Лабиринт №7

ЛАБИРИНТ № 7



«Между любыми тремя точками можно провести
прямую, если она будет иметь достаточную толщину»
лорд Бертран Рассел.

«Эй, ю, хочешь грибов?»
Надпись на заборе.


«Наши женщины любят нас от безысходности… Наши женщины любят нас?» – молодой человек с лицом интеллигентного неврастеника, растрепанными мыслями и сломанной расческой в кармане обтирал задницей одну из сырых скамеек осеннего ленинбургского садика. Утреннее томление скрадывалось яркостью отходящей листвы, моросью, праздными гуляками и тем, что люди напихивают в понятие смысла жизни.
Становилось душно. В городе бога Пта бухнуло что-то похожее на гром. Черный хромоногий пес вылез из-под крыши развалившейся помойки и, повизгивая, бросился в ближайшую подворотню. Дрожа всем телом, он несколько раз поскребся в двери дворницкой. Потявкал. Никто не открыл. И пес скорчился на пороге, пока ливень и ветер переламывали друг друга.
Ненастье завладело пространством улиц. Холодные капли влажными бандерильями впивались в тело. Мимо неслись жухлые листья, шебарша по тротуару. День начался. Мокрый как утренний памперс.
Сейчас, когда воздух густо перемешивался с дождем, все до какой-то степени имело значение и теряло его..
– Какая черная туча над городом... Привет! – крикнул ей парень, как старой знакомой. И подытожил, – Пусть будет Осень, бывают же осенние грозы. – Решил он, встал, завернулся в плащ и поплелся прочь – окунуться в иерархию урбанистических ценностей.
«Что же было вчера? Что же... Ах да!»
Долгое сидение в кафе. Малознакомая женщина. Разговоры о сексе и взаимонепонимании. Касание взглядов. Пара бокалов бурды непонятного содержания, сигаретный дым, вздохи, долгое блуждание в подворотнях проходных дворов, крысы, кошки, чужая квартира, новые разговоры, разговоры и разговоры, когда все уже и так ясно – русский эзотеризм за водочкой – реплики ни о чем и мысли, пораженные дистрофией, неумолимый патриотический долг….
– Отчего ты так со мной? – спрашивала женщина. Он отмалчивался, не зная, на какой вопрос теперь ответить: «Отчего так?» или «Отчего со мной?»
И тогда пришло уже отчетливое понимание, что истинной причиной нежелания дать правдивое объяснение происходящему было то, что он не доверял ей. И не только ей, а вообще всем – телесным и бестелесным. Миру – как он его понимал. Или – не понимал.
– Боюсь, что не смогу рассказать об этом подробнее, – выдавил он, наконец, ничего не значащую фразу. – Ты не владеешь необходимым словарем терминов, – и принялся за закуску.
Потом в комнате появился ребенок и сказал назидательным тоном:
– Пора спать!

Фокусировка внимания смещалась, стекала водосточными трубами в самые задворки сознания мешалась оборачиваласьстертымилицамиминиатюрнымина-тюрмортамикоторыесминалисьирушилисьнакладываясьодиннадругой,,,.Он начал понимать, что и его слова падали в эту оболочку, как в густую смолу, вязли и тонули. Тонули и вязли. Город опрокинулся на него и придавил, желая, может быть, только лишь приласкать. «Надо вернуться». Он двинулся к дому. Пришел.
«Что же дальше?…» Стояла такая тишь, что было слышно, как копошатся под раковиной вечнозеленые питерские тараканы. Промозглая ночь сочилась в окна. Заданный вопрос не получил ответа, упершись в новую формулировку: «Зачем я здесь, откуда, отчего?….»
Он сел за клавиатуру своего леп-топа и, пытаясь сосредоточиться, долго разглядывал пустой экран. Пальцы выстукивали по клавишам одну и ту же гамму: Лабиринт, Лабиринт №2, Лабиринт №3, Лабиринт №4, Лабиринт №5, Лабиринт №6, Лабиринт... – клавиша «Shift» залипла, и вышло: №?
– Где я теперь? – произнес он, – Где? В каком из лабиринтов. №7 или №? или – семь вопросов? Чтобы найти выход, надо его искать. Тоже мне – Мыслитель! И все-таки – где? «Лабиринт №7» мне как-то больше нравится. – Выбрал заголовок. – И это правильно, товарищи! – Процитировал последнего Генсека и принялся за повествование.

ПОВЕСТВОВАНИЕ

Все неприятности начались с того, что в квартире появился африканский тотемный идол – подарок дядюшки, приехавшего из Заира. Черное губастое изваяние сжимало в руках копье и тупо пялилось в пространство. Он поместился возле стеллажа с книгами и некоторое время разглядывал своими деревянными глазами интерьер комнаты. Потом переключился на главного ее обитателя.

Хозяин квартиры сначала долго хандрил, потом заболел без видимой причины и внятных симптомов. И провалялся в горячечном бреду почти три недели. Таблетки и инъекции не помогали. Вылечила бабуся-соседка, которую притащила перепуганная подруга. Еще месяц потом он ощущал во рту горький привкус народных снадобий, приправленных не то молитвой, не то ворожбой. Хворь отступила. Идола убрали в чулан, но было уже поздно.

Потом пришел сон. И в этом сне он увидел дорогу и идущих по ней людей. В том месте, откуда начиналось зрение, путь еще окружала тенистая аллея, постепенно переходящая в заросли роз, которые уже совсем скоро сменялись терновником, а потом – силуэтами саксаулов. Широкое плато быстро сужалось, переходя в ущелье. И там последние островки растительности перемежались гранитными глыбами, чтобы к горизонту стать сплошным месивом битого камня. Скалы по бокам дороги громоздились все выше, закрывая небо. Но рельеф обнадеживал – впереди еще брезжил свет.
Люди на дороге торопились миновать неуютную местность. Точно очумевшие леминги, они стремились вперед и вперед, не разбирая дороги. И только миновав расщелину, идущие понимали, что свет означает обрыв. И бросались обратно, но напиравшая сзади толпа уже не давала им этого сделать. Человеческая масса срывалась в пропасть, оглашая окрестности визгом водопада. И над этой мешаниной воплей и тел на последнем выступе скал плясал паяц, водя смычком по всхлипывающей скрипке. Кривляние фигурки притягивало взгляд, превращая зрителя в соучастника. И от соединения этих начал и причудливой игры светотени плясун на утесе превращался то в рогатого монстра, то в белый обелиск с крыльями за спиной. И закатное небо, безучастное как всегда, представало драпировками этого действа.

Утром он встал и, привычно подойдя к окну, увидел за стеклом ту же дорогу в нагромождении каменных глыб и мельтешении огней на фоне рассвета – где-то совсем далеко – на периферии сознания – там, где плясал и кривлялся паяц с заколдованной скрипкой.

Потом случилась Она. Люди от этого не лечат. И поэтому эта часть истории уже начиналась со слова: «Ушла».
«Ушла… Ушла, а почему бы не уйти…. Кажется, я это уже как-то слышал. Ну и что... Она ушла. Она еще не знает об этом. Но я уверен. Она уже ушла. И это навсегда. Окончательно. Гром среди ясного неба. Ясного? Выдумаешь тоже! Разве могут быть безоблачными отношения людей, которые любят друг друга время от времени. Которые любят друг друга и вынуждены быть порознь. Нет! А кто меня вынуждал? Вот в этом-то и вопрос. И, значит, все к тому и шло. И я это видел. Ждал. И все равно оказался не готов. Жаль…».
Как всякий интеллектуал, он жить не мог без рефлексии и самоиронии, имеющей всю ту же причину – сосание под ложечкой. – Продолжить? – Трагический ужас гипертрофированного «Я» перед полным безразличием того сущего, что не укладывается ни в какие понятия и рамки. И как следствие – неврастения, которая оборачивается боязнью быта. И в конечном счете – боязнью бытия. И постоянными оправданиями, начинающимися с многозначительного: «Кто виноват?»

«Почему?» – он так и не мог ответить себе на этот вопрос. Почему, дожив до тридцати лет, не удосужился завести детей, хотя и пытался устроить свой быт в сожительстве с особой женского пола. Почему, по каким шаблонам выбрал себе подругу и сжился с ней, хоть и понимал, что начинает существовать уже другой – не своей собственной жизнью. И жизнь эта состоит из сплошных обязанностей «по отношению к ...».
Обязанности постепенно превращались в своего рода развлечение на грани мазохизма, а потом уже – и в часть его сущности, создавая иллюзию, что так было всегда, что именно так и должно быть.
«Но ежели я любви не имею, – повторял он время от времени слова проповедующего, – Любви не имею. И что?»
В конце концов, он и сам пришел к уверенности в этой необходимости, безысходной как жизнь со смертельно или душевно больным человеком, которого невозможно бросить или отпустить. А в итоге в роли больного оказываешься ты сам. «Любовь – обратная сторона рабства, – пускался он в утешительные рассуждения. – Даже мать и отца я люблю потому, что они мои. Рабство – самый удобный способ существования.... Врешь, братец. В патетику потянуло. «Душегубка домашнего рая» и пр... Сам этого хотел и добился. И подруга твоя милая, умная женщина. Почти совершенство. Почти».
Иногда ему казалось, что он знал ответ на этот вопрос. И если продолжать линию виртуально-кармических умозаключений, то причины всего происходящего сводились к другой, уже запредельной линии его жизни – огромного счастья и такого же огромного горя. Такого, что сосуществовать с ним оказывалось невозможно. И кто-то высший и милосердный стер это прошлое из его теперешней памяти. Отчеркнул на полях.
Иногда оно возвращалось изнанками снов и еще – ощущением, как тяжко бродить по закоулкам чужой души, даже если человек сам раскрывается перед тобой, решительно отворяя все тайники своих сокровенных чувств, страх и самые интимные воспоминания.
Но сны оставались снами – не более того – без образов и дат. Видимо, в этом и крылась причина всех последующих: «Почему?» и «Отчего?».
Было время, когда он странствовал по чужим судьбам, как по пустым домам, где по углам еще валяется хлам недавно покинувших их хозяев. Но никогда еще он не достигал такого, как теперь, слияния с кем бы то ни было. Так что уже давно перестал ощущать, он ли стал хозяином своего тела, или сам вышел вечным пленником порабощенной сущности. Пленником от рождения.
Иногда он думал, что знает это давно и даже заранее, не понимая лишь одного: «Откуда он знает это....».
В конечном счете, он неважно использовал свои возможности. Было время, было и прошло, исчезло без прошлого – сплошным пробелом. Осталось, может быть, только имя, но разве этого мало?

И все-таки этот вопрос: «Почему?» – больше не приходил ему в голову, пока не появилась она – другая. И время снова начало двигаться скачками и урывками. И разорвалось, выплеснувшись впечатлениями другой жизни.

