хотело, и лишний раз двигаться в конце рабочего дня, из-за своей непомерной полноты, коменданту не хотелось.
Дверь комнаты, в которой жил Гриша, вдруг, резко открылась. На пороге стоял он сам в спортивном костюме, полный энтузиазма, готовый к бою.
- Куда идти? – с готовностью спросил он у коменданта.
- Вниз, на склад, – как бы нехотя ответил тот, и неожиданно быстро зашагал в сторону лестницы.
Таня побежала за ним, приглашая Гришу следовать за собой.

На складе Таня подобрала себе удобную, почти новую кровать, стол, пару стульев, одёжный шкаф, даже кресло, вполне пригодное к использованию, неожиданно нашлось.
Всю мебель добросовестный Гриша помог перенести к Тане в комнату, и она с радостью отметила, что её комната как-то сразу приобрела жилой вид. Только занавесок на окне не было, и постельного белья не наблюдалось.
- Ну, что, расставили всё по местам? – спросил комендант, снова входя в комнату.
- Да, полный порядок! – отрапортовала Таня.
- Хозяюшка, какой же у тебя порядок, если постели нет?! – весело прищурившись, спросил комендант.
- А…. Так…. – промямлила она.
- Ладно, пошли, выдам тебе постель, скатерть и занавески на окно. – Сказал комендант, и снова быстрым шагом направился к лестнице. Таня снова едва поспевала за ним.

К вечеру все приготовления к новой жизни были закончены. Даже пара лампочек нашлась у коменданта для Тани. Оказалось, что эта, невозможно, какая редкость для общежития, досталась Тане после недвусмысленного звонка Роберта Модестовича. Комендант не двусмысленно намекнул об этом.
- Перегорят, сама покупать будешь. Больше лампочек у меня не проси. – Ворчал комендант, выдавая всё необходимое по списку. – Что ты за птица такая, что о тебе так начальство беспокоится? – недоумевал он.
- Я – тайный агент разведки. Прислана сюда по особому заданию. – вдруг шёпотом сообщила она коменданту, и от этой новости у него округлились глаза, и зажевали беззубые челюсти, а Таня безудержно расхохоталась, довольная своей шуткой.
- Придётся, скорее всего, подключать вас к нашей работе, – сказала ему Таня, будто размышляя над чем-то. – Может, мы вам зубы поставим с вмонтированным радиопередатчиком. Как вы на это смотрите? Я замолвлю словечко о вас. Хотите? – многозначительно подмигнула она коменданту, а тот, вдруг, расцвёл, как тюльпан в майскую ночь.
- Я готов! – сказал он, шутливо взяв под невидимый козырёк.- За зубы – пол королевства, если справишься.
- Отставить! Приказа нет. Пока, свободен, – резко осадила его Таня.
- А про зубы ты в точку попала. Если замолвишь за меня словечко, премного благодарен буду, – сказал комендант и улыбнулся.

Таня подхватила тяжёлый узел белья, связанный старой простынёй и потащила его к себе в комнату. Комендант даже не пытался ей помочь, он был при исполнении обязанностей и никогда не помогал жильцам носить вещи со склада. Но в дверях появился Гриша. Он легко взвалил тюк белья себе на плечи, и ребята отправились в комнату к Тане, весело переговариваясь по дороге.
- Я постараюсь, Дмитрий Владимирович, честное слово, постараюсь, только осмотрюсь сначала.
Когда ребята поднялись на второй этаж, Гриша от души расхохотался.
- Чего ты смеёшься? – недоумевала Таня.
- Что ты коменданту наплела про разведку? Он же поверить может. Он у нас, как малое дитя, добрый, отзывчивый и легковерный, а ты ему – про разведку!
- А я подумала, что он вредный и любопытный без меры, поэтому и насочиняла, что в голову пришло.
- Теперь, держись, Танюха, как бы тебе не отвечать в секретном отделе, он же доложить может! – смеялся Гриша.
- А, ничего не будет, я же не враг какой-то, проверенная! Я ему посодействовать сделать зубные протезы обещала! – вторила ему Таня.

И вот, наконец, в комнате всё было расставлено по местам, даже занавески, какие не какие, повешены на окно. Их можно было даже задёрнуть, чтобы из окон соседнего дома никто в комнату не заглядывал.
Вечер закончился чаепитием с маленьким тортиком. Сахар и заварка нашлись у Гриши, у него же и два гранёных стакана позаимствовали на новоселье.
Как бы, между прочим, перед уходом домой, заглянул к Тане в комнату комендант, и, даже, шоколадным батончиком угостил.
- Я понимаю, ты пошутила на счёт разведки, а, вот, на счёт зубов, посодействуй, премного благодарен буду,- повторил он свою просьбу, вручая девушке два вафельных полотенца. - Это тебе дополнительно к постельному белью от меня лично, – сказал он.
- Выйду на работу, проведу разведку боем и постараюсь помочь вашему горю. Только, уж извините, без радиопередатчика вам протезы сделают,- весело рассмеялась Таня.
- Хорошо, дочка, хоть и без финтиклюшек всяких, а, чтобы жевать было чем, – вторил ей комендант.

Уже, почти, совсем ночью Таня осталась в комнате одна. Гости разошлись, и печальные мысли с новой силой стали одолевать её со всех сторон. С невыносимой болью в сердце давался ей каждый вздох, и радость благополучного разрешения житейских проблем постепенно безнадёжно меркла, несмотря на то, что и работа нашлась сама собой, и жизнь потихоньку стала налаживаться, и друзья хорошие появились. Но не было рядом Аркадия, ребёнок погиб, ещё не успев родиться. Чей же он был, этот желанный малыш? Пусть не Аркадий был бы биологическим отцом, но они с Аркадием сумели бы вырастить достойного человека, не такого подлеца, как Васька…
Неожиданный стук в дверь удивил и отвлёк Таню от грустных мыслей, а, открыв дверь, она удивилась ещё больше. На пороге стояла Света с большим пластиковым пакетом в руках.
- Приветик! – весело сказала Света и, не обращая внимания на растерянный вид подруги, спокойно вошла в комнату. – Не ждала?!
- Не ждала! – с восторгом эхом откликнулась Таня.
- Танечка, я тут тебе вещи кое-какие принесла. Мы с тобой, вроде, в одном размере. У тебя же надеть нечего!
Только тут Таня оглядела себя с головы до ног. Действительно, она была одета в старую гимнастёрку и галифе, на ноги ей пришлось надеть грубые армейские ботинки. Утром её не заботил внешний вид, она даже не задавалась вопросом, что и как будет носить после выписки из госпиталя. В последнее время её одеждой были старый больничный халат и стоптанные тапочки на три размера больше её ноги. Даже нижнего белья ей не требовалось, пока лежала в больнице. А теперь…
- Светка, ты – настоящий друг! Я ведь даже не подумала об одежде!- у Тани от восторга перехватило дыхание.
- Танчик, ты не переживай, я тебе принесла немного своих вещей. На первое время хватит, а потом исправишь положение, купишь себе на «тучке» что-нибудь поприличнее.
- Где? – удивилась Таня.
- Понимаешь, можно, конечно, купить в магазине необходимое, но на «тучку» всё же слетай, мой тебе совет.
- А что это такое, куда лететь надо? – не понимала Таня.
- Ха-ха-ха! – засмеялась Света. – Я совсем забыла, что ты безнадёжно отстала от жизни. «Тучка» - это стихийный рынок, там всё можно купить, но можно и к барыгам в лапы угодить. Эти ребята ушлые такие, могут у тебя всё твоё состояние выудить до последней копеечки и взамен ничего не дать, а ты и оглянуться не успеешь, будешь думать, что так и надо. Но там можно всё же купить приличное бельё и шмотки. Смотри, что я тебе принесла, это всё с «тучки». Только папе не говори, где я шмотки покупаю. Он думает, что я магазинами пользуюсь, а в магазинах такого не бывает.
Света быстрым движением руки опрокинула пластиковый пакет на кровать, и Таня ахнула при виде такой красоты. Много месяцев подряд девушка не видела женского платья. Её одеждой были гимнастёрка, юбка или спортивные штаны и тяжёлые армейские ботинки.
Сейчас на кровати лежали несколько кокетливых блузочек, красивая чёрная юбка из какой-то лёгкой ткани и босоножки!
- Светик, Светик-семицветик, скажи, ты все желания исполняешь, даже не задуманные?! – закружила Таня подругу по комнате.
- Я всё знаю, всё знаю…. – прошептала Света. – Мне так хотелось увидеть лучик счастья в твоих глазах!
- Светка, как здорово, неужели это всё мне?! Даже не верится! Знаешь, а мы с Гришей торт не доели. Давай снова его позовём, и торт доедим с чаем! – смеялась сквозь слёзы Таня.
- А ревёшь чего?
- Ох, Светик, это так неожиданно! И мне так хорошо сейчас!
- Зови своего Гришу. Но сначала примерь то, что я тебе принесла. Поздно уже, а мне завтра с утра на смену, заметь, на последнюю.
- К-как?!
- Я же скоро уеду. Через неделю занятия в институте начнутся. Первый курс всё-таки….
-Жаль, – коротко сказала Таня, плюхнулась на кровать и заплакала.
- Танчик, не горюй, подруженька! Я на праздники приезжать буду. Время быстро пролетит, оглянуться не успеешь, – обняла подругу Света, пытаясь её успокоить.
- Надо же, а я так к тебе привыкла! А сначала «Занозой» тебя называла. Ты мне такой вредной казалась!
- Как?!
- «Занозой», – смутилась Таня.
- Ха-ха-ха! Вытри слёзы, они сейчас ни к чему. Одевайся скорее в нормальную одежду и зови Гришу, а я пойду в кухню и поставлю чайник на огонь. – Света схватила со стола полупустой чайник и помчалась на кухню.

Таня склонилась над кучей блузочек и всего прочего волшебного одеяния, покорно лежавшего на кровати в ожидании её внимания. Она стала перебирать своё богатство, до сих пор не веря в счастливую действительность. Светлые кожаные босоножки стояли отдельно, будто, принесенные доброй феей на призрачный праздник. Тане казалось, что если она дотронется до модельной пары, босоножки растворятся в её воображении, и исчезнет очарование принесенной сказки. Таня несмело провела по кожаным ремешкам кончиками пальцев. Волнующе пахла кожа этой прекрасной модельной сказки. Босоножки ни разу не надевались, это Таня поняла сразу, и ей, вдруг, до боли в пятках, захотелось примерить эту красоту.
Босоножки пришлись как раз впору и вызвали не малый восторг. За босоножками пришла очередь блузкам. Из принесенных Светой нескольких блузок, Таня выбрала одну, очень миленькую светло кремовую блузочку в мелкий чёрный горошек, будто оттенявшую босоножки. Чёрная юбка удачно дополнила ансамбль.
Теперь не будет стыдно. Теперь никто смеяться не будет. Она одета. В комплект одежды, который принесла Света, входило всё необходимое для нормальной жизни, даже тёплая пушистая кофта вынырнула из-под груды одежды. На первое время ей хватит. А дальше она сумеет определиться в жизни. «Ох, Светочка, подруженька, как же отблагодарить тебя?!» Думала Таня. Завтра – первый рабочий день. Она придёт на работу модно одетая и аккуратно причёсанная. Хорошо, что погода ещё не портится, не смотря на то, что осень уже на пороге.
Вот и Света скоро уезжает. Когда-нибудь она станет врачом, и будет помогать отцу в его не лёгком труде. А Тане необходимо время. Надо разобраться в себе и определиться в жизни. Потом она тоже будет учиться. Обязательно будет, но это будет потом, а пока её ожидает новый крутой поворот. Завтра – первый рабочий день. Завтра она снова увидит Фёдора….
Носком изящного босоножка Таня задела кучу старой армейской одежды, которую только что сняла с себя. Тяжёлый ботинок на толстой подошве с грохотом откатился в сторону. И Таня вдруг поняла, что больше никогда не наденет эти огромные, тупорылые армейские башмаки, она больше никогда не будет служить в армии. Она женщина, а женщинам не место на передовой.
Сбросив старую одежду в угол комнаты, Таня пустилась в пляс. Она с удовольствием ощущала, как юбка приятно вздымается при каждом новом повороте тела. Она так увлеклась, что не слышала, как открылась дверь. На пороге стояла Света и, улыбаясь, смотрела на счастливую подругу. Оказывается, для ощущения счастья не так уж много надо. Сейчас они обе были счастливы, каждая по-своему, но ощущение счастья делили на двоих.
- Таня, как босоножки? – тихо спросила Света, стараясь не спугнуть очарование счастливого момента.
Таня резко остановилась, не дотанцевав тур вальса под музыку, звучавшую в ней самой.
- Светочка, я же на каблуках могу ходить, смотри, как здорово! За время службы я совершенно от этого отвыкла! - восторженно воскликнула она.
- Ничего, привыкнешь. Ты сейчас такая красивая! Иди, Гришу зови, а то чай остынет.
В гражданской одежде, в модельных босоножках из мягкой светлой кожи Таня выглядела очаровательно. Она сама не могла привыкнуть к такому удивительному превращению. Она растерянно переминалась с ноги на ногу, не решаясь сделать шаг.
- Иди же, зови Гришу скорее! - подтолкнула её Света к двери. А Тане, будто, не хватало именно этого толчка. Весело расхохотавшись, она выскочила в коридор и постучалась в дверь напротив. Дверь тут же распахнулась. На пороге стоял Гриша и заворожено смотрел на прекрасное видение явившееся ему так неожиданно.
- Ну, Танечка, ну, красавица! Вот, не ожидал!... – воскликнул он с восхищением, сделав шаг назад.
- Я к тебе по делу…. – смутилась Таня.
- Всегда готов служить прекрасной даме!
- Пошли торт доедать. Ко мне Света пришла. Она после дежурства уезжает учиться.
- Подожди минутку, я переоденусь и приду. Я же спать уже собирался. – будто извиняясь, сказал Гриша.
- Давай, скорее, чай остывает!

За чаем с тортом, за весёлыми разговорами друзья засиделись до поздней ночи. Не раз Гриша бегал на кухню, вскипятить остывший чайник. Торт был доеден до последней крошки.
- Ой, ребята, поздно уже как! – спохватилась Света, случайно взглянув на новенькие часики, подаренные отцом по случаю поступления в институт.
- И мне завтра на работу! – растерялась Таня. – У меня завтра первый рабочий день.
- Во-первых, уже сегодня, а во-вторых, Танюха, давай, ложись спать, а я Свету проведу домой, а то всякие ночью ходят, ещё обидят хорошего человека, – сказал Гриша, тоном начальника, не давая девушкам времени на лишние размышления. – Я тебя раненько разбужу, у тебя же будильника нет, проспишь ещё!

Когда друзья ушли, в комнату на тихих мягких лапках вошла тишина. Таня закрыла дверь на ключ и присела на кровать рядом с грудой таких нужных вещей, принесенных Светой. Окончился бал, и она снова из принцессы превратилась в Золушку. Нет, наряд, надетый ею, не превратился в кучу грязной армейской одежды, и босоножки не убежали из комнаты. Но исстрадавшаяся душа снова вошла в привычную колею. Снова тоска больно сжала сердце, непрошенные слёзы брызнули из глаз.
«Ну, чего же я плачу?! Ведь жизнь налаживается. Спасибо Светке, вон, сколько шмоток нанесла! Аркадия жалко! Но образ его постепенно бледнеет, почему-то забывается, и не так уже больно вспоминать о нём. Мама говорит, что время лечит раны, и она, наверное, права. Так, чего же я плачу? Не знаю сама….» - думала Таня, перебирая вещи, принесенные Светой.
Таня переложила вещи аккуратной стопочкой в шкаф, рядом, у шкафа поставила новые, и так понравившиеся ей, босоножки и легла в постель.
«На новом месте, приснись жених невесте» - подумала она, засыпая.
Она уснула мгновенно, как только голова её коснулась подушки. Без сновидений, без грустных мыслей, которые не давали уснуть и мучили её долгие жаркие ночи в госпитале. Быть может, плохие, жуткие воспоминания в её жизни, навсегда ушли в прошлое, и никогда больше не вернутся? Дай-то Бог….

Она проснулась от настойчивого стука в дверь. Ей снова показалось, что бомбят где-то рядом и надо бежать в укрытие. Не Аркадий, а Фёдор тащит её в укрытие, но сон развеялся и тут же забылся. Услышав голос Гриши за дверью, Таня вырвалась из объятий Морфея.
- Таня, Таня, просыпайся, тебе пора! – звал её Гриша.
Пора…. Пора на работу. Сегодня – её первый трудовой день. Надо одеться, умыться и бежать. Позавтракать придётся в госпитале, у неё даже кусочка хлеба нет в комнате. А как хочется спать!....
Но Гриша не уходил. Он терпеливо стоял под дверью комнаты и настойчиво звал её.
«Нет, надо вставать, иначе он никогда не уйдёт….» - подумала Таня. Она быстро выскочила из постели, нацепила на себя приготовленную с вечера одежду и сонная выскочила в коридор, забыв причесаться. Буйное золото её отросших рыжих волос рассыпалось по плечам, закрывая заспанное хорошенькое личико. Открыв дверь, Таня рукой запрокинула непослушные золотые пряди на лоб, и нос к носу столкнулась с Гришей.
- Доброе утро, красавица! Проснулась, не заснёшь больше?! – весело воскликнул Гриша.
- Доброе утро, – сонно ответила Таня. – Спасибо, что разбудил, я бы точно проспала….
- Иди скорей умойся и приходи ко мне. Я уже стол накрыл, завтракать будем и на работу вместе пойдём. Не возражаешь?
- Не возражаю, – улыбнулась Таня и скрылась за дверью.

Приведя себя в порядок, Таня постучалась в дверь напротив, которая тут же гостеприимно распахнулась. Гриша уже был готов к выходу. Он ждал её.
- Быстрее, Танюха, мы можем опоздать. У нас с тобой сегодня важный день, – серьёзно сказал Гриша, прожёвывая кусок бутерброда с сухой колбасой. – Ты в первый раз идёшь на работу, а у меня…. – тут Гриша запнулся и замолчал.
- А у тебя что? – спросила Таня, отхлёбывая из стакана глоток душистого чая, любовно запаренного Гришей.
- А со мной…. Будут решать, что с моей мордой делать.
- Ты готовишься к операции? – догадалась Таня.
- Да.
- Гришенька, не волнуйся так, я же тебя выхожу! Я в «травме» работать буду. Может, и на операции проассистирую. Ты сам сначала должен поверить, что операция поможет.
- Я верю. Это же не первая операция. Роберт Модестович пообещал, а он – мужик – что надо, если что-то пообещает, то слово своё чётко держит.
- Если веришь, то и послеоперационный период пройдёт как надо, вот увидишь.
- Верить-то я верю, только конца не видно моим мучениям, вот, что угнетает. Самое главное, не знаю, за что мне они. Взрослые дяди в войнушку играют, а мне за них пришлось мордой отвечать.
- Без веры и надежды жить не возможно. Тебе нет дела до тех дядей, о себе подумай. Ты должен, нет, ты просто обязан верить и надеяться! Ты в хороших руках, и это самое главное. Между прочим, те взрослые дяди подумали о твоей реабилитации.
- Ох, ты смотри, мы опаздываем! – волнуясь, вскричал Гриша, взглянув на часы. – Оставляем на столе всё, как есть. Я после консультации приду домой и уберу это безобразие.
До госпиталя было рукой подать. Это утро последних дней лета было солнечным и ясным, и казалось, лету не будет конца. Сколько ключевых событий случилось в это лето! Просто так не забыть, и исправить ничего невозможно. Но рядом с ней сейчас шёл Гриша и весёлой болтовнёй отвлекал её от мрачных мыслей. А где-то там, на окраине памяти туманно всплывали страшные картины этого незабываемого жаркого лета, и попытки забыть все пережитые ужасы, наталкивались на новые упрямые волны воспоминаний. Свежесть утренней прохлады заставляла поёживаться, и Таня пожалела, что не надела тёплую кофту, принесенную вчера Светой.
А Гриша совсем не замечал утренней свежести. Он был одет в лёгкую спортивную тенниску с короткими рукавами и совершенно не испытывал дискомфорта. Его беспокоило другое. Сегодня решалась его судьба, и от этого решения зависела его дальнейшая жизнь. Сможет ли он вернуться в отчий дом? Сможет ли поступить в театральный институт? Сможет ли показаться на глаза любимой? Сможет ли она принять его такого обезображенного, если операция не будет успешной, как обещал Роберт Модестович? Гриша шёл на свидание с собственной Судьбой, куда она заведёт, предсказать было невозможно. Оставались только вера и надежда, и Гриша старался поверить. Он не ныл, не плакал, он надеялся. За многие месяцы реабилитации он привык к тому, что лицо его отпугивало людей, а седые волосы прибавляли полвека. Он боялся вернуться домой таким, чтобы не напугать маму, чтобы друзья и соседи не подшучивали над его увечьями, чтобы его Люська не отвернулась от него. Пусть пока лучше все дома думают, что он пропал без вести. Пока.
Потом, когда лицо его приобретёт подобие прежних контуров, он вернётся в отчий дом победителем, и домашние обрадуются его возвращению. Он снова завоюет расположение Люськи, и старые чувства вспыхнут с новой силой. Это обязательно случится. Он надеялся….
Через час он уже точно будет знать, что его ожидает в ближайшем будущем. В нагрудном кармане он нёс фотографию, на которой он обворожительно улыбался каждому, кто бы ни брал фотку в руки. Сейчас он молил Бога о том, чтобы доктора вернули ему прежнюю внешность, чтобы хоть приблизительно он был похож на того паренька, который так счастливо улыбался каждому с фотографии, лежавшей в нагрудном кармане.
Гриша благодарил Бога, что не ослеп и отгонял мрачные мысли. Он не хотел думать о том, что произойдёт в смотровом кабинете. Он хорошо понимал, что снова придётся бороться с невыносимой болью, и снова, и снова, молил Бога, чтобы его многострадальное терпение, пусть не полностью, пусть приблизительно, было бы вознаграждено внешностью, не отпугивающей от него людей. Вон, даже Танька, не мало повидавшая за месяцы службы, и та вздрагивает, когда всматривается в его лицо. Как же страшно осознавать себя уродливым стариком, когда тебе ещё и двадцати пяти нет. Он же прекрасно видит, как смотрят люди в их сторону. Ведь рядом с ним идёт красавица, королева красоты…. Но эта красавица сама побывала в том пекле и поэтому не брезгует заглядывать в его глаза, веки которых искорёжены многочисленными шрамами, полученными в результате того страшного ранения, после которого он чуть не умер. Пусть бы умер, тогда не пришлось бы с затаённой невыносимой болью заглядывать в зеркало и каждый раз здороваться с незнакомым ему жутким отражением.
А Таньке хоть бы что! Она пугалась поначалу, но потом привыкла и совсем не замечает его несчастья. Наоборот, пытается не обращать внимания на его внешность, даже даёт разумные советы. Эта не оттолкнёт, не убежит, не обидит, наоборот, поможет и развеселит, как сможет.
Таня шла рядом, вздрагивая от утренней прохлады, и рассказывала Грише о каком-то смешном случае. О каком-то туалете, белой косынке, которую кто-то потерял. Таня так заразительно смеялась над своими страхами и неуклюжестью, что Гриша невольно улыбался ей в ответ, на мгновение, забыв о своих проблемах. Он ничего не понял из её рассказа, но не мог признаться в этом. Его мозг был занят мыслями о грядущей консультации, он так мечтал о благополучном исходе!... Он не мог сосредоточиться на весёлом повествовании Тани, и не мог признаться в этом. Он лишь кивал в ответ и улыбался. Он не замечал, что улыбка превращала его лицо в физиономию страшного монстра из какого-то фильма ужасов. Он мечтал лишь об одном, он хотел избавиться от этой страшной маски, прилипшей к нему без его на то согласия.
Они подошли к зданию госпиталя и разошлись в разные стороны. Гриша отправился в сторону кабинета главврача, а Таня свернула в травматологическое отделение, чтобы приступить к работе.

«ГЮРЗА».
Оказалось, её ждали. Дверь кабинета заведующего отделением была приоткрыта. Заведующий сидел за письменным столом и что-то писал. Таня постучалась и вошла в кабинет, не дождавшись приглашения. Мужчина поднял голову и с интересом посмотрел на неё.
- Здрасти! – сконфуженно пролепетала Таня. Она только пару дней назад ссорилась с этим человеком из-за неимоверной глупости Соломкина.
- Здрассте-здрассте, рыжая-бесстыжая! От одного горя еле избавился, так другое не заставило долго ждать! – он вздохнул обречённо и встал из-за стола.
- Чего это я бесстыжая? – насупилась она. – Я не «горе», я работать сюда пришла, а не безобразничать.
- А ты, ещё не работая, уже успела! – воскликнул он.
- Нет, я ничего плохого не сделала, – даже немного рассердилась Таня. Она не заметила, как открылась дверь и в кабинет вошла медсестра, средних лет, подтянутая женщина, в белом форменном костюме. Белая, до треска накрахмаленная, шапочка, кокетливо подчёркивала симпатичные черты лица вошедшей.
- Евгений Иванович, начинать готовить Кронова к операции? Извините, что помешала.
- Да, готовьте. Он сегодня по плану первый, – женщина кивнула головой в знак согласия и собиралась выйти из кабинета, бросив в сторону Тани любопытный, пронзительный взгляд. – Зинаида Степановна, вот, возьмите с собой пополнение. Она вас сегодня заменит. Покажите, чем она должна заниматься. Пусть приступает к работе, – сказал заведующий, указывая на Таню.
- О, ещё одна Марина! – всплеснула руками женщина. – Что этот детский сад будет у нас делать? Ваш Соломкин до сих пор жалуется!
- Соломкин такой же мой, как и ваш. Завтра выпишу его, пусть дома долечивается, – недовольно пробурчал Евгений Иванович. – Будьте любезны ознакомить эту особу с нашими правилами и порядками, словом, введите её в курс дела. Хорошо бы было, если бы вы задержались, не на долго, на рабочем месте и проконтролировали работу новой медсестры, а после обхода доложили бы мне о результатах.
- Хорошо, Евгений Иванович, – улыбнувшись, согласно кивнула Зинаида Степановна, и, повернувшись к Тане, сказала довольно грубо: - Пошли со мной.

Эта «Гюрза» быстро шла по коридору до боли знакомого отделения, не обращая ни малейшего внимания на новую молодую сотрудницу, старавшуюся не отстать от неё. И Таня не отставала. Сегодня её первый рабочий день после такой продолжительной и тяжёлой болезни. Болезнь свою она победила и сейчас не собиралась сдаваться. И пусть её встречают с определённой долей недоброжелательности и настороженности, она сумеет доказать всем своё соответствие с занимаемой должностью. Она будет помогать Роберту Модестовичу, когда потребуется, и постарается не ударить лицом в грязь…

В сестринской остро пахло свежевыстиранным бельём. Тут же стоял шкаф, в котором медсёстры оставляли свои личные вещи, отправляясь на смену.
Зинаида Степановна порылась в стопке чистого белья и вытащила белый костюм: брюки и симпатичную курточку.
- На, вот, примерь, своего-то явно нет, – с некоторой долей ехидства в голосе сказала Зинаида Степановна, протягивая Тане одежду. – Если не подойдёт, другой дам. И шапочку надень, а то вон какая лохматая, как баба-Яга.
- Спасибо, – вежливо ответила Таня, принимая одежду из рук Зинаиды Степановны и не обращая внимания на тон, которым та разговаривала.
Костюм подошёл, шапочка приятно подчеркнула очаровательность её личика, но тапочек у Тани не было, и Зинаида Степановна вытащила из-под шкафа чьи-то миленькие, но изношенные до дыр, шлёпанцы.
- Это Маринкина обувь. Пока своей не обзавелась, поносишь эти, – презрительно сказала Зинаида Степановна, и Тане ничего не оставалось, как молча переобуться в стоптанные шлёпанцы, забытые Мариной.

Пока Таня переодевалась, Зинаида Степановна разобралась с листом назначений и приступила к подготовке выполнения утреннего задания. Ей с её колоссальным опытом работы в отделении давалось это легко. Со стороны казалось, что маленькая девочка играет в «доктора».
Таня остановилась в дверях манипуляционного кабинета и залюбовалась ловкими движениями рук этой женщины. Зинаида Степановна почувствовала, что она не одна в кабинете и оглянулась.
- А, это ты? Иди сюда. Смотри и запоминай, – сказала она, так запросто переходя на «ты». По возрасту, она в матери Тане годилась.
Таня молча подошла к манипуляционному столику и стала внимательно следить за ловкими движениями опытной медсестры.
- Сначала, и в первую очередь ты должна уколоть Кронову вот это. Запомнила? Это премедикация, его скоро на операцию заберут. Поняла?
- Поняла. Это прямо сейчас необходимо сделать, – эхом откликнулась Таня.
- Сможешь, не побоишься?
- Я около года на «точке» одна работала, пока к вам сюда не попала. Не испугаюсь, там пострашнее было, – тихо ответила Таня, аккуратно моя руки.
- Так это о тебе легенды ходят? – удивилась Зинаида Степановна.
- Какие легенды?
- Это ты, что ли, Светке помогала? – ушла та от прямого ответа.
- Я, а что?
- Бери подносик, и – марш в палату к Кронову! – вместо ответа, зло скомандовала Зинаида Степановна. – Да, быстрее поворачивайся! Назначений много, в палате рядом двое тяжёлых лежат.
Таня схватила подготовленный подносик и побежала в палату к Фёдору.
«Змея подколодная, гюрза гремучая, с чего так вызверилась? Можно подумать, что она премию получит, если побольнее меня укусит!» - разозлилась Таня. Она даже не подумала о том, как встретит её молодой человек, как отнесётся к ней Соломкин, который на каждом углу всем желающим послушать, рассказывал о бессовестной рыжей пигалице и её друге, который, после очередной пьянки, угодил в госпиталь с подозрением на прободение язвы желудка.

Фёдор спокойно лежал на спине и читал газету. За время, в течение которого, не видела его Таня, Фёдор порозовел, поздоровел, и было видно невооружённым глазом, что он быстрыми темпами шёл на поправку. Нога его до сих пор была прикреплена к вытяжке, но он прекрасно научился справляться с вынужденными неудобствами.
Соломкина в палате не было. Художественный беспорядок его постели говорил сам о себе.
- Здравствуйте! – сказала Таня, с улыбкой входя в палату.
- О, привет! Где пропадала? Я думал, тебя выписали давно, – искренне обрадовался Фёдор. –Ох, какая же ты красивая сегодня!
- А я теперь тут работаю медсестрой. Пришла вам укол сделать перед операцией.
- Ох, да, сегодня всё с начала! – не весело вздохнул он.
- Нет, Федя, не будет всё с начала. Теперь я поведу вас в послеоперационном периоде. Так больно не будет, посмотрите.
- А чего это ты на «вы» перешла?
- Теперь я при исполнении служебных обязанностей, – спокойно с достоинством ответила Таня.
- Ага, теперь ты обязательно будешь раз в три дня появляться, – выдохнул с сожалением Фёдор, скривившись в ожидании укола. Но, странно, никакой боли не последовало, а Таня уже укрывала его одеялом. – Это всё?! – крайне удивился он.
- Всё, а вы чего ожидали? – рассмеялась она.
- У тебя лёгкая рука. Ничего не почувствовал, – восторженно улыбнулся ей Фёдор. – Я начинаю верить!
- А-а, яви-илась, коза-стрекоза! – злобно закричал Соломкин, который только что вошёл в палату, и резко остановился у двери, завидев Таню. – Теперь ты в медсестру вырядилась, чтоб не выгнали из отделения?! Я, вот, сейчас заведующему пожалуюсь, он быстренько тебя отсюда выставит, негодяйку такую!
- Николай Всеволодович, прилягьте на койку, будьте так добры. После физпроцедур вам покой необходим. Скоро я приду к вам, чтобы сделать укол.
- Ни за что! Я свой зад тебе не доверю! – вскричал взволнованно Соломкин. – Ещё, чего доброго, сделаешь мне очередную гадость. Никогда не доверюсь такой гадкой рыжей бестии!
- За всё время нашего знакомства я вам ничего плохого не сделала, если вы постараетесь вспомнить, – спокойно ответила Таня на грубость Соломкина.
- Я вспоминаю, как ты моими костылями размахивала! А сколько раз из-за тебя я попадал в дурацкие положения?! Всё время приходила сюда под охраной своих кавалеров, и они всегда какие-нибудь гадости предлагали, а я же верил!
- Ты бы, Коля, умопередатчик периодически включал, тогда бы не пришлось тебе попадать в идиотские ситуации. А девчонка ни в чём не виновата. Она же не подстрекала тебя глупости делать. Вот, ты сейчас разорался, как больной на голову, и помешал мне признаться ей в любви. Дурак ты, Коля. Мне ж на операцию сейчас идти! – с досадой сказал Фёдор.
- Ого, ещё один заступничек выискался! Ничего, скоро замолкнешь на несколько дней, а там меня домой выпишут из вашей шарашки!
- Ну, и гад же ты, Коля! Вроде, и имячко тебе путёвое родители выискали, да, вот, умишком обделили, – с сочувствием сказал Фёдор обалдевшему Соломкину – А ты иди по своим делам, девочка, скажи там, что я готов, – спокойно сказал он Тане.
Она не стала вступать в спор с подполковником, чтобы не расстроиться окончательно, и, молча, выйдя из палаты, направилась в манипуляционный кабинет. Там Зинаида Степановна ожидала её с листом назначений.
- Значит, так, - обстоятельно принялась Зинаида Степановна объяснять новенькой медсестре её задачу на сутки. – В пятой и седьмой - тяжёлые лежат. На них – особое внимание. Чуть что, зови врача. Почитаешь истории болезней, разберёшься. Соломкина из восьмой на выписку готовят. Очень уважаемый, заслуженный человек. Ему сейчас последний укол, потом только таблетки. Завтра он уходит. Кронова сейчас прооперируют. Он пока в реанимации побудет, до завтра. С остальными - просто. Почитаешь, поймёшь. Вот тебе лист назначений. Будь внимательной, ничего не перепутай. Поняла? – смерила Зинаида Степановна Таню строгим взглядом.
- Да, поняла, – тихо, но чётко ответила Таня.
- Тогда приступай. А я зайду к начальству на ковёр, потом домой попхаюсь. Устала, как собака. Тебе сегодня тоже отдохнуть не придётся, если новое поступление будет. Тяжёлых всегда сюда везут.
- Не беспокойтесь. Всё будет в порядке. Я привыкла.
- И где же это ты привыкнуть успела? Ты же ещё – от горшка – два вершка, а уже привыкла она! – изумилась Зинаида Степановна.
- Я же на «точке» около года работала, – скромно напомнила Таня.
- А, так всё-таки это о тебе тут легенды ходят, будто ты из мёртвых воскресла?
- Да, ладно, скажете тоже, из мёртвых!... – сконфузилась девушка.
- Ну, не буду больше спрашивать. Сама расскажешь, если захочешь. Вижу, что за больное задела. Ну, так, я пошла?... – ей так хотелось, чтобы Таня задержала, остановила, и поделилась с ней своими переживаниями, но девушке такое даже на ум не пришло.
- Да, да, идите. Я уже разобралась. Сейчас начну готовить.
- Свободные койки – в первой и в третьей. Ну, я пошла, – как-то сердито сказала Зинаида Степановна.

Зинаида Степановна была крайне не довольна, что эта пигалица не изъявила желания поделиться с ней рассказом о своих приключениях. Она пару месяцев назад слышала затейливый рассказ от сотрудниц, и ей захотелось услышать такую занимательную историю ещё раз из первых уст. Но девчонка закрылась в себе и ничего не рассказала. Это вызывало досаду. Сколько раз она видела эту рыжую в больничном халате, спешившую в палату к Кронову, и даже придумать не могла, что эта малявка являлась самой героиней всебольничных обсуждений. Говорили, что эта рыжая сумела выжить там, где все погибли. Да, все погибли, кроме неё. Каким образом? На этот вопрос не смог ответить никто, а как же хотелось узнать! Любопытство не давало покоя уставшим мозгам. Сегодня ночью операций было много. Один после операции никак успокоиться не мог, что без ступни остался, всю ночь кричал, плакал, пока снотворное не уколола. Намаялась с ним… Жалко, молодой ещё совсем. Сегодня эта рыжая с ним намучается, если не найдёт способ его успокоить. А, скорее всего, не найдёт, у неё же опыта нет!...

Спустя час, уже в гражданской одежде, Зинаида Степановна заглянула в манипуляционный кабинет. Таня протирала рабочие поверхности влажной ветошью, смоченной в дезрастворе.
- Что ты делаешь?! – возмущённо удивилась Зинаида Степановна.
- Как, что? Протираю поверхности после работы.
- А ты, что, уже закончила?
- Да, все утренние назначения я уже сделала. Спасибо вам за беспокойство.
- Поверхности необходимо протирать до работы, а не после, – раздражённо выдохнула Зинаида Степановна.
- До работы это сделали вы, а теперь, когда я закончила выполнять назначения, делаю текущую уборку. А, что, что-то не так?
- Нет, правильно делаешь. Не сложно тебе было разобраться? – спросила Зинаида Степановна, надеясь, что потребуется её помощь, а если не помощь, то хоть, совет. Так хотелось быть значимой для этой рыжей соплячки! Но нет, ей советы были не нужны, эта пигалица знала работу без лишних подсказок.
- Я во всём разобралась. Ещё раз спасибо вам за беспокойство. Я же сказала, что все назначения выполнила, – спокойно ответила Таня.
- Как, всё выполнила?! – оторопела Зинаида Степановна. – Неужели, все?
- Да. Все утренние назначения. Можете проверить.
Зинаида Степановна внимательно всматривалась в лисы назначений. Она искала ошибки, и была неприятно удивлена. Эта малявка за пол часа справилась с тем объёмом работ, на который у Зинаиды Степановны обычно уходило в три раза больше времени. Так можно нечаянно всю свою значимость и заслуженность потерять. Пришла эта рыжая и отнимет у неё то, что она годами с таким трудом нарабатывала. Во, где обидно будет! С Маринкой было хорошо работать. Та разгильдяйкой была, самогоночкой не гнушалась, за что неоднократно получала нагоняи от самой. Эту, рыжую дрянь, и ругать, вроде, не за что, и придраться нельзя, потому, что в руках всё горит. Ишь, за пол часа управилась и так тактично на дверь указала!. Так, глядишь, и в передовики выбьется! Евгений Иванович ею заинтересуется, и что тогда? Мужиков всегда привлекают молоденькие. И тогда останется она при пиковых интересах. Этого никак нельзя допустить!
- Ты, вот, что. Там в столе журнал лежит. Будь добра, разграфи его до конца. И в историях болезней пометки сделай, какие манипуляции выполнила. Потом материал на перевязки подготовишь. Марля и ножницы в шкафу. Поняла? – строго спросила Зинаида Степановна.
- Поняла, – спокойно ответила Таня, не прекращая работать. – Постараюсь всё выполнить. Сегодня я за Золушку. А у вас блузка расстёгнута.
Не прощаясь, Зинаида Степановна повернулась на каблуках и вышла из манипуляционного кабинета. Надо же, внимательная какая, заметила! Хорошо ещё, что эта рыжая не видела, откуда она вышла, не то разговоров ненужных потом не избежать! Её всю трусило от непонятной злости, но придумать, как прищучить молодую сменщицу, она так и не смогла.

Сознание Фёдора, под действием премедикационной инъекции, становилось всё более заторможенным. Он уже не мог чётко отвечать Соломкину на его глупое ворчание. Страх охватил душу. А вдруг у Роберта Модестовича ничего не получится? Тогда Фёдору, волей не волей, придётся соглашаться на ампутацию ноги. О таком исходе даже думать не хотелось, но дурные мысли не спрашивали разрешения на вторжение в его помутнённое сознание. Страшно было даже представить себя без ноги. Калека!
Зинаида Степановна перед уходом сняла тягу, и Фёдору казалось, что он сейчас взлетит к потолку палаты. Чувство полёта не оставляло его, но мысли начинали отчаянно путаться, и уже ничего не значило злобное ворчание этого придурка, подполковника. Единственной мыслью, над которой был сосредоточен мозг, была мысль о том, что нельзя остаться без ноги на всю жизнь, тогда и жизни не надо, если без ноги! Лучше умереть, чем быть кому-то в тягость…. Калека!... Нет, ни за что!...
Вот мелькнуло знакомое миленькое личико. Это Таня склонилась над ним. Её, выбившиеся из-под аккуратной шапочки, рыжие локоны приятно будоражили мозг. Её дивные зелёные глаза смотрели с тревогой и состраданием. Он поймал её взгляд… Она обещала, что будет не больно. Она обещала…

Фёдора повезли в операционную. Роберт Модестович надеялся, что эта операция будет последним серьёзным этапом хирургического лечения и подарит уверенность в благополучном исходе такого тяжёлого лечения. Фёдор сможет ходить, если послеоперационный период пройдёт благополучно.
Хорошо, что Таня осталась работать в госпитале. На эту хрупкую, с вида, девчушку вполне можно положиться. Она не подведёт, своими поступками она доказала это.
А Таня и предположить не могла, что Роберт Модестович так заинтересован в её помощи. Он разработал новые методы хирургического лечения раненых, и ему очень важно было организовать правильный послеоперационный уход за прооперированными больными.

Фёдора уложили на операционный стол и подключили к аппаратуре. Всё время, пока его готовили к операции, он видел зелёные глаза Тани, и, как утопающий, хватался за тоненькую соломинку её обещаний. Страх, вперемежку с безразличием, неизвестно, как, зачем и откуда появившимся в израненной душе, навевал предательский сон. Все тревоги и волнения вдруг отступили куда-то далеко-далеко в прошлое, и Соломкин со своим несносным характером больше не докучал ворчанием, а казался лишь шумовой заставкой в пространстве операционной, будто где-то рядом работал, невесть, откуда взявшийся, испорченный пылесос. Всё здесь было нереальным, призрачным, эфемерным, и лишь ясные зелёные глаза тепло улыбались ему. «Больше больно не будет, не бойся. Я всегда буду рядом с тобой…» - шептали красиво очерченные, нежные губы, и это согревало душу…

Таня сидела за столом на медсестринском посту с линейкой и карандашом в руках. Надо было разграфить журнал. Надо было отвлечься от тревожных мыслей. Фёдора повезли в операционную. Как же ей хотелось, чтобы всё прошло удачно, а уж потом она его выходит, постарается избавить человека от лишней боли. Он и так столько перенёс, и всё - из-за неё! Если бы не она, Васька не стрелял бы из автомата, не убил бы того, ни в чём не повинного, полковника, не ранил бы Фёдора. Где он теперь, этот изверг, тот, которого и человеком-то назвать нельзя. Бежал из-под стражи…. Куда?... Даже страшно подумать о случайной встрече с таким чудовищем!
Аркадий, Аркадий, где же ты теперь? Обещал, ведь, что никуда не уйдёшь, не бросишь, а что получилось? Но острой боли уже нет, осталась тупая неопределённость. Таня пыталась воссоздать в памяти любимый образ дорогого человека, но расплывался этот образ, будто большое серое облако под неосторожными порывами буйного ветра. И слёз больше не было, все выплакала в первые дни…. Но ребёнок!... Она даже ощутить не успела своей беременности. Не было никаких неприятных ощущений, только по некоторым признакам стало понятно, что она уже не одна. И как жестоко сложились обстоятельства! И нет больше надежды, нет больше радостного ожидания, некого больше ждать, разве, что Фёдора…. Но Фёдор уже на операционном столе по её милости. Скоро потребуется её помощь, ему будет больно, и она обязана помочь…
Таня задумалась и отрешилась от окружавшей её действительности.
- Ну, что, подружка, принимай меня на постой! – вдруг услышала она у себя за спиной.
Таня вздрогнула, будто от неожиданного выстрела, обернулась и удивлённо посмотрела на, вновь, прибывшего. Перед ней стоял Гриша собственной персоной и улыбался ей своей чудовищной улыбкой.
- Гриша, ты?! Неужели сегодня? – удивлённо воскликнула она.
- Сегодня. Роберт Модестович обещал почти всё лицо исправить. Понимаешь, почти всё!
- Ох, как же я за тебя рада! Иди в пятую, там свободное место есть. Идём, я тебя провожу, – и, взяв молодого человека за руку, повела в палату, помогла устроиться и, уходя, выдохнула: - Когда?
- Похоже, что завтра…. – печально, но с надеждой в голосе ответил Гриша. – Знаешь, я готов всё вытерпеть, лишь бы был результат. Ты же поможешь?! Ты обещала!
Новость не обрадовала Таню. Появился страх, что не справится, что-то не заметит, пропустит, не учтёт. Теперь их двое. Гриша и Фёдор, и почти одновременно! И оба надеются на её помощь! Ледяной змеёй заползала в сердце неуверенность. Она же обоим обещала помочь! Обещала отдать своё внимание и тому и другому. Как же поделить это внимание сразу на двоих, если и у того и у другого будет сложный реабилитационный период?
- Почему ты решил, что завтра? – спросила она.
- Так Роберт Модестович сказал. У меня же все анализы готовы, я так долго жду!
- Хорошо, Гриша, устраивайся, а я пойду пока на пост.
- Иди, иди, а я к тебе поболтать приду,- улыбнулся он.
-Гришенька, я…. Мне сегодня болтать некогда…. Извини, я сама буду к тебе заглядывать….

Фёдор в реанимации находился целую неделю. Сначала, после операции долго пребывал в бессознательном состоянии, потом долго возвращался к жизни. Таня часто навещала его в реанимации. Она хорошо понимала, что необходимо терпеливо ждать. Сейчас время – самый главный доктор. Она видела, что Фёдор обеспечен всем необходимым, и надо лишь время, чтобы переломить ситуацию в пользу Фёдора. Надо подождать, уже не долго осталось….

Гришу прооперировали через два дня после поступления. С ним было не легче. Очнулся от наркоза он в положенный срок, но боли испытывал невыносимые. Сестрички в реанимации с ног сбились, чтобы облегчить страдания бедняге, но с его болью справиться не могли.
- Танечка, ты же обещала!... – стонал Гриша, хватаясь обеими руками за забинтованную голову.
- Гриша, не трогай повязку, нельзя! – умоляла Таня. – Для тебя делают всё необходимое, чтобы ты справился с болью!
- Ох, ну, чего же так больно?! – не унимался Гриша.
- Потерпи, дорогой. Скоро станет легче, – как маленького, уговаривала его Таня.
- Когда же придёт это «скоро»?! Сейчас нету мочи вытерпеть! – с отчаянием стонал Гриша. И тогда Таня начинала отвлекать его рассказами о своём военном прошлом. Рассказывала о тех, кого удалось спасти, и умалчивала о тех, кто ушёл навсегда в мир иной. Иногда вспоминала о весёлой беззаботной школьной жизни, о детских проделках, за что её неоднократно ругали учителя.
Сначала Гриша отмахивался, с головой уходя в свою сумасшедшую боль, но, постепенно, начинал вслушиваться в нехитрое повествование. И вот уже стал живо интересоваться событиями, о которых бесхитростно рассказывала Таня. Всё чаще и чаще он задавал вопросы, на которые Таня давала чистосердечные ответы, а Гриша лишь кивал забинтованной головой и тихонько постанывал.
Иногда Гриша сам пытался о чём-то рассказывать, но лицо сводило судорогой, и он умолкал, плача от вновь навалившейся боли. И тогда Таня вновь и вновь пыталась отвлечь его от этой жуткой, вдруг накатившейся волны боли своими рассказами о прошлом.
В то время Таня совершенно забыла, что она живёт в общежитии. В то время она жила в госпитале жизнью и болью своих подопечных. Гриша был пока один, в реанимации он не задержался. Фёдора ещё не перевели в палату отделения. Он всё ещё находился в реанимации, и Таня не уставала бегать туда, постоянно справляясь о его здоровье.
- Почему так? – приставала Таня к Евгению Ивановичу.
- Очень уж ослабленный организм. Кровопотеря была немаленькая. И это уже пятая операция за такой короткий срок, и дай Бог, чтобы последняя, – качал головой Евгений Иванович.

Таня не уставала справляться в реанимации о состоянии Фёдора, каждый раз надеясь на хорошую весть, и, наконец, ей сообщили, что он пришёл в сознание, и его можно посетить.
Она осторожно вошла в палату, где стояла одна специализированная кровать, а у стены – много разнообразных приборов, к которым был подключён Фёдор.
- Ну, что, рыжая, как настроение?! – шёпотом спросил молодой человек. Он лежал с закрытыми глазами, и, казалось, не видел вошедшую Таню. Она вздрогнула от звука его голоса, и вдруг поняла, что он отлично видит её.
- Я так рада за тебя! – так же, шёпотом, радостно ответила Таня. – Если бы ты только знал, как я за тебя рада!
- Нормалёк! Ноги есть, я уже видел, даже пошевелил ими. Меня завтра переведут в отделение, наверное.
- Ага, я тебе место подготовлю, – сквозь слёзы улыбалась она.
- К Соломкину?!
- Его давно уже выписали! – махнула рукой Таня и весело рассмеялась.
- Жаль, скучно без него! Гнусный тип…
- Я постараюсь уговорить Евгения Ивановича тебя в отдельную палату определить. Когда на ноги встанешь, не страшно будет, если подселят кого-то.
- Я уже уверен, что у меня есть ноги! – радостно блеснул глазами Фёдор.
- Теперь тебе ходить учиться придётся, – улыбнулась Таня.
- Ничего, научимся ходить, лишь бы было, чем переступать, – счастливо засмеялся он в ответ.

В палату вошла медсестра реанимации. Таня успела с ней познакомиться и даже подружиться. Девушку звали Валей. Она тоже жила в общежитии и была приблизительно одного возраста с Таней.
- Танька, хорош трепаться, давай, улепётывай отсюда. Надежда Николаевна увидит, что ты снова припёрлась, и тогда без втыка не уйдёшь.
- Валечка, ты же не скажешь, правда, не скажешь?! – умоляюще сложила у груди руки лодочкой Таня.
- Не скажу, не скажу! Катись уже отсюда! Там Гриша, наверное, уже всю повязку разодрал! – настаивала Валя.
- Иду, иду, спасибо, дорогая! – воскликнула Таня. Поцеловав подругу, скрылась за дверью палаты.
Таня вошла в палату к Грише и обнаружила, что он спит. Такое случилось впервые после операции. Гриша не метался, не стонал, он спокойно спал, даже слегка похрапывал во сне. На цыпочках Таня вышла из палаты, чтобы не разбудить сладко спавшего друга. Сегодня было не её дежурство. Сегодня работала Зинаида Степановна. Таня должна была заступать в следующие сутки, но Зинаида Степановна совсем не возражала, чтобы Таня находилась в отделении не в своё рабочее время. «Работа дураков любит!» часто говорила она и не стеснялась нагружать Таню своей работой.
- Татьяна, там, в седьмой надо капельницу поставить. Сделай, будь добра, – сказала она девушке, поймав ту в коридоре.
Таня уже давно поняла, что с Зинаидой Степановной лучше не спорить, себе дороже выйдет, и тогда нельзя будет находиться в отделении не в своё дежурство. Лучше безропотно выполнить её просьбу, лишь бы тихо было. Но Гриша спал, и капельницу ему можно было поставить позже.
- Зинаида Степановна, пациент впервые после операции крепко заснул. Я позже выполню назначение.
- Ты сначала приготовь капельницу, а потом разговаривать будешь, – сердито откликнулась Зинаида Степановна, и Таня послушно отправилась в манипуляционный кабинет.
Пока Таня готовила капельницу, решение созрело само собой. Она же может сегодня уйти домой! Её подопечные выздоравливают. Оба порадовали, значит, её присутствие в отделении этой ночью необязательно. Сейчас она подготовит капельницу, предупредит Зинаиду Степановну и уйдёт в общежитие. У неё же есть теперь своя комната!
К Свете на четвёртый этаж уже не пойти. Её теперь нет. Уехала Светка. Сентябрь на дворе! Перед отъездом зашла проститься и уехала. Пусто стало на душе с её отъездом. Но тогда в тяжёлом состоянии находился Гриша, а Фёдор в реанимации не приходил в себя. Тогда и одиночество так резко не ощущалось, приходилось помогать ребятам, и это отвлекало от грустных мыслей. Она не отходила от Гриши, бегала постоянно в реанимацию и интересовалась здоровьем Фёдора. В то время она о себе совершенно не думала и о своём одиночестве напрочь забыла.
Теперь же, когда оба подопечных порадовали улучшением состояния здоровья, Таня неожиданно приуныла. Теперь она действительно осталась одна. Не с кем было пооткровенничать, не кому задавать вопросы, не с кем даже чаю попить. И от мамы давно вестей не было. В последний раз они долго болтали по телефону. Это перед самой выпиской было в ординаторской на четвёртом этаже, когда Света дежурила. Мама казалась уставшей и уже не просила разрешения приехать. Как Таня не выспрашивала, мама ничего не рассказала. Сослалась на сложности в работе, отшутилась и переключила внимание дочери на другую тему. Тогда у Тани закрались смутные подозрения, что не всё так гладко дома, но что именно не так, Таня даже предположить не могла. Две недели прошло с тех пор. Связаться с мамой Таня не могла, не успела, слишком тяжёлое время выпало.
Но сейчас, когда стало немного полегче, и Таня засобиралась домой, она вдруг осознала, как соскучилась по родителям. С мамой она хоть по телефону долго общалась, а отцу только приветы и поцелуи передавала.
Необходимо пойти домой, в общежитие, обжить немного свою комнату, закупить продуктов, приготовить еду. Потом она решила найти почту и обязательно позвонить домой. После разговоров с мамой у Тани всегда поднималось настроение, и жизнь уже не казалась такой унылой….
- Ну, скоро ты там?! Как же ты долго возишься, копуха! – услышала она за спиной злое восклицание Зинаиды Степановны.
- Всё готово, можете подключаться, – спокойно ответила Таня.
- Никак, домой собралась?! Ты же подрядилась выполнить работу, так изволь довести её до конца! – возмутилась Зинаида Степановна.
Таня, не произнеся ни слова в ответ, подхватила подготовленный штатив и пошла с ним в первую палату, не к Грише, потому, что не хотела будить друга.
- Ишь, характер проявляет, тоже мне ещё, сопля зелёная! От горшка нет ещё и пол вершка, а туда же, с характером! – услышала Таня злобное восклицание Зинаиды Степановны себе в спину.
«И чего это она на меня так обозлилась?! Я же ей помогаю, а она ещё и ругает меня за это!» - удивлялась Таня, но отношений выяснять не стала.

Войдя в палату с капельницей в руках, Таня подошла к постели недавно прооперированного парня. Ему ещё и двадцати лет не исполнилось, а уже попал в передрягу. Взрывом ему оторвало часть стопы, и, оставшись без ноги, он потерял интерес к жизни. Парень лежал, отвернувшись к стене, и ни на что не реагировал.
Таня прочла имя парня на прикроватной табличке: Вячеслав Георгиевич Крепыш, значилось на ней.
«Значит, паренька Славиком зовут. Может, услышав своё имя, он проявит хоть какой-нибудь интерес к текущим событиям?!» - подумала она.
- Славик, миленький, здравствуй! – почти шёпотом позвала она паренька.
- Не спит он, всё слышит. Плачет всё время, ни с кем не разговаривает, ни на что не реагирует, и капельницу не даст поставить. Та тётка ничего не смогла сделать. Отказывается, умереть хочет, – проговорил сосед Славика по палате, будто искал сочувствия молоденькой медсестрички. – Уже несколько дней молчит и плачет и ни с кем не разговаривает.
Таня с благодарностью взглянула на соседа, подмигнула ему и принялась снова тормошить Славика.
- Слава, прошу тебя, отзовись. Мне необходимо тебе капельницу поставить. Ты же быстрее поправишься, домой поедешь и забудешь обо всех пережитых ужасах, – уговаривала парня Таня.
- Мне это не нужно, я умереть хочу, нет смысла жить вот таким искалеченным! – глухо пробурчал Славик. Таня с трудом смогла разобрать, произнесенные парнем, слова.
- О тебе каждый день родители справки наводят. Тебе необходимо поправиться и ехать домой.
- Ну, чего пристала, жвачка кислая?! Кому теперь я такой безногий нужен? Я же танцор, мне танцы снятся каждую ночь, а ты со своей капельницей в душу лезешь! – выкрикнул Славик с такой душевной болью в голосе, что Таня не сумела сдержать слёз. Она долго стояла над постелью Славика, не находя нужных слов, не зная, как утешить несчастного. И вдруг слова сами полились рекой. И уже не шёпотом говорила она, кричала, возмущённо размахивая руками.
- Знаешь, дорогуша, а сюда все попадают, которым сильно тяжело от жизни досталось. Не ты один, такой несчастный, плачешь сутки на пролёт! Тебе не рассказать, сколько тут слёз пролито об утраченных надеждах. Все они такие же, как ты! У тебя только чуть-чуть стопы отрезали, а ты и расквасился! Если бы ты только знал, сколько горя сюда попадает! А кто убит, тому мы и не нужны, ими другие службы занимаются. Если уж ты сюда попал, значит, зачем-то ещё нужен на этой земле! Посмотри, рядом с тобой сосед. У него теперь правой руки нет по самую завязку. Не плачет же он! Он левой писать учится. А ты, если вылечишься, тебе протез хороший сделают, так и не видно будет твоей искалеченности, даже без палочки сможешь ходить, если очень постараешься. Да, танцевать, как раньше, ты уже не сможешь, но учить других сможешь. Ты же танец душой чувствуешь.
- Не смогу, им показывать надо! – вскричал Славик. Это уже была победа! Оказывается, он внимательно прослушал её речь и не смог отгородиться от мира, ответил. И пусть теперь кричит, сколько угодно, теперь он будет её слушаться и выполнять все назначения врачей. Теперь он будет поправляться.
- Ладно, предположим, показать ты не сможешь, в чём я сомневаюсь, а описать, что видишь, как представляешь, слабо?! – не давала парню покоя Таня. И Славик, сев на постели, изумлённо взглянул на неё, и вдруг, широко улыбнулся.
- Смогу….- прошептал он одними губами. – Смогу!
- Тебе же только чуть-чуть не повезло, ты ещё сможешь найти себя в танце, вот увидишь, всё устроится, если с головой не поссоришься. И не гневи Бога, и реветь перестань, слезами горю не поможешь, выход ищи, ты же мужик! – сказал сосед по палате.
Славик с улыбкой на губах растянулся на постели. Черты его лица были спокойны, он был готов к переменам.
- Славик, дай мне руку, надо же тебе капельницу поставить! – настаивала на своём Таня. И Славик послушно протянул руку.
- Ух, ты же мне опять больно сделаешь…. – сказал он и зажмурился.
- Славик, миленький, ты оказывается, боли боишься! Поработай кулачком, пожалуйста, и не думай ни о чём плохом, не больно будет. Всё плохое в прошлом осталось и больше не повторится, не переживай, я уже всё сделала, только полежи спокойно и рукой не двигай.
- Как, всё сделала?! – удивился Славик.
- Посмотри сам, не бойся.
- А я ничего не почувствовал! – удивлённо воскликнул он, уставившись на руку. – Скажи, хоть, как тебя зовут?!
- Таня.
- Это ты сегодня дежуришь?
- Нет, я завтра заступаю. Сегодня тебе Зинаида Степановна капельницу снимет, – сказала Таня, собираясь выйти из палаты.
- Это та змеюка подколодная, которая кричит без конца? Пусть даже не заходит, видеть её не хочу!
Таня удивлённо смотрела на Славика и не находила слов возражения на его реплику. Ей самой не раз хотелось стукнуть эту вздорную бабу за отчаянную вредность, но попускать такое отношение к ней со стороны больных Таня не могла, не имела права.
- Вячеслав Георгиевич, не хорошо так отзываться о людях, которые заботятся о вашем здоровье, – строго сказала она парню, а самой хотелось расхохотаться от всей души.
- Она же орёт, как дурында! – возмутился он.
- Зинаида Степановна не желает вам плохого, а что ей остаётся делать, если вы режим госпиталя нарушаете? - сказала Таня тоном классного руководителя, едва сдерживая смех.
- Но ты же не кричишь, ты же разговариваешь! – вдруг выкрикнул он и от возмущения, аж, приподнялся с подушки.
- Лежи, лежи, дурачок, тебе же нельзя подниматься, игла из вены выскочит! – непроизвольно бросилась она к Славику, пытаясь удержать его в лежачем положении.
- Не хочу, чтобы эта змеючка ко мне прикасалась! - капризно скривил губы Славик.
- Слышь, Славка, хорош хандрить-бузить, а то кривляешься, как барышня в оборках, противно же! – возмутился сосед по палате.
- Ты сам сегодня с ней ругался! – отбивался Славик.
- Слава, ты же – Крепыш, так соответствуй фамилии, – улыбнулась Таня. – Тебе Зинаида Степановна снимет капельницу, а завтра я заступлю на дежурство, тогда поболтаем, понял?!
- Ладно, пусть снимает капельницу, так её! – обречённо вздохнув, выругался Славик, чем вызвал дружный смех, давно рвавшийся наружу.
- Будь хорошим мальчиком, Славик, уж постарайся немного, а я завтра вернусь. Пока!... – помахала рукой Таня и вышла из палаты.

Таня шла по коридору отделения, мурлыкая под нос весёлую песенку. Она решила переодеться и идти домой. Сегодня она впервые за несколько бессонных суток сможет по-человечески выспаться дома, в собственной постели. Осознание воздушного, необъяснимого счастья постепенно охватывало душу, и душа песни просила.
У сестринского поста её догнала Зинаида Степановна.
- Чего веселишься, неужели всю работу сделала? – с нотками раздражения в голосе спросила она. – Капельницу Крепышу поставила?
- Да. Я ухожу домой, вам только снять Славику капельницу, – спокойно ответила Таня. Сегодня у неё самый счастливый день за несколько суток тревог, и никакая Зинаида Степановна настроение ей испортить не сможет.
- Ишь, шустрая какая, она уже и познакомиться успела, и капельницу сподобилась поставить забастовщику, – ворчала Зинаида Степановна.
- Порядок в дивизии! – весело рассмеялась Таня и, повернувшись, чтобы продолжить свой путь, наткнулась на Евгения Ивановича. – Ой! – вскрикнула она от неожиданности. – Извините, я вас не заметила!
- Девица-красавица, ты ещё до сих пор здесь? – удивился доктор.
- Уже ухожу! – весело ответила Таня и собралась подтвердить слова действием.
- Нет, ещё не пойдёшь. - строго сказала Зинаида Степановна. – Ты ещё материал для перевязок не подготовила. Садись и делай, как обещала. Даром, что ли, сутками здесь околачиваешься?!
Она надеялась, что заведующий поддержит её, но ошиблась. Евгений Иванович удивлённо взглянул на Зинаиду Степановну и крякнул от возмущения.
- Уймись, Зинка, она тебе за месяц вперёд отработала, а ты её всё шпоришь. Хватит, меру знай, не вредничай, – сказал Евгений Иванович, обнял Зинаиду Степановну и отвёл её в сторону, что-то объясняя на ходу. Потом, обернулся к недоумевающей Тане:
- Иди домой, Рыскина. Твоё дежурство завтра. Постарайся не проспать. До свиданья. – сказал он и подмигнул ей.


«ТУЧКА»
По дороге домой Таня зашла в реанимацию. Оказалось, что Валя тоже задержалась на работе и уже собиралась уходить.
- Валюша, ты скоро? – спросила Таня, заглядывая в сестринскую.
-Ага, ща, быренько наряд сменю и помчимся, – весело ответила Валя. – А твой Федька сегодня пел, когда ты ушла. Прикольно! Ещё не может, а уже поёт. И голос у него, знаешь, ничего себе!
- Да, ты, что?! Ничего себе! – в восторге воскликнула Таня, повторив слова Вали..
- Себе ничего – это бред. Себе надо хоть что-нибудь, а то житуха – мрак печальный будет! – весело рассмеялась Валя.
- Валюшка, пока ты переодеваешься, я к нему зайду, ладно?
- Спасибо, что сказала, буду знать, где тебя искать.

В палате у Фёдора, не смотря на яркий солнечный день за окном, царил мягкий полумрак. Фёдор лежал на спине и детально, сантиметр за сантиметром, изучал всё пространство потолка.
Таня остановилась на пороге палаты, не решаясь войти и нечаянно потревожить больного. Ей казалось, что Фёдор не замечает её присутствия, а беспокоить человека без особой нужды не хотела. Она от всей души радовалась тому, что Фёдор очнулся от тяжёлого беспамятства и сейчас приспокойненько и очень внимательно рассматривал и изучал пространство над собой, что у него остались на месте ноги, что появилась уверенная надежда на почти полноценное выздоровление. Конечно, в армии ему теперь не служить, но он молод и полон сил, и обязательно найдёт свою дорогу в жизни. Этот человек не будет сидеть у окна, сложив руки и жаловаться первому встречному на жестокость судьбы. Этот будет искать….
- И чего встала там, на пороге? – вдруг очень тихо произнёс он.
- Боюсь помешать. Просто, смотрю на тебя и радуюсь, – вздрогнув от неожиданности, ответила Таня.
- Заходи, посидим рядышком, а то скучно лежать и плевать в потолок. Плевки вниз падают! – неожиданно рассмеялся он.
- А ты уже пробовал?! – лукаво прищурилась Таня.
- Пробовал, и смело могу подтвердить: вниз, гады, летят! – оба рассмеялись, и Таня несмело подошла к постели Фёдора.
- Ну, чего же ты сейчас такая несмелая?! Подойди поближе и садись рядышком. Я тебе жаловаться буду, а ты потерпи, послушай, я не задержу тебя долго, устану. Силёнок у меня пока маловато. Если бы ты только знала, как мне всё это надоело! Уже который месяц только потолок и вижу. Совсем забыл, какого цвета небо.
- Синего, – тихо ответила Таня на незаданный вопрос. – Иногда серым бывает, когда дождь идёт. Скоро увидишь небо, уже совсем скоро. Ходить с тобой будем учиться.
- Да, эти новые ноги похуже моих прежних, но всё же будут мне служить худо-бедно. Они у меня есть, и это утешает.
- Знаешь, научишься ходить и забудешь весь этот кошмар. Я помогу тебе.
- Поможешь что? Учиться ходить, или забыть? – прищурился он.
- Постараюсь и то и другоё сделать. Книжки тебе читать буду, хочешь?
- Не знаю. Я забыл, когда художественную литературу читал. Всё больше учебную, или газетки почитывал.
- А я тебе учебники в ролях читать буду, хочешь?
- Ха-ха-ха! Это забавно будет! – рассмеялся Фёдор, но тут же скривился от боли.
- Ой, что я наделала! Тебе же покой сейчас нужен! – в испуге воскликнула она.
- Перестань так пугаться. Я пошевелил ногой, и она заболела. А если лежать спокойно, то боли нет, не переживай за меня, всё отлично, ноги же не зря болят, они ходить хотят!
Таня вглядывалась в лицо Фёдора, и сердце сжималось от щемящей нежданной боли. Синюшная бледность кожных покровов его лица не радовала глаз, не смотря на то, что отросшие кудри лохматыми клочьями закрывали лоб. Руки его с аристократическими тонкими пальцами просвечивались насквозь, и прежней силы в этих руках уже не было. Сколько же сил и старания необходимо будет приложить Фёдору, чтобы обрести утраченные формы и встать на искалеченные ноги?...
- О чём задумалась, красавица? – шутя, но как-то очень ласково спросил Фёдор.
- Нет, ни о чём я не задумалась, – пойманная врасплох, Таня покраснела до корней волос. – Устала сегодня немножко, сейчас домой пойду.
- Уже уходишь? – с сожалением спросил Фёдор. – Жаль, была бы моя воля, ни за что не отпустил бы!
- Я только сегодня ухожу. Моё дежурство завтра. Завтра я на сутки заступаю, а тебя завтра из реанимации к нам в отделение переведут, если будешь себя хорошо вести.
- Это точно?
- Да. Постарайся быть умницей. Я тебя в отдельную палату постараюсь определить, если будешь послушным.
- Я буду послушным, только не надо в отдельную палату. Мне же скучно будет! – виновато улыбнулся Фёдор.
- Не хочешь? Общество Соломкина не надоело? – искренне удивилась Таня.
- Соломкин – уникум. Вряд ли найдётся кто-то похожий на него. А я – существо компанейское, я общество люблю. Тебя же не будет всегда рядом!
- Ладно, ты в моё отсутствие постарайся не безобразничать. Утро вечера мудренее. Завтра разберёмся с компанейским существом! – весело рассмеялась Таня.

- Танька, я уже готова, хватит любезничать, мы опаздываем! – услышала Таня голос Вали и обернулась. Девушка стояла на пороге палаты. Она была уже переодета, причёсана и весело подмигивала Фёдору.
- Ты чего это ему моргаешь?! – с возмущением накинулась на подругу Таня.
- Хочу, чтобы он тебя послал на сегодня куда подальше! – смеясь, выдала Валя.
- Милое создание, не могу я этого сделать. Я в неё давно влюбился, ещё тогда, когда с горы тащил, а она до сих пор даже не замечает этого! – сокрушённо развёл руками Фёдор.
- Плохо объясняешь, если не замечает. Придётся тебе потрудиться. Девушки внимательных и обходительных предпочитают, – ехидно скривила губки Валя. – Сейчас я её забираю на королевский приём, а ты, до завтрова, подумай, что надо сделать, чтобы заметила!
- Валя, что ты болтаешь, какой королевский приём?! – возмутилась Таня и снова покраснела. – Он же только сейчас соображать начал!
- Ничего, признался же в любви, сообразил же! Пусть теперь думает, как тебя завоевать. Быстрее поправится, если соображалку включит! – воскликнула Валя и, подхватив Таню под руку, вытащила вконец смутившуюся подругу из палаты.
- Какой королевский приём, куда ты меня тащишь?! – возмутилась Таня. – Я даже не успела попрощаться с ним!
- А и не требовалось этого, пусть так! Очухается быстрее. Он вообще тебе, как, нравится?
- Я даже не думала об этом…. – смутилась Таня.
- Не думала?! – удивилась Валя. – А чего же тогда мне все уши просверлила своим Фёдором, и не спала столько ночей к ряду, тута околачивалась?!
- Так он же спас меня однажды, и из-за меня сюда попал. И теперь я же должна ему помочь на ноги встать. А тут ещё и Гришке помогать пришлось, и всё как-то одновременно случилось.
- Обоим сразу помогать?! Танька, ты ненормальная?! И чего бы я из-за мужиков столько ночей не доспала, просто, чтобы им помочь? Сами должны из своих проблем выкарабкиваться, на то они и мужики!
- Но кто-то должен им помогать. Самим им не справиться! Тёплое слово и кошке приятно.
- И чего это ты так на них повелась?! Не понимаю. Тот один раз помог, так она готова всю жизнь за ним присматривать, а этот так, за компанию, так и ему внимание оказывать надо. А о себе ты когда думать начнёшь? – недоумевала Валя.
- Друзья это мои, понимаешь?! Не могу я их в беде бросить. А Фёдор из-за меня чуть без ног не остался. Понимаешь, вроде и вины моей нет, а виноватой себя чувствую.
- Зной!
- Чего?! – не поняла Таня.
- О себе надо в первую очередь подумать, а не о друзьях-товарищах! Когда тебе плохо будет, разбегутся они в разные стороны, как тараканы.
- А я так не думаю, – возмутилась Таня. Девушки шли по аллее госпитального парка и спорили, не переставая. Таня не могла согласиться с мнением подруги. Каким-то неприемлемым для неё было мнение Валентины.
Слово за слово, и Таня принялась рассказывать о военной жизни на точке, где, часто, густо, во время подставленное плечо друга спасало жизнь, и Таня свято верила в дружеские отношения между людьми и не могла принять мелкособственнических настроений подруги.
А вокруг бушевала ранняя осень. Было довольно свежо и ветрено. С деревьев целыми стаями слетали, успевшие пожелтеть за ночь, пёстрые листья и золотым ковром ложились на землю. И небо синее, в небольших летящих облачках не обещало возврата тёплых солнечных дней ушедшего лета. И в этом небе кружили какие-то красивые птицы, собираясь в большие стаи.
Таня шла, поёживаясь, закутавшись в тёплую кофту, которую, так кстати, оставила ей Света. «Листья осыпаются, птицы улетают, осень возвращается и все об этом знают. А я одна несчастная дрожу, как жёлтый лист, и столбик на термометре пополз зачем-то вниз!» Думала она, вглядываясь в холодное синее в облаках небо.
- Ух, как же холодно! Надо в город сходить и купить какую-нибудь тёплую одежду, а то замёрзну совсем! – вдруг перевела разговор на насущные проблемы Таня. – И в босоножках скоро не походишь.
- Ты чего?! В магазинах одёжа дорогущая, и обутки не хило стоят, а платить не за что. На «тучку» надо, чтобы купить что-нибудь поприличнее. – возмутившись, дала хороший совет Валя.
- Это куда?! И Света говорила о какой-то «тучке». Что это такое?
- А поехали в субботу с утра, покажу. Это черезтри дня будет. Мне тоже к осени что-нибудь весёленькое купить хочется, – предложила Валя. – Ну, как, согласна? Соглашайся. Во мне ещё не умер хороший экскурсовод по «тучке». Сама убедишься. У меня там друг торгует.
- Хорошо, я согласна. А это далеко?
- Не-е, не очень. На автобусе за пятнадцать минут домчимся.
- Ладушки, в субботу и поедем. А сегодня никаких королевских приёмов, я смертельно спать хочу! Завтра же на работу нужно. Слушай, Валечка, ты не знаешь, где тут почта? – вдруг спохватилась Таня.
- За нашим общежитием. А зачем тебе?
- С родителями хочу связаться. Давно их не слышала.
- Вот, глупая! Целыми сутками в госпитале околачивалась, а с домом созвониться не удосужилась.
- Так, Зинаида предупредила же, что выговор получу.
- Ага, выговор с выносом сразу! Ты чего?! У Зинаиды звонить некуда. Одинокая она, вот и злобствует. Евгения Ивановича приговорила к себе, и радуется, что получилось. Дай родным номер телефона отделения, уговорись о времени, сиди и жди в назначенный час. Кому ты там нужна? Ты же не вечно разговаривать будешь. Вот и вся хитрость. Тут все так делают. Учить тебя надо, неспособную! Слушай меня, со мной не пропадёшь! – снисходительно похлопала подругу по плечу Валя. - Что, совсем замёрзла? Давай, скорее, домой, чаю попьём, согреемся.
- А у меня в комнате еды нет. Надо в магазин идти, – смутилась Таня.
- А мы по дороге сообразим. И на почту сходим, и в гастроном заскочим. Не переживай, быстро со всем управимся, – успокоила подругу Валя.