БЫЛО

Прошлое. Другое прошлое – без пробелов. Лет пять назад.
Существование в виде высокой блондинки с огромными глазами на броском, скуластом лице обрушилась на его голову. Название этому – любовь с первого взгляда. С двух первых взглядов. На двоих. Большая редкость, знаете ли. Наваждение.
– Здравствуйте, - сказала она, – Я буду у Вас работать. С чего начнем? – улыбка тронула ее губы. Мягкая – наверно. Тогда она умела так улыбаться.
– Сотрудница. – Улыбнулся он в ответ. – Начнем, пожалуй....
Она пришла и стала его притяжением, его любовницей, его любовью. Стала половиной его жизни – яркой и глубокой, как фейерверк в ночном небе. И из этой половины немедленно исчезли прошлые пристрастия, приятели, привычки. Личная жизнь раздвоилась и разломилась. Все, важное прежде, стало вторым планом. Отступило в тень, но не исчезло. Ведь тогда он еще контролировал ситуацию и сумел таки сохранить вторую свою половину, которая называется индивидуальный домашний очаг.
Зреющий мужчина, погрязший в собственных проблемах, и молодая красотка, скользящая по жизни, почти не касаясь ее изнанки. Что их объединяло? А очень просто – они сами. Он боролся с собой, принимал разумные решения и ничего не мог с этим поделать. А она? Она была рядом.
Напрочь лишенная тяги к материнству, она приняла постулат, что нельзя строить свое счастливое будущее на руинах чужой судьбы. Мужчина этого не стоит.
И реакция ее была всегда предсказуемой: изящный жест холеной ручки (Ах бросьте, сударь, не говорите глупостей! Какой ребенок? Я Вас люблю, как дай Вам Бог ... – элегантного, сильного, с бесятами в глазах. Зачем семья? Какая скука!), яркий блеск белозубой улыбки. Она усаживалась рядом, распахивая колени. Как там говаривал Воланд? «И тут началась всякая чушь..».
А он? В конечном счете, и его грела эта мысль, что дама опять отвергла брачное предложение. Они просто любили тогда, и каждое их соприкосновение порождало страсть. Шли месяцы. Годы. Они жили, притираясь друг к другу плотнее, чем муж с женой. Да что там! – плотнее чем камни в пирамиде.
У них не было детей, но и не было зашоренности обоюдного быта. Он уже временами считал ее ипостасью своей собственной сути, когда этот их мир дал трещину, развалившую его всего за несколько месяцев.
Все началось с финансов. Правительство очередной раз сменило курс. Проекты не выгорали. Денег стало меньше. Их еще хватало. Ему. Только не ей. Она ушла. Внешне ничего не изменилось. Те же встречи, та же любовь, то же отсутствие просьб и упреков. Те же взаимопонимание и взаимопомощь. Те же разговоры по душам в дорожных пробках. Те же, да не те. В ней уже сквозила другая жизнь. И не было прежних долгих свиданий – частных квартир, где можно превратить мир в иллюзию совместного быта, каминов с пляшущими язычками пламени, когда за окном –30 по Цельсию и тишина такая, что слышно потрескивание веток на морозе. И только звездное небо за индевеющим окном и отблески пламени, отливающие перламутром на покрытых испариной телах.
Чувственность оставалась, только встречи становились все реже. Жизнь начала свой бракоразводный процесс (если верно, что браки совершаются на небесах). И он уже ощущал это. Почти неосознанно, но понимал, что придет день, а вместе с ним и человек, который выдернет его женщину из ее неустроенности. Человек, к которому она уйдет.
Житейское правило – хочешь обострить чувства – начни уходить. Ощути потерю. Потеряй и найдешь. Сделай шаг вперед (назад?), чтобы вернуться. Вернуться?
Он ждал и разумом уже желал этого – роман затянулся. Роман не может затянуться, если он еще живет в тебе. Не стоит загодя рыть ему могилу. Сам в нее и попадешь. И он ждал. Желал этого и боялся. И прятался в самодовольство возлюбленного мужчины. И произошло то, что должно было произойти…
Прошло уже ... Прошло всего лишь время. Или нет – не так: «Время пришло».

Еще десять дней назад все было совсем как всегда. Чистый шоколад. Она плавно выскользнула из его постели и направилась в ванну. Он нехотя расстался с одеялом. Двинулся к кухне. У приоткрытой двери остановился, прислонившись к дверному косяку.
Она обмывалась под душем, изгибаясь в струях воды. Присела и слегка раздвинула ноги. Кого стесняться?
– Ты уезжаешь прямо сейчас… – просто сказала, продолжая водить по себе губкой.
– Уезжаю… Дней на десять.
– Без звонков и зоны охвата…– это был не вопрос. Констатация факта.
– Видимо да, – подтвердил он. – Всего десять дней. – Целых десять дней, если подумать – пропасть.
– Приедешь, сразу звони. У меня хозяйка отбывает в отпуск. Повеселимся. Целыми днями можно жить в постели, – повернулась и уперла в него слегка прищуренные близорукие глаза.
Он почти почувствовал новый прилив нежности. Или вожделения. Отвернулся, пошел ставить кофе. Она одевалась, напевая. Легкая. Близкая. Его?

Десять дней прошло тупо и радостно. Псевдоотдых. Эрзац. Попытка поймать золотую рыбку романтики в болоте обывательского быта. Просто в болоте. Не те снасти выбрал – не получилось. И все-таки возвращался радостно. Ведь все шло своим чередом. Ни шатко, ни валко. Не богато, но как-то так – без проблем и неурядиц. И еще была она – томная и зовущая… Да… Солнце всходило и плавно катилось к закату. Настроение был совершенно шампанское.
«Каждый день ездить не смогу. Дел много… Привыкнешь еще! – облизнулся он сытым котярой (самому противно стало). – Привыкнешь, а там… А через денек – обязательно. Ведь я же так ее…» – такие вот были мысли.
Стал набирать номер далеко загодя – еще на трассе. Гудки. Гудки и больше ничего. Отбой.
Он перескочил на сотовый номер.
– Алло… – томный, сонный, неприветливый голос.
– Ты как?
Шуршали шины.
– Я перезвоню... – отбой.
Пауза – 10 – 15 – 20 минут.
Может быть заболела? Или мигрень. Полчаса он держал марку. Дальше не смог. Снова набрал ее номер.
– Дорогая…
– Не сейчас. – И снова гудки.
Ни ждать, ни звонить больше не стоило, и тем не менее он снова нажимал клавиши и ждал, пока она снимет трубку.
– Ты не хочешь меня видеть? – пауза.
– У меня появился другой человек, – большая пауза. – Я перезвоню.
– Рад за тебя. Надо было сразу сказать. Желаю счастья! – отчеканил фразу, как будто давно ее готовил….
И вот тут он сломался. Машина слетела на обочину и встала. Уткнулся в руль и замер. Сколько времени прошло – 5 минут – час? Все равно это была вечность. Провал между тем, что было, и тем, что есть.
Он посмотрел на дорогу и пожалел, что не умеет плакать. Шум летящих мимо авто постепенно въезжал в мозги. Сцепление. Скорость. Газ. Машина выкатилась на шоссе и начала набирать скорость – 120 – 140 – 160 – 180. Завизжали покрышки на вираже. Водитель почувствовал себя гонщиком-отморозком и сбросил газ. Не стоило умирать в эту минуту. Пусть будет, что будет. Пусть.
– Где это я остановился? – спросил сам себя и ответил. – На полпути к сумасшедшему дому.

«В прошлой жизни, милочка, ты была ведьмой, – тупо перебирал он гадкие мысли весь оставшийся путь. – А теперь станешь и в этой». – Он возжелал вызнать все наверняка и удивился, как это еще до сих пор не замечал рядов жутких совпадений, как шлейф следовавших за его бывшей подругой.
Вспомнил историю про мальчика, который, жутко влюбившись, сначала ударился в дзен – лишь бы уйти хоть куда-нибудь – а потом погиб в автокатастрофе. Если суждено кому-то голову потерять, так тому и быть. Даже если ее – эту голову потом целый день будут искать в овраге возле лежащей на крыше машины.
«Как она каялась тогда, письма матери его писала. Убивалась. Убивалась? Все ли буквы в этом слове должны быть написаны? И потом…» – подумал и прочувствовал в себе липкую подлость обиженного подростка. Слушать в себе этот вздор было жалко и стыдно.
«Все это нас не касается, пока не касается лично нас...» – подвел он черту собственной злости и закрыл эту тему.
Что-то было еще, но он погнал от себя эти мысли…

А потом была ночь, и был день. И снова ночь, и ускользающая бессонница. И уютная подруга. Никакой дури и безысходности. «Не дождетесь! Выход всегда есть, – сказал он сам себе, – И вход, межу прочим, тоже!». Он сам придумывал новые проблемы. И постарался укутаться в них как в старое бабушкино одеяло. Почти получилось. Если бы не этот звонок.
– Это я!
– Догадался...
– Приезжай, пожалуйста. Нам надо поговорить.
– Сейчас я занят. – Наверное, это была ошибка. Наверно, надо было нестись, лететь, спасать свою любовь. Он встал в позу. Превратился в памятник «Лаокоон и его сыновья». Столб из соли. – Давай встретимся часа через три. Где-нибудь в кафе. Идет? Перезвоню и подъеду, куда скажешь.
– Я жду… – и слезы почти полились в трубку.
Что он мог сказать ей тогда: «Не уходи – я умру без тебя, – он еще не знал об этом. – Брошу все. Возвращайся. И будем вместе – только ты и я». Так не бывает. Есть еще близкие люди, родители, собаки, машины, дачи, круг общения, годы жизни – они имели право перевесить. Наверно, имели. Или нет? Сейчас уже не разобрать. Вернулась бы она тогда? Судя по сцене, которая разыгралась потом –пожалуй. Особенно, если бы встретились они в их старой комнате, и была постель. Но он не знал еще, что так хочет этого. Думал пройдет, как простуда – жарко и быстро. Пусть даже – как та болезнь, что прилепил к нему идол-африканец. Вылечился же.
Кто-то мудрый сказал: «Каждую следующую женщину года через три ты превратишь в предыдущую, потому что сам все равно остаешься неизменен.».. Жизнь – это привычка? Может быть и нет…

Он выждал положенный срок. Привел себя в порядок и нацепил темные очки. Позвонил, определил место. Сел в машину и поехал. Включил радио:

«Я снова слушаю дождь,
Я вижу эти глаза,
Я знаю, что ты уйдешь,
И, может быть, навсегда», – пел Агутин.

«Соответствую», – подумал он и вспомнил, как уже год (во спасение привычного быта) рассуждал про себя о том, что неплохо бы ей найти нового любовника – иначе им не расстаться. Он почти перестал говорить ей нежные слова и приносить цветы. Он хотел, чтобы она ушла. Думал, что хочет. Он не знал, как это тяжело – оторвать ее от себя – только с кожей и кровью.
Видимо, любовь – это столкновение на уровне биополей, сцепление энергетических потоков. Эмоциональное замыкание. Иначе как объяснить, что обычный, в общем-то, человек со всеми изъянами и недостатками, запахами и хворями, который говорит и двигается ничуть не лучше остальных, оставляет в тебе такую фатальную колею. Свет в глазах, тембр голоса, ритм оргазмических судорог – этого недостаточно. Должно быть что-то еще. И оно было. Только он пока не знал этого. Не замечал как окутывающий его воздух.
Он ехал, не спеша, и опоздал минут на десять. Сделал все, чтобы вытащить эту мизансцену на себя. И все провалилось. Все. Как только он увидел ее глаза. И слезы – крупные капли катились к подбородку. И она стряхивала их, размазывая косметику, и не замечала этого.
Несколько минут они ехали молча, пока он не притормозил у входа в знакомое заведение.
– Отчего плачешь ты? – спросил. – Ведь это ты от меня уходишь… – Он не договорил. Она снова разрыдалась.
– Я не могу отказаться. Он – обеспеченный человек. И мне тоже надо с кем-то жить… Он так меня любит. – Она была совершенно, убийственно права.
И значит, время уже упущено. Или почти. Хотя, какая разница. Если бы не прошедшие дни, не мысли о том, с кем она сейчас и как … И что собирается делать.
И что же делать ему. Остаться друзьями?… Почему бы и нет? Я до сих пор не пойму, могут ли мужчина и женщина, которые любят... любили друг друга (пусть даже и нет), остаться друзьями. Скорей всего ответ отрицательный. Но ведь бывают же и исключения! Или нет?