- Вон, смотри, гастроном на той стороне, видишь? А за ним – дом, в нём – почта. Тебе туда, если хочешь связаться с домом, понятно? – как терпеливый педагог, объясняла Валя подруге географию микрорайона.
- Валечка, давай сначала на почту сходим, потом в гастроном заскочим, а потом королевский приём себе устроим, не возражаешь?
- Возражаю. Ты иди на почту, а я в гастрик слетаю за это время. Бырее будет. Потом друг за дружкой зайдём, – рассудительно сказала Валя.
- Это как? – не поняла Таня.
- Без всяких каканий! Какая же ты тумба! Тута не разминёшься. Если я бырее скуплюсь, заскочу за тобой на почту, если ты быстро дозвонишься, подождёшь у гастрика. Только не уходи никуда, чтобы не потеряться, и в гастроном не заходи. Я же из подсобки закупаюсь.
- Это как? – снова не поняла Таня.
- Ну, чего расскакалась, прослабило?! Если в торговом зале меня не обнаружишь, стой и жди. Я объедками не питаюсь и тебе не дам, понятно?
- Не совсем, но если альтернативы нет….
- Нет! – почему-то взревела Валя.
Подруги подошли к двери магазина, и Валя подтолкнула растерявшуюся Таню в сторону почтового отделения, которое находилось в соседнем доме.
- Иди скорее, я сейчас за тобой зайду. Сдаётся мне, что ты там до новых веников кочевряжиться будешь.
Таня даже не сообразила обидеться на непосредственную грубость подруги. За две недели частых контактов, она успела привыкнуть к необычно грубой натуре Валентины. Таня уже хорошо знала, что за внешней грубостью и бесцеремонностью скрывается добрая, отзывчивая и очень ранимая душа.
Валя вошла в двери гастронома и растворилась в торговом зале. Таня не смогла проследить, куда исчезла подруга, но среди покупателей её не заметила, и, решив не заморачиваться, ненужными проблемами, побежала на почту.
В почтовом отделении не было посетителей, и девушки в окошках откровенно скучали от безделья. Когда Таня вошла в зал для посетителей, все взгляды обслуживающего персонала устремились в её сторону. Невесть откуда, появилась уборщица и принялась протирать мокрой тряпкой, и без того чистый, пол, всё ближе подбираясь к Тане. И напрасно Таня не обратила должного внимания на старания немолодой уже женщины, направляясь к одному из окошек.
- А-ну, посторонись, красавица, ща, я тута тряпкой ширану, шоб чистее было! – громко сказала уборщица и энергично провела шваброй с намотанной на неё мокрой тряпкой по Таниным ногам.
- Что вы делаете?! – возмутилась Таня.
- Должное дело делаю. Пол мою, не мешай, посторонись, не видишь, грязно! Упаси Боже явится кто из проверяющих, скандалу не оберёшься! Посторонись, говорю, не мешай! – отмахнулась женщина от Тани, как от назойливой мухи.
Ввязываться в конфликт с малограмотной уборщицей Таня не стала. Очень уж устала она за последние бессонные сутки. Она решила не обращать внимания на деятельную уборщицу и подошла к намеченному окошку.
- Будьте любезны, подскажите, пожалуйста, как тут у вас можно позвонить в другой город? – спросила она девушку в окошке, с любопытством наблюдавшую за ней.
- Это не ко мне. В последнем окошке девушка вам расскажет, – почему-то рассердилась девушка в окошке. Таня и с ней не стала выяснять отношений, а направилась сразу к указанному окошку.
- Здравствуйте! – сказала она девушке в следующем окошке, которая даже немного привстала со стула при звуке Таниного голоса. – Скажите, как позвонить в другой город?
- Как вы хотите, по талончику, или через коммутатор? – услужливо спросила девушка.
- А как быстрее?
- Через коммутатор надёжнее, – был ответ.
- Хорошо, давайте через коммутатор.
Таня оплатила услуги, но ждать пришлось долго, чтобы освободилась линия. Она села в сторонке у письменного стола и стала ждать ответ. Уборщица, ловко орудуя шваброй, снова подбиралась к её ногам, а девушки в окошках внимательно наблюдали за процессом.
- Ещё раз тиранёшь тряпкой по ногам, я тебе её на голову надену, – спокойно сказала уборщице Таня. Та выпрямилась, и во всю запричитала, указывая на Таню:
- Во, какая у нас теперя молодёжь! Не уважают труд уборщицы! Невоспитанная!
- Я со всем согласна, только тереть тряпкой по ногам больше не позволю. – снова спокойно сказала Таня и в этот момент её позвала девушка подойти к окошку.
- Девушка, ваш номер не отвечает, – от неожиданности Таня вздрогнула и стала глупо оглядываться по сторонам, но кроме неё в зале уже никого не было, даже уборщица с мокрой тряпкой куда-то подевалась. – Девушка, это я вам говорю, ваш номер не отвечает. Может, другой какой дадите?
- Ох, нет, спасибо, нет другого. А позже можно позвонить? – устало спросила Таня.
- Круглосуточно, – почему-то разочарованно ответила девушка.
- А как же я войду, что, почта круглосуточно открыта? – недоумевая, спросила Таня.
- Открыто только там, где переговорные кабины. Берите талончик, потом придёте сюда и позвоните, только вход с другой стороны здания. А можете с любого другого телефона позвонить. – вежливо ответила девушка.
Таня купила талончик на переговоры и вышла на улицу, сопровождаемая любопытными взглядами работниц почты.
На улице стало гораздо холоднее. Ветер усилился и быстрее погнал облака на юг. Облака подросли, и синих, ярких клочков синего неба стало гораздо меньше. Солнце скрылось за серыми, набравшими в себя значительное количество влаги, облаками и перестало совсем пригревать по-летнему. При каждом порыве северного ветра стаи слетевших с веток пожелтевших листьев весело кружась в воздухе в замысловатом танце и коварно падали на землю пёстрым ковром. Таня плотнее запахнула пушистую кофту, поёжилась и побрела в сторону гастронома. Надо было дождаться, когда выйдет Валя.
«Ох, как же холодно и неуютно!» - думала Таня. «Надо скорее поехать на «тучку». Это, наверное, какой-то большой универмаг. Даже интересно, что это такое?»
Ждать Тане не пришлось. Валя тут же выскочила из гастронома обвешенная какими-то кульками, пакетами и свёртками, будто Дед Мороз, решивший подзаработать на Новый год раньше времени.
- На, хватай половину, тяжело одной тащить! – будто фельдмаршал, скомандовала Валя, и Таня с готовностью бросилась помогать подруге.
- Где ты была? Я тебя не заметила в торговом зале, – спросила Таня.
- «Где была?» - дурацкий вопрос. Где была, там уже нет. Не купишь ты такого в обычной очереди. Я товар через задний проход получаю, у меня тут блат. А ты привыкай, и на ус мотай, да лишних вопросов не задавай, а то голодной рискуешь остаться. Домой позвонила?
- Нет. Связи нет. Только тётка на почте по ногам мокрой тряпкой проехалась. Разозлила даже. Босоножки же новые, а она их намочила, зараза! – с нотками досады в голосе ответила Таня.
- Это они опять в «помазанки» играют, – засмеялась Валя.
- Не поняла, что они делают, играют?! – удивлённо воскликнула Таня
- Ну, да. Им скучно сидеть без дела, так они уборщицу в зал запускают и спорят, помажет она тряпкой кого-то из посетителей, или нет. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, но развлечение захватывает. Ты на них не обижайся, они все добрые, это от скуки. Не держи на них зла.
- Ничего себе, «помазанки» по моим босоножкам! А кроме них у меня ничего нет! – немного расстроилась Таня.

Вечером Таня снова побежала на почту в надежде поговорить с мамой. Но и вечером связаться с домом она не смогла. Смутное беспокойство холодной, неуклюжей лягушкой залезало в душу и не давало покоя всю ночь. Следующие сутки были рабочими, думать о доме было некогда. А утром, после работы, по дороге домой, Таня заскочила на почту, но и этим утром связи с домом не было.
Тысячи вопросов одолевали голову, и голова ответила нудной, неотступной всепоглощающей головной болью, от которой не сбежишь, не скроешься, не отмахнёшься, и Таня отчётливо поняла, что сегодня до «тучки» ей не добраться. Голова болела невыносимо, и Таня кулём свалилась на заправленную кровать, обхватив голову руками.
В такой вынужденной позе нашла её Валя, которая без стука влетела в комнату, чтобы пригласить Таню на завтрак.
- Ну, и чего развалилась? – вскрикнула возмущённо Валя. – Долго ещё валяться-то будешь?! Мы же на «тучку» собирались, или ты передумала?
- Ох, голова разваливается, и сердце чего-то стучит так, что язык подпрыгивает, – простонала в ответ Таня.
- Э-э! Да ты, смотрю, совсем развалилась. Это с непривычки после работы у всех бывает. Сейчас снимем твою дурь, подожди немного, только, чур, слушаться.
- М-угу! – ответила Таня, катая голову по подушке. – Ох, как больно, у-у-у!
- Это погода виновата. Точно, погода. Сейчас я тебе помогу, а потом на «тучку» сгоняем, – с этими словами она выбежала из комнаты, чтобы через минут пять появиться снова с какой-то сумкой в руках. Никак не хотела Валя отказываться от намеченных планов на сегодняшний день.
- Давай, поворачивайся, я тебе сейчас в зад укол всажу, – потребовала она.
Таня повернулась на живот и в то же мгновение почувствовала нестерпимое жжение в месте укола.
- У-у-у-х! Что это ты сделала? Так больно! – простонала она.
- Это витамины, подруженька, витаминчики, чтобы ты побыстрее в чувство пришла.
- Так витамины же не снимут головную боль! – с досадой воскликнула Таня.
- А ты полежи, не дёргайся и дурацких вопросов не задавай. Ща, попустит, увидишь. – уверенно сказала Валя.
Действительно, постепенно боль в голове становилась тупее. Уже можно было без особого страха повернуться на бок, но, всё же, там, где-то там, в середине, Таня точно не могла определить, где, затаилась эта преступная, невыносимая боль и не желала покидать измученную голову. В любой момент эта злая боль могла снова по-хозяйски заявить о себе. Таня осторожно поворачивала голову то вправо, то влево, опасаясь, и в то же время, желая окончательно убедиться, что эта сумасшедшая боль не заявит о себе снова.
- Чего вертишься, как вошь на гребешке? Ну, попустило маленько? – засмеялась Валя.
- Угу, вроде, попустило… - неуверенно ответила Таня. – А что ты мне уколола?
- Опять дурацкий вопрос. Какая тебе разница? Помогло же! – смеялась подруга. – Полежи ещё малость, а потом завтракать ко мне пойдём. Зря, что ли, третьёводни надрывались?
Валя по-хозяйски уселась в кресло, одновременно, стараясь, не мешать подруге обретать прежнее состояние здоровья.
Таня, казалось, даже задремала. Проблемы и страхи отступили, улеглись на краешке сознания. Боль постепенно уходила безвозвратно. Восторженное чувство невозмутимого покоя охватило её. Захотелось спать, но не тут-то было.
- Ну, чего развалилась?! Поднимайся, пора уже! Всё продрыхнешь, и на «тучку» некогда ехать будет! – тормошила её Валя. Сквозь липкую дрёму Таня вдруг услышала голос подруги, но быстро снять сонливость не получалось.
- Может, я сегодня не пойду? Иди сама, я так устала, – пыталась отказаться от поездки Таня.
- Ещё чего?! А завтра дождь пойдёт, в чём ходить будешь? – не отставала подруга.
- Не знаю…. – безвольно ответила Таня.
- Рыскина-Крыскина, быстро, подъём! – вдруг громко закричала Валя, и Таню, будто, подбросило на кровати.
Голова совсем не болела, отчаянного биения сердца тоже не чувствовалось, только ужасно хотелось спать, и Таня снова повалилась на подушку.
- Не-ет, голуба моя, не получится у тебя спать сегодня. Бегом поднимайся, не то, водой из графина окачу! Видать, я перестаралась, больше дозу тебе вгатила. Ну, ничего, беда такая легко поправима, вставай, кому говорю! – бушевала Валя, и Тане пришлось подчиниться.
Под неослабевающим натиском подруги Таня умылась холодной водой. Валя растёрла до красноты, её лицо полотенцем и потащила к себе, на четвёртый этаж завтракать.
Ноги были ватными и безвольно подгибались на каждой ступеньке. Тане казалось, что она сейчас свалится и мгновенно уснёт там, где упадёт, но бдительная Валя пинками подгоняла подругу, и ей приходилось, преодолевая невероятную сонливость, переставлять отяжелевшие ноги, поднимаясь всё выше и выше по старой, до невозможности скрипучей, лестнице.
В комнате у Вали Таня повалилась на ближайшую кровать и тут же уснула, не обращая внимания на окрики подруги. Тогда Валя, ухватившиь за полы новой блузки, изо всех сил встряхнула её, и это действо возымело свой маленький результат.
- Ну, чего ты пристаёшь?! – заныла Таня. – Ох, я так спать хочу!
- Не будешь ты спать, подруженька. На, возьми таблетку. Быстро глотай, я кому сказала?!
По рту разлилась неописуемая горечь от предложенной таблетки, и Таня собралась плюнуть содержимое рта себе на ладонь, но Валя была на стороже и уже пихала ей в руку стакан с водой.
- На, запей быренько, булькай, булькай, давай! – приговаривала Валя и почти насильно вливала воду Тане в рот.- Ща, попустит, бодренькой у меня станешь и, как миленькая, козочкой забегаешь, никто не догонит!
Таня пила воду, пока горечь во рту не исчезла. Поперхнулась, закашлялась и отстранила стакан с остатками воды.
- Хватит, – жёстко сказала она.
- Ну, и хватит. Таблетку выпила, ща, очухаешься, – примирительно сказала Валя.
И действительно, сон начал развеиваться, как утренний туман, не оставляя и следа плохого самочувствия. На смену головной боли пришло хорошее расположение духа и, невесть, откуда, взявшаяся, необъяснимая радость, в глазах зажглись лучики смеха.
- Валька, что ты со мной сделала?! – рассмеялась она.
- Ничего, – пожала плечами подруга. – Пришла в норму?
- Ага!
- Тогда быренько к столу подваливай. Позавтракаем и поедем. Ещё успеем.

Стол был накрыт на две персоны. Те деликатесы, которые Валя позавчера купила в гастрономе, были аккуратно и тоненько нарезаны и красиво выложены на маленьких тарелочках. В самом центре стола красовалась большая сковородка с, по-домашнему жареной, румяной картошкой, накрытая огромной крышкой. Из-под крышки струился невыносимо-приятный аромат вкусного блюда.
- Ох, как пахнет, слюнки текут! – воскликнула восторженно Таня.
- Унюхала! Всё остыло давно, пока я с тобой возилась. А ты не нюхай, садись к столу. Нам скорее надо. Припозднились мы, можем пролететь со шмотками, – сказала возмущённо Валя.
- А, что, твоя «тучка» дождём прольётся? – рассмеялась Таня.
- Вот, глупая, утром нормальные люди отовариваются, а мы с тобой до сих пор из дому не выбрались! – бурчала Валя.
Девушки сели за стол и позавтракали. Картошка оказалась необыкновенно вкусной. Поджаренная на курином жире, с луком, она издавала такой одурманивающий аромат, что удержаться от добавки было невозможно.
Рядом, на маленьких тарелочках, лежали нарезанными тоненькими ломтиками балык свиной и рыбный, и Таня по достоинству оценила вкус предложенных деликатесов.
- Ух, как вкусно! – закрыла она глаза от удовольствия.
- Нравится? А ты капусточку свежезаоленную попробуй и помидорчиков квашеных, а вон огурчики по-особому засоленные. Кушай и радуйся.
- Это что, всё в гастрономе продаётся? – удивилась Таня.
- Ох, какая же ты неотёсанная!
- Ну, а как же? – даже немного рассердилась Таня.
- А вот так же! Там тётка одна заготовками занимается. Не для всех это, а только для избранных, – ещё раз подчеркнула свою значимость Валя.- Ты не вопросы задавай, а в темпе доедай, а то на автобус опоздаем. Ща, я чай принесу.
- Ох, ну, не могу выдержать, расскажи, как ты картошку так вкусно жаришь? – глупо улыбнулась Таня, в который раз заглядывая в сковороду за добавкой.
- А, девки вчера курку пожарили, а жир остался, так я его в баночку и слила, не выливать же добро такое! А сегодня на этом жирке картошку с лучком и синенькими и пожарила, сальца добавила для мягкости. Никаких секретов кулинарии тута нету.
- Ох, как вкусно, грибами пахнет, осенью! – восторженно сказала Таня.
- Быстрее доедай, некогда рассусоливать сейчас чай принесу, – сказала Валя и выбежала из комнаты.
Таня доела картошку со своей тарелки, собрала грязную посуду и решила отнести её в кухню, но тут вернулась Валя с дымящимся чайником в руках.
- Посуду сюда, на столик поставь и за стол садись. Чаю попьём и погнали. Девки вернутся, всё приберут.
- Неудобно за собой грязь оставлять. Давай лучше уберём.
- Ничего не неудобно. Сегодня не мой день. Дашка сегодня дежурит по кухне, вот, пусть посуду и помоет. Пусть спасибо скажут за картошку. Мы, между прочим, могли им ничего не оставить, – упрямо сложила губы в тоненькую ниточку Валя. – Нам некогда посуду мыть, мы и так припозднились с выходом. Ты думаешь, тебя там ждать кто-то будет?
Валя разлила свеже запаренный душистый чай в две симпатичные чашки с затейливым рисунком на них. Одну пододвинула к Тане.
- Насыпай сахар, если руки с мылом не мыла! – сказала Валя и рассмеялась.
- Это как? – не поняла Таня.
- А знаешь, когда гости приходят, ты им и скажи: «Гости дорогие, в виду глобального дефицита в стране на всё, если руки вымыли с мылом, то чай подам без сахара, а если без мыла, то сахар на столе!» - продолжала смеяться Валя.
- Это почему? Это же стыдно так! – никак не могла понять суть сказанного Таня. Её даже покоробило от такой постановки вопроса.
- Вот тундра! Сахар – дефицит и хорошее мыло тоже дефицит. Что-то одно надо гостям предлагать в виду экономии! – уже навзрыд хохотала Валя.
- Так это же жлобство страшное! – возмутилась Таня, и своим возмущением ещё больше позабавила подругу.
- В этом же и фокус! – сгибаясь пополам от хохота, простонала Валя. – Ладно, сейчас тортик из холодильника принесу.
Горячий чай с кусочком торта оказал благодатное действие на Таню.
- Удовольствие сказочное! – прошептала она, отодвинув пустую чашку, и откинувшись на спинку стула.
- Ты смотри, не расслабляйся, нам уже двигать пора, а то завтра дожди пойдут, а ты голым задом в Светкиных босоножках вертеть будешь. Пошли, давай!

Подруги вышли из общежития во влажную серость позднего утра. Облака плотно толстым слоем застилали небосвод, не оставляя ни единого просвета для солнечных лучей, но ветра не было и промозглость утра не пробирала до костей.
- Ох, и погодка, не сегодня-завтра задождит, а ты идти не хотела! – воскликнула Валя, полной грудью вдыхая влажный воздух ранней осени, и вдруг подпрыгнула, повернувшись к Тане всем телом. – Ты капусту не забыла? – взволнованно спросила она.
- Чего? Я попробовала капусту, вкусно. Она на столе осталась. Надо было её с собой забрать? – не поняла Таня.
- Ну, бабки, бабки, не капусту квашенную!- с нетерпением теребила её Валя. – Там тебе даром никто ничего не даст!
- Ты про деньги, что ли? – догадалась Таня. – Вот. – И Таня достала из сумки тугой кошелёк с неделю назад полученной зарплатой.
- Ты чего в сумке его держишь?! С ума, что ли сбрендила?! – удивлённо воскликнула Валя.
- А как же?! – изумилась Таня.
- Вот, дура дурой! Возьми его в руку и не выпускай ни на секунду. Знаешь, как тут ребята работают? Обберут, а ты и глазом не успеешь моргнуть. Надо было в лифчик деньги уложить, самое надёжное место!
- Так в сумке же, не видно никому, что у меня там, – спокойно ответила Таня.
- Во, нашла сейф спасения! Да, стырят из сумки в первую очередь, дурья твоя башка! Идём, нам по этой улице до перекрёстка, а там, за углом вон того дома есть остановка рейсовика, – дёрнула за рукав подругу Валя, почувствовав, что та замешкалась в нерешительности.
Неширокая улица провинциального городка была пустынной даже в этот час позднего утра. Людей вокруг не было ни души. Только какая-то грязная кошка сидела на краю тротуара и облизывала свою испачканную пёструю шубку, да мокрые опавшие листья шуршали под ногами. Голоса девушек громким эхом отдавались от стен домов, и эхо катилось вдоль пустынной улицы.
Босоножки были надеты явно не по погоде и дырявый асфальт, весь в глубоких лужах, красноречиво напоминал об этом. Таня старательно обходила все лужи, но её старания были тщетны, осенняя сырость доставала до костей.
- Ох, и выбрались мы в поход, только босоножки испорчу! – с досадой сказала она подруге. – Давай никуда не поедем, а зайдём в магазин поблизости и подберём себе всё необходимое.
- Ну, какая же ты ещё глупая! Там же немодняк один на вешалках качается, и всё такое одинаковое, будто для сирот детского дома пошито.
- Ну, что ты болтаешь?! – возмутилась Таня. – В детском доме тоже люди живут. Со мной в училище училась девушка, воспитанница детского дома. Прекрати глупости говорить!
Таня вскинула голову и передёрнула плечами, встряхнув гривой рыжих шёлковых волос, словно норовистая кобылка. Она никак не могла согласиться с такими суждениями подруги. Таня все годы учёбы в училище продружила с Машей, девушкой из детского дома, у которой не было родителей. Маша жила в общежитии, но нередко ночевала у них в доме. Лучшей подруги у Тани в то время не было, и её возмутило до глубины души сравнение с детским домом.
- Ну, что ты обижаешься? Это так, к слову пришлось, я ведь и сама из детского дома в училище поступала, – будто извиняясь, заныла Валя. – Лучше глянь, кто на встречу валит! Ураган!
А на встречу капризной походкой шла Марина собственной персоной.
Она была одета в модные укороченные брюки, ладно облегавшие бёдра. Изящные туфельки на высоченном каблуке придавали изысканную экстравагантность маленьким точёным ножкам, а красивая полуприлегающая куртка подчёркивала стройность фигуры. Модная сумка, небрежно переброшенная через плечо, дополняла ансамбль.
- Вот, смотри и учись, как одеваться надо. Обзавидуешься, а не купишь ничего похожего! – подтолкнула Валя подругу.
- Ой, это, кажется, Марина! – удивлённо воскликнула Таня, не зная, радоваться или огорчаться.
- Ты не ошиблась. Ща, цирк начнётся. Одевается, сучка, с иголочки, а заядлая до невозможности! Неприятная такая, и шмотки не помогают, и где только берёт такие!
- А тебе что до неё?! – удивилась Таня.
- Знаешь, работать с ней невозможно было. Вечно где-то шастает, никогда её на месте не застанешь. Больные орут, стонут, а ей хоть бы что, и не почешется даже! – с нескрываемой досадой сказала Валя.
Марина заметила шедших ей на встречу подруг и приостановилась, скривив губы в презрительной усмешке. Она явно на что-то злилась, и эта непонятная злость не давала ей сделать следующий шаг.
- Куда это вы спозаранку путь держите?! – вместо приветствия ехидно спросила Марина, гаденько улыбнувшись. В её глазах не было и тени дружелюбия, одна лишь холодная, яростная злость.
- Маринка, ты чего это с утра такая взъерошенная? – почувствовав назревающий конфликт, мягко спросила Валя.
- Видеть её не могу, эту рыжую суку, а ты с ней под ручку выхаживаешь! – взвизгнула Марина, указывая изящным, тоненьким, наманикюренным пальчиком на Таню.
- Так, это тебя напрягает?! – хохотнула Валя.
- Господи, что я такого сделала?! – в ужасе отшатнулась Таня.
- Ещё строит из себя невинную овечку, мерзкая дрянь! Это же по твоей милости меня с работы попёрли. Если бы не твоя хвалёная добросовестность, ничего бы и не было. Ты же у нас мастер по чужим ящикам без хозяев лазить! - на всю улицу, уже не сдерживаясь, орала Марина.
- Марина, Бога побойся, я же ничего тебе плохого не сделала! – со слезами на глазах воскликнула Таня. Её так больно задели слова Марины, что трудно было дышать.
- Маринка, заткнись, визг прекрати! Не ведаешь, что несёшь, потом извиняться придётся! – рявкнула Валя и слегка дёрнула Марину за рукав.
- Извиняться, ещё чего?! А ты меня не дёргай, не заслужила! Она на моём месте с парнями зажигает, а я не у дел осталась! У-у-у, глазья тебе бы повыколола, чтобы не блымала ими больше! – не могла унять своей ненависти Марина.
- С кем зажигать-то, Марина? С нашими не шибко позажигаешь, – пыталась Валя урезонить разбушевавшуюся Марину.
- Знаешь, подруга, ты иди себе, да смотри, не оступись, а эта ещё попрыгает у меня, сгною, урою! За Федьку отомщу! – прорычала Марина, растолкала девушек и гордой походкой зашагала прочь.
Девушки, опешив от слов и злобной выходки Марины, не могли сдвинуться с места и смотрели в след удалявшейся красавице. Сделав несколько шагов, Марина обернулась и снова закричала на всю улицу:
- Ты ещё у меня попляшешь, кукла рыжая! Меня Роберт назад берёт. Вот, тогда и посмотрим, кому еда, а кому объедки с барского стола. У-у-у, ненавижу! – снова нервно крутнувшись на тонюсеньких каблучках, Марина продолжила путь, но, пройдя несколько шагов, снова обернулась и опять закричала на всю улицу:
- Я сделаю так, что вечно в обносках с чужого плеча ходить будешь, уродина рыжая! – нервным смехом расхохоталась Марина, и её смех громким эхом прокатился по улице. Она снова резко отвернулась и зашагала прочь, больше не оборачиваясь.
Таня находилась в каком-то ступоре и никак не могла прийти в себя после дикой выходки Марины. Валя тоже растерянно смотрела ей вслед.
Из окна на втором этаже дома, у которого они стояли, выглянул полуголый мужик и с нескрываемым интересом наблюдал за разыгравшейся сценой у него под окном. Когда смотреть стало не на что, он щёлкнул на тротуар окурком, шумно выпустил из груди дымный воздух и от души расхохотался. Отсмеявшись, он обратился к Тане:
- Ну, что, мочалка рыжая, получила?! Погодь, это ещё цветочки! Маринка, она такая, слово держит крепко! – сказал он с противной ехидной ухмылочкой и скрылся в окне.
- Какое твоё собачье дело, кобель блохастый? Скройся в своей будке и не бреши без надобности! – рявкнула Валя и, схватив Таню за руку, заспешила прочь от «гнилого» места.
- Танька, перестань слёзы лить. Ты что, её испугалась?! – удивлённо воскликнула она, увидев, что по раскрасневшемуся лицу подруги крупным горохом катятся слёзы. – Стопарись реветь-то, ты же ей ничего плохого не сделала, а то, что она водочку полюбляет и на передок слабовата, знают все в округе. Слёз напрасно не лей, выключи сантехнику. Пошли, пошли бегом «тучку» делать! – сказала Валя и потащила Таню на остановку за угол дома.
Вскоре подкатил полупустой рейсовый автобус, девушкам не долго пришлось его дожидаться. Автобус неожиданно вынырнул из-за поворота тенистой улицы и резко затормозил на остановке, приветливо распахивая двери.
- Не зевай, залезай, это наш, – подтолкнула Валя подругу к передней двери автобуса. – Глянь, даже пустой подкатил, мест свободных валом, сидя поедем, как королевны!
Таня, ещё добросовестно всхлипывая, вошла в салон автобуса, села на ближайшее двойное сидение, оставляя место для подруги, и отвернулась к окну. Валя, шедшая за ней следом, притормозила рядом с водителем и расплатилась за проезд.
- Привет, Петруччо! – воскликнула она, обращаясь к водителю, молодому человеку лет тридцати. – Чего пустой катаешься?
- Только что Ванька проехал, всех подобрал, а я спешу закончить рейс. Отмечусь, и домой. Неделю отработал. Вам просто повезло.
- Так нам завсегда везёт! – весело ответила Валя и стала пробираться к Тане. Машину трясло и бросало из стороны в сторону, и Валя не успевала хвататься за поручни.
- Ну, слышь, ты, торопливый, не мясо отбиваешь! Ты и сам так не доедешь и нас не доставишь по назначению! – возмутилась Валя, падая на сиденье рядом с Таней.
- Ничего, девки, с ветерком вас довезу в полном порядке, держитесь покрепче! Мы с Лушкой женимся, завтра свадьба, вот я и спешу,- весело ответил водитель.
- Ой, сыночек, не надо так быстро ехать! – испуганно взвизгнула щупленькая старушка, сидевшая на переднем сидении около входной двери. – Душа в пятки уходит!
- Бабулька, не боись, и ты держись покрепче, чтобы душа из пяток-то совсем не выскочила ненароком! – засмеялся водитель. – Я женюсь, бабулька, женюсь!
В этот момент машину тряхнуло так, что бабушка чуть не вылетела в проход автобуса.
- Ох, ты, окаянный, всю душу вытряс! - рассердилась она, заботливо прижимая к себе какую-то круглую коробку, видимо от торта, перевязанную старой бечёвкой.
- Бабка, мне сегодня похороны ни к чему, свадьба у меня завтра! – смеялся водитель.
- Свадьба, свадьба, а везёшь, будто дрова рубишь, – ворчала старушка, мёртвой хваткой вцепившись в поручень.
- Петька, вот я Лушке расскажу, что ты нам тут трясучку устроил, так она тебе накостыляет, и будешь у меня в реанимации медовый месяц проводить! – смеялась Валя.
Так, весело переговариваясь, ехали они, каждый к своей цели.
- Долго ещё? – вдруг спросила, молчавшая до сих пор, Таня.
- Не-е, ща, кладбище объедем, а там уже не долго ехать. Надоело тебе? – с сочувствием спросила Валя.
- Нет, не надоело, только трясёт очень, живот разболелся,- смущённо сказала Таня.
- Ничего, Петруччо у нас автогонщик, быстро до места доставит, а там найдём, где живот облегчить! – рассмеялась в ответ Валя.
Вдруг машина резко остановилась, завизжали тормоза, дверь с неимоверным грохотом растворилась, и в салон шумной гурьбой ввалилось несколько молодых людей с большим букетом осенних цветов. Один из весёлых попутчиков держал в руках, перевязанную бумажной бечёвкой, коробку с «Пражским» тортом. Парень беспокойно ёрзал, оглядывался по сторонам и никак не мог найти место себе и своей ручной клади. Все ребята весело переговаривались между собой, а тот стоял молча, сосредоточенно о чём-то думая и всё ближе пододвигаясь к старушке на переднем сидении.
- Слышь, дружище, затормози за тем поворотом, там же можно! – как бы и прося, и спрашивая, и извиняясь одновременно, попросил водителя один из ребят.
- Сегодня всё можно! Я завтра женюсь! – весело засмеялся тот в ответ и затормозил, как просили ребята, за следующим поворотом. Передняя дверь автобуса резко открылась и ребята с весёлым гоготом покинули машину. Только тот, с «Пражским» тортом, чего-то замешкался, но Петя не обижался на него за задержку. Петя жил в предвкушении завтрашнего торжества и нисколько не обижался на такие мелочи, как незначительная заминка неуклюжего пассажира. А этот неуклюжий пассажир, будто, о чём-то раздумывая, склонился над передним одиночным сидением, где сидела незадачливая старушка. Он переминался с ноги на ногу и завороженным взглядом рассматривал коробку, которую держала в руках старая женщина. Он, казалось, никак не мог решиться покинуть салон автобуса.
- Бабушка, это у вас «Киевский» тортик? – вдруг вежливо обратился он к старушке, указывая на коробку в её руках.
- Ох, «Киевский», «Киевский», будь он неладен! – горестно вздохнула старая женщина и со слезами на глазах отвернулась к окну.
Таня смотрела в окно, всё ещё переживала встречу с Мариной и не увидела, что произошло в следующий момент. Она услышала, как дверь автобуса с грохотом захлопнулась и поняла, что машина едет дальше по маршруту. Движение автобуса по дороге её завораживало, успокаивало. Она и не заметила, что в салон вошло несколько новых пассажиров, не до того ей было.
Бабушка на переднем сидении, у окна, вдруг, всхлипнула, встрепенулась и громко запричитала на весь салон, а автобус уже весело катил к следующей остановке.
- Ой, сыночек, остановись! Там мой котёночек! Остановись, миленький, сделай милость! – стенала она.
- Бабулька, тебе, что ли, выходить? – крайне удивился водитель.
- Нет, касатик, я на кладбище еду, хотела котёночка схоронить, а тот окаянный выхватил мою коробку с котёночком и сунул мне вот эту! – возмущённо и горестно протянула водителю коробку с «Пражским» тортом старая женщина.
Петя оглянулся на бабушку и вдруг расхохотался гомерическим хохотом. Он даже притормозил, чтобы не врезаться во что-нибудь по дороге.
- Чего ржёшь, дурак, не видишь, у бабки горе?! Посочувствовал бы, а ты ржёшь, как конь на выгуле! – возмущённо закричала на водителя Валя.
- Бабка, тебе, что, коробку подменили?! – не переставая смеяться, спросил водитель. Он не обратил никакого внимания на возмущение Вали и не в силах был остановить, рвущийся наружу, безудержный смех
- Подменил, окаянный, я и глазом не моргнула! – навзрыд плакала бабка. – А в коробке-то котёночек мой ненаглядный, Барсик упокоенный был! Я его на кладбище похоронить хотела!
- Чё, и правда, дохлый кот вместо торта был в коробке? Ой, улёт, представляю, какой у них там будет праздник, когда коробочку-то откроют! – захлопала в ладоши Валя.
- Ох, там мой Барсик, в той, моей коробке! Тот окаянный выхватил у меня её из рук! А это что, зачем мне теперь это?! – плакала старушка, показывая всем пассажирам коробку с «Пражским» тортом. Тут уже и Валя согнулась пополам от смеха, а водитель снова начал движение, яростно орудуя рычагом коробки передачи и силясь побороть безудержное веселье.
- Не плачь, бабка! – кое-как успокоившись, сказал он. – Теперь у тебя есть чем помянуть твоего упокоенного. Ты ещё сходи в гастроном и купи вина поллитрушку, а потом дуй на кладбище и поминай друга своего незабвенного, пока торт не кончится.
Взрыв смеха потряс салон автобуса. Смеялись все пассажиры, и, лишь, Таня, с головой ушедшая в свои переживания, никак не могла понять, над чем смеются эти глупые люди. Но любопытство всё же победило.
- Что случилось? – толкнула она в бок смеющуюся Валю.
- Ой, не могу! – хохотала и топала ногами та. – Бабке столицы поменяли!
- Как это? – удивлённо воскликнула Таня, непонимающе хлопая длинными рыжими ресницами.
- А вот так это! Был «Киевский», а стал «Пражский». Совсем за границу бабка намылилась! - не могла угомониться подруга.
- Да объясни ты толком! – даже немного рассердилась Таня и дёрнула её за рукав.
- Понимаешь, бабка везла котёночка на кладбище! – хохотала Валя.
- А что ему там делать? – крайне удивилась Таня, и её непонимание ещё больше раззадоривало Валю.
- Сдох он, бабка хоронить его везла, а те пацаны ей коробку-то и подменили! Бабка и чихнуть не успела, как у неё в руках очутился «Пражский» торт. Заработала бабулька, видать, хороший котёночек там у неё был, только совсем дохленький! - изнемогала от смеха Валя и продолжала топать ногами о пол салона автобуса.
Таня оглянулась по сторонам. Все пассажиры в салоне смеялись, автобус стоял в неположенном месте, сам водитель двинуться не мог от смеха. Наконец, она поняла, что произошло, и засмеялась вместе со всеми.
- Бабка! Тебе теперь не на кладбище ехать надо, а на винозаправочную за бутылкой, чтоб усопшему земля пухом была! – отсмеявшись, сказал водитель и снова задёргал рычаг коробки передач. – Ну, что, поехали?!
- Ох, что теперь делать?! – сетовала бакбка. – Сестрица у меня гостила из Киева, вот гостинец-то мне и привезла. Я и обрадела. А ночью-то Барсик по воровскому делу крему-то и нализался. Утром я к нему, а он уж совсем холодный! – плакала бабка.
- Бабушка, не плачьте, вам непременно надо помянуть своего котёночка этим тортом! – утешал старую женщину кто-то из пассажиров.
Так, со смехом, шутками, прибаутками ехали они дальше по маршруту рейсового автобуса. Шутки развеселили даже старушку, и, смахнув слезу, бабка хихикала вместе со всеми.

Выйдя из автобуса на конечной остановке, Валя заспешила вдоль улицы, увлекая за собой подругу.
- Валя, ну, куда же ты так несёшься?! Я же на каблуках, не успеваю за тобой!
- Кто раньше, тот и поспел! – ответила та и, схватив Таню за руку, потащила за собой.
Серое, унылое утро постепенно переползло в такой же промозглый, пасмурный день. Небо нависло над самой землёй, и от повышенной влажности воздуха трудно было дышать. Ночью шёл дождь. Тротуар уже подсох, но трещины на нём чернели излишней сыростью и, как змеи, расползались в разные стороны.
Улица, по которой шли подруги, внезапно закончилась, и перед глазами удивлённой Тани раскинулось бескрайнее поле, по которому свободно перемещались толпы людей.
- Что это, демонстрация?! – воскликнула она.
- «Тучка» это, а не демонстрация, тёмная ты душа! Посмотри, люди здесь торгуют абсолютно всем, даже хавчиком.
- Что? – не поняла Таня.
- Ох, культурная ты наша, едой!
- А-а-а! – протянула Таня и стала всматриваться в происходящее перед её глазами действо.
Многие люди, в основном, стояли на месте. Они торговали. Вокруг них сновали другие, желающие что-то здесь приобрести. И у тех и у других были голодные взгляды, но голод в глазах этих людей выражался по-разному, не смотря на то, что и те и другие вышли на это поле поохотиться. Предмет охоты у них был разный. Продавцы сидели на своих тюках с товаром и с жадностью всматривались в лица проходящих мимо них людей в надежде заманить кого-нибудь своими новинками, а покупатели с остервенением гончих псов носились между тюками в поиске только им ведомой дичи.
- Ого, сколько цветочков понатыкано, и дождик их не напугал! – воскликнула Валя, взяв Таню под руку и указывая в середину толпы. – Сейчас мы начнём их поливать, чтобы не завяли на корню.
- Валя, я тебя совсем не понимаю, ты о каких цветочках говоришь? - Таня вдруг остановилась посреди дороги и вопросительно уставилась на подругу.
- А вон, посмотри, на клумбе цветочки торчат, не выкорчуешь, въелись, вгрызлись в землю! А мы их капустой поливать будем. Так тебе понятнее?
- А-а, это продавцы, что ли, у тебя в цветочках ходят? – рассмеялась Таня.
- Ну, ты и Тундра непроходимая, дошло, наконец! – весело выдохнула Валя. – От житухи совсем отвалилась! Ща, в толпень зароешься, лопатник в руках крепко держи, а то окучивать не чем будет. И руку мою не отпускай, а то затрут и обберут, поняла?
Таня крепко ухватилась за протянутую руку, и подруги смело двинулись к этому невероятному скопищу людей.
- Не зевай и кошелёк покрепче держи, тута милиции нету,- ещё раз предупредила Таню подруга, когда они смешались с первыми рядами толпы.
«Тучка», словно живой организм, жила по своим законам, по своему жестокому распорядку дня. Здесь действительно не видно было людей в милицейской форме и, казалось, не было никакого порядка, сплошной хаос и сплошная бесконтрольность действий с обеих сторон. Но вскоре Таня заметила расторопных молодых людей в спортивных костюмах, ловко снующих между призрачных рядов продавцов. Они то и дело останавливались рядом с кем-нибудь из людей, сидевших на своих товарах, и весело болтали с ними обо всём на свете, но только не о порядке торговли.
- Кто эти люди? – спросила Таня, притянув поближе к себе подругу.
-А, эти? Цветочки им дань платят, чтобы не приставали. Это и есть блюстители порядка, овчары, одним словом.
- Кто? – снова не поняла Таня.
- Кто, кто, дед в спортивках! Ты не вопросы задавай, а на ус мотай. Вопросы дома задавать будешь. Двигай ловко клюшками, да, смотри, не споткнись, затопчут, – раздражённо проговорила Валя и потащила подругу в глубь толпы.
Все продавцы, за исключением немногих новичков, были ребятами ушлыми. Они давным-давно сдали на отлично экзамен на выживаемость и сумели укрепить свои позиции в этих нечеловеческих условиях. Все они были мастерами по челночному виду спорта. Им нипочём была тяжёлая работа и погодные условия. Они отлично знали, что нужно для поднятия особо тяжёлых грузов и как защититься от непредвиденных визитов налоговиков. Они умели оградить себя от воровства, или осадить не в меру разбушевавшихся посетителей. А ребята в спортивках не уставали бегать между рядами продавцов и вовремя гасить возникавшие то тут, то там, очаги брани и недовольства. «Тучка» продолжала жить, не смотря на всякие запреты со стороны администрации и милиции.

- Пошли вон туда. Там мой дружок должен стоять. У него и оденемся по сходной цене, а за польтами двинем в другую сторону, вон, туда, там его друг «точку» держит.
- А обувь? – забеспокоилась Таня.
- И обутки найдём, не волнуйся. Потолкаемся тута пару часиков, и всё нужное сыщется само, только кошелёк покрепче держи, чтобы потом не плакать, – снова предупредила Валя.
- Держу же, вот он! – показала Таня одними глазами на свою опущенную руку.
- Руку-то у груди держи, дурёха! А если кто приставать начнёт, кричи громче, овчары вмиг примчатся, помогут обидчика найти и наказать. У них на этот счёт свои разборки, поняла?
-Угу! – ответила Таня и прижала тугой кошелёк к груди.

Немного пообвыкнув в этой сумасшедшей толчее, Таня стала отмечать некоторую закономерность в укладе жизни «Тучки». Она обнаружила определённый порядок в расположении торговых мест. Продавцы сидели, в основном, по двое, спина к спине, расположив между собой тюки с товаром, и ни на шаг не отходили от своих неподъёмных баулов. Если кто-либо из них отлучался по какой-нибудь надобности, то второй прекращал торговлю и садился на тюки, ожидая товарища. К не торгующему продавцу тут же подбегали ребята в спортивках и принимались весело балагурить с, оставшимся на страже, продавцом. Когда же появлялся отлучившийся, ребята в спортивках незаметно растворялись в толпе.
Эти ребята ходили по базару по двое, по трое, и ни разу Таня не заметила, чтобы они появились где-нибудь в одиночестве. И не гуляли они вовсе, как могло показаться по началу. Они работали, поддерживая железный порядок в этой безудержной толпе. И покупатели с уважением и опаской оглядывались на этих крепких, спортивных ребят, которые всегда в вежливой форме могли объяснить любому нарушителю его неправоту, а то и вывести с поля упрямца, не внявшего вежливым уговорам.

На Таню, одетую не совсем по погоде в этот хмурый день, никто из толпы не обращал ни малейшего внимания, а Валя тащила её за собой, словно танк, телом прокладывая путь. Неожиданно подруга остановилась, и Таня, не успевшая во время затормозить, налетела на неё, чуть не сбив с ног. Но Валя устояла и подтолкнула её к торговому ряду.
На тюках с товаром восседал огромный детина и весело болтал с парнями в спортивках.
- Вот тута, – сказала Валя, пробираясь поближе к торговой точке, и Таня поняла, что они, наконец у цели. – Серый, а где Руслик? – спросила Валя парня, восседавшего на тюках с товаром.
- Пошёл оформляться. Мы сегодня припозднились, недавно приехали, – ответил тот.
- А, на долго он ушёл?
- Ша, придёт, никуда не девается твой Руслик. А ты чего пришла, не уж-то купишь чего? – прищурился парень, и вся компания дружно загоготала.
- Хамишь, Серый, скажу Русланчику, не обрадуешься. Ты же знаешь, мне он и так даст. Это ты пожлобишься, а он у меня добренький, – весело отбила удар Валя.
- Так мне интересу нету, тебе товар на шармак отваливать. Тут уж твой Руслик пусть пыжится, коль интерес имеет. Мне пацана поднимать надо.
- Знаю я твои печали. А Руслик мой самый лучший, он всё равно меня любит, понял?!
Вдруг, недалеко от точки, у которой остановились девушки, громко закричала женщина. Ребята в спортивках встрепенулись и, привстав на цыпочки, стали рассматривать, что же там произошло, но сквозь густую толпу просмотреть ситуацию они не могли.
- Серый, ты тут сам с девками разобраться сможешь? – спросил один из ребят в спортивках.
- Смогу. Валька мне поможет, пока Руслан не подойдёт, – ответил тот, даже не спрашивая согласия девушки.
- Ты как, согласна? – спросил парень в спортивках, обращаясь к Вале.
- Будьспок, шериф! - ответила Валя, и ребята побежали в сторону непрекращающегося женского крика.
- Что это такое? – поёжилась Таня.
- А, шакала поймали, – махнул рукой Серый. – Сейчас ему не сладко придётся. Надо воровать и не попадаться, если уж воруешь.
- Его в милицию поведут? – спросила Таня, ожидая услышать утвердительный ответ.
- Ты чего? Тут ментов и в помине нету. За их форму прибить могут, они сюда и не суются, с краешку ходят. Тут свои разборки, – старательно объяснила Валя.
- А как же вор? – не переставала удивляться Таня.
- По мордам и по печени надают и отпустят. Пусть в следующий раз аккуратнее работает. Сейчас овчары этому шакалу покажут, почём фунт родной земли, – ответил за Валю Серый.
- Ничего не понимаю! – затрясла головой Таня.
- А тебе понимать ничего и не надо. Тебе шмотку купить и свалить побыстрее отсюда надо. Тут свои правила, тебе их понимать незачем, – насупился Серый, у которого почему-то испортилось настроение.
- Ладно, Серенький, хорош девку пугать, лучше расскажи, когда же Русланчик покажется, – с нетерпением топнула ножкой Валя.
- Вона, твой Руслан, с овчарами трёт, – указал Серый в сторону, куда побежали ребята в спортивках. Сейчас с ними о чём-то оживлённо беседовал высокий, стройный, симпатичный молодой человек, держа за шиворот угловатого подростка. Закончив разговор, он подтолкнул подростка вперёд и направился с ним к своему рабочему месту.
- О, Русланчик, Русланчик! – радостно замахала руками Валя. Руслан махнул ей в ответ свободной рукой, другой рукой он крепко держал подростка за шиворот.
- Ну, шакалёнок, убью гада! – вдруг взревел Серый, сжимая внушительные кулаки, но с места не поднялся. – Жека, будешь этим заниматься, убью и матери не скажу, где твои останки зарою! Понял?!
- Угу! – шмыгнул носом Жека.
- Я тюки таскаю, как проклятый, а тебя на лёгкую житуху потянуло, гадёныш?! - тряс паренька за плечи разъярённый Серый. – Ты понимаешь, как тебе повезло, что дядя Руслан мимо проходил и вызволил тебя, а то бы в больницу сейчас загремел с отбитыми внутренностями, а может и не довезли бы! Смотри у меня! – рычал Серый и подсунул Жеке под нос увесистый кулак.
- Угу! – снова шмыгнул носом Жека.
В это время Руслан, не обращая внимания на перебранку Серого и Жеки, уже весело переговаривался с Валей.
- Руслик, миленький, я так соскучилась! Долго ты в этот раз катался! – говорила Валя, обнимая и целуя парня. – Я тебе покупательницу привела. Смотри, это Таня, – сказала она и подтолкнула Таню поближе к тюкам. – Ты покажи ей, что у тебя есть самое лучшее, да не дери с неё сумасшедшую мзду. Понял?
- Ну, что же, Серый, можно распаковываться. Дела улажены, можно торговать. Только за этого шакалёнка придётся рассчитаться.
- Что они хотят? – хмуро спросил Серый.
- Катю на стол, и всё пока, – засмеялся Руслан.
Серый отвесил Жеке тяжёлую затрещину, и мальчишка, отлетев далеко в сторону, расплакался. Он был не по годам маленьким и очень худеньким. Хрупкие плечики теперь судорожно вздрагивали, и грязной рукой он развозил крупные слёзы по лицу.
- Не реви. Уж лучше от Серого тебе достанется, чем в лесочке тебя хорошо отдерут, – строго сказал Руслан. – Сопли-то подотри. Вон, в бутылке вода, умойся и помогай распаковываться дядьке.
- Я шёл сюда, а она лопатник вывалила и не смотрит, я думал, не усечёт, а она пронырила! – со слезами в голосе оправдывался мальчишка.
- Ты эти приютские замашки брось! Я тебя в последний раз предупредил! – рявкнул Серый, бешено вращая глазами. - Давай, тюки разбирай и нюни не распускай, а то снова в приют пойдёшь и не уговоришь больше. И вся твоя работа медным тазиком накроется.
- Новый товар, новый товар! – пронеслось по толпе и вокруг них стали собираться люди.
- Не продаётся пока! – зарычал Серый. – Переучёт у нас, через час подходите!
И странно, люди послушно разошлись в разные стороны, предоставив продавцам спокойно распределить свой товар.
- А чего надо твоей подружке? – спросил Руслан, пересматривая вещи в одном из баулов.
- Руслик, ну, ты же сам знаешь, как одеть очень красивую женщину! – важно, со значением, сказала Валя. Руслан выпрямился, окинул внимательным, придирчивым взглядом фигуру Тани и зарылся в один из баулов, что-то ища. Он стал вытаскивать пакеты и подавать их Вале.
- Вот, свитера разные, разбирайся сама, а вот очень красивый шерстяной костюм. Кстати, он будет классно оттенять ваши красивые глазки. Можете примерить, – сказал Руслан и протянул пакет с костюмом Тане.
- Где примерить? – удивлённо вскинула тонкие брови она.
- А мы сейчас примерочную организуем, – рассмеялся Руслан, достал из баула свёрнутый кусок какой-то пёстрой ткани и протянул его Тане.
- Что это? – не поняла она.
- Это примерочная. Под ней вы сможете переодеться. Согласны? – уговаривал девушку Руслан.
- Не знаю, наверное…. – сомневаясь, в нерешительности пожала плечами Таня.
- Давай, меряй в темпе. Я буду подавать, а ты быренько переодевайся. Тута все так делают, никто тебя рассматривать не будет. Хорошо, что у Руслика примерочная есть, у других народ так заголяется! – тоном учительницы начальных классов сказала Валя и снова подтолкнула подругу. Тане ничего не оставалось делать, только подчиниться.
Надев на себя эту широченную клоунскую хламиду, свисавшую до пят, Таня быстро сняла с себя одежду, а Валя уже приготовила новый костюм для примерки.
- Ну, теперь снимай с себя примерочную, покажись народу в новом наряде, – сказал Руслан, пытливо скользя взглядом по примерочной юбке, пытаясь заранее понять, угадал он, или нет.
- Ух, ты, ля-ля-ля, красота какая! – восхищённо воскликнула Валя. Ребята замерли на месте, молча, созерцая эту красоту.
- Принцесса! – наконец, прошептал Серый, уже совсем забывший о проделке Жеки.
- Но костюм этот дорогой. Это эксклюзив, такого больше нету, – опомнился Руслан.
- Руслик, ну, перестань жлобиться, не видишь, не миллионерша к тебе в гости пожаловала?! Дери по-Божески! – уговаривала Руслана Валя, заискивающе заглядывая к нему в глаза.
- Ладно, давай за пол цены, но это только ради тебя. Придёшь сегодня?
- Ага, и за скидку отработаю! – радостно дёрнула его за рукав Валя. – Спасибо, дорогой! Ты нам ещё свитерочков подбери парочку штук.
- А тебе чего хочется? – спросил Руслан, перебирая товар
- А мне сейчас ничего не нужно. Я к тебе сегодня вечерком загляну на рюмашечку чаю, там и определимся. Вон, Петруччо завтра женится, знаешь? – шутливо скривилась Валя.
- Он – гигант, а мы с тобой пока не дотягиваем, но постараемся его догнать, – с улыбкой сказал Руслан. – Точно придёшь?
- Ага, я же соскучилась! – притворно возмутилась Валя.
- Ладно, ловлю на слове, курносая! – рассмеялся Руслан и указательным пальцем правой руки легонько стукнул Валю по кончику носа. – Смотри, красавица, только для тебя вёз! – он протянул Тане несколько запечатанных пакетов. Не осознавая, что делает, она приняла их и стояла, растерянно озираясь по сторонам, не зная, как теперь поступить.
- Ну, чего расщеперилась?! Дома рассматривать будем, а если что не подойдёт, я Руслику-зайчику это домой принесу. Да, мой заинька ненаглядный?! – ласково ворковала Валя.
- Подожди, дай отметить, что ты взяла, а то запутаюсь, – напустил на себя серьёзность Руслан. Он ещё раз перебрал пакеты у Тани в руках и вытащил из бокового кармана баула засаленную общую тетрадь, сделал в ней какие-то пометки, весело взглянул на Валю, подмигнул Тане и счастливо рассмеялся.
- Гляди, поскакуха, ты мне обещала! – отсмеявшись, сказал он и снова широко улыбнулся.
- Если обещала, значит, не подведу, ты же знаешь! – сказала Валя и дёрнула подругу за рукав. – Давай, переодевайся скорее, нам ещё кучу дел надо сделать успеть!
- А можно, я переодеваться не буду, я так пойду? – робко спросила Таня. – Я заплачу, только переодеваться не буду.
- Нет уж, переоденься, будь добра, спокойнее будет. Ты и без того красивая, а такую, точно, украдут. Костюмчик с собой заберёшь, а вечером Валька Руслику деньги принесёт, и весь сказ, – резонно заметил Серый.
- Слышала, что умные люди советуют? Быренько напяливай примерочную и переодевайся в зад, а я сложу твой костюмчик в пакет. Как в магазине будет, – предложила свои услуги Валя.
- Так, может, вы, девчата, оставите мне все свои покупки, а Валёк завтра доставит их в общагу в целости и сохранности? – спросил Руслан.
- Ага, щас! Нет, Руслик, ты опять что-нибудь напутаешь, или кому-нибудь загонишь наши шмотки. Нет, уж, мы обновы с собой заберём, а мани я тебе вечерком притарабаню, – категорически отказалась от услуг друга Валя. Она ловко сложила костюм, затем собрала предложенные свитеры и упаковала все покупки в один большой пластиковый пакет. В это же время и Таня сняла с себя юбку-примерочную, и девушки, попрощавшись, заспешили прочь от расстроенного чем-то Руслана.
- Валя, я же ему не заплатила! – возмутилась Таня, пытаясь остановить подругу.
- И не надо. Он своё сегодня вечером получит. Ты кошелёк покрепче держи. Тут ворья – прорва. Они, шакальё, не смотрят, как тебе эти денежки достались. Стырят, и всё. Потом - ищи-свищи. – ответила Валя и снова куда-то потащила Таню.
- Куда ты меня тащишь! – пыталась вырваться из цепких рук Таня, но ей никак это не удавалось.
- Ша, протолкнёмся в обувные ряды, там посвободнее будет. Тебе же туфли нужны, и мне тоже нужны. Смотри, обутки вон, за тем рядом, – не приостанавливая ни на миг движения вперёд, сказала Валя и потащила подругу в сторону обувных рядов.
Это неимоверное скопище народа и рядами назвать было нельзя. Люди стояли, сидели, передвигались, создавая видимость неописуемого хаоса, разобраться в котором с первого взгляда, нечего было и пытаться.
Постепенно привыкнув к сумасшедшей толчее, Таня начала ориентироваться в этом, заполненном людьми и товарами, пространстве.
На расстеленных ковриках из клеёнки, а то и просто на газетах, лежала или стояла обувь, предназначенная для продажи. Едва нерасторопный покупатель лишь только бросал пытливый взгляд на ту, или иную пару обуви, откуда-то из-под земли вырастали продавцы и окружали несчастного плотным кольцом, вырваться из которого можно было, лишь, купив какую-нибудь пару обуви. Продавцы, окружая свою жертву, долго объясняли незадачливому покупателю всю выгодность, целесообразность и своевременность совершаемой покупки, и, не встречая достойных возражений, спокойно дожимали дело до конца. Во многих случаях такая тактика поведения продавцов срабатывала, и каждый был доволен своим приобретением. Покупатель радостно прижимал к груди только что приобретённую коробку с обувной парой, о возврате которой нечего было и думать, а довольные продавцы тут же, не стесняясь, делили, только что полученную, прибыль и снова принимались выискивать новую жертву для своего ненасытного бизнеса.
- Попхались к Галке. Она лучше всех тебя обслужит, – сказала Валя, дёрнув Таню за руку, и куда-то уверенно потащила подругу.
- Валечка, мне туфли нужны, а тут босоножки одни! – взмолилась Таня.
- Это только тута, тута со скидкой старой обувью торгуют. Нам тудой, нам дальше надо, иди за мной, – скомандовала Валя и стала проталкиваться через толпу, увлекая за собой Таню.
Неожиданно толпа немного поредела, двигаться стало свободнее, вдали замелькали какие-то посадки, отделённые от базара участком дикого поля.
- Куда это нас вынесло? – удивилась Таня.
- Тута «Тучки» конец, – засмеялась Валя. – Это уже окраина базара. Смотри, тама – загаженный лес. Туда все с «Тучки» облегчаться бегают.
- А где же мы теперь туфли купим?
- Смотри туда, вона, видишь, Колобок сидит? Это – Галка, у неё-то мы туфли и купим, у неё всегда товар самого лучшего качества.
Немного поодаль от них, на большом картонном ящике, как королева, восседала грузная, коротко стриженая баба. Она что-то с аппетитом ,старательно пережёвывала и увлечённо беседовала с соседкой по ряду. Эта женщина никакого внимания не обращала на толпы праздно шатавшихся покупателей. Она жила своей жизнью, отдельной от голодных, любопытных взглядов из толпы. Её интересовало только то, что касалось непосредственно её и её немудрёного и такого сложного дела. Вот тут она была на коне, тут она могла любому глотку перегрызть и не поперхнуться. И всё за свою неподкупную правоту.
Стоило лишь замаячить на её горизонте потенциальному «лоху», как она выражалась, преображение было мгновенным. Из грозной, неустрашимой жрицы торговли она в мгновение ока превращалась в саму любезность и обходительность. Она готова была перерыть по десять раз свой товар, лишь бы угодить незадачливому клиенту, который не мог уйти просто так, ничего не купив. Клиент у неё покупал, обязательно покупал, хоть домашние дешёвенькие тапочки, но без покупки она никого не отпускала.
- Галка, принимай страждущих клиентов! – крикнула женщине Валя, ещё не дотолкавшись до места королевы.
- О, Валюха-поскакуха, ты откуда, ты ж не ходишь на «тучку» без нужды?! – удивилась женщина, усиленно пережёвывая только что откушенный кусок булки.
- Я тебе покупательницу привела. Подбери ей что-нибудь путёвое, вишь, каку красу к тебе привела!
- А что тебе надобно, красавица? – на распев вопрошала женщина, сглотнув не до конца пережёванный кусок. Некогда было жевать, покупатели народ нетерпеливый, спугнуть нельзя, потом можно весь день впустую просидеть. Галина свернула в газету жалкие остатки недоеденной булки, вытерла рот и руки какой-то грязной тряпицей, сбросив её потом куда-то в пустую коробку, и подобострастно-преданно уставилась на Таню в ожидании заказа.
- Осень уже, что-нибудь осеннее надо…. – сконфузилась та под пронзительным взглядом.
- Ишь, как зарделась, рыжая! Чего застеснялась? Надо, так надо, оплачиваете? – спросила женщина, обращаясь к Вале.
- Всё тип-топ, не боись, оплатим. Ты нам что-нибудь особое вынь, нечего нам не шир-ненуж смотреть, некогда нам, – рассмеялась Валя.
-А размерчик какой подбирать? – услужливо спросила женщина, указывая на крупно, от руки написанные на грязной картонке, цифры.
Таня указала нужную цифру, и женщина зарылась в своих коробках, расставленных на большой, клеёнчатой скатерти. Необыкновенно толстое, но юркое тело женщины двигалось, по привычке, профессионально-ловко. Перебирая коробки, она, наконец, нашла то, что так старательно искала.
- Во, голуба, примерь вот эти. Если не подойдёт, я к Варюхе сгоняю за нужным размерчиком, – запыхавшись, сказала Галина. Она протянула Тане с трудом отысканную, запылённую коробку, открыв которую, девушка обомлела от восторга.
- Ух, ты! – только и смогла выговорить Таня.
- Ты не «ухтыкай»,а примерь, может, не подойдёт ещё! – с оттенком досады в голосе, крякнула Галина.
Туфли ладные, на небольшом аккуратном каблучке из мягкой, приятной на ощупь кожи, нежно и плотно обняли стопы. Таня сделала шаг в одну, в другую сторону, слегка присела и, выпрямившись, радостно захлопала в ладоши.
- Ой, как хорошо, берём, берём! – засмеялась она.
- Скидывай, голуба, я упакую твою покупку. Кто рассчитываться будет? – спросила женщина, переводя пытливый взгляд с Тани на Валю.
- Я же сказала, всё – тип-топ, но ты нам ещё сапожки осенние подсуети. Ей и мне, только разные чтобы были! – ответила Валя.
- Это к Варюхе сгонять надо. Подождёте? Я мигом обернусь.
- Конечно, подождём, нам же надо, – примирительно сказала Валя. – А нам можно на твоей коробке посидеть? Устали мы толкаться.
- Посидите, посидите, я – мигом, а вы покараульте, – сказала женщина и скрылась в толпе.
- Тебе нравится? – спросила Валя, толкнув Таню в бок, когда они сидели на коробке.
- Угу, только устала я очень, и голова снова начинает болеть, не пойму, почему.
- К толчее этой безумной не привыкла, вот и разболелась твоя головушка. Ща, Галка ещё сапожки клёвые подгонит, и тогда к дому подгребать начнём, ага? – заглянула Валя в глаза к подруге и широко улыбнулась.
И снова, ждать долго не пришлось. Вскоре среди толпы замелькала крупная, но необыкновенно юркая фигура продавщицы. Она ловко лавировала в потоке людей, неся две большие обувные коробки.
- Во, зырьте, такое подойдёт? - спросила Галина, смахивая испарину со лба.
- Ох, красота какая! – в восторге воскликнула Таня. – Можно примерить?
- Ну, конечно, для кого же я скакала блохой по базару? – рассмеялась Галина.
Таня надела один миленький сапожок на тоненькой «шпильке», вытянула ногу и повертела ею в разные стороны.
- Класс! Ты и другой надень! – подтолкнула подругу Валя, и Таня послушно вняла её совету.
Застегнув навощенные молнии, Таня встала и вновь прошлась по клеёнке, на которой было расставлено всё богатство Галины.
- Ты не очень-то наступай, а то скатёртку продырявишь, – предостерегла незадачливую покупательницу Галина.
- Класс! Тебе нигде не жмёт? – придирчиво рассматривала сапожки Валя.
- Не-е, нигде… - задумчиво ответила Таня. – Уютно, снимать не хочется.
- Ладно тебе, в сапогах-то сейчас никто не ходит, а нам ещё в посадку забежать надо будет, или живот уже не зовёт? Так, что, сымай свою красоту, ещё находишься в ней, и надоест она тебе ещё потом, – рассудительно сказала Валя, внимательно рассматривая свою пару. – Зырь, и мои классные! – засмеялась она, подсовывая под самый нос Тане свою раскрытую коробку с сапогами.
- Ой, какие славненькие! Примерь и ты, я оценю, как они на тебе будут смотреться, – сказала Таня, счастливо улыбаясь подруге.
Вале тоже подошли сапоги. Счастливые, нагруженные пакетами и коробками, девушки, двинулись, было, к выходу. Но, вдруг, Валя притормозила.
- Слышь, Галка, мы в парк погулять сходим, а покупки наши у тебя пусть отдохнут. Мы мигом сгоняем, лады?
- Оладушки у бабушки, потом простой оплатишь! – засмеялась Галина.
- Обязательно, ты ж меня знаешь, – смеясь, ответила Валя, и, потянув за собой Таню, направилась через поле к лесопосадкам.
- Пропали мои босоножки! Куда это ты собралась? – удивлённо спросила Таня, когда девушки отошли на приличное расстояние от торгового места Галины.
- А облегчиться не желаете? Мы ж полдня толкаемся тута, а у кого-то живот болел!
Они шли по полю, заросшему сорной травой, которая была ещё достаточно зелёной и сочной для осеннего времени года. Повсюду валялись куски бумаги, разорванные обёрточные упаковки, остатки размокшей еды, но девушки не обращали внимания на грязь.
- Знаешь, Галка – классная баба,- вдруг сказала Валя, прервав затянувшееся молчание.
- Да, она мне тоже чем-то понравилась. Такую красивую обувь нам нашла, я и не надеялась, что мы такое купим.
- Она же профессионал, институт, между прочим, закончила, она – профессиональный обувщик, а работы для неё нигде не нашлось. Так она стала на базаре торговать и теперь ни о чём не горюет. Через пару дней снова поедет за товаром.
- Куда?
- Я не знаю, в Чехословакию, или в Венгрию, а ещё в Италию заскочит. Она уже всю Европу исколесила, знает, где, что купить можно подешевле. А я её брата после тяжёлой огнестрелки выходила, вот и подружились.
- Понятно, а я думаю, откуда ты её знаешь.
- Да я тута пол базара знаю, многих ребят, кто покрепче, в овчары устроила, так они меня теперь деликатесами закармливают. Места-то эти, ох, какие хлебные.
- А Руслан, кто он?
- Жених мой. Я его тоже когда-то выходила, так он и осел в наших местах, торговлей занялся, брата к себе вызвал, а тот пацана из детского дома подобрал, Жеку, заморыша. Отдали ему, только в школу обязали ходить ихнюю. Сегодня выходной, вот он и помогает им в торговле.
- Так он же воришка! – не удержалась Таня.
- Отучится постепенно. Это привычка детдомовская. Пройдёт. Сегодня ему Серый так врежет дома, мало не покажется. Иначе нельзя, по-другому не отучить.

Когда девушки вернулись к торговому месту Галины, толпа заметно схлынула. Время давно перевалило за полдень, торговля постепенно замирала.
- О, мои хорошие, вернулись, я вам покупки ваши аккуратно запаковала. Вот, смотрите, как вам удобно будет нести. – Галина показала перемотанные липкой лентой пакеты, которые были прикреплены к большим обувным коробкам.
- Спасибо, Галушечка! – сказала Валя и благодарно чмокнула женщину в щеку. – Ты – настоящий дружище!
- Я твоё добро никогда не заберу, милая! Завсегда помогу, в чём нуждаться будешь. Рука руку моет! – улыбнулась Галина.
- Спасибо вам, добрая женщина, только я не вижу коробки с туфлями, – растерянно сказала Таня, внимательно рассматривая упакованные покупки.
- А туфельки твои – в большой коробке, вместе сапогами для большего удобства. Тебе, что, коробочка нужна, голуба? – удивилась добрая женщина.
- Ой, нет, что вы, спасибо! – воскликнула Таня.
- Слышь, голуба, а у меня для тебя платьишко есть. Красивое, вот, глянь! – вдруг спохватилась Галина и из-под нижних коробок с обувью достала пакет с чем-то ярким. Выхватив вещь из пакета, женщина растянула её на себе. Оказалось, что это действительно, платье, яркое, лёгкое, летящее и необычно красивое.- Платьишко летнее, сейчас уже не сезон, дак я тебе его за пол цены скину, хочешь? Тебе должно подойти, ты очень красивая, – сказала Галина, любуясь Таней.
- Хочу, – просто ответила Таня и украдкой потрогала лёгкую ткань, из которой было сшито это замечательное платье. – Ух, какое нежное! – не удержалась она.
- Примерь, – предложила Галина, а Таня вдруг засмущалась и покраснела до корней волос.
- Галушечка, мы платьице заберём и дома примерим. Кому-то из нас оно явно подойдёт. Потом деньги за него тебе отдам, только запиши, что мы у тебя его забрали. Завтра я дежурю, а послезавтра бабки тебе занесу, не волнуйся, – пришла на помощь Валя.
- Нет, Валюша, послезавтра я уеду. Вишь, это всё, что осталось, – сказала Галина, обведя рукой коробки с обувью.
Таня решила прекратить ненужный спор и сама расплатилась за платье, которое ей очень понравилось, не смотря на не сезон.

На автобусной остановке собралось много людей. Автобуса не было и люди заждались. Все были уставшие, увешанные большими пакетами и раздражение своё не скрывали. Таня, увидев толпу на остановке, приуныла.
- Тань, а мы не сядем в этот автобус, давай машину поймаем, и с комфортом доедем, и никто воздух над головой портить не будет, – недовольно бурчала Валя.
- А ты надеялась занять в этом автобусе сидячие места? - с сомнением спросила Таня.
- Ну, не стоять же почти час в трясучке! Точно, все души повытряхивает. Давай, машину поймаем.
Таня настолько устала и чувствовала себя такой разбитой, что с радостью согласилась с предложением Вали. Они ещё долго гуляли по «тучке» после того, как купили обувь. Таня купила себе осеннее пальто, Валя – тёплую куртку. По дороге к автобусу обе накупили много всяких нужных мелочей, и багаж у них получился не маленький. Таня плохо себе представляла, как с такими коробками, кульками и свёртками можно ехать в автобусе, если он до предела переполнен. Она не видела другого решения проблемы, поэтому согласно кивнула головой и оглянулась по сторонам в поисках пустой машины.
Машина нашлась сразу. Возле остановки автобуса вдруг остановился старенький «Москвич». Валя сговорилась с водителем и махнула Тане рукой. Девушки расположились на заднем сидении, там же нашлось место для их ручной клади. «Москвич» пыхнул, зарычал и нехотя тронулся с места.
- Я смотрю, вы, девки, удачно сегодня на «Тучку» смотались. Весь базар скупили! – смеялся водитель, уверенно управляя автомобилем.
- Да, после нас там уже нечего делать, – устало ответила Валя. – А ты вези, не отвлекайся, знай, принцесс домой везёшь.
- Ну, принцессы, довезу в лучшем виде. Где ж вы свою свиту растеряли? – смеялся водитель.
- А мы удрали, нам свободно пожить захотелось, а ты не разговаривай, вези, давай, а то международный конфликт получится, – бурчала Валя.
- Машина у меня – зверь, никакая погоня ей не страшна. Не смотри, что с виду неказиста, зато в ней сердце верное стучит. Пусть старенький, зато залатан и удаленький. В мгновение ока вас к месту доставит, долго ждать не заставит.
- Мгновение твоё на полчаса растянется, не меньше, – буркнула Валя.
- Не сердись, девица, не сердись, красавица, дорога будет дальняя, ты уж не пеняй. Вон, твоя подруженька чего-то пригорюнилась, она совсем усталая, её не омрачай,- сказал водитель, да всё так складно, в рифму, что Валя невольно рассмеялась.
- Как это у тебя получается стихами разговаривать? – удивилась она.
- А я с людьми работаю, и надо, чтоб с охотою они со мною ехали, чтобы довольны были. Тогда я заработаю, и сытыми мы будем, и я, и мой «Москвич».
- Понятно, только устали мы очень от свиты отрываться, – устало ответила водителю Валя.
Остальную часть пути проехали молча, без приключений. Водитель пытался разговорить девушек, задавал им множество вопросов, но в виду явного неконтакта, оставил их в покое. Довёз до общежития, получил обещанное и скрылся за поворотом.
- Ой, Валечка, я схожу на почту, может, смогу с мамой связаться, – вдруг спохватилась Таня
- Иди, а я покупки к себе в комнату унесу, ладно?
- Ага, хорошо, я скоро вернусь, – сказала Таня и побежала к почте.

Но и сегодня, в воскресный день, связи с домом не было. К телефону никто не подходил. Таня растерянно смотрела на телефонный аппарат и никак не хотела понять, что снова ей никто не ответил. Она уже целую вечность не слышала голос отца. Он почему-то не подходил к телефону, только приветы передавал, а мама не хотела ничего объяснить, и всячески уходила от ответов. Таня запомнила отца весёлым и жизнерадостным в последние минуты расставания на вокзале. Он тогда и не подозревал, что его дочь угодила туда, откуда многие не возвращаются никогда.
«Папка, милый папка, как же я по тебе соскучилась! Ты называл меня Солнечным Зайчиком, а я на тебя сердилась за это. Я хотела быть Рыжей Лисой, а ты смеялся и говорил, что мне хитрости не хватает. А сейчас я согласна, называй меня Солнечным Зайчиком, только отзовись!» - думала Таня и снова, и снова пыталась связаться с домом. Но сегодня был не её день. Связь не появилась, сколько Таня не мучила телефонный аппарат.
Расстроенная, она побрела назад, в сторону общежития. Она шла вперёд, не глядя по сторонам. Усталость обволокла всё её тело и железным кольцом сдавила голову. Тупая, ноющая боль в голове мешала реально оценивать обстановку, мешала думать.
А у раскидистого клёна на другой стороне улицы стояла Марина и провожала её злобным взглядом. Губы у Марины скривились в презрительной ухмылочке, и всё её тело было напряжено, будто перед прыжком.
- Ты у меня ещё попляшешь, мочалка рыжая! Ух, ненавижу! – прошептала она одними губами, когда Таня скрылась в дверях общежития. Нервно крутнувшись на каблуках, Марина резко развернулась и быстро, размашисто зашагала, потом побежала в другую сторону.

Таня тихонько постучала в дверь комнаты, в которой жила Валя. Её с нетерпением ждали и дверь, как по волшебству, тут же широко распахнулась, Валя схватила подругу за руку и втащила её в комнату.
- Чего смурная такая, что, опять не дозвонилась? – участливо спросила она.
- Не дозвонилась, – вздохнула со слезами на глазах Таня.
- Завтра вместе позвоним, у нас получится, увидишь, я волшебные приёмчики знаю, – уверенно сказала Валя и подтолкнула подругу к столу.- Садись за стол, раздели с нами скромную трапезу нищих медсестёр.
За столом уже сидели три девушки приблизительно одного возраста и с голодным любопытством, свойственным провинциалкам, рассматривали вошедшую Таню. Такое внимание немного смутило. Она даже забыла о надоедливой, ноющей головной боли, не дававшей покоя целый день.
- Знакомься, это мои соседки по комнате. Это вот, Зинка телефонистка. Это она тебе поможет домой дозвониться. Ну, Катьку ты знаешь, она тоже в медсеструхах ходит. Она у нас в бригаде анестезиологов значится. Руки золотые, голова без придури, потом сама увидишь. А это вот Люська. Она в аптеке работает. Любые пилюльки достать сможет. Мы уже год почти живём в одной комнате. Меня старшей выбрали, – рассмеялась почему-то Валя.
Таня пожимала руки девушкам, сидевшим за столом, и приветливо улыбавшимся ей, а самой хотелось убежать к себе, закрыться на замок, зарыться в подушку и отвести душу, прорыдав пол ночи.
- Ты не вздумай драпануть! – почувствовав неладное, предупредила подругу Валя. – Шмотки твои – вот они, сейчас обмоем покупки и начнём показ мод. Севоня ты у нас – топ-моделя, ну, и я - чуток.
- Ой, Валечка!... – взмолилась Таня, со страхом в глазах взглянув на подругу.
- Ты не валечкай, не отвертишься. Девки пир приготовили, им зрелища не хватает, а мы им покажем, как одеваться!
- Да, нет, я совсем не стараюсь отвертеться, просто, голова, как пустой казан, – расстроено вздохнула Таня.
- Ща, мы тебя полечим, а ну-ка, присаживайся к столу, быренько у меня здоровенькой станешь.
Девушки, соседки Вали по комнате, оказались отзывчивыми, добрыми, весёлыми друзьями. Они понимающе, с сочувствием смотрели на Таню и пододвигали поближе к ней блюда с разными деликатесами.
- А это вы видели?! – воскликнула Валя, доставая с нижней полки буфета маленькую бутылочку импортного пятизвёздочного коньяка.
- Ух, ты, где достала?! – удивилась Зина телефонистка.
- А тама тебе не дадут! Не могу же я тебе все свои нычки открыть, потому, как ты же сходу туда и рванёшь и поставки испортишь. А так, ты жрачку готовишь, я снабжением занимаюсь и весь сказ, – рассмеялась Валя.
- А чё готовить? Ты ж всё принесла, понарезали, и готово! Токмо картошку сварить пришлось, – удивилась Зина.
- А, чтобы порядок был. Я вот, скоро уйду, а приду после завтрашнего дежурства. Во, тогда и посмотрим, кто чего, – строго свела брови Валя, разливая коньяк по рюмкам.
- Ну, чего пристала? Гля, как всё клёво устроилось, сколько еды вкусной, а ты опять выкобениваешься, смотри, мимо прольёшь! – одёрнула Валю другая девушка. Таня растерянно посмотрела на неё. Как её зовут? Кажется, Катя.
- Катюша, я тебя обожаю, держи рюмку покрепче, и не плачь! – рассмеялась Валя, раздавая всем рюмки. – Ща, тост скажу, слушайте: хочу, чтобы впредь наши желания с ума сходили от наших возможностей!
Сначала над столом воцарилась тишина лёгкого непонимания, но, постепенно вникая в суть сказанного, девушки начинали потихоньку хихикать, и вот уже дружный смех молодых девчат сотрясал воздух комнаты.
- Ну, ты и придумала! – не переставая смеяться, воскликнула Люся. – Будто клизму неприятностям поставила!
- И поставила! Сегодня Руслику скажу, чтоб женился! – смеялась в ответ Валя.
- На ком?! – шутливо скривилась Зина.
- На мне, и точка! Надоело через весь город к нему на свиданки бегать.
- Ой, город нашла, три дома, две крыши, которые иногда сползают! – смеялась Катя.
Таня, совершенно забыв о своих тревогах, смеялась вместе со всеми. От сытного ужина и выпитого коньяка голова болеть перестала, и дышать стало легче.
После ужина девушки заставили Таню продемонстрировать приобретённые сегодня обновки и не уставали восхищаться её умением подбирать наряды. Потом устроили танцы под собственную музыку, потом, со шпильками и подшучиваниями провожали Валю на свидание к Руслану, и только после полуночи Таня вошла к себе в комнату.

ОТЕЦ
Тишина, извечная хозяйка одинокого жилища, накинулась на Таню, как голодный зверь. Окутав собой девушку, она разбудила тревогу, мирно дремавшую на краешке сознания. Тревога тоненьким свёрлышком принялась сверлить измученный мозг, но усталость, приобретённая за день на «тучке», победила все тяготы жизни, и, только коснувшись головой подушки, Таня мгновенно провалилась в тяжёлый, без сновидений, сон.
Её разбудил громкий стук в дверь. Показалось, что снова начался обстрел, и необходимо срочно куда-то бежать и где-то укрыться, залезть в какую-нибудь щель и переждать надвинувшийся кошмар, чтобы выжить и помочь пострадавшим, оставшимся в живых, сохранив им последние, драгоценные капельки истекающей жизни.
Она подскочила в постели, лихорадочно вертя головой в поисках укрытия, но глаза натыкались на привычные предметы домашнего обихода мирной жизни, и она никак не могла сообразить, что же так беспокойно разбудило её.
Но стук в дверь повторился снова. Кто-то с завидной настойчивостью пытался проникнуть в её законсервированный мирок, в который она редко,
кого впускала.
«Кто бы это мог быть в такую рань? У меня сегодня ещё один день отдыха, кому я понадобилась?» - раздражённо подумала она, когда стук раздался в третий раз.
Выскочив из тёплой постели, накинув вчера купленный домашний халатик, Таня открыла дверь. На пороге стоял молодой человек с большой сумкой через плечо.
- Вам кого? – удивилась она.
- Вас. Вы же Рыскина Татьяна? – утвердительно-вопросительно произнёс он.
- Я. А откуда вы меня знаете, мы с вами знакомы?
- Я – почтальон. Принёс вам телеграмму. Тут написано «срочно», вот я и потревожил вас спозаранку. Распишитесь вот тут.
Таня расписалась на каком-то бланке, поблагодарила парня за добросовестность, закрыла дверь и надорвала склеенные стороны листка телеграммы.
«Папа тяжёлом состоянии приезжай немедленно мама»
Листок выпал из рук и пополз по полу, подгоняемый игривым сквозняком. Таня по косяку двери сползла вниз и безудержно разрыдалась. Теперь она поняла, почему так долго не могла дозвониться домой. Предчувствия не обманули её, и, казалось, не хватает сил справиться с надвинувшейся бедой. Она понимала, что плакать сейчас некогда, что срочно нужно решить вопрос с отъездом и сделать это необходимо прямо сейчас, не мешкая, не откладывая на потом. Но ещё раннее утро и в администрации госпиталя никого ещё нет, и некому отдать заявление об отпуске без содержания.
Вытерев слёзы, Таня подняла с пола обронённый листок с таким жутким известием и принялась приводить себя в порядок. Всё равно, раньше девяти часов вопрос с отъездом домой не решится, а сейчас ещё половина шестого. Надо ждать….

За окном не на шутку разыгралась непогода. Мелкий, густой дождь заявлял о себе, стуча россыпью дружных капель в стекло оконной рамы и по жести подоконника. Вчерашняя тяжёлая туча решила пролиться на землю унылым, проникающим во все щели, холодной, мокрой сыростью, дождём.
Таня бросила печальный взгляд на вещи, приобретённые вчера на «тучке» и отвернулась к окну. Дождь завораживал, отвлекал, успокаивал, и, потоками воды, струившимися по стеклу, будто оплакивал отца. «В тяжёлом состоянии», писала мама. «Что это за состояние такое?» думала она. Невозможно было поверить в эти слова. Ведь папка, её папка, ещё такой молодой, он просто не может так с ней поступить, он не может быть в тяжёлом состоянии. Он вместе с мамой провожал её на службу и надеялся, что всё у неё в жизни сложится отлично, без печальных осложнений, которые наложат неизгладимый отпечаток в душе на всю оставшуюся жизнь. Никто из родителей и предположить не мог, что ей придётся пройти через такой ад и суметь вернуться оттуда живой. Ну, почему она сразу после выписки не отпросилась на недельку домой? Ведь и главврач, наверное, не возражал бы. Почему ни разу не спросила она у мамы об отце? Боялась. Ведь ни разу он не подошёл к телефону, только приветы передавал, и это не раз смущало и настораживало её. Но она с головой ушла в свою трагедию и совершенно перестала думать о самых дорогих людях, которые переживали вместе с ней её беды, не требуя к себе и капельки внимания. Она была только дочкой и совсем не думала о том, что у родителей тоже есть свои, незаметные ей, слабости. Они тоже страдают вместе с ней, зная, как ей плохо.

Механически она стелила постель, убирала в комнате, совершала утренний туалет, заставила себя позавтракать, зная, что неизвестно, когда сможет поесть в следующий раз.
«Папочка, миленький, родненький, ты всегда был со мной за одно, всегда защищал, когда на меня сердилась мама. Ты такой весёлый, такой добрый, такой понимающий! Что же такое с тобой случилось? Ну, почему же ты в тяжёлом состоянии? Такого просто не может быть. Мама преувеличивает, такого не может быть….»
Слёзы, не переставая, текли по лицу. Она уже даже не смахивала их, не обращала на них никакого внимания, только иногда зажмуривалась, чтобы лишняя влага вытекла из глаз.

Перебрав вещи, Таня уложила всё необходимое в дороге в небольшую сумку, оставленную Светой. Как же давно это было! Столько ярких событий произошло с тех пор.
Со дна сумки выпал какой-то пакет. Развернув его, Таня мысленно тепло поблагодарила подругу. В пакете оказался лёгкий клеёнчатый плащик от дождя, который сейчас пришёлся, как нельзя, кстати.
В девять часов Таня стояла у двери кабинета главврача. Роберта Модестовича ещё не было, его ожидали с минуты на минуту, и у кабинета столпились какие-то люди. У Тани в руке дрожал листик с полученной утром жуткой телеграммой.
Она услышала его голос, доносившийся ещё с улицы, и с волнением ожидала встречи. Если не отпустит, ей придётся написать заявление об увольнении, а ей так нравилась её теперешняя работа!
Народ перед дверью кабинета главврача всполошился, люди стали определять порядок очереди, но Роберт Модестович решил проблемы людей сразу, не дав никому опомниться.
- Ты, ты и ты, заходите. А ты чего снова пришла? – спросил он санитарку, тётю Машу. – Тебе же в прошлом месяце выдали материальную помощь.
- Так не хватает же, а подработать негде. Внучка в первый класс… - ныла та.
- Ступай сейчас, потом подумаю, как решить твою проблему. Материальной помощью не спасёшься. Ступай, ступай пока, – не дал ей слова сказать Роберт Модестович. – А ты чего пришла? – вдруг спросил он Таню, и она дрожащей рукой протянула смятый листик телеграммы.
- Вот… - выдохнула она.
- Некогда, заходи и ты, сейчас во всём разберёмся.
Таня несмело вошла в кабинет главврача и остановилась в сторонке, не мешая другим добиваться исполнения желаний. Вскоре кабинет опустел, и тогда Роберт Модестович обрушил всё своё внимание на съёжившуюся Таню.
- Что у тебя опять стряслось? – участливо спросил он, заглядывая с сочувствием ей в глаза.
- Не знаю… Сегодня утром это получила, – снова протянула она листик телеграммы Роберту Модестовичу. – Я звонила, звонила домой, а они трубку не снимали, а теперь вот, это…
- Когда едешь? – коротко спросил главврач.
- Я уже готова. Могу сейчас, если отпустите.
- Ты подсунула мне под нос такую новость. Ну, скажи, как мне тебя удержать?
- Не знаю… Наверное, никак…. - плача, сказала она, пожимая плечами.
- Вот, и я так думаю. Ты, хоть, вернёшься, или это – навсегда?
- Ой, нет, конечно, вернусь. Тут и Гриша и Кронов Федя, надо же им помочь! Конечно, вернусь, только бы с отцом ничего не случилось, – прижав телеграмму к груди, она расплакалась ещё больше.
- Хватит тут сырость разводить, смотри, какие лужи наделала! Не Рыскина, а туча дождевая! Сейчас, так, сейчас, – сердито сказал он, но в глазах его Таня нашла столько участия и сострадания!
Он снял трубку телефона, набрал какой-то номер, немного подождал и, не здороваясь, закричал:
- Где Вовка?... Пусть срочно… Да, прямо сейчас… Да… Нет, нельзя подождать, пусть срочно явится, если хочет работать. Всё, никаких отсрочек, – рассерженно рявкнул он в микрофон и бросил трубку на рычаг. - Понимаешь, какой?! Завтракает он! Нахал!
Роберт Модестович, раздражённый телефонным разговором, нервно зашагал по кабинету, и, казалось, никакого внимания не обращал на, стоявшую в углу кабинета, Таню, а она боялась пошевелиться, чтобы хрустом клеёнчатого плаща не раздразнить его ещё больше. Она не могла решиться потребовать ещё раз, чтобы он её отпустил на несколько дней домой, но и стоять так, как загнанная мышка, Таня больше не могла. Тогда она немного пошевелилась. Шелест клеёнки привлёк внимание главврача.
- До сих пор ревёшь?! Смотри, какая лужа под тобой! Теперь опять Машку звать надо, чтоб затёрла, а ей материальная помощь нужна, а дать больше не могу, не положено ей!
- Роберт Модестович, миленький, я сама сейчас уберу, не надо тётю Машу звать! – воскликнула Таня, снимая клеёнчатый плащик. Её красивый шерстяной костюм и добротные туфли никак не увязывались с розовым плащом из прозрачной, хрустящей клеёнки. Контраст был разительным и придавал особую хрупкость и незащищённость её нежному облику. Роберт Модестович смотрел на неё, будто завороженный её женской слабостью.
- Прекрати эти штучки! – опомнившись, резко сказал он. – Сейчас Вовка тебя на вокзал отвезёт, и в поезд посадит. Некогда тебе тут уборкой заниматься, - не успел главврач договорить фразу, как в дверь кабинета кто-то громко постучался. – Входи, входи! – закричал Роберт Модестович. Дверь открылась, и в кабинет вошёл, озираясь по сторонам, молодой человек лет тридцати. Он был одет в куртку из какого-то непромокаемого материала и старые потёртые джинсы.
- Вызывали? – спросил он, вытирая лицо носовым платком.
- Сейчас отвезёшь эту барышню на вокзал, купишь ей билет на ближайший поезд и поможешь сесть в вагон. Задание ясно? Выполняй! – не дожидаясь ответа, рявкнул Роберт Модестович. – Потом доложишь о выполнении задания. И не дай Бог, она на тебя пожалуется, когда обратно вернётся!...

Провожая Таню из кабинета, Роберт Модестович слегка придержал её за худенькие плечи, повернул к себе и заглянул в глаза.
- Ты мне здесь очень нужна. Вернёшься? – тихо спросил он.
- Вернусь, обещаю, – ответила смущённо Таня. Он резко оттолкнул её от себя и улыбнулся своей мягкой улыбкой.
- Поспеши, девочка, Вовка тебе поможет.
- Я обязательно вернусь, Роберт Модестович, обязательно, – сказала она и улыбнулась сквозь слёзы.
- Верю, девочка и надеюсь на скорую встречу. Это тебе тяжёлое испытание. Реши свои проблемы и возвращайся. Тут работы – непочатый край, – сказал он и захлопнул дверь кабинета.

Родной город встретил Таню ослепительной яркостью раннего осеннего утра. Небесная синь была глубокой и безоблачной. Солнце, отдавая последнее тепло уходящего лета, согрело просыпающийся город и окрасило его в осенние яркие краски.

«Клёны выкрасили город
Колдовским каким-то цветом,
Это значит, значит скоро
Бабье лето, бабье лето…»-
Вспомнила Таня песню из своей студенческой юности. Она шла по, до боли знакомым, улицам, в витринах магазинов ловила своё отражение и подмигивала ему. «Город мой, любимый мой город, я вернулась домой. Пусть не долго я пробуду здесь, но свидание с тобой так приятно! Эта телеграмма – просто, какое-то недоразумение. Я рада своему возвращению и скоро увижу маму и папу».
С каждым шагом всё трепетнее билось сердце. Здесь, на этих улицах родного города, таких родных и знакомых, прошло её детство, пришла юность. Здесь она росла, взрослела, получала первые синяки и шишки. По этим улицам её родители отвели в первый класс. По этим, до боли знакомым улицам она шла с мамой, чтобы подать документы в медучилище. Она сама выбирала, куда поступать после школы. Она мечтала о светлом будущем и даже предположить не могла, что жизнь выкинет такое коленце.

Она жала на кнопку звонка родной квартиры, но за дверью не слышалось ни шороха. Дома никого не было. Тогда она нажала на кнопку звонка рядом. Не получив ответа, задумалась. Что же теперь делать? Рабочее время, людей дома нет, все на работе. Надо сходить к маме на работу. Благо, что школа, в которой она работает, и где училась Таня, в двух шагах от дома.
Таня уже собиралась уйти, но вдруг, дверь квартиры напротив с шумом распахнулась. На пороге показалась соседка с переполненным мусорным ведром. Увидев постороннего человека на площадке, женщина отшатнулась и инстинктивно попыталась закрыть дверь.
- Ой, тётя Оля, не закрывайте, это же я, Таня! – взмолилась девушка, обрадовавшись, что хоть одна живая душа появилась на её горизонте.
- Танька, ты, что ли?! Не узнала тебя, напугалась! – успокоено выдохнула женщина.
- Я, я, я, тётя Оля, а вы не знаете, где мои сейчас, на работе?
- Ох, какая работа?! В больнице они уже который день с тех пор, как батьку твоего со вторым инфарктом туда, по скорой, определили. А ты чего, не знала, что ли?
- Не знала. Мама ничего не рассказывала.
- Жалела тебя. Батька твой, как узнал, что с тобой беда приключилась, так и слёг. Потом, вроде, уже и поправляться начал, а неделю назад снова схватило его. Это, когда ливень сильный был. Да ещё скорая не сразу приехала. Хожу теперь в больницу к мамке твоей. Она совсем с лица спала, не спит уже третью ночь. Где и силы берёт?
- Тётя Оля, а в какой больнице сейчас мои родители?
- В нашей, районной, в сердечном отделении. Я, вот, ей собиралась супчику отнести. Не ест же ничего, только рядышком с батькой твоим сидит и плачет, всё руку его гладит и прощения просит. А он совсем печальный, уже и не реагирует.
- Спасибо, тётя Оля, а можно, я у вас сумку оставлю и в больницу побегу?
- А чего же нельзя, оставляй, коли таскаться не охота. Возьми, вот, свёрточек, покорми мать, может, поест немного из твоих рук, – с сомнением покачала головой женщина, протягивая Тане свёрток с передачей для мамы. – Батьку твоего через трубочку кормят, ему уж сейчас ничего не надо… - горестно вздохнула тётя Оля, и, отвернувшись, смахнула непрошенную слезу.
Таня, успевшая за этот год увидеть столько горя и неоправданных смертей, что хватило бы не на одну жизнь, вдруг чётко осознала всю серьёзность происходящего, но расслабиться и поплакать вместе с соседкой не могла. Она теперь спешила к маме, к папе, надо было самой всё увидеть и во всём разобраться. Схватив, приготовленный заботливой соседкой, тёплый пакет с едой, Таня бросилась вниз по ступенькам. Она знала: мама с нетерпением ждёт её, об этом кричала телеграмма.

Выяснив внизу, на пропускнике, в какой палате находится отец, Таня поднялась в отделение реанимации, на ходу надевая казённый халат. Нужную палату нашла без особого труда. Остановилась перед входом и задумалась. Сейчас там, в палате интенсивной терапии реанимационного отделения находятся самые родные и дорогие ей люди. Беда подкралась незаметно и разрушила устои её дома. Отец в тяжёлом состоянии, больше она ничего не знает. Мама старалась оберегать её покой, пока она болела и не рассказывала подробно о папе, только приветы от него передавала. Как сейчас они оба отреагируют на появление дочери? Может её приход придаст отцу больше сил для борьбы с болезнью? Она постарается помочь ему выздороветь, только надо войти в палату интенсивной терапии, но неизвестность пугает.
Таня приоткрыла дверь и заглянула внутрь палаты. Она увидела довольно большую комнату, заставленную различными приборами, со стоявшей по середине кроватью, на которой лежал её отец. Она узнала родные, знакомые с самого детства, черты и не могла оторвать взгляд от родного лица. Отец, казалось, безмятежно спал.
- Папка, папочка! – шептали её губы. Но вдруг больно заныло в груди, потому, что рядом с постелью отца сидела маленькая сгорбленная распатланная старушка и молча гладила высохшую, прозрачную руку отца. В этой страшной старушке Таня не сразу узнала свою мать.
- Мама! – окликнула Таня сгорбленную женщину, и та, крупно вздрогнув, повернула голову. – Мамочка, это я, Таня, смотри, это я!... – но старушка смотрела незрячими глазами и не узнавала вошедшую Таню. – Мамочка, милая, я приехала, ты меня не узнаёшь?
- Его больше нет. Он только что умер. Он тебя так ждал, и не дождался. Ты немного опоздала, – тихо, почти шёпотом, сказала мама, продолжая гладить руку отца.
- Мамочка, я спешила, очень спешила. Вчера утром телеграмма пришла, и я сразу же выехала домой.
- У него случился тяжёлый сердечный приступ, когда мы узнали, что ты пропала без вести, – монотонно сказала мама.
- Как, пропала без вести? – удивилась Таня.
- Нам сообщили, что ты пропала без вести. Я думала, с ума сойду, а отец никак не мог смириться. Он не верил. Потом нам позвонили, извинились, но было уже поздно. У папы случился сердечный приступ. А когда ты позвонила, он так обрадовался! Но опять случился приступ, ещё тяжелее первого. Потом, вроде, всё наладилось. Он не плохо себя чувствовал, и я могла к тебе приехать. Он меня гнал к тебе, но снова был приступ. Потом приступы участились, и о поездке к тебе уже нечего было и мечтать.
- Мам, не надо было ко мне ехать. Я теперь очень хорошо устроилась, у меня всё хорошо. И работа, и друзья, всё отлично, я даже в институт подумываю поступать.
- А теперь что? – растерянно развела руками мама. – Его теперь больше нет…
- Я пойду, поищу врача. Ты посиди, я сама похлопочу.
Таня поставила уже никому не нужный свёрток с едой на тумбочку у кровати и тихонько вышла из палаты. В коридоре было тихо и пустынно. Таня подошла к окну и дала волю слезам. Отца больше нет, она не успела, а он так ждал её! Он умер, не дождавшись, так и не увидев её. Он больше никогда не назовёт её Солнечным Зайчиком, больше никогда не обнимет и не рассмеётся счастливым смехом. Его больше нет. Как же больно расставаться с дорогими сердцу людьми! Невозможно смириться с такой утратой…

После похорон и поминок в соседнем кафе, Таня привела измученную маму домой и уложила в постель. Теперь надо было подумать, как жить дальше, но мысли, как серые мыши, разбегались в разные стороны, и сердце железным кольцом сдавила безысходная тоска. Только теперь Таня начинала осознавать, что осиротела. Она ходила по квартире и натыкалась на вещи и книги, принадлежавшие отцу. Каждая вещичка, каждая книжечка ранила сердце воспоминаниями о тех, или иных событиях прежней счастливой жизни. Она отсутствовала дома всего лишь год с небольшим, а какие непоправимые изменения произошли за это время. Только вещи, бережно хранившие воспоминания о безвозвратно ушедшем счастье, напоминали сегодня об этом. С фотографий, висевших на стене в гостиной, отец ласково смотрел на неё и улыбался своей доброй улыбкой, будто поощрял всё, что бы она ни сделала сегодня. Сегодня она стала старше на сто лет, сегодня ей принимать решения, сегодня ей оберегать покой матери, потому, что у бедняжки совсем не осталось сил жить.
И с той фотографии, которая сегодня была перевязана чёрной лентой, отец заглядывал в душу и обаятельно улыбался. Нервы не выдерживали. Ей хотелось выть, кричать и топать ногами, но она понимала, что теперь все усилия тщетны. Отца не вернуть. Стук первых комьев земли о крышку гроба красноречиво заявил о том, что теперь она сирота. Но надо собрать последние силы и как-то жить дальше.
В соседней комнате после нервного дня забылась мама. На неё сейчас тяжело смотреть без боли. Осунулась, похудела, её взгляд стал отчуждённым, безразличным, её ничто больше не волновало, она с головой ушла в своё непоправимое горе, она превратилась в древнюю старуху.
« Надо что-то изменить, надо что-то изменить» - пульсировало в мозгу. «Так жить нельзя, надо что-то изменить…» Таня подошла к фотографии отца, неумело перевязанной тоненькой ленточкой из чёрного крепа. Такой страшной беды в её жизни ещё не было, и она совершенно не знала, как вести себя в подобных ситуациях. Тишина, звенящая тишина окутала квартиру тяжёлым траурным мраком. Тёплый осенний вечер за окном, будто сочувствуя её беде, печально поблескивал редкими звёздами. Таня не включила свет, в комнате уже трудно было рассмотреть некоторые предметы, но её это не пугало. Она хорошо знала все затаённые уголки своей квартиры и с закрытыми глазами могла свободно ориентироваться в ней. А её отец, красивый мужчина средних лет добрыми, любящими глазами следил за каждым её движением, заглядывал в самую глубину её души. Он был безмятежно счастлив. Он был счастлив, когда его сфотографировали, и это искрившееся счастье сумел «поймать» искусный фотограф.
- Папка, папочка, как же ты так? Зачем ты ушёл, неужели тебе было так плохо с нами? – прошептала Таня, взяв в руки дорогую сердцу фотографию. Сегодня утром они с тётей Олей, соседкой из квартиры напротив, прикрепляли к этой фотографии креповую чёрную ленточку. Тётя Оля сказала, что так надо, а Таня не знала, как надо. Потом соседка открыла бутылку водки, налила немного в рюмку и поставила её рядом с фотографией, накрыв ломтиком ржаного хлеба.
- Так надо, – сказала она. – Пусть упокоится с миром душа твоя. Хорошим ты был мужиком. Жалко.
Таня не протестовала. Она не знала, правильно это, или нет. «Надо, так надо. Пусть будет так», подумала она тогда. А сейчас в пустой комнате в сгустившихся сумерках Таня прижимала к груди эту драгоценную фотографию и слёзы горячей рекой заливали лицо.
Теперь она понимала, что счастье её тогда, на вокзале, было призрачным и таким обманчивым. Не нужна была ей служба за границей, ох, как не нужна! Зачем она так рвалась туда? Работала бы себе в районной больнице, и не было бы никаких проблем, и отец был бы жив. Нет, ей самостоятельности захотелось, вот и наелась этой самостоятельности до самого «не хочу», и только беды на семью навлекла. Но так случилось. Теперь ничего невозможно изменить. Только бы мама пережила эту тяжёлую утрату.
- Нет, папка, надо что-то изменить, а что, я не знаю. Теперь ты не можешь мне подсказать, как раньше, в детстве, тебя больше нет, а я не знаю, как жить дальше. Вещи, твои вещи и книги везде. Они напоминают о тебе, а мне очень больно. Их надо собрать в один мешок, – сказала она фотографии отца, поцеловала её и поставила на прежнее место, поправив сползшую ленточку из чёрного крепа. – И маме так будет легче пережить горе.
Она решительно бросилась к кладовке, нашла большой полотняный мешок, стряхнула с него вековую пыль и принялась укладывать в его чрево вещи и книги отца. За этим занятием застала её соседка, решившая вечером проведать подругу и помочь, если это будет необходимо.
- Чего это ты в темноте копошишься? – удивилась Ольга, увидев, что Таня, словно сомнамбула, ходит по квартире с мешком в руках и швыряет в него всё, что попадает под руку.
- Жизнь меняю, чтобы мама быстрее отошла от утраты, – хмуро ответила Таня.
- А ты у неё спросила?! Прекрати сейчас же! – строго прикрикнула на неё Ольга. Таня лишь удивлённо взглянула на соседку, не прекращая своей деятельности. – Прекрати, я тебе сказала! – топнула ногой Ольга. – Нельзя сейчас ничего трогать. Дух твоего отца ещё здесь, а ты бросаешь в мешок всё, к чему он привык. Нельзя этого делать, прекрати, он же обижаться на тебя будет, прекрати!
- Нету его, тётя Оля, нету! – рыдая, выкрикнула Таня.
Ольга подошла к ней, по-матерински обняла за, вздрагивающие от рыданий, плечи и принялась укачивать, как маленькую.
- Успокойся, девочка моя, успокойся. Ты обязательно изменишь свою жизнь, и мама заживёт с тобой по-новому. Но это будет позже. Сейчас он ещё здесь, с вами. Вы не должны омрачать его последние минутки на Земле. На девятый день он покинет вас навсегда. Проводи его достойно, девочка. Не спеши, всё устроится само собой, ещё счастья полной ложкой хлебнёшь, и мамке твоей с тобой хорошо будет.
- А потом что будет, после девятого дня? – спросила шёпотом Таня. Ей почему-то расхотелось собирать вещи отца в мешок.
- Он вернётся на сороковой день, чтобы проститься и улететь на небо уже навсегда и останется жить только в вашей памяти. Ты же не сможешь забыть своего папку, правда?
- Не смогу…
- Расставь всё по местам, как было, не торопись, всему своё время. Давай, я тебе помогу. Слёзы вытри, ты привязываешь его слезами к дому, и он не сможет улететь.
- Тётя Олечка, спасибо вам за доброту вашу, и низкий поклон, – сквозь слёзы прошептала Таня и поцеловала руку соседке.
Тихий шорох заставил их обеих вздрогнуть. Таня резко обернулась. На пороге спальни стояла мама.
- Мамочка, миленькая, зачем ты встала? – бросилась Таня к матери.
- Я услышала ваши голоса, только не разобрала, о чём вы шепчетесь, потому и вышла. Там – как в могиле: темно и холодно, и пусто…. – тихо сказала мама, указывая рукой в спальню.
- Ой, я окно не закрыла! – всплеснула руками Таня.
- Ну, и ладно, пойдём на кухню, чаю попьём, папку твоего вспомним, я и согреюсь, – голос её был спокойным, ровным, бесцветным. Она сделала пару шагов и споткнулась о мешок, так неосторожно оброненный Таней. Взвизгнув, отскочила к двери спальни и застыла в напряжённой позе, готовая к прыжку. – Что это? – в страхе прошептала она.
- Танька, матку с ума сведёшь, винись перед ней! – подтолкнула Таню соседка.
- Мам, ты извини меня, я вещи папины хотела в мешок сложить, – сконфуженно прошептала Таня.
- Не надо сейчас, ему больно, не надо сейчас…. – грустно сказала мама и разрыдалась.
- Мамочка, не плачь, ты его слезами держишь, он же любит тебя, он жалеть будет, что ушёл, не плачь, так надо. Прошу тебя, перестань, я же хотела сделать как лучше, извини меня, – плакала Таня, обнимая мать.
- Он любил меня, а мне казалось, что я его не люблю. Теперь тяжело. Не правильно я жила. И прощения просить не у кого…. – прошептала мама.
- Бабы, реветь хватит! – рявкнула Ольга. – У самой душу рвёт, жалко мужика. Давайте, на кухню, там и поговорим, – она первая вышла из комнаты, за ней в обнимку последовали мать и дочь.

Незаметно пролетело время. В слезах, в волнительных хлопотах и душу рвущих воспоминаниях они не заметили, как подошёл день отъезда Тани. Основную часть забот в то время Таня взяла на себя, освободив мать и дав ей возможность немного отойти от случившегося горя. Девять дней отметили дома, в семейном кругу. На огонёк заглянули соседи и несколько сослуживцев из школы и Районо. Гости скоро разошлись, и снова Таня с мамой остались одни в квартире, в которой всё, до последнего гвоздика, было сделано руками отца. Пока мыли посуду и вытирали её льняными полотенцами, боль об утрате не донимала, но стоило им уйти из кухни в комнату и заглянуть друг другу в глаза, у обеих слёзы полились рекой.
- Мамочка, миленькая, перестань плакать. Мы не должны с тобой плакать, мы же будем помнить его всегда, правда? Мы будем помнить его всегда, пока живы, да, моя хорошая?
- Да, доченька, как же можно его забыть? Это вся моя жизнь. Столько лет вместе, и на тебе, смерть. Он же ещё такой молодой, ему бы только жить, да жить.
- Мам, а ты его до сих пор так сильно любишь?
- Ох, Танюша, дай Бог, найти тебе такого мужа, чтобы всю жизнь как за каменной стеной, чтобы ни разу не пожалела, что замуж вышла…
- Я нашла такого, но его убили там, где я служила.
- Расскажи, как ты прожила этот год, – попросила мама, вытирая слёзы. – Мы же ничего о тебе не знали, а потом ты пропала, и тогда мы узнали, где ты служила. Папка очень переживал. Знаешь, он себя поедом ел, за то, что всегда поддерживал твою точку зрения.
- Мам, я уже взрослая. Там время течёт значительно быстрее, год за десять, и мне уже сто лет в обед.
И Таня рассказала матери обо всём, что с ней случилось за этот страшный год. Потом они долго молчали, каждая думала о своём, и ни у кого из них не было сил и желания продолжать этот тяжёлый разговор. Они больше никогда не возвращались к этой теме.
- Мамочка, может, со мной поедешь? – вдруг спохватилась Таня, с надеждой заглядывая в глаза к матери. – Если, я уеду, ты же совсем одна останешься. А мне надо уехать.
- Танечка, лучше бы ты никуда из дому не уезжала. Осталась бы со мной и работала бы у нас в больнице. Разве плохо тебе было здесь? – мама взяла Танину руку и стала её гладить, потом расплакалась
- Мам, мне надо поехать. Там остались люди, которым без меня, ну, никак, понимаешь?
- А ты сделай там, что нужно, и возвращайся, хорошо? – всхлипнула мама, с надеждой заглянув в глаза дочери.
- Ох, когда же это будет! Я уже не ребёнок, я выросла, мама! Мне бы самой определиться. Я ещё не знаю, чего хочу, но то, что вернуться туда необходимо, я знаю точно. Понимаешь, от меня зависит здоровье двух человек….
- Таня, не бери на себя так много, – покачала головой мама.
- Мам, ну, правда, они же хорошие ребята, понимаешь?
- Когда же ты едешь? – покорно всхлипнула мама. Она больше не возражала, не было сил возражать.
- Завтра за билетом схожу. Мама, может, всё-таки…
- Нет, дочечка, пока не поеду. У тебя жизнь наладилась, а мне до сорокового дня надо быть дома.
- А потом?
- А потом видно будет, – развела руками мама. – Может, и нельзя нам с тобой жить врозь.
- Нельзя, ой, как нельзя! Мне ещё хочется чувствовать себя дочкой! – улыбнулась Таня и нежно обняла мать.

ПОХИЩЕНИЕ
Провинциальный городок радостно встретил вернувшуюся Таню, приветливо расстелив перед ней пёстрый ковёр из опавших листьев. С вокзала до общежития девушка решила ехать на рейсовом автобусе и не согласилась на множество предложений таксистов-бомбистов. Кое-как дотащив до остановки свой объёмный багаж, она печально вздохнула.
Ну, вот и всё, детство почти закончилось. Отца больше нет, а мама пока не согласилась ехать с ней. Мама не захотела бросать любимую квартиру, чтобы поселиться в комнате общежития маленького провинциального городка. Мама ещё полностью не поняла, не осознала, что осталась одна. Да, теперь у них никого на всём белом свете, кроме них самих нет, и мама должна, обязана привыкнуть к одиночеству. По другому не предвидится новая жизнь. Для неё это новое, необычное состояние. Она никогда, нигде не оставалась одна, с ней рядом всегда был папа.
«Ох, мама, мамочка, любимая моя, как же мне будет неуютно без тебя, как же мне будет недоставать тебя, зная, как тебе там плохо одной», думала Таня, вглядываясь в даль по-осеннему пёстрой вечерней улицы.
Вечер был тёплый и ласковый. Такие бархатные вечера случаются иногда в октябре. Лёгкий ветерок игриво срывал с деревьев ярко раскрашенную листву и швырял её под ноги прохожим. Дворники не успевали убирать это осеннее буйство, а листья шуршали под ногами, будто пытались поделиться с людьми воспоминаниями об ушедшем лете.
Тане было немного жарковато, и она расстегнула пуговицы хорошенького осеннего пальтишка, которое они с отцом долго выбирали на осенней ярмарке в последний год учёбы в училище. Как давно это было, а казалось, всего несколько дней назад.
Автобус скоро подъехал, сверкая весёлыми фарами. Таня с трудом затащила в салон объёмистый багаж, состоявший из двух больших пухлых сумок. Оплатив проезд, она устроилась на пустовавшем переднем сидении и мимо воли задумалась. Она задавала себе множество вопросов, на которые снова и снова не могла найти ни одного ответа, лишь одно она теперь знала твёрдо: надо жить, всем смертям назло, надо жить.
Таня хорошо знала, что от автобусной остановки до общежития рукой подать, но две большие пухлые сумки обрывали руки. Хорошо, что вчера было прохладно и пришлось надеть пальто, а то и его бы пришлось тащить.
Мама собирала её в дорогу так, будто дочь уезжала в пионерский лагерь, а не в другой город, не известно, как на долго. Мама заботливо укладывала в сумки всё, что так или иначе могло пригодиться, не обращая ни малейшего внимания на протесты дочери.
- Мам, не надо столько, лучше я лишний разок к тебе приеду, – просила Таня.
- Не понравится, или лишнее будет, выбросишь, или кому-нибудь подаришь, а пока возьми, может зачем-то и пригодится, – отмахивалась мама и продолжала запихивать в сумки свитера и юбки, и Таня больше не перечила ей. А теперь надо как-то донести этот нехилый груз до комнаты, разобрать и развесить в шкафу. Теперь у неё целый гардероб, а не армейская форма и сапоги на три размера больше, и осознание этого приятно согревало душу.
Но мама, там, далеко, в родном городе, осталась одна. Как Таня ни уговаривала мать уехать вместе, она наотрез отказалась. Надо будет завтра с утра позвонить ей…
Автобус весело подбежал к нужной остановке. Задумавшись, Таня чуть не прозевала, когда выходить. С большим трудом она вытащила из салона сумки и поставила их на асфальт тротуара. «Ох, как же я устала!» Вздохнула она сама себе. «Сегодня не буду ничего делать, поставлю сумки в угол, а завтра с ними разберусь, а потом на работу схожу. Как там Фёдор? Ему уже ходить бы надо. Эх, не сумела я ему помочь! И Грише тоже не сумела, а обещала! Завтра их проведаю», решила она и, подхватив свой скарб, натужно потащила его к общежитию.

В вестибюле общежития всегда толпились люди. Кто-то звонил по телефону, кто-то с кем-то мирно беседовал, кто-то кого-то ждал. Сегодня здесь было необычно пусто, даже дежурной на месте не было. Не замеченная никем, Таня поднялась на второй этаж и спокойно зашла к себе в комнату. Комната, будто, ждала возвращения хозяйки и встретила Таню уютным теплом, мягко исходившим от большой батареи под окном.
- Ого, уже затопили, как приятно!... – усмехнулась она.
Таня прошлась по комнате туда, сюда, подошла к окну, выглянула на улицу. За окном быстро стемнело, но ещё не было очень поздно. В комнате сгустился вечерний мрак. Предметы, окружавшие её, стали выглядеть как-то таинственно-призрачно. Таня включила свет и оглянулась по сторонам. Все вещи стояли на своих местах, и пузатый, видавший виды, старенький чайник приветливо махал ей своим широким носиком с кухонного столика в углу комнаты.
«Надо бы поужинать, – подумала Таня и стала рыться в одной из сумок. Но еды в сумке не оказалось. Она вспомнила, что пакет с едой забыла в купе вагона. – Ах, как жаль, растяпа я несусветная! Ну, что ж, придётся идти в магазин. Валю не буду напрягать, пойду сама», - решила она, и, прихватив кошелёк и пластиковый пакет, вышла на улицу.

В магазине, неожиданно для себя, Таня нос к носу столкнулась с Валей.
- О, привет, ты уже приехала! – неподдельно обрадовалась подруга. - Ты, это, прими мои соболезнования, ну, ты сама знаешь…. – неожиданно смутилась Валя.
- Знаю, спасибо…. – ответила Таня, сглотнув слюну, чтобы снова не расплакаться. – Я тут…. В общем, пришла купить чего-нибудь поесть.
- Пойдём к нам, сейчас ужинать будем. Во, глянь, сколько несу! Помогай.
- А деньги?... – смутилась Таня.
- О, деньги, деньги, противные бумажки! Потом рассчитаемся. Завтра что-то купишь.
- Нет, я тебе и так много должна. И потом, папу моего помянем.
- Ладушки, пойдём, конфет накупим, девки сладкое любят. А о долге даже не думай. Сколько ты за меня отдежурила, а я тебе ничего не отдала. Так, что мы с тобой теперь квиты, и точка. Без комментариев.

В комнате у Вали было чисто прибрано и чем-то соблазнительно вкусно пахло. Валя, бросив сумки у порога, подскочила к рабочему кухонному столику в углу комнаты, такому же, как в комнате у Тани, и, приподняв крышку огромной сковородки, выпустила оттуда облачко вкусно пахнущего пара.
- Ого, картошечка с грибочками, офигеть, как вкусно пахнет! – засмеялась она и подмигнула Тане.
Вечер прошёл хорошо. Уходить не хотелось. Еда была изумительно вкусной, а девушки пытались растормошить грустную Таню. Она и плакала и смеялась, но была бесконечно счастлива, что девушки с особым пониманием отнеслись к её горю.
В свою комнату Таня вернулась поздно. Она решила ничем сейчас не заниматься, а просто выспаться после стольких бессонных ночей. Завтра будет новый день, завтра будут новые дела, завтра она увидит Фёдора и Гришу, но это завтра, а сегодня – спать…

Утром её разбудил громкий щебет птиц под окном. Ещё в ночной рубашке, она подошла к окну, открыла раму и выглянула на улицу, пытаясь определить источник такого неистового птичьего гама. На земле, прямо под её окном, валялся, выброшенный кем-то немаленький кусок пшеничного хлеба. Его то и облепили воробьи, устроив громкие разборки под окном за право первенства. Эти разборки сопровождались оглушительным чириканьем. Таня улыбнулась и закрыла окно. Утренняя свежесть осеннего серого утра заставила поёжиться, но спать уже не хотелось, вчерашней головной боли и следа не осталось.
«Надо будет кормушку приладить на зиму этим драчунам, как когда-то давно, в детстве мы с папой делали такие из молочных пакетов» - подумала она и отошла от окна, за которым не прекращались птичьи военные действия.
Приведя себя в порядок и позавтракав, Таня принялась за домашнее хозяйство. Необходимо было в первую очередь разобрать сумки, потом немного прибраться в комнате, а потом уж можно было и на работу собираться.
Таня ловко и споро заполнила шкаф одеждой, вынутой из сумок. Оказалось, что теперь она обладательница королевского гардероба. Теперь она не Золушка на чужом балу, теперь у неё и одежда и обувь есть в достаточном количестве. Таня удовлетворённо осмотрела шкаф и с видимым удовольствием закрыла его.
Взяв веник и совок, принялась выметать сор из всех уголочков комнаты. Теперь это её дом, а дом необходимо содержать в чистоте, тогда и дышаться будет легче и теплее будет на душе.
Отныне у неё появился свой собственный дом. И пусть это только маленькая комнатка в общежитии госпиталя, ничего страшного в этом нет. Это её жилище, и только её. Но там, далеко, в родном городе, у неё тоже есть дом, который с нетерпением ждет её. В том доме теперь осталась только мама. Ей сейчас плохо, одиноко одной, но она сама так решила. В том доме Таня родилась и выросла. Семья у них была дружная, жили они хорошо, и куда бы ни бросало её в прошлом году, она всегда помнила, что есть место на земле, где всегда рады её возвращению.
Таня горестно вздохнула и принялась сметать, выметенный из всех уголочков комнаты, мусор на общую кучу, чтобы удобнее было собрать его на совок. Вдруг дверь с противным треском распахнулась и с силой ударилась о кухонный столик, стоявший в углу комнаты. В ответ звонко звякнула грязная посуда, которую Таня ещё не успела вымыть. От неожиданности девушка вздрогнула и медленно повернулась на неожиданный грохот. По спине побежали струйки холодного, липкого пота, голова закружилась, и она упала бы на пол в сметённую кучу мусора, если бы сильные руки не подхватили её. Таня закрыла глаза и затаила дыхание. Ей не хотелось верить, что, уже почти забытый, ужас снова, бесцеремонно, ворвался в её жизнь с грохотом выломанной двери в её новом жилище.
Она почувствовала, что её положили на кровать и осыпали липкими и какими-то нечистыми поцелуями, от которых чуть не стошнило. Она инстинктивно пыталась увернуться, отбиться, но силы были явно не равны, у неё ничего не получалось, новые поцелуи не давали перевести дух.
- Как я соскучился по тебе. Танечка, посмотри на меня, как же я тебя люблю! – кто-то влажно шептал в ухо, и она знала, кто это. Она, не задумываясь, не глядя, узнала его, не смотря на то, что он был нисколько не похож на себя. Одет он был, как бродяга со стажем, в старый, рваный спортивный костюм и растоптанные кроссовки без шнурков на босую ногу. И запах…. Его ненавистный запах…. Она задыхалась от этого противного запаха, её выворачивало на изнанку.
- Танечка, у нас нет времени, вставай, дорогая, я же вижу, ты… с тобой всё нормально. Это ты так сильно обрадовалась, когда меня увидела. Теперь я всегда буду с тобой, до самой смерти…
Она ни за что не хотела открывать глаза, ей казалось, что она спит, этот кошмар только снится, и надо лишь открыть глаза, чтобы страшный сон растворился в лучах взошедшего солнца. Когда же она открывала глаза, и видела над собой склонённого Ваську Зотова, снова и снова тело начинал бить предательский озноб. Она ни одним движением не хотела выдавать себя, но Васька уже перестал церемониться. Не на долго же его хватило!...
- Таня, поднимайся! Ну-ка, посмотри на меня. Я знаю, ты узнала меня, открой глаза, слышишь?! – он схватил её за щёки своей вонючей огромной пятернёй и сильно встряхнул. От неожиданной резкой боли она открыла глаза и с ненавистью посмотрела в глаза своему мучителю.
- Пусти… - прошептала она с негодованием и попыталась вырваться из цепких лапищ. – Пусти, я сказала! – в её взгляде, в её словах, в её нежелании было столько силы, что Василий невольно отпрянул, отпуская её, а она села на край кровати и снова с ненавистью взглянула ему в глаза.
- Ты не смотри на меня так, слышишь, не смотри! – не выдержал её взгляда Василий и ударил наотмашь по лицу. – Я за тобой приехал, если бы не ты, меня бы давно уже в Совке не было!
- И катись отсюда, не задерживайся! Я никому не скажу, что ты здесь был. Убирайся! – выкрикнула Таня, побелев от нахлынувшей злости.
- С тобой, моя дорогая, только с тобой!
- Ты что, рехнулся? Никуда я с тобой не поеду!
- Я не пошутил, и ты не ослышалась. Я за тобой приехал. Я ждал тебя, я знал, что ты вернёшься. Бегом одевайся.
- Нет!
- Не хочешь, ну, мне ты и такая нравишься. А в машине тепло, не замёрзнешь. Пошли!
- Никуда я с тобой не пойду, я ненавижу тебя! – крикнула Таня, пытаясь оградить себя от ненавистного человека стеной отчуждения.
- Ещё как пойдёшь, любимая, бегом побежишь. Ты же не хочешь, чтобы мамка твоя переселилась в квартирку поменьше и без удобств!
- Ах, ты ж гад! Ты этого не сделаешь! - вскрикнула в ужасе Таня.
- Сделаю, дорогая, ещё как сделаю, и ты это знаешь, так, что пошли, нас машина ждёт.
«Его надо обмануть! А потом я придумаю, что сделать», вдруг пришло ей на ум. Она медленно подошла к шкафу и стала перебирать одежду, висевшую на вешалках.
- Не копайся, быстрее! – одёрнул её Василий, но Таня продолжала занятие, даже не отреагировав на его окрик. Тогда Василий подскочил к ней и с силой развернул к себе лицом.
- Пошли, некогда наряды выбирать, машина за углом. И без глупостей. Только пикни. Мне, ты знаешь, терять нечего, – он схватил её за руку и повёл к двери.
- Дай хоть пальто надеть, и брюки не помешали бы, - зло буркнула Таня.
- Ты ещё в туалет попросись. Ещё раз предупреждаю, без фокусов. Надевай пальто и пошли.
Когда Таня накинула на плечи пальто, Василий толкнул её в спину. Она упала бы на пороге, если бы вовремя не ухватилась за косяк двери.
- Потише, ты, чёрт! - сквозь зубы прорычала Таня.
Василий догнал её в коридоре, взял под руку и повёл к выходу с этажа. Таня покорно исполняла его приказы. Она по горькому опыту знала, что за ослушание последует телесное наказание, а затем, унизительный новый приказ. Таня старалась идти как можно медленнее. Она надеялась, что кто-нибудь встретится по дороге и поможет отбиться от Васьки, но коридор был пуст. В вестибюле на своём месте у входа в общежитие сидела дежурная и что-то читала. Ей не было никакого дела до жильцов и их друзей. Она только выдавала ключи от комнат, остальное её не интересовало.
- Только посмей устроить цирк, убью,- прошипел Васька на ухо Тане и чем-то больно ткнул в бок. Он вытолкнул её на крыльцо и столкнул с лестницы, поддерживая и не давая упасть, повёл вдоль здания общежития туда, где стояла машина.
Когда они уже поворачивали за угол, боковым зрением Таня увидела симпатичного молодого, или старого человека, трудно было определить его возраст, шедшего им навстречу. Она повернула голову в его сторону, почувствовав на себе его обжигающий взгляд. Почему-то этот человек был одет в рубашку, такую, как у Гриши. Она это заметила, потому, что его куртка была распахнута.
«Как жаль, что Гриши нет, он бы задал Ваське перцу и не дал бы ему так поступить!» зло думала Таня, а Василий ещё раз подтолкнул её к машине, двигатель которой был уже включен. Василий, страхуя её голову, втолкнул Таню на заднее сидение и заскочил в машину следом за ней, с силой захлопнув дверь. В машине Таня оглянулась и снова увидела того человека. Оказывается, он бежал за ними, но как только за Василием захлопнулась дверь, автомобиль сорвался с места. Догнать движущийся транспорт человеку невозможно, и тот человек так и остался стоять на месте, откуда только что отъехал автомобиль. Он, будто, провожал Таню в неизвестность.
- Хватит глазеть назад, попрощайся с этим унылым местом. Тебя ждёт сказка, – сказал Василий, пытаясь развернуть девушку, но Таня не обращала внимания на его попытки, она смотрела назад и видела удалявшуюся фигуру того, кто пытался догнать автомобиль, насильно увозивший её отсюда. Она даже не заметила, что полы её пальто и халата распахнулись, обнажая точёную ногу, и Василий не удержался, он тут же принялся гладить эту божественную ногу, легонько прикасаясь к коже. Таня с силой оттолкнула его руку.
- Не смей ко мне прикасаться, не смей меня трогать! – завизжала она.
- Ого, ещё как посмею, ты же помнишь, как нам было хорошо вдвоём! – нагло расхохотался Василий, а Таня бросилась на него с кулаками и попыталась поцарапать как можно больнее. Вместе с Василием так же нагло расхохотался и водитель, он даже сумел оглянуться назад.
- Ну, и кошку ты себе выискал, Васька! Она же дикая, а диких кошек трудно приручать. На фига она тебе такая сдалась! – смеялся водитель, грязно выругавшись при этом.
- Не твоё дело! – ответил Василий, пытаясь удержать разбушевавшуюся Таню.
- Не моё-то, не моё, а, только, намаешься ты с этой стервой, сведёт она тебя в могилу….
- Заткнись и делай своё дело. Я тебе заплатил. Неужели, мало? – рявкнул водителю Василий и поймал Танины руки, не давая её кулачкам дотянуться до себя.
- Отпусти, гад, всё равно тебя поймают, тогда не отвертишься, и конец тебе будет, сволочь! Могила! – кричала Таня, вырываясь.
- Пусть сначала поймают, а я снова в бега подамся и тебя разыщу. Привыкай, ты со мной до смерти останешься. Я же однолюб! – смеялся Василий, сжимая её тонкие руки. Он и усилий особых не прилагал, чтобы скрутить её. Руки её были слабенькими, как у ребёнка, и ему огромному, сильному, не составляло труда обездвижить её, такая борьба даже удовольствие доставляла. Со стороны могло показаться, что на заднем сидении старой «Волги» едет темпераментная влюблённая парочка. Влюблённые то неистово дерутся между собой, то страстно целуются. Водитель с ехидной улыбочкой на губах иногда посматривал в зеркальце заднего вида и довольно похмыкивал, но советов никаких больше не давал. Он просто наблюдал, как разворачивались боевые действия на заднем сидении, и это откровенно развлекало его.
Таня вдруг узнала в водителе того противного мужика, который высовывался из окна и так её ни за что обидел, тогда, когда они с Валей шли на базар. Она видела его сейчас в пол оборота, но точно знала, что это он. Ей хотелось дотянуться до него и стукнуть изо всех сил, чтобы выместить на нём свои чувства, но Василий держал крепко, и вырваться она не могла. Малейшее движение тут же пресекалось, и тогда они нагло смеялись и сквернословили.
Она сначала думала, что сможет убежать, но дверь машины с её стороны оказалась заблокированной, и никаких ручек на ней не было. А с другой стороны сидел Василий и блокировал собой спасительный выход.
Она устала бороться, она не могла двигаться, ей трудно было дышать от вдруг нахлынувшей злости.
- Отпусти! – выкрикнула она, снова пытаясь освободиться из плена ненавистных рук Василия.
- Не могу я тебя отпустить. Я тебя люблю и готов умереть за свою любовь. – с пафосом ответил тот, ещё крепче сжимая объятия. – Ты – моя королева и должна жить по-королевски.
- Мочалка она рыжая, а не королева! Выкинь её на обочину, пока не поздно. Чует моё сердце, хлебнём мы с ней полной ложкой! – проскрипел водитель, не оборачиваясь.
- Жорик, я тебя прошу, заткнись, не твоего ума дело. Ты, давай, крути баранку и за дорогой следи, остальное тебя не касается. Я тебе заплатил.
- Моего ума дело будет, когда нас поймают с этой рыжей б…ю. А ты – болван, никак выкинуть её в кювет не можешь… - ворчал недовольно водитель.
- Да, правда, прислушайся к мудрому совету, высади меня на обочине, тебе же спокойнее будет! – выкрикнула Таня, с натугой отталкивая от себя Василия, но он не разжимал объятий.
Машина давно выехала на трассу за пределами городка и стремительно двигалась в южном направлении на предельно допустимой скорости. В окне мелькали поля, посадки деревьев, иногда, сверкая водной гладью, просматривались небольшие озерца и речки. Тане становилось страшно от одной мысли, что она больше никогда не увидит тех людей, к которым за последнее время успела привыкнуть, успела привязаться, что больше никогда она не увидит природы средней полосы России. Ей казалось, она уезжает навсегда, и нет больше ни единого шанса вернуться назад. Тогда она снова начинала кричать, драться, царапаться, но старания её были тщетны. Василий и не думал её отпускать. Она не знала, куда он её везёт, и эта неизвестность приводила её в неописуемый ужас. Неожиданно для себя, она забылась тревожным, тяжёлым сном без сновидений, провалившись в омут своих переживаний. Когда Василий убедился, что девушка действительно спит, он разжал руки, уложил её голову себе на колени и, успокоено вздохнув, стал смотреть в окно, восторженно поглаживая шёлк рыжих волос.

Гриша накануне выписался из госпиталя. Ему давно уже сняли повязки, но пришлось пройти послеоперационный курс лечения. Временами было нестерпимо больно, но он готов был вынести все муки ада, лишь бы лицо приобрело прежние формы. Он надеялся, что Таня поможет сгладить неприятные моменты, если не медикаментами, то хоть бы тёплым словом, сострадательной улыбкой, весёлой шуткой, но она внезапно исчезла. Потом он узнал о беде, настигшей подругу. Валя, рассказавшая ему об этом, уверяла, что Таня сюда уже не вернётся, что ей здесь нечего делать, а там у неё мать одна осталась, и Таня, конечно же, останется с матерью. Но Гриша не верил. Он был убеждён, что Таня обязательно вернётся. Он готов был поклясться. Он даже не представлял, что она сможет забыть обо всём, что держало её здесь. Нет, Таня не могла так поступить. Она всегда выполняла обещания. И не просто так она уехала, у неё горе стряслось, она должна была…
Вчера вошла в палату Зинаида Степановна и тоном маршала приказала собирать вещи и готовиться к выписке. Собирать ему особо нечего было, он давно уже был готов, только сбегал в сторожку за старой курткой, которую всегда оставлял там, на случай непогоды.
Вчера его отпустили домой, но предупредили, что позже необходимо будет сделать ещё одну операцию, когда кожа лица полностью восстановится. Когда это будет, ответить не могли, сказали, надо подождать. Он подождёт. Теперь уже не так страшно. Он каждый день по несколько раз рассматривал себя в зеркале, и оставался доволен своим отражением. Пусть пройдёт несколько месяцев, и снова будет операция, зато он теперь уверен в успехе, теперь он знает, к чему надо стремиться. Теперь можно и домой сообщить, что он нашёлся, но всё ещё выполняет особую миссию и вернётся не скоро. Дома подождут и примут с радостью. Теперь он совсем даже не урод и люди уже так шарахаться не будут при виде его лица. Но сейчас ему не хотелось думать о далёком будущем. Сейчас он спешил домой, в общежитие. Он почему-то знал, что Таня уже приехала и сразу откроет дверь, как только он постучится к ней.
Он бегом бежал в общежитие, в надежде, что снова увидит её. И прежде, чем войти в свою комнату, подёргал дверь соседки, но гнетущая тишина за той дверью красноречиво свидетельствовала, что хозяйки апартаментов ещё нет дома. Он сходил в магазин, приготовил себе нехитрой еды и рано завалился спать, чтобы утром сходить на работу и определиться со сменами.
Утром он уже знал, что Таня вернулась вчера вечером, но тревожить её не стал, пожалел. Он решил сходить на работу, а, вернувшись, зайти к соседке, узнать, как у неё идут дела. Всю дорогу в общежитие он не переставал улыбаться, не смотря на то, что это ему было строго запрещено. Он предвкушал встречу с Таней и счастливо жмурился, забыв обо всех запретах.
- Танечка, я так соскучился, тебя так долго не было, целую Вечность! – скажет он ей при встрече.

Подходя к общежитию, он обратил внимание на старую «Волгу» голубого выцвевшего цвета. Странно, тут такие машины не останавливались никогда, всё больше «Москвичи» и «Запорожцы». «Волги» здесь не встречались. Гриша заинтересованно разглядывал машину, не отдавая отчёта в своих действиях. Он даже в салон заглянул, потому, что на водительском месте кто-то сидел. Лицо водителя показалось знакомым, но он тут же отбросил глупую мысль. У Жорки никогда не выпросишь рубль на сигареты в долг, у него никогда не бывает денег, а тут хоть и старая, но «Волга», и это уже из области фантастики. Парень за рулём просто очень похож на жлоба Жорика.
Вдруг входная дверь общежития с шумом открылась, отвлекая внимание Гриши от машины. На порог вышла Таня, и Гриша, было, радостно кинулся к ней, но за Таней на пороге появился какой-то мужчина в оборванном спортивном костюме. Тот мужчина крепко держал девушку под локоть и вроде, толкал, и вроде, помогал ей спуститься по немногочисленным ступенькам крыльца. Таня была в пальто, но в домашних тапочках на босую ногу. Она почему-то плакала. Мужчина вёл девушку к «Волге», а водитель включил мотор, как только увидел их на пороге общежития.
В последний момент Таня оглянулась. Её взгляд умолял, кричал о помощи. Она смотрела на Гришу, но не узнавала, а мужчина, сопровождавший её, вдруг грубо втолкнув девушку в машину, быстро последовал за ней, громко хлопнув дверью машины. «Волга» сорвалась с места и на предельной скорости скрылась за поворотом дороги. Гриша попытался догнать злосчастную «Волгу», но только облачко сизого газа осталось на месте, где совсем недавно стояла машина. Перед тем, как впрыгнуть в машину, человек, сопровождавший Таню, вдруг повернул голову в сторону Гриши. Этого машинального движения было достаточно, чтобы Гриша узнал его. Он не раз разглядывал фотографию этого человека у себя в сторожке после того, как Таня опознала его и так испугалась. Он и сегодня видел то фото, когда заходил туда. Этот человек до сих пор в розыске и он похитил Таню. Да, да, похитил! Она никогда бы не вышла на улицу в таком неопрятном виде. И плакала, она плакала, тот гад обижал её!
Гриша застыл на месте, откуда только что умчалась старая «Волга» голубого выцвевшего цвета и растерянно смотрел ей вслед. Он ещё не знал, как надо сейчас поступить, но преступника необходимо было задержать. У него даже имелись инструкции по этому поводу. Но в руках преступника оказалась Таня, и с таким положением дел необходимо было считаться, и надо было спешить, «Волга» ездит быстро. Он отчётливо это понимал, но не мог сдвинуться с места. Мысли мелькали одна за другой, но он отбрасывал все, приходившие в голову, варианты действий.
«Роберт Модестович! Он всё знает, он поможет спасти Таню!» вдруг решил Гриша. Он резко повернулся и стрелой полетел обратно к госпиталю. Ему было тяжело бежать, он задыхался, но не останавливался ни на секунду, чтобы перевести дух. Он спешил. Похитили Таню, и с этим надо было что-то делать!...

Было самое обычное серое рабочее утро. У кабинета главврача, как всегда, толпились люди. Секретарша, молоденькая девчонка, недавно окончившая школу, что-то старательно писала, по школьной привычке высунув кончик языка, и не сразу обратила внимание на ворвавшегося в приёмную Гришу, а он, ни на кого не глядя, ринулся в кабинет к Роберту Модестовичу.
- Куда?! Нельзя, там уже есть… - только и успела с негодованием воскликнуть секретарша, подскочив на месте, но Гриша уже ворвался в кабинет, и дверь с шумом захлопнулась перед носом у этой выскочки секретарши, пытавшейся помешать бурному вторжению бешеного посетителя.
В кабинете на стуле у стола главврача сидела заплаканная санитарка, тётя Маша, а Роберт Модестович широкими шагами мерил кабинет и что-то ей терпеливо объяснял. Терпение его было на исходе, потому, что лицо его уже выражало лёгкую степень раздражения, он казался сердитым, хоть и старался не показать этого санитарке. Он так и взглянул на ворвавшегося, запыхавшегося Гришу.
- Чего надо, не видишь, я занят?! Подожди за дверью, – строго приказал он ворвавшемуся молодому человеку.
- Роберт Модестович, извините! Я не впускала, так он сам ворвался, он же бешеный! – робко обиженно пропищала секретарша, влетевшая в кабинет следом за Гришей. Она пыталась схватить парня за рукав, но тот отмахнулся от неё, как от назойливой мухи.
- Да, подожди ты, малявка, иди на своё место, тут дело государственной важности, отстань, ждать мне некогда! – Гриша вытолкнул девушку из кабинета и плотно прикрыл за ней дверь, потом повернулся к главврачу, и вдруг онемел.
- Чего молчишь? Говори, чего ворвался, как варвар, – строго приказал главврач. Гриша понимал, что молчать нельзя, но и говорить нельзя, в кабинете посторонние, а оглашать о случившемся при посторонних он не хотел.
- Пусть она выйдет. У меня дело государственной важности и очень срочное, – указал он пальцем на тётю Машу.
- Это как это, это как это, я посторонняя?! – возмущённо раскудахталась тётя Маша. Она даже приподнялась на стуле от возмущения.
Гриша подскочил к ней, подхватил под руки и вытолкал из кабинета, плотно закрыв за ней дверь. В двери торчал ключ. Не долго думая, Гриша повернул его два раза.
- Всё! – выдохнул он, и тут же встретился с крайне изумлённым и злым взглядом главврача.
- Таня… - выдавил из себя Гриша. – Там…
- Какая Таня, секретарша?! – рассерженно повёл бровью главврач.
- Нет, Рыскина… - Гриша никак не мог восстановить дыхание.
- Что опять стряслось?! – взревел вконец рассерженный Роберт Модестович.
- Роберт Модестович… её выкрали… я точно знаю, что выкрали…
- Что ты болтаешь?! – возмутился главврач. – Почему ты решил, что её выкрали?! Что это ты придумал такое?!
- Я даже знаю, кто. У меня в сторожке есть его фото. Я знаю, что я должен сделать по инструкции, но Таня!.... Однажды Таня очень испугалась, когда увидела его фотку у меня в сторожке. Он до сих пор в розыске. Сегодня это точно был он, я его узнал!
- Может, ты ошибся? Может, она сама куда-то уехала? – уже более спокойно предположил Роберт Модестович.
- Нет, я вам говорю, нет! Не могла она в халатике и в тапочках домашних куда-то уехать, а я его узнал, даже вспомнил, как его зовут. Это Василий Зотов!
- Что?! – взревел главврач.
- Да, да, Зотов, точно он, я же говорю, что узнал его, когда он Таню в машину запихивал!
- Если я сейчас сообщу, куда следует, ты не испугаешься, не убежишь?
- Роберт Модестович, я же видел, как он в машину её запихивал, чуть голову ей не проломил! Она не хотела, а он толкал её, я же видел! – чуть не плакал от возбуждения Гриша. – Я бы ему наломал, да не успел, не добежал!
- Ну, смотри… - Роберт Модестович подошёл к столу и задумался, потом снял трубку телефона и набрал номер.
- Я… хорошо, отлично видел, кто её в машину толкал. И надо что-то делать скорее, он же… - Гриша никак не мог успокоиться, и его возбуждение передалось Роберту Модестовичу.
- Алло… Соедините со службой безопасности… - главврач говорил спокойно, тихо, но Гриша видел, какая буря бушует у него в душе. Роберт Модестович коротко сообщил о происшествии. Он ни разу не взглянул в сторону Гриши во время разговора по телефону. Положив трубку, Роберт Модестович положил перед Гришей чистый листок бумаги и ручку.
- Опиши всё, о чём только что поведал. И номер машины не забудь, укажи обязательно, если запомнил.
- Роберт Модестович, я же не писатель, я же не умею… - смутился Гриша.
- Что не умеешь, писать? Разговорчики! Не любовное письмо надо написать, тут особый талант не требуется. Ты принёс действительно важную новость, от слов своих не отпираешься, так опиши всё на бумаге, постарайся ничего не упустить, и номер машины укажи обязательно. Ясно?! Ворвался тут, понимаешь…. – Роберт Модестович не шутил, его разозлила Гришина нерешительность после столь решительного вторжения.
- Так точно, – смущённо ответил Гриша, почесал затылок и принялся за дело, а Роберт Модестович стал нервно прохаживаться по кабинету, потом вышел в приёмную, отменил приём по личным вопросам, вернулся в кабинет и снова стал мерить шагами расстояние от двери до окна и обратно.
Мелким, убористым почерком Гриша быстро описал происшествие и протянул густо исписанный листок Роберту Модестовичу. Тот внимательно прочёл написанное, попросил расписаться и поставить дату.
- А теперь что? – растерянно спросил Гриша, возвращая листок главврачу.
- А теперь ничего. Ждать, – спокойно ответил главврач.
- Так…. А как же Таня? – не мог успокоиться Гриша.
- Ждать, я сказал! – повысил голос главврач. – Приедут умные люди, они разберутся. Иди, занимайся пока своим делом. Я передам сообщение. Меры обязательно примутся. Не беспокойся.
- А с Таней что теперь? – не унимался Гриша.
- С Таней будет всё хорошо, если она ни в чём не виновата.
- Да, не виновата она! – в порыве возбуждения воскликнул Гриша.
- Приедут люди грамотные, во всём разберутся. А ты иди домой и жди.
- Так, а как же?...
- Имей терпение, иди домой и жди. Если понадобится, тебя вызовут. Понял?!
Гриша не находил нужных аргументов, не находил повода, чтобы остаться и быть полезным, в любую минуту готовым к решительным действиям. Ему неоднозначно указали на выход. Он понимал, что должен сейчас уйти. Так и не найдя серьёзного повода остаться, Гриша вышел из кабинета главврача. Угрюмо наклонив голову, он прошёл мимо секретарши.
- Хулиган! – сказала она сквозь зубы.
- Что? – не расслышал он.
- Козёл, на огород сходи, там капуста поспела! – звонко ответила девушка и показала Грише кончик розового язычка.
- Сама дура! – выдохнул он и, не обращая больше внимания на секретаршу, побрёл в общежитие.

Он шёл по коридору общежития и не мог понять, откуда доносится неприятный скрип, будто какой-то неумелый виртуоз пытается играть на скрипке. Неприятные звуки доносились откуда-то с боку, там, впереди, по коридору. Когда он подошёл к двери своей комнаты и оглянулся на комнату соседки, ему всё стало ясно. Он увидел, что дверь напротив совсем не заперта, как обычно. Она выломана, висит на одной нижней петле и жалобно поскрипывает под действием озорного сквозняка.
«Ого, тут, видно, целое сражение развернулось!» одумал Гриша, осторожно заглянув в комнату Тани. «Что-то тут не так. Надо милицию вызывать».
Он вихрем спустился вниз, попросил у вахтёрши телефон и вызвал наряд милиции на предположительное ограбление.
- Кому это ты вызываешь, Гришаня, новенькой, что ли? – с непомерным любопытством спросила вахтёрша.
- Баба Катя, вы ключи выдавайте, а с милицией я уж сам разберусь, – резко ответил Гриша и собирался уйти к себе на этаж, чтобы ждать милицию на месте преступления, но баба Катя ловко поймала его за рукав куртки.
- Ты, милок, Дмитрию Владимировичу сообщил? Его надо бы в известность поставить. Вишь, какая новенькая, бандитского кореня, чтобы чегоне вышло! – ехидненько пропела она. – А то, милицию вызвал, и сам – в кусты! Думаешь, внешность поменял, так с тебя спросу за ложный вызов не будет?
- И чего же вы ехидничаете, баба Катя? Какой ложный вызов? Сейчас всех оповещу, будьте спокойны. Вы бы лучше внимательнее смотрели, кто к вашим постояльцам в гости ходит, тогда и милицию не пришлось бы вызывать! – Гришу разозлила глупая въедливость вредной старухи, но он понимал, что без коменданта в этой ситуации не обойтись, поэтому направился прямо к нему.

Комендант был на месте. У него в кабинете стоял большой телевизор «Горизонт» и комендант зря времени не терял. По телевизору шёл какой-то боевик, и Дмитрий Владимирович не мог оторваться от экрана.
- Дмитрий Владимирович, можно к вам? – вежливо спросил Гриша, заглянув через дверь в кабинет коменданта.
- Заходи, заходи, смотри, чего творят, черти. И на конях и с шашками! Это ж надо всё так заснять! На складе старьё одно осталось, ничего дать тебе не смогу. Вот, черти!
- Дмитрий Владимирович, у нас дома были эти на конях и с шашками. Я милицию вызвал, – спокойно сказал Гриша, остановившись у двери.
- Да, ты только погляди, чего творят, вот, сорвиголовы!
- Так это ж «неуловимые мстители»! – теперь Гриша узнал фильм, так захвативший коменданта. Он сам с неослабевающим интересом смотрел эту ленту уже несколько раз и каждый раз оторваться не мог, не досмотрев фильм до конца. Но сейчас Грише было не до кино. Сейчас страшная опасность нависла над Таней, и если он будет бездействовать, Тане плохо придётся, это он отчётливо понимал, а после того, как увидел сорванную с петель дверь в её в комнате, его беспокойство за судьбу подруги возросло в миллион раз.
- Дмитрий Владимирович, оторвитесь от кино. В комнате у Рыскиной сорвана с петель дверь. Я милицию вызвал. Они сейчас приедут.
Комендант никак не мог сразу переключиться с фильма на суровую действительность. Он был ещё там, на экране и отчаянно скакал верхом с героями фильма. Он не слышал, о чём настойчиво толкует Гриша, не хотел слышать, но последняя фраза молодого человека всё же долетела до ушей стража общежитского порядка и немного отрезвила его.
- Какая милиция, зачем милиция?! – вскричал возмущённо комендант. – Сами справимся, кого побили, за что?
- Да, не побили никого. В комнате у Рыскиной дверь высадили и её саму выкрали. Я милицию вызвал. Сами тут не управимся.
- Зачем высадили? Почему меня не позвали?! – рассердился комендант.
- Я и так опоздал, – расстроено сказал Гриша и собирался выйти из кабинета коменданта
- Ты куда?! – рассвирепел комендант.
- У меня дверь напротив её комнаты. Сяду, и буду сторожить, пока не приедут.
Но долго ждать не пришлось. Наряд милиции через считанные минуты был на месте происшествия, и люди сразу же приступили к работе.
Осмотрев место преступления, отметили следы борьбы на кровати.
- А, может, и не борьба это была вовсе, а что-то другое? – предположил один из милиционеров, молодой человек, лет двадцати.
- Записывай всё, что увидел, салага. Следы борьбы, значит, так и пиши, а не предполагай, – строго ответил старший группы.- Дверь-то зачем-то вышибли. Зачем это нужно было, зачем?
- Не знаю… - развёл руками «юный следопыт».
- Вот, то-то и оно. Иногда думать надо. Приглашай понятых.
Понятыми стали Гриша и вахтёрша баба Катя. Больше никто не изъявил желания быть участником этой драмы.
Баба Катя, юркая, не в меру любопытная бабёнка, лет шестидесяти, будто пронырливая крыска Лариска старухи Шапокляк, на согнутых тоненьких ножках просочилась в комнату Тани и стала водить носом в разные стороны, будто принюхивалась к чему-то.
- Хорош нюхать, баба Катя, проходите, не толпитесь у двери, а то ещё отвалится и пришибёт. – подтолкнул Гриша вахтёршу на середину комнаты.
- Катерина Павловна, взгляните, что-нибудь пропало из этой комнаты? – спросил старший группы у вахтёрши.
- А ничего, вроде, и не пропало. Мебля на месте, в шкапе одёжи полно… - Визгливо сообщила баба Катя, подкралась к платяному шкафу и распахнула створки. – Ай, ай, ай! А одёж-то сколько у ней! Ай, ай, ай! А какой бедненькой прикидывалась!
-Я не спрашиваю, сколько у неё одежды, я спрашиваю, не пропало ли чего здесь, – одёрнул женщину старший группы.
- А не знаю я, касатик, я ж не могу знать, чего у кого бывает! – развела руками баба Катя.
- Нет, не пропало, вроде, ничего, наоборот, гардероб пополнился, у неё же ничего не было, а потом она домой поехала. У неё недавно отец умер, – сказал Гриша, внимательно оглядывая комнату.
- Посмотрите внимательнее, чтобы потом жалоб не было.
- О, смотрите, чего я нашёл! – воскликнул салага, вытаскивая из одной из сумок тугой кошелёк. – Тут и денежки имеются.
- Имеются? Пересчитай и запиши в протокол.
- Так тута много, смотрите!
- Пересчитай, говорю тебе, и запиши, а понятые пусть распишутся.
В кошельке лежали деньги, оставшиеся от похорон. Таня со временем хотела купить книжный шкаф и нормальную кровать. Кошелёк остался в сумке, девушка не успела его спрятать в шкаф….