Диалог продолжался.
– Кто он? Не говори – я знаю – твой хозяин, – (Хозяин – верное слово). Он вспомнил все истории об этом человеке, которые она рассказывала в последнее время. Об их каждодневных обедах в ресторанах – «скучно ведь одному». О совместных вояжах по стране. Истории рассказывались с нарастающим энтузиазмом. А как же иначе – выстилалась новая мозаика человеческих отношений. Без него. Только, к чему было обращать на это внимание. Она и прежде путалась с другими помаленьку. Он ведь сам этого хотел. И она все равно любила только его. А он? Он тоже.
Даже когда заводил интрижки с другими женщинами и думал, что вот – чтобы завести себе новую любовницу, надо бы избавиться от старой. И доигрался до того, что почти завел роман с ее подругой. Совсем уже собрался уложить ее в постель, но в последний момент отступил. Почему? Необъяснимо… Еще как объяснимо – он любил другую женщину, которая сейчас выходила из его машины.
– Твой хозяин, – повторил он, – неплохой выбор. Староват, правда.
– Ему всего 45. Просто сначала Афганистан. А теперь он бородку носит.
– А…

– Милый, я ведь тебя люблю. Ну почему ты так все запутал, - они уже пили кофе с чем-то еще, и она ломала, вытаскивая из пачки, сигареты. А он зачем-то вспомнил о другой женщине…
– Я тоже... Все правильно. Не можешь же ты при мне быть наложницей до пенсии. Все правильно… Но как-то грустно.
Он сделал паузу. Она молчала, уперевшись в него глазами. Она все еще ждала чего-то.
– И как? – снова начал он, – ты выходишь замуж. Или… У него, помнится, ребенок. Жена там.
– Это только у тебя никого нет. И никогда не будет... Я перееду к нему через неделю. Уже сняли квартиру. Евроремонт и прочее. Он развелся ради… – она осеклась.
– Понятненько. Сделал то, чего не сделал я – молодец. Меня-то вообще ничего не держало! Стратег… – теперь уже замолчал он.
– Он тебе понравился, правда? – спросила, словно молила ответить ей «да», и это растрогало его. И он проговорил то, что она хотела услышать
«Я хочу быть с тобой!» – говорили ее глаза.
– Я хочу быть с тобой... – повторили губы.
Он поднялся. Подумал: «А я тактик. – И еще. – Хорошо быть женщиной – порыдала и все прошло…». Сказал:
– Пойдем. Мне нужно на воздух. – Растянул фразу. – Поедем куда-нибудь….
– Поедем… – она поднялась и покорно двинулась следом. Как будто две недели назад.
Если бы не было того вчера. Вечера и ночи. Если бы она сказала чуточку раньше. Загодя. Так как-нибудь: «Дорогой, ко мне обратился господин N с предложением о сожительстве с серьезными намерениями. Как ты на это смотришь?» Были же и раньше эти сожительства, хоть и без серьезных намерений. Были. Ну и что?
Вопрос ставился именно так – если бы у него был еще один день на осознание, изменило бы это что-нибудь? Или нет? Бросить все, лишь бы остаться вместе – заманчивое предложение, если забыть о всяких посторонних «НО». «Как бы не сделал – все равно пожалеешь», – слишком избитая фраза, чтобы стать лозунгом момента.
А она? Она должно быть лучше его чувствовала грань между: «да» и «нет». И боялась снова сделать шаг, который не даст им остаться за этой гранью. Так он думал. И вряд ли ошибался.
Когда люди впитывают друг друга на протяжении нескольких лет, мысли и ощущения становятся общими, как вода в сообщающихся сосудах. Он знал. Он ведал, что возможно все. И ничего не будет.
Сели в машину. Поехали. Оба понимали куда. И оттого долго молчали.
– Я так боялась этого разговора с тобой. Так боялась!
– Отчего? Разве я мог что-нибудь для тебя не сделать.
– Ты мог бы сделать... Раньше.
– Да, – протянул он и снова замолчал. – Мне будет тебя очень не хватать, – выдавил патетически.
Он еще не знал тогда – насколько.
– Мне тоже… – она пропустила издевку. – Мы останемся вместе?
– Странный вопрос. Насколько это возможно.
– Да?
– В данной ситуации меня интересуешь только ты (Истинная правда! И как всякая правда – она многогранна). И если ты будешь…
– Я буду…
– Что-то я не чувствую, что мне повезло, – проворчал он и прибавил скорость.
Она рассмеялась, но в ее смехе различались истерические нотки.

Они приехали. Вошли. Стремительно избавились от одежды и начали привычную процедуру насыщения друг другом. Нет не обычную. В этот раз энергетика разрыва удвоила, если не удесятерила силу их чувственности.
Она впивалась в него, наполняясь вожделением. Он смотрел на ее запрокинутое, почти перевернутое лицо и думал, как ужасны перевернутые лица – слишком много отверстий, слишком рельефно. Даже обнажившиеся зубы выставляют все свои щербинки и неровности. Изнанка человеческой плоти, обращенной в пространство. Он смотрел снизу вверх и тонул в прелести слепившейся с ним женщины.
Он увидел, как судорога пробежала по ее животу. Она застонала: «Господи, как мне хорошо..». Открыла огромные, слегка косящие глаза и привалилась к нему, прижимаясь всем телом, прошептала:
– Я умру на тебе…
«И я умру… без тебя», – наконец он начал осознавать происходящее. И поэтому двинулся к ней самозабвенно, почти со злобой. И захлебнулся собственным стоном. Приоткрыл веки и снова увидел ее – его женщину. Теперь уже не надолго.
– Я люблю тебя, – шептали ее губы.
«Я люблю тебя…» – повторял он про себя . Она угадала.
– Почему ты раньше так мало говорил мне об этом? – Она приподнялась на локте и откинула волосы со лба. – Почему?
– Слова – это знаки. Знаки и больше ничего! – начал говорить он и понял, какая это чушь. – Я боялся утонуть в тебе.
– А сейчас?
– Сейчас ты уходишь…
– Я могу вернуться.
– Как?
– Просто развернуться и уйти. – У него еще был выбор. Он промолчал. Они еще были вместе. Потом одевались. Сидели рядом, пропитанные нежностью.
– Он знает про меня … – он выплыл из задумчивости.
– Знает, конечно…
– И что?
– Как видишь. Мне удается выторговать себе свободу. Пока.
– Пока… Стратег…– повторил он. – Если он тебя любит. А он тебя любит – теперь это ясно. Он сделает все, чтобы стереть меня из твоей жизни.
– А как бы сделал ты? Ему же тоже обидно. – Он начал злиться. Вдруг зацепился взглядом за простыни со следами недельных упражнений сексом и отчетливо выговорил про себя: «Вернуть ее еще возможно, но зачем?»
Она подошла и обвила его руку:
– Все жду оргазма. Но его так и нет. Наверно, я все же очень расстроена из-за тебя.
– Тебе все время приходят в голову какие-то нелепые мысли.
– Я тоже так думаю.

1816 год. Наполеон покидает остров Эльба и движется к Парижу. «Чудовище вырвалось на свободу!» – орут газеты – «Оборотень в Каннах!», «Тиран – в Лионе!», «Узурпатор в 60 милях от столицы.», «Бонапарт приближается форсированным маршем.», «Наполеон завтра будет у наших стен.», «Его величество в Фонтенбло!».

«Зачем я это вспомнил? Ах да!» - подумал он.
Равновесие, замешанное на их обоюдном прошлом, начало уходить у него из-под ног.

– Если бы ты только знал, как ужасно быть одной, – сказала она так, как будто его и не было рядом. – Особенно в праздники. Особенно в Новый год. Пустая ночь с электрическим ящиком. Женщина не должна быть одна. Не должна! Ты этого понять не можешь...
Он внимательно смотрел на нее, старая различить знакомые оттенки прошлой чувственности. Но нет. Она просто приняла наилучшее решение. Самое рациональное в сложившихся обстоятельствах. Только и всего.
Они возвращались. Он вел машину, стискивая зубы от ощущения собственной вины, глупости и беспомощности. Он терял ее. Еще не сейчас. Но навсегда. И так выходило, что сам этого и хотел... Мы думаем, что проблемы вовне, а все они – внутри нас.
Поезд ушел, господа присяжные заседатели. Последняя подножка выскользнула из-под ног.

– У нас с тобой все будто в кино. Типичный бразильский сериал, – выговорила она после долгого молчания.
– Не особенно. Скорее «Зимняя вишня». Да и тут с моралью выходит неувязка.
– Что может быть моральнее, чем любовь? – она была по-своему права.
– Читал давно уже какую-то восточную поэму. Не помню названия. Там про отношения жены падишаха и его любимого младшего брата. Они впали в любовь. И что бы с ними потом не делали – они все равно оказывались вместе.
– У нас уже было на это время…
– Да... Ты выйдешь за него замуж? – спросил и понял, как он предсказуем.
– Зачем?
– Иметь детей от любимой женщины – большая радость.
– По тебе я этого не заметила. Прости. Ну не привили мне материнских инстинктов. Ну что тут сделаешь…
«Были бы дети – не было б проблем. Как и выбора. Или был? Были бы дети, и тебя бы не было... Или наоборот... А еще – это могли бы быть твои дети», – мысли путались.
– Не переживай! – выговорила она, задумчиво. – Я с ним обо всем договорилась. Он обещал тебя не трогать.
– Ты это о чем?
– Да так...
Они доехали до офиса ее новой фирмы. Пора было выходить. Она потянулась к нему и чмокнула в губы.
– Я люблю тебя, – привычно выдохнула женщина.
– И я тебя тоже, – непривычно откликнулся он. – Ты моя радость…
– Ты моя смерть, – прозвучало в ответ.
Первый акт действия завершился.
– Прощай! – выдавил он.
– Увидимся, – улыбнулась женщина. – Надо завтра не забыть сделать маникюр.
– Я люблю тебя! – произнес он и подумал, что надо расстаться. И чем скорее, тем лучше.
Вернувшись домой, он сразу лег спать, предварительно приняв изрядную дозу снотворного. И в следующий день ничего не делал, только слонялся по комнатам, открывал и снова закрывал окна и двери. Конечно, он был свободным не менее, чем всегда, но в данном случае это ничего не меняло.

Они встретились снова уже через два дня. Встретились в ее старой квартире.
– Ну где же ты! – сказала женщина тоном вконец заждавшегося ребенка, – мой уехал на стрелку – машину разбили. Давай скорей.
И все было почти как всегда. Но с новым изводящим ощущением последнего раза. С жуткой чувственностью и нежностью поцелуев. Он уже почти поверил в то, что все будет почти как прежде, но настал следующий день.
Утренний звонок был ни к чему не обязывающим, он просто хотел отдать кое-что из ее вещей.
– Приезжай, – сказала она, – его нет дома. Мое Чудовище уже при делах. Но трахаться не будем. Я спешу.
Дело было не в 15 минутах, за которые они успевали случиться в разных экстремальных ситуациях. Дело было в принципе. Сергей еще надеялся, что память тела еще может вернуть нечто в их близость. Не получилось. Он перестал контролировать процесс. Перестал… Психанул, но поехал. Потом довез ее до работы. Ехал и рассказывал ей о разных пустяках, соскальзывая на чувства. Наговорил больше, чем за все года их предыдущих отношений.
Она слушала удивленно. Только и всего.
– Почему ты не говорил этого раньше? – повторила уже в который раз. – Ах да – боялся утонуть. А я? – потом вышла из машины и исчезла в людском потоке, так не разу и не оглянувшись. Она двигалась с грацией победительницы, впрочем – как и всегда.
– Отчего так? – проговорил он. – Отчего мне всегда было проще сказать «Нет», даже если очень хотелось произнести «Да»?

Уже через пару дней она пришла снова. На этот раз к нему в офис. Такой прощальный круиз по местам боевой славы. Обещала еще с утра. Но появилась почти вечером. Он целый день только и делал, что ждал. Как никогда раньше. Совсем извелся. Видимо, опять на что-то надеялся.
Наступили сумерки. Он не выдержал и принялся звонить старому другу. Просто, чтобы отвлечься. И появилась она. Медленно вошла, заперла дверь и села к нему на колени.
– Я хочу быть с тобой, – беззвучно изогнулись ее губы.
– И я… – отбросил он трубку.
Через некоторое время она приподнялась над ним и, почти не мигая, высматривала что-то на его лице, как будто хотела унести его с собой. И он задохнулся от блаженно ускользающего ощущения близости. И был счастлив, как последний идиот. Завершающее слово в этой фразе особенно справедливо.
Потом она снова обещала прийти с утра. И пришла через день, когда он уже устал изводиться.
– Что поделаешь – дела…
– Что поделаешь…
Следующая пауза растянулась на неделю, в течение которой он видел один и тот же сон, как вот они о чем-то долго спорят с новым сожителем покидающей его женщины, и он говорит своему vis-à-vis: «О чем Вы хотите, что бы я рассказал – о том, как мы больше ни разу не виделись или какой рисунок на обоях в Вашей новой спальне». Глупая детская месть!
«Не психуй, это всего лишь ущемленное чувство собственника, – уговаривал он себя, - поболит и отпустит.» – Не отпускало.
Каждая их новая встреча превращалась в очередной акт расставания.
Вся беда заключалась в том, что он только сейчас начал ощущать ту власть, которую приобрела над ним его страсть к этой женщине.