Таня подумала, что уже давно умерла. Но там, говорят, холодно, а ей сейчас тепло, хоть и совсем не уютно. Всё тело почему-то дрожит, и этот монотонный гул, похожий на рокот мотора легкового автомобиля, вселяет страх в её очнувшуюся душу. Кто-то гладит её по голове, ей приятно. Кажется, отец склонился над ней и что-то ласковое шепчет на ухо. Невозможно разобрать слова из-за этого надоедливого гула.
Запах…. Этот невыносимо противный запах преследует её. Она никогда не сможет от него избавиться. Она знает, кому принадлежит этот гадкий запах… Теперь в её сознании пробегают события последних нескольких часов, и болью в сердце отзывается то, что она так и не успела позвонить маме. Она постепенно начинает понимать, что произошло, но сопротивляться не хватает сил, нет никакого желания открывать глаза. Она знает, что у неё нет шансов на спасение….
Нестерпимо болит шея. Она слегка шевелит рукой, пытаясь изменить положение головы, и этот жест не остаётся незамеченным.
- Ты проснулась, моя королева! – слышит она над собой ласковый голос Васьки. – Вставай, солнышко моё, смотри, мы уже почти не досягаемы. Ещё немного, и будем в безопасности.
Таню подбросило, будто ударило током. Она отчётливо осознала, что лежит на коленях у Васьки, и не отец вовсе нашёптывает ей нежные слова. Это Васька гладит её роскошные рыжие волосы и что-то монотонно бубнит на ухо.
- Не прикасайся ко мне, слышишь, я тебя ненавижу! – взвизгнула она и отпрянула к окну.
- Ну, чего же ты дичишься? Совсем от меня отвыкла. Помнишь, как нам с тобой было хорошо? - Васька снова попытался обнять её.
- Не было, никогда не было! – буркнула она и отвернулась, чтобы не встречаться взглядом с ненавистным человеком.
- А с тем плюгавчиком Аркашкой тебе лучше было? – ехидно ухмыльнувшись, спросил Василий.
- Не трогай его, не смей, он мёртв! – выкрикнула Таня, с ненавистью взглянув на попутчика.
- Не-ет, ты расскажи, расскажи, как ты с ним кайф ловила, тебе с ним классно было?! – яростно схватил он девушку и попытался развернуть к себе лицом
- Больно, пусти, не смей ко мне прикасаться! Не смей о нём говорить, он… он… он святой, а ты ему и в подмётки не годишься!
- Ох, уж и святошу нашла! Где уж мне с моими активами… Он же командиром был, оградил тебя от моей опёки, и его приказы следовало неукоснительно выполнять. Святой он, конечно, святой!
- Он был хорошим человеком, а ты – гнида, - выпалила Таня.
- Ого, как ты заговорила! Ничего, это пройдёт, как только ты всё увидишь своими глазами.
- Чего ты от меня хочешь? – зло спросила она.
- Странный вопрос, я сказал бы, даже, глупый. Ты сама знаешь. Аркашки больше нет, никто нам теперь не помешает быть вместе, и ты станешь моей королевой, – он говорил, улыбаясь и веря каждому своему слову.
- Не выйдет, я сбегу от тебя, посмотришь, – упрямо нахмурилась она.
- И кому ты нужна без денег и документов? Давай, беги в домашних тапочках, далеко в них убежишь! А твой Аркашка обеспечил нас с тобой и нашим детям и внукам ещё останется. Только мешал он мне очень, ты уж извини. Пришлось убрать с дороги негодяя, – он потянулся к ней, чтобы обнять, но Таня с ненавистью оттолкнула его руки.
- Ты сам негодяй, не смей ко мне прикасаться, и не смей об Арчи так говорить, я не желаю тебя слушать!
- О, моя королева, ты, оказывается, ничего не знаешь, я думал, ты в курсе…
- О чём это ты болтаешь, о чём это я должна была знать?
- Разве Аркашка тебе не блеял, чем он промышляет? – резко спросил Василий и схватил её за руку, не давая шансов вырваться.
- Пусти, зар-раза! – закричала Таня, отбиваясь от Василия свободной рукой.
- А ты послушай, что я тебе сейчас расскажу, и не брыкайся, а то свяжу, и в багажнике поедешь. Хочешь?
Таня не ответила, но драться перестала. Она нутром чувствовала, Васька сейчас не врёт, его необходимо выслушать. Он может сдержать слово, связать и в багажник засунуть. Так, лучше уж покориться, пусть думает, что испугалась…
- Ладно, драться больше не буду, рассказывай, только не ври, – устало ответила Таня и позволила ему завладеть рукой. А он, как наркоман, прижался к её тёплой ладошке и забыл обо всём на свете. Она терпеливо ждала, стараясь не шевелиться, чтобы не вызвать новых приступов любви. Его прикосновения были ей противны.
- Сейчас, сейчас, я тебе всё расскажу, только подожди, дай надышаться тобой. Я так по тебе соскучился! – шептал Василий и снова, и снова целовал ей руку.
- Хватит, обслюнявил всю, противно! – взревела, не вытерпев, Таня и вырвала руку из цепких пальцев.
- И что же тебе рассказать? Неужели ты ничего не знаешь, неужели ты в глубоком неведении, как Аркашка людьми торговал? Нет, не знаешь?
Таня широко раскрыла глаза и с ужасом уставилась на сидевшего рядом мужчину, будто впервые увидела его.
- Что ты говоришь? Ты бредишь! Бога побойся. Это же грех на мёртвых наговаривать!
- Нет, Танечка, я не брежу, я в здравом уме и при светлой памяти, как видишь. Нашего командира убили тогда не случайно и не с моей помощью. Он в тот день уже на «точку» возвращался после совещания, правда? А Аркашка тогда в штабе полка служил, как ты знаешь. И только он располагал информацией. Так, что, извини. Я тогда ещё очень добросовестно исполнял свои обязанности политрука. А знаешь, почему так долго не назначали нового командира?
- Нет… - одними губами прошептала Таня. То, о чём говорил сейчас Васька, не укладывалось в голове. Голова отчаянно болела и противно кружилась.
- А, не знаешь, и знать не можешь. Аркашка купил это место, очень уж злачное оно. Только надо было немного подождать, пока страсти вокруг убийства не улягутся. Потом всё списали на ту сторону. Вот так.
- А потом?... – безвольно спросила Таня, уже не сопротивляясь ласкам Василия.
- Ты изъявила желание узнать, что было потом? Потом он увидел тебя и прибрал к рукам. За тебя он мне кругленькую сумму отвалил. Не принять подарка я не мог, и пришлось на время оставить тебя в покое.
- А с ребятами как? – спросила она. Челюсть её дрожала мелкой дрожью, из глаз, не переставая, лились слёзы.
- А что ребята? За каждую голову деньги платила та сторона, и деньги не малые. Аркашка ничем не брезговал, всё под себя грёб. Он и с той стороны людей закладывал, чтобы наши плохого не заподозрили.
- А ты?! – выкрикнула Таня.
- А что я? Да если бы я хоть пикнул, меня бы самого того… Ниточка далеко тянулась, лучше не разматывать. Я жить хочу, и свою шкуру спасал, неужели не понятно? И за тобой следил, ждал подходящего момента.
- А кто в тот день всех подпоил?
- О, это уже другая история. Я чистый спирт принёс, кто туда чего бросил, я не знаю. А может, огурчики не свежими оказались, не знаю. Вот, бандюкам я сообщил, что «точка» в отвале. Они меры и приняли. Обещали заплатить тобой и Аркашкой. Но ты, как сквозь землю провалилась. Никто тебя не смог отыскать. И бежать-то тебе особо некуда было, а не нашли, только Аркашку поганого порешили.
- Я тебе не верю. Это ты всё сделал, это ты, гад! – простонала Таня, пытаясь поддержать отяжелевшую голову. Снова начиналась эта неимоверная головная боль, от которой не было спасения.
- Ох, Танюха, Танюха! Я не располагал той информацией, которой владел Аркашка. Ты же взрослая девочка, сама должна понимать. И чего бы так упрямо бычиться?!
- Я не верю! – всхлипнула Таня, вытирая манжетой пальто нос.
- На, возьми платок, он чистый. Смотри, чего покажу. На моих часах с тыльной стороны номер счёта в твоём банке. Ты офонарительно богата, девочка. Деньги вложены на твоё имя. Возьми часы, пусть будут у тебя.
- Нет, не хочу, не надо! – взвизгнула Таня, пытаясь увернуться, но ловкие руки Василия уже застегнули браслет на тонкой руке девушки.
- Этот счёт открыт на твоё имя. – грубо сказал Василий и оттолкнул её от себя. Почему-то её это задело.
- Зачем? Это же грязные деньги, я не хочу такого! – кричала Таня, пытаясь сорвать браслет с руки, но Василий снова крепко держал её, и вырваться не было сил.
- Это война, детка, там чистых денег не бывает. А ты теперь брезгуешь, чистенькой захотелось быть? – он с размаху ударил Таню по лицу. – Брезгуешь… А спать с тем уродом не брезговала? Чем он тебя взял?
- Я не верю, не верю! Ты себя выгородить хочешь! – вдруг тихо сказала Таня и отвернулась к спасительному окну.
- Не веришь, значит. А если у меня доказательства имеются. Папка целая. Я собирал, я хотел этого негодяя вывести на чистую воду. Я хотел представить эту папочку куда следует. Знаешь, сколько голов слетело бы, если бы она туда попала? Ты хочешь этого? – Василий силой развернул Таню к себе лицом и пытливо заглянул ей в глаза. – Говори, с-сука рыжая, хочешь? И твоя голова тоже будет в полёте рыжей копной махать, хочешь?
- Н-не знаю, н-не знаю, что ты от меня хочешь?... – Таня пыталась увернуться от этого пытливого, пронизывающего насквозь взгляда, но ей не удавалось отвернуться. Как только она отворачивала к окну голову, его сильные потные пальцы хватали её за подбородок и возвращали голову в прежнее положение.
- Ты отчёты составляла?
- Да…
- В двух экземплярах?
- Да…
- Ты знаешь, куда отправлялись твои отчёты?
- В штаб, в статотдел…
- Наивная! Да, один экземпляр действительно отправлялся в штаб, а второй?
- Н-не знаю…
- Ты такая же, как и я. Ты тоже изменница Родины, потому, что твои отчёты с превеликим удовольствием читали не только наши полковники, но и на другой стороне, – уже без эмоций сказал Василий.
- О, Боже, меня же Арчи учил, как их составлять! – взвыла Таня.
- Ну, конечно, ему же нужны были грамотно составленные сведения такого рода.
- Не может быть, я же с ним ездила в штаб…
- Ого, ещё как может быть, моя дорогая, ещё как может. Он один экземпляр сдавал статисту, а другой?
- Не знаю, ой, я уже ничего не знаю, и знать не хочу… - безвольно ответила Таня. – Отпусти меня, я босиком домой пойду…
- Если я ту папочку предоставлю следователю, посмотришь, что будет. Ты ещё такого ужаса не переживала. – жёстко сказал Василий, отбросив её руку, как ненужную тряпку. – Отпустить тебя?! Ха-ха-ха! Да ты же живой свидетель тех преступлений, а может, и соучастница?!
- Нет, я ничего плохого не делала! – выкрикнула Таня и попыталась ударить Василия. Он на лету поймал её руку и завернул за спину. Таня дико взвизгнула от боли.
- Вот, этого не смей больше. Сиди тихо, коза драная. Ты теперь должна меня слушаться, иначе тебе – капец. Чем тебя Аркашка взял, чем, отвечай?! – он сильно нажал на вывернутую руку Тани и в ответ получил сдавленный стон. Ухмыльнулся. Ему было приятно, ощущать безграничную власть над ней.
- Он был в тысячу раз лучше тебя. Он никогда ни к чему меня не принуждал. Он любил меня. У меня должен был ребёнок родиться…
- Ха-ха-ха! От кого, от Аркашки?! Так он же облучённый, у него детей быть не могло!
От его слов Таня провалилась в какое-то липучее беспамятство. Не могла она объять своим умом размеры того ужаса, о котором только, что поведал Василий. Она была уверена, что её ребёнок – это плод пламенной любви Аркадия, но врачи заронили первые ростки сомнения, а Василий сейчас одной фразой разрушил до основания тот спокойный, уравновешенный мир, в котором она пребывала после первых недель, проведенных в госпитале. Мозг отказывался служить своей хозяйке. Таня потеряла сознание.
- Танька, хватит валять дурака, очнись! Ты теперь со мной и сказочно богата. Очнись, всё же в порядке, не переживай, мы с тобой новых детей наделаем, и они будут купаться в роскоши, я тебе это обещаю! – Василий тряс её за худенькие плечи, бил по щекам, но Таня не могла совладать со своими чувствами, не могла открыть глаза. Её обманывали! Все обманывали! Она в Арчи души не чаяла, но и он оказался!... Зачем тогда жить, если... Лучше умереть…
- Жорик, дай воды, она совсем отключилась! – испуганно выкрикнул Василий и толкнул водителя в спину.
- Дурак ты, Васька, нашёл место, где отношения выяснять. Ещё кончится тут, потом мороки с трупом не оберёшься! – грязно выругался Жорик, протягивая назад Василию бутылку минеральной воды. – Доехали бы, там бы и рассказывал ей страшные сказки.
- Глохни, я сказал, сам знаю, что делать!
- Ты бы ей браслеты надел, и руки бы не выламывал, если довезти живой хочешь. – Жорик не обращал внимания на раздражение товарища, его разозлил обморок, в котором находилась сейчас Таня.
- Ладно, занимайся своим делом. Я уж сам как-нибудь… - выдохнул Василий, поливая лицо девушки минеральной водой.
- Какой же я болван, связался с тобой! Сейчас бы тихо, мирно семечками на «тучке» торговал и горя бы не знал! – со злостью бурчал Жорик, переключая передачу.
- Таня, Танечка, открывай глаза! Уже скоро доедем, там и отдохнёшь. – Василий продолжал трясти Таню за плечи. Он не обращал внимания на ворчание товарища.

Постепенно, нехотя, сознание возвращалось к ней, но мозг отказывался усваивать то, о чём рассказывал Василий. Она не могла понять, почему, не могла согласиться с тем, что она – изменник Родины, ведь она отдавала Родине все свои силы и не раз вытаскивала с того света тяжело раненных бойцов, и не раз это ей удавалось. И не одна мать должна была благодарить её за спасённую жизнь сына. А теперь, что же получается? Получается, что она готовила отчёты не только своим, но и чужим… Теперь она начинала понимать, почему она – изменник Родины… Как ловко сплёл кто-то кружево её судьбы, не вырваться, не трепыхнуться…
А что же Арчи?... По словам Васьки он… О покойниках плохо нельзя говорить, но как же теперь жить? Ведь он так красиво ухаживал, казалось, был искренен и честен, Он был так нежен с ней… Зачем?...Он говорил, что любит. Неужели так можно врать? Она же во всём доверялась ему. Она верила ему свято, и безропотно подчинялась. Иногда она замечала блеск стали в его глазах, но всегда находила повод оправдать любимого. Не мог он быть жестоким, не способен он был предавать и убивать товарищей. Нет, он совсем другой. И не облучённый он совсем. Он никогда не говорил ей об этом. А ребёнку обрадовался, как мальчишка, целый день её на руках носил. И воевать он не хотел, её Арчи. Нет, это Васька врёт, мстит, не может простить! Он грубый, беспардонный человек, он мог убить, не сожалея. Арчи не такой, и убит он был так вероломно. Это Васькиных рук дело, он сам признался в этом….

- Танечка, открой глаза, хватит дурака валять, я же знаю, ты меня слышишь! – уговаривал её Василий. Его напугал такой длительный обморок. Он не привык к подобным проявлениям слабости, он был сильным, выносливым человеком и требовал неукоснительного подчинения от окружающих его людей. Он не умел справляться с обмороками, он считал их проявлением слабости духа. Да ещё этот кретин, Жорик, заронил страх в его душу. А вдруг она, и правда, умрёт, что ему тогда делать? Тогда уже ничего и не нужно будет. Не будет смысла жить дальше. И дворец, который он недавно купил для неё, не будет радовать, если она умрёт. Потеряв надежду что-либо изменить в лучшую сторону, он обнял её и вдруг заплакал. Горько, безутешно, как над покойником.
- Если бы ты только знала, как я тебя люблю, ты бы поняла, как мне было тяжко, когда ты к этому плюгавому ускакала. Если бы ты только знала, как я испугался, когда ты из лагеря куда-то пропала! Я думал, тебя по ошибке убили, я долго искал тебя среди убитых! Я думал, сердце от тоски по тебе разорвётся на мелкие кусочки. Как же я обрадовался, когда увидел тебя живой и невредимой у вертолёта! А когда тот мужик положил тебе руку на плечо, я рассвирепел до безумия. Я же тоже человек, у меня тоже сердце болит! Только ты никогда даже не задумывалась над этим. Если бы ты только знала, сколько раз я пытался убить твоего прохвоста, но не получалось у меня, хитёр был прохвост! Из всех ловушек уходил. А ты на меня даже не смотрела тогда, и я согласился пойти на тот чудовищный поступок. Я хотел только с Аркашкой рассчитаться, а получилось, что они всех убрали. Обманули меня. Потом туда киношников направили, чтобы на плёнку заснять, что они там натворили и потом хвастаться полной победой. Но кто-то же уцелел! Сына одного из тех, с той стороны, пришили уже после погрома. Его там, возле комвагончика нашли мёртвым. Его на ночь оставили в лагере, чтобы он тебя нашёл, а он смерть свою нашёл… Танечка, Танечка… - он обнимал её, словно, убаюкивал, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, не обращая внимания на резкие замечания Жорика, и уже не надеясь на чудо.
Таня слышала, о чём говорил Василий, но мозг упрямо отказывался принимать такую жутко откровенную информацию. Всё её существо восставало при мысли, что её Арчи – предатель, не могла она принять чудовищный поворот событий, о которых хотелось забыть и никогда не вспоминать. Она не хотела открывать глаза, не хотела показывать, что она в сознании…
- Слышь, фраер, кончай исповедь, слюни подотри! Тьфу, противно слушать! – не выдержал, наконец, Жорик, грязно выругался и сплюнул в окно. - Урод, нашёл, кому душу раскрывать! Какой же я дурень, что связался с тобой! Чует моё сердце, быть беде….
- Что ты знаешь, что ты понимаешь?! Заткнись и крути баранку, я тебе заплатил, или мало?!
- А, х… мне теперь твои бабки, у нас менты на хвосте, смотри! – взвизгнул Жорик и с силой нажал на педаль газа. Мотор взревел, и «Волга» понеслась вперёд на предельной скорости. Василия, будто, кипятком ошпарило от слов Жорика. Он забыл о Тане и, обернувшись назад, увидел следовавшую за ними машину – новенькие «Жигули» с характерными опознавательными знаками.
- Ого, на новой тачке вышивают, но нас им не достать, ты без труда уйдёшь от них.
- Вижу, что на новой, не слепой! Давай, командир, принимай решение. Бензина маловато. Там, впереди подъём и лесок. Как думаешь, замылимся?
- С ней не больно замылишься, она до сих пор без сознания! – раздражённо ответил Василий, снова похлопав Таню по щекам.
- На х… она тебе сдалась? О себе подумай и обо мне тоже подумай, во что ты меня втравил! Сейчас где-то схоронимся, а потом найдёшь эту мочалку, или другую, всё одно, все они стервы, так какая тебе разница?! – зло завизжал Жорик, перестраиваясь в первый ряд.
- Что ты делаешь, мы же разобьёмся! – закричал Василий, хватая Жорика за рукав куртки.
- Не лезь под руку, урод, зашибу, не видишь, от погони ухожу, не мешай! – прорычал Жорик, склонившись над рулём старой «Волги»
Василий бросил Таню на заднем сидении и перебрался вперёд, на сидение, рядом с водительским.
- Там, на спуске, по ту сторону дороги есть лесок. Сейчас туда свернём и побежим. А эту в машине оставим, ментам на радость. Пусть потешатся. Ты понял?! – кричал Жорик , увеличивая скорость до максимума.
- Прекрати, ты можешь не справиться с управлением! – испуганно закричал Василий.
- Что, в штаны напустил, страшно стало?! Раньше бояться надо было. Теперь я командиром буду, иначе от погони не уйдём! – выкрикнул Жорик, отмахиваясь от Василия. Но Василий и сам понимал, что Жорик прав и надо уходить, а бросать Таню «на радость ментам», как говорил Жорик, он был не согласен. Но девушка всё ещё была без сознания. Она лежала на заднем сидении, безвольно свесив руку. Её тело послушно подпрыгивало при каждом толчке автомобиля.
- Эх, мы же почти у цели, не успели! – застонал Василий, обхватив голову руками.
- Какого хрена сам поехал? Заплатил бы чуть больше, тебе бы её доставили в лучшем виде, остолоп! – кричал Жорик, с трудом удерживая машину на первой полосе.
Машина, следовавшая за ними, значительно отстала, но не затерялась в туманной дали и упрямо пыталась сократить расстояние. Жорик оглянулся, его развеселило, что менты за ним не успевают.
- Сейчас побежим в разные стороны, ты понял? У нас бензин на нуле, а заправиться не успеем, – кричал Жорик, припав к рулю «Волги».
- Что же мне с ней делать? – с сожалением оглянувшись назад, на миг задумался Василий.
- В машине бросить, остолоп! Или ты на себе её попрёшь?! Сейчас будет поворот и подъём. Приготовься, сразу за подъёмом будет спуск. Я выверну машину на противоположную сторону дороги. Там густые кусты. Сможем уйти, ты понял?!
Машина, визжа тормозами, вошла в поворот дороги. Как и обещал Жорик, начался внушительный подъём. Жорик не жалел машину, не обращал внимания на дорожные знаки и встречное движение. Он пытался уйти от погони. На середине спуска он вдруг резко крутанул руль влево. Машина послушно резво повернула и на скорости влетела в кювет. Проехав немного по рыхлой, мокрой земле, замерла на месте, натужно ревя, забуксовала, далеко от себя разбрызгивая грязь.
- Не доехали, лужа! – грязно ругаясь, кричал Жорик. – Васька, беги вон туда, в кусты. Дальше – лес, там спрятаться можно. Беги скорее! – он выскочил из машины и прыгнул обеими ногами в непролазную грязь, оставшуюся после ночного дождя. Не останавливаясь, он грузно побежал к придорожным кустам, не обращая внимания на огромную лужу, в которую въехала «Волга». – Васька, беги, на х… она тебе?! Спасайся! – крикнул он на последок.
Василий ещё раз с сожалением оглянулся на заднее сидение, но Тани на нём не обнаружил. От резкого торможения девушка свалилась на пол «Волги» между сидениями, так, видимо, и не приходя в себя.
- Прости меня, Танечка, прости, я тебя всё равно потом найду! – простонал Василий, открыл дверь машины и выскочил наружу. Он выбрался на сухое место и быстро побежал вперёд, пытаясь обогнуть лужу справа. Но луже не было конца, и Василий всё бежал, не оглядываясь назад. Наконец, он нашёл сухое место, перепрыгнул через воду и побежал к спасительным кустам.

После гула, рёва мотора и грязной брани гнетущая тишина окутала мир. Где-то рядом щебетали птицы, а здесь была мёртвая тишина. Пустота. Пахло бензином и ещё чем-то неприятным. Таня не могла понять, чем. Она лежала на полу машины, между сидениями. Выступ пола больно давил в бок. Передние двери были настежь открыты, через них в салон заползал влажный холодный осенний воздух, от которого стыла кровь. Тане стало не на шутку холодно. Приподнявшись, она обнаружила, что машина пуста, никого, кроме неё, в салоне нет. Посмотрела в окно и не поверила своим глазам. Жорик уже почти подбежал к кустам, а Васька бежал в противоположную сторону, почему-то, параллельно шоссе. Но вот и он свернул к кустам. Вверху, на шоссе, что-то завизжало….
- Стой, стрелять буду! – кто-то громко закричал сверху, но беглецы даже не повернули головы на крик. Таня выглянула из машины. Вокруг неё разлилась грязная, вонючая, жижа, где-то рядом возмущённо квакали потревоженные лягушки.
Вдруг, раздался выстрел. Стреляли по беглецам, но те и не думали останавливаться. Жёлтые пятна кустов были уже совсем недалеко от них. Жорику оставалось пара шагов, но он вдруг упал и больше не шевелился. Выстрел Таня не слышала, или прослушала? Васька не остановился. Он бежал, спасаясь от пуль, петляя, как заяц. Раздался ещё один выстрел. Таня отчётливо его услышала. Она знала, кому предназначался этот выстрел. Васька, вдруг, упал, попытался подняться, пробежал несколько шагов на полусогнутых ногах и тоже упал без движений.
- Вася! – вдруг истошно закричала Таня, выскакивая из машины в болото. – Вася! – она бесстрашно ступила в холодную мутную воду, противно пахнувшую гнилью, и побежала туда, где упал Василий. – Вася, что же ты наделал? Зачем ты так? – рыдала она. Склонившись над ним, она увидела, как в затуманенных глазах Василия заплясали искорки радости и неподдельного счастья.
- Танечка!... Любимая!... – выдохнул он. Ему было тяжело дышать, ему было нестерпимо больно, но он улыбался.
- Молчи, молчи, дурачок, тебе нельзя говорить! – умоляла Таня.
- Не забудь… часы… банк …Дели, Индия… Молчи… Моя …королева… Я тебя лю…. - выдохнул он последнее слово, и, дёрнувшись всем телом, вдруг затих.
- Васенька, зачем ты так? Ведь всё можно было исправить, если бы ты не побежал. Зачем ты побежал?... Зачем?... – рыдала она над бездыханным телом Василия, но он уже ничего не слышал.

А к ним уже спешили оперативники. Кто-то кого-то распекал за нерасторопную стрельбу.
Таня не обращала внимания на посторонних. Она оплакивала человека, которого и другом-то не могла назвать. Но он любил её до последнего вздоха, а она так и не смогла согласиться с его любовью, не могла позволить ему себя любить. А ещё он любил жизнь и не хотел умирать. Всё сложилось не так, как он рассчитал. Она ничем не могла ему помочь, он уже умер с её именем на устах. Она сама не смогла бы объяснить, почему плакала так горько, но слёзы лились рекой, а душа надрывно болела так, что невозможно было вздохнуть. Человек, который так упорно добивался её любви, которого она панически боялась и ненавидела, безвольно лежал перед ней на мокрой траве и не подавал признаков жизни. Она знала, что это не освобождение, не глупая шутка. Она понимала, что этих минут не забудет никогда. Не раз она заглядывала в глаза смерти и отлично выучила, как она выглядит. Но сегодня смерть забирала Василия, а он был частичкой её жизни, о которой невозможно было забыть просто так. Выбросить из памяти этого, пусть нелюбимого, человека уже было невозможно, слишком уж переплелись их жизненные пути.

Обступившие их, какие-то люди о чём-то говорили, спорили, кто-то даже кричал, покраснев от злости, но Таня ни на что не обращала внимания. Только сейчас она поняла, что потеряла не врага, а верного друга, не рассмотрев, не соглашаясь, и от этого боль утраты становилась во сто крат тяжелее. Она отчётливо понимала, что не спрячься она тогда от бандитов в лагере, сейчас жизнь её была бы совсем другой. И кто знает, возможно, она сумела бы оценить старания Василия завоевать её сердце….

- И этого в жмурика превратил, дубина! – распекал досадливо мужчина средних лет молодчика с автоматом в руках. - Ты хоть понимаешь, что натворил?!
- Так я ж его при попытке к бегству, ушёл бы гад! – оправдывался тот, глупо моргая.
- Болван, по ногам надо было, по ногам! А теперь как? Где мы ниточку искать будем, эта последней была?!
- Дак, вона, эта рыжая живая, она и даст показания….

Но Таня не видела никого из подошедших мужчин, ей не было никакого дела до их споров и перебранок. Она и на себя не обращала внимания. Её совсем не заботило, что вся одежда выпачкана в болотной грязи и в крови Василия, что тапочки безнадёжно сгинули в болотной жиже, по которой она, сломя голову, бежала, увидев, что его ранили. Босая, в грязной одежде, с израненными в кровь ногами, она рыдала над телом погибшего Василия, забыв об окружающем её мире.
Кто-то поднял её на ноги, а она, не переставая плакать, снова пыталась броситься на грудь погибшему. Её повели наверх, на шоссе, туда, где сгрудились в кучу не весть, откуда взявшиеся, служебные машины. Это были чужие машины, «Волга», на которой они недавно куда-то ехали, прочно увязла в болоте, постепенно проседая вниз, в зловонную пучину.
Таня шла, не разбирая дороги, часто спотыкаясь, но не жаловалась, не скандалила, только плакала.
- Глянь, девка-то босая! – удивлённо воскликнул один из милиционеров, шедший сзади.
- А я думаю, чего это она идти не хочет, падает, спотыкается! – почему-то весело воскликнул другой, сгрёб девушку в охапку и понёс к машинам.
На шоссе в беспорядке остановились несколько автомобилей спецслужб. Некоторые из них были с опознавательными знаками милиции. Таня и на это не обратила ни малейшего внимания, она продолжала горько рыдать на плече нёсшего её незнакомого милиционера.
Её усадили в жёсткий кузов милицейского «Бобика», бросив под ноги грязную, вонявшую бензином, тряпку, и куда-то повезли. Она послушно выполняла указания, не задавала вопросов, и отрешённо, молча смотрела в окно, ничего при этом не видя. Неожиданно её охватило какое-то тупое безразличие. Она захотела умереть, и при очередном броске автомобиля, не удержавшись на сидении, медленно повалилась на металлический пол.
- Чего развалилась, давай, поднимайся! – недовольно прикрикнул сопровождавший её милиционер, и пнул ногой, но девушка не шевелилась, и вставать не собиралась. Он нагнулся над ней, развернул к себе лицом и вдруг взволнованно заорал водителю: - А, ну, тормози, ребята, девка свалилась, и кажись, того!...
«Бобик» послушно остановился посреди дороги. Было пустынно и холодно. И в ту и в другую сторону по краям шоссе рос густой лес. До ближайших населённых пунктов надо было ещё доехать. Неуютно было останавливаться на пустынной дороге, но из кузова, сопровождавший Таню, милиционер так тревожно закричал, прося водителя остановиться, что тот побоялся ослушаться.

Таня потеряла сознание. Ей теперь было безразлично, что происходит вокруг неё. Спасительный мутный туман обволок, ломящуюся от боли, голову, не давая шансов на прояснение сознания.
- Что теперь с ней делать? – сетовал, сопровождавший Таню, милиционер. – Ещё помрёт, чего доброго, потом не отмажешься!
Кто-то наклонился над ней, потрогал руки, прикоснулся к шее, приподнял уставшие веки.
- Какая она вся холодная, как труп, но живая! Дышит она, смотри, и жилка на шее бьётся! – сказал другой, ехавший в кабине, милиционер. Он сейчас, внимательно осматривал, упавшую на пол автомобиля, девушку. – У меня уже такое случалось в практике. Чего у тебя есть тёплого? Её укрыть бы необходимо, можем не довезти, помрёт, – обратился он к водителю.
- А тута недалеко госпиталь военный, давай туда, это ближе всего. Туда точно довезём, – возбуждённо стал предлагать, сопровождавший Таню, милиционер водителю. Только дай чего-то укрыть её, окоченеет от холода.
- Да, она же, как чёрт, грязная! Куртку жалко! – ныл водитель, не сдвигаясь с места. – Я думаю, и так сойдёт!
- Во, жлобина дурной! А как умрёт, кто отвечать будет? – спросил сопровождавший. – Гони куртку, жлобина, я на себя её надену, а своей шинелкой девку укрою. Хватит рассусоливать, поехали, девка помереть может.
Водитель нехотя отдал куртку товарищу, потом, вдруг, что-то вспомнив, порылся в кузове под сидением и торжественно вытащил на свет Божий засаленную, провонявшуюся бензином и потом телогрейку.
- Во, в самый раз для этой жабы. – с пафосом сообщил он, протягивая телогрейку сопровождавшему милиционеру. – Скидывай назад куртку!
- Ну, так это же другое дело! – широко улыбнулся тот, но куртку хозяину не отдал.

Снова загудел мотор, снова затрясло пол автомобиля. Голова Тани болталась из стороны в сторону, девушка тихонько постанывала.
- Ну, ты, чурбан бесчувственный, не гони так, убьёшь девку! – закричал сопровождавший милиционер водителю.
- То,гони,то не гони, не поймёшь тебя, грамотный. И чего бы я так переживал?! Ничего с ней не случится. Бабы, как кошки, живучие! – буркнул в ответ водитель, но машина поехала немного медленнее, дикая тряска прекратилась.
В те моменты Таня уже ничего не осознавала. Она провалилась в чёрный мрак беспамятства и больше не реагировала на внешние раздражители. Она не помнила, как её привезли в госпиталь, как переодевали и обмывали её грязное тело, как укладывали в больничную постель. Лишь тоненькая ниточка неосознанной надежды связывала её сейчас с миром, но она и этого не знала.

Несколько дней Таня не приходила в сознание. Её подключили к умной аппаратуре, которая теперь отвечала за все функции Таниного организма. Тане требовалось только одно – выжить….
Каждый день главный врач госпиталя подолгу засиживался у постели больной Тани. Он то считал её пульс, то заглядывал в зрачки, то внимательно выслушивал её хриплое дыхание, то, не надеясь на чудеса, измерял девушке давление. Вздохнув, уходил, чтобы потом, через час, появиться снова, и снова приступал к тщательному осмотру больной. Досадно крякал и уходил из палаты, безнадёжно махнув рукой. Он полюбил эту хрупкую девчушку за её добрую душу, искромётную смекалку и золотые руки, светлой отцовской любовью и, всякий раз, входя в палату, с нетерпением ждал переломного момента в болезни своей подопечной и не мог дождаться.
Несколько раз приходили в госпиталь люди из следственных органов, чтобы побеседовать с Таней, но Роберт Модестович, горько вздыхая, только руками разводил, и раздосадованные юристы уходили ни с чем.
Вчера он не выдержал, сообщил матери Тани, о тяжёлой болезни, случившейся с дочерью. Женщина на том конце провода была напугана до истерики и обещала скоро приехать. Он ожидал её приезда завтра, а сегодня он уже несколько раз заходил в палату интенсивной терапии, всё же, надеясь на ничтожно маленькие изменения в состоянии больной в лучшую сторону. Но никаких изменений до сих пор не произошло. Таня оставалась без сознания….

Белый туман мягким, ватным облаком окутал пространство, приглушив все звуки. Где-то далеко сбоку мелькали яркие вспышки, с трудом пробивавшиеся сквозь плотное марево безмолвия. Таня попыталась приподнять тяжёлые веки. Сквозь пушистые ресницы мир показался каким-то больным, раздвоенным, бесцветным. Состояние полёта не покидало. Дышалось легко и свободно. Можно было даже не дышать. Воздух, не спрашивая разрешения, сам проникал в лёгкие, и сам их покидал с тихим шипением. Можно было даже поиграться, не впустить этот нахальный воздух в себя. Тогда воздух начинал, сердито шипя, настойчиво пробиваться в лёгкие, переполнял их, и Тане начинало казаться, что она сейчас взлетит к белому потолку, как воздушный шарик…
Таня попыталась легонько пошевелить рукой. Что-то мешало, давило, но боли не было. И мыслей не было. Никаких…. Желаний тоже не было… Был только непроглядный туман, белым, плотным облаком скучившийся над ней. Она решила пошевелить головой… Опять что-то отчаянно мешало и не давало повернуться…
- Танюха, ты всё же очухалась, зараза?! – голос Вали звучал откуда-то из далека, но так радостно было его слышать! Подруга весело кричала ей, будто с другого конца мироздания. Она хотела ответить, окликнуть Валю, призвать её к себе, но сделать это оказалось невозможно. Что-то было вставлено в рот и не давало надежды на движение. Но Валя сама приблизилась к ней. Лицо подруги, неясными контурами, проступило сквозь пелену тумана. – Танчик мой хороший, БТР ты мой ненаглядненький, очухалась, касатушка! Закрой глазки, если меня слышишь! – что-то тёплое коснулось её руки. Она отчётливо ощутила, что к ней прикоснулись. И она зажмурилась в знак согласия, подчинения и принятия. – Танчик, очухалась, ну, ты и зараза, так всех напугала! Сейчас я Робертино позову.
Что-то где-то затопало, стукнуло, потом всё стихло. И опять этот белый туман, ничего не видно сквозь него, только что-то мешает закрыть рот. Снова нет мыслей, снова нет желаний, снова вокруг разлилась мёртвая тишина, только какие-то вспышки сбоку вызывают интерес, но повернуться в ту сторону не хватает сил, а белый туман знает, что делать….

- Роберт Модестович, она пришла в себя, я вам точно говорю, поверьте! – кто-то возбуждённо шепчет где-то рядом.
- Приборы не показывают изменений, ситуация стабильна, как вчера. – шепчет где-то мужской голос. – Нет, не вижу улучшений.
- Она же глаза открывала, она моргала, я же видела! – кто-то яростным шёпотом настаивает на своём.
- Ладно, подождём… - говорит мужской голос. Таня не может определить, откуда он доносится
- Нет, не будем ждать, наблюдайте за глазами.
- А ты что сделаешь?
- Позову, смотрите! Танька, отзовись, я знаю, ты слышишь меня! – снова голос Вали. Как громко! Конечно, она слышит, только ответить не может, что-то торчит во рту и мешает говорить! – Танечка открой глазки, покажи Роберту Модестовичу, что ты живая, он не верит!
«Не хочу быть яичницей с закрытыми глазками, такую мама готовила когда-то очень давно, вкусно было, но я не вкусная яичница, не хочу!» - пронеслось в голове, и Таня медленно чуть приподняла дрожащие свинцовые веки.
- Ну, вот, видите, видите?! Я же говорила! А теперь закрой глазки, Танечка, покажи Роберту Модестовичу, что ты оклемалась, пожалуйста, закрой глазки! - Таня старательно опустила веки. Получилось не очень уверенно, но получилось. – Видите, видите, я же говорила, она слышит, она реагирует! – по-детски где-то радовалась Валя, Таня уже знала, что это она..
Теперь Таню теребили, осматривали, ощупывали. У неё не было сил и желания сопротивляться, было даже немного приятно. Пусть делают, что хотят, ей не больно!... Но силы снова покидают тело, снова этот туман, только он уже не белый, а какой-то тёмный. Иногда он вспыхивает золотистым цветом, но потом снова мгновенно меркнет. Но почему-то совсем не страшно. Мерцание где-то сбоку становится ярче. Хочется спать… Спать…

Таня снова приоткрыла веки. На этот раз более уверенно. Тумана больше нет, он почему-то рассеялся. Оказывается, сверху над ней навис белый потолок. Наверное, это потолок казался ей белым туманом. Сейчас даже лампа на нём нашлась…
- Ты проснулась, моя подружка?! – слышит она голос Вали. – Доброе утро, моя хорошая. Постарайся открыть глаза, когда Робертино припрётся. Он вчера тут до ночи тебя обследовал. Не верит. А я знаю, ты уже не помрёшь! Я же вижу! И Робертино обрадуется, когда поймёт, что я права!

В тот день Таню отключили от аппаратуры, вытащили изо рта и носа противные, так надоевшие, трубки. Дышать стало гораздо труднее. Тут уже стало не до игры. Надо было стараться, чтобы не задохнуться. На эти старания уходили все силы.
Казалось, весь персонал госпиталя побывал у неё в палате, даже Зинаида Степановна заглянула. Ох, как же она устала от посещений! Пришлось отвернуться и закрыть глаза. Сон пришёл неожиданно, мгновенно. Он был тяжёлый, без сновидений, давящий, заставивший вспомнить всё, что произошло.
Утром, когда она проснулась и увидела склонившуюся над ней маму, не поверила собственным глазам. Сюда посторонних никогда ни к кому не пускали. Здесь умирали или выздоравливали самостоятельно. Лишь потом родственникам отправляли телеграммы, чтобы те забрали из госпиталя или выздоровевшего, или умершего, а тут – мама у постели…
- Мама!... – прошептала Таня.
- Доченька, проснулась! – радостно встрепенулась мама.
- Мамочка, ты мне снишься?!...
- Я здесь, моя родная! Теперь я буду всегда рядом с тобой! – плача, говорила мама и целовала её руку.

Скоро Таню перевели в другую палату. Ходить она ещё не могла, жестокая слабость не давала подняться, но перелом в болезни произошёл бесповоротно. Жизнь и на этот раз победила.
Мама часто приходила к ней и подолгу просиживала у постели. Таня с нетерпением ожидала таких посещений. Мама входила в палату в белом халате и обязательно с чем-нибудь вкусненьким и начинала с любовью подкармливать дочь. А как от неё пахло родным запахом!
Часто забегала Валя, стрекотала кузнечиком, и Таня часто не могла разобрать, о чём говорит подруга, но счастлива была безмерно.
В один из обходов Роберт Модестович особенно тщательно провёл осмотр, взял её за руку и мягко улыбнулся.
- Теперь ты должна постепенно вставать. Мать тебе поможет. Залёживаться нельзя. Ты поняла?
- Хорошо. Буду стараться, только голова сильно кружится.
- Это поначалу, постепенно пройдёт. Светка тебе приветы шлёт. Скоро у неё первая сессия. Переживает.
- Привет ей передавайте, – cказала Таня и улыбнулась.
- После сессии у неё каникулы. Приедет скоро домой, - улыбнулся в ответ Роберт Модестович.
- Хорошо… - мечтательно сказала Таня и закрыла глаза.
- Вот и хорошо. Поднимайся потихоньку, чтобы к Новому году танцевала! – строго сказал Роберт Модестович и вышел из палаты. Ах, как же ей хотелось, чтобы он, как раньше, хоть на минутку задержался у постели сегодня, как же ей хотелось послушать рассказ про Свету, а он ушёл так быстро, жаль…

Однажды к ней заскочила Валя. Таня сидела, обложенная подушками, ей почему-то было холодно, да и на улице погода не баловала. Казалось, ещё немножко, и повалит первый снег. Валя огляделась, успокоено кивнула головой и выглянула из палаты, не говоря ей ни слова.
- Давай, вкатывайся, можно! – скомандовала кому-то Валя и широко распахнула дверь палаты. Послышались какие-то стуки, скрип, потом в палату в кресле на колёсах въехал Фёдор. Таня сначала не узнала его, но, внимательно всмотревшись в лицо необычного посетителя, всплеснула руками.
- Федя… Как ты сюда попал?...
- Въехал! – весело ответил молодой человек и подмигнул Вале.
- Ну, вы тута побеседуйте, а я, покуда, делами займусь. Потом за тобой зайду, и чтоб без разговоров! – строго пригрозила подруга Фёдору.
- Понял, не дурак, согласен! – ответил Фёдор и снова благодарно улыбнулся Вале, которая моментально растворилась за дверью палаты.
- Ну, как ты, Белоснежка? – нерешительно спросил он, всё же надеясь на положительный ответ. Он видел, как радостно засияли её глаза, когда поняла, кто у неё в гостях, но он до боли в пятках ожидал словесного подтверждения.
- Пока никак…. Маму жду, она встать поможет.
- А помнишь, ты обещала, что поможешь мне встать на ноги, обманула?! – улыбнулся Фёдор, лукаво сощурившись.
- Мне бы самой теперь…. Как же я тебе теперь помогу?! Сама, видишь, какая?!- немного расстроилась Таня.
- А ничего, а мы постепенно. Сначала я тебе помогу, а потом ты мне, идёт?
- Как же?
- А ты попробуй встать сейчас. Да, да, попробуй. Возьмись за спинку моего кресла и попробуй. Я сейчас к тебе задом развернусь.
- Федя, не глупи, я маму подожду, извини. А за Белоснежку спасибо. Приятно.
- А чего ты испугалась? Чего ждать? Карета подана, тебе только надо захотеть. Я тебя с ветерком прокачу! – он стал разворачивать кресло спинкой к кровати. – Ну, хоть, привстань, попробуй!
И Таня попробовала! Голова нещадно кружилась, сердце выпрыгивало из груди, но она стояла!
- Стоишь, держишься?
- Да! – с восторгом выкрикнула она.
- Осторожно, сейчас я немного отъеду, сделай два шага.
- Ой, не могу, не могу!… - Таня выпустила из рук поручень кресла и бессильно свалилась на кровать. Натужно заскрипели пружины. – Ох… - простонала она.
- Как ты?! – испуганно вскрикнул Фёдор, неловко оглядываясь назад.
- А, ничего, свалилась! – ответила Таня и тихонько рассмеялась. Фёдор развернул кресло лицом к ней и несказанно обрадовался, обнаружив искорки счастья в её глазах. Она лежала на кровати, как упала, не двигаясь, не было сил пошевелиться. Она была в одной ночной сорочке и совершенно забыла, что Фёдор – чужой человек, она забыла, что надо стесняться. Она была счастлива. Сегодня ей впервые удалось встать.
Бесшумно открылась дверь палаты. На пороге возникла Валя.
- Как вы тута, порядок? – спросила она, и, убедившись в том, что ничего плохого не происходит, снова куда-то убежала по своим делам, прикрыв за собой дверь палаты.
- Ты не ушиблась? – обеспокоено спросил Фёдор и взял её за руку. – Какая холодная рука, ледышка! Тебе холодно?
- Нет сил, голова кружится, а так, всё нормально, не холодно, – снова рассмеялась Таня. – Ты лучше о себе расскажи, Что у тебя нового?
- Мне уже помогают лечебную физкультуру делать, стоять немного разрешили. Пытаюсь. Иногда получается, иногда – не очень. Сегодня ещё не пробовал. Хочешь, продемонстрирую успехи?
- Нет, нет, не хочу! Тут тебе никто не сможет помочь! – вдруг испугалась Таня и, даже, привстала на кровати, тем самым, подтверждая свой отказ.
- А ты? – рассмеялся Фёдор.
- А что я? Видишь, свалилась без сил! – расстроено констатировала Таня.
- Это пока без сил. Скоро бегать начнёшь, забудешь о своей болезни. Всё уладится, увидишь. Давай я тебя одеялом укрою, а то ты совсем в ледышку превратилась.

Неожиданно в палату влетела Валя. Она была не на шутку чем-то напугана. Её аккуратная белая шапочка сбилась чуть на бок, давая волю пряди шёлковых пшеничных волос, и тем самым, выдавая крайнюю встревоженность своей хозяйки.
- А, ну, давай отседова, быренько выкатывайся! – сердито набросилась Валя на опешившего Фёдора.
- Ты чего?! – удивлённо воскликнул тот.
- А, ничего. Сейчас тута обход будет.
- Так, был же уже обход! – удивлённо вскинула тонкие брови Таня.
- А, ещё один будет. Чего уставился? Давай, катись отседова, пока цел. Потом приедешь, завтра. А сегодня, чтобы духу твоего тута не обозначилось! Быренько сваливай, слышишь?!

Онемев от удивления, Таня молча наблюдала за военными действиями, развернувшимися в палате. Сил не было возразить. Так она и лежала в одной ночной сорочке поверх скомканного одеяла. Счастливая, мечтательная улыбка постепенно сползала с её измождённого лица, уступая место непониманию и неясной тревоге.
Под отчаянный скрип колёс и нечаянные стуки, Фёдор выкатил кресло-коляску из палаты. Он не задавал вопросов, не вступал в споры, он не понимал. Но, договариваясь с Валей о свидании с Белоснежкой, он дал слово чётко выполнять её указания и не оспаривать их. Слово своё он сдержал. Но было немного обидно, что Валя вот так, просто, вытолкала его из палаты, не дав даже поговорить, и ничего не объясняя. Что-то тут было не так, но, что, Фёдор не мог понять, и это, почему-то, вызывало злость и смутную тревогу.
Валя как-то раз сама сообщила ему о том, что случилось с Таней и о том, что девушка находится в коме, но причин никаких не объяснила. С того дня он ежедневно справлялся о здоровье милой Белоснежки, но никто порадовать его не мог. Таня бесконечно долго находилась в бессознательном состоянии, и он уже почти потерял надежду.
В один из холодных, безрадостных дней слякотной осени Валя, сияя от радости, вбежала к нему в палату и сообщила, что Таня начала подавать признаки жизни. С тех пор он прохода не давал Валентине. Он всюду ловил её и замучил расспросами и просьбами, хоть краешком глаза взглянуть на Таню и убедиться в том, что она жива.
Сегодня долгожданный день настал. Фёдор после процедур вернулся в палату и несказанно удивился, обнаружив там Валю. Она стояла у окна и терпеливо ждала его возвращения.
- Ну, что, поехали, неудавшийся Ромео? – весело спросила она, не дав Фёдору произнести ни звука.
- Куда? – удивился он.
- Как, куда? К Таньке. Она уже очухалась маленько. Сегодня с ней можно немного поболтать. Ей даже вставать уже разрешили. Только кволая она слишком, ещё пока сидеть толком не может.
- Поехали! – с готовностью согласился Фёдор.
- Только ты тама не очень-то…
- Ты о чём? - недоумевая, спросил Фёдор.
- А, чтобы быренько убрался, когда скажу. Слабая она пока, жуть, какая слабая!
- Ладно, спорить не стану, лишь бы поговорить с ней.
- Поговоришь сейчас, обещаю. Только учти, без фокусов! – предупредила Валя и пригрозила ему пальцем.
На том и порешили. А теперь Валя выгнала его из палаты, даже не объяснив причины. Что ж, надо подчиняться. Договор – есть договор…

Фёдор злился на Валентину не потому, что пришлось неожиданно убираться из палаты, так и не успев наговориться с Таней, а потому, что Валентина бесцеремонно вытолкала его, не дав никаких, хоть сколько-нибудь вразумительных, объяснений, не пообещав следующего визита. Он даже не догадывался, что следующий такой визит состоится, ох, как не скоро.
Весь тот день он был не в духе, даже читать не мог. От обиды сводило челюсти, и в бессилии что-либо изменить, он откидывался на подушку, тупо уставившись в потолок. Даже от занятия физкультурой после полудника отказался.
Он злился на Валю, которая даже не соизволила заглянуть к нему и объясниться, или извиниться, на худой конец. От злости он даже попытался самостоятельно встать на ноги, и, вдруг, ноги не подвели! Они не подкосились, как раньше бывало, Фёдор не упал, он стоял! Стоял сам, без чьей-либо помощи! Пусть его ноги пока дрожали, пусть. Он понял, что Роберт Модестович не обманул, когда обещал ему полный порядок в войсках связи!
Он сел на кровать, отдуваясь и фыркая от удивления и усталости. Он сумел, он смог встать. Светлая радость бурным потоком наполнила душу. Завтра он обязательно расскажет об этом Тане, и они вместе порадуются его успехам.

Вечером к нему в палату бесшумно вошла заплаканная Валя и молча остановилась у кровати. Она смотрела на него сквозь слёзы и молчала. Беспокойство тоненьким, назойливым червячком закопошилось в сердце.
- Что? – только и спросил он, осознавая, что случилось что-то нехорошее.
- Танька… - шёпотом выдавила из себя Валя. Она не смогла больше себя сдерживать и разрыдалась громко, безутешно.
- Что, Танька? Что с ней? – вскричал Фёдор, вскочив на ноги.
- Опять всё то же! – плакала Валя, даже не обратив внимания на то, что Фёдор стоит перед ней.
- Что, «то же»? Объясни ты толком! – теряя спокойствие, закричал Фёдор.
- Тогда я тебя выгнала, ты меня извини, надо было. К ней два хмыря вместе с Робертино припёрлись, вопросики стали задавать каверзные, стращать её начали. Робертино пытался вытолкать их из палаты, а они не уходили, и всё задавали и задавали свои глупые вопросы ещё и Робертино обвинили в укрывательстве особо опасной преступницы. Только Робертино совсем не испугался, он у нас не из пугливого десятка. А Танька не знала, чего отвечать, сильно нервничала, переживала, а потом в обморок и хлопнулась. И всё теперь сначала. Опять её к аппаратуре подключили, не может она теперь дышать сама, умрёт, наверное… - горько плакала Валя.
- Как, умрёт? Быть такого не может. А где сейчас Роберт Модестович? – резко спросил Фёдор, не обращая внимания на Валины слёзы. Он даже забыл про дрожь в ногах. Он уже принял решение, он уже знал, что будет делать.
- Робертино? А у неё… Он от неё не отходит уже который час. И один из тех хмырей тоже с ним сидит, ждёт, когда Танька очухается, чтобы снова вопросами её мучить. Только теперь она опять долго не очухается.
- Ну-ка, веди меня к ним! – решительно сказал Фёдор, натягивая больничную пижамную куртку и с трудом удерживая равновесие.
- Куда?! – испугалась Валя, осознав, что он стоит перед ней. – Ты же не дойдёшь! Сейчас коляску завезу, подожди. Только не переступай, сядь лучше! Только не поможешь ты тама,а помешать можешь,и Таньке навредишь. – испугалась Валя, вытирая слёзы, и бросилась в коридор. Там, у стены стояло кресло-коляска, на котором Фёдор ездил на процедуры.
А он осознал вдруг, что против воли своей, стоит на ногах. Никто ему не помогает, никто не страхует. Он понимал, что следует прислушаться к словам Вали, ведь он ещё не умеет ходить и надо пока быть благоразумным. Горячностью и несдержанностью Тане можно нечаянно навредить. Но узнать о непредвиденных обстоятельствах лучше на месте. И есть надежда, что его помощь как раз понадобится. Нет, туда непременно следует отправиться и помочь, если будет такая необходимость.

В кресле-коляске он вместе с Валей подкатил к палате интенсивной терапии, в которой снова находилась Таня. Над ней сейчас колдовали врачи, и пробраться в палату было невозможно. Фёдор никак не мог понять, что они там делают, и почему к Тане сейчас сбежалась вся больница. Он заглядывал в щель приоткрытой двери, пытаясь глазами отыскать Таню среди столпившихся над ней людей в белом. В глазах рябило. Таню он так и не увидел.
- Подожди у окна, я тебе сейчас Робертино вызову, – услышал он у себя над головой Валин настойчивый шёпот. Он оглянулся, чтобы согласно кивнуть, но девушка уже скрылась за дверью палаты.
Он отъехал к окну, чуть не сбив с ног маленькую сгорбленную женщину неопределённого возраста. Она стояла, отвернувшись к окну, и тихонько безутешно рыдала. Она выглядела глубокой старухой в охватившем её горе. Фёдор так и не определил, сколько ей лет.
- Ох, извините, я не хотел. Неуклюже получилось, – извинился он.
- Ничего, ничего, я сама виновата, не заметила вас. Дочка у меня там… - ответила она, горестно вздохнув сквозь слёзы, и махнула рукой в сторону палаты.
- Таня? – удивлённо спросил Фёдор.
- Да… Сказал Роберт Модестович, надежды мало. Если сейчас выживет, то следующего приступа не перенесёт. А следователь сидит там и ждёт, когда можно будет снова задавать вопросы моей девочке. Одна она у меня осталась, а он смерти её хочет… - больше она не могла говорить и, рыдая, снова отвернулась.
Внимательно выслушав женщину, Фёдор долго молчал. Он не знал, как утешить несчастную мать, ему сейчас самому хотелось завыть от отчаяния и безысходной тоски.
- Не дождётся, – прорычал он наконец, угрожающе сжимая кулаки и ни к кому не обращаясь, и тоже стал смотреть в окно.
Дверь палаты неожиданно чуть приоткрылась. В проём двери выглянула Валя, нашла глазами Фёдора и махнула ему рукой.
- Подожди, сейчас выйдет… - сказала и бесшумно скрылась за дверью.
Неясные, тревожные первые сумерки начали постепенно окутывать мир. Фёдор, глядя в окно, безразлично наблюдал, как, постепенно, то там, то здесь, зажигались весёлые огоньки в окнах, и фонари на улице выхватывали своим жёлтым, пронзительным светом куски пространства в непроглядном осеннем мраке. Шёл мелкий, густой, бесконечный осенний дождь.
Фёдор терпеливо ждал. Ждала и женщина, плакавшая рядом, а Роберт Модестович всё не выходил из палаты интенсивной терапии…
Неожиданно дверь палаты резко отворилась. На пороге появился лысеющий поджарый мужчина в штатском сером костюме с накинутым на плечи белым халатом. За ним следовал Роберт Модестович.
- Пётр Васильевич, вы не волнуйтесь. Я сразу же дам вам знать, когда можно будет с ней поговорить. Сейчас это сделать просто невозможно. Ничего она не скажет. Дай, Боже, чтобы к утру пришла в сознание…
- Чтобы к утру была адекватной, – тоном приказа ответил мужчина.
- Мы постараемся, но ничего обещать не могу. Её состояние…
- Её состояние может составлять миллионы долларов, вы, надеюсь, понимаете?! Смотрите, как бы вам не пришлось ответ держать, а это очень неприятно, уж поверьте… - мужчина не на шутку был рассержен неожиданным обмороком Тани, а Роберт Модестович не мог понять, о каких миллионах говорит следователь. В данный момент Роберта Модестовича серьёзно встревожил глубокий обморок его подопечной, который невозможно было снять по мановению волшебной палочки, но следователь и слушать ни о чём не хотел.

- Это они о Танечке моей говорят, что ли? – удивлённо вскинула брови женщина, сморкнувшись в мокрый от слёз платок.
- О ней… - мрачно ответил Фёдор. – Таня же – ваша дочка?
- Да. Только, о каких миллионах они толкуют? Моя девочка даже рубля иностранного никогда не видела. Ей же зарплату в наших, советских выплатили! Она домой всё до копейки привезла, то, что осталось. Она мне рассказала, на что деньги потратила, – женщина в ужасе сложила руки на груди и даже плакать забыла. – На эти деньги мы отца её похоронили…
- Не знаю, при чём здесь деньги. Сейчас поеду к Роберту Модестовичу и узнаю. Только Валю подожду, сам не справлюсь.
Но Валю долго ждать не пришлось. Она вышла из палаты расстроенная и злая. Молча встала у кресла-коляски, переводя дух.
- Валя, ты чего? – дёрнул её Фёдор за полу халатика.
- А, ничего! Этот хмырь, он не хмырь, он – хмырище. Фурункул гнойный! Он хотел караулить у Танькиной постели, ждать, когда она очухается. Робертино его еле спровадил до завтра! – говорила Валя, тяжело дыша от злости.
- О, Господи, этот ирод убьёт мою девочку! – всплеснула руками женщина и разрыдалась в голос. Валя кинулась утешать женщину, но её аргументы слабо действовали. Женщина не переставала плакать.
- Не дождётся, я сказал! Валентина, бегом к Роберту Модестовичу а то я, кажется, кого-то по стенке размажу! – взревел Фёдор, интенсивно разворачивая кресло-коляску.
Вале не надо было повторять дважды. Она с остервенением схватилась за поручни кресла-коляски так, что костяшки пальцев побелели, и сильно толкнула коляску к выходу. Одинокая, убитая горем, женщина осталась у окна, понуро провожая их взглядом.
- Ребята, куда это вы собрались? Может, и мне с вами надо?! – опомнившись, вскрикнула она.
- Нет, Ксения Петровна, вы тута ждите, я скоро вернуся. Ждите здеся, – ответила Валя, закрывая дверь коридора отделения.
Снова в коридоре воцарилась тревожная, гнетущая, ничего хорошего не сулящая, больничная тишина. Одинокая печальная женщина стояла у окна и терпеливо ждала, она уже не плакала…

Валя молча толкала вперёд кресло-коляску. Фёдор напряжённо думал, ему тоже не особенно хотелось говорить. Порой, он что-то бурчал себе под нос. Слов Валя разобрать не могла, да и не хотела прислушиваться к его бурчанию. Она спешила дотолкать кресло с Фёдором до кабинета главврача, чтобы тот случайно никуда не ушёл.
Девушка облегчённо вздохнула, когда поняла, что Роберт Модестович у себя, но секретарша грудью защищала дверь в кабинет.
- Только через мой труп! – с пафосом сообщила она.
- Танюха, не будь сволочью, впусти нас к нему. У нас дело государственной важности! – умоляла Валя, но девушка твёрдо стояла на своём.
- Не велено, он занят сейчас. У них тоже дело государственной важности. Не пущу! – повысила она голос и попыталась оттолкнуть кресло-коляску ногой, задев при этом ногу Фёдора. Тот взревел от боли.
- Ты сдурела? Ногами моими она в футбол играет! Смотри, допрыгаешься! А, ну, пусти, сказал! Если дело в трупе, так это мы мигом, я сейчас готов! – со злостью выкрикнул Фёдор, пытаясь своим средством передвижения оттолкнуть секретаршу от двери кабинета главврача.
- Сказано, не пущу! Там совещание идёт. Ждите, коли охота есть. И не шумите, вы же мешаете! – возмущённо выкрикнула секретарша, уже руками оттолкнув кресло-коляску.
- И чего ты сидишь тута до сей поры? Уже рабочий день кончился! – зло спросила Валя.
- Нравится мне это место! Приказано сидеть, вот и сижу. Не твоё дело, Валька, когда мне с работы уходить. Я же не спрашиваю тебя, чего это ты Руслика к Маринке без драки отпустила! – стараясь не подпустить Фёдора к заветной двери, воскликнула секретарша.
- Чего болтаешь, белобокая?! - Валя, словно, оцепенела от последних слов.
- Не болтаю я. Весь посёлок о том судачит. А ты и не ведаешь ничего? Жениться он на ней обещал, вот!
- Танька, тебе давно морду не чистили?! Глянь, прыщавая вся! Ща, мы это быренько поправим! – мрачно сказала Валя, сжимая кулаки.
- Э, э, девки, вы чего?! – Фёдор развернул кресло-коляску и попытался въехать между враждующими сторонами неожиданно возникшего конфликта, совершенно забыв, что минуту назад сам пытался прибегнуть к силовым методам..
- А мне за что морду чистить? Поди, Маринке начисть, если сможешь! – обиженно пищала секретарша.
- И то правда,- вдруг спокойно опустила руки Валя.- Ты ж у нас, как пчёлка, с цветка на цветок сплетни носишь. А какой спрос с насекомого? Пойду завтра к Руслику, он сам мне всё и расскажет…
Валя хотела ещё что-то сказать, но в тот момент, которого все ждали с особым нетерпением, и который оказался неожиданностью для всех, находившихся в приёмной, дверь кабинета главврача с шумом распахнулась. На пороге появился уже знакомый мужчина, за ним следовал Роберт Модестович.
- Всего хорошего, Пётр Васильевич. Я думаю, к утру ситуация прояснится, будем надеяться, – вежливо сказал Роберт Модестович, пожимая руку мужчине.
- Вы уж постарайтесь. Дело огромной государственной важности.
- Как только она придёт в себя после эпилептиформного припадка, я вам сообщу.
- Да, уж поднапрягите свою медицину, – резко сказал следователь и направился к выходу. Роберт Модестович провожал его долгим, тяжёлым взглядом.
Фёдор и Валя боялись пошевелиться, чтобы не привлечь к себе гневное внимание главврача. Секретарша мышью шмыгнула на своё рабочее место и испуганно наблюдала за рассерженным шефом из-за папки с приказами.
Когда дверь за следователем закрылась, Роберт Модестович окинул мрачным взглядом приёмную и накинулся на секретаршу.
- А ты чего сидишь без дела? – рассерженно процедил он. – Марш домой! В твоём любопытстве сегодня не нуждаюсь!
- Так вы ж сами!… - испуганно оправдывалась секретарша.
- Марш домой! Какого чёрта возню тут устроили?!
- Я их не пускала, они сами! – указала секретарша тоненьким пальчиком, выпачканным в чернилах, в сторону Фёдора. Роберт Модестович медленно перевёл раздражённый взгляд на Валю.
- Вот, что тебе здесь надо, хорошая ты моя? – язвительно спросил он, уперев в Валю тяжёлый взгляд.
Фёдор, оправившись от неприятной ситуации, выкатил кресло-коляску вперёд.
- Она мне помогала, Роберт Модестович. Я сам её попросил. Мне с вами поговорить необходимо. Это дело государственной важности, – скромно сказал он.
- Некогда мне сейчас с тобой разговаривать. Завтра, слышишь, завтра! – еле сдерживая раздражение, сказал Роберт Модестович.
Вдруг, Фёдор весь напрягся и… встал. Роберт Модестович онемел от неожиданности.
- Роберт Модестович, я должен переговорить с вами. Это очень важно. Дело не терпит отлагательства.
- Ну, что ж, заходи, – удивлённо изогнул бровь главврач и испытывающее взглянул на Фёдора. – Валентина, зайдёшь за ним позже.
Фёдор на трясущихся ногах, мелко переступая, вошёл в кабинет. Главврач смотрел на него с нескрываемым уважением и даже восхищением. Он не мешал Фёдору преодолеть пару метров мелкими шажками, но и не помогал.
Дверь кабинета главврача захлопнулась, послышался скрежет ключа в замке, и стало тихо, только слышно было, как звенит оконная рама под порывами ветра, швырявшего струи ледяного дождя в окно.
Татьяна испуганно смотрела на Валю и боялась пошевелиться.
- Ну, чего уставилась? Давай, двигай отседова! Сказал же, чтоб духу нашего тута не было! – передёрнула плечами Валя.
- Уволит!... – не двигаясь с места, пропищала Татьяна. – Как пить дать, уволит! – две большие слезинки медленно поползли по её щекам.
- С чего бы это? – удивилась Валя и тут же пожалела своего недавнего врага. – Не реви. Сегодня день такой. Сегодня все ревут, и дождина на улице припустил, и темень непроглядная, даром, что фонари горят.
- Уволит… - плакала Татьяна.
- Да, он завтра про тебя забудет. Главное – во время убраться. Пошли, давай. Мне ещё за Кроновым возвращаться придётся.
- И я с тобой, можно? – сквозь слёзы пропищала Татьяна.
- Ещё чего?! Сама справлюсь. А тебя никто не уволит, не реви.
Татьяна, шмыгая носом, быстро собрала свои вещички, разобрала бумаги, навела порядок на столе. Потом из нижнего ящика стола вынула старенький складной зонтик и, понуро опустив голову, молча вышла из приёмной. Валя следовала за ней.
- Ты ща куда? – безвольно спросила Татьяна.
- Куда же мне дёргаться? Пойду пока к Ленке на третий посплетничать, потом сюда возвернуся. Надо же Кронова в палату оттарабанить.
- А он, чего, сам не сможет, дороги не найдёт? - ехидно спросила Татьяна.
- Ох, ты какая! Придавили тебя, аж, квакаешь, а всё тебе знать хочется! А, может, я за него замуж собралась, и плевать мне на Руслика?
- Ну, да, в самый раз! Ты у нас горазда всякое дерьмо подбирать. Сначала Руслик, теперя этот. Вроде, нормальных нету, тебе инвалиды всякие нужны, – скривила брезгливую гримасу секретарша.
- Да, давно, Танюха, тебе морду твою прыщавую не чистили. Смотри, нарвёшься, шалава! – Валя рассерженно пригрозила кулаком секретарше.
- Ой, ой, ой, испугалась я! – вскричала та и зашагала прочь. Валя спокойно смотрела ей вслед. Потом передразнила походку и отвернулась. В душе у неё бушевала лютая буря. Ехидные слова секретарши не давали покоя. Не хотелось верить этой вертихвостке и завистнице. Она даже подумать не могла, что её Руслик, её любимый Зайчик, свяжется с этой профурой Маринкой. Проблемы Тани и Фёдора отскочили на задний план. Сейчас ей было больно, надо было с кем-то поделиться своей болью, чтобы кто-то посочувствовал, утешил. Опустив голову, Валя направилась к лестнице.

В кабинете главврача шёл серьёзный разговор, временами переходивший в горячий спор, но никто из собеседников не давал воли эмоциям. Оба спорщика, и Роберт Модестович, и Фёдор, старались не доводить словесные баталии до критической точки. Сначала Фёдор стал расспрашивать главврача о Тане и её проблеме. Не на все вопросы смог ответить Роберт Модестович, да и не собирался он откровенничать с, не в меру любопытным, капитаном. Его всё раздражало в этом молодчике, и спокойная уверенность в поведении, и сила воли, и непонятное желание помочь несчастной девчонке. Главврач еле сдерживал раздражение, с трудом останавливая желание выставить вон этого проныру Кронова. Постепенно Роберт Модестович начал понимать, что Кронов не просто так беспокоится. Было видно, что что-то более прочно связывает Фёдора с Таней, и главврач постепенно успокоился.
Потом Фёдор долго связывался с кем-то по телефону, и, после длительных поисков и не удовлетворявших его ответов, вдруг, радостно заорал в трубку:
- Санёк, дружище, приветствую тебя! Еле дозвонился, так ты… того, не бросай трубку, выслушай!
- Ну, Федун, ты даёшь, здорово! Узнал тебя. Откуда звонишь? Ты же ещё не ходишь, - послышался густой бас друга из телефонной трубки, заполнивший собой всё пространство кабинета. Роберт Модестович подскочил к двери, и быстро выглянул в приёмную. Там никого не было. Секретарша покинула свой пост, забыв выключить свет. Не было там и Вали. Роберт Модестович вздохнул с облегчением и, плотно прикрыв дверь кабинета, повернул ключ в замке.
- Полный порядок, там никого нет. Не волнуйся, разговаривай, – ответил он шёпотом на вопросительный взгляд Фёдора.
- Санёк, ты сможешь заглянуть в госпиталь? Это срочно, очень срочно! – просил, между тем, Фёдор. – По телефону не смогу объяснить, но дело не терпит отлагательства. Как можно скорее появись, возникла острая необходимость. Без тебя, как без пол литра, а у меня - ноги!...
- Я с этим завязал. Чуть не помер, хватит. Хорошо, что девчонки во время, куда надо, доставили. Некому бы было теперь звонить! Лады, на этой неделе с оказией заскочу, – пообещал Санёк на том конце провода. – Ты Тане привет передай и Свете тоже!
- Нет, ты не понял, это срочно! – испугался Фёдор.
- Я понял. Пацан сказал, пацан сделал. Недели-то всего два дня осталось. Или завтра, или послезавтра. Вопросов не задаю, при личном контакте поведаешь. Лучше расскажи старому другу, как твои боевые подвиги заживают?
- Нормально, Санёк, я уже хожу немного. Ещё не уверено, но сам, – хвастался Фёдор, радостно улыбаясь трубке.
- Ну, ты - перец! Я тебя поздравляю! А рыжая, как, не разочаровала? Классная девка, супер! – смеялась трубка, да так громко, что Фёдору пришлось немного отстранить её от уха.
- Приедешь, я тебе выдам информацию, не соскучишься, – смеялся Фёдор. - Приезжай скорее, дело срочное. Попроси Толика, чтобы тоже с тобой приехал. Он тоже нужен, позарез нужен!... – Фёдор, довольный состоявшимся разговором, торжественно положил трубку на рычаг, сдул с неё невидимую пылинку и удовлетворённо взглянул в глаза главврачу.
- Всё! – выдохнул он.
- Что, «всё»?! – раздражённо спросил Роберт Модестович.
- Приедут Зацепин с Долгопятом и разрешат все недоразумения.
- Ты мне тут загадками не изъясняйся, объясни толком, что к чему!
- Нечего пока объяснять. Санёк забирал нас раненых с той точки. Таня ему показания давала. Каждое её слово проверили, как под электронным микроскопом. Поверили ей тогда, а теперь опять? Она же тогда честно обо всём рассказала. И тот парень тоже давал показания, как его, забыл. Николай! Ничего, приедет Санёк, и, посмотрите, он поможет. У него же связи. И я бы смог, но ноги!...
- Дай-то Бог, чтоб помог! – сложил руки лодочкой главврач и задумался.
- Роберт Модестович, скажите, она сейчас без сознания? – тихо спросил Фёдор.
- Без сознания… - вздохнул главврач. – Трудно сказать, когда в себя придёт. В этот раз чуть не погибла. Ещё бы пять минут, и некого было бы допросами донимать.
- А пусть она в себя и не приходит, пока Зацепин не нарисуется. Он с юристом всегда вместе катается. Служба у него такая. Сможете?
- Попробую… - задумался главврач. Он понял, о чём думает Фёдор.
- У вас получится, я по себе знаю. Пусть не приходит в себя, пока Санёк не приедет, – чему-то улыбнулся Фёдор и показал на свои ноги. – Первый раз такое расстояние преодолел, а где коляска, не знаю.
- Коляска твоя в приёмной. Сам дойдёшь? – участливо спросил главврач.
- Теперь дойду, – гордо ответил Фёдор.

Таня и представить себе не могла, какие вихри враждебные бушуют над её головой. Следователь оказался грубым, недобрым и не в меру подозрительным человеком. Он замучил Таню вопросами, на которые она не знала ответов. Откуда ей было знать, где всё это время скрывался Василий, с кем он был связан, зачем её увёз и куда? Выкрал он её, или поехала с ним по доброй воле? И ещё тысячи и тысячи подобных вопросов, которые переплетались между собой, сбивая и путая ответы. Мозг не выдерживал напряжения. Краем глаза она видела Роберта Модестовича. Сознание, что он рядом, придавало сил. Но порой казалось, что они, все эти люди, за одно, и хотят её смерти. Тогда сознание отказывалось служить, но её приводили в чувство, и снова вопросы, снова испепеляющий взгляд следователя. Невозможно отвернуться, укрыться одеялом с головой, как от детского кошмара, чтобы никогда больше кошмар не повторился, чтобы следователь исчез, расплавился от напряжения, возникавшего во время допросов. Но он заставляет смотреть в глаза, когда требует ответа, и этот пристальный, недобрый, испепеляющий взгляд невозможно выдержать. Он, будто, выжигает все внутренности, высушивает мозг. Как же она боится этого страшного взгляда.
Голова… Ужасно больно… Где-то внутри затаилась коварная боль и постепенно наполняет собой голову. Сознание постепенно меркнет…

Александр Забродин появился в госпитале на следующий день ближе к обеду. С огромным полиэтиленовым пакетом всяких деликатесов он неуклюже ввалился в палату Фёдора. После того, как выписали Соломкина, сюда так никого надолго не подселяли. Фёдор жил в палате один.
- Федун, лентяище, приветствую тебя! – забасил Санёк. Фёдор в это время читал газету. Опустив чтиво, он радостно уставился на друга, ещё не веря своим глазам.
- Санёк, не верю, ты не снишься?! Как же я рад тебя видеть! – воскликнул Фёдор.
- На, вот, тебе ребята собрали, велели передать, но я в дороге с голодухи половину скушал! – смеялся Санёк.
- Ну, ты даёшь! Это только половина?! Ты ж еле припёр! Мне одному этого на месяц хватит! Теперь девчонок медсестричек угощать буду, – от души смеялся Фёдор.
Саша поставил принесенный пакет возле тумбочки и стал оглядываться, ища табуретку, на которой можно бы было пристроиться у постели друга. Табуретка нашлась в углу у двери, и довольный успешным финалом поиска, Санёк взгромоздился на шаткое сооружение.
- Федун, шутки в сторону, что случилось, зачем звал срочно? – серьёзно спросил Саша.
Лицо Фёдора стало серьёзным и мрачным. Он долго молчал, подбирая нужные слова, и не знал с чего приступить к обсуждению волновавшей его проблемы. Наконец он заговорил.
- Понимаешь, Таню Рыскину следователь донимает. Что ему от девчонки надо? Она же честно всё рассказала, ничего не утаила. Пока я здесь лежу, с ней беда приключилась. Выкрал её Зотов, пытался куда-то увезти, но добрые люди не позволили. Поймали негодяев. На машине куда-то на юг пытались уйти. При задержании оба побежали, их и грохнули.
- Подожди, и Таня тоже побежала? – удивился Саша.
- Нет, - досадовал Фёдор. – Их в машине вместе с Таней трое было. Не знаю, что там у них произошло, только водитель и Зотов были убиты при попытке к бегству, а Таню сюда в беспамятстве на милицейской машине доставили. Её к аппаратуре какой-то сложной здесь подключили, чтобы с болезнью справилась, еле спасли. Следователь решил, что можно уже задавать вопросы, а она – снова в кому. Уже третьи сутки в беспамятстве. Доктора с ног сбились, а сделать ничего не могут. Следователь о каких-то миллионах обмолвился. Не знаю, что и думать.
- Да, дела… А что девчонка тебе нравится, за версту видно. Иначе и пальцем не пошевелил бы, – засмеялся Саша.
- Сань, ты можешь поверить, что она в чём-то виновата? Вот, скажи честно, можешь?
- Н-нет. Эта врать ещё не научена. Глазища большие, честные. Расцеловал бы за такие глаза, – рассмеялся Саша.
- Ну, ты того, не очень-то! – насупился Фёдор.
- Я не очень-то, я на службе. Хорошо, задание мне понятно, но ты извини, если она во что-то вляпалась. Поищешь тогда другую кандидатку для вздохов. Ну, я пошёл. К главному заскочу. Перетереть с ним хочу. Оказия будет, загляну. – Саша поднялся с шаткой табуретки.
- Ты сам, или с Толиком? – в тревоге спросил Фёдор.
- Толик здесь уже с утра. Скоро тебе отсалютует. Ему дела с главным порешать надо. И я к ним присоединиться должен.

Оставшись один в палате, Фёдор заворожено наблюдал, как падает снег за окном. Это был первый снег в этом году. Аллеи в парке стали белыми, воздух стал прозрачным и до невозможности чистым, наполненный снежной свежестью. Не успевшие опасть, листья клёнов насобирали пригоршни талого снега и обвисли под тяжестью мокрых снежных комков. Звон капели за окном заглушал все другие звуки. Чётко, размеренно падавшие капли, стучали о жесть подоконника. Фёдора тяготило бесконечное ожидание. Если бы не ноги, он бы сам побежал к Роберту Модестовичу и сумел бы доказать невиновность Тани.
Лежать и без толку глазеть в окно надоело. Фёдор сбросил накатившееся оцепенение и принялся растирать затёкшие ноги. Газета с противным шуршанием упала под кровать, но он даже не взглянул в её сторону. Растирать ноги было больно и неприятно, но противная, зудящая, боль и неприятные ощущения отвлекали от навалившихся тревожных мыслей.
Саша так и не зашёл к нему в тот день. Не зашёл навестить его, как обещал Саша, и Толик. Отсутствие друзей ещё больше угнетало. Гнетущий недостаток информации вызывало тревогу. Мысли о том, как помочь Тане, неотступно преследовали его.
Казалось, ничего не изменилось в жизни госпиталя. Дни проходили за днями по установленному распорядку, новые сообщения не достигали ушей Фёдора. И Саша с Толиком не показывались. Сколько раз Фёдор пытался самостоятельно разузнать что-нибудь о Тане, но его не впускали в отделение интенсивной терапии, на его вопросы вежливо отвечали отказом, а то и вовсе отворачивались, или закрывали дверь отделения перед носом. Той женщины, называвшей себя мамой Тани, он так и не встретил больше. Она, будто призрак, растворилась в больничной белизне коридоров. Он сердился на Валю. С того самого дня она больше не показывалась, а когда работала в отделении, закрывала дверь коридора на ключ.
Зима по-хозяйски овладела парком. Стало холодно, ударили морозы. Солнце лишь иногда пробивалось из-за тяжёлых снежных туч, и тогда снег искрился в его лучах так, что больно было смотреть.
Однажды Фёдору принесли костыли, и он с особым рвением стал осваивать новое приспособление для ходьбы. Сначала было тяжело, но постепенно он привык, и на массажи и другие процедуры стал ходить сам, совсем отказавшись от кресла коляски. Роберт Модестович, не скрывая весёлой искорки в глазах, откровенно радовался его успехам, но о Тане говорить отказывался, отворачивался и быстро покидал палату. За ним срывалась с места вся его свита врачей и медсестёр.

В тот день после обеда Фёдор впервые за несколько нервных дней, неожиданно для себя, уснул. Тревоги, в которых он жил последние дни, притупились, отодвинулись назад, в прошлое. На смену тревогам пришло отупляющее спокойствие. Огромным усилием воли он запретил себе пока думать о Тане, иначе можно было сойти с ума.
Его разбудила тёплая ладонь, коснувшаяся плеча.
- Федя!... – позвал кто-то шёпотом. – Фе-дя, проснись!
Он открыл ещё мутные от сна глаза и подумал, что ему снится сон. Над ним склонилась Валя и теребила за плечо, стараясь разбудить.
- Я сплю? – сонно спросил он.
- Нет, не спишь уже. Ты проснись больше, чего-то расскажу… - шептала Валя в самое ухо. Ему было щекотно от её влажного дыхания. Остатки сна мгновенно слетели, будто ненужная шелуха. Фёдор подтянулся на руках и сел.
- Что-то случилось?! – в тревоге спросил он.
- Случилось!... – будто заигрывая, улыбнулась ему Валя.
- Ты о Тане?! – он с такой надеждой на хорошие вести взглянул на Валю, что у неё глаза слезой заволокло.
- О ней, о ней, о Таньке твоей! – улыбаясь, нараспев говорила она, смахнув непрошенную слезу.
- Говори, вести хорошие? Ты ж не хотела видеть меня ещё совсем недавно. Что же изменилось?
- Ого, сколько вопросов! – уже счастливо смеялась Валя. - Ты лучше времени не трать на разговоры, и я тебя к ней отвезу. Может, поговорить не удастся, но увидеться сможете. Давай, шевелись, пока тихий час, и я охрану жрать отправила.
- Я сам дойду! - твёрдо сказал Фёдор, хватаясь за костыли.
- Ща, так я тебя и пустила по коридорам прыгать! Покатишься в кресле, как миленький. Так быстрее и тише будет, ты понял?!
- Так я уже сам хожу на костылях! – возмутился Фёдор.
- Недотёпа ты, Федя, тама же охрана сидит, а ты палками своими греметь будешь. Тама без громыханий надо. Я того охранника пообедать отпустила и за тобой примчалась. Быренько в кресло, и не пикай мне, а то не повезу! Штаны одеть не забудь!
- А тебе не влетит? – засомневался Фёдор, надевая не по росту короткие пижамные штаны.
- Ничего не будет плохого. Сегодня вечером уже должны охрану снять. Поехали, прокачу с ветерком! – Валя подкатила кресло к кровати, Фёдор без лишних разговоров занял своё место и кортеж двинулся по больничным коридорам к поставленной цели. Валя молча толкала кресло коляску, стараясь не создавать лишнего шума. Фёдор попытался заговорить с ней.
- Заткнись! – только и сказала она, упорно толкая кресло вперёд.
Перед дверью в отделение интенсивной терапии Валя на мгновение остановилась.
- Подожди тута. Я ща вернуся, – сказала и скрылась за дверью. – Нормалёк, никого нету, путь свободный. Только ты того…не пугайся. Слабая она, – протараторила она, вернувшись, и снова с непонятным остервенением схватилась за поручни кресла.
У Федора тревожно заныло сердце. Он так давно и с таким нетерпением ждал этой встречи, а теперь почему-то панически боялся её. Он не ведал, почему Валя предупредила, чтобы он не пугался. Чего ему следовало опасаться, он не понимал.
Валя как можно тише ввезла кресло в палату, подкатила поближе к кровати. И тут он всё понял. Справедливое бессильное возмущение сдавило горло. Фёдор издал приглушённый стон.
Казалось, на кровати никто не лежит, лишь рыжая копна нечесаных волос облезлой кошкой валяется на подушке. Одеяло не подчёркивало контуров тела, и было не понятно, есть кто-то под ним, или нет.
- Таньчик! – тихо позвала Валя. – Смотри, подруженька, кого я к тебе привезла.
Рыжая копна волос слегка качнулась на подушке, и Фёдор увидел её лицо. От неожиданности он отпрянул назад, сердце закололи тысячи иголочек. Фёдор был шокирован тем, что увидел. Лицо розовощёкой красавицы с рыжими волосами и изумительными зелёными глазами было, будто, стёрто ластиком болезни. Не было лица! Синие круги под глазами разлились по щекам. Тонкая, прозрачная кожа обтягивала кости так, что лицо казалось неправдоподобно кукольным.
- Танечка, что же они с тобой сотворили?! – только и смог выдавить из себя Фёдор, заворожено глядя в дорогие сердцу полуоткрытые глаза. А глаза её, подёрнутые дымкой неполного осознания действительности, были всё же прекрасны. Лишь они и жили сейчас на измождённом лице. – Танечка!
Таня неуверенно повела взглядом на звавший её голос, и вдруг глаза её засветились нескрываемой радостью. Она узнала его!
- Здравствуй, Федя… - тихо прошептали её бледные губы. Он почти не услышал, он почувствовал её слова.
- Ты как? – задал Фёдор преглупый вопрос.
- Ничего, хорошо… - был ответ. Глаза бессильно закрылись. Больше она ничего не сказала. Фёдор вопросительно взглянул на Валю.
- Давай выкатываться отседова. Вишь, слаба ещё очень. Через парочку деньков её не узнаешь, оклемается постепенно, – сказала она, разворачивая кресло к выходу из палаты.
- Подожди ты! Может, она ещё что-то скажет… - заупрямился Фёдор.
- Не скажет. Устала она. Поехали, давай, а то больше не повезу, и не придёшь, пока на ноги не встанешь.
Пришлось подчиниться. Он послушно сложил руки на коленях и безропотно дал Вале выкатить кресло из палаты. В дверях Фёдор оглянулся. Его провожал затуманенный взгляд зелёных глаз. По бледной щеке катилась большая прозрачная слеза.

- Не переживай ты так! – говорила Валя, толкая кресло коляску по коридору его отделения. – Через пару деньков ты её не узнаешь, я тебе обещаю. Она же чуть было не померла. Доконал таки её этот хренище следователь своими вопросами! До клинической смерти довёл. Еле спасли.
- Когда это было? - резко спросил Фёдор, оглядываясь на Валю.
- Ты глазами-то не стреляй. Не я виновата, что он такой гад! Он торчал у её постели день и ночь, как только спать не хотелось?! Выпереть его было невозможно. О каких-то миллионах дырку в голове Робертино просверлил. Тот, аж, взбесился. Наорал на него, и выставил, да поздно уже было. Танька опять в кому ушла, а ночью сердце остановилось. Хорошо, что я тогда дежурила и у её койки как раз в тот момент сидела. Совпало так. Надо было сменщицу выручить, я её подменяла и рядом с Танькой часы отсиживала. Повезло Танюхе. Ох, и долго же её тогда откачивали! Уж думали, не выйдет ничего, помрёт.
- А потом?
- А что потом? Робертино того гоблина и близко к палате не подпускал. Друг твой, ну, Сашка, зачастил к Робертино, всё с каким-то симпатичным субчиком главного посещает. Подолгу в кабинете засиживаются. Кажись, Таньку твою отстояли, потому, что все обвинения с неё сняли. Пока оставили в покое. Сегодня вечером пост у палаты ликвидируют. Долго жить теперь будет твоя Танька, повезло ей. - Фёдор не ответил. Он обдумывал случившееся со всех сторон. Облик обессиленной девушки не выходил из головы. Что с ней произошло, Фёдор не смог понять. Как могли допустить медики такое? И Санёк давно не показывался, а Роберт Модестович отказывается отвечать на вопросы….
У палаты Валя остановила кресло коляску.
- Ну, ты как, сам дойдёшь до койки, или костыли подать? – участливо спросила она.
- Сам! – упрямо сдвинул брови Фёдор.
- Ну, гляди, было бы предложено, – обиженно надула губки Валя, паркуя кресло коляску у дверей палаты.
- Я сам, Валя, спасибо тебе за всё.
- «Спасиба» много, хватит три рубля! – зло отчеканила Валя.
- Как только, так и сразу, не волнуйся, за мной не пропадёт. Когда же я ещё раз смогу к ней наведаться?
- Я сама за тобой приду. Теперь уже не так страшно. Жить будет. Видал, как тебе обрадовалась?! – скупо улыбнулась Валя.
Фёдор сам, без костылей, нетвёрдой походкой, семенящими шажками очень медленно, рассчитывая каждый шаг, направился к своей кровати. Он устал от переживаний, от напряжения, от злости. Надо было подумать, осознать случившееся. Он и представить себе не мог, что человек за короткое время может так исхудать. Хотелось кому-то дать в морду, но кому и за что, он не имел ни малейшего понятия, а руки чесались.
- Ну, ты глянь, скоро танцевать начнёшь! – старалась подбодрить его Валя, но он даже не отреагировал на её реплику.

Поздно вечером Фёдор готовился ко сну. Он просмотрел прессу и собирался выключить свет. Вдруг кто-то резко постучал в дверь палаты.
- Входите! – крикнул Фёдор, удобнее укладываясь на подушку. Шумно открыв дверь, на пороге палаты появился улыбающийся во всю ширь своего лица Саша. – Ну, ты даёшь! На ночь глядя! – обрадовался другу Фёдор.
- А то, ты не рад? Я тебе только хорошие вести ношу, заметь, – смеялся Саша.
- Я рад, чертовски рад тебя видеть, дружище. Не мог дождаться твоего возвращения.
- Ты мне задал задачку с головоломкой. Всё это время только и занимаюсь твоей Рыскиной Татьяной, – стал почему-то серьёзным Саша.
- Расскажи. Я сегодня её видел. Жуть какая-то! – пробормотал Фёдор, с надеждой взглянув на друга и приподнимаясь на постели.
- Лежи, лежи! Что тебе рассказать? Допросами её достали, А она ответить ничего не могла, ничего не знала. Аркадий Явич использовал девку на все сто. Сведения через его руки проходили. Зотов, получалось, не очень-то и причём был. Если бы тогда резню и стрельбу не устроил, его бы оправдали, а так… Жалко, погиб дураком. Месть и злость всегда плохое дело, самое последнее. А Рыскиной устроили такую проверочку, аж страшно, но ничего криминального не выявили. С тем и отстали. Пускай теперь поправляется, сил набирается и забудет об этом кошмаре, как о страшном сне. Не вмешайся мы вовремя, подзалетела бы твоя дама сердца по крупному.
- Так, а с чьей же подачи точку вырезали? - удивился Фёдор.
- Явич продал сведения о своей и соседних точках за бешенные бабки и доил потихоньку покупателей, но Зотов его раскусил. Решил самосуд устроить, напрямую связался с бандитами. Видишь, как получилось! Простить не смог Явичу, что тот девку увёл. Решил действовать самостоятельно, и сам в дерьме обвалялся.
- Ну, спасибо тебе, Санёк! Не знаю, чем тебя отблагодарить. Знаешь, а я решил жениться на ней, – выпалил Фёдор так неожиданно, что даже сам удивился своему восклицанию.
-На ком?! – удивлённо вскинул брови Саша.
- На Тане Рыскиной. Она же такая беззащитная!
- Ого, смелое заявление! Долго думал? Обстановку оценил? А невеста согласна? – рассмеялся Саша.
- Она ещё ничего не знает. Я сегодня как её увидел в таком состоянии, так и решил, что больше никто не посмеет её обидеть. Но предложение ещё не смог сделать. Она и дышит-то с трудом, а ты вопросами задрал! – невесело улыбнулся Фёдор.
- А вдруг откажет? – предостерегающе поднял руку Саша.
- Не думаю. Знаешь, как она обрадовалась, когда меня увидела?!
- Федун, Федун, блажен, кто верует! Ну, успехов тебе. Мне ещё к главному заскочить, проконсультироваться перед отъездом не мешало бы, и добрую весть ему сообщить полагается.
- Он и без тебя уже узнал. Охрану уже сняли. Таню уже никто не охраняет, понимаешь?!
- Понимаю, что тебе необходимо твёрдо стоять на ногах, чтобы повести девушку в ЗАГс. Так, что, выздоравливай, сил набирайся. Ну, я пошёл. Не забудь на свадьбу пригласить, жених! – Саша крепко пожал руку другу и вышел из палаты.
Теперь о сне не могло быть и речи. Санёк принёс добрую информацию, и радость от успешного завершения страшного дела не давала уснуть.
Ночь была тёмной и слякотной. Мороз немного отпустил землю, и сразу же зажурчали ручьи и ручейки, закапало с крыши, будто весной. Капель не отключить, и назойливые капли всю ночь добросовестно барабанили по жести подоконника, да так звонко, что о сладком сне нечего было и мечтать.
Мысли снова и снова невольно возвращались к Тане. Сегодня он увидел девушку в таком состоянии, что мороз пробирал по коже, несмотря на оттепель за окном. Валя обещала, что Таня выздоровеет. Её слова вселили надежду. Санёк совсем обрадовал. Обвинения сняты, и девушке надо набраться сил, чтобы подняться. Ей теперь ничто не угрожает, и это - главное. Он поможет ей выздороветь. Но особенно радоваться пока нет причины. Без Вали он не сможет пробраться в палату интенсивной терапии, а ему хотелось обнять, прижать к груди и никогда не отпускать от себя это худенькое, эфемерное тельце. Он защитит её и никогда и никому не позволит обидеть. Он сможет. И она не откажет ему, не уйдёт из его жизни, как ушла, даже не попрощавшись, его Ника. Он больше не вспоминал о той, уже почти забытой, первой любви, будто и не было её вовсе. Он думал о Тане и мысли о ней не давали покоя. Он видел, какой радостью наполнились её безжизненные глаза, когда она увидела его у своей постели. Не может быть, чтобы так радовалась женщина, которая смогла бы ответить отказом на его предложение.
Сон сморил под утро, тяжёлый, беспокойный, с кошмарами. Ему снилось, что он держит Таню в объятиях, а кто-то летает вокруг и пытается отнять драгоценную ношу, вырвать её из рук. Удары сыплются градом, только почему-то не больно, лишь присутствует страх, что не справиться с жутким монстром, не удержать в руках самое дорогое, что у него есть.
Он беспокойно метался в постели, что-то кричал, стрелял из автомата, пытаясь отогнать мерзкую тварь, не попадал, промахивался и не мог проснуться. Он мужественно сражался во сне и знал, что победит.
Что-то холодное и мокрое залезло под мышку. Ему показалось, что монстр не побеждён и пытается проникнуть вглубь его души. От необъяснимого ужаса он открыл глаза, готовый к бою и столкнулся со стальным взглядом холодных глаз Зинаиды Степановны. Она со злостью вырвала свою руку из цепких пальцев Фёдора.
- Чего шарахаешься?! Температуру надо измерить, утро уже, – сердито сказала медсестра.
- Температу-уру! – протянул Фёдор и как-то обмяк, расслабился, но тревожный сон растворился в полумраке палаты, готовый вернуться снова, и Фёдор был готов принять новый бой.
- На укол в манипуляционный кабинет. Сам, без каталок! – строго приказала Зинаида Степановна.
- Так меня ж в палате колют, мне ещё тяжеловато… - вздохнул Фёдор.
- За руки хватать, так не тяжеловато было, напугал до смерти! Нечего вылёживаться. Доктор разрешил ходить, значит, сам - в манипуляционный на уколы ходить будешь. Меньше дури в голове соберётся! – безжалостно отчеканила медсестра.
- Ладно, раз надо, значит надо. Только заберите у меня эту штуку. У меня температура уже месяц нормальная, – взмолился Фёдор, протягивая медсестре градусник.
- Молодой человек, вы тут не командуйте. Доктор приказал измерить, значит надо подчиниться, а не фокусничать. Перед завтраком – в манипуляционный. Не опаздывайте. Мне смену сдать нужно, – резко ответила Зинаида Степановна и маршевым шагом вышла из палаты, бурча себе под нос: - Умник какой выискался, за руки хватает и по своему хочет!... – дальше Фёдор не услышал. Дверь палаты, внушительно хлопнув, закрылась. Слышны были лишь чьи-то торопливые шаги весело пробежавшие по коридору. Шаги приблизились, снова дёрнулась и открылась дверь палаты. На пороге, в сиянии электрических ламп из коридора, возникла Валя.
- Проснулся уже? – удивилась она, увидев, как Фёдор со злостью сверлит глазами потолок.
- Спал, только проснулся. Поспишь тут, как же! Зинаида, свет её так! Разбудила, отругала, не пойму, за что. И вот!...- Фёдор вынул градусник и сунул его Вале со злостью. – Заставила, вставила и дверью хлопнула!
- Нашёл, на кого злиться! Она сама на весь мир злая ходит,- засмеялась Валя, спокойно положив градусник на тумбочку, и попыталась отвлечь Фёдора от мрачных мыслей. – Знаешь, чего я к тебе прибежала?
- Нет, а что случилось?! – в тревоге Фёдор приподнялся на локтях, готовый вскочить и бежать, неизвестно, куда, лишь бы с Таней ничего плохого не случилось.
- Вот, дурья башка! Совсем с катушек съехал из-за своей Таньки! Знала бы, не везла бы тебя вчера на свиданку. Ну, ничего же не случилось! Лежи спокойно, не дёргайся и слушай. Бегать потом будешь, – удержала его на подушке Валя.
- Я весь – внимание! – вытянулся на постели Фёдор.
- Во, так бы и давно! Ничего плохого за это время не произошло. У Тани теперь мама её будет сидеть неотлучно, ей особое разрешение выдано, Робертино постарался. Так ты того… не рвися сейчас туда сам. Ты людям мешать будешь. Усекаешь? Я буду дежурить, опять зайду за тобой, а сам не ходи, ты меня понял?
- Нельзя?
- Нельзя. Слабая она очень. Пока нельзя. Ну, я пошла смену сдавать. Федя, я тебя предупредила! – Валя погрозила ему пальцем, как нашкодившему шалуну, собиравшемуся сделать очередную шкоду. Она убежала, плотно прикрыв за собой дверь палаты, не собираясь выслушивать его требований и просьб.
Фёдор окунулся в липкий полумрак зимнего, но сырого утра. Ещё было совсем темно, ещё горели фонари на улице, и их свет, проникая в окно палаты, казался нереальным ночным видением. Но где-то рядом уже проснулся воробей и возвестил миру о своём пробуждении громким чириканьем, тем самым, вознося гимн раннему утру. Постепенно где-то там, за деревьями в парке небо начало светлеть, гася звёзды и обещая приход яркого солнечного дня. Фёдор даже подумать не хотел, каким будет этот новый день.

Прошло несколько серых, скучных своим однообразием и похожих как братья близнецы, дней с тех пор, как Таню перевели в обычную палату. Эта новая палата была светлой, просторной, но почему-то опять одиночной, без соседок. Таня даже не догадывалась о том, что мама, не отставая, по пятам ходила за Робертом Модестовичем, вымаливая лучшей участи для своей единственной доченьки.
Ох, как же медленно Таня выздоравливала! Болезнь цепкими когтистыми лапами впилась в её плоть и ни за что не хотела отпускать. Головная боль не утихала, ни дня не было от неё покоя. Таня уже свыклась с этой противной болью и потеряла надежду на выздоровление. Но Роберт Модестович обещал, что обязательно наступят иные, более благоприятные, времена и, если она будет следовать всем предписаниям и назначениям врачей, головная боль забудется, как прошлогодний снег. Верилось с большим трудом, но как хотелось верить!

И всё-таки Роберт Модестович оказался прав. Постепенно Таня стала ощущать, что болезнь потихоньку, как бы нехотя, отступает. Стали появляться силы видеть происходящее вокруг. Запомнить было ещё трудно, но картинки из прошлого то и дело всплывали в мозгу и не давали покоя.
Когда-то Валя опять привезла Фёдора в кресле коляске, Таня обрадовалась встрече, как маленький ребёнок. В тот раз они долго беседовали ни о чём. Было приятно, что он не забыл о ней.
«Он ходить не может, и в этом моя вина!» отметила с горечью Таня, но весёлая беседа оттеснила грустные мысли. Ей было жаль расставаться с Фёдором, когда Валя вдруг поспешила прервать их свидание, но пришлось согласиться, ведь Валя обещала в следующее дежурство опять помочь им встретиться.

Кажется, вчера забежал к ней Гриша. Она совсем его не узнала. Его невозможно было узнать. Он стал красивым и мужественно обаятельным настолько, что Таня не могла отвести глаз от его нового лица. Каким же он стал молодым и весёлым, как же мало и много необходимо для того, чтобы человек чувствовал себя счастливым! Таня не могла отвести глаз от его нового и такого красивого лица.
- Чего ты на меня так смотришь, что так плохо? – удивился и даже немного испугался Гриша.
- Красивый…. – тихо ответила она.
- Что?! – не расслышав, наклонился над ней Гриша.
- Ни за что бы не узнала!
- Всё-таки плохо! – расстроился он.
- Дурачок, отлично! – Таня поморщилась и постаралась уложить свою голову так, чтобы не ощущать так остро противной ноющей боли.
- Я ж в театральный хотел.
- Ну и поступишь. Увидишь, всё будет отлично. А я буду гордиться, ведь я тебя знаю.
- Тань, я завтра уезжаю. Домой. Мать за мной прикатила. Я ей письмо накатал на радостях, а она просто приехала и не предупредила даже, – будто извиняясь, сказал Гриша.
- Мама же она! Знаешь, как страшно, когда родные уходят безвозвратно… Больно очень… - прошептала Таня и отвернулась. Она плакала и не хотела, чтобы Гриша видел её слёзы.
- Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч! – весело сказал Гриша и дружески подтолкнул её. – Хватит о плохом. Плохое там осталось, где нас так покалечило. Ты ж сама говорила, надо привыкать к новой жизни.
- Говорила, а вспоминать как больно! Если бы я знала, что так получится…
- Да, больно, но отпустить свою боль необходимо. Так случилось. Жизнь сначала не прожить. Если бы знал, где упаду, соломку бы подложил! Я же не плакал в ожидании лучших времён, я работал.
- Ох, Гришка, шутки, прибаутки, поговорочки всякие. Точно, будешь артистом, у тебя получится, увидишь! – улыбнулась Таня сквозь слёзы.
- А я не знал, что ты такая рёва-корова!
- Поверишь, никогда не плакала раньше. Даже, когда зуб мудрости вырывали, и слезинки не проронила, а тут реву, как работаю, – вздохнула Таня, вытирая слёзы концом пододеяльника.
- Ну, ты даёшь! Где твоё полотенце? – удивился Гриша.
- А, не знаю, упало куда-то. Достать не могу, голова кругом идёт, а мамы ещё нет.
- Ты так и не встаёшь?
- Ну, чего пристал?! Не встаю пока. Сказала же, голова болит и кружится! Не понимаешь?! – вдруг рассердилась Таня.
- Ох, совсем забыл! Это вот тебе витаминчики! – рассмеялся Гриша, не обращая ни малейшего внимания на настроение подруги. Из внутреннего кармана куртки он вынул два больших красных яблока и положил на тумбочку рядом с кроватью.
- Ого, как пахнут! Яблочки… – в глазах Тани заискрился восторг. Она потянулась к ярким мячикам, взяла один из них и поднесла к лицу. – Тяжёленькое… тёпленькое… и пахнет….
- Танечка, мне пора. Я тебе свой адрес оставлю. Может, когда-нибудь свидимся. Черкни мне письмецо, если не заленишься и не зазнаешься.
- Что ты, Гриша, как я могу зазнаться?! Напишу, конечно.
- Дверь я тебе отремонтировал, и холодильник завтра перетащу. Будет у тебя дворец, а не комната, – неожиданно он наклонился к ней и сладко поцеловал в губы. – Ну, пока. Выздоравливай и нос не вешай. Весной приеду к Роберту Модестовичу на осмотр и коррекцию. Если будешь работать, свидимся, – он крепко пожал её свободную от яблока руку и ушёл. И не оглянулся даже!
Она знала, Гриша обязательно приедет весной, не знала, будет ли она здесь работать, останется ли в госпитале после выздоровления. Ей не жаль было расставаться с Гришей. К этой разлуке она была уже давно готова. Знала, что когда-нибудь такое случится. Она искренне радовалась, что у Гриши всё сложилось так удачно. Он уезжает и обязательно увезёт с собой тёплые воспоминания.
От увесистого яблока устала рука, но как приятно было ощущать его тяжёлую спелость и вдыхать, круживший голову, аромат.
«Хорошо, что Гриша пришёл попрощаться. Какой же он отличный парень, счастливой будет его избранница», - почему-то спокойно думала Таня и улыбалась сама себе, совершенно не осознавая, что до сих пор держит в руке яблоко, подаренное Гришей.

Сегодня с самого утра, только проснувшись, Таня пыталась поднять, хоть чуть-чуть оторвать, свою отяжелевшую голову от подушки. У неё получалось. Довольно уверенно она приподнималась, но затем без сил снова валилась на подушку. Потом, отдышавшись, предпринимала новые попытки приподняться.
С каким же аппетитом она вчера поужинала. А прежде, за день съела два яблока, подаренные Гришей. Сегодня ещё не разносили завтрак лежачим больным, а есть уже хочется!
Неожиданно для себя Таня вдруг поднатужилась и села. Палата медленно поплыла перед глазами. Затошнило… Но она сидела!
«Это Гришкины яблоки помогли!», - улыбнулась сама себе Таня. «Жаль, что уехал, без него скучно будет…»
Постепенно головокружение прекратилось. Таня оглянулась по сторонам. Оказывается, в окне начиналось чудесное зимнее утро. Солнышко уже крайними, не в меру любопытными, лучиками с интересом заглядывало в окно и будто радовалось её успехам.
«Не буду больше лежать, буду есть и тренироваться», - решила для себя Таня.

Неожиданно дверь палаты стремительно открылась, впуская на порог Валю. Девушка всклоченная, непривычно неаккуратная, будто чем-то расстроенная. Влетела в палату, бессознательно огляделась вокруг, даже не заметив изменений, произошедших во время её отсутствия.
- Валя, что с тобой?! - испугалась за подругу Таня.
- А ничего! Руслик гадом оказался! А так, ничего! Вот, на работу притарабанилась ни свет, ни заря. Никто и спасибочки не сказал. Опоздала бы, тогда бы отругали, а так, собрались и откланялись и были таковы! – с затаённой обидой сказала Валя.
- Подожди, подожди, ты о чём, какой Руслик? – не поняла Таня.
- Мой! – выкрикнула подруга и вдруг, разрыдавшись, рухнула на табуретку рядом с кроватью. Таня растерялась и не находила нужных слов, чтобы утешить, успокоить Валю, так неожиданно всё произошло.
Таня никак не могла понять, почему этот Руслик оказался таким гадом, что даже терпеливая Валя не сумела справиться с собой, и зачем так за ним убиваться.
Спустя пару минут, Валя вытерла нечаянные слёзы носовым платочком, шмыгнула носом и поднялась.
- Ладно, выпустила газы, работать надо. Ты извини, не сдержалась. На, вот, таблетки. Это тебе на день. Некогда мне будет с тобой заниматься. С тобой же мамаша сидит, скоро явится, – сказала она, собираясь уйти.
- Валя, подожди! – Таня ухватила подругу за полу халата и не собиралась её отпускать
- Ну, чего прицепилась?! – грубо воскликнула Валя, пытаясь освободиться от назойливой подруги. – Отстань!
- Нет, погоди, ты сядь! Не всё рассказала, а слёзы лить продолжаешь. Расскажи, тебе же легче будет.
- Я же сказала! Руслик – гад ползучий, скотина, морда кирпичная!
- Да, подожди ты ругаться и обзываться, толком объясни, что стряслось?
- А, ничего, этот паразит женился. Не на мне, а знаешь, на ком?! – с вызовом выкрикнула Валя.
- На ком? – постаралась спокойно спросить Таня, несмотря на удивление, вызванное словами подруги.
- На этой гадине, Маринке!
- Что?! – уже выкрикнула Таня, не сдержавшись.
- А, то! Я его выходила после тяжеленного ранения, с того света, считай, вытянула, на работу определила, жить с ним стала, а он за спиной у меня с Маринкой шашни водил, шмотки ей клеевые таскал. За моей спиной, заметь! А вчера они расписались. Праздник был на весь посёлок! Видала бы ты их, голубков закаканных!
- Да, видно, мало она тогда, летом, в грязной луже посидела, – мрачно подытожила Таня. – Но ты не расстраивайся. Гад на гадине женился – это очень хорошо. А представь, если бы на тебе, а ты потом его такого раскусила? Знаешь, как было бы горько?!
В Вале, будто, щёлкнул выключатель. Вдруг, робкая улыбка озарила её заплаканное лицо, чтобы потом рассыпаться звонким смехом.
- Чего ты сказала? Гад на гадине женился? Ну, ты и выдала! Больная голова, а светлая, я и не придумаю такого! – воскликнула Валя и вдруг от души расхохоталась. – Ой, умора! Это ж надо, гад на гадине женился! Во, семейка – ячейка общества!
- Вот и хорошо, что смеёшься. Пусть он тебя не достоин, он же гад, вот, пусть теперь поползает вокруг такой же гадины жёнушки, – вторила подруге Таня.
- Слушай, а ты чего, так и сидишь? Устала, поди. Ложись, давай, а то, упадёшь ещё, потом с тобой хлопот не оберёшься. Робертино мне за тебя башку откапутит! – опомнившись, воскликнула Валя.
- Ну, да, хватит болеть. Не хочу больше лежать! Роберт Модестович обещал, что совсем скоро болезнь отступит, а он – мужик с пониманием.
- Робертино – классный мужик, немного странный, но классный. Знаешь, как все бабы за ним уделываются, а он – такой строгий, ни с одной не закрутил до сих пор. А матушка твоя, не иначе, его чем-то опоила.
- Валька, ты совсем сдурела, при чём здесь моя мама? И потом, что ты такое говоришь? Она понятия не имеет, как мужиков опаивать. Знаешь, как она папу любила?! Позавидовать можно такой любви!
- Любила – то было, а теперь они такими взглядами с Робертино обмениваются, умереть, не встать!
- Ну, Валюха, ты меня – наповал! – воскликнула Таня и всей тяжестью своего исхудавшего тела рухнула на подушку.
- Так это ж хорошо! Это ж – любовь. Я это за версту вижу, поверь, у меня глаз намётанный на такие дела!
- А как же папка! – вдруг всхлипнула Таня, и большая слеза скатилась по щеке к уху.
- Во, дурёха! Папашки твоего уже нету! Нету, ты поняла?! Жестоко, но это - правда. А мамашка твоя ещё молодая тётка, так, что, ей себя теперь заживо хоронить? Сама подумай и слёзы подотри, не к месту они. Ты порадуйся за неё и не плачь.
- Но, папа же… - продолжала всхлипывать Таня.
- Слушай, кончай ревностями страдать! Сейчас мать твоя явится, а ты смотри, и вида не подай, меня не продай за леденец в фантике.
- Не буду! - сквозь слёзы простонала Таня и отвернулась к стене.
- Ты выключи, выключи свою сантехнику, реветь прекрати, а то мать вопросы задавать начнёт, а ты и расколешься!
- Му-гу! – пробурчала Таня, не поворачиваясь.
- Смотри, не продай. Перед обедом Федьку к тебе привезу, поболтаете немного, он тебе мозгелы дурные прочистит.
- Что-о-о? – удивлённо воскликнула Таня и всем телом с неожиданным проворством повернулась к Вале. Слёзы моментально испарились с её исхудалого лица, неопределённая загадочная улыбка несмело тронула уголки губ.
- Э, подружка, да, ты, никак запала по-взрослому! – хихикнула Валя.
- Да, ты что, о чём говоришь?! – возмущённо передёрнула худенькими плечиками Таня.
- О том и говорю! – не обращая внимания на явный испуг, вызванный её словами, Валя продолжала язвительно хихикать.
- Ну, и чего ты мелким бисером рассыпаешься? Скажи лучше, почему ты его в кресле-каталке катаешь? Он что, сам ещё не ходит?
- О, ты уже моим языком болтаешь! Это – хороший знак. Твёрже на земле стоять будешь, – подытожила Валя со знанием дела и собралась выйти из палаты.
- Какой, какой знак? – удивилась ещё больше Таня. От возмущения она снова села в постели, даже не обратив внимания на резкое головокружение.
- Танька, потише вертись, с кровати свалишься! – не на шутку испугалась Валя.
- Не свалюсь. Ты не ответила. Федя ещё не ходит?
- Успокойся, ходит он уже, давно ходит. Это ты тута в лежачие записалась. Маманьку к обеду спровадь… - Валя не успела договорить. Дверь широко распахнулась, услужливо впуская в палату маму в сопровождении Роберта Модестовича.
- Ну, как тут наша изменница поживает?! Ого, села! – весело воскликнул Роберт Модестович. – Я же говорил, что выздоровление не за горами!
- Доченька, ты сидишь? Как это у тебя получилось?! Тебе не больно? – бросилась мать к дочери, пытаясь уложить её. Она целовала, ощупывала и снова целовала своё дитя, ещё не вполне осознавая, что страхи и неприятности уже позади. Таня стремительно начала выздоравливать.
Им никто не мешал. Валя исчезла в мгновение ока, успев лишь весело подмигнуть подруге, а Роберт Модестович не приближался к постели больной. Он стоял в сторонке и с интересом наблюдал за происходившей перед глазами сценой необычной радости.
А этим двум женщинам не нужно было слов. Они и так отлично понимали друг друга, каждая из них была по-своему счастлива, и понимала счастье другой.
В окно с откровенным любопытством заглядывало зимнее весёлое солнышко и будто гладило своими ласковыми, тёплыми лучами двух женщин разных поколений, но таких похожих в своём счастье.
- Барышни, достаточно изливать чувства друг на друга! – прервал их идиллию Роберт Модестович. – Мне необходимо осмотреть больную.
- Да, да, конечно, конечно! – сказала мама, нехотя отодвигаясь от дочери и давая возможность главврачу подойти к больной. Она смотрела на Роберта Модестовича таким счастливым, влюблённым взглядом, что спутать что-либо было невозможно. Таня своими глазами видела, и ещё, и ещё раз убеждалась, в правоте слов Вали. Так не могут смотреть друг на друга два совершенно чужих человека. Так могут смотреть друг на друга только влюблённые. Между мамой и Робертом Модестовичем проскакивали такие электрические разряды, рассыпаясь яркими искрами в пространстве палаты, что Тане становилось не по себе, будто она без спроса влезла в чужую тайну…
А Роберт Модестович с напускной серьёзностью, очень важно приступил к осмотру больной. Таня видела, кожей чувствовала, не до осмотра ему сейчас, но врачебный долг обязывал, и он добросовестно выполнял свою работу, постепенно отрешаясь от внешних раздражителей. Прошла ещё минута, и он совсем успокоился и ещё раз, уже более внимательно осмотрел Таню. Осмотром он остался доволен. Таня увидела выражение сытости и довольства на его лице и в её душе запели тоненькие скрипочки радости: она победила страшного врага – свою болезнь.
- Так-с, ну, что ж, когда женихов принимать начнёшь?! – он шутливо потрепал по плечу Таню и весело подмигнул ей.
- У меня всё в порядке? – с трепетом в сердце спросила она и покраснела.
- Даже более чем! – рассмеялся в ответ Роберт Модестович. Он обрадовался, увидев необычный румянец на бледном лице больной.
- Ой!... – сжала руки у груди Таня.
- Что «ой!»? Тебе окрепнуть, сил набраться необходимо. Смотри, какая зима на улице, все на лыжах катаются, а ты тут вылёживаешься. Ела уже?
- Нет, ещё не приносили… - растерялась Таня.
- А кто тебе носить должен. А ну, марш, в столовую!
- Ой, что вы, она такая слабенькая! Я принесла еду, сейчас покормлю… - несмело возразила мама, испуганно взглянув на важно сидящего рядом мужчину.
- Никакая она не слабенькая! Сама, ты поняла, сама! Мать поможет дойти. Нечего к кровати привязываться.
Таня изумлённо смотрела на Роберта Модестовича и не узнавала его. Сейчас это был уже совсем другой человек, уверенный в себе и очень счастливый. Сейчас он выглядел защищённым и умиротворённым. Таня не могла вспомнить, когда она видела главврача таким.
А он, довольный осмотром, понимавший, что его здесь боготворят, с жадностью пил и не мог напиться той любовью, которая светилась в глазах мамы.
Тане на минуточку, но только на минуточку, стало нестерпимо больно, даже где-то слеза защекотала зелёные глаза, но она отбросила тревоги и сомнения, боль и сожаление. Пусть они останутся в прошлом, а живым надо жить. Её мать счастлива, и это главное.
- Давай, красавица, поднимайся, тело наращивай, скорее поправляйся. В операционную пойдёшь, будешь мне помогать. Ксюша! – обратился он к матери. – Не жалеть, ты поняла?!
- Но она же… - робко возразила мама.
- Никаких «она же»! У медсестры взять халат и в обед – в столовую. Ты поняла меня, изменница?! Позавтракать можешь ещё здесь, разрешаю на этот раз. Я сегодня добрый.
- Я – не изменница, я – наша!!! – вдруг рассердилась Таня
- Вот, и отлично, наша, ты меня поняла?
- Да… - тихо ответила она
- Не по уставу отвечаешь!
- Есть, товарищ командир!
- Выполняйте, медсестра Рыскина. Ксюша, сходи на медсестринский пост, там тебе дадут халат для этой лентяйки.
- Я – не лентяйка!
- Вот и докажи, иначе не поверю, – шутливо насупил брови Роберт Модестович и стремительно вышел из палаты, оставив их с мамой одних.
- Мамочка, мамулечка! - с чувством выдохнула Таня и прижалась к матери, обнимая и целуя её.
- Подожди, девочка моя, задушишь! – шутливо отбивалась та.
- Мам, мам, посмотри на меня! Я давно не видела тебя такой счастливой. А, ну, колись, ты влюбилась, Ксюша?!
- Где ты таких слов нахваталась, Танька, как мужик выражаешься?!
- Ты с темы не съезжай, колись, давай! – весело настаивала дочь.
- А как его можно не любить? – сдалась мама. - Знаешь, сколько он сделал для нас? Век не расплатиться! Тебя из такого ужаса вырвал, отстоял, сумел доказать твою невиновность. И ещё этот Александр Иванович помог. Он с другом приезжал. А друг у него – юрист какой-то важный. Ох, если бы не они, не знаю, что бы с нами теперь было… - сокрушалась мама, а в глазах совсем не страх, нет, восторг, счастье не мерянное.
- Мамулечка, как же я за тебя рада! – Таня смотрела на маму глазами, полными любви. - И за него тоже, – чуть тише сказала она.
- Знаешь, какой же он умница!
- Знаю, мамочка, знаю. Я теперь буду дальше учиться. Я так решила. Вон, Светка, учится же она на первом курсе. Обещала приезжать, а ни разу и не приехала. Я так соскучилась по ней!
- Света после Нового года приедет. Уже не долго ждать осталось. Сессию сдаст и приедет сюда на каникулы. А может, и Новый год с нами сможет встретить. Я так хочу с ней познакомиться. Такая хорошая девочка. Я её уже люблю.
- Мамик, она просто классная, ты сама в этом сможешь убедиться.
- Я знаю. Я уже несколько раз с ней по телефону разговаривала.
- Что-о-о?!
- Танечка, когда тебе так плохо было, меня Роберт Модестович к себе забрал. Он такой хороший! Он так успокаивал меня!
- Мама, и ты молчишь?!...- Таня осуждающе взглянула на мать.
- Танечка, не думай плохого. Я не могу, сама понимаешь. А Роберт, он такой… - вдруг всхлипнула мама. – У нас в общежитии дверь была выбита. Я же не знала, как её починить…
- Ну, какая ты у меня старомодненькая! – всплеснула руками и весело рассмеялась Таня. – Ведь папка – это папка, его никто не заменит, и забыть его невозможно, но ты же молодая и красивая. Мы папку помнить будем, а Робертино ты люби.
- Ко-го?
- Ну, его так Валька называет – смутилась Таня.
- Вот, я твоей Вальке сейчас уши понатаскаю!
- Нет, ма, не надо. Валя – хорошая. Немного странная, но добрая. Ты потом поймёшь, а пока просто поверь мне и не сердись. Не говори ей ничего, чтобы не обидеть. У неё и так не всё гладко в жизни. А Робертино она круто уважает!
- Ладно, не буду. Только халат для тебя попрошу. А ты постарайся пользоваться русским языком без излишеств, без этих словечек плохих, – сказала мама и вышла из палаты.

Таня осталась одна. Первые попытки подняться утомили до изнеможения. Откинувшись на подушку, она задремала. Картинки из прошлой жизни стали сменять одна другую, раня, радуя, успокаивая…
Вот праздник посвящённый окончанию училища… У Таня диплом с отличием… Лица, какие счастливые лица всплывают в памяти.… Вот ребята разъезжаются по назначению… Последняя встреча в деканате …. Все радостные, довольные тем, что наконец-то их мучения фармакологией, терапией и другими науками закончились… Каждый теперь выбирает путь самостоятельно… Для Тани «Заграница» всегда казалась несбыточным раем, теперь это реальность, но ей кажется, что её не за границу послали, а куда-то в глубь Галактики, или, по крайней мере, на Луну…. Сбылось несбыточное желание!... Подружки во дворе приставали с расспросами, а она гордо отворачивалась или нехотя говорила:
- Получила распределение за границу. Больше ничего рассказать не могу. Вы же сами понимаете – государственная тайна.
Она уходила с высоко поднятой головой, окружённая ореолом этой самой государственной тайны, о которой сама не имела ни малейшего понятия. Оставляла подруг на лавочке недоумевать и завидовать её судьбе. Если бы они только знали, чему они завидовали, обхохотались бы, наверное, потому, что спустя несколько дней Таню ждала война…. За что, за кого, она до конца не понимала, знала, что исполняет свой интернациональный долг перед Родиной и ещё перед кем-то. Видела, как эта проклятая война калечила и убивала ребят, с которыми только час назад Таня весело болтала у своего вагончика. У каждого из них была своя мечта, были родные и близкие, любимые… А потом, после очередного боя, был цинковый гроб или длительное лечение в госпиталях страны. Искалеченные, требовавшие длительного лечения, с надорванной психикой, они уже никому были не нужны, не востребованы… Они уже выполнили свой интернациональный долг… О них можно было и забыть…
Потом Васька…. Он же злым был и до невозможности подлым, издевался над ней, унижал, как мог. Она никак не могла принять его любовь, а эта любовь оказалась роковой для Васьки. Как же Таня хотела избавиться от этой любви и от него самого, но ни пуля его не брала, ни болезнь никакая! Как же ей хотелось, чтобы он сгинул куда-то и никогда больше не появлялся на её жизненном пути. Сколько раз она, рыдая, просила Высшие силы разбить эту, ненавистную ей, связь, но горячие просьбы долго оставалась не услышанными… Потом Высшие силы наградили Таню за долготерпение большой, светлой любовью к Аркадию. Но Аркадий… Ей было сейчас трудно, невозможно поверить, что Аркадий – преступник. Он был так нежен с ней… Невозможно было поверить, что можно было так мастерски обманывать. Когда она сообщила о будущем ребёнке, он неподдельно обрадовался… правда, после минутного замешательства… Тогда ей это замешательство не показалось странным, и, отбросив все сомнения, она продолжала слепо любить Аркадия, приписав его замешательство неожиданной радости от её сообщения. Теперь она отчётливо поняла, чем было вызвано его замешательство, но искать правдивые ответы уже не хотелось.
Таня поверила в Васькину роковую любовь, склонившись над умирающим человеком, которого она и другом никогда не смогла бы назвать. Он шептал ей о своей любви, об Индии, о каком-то банке…. О чём он пытался сообщить, для Тани так и осталось загадкой. Да и копаться в прошлом уже не хотелось, не хотелось думать об утраченном ребёнке, хотелось, чтобы эти люди навсегда ушли из её воспоминаний, а этот страшный год стёрся в памяти, потому что оба они, и Васька, и Аркадий, были мертвы. Они навсегда ушли из её жизни, оставив в сердце пустыню, выжженную напалмом…. Таня стала гнать от себя мысли о них….
Фёдор…. Если бы не он, не думала бы сейчас Таня о своих несчастьях. Её бы просто уже не было…. Фёдор прикрыл её от Васькиных пуль и так жестоко пострадал из-за неё! Она чувствовала себя виновной в случившейся с ним беде. А ещё ей очень хотелось, чтобы Федор сегодня приехал на своём кресле-коляске. Пусть пока на кресле, потом она поможет ему встать на ноги, только бы самой не упасть… Она постарается!
Сон неожиданно рассеялся…. А что, если встать самой?! Никого рядом нет, никто не будет охать и причитать, никто не запретит. Она только попробует, и снова будет лежать до обеда.
Но завтрак… Есть хочется до умопомрачения!...Голод железным кольцом сжимает желудок, Возможно от чувства голода так кружится голова?…
Плевать! Роберт Модестович сказал, что она должна встать, и она встанет! Она сейчас сама пойдёт на завтрак в столовую, только надо встать…
Таня откинула сбившееся одеяло и спустила ноги на пол. Сама испугалась, когда поняла, как она исхудала. Вцепившись мёртвой хваткой в спинку кровати, Таня попыталась приподняться и поставила ноги на пол. Босые ступни коснулись холодного пола, в пятки мгновенно впились тысячи иголочек…
« Знакомое чувство, сейчас пройдёт, – пронеслось в голове. – В прошлый раз такое уже было…». Мысль не была предупреждением её намерения. Соскользнув с постели, Таня встала у кровати. Палата быстро поплыла перед глазами. Все предметы, окружавшие её, пустились в пляс…. Надо было удержаться, не рухнуть на пол. Вот, с пола точно, не подняться…
Постепенно головокружение стало прекращаться, мебель и приборы заняли свои обычные места, потолок перестал меняться местами с полом. Таня стояла! Сама, только крепко держалась за спинку кровати!...
В этот замечательный момент её торжества, её триумфа в палату вошли мама с Валей…
- Ох, ничего себе, чего вытворяет! – воскликнула Валя. – Подождать слабо, самой надо?!
- Танечка, ты же упадёшь! – мама в неподдельном испуге бросилась к дочери, чтобы поддержать её и уложить в постель.
- Мам, я сама! Я стою, ты видишь?! – в глазах дочери искрился неподдельный восторг.
- Я тебе, вот, бальное платье притарабанила. Размера твоего не найти, уж этим пользуйся! – деловито сказала Валя и бросила больничный халат на спинку кровати. – О, тебе ещё хрустальные башмачки нужны. Сейчас оформим. Только на свой размер не надейся. – энергично размахивая руками, она вышла из палаты.
Таня, с трудом удерживая равновесие, переглянулась с мамой, и вдруг, весело захихикала.
- Ты чего хихикаешь? – удивилась та.
- Мам, я сейчас, точно, Золушка! Как же я устала, ужас! Как хорошо! – Таня стала медленно оседать на кровать.
- Ложись, ложись. Всё же позавтракаем в палате.
- Мам, а обедать – в столовую, ладно?
- Да, дорогая…
Таня легла в постель. Ноги и руки тряслись мелкой дрожью от чрезмерного напряжения, но, всё равно, сегодня у неё праздник, победа! И Фёдор, он же придёт сегодня…
- Мам, знаешь, а я мороженого хочу, можно? – вдруг хитро прищурилась Таня.
- Доченька, зима на улице, а ты мороженого захотела! Тебе же заболеть никак нельзя. Смотри, я каких яблочек испекла…
- Мамочка, так хочу мороженого! А мы его растопим, как в детстве, помнишь? Я уже не заболею, увидишь, я уже никогда не заболею, обещаю и торжественно клянусь! – сказала Таня и радостно рассмеялась.
- Ну, вот, ты уже смеёшься. Какой же это дорогой подарок для меня!
- Мам, ну, сходи за мороженым, сделай и мне маленький подарочек, пожалуйста! И ещё, зайди в мою комнату в общежитии. Мне Гриша обещал холодильник перетащить. Глянь одним глазком, как там всё.
- А ты сама позавтракаешь?
- Мамочка, голод – не тётка, я кушать хочу!
- Тогда, вот, я тебе тут наготовила, скушай всё, – мама стала заботливо выставлять продукты на тумбочку так, чтобы Таня смогла дотянуться. – Смотри, тут твоя любимая куриная котлетка с картофельным пюре и огурчик солёненький для аппетита. А в этом пакете – фрукты. Сможешь сама разобраться?
- Мам, я, наверное, столько не осилю, но поем обязательно, обещаю! Ты сходи…
- Ох, Танька. Я же, как лучше, хочу, а ты меня прогоняешь… - немного расстроилась мама.
- Нет, мам, как я могу?! Но, только, сходи, проверь, как там комната.
Мама расстроено передёрнула плечами и встала. Она не могла понять, почему её дочь посылает в общежитие. Она должна была сидеть рядом и, предупреждая любое движение дочери, помогать выздоравливать. До сегодняшнего утра у Ксении Петровны была слабая надежда на подобный исход, не смотря на то, что Роберт убеждал её в обратном. Её и сейчас разбирали сомнения. Казалось, что это очередной поворот болезни, а потом снова будет очередное ухудшение. Этого Ксения боялась больше всего. Но, заглянув в глаза к дочери, она вдруг почувствовала, какую жизненную силу они излучают и, почему-то, сразу успокоилась. Поверила. Ведь Роберт только сегодня утром клятвенно обещал улучшение. Вот оно, так что же мешает поверить?

КСЮША
Ксения Петровна, не спеша, шла по расчищенной аллее зимнего парка. Снег весело скрипел под ногами, лёгкий морозец пощипывал щёки, яркое утреннее солнце слепило глаза, не давая смотреть вперёд. Тёплая, ничем не омрачённая, радость наполняла грудь. Сегодня у Ксюши самый счастливый день. После стольких потерь и утрат, она, наконец, обрела душевный покой. Она знала, ничего плохого уже не может произойти. Рядом с ней он… Роберт… Он не отступит и всегда подставит своё плечо в трудную минуту. Она не просто уверена в своих убеждениях, она живёт с ними.
В то такое недоброе утро, в общежитии он сказал Ксюше, что она ему необходима, как воздух. Он не ждал её согласия, забрал из разрушенной комнаты и увёл в свой дом на окраине посёлка. Он не обращал внимания на слёзы и объяснения, он оставил её в большом доме одну, а сам ушёл в госпиталь. В тишине домашней обстановки душа постепенно стала оттаивать. Появились несмелые надежды и робкие мечты. Потом, вечером он попросил её остаться с ним навсегда. Ксюша растерялась и не ответила сразу, но она была уже согласна! Он всё понял, он прочёл ответ в её глазах. Его понимание наполнило душу уютным теплом и светлой радостью. Теперь она знала, что Роберт – это её высокая крепостная стена, которой не страшны никакие осады.
Роберт не ждал от неё мгновенного решения, понимая, что сейчас не их время любви и счастья. Он готов был ждать, и, не дожидаясь сиюминутного ответа, вышел из комнаты, оставив её наедине с её мыслями и чувствами.
Она не ушла…. Как же хотелось верить, что это не сон. Ведь ещё совсем недавно, всего пару дней назад она стояла в приёмной в роли просительницы и не была уверена в том, что он примет её, выслушает и поймёт. Она осознавала тогда, что осталась, одна без единой поддержки, и только слабая надежда на лучшие времена и несокрушимая вера в хорошее завтра, не давали опускать руки. Она отлично понимала, бездействие – это верная смерть, и даже думать не хотела, что с Танечкой, её кровиночкой, случится непоправимое.
Танечка, доченька любимая…. Как же напугала Ксюшу её болезнь… Никто, даже Роберт, не верил, что Танечка выйдет из небытия, оживёт и останется прежней. Даже у Роберта были сомнения. Он не хотел расстраивать Ксюшу, но она читала в его взгляде отчаяние и беспомощность. Когда она задавала вопросы, он молча уходил и долго курил в саду. Ксюша перестала задавать вопросы, на которые он не мог дать удовлетворительный ответ. Она понимала, как ранит настойчивое желание услышать что-нибудь утешительное, но утешить её было пока нечем. Таня уже несколько дней находилась в коме. Повторно….
Да, даже у Роберта были сомнения, но сегодняшнее утро разрешило все страхи. Танечка даже подняться попыталась, и у неё это получилось. А самое главное, у Тани проснулся интерес к жизни. Мороженого попросила! Это – первое желание дочери после стольких дней беспамятства, и его необходимо исполнить. О комнате вспомнила, и это тоже хорошо. Комната в общежитии – теперь дом дочери, и Таня заботится о том, чтобы в доме было уютно жить. Поэтому и просила маму посмотреть, что случилось с комнатой в её отсутствие.
Ксюша понимала, как важно это для Тани, но сегодня уже не спешила сломя голову. Теперь она всё успеет сделать, со всем справится. Она медленно шла по аллее и полной грудью вдыхала морозный утренний воздух. Сегодня она видела счастливые глаза Роберта. Для неё это было самым главным подарком за последние месяцы страданий и слёз.
Да, надо сходить в общежитие, Танечка права. Она же будет жить в той комнате, когда выпишется из больницы. Что там с холодильником? Ведь у Тани нет особых сбережений, о холодильнике они не говорили, когда дочь уезжала после похорон из дома в госпиталь.
Тугой волной нахлынули воспоминания. Они вернули Ксюшу в детство. Ведь не всегда она была Ксенией Петровной. Домашние и друзья называли её уменьшительно и ласково Ксюшей. Её послевоенное детство было спокойным, безоблачным и счастливым. Она родилась в семье педагогов. Родители безмерно любили свою дочь, но держали в должной строгости.
Отец был директором школы, в которой Ксюша жила с тех пор, как помнила себя. Даже когда училась в институте, в свободное время подрабатывала пионервожатой. Как же она любила и любит свою работу! Какие походы она организовывала, какие экскурсии! Родители, не задумываясь, отпускали с ней детей, были уверены, ничего плохого не может произойти. С детьми пошла в поход Ксюша, директорская дочка. А сколько интересных историй она знала и с удовольствием рассказывала детям о походах первооткрывателей, о кладах, о строении Земли и ещё о многом другом, о чём не было написано в учебниках. Без работы, без общения с детьми, без школы Ксюша не представляла своего существования…
Ксюша любила осень, ту первую, исподволь подкрадывавшуюся пору, когда ещё кажется, что лето никогда не закончится, но уже ощущаются первые несмелые признаки смены поры года, когда небо становится высоким, небесная синь до невозможности прозрачной и птицы… Птицы, их очень много, они собираются в стаи для перелёта в тёплые края, а ты ещё остаёшься в свежих счастливых воспоминаниях о ещё не закончившемся лете.
Но осень – это всегда начало. Начало нового учебного года, это планы и планчики, это новые надежды, новые знакомства, новые книги.
- Как встретишь осень, так и год проживёшь, – часто говорила мама.
В ту осень всё началось как-то не так, не правильно. Дожди начались ещё в конце августа. Сырая погода не менялась весь сентябрь, и пришлось сразу после летних сарафанов, надевать осенние пальто и куртки. Та злая осень резко и властно заявила о себе, о своём присутствии, не оставляя времени для бабьего лета.
В институте тоже не всё было в порядке. В библиотеке не хватало учебников, и Ксюше не досталось некоторых необходимых ей книг. Хорошо, что в школе была своя библиотека. Книги в ней были хорошо подобраны, и Ксюша там нашла всё необходимое.
В колхоз со студентами в ту осень она не поехала, стала отрабатывать трудовой семестр в родной школе, но и тут не всё было гладко. Ксюша придумывала интереснейшие экскурсии и походы, но упорные дожди срывали одно мероприятие за другим, и планы трещали по швам. Дети приходили с записками от родителей с убедительными просьбами освободить того или иного ребёнка от запланированного мероприятия в связи с непосильной загруженностью чада уроками. Приходилось уступать. А если и получалось осуществить что-то из запланированного и казавшееся Ксюше интересным и познавательным, то к концу экскурсии с ней оставались три-четыре ученика, на которых она всегда могла положиться. Остальные разбегались по дороге кто куда. Остановить это безобразие Ксюша была не в силах. Расстроенная, вся в слезах, она возвращалась домой и, до темноты без сна лежала на своей старенькой кушетке, не включая свет.
Когда приходили домой родители, жизнь налаживалась. Отец всегда находил ошибки и подсказывал остроумные решения. Мама старалась приготовить вкусный ужин, и Ксюше казалось, что всё не так уж и плохо.
А однажды грянул гром. Беда хозяйкой вошла в их дом. Ксюша особенно тяжело переживала неудавшийся поход в краеведческий музей. Она в тот раз осталась одна в последнем зале музея. Дети почему-то разбежались. Все, до единого! Даже те, на кого она надеялась и была уверена, что эти уж точно не подведут.
Вернувшись, после экскурсии, домой, Ксюша рухнула на кушетку. Опять в слезах, уткнувшись в подушку, она неожиданно уснула и проспала до позднего вечера. Проснулась, когда в окнах соседнего дома весело замигали огоньки. Было очень, очень тихо, слышно было только, как неутомимо стучат часы на книжной полке, бесстрастно отсчитывая течение времени.
Лёжа на кушетке, Ксюша позвала маму, но ответом ей была звенящая тишина пустой квартиры. Хотелось пить. Ещё сонная, но уже отдохнувшая, она вылезла из-под пледа и отправилась в кухню.
«Странно, где же мама?» подумала Ксюша. Мама никогда не задерживалась. Она всегда вечером была на кухне. Сегодня кухня была пуста. Ксюша заглянула в комнату к родителям, но и там никого из них не было.
Вечер постепенно завладел городом. Уже соседи вернулись с работы. Оля, соседка по лестничной площадке, ровесница и сотрудница, заскочила за хлебом. С утра не успела купить. Родители не возвращались.
Ксюше было скучно сидеть одной дома. Она позвонила в учительскую, но трубка ответила противными, долгими, как дождливая осень, пронзительными гудками. Значит мама не на работе. Телефон отца тоже не отличился особой разговорчивостью. Длинные ленивые гудки, будто дразнясь, намекали на отсутствие хозяина в кабинете.
И тут в прихожей ожил звонок, возвещая о прибытии неизвестного гостя. Ксюша никого сегодня не ждала.
«Кто бы это мог быть?... У родителей есть свои ключи…» мельком подумала Ксюша и побежала открывать входную дверь.
На пороге стояла Оля и переминалась с ноги на ногу, не решаясь войти в квартиру.
- Олька, ты чего топчешься? Залетай, а то холода напустим. Не топят же ещё, - Ксюшу удивило необычное поведение подруги. Она даже рассмеялась, не поняв, почему Оля так себя ведёт. Обычно шумная, весёлая соседка врывалась в дом свежей волной, заполняя весёлым щебетом всё пространство квартиры. Сегодня же она стояла на лестничной площадке чем-то напуганная, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь войти…
- Ты чего?! – снова повторила Ксюша и за полу кокетливого халатика втащила подругу в дом.
- Ты, это… не волнуйся… - промямлила Оля и как-то неестественно опустила голову.
- Слушай, не томи, если денег надо, скажи. Я сегодня получку принесла.
- Не-е, деньги тебе сейчас самой пригодятся….
- Оль, ты чего?! А, ну рассказывай бегом, какую беду по дороге встретила?!
- Не я, а ты с бедой встретилась, – хмуро ответила Оля. – Батьку твоего скорая увезла под вечер. Я уже дома была. Мне завучиха Наталья Гавриловна позвонила. Вот, недавно.
- Как, куда?! – выдохнула Ксюша.
- В районную. В кардиологию отправили. Обширный инфаркт у него. Какой-то трансморальный.
- Что-о-о?!
- Собирайся, пойдём вместе. Там и мама твоя дежурит.
- Ох-х-х… - снова выдохнула Ксюша и медленно осела на пол у двери.
- Нет, Ксюша, вставай, некогда нам распускаться. Собирайся скорее, не то в больницу не пропустят. Поздно уже.
Оля работала в школе методистом и училась на вечернем отделении инттитута, в котором училась Ксюша, тоже на пятом курсе. Она не приветствовала рвения Ксюши в работе и всегда старалась остановить, одёрнуть подругу. Не раз они ссорились из-за несовпадения взглядов, но Ксюшу, будто, кто-то толкал вперёд, а отец только посмеивался и похваливал дочь. Мама часто и густо жалела дочку и старалась как-то отвлечь девочку от очередной неудачи. За ночь успокоившись, утром Ксюша бежала в институт, и мерное течение жизни начиналось сначала….
Накрапывал мелкий осенний дождик, но зонтики были ещё не нужны. Дождь только-только начинался и ещё не решил, как поступить: полить сильнее, или полениться и уснуть на мягкой туче до утра.
Девушки шли быстро, на ходу обмениваясь обрывками фраз. Хорошо, что районная больница находилась недалеко от дома.

В длинном больничном коридоре было оглушительно тихо. У стены одной из палат горько навзрыд плакала мать, в клочья разрывая мёртвую больничную тишину. Ксюша мгновенно поняла: случилось непоправимое. Мать не умела плакать. Что бы ни случилось, она всегда умела стойко переносить неприятности, а тут – навзрыд, и так безутешно…
Ксюша бросилась к матери, обняла её, а та уткнулась в плечо дочери, продолжая безудержно рыдать.
- Мама, мамочка… - бормотала Ксюша и гладила мать по голове. Она не могла найти нужных слов, не знала, как утешить. Она поняла, но ещё полностью не осознала вдруг накатившегося горя. Она ещё не знала, что и как произошло, но сердцем чувствовала, что отца больше с ними нет…
Он был сильным, её отец, никогда не унывал, всегда подшучивал над текущими неприятностями, никогда не раскисал, а всегда искал выход из не устраивавшей его ситуации. А тут…
- Нету нашего папки, доченька… - сквозь рыдания, выдавила из себя мама. – Почему он меня бросил, почему не забрал с собой?!
- Мамочка, не надо… Мы справимся… - плакала в ответ Ксюша, но понятия не имела, как справиться с навалившейся непоправимой бедой, что надо делать и как утешать в таких случаях.
- Я же ничего не знаю. Сказали утром прийти за какой-то справкой, а дальше, что делать, не знаю… - плакала мама.
- Я знаю, что делать. Надо идти домой, пока не начался дождь, – вдруг громко сказала Оля. Её слова эхом отскочили от стен больничного коридора и возымели своё правильное действие.
- Как, домой? – растерялась и удивилась мама. Но Ксюша понимала, Оля права, надо идти домой…

Дома Оля принялась хлопотать по хозяйству. Нагрела чайник, нарезала хлеб, разогрела нехитрую еду, которая с утра осталась в холодильнике. Ксюша пыталась помогать, но кухонные принадлежности валились из рук, а когда разбилась чашка отца, Оля отправила Ксюшу в комнату к маме.
- Тебе мать успокоить надо, а не кухней заниматься. Иди, я сама справлюсь. Завтра будет тяжёлый день.
- Теперь каждый день будет тяжёлый… - заплакала Ксюша.
- Ну, что ты мелешь? Потом будет, как будет, сейчас горе пережить надо. Иди к маме. Я скоро позову ужинать. Поесть придётся, чтобы на завтра сил хватило, – спокойно сказала Оля, сметая осколки разбитой чашки на совок.

Ночью маме стало не на шутку плохо. Ксюша вызвала карету скорой помощи, разбудила Олю, которая так и не ушла к себе.
Скорую ждали долго, но Ксюше повезло, приехали грамотные врачи и объяснили, что необходимо делать, если приступ повторится, сделали несколько уколов, подождали, пока больная не уснула спокойным сном и уехали. Мама спокойно спала до самого утра. Но утром приступ острой сердечной недостаточности повторился с новой силой. Маму забрали в больницу, и Ксюше пришлось все хлопоты, связанные с похоронами, взять на себя. Она ещё не понимала, что теперь так будет всегда. Отныне ей самой придётся принимать решения, какими бы трудными они ни были.

У отца было много цветов, много хороших слов было о нём сказано, но Ксюша ничего не видела и не слышала. Она горько рыдала над телом так неожиданно ушедшего самого родного человека.
Ксюша не видела, кто в тот скорбный час находился рядом с ней, не обращала внимания на людей, скорбевших вместе с ней…
А потом – больница. Маме становилось всё хуже и хуже. Никакие лекарства и новые методы лечения не помогали. Она тихо и спокойно, совершенно осознавая своё состояние, уходила вслед за отцом…

Было жутко находиться одной в пустой квартире, и Ксюша по вечерам засиживалась у Оли до последних телевизионных новостей. Входя в свою квартиру, она всем своим существом ощущала холод заброшенного жилища. Она никогда раньше не убирала квартиру. Этим всегда занималась мать. Ксюше же вменялось в обязанности хорошо учиться и не нарушать спокойствия в семье, и она никогда не переступала черту дозволенного, но особого рвения помочь маме по хозяйству не проявляла.
Теперь уборкой предстояло заниматься самой. И не только уборкой. Ксюша ходила в магазины за продуктами, носилась по аптекам за лекарствами, готовила еду, стирала бельё, старалась в каждой мелочи подражать маме и ждала похвалы, но мама оставалась безразличной и никак не реагировала на старания дочери. Только один раз в самом начале пребывания в больнице спросила:
- Как там, дома?
- Нормально, я стараюсь, – улыбнувшись, ответила Ксюша.
- Отца похоронили?
- Да…
Больше вопросов не было. И никаких просьб тоже. Мать больше не проявляла интереса к жизни, а приступы становились частыми, и с каждым разом тяжелее и продолжительнее, и однажды Ксюша чётко осознала: мамы больше нет, она где-то в другом измерении вместе с отцом. На земле её больше ничто не могло заинтересовать.