– Я люблю тебя. Я все время думаю о тебе и никогда тебя не брошу, –шептала она в телефонную трубку. Он не верил, не верил и все-таки надеялся. Жажда надежды – что с ней поделать?

Быть может, встретившись через пару лет, они проявились бы добрыми друзьями или совершенно чужими друг другу людьми. Через пару лет, но не через пару месяцев.

Прошло два месяца. И была Москва, в которой питерские паребрики превратились в бордюры, а парадные – просто в подъезды. И был отель, где они оказались из-за Бог весть какого стечения обстоятельств.
Она шла навстречу и улыбалась.
– Я уже иду, – сказала она в телефонную трубку. – Ты ждешь?
– Я жду.
– Буду минут через 10, – и не пришла.
Дела, что поделаешь... Полдня он бесился. Бегал по номеру. Выходил на балкон и пялился на улицу. Потом просто бродил по незнакомым переулкам и заводил разговоры со случайными людьми. И чуть не каждые 5 минут таскал из кармана свой сотовый телефон. Тот с электронной точностью констатировал – пропущенных звонков не существует. Нет…
«Зимняя вишня...» Идиотизм!
Он упрямо боролся с желанием набрать ее номер. Удалось.
Подошел вечер, вместе с суетой дня рассеивая и психоз. Но что-то еще оставалось, что-то гнало прочь из тесного гостиничного номера. Он вышел на воздух, вернулся, зашел в ресторан. Там была обычная суета у бара. Танцы. Показная веселость. И она. Она с молодым человеком, его знакомым – знакомым слегка, почти номинально. Сердце забилось судорожно.
Она увидела его и радостно заспешила навстречу. Встретились как родные. Как будто только что разошлись с обещанием встретиться через 5 минут… Нет, через 10.
«Расставаться надо сразу. Вот что …» – подумал он тогда, и улыбнулся, когда она чмокнула его в щеку.
Двадцать минут отвлеченно вежливого разговора он не заметил. «Расставаться надо сразу. Вот что… Быть третьим «на подхвате» – еще куда ни шло. Но «четвертым – лишним» – точно слишком», – эти мысли отпечатались особенно отчетливо, на фоне образовавшегося провала. Лена всегда обескураживала его. Но так!
И все же, улучив момент, он еще раз спросил ее:
– Идем ко мне?
– Прямо сейчас? Замечательно! – улыбнулось она.
Дальше все развивалось по его худшему сценарию.
Выйдя в холл, она вдруг вспомнила:
– Где-то здесь бродит мое Чудовище – я от него всего на часок смылась. Иди вперед – я догоню… И даже не спросила этаж и номер. Он молча двинулся вперед. Окликнуть… Одернуть… Зачем?... Если женщина говорит, что вас любит, совсем необязательно, что она любит только вас.
И все-таки ждал еще минут 15. Усвоил до капли накатившуюся беспомощность. Какая же паскудная штука – надежда! И ни чем ее из себя не вытравить. «Вдруг позвонит»…, – подумал он и сам почти начал набирать цифры на мобильнике. Еще раз поразился собственной глупости и бросил это дело.
Пришлось признать, что все это время он старательно лелеял спрятанную надежду, что любовь к нему все-таки заставит ее вернуться. Вырвет из складывающегося быта. Глупец! «Бытие определяет сознание», – уж в чем, в чем, а в этом материализм безусловно не ошибся.
Он бродил по ночному городу, смотрел вокруг. Она отсутствовала всюду – в осеннем воздухе, в воде, в цветах, которые он не смог ей подарить...
«Странно, – почти вслух проговорил он, – я начинаю любить женщин только тогда, когда они уходят. А до того лишь терплю. Отчего? Я мазохист? В душе. Душой – так вернее. Поэтому я и жду, что меня бросят. А потом тяну расставание – коплю в крови адреналин… Жду, что меня бросят. Дождался!»
Он закрыл глаза и снова увидел ее – всю ее некрасивость: череп с широкими скулами и коротким вздернутым носом. Тело. Нет, тело вспомнить он не смог. Все застилали глаза. Прикрытые глаза, которые подсвечивались изнутри жутким завораживающим пламенем. И губы. Только они могли так прошептать:
«Ты – колдун. Заколдовал меня. Милый! Как я тебя люблю…»
Выходило, что он уже пристрастился к своей тоске. Упивался ею, культивировал, растравлял бесчисленными воспоминаниями, копил взгляды, жесты, улыбки, слова, которых уже не было. Он стал любить тоску ради нее самой. Голод человеческой чувственности утолить невозможно. И оттого сбывшиеся надежды оставляют позади все лучшее. «О счастье мы всегда лишь вспоминаем?» – классик не прав.
Когда все было хорошо, счастье не имело значения. И он чувствовал себя вправе делать и то, и это. Теперь, когда все стало плохо, понял, что вправе быть только таким – самим собой.
В конце концов, печаль и предательство, страдание и насилие надолго остаются в памяти, но все же они бледнеют, выцветают и исчезают, а воспоминания о бликах огня на теле утомленной ласками женщины и звездном небе, под которым бродили тогда, остаются почти неприкасаемыми в пределах единой человеческой жизни. Хотя и эта правда нуждается в поправках и оговорках.

Весь следующий день он провел на диване. Несколько раз пытался уснуть. Не получилось.
«Отчего же я все время бегу от призраков?» – подумал он и произнес вслух:
– Ты забыла, что я не только знаю тебя, но и чувствую, – и чуть позже. – Все кончено. Теперь уже точно. Кончено.
Он еще раз посмотрел в окно на мельтешашие внизу автомобили. Понял, что сам себя наказал за свою сентиментальную глупость. Отключил мобильник. Хотел посетить ресторан, но передумал. Ушел в пространство московских сумерек.

«Bonjour, Tristesse – Здравствуй, Грусть…».

Он вернулся в будничность своего повседневного существования: работа, заботы, бытовой уют, милая сожительница, мысли о будущем. Начало получаться...

Все кончено? Как бы не так!
Прошел еще месяц...

Он опаздывал. Он категорически опаздывал. Машина летела по набережной, переливаясь светофорами и огнями остающихся позади авто. Гонка преследования....
В последнее время ему мерещилось, что кто-то исподволь охотится за ним, пялится на него электронными глазами. Весь город, весь мир – сплошной электронный взгляд. Это мешало сосредоточиться, не давало думать. Раздражение захлестывало. Он смахнул с лица все выражения и оскалил зубы. «Улыбайтесь, и Вам улыбнутся в ответ». Маловероятно, но попробовать стоит.
Машина неслась в цокоте шипованых шин. Он следил только за выбоинами на асфальте.
Она опять вторглась в пространство его обитания и позвала в гости. Лопух – он снова спешил к ней на встречу. И, когда задребезжал телефон, автоматически брякнул:
– Дорогая, я уже почти…
– Это не дорогая, это я... – раздался в трубке голос подруги. – Загляни дома в почтовый ящик.
«Опять попал!» – тупо подумал он и отвлекся от дороги.
Снег в отличие от людей никуда не торопился. Просто шел, превратив отдельные части трассы в ледяной каток. Машину понесло, ударило пару раз о поребрик и сквозь чугунное ограждение выбросило в реку.
«Ну и вот!»... – успел подумать водитель, прежде чем автомобиль, подмяв под себя тонкий лед, начал уходить под воду.
Он еще увидел, как из притормозившей на набережной желтой иномарки выскочила женщина, всплеснула в ужасе руками и поправила сбившуюся прическу. Потом жуткий озноб взобрался по телу и отключил сознание.


ИЛИ НЕ БЫЛО?

Когда он очнулся, на груди сидела лягушка со странными желтыми пятнами на голове, собранными в корону.
– Просыпайся уже, милый друг, давненько тебя дожидаю... – прошамкало земноводное.
– Этого не может быть! – запаниковал он и очнулся во второй раз.

Он ощущал себя роженицей и младенцем одновременно. Его трясло, выворачивало наизнанку и давило со всех сторон. Время пульсировало и давило на мозг до рези в глазах. Он очнулся. Сознание словно выкарабкивалось из кокона прошлого, отдирая с себя последние ошметки памяти. Оставшееся напоминало сложный ребус, сложенный на незнакомом языке.
Открыл глаза. Долго лежал и пялился в потолок под шум в ушах и ощущение жуткого озноба. «Чувствую, стало быть, существую, – двинулись губы. – Двигаюсь». Чего-то не хватало. Прошлого, понял он наконец, провалившись в бред на больничной койке еще на неопределенный промежуток времени.
Постепенно боль унялась. К тому времени он уже прошел все периоды паники, кошмарной иррациональности, уныния, летаргии, отчаяния. Случалось, что он не мог догадаться, когда спит, а когда бодрствует и отличить сон от воспоминаний. Он знал, что все еще существует, но не понимал, где находится и сколько прошло времени.
Его память снова из связующей ленты, на которой мостились его жизненные перипетии, превратилась в сплошную пелену и стерла из сознания все, кроме вот этой койки и этого потолка. И еще старой нянечки и очков доктора, иногда заходившего посмотреть пациента.
– Пить хочется, – разлеплял он губы, глядя на капельницу.
– Помню, помню... – отзывалась сиделка.
– Я хотел только...
– Знаю, знаю... – звучал ответ. – Спи, батюшка, спи.
«Но должно же быть еще хоть что-нибудь, – думал он. – У меня ведь осталась способность думать. Мысли не могут быть без образов. А образы должны откуда-то являться. Хоть что-нибудь.... Имя, – вдруг выплыло из пустоты. – Должно было быть Имя». Он ухватился за эту мысль как за последний шанс и может быть оттого долго не мог ничего вспомнить. Ничегошеньки! Напрягался до спазмов мышц. Но в голове так ничего и не прибавилось. Пустая трата времени.
Губы зашевелились сами собой, когда он очередной раз вывалился из дремоты. «Сергей», – угадал он беззвучное слово.
– Сергей! – заявил себя миру, как будто поставил штамп в паспорте. Можно было начинать жить.