Мама умерла тихо, ночью. Утром безжизненное тело обнаружила санитарка. Ксюше позвонил лечащий врач, попросил срочно прийти. Она знала, зачем. Каким-то внутренним чутьём определила: случилось непоправимое. Ксюша даже не растерялась. К подобному сообщению она была давно готова.
В институте Ксюша не появлялась с того памятного дня. Праздновать Новогодние праздники отказалась. Каждый вечер забегала Оля, приносила еду, на которую Ксюша не могла смотреть, и тогда подруга заставляла её хоть что-то съесть. Оля пыталась рассказывать о школьных делах, говорила, что отца пока заменяет завучиха Наталия Гавриловна, добросовестно обижалась на эту завучиху, безудержно рвущуюся вверх по служебной лестнице по головам сослуживцев. Но Ксюшу тогда не интересовали никакие сообщения.
Однажды Оля пришла в сопровождении Олега, старосты группы. После тихого ужина втроём, Оля засобиралась домой. Ксюша её не задерживала, она с нетерпением ждала, когда и Олег уберётся из её дома. Эти двое мешали ей переживать и страдать. Она даже намекнула Олегу, что уже поздно, пора бы уже и честь знать, но парень и бровью не повёл. Он так и остался сидеть на своём месте, когда уходила Оля, будто с нетерпением ждал этой минуты.
- Ну, что будем делать, Ксюха? – бодро спросил он, когда Ксюша вернулась в кухню.
- Чего надо? – грубо спросила Ксюша. – Чего расселся и домой не уходишь?!
- Ты же сессию завалишь, жалко же, последний курс.
- Ну и пусть, тебе-то какое горе?!
- Нет, Ксюха, так не годится. Институт надо закончить.
- Ну, чего ты припёрся, что ты от меня хочешь?! Я не могу… - Ксюша села на табуретку рядом и горько расплакалась.
Олег терпеливо ждал, когда иссякнут слёзы. Не дождавшись, пододвинул свою табуретку поближе к Ксюшиной и слегка обнял девушку за худенькие плечи.
- Прекрати, слышишь, сейчас же прекрати выть, жалость к себе – плохая штука, – резко, но очень тихо сказал Олег.
- Что-о-о?! – изумилась Ксюша, повернув к нему заплаканное лицо.
- То, что слышала.
- А, ну, пошёл вон, да как ты смеешь?!...
- Смею и никуда я не пойду! Сама сказала, что поздно, – не дал ей закончить фразу Олег. – Смею. Потому, что старше тебя почти на десять лет, потому, что староста группы, потому, что давно тебя люблю, а ты даже не смотришь в мою сторону.
Ксюша изумлённо смотрела на Олега не в силах вымолвить хоть слово. По лицу бурной рекой струились невыплаканные слёзы, она забыла, что слёзы следует вытирать, а Олег продолжал:
- Знаешь, я ведь детдомовский. Где мои родители, понятия не имею. Помню бомбёжку. Мы тогда с мамой от немцев бежали. Взрыв, и всё. Куда мама делась, не знаю. К вечеру только очухался. Где меня только не носило потом. Есть хотелось до умопомрачения, а людей боялся. Научился воровать еду у раззяв. Случайно меня военные поймали. Я с ними кашей хотел поделиться. Бдительными черти оказались. Они меня в детдом и определили. Я не знал, как меня зовут, сколько мне лет, ничего не знал. В детдоме меня по новому назвали и жизнь постепенно наладилась. Вот так. Как бы я хотел найти своих родителей. Сколько ни пытался вспомнить, не могу вспомнить своё настоящее имя, и поиски мои никогда не будут успешными. Но родители всегда должны уходить первыми, так положено, и заканчивай это мокрое дело, начинай жизнь сначала. Кстати, на что ты живёшь?
- Родители на «стенку» копили. Я оттуда деньги беру, – несмело ответила Ксюша, ошарашенная неожиданным признанием Олега.
- А сама?
- Что, сама?
- Зарабатывать сама не пыталась?
- Так я же в школе работаю!
- Ни фига ты не работаешь. Уже почти два месяца дома сидишь и бездельничаешь. Ты хоть знаешь, что скоро каникулы у школьников, а у нас скоро сессия начинается?
- …
- Молчишь? Да, да, да! Хватит по столу сопли размазывать. Я тебе помогу сессию сдать. Хочешь, прямо сейчас начнём готовиться. Я ведь тебе ни одной «Н-ки» не поставил. Ждал, когда в институт заявишься, а ты тут столько времени зря дурью маешься. Не выдержал, сам пришёл, вот, а ты меня гонишь….
Ксюша изумлённо смотрела на Олега и не находила нужных слов, чтобы выразить свою благодарность и признательность парню, которого она никогда серьёзно не воспринимала.
- Ксюша, я сегодня остаюсь ночевать у тебя. Как хочешь, к этому отнесись. Пока только сегодня, а там посмотрим.
В тот момент Ксюша была даже благодарна Олегу за принятое помимо её воли решение. Она почувствовала, что он не бросит её в беде, но как же быть с нравственностью и злыми языками? Чужой парень будет ночевать в её доме. А что бы на это сказали родители? Но время было уже позднее, до общежития можно было доехать сейчас только на такси. Ночной городской транспорт ходил редко. Не выгонять же парня на улицу ночью в такой холод.
- Ты в родительской комнате ночевать не испугаешься? – тихо спросила Ксюша и почему-то зарделась.
- Нет.
- Тогда я тебе сейчас постель перестелю…

С того вечера Олег навсегда остался жить у Ксюши. Долго они жили, как добрые соседи. По вечерам встречались в кухне, стряпали, готовились к сессии, сдавали экзамены, стирали, убирали квартиру, ходили за покупками. Олег всегда был сдержан и дружелюбен, и никогда не позволял себе срываться, даже, если что-то сильно его не устраивало.
Ксюша постепенно привыкла к неожиданному соседу, стала переживать, когда он задерживался на подработках. Но зато, каждые выходные они ходили гулять, или в кино, или в театр. Олег не давал ей и секунды времени на пустые раздумья. Даже, если и отсутствовал, то звонил по несколько раз за вечер, заставлял читать ту, или иную книгу, а потом строго спрашивал, требовал, чтобы Ксюша пересказывала прочитанное. В конце концов, она на столько увлеклась учёбой, что боль об утрате родителей постепенно улеглась и уступила место трепетной памяти об умерших.

Весной Олег помог соорудить нехитрый памятник для родителей и сделал Ксюше предложение. Ксюша в своём окружении не видела никого, кто бы мог заменить Олега, и к тому же, уже были хорошо заметны изменения в фигуре. Она дала согласие. Решили совместить свадьбу и окончание института, а под новый год родилась Танечка. Солнечный Зайчик – назвали её в роддоме, потому, что ярко-рыжий цвет волосиков выделял девочку из общей массы младенцев.
Роды были тяжёлыми и стремительными. Ксюша чуть не погибла от кровотечения. Ей повезло, во время заметили её состояние, но врачи предупредили, что больше рожать Ксюша не сможет.

Когда молодой мамочке впервые принесли девочку на кормление, Ксюша заплакала. Медсестра протянула ей ребёнка и подмигнула.
- Держи крепче своего Солнечного Зайчика. Вырастет, не нарадуетесь.
- У меня же девочка! – возмущённо воскликнула Ксюша.
- Крепче держи свою девочку. Это мы все её зовём Солнечным зайчиком. В кого она у тебя такая рыженькая? – рассмеялась медсестра. Они с Ксюшей были приблизительно одного возраста.
- Вообще-то мой папа смахивал на рыжего, но рыжим не был. Не знаю, в кого она такая красивая. А тебя как зовут? – неожиданно спросила Ксюша.
- Таня, – ответила девушка.
- Та-ня… - протянула Ксюша. – Красиво…. Пусть будет Таня. Танечка…. Солнечный зайчик…. - прошептала она, нежно прижимая ребёнка к груди.

Шло время. Таня радовала родителей первыми успехами, первыми шагами, первыми словами. Ксюша уже даже не мыслила жизни без этого крохотного и такого дорогого существа. Теперь уже она не представляла жизни без Олега. Муж устроился в её родную школу преподавателем русского языка и литературы. Немного поработав, стал завучем. Директриса, Тамара Федосеевна, души в нём не чаяла, с любой затруднительной проблемой бежала к нему. И Таню с особой радостью приняла в первый класс. Ксюша, работая бок о бок с мужем, помогала ему во всех его стремлениях улучшить преподавание предмета, заинтересовать учащихся литературой. И вскоре их уроки стали самыми популярными из всей школьной программы. Когда дочь пошла в первый класс, Ксюша оформилась учителем группы продлённого дня. В её классе не хватало парт для оставшихся на «продлёнку» учеников. Ксюша никогда не гнала «лишних» ребят. Пусть. Зато успеваемость в её классе заметно улучшилась. Это радовало и придавало сил.
Когда Таня переходила в пятый класс, Тамара Федосеевна ушла на заслуженный отдых, передав бразды правления лучшему преподавателю школы, Олегу Дмитриевичу.
Олег никогда не кичился тем, что стал директором большой школы. Дома он был прежним любящим мужем и отцом. Его не надо было просить ни о чём. Он отлично знал нужды семьи и старательно помогал Ксюше в её хлопотах по дому. Дочь он любил святой отцовской любовью. Старался подводить её к самостоятельным решениям, и девочка была уверена, что сама выбирала такой поступок, а не иной. У неё было одно стремление, порадовать отца. У Олега с дочерью была особая единая команда, в которую никому постороннему, даже маме, доступа не было. Ксюшу нередко обижало их спаянное единство, но за повседневными хлопотами, ученическими тетрадями и школьными мероприятиями, неприятный осадок рассеивался. А Олег, понимая неправильность, неправоту своих действий, часто и густо придумывал что-нибудь интересное от культпоходов на всевозможные выставки и вернисажи, набегов в кино и театры, до длительных походов на выходные дни с кострами и песенками под гитару, и Ксюша никогда не скучала.
Когда же Олег уводил Ксюшу из дома, а Таня оставалась одна, девочка никогда не плакала. Каким-то седьмым чувством она понимала, так надо, родителям необходимо уйти, чтобы потом вернуться с интересными подарками и захватывающими рассказами. Таня никогда не просила взять её с собой. Когда же она подросла, родители сами стали предлагать составить компанию взрослым, и девушка с детской радостью откликалась на подобные предложения, тем более, когда они звучали из уст отца.
Ксюша привыкла к Олегу на столько, что не могла самостоятельно решать никаких домашних проблем. Он заменил ей отца и мать, он заполнил собой дом, он обустроил и переоборудовал всё в этом доме так, как удобно было ей, и такое положение дел вполне устраивало Ксюшу. Она не задавала себе ненужных вопросов и на сторону не смотрела, тем более, если быт устраивает, нет необходимости что-то кардинально менять. Подруги яростно завидовали Ксюше, но ни у одной не получалось увлечь собой Олега. Он видел вокруг только Ксюшу и никого, кроме Ксюши, и такое отношение к ней мужа казалось нормальным, естественным и самым главным в жизни семьи.
Она не знала, что такое пламенная, сжигающая все устои, страсть. Каждый шаг в текучке дней был тщательно обсуждён, спланирован и принят на семейном совете. Она никогда не называла сексом их интимные отношения. Он никогда не говорил ей: « Я тебя хочу». Её коробило от таких неприличных слов, а объяснить, почему столь неприятны были ей такие слова, Ксюша, пожалуй, не сумела бы. Их семейная жизнь сама собой как-то складывалась ладно и просто, и, главное, всегда правильно.
Неожиданное решение Тани поступать в медучилище вызвало у Ксюши шок. Она видела другую, более счастливую судьбу для дочери и никак уж не участь медсестры. Ещё больший шок вызвало сообщение дочери, что она подала заявление вступить в ряды Советской армии и просила направить её за границу Родины для прохождения срочной службы после окончания училища. Ксюша не представляла, как сможет расстаться с дочкой, да ещё на такой длительный срок. Потом сотрудники убедили, что жизнь и работа «за границей» поможет Тане повзрослеть и материально обеспечить себя и семью. Они так завидовали Ксюше! «Ей всегда везёт, и мужа оторвала приличного и дочку устроила как надо, неспроста же за границу едет. Видно по блату…» говорили злые языки, и Ксюше «заграница» стала казаться той загадочной страной, где сбываются самые затаённые мечты. Она не обращала внимания на сплетни и злые высказывания в свой адрес, рядом всегда находился Олег, который приветствовал самостоятельное и серьёзное решение дочери. Ксюша была уверена в счастье Тани. Она перестала ждать принца, который обязательно должен был явиться за её крошечкой и сделать счастливой. Иногда приходили мысли остановить неразумное дитя, убедить дочь в том, что работы хватит и дома, но, понимая, что здесь Таня принца никогда не найдет, Ксюша прекращала думать о неприятном.
Олег… Он всегда был на стороне дочери. Ксюше никогда не удавалось нарушить их единство. Муж одобрил принятое дочерью решение. Ксюша не вмешивалась, а в душе почему-то звучал марш Мендельсона…
О страшной реальности Ксюша узнала, когда изменить что-либо было уже невозможно, Таня уехала. Олег не мог простить себе того, что поощрял решение Тани. Он ни на что не жаловался, но теперь часто ночи напролёт курил в кухне тайком от Ксюши, старался выпускать дым в форточку, но подобные предосторожности мало помогали. По утрам Ксюша с трудом проветривала помещение кухни от сизого облака, досыпавшего на кухонном столе.
- Что ты делаешь с собой? – укоряла мужа Ксюша.
- Не смог снова заснуть… - оправдывался он.
- Надо к врачу сходить, он таблетки тебе пропишет от бессонницы.
- Таблетки мысли не вылечат. Понимаешь, это я во всём виноват. Я один, – однажды ответил муж и ушёл на работу, так и не позавтракав. Ксюша молча собрала продукты, поставила тарелки и плошки в холодильник и тоже отправилась на работу.
До сих пор они были образцовой семьёй, но с того памятного утра стали ходить на работу порознь. Олег стал сторониться её, старался выскакивать из дома первым, потому, что не мог вынести печальных взглядов жены, а он до сих пор так её любил…
Ксюша с Олегом хоть и переживали за дочь, всё же были уверены в безопасности, в которой, якобы, находилась Таня. В военкомате разбитной полковник, отправивший Таню в «горячую точку», бойко и уверенно рассказывал, как там спокойно, замечательно и безопасно, и с практикой всё нормально. Дескать, вернётся домой дочь грамотным специалистом, но всё же пообещал помочь похлопотать и вернуть Таню значительно раньше времени, указанного в контракте.
- Не волнуйтесь вы так, Олег Дмитриевич. Вы своим волнением заражаете Ксению Петровну. Она тоже начинает волноваться. Ни к чему это.
Олег замкнулся в себе. Только частые письма дочери вносили радостные нотки в его серое бытиё. Он искренне и преданно любил жену и не мог простить себе, что разрешил Тане самостоятельно выбирать жизненный путь, не смотря на то, что с точки зрения педагогики он поступал правильно, но Ксюша понимать такую педагогику отказывалась. Он видел, как от такого самостоятельного решения дочери страдала Ксюша, и её поведение было невыносимо ему.
Однажды письма от Тани перестали приходить вообще. Олег пошёл в военкомат разузнать причину, а вернулся домой чернее тучи.
- Олежка, что случилось? – насторожилась Ксюша. Она не поняла причины его гробового молчания.
Олег молча ушёл курить на балкон. Он молчал сутки, а потом, утром, уходя на работу, как бы между прочим, после дежурного «спасибо», выдавил из себя:
- Таня пропала… - и больше ни слова. У Ксюши из рук на пол выпала любимая чашка Олега и разбилась на мелкие осколки. Ксюша только руками всплеснула, ещё ничего не понимая. А ночью у Олега был первый сердечный приступ. Он слишком поздно признался в этом Ксюше, но врачи поспели вовремя. Утром Олег ушёл на работу, как обычно, теперь, раньше жены. Никакие уговоры не смогли удержать его дома.
- Пойми, Ксюшенька, я там только и живу. Школа меня вылечит, посмотришь. Вечером идём в кино, – весело сказал он перед тем, как уйти из дома.
Но школа не вылечила Олега. И в кино они уже не смогли пойти. Новый сердечный приступ уложил мужа в постель основательно. А потом жизнь закрутилась в бешеном темпе. Сердечные приступы у Олега следовали один за другим и с каждым разом становились всё тяжелее. Врачи разводили руками, лекарства нужного воздействия на мужа не оказывали.
Летние каникулы шли полным ходом. Прошли и закончились последние экзамены, отзвенел последний звонок, с успехом провальсировал выпускной вечер. Началась горячая пора, посвящённая ремонтным работам школьных помещений. Ксюше пришлось полностью заменить Олега. Она не верила, не хотела даже шальной мысли допустить о том, что Олег не выздоровеет, она не верила, что Таня пропала. Она знала, необходимо немножко подождать. Пусть пройдёт «лихое» время, и тогда жизнь снова наладится.
Когда-то отец приучил её понимать справедливость бытия. И Тане она сумела, как ей казалось, преподать такой же урок, который дочь выучила на «отлично». Ксюша знала, была уверена в том, что Таня не нарушит законов справедливости.
Ксюша пыталась объяснить Олегу, что волнения его напрасны, что Таня ещё обязательно даст о себе знать, необходимо лишь немного подождать, но он только отмахивался от неё.
- Война - есть война. Я на войну её послал, сам послал, понимаешь?! – говорил он и снова уходил курить на балкон. Предостережение медиков не остановило его.
Особенно сильно прихватило мужа после очередной беседы с хитрым полковником в военкомате. Полковник сообщил, что Таня должна скоро, к середине лета, вернуться домой, но что-то случилось с почтой. Через неделю-две ситуация прояснится. Волноваться не следует, надо немного подождать. Вечером радостный Олег нервными шагами мерил расстояние от порога до балкона и обратно, а ночью…
Карета «скорой помощи» приехала с опозданием. Ксюша сама пыталась снять мужу приступ, но у неё это плохо получалось. Когда пришли врачи, он уже плохо реагировал на внешние раздражители. Ксюша по пятам ходила за приехавшими незнакомыми людьми, молитвенно сложив руки у груди, и умоляла о помощи. Врачи дежурили у постели больного всю ночь. К утру Олегу стало немного легче, и тогда доктор объявил Ксюше, что забирает его в больницу. Ксюша приняла сообщение доктора как приговор и стала безропотно собирать вещи.

Олег был в больнице, когда после длительного молчания вдруг позвонила Таня. Ксюша не узнала дочь, так изменился её голос, но она слушала и не могла оторваться от трубки. Дочь нашлась, и это было главным событием в жизни семьи. Ксюша на крыльях полетела бы к своей «принцессочке», но оставить Олега одного в больнице она не могла.
- Я знаю, муж теперь поправится! – радостно сообщила она доктору, лечившему Олега. – Дочка нашлась!
- А вот этого ни в коем случае говорить не следует. Сейчас, по крайней мере, – строго покачал головой доктор.
- Почему?! Он же ждёт такого сообщения, – удивилась Ксюша.
- Ни к чему ему сейчас лишние эмоции. Окрепнет, поправится, тогда говорите, что хотите. С радостью пока повремените.
И она «временила». О том, что нашлась Таня, сообщила мужу уже дома, когда привезла его из больницы. Олег, как мальчишка, громко и так забавно запел от дикой радости и по такому случаю предложил сходить в ресторан. Ксюша не возражала. Они провели удивительный вечер, будто снова стали молодыми. Они даже танцевали медленные танцы, и Ксюша радовалась и представляла, что они только вдвоём тут, и плывут вдвоём над музыкой, над миром. Олег чувствовал себя превосходно, весь вечер объяснялся в любви, обещал, что больше Таню никуда не отпустит.
- Пусть только явится! – радостно смеялся он.
Всю ночь они проговорили. Олег так и не смог уснуть до утра. Он так и не смог успокоить радостное возбуждение, поселившееся в его душе, после того, как узнал, что его доченька жива.
- Пусть только приедет! Я больше никогда не позволю ей покидать родительский дом без особо важной причины, – сердито говорил он, а потом весело смеялся и подшучивал над Ксюшей.
Следующий день прошёл в обычных хлопотах. Не всё в школе складывалось с ремонтом. Краски не хватало, рабочие были не довольны недостатком денег, которые выплатили им за работу, уборщицы устраивали скандалы, потому, что не успевали убирать строительный мусор, а нанимать ещё людей Ксюша не могла по многим причинам.
Усталая, но довольная итогами прошедшего дня, Ксюша вернулась домой под вечер. Её насторожила лёгкая бледность лица мужа, но он был в хорошем расположении духа, даже ужин приготовил, пока ждал возвращения Ксюши. Кухонный стол был тщательно сервирован на двоих, по середине стояла бутылка какого-то очень дорогого вина, в подсвечниках – две свечи. Стало модно зажигать свечи в особо торжественных случаях. Ксюшу приятно поразил приём, оказанный ей мужем. Она решила, что тревожится напрасно, ей показалось. В своих иллюзиях обвинила сумерки. Утром будет по-другому, утром будет, конечно же, лучше…
Но прекрасного нового утра они не дождались. К полуночи Олегу стало совсем плохо. Из цветущего, молодого, полного сил мужчины вдруг, в одно мгновение, он превратился в дряхлого старика. Черты лица резко изменились, как-то заострились, появилась острая боль, почему-то, в животе. Ксюша подумала об отравлении съеденной пищей и немедленно вызвала «скорую»
В этот раз «скорая» не задержалась. И снова больница… Обширный инфаркт… Врачи ничего не обещали… Теперь уже ничего…
Неделю спустя, Олега не стало. Утром, когда Ксюша зашла в его палату, она вдруг почувствовала запах смерти. Каким же приторно-сладким был этот невыносимый запах.
- Я так тебя ждал, моя любимая, как же я виноват перед тобой, прости… - сказал он, и больше ничего…
- Олежка, ты о чём? – удивилась Ксюша. Но Олег, молча, с любовью рассматривал её лицо и молчал.
- Танечка вернётся. Нашлась наша «принцессочка». Ты поцелуй доченьку за меня, – вдруг сказал он слабеющим голосом и ласково улыбнулся.
Он так и умер со счастливой улыбкой на губах, будучи в полном сознании, у неё на руках….

Ксюша нечаянно футбольнула ледышку, попавшую под ноги, и встрепенулась. Оказывается, она плакала и даже не чувствовала, как слёзы тоненькими ручейками стекали по лицу. Лёгкий морозец немного пощипывал щёки и мешал ощутить излишнюю влагу. Она смахнула благостные слёзы, но мысли тут же вернули её в прошлое.
Олег не смог пережить тяжёлого испытания и ушёл из жизни. Любимый муж оставил её одну в бурном вихре жизненных проблем. За годы, прожитые вместе, Ксюша не научилась один на один оставаться с неурядицами. Олег все заботы брал на себя, и Ксюша ни в чём не знала отказа. Любое её желание тут же исполнялось, ещё не оформившись в словесную форму. Теперь же приходилось самой решать множество задач, поставленных перед ней неумолимой жизнью. Ксюша так бы и осталась работать в школе, возможно, заняла бы место мужа. В Гороно ей об этом неоднозначно намекнули. Но жизнь решила эту задачку иначе, и Ксюше пришлось приехать в Богом забытый посёлок, который даже не обозначен ни на одной карте, к дочери, попавшей в серьёзную беду.
Роберт…Роберт…Роберт… Как же он не похож на Олега… Как же они чем-то до невозможности похожи!...Как же Роберт отругал её в первую их встречу…. Но она почему-то не испугалась. Спокойно выслушала грозную тираду и нашла в себе силы возразить! Роберт был крайне удивлён и не нашёлся с ответом. В тот же день к Тане её не пустили. Вредный главврач даже слушать не хотел о том, что Ксюше необходимо находиться у постели больной, и она стала просить его разрешения устроиться на работу в госпиталь кем угодно, даже санитаркой, лишь бы находиться поближе к дочери. Но главврач, смерив её скептически оценивающим взглядом (или ей так показалось?), категорически отказал. Он просто убежал, оставив её одну в пустом кабинете.
- А куда ушёл главврач? – удивлённо спросила она секретаршу.
- У главврача дел много. На месте Роберт Модестович не сидит, – с определённой долей ехидства сообщила эта особа.
- Так, что же мне теперь делать? Как же мне к дочери попасть? – горько вздохнула Ксюша, с надеждой глядя в глаза секретарше. – Как-то пробраться к ней возможно?
- Он чего вам отказал?
- Не знаю…. - развела руками Ксюша. – Просто, вышел из кабинета, так и не закончив разговор. Я, теперь, не знаю, что делать.
- А, что легче. Идите в общежитие. Он же вам бумагу подписал?
- Да…
- Ну, вот, идите в общежитие, устройтесь по началу, а завтра вернётесь. Если не будет оперировать, обязательно поможет. Вы ему понравились, это же невооружённым взглядом было заметно. Убежал же! Ха-ха-ха! А убежал, потому, что не знал, как решить вашу проблему. У нас родственников к больным не пропускают.
- Я же не просто так, с бочки, я работать у вас буду, – твёрдо сказала Ксюша.
- Это не ко мне, в отдел кадров, пожалуйста. Там на счёт бочки сообщите. Только сразу никто вас сюда не возьмёт. Сначала проверять начнут, а на проверку куча времени уйдёт. Ваша дочка триста раз поправится к тому времени, и надобность в такой работе отпадёт сама собой. Идите в общежитие, обустройтесь по началу.
Ксюша подняла свою тяжёлую сумку и побрела к выходу из приёмной, мрачно опустив голову.
День клонился к вечеру. Вот-вот, начнёт смеркаться. С большой дорожной сумкой маленькая, худенькая, в чёрном платке, она хмуро брела в общежитие. Моросил мелкий, противный дождик, ясно дававший понять, время летнее давно прошло и тепло будет только следующим летом. Зонтик Ксюша забыла дома, и теперь шла промокшая под этим, не дающим передышки, дождём.
Ключ от комнаты не хотела давать какая-то тётка, уютно устроившаяся с вязанием у входа, и Ксюше пришлось заинтересовать несговорчивую старуху свеженькой, призывно хрустящей, купюрой. Утерянный ключ был тут же найден и почти выдан.
- А печатку с комнаты уже давно сняли. Всё там высмотрели, всё вынюхали те сыщики. Я в понятых значилась, а вы кто будете? – вдруг спохватилась бабка, забирая ключ и зорко уставившись на посетительницу.
- Вы не беспокойтесь, я – мать Рыскиной. Вот у меня бумага, разрешающая вселение, – Ксюша протянула бабке, только что подписанный главврачом и немного измятый, листок.
- А, Рыскина?! Ох-ох-ох, беда-то с ней какая приключилась! – начала рассказывать бабка, предвкушая вставить побольше ужасов в своё повествование. Но Ксюша не стала слушать бабкины страсти, и не вступила в переговоры с противной старухой. Ловко выхватив ключ из цепких узловатых старушечьих пальцев, она направилась к лестнице, не обращая внимания на злобные взгляды, которыми одаривала её привратница.
- Номер комнаты скажите, – вдруг резко обернувшись, спросила Ксюша.
- На ключе бирка имеется. Смотри, грамотная.
- Вот и хорошо, – миролюбиво ответила Ксюша и пошла вверх по лестнице.
Она долго не могла отпереть дверь комнаты. Вроде и ключ подходил, и номер комнаты совпадал с надписью на бирке, а упрямая дверь не поддавалась.
Из комнаты напротив выглянул симпатичный мужчина неопределённого возраста. Ксюша не могла с первого взгляда определить, потому, что человек был седой, а тело его выглядело молодым.
- Вам чего здесь надо?! – грозно пробасил он. Вопрос прозвучал довольно грубо, и Ксюша испуганно уставилась на него.
- Я – мама Тани Рыскиной, – робко произнесла она.
- А я думал, новые гости пожаловали. Хотел спровадить.
- Я тут с дверью…
- Не открывается?
- Никак не могу управиться, – посетовала Ксюша.
- Ща… - сказал человек и захлопнул свою дверь. Ксюша осталась в полутёмном коридоре одна и продолжила безуспешно сражаться с неприступной дверью. В один момент Ксюше захотелось застучать кулаком в эту упрямую дверь, захотелось изо всех сил пнуть её ногой, когда вдруг из комнаты напротив вышел недавний знакомый в спортивном костюме на голое тело и домашних тапочках. Ксюша заметила в полумраке коридора какие-то непонятные пятна у него на груди, которые при ближайшем рассмотрении оказались обезображивающими, но уже давно зажившими рубцами и рубчиками. Сейчас же всё это безобразие поблескивало белыми пятнами и пятнышками.
- Что, никак? – спросил мужчина с нотками сочувствия в голосе. Ксюша от безысходности развела руками. – Тут одна хитринка имеется, Ща, покажу.
Он как-то хитро приподнял дверь, повернул ключ в замке, раздался пронзительный скрип и дверь нехотя, медленно открылась.
- Вы заходите, заходите. Ща, я инструменты принесу, и дверь приладим. На сегодня и так сойдёт, а потом что-нибудь путное придумаем. Дверь-то сломана. А новую поставить комендант не даст, даже под угрозой смертной казни, – рассмеялся мужчина, пропуская Ксюшу в комнату. – Вы уже с ним познакомились?
- С кем?
- С комендантом.
- Нет, не успела.
- Надо было сначала к нему. Во, теперь шуму сколько будет!
Но Ксюша не обратила внимания на последние слова мужчины. Она вошла в комнату, и застыла в немом ужасе, прикрывая рот рукой.
- Ого! – только и сказала она.
- Вы только не волнуйтесь, я, аж, послезавтра на смену заступаю и помогу вам.
- А вы кто? – настороженно спросила Ксюша.
- Я? Я – Григорий, друг вашей дочки. Хорошая она у вас, добрая, – сказал Гриша и немного смутился от своего неожиданного откровения.
- Хорошо, Григорий. А по отчеству вы как будете?
- Зачем отчество? Я же только на год старше Тани.
- Да? – удивилась Ксюша. – Тогда я – Ксения Петровна, – не смело продолжила она фразу.

Несколько часов понадобилось Ксюше и Грише, чтобы привести комнату в нормальное состояние. Понадобились инструменты, чтобы исправить и подчинить кровать и стол. Ксюша поняла, что парень, помогавший ей в хлопотах по устройству жилища, хлебнул не мало на своём ещё таком коротком веку, но как он держался! Он был уверен в себе, доброжелателен по отношению к ней, и сила в нём играла недюжинная. Ксюша залюбовалась его мягкими, пластичными и точными движениями.
Работа была мало-мальски завершена уже совсем к вечеру. За окнном стало темно, а на улице включили фонари.
- Пусть постоит пока у двери этот куль с мусором. Завтра утром я его выставлю на улицу, - сказал Гриша, собираясь уходить.
- Не спешите уходить, Гриша. Давайте чайку выпьем. У меня домашняя выпечка в сумке. Не уходите, прошу вас, – взмолилась Ксюша. Она вдруг ощутила, что с уходом Гриши на неё обрушатся все её беды и не дадут уснуть до утра.
- Ладно. Ща, принесу, – сказал он и быстро вышел из комнаты.
- Гриша, куда же вы?! – выскочила за ним Ксюша.
- Ща!… - услышала она за прикрытой дверью его комнаты.
Ксюша расстроено пожала плечами, взяла чайник и, сполоснув и налив в него воды, понесла в кухню. Вернувшись, достала из сумки пакет, положила на стол. Подошла к окну. Вечер, мокрый и холодный, завладел землёй. Уличные фонари ярко горели, освещая круглое пространство вокруг. Странным показалось, что в этот не очень уж и поздний час на улице не было ни души. Никто не торопился домой с работы, никто не спешил в магазин, улица под окном была безлюдной, мрачной, только мелкий осенний дождь лил, не переставая.
Поёжившись, Ксюша продолжала смотреть в окно. «Каким же пронзительным и мерзким бывает осенний дождь. Этот дождь не стучится в окно, как радостное летнее чудо, а как-то мягко скользит по стеклу, собираясь в большие капли, а капли падают на землю почти бесшумно, коварно, мрачно, – думала Ксюша. – Как жаль, что нет Олега. Попробовал бы отказать ей главврач, будь муж рядом. Теперь надо самой научиться бороться с неудачами…»
Раздавшийся стук в дверь отвлёк от мыслей о безнадёжности положения.
- Да, да, войдите! – воскликнула она и опешила, открыв дверь. Гриша с множеством пакетов стоял на пороге, а под мышкой у него торчала и поблескивала неровным переменчивым блеском бутылка какого-то вина.
- Я быстро? – запыхавшись, спросил он. – Я старался!
- Что это вы принесли? – удивлённо вскинула бровь Ксюша.
- Еду. От глупого чаю в желудке не прибавится, а кушать хочется! – весело ответил Гриша, выкладывая пакеты на стол. – Вы разберитесь тут, а я бутылочку открою. К особому случаю держал. И вот он – особый случай! За знакомство, за ваш приезд выпьем. Тане теперь нечего бояться, вы же приехали!

Ужин прошёл, как сказали бы телекомментаторы, в тёплой и дружеской обстановке. Много хорошего услышала Ксюша о дочери. Вот бы порадовался Олег, если бы не поторопился! Но он ушёл безвременно, не смог пережить навалившуюся беду, а Ксюше предстоит одной жить и находить выходы из любых ситуаций.
Гриша и о себе рассказал много интересного. Оказалось, у него есть крылатые мечты, и теперь, после успешного лечения, они вполне осуществимы. Он сумел убедить Ксюшу в хорошем исходе болезни дочери, пообещал, что Роберт Модестович сумеет вылечить больную девушку. Она поверила. Она знала, что завтра утром обязательно пойдёт к главврачу с такими, трудно запоминающимися, именем и отчеством, и будет требовать, нет, просить и умолять, чтобы он разрешил хоть глазком увидеть доченьку.

Ксюша много раз заходила в приёмную главврача, но часто и густо секретарша сообщала, что он в операционной, и, поговорить с ним, нет ни малейшего шанса. Надежда на успех таяла с каждым посещением приёмной. Но с такой же скоростью рос протест.
Однажды Ксюша подошла к госпиталю ранним утром. Ещё не рассвело, и горели ночные фонари. Было пронзительно сыро, шёл мелкий противный осенний дождь. Ксюша замёрзла в ожидании урочного часа. Она, как часовой, стояла у входа в госпиталь и ждала этого загадочного главврача. Проходившая мимо, секретарша даже не удивилась, увидев её у входа. Поздоровалась и прошла мимо. Ксюша осталась на своём посту у входной двери.
Он не заметил её в предрассветных сумерках, или сделал вид, что не заметил?
- Роберт Модестович!...Я к вам… - несмело позвала она проходившего мимо мужчину. За эти дни Ксюша выучила странное для неё имя и произнесла его без запинки.
Главврач уже, было, взялся за ручку входной двери, но, увидев вышедшую из укрытия женщину, вдруг резко развернулся всем телом к ней.
- Ну, что же вы за мной ходите? – возмутился он - Не знаю, что и придумать, чтобы… Хотя… Я приду к вам в общежитие вечером, – неожиданно выпалил он и проскользнул мимо неё.
- … - ринулась она следом, не понимая, что происходит.
- Я сказал, ждите! Я сказал, приду вечером. Вы же в общежитии обитаете? – уточнил он.
- Да, но… - растерялась Ксюша, не ожидавшая такого поворота событий.
- Никаких «но». Ждите. Там и поговорим.
Ксюша не понимала, что происходит. Она накрыла стол и ждала. Не верила, но ждала. Ей казалось невозможным такое поведение незнакомого человека, но ждать не перестала.
Уже совсем стемнело, уже зажглись уличные фонари. Ксюша начинала понимать, что утром был просто розыгрыш. Главврачу необходимо было отделаться от навязчивой бабёнки. Он выбрал такой способ. Ну, что ж, он хозяин положения, ему и выбирать…
Вдруг раздался резкий стук в многострадальную дверь, которая с противным треском открылась и снова повисла на одной петле, продолжая жалобно поскрипывать.
- Ох! – только смогла сказать Ксюша.
- Вы вот так и живёте? – возмущённо вскричал Роберт Модестович, входя в комнату.
- Так и живу… - печально-покорно ответила Ксюша. Она никак не могла понять, почему этот серьёзный, строгий и такой занятой своими делами, но такой симпатичный мужчина пришёл к ней и возмущается из-за старой, сломанной двери, которая не стоит его внимания. Завтра Гриша обещал что-то придумать и подчинить, искалеченную людскими страстями, дверь. Но Ксюша не успела даже рот раскрыть. Главврач привык принимать решения молниеносно и не терпел, чтобы его решения оспаривались.
- Значит, так. Сейчас быстро соберитесь. Я через час заеду за вами, – строго сказал он.
- Мы к Танечке пойдём? – наивно и с искренней надеждой спросила Ксюша.
- Нет. Сегодня уже поздно. Я заберу вас к себе. Дом у меня просторный, двери в нём не отрываются, и живу я в нём один, так, что, места вам хватит.
- Не понимаю… - удивилась Ксюша, - А чем эта комната вам не нравится.?
- Своей разрушенностью. Ремонта требует. А пока поживёте у меня в доме. Дочь в столице учится, ещё ни разу не приезжала с начала учебного года. Вдвоём веселее жить будет, – вдруг рассмеялся он, и Ксюша обратила внимание на его глаза. Они были живыми, ясными и добрыми, его глаза…
- Зачем же мне уезжать? Ведь ремонт можно сделать и при мне, я и сама смогу привести комнату в порядок…
- На обсуждение проблемы много времени уйдёт. Через час я за вами приеду. Соберитесь, – резко ответил он, указав на жалобно скрипевшую, безжалостно оторванную от косяка дверь. – Не могу вас тут оставить. Мне так спокойнее будет. Потом решим, как поступить.
Он вышел стремительно, не оборачиваясь, не желая слушать какие-либо возражения, будто был уверен в том, что Ксюша беспрекословно примет возражение и не сможет отказать, побоится.
Она действительно испугалась. На улице уже была глухая ночь, а она растерянная и смущённая осталась стоять над, по возможности, тщательно сервированным столом, без единой мысли о том, что необходимо прислушаться к требованиям странного, совсем не знакомого человека. Она даже представить себе не могла, что он сможет прийти вот так запросто и, не дав времени на обдумывание, решит увести её отсюда неизвестно, куда.
Дверь продолжала жалобно и призывно скрипеть. О ремонте не могло быть и речи в столь поздний час. Если Ксюша останется здесь, она не сможет заснуть ни на минуту. Закрыть оторванную дверь уже невозможно, а с открытой дверью может произойти что угодно. Страшно. До завтрашнего дня она не сможет ждать. Надо сегодня что-то придумать, но что?...
Отведенный на сборы час пролетел незаметно, в тревожных раздумьях. Ксюша растерянно бродила от двери к окну, не в силах что-то предпринимать. Олег нашёл бы решение, но мужа не вернуть… Она не хотела ехать в неизвестность, не торопилась собирать вещи. «Может, подпереть сорванную дверь единственным стулом? Может, забить эту проклятую дверь до завтрашнего утра молоточком для приготовления мясных блюд? Только, где же взять гвозди?» мучительно думала она и не знала ответов на свои же вопросы. «Неужели он придёт? Это будет выглядеть довольно странно…»
Снова резкий стук в дверь. Этот стук прозвучал как автоматная очередь, решив сразу все непонятные вопросы. Вздрогнув, Ксюша вопросительно взглянула в сторону так замучившей её двери. На пороге стоял Роберт Модестович, а за ним… какие-то люди с ящиками.
- Ксения Петровна, вы готовы? – резко спросил он.
- К чему? – мрачно, вопросом на вопрос, ответила Ксюша.
- К переезду! – резко и раздражённо ответил он.
- Но я же…
- Я так и знал. Собирайтесь. Складывайте вещи в коробки. Завтра разберётесь, где, что положили. Грузите всё подряд. Ребята помогут отнести вещи в машину, а потом забьют дверь, чтобы не было проникновения в ваше жилище.
- А…как с едой?
- И еду забирайте. Мы её съедим с удовольствием, но позже. Хочу по секрету вам сказать, вы мне очень нужны, необходимы. Собирайтесь, – сказав это, он резко развернулся и почти убежал из комнаты, а Ксюша так и осталась стоять у накрытого к встрече гостя, стола с открытым от изумления ртом.
- Во, выдал! Собирайтесь лучше, дамочка. Он ждать не любит, – сказал один из пришедших мужчин.
Будто во сне, не понимая, что делает, Ксюша механически собрала еду, сложила в пластиковые пакеты, и мужчины упаковали собранные пакеты в картонный ящик и унесли. Ксюша собрала одежду, которую тоже уложили в картонные коробки и опять куда-то вынесли. Вещи Тани Ксюша повесила в шкаф и оставила в комнате. Больше собирать было нечего. Одна сумка с её вещами так и стояла не распакованной. Ксюша вышла на общую кухню и сняла там сохшее после стирки бельё. Она почему-то знала, что больше сюда не вернётся, что жизнь в этот момент круто изменилась, только не понимала, в какую сторону, каких подарков теперь ждать от судьбы, добра, или зла…

Потом Ксюше всегда было смешно вспоминать, как несмело переступила она порог чужого дома, который вскоре стал для неё родным. Она остановилась в нерешительности, боясь сделать ещё хоть шаг.
- Ну, что же вы растерялись? Проходите. Придётся привыкать к незнакомой обстановке, – тут же отреагировал на её нерешительность хозяин дома. – Посмотрите на меня, дома я совсем не такой страшный. Снимите пальто и проходите в комнату.
- В какой-то коробке еда, и она совсем остыла, – спохватилась Ксюша, вдруг увидев, что он стоит рядом с какой-то коробкой в руках.
- Вот и займитесь делом. Я это хозяйство занесу в кухню, а вы там разберётесь. Подтягивайтесь, а я помогу. Только все коробки пусть занесут в дом.
Она так и не поняла, в чём он собирался помочь, но думать и философствовать было некогда. Она решительно сняла пальто, повесила его на крючок вешалки в прихожей, сняла сапожки, аккуратно поставила их рядом с пальто, не стала искать домашних тапочек, а так, босая, пошла, как ей показалось, в кухню.
Он уже стоял у кухонного стола, с особой осторожностью, аккуратно выкладывал продукты, сложенные в пакеты из картонной коробки. Он не слышал её шагов и резко обернулся, почувствовав её присутствие в кухне.
- А, пришла? Ну, разбирайтесь тут, а я пойду, проверю, всё ли в порядке и дверь закрою. Сегодня мы пока гостей не ждём. Я прав? – спросил он, лукаво улыбнувшись.
- Да, – коротко ответила она.
Он, почему-то, убежал, не дав ей возможности задать ни одного вопроса. Ксюша склонилась над пакетами с едой и заплакала. Горько, безутешно, беззвучно. Она не хотела, чтобы он слышал её рыдания. В кухне она была одна, и только рыжий, пушистый кот сидел на стуле и с вожделением нюхал вкусно пахнувший воздух и щурился от удовольствия, предвкушая вкусную подачку. Кота не волновали её слёзы.
Вдруг она почувствовала, нет, не услышала, именно, почувствовала его присутствие. Обернулась. Он стоял в проёме двери в кухню и внимательно наблюдал за ней.
- Нечего плакать, вы не невольница, – спокойно и безжалостно сказал он. Ксюша стала ладонью вытирать непрошенные слёзы, но вдруг он подал ей чистый носовой платок. – Вытритесь. Еда готова? Понятно. Ничего не сделала. Стояла и дурью маялась. Платок вам не поможет. Идите, умойтесь, – он взял её под локоть и отвёл в ванную комнату и, молча, прикрыл за ней дверь.
Оглянувшись вокруг, Ксюша была поражена. Ванная комната в её городской квартире была оформлена совсем не так, гораздо проще. Здесь же всё было продумано до мелочей. Даже книгу, которые Ксюша любила читать в ванной, здесь было куда положить, особо не переживая, что книга намокнет.
Всхлипывая, она села на край большой ванной с множеством маленьких чёрных дырочек внутри и задумалась. Зачем она здесь? Что её ждёт? Кто он? Да, главврач, но…. Зачем?
Вода из крана звонкой резвящейся струйкой текла, смывая ответы в красивую раковину. Надо было выходить. Он пока ещё не стучался в дверь, но долго ждать не любит. Нельзя заставлять его долго ждать, чтобы хуже не было. Он же Тане не захочет помочь, если она….
«Ох, я забыла бутылку вина на столе!» – вдруг спохватилась она и снова расстроилась, заплакала уже навзрыд. Вода звонким ручейком скрывала все звуки, и Ксюша позволила себе дать волю чувствам.
«Он ждать не любит…» - снова всплыли в памяти слова того мужчины в комнате общежития, и Ксюша поторопилась привести себя в порядок, но распухший от слёз нос предательски выдавал то, чем она занималась в ванной столько времени. Но он ждать не любит, нельзя его заставлять так долго ждать. Необходимо снова разогреть еду, накрыть стол, надо с ним поговорить и постараться вымолить у него разрешение увидеться с дочерью. Он же сам отец и должен, нет, просто, обязан её понять. Пусть не разрешит сразу сидеть у постели больной доченьки, но, хоть, одним глазком увидеть её…
- Ксения Петровна, скорее, идите сюда! Я не знаю, как тут лучше всё устроить, – раздался из кухни резкий голос хозяина, и Ксюша побежала помогать ему.
Но когда она вошла в кухню, сразу поняла, что никакой помощи от неё уже не требуется. Блюда стоят на своих местах, в сковородке на плите что-то жарится и соблазнительно вкусно пахнет. «Голубцы», определила Ксюша, застыв на пороге, и с интересом рассматривала поле битвы, в которой ей так и не пришлось принять участие.
- Не стойте в дверях, проходите к столу. Сейчас голубчики подогреются, и будем ужинать, – спокойно сказал он и указал на свободный стул. Ксюша послушно опустилась на него.
- Я забыла бутылку вина в комнате общежития, – вдруг расстроено призналась она.
- Не забыла, а ребятам оставила, пусть выпьют за наше здоровье. У меня кое-что получше имеется.
Она так и не поняла, откуда на столе появилась литровая бутылка янтарной прозрачной жидкости. Бутылка была уже откупорена, но, видно, ещё не тронута, будто, ожидала только её. Содержимым этой огромной бутылки при желании можно было упиться до поросячьего визга. Ксюша насторожилась.
- Что это? Как называется это вино? – осторожно спросила она.
- Вино? Это «Мартини». Я дочь в столицу провожал. Я же говорил уже, она на первом курсе в мединституте учится. Вот тогда мы с ней и выпили по несколько капель этой святой жидкости. А сейчас с вами снова потревожим эту ёмкость. Вы присаживайтесь, перестаньте стесняться, – сказал он, улыбаясь и вынимая два хрустальных бокала из посудного шкафчика.
Ксюша села на край стула и застыла в нерешительности. Она боялась пошевелиться, наблюдая, как он разливает в фужеры эту восхитительную, прозрачную, как слеза, жидкость.
- Ксения Петровна, ну, что же вы? Накладывайте еду в тарелку. Сейчас я голубчиков подложу, и будем пировать.
Ксюша в деревянных руках держала столовые приборы, ложкой поддевала салаты, которые сама же и приготовила. Она даже подумать не могла, что есть эти вкусности придётся совсем в другом месте, о котором бы и во сне не приснилось. Она переживала, чтобы случайно не вывалить содержимое ложки на чистую, белую, скатерть. Она была настолько увлечена процессом, и совершенно не замечала, что он очень внимательно наблюдает за ней. В тот момент она была занята желанием не опозориться в его глазах, сдержать свою руку, чтобы рука ни в коем случае предательски не дрогнула.
- Ну, что, давайте выпьем за знакомство? – спокойно спросил он, слегка прищурившись - Хороший тост. Давайте чокнемся, ведь никто пока не умер. Завтра я попытаюсь что-то сделать для вас, а сейчас, пейте, кушайте, и, убедительно прошу вас, расслабьтесь. Обещаю постараться устроить дело так, чтобы вас всё устраивало, – он говорил спокойно, как до конца уверенный в себе человек, и его уверенность тонким, незаметным ручейком вливала робкую надежду в её измученную душу. Но всё же рой сомнений не давал возможности вздохнуть свободно.
- Я смогу увидеться с дочерью? – робко, но, как ей показалось, настойчиво, спросила она.
- И не только увидеться. С вашей дочерью ничего страшного пока не случилось. Скоро поправится.
- Но, может же случиться!
- Не может. После выписки, я её к себе в операционную заберу. Хорошо работает девочка. Вот, так, значит. А вы выпейте, иначе не поверю, что рады знакомству со мной
- Что, вы, Роберт Модестович! – воскликнула Ксюша, пригубив и благодарно взглянув на собеседника, а в душе уже начинали радостно звенеть серебряные колокольчики, с уверенностью обещая превратить хрупкие надежды в действительность.- И… вы мне поможете увидеться с дочерью? – снова тихо спросила она.
- Завтра я отведу вас к ней, если не случится новых поступлений. По плану всего одна, ну, от силы, две операции. Это не так уж и много. Смогу.
- Ох, не дождусь…
- Дождёшься, – неожиданно он перешёл на «ты» - Не ной только. Уже пообещал, точка! Состояние дочки твоей стабильное, пневмония – в стадии разрешения. Скоро танцевать начнёт девка твоя, если дурь из головы выбросит, – он немного рассердился, и Ксюша теперь боялась рот открыть и лишний раз пошевелиться, чтобы не сказать, или не сделать что-нибудь, что-нибудь такое, что бы могло разозлить его ещё больше. Но надежда увидеть дочь завтра, всё же не давала покоя.
- Расскажите мне о ней, – несмело попросила Ксюша.
- Ты, вот, что. Жить будешь в моём доме. Зовут меня Роберт, так и обращайся ко мне дома на «ты». Ни к чему здесь эти фокусы и кривляния. Терпеть этого не могу. Поняла? Тренируйся. Расскажи мне о себе.
Ксюша мотнула головой в знак согласия. Она сейчас на всё была согласна, лишь бы он не нарушил только что данного обещания. Хмель исподволь окутывал её мозг, стало тепло и почему-то весело. Она стала спокойнее реагировать на незнакомого мужчину, сидевшего, напротив, в тесной, но такой уютной и удобной кухне. Рассказывать о себе, о своей боли, о своих страхах и переживаниях не хотелось, и Ксюша принялась за анекдоты и маленькие весёлые рассказики. Он удивлённо и внимательно поглядывал на неё, слушал, но не останавливал и дал волю её красноречию.
После ужина он взял за руку, порядком захмелевшую Ксюшу, и отвёл в какую-то просторную комнату.
- Здесь пока поживёшь. Потом решим, а пока – здесь, – сказал он, включая свет. – Ты завтра можешь уйти. Решай сама. Ты свободна. Если останешься, буду тебе признателен. Ты мне очень нужна.
Он вышел так стремительно, что Ксюша не успела придумать ответ. Но он и не ждал от неё молниеносного ответа. Дверь комнаты была плотно закрыта, на середине комнаты, на самом видном месте, сиротливо стояла её сумка с вещами, на разложенном диване аккуратной стопкой лежало постельное бельё и пушистое одеяло.
Ксюша, не раздеваясь, плюхнулась на диван и пьяно уставилась в потолок. Что это? Как поступить? Бежать немедленно? А что же будет с Таней? Но он сказал почему-то, что она ему «очень нужна», зачем? Странно…
Пьяные мысли путались в голове. Она уснула, забыв выключить свет, забыв постелить постель или хоть укрыться одеялом. В доме было тепло, не смотря на непогоду за окном, и Ксюша не почувствовала никаких неудобств. Она провалилась в благостный сон, без сновидений, без ответов на мучившие её вопросы. Где-то в глубине души, только что, родилась и бурно росла уверенность в счастливом завтрашнем дне. И эта уверенность укачала её, как в детстве укачивала мама, укладывая в постель. Завтра она увидит свою доченьку…. Теперь она выходит её и больше не отпустит ни в какие командировки…. И Роберт… Он поможет…. Роберт?.....

Ей было так тепло, и так не хотелось просыпаться! Одеяло мягко, и плотно прилегало к телу со всех сторон. Ксюша с удовольствием ощущала его прикосновения и не желала даже пошевелиться. Но память уже проснулась и стала услужливо подсовывать для анализа картинки из, прожитого в тревогах, вчерашнего дня…. Роберт….
Сегодня…. Сегодня она должна увидеться с доченькой, он обещал! Ей не возможно было пока назвать его просто Робертом, но он так хочет и она постарается исполнить его желание. Роберт…. Она ещё не знала, что теперь к этому она будет стремиться всегда. Он, на всегда, останется её яркой путеводной звездочкой. А пока… необходимо приучить себя к тёплому отношению к нему. Тем более, что ей самой этого хочется…
Но, что он вчера подумал о ней?! Она же так быстро опьянела и несла за столом такую чушь! Неужели и сегодня он захочет оставить её в этом чудесном доме? Как же стыдно будет смотреть ему в глаза! Уже, наверное, совсем поздно, и где же теперь она будет искать его? Что ей теперь делать, идти в госпиталь, или ждать дома? Он сказал вчера, что она свободна, и в то же время, сказал, что она зачем-то нужна ему… А сегодня?...
Она поняла, что он заходил к ней в комнату, потому, что не помнила, как выключила свет, не помнила, как укрывалась этим волшебным одеялом. Но она ничего не слышала. Впервые, за многие ночи, эту ночь она спала, как убитая, счастливая в своих надеждах, превращавшихся постепенно в уверенность в завтрашнем дне. Он не потревожил её, не раздел, а только укрыл и ушёл. Что же теперь? Опять неизвестность?
Ксюша встала, сложила одеяло, и убрала его и смятое постельное бельё, которое она вчера и расстелить-то не постаралась в прикроватную тумбу. Потом она с опаской выглянула в коридор. В доме было тихо. И тепло…. Утро нового дня уже, во всю, безобразничало в кухне. Ксюша испугалась. Она же безнадёжно опоздала в госпиталь!
Наспех умывшись и приведя себя в порядок, она заскочила в кухню, проглотить дежурную утреннюю чашечку кофе. На столе лежала записка, написанная чётким, но не совсем разборчивым почерком. Но Ксюша, привыкшая разбирать ученические каракули, быстро ознакомилась с текстом, и тысячи весёлых зайчиков заплясали джигу в душе.
«Ксения! Ты вольна в своих поступках. Можешь уйти, если тебе так будет удобнее. Не обижусь. Но я убедительно прошу тебя всё же подумать и остаться. Ты мне очень нужна. Приду на обед, и мы решим, как жить дальше. Ужин был потрясающим! Роберт.»
Ксюша растерянно присела на стул у кухонного стола и задумалась. Роберт…. Не смотря на железную уверенность в себе, он казался таким незащищённым, и эта незащищённость особенно ярко бросалась в глаза, выпячивалась наружу и кричала: «не уходи, не бросай меня, мне так сложно одному идти по жизни!»
А куда идти ей? В комнате общежития безнадёжно сломана дверь. Комната заколочена, Войти в неё нет возможности, и нужно ли теперь это? Неизвестно, когда вернётся тот парень, Гриша, и захочет ли он чинить в дребезги разбитую дверь? Зачем парню лишние хлопоты? А где взять новую дверь, неизвестно. И что ей одной делать в той холодной комнате?
Как здесь тепло…. Нет никакого желания выходить на улицу в дождь и слякотную погоду. Даже в госпиталь идти не хочется…. Но там больная дочь, а он обещается прийти к обеду…
Он говорил, и даже написал, что она ему «очень нужна». Она поверила. Как же уйти, если…. Но они же почти не знакомы…. Роберт….
Рыжий пушистый кот сидел на Его стуле жмурился и ждал….. Кот тоже чего-то ждал.
Ксюша поднялась, прошлась по кухне, рассматривая, где, что лежит, потом вернулась в комнату, в которой провела последнюю ночь, нашла в сумке халатик и домашние тапочки, переоделась и вернулась в кухню. Рыжий кот добросовестно доедал ломтик колбасы, который он стащил со стола в её отсутствие.
- Ах, ты, разбойник! – пожурила она воришку и взяла его на руки. Кот немедленно отозвался счастливым мурлыканием. – Ну, что, дружок, ты такой же одинокий, как твой хозяин? Давай знакомиться. Ты скажешь, как тебя зовут? Нет, не скажешь?…. Ты от счастья готов сознание потерять. За кем же ты так скучаешь? Ничего, я у хозяина спрошу…. А теперь давай убирать. Надо обед приготовить и ждать…
Теперь каждый свой шаг она объясняла коту, который одобрительно жмурился, сидя на стуле и громко мурлыкал, подтверждая правильность действий новой хозяйки, гордый тем, что с ним советуются.

В обеденное время где-то в прихожей пронзительно зазвонил телефон. Ксюша замерла, испугавшись режущего ухо сигнала, но потом вдруг бросилась искать телефонный аппарат, забыв включить свет.
- Алло?!.... – Наконец, сняв трубку, нерешительно спросила она, успокаивая дыхание.
- Ксения, ты не ушла? Я через пятнадцать минут буду, – резко сказал он, не поздоровавшись и даже не удосужившись дождаться ответа, отключился

Роберт….Он ворвался в дом буйным ветром, ураганом, будто проверяя, ушла она, или нет. Увидев, вдруг застыл перед ней и растерялся, будто не ожидал застать её здесь. А она встречала его на пороге кухни, зябко поёживаясь, нервно сложив дрожащие руки на груди.
- Спасибо… - прошептал он.
- За что? – удивилась Ксюша.
- Осталась, не ушла…. Спасибо… - и вдруг…. Поцеловал ей руку….
Он вернулся в прихожую, повесил куртку на крючок и молча отправился в ванну. Весело зажурчала вода. Ксюша медленно вернулась в кухню.

- Ксения, сегодня твоей дочке значительно легче. Сейчас пообедаем, и я тебя отведу к ней. Ждёт тебя. Обещала весь обед съесть, если пообещаю тебя привести. Придётся сдержать обещание, во имя здоровья хороших женщин, – рассмеялся он счастливым смехом, входя в кухню. – Ты же это хотела от меня услышать, правда?
Он вплотную подошёл к ней и слегка обнял за вздрагивающие плечи, заглянул в заплаканные глаза.
- Да…. – всхлипнув, ответила она.
- А плакать зачем? Спасибо, дорогая, что не ушла. Теперь будет не так одиноко, – вздохнул он, садясь за стол. – А ты чего стоишь? Ты не прислуга. Садись и ты. Вместе пообедаем и поедем в госпиталь.
Но она принялась хлопотать вокруг него, с любовью подавая обед, и не знала, как угодить. А он с удовольствием поглощал еду и жмурился от удовольствия, как его рыжий друг, который сидел на пустом стуле и внимательно следил за хозяином. Роберт…. Ксюша ещё не видела такой умиротворённости в чертах его лица. Ей самой становилось спокойнее. Уже не было дрожи в руках, высохли слёзы, и голос больше не дрожал. Она не уйдёт, она будет стараться угодить и помочь этому доброму и хорошему человеку. Как тепло он отзывается о Танечке! Она сделает всё возможное и невозможное, чтобы выражение умиротворённости не покидало его лица. Она ещё не может свободно, без запинок, называть его по имени, но он заслуживает к себе доброго отношения. Нужно немного времени, чтобы она привыкла….
- Как зовут твоего кота? – чтобы отвлечь его от себя, спросила она, споткнувшись на слове «твоего».
- Этого нахала? Бублик. Светка его так назвала. Когда принесла, он поперёк её ладони помещался. Потом вырос и превратился в разбойника. Бегал боком по дому и задирал хвост к ушам, будто колёсико рыжее перекатывалось. За это Света и назвала его Бубликом. Ты, почему, не садишься? Времени не будет, потом, поесть, – кот услышал своё имя и требовательно замяукал, спрыгнул на пол и стал тереться о ноги, не обращая больше внимания на разглагольствования хозяина.
- Ого, есть просит! Сейчас я тебе, Бублик, супчика налью…. – рассмеялась Ксюша. – Мы же теперь с тобой знакомы!
Она налила в плошку немного супа и поставила на поднос в углу кухни, где, очевидно, было столовое место Бублика. Кот с удовольствием принялся за еду, громко урча, смешно чавкая и довольно мурлыча.
- Видишь, и Бублик доволен. Он тоже был бы не прочь, чтобы ты у нас осталась. Даже суп ест! – рассмеялся Роберт. - Собирайся. Сейчас поедем. Только на десять минут прилягу отдохнуть. Разбуди, когда будешь готова. Тебе десять минут на сборы хватит? – спросил он, вставая из-за стола.
- Хватит…. – растерянно ответила Ксюша. Сейчас она его не понимала. Как можно спать, если они должны ехать в госпиталь к Тане!
- Ты обязательно отобедай, ничего ведь не съела, – сказал он, выходя из кухни.
- Я напробовалась, пока еду готовила. Я за пять минут соберусь, я быстро, – ответила она, снимая фартук.
- Не спеши, Ксения. Дай мне десять минут. Устал, а ты меня ещё таким вкусным обедом накормила, Десяти минут мне вполне хватит, чтобы восстановиться. Разбуди во время, не жалей. У нас нет времени на «сюси-пуси».

- Роберт Модестович, десять минут прошло…. – несмело постучала она в дверь его комнаты. Он не заставил себя ждать ни минуты. Тут же подскочил, вроде и не спал вовсе.
- Ксения, прошу, не обращайся ко мне так официально, мы же вчера договорились! – с укором сказал он и пошёл в прихожую одеваться. – И чего же ты стоишь, Ксения? Тебе бы тоже одеться не мешало. Почти зима на дворе!

Вдвоём они вышли в холодную сырость дня, и Роберт бережно повёл её к машине, которая смирно стояла у калитки, дожидаясь хозяина. Какой-то мужчина сидел на водительском месте и добросовестно дремал, откинув назад сидение.
- Вовка, вставай, лентяище, некогда разлёживаться! – громко закричал он водителю и застучал костяшками пальцев по стеклу.
Ксюша сжалась в комочек, ожидая, что водитель рассердится и начнёт громко выражать недовольство. Но парень неожиданно быстро поправил сидение, выскочил из машины, помогая пассажирам занять свои места. Ксюшу со всеми почестями усадили на заднее сидение, Роберт занял место рядом с водителем. Заурчал хорошо отработанный двигатель, машина плавно и послушно стронулась с места.

В палату к дочери Ксюша несмело вошла в сопровождении Роберта. Как же давно они не виделись! Эти несколько недель показались Ксюше вечностью. Она мгновенно отметила те страшные изменения, которые оставила болезнь на лице дочери.
- Доченька…. Осунулась как!.... – горестно всплеснула руками Ксюша.
- Мамочка! Ты мне не снишься? Как же я тебя ждала! Каждый день ждала и боялась, что ты меня увидишь в таком состоянии…. Но родственникам сюда нельзя, как же ты прошла? – радостно рассмеялась Таня. На глаза навернулись слёзы.
- Отставить слёзы, медсестра Рыскина! Не позволю матери ни одного свидания, если сырость разведёшь, – строго предупредил Роберт, обращаясь к Тане.
- А, понятно, как ты прошла…. Я не заметила…. Не буду, Роберт Модестович, честное слово не буду! – и смеялась и плакала Таня, радостно сжимая руку матери.

С тех пор было много радости, много слёз и опять радость и надежда на выздоровление, без тени сомнений.
Роберт оказался удивительно деликатным и внимательным человеком. А ещё он был кладезем мудрости и источником терпения. Как же часто хотелось Ксюше кричать и топать ногами, когда Танечке, её принцессочке, делали уколы, ставили капельницы или причиняли любую другую боль. Переживая за дочь, она морщилась в момент проникновения иглы в тело, а если Таня неожиданно ойкала, Ксюша готова была наброситься на нерасторопную медсестру, заставившую целое мгновение страдать её дочь.
Роберт подшучивал над ней, обещал благополучный исход болезни, не давал повода впадать в депрессию. Казалось, выздоровление Тани уже совсем близко. Её даже в другую палату перевели. Распорядок жизни отрегулировался до минут, и Ксюша знала, что и когда произойдёт с точностью до мгновения. Но однажды она так и не дождалась Роберта к обеду. А в тот день она приготовила вкусный обед. Как же ей хотелось порадовать и побаловать Танечку! И Роберта…
Напрасно выглядывала Ксюша в окно кухни, напрасно выходила на холодное крыльцо. Уже совсем стемнело, на улице зажглись фонари, но машина Роберта так и не подкатила к калитке.
Минуты растягивались до безразмерности, часы незаметно уходили в небытиё, а Роберт так и не появился. Несколько раз Ксюша звонила в приёмную.
- Роберт Модестович занят. У него совещание, – безразлично отвечала секретарша одно и то же на каждый звонок.
«Сколько может длиться совещание, всю жизнь?» думала раздражённо Ксюша. Обед для Тани безнадёжно остыл, приближалась безжалостная ночь и Ксюша стала осознавать, что к дочери её сегодня не пропустят. На ночь все двери госпиталя запираются.

Часы пробили полночь, а Роберт так и не вернулся домой. Ксюша бесконечно долго смотрела телевизионные передачи, не понимая, что происходит на экране, переключала с одного канала на другой, но телевизор её так и не заинтересовал. Нажав на кнопку, она выключила бесполезный телевизор. Не включая свет, Ксюша лежала на диване гостиной и изучала утонувший во мраке ночи, потолок. Надо было дождаться. Придёт же он когда-нибудь, вернётся же он в свой дом! Неожиданно для себя, Ксюша уснула, будто провалилась в какой-то тёмный подвал.
Разбудил Ксюшу скрежет ключа в замочной скважине входной двери и осторожные шаги в прихожей. В тишине ночи эти необычные звуки были громкими и противными, но таким долгожданными. Ксюшу будто ветром сдуло с дивана, обрывки сна разлетелись в разные стороны. В мгновение ока она босая стояла в прихожей и ждала появления долгожданного чуда.
Спокойно и с некоторой жалостью наблюдала Ксюша, как Роберт с огромным трудом снимает ботинки, не подумав, что для удобства следует присесть и вначале развязать шнурки. Ботинки почему-то были мокрые насквозь, тоненькими струйками с них стекала грязная вода. Это тоже было довольно странно.
- Роберт?.... – она хотела задать множество вопросов, выразить своё неудовольствие тем, что, он заставил так долго себя ждать. Он даже не позвонил ей в течение дня, тем самым, заставив её так волноваться….
Но когда он поднял на неё свой мутный взгляд, вопросы пропали, испарились. На Ксюшу смотрел до крайности измученный и до изнеможения уставший человек, не способный вообще вести какие-либо диалоги.
- Я Вовку отпустил. Домой сам…. Ксения…. Потом вопросы…. Спать…. В семь часов за мной придёт машина. Разбуди меня пораньше.
- Как, в семь?.... – растерялась Ксюша.
- В семь, в семь. Будильник поставь и сама спать ложись.
- Но сейчас уже пять…. Ты же отдохнуть, как следует, не успеешь!
- А как следует!? – раздражённо спросил он, и уже более спокойно продолжал: - Извини. Там в коробке другие ботинки. Достань, пожалуйста. Эти за час не просохнут.
- Но ты же за час не выспишься, – сокрушалась Ксюша.
- Высплюсь. Спать…. Извини…. – он больше не обращал внимания на стоявшую рядом растерянную Ксюшу. Грузно шагая, направился в свою комнату, и вскоре там затихли всякие звуки.

К семи часам утра за Робертом действительно приехала машина. Он нервничал и торопился. Видимо, спал он, не раздеваясь, собрался быстро. Одевая, на ходу, тёплую куртку, забыл сказать Ксюше «доброе утро». Поспешно прикрыл за собой входную дверь и растворился в предрассветном мраке.
- А позавтракать? – расстроено спросила она.
- Сама, я – в госпитале, – услышала Ксюша его голос из сада.
«О, Господи, что же такое произошло?! На нём лица нет. Час всего у него был на отдых. Молчит, не разговаривает. А, может, мы с Таней во всём виноваты, что-то не так сделали? В госпитале нельзя находиться родственникам, а мы с Таней виделись каждый день. Это я во всём виновата. Требовала, настаивала, а теперь у него из-за меня неприятности. Молчит. Указать на ошибку воспитание не позволяет….. Ещё два дня назад шутил за ужином, подтрунивал над моей нерасторопностью и строил планы на будущее. Что же случилось вчера? Надо ждать…. Он придёт сегодня вечером и объяснит причину».

Но и в последующие дни послабления не было. Иногда Роберт вовсе не приходил домой, иногда забегал на минутку за какими-то бумагами, иногда спал по два-три часа и снова убегал, не говоря ни слова.
Иногда Ксюша звонила в приёмную, но вежливый голос секретарши приторно-учтиво отвечал ей, что главврач либо в операционной, либо на совещании. Ничего нового секретарша не поведала и ни разу с той тревожной ночи, не позвала Роберта к телефону. Росло чувство досады и непонятной тревоги.

Прошло несколько тревожных дней. Ксюша даже заикнуться не могла о свидании с дочерью. Она понимала, случилось что-то серьёзное. Чтобы услышать объяснение происходящему, следовало ждать. И Ксюша терпеливо ждала. В те тревожные дни только Бублик скрадывал её досуг. Только рыжему баловню Бублику она могла пожаловаться и рассказать, что тревожит её душу.

В ту памятную ночь в прихожей раздался нервный, тревожный звонок. Ксюша не удивилась. Уже несколько дней она не понимала, что происходит. Несколько дней она не разговаривала с Робертом, не видела дочь. Звонок не удивил и не испугал её. Быть может, Роберт, живя последние несколько дней в экстремальном режиме, забыл ключи в своей комнате.
Не задумываясь, Ксюша распахнула входную дверь. На пороге стоял водитель Роберта. От неожиданности у неё душа ушла в пятки.
- Вы?! – удивилась и испугалась она.
- Я! – виновато хохотнул водитель и выдохнул на Ксюшу с ног валящей порцией перегара. Ему было почему-то стыдно. Не зная, как начать беседу, он мучительно долго переминался с ноги на ногу.
- Ксения П-петровна! – наконец, торжественно выдавил он из себя, и Ксюша определила, что он «в стельку» пьян, но ещё может кое-как держаться на ногах.
- Володя, вы пьяны?! – уточнила Ксюша, скорее для себя.
- Никак нет! Выпимши! – гордо ответил водитель, снова переступая с ноги на ногу и глупо улыбаясь.
- Батюшки, как же вы доехали?! Заходите, Володя, - сказала Ксюша, отступая от двери и давая возможность ввалиться в прихожую этому пьяному увальню. – А где же Роберт? Он, что, в госпитале остался?
- Никак нет! Там…. – гордо указал молодой человек в сторону темневшей за забором машины, и, не входя в дом.
- Что там?! Что случилось?! – торопила она парня с ответом, а у самой всё обмерло в груди.
- П-помогите Роберта М-модестовича из машины выгрузить и доставить…. – ответил Володя, вытянувшись в струнку, шутливо отдавая честь Ксюше и глупо улыбаясь.
- Господи, что с ним, он живой?! – испуганная Ксюша в домашних тапочках бросилась к машине. Володя, тяжело и неровно ступая, и до невозможности громко топая, следовал за ней по пятам.
Ксюша подбежала к машине, одним рывком открыла переднюю дверь, но… там, на переднем сидении было пусто.
- Н-не, не та-ам! – раздался пьяный, будто дразнивший, голос водителя за спиной.
- А где?! – резко обернулась Ксюша, нечаянно толкнув Володю. Он плохо держался на ногах. От толчка отлетел на пару метров, но с чудовищными усилиями, смешно переступая, всё же, удержался на ногах. Ксюша с замирающим сердцем следила за манёврами водителя. Было не до смеха. Она и не надеялась, что пьяный верзила сумеет устоять. Но он устоял!
- Там…. – указал Володя во мрак заднего сидения, пытаясь удержать равновесие.
- Свет включить сможешь? Ничего не вижу…
- От-чень даже вам пожалуйста! – с готовностью ответил Володя и неверной рукой нажал какую-то кнопку сбоку над передним сидением. Мягкий, тусклый свет осветил салон, и на заднем сидении машины Ксюша обнаружила, скрючившегося, но сладко спавшего Роберта, который похрапывал и причмокивал во сне. Снова на неё повеяло диким перегаром, от которого она сама еле удержалась на ногах.
- Что это такое?! – возмущённо воскликнула Ксюша, уставившись на Володю.
- Р роберт М-модестович, собственной персоной! – гордо ответил тот.
- Так он же….
- Н-ну, устал человек!, с кем не бывает?! – развёл руками Володя.
- А как же теперь достать оттуда, этого усталого человека?! – растерянно спросила сама себя Ксюша, но была услышана.
- Эт-то мы п-пожалуйста, вы только дверку отворите пошире, ч-чтобы мы с начальником в стенку не врезались. П-посторонитесь! – гаркнул водитель, бесцеремонно отодвигая Ксюшу в сторону от задней двери автомобиля. С таким же успехом он смог бы отодвинуть мешавший ему стул. Потом Володя наклонился внутрь салона и нырнул в его с трудом просматривавшийся мрак. Послышалось недовольное ворчание и возгласы протеста, но Володя не обращал ни малейшего внимания на настроение шефа. Совсем безжалостно, словно мешок с картошкой во время осенних заготовок, выволок он Роберта из машины и прислонил его бесчувственное тело к передней двери. – А теперь, закройте, пожалуйста, за нами парадную.
- Что?! – не поняла Ксюша.
- Д-двери в м-машине з-закройте. – выдавил из себя Володя и потащил Роберта к дому.
Ксюша совсем растерялась. Стояла в нерешительности и не знала, что надо делать, или помочь Володе тащить Роберта к дому, или что-то закрыть в машине. Володя с трудом оглянулся и, увидев, что Ксюша всё ещё топчется у машины, пьяно рявкнул на весь посёлок:
- В м-машине дверку хлопните, будьте добры, она сама защёлкнется, а я дальше тело потащу. Нельзя же человека на землю уронить!
Где-то рядом залаяла собака. Эта тварь лаяла, добросовестно, громко и злобно. Ксюше казалось, этот грозный лай разбудит сейчас весь посёлок, и люди увидят унизительную сцену доставки ценного груза – тела пьяного Роберта – по месту назначения, домой.
Володя, сам, чуть не падая, всё же ловко справился с поставленной задачей. И вот они уже у входной двери в дом. В промокших домашних тапочках Ксюша с трудом догнала процессию и услужливо распахнула дверь перед Володей. Когда шаткая конструкция ввалилась в дом, Ксюша последовала за ними и включила свет в прихожей.
«Картина называлась бы «Приплыли»», подумала она, оценив живописную группу из двух пьяных мужиков, надсадно поддерживавших друг друга, опираясь о надёжную стену прихожей.
- Й-я вам п-помогу у-уложить его в постелю и у-уеду. Куд-да его в-вести? – запыхавшись, спросил Володя.
- Куда это ты пьяный собрался ехать?! – удивилась и возмутилась Ксюша. – Где это вы так отоварились?
- Р-роберт М-модестович – молоток. Он с-сегодня б-локаду п-прорвал. Завтра вечером охрану у вашей дочки снимут. Ну, куда хозяина нести?!
- Какую охрану? – не поняла Ксюша. – Подожди, надо пальто с него снять. - Ксюша принялась снимать с Роберта злосчастное, безнадёжно испорченное пальто, всё выпачканное в грязи, мокрое и чем-то противно пахнувшее. – Вот, что это такое?! – возмущалась она, указывая на добротное пальто, уже, скорее всего, не годное для носки.
- М-мы из г-госпиталя в-вышли, споткнулись и упали. Мы н-нечаянно.
- Ага, нечаянно! Понятно. Завтра обсудим, как это вам лужа вонючая, нечаянно, по дороге попалась, – со злостью сказала Ксюша, наконец, разделавшись с дурно пахнущим пальто и отбросив его в угол прихожей. – Разберём, п-по какому поводу такой загул обозначился.
- Т-так я ж-же г-говорю, Р-робертино с-сегодня б-блокаду п-прорвал, и они со следователем отметили эт-то д-дело. И мне чуток досталось.
- Вижу, какой чуток тебе достался. Цветочек ты мой ненаглядный! При чём тут следователь?! – Ксюша принялась снимать пиджак с Роберта. Пиджак был насквозь промокший, но не грязный и не пах так дурно, как пальто. – Интересно, сколько времени вы в той луже лежали?
- Так, чуть-чуть! Мы вместе и вылезли. Мы б-были трезвые, как стёклышки….
- Ну, хватит! – строго прервала его Ксюша, сняв с Роберта мокрое бельё, ботинки, носки. – Тащи его сюда….
Заботливо укрывая пушистым пледом до невозможности пьяного, но почему-то ставшего таким дорогим, сладко спавшего мужчину, Ксюша вдруг осознала всю серьёзность слов, вырвавшихся у водителя. Когда она вышла из комнаты Роберта, наткнулась на Володю. Он, вроде, немного пришёл в себя и казался уже не таким пьяным. Ксюша ухватила его за полы промокшей куртки со словами:
- Володя, какую блокаду? Какой следователь? – трясла она пьяного парня.
- А вы, рази, не знаити? – пьяно, и как-то виновато, улыбнулся тот.
- Ну-ка, просвети тёмную женщину! – изо всех сил Ксюша дёрнула на себя Володю за полы куртки, и он не устоял, с размаху повалился на неё.
Поддерживая и не давая ему упасть, Ксюша с невероятными усилиями выровняла положение тела водителя и прислонила его к стене.
- И-извиняюсь…. Не удержался…. - смущённо пролепетал Володя и почему-то осёкся. Он стал переминаться с ноги на ногу, а его промокшие насквозь ботинки стали при этом издавать противные чавкающие звуки, оставляя на паркете внушительные мокрые следы. – О-ой, ё-моё, по-моему,м-мне н-надо у-уже ехать.
Пьяный мозг Володи отметил, что он сболтнул лишнее. Ксения Петровна, оказывается, ничего не знает о том, что происходило в госпитале в эти дни. Надо сматываться, пока она не дозналась обо всём. Он сделал шаг по направлению к выходу, но Ксюша перегородила ему дорогу.
- Ку-да?! Никуда ты не пойдёшь в таком состоянии. Ну-ка, раздевайся, будем куртку сушить, а пока она сохнет, ты мне про блокаду поведаешь, и про следователя тоже расскажешь.
- Ксения Петровна, я лучше пойду, в машине перекимарю, - смущённо сказал Володя, с, только ему ведомой, лёгкостью, переставив Ксюшу с места на место и протиснулся в прихожую, где противно пахло испорченным пальто, и грязными ботинками Роберта. – Вы лучше вынесите это на улицу, а то весь дом пропитается этим запахом.
Володя пытался отвлечь внимание Ксюши и выскользнуть из дома, но она цепко ухватилась за рукав его куртки, втащила назад, в дом и ловко защёлкнула замок.
- Ты не умничай мне здесь! – повысила голос Ксюша. – Ну-ка, выкладывай, по какому поводу был такой с ног сшибательный сабантуй?!
Володя не успел ответить. Из комнаты Роберта послышались угрожающе понятные звуки.
- Ксения Петровна, таз! – вдруг выкрикнул Володя и бросился в ванную. Секунду спустя он нёсся в комнату шефа с пустым тазом в руках. Вова успел во время. Содержимое желудка Роберта тугой струёй нацелилось в подставленную ёмкость.
- О, Господи! – в ужасе воскликнула Ксюша, взявшись за голову.
- Ничего, такое иногда случается с настоящими мужчинами, – тихо сказал Володя, виновато улыбнувшись. Новые судороги Роберта заставили его сосредоточиться. – Водички принесите, а я тут сам управлюсь. Утром будет, как огурчик.

Роберт спал беспокойно, ворочаясь с бока на бок, периодически постанывал, но уже не просыпался и не бежал куда-то в неизвестность.
- Ну, я поехал…. – сказал Володя, пытаясь всё же проскользнуть в прихожую.
- И куда ты выпивший поедешь? Не могу я тебя отпустить, - строго сказала Ксюша. – В гостиной тебе постелю. Ложись, отдохни до утра, и куртка твоя просохнет.
- Не-е, нельзя-я…. – но вдруг Володя как-то неестественно выпучил глаза, дико завращал ими, опершись о стену, побледнел, потом оттолкнул Ксюшу и бросился в ванную, откуда в тот же миг стали доноситься характерные звуки.
Ксюше никогда не случалось попадать в более дурацкие ситуации. Олег никогда не пил много и до полусмерти не пьянел. У Ксюши не было опыта подобных баталий, и она не знала, как себя вести в таких случаях. Она не на шутку испугалась, но смертельно бледный Володя уже выполз из ванной, вытирая пот со лба грязным носовым платком. Предаваться страхам не осталось времени. Надо было принимать всё, как есть и действовать.
- И мне водички бы. Что-то и меня развезло. Тепло у вас…. – тихо сказал Володя, часто и шумно вдыхая воздух.
- Не развезло тебя, вы оба чем-то отравились, огурчики! Что вы пили и ели? Надо «скорую» вызвать, желудки промыть. А водички в умывальнике пей, сколько хочешь.
- Не надо «скорой», мы огурчиков не ели, мне уже лучше, а к утру и так пройдёт, о-о-о-о! – он снова умчался в ванную, а Ксюша постелила для него постель на диване в гостиной.
- Сними, наконец, куртку, я просушу её. Она тоже не ландышами пахнет. И ложись на диван. Утро вечера мудренее, - сказала она, когда Володя вышел из ванной. В этот раз он безропотно подчинился. Ксюша погасила свет и вышла из комнаты. Когда через пару минут она зашла в гостиную, чтобы проверить, как он себя чувствует, Володя спал мертвецким сном и богатырский храп возвещал об этом.
В эту ночь уснуть Ксюше так и не удалось. Сначала она занялась срочной стиркой. У обоих героев брюки были выпачканы и промокшие насквозь. Без спецобработки носить такую одежду было невозможно. Потом по очереди мужчины доставляли ей массу беспокойства.
Роберт окончательно проснулся от дикой головной боли уже под утро, когда Ксюша только успела задремать. Постанывая, он побрёл в кухню, не обращая внимания на то, что раздет. Ксюшу разбудили его неуверенные, шаркающие шаги, и она побежала выяснить, кто проснулся и что нужно сделать, чтобы как-то облегчить состояние проснувшегося героя. Он почувствовал её присутствие и замер в нерешительности, будто, пойманный на месте преступления. Ксюша молча ждала.
- Осуждаешь? – вдруг, после длительного молчания, хрипло спросил он.
- Нет. Просто, не знаю, как себя вести.
- Сейчас я приведу себя в должный вид. Извини, если сможешь. Только не уходи….
- Смогу, если пойму причину, - тихо ответила она. И было совсем не понятно, что она сможет, простить или уйти.
- О причине позже. В этой коробочке найди, пожалуйста, таблетки от головной боли. Я, что-то, плохо вижу. Сейчас я выпью пятьдесят грамм и жизнь наладится.
- Боже, опять?! – испугалась Ксюша. А он, босой, в мятых трусах и грязной майке, сделал шаг ей на встречу, и обнял за вздрагивающие плечи перепуганную женину.
- Ксения, я не пьяница. Выпить было необходимо. Иначе не смог бы уладить важное дело. И тебе в глаза не смог бы смотреть. Сейчас я немножко выпью, чтобы снять головную боль. Потерпи ещё немного. Потерпи, не уходи…. – горячо и влажно зашептал он ей в самое ухо.
- Я таблетки нашла, – сказала Ксюша, отстраняясь.
- Хорошо, прости. Я сейчас для тебя непонятный зверь. Тебе неприятно, я понимаю. Сейчас…. – он нашёл начатую и почти полную бутылку какой-то коричневой жидкости, отлил из неё немного в чайную чашку и одним глотком осушил её содержимое. – Фу, противно – сморщился он.
Ксюша мрачно наблюдала за происходящим, не мешала, но в глазах плескались слёзы. Он снова попытался обнять её. Но она снова отстранилась, не сумев скрыть приступ брезгливости.
- Извини…. Понял…. – печально подвёл он итог и шаркающей походкой отправился в ванную. - А это что такое?! – услышала она. - Это я такое натворил?!
- И не ты один. Вы с Володей всю ночь наперегонки бегали. Я только постирать успела. Не кричи, разбудишь. Он в гостиной спит. Я не знала, кому из вас первому помощь оказывать.
- Бедная ты моя! – раскаянно произнёс Роберт и снова сделал шаг, чтобы обнять её, и снова она отстранилась. – Знаю, воняю. Ещё раз, извини. Ща, я быстренько приведу себя в порядок, только чистое бельё возьму.
Ксюша молча ушла в кухню, по дороге заглянув в гостиную. Володя тяжело дышал, но не храпел. Он крепко спал, постанывая во сне. Успокоившись, Ксюша ушла к себе в комнату, так и не заглянув в кухню. Она даже задремала и не сразу расслышала стук в дверь.
- Ты спишь? – шёпотом спросил Роберт, на «ципочках» входя в комнату. Он уже собирался уходить, но тут Ксюша пошевелилась.
- Дремлю… - сквозь обрывки сна ответила она. Тогда Роберт смелее подошёл к кровати и сел на край, свесив руки. Его тонкие, чуткие пальцы сейчас мелко дрожали. Он не мог отважиться снова попытаться обнять её. Он не мог отважиться начать такой необходимый для них обоих разговор. Ксюша терпеливо ждала.
- Тебя как называли домашние? - неожиданно нарушил молчание Роберт.
- Родители давно умерли, а муж Ксюшей называл.
- Я тоже так буду к тебе обращаться, не возражаешь?
- ….
- Молчишь…. Обиделась….
- Нет, мне страшно было.
- Хмель пройдёт, а дело мы вчера сделали. Мне очень жаль, что мы так напугали тебя. Но и это постепенно забудется. Вот, Вовка проснётся, и поедем в госпиталь.
- И я?
- И ты. Уже можно.
- А почему было нельзя, и какую блокаду вы прорвали, и при чём здесь следователь?
- Про блокаду Вовка наболтал? Пока не задавай вопросов. Смотри, руки дрожат. Сегодня оперировать откажусь. Только ты не уходи….
Они проговорили до рассвета. Потом разбудили Володю. Он долго не мог понять, где находится, а когда понял, занервничал ещё больше, но из-под одеяла не вылез.
- Роберт Модестович, а где мои брюки? – таинственным шёпотом спросил Володя, когда Ксюша вышла из комнаты.
- Ты, что, не помнишь? Ты же так и приехал. Наверное, в госпитале оставил. Сейчас поедем и заберём, – без тени улыбки сообщил Роберт.
- Как, так приехал?! Как, в госпитале оставил?! – расстроился до невозможности Володя. – А что мы делали?!
- Вставай, что-то придумаем, вспомним. Главное, живыми остались.
- А что, война какая-то была? Ничего не помню….
- В том-то и дело, что и я ничего не помню. Больше не поддамся на твои уговоры. Видишь, я тоже без брюк…
- Ох, какие уговоры?…. Так вы же дома, а мне что теперь делать?
- Ты вставай, иди, умывайся, а я у Ксении Петровны спрошу, как нам быть, - таким же шёпотом ответил Роберт.
- Угу…. А она знает?
- О, брат, она – мудрая женщина, она всё знает…
Когда Ксюша вошла в гостиную, перед её глазами предстала живописная картина беседы двух алкоголиков с похмелья. Один – в майке и трусах, в тапочках на босую ногу, а другой…. Тоже в трусах и тоже босой, но без тапочек. Поверх рубахи, на нём был надет синий, в белую полоску, перепачканный пуловер. Рубашка из-под пуловера выглядывала в виде балетной пачки и торчала во все стороны, как накрахмаленная. Ксюша прыснула от смеха и выскочила из комнаты, а в кухне от души расхохоталась.
- Чего она? – удивился Володя.
- Ну, ты у нас, как балерун! – рассмеялся Роберт. – Тебе бы ещё тапочки балетные для полного маскарада.
Не долго думая, Володя схватил одеяло и, обмотавшись им с ног до головы, побрёл в ванную гордой походкой патриция.
- Ксюша, Ксения! – позвал Роберт, и Ксюша не замедлила появиться в проёме двери гостиной. Она, еле сдерживая рвущийся из груди хохот, но молча стояла, скрестив руки на груди, и серьёзно смотрела на Роберта. – Ксюшенька, ты не знаешь, куда подевались наши брюки? С Вовкой я пошутил, а теперь свои найти не могу, - как-то очень ласково спросил он.
- Ах, ты, хитрец! Вы, что, совсем ничего не помните? – осторожно спросила Ксюша.
- О чём это ты? Ты уже на «вы» перешла. Неужели всё так безнадёжно плохо?! – Удивлённо вскинул брови Роберт.
- Вы же оба вот так и приехали! – стараясь быть строгой, возмущённо выдавила из себя Ксюша. Чудовищное недоумение нарисовалось на лице Роберта и придало ему неповторимый шарм. Ксюша отвернулась, чтобы не расхохотаться.
- Ксюша, как?! – испуганно воскликнул он.
- А вот так! Я бы потребовала доложить по всей форме, где это вы оба по нижней части туалета оставили, – из последних сил стараясь сохранить серьёзное выражение лица, тоном вредной учительницы, спросила Ксюша.
- Я же с Вовкой пошутил, а оказалось, это – правда?! – схватился за голову Роберт. Ксюша больше не смогла выдержать чудовищного напряжения последних минут и громко расхохоталась. – Ты чего смеёшься? – удивлённо взглянул на неё Роберт.
- Ой, не могу! Ну, чисто, вытрезвитель, раннее утро! – смеясь, простонала она. – Сколько же надо было принять на грудь, чтобы напрочь забыть, где штаны потеряли!
- …. Я, действительно, ничего не помню! – смущённо сказал Роберт. – Как же я виноват перед тобой! Ты уже простить не сможешь?....
- Роберт, я их постирала, – уже спокойно призналась Ксюша. – Вы оба не смогли бы такое надеть сегодня.
- Ух, а я думал!... Ты слышала, как я Вовку разыгрывал?! – вздохнул Роберт с облегчением. Он немного повеселел, и в глазах у него появилось что-то детское, шкодливое.
- Слышала и решила тебе подыграть, - смеясь, ответила Ксюша. – Сейчас я ваши брюки утюжком отпарю, и никто ни о чём не узнает.
- Так ты не сердишься?! – догадался Роберт.- Золотая ты моя!
- А я всё слышал! – тоном сенатора сообщил Володя, входя в гостиную. Он обмотался всё тем же одеялом и выглядел немного обижено, но это не испортило общего веселья.

А в госпитале выяснилось, что какой-то «серьёзный человек» требует, чтобы Роберт разрешил взять показания у Тани. Почему, Роберт в тот день так ей и не объяснил. А Таню, оказывается, снова перевели в реанимацию, потому, что «серьёзный человек» не дождался главврача и решил действовать самостоятельно. Таня снова находилась в коме. Этот важный человек требовал, он даже посмел кричать, чтобы Роберт сделал всё возможное, чтобы оказать помощь следствию. Какому следствию, Ксюша не могла понять.

Ксюша стояла в коридоре и терпеливо ждала. Она уже научилась ждать. Не плакала. Слёз не было, но в груди было пусто, как в бездонной бочке.
Она запомнила того парня на инвалидной коляске, которого подкатила медсестра к палате, в которой находилась её дочь. Парень тоже почему-то переживал. Он очень хотел пробраться в палату к Тане. Заметно было, что расстроился, узнав, что в палату в данный момент невозможно въехать на его кресле. Больная находилась в глубокой коме, и у её постели собрался весь врачебный персонал госпиталя. Всё перемешалось в воспалённом мозгу. Потом чёрные дни слились в одну огромную тёмную полосу.
Роберт всё так же редко появлялся дома, а когда приходил, старался не смотреть Ксюше в глаза и только руками разводил. И Ксюша понимала, не получается у него внести радость в горькие дни.

А однажды…. Ксюша улыбнулась и зажмурилась от ярких воспоминаний.
Неожиданно рано позвонил Роберт. Сказал, что придёт сегодня раньше обычного. Попросил приготовить скромный праздничный ужин. Она не успела. Через минут пятнадцать после звонка Ксюша услышала скрежет ключа во входной двери. Каким же долгожданным был этот звук, и как пугал своей неожиданностью!
Ксюша выскочила в прихожую и застыла от изумления. В прихожую, плавно подрагивая, пылая ярким огнём и словно покачиваясь на волнах счастья, вплыла огромная корзина цветов, а из-за неё выглядывало радостное лицо Роберта.
- Ты не готовь, не надо. Это – тебе, - прошептал он, протягивая цветы.
- По какому поводу такая красота?! – удивилась Ксюша.
- Ксюшенька, милая, мы победили! – торжественно сообщил он.
- Не понимаю…. – растерялась Ксюша, принимая корзину.
- Больше, надеюсь, не будет слёз. Таню оправдали, охрану действительно сняли. Девочка постепенно поправится. Теперь всё будет хорошо. Теперь я тебе это обещаю.
Ксюша, не помня себя от радости, выронила тяжёлую корзину, бросилась на грудь Роберту и стала целовать его лицо.
- Какое счастье, какое счастье…. – приговаривала она.
- Как же я ждал этого…. – Роберт тёплыми ладонями, с особой нежностью, прикоснулся к её лицу. – Как же я ждал этого…. Вытри слёзы, малышка, и никогда больше, никогда не плачь…. - он прижал её к груди и замер, боясь пошевелиться и нарушить очарование момента.

Она понимала, что не сможет забыть той памятной ночи. Никогда она не испытывала ничего подобного. В её прежней семейной жизни не озвучивались ласки. Ей всегда было стыдно слышать от Олега «неприличные слова». В ту ночь она совершенно потеряла голову, и стыд улетучился сам собой. Ксюша никогда не была более счастлива, чем в те драгоценные минуты, мягко плывшей над миром, восхитительной ночи.
А утром она уже сидела у постели дочери, с болью в сердце, подмечая жуткую метаморфозу, которая произошла с Таней. Открытая, и всегда не унывающая дочь превратилась в затравленного зверька. Роберт обещал, что такое состояние со временем пройдёт. Ксюша свято верила каждому его слову. И Роберт не ошибся!…. Вот, сегодня мороженого попросила. Как же приятно выполнять просьбы родной дочери, когда все страхи уже позади….

Занятая своими мыслями, Ксюша не заметила, как подошла к зданию общежития. Опомнилась лишь тогда, когда взялась за холодную ручку парадной двери.
Войдя в вестибюль, оглянулась по сторонам. Со времени её ухода здесь ничего не переменилось. Вредная баба Катя сидела на своём месте с бесконечным вязанием в руках и с интересом рассматривала неожиданно для неё вошедшую посетительницу. «Рентген-аппарат», - подумала Ксюша.
- А, главврачёва приживалка пожаловали!!! – радостно воскликнула любопытная старуха, даже не подумав, что оскорбляет. Слова её можно было истолковать так: - «Ага, явилась после шуры-муры с главврачом! Ничего ей не дам, а с подружками уж будет, о чём посудачить….»
- Не понимаю, вы это о чём? – удивилась Ксюша, не придав особого значения словам привратницы.
- А, ни об чём, милая! Дверь-то ваша заколочена, Гришаня постарался, а ключёв-то нету-ть!
- Как, нету?! – растерялась, было, Ксюша, эхом откликнувшись на неожиданные вредные слова, и бабка с особой радостью отметила это.
- А так, нету-ть! – весело подпрыгнула на своём месте старуха, необъяснимо радуясь, тому, что Ксюша не сможет без неё попасть в комнату. У бабки от этой дикой, необъяснимой радости, вязание упало на пол и она, даже не заметив оплошности, добросовестно топталась на произведении своих рук.
Ксюша давно приучила себя не реагировать на подобные выходки, окружавших её, людей. Подобные выхлопы радости, когда Ксюше бывало особенно плохо, приводили в бешенство, мешали сосредоточиться на чём-то важном, и часто Ксюша в таких случаях совершала непростительные ошибки, которые впоследствии бывало трудно исправить. Много раз объяснял ей отец, а затем и Олег, причины поражений и грубых ошибок и Ксюша старалась не повторяться. Она научилась, ценой невероятных усилий над собой, преодолевать возникавшее порою яростное желание отомстить кулаком, или, попросту, бросить что-то обидное в морду обидчику. Потом долго переживала и обсуждала с домашними своё поведение. Позже она изобрела старый, как мир, и действенный до сих пор способ борьбы с обижавшими её людьми. Теперь она молча сносила любые оскорбления, но, когда возвращалась домой, брала чистый лист бумаги и мелким, убористым почерком выплёскивала на него все обиженные чувства, накопившиеся в ней от неприятного контакта. Потом, закрывшись в ванной, она с особой радостью сжигала мелко исписанный листок, превращая в безжалостный пепел, написанные в ярости строчки обиды. Не всегда такой меры бывало достаточно. Обида оставалась в сердце и мешала трезво смотреть на жизнь. Тогда она писала новый текст и снова запиралась в ванной, чтобы сжечь, а потом спустить в унитаз сгоревшие злые эмоции.
Олег с дочкой в такие моменты старались не попадаться на её пути, чтобы случайно несгоревший срыв эмоций не обрушить на свои головы.
- Мама снова что-то пишет, злющая….плачет…. – тоном заговорщика шептала Таня папе на ухо, и тогда Олег с дочкой запирался в комнате у Тани и терпеливо ждал благоприятного момента, когда уляжется буря. Как была она благодарна мужу, за то, что он так тонко чувствовал её натуру, за то, что он был таким терпеливым.
Сегодня Ксюша даже не отреагировала на оскорбления привратницы. Ей необходимо было войти в комнату дочери и проверить порядок вещей. Своим безразличием она не на шутку разозлила бабу Катю, которую общежитские дразнили царицей Катериной.
- Ключи! – тоном, не терпящим возражения, приказала Ксюша, протягивая руку к самому носу старухи, в надежде получить требуемое.
- Ан-не-ту-ть! – нагло рассмеялась баба Катя старческим смехом, похожим на трескотню сверчка за печкой, отстраняясь от протянутой руки.
- Где?! – коротко и резко спросила Ксюша.
- А, не знаю я, милая! Изъяли йих. У коменданта спроси, – был язвительный ответ.
- Наклонись, чего-то скажу, – поманила Ксюша старуху пальцем, нежно улыбаясь при этом. Та, не скрывая животного любопытства, вся потянулась за манящим пальцем.
- Чего ишшо?! – спросила она, мелко жуя беззубой челюстью и радостно улыбаясь в предвкушении чего-то интересного. Сегодня она была главной, не зря же её тут царицей называют. Эта худосочная дамочка находилась в полной её зависимости. Следует проучить выскочку. Ох, и будет же о чём порассказать соседкам!... – Удалось же тебе, милая, главного-то окрутить, подумай, как ключики достать.
- Слышь, горбушка зачерствевшая, - яростно зашептала Ксюша бабке в огромное ухо. – Хочешь сидеть и вязать себе носочки в тепле и уюте, да, ещё деньги за это получать?!
- Ха-ха-ха! А я и так буду сидеть тута, потому, как некому боле! – развеселилась старуха.
- Смотри, старая ведьма, я на твоё место сяду! – вдруг выпалила Ксюша. – Не думала об этом? Я же тут навсегда останусь, я же главврачёва приживалка.
Старуха в испуге просверлила её слезящимися глазками. Бабка казалась не на шутку встревоженной и озадаченной.
- Ты чего, сдурела?!
- Запомни, старая ведьма, ещё раз услышу, что кого-то обижаешь, сяду на твоё место и раздавлю тебя, как куриное яйцо, только мокрое место останется. Где ключ от комнаты?!
- У коменданта…. – прошептала опешившая царица Катерина.
- Вот, так бы сразу и сказала. Я бы столько драгоценного времени не потратила на твою причёску! – вдруг весело рассмеялась Ксюша и, не обращая больше внимания на вредную бабёшку, отправилась к коменданту.

- Дмитрий Владимирович, к вам можно? – спросила Ксюша, постучавшись. Она слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь комендантского кабинета.
- Нету, на склад ещё не завозили! – рявкнул в приоткрытую дверь комендант.
- А мне ничего со склада не нужно. Мне бы ключ от комнаты Рыскиной где-нибудь раздобыть.
- А, Ксения Петровна пожаловали! Заходите, очень рад видеть. Каким ветром к нам?
- Танечка выздоравливает, скоро вернётся. Вот, послала меня посмотреть комнату, прибраться.
- Ага, от-чень даже рад, от-чень даже с удовольствием. Щас, ключик отыщу. А её, что, не арестовали? А то, слухи разные ходили…. – как бы, извиняясь, спросил комендант.
- Не верьте вы глупым слухам. Люди всякое болтать могут. Как бы в неловкое положение не попасть. Не думали об этом? – спросила Ксюша, нежно улыбаясь.
Комендант долго рылся в, до невозможности, захламлённом письменном столе. Он даже вспотел от напряжения. Наконец, из-под груды всякого, на первый взгляд, ненужного хлама торжественно извлёк маленький серенький поблескивающий на солнце ключик.
- Вот, Гришатка новый замок поставил, и ключик, теперича, новый, а я запамятовал, куда его сунул! – с облегчением вздохнув, рассмеялся комендант, протягивая Ксюше маленькое сокровище, из-за которого ей пришлось выдержать такой бой.
- Спасибо вам, Дмитрий Владимирович, – поблагодарила Ксюша и положила ключик в карман пальто, собираясь покинуть кабинет коменданта.
- Вы, того, ключик мне вернёте! – строго приказал комендант, когда Ксюша уже переступила порог. – Там Гришатка вам холодильничек подсуетил, а это вещь со склада, а я - матответственный.
- Нет, Дмитрий Владимирович, не верну я вам ключик. Я дочери его отнесу. Танечка поправится, и решит, как поступить. Вы тут в своём беспорядке такой маленький ключик ещё снова нечаянно потеряете, а я замки вставлять не умею.
- Так мне же по санитарным нормам проверить надобно, всё ли, там, в порядке, – возмутился комендант.
- Теперь уже всё будет в порядке. Я часто приходить буду, и к вам обязательно зайду на чашечку чаю. Пригласите?
- Так, оно ж конечно, только ключик вернуть всё же придётся, – недовольно заёрзал на стуле комендант.
- У вас должны быть запасные, – мило улыбнулась Ксюша.
- Ладно, вам можно. Над вами взял шефство сам Роберт Модестович, – недовольно крякнул Дмитрий Владимирович. – Дверь Гришатка сделал и уехал. Холодильничек у вас в комнате.
- А вы – матответственный. Мне не надо повторять дважды. Я сразу всё поняла. Спасибо за ключик. Но я проинформирована, что холодильник совсем не со склада, не обманывайте. Гриша свой холодильник перетащил к нам. Ещё раз, спасибо.
- А, а у Рыскиной всё в порядке? – вдруг, с нескрываемым любопытством, спросил комендант.
- Да. Что вы имеете в виду? – удивилась Ксюша.
- Дак, её, вроде, в изменники родины зачислили. Такая девка справная, а изменница, – в его глазах опять сверкал живой интерес и чуть-чуть сострадания.
- Кто вам такое сказал?! Какая чушь! Я же вам только что объясняла, как вредно слушать сплетни. Смотрите, стыдно будет, а слово не воробей! – рассердилась Ксюша и, пылая от негодования, хлопнула дверью.
Успокоилась только в полумраке коридора второго этажа, а, подойдя к двери комнаты, вдруг весело, от души, расхохоталась.
- Надо же, Танька – и изменница Родины! Как исправно работает сарафанная почта! – пробурчала она, проворачивая ключ в замке.
Никто не вышел к ней на встречу, никто не помог справиться с немного заедавшим замком. Гриша уехал, а нового жильца ещё не поселили в комнату напротив. Никем не замеченная, Ксюша вошла в Танину комнату, плотно прикрыв за собой многострадальную дверь.
Почему-то пахло яблоками. В центре комнаты стоял приоткрытый холодильник, и Ксюша поняла, откуда исходил запах яблок, дурманивший и напоминавший о жутком прошедшем лете, когда открыла настежь дверь холодильника. Весь нижний ящик был наполнен яркими, тугими плодами хозяюшки-осени. Ксюша видела у Тани в руках такое же яблоко и поняла, кто его принёс.
Но никакие мелкие неприятности не могли испортить Ксюше весёлого настроения: ни царица Катерина с её язвительными и оскорбительными замечаниями, ни Дмитрий Владимирович с его провинциальной скаредностью, и, не совсем здоровой, любознательностью, ни эти дурманящие и больно напоминающие о прошлом, яблоки. Ксюша чувствовала грядущие перемены, видела внутренним зрением, как изменится жизнь уже через несколько дней. У неё теперь есть надёжная опора – её Роберт. Он не позволит….
Вспомнив о Роберте, Ксюша вдруг радостно рассмеялась и принялась за уборку. Надо было спешить, успеть забежать в гастроном до перерыва на обед. Танечка просила мороженого. И не забыть принести доченьке домашние тапочки. Всё ж, лучше в своих, чем в больничных. Но, как не искала тапочки, Ксюша так их и не нашла. Их не было….

- Во, гля, какие хрустальные башмачки я тебе отрыла! – воскликнула Валя, влетая в палату к Тане. В руках она держала аккуратные тапочки маленького размера. - Симпатичные, совсем не больничные.
- Чьи это? – удивилась Таня
- Тебе не всё равно? Ничьи, твоими теперь будут! Тётка одна крутая забыла, а я их запрятала. Вот и пригодились, – рассмеялась Валя. – Точно, башмачки для Золушки.
- Не надо, мне мама скоро принесёт.
- А куда ты её спровадила?
- Ой, Валечка, не «спровадила» я. Попросила маму заглянуть в общежитие, и ещё, мороженого захотелось, – устало и досадливо поморщилась Таня. – И потом, ты же сама сказала, чтобы я маму куда-то дела. Ты же Фёдора обещала привезти.
- Это чуток попозжее. У него сейчас процедуры.
- Да, да, я понимаю. Буду ждать. Дай какую-нибудь газету. Попробую почитать.
Валя принесла листок районной многотиражки, и Таня с жадностью набросилась на нехитрое чтиво. Но буквы расплывались, голова отчаянно кружилась, и с чтением явно, ничего не получалось. Отложив в сторону печатный листок, вздохнула и закрыла глаза. Неожиданно для себя, уснула крепко, без сновидений, потеряв чувство реальности, забыв о скором свидании.
Кто-то её настойчиво тормошил, а просыпаться не было желания. Попыталась отвернуться, думая, что так её оставят в покое. Попытка оказалась неудачной. Кто-то назойливо не давал покоя.
- Танька, вставай, обжора! Налопалась, и чувство времени потеряла! Кто спит в эту пору?! Просыпайся! – звучал над ухом чей-то надоедливый голос. По ноткам интонаций Таня стала узнавать Валю. Как же она стремилась сейчас отгородиться от подруги и снова окунуться в благостный сон, который, словно ласковые руки матери укачивал её, отгоняя, прочь, тревоги, печали, сомнения, болезнь. Её тянуло снова туда, в тот крепкий сон выздоравливающего человека, в котором страхи отступают, печали тают и тревоги улетают, не задев корявым крылом.
- Танька, кончай прикалываться, ты же слышишь меня, я знаю, слышишь! Я же к тебе хочу Федьку привезти. Или ты передумала? – яростно шептала Валя. При последних словах подруги, обрывки сна рассеялись, будто и не бывало. Таня открыла глаза и увидела встревоженное лицо Вали.
- Что ты сказала? – спросила она ещё сонным голосом.
- Ну, ты и спать! То и сказала! Всё проспишь! Я уж думала, кого на помощь звать, - испуганно рассматривала её Валя.
- Извини, нечаянно как-то получилось…. – смутилась Таня.
- Это ты выздоравливаешь. Я бы тебя и не будила, но другого времени не будет сегодня, уж извини. Крепко спала, на силу разбудила.
- Му-гу…. – ответила Таня, сладко потянувшись после крепкого сна.
- Ладно, хорош, нежничать, встать можешь?
- Не знаю, пока голова не кружится.
- Попробуй, встань! – тоном командующего вооружёнными силами предложила Валя. Таня послушно попыталась приподняться, потом, неожиданно для себя, села в постели, повернула голову в одну, в другую сторону, подождала немного, посмотрела на Валю, снова повертела головой, улыбнулась и снова взглянула на Валю.
- Нет!.... – сказала, наконец, она.
-Что, нет?! – раздражённо спросила Валя. Она устала ждать.
- Не кружится…. – шёпотом ответила Таня, боясь спугнуть хорошее самочувствие, улыбнулась и подмигнула подруге.
- Ах, не кружится, тогда усложним задачку! Причешись, будь добра, про гребень совсем забыла. Патлы такие отрастила, жутко смотреть! – строго сказала Валя, протягивая расчёску.
Машинально Таня взяла расчёску и механически стала расчёсывать прилично отросшие, слегка вьющиеся, до невозможности спутанные, волосы. Но вскоре расчёска выпала из рук, а Таня упала без сил на подушку.
- Не могу…. – простонала она и виновато взглянула на Валю.
- Ладно, давай снова попробуем, я сама тебя причешу, хоть немножко, – .сжалившись,.тихо сказала Валя.
Таня благодарно улыбнулась и попробовала снова сесть в постели. С помощью Вали ей это удалось, и Валя приступила к расчёсыванию спутанных прядей.
- А мать ты на долго отправила? – вдруг спросила Валя, расчёсывая красивые, отросшие волосы подруги.
- Не знаю, как управится. Она же в общежитие зайдёт, как там дела сложатся, не знаю. Может, и комнаты моей уже нет. Может, выселили меня давно….
- Ты, знаешь, дурь-то в голову не впускай! Комендант, конечно, сволочь, но не до такой же степени! Ему Робертино пятки припудрит, если что, это я тебе обещаю, – зло хохотнула Валя.
- Да, ладно тебе! Нормальный мужик. Что ты от него хочешь?
- А, ничего. Жлоб он беспросветный, обманщик и бессовестный шарик!
- И чего ты на него взъелась? Знаешь, что я у мамы попросила?
- Расскажешь, буду знать, – сказала Валя, стараясь распутать пучок волос.
- Я мороженого попросила.
- И мать согласилась тебе мороженое принести?! – удивлённо вскинула брови Валя.
- Согласилась…. Мы его растаем…. Ой, ой! Мама так делала, когда я маленькой была. Ой, ой!
- И-гу…. Сдурели бабы!... – проворчала Валя, не справляясь со сбившимися волосами. – Ща, возьму ножницы и стригану! – взревела она, не в силах распутать сбившиеся пряди.
- Нет! Мама потом разберёт, а ты как-нибудь пригладь, только не режь! – В испуге отшатнулась Таня.
- Не боись. Я уже. Дальше – сама, а я – за Федькой, а то времени не будет на свиданку.
- Ага! – как эстафетную палочку, приняла Таня гребень из рук Вали и принялась старательно расчёсывать длинные золотые пряди, рассыпавшиеся по плечам.
- Валечка, принеси мне резиночку, я хвостик сделаю, уже получится, смотри! – Таня собрала в пучок рыжие волосы, и они заискрились золотом в солнечных лучах зимнего солнца. Валя залюбовалась такой красотой.
- На, держи, в кармане валялась с прошлого дежурства, - спохватилась она, протягивая резиновое колечко от флакона с лекарством.
- А ничего, не кружится! – весело рассмеялась вдруг Таня.
- Вот и ладненько, я помчалась за Федькой, а ты постарайся быть умничкой.

Не так-то легко, оказалось, быть умницей. Несколько раз расчёска выпадала из рук на сбившееся одеяло, хвостик никак не получалось собрать по центру головы, не хватало сил подтянуть руки. Но было огромное желание встретить Фёдора во всеоружие, чтобы не жалел, а рассказывал о чём-нибудь интересном, чтобы сам забыл о своей беде.
Покончив с причёской, Таня решила надеть, принесенный Валей, больничный халат, который, при ближайшем рассмотрении, оказался на три размера больше, чем требовалось. Зато в кармане этого необъятного халата Таня обнаружила большую больничную ценность – тоненький смятый поясок в виде верёвочки, правда, совсем другого цвета, но такая мелочь даже не задела самолюбия. Самое главное – должен приехать Фёдор. Осознание того, что он скоро будет здесь, придавало сил.
Она решила встать, отпихнув сбившееся одеяло, и спустила ноги на пол. Холод от линолеума тоненькими тугими иголочками вошёл в ступни и заставил содрогнуться. Надо сделать шаг, всего лишь один шаг, чтобы надеть тапочки, принесенные Валей. Она шагнула раз, потом ещё раз, и вот, уже ноги удобно вошли в растоптанную обувь.
Слабость во всём теле приводила в дрожь, но Таня уверенно взяла дрожащими руками халат. Одевая его, вдруг, пошатнулась и упала на кровать. Тапочки, так удобно сидевшие на ногах, разлетелись в разные стороны. Таня лежала на кровати и пыталась успокоить дыхание и сердцебиение.
Снова она стоит босыми ногами на холодном линолеуме, но почему-то совсем не ощущает, колющего в ступни, холода. В палату весело заглядывает зимнее солнце и хочется танцевать! Откуда появилось такое странное желание, Таня не может себе объяснить.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля! Вдруг запела она, подвязывая тоненьким пояском длиннющий халат. Оглянулась, нашла разбросанные тапочки, рассмеялась счастливым смехом и, слегка пританцовывая, босая, но довольная собой, отправилась их собирать.
Один тапочек сиротливо лежал на боку по середине палаты, зато, другой улетел к двери, и необходимо было преодолеть большое расстояние от кровати до двери, чтобы подобрать слетевшего беглеца. Конечности тряслись мелкой дрожью, по спине катилась предательская струйка пота, когда она вставила в него ногу, но как же она была горда тем, что сделала это сама, без чьей-либо помощи!
Прислонившись к косяку двери, Таня пыталась успокоить дыхание, расслабить руки и ноги. Непреодолимо тянуло лечь там, где стояла. Собрав последние силы, она оттолкнулась от косяка и, мелко переступая, побежала к кровати. Обессиленная, она рухнула на постель, как придётся. Скомканное одеяло давило бока, но Таня не обращала внимания на неудобства, она радовалась тому, что сумела, сама проделала такую работу!
Ля-ля-ля, ля-ля-ля – задыхаясь и счастливо улыбаясь при этом, мурлыкала она.

Минуты стекали глицериновыми каплями. Тане казалось, так тянется бесконечность, и в этой тягучей бесконечности растворились мечты и желания.
«Сейчас он придёт!» молнией сверкнула первая мысль, приведшая её в отчаяние. Встать не было сил, всё тело охватила дрожь, овладеть собой не удавалось. В бессилии она лежала и комкала и до того скомканное одеяло и рассматривала потолок. Постепенно дыхание стало ровным и глубоким, руки стали дрожать меньше, появились силы думать.
«Надо встать, надо непременно встать», думала она, «надо собрать всю волю в кулачок, и подняться». Ухватившись за спинку кровати, Таня попыталась приподняться. Удивительно, но первая же попытка увенчалась успехом. Но, уже сидя, она обнаружила, что старания были напрасны. Тапочки снова разлетелись в разные стороны. От досады Таня чуть не заплакала.
Но плакать было уже некогда. В коридоре послышались звуки трущегося обо что-то железа и торопливые шаги. Потом дверь широко распахнулась, и в палату на кресле-коляске въехал Фёдор, за ним, толкая кресло, влетела запыхавшаяся Валя.
- Зачем ты тапки раскидала в разные стороны? – удивилась она, нечаянно наступив на разбросанную обувь.
- Это не я, они сами так захотели, – виновато опустила глаза Таня.
- Не поняла, как сами?
- Я пыталась их одеть, а они сами с ног соскочили, – со слезами в голосе, пожаловалась Таня.
- Ну, ты заплачь ещё, - с досадой сказала Валя, собирая разбросанную обувь. – Живо надень, давно кашляла?!
- Валечка, извини, я, честно, не хотела, так получилось, – заныла Таня, надевая тапки и с благодарностью взглянув на подругу. – Вот, спасибо тебе!
- Ладно, не выпендривайся. Вот тебе Федя, общайтесь. Федя, я скоро за тобой зайду, ты понял?!
- Угу, понял. Здравствуй, Таня, - сказал Фёдор, отмахнувшись от Вали, как от надоедливой мухи.
- Ты помахай мне, уговор помнишь? – строго спросила Валя.
- Помню, помню, согласен, - ответил Фёдор и досадно поморщился. А Валя и не ждала ответа. Напомнив Фёдору о чём-то неприятном, выбежала из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.
- Здравствуй, Федя…. – смущённо и с некоторым запозданием ответила Таня, всё же пытаясь надеть непослушные тапки на исхудавшие ноги.
- Я так рад тебя видеть такой!
- Какой?! – удивлённо спросила Таня.
- Выздоравливающей…. – он долго подбирал нужное слово и выпалил его в смущении.
- Федя, Валя говорит, ты сам уже ходишь, это правда? – спросила она, не обращая внимания на его смущение.
- Правда. Сам пытаюсь ходить. Плохо пока получается, но это дело тренировки.
- А почему же ты…. – она не договорила, остановилась на полуслове.
- Вале удобнее и быстрее меня на этом троне катать, а я на него уже смотреть не могу, накатался!...
- И в этом я виновата…. – сокрушённо сложив руки, воскликнула Таня.
- Даже не думай так! Что случилось, то случилось. При чём здесь ты? Постарайся забыть всё страшное и давай больше не будем об этом вспоминать, хорошо? – он ласково заглянул Тане в глаза, и на душе вдруг стало тепло и спокойно.
- Давай…. – тихо сказала она, хоть и знала, что не сможет забыть, просто так выбросить из памяти один страшный год из своей жизни.
- Таня, мы оба выздоравливаем. Это нормально, это неоспоримый факт, или ты со мной не согласна?
- Согласна…. – поспешно подхватила она последние слова Фёдора и удивилась, как он угадал её настроение. Её успокаивали такие простые слова, которые он говорил с особой теплотой.
- Я не ожидал тебя такой увидеть….
- Какой?
- Ну, я думал, ты ещё не можешь даже сидеть, – сказал он смущенно, а она рассмеялась.
- Я же выздоравливаю! Вот, перед твоим приходом пыталась вальс танцевать….
- Получилось?
- Под «ля-ля-ля»! Только тапочки разлетелись в разные стороны, им почему-то не захотелось! – засмеялась Таня. Фёдор тепло улыбнулся, собираясь что-то сказать, и не решаясь произнести задуманную фразу.
- Таня, выходи за меня замуж…. – вдруг выдохнул он.
- Что?!....
- Танечка, я уже, честное слово, хожу. Роберт Модестович обещал, что кости срастутся, как надо. Я даже хромать не буду со временем. Я буду здоровым, Роберт Модестович слово держит…. – затараторил он, испугавшись, что она откажет. Ведь не зря же спрашивала, ходит он или нет.
- Я не знаю…. Так неожиданно…. – в нерешительности она опустила глаза. Улыбка сползла с лица, уступая место неподдельному испугу.
- Чего ты испугалась, милая?! Я пылинки с тебя сдувать буду, никому в обиду не дам!
- Ох, уже были такие, что пылинки сдували…. – вдруг еле слышно прошептала она и отвернулась к окну. Фёдор пододвинул кресло поближе к кровати и дотянулся до прозрачной, тонкой руки. Его рука была тёплой и мягкой, и Таня вдруг почувствовала, как неведомая сила вливается в её тело.
- Таня, ты сейчас ничего мне не отвечай. Дай несколько часов прожить в надежде на успех. Сейчас я не готов услышать отказ. Лучше послушай, я тебе анекдот расскажу, - сказал Фёдор, а Таня внимательно взглянула на него, будто изучая.
- Расскажи, - тихо, но спокойно сказала она.
- На лугу сидел воробей, а мимо шла корова….
- Ага, и наваляла на него! – вдруг безудержно весело расхохоталась Таня.
- Да, а ты откуда знаешь? – удивлённо воскликнул Федор.
- Мне Коля, там, в лагере рассказывал, - перестав смеяться, вдруг грустно сказала она.
- Ну, вот, хотел тебя развеселить, а получилось плохо…. – расстроился Фёдор.
- Федя, ты меня не расстроил. Так, вспомнилось, взгрустнулось…. Я бы так хотела, чтобы ты оказался настоящим другом, без другой, сомнительной подкладки…. – грустно вздохнула Таня.
- Ты дай мне ответ, а я постепенно тебе докажу, что я – не враг и не обманщик….
Он хотел ещё что-то сказать, но неожиданно дверь палаты открылась. На пороге застыла в недоумении мама. Она оказалась невольным свидетелем разыгравшейся сцены и смутилась, не зная, как себя повести.
- Ой, мамочка, как я рада, что ты так скоро вернулась! – радостно воскликнула Таня и захлопала в ладоши. Ксения Петровна невольно сделала шаг навстречу дочери. – Мам, познакомься, это – Федя.
- Здравствуйте, Федя. Мы уже, вроде, как, и знакомы, – сказала спокойно Ксения Петровна и улыбнулась, не зная, смущаться ей, или радоваться за дочь.
- Здравствуйте…. – ответил он, узнав в ней женщину, встреченную в коридоре госпиталя в страшный день, когда надежды не было.
- Мамочка, миленькая, мне Федя только что предложение сделал, – тихо, почти шёпотом сказала Таня и серьёзно взглянула на мать. В тот момент Фёдор готов был провалиться сквозь землю. Растерявшись, он решил, что выбрал совсем не подходящее время для своего нелепого предложения.
- А ты что ему ответила? – спокойно, вопросом на вопрос, ответила мать.
- Ещё ничего, но мне кажется…. Что я согласна…. – сказала она так тихо, будто боялась быть услышанной самой собой.
- Вот и хорошо, – сказала мама, выкладывая на тумбочку какие-то пакеты.
- Таня, что ты сейчас сказала?! – затаив дыхание, спросил Фёдор.
- Сказала, что согласна…. – смущённо улыбнулась она.
- Танечка, ты сейчас одним словом сделала меня самым счастливым человеком! – воскликнул Фёдор и нежно поцеловал руку лежавшую в его широких ладонях. Скрип открывшейся двери заставил его вздрогнуть. Фёдор резко обернулся и, увидев на пороге Валю, покорно сложил руки лодочкой у подбородка. – Подчиняюсь тебе, о, повелительница, мучительница…. – простонал он, при этом, так сморщив лицо, что присутствующим сдержать смех было невозможно.
- Да, Федя, на выход! – отсмеявшись, скомандовала Валя. – Прощайся с народом, и поехали на обед.
Фёдор покорно откинулся на спинку кресла, готовый к тому, что его сейчас вывезут из палаты.
- Ничего, я завтра сам к тебе приеду, если позволишь, – упрямо мотнул головой Фёдор, заглянув в самую глубину глаз Тани.
- Позволю, и попробуй только не приехать! – счастливо рассмеялась она в ответ, сжав прозрачные кулачки под подбородком.
- Тебе мама поможет сходить на обед, а этого красавца я в последний раз катаю. Если сам способный, нечего меня от работы отрывать! – сердито насупившись, Валя дёрнула кресло так, что Фёдор чуть не вывалился.
- Валечка, вы осторожнее с нашим женихом! – предостерегающе воскликнула Ксения Петровна.
- А-а-а! Наш пострел везде поспел! Он уже в женихи оформился!
Понятно, чего я катаю этого балбеса. Сам теперь побежишь. Женихи сами бегают! – Валя сердито и энергично стала толкать кресло к выходу из палаты. Выкатив кресло, снова заглянула внутрь. – А ты, девица, сама в столовую, ножками, поняла?!

Сегодняшний день стал особенным для Ксюши. Впервые за прошедший страшный год, она вздохнула свободно, полной грудью, не затаивая дыхания. Была уверена, больше нечего бояться. Знала, последующие дни будут такими же светлыми и безоблачными. Как же она растерялась, застав у постели дочери того молодого человека на инвалидном кресле! Она шестым чувством ощущала, что своим появлением помешала двоим. Лишь потом, после обеда, Таня, и плача, и смеясь, рассказала Ксюше его историю.
- Он хороший, мама! Ты ближе с ним познакомишься и убедишься в моей правоте.
- Это твой выбор, доченька.... Да…. Столько операций перенести, на такое не каждый отважится….
- Мамочка, он ходить хотел своими ногами. Почему-то от него отказалась его девушка, вышла замуж за другого, и ничего ему не сообщила, а с ним как раз эта беда приключилась. Роберт Модестович сам не верил, что чудо сотворит.
- Да, Роберт необыкновенный…. – с чувством вздохнула Ксюша.
- Мам, я так за тебя рада, если бы ты знала, как! – Таня худенькими, как тоненькие веточки, руками нежно обняла мать, и это объятие для Ксюши было праздником.

Ксюша проговорила с дочерью весь тихий час. Сегодня она узнала много новых подробностей о жизни Тани вдали от дома и содрогнулась при мысли о том, как радовалась тогда, когда отправляла свою «принцессочку», что Таня будет служить «за границей». Теперь она хорошо знала, что это за «заграница». И деньги, заработанные Таней в «горячей точке», не могли компенсировать и сотой доли бед и лишений, которым подверглась их семья. Ксюша понимала, скоро ей придётся уехать домой и приступить к работе в школе. Роберт не даст её «солнышко» в обиду. Ксюша была абсолютно уверена, что ничего плохого с ними в её отсутствие не случится. Скоро Таня выпишется из госпиталя и тоже вернётся домой, и, кажется, не одна. Придётся встать на очередь, чтобы получить новую квартиру. А пока они будут жить вместе, одной, дружной семьёй.
Но Роберт…. Он никак не вписывался в такие грандиозные планы. Ксюша никогда не испытывала ничего подобного к Олегу. В отношениях с мужем было всегда всё прозрачно-ясным и никогда не нарушались однажды установленные правила.
С Робертом всё было с точностью до наоборот. Он был всегда настолько непредсказуем, что Ксюша не раз терялась, не зная, как подойти к нему. Она никогда не знала, когда он вернётся домой из госпиталя. Он никогда не трудился сообщать о своих намерениях, и всегда был уверен в том, что Ксюша ждёт его с особым нетерпением, и она ни разу не обманула его уверенности. Но она не сможет всегда сидеть дома и ждать, а дел для неё в посёлке нет, даже школы нет. Дети ездят на специально выделенном для перевозки детей, автобусе в соседний посёлок. Но школа там маленькая, штат в ней переполнен, и места для Ксюши не оказалось. Роберт и не догадывался, что Ксюше удалось однажды вырваться туда в один из пасмурных кислых дней начинавшейся зимы. Директриса, похожая на колхозную доярку, тучная женщина, так и заявила, что вакансий для учителей пока нет и надо ждать, когда кто-нибудь уйдёт, или умрёт, но ждать чьей-то безвременной кончины, не входило в Ксюшины планы, да и планов-то на будущее Ксюша не могла составить. Роберт не вписывался ни в одно расписание.
В тот день, расстроенная неудачей, Ксюша сидела у окна, следила за веселой вознёй воробьёв под окном и оплакивала неудачную поездку. Ничего у неё не получалось, необходимо было возвращаться в свою родную школу и до летних каникул трудиться, не покладая рук.
Роберт вернулся домой неожиданно рано, и шумно заявил о себе из прихожей.
- Ксюша, ты где?! – крикнул он, снимая куртку.
- Я – в кухне. Ты не позвонил, и я с обедом не успела. Придётся немного подождать.
- Ну, и пусть, не успела! – весело подмигнул он, входя в кухню.
- Не беспокойся, сейчас, за пять минут…. – пробормотала Ксюша и неожиданно громко всхлипнула.
- Ты плачешь? – удивился Роберт. – Почему ты плачешь? Жизнь наладилась, Таня поправляется. Она у тебя умница, так, что же тебя расстроило? – Роберт повернул Ксюшу к себе лицом и заглянул в глаза.
- Я ездила в соседний посёлок. Хотела узнать, можно ли там поработать, пока я живу здесь, – снова всхлипнула Ксюша.
- Заскучала…. – Роберт притянул её к себе и обнял.
- Немножко…. – согласно кивнула она в ответ и уткнулась в тёплое плечо дорогого ей мужчины.
- Не торопи, не подгоняй жизнь. Ты даже не представляешь, как замечательно всё сложилось. Имей терпение и не дури, - он легонько встряхнул её за плечи, поцеловал и, снова заглянув в заплаканные глаза, нежно и загадочно улыбнулся.
Роберт больше не коснулся тревожившей Ксюшу темы и никаким намёком не подбодрил её упаднического настроения. Он был занят своими мыслями, своими проблемами. Долго что-то писал у себя в кабинете, потом Ксюша слышала, как он ходи взад и вперёд по комнате, как натужно скрипели половицы под тяжестью его шагов, а когда она позвала обедать, он с готовностью проголодавшегося мальчишки влетел в кухню с широкой улыбкой на губах.
- Я кое-что для тебя придумал…. – шёпотом сказал он, таинственно улыбаясь.
- Что? – не поняла Ксюша.
- Не задавай лишних вопросов, просто, прими к сведению. Проблема решится сама в своё время. Потерпи. Тебе остаётся только немного подождать. Вытри слёзы и успокойся.
Легко сказать, «прими к сведению и имей терпение дождаться»! Но Ксюша ждала и не задавала больше лишних вопросов. А зимние дни пролетали один за другим и терялись в облаках заката. Роберт не возвращался к своим прозрачным обещаниям. О том разговоре в кухне он даже не вспоминал. Казалось, он давно забыл о проблеме, так тревожившей Ксюшу, но она хорошо знала, что Роберт никогда не говорит, не обещает ничего впустую. Ждать было тяжело, а наличные деньги у Ксюши таяли. С каждым днём их становилось всё меньше. Она боялась, что может не дождаться и придётся уезжать домой, вернуться в родную школу к прежней унылой жизни, а Роберт…. Роберт не уедет вместе с ней. Он останется здесь и им придется расстаться. В такие минуты Ксюша почти физически ощущала боль разлуки. Она привыкла к нему, и понимала, что разлука будет разрывом по живому…. Так, ничего не придумав, Ксюша каждый раз возвращалась в дом Роберта разбитая и измученная тяжёлыми раздумьями. Своим она пока этот гостеприимный дом не считала.

Роберт курил в кухне. Пепельница была полна окурков. Он был окутан плотной сизой пеленой табачного дыма, в дыму тревожно просматривался его силуэт. Дым тоненькими белесыми струйками просачивался в прихожую. Ксюша ещё с порога ощутила непонятную тревогу, так неожиданно залетевшую в кухню и изводившую любимого мужчину своим серым естеством. Ксюша сердцем почувствовала эту непонятную тревогу.
- Ты давно вернулся? – осторожно спросила Ксюша, входя в кухню.
- Давно, - односложно ответил Роберт и стряхнул пепел в пепельницу. Столбик пепла, отвалившись от сигареты, неожиданно рассыпался по скатерти. Никто из них не обратил внимания на такую неловкость. В воздухе витала гроза.
- Что-то случилось? – несмело спросила Ксюша, не надеясь на ответ.
- Сегодня был очередной суицид…. Едва поспели….
- Спасли?
- Да. Работать не смог после этого. Руки дрожат, вот, смотри!... – он протянул ей руки. Тонкие чуткие пальцы дрожали мелкой дрожью. Окурок сигареты, будто неутомимый танцор, не зная устали, плясал между ними.
- Роберт, миленький, ведь ничего же плохого не произошло?! – с тревогой и надеждой в голосе спросила Ксюша.
- Нет. В этот раз успели. Валька заметила во время, она и тревогу подняла.
- Роберт, ты погулять не хочешь? – неожиданно, удивляясь своей смелости, спросила Ксюша. Роберт внимательно посмотрел ей в глаза.
- Что-то я расслабился. Нервы сдали. Пойдём, и правда, погуляем. Я тебе расскажу про этого дурака.
Ксюша вышла в прихожую, стала одевать сапоги. Роберт молча оделся и вышел на крыльцо. Он снова курил, ожидая Ксюшу. Она постаралась не задерживаться, молча вышла из дома, заперла входную дверь и протянула Роберту ключ. Мягко просунув узкую ладошку под его локоть, ощутила, как напряжена его рука, и нежное прикосновение не сняло напряжения.
- Роберт, милый, что с тобой? Не верится мне, что ты так раскис только из-за суицида. Это – очередной эпизод в твоей нелёгкой практике. Что-то ещё? – она спиной ощутила, что он скажет сейчас что-то резкое, обидное и съёжилась, будто в ожидании удара. Роберт внимательно посмотрел ей в глаза, и, пропустив вперёд, молча повёл к калитке. Он молчал долго, а Ксюша не решалась нарушить столь тягостное молчание. Но когда Роберт вынул из пачки очередную сигарету, не выдержала.
- Роберт, это – обман. Сигарета не спасёт. Ты же сам знаешь.
- Отвлекает….
- Роберт, расскажи. Рассказывая, ты ещё раз сможешь оценить свои действия и найдёшь причину нервного срыва. Не кипятясь, сможешь принять правильное решение, – спокойно попросила Ксюша.
- Может, ты и права…. Ты готова выслушать?
- Да.
- К нам паренька одного привезли месяц, с небольшим, назад. Ранение у него не тяжёлое. Ему часть ступни снарядом оторвало. Всё бы не страшно, но крови много потерял. Привезли его в тяжёлом состоянии. Я рискнул и сделал операцию.
- Ох, ужас! – воскликнула, не сдержавшись, Ксюша.
- Ему бы не в «горячей точке» службу служить, а на сцене танцевать. Балерун он у нас. Так-то. И совсем ещё мальчишка. Он, пока выходил из тяжёлого состояния, не понимал, что пятки нет, а как понял, удержать было не возможно. Твоя Таня с ним только и нашла общий язык. А потом с Таней беда приключилась. Сегодня ему Зинаида Степановна что-то о Тане сказала, так он вены себе перерезал. Снова крови много потерял. Как вовремя Валя зашла в палату! Она и тревогу подняла. Он уже почти добился своего. В реанимации сейчас к аппаратуре подключили его. Валя сегодня дежурит, она – надёжный человек, эта не пропустит. Я решил домой уйти, чтобы не показывать подчинённым дурного настроения. Мне ещё с утра чего-то нездоровилось, да, ещё Славик надумал фокусничать, вот я и дал себе слабинку.
- Роберт, можно мне будет, потом, с ним поговорить? – неожиданно для себя самой, спросила Ксюша.
- Я думаю, можно будет через пару дней, - с сомнением покачал головой Роберт.
- Он не видит выхода.
- А ты?
- Роберт, у него здесь никого нет, подсказать некому. А знаешь, как тяжело одному?
- Ксюша, а как ты смотришь на то, чтобы психологом в госпитале работать? – вдруг, резко повернувшись к ней, спросил Роберт.
- Это как? - удивилась Ксюша.
- Знаешь, сколько их у меня в госпитале отдыхает? И заметь, каждому ласка нужна, тёплое слово необходимо.
- Боюсь, что с этиv я не справлюсь, - засомневалась Ксюша.
- Я тебе литературу подготовлю. Ты сможешь справиться. Каждый отдельный случай обсуждать будем вместе. Посмотришь, у тебя получится. Я всегда рядом буду. Этого спасли чисто случайно, успели. А бывает….
- И что тогда?
- Тогда – мрак….Лучше тебе этого не знать….
Они медленно шли вдоль изгородей частных домов. Серые сумерки оттесняли прожитый солнечный день куда-то в прошлое. Яркой красной полоской горело закатное небо. Стало холодно и сыро. Ксюша поёжилась, но продолжала идти под руку с Робертом. Где-то яростно залаяла собака и в это мгновение зажглись уличные фонари.
- Ксюшенька, ты замёрзла? – участливо склонился над ней Роберт.
- Немножко…. – снова поёжилась Ксюша. – Может, быстрее пойдём?
- Спасибо, тебе, дорогая….. – тихо сказал Роберт, немного ускоряя шаг.
- Ты о чём?
- Выслушала. Самое главное, самое важное сделала. Знаешь, идём в ресторан, поужинаем.
- Роберт, не надо в ресторан. Я сегодня приготовила вкусный обед. У нас коньяк остался, и бутылка шампанского найдётся, и порадоваться вместе есть чему, – рассмеялась Ксюша. – Давай домой вернёмся и устроим праздник.
- Не хотел тебя ужином утруждать. Думал, так будет легче, не дома.
- Не думаю, что в ресторане нам будет легче. Дома всегда спокойнее.
- Ты права, любимая….
- Любимая…. – мечтательно повторила Ксюша.
- Я уже не представляю жизни без тебя, – прошептал нежно Роберт.
- А я ведь уехать собралась. Танечке уже легче, и мой отпуск подходит к концу…. – грустно сообщила Ксюша.
- И ты так поступишь?! – Роберт, вдруг, ощетинился, отступил на шаг, пристально, взглянул на Ксюшу. От нежности не осталось и следа. Теперь Ксюша съёжилась не от холода. Он остановился и, в ожидании ответа, не двигался с места. И Ксюша растерялась. Такой реакции она не ожидала. Роберт был удивительно талантлив, энциклопедически образован, он всегда был нежен с ней, всегда внимателен. Малейшее изменение в настроении Ксюши не укрывалось от его внимания, и резкость, с которой он произнёс последнюю фразу, насторожила и испугала Ксюшу.
- Роберт…. Я знаю, ты рассердишься. Я ведь взяла отпуск за свой счёт, и он скоро заканчивается. Мне необходимо вернуться на работу…. Ты же сам руководитель, и должен меня понять….
- Так, ясно. Значит, работа здесь, в госпитале тебе не подходит…. - он был резок и безжалостен. Круто повернувшись, быстрой походкой направился к дому.
- Роберт! – крикнула Ксюша ему вслед, а сердце закололи тысячи иголочек. Она вдруг ощутила, что что-то важное безвозвратно уходит из её жизни, что-то важное она сейчас потеряла…. Но она не хотела терять, а Роберт даже не обернулся на её окрик.
Всю дорогу к дому ей пришлось почти бежать. Он не хотел знать, идёт она за ним, или нет. У порога вдруг остановился, повернулся к, запыхавшейся от быстрой ходьбы, женщине. Ксюша оторопело остановилась, не решаясь сделать ещё шаг.
- Когда?! – резко, почти грубо, спросил он.
- Что, «когда»? – не поняла Ксюша.
- Уходишь когда?!
- Роберт….
- Я жду! – он не торопился открывать дверь и испытывающе сверлил глазами испуганную женщину.
- Роберт, зачем ты делаешь мне больно? – вдруг тихо спросила она.
- Не я, а ты. Ты собираешься меня бросить.
- Нет, Роберт, только не так, не бросить….
- А как это называется?!
- Я же….
- Вот, и скажи, когда?! – выкрикнул он, едва владея собой.
- Отпуск заканчивается на той неделе и необходимо будет вернуться в школу, иначе меня уволят. Ты же администратор и сам хорошо понимаешь, какое у меня положение. Ведь до пенсии немного осталось….
- Я тебе серьёзную работу предложил!
- Роберт, я думала, ты не серьёзно….
- Никогда и никем не был уличён в несерьёзности.
- Ты не даёшь времени на обдумывание предложения, и совсем заморозил меня, - со слезами на глазах ответила Ксюша.
- Времени на безделье нет! – резко ответил он, отпер дверь и вошёл в дом, не заботясь о том, вошла за ним Ксюша, или нет. Не раздеваясь, он ушёл в кухню и плотно прикрыл за собой дверь. Она села на тумбочку в прихожей и задумалась.
Что это, ссора? Нет! Не надо ссор. Ему сегодня и так досталось. Надо найти решение, которое устроит обоих, надо его успокоить. Она же не хочет уезжать! Только не уезжать! Тогда к чему она сегодня затеяла этот разговор? Время подходит? Но не подошло же вплотную! Ещё есть несколько дней, за которые проблема может отойти сама собой.
Олег сам бы нашёл решение и ни в коем случае не позволил бы ей придумывать, как поступить. Ксюша привыкла подчиняться его решениям. Сейчас ей надо думать самой, никто не поможет и не подскажет, как правильно себя повести. Роберт навязывал своё решение и заставлял принять его, как своё, не давая возможности компромисса, не указывая пути к отступлению, не оставляя времени на обдумывание проблемы. Она не хочет уезжать, она не хочет его терять. Надо найти выход. Надо найти…. Он ушёл и оставил её один на один с тревожными мыслями.
- Роберт…. – обратилась она к чужому, незнакомому человеку в верхней одежде, занимавшему почти всё пространство кухни. Стальной, безжалостный взгляд стал буравить её, не давая пощады. – Давай куртку, я повешу её на место.
- Иди сюда, сядь, – властно сказал он, указывая на свободный стул. Ксюша молча подчинилась его воле. – Рассказывай.
- О чём? – удивилась Ксюша.
- Ты же уезжаешь. Когда же случится столь долгожданное событие?
- Эх, ты, а я ведь успела влюбиться в тебя до безумия! Зачем ты всё ломаешь?! – не ожидая ответа, Ксюша убежала в комнату. Такой жестокости и глухого непонимания она не ожидала от любимого человека. Как же она была благодарна ему за дочь, за его чуткость и сострадание, за его нежную привязанность, не терпящую недоверия, к ней! Она видела, чувствовала, что он сам страдает от своего глупого упрямства, но не может признать этого. Не может….
Ксюша не включила свет. Она стояла у окна в тёмной комнате и напряжённо думала. Как же хотелось разрыдаться и броситься в любимые объятия, но того доброго, любимого человека уже не было. Там, в кухне сидел чужой, не знакомый мужчина, не знающий жалости и сострадания, который удивил, напугал и обидел её. Неужели он не понял, что плохо поступил? Неужели не осознал, что жестокостью больно ранит? Ксюша где-то прочитала, что больнее всего ранят самые близкие и дорогие сердцу люди. Огромную разрушительную силу несёт в себе коварное неожиданное нападение близкого человека. Как избежать конфликта, Ксюша пока не придумала, как жить дальше, не знала. Что необходимо предпринять, чтобы предотвратить ненужную, глупую ссору?
Она не плакала. Все слёзы были давно выплаканы. Необходимо решить, как жить дальше. Уехать и забыть, казалось бы, проще всего, но такое не забывается. Это кусочек сердца. Ксюша всегда будет жалеть о разрыве. Такой сказочной любви может больше не случиться в её жизни.
Неожиданный лёгкий скрип двери прервал бурный поток тревожных мыслей. Вдруг тёплая рука нежно легла на плечо. Ксюша повернулась и тут же попала в его объятия. Она не помнила, как всё произошло. Уставшая, и самая счастливая лежала на спине и мечтательно смотрела во мрак потолка. Пошевелиться не хватало сил.
- Извини…. – нежно прошептал Роберт на ухо.
- О чём ты? – не задумываясь, спросила Ксюша.
- Я знал, что ты уедешь. Мне сегодня Таня об этом сказала. Не сможешь ты жить в глуши. Я понимаю, извини.
- Роберт, ты ничего не понимаешь, если так говоришь. Я же люблю тебя. Обижать меня ты не имел права. У тебя сегодня трудный день. Пусть он закончится. Сейчас я самая счастливая, не мешай наслаждаться счастьем.
- Эгоистка!
- Завтра ты посмотришь на проблему другим взглядом и сделаешь другие выводы. Только знай, я тебя очень, очень люблю и ничего с этим поделать уже не могу. Ты сам виноват.
- Повтори…. – Роберт привстал на локте и склонился над ней. Его тёплое дыхание нежно щекотало щеку.
- Я те-бя лю-блю, - медленно произнесла она, касаясь кончиками пальцев его лба, носа, губ….

Устав от любви, они уснули под утро. Будильник прозвонил в нужное время, безжалостно разбудив утомлённых любовью счастливцев.
- Роберт, опоздаешь! - стала тормошить Ксюша сладко спавшего любимого мужчину.
- Подожди, подожди, я хочу досмотреть, чем закончится…. – простонал он, спасаясь от Ксюши, и закутываясь в одеяло.
- Вставай, Роберт! – продолжала тормошить любимого Ксюша. Накинув халат на голое тело, тенью шмыгнула в ванную. Приведя себя в порядок, немного подкрасив губы, сама не зная, зачем, побежала в кухню готовить завтрак, одновременно прислушиваясь к характерным звукам в спальне.
Она слышала, как Роберт поднялся и с закрытыми глазами, натыкаясь на стены, побрёл в санузел. Когда он вошёл в кухню, стол был уже накрыт к завтраку.
- Ну, ты постаралась, как вкусно пахнет! – в восторге воскликнул Роберт. От вчерашней грозы не осталось ни облачка.
- Роберт, миленький, ты опаздываешь, поторопись.
- Ты простила меня? – он с безграничной любовью заглянул Ксюше в глаза, надеясь на прощение.
- Я тебя люблю.
- Ох, хорошо-то как! – выдохнул счастливо Роберт, садясь за стол.
- Роберт, уехать мне всё-таки придётся. На несколько дней, всего. Необходимо решить кое-какие формальности. Без них ты меня на работу не примешь.
- Когда? – снова резко спросил он.
- Что, когда? Ты повторяешься, Роберт. У меня ещё неделя свободного времени. К Новому году вернусь, если примешь.
- Подумаю. Ты мне женой стать обещалась, или обманула?
- Не помню, чтобы я тебе это обещала, но от обещания не отказываюсь. Летом будет год со дня смерти Олега. Смею тебе напомнить.
- Как долго ждать! – капризно скривил губы Роберт.
- Не капризничай. Смотри, Вова уже ждёт. Собирайся.
- А ты, разве, не со мной?
- Нет, я позже. Надо немного прибраться, а то совсем дом запустили.
Чмокнув Ксюшу в щеку, Роберт быстро оделся, и вдруг остановился на пороге.
- Ты ко мне зайдёшь?
- Конечно, если занят не будешь.
- Постараюсь. Может, за тобой Вовку послать? Скажи, к которому часу он должен подъехать?
- Я прогуляюсь, не возражаешь? – мягко улыбнулась Ксюша
- А если я всё улажу с твоим переводом сюда, ты возражать не будешь? – спросил он, немного замявшись.
- Роберт, я не пошутила, я тебя люблю.
- Понял, принимается к действию.
- Не возражаю.

Таня проснулась затемно. Сегодня она должна всех удивить. Она должна сама ходить, сама обеспечивать себе жизненную позицию. Мама скоро уедет домой, придётся надеяться только на себя. Двенадцать мелких шагов от двери к окну, двенадцать таких же шагов обратно. Потом снова и снова туда и обратно. Головная боль отсутствует, головокружений нет, только мелкая дрожь в ногах от неустанной ходьбы. Она здорова, она это чувствует каждой клеточкой тела, всем своим существом. Только предательская слабость лишает сил.
Задержавшись у окна, выглянула на улицу. Рождалось новое весёлое зимнее утро. Солнышко только проснулось и умывало свои шаловливые лучики в зимних сугробах, обещая ясный зимний день.
«Как хорошо на улице, как чудесно жить на свете!» прошептала Таня, вздохнула полной грудью и повернулась, собираясь в обратный путь к двери. В этот момент в палату влетела радостная Валя и остановилась на пороге, удивлённо рассматривая худенькую фигуру, застывшую, у окна.
- Ох, ну, ты даёшь! Сама?! – воскликнула Валя.
- Ага, тренируюсь!
- И давно?
- Не очень. Ещё темно было.
- И как?
- Ноги трясутся, а так, ничего.
- Отдохнуть маленько не хочешь? Поболтаем, пока время есть.
Таня мелкими шажками добежала до кровати и рухнула на неубранную постель.
- Ух, только сейчас понимаю, как устала. Всё тело дрожит.
- Отдохнёшь ещё до завтрака. А у меня новость, хочу прихвастнуть.
- Валечка, хвастайся скорее, – устало выдохнула Таня и закрыла глаза в изнеможении.
- Нет, глянь на меня, не спи! – возмутилась Валя и шутливо толкнула подругу в бок. – Ща, я тебе такое скажу, подскочишь!
- Не сплю я, не сплю! Устала. Знаешь, как приятно ощущать усталость?! – с досадой, но с улыбкой на губах, поморщилась Таня. – Нет сил глаза открыть. Я же старалась! Ну, говори, говори! – Таня по привычке слабой тоненькой ручкой схватилась за полу халата подруги и с силой дёрнула на себя. Валя послушно села на край постели и мечтательно вздохнула.
- Я влюбилась! – торжественно объявила она.
- Опять?! – удивилась Таня. – И в кого на этот раз?
- Ой, ты не поверишь. В Славика Крепыша.
- Ты чего, он же маленький для тебя, почти мальчишка! С чего бы это ты в мамки записалась?
- Ну, и что?! Зато слушается, выполняет все мои требования. Плачет, говорит, что дураком был, когда вены себе резал. Говорит, больно было! Я его ходить учу потихоньку….
- Ох, Валюха, ты бы подумала немножко, - покачала головой Таня.
- А чего думать-то? Ты бы лучше поддержала, а то сразу – в ушат с холодной водой! – обиженно надула губки Валя. – Я, может, уже который день счастливая хожу!
- Не обижайся, я рада за тебя. Хорошо, что ты по своему Руслику больше не сохнешь.
- Ой, Танька, сохну, ещё как сохну! А Славик у меня – как лекарство от этого Руслика. Знаешь, мне тогда даже повеситься хотелось. Ну, да, ладно, чего теперь вспоминать! Пусть теперь Руслик кайф с Маринкой ловит, это уже не моё дело. Не хочу больше о нём вспоминать, - насупилась Валя и отвернулась. Таня села в постели и обняла подругу за плечи
- И не вспоминай больше, если больно. Лучше про Славика расскажи.
- А чего рассказывать? Когда он очухался, я сначала отчехвостила парня, как селёдку перед праздником, а потом мы с ним долго болтали. Я даже выговор от начальства схлопотала, так, знаешь, Славик за меня заступился. Приятно было, до потери пульса, приятно!
- Ой, Валечка, как же я за тебя рада! – воскликнула Таня, крепче обнимая подругу.
- К тебе ща маманька прирулит? – как бы, между прочим, осведомилась Валя.
- Нет, она сегодня к обеду придёт. Мы вчера так договорились. Я же уже сама могу кое-что!
- О, я тебе Федька перед обедом подсуечу, хочешь? – радостно вскинула руки Валя. Таню смутила непосредственная простота решений подруги. Она диву давалась, как Валя может угадывать желания людей. О Фёдоре Тане не хотелось делиться мыслями даже с Валей, но та каким-то образом обо всём знала, и старалась помочь двоим не потеряться.
- Валь, я хотела сама к нему спуститься.
- Удивить хотела?!
- Хотела.
- Поэтому и танцплощадку здеся устроила спозаранку?! – рассмеялась Валя. – Ты бы стульчик в руки вместо партнёра и под ля-ля-ля вальс сбацала, пока Федька не танцор!
- Валька, прекрати, обижусь! - пригрозила Таня.
- На меня нельзя обижаться, я же по-доброму! А к Федьке сама не ходи. Нельзя ещё тебе по лестницам шастать, успеешь ещё. А вы, как, сговорились уже? – с особым любопытством провинциалки Валя заглянула в глаза подруге.
- Ты о чём? Я ничего не знаю. Дай сначала на ноги встать, – отмахнулась Таня.
- Так, встала уже! – с досадой почти выкрикнула Валя. – Меня бы замуж кто позвал, на крыльях бы полетела!
- А если пьянь подзаборная, или такой, как Руслик? – съехидничала Таня.
- Фу, скажешь, тоже! У меня же глаза есть! Ладно, попозже я тебе Федьку подкину. А сама пока не смей по лестницам упражняться. Ты скажи ему, что согласная. Нифиговый себе мужик, твой Федька, важный такой, солидный!
- Ха-ха-ха! Солидного нашла, ой, не могу! – Таня откинулась на подушку и залилась весёлым смехом.
- Но, он же тебе нравится, ну, признайся!
- Ну, нравится, даже очень нравится…. – смущённо прошептала Таня, перестала смеяться и мечтательно взглянула на потолок.
- О, я так ему и скажу! Он же каждый раз из меня душу выматывает. Будет уверен в тебе, и меня мучить не будет.
- Себялюбка! Не смей ему ничего говорить! Я не разрешаю! Я сама, – Таня подскочила и тоненькими пальчиками вцепилась в плечо подруги и изо всех сил встряхнула её.
- Ну, и над чем ты тужишься? Я бы в счастливых ходила, если бы такой видный на меня внимание обратил. Так нету больше таких, как он. Он один такой и о тебе только и думает, зараза!
- Он тебе тоже нравится?! – насторожилась Таня.
- Ну и что с того, что нравится?! Выхлопа нету! Он же только о тебе и бредит! Я отвлечь его пыталась, дак, куда там!
- Валька, я тебя прибью, если ещё Фёдора замолаживать будешь! – тихо сказала Таня. – Не говори мне больше ничего о нём и не вези….
- О, достала! Теперь посговорчивей будешь. Ладно, не бери дурного в голову. Собирайся на завтрак, а к обеду жди гостя. А у меня уже Славик есть, - слегка пританцовывая в такт весёлой песенки, Валя вышла из палаты. Таня легла на подушку и задумалась.
Он думает о ней, всю душу из Вали вынул расспросами. Интересно, что Валька рассказала? Как же хочется сегодня, чтобы время ускорило свой бег! Пусть придёт тот час…. Она ждёт…. Какое непреодолимое желание увидеть его…. Когда-то с подобным трепетом она ждала своего Арчи. Как давно это было! А так ли было?! Нет, сейчас совсем по-другому текут мысли, отсутствует страх за завтрашний день. Появилась твёрдая уверенность в том, что завтрашний день можно прожить, не опасаясь, ведь завтра она снова встретится с Фёдором, и каждый день теперь будет стараться его увидеть…. Скоро Новый год, самый волшебный праздник. Как быстро мелькают дни! С кем она встретит этот Новый год?! Успеет ли выйти из госпиталя здоровой? Сколько вопросов, сомнений, тревог…. Как же хочется с головой окунуться в спокойную, размеренную жизнь, и, самое главное, чтобы Фёдор всегда был рядом….