Утекло еще три дня. К нему никто не пришел. Память по-прежнему давала сбои, но действительность не становилась от этого менее контрастной. Сергей устал томиться ожиданием воспоминаний, потреблять больничную диету, которая сводилась к снижению потребления съестного до немыслимых пределов, и мять казенные простыни.
Один из соседей по палате все время бубнил о том, как от него ушла жена. Другой храпел так, что на тумбочках дребезжали склянки с лекарствами. Старый бомж с подбитым глазом и постоянно чмокающими губами чесался, не переставая, даже когда спал... Пускали газы они по очереди. И этот запах – тягучая смесь сероводорода, скипидара, пота и чеснока – все подталкивало к мысли, что пациент уже достаточно здоров, и пора выбираться. И поскольку, если не считать амнезии, нескольких царапин и насморка, Сергей больше ничем не страдал, отпустили его с легким сердцем. Выдали справку и велели сразу отправиться в милицию.
Только выйдя на улицу, он понял, что не знает, куда идти. Память ушла, документы пропали. Родные и близкие – за этим словосочетанием следовало поставить большой вопросительный знак. Оставалась машина, но ее еще надо было найти. Вот с такими мыслями он и бродил по припорошенным снегом улицам, пока окончательно не продрог. Воздух съежился от мороза. И наступивший вечер превратился в бесконечную пляску искристых колючек. Надо бы было все же зайти в отделение органов внутренних дел, но... Он сам не мог себе объяснить, почему не хочет этого делать.
Вокруг ходили люди, текла жизнь, только Сергей совершенно не знал, как себя к ней пристроить. Ему некуда было идти, позвонить было некуда. Ведь бывает же так жутко, когда в огромном многомиллионном городе некому просто сказать: «Здравствуй, это я ...». Он шел и шел, и пятисложная меланхолия пристроилась рядом.
– Господи! – проговорил Сергей. – Со мной тут такое творится, а в Городе все как всегда: «Ночь, улица, фонарь, аптека...»
Слава Богу, в карманах завалялась кое-какая мелочь – хватило на жетон в метро. Зашел погреться.
И там внутри, в теплом пространстве электрического света ощутил приступ блаженства просто оттого, что рядом толпились горожане, что они спешили и знали, куда спешат. Свободный от этих человеческих обязательств, Сергей от нечего делать рассматривал проходящих мимо людей так внимательно, как не делал этого никогда раньше.
Вот из вагона метро появилась элегантная дама, задорно подмигнула ему и пошла дальше, и было понятно, как она отлично знает, что ее рассматривают со спины. В другом случае Сергей наверняка не заметил бы случившейся сценки, но в эту минуту он как губка впитывал подвернувшиеся обстоятельства. И когда из следующего поезда вышла таже самая дама, он скорее начал оценивать ситуацию, чем впадать от нее в удивление.
Глаза их встретились, и они некоторое время рассматривали друг друга. Женщина начала замедлять движение, но все-таки прошла мимо и двинулась дальше той же походкой – зная, что ее рассматривают со спины.
Поджидая следующий поезд, Сергей был уже почти уверен, кого он увидит за открывающимися дверьми. Электричка подъехала. Двери открылись. И если бы молодой человек не выискивал среди пассажиров уже знакомую даму, ни за что бы не догадался. Это была она и не она. Никакой фривольности, в глазах сплошные домашние заботы и пакеты с продуктами в обоих руках. Но это была определенно она. И не желая ломать голову над тем, что же это за знак такой подает ему судьба, Сергей просто встал и вошел во все еще открытые двери освободившегося вагона.
Он ничуть не удивился, что вагон оказался совершенно пуст, и электронный голос объявил: « .. аспект Мира» – та же самая остановка. Бывает же, что поезд перегоняют с ветки на ветку. Ехать было все равно куда, и он уселся на подвернувшееся сиденье. Вагон тронулся, и кто там оставался на перроне, Сергея больше не интересовало. «Поехали».
Поезд долго несся сквозь зияющую темноту и редкое мелькание огней. Иногда состав останавливался, но казалось, что движение все равно продолжается. Пространство вагона напоминало лодку, покачивающуюся на волнах. Свистящая тишина давила на уши... Наконец поезд тронулся последний раз и влетел в освещенный вестибюль станции метро – тот же самый. Люди двигались в привычном темпе. Знакомая скамья по-прежнему пустовала. Сергей вышел.
– Куда я теперь? – вопрос звучал риторически. Но проходящий мимо человек оглядел его как больного и ответил – поди, пойми чего. Сергей начал вслушиваться в текущую речь, осознал, что не понимает ни слова, и попятился назад - в двери вагона.
«Следующая станция р-р-р-ш-ш-ш...аспект Мира», – пропел электронный голос. Двери закрылись. Поезд тронулся.
– Что-то здесь не так, – резюмировал пассажир и внезапно обрадовался. Конца следующего перегона он дожидался как финиша гонки Формулы-1. Летящий поезд превращал мелькание огней за окном в сложный орнамент. Станция вырисовалась из него почти магическим знаком. Двери открылись.
Выходя на платформу, он уже ощущал свою фиксированность в предоставленном мире. У него был дом – он тут же припомнил (неправильное слово, но пусть) свой адрес, номер машины и место работы. И еще были друзья – незнакомые пока. Но Сергей не сомневался, что тут же опознает их – нужно только встретиться. Мир был притертый. Свой.
«Почти»... – весело добавил он, двигаясь к выходу. Во всем этом еще предстояло разобраться. Но – пусть.

Сергей двигался быстро с целеустремленностью человека, знающего куда он идет уже в силу привычки.
– Вот явлюсь домой и выпью рюмку виски, – думал он, чтобы ни о чем другом не думать. – Мечта идиота!
Оказавшись перед квартирной дверью, Сергей ничуть не удивился, как не удивился и ключам, торчащим из замочной скважины.
– Чушь собачья! – сказал он, возясь с замком. – В жизни полно дверей, которые не отворяются, когда ты в них стучишь – ничуть не меньше, чем тех, которые распахиваются, когда ты этого и не желаешь. Я желаю...
Дверь открылась, и он проследовал в розовые внутренности своего нового жилища. Квартира оказалась небольшой, но ухоженной – только что после евроремонта, как мы это теперь называем. Минимум мебели и максимум удобств. Стены были завешаны фотографиями с фрагментами мебели, посуды, участков человеческих тел, похожих на приоткрытые морские раковины. И еще было зеркало в барочной раме на обращенной к окну стене. Чуть сбоку располагалось спальное место – нечто среднее между полуторной кроватью и канапе.
На антикварном столике в коридоре звучно задребезжал телефон.
– Слушаю, – сказал Сергей, запретив себе удивляться.
– Привет, это я! – отозвалась трубка. – Ты куда пропал?
– Я дома, заходи...
– Вот и правильно... – прозвучал ответ, продолжившийся короткими гудками.
Время ожидания было заполнено блужданиями по помещениям и определению нахождения разных необходимых аксессуаров. Опробовал унитаз. Тот оказался чрезвычайно удобным. Хотел залезть в душ. Не успел.
Раздался звонок. Сергей распахнул дверь и выпалил:
– Привет, Сашка, – сам не зная почему, и отступил внутрь.
Гостем оказался коренастый молодой человек, одетый дорого, но небрежно, с веселыми, белыми зубами.
– Как дела? – на всякий случай поинтересовался хозяин.
– Хреново, да еще ты тут... Ну что – опять один. – Резюмировал он, заглянув в комнату.
– А ты как же? – спросил Сергей.
– Если бы я даже и стал голубым, – парировал гость, – то скорее по обязанности, чем от души. И ты совсем не в моем вкусе.
– Ну, будет уже. – Хозяин оставался беззаботно-добродушным, ему ведь еще предстояло научиться понимать свое положение в этой жизни. – Давай-ка лучше за встречу.
– Не вопрос, – отозвался Сашка, стаскивая ботинки. – У тебя есть?
– Сейчас увидим...
– Не хило, – продолжил гость, уже открывший холодильник, и выудивший оттуда бутыль темного стекла и несколько упаковок всякой снеди. Молодец! – Сергей сначала подумал, что это про него. – Молодец. Уйти – ушла, а харчи оставила... Мне б таких женщин.
– И ты туда же. – Сергей решил закрыть тему.
– Почему бы и не о ба... извиняюсь – дамах. Всегда есть место для беседы.
– Говори... – сказал Сергей, делая вид, что слушает.
Новая жизнь заполняла его мозги. Он не только вживался в образ, но одновременно вспоминал себя. И эти воспоминания услужливо занимали пустоты его нынешней биографии.

И выходило так:
Во время όно пришел в эти края Петр. Народ его – смесь бывших славянских, чухонских и татарских племен унаследовал от своих диких предков две яркие черты - постоянство в оголтелости и невосприимчивость к трезвости. Так что жил Петр скудно и тягостно, но долю свою не клял. И родил Михаила.
Михаил вышел рослым и статным. Любил землю свою и женщин на ней. Родил Ивана и погиб на войне.
Иван преумножил родительское наследие. И стал рачительным хозяином. Верил в Бога, Царя и Добродетель. Служил Отечеству и родил Егора, который ни в чем на батюшку не походил.
Егор жил долго и имел трех жен, пять лошадей, девять собак и сотню коров. А прочей живности – без счету. Получил от отца народишку работного и угодья просторные. Ни в чем себе не отказывал – когда не скандалил – охотился, когда не охотился – скандалил. И еще выпил по жизни 150 ведер водки, выкурил 25540 папирос и родил Василия.
Василий стал тем, от которого род Васильцевых и ведется, хоть имел он и до того несколько поколений ведомых предков...Быть бы тут степенству, да не вышло ничего. Нашлось бы счастье, да мимо пролетело – возьми да и случись в стране Великий переворот – и начал Василий новый отсчет – пошел в трактористы. Отчего? Оттого, что был он сыном городского головы. Таких и к тракторам–то редко подпускали – все больше котлованы рыть, да каналы строить. Сказался беспризорником – так и выжил.
Работал Василий много и совестливо, собирая по крохам разваленный быт. Пил мало и только чистый спирт – лечил язву, от которой в конце концов и умер. Еще принципиально курил самокрутки, даже когда заполнял их дорогим табаком, любил собак и друзей, таких же бывших как и он, поля и леса. Имел жену и был ей верен.
Сыном Василия стал Николай – Сергеев дед.
Деда Сергей никогда не видел. Стерла Николая из жизни вкупе со всеми сверстниками очередная Великая Бойня. Осталось фото в альбоме – мужчина с необычайно живыми глазами и трубкой в зубах небрежно оперся на допотопный «Кодак».
А еще он любил жизнь и думал, что это надолго. Получилось коротко. Жаль.
У Николая родился Николай, рос в детдоме при живой матери – на то она и война. А потом был мир, и снова по крохам сосредоточивалось единение Васильцевской семейственности. Николай образовывался, обзаводился друзьями и соседями, женой, не курил и мог легко и, почти не пьянея, выпить бутылку водки, и оттого не пил вовсе – на кой черт тогда и деньги тратить. Наследственно любил охоту и собак. Нашел себе подругу. Потом...
Потом уже пришла очередь за Сергеем.
Сергей формировался постепенно, проходя через все стадии человеческого взросления. Жил при отце и ерепенился по молодости, не имея перед глазами разумного примера взаимоотношений двух мужских поколений семейного клана. Имел ум цепкий, но поверхностный. Характер легкий, но будучи эгоцентриком, мало что воспринимал всерьез. Любил мать, но впадал в нигилизм, потом подрос и даже поумнел отчасти, но родить наследника не торопился, видимо, оттого, что еще не повстречал ту, с которой имело смысл скрещивать свои гены.

Скелет обстоятельств как корабль ракушками обрастал подробностями. В его память вернулось почти вся оставленная здесь жизнь. Почти...
Сергей так и не смог вспомнить образ женщины, о которой происходила Сашкина болтовня.
– В сущности, ты прав, – между тем разглагольствовал гость, совершенно не озабочиваясь, слушают его или нет. – Когда тебя начинают рассматривать как хорошего парня – читай кандидата в спутники жизни – конец любой любовной интрижке... И потом, в последний раз моя красотка не решилась отдаться мне, потому что ногти на ногах были накрашены лаком не того цвета. Это уже не закоулки сложной женской души – это дебри! Многие приятней отказывают, чем она дает...
– Люди расходятся, потому что в них перестают совпадать ритмы жизни, – попытался Сергей поучаствовать в беседе.
– Это глобально, – Сашка продолжал аранжировать снедь на столе. – А в частности, им просто становится скучно. Я бы может быть и решился на что-то более серьезное в этом плане, но, понимаешь, не терплю женского порядка на моей кухне. Еще эти фантики от прокладок в ванной... Впрочем, жизнь не нуждается в анализировании. Анализ уничтожает ее очарование. Ладно, приступим!
Ну что ж, выходило то ли с дороги, то ли на посошок. И то, что наша иррационально-национальная традиция почитает пьяного почти за юродивого, а юродивого почти за святого, было почти что на руку. Тем более что напиваться никто не собирался – поговорить в основном.
Сашка откупорил бутыль и принюхался:
– Самогонка, – выдохнул и поморщился. – Эстетствуешь?
– Хлебная.... Слеза.... – начал было оправдываться Сергей.
– Наливай! Чего рассусоливать... Давай садись, – удовлетворился Сашка. – Жратвы от пуза! – они разместились за столом и заполнили посуду. – За что пьем?
– Не знаю...
– Человек всегда должен знать, за что он пьет! – наставительно произнес гость.
– Тогда за... – Сергей задумался...
Они чокнулись молча и синхронно выпили по первой рюмке...