Сегодня Таня устала после физпроцедур. Пришлось увалиться в постель, потому, что, руки и ноги дрожали мелкой дрожью. Нельзя встречать гостей в таком состоянии, тем более, что этим гостем будет Фёдор. Он совсем не похож на мужчин, с которыми раньше сводила её судьба. Он – сама надёжность. У него всё разложено по полочкам, он предпочитает порядок в мыслях и делах хаосу рассуждений и деяний бесцельности поступков и глупых мечтаний. Она впервые встретила такого, впервые у неё начало просыпаться горячее ответное чувство. Нет, совсем не такое, как былое чувство к Арчи. То была кажущаяся, иллюзорная любовь, скорее похожая на благодарность за избавление. Арчи боролся с Васькой за первенство во всём: в делах, в поступках, в любви. Разница между ними отмечалась в подходе к возникавшей проблеме. Арчи всегда и во всём хотел первенствовать, не взирая ни на какие преграды. И чем больше были преграды, тем горячее было его желание победить, но победить мягко, без лишнего, ненужного шума.
Оглядываясь назад, Таня стала припоминать неприятные эпизоды и сравнивать прежнее и теперешнее чувство. Да, тогда это была горячая благодарность за спасение от домогательств ненавистного ей Васьки. Арчи был её соломинкой. Сейчас это было горячее стремление никогда больше не разлучаться с Фёдором и помогать ему в его выздоровлении. К стремлению быть всегда рядом с Фёдором подмешивалось огромное чувство вины в причастности к его беде и желание, огромное желание исправить промах судьбы.
Но было ещё что-то особенное, заставлявшее сердце стучать громче. Она почувствовала это там, на горе, когда он явился перед ней в роли героя-спасателя. Невысказанное, необъяснимое чувство. При упоминании имени Фёдора её бросало в дрожь, пот тоненькой струйкой стекал по позвоночнику, мысли проносились в мозгу одна быстрее другой, и хотелось петь от радости предвкушения скорой встречи. Он обратил на неё своё внимание! Забывалось чувство вины, забывалась его беда. Перед внутренним взором возникали его внимательные глаза, его тёплая улыбка.
Когда-то сердце замирало в груди от присутствия рядом Васьки. Если бы он не взял её силой, если бы не принуждал, не требовал бурного проявления чувств, если бы не наказывал так жестоко за малейшее непослушание и случайно допущенную оплошность, Таня никогда и не подумала бы бежать от него. С ним тоже было надёжно, но….
Через месяц при виде Василия, сердце стало стучать громче не от горячей любви, а от леденящего страха. Каждое утро она задавала себе один и тот же вопрос: что будет сегодня, Что сегодня он придумает, чтобы помучить её?
Да, Арчи её спас. Он стал единственной яркой звездочкой на её тусклом небосклоне. Она была полностью уверена, что именно Арчи - отец малыша. Но ребёнок не родился. Он погиб в ужасающем вихре событий. У крошки не было ни единого шанса выжить….
Но прошлое больше не тревожило сознания так, как это было в первые дни пребывания в госпитале. Много событий, и грустных и радостных, заслонили собой то, первое горе потерь и утрат. Сейчас уже можно оглянуться назад и критически оценить прошлое.
А, может, не следует оглядываться? В сказках, которые читал ей в детстве отец, кто-то всегда предупреждал героев, что нельзя оглядываться назад и вдруг видеть, как радостно танцуют чёртики сомнений по ещё не остывшим следам….
Да, не будет она больше оглядываться назад. Надо жить и с достоинством принимать подарки от Судьбы. Необходимо лишь правильно оценить её старания. Фёдор – очередной дорогой сердцу подарок. Всем своим существом Таня ощутила значимость такого королевского подарка. Пусть будет так. Как радостно бьётся сердце в груди только при упоминании о нём. И у неё есть огромное желание взглянуть в глаза этому человеку без оглядки на болезнь, на боли, на слабость. Фёдор – это праздник, и минуты, проведенные рядом с ним, будут яркими воспоминаниями откладываться на полочках захламлённой бедами, измученной, души….

Валя вкатила Фёдора, бесцеремонно распахнув дверь палаты, и даже не позаботившись заглянуть внутрь. Таня лишь успела кое-как прикрыться скомканным одеялом. А как же ей хотелось встретить Фёдора по-другому! Не успела….
- Принимай гостя, Танюха! – громко выкрикнула подруга, и Тане показалось, что этот выкрик услышали даже в общежитии. А Валя совершенно не озабоченная тем, что ввергла в растерянность молодых людей, убежала, громко хлопнув дверью. У неё были другие заботы.
Они долго молчали, не находя нужных слов. Растерянность Тани передалась Фёдору. Он казался таким же растерянным и немного расстроенным. Он тоже думал, что не так они встретятся.
- Ты извини её…. У неё сегодня новое поступление, - наконец сказал Фёдор, виновато улыбаясь.
- Нет, ничего страшного. Я уже привыкла к её фокусам. Она в очередной раз…. Ой, не то говорю…. – смутилась Таня.
- Таня, скажи….Согласна ли ты стать женой искалеченного ветерана?...
- Я же сказала, да…. Тем более, что сама способствовала твоим страданиям. Невольно. Прости.
- Что ты такое говоришь?!
- Твоя искалеченность – это моя вина. Если бы не я, ничего бы не произошло, - грустно опустила голову Таня.
- Что ты говоришь?! Как ты с такими мыслями живёшь?! Глупости! Если мне суждено было через это пройти, никуда бы я с подводной лодки не делся.
- Но в тот раз….
- Танечка, выбрось глупости из головы. В тот раз автоматная очередь была предназначена тебе, а выбрала меня. Знаешь, это – как игра в прятки. На ком счёт остановится, тому и искать. В тот раз счёт остановился почти на мне. Жаль подполковника. Хороший человек погиб. Но в его смерти себя не вини. За ним смерть уже много месяцев до того по пятам ходила. В тот раз она нашла Зотов, и он уже угодил старухе по всем правилам, не промазал. Ты лучше всели в меня уверенность в завтрашнем дне. Скажи, это правда, ты согласна?....
- Я согласна…. – еле слышно прошептала Таня и спрятала, уткнула лицо в махровое полотенце, которое она теребила в руках всё это время.
- Что ты сказала?! – Фёдор вдруг привстал со своего места, мелкими шажками подошёл к кровати и склонился над Таней.
- Я согласна, я согласна!.... – громче повторила она.
- Танечка!.... – он взял её руки в свои широкие ладони и стал нежно целовать кончики пальцев. – Какие холодные…. Ты замёрзла?
- Нет…. – прошептала Таня, но рук не отняла.- Тыстоишь!... – в еёглазах искрился не поддедьный восторг.
Он не дал ей договорить. Тёплый, нежный поцелуй перекрыл дыхание.

Опомнившись, они поняли, что в палате не одни. За широкими плечами Фёдора Таня увидела мать, нерешительно топтавшуюся у входа. Фёдор резко обернулся и обомлел.
- Ксения Петровна, здравствуйте…. – смущённо сказал Фёдор, поспешно отодвигаясь от Тани.
- Нет, нет, извините, что помешала….- Таня видела, как неловко чувствует себя мама, а она так ждала её.
- Мамочка, ты же уже его знаешь, это же Федя.
- Да, мы давно уже знакомы. Ты говорила, он – твой жених.
- Когда это вы успели познакомиться?
- Успели. Я смотрю, Федя и здесь успел первым. – Ксения Петровна строго взглянула на молодого человека, но смутить его, как бы хотелось, в этот раз не удалось.
- Мама, я окончательно дала утвердительный ответ.
- Таня, ты о чём?! Какой утвердительный ответ?
- Я согласна стать женой этого человека! – Таня кивнула в сторону Фёдора и радостно рассмеялась.
- Ага, Федя, всё же, значится у нас в женихах! Тогда это многое меняет,- рассмеялась Ксения Петровна и потрепала по плечу молодого человека. – Тебя когда выписывают, Федя?
- Не знаю. К Новому году Роберт Модестович обещал.
- Я думаю, что и Таню к этому времени выпишут. Встретим этот год весело, по-семейному. Помолвка – хороший повод к веселью.
- Мам, мы давно уже помолвлены. Мы даже сообразить не успели, как это произошло.
- Во всём лето виновато, жара, знаете ли…. - рассмеялся Фёдор.
- Ага, и Соломкин! – вторила Фёдору Таня.
- Да, это жук особый, никакие яды на такого не подействуют!
- Что за Соломкин? – удивилась Ксения Петровна. – Роберт часто упоминает эту фамилию со смехом.
- Ой, мам, мы когда-нибудь тебе расскажем, обхохочешься! – весело рассмеялась Таня.
- А я сейчас прошу, расскажите об этой легендарной личности. Фамилия стала именем нарицательным, а сути я не знаю, – улыбнулась Ксения Петровна.
Таня с Фёдором наперебой стали рассказывать смешную историю о легендарном Николае Всеволодовиче. Взрывы задорного смеха периодически сотрясали палату. На шум стали заглядывать недоумевающие медсёстры и санитарки. Когда входил кто-то посторонний, Таня и Фёдор умолкали, чтобы начать снова повествование о «бравом» Соломкине, как только закроется дверь за любопытным лицом.
Неожиданно дверь резко распахнулась и в палату вихрем ворвалась Валя.
- А, ну, занимай насест, умник! – зло рявкнула она. – Уже всем показал, что стоять умеешь?! Со всех сторон обсигналили, что в палату к Рыскиной цирк приехал!
- Валечка, это же хорошо, когда люди смеются! – обняла разозлённую медсестру Ксения Петровна. – Не гони его сегодня. Он сегодня жених.
- Чего?! Уже?! По-настоящему?! – Валя окинула Фёдора взглядом бешеной коровы. – Ну, ты, Федюнчик, и гад! Скрыл! От меня!
- Ничего я не скрывал. Ты давно знала о моём намерении. Сегодня Таня дала окончательное согласие стать моей женой. Валечка, я сегодня счастливый!
- Ты счастливый, а мне выгребать! Ржёте, как кони на выпасе, а меня начальство распекает! Давай, Федёк, прыгай в шарабан, пора позиции занимать.
- Валечка, ты оставь у нас Федю. Я его сама отвезу, - ласково обняв Валю за тонкую талию, сказала Ксения Петровна.
- Обед скоро, ему пора. Уже пора! До обеда ещё нужно….
- Валя, мне уже не нужно! Отменили. Обед, и больше ничего, ты поняла?! – почему-то возмутился Фёдор, и Валя понимающе кивнула в знак согласия.
- Извини, я думала, у тебя есть ещё одна процедура…. Так вы его отвезёте?
- Ну, конечно, дорогая, отвезу, не беспокойся, - улыбнувшись, сказала Ксения Петровна.
- Ну, ладушки. Помчалась я дальше, только ржание прекратите, жалуются на вас, и мне попало.
- Валя, мы шёпотом смеяться будем, - успокоил девушку Фёдор.
- Ты поговори ещё, не посмотрю, что ты сегодня заслуженный! – почему-то снова рассердилась Валя и вышла из палаты.

Поздним вечером, когда ночь всерьёз почти вступила в свои права, и все назначения врачей были выполнены, Валя заглянула к Тане.
- Ну, как тебе в невестах? – невесело пошутила она.
- Нормально. Петь хочется. Не верится…. –мечтательно ответила Таня, откинувшись на подушку. – Голова кругом идёт.
- И у меня вот тута птички поют. И мне не верится…. – Валя повертела указательным пальцем у виска.
- А тебе чего? – удивилась Таня.
- Да, так…. Славик же мне тоже предложение сделал. И, знаешь, я – согласная…. Я тоже – невеста!
- Как здорово! – радостно прошептала Таня, но вдруг насторожилась. – А Руслан не объявлялся?
- Не-е! Серёга говорит, что Маринка чудить стала сразу. Дом требует. Так, Русланчик, как конь борзый бегает, денежки для любимой куёт! И ещё Серёга говорит, что Руслик жалеет….
- О, началось!... – всплеснула руками Таня. - Ты его ещё к груди прижми, пожалей подлеца, ведь ещё и месяца не прошло!
- Нет, пусть – Славик. Он маленький, ему опора нужна, - вздохнула Валя и, стоя у окна, стала задумчиво вглядываться в мрак подоспевшей ночи.
- Валь, ты выбрось Руслика из сердца, не твоё это!...
- Легко тебе говорить, а я всё ещё люблю его…. – снова вздохнула подруга, и тяжёлое молчание повисло в воздухе палаты.
- Ну, чего ты в окно пялишься? Посмотри на меня! – вдруг воскликнула Таня, разрывая своим восклицанием звенящую тишину печали. – Ты же ко мне с радостной вестью пришла! Свадьба у вас будет?
- Конечно…. И белое платье и пир на весь посёлок, как у Руслика…. Ещё и лучше…. Только не радостно мне почему-то….
- Если не любишь, зачем согласилась? – недоумевая, вскинула бровь Таня. – На зло врагам?
- Не знаю. Славик хороший, нежный, он как лекарство….
- Вот и лечись. Хорошо, что во время, не дошло до хроники. Валечка, всё перемелется….

Вскоре Таню выписали из госпиталя. Роберт Модестович настоял, чтобы до Нового года она пожила в его доме. Как ни отказывалась, Таня не сумела убедить Роберта том, что ей необходимо жить в общежитии. Володя подвёз её к калитке усадьбы после обеда, как и обещал Ксении Петровне. Заходить в дом наотрез отказался, сославшись на занятость, но мама почему-то хитро улыбнулась и не стала спорить. Теперь Таня жила в большом доме главврача вместе с мамой, а Роберт Модестович радовался общему веселью, и сам подливал масла в огонь. Он оказался непревзойдённым шутником и балагуром, чего Таня никак не ожидала от такого серьёзного человека.
- Роберт, милый, не будь мальчишкой, а то я думаю, что я учительница! Придётся тебе два за поведение поставить в дневник, – часто смеялась мама.
- Ага, и Светку в школу вызови. Она у меня за родителей сойдёт! – в тон маме отвечал Роберт Модестович.
Вскоре заказным письмом пришли документы из школы, в которой раньше работала мама, и ей не пришлось ехать за ними. Это радовало не только Роберта Модестовича, но и Таню.
- Вот, теперь я тебя никуда не отпущу! Теперь я поверил, что ты не обманула! – смеялся Роберт, размахивая конвертом с множеством печатей перед носом у мамы.
- Я тебя люблю, милый! – ласково улыбнулась она в ответ.
«Папе она такого никогда не говорила», печально подумала Таня, но, заметив, каким счастливым блеском светятся глаза мамы, не стала упрекать её в любви к чужому мужчине, тем более, что и сама успела полюбить этого серьёзного, и такого озорного человека.

Спустя несколько дней, после выписки, Таня приступила к работе. По началу было тяжело входить в ритм работы госпиталя, но она старалась и выполняла работу безукоризненно. Не обошлось и без неприятных инцендентов. Как только Таня переступила порог отделения, на неё набросилась Зинаида Степановна с упрёками, замечаниями и непонятными разборками. Таня долго терпела придирки старшей медсестры, но однажды резко ответила на очередное замечание. От неожиданности Зинаида Степановна застыла, словно статуя Свободы с капельницей в руках.
- Ещё раз скажешь что-нибудь плохое, онемеешь и встанешь вот здесь памятником отделения. И никто тебе не поможет, - шёпотом сказала ей Таня и вышла из манипуляционного кабинета, не обращая внимания на реакцию Зинаиды Степановны.
После такого разговора обе враждующие стороны стали обходить друг друга стороной, и это вполне устраивало Таню, и до невозможности злило Зинаиду Степановну, но на конфликт она старалась больше не нарываться.

Фёдору сделали последнюю операцию за две недели до Нового года. Бедняга, он тяжело выходил из наркоза. Таня ни на шаг не отходила от постели больного, выхаживая его и никому не доверяя свой добровольный пост.
- Знаешь, а я тебя заберу из госпиталя на праздники. Роберт Модестович не возражает, - сказала Таня, как только сознание вернулось к Фёдору.
- Куда? – спросил он, слегка морщась от боли.
- Увидишь. Новый год мы с тобой встретим дома. Не у себя, конечно, но дома.
- Танечка, не говори загадками, - простонал Фёдор.
-Лежи спокойно и не трепыхайся. Не спеши раньше времени всё узнать. Обещаешь?
- Ох, сколько ты от Вальки набралась, вульгарная женщина! У меня есть другой выход?
- Нет, дорогой. Я тебя люблю.
- Невероятно, ты призналась, Белоснежка!... – прошептал в восторге Фёдор.
- Федя, я выросла, прошу тебя, не называй меня больше так, не напоминай….
- Прости. Не буду больше…. Моя любимая королева! – немного подумав, ответил Фёдор и улыбнулся, не обращая внимания на боль.

Новый год!.... Самый прекрасный, самый волшебный праздник в году. Самые заветные желания, задумываются в дни и ночи Новогодних празднований и многое из задуманного обычно сбывается. Радостным встречам нет конца, и весёлые застолья обычно не прекращаются до Крещения.
- Праздник живота! – шутил Роберт Модестович. Таня не могла привыкнуть к тому, что живёт под одной крышей с этим удивительным человеком, но понимала всю ответственность своего положения. Сейчас от неё зависело счастье мамы. Такую светлую любовь Таня не имела права разломать, разрушить, лишь только потому, что Роберт Модестович был для неё чужим, не отцом. Слова Вали, произнесенные в нужное время, остановили приступы ревности. Таня внутренне осознала, что не имеет никакого морального права нарушать их единство. И она постепенно стала привыкать к новым условиям жизни. Самое удивительное было в том, что ей самой нравились предложенные условия.
Зима в тот год выдалась морозная, снежная и солнечная. Снег весело поскрипывал под каблучками, задорно напоминая о недавнем детстве.
Новый год дружно встречали в доме у Роберта. Места хватило всем. Сюда же в канун празднования Нового года привезли и Фёдора. Он вначале оторопел от неожиданности. Не ожидал такого поворота событий. Быстро освоившись, успокоился. Ему было ещё больно передвигаться, но он радовался как ребёнок, попав из больничной палаты в домашнюю предпраздничную обстановку. Развеселившись, стал сыпать анекдотами, вызывая дружный смех всей честной компании, собравшейся за праздничным столом.
Роберт был счастлив. Ксюша чувствовала, как радостно бьётся его сердце, когда он обнимал и целовал её. Ксюша уже не волновалась. Ей не нужно было уезжать и хоть на миг расставаться с любимым. Так она любила впервые. Уже не было страха потери, наоборот, счастье единения и обладания разрешало, не опасаясь, вздохнуть полной грудью. Она принимала поцелуи, подарки и поздравления от Роберта, а в груди пели тоненькие скрипочки счастья.
К вечеру, в канун праздника, приехала Света с огромной сумкой подарков для всех присутствующих.
- Ага, теперь я понял, для чего тебе нужно было столько денег! – пожурил Роберт дочь.
- Пап, ты же у меня такой замечательный! Ты же не сердишься, правда?! – рассмеялась Света.
- А какой выход ты мне можешь предложить?
- Пап, у тебя нет другого выхода…. Это тебе…. Вечно у тебя пуговицы на рубашках отлетают, - сказала Света, ласково улыбнувшись отцу и протягивая ему маленькую коробочку, обтянутую синим бархатом. В коробочке лежали две прекрасные запонки, золотые, с маленькими изящными кусочками янтаря.
- Ух, ты, спасибо…. – ответил Роберт, забыв, что только что хотел отругать за напрасные траты свою дочь. Он ушёл к себе в комнату, унося понравившийся подарок.
- А это вам, Ксения Петровна. Я старалась. Очень хочу, чтобы вам понравилось… - смущаясь, сказала Света и протянула Ксюше другую коробочку, обтянутую бордовым бархатом.
- Что это? – удивлённо вскинула бровь Ксюша.
- А вы откройте. Я думаю, вам будет приятно.
Ксюша с благодарностью приняла подарок, открыла коробочку и ахнула. На тоненькой, почти невидимой цепочке изящного плетения чистой слезинкой поблескивал её знак Зодиака.
- Какая красота! Где ты раздобыла такое богатство?! Спасибо тебе, девочка моя! – Ксюша благодарно обняла девушку и поцеловала.
- Танюша, а это – тебе. Носить такое нельзя, но всегда с радостью будешь вспоминать о прекрасных летних днях, которые нам довелось прожить вместе.
- Ого, так высокопарно! – воскликнула Таня, принимая из рук подруги свою коробочку, обтянутую красным бархатом. – Тяжёленькая!... Что там?
- Открой и посмотри…. – предложила Света, и Таня послушно открыла протянутую ей коробочку.
На атласной розовой подушечке лежал прозрачный хрустальный кот. Он хитро жмурился, и, казалось, знал все мысли своего обладателя. От такой красоты невозможно было глаз оторвать. При перемене положения, кот, казалось, подмигивал своему хозяину и довольно улыбался. А перед котом, на крохотной, резной, хрустальной табуреточке, стояли два сапога тоже из хрусталя. Создавалось впечатление, что кот только что прилёг отдохнуть и в любой момент готов к исполнению следующего пожелания своего хозяина. Вот, только сапоги оденет и полетит….
- Ох…. – выдохнула Таня, сражённая наповал такой красотой.
- Он живой, Танечка, присмотрись. Он исполнит любое твоё желание, если правильно попросишь
- Это – сказка?
- Нет. Волшебники не врут, им незачем. Этого кота мне продал настоящий волшебник. Совершенно случайно.
- И ты мне его так без оглядки даришь?! – удивилась Таня.
- Почему, без оглядки? Ты же мне теперь сестричкой стала, правда? – рассмеялась Света. – Неужели ты за меня словечко не замолвишь?
- Ой, замолвлю, ещё как замолвлю! – в ответ рассмеялась Таня, обнимая Свету и увлекая её в вихре вальса. – Знаешь, Светочка, у меня нет для тебя подарка и ни для кого подарков пока нет, но если я попрошу котика, как ты думаешь, он справится? – виновато заморгала Таня, собираясь всплакнуть.
- Думаю, да….
- Тогда, я прошу тебя, котик, сделай так, чтобы сегодня все стали счастливыми. А ещё мне очень хочется, чтобы этот Новый год с нами встречал ещё один человек. Котик, миленький, это совершенно необходимо, понимаешь? Сделаешь? – не особенно надеясь на успех, зашептала Таня.
- Ты это о ком печёшься? – удивлённо спросила Света.
- И проверять не буду…. Прошу тебя, Котик, не подведи…. – снова зашептала Таня и, таинственно замолчав, захлопнула коробочку.
- Ты кого хочешь пригласить, уж не Соломкина ли? – звонко рассмеялась Света.
- Нет…. – таинственно улыбнулась Таня. – Он обещал приехать, если не будет очередного аврала.
- Кто?! – от нетерпения Света даже ногой топнула.
- Не задавай лишних вопросов. Котик знает. Он обязательно поможет. Он же волшебный!
Вскоре приехала Валя. Она гордо вела Славика Крепыша под руку, предупреждая любые неожиданные моменты на посыпанной свежим песком скользкой дорожке сада.
- Валечка, как же я рада тебя видеть! – радостно воскликнула Таня, встречая подругу. – А как же я рада видеть тебя, Славик, ты даже представить себе не можешь!
Стол был празднично накрыт и с нетерпением ожидал начала торжества.
- Друзья мои, давайте соберёмся за таким чудесным праздничным столом и проводим уходящий год, который многому нас научил, помог найти то, что каждый из нас пытался найти на дороге жизни в этом году. Этот год сблизил и сдружил тех, кто и не надеялся. Давайте выпьем за то, чтобы мы всегда такой дружной семьёй встречали и провожали каждый Новый год. – Торжественно сказал Роберт, приглашая всех к столу, накрытому в гостиной.
- Можно мне сказать? – робко спросила Валя, когда все присутствующие заняли свои места.
- Конечно, говори! – подбодрил её Роберт.
- Я собрала все телеграммы, пришедшие на твоё имя, Танечка. Здесь много разных, ты потом почитаешь. Какой-то Николай не поскупился, на целый лист накатал! И Гриша тоже поздравил…..
- Ух, ты! Давай, скорее озвучивай!
- Нет, Танюша, это же личное. Не имею права. Ты сама!... Я хочу пожелать каждому из присутствующих иметь такое огромное количество друзей, как у нашей Танечки. Умеет она… - смущённо сказала Валя, протягивая подруге пачку телеграмм.
- Отличный тост. У всех в бокалах плещется шампанское?! – весело воскликнул Роберт. Он старался подстраховать расчувствовавшуюся Таню и отвлечь внимание гостей на себя. – Поднимем бокалы, содвинем их разом, да здравствует сила, да здравствует разум! – с пафосом произнёс Роберт и поднял свой бокал.
- Складно как у вас получилось, Роберт Модестович! Классно! – в восторге воскликнула Валя.
- Это Пушкин, я у него позаимствовал, – скромно улыбнулся Роберт.
- Всё равно, классно!...
Резкий звонок в прихожей прервал разговоры за столом. Все были в сборе, никого не ждали. Роберт вздрогнул и побледнел. Последние события года научили быть собранным в любое время суток, и праздник не шёл в расчет, если дело касалось срочности. Но сейчас что-то тоненько заныло в животе, обостряя появившееся чувство тревоги. Роберт не хотел сегодня покидать дом, и не смог вынести вопросительный, но покорный взгляд Ксюши. Он опустил глаза. Очевидно, и сегодня не удастся провести время с дорогими сердцу людьми….
- Кто бы это мог быть? – удивилась Ксюша. – У нас – кворум.
- Не волнуйся, дорогая, сейчас всё уладим…. – как-то несмело ответил Роберт.
- Ой, мамочка, должен быть ещё кое-кто. Я загадала, - весело рассмеялась Таня. – Это – он, я знаю, он, он, Светик, котик сделал!
- Ты кого-то ждёшь? – нахмурился Фёдор.
- Я тебя люблю так сильно, что трудно дышать, но я действительно жду, я же загадала! Света, мне кажется, твой волшебник не обманул!
Роберт пошёл открывать входную дверь, и тут же послышались радостные возгласы приветствия. Фёдор поднял хмурый взгляд на вошедшего гостя, и радостная улыбка озарила его лицо.
- Санёк, дружище, вот не ожидал! – воскликнул он, приподнимаясь.
- Знаю, что можешь, но лучше сейчас посиди. Сам не ожидал, что вырвусь. Я к тебе, и ко всем вам, на сутки. Позволите переночевать до следующего года ветерану, воину интернационалисту?
- Какие проблемы, конечно! – засмеялся Роберт.
- Хорошо, что получилось этот новый год встретить в домашней обстановке, а не в дребезжащем вертолёте под музыку автоматных очередей и взрывных аккордов, – сказал Санёк, пробираясь к свободному месту за праздничным столом.
- Саша, продвигайся к Фёдору поближе, Ксюшенька, обслужите пацана, – раздавал указания Роберт.
Немедленно на столе появились столовые принадлежности, Славик наполнил пустой бокал шипящим, искрящимся в электрическом свете шампанским.
- Да, так о чём это я говорил? – напомнил о себе Роберт.
- О проводах старого года! – весело выкрикнула Валя.
- Да, так, вот, пусть старик на нас не обижается. Мы благодарны ему за уроки. Мы выучили их на зубок. Так пусть всё плохое уйдёт вместе с ним и забудется. А новое счастье пусть нас не покидает никогда, пока бьются наши сердца.
- Тань, это, что, тот самый Санёк?! – стрельнув огромными от удивления глазами, испуганным шёпотом спросила Света.
- Да, тот самый! Которого мы…. – рассмеялась в ответ Таня.
- Барышни, не выдавайте военных тайн! Продолжая вашу мысль, Роберт Модестович, предлагаю тост за дам. В ушедшем году они были прекрасны. Я даже в одну влюбился, – хитро сощурился Санёк.
- Принимается! – воскликнул Роберт, вновь наполняя бокалы шампанским.
- И в кого это ты успел влюбиться? – ворчливо спросил Фёдор.
- Твоя Танечка вне конкуренции. Не волнуйся. Не она. Дальше пока засекреченная информация, – рассмеялся в ответ Санёк.
- Ох, и жук же ты, служивый! – крякнул с досадой Фёдор, на что присутствующие отреагировали дружным взрывом смеха.
Шутки и весёлые раскаты смеха, бесконечные разговоры не утихали за праздничным столом до самого утра. Тане казалось, что она попала в царство весёлого волшебника и не торопилась покидать дивную страну. Фёдор не мог налюбоваться своей невестой. Ему до сих пор не верилось в реальность событий. Он плотно прижимался к Тане и думал, что никто другой этого не видит, не замечает. Он решил, что так должно быть всегда. Он постарается создать рай для любимой, вот, только немного погодя, когда окончательно встанет на ноги….
Саша…. Санёк…. Он не умолкал ни на минуту. Сыпал анекдотами, без устали рассказывал забавные истории и незаметно очаровал всех присутствующих. Но складывалось впечатление, что старался он только для одного человека. Он смотрел на Свету масляным взглядом мартовского кота и не видел больше никого за столом. Таня изо всех сил наступила ему на ногу. Смешно ойкнув, Санёк удивлённо уставился на неё.
- Ты чего?! – удивился он.
- Герой, эта девушка тебе однажды репутацию спасла. Смотри, не обижай.... А то, будешь иметь дело со мной! – шёпотом сказала Таня и показала под столом маленький кулачёк. Такая неожиданность рассмешила молодого человека до слёз.
- Понял! – отсмеявшись, сказал он.

Новый год встретили на крыльце дома залпами хлопушек и шампанским. Роберт вынес в сад магнитофон, зазвучали задорные мелодии, зовущие танцевать.
- Роберт, милый, эти слоны тебе все грядки вытопчут! – сказала Ксюша, наблюдая с крыльца за царившим в саду весельем.
- Ничего. Весной снова вскопаем. Поможешь?
- Если научишь, как держать лопату.
- Научу, тебе понравится, увидишь. Смотри, пары обозначились. Вон, Светка с Александром Ивановичем как выплясывает. Не ожидал от дочери такой прыти!
- Роберт, это их время любить.
- А наше?
- И наше. Я тебя обожаю.
- Милая дама, смею ли я надеяться, что вы не откажете ветерану в туре вальса?
- Не откажу, буду танцевать с тобой, пока не рассыплюсь.
- О, это будет не скоро, ты же со мной! – он прижал её к своей груди и нежно поцеловал.

Зима промелькнула, будто и не было морозов, метелей и вьюг. Однажды утром звонко запели птицы, словно подавая только им известный сигнал весне. Закапало с крыш, зажурчали весёлые ручейки, сначала несмело, но с каждым мгновением набирая застоявшуюся в снегах, уснувшую на время, силу. Неожиданная оттепель вскружила головы, а зимнего порядка ещё никто не отменял. Но как же быть, ведь солнце так греет, растапливая почерневший и отяжелевший снег. Хочется сорвать с головы так надоевшую за зиму шапку и подставить лицо первому весеннему ветерку! Как же хочется распахнуть полы пальто и подставить грудь свежему дыханию весны! Как же ругает её за такие вольности Роберт Модестович! Но Таня не обращает внимания на его сердитость. Не та это сердитость, на которую следует обижаться. Он заботится о ней, как о Свете, надо отдать должное этому чудесному человеку. Маме повезло с ним. Он так её любит….

Восьмое марта отпраздновать в семейном кругу не удалось. Где-то далеко шли тяжёлые бои. Каждый день привозили раненых, искалеченных бойцов. Каждый день Таня стояла у операционного стола бок обок с Робертом Модестовичем и, умело ассистируя, любовалась виртуозностью его работы. Иногда они возвращались домой далеко за полночь. Голодные, усталые. Их всегда ждала мама с тёплым ужином и неизменной доброй улыбкой.

Мамочка, мамочка….. Как же она расцвела! Исчезли чёрточки тревоги с лица. Всегда ласковая и весёлая, встречала она их у входа, с интересом слушала их рассказы и радовалась тому, как дружно они работают вместе, как понимают друг друга с полуслова.
- Ксюшенька, ты так и не ответила мне – однажды несмело обратился к ней Роберт.
- Ты о чём?
- О работе.
- В госпитале?
- Да.
- Боюсь, не справлюсь, - неуверенно сказала Ксюша.
- Справишься, я же рядом буду! – обнял её за плечи Роберт. – Я уже давно тебе место подготовил
- Тогда я на всё согласна, даже украсть миллион! – рассмеялась Ксюша.
- Ой, ли?!

Ксюша обложилась специальной литературой и всю зиму прилежно училась. Не всё сразу складывалось гладко. Иногда знание приходило не сразу. Приходилось по десять раз перечитывать одно и то же, пока слабый, несмелый лучик понимания проблемы не озарял уставший мозг. Иногда непонимание приводило к разочарованию. Тогда хотелось забросить подальше учебники и убежать в заваленный снегом сад. Когда возвращался домой Роберт, Ксюша начинала жаловаться и отказываться от предложенной работы. Но Роберта разжалобить не удавалось. Он начинал объяснять своими словами, со своей точки зрения то, чего Ксюша не могла понять, и у Ксюши что-то прояснялось в сознании и решение проблемы вытекало само собой. Но чаще она сама старалась объяснять себе только что прочитанное в книгах. Её единственным слушателем был кот Бублик. Он важно сидел на соседнем стуле и внимательно наблюдал за хозяйкой, будто хотел предложить свой вариант понимания. Он сидел тихо до тех пор, пока не открывалась дверь холодильника. Тогда он начинал петь, выпрашивая лакомый кусочек. Получив требуемое, молча запрыгивал на облюбованный стул и принимался бесстрастно рассматривать Ксюшу, будто подталкивал снова приниматься за учёбу. Когда же возвращался Роберт, кот отдавал пальму первенства ему, а сам с гордо поднятым хвостом уходил в комнату, ни разу не обернувшись.
- Смотри, ревнует, а мне что делать?! – смеялся Роберт, целуя Ксюшу.

В середине марта Ксюша впервые переступила порог госпиталя, как сотрудник. Ей было страшно подходить к потерявшим веру в себя людям и уговаривать их жить дальше искалеченными. Не всегда получалось уговорить. Иногда в бессилии опускались руки, иногда она терялась и не знала, как ответить на поставленный конкретный вопрос, иногда со слезами выбегала из палаты, не находя нужного решения. Но Роберт всегда был рядом. Его подсказки были Ксюше необходимы. Страхи уходили, когда она чувствовала рядом плечо любимого человека.
Но постепенно стали случаться и победы, и одной из самых главных побед было решение Фёдора ехать в родной город и вновь поступать в институт, теперь уже на юридический факультет. Ноги ещё плохо слушались, ходить было трудно, и Фёдор старался увильнуть от нежелательных нагрузок. Ксюша каждый день заставляла его идти одним и тем же маршрутом, не обращая внимания на отказы, усталость и нервные срывы. С помощью каждодневных тренировок походка Фёдора выровнялась, он даже отбросил вспомогательные средства передвижения и самостоятельно увеличил протяжённость маршрута.
Когда Таня услышала о новом стремлении Фёдора, вдруг насупилась
- Я тоже должна учиться. Надо же твоему Робертино помогать! – упрямо мотнула она головой.
- Танечка, это – твоё решение, – спокойно ответила Ксюша, а внутри души тоненько запели скрипочки тревоги, не смотря на то, что знала: волнения напрасны, с нею Роберт, он всегда найдёт выход из ситуации.

В начале августа в доме Роберта состоялось большое торжество по поводу бракосочетания сразу четырёх пар. Шампанское, белые платья, чарующая музыка, не умолкавшая ни на миг, привлекали внимание жителей всего посёлка. Счастливые лица, кружащие голову поцелуи и радостный смех, переполняли всегда раньше угрюмую усадьбу.
Выходившие замуж женщины были, словно, принцессами из волшебной сказки. Мужчины, все высокие, стройные, были похожи на принцев и доблестных воинов, готовых до победы сражаться за счастье своих дам. Все они волновались, и это волнение невольно передавалось гостям.
Праздник наделал много шума в посёлке. С окрестностей сходились люди, чтобы хоть одним глазком подсмотреть, что делается за оградой величественного строения, дома главного врача госпиталя.
Роберт никому не отказывал в гостеприимстве. В дни празднований двери его дома были открыты настежь, и никто из любопытных не ушёл, не отведав огромного свадебного пирога, никто не был обделён невниманием остальных виновников торжества.
Праздничные столы были накрыты в саду. Роберт взял на себя роль распорядителя, а роль тамады добровольно взял на себя Александр Иванович, Санёк. Славик Крепыш приглашал гостей танцевать и показывал несложные фигуры танцев. Фёдор тоже был при деле. Он следил за тем, чтобы гости не засиживались на своих местах, чтобы танцевали и не скучали.
Роберт не отпускал от себя Ксюшу ни на шаг. Он до сих пор боялся её потерять, и, словно маленький мальчик, держал жену за руку.
С тех пор, как умерла его жена, он не смотрел на женщин. Свете запретил упоминать в его присутствии о матери. Это было жестоко, но ещё хуже было, когда Света рассказывала что-нибудь вызывавшее воспоминания о прежней жизнью. Он привык жить в одиночестве, и от дочери отгородился, стараясь не отталкивать её от себя, но, всё же, предпочитал одиночество. Света не обижалась на отца. Она его любила, жалела и старалась не нарушать однажды установленных правил. Дочь уже давно выросла и хорошо понимала, что такое любовь.
Ксюша ворвалась в его жизнь свежей волной, которая унесла его к вершинам счастья. Когда впервые он встретил её плачущей у дверей своего кабинета, готов был прогнать эту несносную бабёнку, и, не отвечая на вопросы, он убежал, даже не объяснив причины себе самому. Но женщина приходила каждый день, необходимо было найти какое-то решение, а ничего путного не приходило в голову. Однажды она не пришла так, как обычно. Опоздала. А он уже ждал её. Он уже привык к её каждодневным посещениям. Она уже нужна была ему для самоутверждения. Почему, он не мог себе объяснить. Посетителей в то утро не случилось. Скучая, он бродил по кабинету, не в силах приступить к работе. Она не пришла.
- Ты не знаешь, почему не пришла та тётка снова? – вдруг спросил он у секретарши, выйдя в приёмную.
- Какая тётка? А, Рыскина?! Так у них там что-то в общежитии случилось. Не смогла, видно. Придёт ещё, куда денется! Тут же дочка её лежит.
- Ну, Танька, ты – монумент какой-то, а не женщина! – выпалил Роберт и ушёл к себе, хлопнув дверью, чем не мало удивил секретаршу.
Позвонил к коменданту общежития и, между прочим, постарался выяснить, что произошло с Рыскиной. Но комендант ничего не знал. Беспокойство Роберта беспричинно росло. Хорошо, что надо было идти в операционную. В кабинет вернулся под вечер. Секретарша не усидела на месте при его появлении. Она выскочила из-за стола и бросилась ему навстречу.
- Она приходила! И завтра придёт. Сегодня припозднилась, пришла позже, вы уже в операционную ушли! – выпалила она.
- Татьяна, веди себя поприличнее, – строго сказал он и ушел к себе в кабинет.
- О, и так – не так, и так – не, слава Богу! – услышал он обиженное бормотанье секретарши.
Прикрыв за собой дверь, расхохотался. Приходила! Нельзя больше тянуть. Надо на что-то решиться. Но как это сделать, он не знал. А случай представился на следующее утро, и он не упустил свой случай! Он всегда будет благодарен судьбе за то, что теперь у него есть Ксюша.

Света радовалась за отца. Она уже понимала, что такое «люблю» и не осуждала его выбор.
После памятных Новогодних праздников Саша стал частым и желанным гостем в доме у Роберта, но, с отъездом Светы на занятия в институт, визиты его как-то незаметно прекратились, а летом Света вернулась домой на каникулы в сопровождении Саши, и стало ясно, что обозначилась ещё одна пара.
На семейном совете постановили: бракосочетание всех пар должно состояться в один день. Решили пригласить на бракосочетание и Валю со Славиком Крепышом.

Валя была очаровательна в пышном белом свадебном платье. Она вся светилась от счастья. Рядом с ней, не отпуская ни на минуту её руку, важно прохаживался Славик Крепыш. Он и думать забыл о своей беде, и танцевал с невестой, даже не прихрамывая. Благодаря упорной работе Ксюши в его голове зародилось множество планов и планчиков. Он уже знал, как строить дальнейшую жизнь так, чтобы семья ни в чём не нуждалась, и Валя смотрела на мужа с нежностью и любовью. Но её тревожило то, что за оградой где-то бродит Руслан. Узнав об этом, она даже бровью не повела, но на душе почему-то стало гадко. Она так и не пригласила бывшего любимого за свадебный стол.
- Сам виноват. Пусть сам и расхлёбывает, никто не неволил! - сказала она Свете, принесшей эту весть, и отвернулась, пряча нечаянные слёзы.

Света, казалось, не понимала, что происходит. Ей трудно было поверить в своё счастье, но Саша так нежно и бережно обнимал свою молодую жену, что не раз у неё на глазах появлялись слёзы. Шальная от счастья она кружилась в вихре свадебного вальса, забыв обо всём на свете. В те счастливые моменты она чувствовала только сильные руки, бережно поддерживавшие её. Она не понимала Валиной печали и не обратила внимания на нечаянные слёзы подруги.

Фёдор ещё не мог ходить уверенной походкой, но первый танец жениха и невесты он решил обязательно танцевать, что бы потом ни случилось. Потом были и другие танцы. Счастливая Таня кружилась с ним в вихрях вальсов, внимательно следя за самочувствием мужа, но Фёдор и не думал хандрить. Зараженный всеобщим весельем, он на каждый следующий танец снова звал Таню в круг. Таня всё же внимательно следила за состоянием мужа и в любой момент готова была остановиться, но такого самопожертвования не потребовалось. Фёдор пребывал на вершине счастья.
- Смотри, Роберт, как счастливы наши девочки. И мужья у них – что надо! – счастливо улыбалась Ксюша, прижавшись к плечу Роберта.
- А ты, ты счастлива? – заглянул в самую глубину её души Роберт
- Не спрашивай!.... Я и не думала, что доживу до такого! – прошептала она.
- Старушка ты моя ненаглядная! Теперь я верю, что ты не обманула… – засмеялся Роберт, нежно обнимая свою, теперь законную, жену.
- Как я могла?! Я так люблю тебя, Роберт! – сказала она, немного смущаясь. Он притянул её к себе и страстно поцеловал, не обращая внимания на окружающих.
– Имею на это полное право, я же тоже – жених! – засмеялся Роберт и увлёк Ксюшу танцевать.


На следующий день после окончания торжеств, Света с Сашей уехали в свадебное путешествие. Ни минуты они не хотели потерять напрасно. У Саши начиналась горячая пора на работе, а Света к сентябрю должна была вернуться в институт.
Провожая друзей, Таня плакала.
- Когда теперь увидимся? – сквозь слёзы спросила она, помогая Свете собираться в дорогу.
- Танечка, миленькая, ты же приедешь, вместе учиться будем. Мы же не разлучаемся навек, мы только на время расстаёмся. Ничего страшного, придётся потерпеть. Ты мне теперь кто? – засмеялась Света.
- Не знаю…. – растерялась Таня.
- Сестра ты мне, сводная сестричка, а это – на всю жизнь, поняла?
- Да, наши родители теперь вместе, я и не подумала….
- Помни про кота. Он всегда твоё заветное желание исполнит, мне волшебник обещал!

Света уехала, но грусть от расставания была недолгой. Фёдор не давал скучать жене. Весёлый рассказчик, он не умолкал ни на мгновение, и там, где находился Фёдор, всегда звучал весёлый зажигательный смех. У него были небольшие осложнения после свадебного вечера танцев, но он не унывал, ведь Таня была его законной женой. Он готов был на любые испытания, лишь бы любимая была всегда рядом. И Таня не подводила. Она старалась помочь, чётко выполняла все предписания Роберта Модестовича и спустя некоторое время, Фёдор снова смог встать на ноги.

У времени свои законы, никому на Земле оно не подвластно, никто из смертных не может нарушить его бег. Пришёл черёд уезжать и Тане с Фёдором. У Тани ещё оставалось время для сдачи экзаменов в медицинский институт по льготному набору, и она решила времени зря не терять. С помощью Ксюши Фёдор определился, чем будет заниматься дальше, но его стремление быть всегда рядом с женой оставалось непоколебимым. Пенсии на жизнь вполне хватало, и он не волновался о завтрашнем дне. Тем более, что они ехали не на пустое место, а в опустевшее так внезапно родовое гнездо Тани.

В ожидании поезда, провожающие и отъезжающие, молча, смотрели вдаль, туда, откуда должны были подать состав.
- Ты только почаще пиши, Танюшка…. – сквозь слёзы еле выговорила Ксюша и снова замолчала, чтобы окончательно не разрыдаться.
- Мам, обязательно, ты только не переживай так. Я же домой возвращаюсь, понимаешь?! Ма, не плачь, всё же так хорошо складывается. со мной же Федя, а это – самое главное, – Таня с чувством обняла плачущую мать.
- Ты только пиши почаще… - всхлипывала Ксюша.
- Мамочка, любимая моя, ну, не плачь ты так! Это же не разлука, это же только расставание. А вдруг я не сумею воспользоваться льготами? Назад примешь свою непутёвую дочку?
- Что ты такое говоришь?! Такого не может быть! Роберт вчера звонил куда-то, ему пообещали! – испуганно вскинула брови Ксюша.
- Ну, вот, видишь, как хорошо всё складывается. А я тебе ещё и звонить буду. Знаешь, как я надоем тебе своими звонками?!
- Не говори так, я всегда буду счастлива слышать твой радостный голосок…. Как приедешь, телеграмму отбей, – шмыгнула носом Ксюша.
- Ма, я у тебя уже большая девочка, конечно, сразу же, как приедем, отправлю тебе телеграмму.
- Ксения Петровна, Зинка завтра передаст, так я мигом примчу, не волнуйтесь. Нам со Славиком Таня свою комнату в общаге оставила, и холодильник у нас теперь есть. С комендантом вопрос уладили, полный порядок. Не волнуйтесь вы так. Танька в надёжных руках! – засмеялась Валя, указывая на Фёдора.
- Да, да, я понимаю, но всё-таки… - шмыгнула носом Ксюша.
– Смотри, поступи, не имеешь права провалиться, это – приказ, поняла?! Завтра же иди и подавай документы, не откладывай на потом, – строго напутствовал Таню Роберт
- Постараюсь, Роберт Модестович.
- А ты не можешь сказать мне «папа»? – вдруг спросил он и обнял Таню за худенькие плечи.
- Не знаю, постараюсь…. – смутилась она.
- Ладно, это был порыв души, прости. Следи за состоянием Фёдора. Если что не так, вези ко мне, не раздумывая, поняла?
- Поняла, па…. – Таня запнулась и смущённо улыбнулась склонившемуся над ней седовласому красавцу.
- Роберт Модестович, вы мне жизнь подарили, новую жизнь. Я вам так благодарен! – воскликнул Фёдор, обнимая Роберта за плечи, тем самым, стараясь отвлечь двоих друг от друга.
Какое-то оживление среди столпившихся на перроне людей, свидетельствовало о том, что уже подают состав. Притихшая до сих пор, Валя вдруг бросилась обнимать подругу.
- До свидания, подруженька, когда ещё свидимся! А это вот, прибери, может пригодиться. В жизни всякое случается…. – яростно шептала Валя на ухо. Таня ощутила в ладони маленький, холодный и плотный свёрток, и удивилась до невозможности.
- Что это?! – спросила она, отшатнувшись.
- Тихо ты, не шарахайся так! – зашептала снова Валя, делая вид, что обнимает Таню и горько плачет перед предстоящим расставанием. – В вагоне посмотришь. Хотела себе оставить, да не решилась. Не знаю, обрадует это тебя, или расстроит, но пригодится обязательно. Я точно знаю. Спрячь в карман, чтобы не потерять и не выкобенивайся. Вещица уж больно дорогая.
- Валька, ты невозможная! Как же я по тебе скучать буду! – растрогалась Таня до слёз, но выполнила просьбу подруги и быстро сунула свёрток в карман брюк.
- Не плачь, я же не умираю! Может, в гости к тебе когда-нибудь со Славиком нагрянем, столицу поглядеть, себя показать. Примешь?!
- Конечно! Рада буду….
- Танечка, где билеты?! Смотри, состав подходит, - засуетился Фёдор. Таня вынула из сумочки конверт с билетами и протянула мужу. Он важно взял её под руку и повёл к вагону.
Когда поезд тронулся, Таня долго махала рукой, оставшимся на перроне, таким дорогим сердцу людям. Рядом стоял Фёдор и обнимал её за плечи, не мешая проститься с прошлой жизнью, давая возможность выплакать последние слёзы. Он для себя твёрдо решил, что не даст больше повода для горя и печали своей жене. Он всегда будет рядом, всегда защитит её от всех бед, посланных ей судьбой….

Оказалось, что в купе они ехали одни. Роберт Модестович постарался, и выкупил все места. Когда они немного успокоились и расположились на нижних полках, Таня достала из кармана брюк свёрток, который Валя сунула ей в руку в последний момент.
- Что это? – с интересом спросил Фёдор.
- Сама не знаю. Что-то Валька перед самой посадкой в руку пихнула,- сказала Таня, разворачивая пакет. Она уже почти развернула свёрток, что-то неровно блеснуло в руках в тусклом свете ламп, горевших в купе. И вдруг молодую женщину, словно, током прошибло, и что-то блестящее она с нескрываемой брезгливостью отшвырнула в противоположный угол купе. Раздался грохот от удара о стенку довольно тяжёлого предмета.
- Зачем ты так? Что это? – снова спросил Фёдор, испугавшись мертвенной бледности, вдруг проступившей на лице жены.
- Прошлое…. Оно неотступно преследует меня…. – в ужасе прошептала она, и, закрыв глаза, откинулась на стенку купе.
- Танечка, успокойся. Я же с тобой! Прошлое уже никогда не вернётся, – воскликнул Фёдор, бережно обнимая жену, будто защищая от невидимой опасности.
- Нет, вон оно, тикает….
Фёдор встал, шагнул в сторону, указанную Таней, и стал искать то, что с такой ненавистью она отбросила в сторону.
-Танечка, что это было? – спокойно спросил он.
- Часы Васьки Зотова, - был ответ.
- Что за часы такие?
- Он мне их на руку надел, когда убегал. Я про них совсем забыла. Ну, совсем, понимаешь?... А Валька спрятала и только сейчас мне вернула, – Таня плакала навзрыд, закрыв лицо холодными руками.
Фёдор нашёл часы и стал их внимательно рассматривать и вертеть в разные стороны.
- Ух, ты, какие! Наверное, очень дорогие. Теперь понятно, из-за чего тогда сыр-бор разгорелся….
- Ага, золотые, и ещё помеченные! – зло съязвила Таня.
- Танечка, тут больше ста граммов золота, как можно такое бросать?... – растерянно прошептал Фёдор.
- Не хочу даже думать о них!... – всхлипнула Таня. – Господи, сколько горя принёс мне этот человек!
- Но он же и сам пострадал из-за тебя. Погиб же за кочерыжку!...
- Это что ты такое говоришь?! – вдруг взмыла с места от негодования Таня.
- Тише, тише, дорогая, нас могут подслушать, нежелательно это. Танечка, ты должна его простить. Он же умер уже, так чего на него злиться!
- Легко тебе говорить, а я не хочу даже думать о нём, - всхлипнула Таня.
- Погоди, да, он принёс тебе много неприятностей, но всё же, подумай. Он же от любви к тебе пострадал. Тебя не любить невозможно, пожалей его, отпусти.
- Я знаю… - буркнула Таня и отвернулась к окну. – Не знала я, что ты такой жалостливый.
- Мне Санёк рассказал, как дело было. Хочешь, расскажу? – спокойно спросил Фёдор и взял руку жены в свои тёплые ладони.
- Му-гу…. – ответила она не оборачиваясь, но руку свою из тёплых ладоней мужа не выдернула.
- Васька сбежал оттуда, откуда сбежать просто невозможно. А у него, вишь, получилось. Он обязан был уехать из страны в самое короткое время. Там была свобода. А потом, ты знаешь, победителей не судят. Там бы он одержал долгожданную победу. Но он тебя любил по сумасшедшему. Никому не доверял, и сам за тобой поехал. За каждым его шагом уже следили, но он не замечал слежки. Он искал тебя. И нашёл. А дальше ты всё знаешь.
- Его при попытке к бегству застрелили, – прошептала Таня, уткнувшись лбом в оконное стекло.
- Нет, Танечка, его специально убили, чтобы он ничего не разболтал. А знал он очень много ценного.
- Так это убийство было специально подстроено?! – Таня так вздрогнула, что от неожиданности Фёдор выпустил её руку.
- Так случилось. Это – война, Таня. Она идёт не только на поле боя…
- Но в него кто-то из милиции стрелял, наши!
- Вот именно, двоих уложил один человек в милицейской форме. Он не должен был этого делать, не имел права.
- Почему?
- Милиционер стрелял на поражение без команды и попал в опасные для жизни места обоим беглецам. Одному голову прострелил, а другому в грудь попал, а права на такой выстрел не имел.
- Но они же побежали! Оба!
- Да, побежали. Но он имел право только ранить их, а совсем не убивать. Да, и то, по команде. А команды не было. Они бы никуда не убежали. Там вокруг везде болото.
- А потом?
- В наличии – два трупа, и ты, вроде, при беглецах, и тоже бесконечно виновата. На того снайпера никто сначала и внимания не обратил. Ты за Зотовым побежала. Если бы ты этого не сделала, никто бы и не подумал тебя обвинять.
- Но я видела, как его…. Он же пытался убежать, но свалился. Поднялся, потом – опять, и всё…. – Таня уже плакала навзрыд. – Мне его жалко стало. Я знала, что всё из-за меня.
- Тише, Танечка, нас могут услышать. Успокойся. На твоих благородных чувствах и сыграл тот негодяй. Он обвинил тебя во всех смертных грехах. Так же удобнее. Ну, хватит плакать, перестань, прошу тебя. У нас есть замечательный родственничек. Санёк. Он тебя и спас. Они с Толиком распутали этот клубочек, и ниточка потянулась так далеко, что мне было страшно слушать.
- А я, что бы было со мной? – вытерев слёзы, уже более спокойно спросила Таня.
- Даже не хочу думать, что бы было. Ты осталась, ты со мной, и это – самое главное.
- Всё равно, не хочу их видеть, - упрямо ткнула пальчиком в часы Таня.
- Хорошо, отложим решение этого вопроса до лучших времён. Я тебя боготворю, сейчас это самое главное в нашей жизни, - он обнял жену и принялся горячо целовать.
- Подожди, Федя, подожди! Ты самого главного не знаешь! Там, на обратной стороне часов должны быть выгравированы циферки…. – прошептала Таня.
Фёдор перевернул часы и принялся их внимательно рассматривать. Не обнаружив ничего похожего на цифры, он вынул из кармана перочинный ножик и аккуратно вскрыл заднюю крышку. Снова принялся рассматривать содержимое часов, открывшееся под крышкой, затем перевёл взгляд на внутреннюю поверхность крышки. И вдруг:
- Есть! Точно! Вот, смотри! Даже при этом освещении видно! – Фёдор протянул жене крышку, на внутренней стороне которой, возле самого ободка виднелась едва различимая запись, искусно нанесенная неизвестным гравёром. Цифры были написаны так, что с первого взгляда было невозможно определить, что там было написано, вроде, какой-то орнамент, не более того, но, всмотревшись внимательнее, Таня чётко определила, какие цифры были написаны умелой рукой ювелира. Их можно было увидеть, наклонив крышку под определённым углом к тусклому свету.
- Да, не обманул Васька…. – прошептала Таня, с ужасом рассматривая крышку.
- Ты о чём? – удивился Фёдор.
- Понимаешь, Васька мне тогда сказал, что эти цифры обозначают номер моего счёта в каком-то банке….
- В каком? – напрягся Фёдор. – Танечка, в каком?
- Не помню! – снова заплакала Таня. – Он уже умирал. Он просил, чтобы я очень берегла эти часы, что я очень богата….Банк….Банк…. Дели! – вдруг выпалила она после некоторого раздумья. – Да это были его последние слова. Банк, Дели. Больше он ничего не успел сказать, сознание потерял. Так, не приходя в себя, и умер….
- Так, выходит, следователь о миллионах не зря говорил…. – задумчиво прошептал Фёдор.
- Федя, брось их, пусть кто-то подберёт. Не надо нам Васькиных часов. От него всегда были одни неприятности, даже сейчас….
- Подожди, не говори громко. Вот, если хоть одна душа узнает о существовании этого будильничка, тогда неприятностей не избежать. Не глупи. Бросать их так нельзя и пользоваться ими невозможно. Давай их пока уберём с наших чистых горизонтов, а дальше жизнь подскажет, как правильно поступить.
Фёдор попробовал закрыть часы, вернув заднюю крышку в прежнее положение, но попытка оказалась неудачной. Крышка никак не ложилась на своё место.
-Что теперь делать? – растерянно спросила Таня.
- Пойди, закажи чайку с лимончиком, а я решу проблему.
- А ты?
- Танечка, я сейчас уберу всё это хозяйство подальше, как есть, а дома разберёмся, как поступить. Иди за чаем, - улыбнулся Фёдор, складывая детальки часов в пластиковый пакет. – У нас с тобой пирог вкусный имеется. Я голодный, корми мужа!
Таня побежала к проводнице за чаем, а Фёдор аккуратно спрятал пластиковый пакет на дно одного из чемоданов и принялся распаковывать сумку с продуктами….



Наш поезд уверенно нёсся вперёд сквозь ночь, сквозь воспоминания двух случайно встретившихся людей, которых свела судьба через много лет в дороге, в нашем купе. Мы с Лесей, притихшие на своих полках, с интересом слушали эту удивительную историю и боялись пошевелиться, чтобы не помешать, не нарушить цепь воспоминаний двух боевых товарищей. В вагоне уже давно выключили свет, люди спали в ожидании пункта конечного назначения. Только в нашем купе горел боковой свет. Тускло освещённые лица собеседников едва угадывались во мраке купе, но откровения этих двоих потрясли нас с Лесей до глубины души.
- И как ты поступил с часами? – после длительного молчания, вдруг спросил Николай.
- А, вот они, у меня на руке. Тяжёлые! – Фёдор чуть отдёрнул рукав пиджака, и наручные часы тускло блеснули в неровном свете.
- И ты смог уладить все недоразумения?
- А не было никаких недоразумений. Мы о часах забыли. На долгое время. Пенсия у меня хорошая, на жизнь хватало. Таня училась, а я дурака валял несколько лет. Потом приехали Ксения с Робертом и встряхнули меня так, что мало не показалось. Сначала я подумал, что это Таня им пожаловалась, но потом понял, как неправ. Оказалось, я, будучи по-свински пьяным, разговаривал по телефону с Ксенией. Она и тревогу подняла. Иначе я бы не сумел сам остановиться. Вот, так-то, браток.
- А, потом, что было потом?
- Потом случилось то, что случилось, и никому мы с Таней стали не интересны. Другое время, другое правительство, другие порядки. Даже, не порядки, а хаос в стране какой-то. Люди друг у друга куски вырывали. Я снова запил. А Таня шла своим путём и покорно принимала неприятности, которые периодически доставлял я. Она окончила институт и устроилась в нашу районную больницу. К Роберту возвращаться не захотела. Стыдно ей было матери признаться, что я опять не смог с собой справиться.
Да, я долгое время разгильдяйничал. Но не считаю, что по своей вине. Я стал невостребованным. Куда ни ткнусь, везде – от ворот – поворот. Калека. Я и стал с алкашами местными в домино во дворе резаться и бутылки периодически собирал. Таня за голову хваталась, только, ни слова мне поперёк не сказала, никогда не попрекнула. А когда родился наш старшенький, однажды не удержалась и высказала неудовольство. Да….А я же клялся сам себе, что она со мной никогда горя знать не будет, выходит, обманул….
- Да, уж, тяжело мальцов поднимать, - согласно кивнул Николай и замолчал, надеясь на продолжение рассказа.
- Я, Коля, решил, что не прав, надо что-то менять в жизни. Знаешь, я тогда заочно на юрфак поступил. Институт с отличием окончил. И работа нашлась сама собой….
- Нет, а с часами что было? – не унимался Николай.
- Что ты имеешь в виду?
- Там что-то выгравировано было, ты сам говорил, - не сдержал любопытства Николай.
- Мы в Индию много лет спустя поехали. Уже оба сына подростками были. Завезли их к бабке с дедом на летние каникулы, а сами – за границу рванули.
- Ну, и…. – Николай даже привстал с места от нетерпения.
- Нашли мы тот банк. Долго искали, почти весь срок поездки на поиски убили. Почти в самый последний день пребывания в Дели, зашли в последний в нашем списке банк, и нашли.
- Так ты – богач?! – радостно хлопнул в ладоши Николай.
- Да, я – обеспеченный человек и имею полное право носить такие часы.
- Ты шутишь?! – воскликнул Николай.
- Нисколько. Я уже давно востребованный и, очень даже нужный, человек. Сам не ожидал такого поворота событий.
- А ещё расскажи, как там Роберт Модестович поживает?
- Наш дед? Он давно пенсионер, но без работы не может. Ещё старается, оперирует. Ксения Петровна в доме хозяйничает, внуков воспитывает. Сейчас с Зацепиным младшим воюет.
- У Саши тоже двое?
- Да. Они вместе со стариками живут. Света сейчас место отца занимает в госпитале…..
Неожиданно резко, одним рывком открылась дверь купе. В проём еле втиснулась сонная и злая проводница.
- А вы щэ й доси нэ зибралыся?! Зара ваша зупынка, а вы сыдытэ. Пуйызд дви хвылыны стуйить! – громким шёпотом прокричала она. – Нэ злизэтэ, будэтэ дуплачувать.
Королева нашего вагона презрительно швырнула на столик проездной билет Николая и гордо покинула купе, плотно прикрыв за собой дверь. Что тут началось! Николай стал лихорадочно собирать перепачканные пирожками бумаги, уронил билет, долго искал его под столом, а билет, оказывается, преспокойненько отдыхал на моей подушке. Наконец, хозяин билета обнаружил место пребывания пропажи и, вздохнув с облегчением, опять принялся за бумаги. Бумаги не желали складываться так, как это требовалось. Бросив бумаги, Николай принялся искать одежду. В темноте сделать это было достаточно трудно, почти невозможно. Наконец, он нашёл брюки и рубашку. Хорошо, что пиджак его висел на вешалке. Шлёпанцы разлетелись в разные стороны и, сопя, он принялся зашнуровывать туфли. А поезд уже начал замедлять ход. Николай вытаскивал багаж из-под сидения и возбуждённо ворчал. Он был недоволен, что так быстро приехал, что проводница не удосужилась сообщить ему во время о прибытии поезда на его станцию. Покончив со сборами, он сгрёб бумаги и собирался скомканными бросить их в чемодан.
- Подожди, успеешь, - остановил его Фёдор. – Бумаги аккуратность любят. Сложи их в эту папку, - и протянул обезумевшему от недостатка времени полковнику папку для бумаг.
Пока укладывали в чемодан многострадальные бумаги, поезд в последний раз вздохнул и остановился. Николай рванул к выходу.
- Коля, ты надел мою правую туфлю! – вдруг закричал вслед Николаю Фёдор.
Тот оторопело оглянулся, посмотрел на свои ноги, потом сбросил обе туфли и в одних носках помчался к выходу. Я схватила брошенные Николаем туфли и сунула их под нос Фёдору.
- Который ваш?! – спросила я.
- Этот!
Я нашла в купе вторую туфлю Николая, его шлёпанцы и бросилась с ними к открытому в коридоре окну. Николай босой и несчастный сидел на перроне на куче своего багажа и отдыхал от только что пережитого стресса.
- Николай! – крикнула я, когда поезд уже стал набирать ход. Он повернулся на мой зов и радостно замахал мне рукой. – Ловите! – я бросила в окно его обувь. Он смешно подскочил и принялся собирать разбросанные по перрону туфли и шлёпанцы. Потом выпрямился и долго махал рукой вслед уходящему поезду.

До конечной остановки ещё оставалось время для отдыха. Я свернулась калачиком на своей полке и попыталась уснуть. Леся сделала то же самое на своей верхней полке. Она быстро уснула, отвернувшись к стене. Фёдор Степанович остался сидеть у окна на нижней полке, на месте Николая, периодически подливая из огромной ёмкости, оставшейся на столе в свой пластиковый стаканчик. Он не собирался ложиться, даже постели у проводницы не потребовал, а та и не спешила с предложением.
Видно, всё же, мне удалось задремать, и разбудил меня страшный грохот падающего тела. Я села на своей полке, и не сразу разобрала, что произошло. В проходе толпились Леся и Фёдор Степанович. Леся вопила, как сумасшедшая, а Фёдор Степанович пытался успокоить её, обнимал, целовал, но был безуспешен.
- Леся, Лесечка, извини, не рассчитал, не ожидал! – шептал он, стараясь, как можно, нежнее обнять разбушевавшуюся Лесю, но не тут-то было.
- Не рассчитал, не ожидал? А зеньки тебе на что?! – кричала Леся, безутешно рыдая и держась за лицо. – Какого дёргал, каз-зёл?!
- Лесечка, хочешь, я помогу тебе до дома добраться? Ну, извини, я же не хотел, думал, поймаю….
Но Лесю уже невозможно было уговорить. За время моего сна произошло что-то такое, что заставило уверенную в себе женщину, умевшую постоять за себя, плакать по-детски, навзрыд, громко кричать и яростно отбиваться от подвыпившего мужика. На шум в нашем купе прибежала заспанная, но чем-то встревоженная королева нашего вагона.
- Ну, шо тут у вас такэ? Шо, пубылыся?! Люды кажуть, у вас тут бийка. Може, милицию трэба?
- Нет! Закрой дверь, дурилка картонная! – взревел Фёдор. Проводница благоразумно прикрыла дверь купе и удалилась. – Лесечка, прости, извини меня, я не хотел причинить тебе боль! – умолял он Лесю. После визита вагонной дамы Леся стала покладистее. Она уже не кричала, но уговорить её Фёдору никак не удавалось.
- Вот, до места доедем, мои братики тебе объяснят правила поведения на железной дороге, и вообще, как себя вести с дамами! – уже потише кричала Леся, прижимая ладонь к лицу.
- Покажи, покажи, что там у тебя? Надо холодного приложить, чтобы синяка не было…. – умолял Фёдор, стараясь убрать руки Леси от её лица.
- Отвянь! Думаешь, один раз повезло, так всю житуху катить будет?! Вот, мои братики….
- Лесечка, я помогу тебе раскрутиться, чтобы с клумаками не кататься. Посмотришь, дело наладится, я всё сделаю для тебя! Только прости меня пожалуйста!
- Каз-зёл! Я же лицом своим тоже торгую! – уже просто плакала Леся.
- Давай, я полотенце сейчас намочу, и приложим его к синяку, - умолял Фёдор Степанович, не переставая целовать Лесю.
- Познакомишься с моими братиками, тогда узнаешь, что по чём, - не унималась она.
А поезд, не ведая страстей и печалей, спокойно подкатывал к конечной остановке. Закопошились люди, заспешили приводить себя в порядок и собирать вещи. Я, на несколько минут, вышла из купе, а когда вернулась, Леся была одна. Она горько плакала, склонившись к столу, где сиротливо перекатывались, оставленные Николаем пирожки и колыхались остатки вина в огромной бутыли.
- Гля, щас рассветёт, и синяк на моей морде расцветёт в полную силу! – пожаловалась Леся, указывая на левую щеку.
- Что тут у вас произошло? – недоумевала я.
- Он, гад такой, меня с полки сдёрнул. Я упала фейсом об тейбол.
- А он где?
- Не знаю, смылся, моих братиков испугался. У него же из вещей только дипломатик и был….
- Да, дела…. – вздохнула я. – А это что? – спросила я удивлённо, потому, что на столе нашла визитную карточку Кронова Фёдора Степановича.
- Ага, вот и хорошо. Мои братики его из-под земли достанут.
- А зачем он тебя с полки сдёрнул? – спросила я, рассматривая визитку.
- Поговорить ему, видите ли, захотелось! Не наговорились, видите ли за ночь! – смешно всхлипнула Леся. – Во, сколько выдул, каз-зёл! И поместилось же! – Леся указала на бутыль с вином, из которой выпито было значительно больше половины.
- Ох, ничего себе, приложились к кампотику! – удивилась я.
- Давай, хоть, и мы выпьем назло врагам и пирожками закусим. Не зря же за ними Колюня бегал….

Поезд медленно подкатил к перрону и плавно остановился. Заплаканная Леся с нехилым фингалом под левым глазом, радостно махала рукой двум импозантным мужчинам.
- Вон, мои братики, видала?! Они найдут этого обормота и накажут.
- Леся, может, с наказанием ты повремени?
- Это почему же?!
- Знаешь, кто он?
- Кто?
- Спикер по делам безопасности на Ближнем Востоке, - спокойно прочла я информацию, указанную в карточке. – Депутат. Вот, смотри.
- Аля, так он, действительно, всё может?
- Наверное…. – пожала я плечами.
- Вот, дура, такое упустила! А что теперь делать?
- Попробуй, позвони, - предложила я.
Собрав свой нехитрый багаж, я попрощалась с Лесей и направилась к выходу из вагона. Я знала, на перроне меня никто не ждёт. До работы ещё достаточно времени и его необходимо на что-то потратить. До начала рабочего дня ещё успею перекусить в Мак-Дональдсе.
На перроне люди откровенно радовались встречам. Были поцелуи и цветы. Один умник даже проигрыватель включил, и над вокзалом неслись звуки марша Мендельсона, под которые из соседнего вагона вышла какая-то девушка.
Я шла по перрону и думала, переживала снова и снова, услышанную сегодня ночью увлекательную историю. Мне хотелось не забыть ни эпизода из рассказанного….Жаль, что не было с собой лишнего блокнота….
- Аля, Алевтина! – вдруг кто-то окликнул меня на привокзальной площади. Я не ожидала, что встречу здесь кого-нибудь из знакомых в такой ранний час. Обернувшись на зов, нос к носу столкнулась с Фёдором Степановичем.
- Вы не уехали? – удивилась я.
- Нет, жду эту стрекозу.
- У меня её визитка есть. Не надо её сейчас ждать.
- Почему?
- Очень воинственно настроена.
- Ладно, потом её найду. Садитесь, подвезу, куда попросите, - сказал Фёдор Степанович, указывая на автомобиль, припаркованный рядом.
- Нет, спасибо. До работы мне не далеко, а поесть не мешало бы. Я сейчас пойду в Мак-Дональдс.
- Тогда, извините, что побеспокоил. Если что-то понадобится, обращайтесь. Мы же уже друзья, не правда ли?
- Друзья…. – я удивлённо взглянула на него, улыбнулась и, помахав рукой на прощание, собралась уходить.
- Так вы обещаете обратиться ко мне, когда будет плохо?
- Вы волшебник?
- Да, в некотором роде.
- А как на это посмотрит ваша жена?
- Она умерла несколько месяцев назад от тяжёлой быстротекущей пневмонии. Не успели спасти.
Я внимательно посмотрела ему в глаза и увидела в них столько необъяснимой тоски и боли, что самой стало больно дышать.
- Как же так?
- Вот так. Я думаю, не следует обсуждать мои беды именносейчас…. Позвольте, я к вам присоединюсь. Не будете возражать, со мной позавтракать?
- Нисколько…. – смущённо улыбнулась я.