Два моложавых мужчины в состоянии легкой эйфории выкатились из подъезда и начали продвижение в сторону освещенных улиц. Вечер удался. Все течение пролетевшего застолья легко характеризовалось строкой из Данте: «И так, как мысль дает исток другим, одно другим сменялось размышленье...», если помножить эту сентенцию на пьяный бред подвыпивших молокососов в школьной подворотне. Информации во всяком случае Сергей получил преизрядно. Повод для размышлений имелся. Но только на свежую голову.
– Простите. – Обратился между тем Александр к проходящей мимо гражданке. – Как пройти в женскую библиотеку? – и доверчиво заглянул ей в глаза.
– Как чего? – опешила та.
– Ну вот. Нас не понимают! – вынес вердикт Сашка. – Следуем дальше! Тебе не кажется, что основная проблема в мире – отсутствие взаимопонимания?
– Я... Да я... – возмутилась гражданка. – Какая наглость!
Но парни ее уже не слышали. Поддерживая друг друга, они упорно брели к ближайшей остановке.
– Мы все строим Вавилонскую башню, даже если говорим на одном языке... – переключился Сергей на очередную пьяную заумь.
– Я растрогался! Черт меня возьми, Серж! Меня это растрогало! – захныкал Сашка.
– Что?
– Ну эта самое, как его – отсутствие... Погодь, – икнул наконец Сашка, которого повышенная концентрация алкоголя в крови явно склоняла в сторону экстремизма. – Погодь-ка, – повторил он и крадучись двинулся к троллейбусу, который заканчивал загружать пассажиров. – Смотри ...
Машина уже захлопнула двери, когда Сашка метнулся к транспортному средству, уцепился за канаты и оттянул его усы от проводов. Он замер так секунды на две, на три, потом заорал, обращаясь к ближайшему прохожему:
– Эй, уважаемый! Подмогните, пожалста! Встал я, понимаешь! Придержи трос на секундочку, я щас!
– Щас... – продолжил я, ретируясь на безопасное расстояние.
Мужик крякнул в знак согласия, перехватил веревку и встал в позе реализованной добродетели.
Когда из троллейбуса выскочил разъяренный водитель, мы были уже шагах в двадцати. Поэтому до нас долетали скорее жесты и вопли, чем содержательная часть их беседы.
Судя по всему, прохожий успел получить в глаз, прежде чем догадался выпустить из рук эти чертовы канаты. После чего машина начала плавное движение, и водителю, смачно отмеченному в ухо, было уже не до сатисфакции – он понесся догонять отъезжающий транспорт. И успел как раз вовремя, чтобы не снести припаркованный у обочины грузовик.
Прохожий кинулся было за водителем, потом разобрался в ситуации и завертел головой, выискивая в пейзаже Сашкину фигуру. Поздно. Они уже скрылись в тени ближайшего киоска.
– Сообразительный ты наш! – поощрил его Сашка.
– За что ты его так? – поинтересовался Сергей.
– А нечего было таблом торговать. – Сашка был безапелляционен. – Теперь им адреналина до утра хватит...
Сергей не выдержал и прыснул в кулак..

Далее вышло короткое прощание и продолжительный путь домой. Стараясь двигаться естественно, Сергей проследовал к двери своей квартиры и сунул ключ в замочную скважину. Следующий миг реальности опрокинулся на него только утром.
В этом мире надо жить так, чтобы рождаться с новой зарей, и каждый вечер готовиться умереть. Великая мудрость! Но вот как в этакую схему вписывался похмельный синдром?
Сергей не стал озабочиваться этим вопросом, решив, что лучше сунуть голову под холодный душ. Помогло не очень, но мозги промыло изрядно. И в голове возобладали ясность и пустота. Теряясь в этой пустоте, хозяин дома попробовал обойти дозором интерьер собственного жилища. Полюбовался на стоящую на прикроватной тумбе банку с водой и помещенной туда вставной челюстью, которая скорее напоминала порнографическую открытку.
– Кто поместил сюда эту гадость? – спросил он вслух и скромно ответил – А это я ведь! Сюр в инсталляции – пусть себе стоит...
Под банкой лежал листок, заполненный мелким компьютерным текстом, с несколькими кляксами от капель воды, которые подозрительно напоминали слезы. Оторвавшись от разглядывания плоскости листа, Сергей сконцентрировался на содержании текста.

« Доброе утро, мой центр Вселенной и центр моей Вселенной!
Очевидно мое предыдущее письмо до тебя не дошло, которое я отправила с работы буквально минут сорок назад. Но сейчас я сижу дома. Как я тебе уже писала, мы заработались в офисе, но тут вдруг неожиданно позвонил Жеребин и, узнав, что мы все еще пашем, предложил себя в качестве шофера. Но я отказалась, так как очень не хотелось быть ему обязанной. Но это все фигня.
Еще мне в голову начали приходить всякие мысли по поводу нас с тобой. И я полностью признаю, что ты прав. Если ты настаиваешь и уверен, и хочешь, то, конечно, я откажусь от тебя. Просто в глубокой старости мне вдруг осознается, что это было ошибкой – прожить всю жизнь с другим человеком (Пусть даже очень хорошим и любящим меня навсегда) и тогда это будет обидно. В том, что ты считаешь, что так будет лучше, я полагаюсь на тебя, но в том, что ты лучший – положись на меня.
Сейчас ехали по Городу – такой туман. И Город такой странный, и очень красиво. Я бы погуляла с тобой по такой погоде. Все такое инопланетное, еле слышное и еле видное. Вот Сестра и усвистала гулять куда-то. А на меня нашло задумчивое настроение, и я решила написать тебе ночное послание.
Спать совсем не хочется (зато завтра захочется дико) и я почти разговариваю с тобой. В субботу я признаюсь тебе в мелкой (хоть и не такой уж мелкой) корысти, если нам удастся проехаться по магазинам. Насчет мягкой игрушки – я абсолютно серьезно. Я буду обнимать ее ночью, и мне будет очень сладко спаться. Но так как она должна олицетворять тебя, то надо выбрать что-нибудь подходящее. Какое бы животное подобрать? Сусликов, наверное, не продают. Но на суслика ты теперь не очень похож, потому что я узнала, как ты занимаешься любовью. Ты явно не суслик. Суслики так не занимаются. Я была бы не права. Может быть большой мягкий кот? Или ты можешь предложить свои варианты? Подумай, пожалуйста, и вышли свои предложения. А я их буду рассматривать.
Наш Шустрик нашел, где ему жить, и мой Друг теперь дико радуется и находится в предвкушении обладания мной. Он такой счастливый, что мне становится неуютно. Можешь так сделать, чтобы я все время не думала о тебе? Не зря я тогда в мае ныла Подруге, что я в первый раз в жизни боюсь. Она меня хорошо знает и знает, как я относилась к молодым и немолодым людям в последние десять лет. А тебя я испугалась, и есть, чему пугаться. Подкрался незаметно, когда уже поздно было бежать.
Был еще шанс до первого поцелуя, потому как не была я уверена, что мне хочется с тобой целоваться, и что мне нравится это прекрасное времяпрепровождение с тобой. Но ты вынудил меня это сделать, как будто знал, что стоит тебе поцеловать меня, и я уже никуда не денусь. Так и вышло.
Сегодня ты правда был очень мягкий и романтичный, и мой. Я чувствую, когда ты мой, а когда ты совсем не мой, и тебя занимают другие более важные мысли. Пожалуйста, постарайся на подольше побыть со мной и во времени и в пространстве.
Поеду в январе в Ебург, поплачусь Подруге, может она скажет что-нибудь умное. Хотя вряд ли. Она сама будет ждать от меня что-нибудь мудрое, потому как у нее самой хватает проблем на личном фронте. Готовься – икать будешь все время.
Вспомнила про смерть на могиле. Но ведь необязательно же себя убивать, чтобы почувствовать себя мертвой. Можно же умереть внутри, и это выйдет то же самое, просто будет присутствовать физическая оболочка – и все. Так что, пожалуйста, следи за собой. Не хочу пока умирать так рано. Я еще не нажилась с тобой. Это мне бабушка всегда так говорила, когда я приходила к ней в гости. Мы болтали часами про литературу, про мальчиков и про Город – это были основные темы наших бесед. А когда я собиралась домой, она говорила: «Ну вот уже уходишь, а я еще не нажилась с тобой». А сама ушла, а я ведь совсем не нажилась с ней. Ладно, что-то мне стало грустно совсем. Пойду я лучше почитаю твою книжку. Я очень начало люблю перечитывать. Хотя сейчас под настроение – лучше стихи..
Целую тебя, Солнце мое ясное.
Пиши.
Я наверное проснусь часов в десять и пойду сразу проверять почту.
Целую тебя нежно-нежно. Сейчас очень хочется к тебе прижаться и рассказать что-нибудь тайное и задушевное. Или просто помолчать рядом. Мне, правда, иногда очень хочется тебе рассказать про себя, но, понимаешь, мы все время бежим, а я так не умею. Мне нужно много времени, чтобы прийти рядом с тобой в лирическое настроение, потому как когда ты рядом, меня сначала всегда тянет на страсть, а на лирику уже времени не хватает. Ты ведь очень мало про меня знаешь. Ты никогда об этом не думал, или тебе просто не очень интересно.
Целую тебя опять.
Надеюсь, письмо дойдет.
Сегодня были проблемы с почтой – то письма твои не удалялись, то не доходили.
Ужасно не хочется расставаться с тобой. Помню то пьяное состояние, когда я писала тебе из Е-бурга, а потом наутро сходила с ума, что же я такое тебе написала. Так вот тогда я тоже сидела часа три, все никак не могла уйти от компьютера и написать последнее «пока»....
Ну все, целую тебя в последний раз и ухожу.
Спокойной ночи......................»

Сергей перечитал письмо несколько раз и понял, что не должен потерять женщину, которая писала ему эти строки.
Он подскочил со стула и забегал по комнате, бурча под нос нечто невразумительное. Подошел к стене и несколько раз с силой ткнулся в нее лбом – память не возвращала ни единой черточки. Только кровь туго застучала в висках. Перестав метаться, он сполз на пол и уставился в окно.
– Если я попал в этот мир и почти избавился от амнезии, – бормотал он, елозя затылком по шершавой поверхности рифленых обоев, – должно быть так, что стоит вернуться в исходную точку, и я что-нибудь вспомню и там. И тогда...
Неплохая идея. Тем более проверить – пару плюнуть. Он выскочил из дома, спустился в метро и занял место на подходящей скамейке у путей, ведших в направлении, обратном тому, по которому он сюда приехал. Оставалось только выбрать правильную дверь. Сергей долго рассматривал пространство подземного зала, двигающиеся фигуры, вывески – ждал знак – дождался. На этот раз мужчина в длинном, темном пальто наступил ему на ногу, наставительно сказал:
– Черт подери! – и подался по своим интересам.
Следующий поезд выпустил аналогичного субъекта. Сергей машинально засунул ногу под скамью, пропустил отмеченного пассажира и двинул в вагон.
– ... дующая станция: «Сортировочная» – пропел артикулированный женский голос. Двери закрылись – поезд тронулся.

«Когда становится так тошно, что даже само название жизни превращается в нечто неопределенное, – отметил про себя автор повествования, – я выхожу на путепровод над огромной сортировочной станцией и гляжу, как, извиваясь, железными гусеницами ползут по рельсам товарные поезда. Я заглядываю в прозрачные глаза локомотивов. Завидую их кочевому быту. Жду... Наверное, оттого название «Сортировка» ассоциируется у меня с духом перемен. Но я отвлекся...»

Сергея пару раз пнули в бок и прижали к хозяйственной сумке. Так он и тянул до следующей остановки. «Ну вот – перепутал», – отметил он почти разочарованно, выпрессовываясь из вагона. Ничего нового в голове не прибавилось. Сергей решил, что не стоит пока без толку болтаться под землей, и двинулся к поездам, идущим в обратном направлении. В следующий момент на него налетел крупный мужчина, споткнулся и завалился на встречную пару немолодых женщин. Раздалось несколько возгласов, ахов и извинений. Самым странным было то, что Сергей оказался совершенно исключен из участия в этой сцене. И не успел он задуматься над этим, как сам наскочил на дамочку, которая тут же выпустила из рук пакет с апельсинами. Оранжевые шарики покатились под ноги пассажирам. И дама, бормоча себе, под нос, какая она неуклюжая, кинулась собирать разваленную сумку. И опять – ноль внимания на виновника происшествия. Сергей пожал плечами и двинулся к эскалатору, стараясь держаться в стороне от скоплений передвигающейся публики.
Поднявшись наверх, молодой человек оказался на бульваре, который замыкался белым собором с голубыми куполами. Волей-неволей пришлось двигаться мимо. Он прошел к храму сквозь скопище нищих и калек, выставивших напоказ свои язвы и обрубки, кинул несколько монет в расставленную посуду. Никто не заметил. Уже перестав удивляться, Сергей приостановился в дверях, перекрестился, но внутрь не пошел. Нельзя было представать перед Господом в таком виде. Решил податься к дому. Благо территориальных изменений пока вроде бы не обнаруживалось.
Он вошел в знакомое здание, поднялся на нужный этаж и поковырял ключом в замочной скважине – ничего не вышло. Все еще соображая, что же ему теперь делать, Сергей автоматически ткнул клавишу звонка, и дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель выглянула женщина в халате, шлепанцах и бигуди.
– Кто там? – произнесла она шепотом, глядя на лестничный проем, практически сквозь стоявшего напротив посетителя.
– Извините... – начал, было, он и осекся, поняв, что его все равно не воспринимают.
– Кто это? – вопрос хозяйка отнесла уже к самой себе, сняла цепочку и вышла на площадку. – Шутники еще нашлись! – Сказала и отправилась обратно.
От нечего делать Сергей двинулся следом. Квартира по планировке оказалась той же самой, что и его, но только по планировке. В руках у хозяйки оказалась телефонная трубка, и она продолжила прерванный разговор с возгласа:
– Ах оставь! Из всех ощущений с ним, что сижу на большом остром колу, и что эта штука, которую он в меня сунул, застряла где-то внутри. Представляешь... – дальше Сергей слушать не стал.
В это время в коридоре появилась рыжая кошка. Сначала она приглядывалась к посетителю, пряла ушами, потом выгнулась, зашипела и бросилась внутрь комнаты.
– Ты что, дура! – взвизгнула женщина. – Да это Муська чуть с ног меня не сбила. Иди кисонька, молочка попей. Ну и сиди себе под шкафом... Так вот, продолжаю...
Внутреннее помещение оказалось образчиком женского быта. Чистота, салфетки, кружева, пара изящных бантиков, компенсирующих недостающие винты на кресле и настольной лампе. Картина на стене – скучающий котяра на груде фруктов. Внушительных размеров фикус возле окна.
Компьютер на письменном столе намекал на принадлежность обитательницы интерьера к бизнес- или интернет-сообществу. И еще - двуспальная кровать с невероятным количеством вышитых подушек, подушечек, думочек и мягких игрушек была настолько большой, что даже не сразу бросалась в глаза.
Двинувшись в кухню, он проследовал к холодильнику и заглянул внутрь. Там обнаружилась кастрюлька куриного супа, миска мясного салата, ветчина, овощи в ассортименте, упаковка яиц, несколько пачек рыбной нарезки, пара бутылок кефира, сыр, вареная колбаса, майонез и что-то там еще. Хозяйка вегетарианством не страдала – уже хорошо. Разглядывая продуктовые запасы, Сергей вспомнил, что давненько не потреблял ничего съестного и решил компенсировать этот пробел, зажарив себе яичницу с ветчиной и помидорами.
Пока он кулинарил, хозяйка, не прекращая говорить по телефону, уселась смотреть телевизор – шел очередной сериал. Реплики женщины накладывались на развитие латиноамериканской мелодрамы:
– Да я любила его, – услышал он нервический женский голос. – Любила и, видимо, люблю до сих пор...И что с того? Что с того? Ведь теперь – ни когда мне плохо, ни когда мне хорошо – его нет рядом. Его вообще нет! Он стал всего лишь моим воспоминанием, – поди разберись, кто это произнес.

– О донна Мэри! – взмолился Сергей. Встал и закрыл кухонную дверь.
Он уже заканчивал ужин и пил холодную жидкость из пузатого чайника, когда женщина появилась в кухне и принялась убирать посуду. Пока она делала это, всякое выражение сползло с ее лица, превратив его маску прощания с ушедшей молодостью.
Расставив все на привычные места, женщина вздохнула и направилась в ванну, долго плескалась, напевая простенькие мелодии, и появилась оттуда в короткой ночной рубашке василькового цвета с кружевами и рюшечками.
Когда в комнате погас свет, Сергей еще некоторое время сидел в кухне, рассматривая очертания зимнего города. Решил все-таки, что кровать достаточно велика и хватит на всех и еще, что он чертовски устал за последние дни. Отправился в комнату и обосновался на свободной части спального места.
Уснул он на удивление быстро и так бы и проспал всю ночь, если б не ощутил вдруг, что накрывшие его эротические сны уж больно отчетливы. Проснулся разом и, еще не открывая глаз, он понял, что оглаживает ягодицы соседки, у которой ночнушка сбилась уже к самой шее. Женщина дышала часто, слегка пристанывая, и бормотала во сне разные смешные нежности.
Сергей замер и постарался, было, высвободиться, но хозяйка только крепче прижалась к нему всем телом, перебегая кончиками пальцев от плеча к мочке его уха. С одной стороны ситуация выходила чертовски забавной, а с другой... Предстояло либо попробовать вырваться, либо начать исследовать локальные проявления женской анатомии. Сергей пошевелился. Дама тут же открыла глаза и посмотрела на него совершенно отсутствующим взглядом. Потянулась и промурлыкала:
– Приснится же такое... Как хорошо! – она перевернулась на другой бок, дав Сергею возможность вытащить руку, которой он почти автоматически провел по бедренной части женщины, невольно разделившей с ним постель. Та то ли сказала, то ли выдохнула:
– Ох.... – и заурчала, но больше никак не отреагировала на его присутствие в своей опочивальне. В ответ из-под шкафа мяукнула кошка.
– Верните мне мой моральный облик! – высказался постоялец. И продолжил. – Так получается, что я могу вытворять здесь все, что захочу, а меня никто и не заметит... Какая скука!
Сдвинув от себя женщину, пребывающую в посткоитальной расслабленности, Сергей лежал и долго пялился в потолок, стараясь уснуть, но голова оставалась ясной. Отключиться не получалось, и постепенно от этого лежания и глядения перед собой время стало переливаться в образы и откатываться назад. Его память, походившая сперва на архив беспорядочно разбросанных образов и предметов, начала упорядочиваться.
События выплывали и таяли, накладываясь друг на друга. Сначала он увидел свой полет в ледяную реку, обломки ограды и лобовое стекло, парящее на фоне ночного неба.
Подобные ситуации врезаются в память будто видеозапись: полное отсутствие мыслей, зато масса ощущений; ты не успеваешь их зафиксировать, но все они тут как тут, если мозг почему-то вдруг вздумает снова прокрутить эту ленту.
Финал сцены тонул в яркой вспышке, которая оборачивалась кромешной тьмой. И ничто из явленного прошлого больше не просачивалось сквозь завесу рухнувшей пустоты. Зато выплыли лица друзей уже другой линии существования.

Сначала явился Сашка с неизменной саркастической улыбкой на тонких губах. Как-то раз Сергей заказал в подарок другу визитки: «Люцифер Мефистофилиевич» и номер его машины «н 333 ет» всегда мысленно множил на два.
Отец у Сашки был алкоголик. И потому сын считал себя собственным началом. Избегал разговоров о прошлом. Любил девочек с куриными мозгами и книгу «Граф Монте-Кристо».
В ранней молодости друг обожал ходить на чужие свадебные банкеты, когда приглашенные от невесты считают, что ты гость со стороны жениха, а близкие жениха – дальний родственник невесты, и адреналин в крови мешается с шампанским, приличной закуской и знойными подругами молодой четы.
В перерывах между банкетами он развлекался селекцией мухоморов. Что еще добавить? Сашка – это Сашка – креативно-аттрактивный тип с мистическими наклонностями.
А еще у него имелась младшая (на 3 года) сестра Настасья. Лицо ее было улучшенной версией Сашкиной физиономии. И все знали, что она – женщина прогрессивная, имеет двух мужиков и вполне понимает и брата, и его друзей.
Она иногда находила возможным привносить свой шарм в их сугубо мужскую компанию, но делала это редко то ли из-за общей занятости, то ли из-за отсутствия действительного интереса.

Потом возник Юлий. И это уже совсем другая история. И сначала, как водится, было Слово. И слово было Имя. И имя было Юля... Это сейчас он стал вальяжным и уверенным в себе рачителем собственного благополучия. А было время...
Гордое имя римского Цезаря, которое дал ему просвещенный родитель, превратилось в среде дворовой пацанвы в обидное девчоночье прозвище-дразнилку. Поэтому борьба за мужественность существования составила стержень Юлькиной жизни, даже когда он подрос и перестал обращать внимание на подобные глупости.
Теперь Юлий носил строгие костюмы от Hugo Boss, поливал себя одеколоном Calvin Klein, ездил на больших черных машинах, ходил в спортивные клубы для сильных мужчин и выражался на людях исключительно сквозь зубы. И то невозмутимое безразличие, которое он надевал на себя вместе с костюмом, импонировало многим.
На самом деле Юлька был вовсе не тем, кем казался, но знали об этом только самые близкие друзья.
Что еще добавить? Жил он в малюсенной однокомнатной хрущобе, где коридор, кухня и смежный санузел помещаются на четырех квадратных метрах, а из мебели имел один матрац, телевизор и газовую плиту. А, значит, впечатление на женщин должен был производить ошеломляющее.
Сергей не раз интересовался у друга, как ведут себя дамы, прибыв в первый раз в такое жилище холеного джентльмена.
– По контрасту, – небрежно отвечал Юлий, – когда уже пришла, куда деваться...
Женщина, которая решила стать его спутницей, экзотику, впрочем, тоже любила, и отдалась ему настолько искусно, что наш полководец на время утратил бдительность и оказался в роли продолжателя рода, сам не поняв, как все это произошло. Однако...
Семейная жизнь, по мнению Бернара Шоу – не более естественна, чем клетка для какаду. Но плохо ли какаду в клетке? Только в том случае, если он знал другую жизнь. Юлий, похоже, ее знал. Знал превосходно и в клетку лезть ни коим образом не собирался.
Женитьба так и не выгорела, но сына новоявленный папаша вниманием не обделял и окрестил Харитоном.
Прошли времена, когда с подавляющим большинством соотечественников Юлий пребывал в странном оцепенении, наблюдая захватывающую картину разброда и распада. Ныне стал он житейски мудр, торговал недвижимостью и с возрастом начал обживаться. Его квартира состояла уже из пары залов, в одном из которых к дивану и телевизору добавился письменный стол с компьютером и музыкальный центр класса HI-END. Посередине второго зала стояла большая деревянная астролябия, словно громадная летающая машина с другой планеты. И все.
Юля имел желание стать писателем, но при этом – математические мозги. В итоге, все, что он наговаривал себе, прежде, чем сесть за рукопись, оборачивалось одной единственной выверенной фразой. Писать больше было не о чем.
А еще он любил, когда предметы превращались в знамения, полных женщин, еврейскую водку, врать в три короба и куртуазный маньеризм. Что поделать – у каждого свои слабости...

Явились и братья – Петр и Павел – сыновья отца, убитого по недоразумению. Разница между ними была восемь месяцев и учились они когда-то вместе с Сергеем в одном классе средне-советской школы. Но это было давно.

Если вы были ребенком в 60-е, 70-е и даже 80-е, оглядываясь назад, трудно поверить, что нам удалось дожить до сегодняшнего дня.
В детстве мы ездили на машинах без ремней и подушек безопасности. Поездка на телеге, запряженной лошадью, в теплый летний день была несказанным удовольствием. Наши кроватки были раскрашены яркими красками с высоким содержанием свинца. Не было секретных крышек на пузырьках с лекарствами, а зубная паста с клубничным привкусом подчас заменяла отсутствие конфет. Двери часто не запирались, а шкафы не запирались никогда.
Мы пили воду из колонки на углу, а не из пластиковых бутылок. Никому не могло придти в голову кататься на велике в шлеме. Ужас! Часами мы мастерили тележки и самокаты из досок и подшипников со свалки, а когда впервые неслись с горы, вспоминали, что забыли приделать тормоза. После того, как мы въезжали в кусты шиповника несколько раз, разбирались и с этой проблемой.
Мы уходили из дома утром и играли весь день, возвращаясь тогда, когда зажигались уличные фонари, там, где они были. Целый день никто не мог узнать, где мы. Мобильных телефонов не было. Трудно представить!
Мы тырили малину и били стекла, приводя в замешательство своими выходками местных садоводов. Мы запускали воздушных змеев, резали руки и ноги, ломали кости и выбивали зубы, и никто ни на кого не подавал в суд. Бывало всякое. Виноваты были только мы и никто другой. Помните? Как дрались до крови и ходили в синяках, привыкая не обращать на это внимания. Как делали рогатки, самострелы и бомбы из болтов и спичечных головок. Мы ели пирожные, мороженое, пили лимонад из бутылки – одной на всех, но никто от этого не заболел спидом, не умер и не потолстел, потому что мы все время куда-то неслись. И, невзирая на надзор с полит-небес, мы были храбры и своевольны. Даже во время пионерлагерей.
Наши отцы ездили на «Запорожцах», которые зимой заводились исключительно с помощью паяльной лампы, зато летом забирались в такие чащобы, где другим транспортом был только вертолет. Но какая там была рыбалка! Ягоды и грибы. Какой оглушительной была тишина!
Мы не имели игровых приставок, компьютеров, 155 каналов спутникового телевидения, компакт дисков, сотовой связи и интернета. Мы неслись смотреть мультфильм всей толпой в ближайшую квартиру, где был телевизор, ведь видиков то тоже тогда не водилось! Зато у нас были друзья. Мы выходили из дома и находили их. Мы катались на плотах и пускали спички по весенним ручьям, сидели на лавочке, на заборе или в школьном дворе и болтали, о чем хотели. Когда нам был кто-то нужен, мы стучались в дверь, звонили в звонок или просто заходили и виделись с ними. Помните? Без спросу! Сами! Одни в этом жестоком и опасном мире! Без охраны... Как мы вообще выжили? Мы придумывали игры с палками и консервными банками, мы воровали яблоки в садах и ели вишни с косточками, и косточки не прорастали у нас в животе. Каждый хоть раз записался на футбол, хоккей или волейбол, но не все попали в команду. Те, кто не попали, дулись во дворе и научились справляться с разочарованием.
Некоторые ученики не были так сообразительны, как остальные, поэтому они оставались на второй год. Контрольные и экзамены не подразделялись на 10 уровней, и оценки включали 5 баллов теоретически, и 3 балла на самом деле. На переменах мы обливали друг друга водой из брызгалок и старых многоразовых шприцов!
Воспоминания о расточительной жизни нам не грозят. Мы жили в другие времена. Жили и любили друг друга крепко. С нами осталась та часть судьбы, которую мы пересекли вместе. И пока она здесь, все остальное не имеет значения.
Наши поступки были нашими собственными. Мы знали о последствиях. Прятаться было не за кого. Понятия о том, что можно откупиться от ментов или откосить от армии, практически не существовало. Родители тех лет обычно принимали сторону закона, можете себе представить!? Это поколение породило огромное количество людей, которые могут рисковать, решать проблемы и создавать нечто, чего до этого не было, просто не существовало. Значит, наша свобода действительно была. Была без приставки «псевдо». У нас была свобода выбора, право на риск и неудачу, ответственность, и мы как-то просто научились пользоваться всем этим. Если Вы один из этого поколения, я вас поздравляю. Нам повезло, что наше детство и юность закончились до того, как правительство не купило у молодежи свободу взамен за ролики, мобилы, фабрику звезд, пиво и классные сухарики... С их общего согласия... Для их же собственного блага...
Пройдет еще несколько лет и по улицам этой планеты пройдут люди с электронными имплантантами – по своему совершенные, и это уже будем совсем не мы. Наше поколение увязло в прежней системе ценностей как динозавр в реликтовом болоте. Там и останутся его кости. Так же как наша жизнь.


– Эх, парень! – оборвал себя автор. – Стареешь ты, наверное, и слабеешь –уж точно. Ты сам превратился в субъекта с башкой, фаршированной чужими мыслями и общими местами – ходячий гибрид газетного штампа с программой новостей. Ты стал приторно-сентиментальным, брат, скоро и менторствовать начнешь: мол учитесь, юные – берите пример. С чего? А черт его знает! Да простит мне читатель краткое отступление в страну утраченного детства. – Ему стало грустно. Выходило, что с этим бардаком он тоже что-то терял.
Прошли времена, когда раз в неделю – минимум – он принимал решения начать жизнь сызнова. Что поделаешь – возраст. Старость? Еще нет. Ее предчувствие.
«Счастливые годы, веселые дни, как вешние воды…» – и ничего не осталось, кроме слабо раздражающих воспоминаний. «Когда поймешь умом, что ты один на свете», – вот правда жизни. Правда, но не вся. Впрочем, не слишком ли много цитат для одного раза?

Так вот, были еще Павел и Петр – два громилы с добрыми глазами. Внутрисемейные драки школьных лет сменились легким подтруниванием друг над другом и настоящим мужским взаимопониманием.
Они имели яицатупер (репутация, по-русски выражаясь) своих в доску во всех компаниях и были любителями поиграть в подкидного дурака не только в карты. Получалось здорово. Потому как, когда клиент соображал наконец, что его разводят, он уже оказывался в такой букве Ж, что даже обидеться забывал.
И потом они были всякими и жили по правилам и без, исключая лишь одно – предательство своих близких и особенно не доверяя скрытным натурам, которые ведут подчеркнуто добродетельную жизнь.
Ближний круг оказался узок, и в нем хватило место разве что женщине. Той самой, которую Сергей выковырял из своей памяти уже ускользнувшей из пространства его жизни. Он не сводил глаз с удаляющейся фигуры, точно надеясь, что сила его взгляда заставит ее вернуться. Хотя бы обернуться. Нет... Она медленно растворилась в пространстве прошлого. Или будущего. Перед глазами остался только потолок, подсвеченный лучами всходящего светила.
– Какой прок мне от будущего или прошлого, если я не успеваю сосредоточится даже на настоящем, – наконец выговорил Сергей, встал и пошел умываться. Собрался он быстро, наскоро поел и удалился неторопливо, сунув руки в карманы и напевая нарочито охрипшим голосом: «Я влетаю в комнату с дубиной, весь в надежде на испуг...».
– А что – мог бы многим помочь в их тягомотной жизни, – рассуждал он вслух, уже направляясь к дверям подъезда, – Великий Аноним. – Что-то ему не понравилось в этом созвучии. Сергей разочарованно сплюнул, вышел на улицу и сразу же едва не попал под грузовик.
– Куда прешь, придурок, – выпалил он скорее по привычке. На ситуацию не обратила внимание даже старушка, чапающая по тротуару в трех метрах от происшествия. – Вот блин! – сказал в продолжение, – пора валить отсюда, пока голова еще цела.

Говорят, что если дикаря посадить перед телевизором, то он ничего там не увидит. Электронная картинка окажется за гранью его восприятия. В этом мире в роли телевизора выступал Сергей – могучая сущность, до которой никому нет дела.

Для чистоты эксперимента Сергей решил устроить на прощанье показательную «акцию вандализма». Он влетел в ближайший ресторан и повалил несколько стульев. Поначалу никакого эффекта не последовало. Официанты кинулись возвращать на место опрокинутую мебель – только и всего. Но когда новоприбывший крушитель опрокинул за шиворот чопорному господину в белой рубашке графин с красным вином, публика зашевелилась. Посетители закрутили головами, метрдотель начал извиняться, сам не зная, за что...
«Проняло», – удовлетворенно констатировал Сергей и удалился вальяжно, прихватив с собой пару бутербродов с осетриной и уронив музыкальный автомат. Разрушения на этом и закончились. Надоело.

На следующее утро выпуск местных новостей начался с истории о бесчинствах полтергейста в заведении общественного питания. Сергей, который из любопытства остался у своей «доброй самаритянки» скоротать еще одну ночь, встретил новость разочарованно:
– Имя мне – барабашка! – пробормотал он и окончательно понял, что надобно выметаться отсюда. – Выходит так, что абсолютная свобода – это когда ты никому не нужен. Абсолютно. – Привычка резюмировать собственную жизнь в этот раз показалась Сергею особенно отвратительной.

Очередной поход в метро протекал по почти накатанному сценарию.
– Простите, который сейчас час? – спросил у него высокий гражданин в длинном сером пальто, только что покинувший вагон подошедшей электрички. От неожиданности Сергей долго хлопал глазами и соображал, что же такого от него хотят.
– Без пятнадцати десять, – сам себе ответил встреченный субъект, – Пора... – и двинулся в сторону эскалатора.
– Пора, – подтвердил Сергей, уже точно зная, кто должен появиться из дверей следующего поезда. Прошмыгнув мимо двигавшегося навстречу серого пальто, он оказался в подкатившем вагоне. Следом за ним в вагон ввалилась целая орава подростков-старшекласников обоего пола, направляющихся в очередной музей. Пространство разом заполнилось яркими куртками, мельтешением рук, воплями, кличками, непонятными диалогами и взглядами с неуемной сексуальной озабоченностью. Атмосфера сумасшедшего дома плавно затопила мозги Сергея.
– Осторожно, двери зарываются. Следующая станция Сортир... – остаток фразы утонул в гомоне проезжающей публики.
К тому, что его не замечают, пассажир уже успел привыкнуть. Но... Было что-то не то даже для этого способа его существования. В набитом вагоне вокруг Сергея сохранялось пустое пространство, куда никто так и не сподобился разместиться. Поезд тронулся, и его движение погрузило одинокого путника в круг собственного забвения. Память – и та не желала проникать за эту невидимую границу.
«Выходит так, – пытался объяснить себе Сергей, – что чем дальше я от той, чье письмо попалось мне в вечер начала моих путешествий (да ведь о ней еще Сашка рассуждал, а я – дурень – не слушал). Так вот, чем дальше я от нее, тем менее значим для мира вокруг». Вывод получался спорным, но вполне мотивированным. Во всяком случае, Сергею хотелось так думать. И поэтому оставалось одно – найти и убедиться.
Пока он так рассуждал, поезд подкатился к следующей остановке, и все вокруг опустело так же стремительно, как и было заполнено. Выйдя из вагона, задумчивый странник оказался на полустанке, окруженном заснеженными деревьями. В отдалении пейзаж дополняли несколько громоздких построек. На куполе центральной из них обозначалась фигура в балахоне, которая держала в руках предмет, напоминавший одновременно и крест, и секиру. Причудливая игра света делила статую на две равные части: сияющую белизной и утонувшую в глубокой тени без полутонов и переходов. Воздух вокруг был так тих и прозрачен, что от долгого взгляда начинали болеть и слезиться глаза.
Сергей спустился с перрона и двинулся по натоптанной дорожке в сторону комплекса зданий, которые при ближайшем рассмотрении оказались чем-то средним между профилакторием и монастырем. Табличка при входе гласила: «Дом отдыха – Пролетарий». Войдя в холл первого из строений, гость сразу наткнулся на стенд с исторической справкой санаторного учреждения.
Здания строились уже в советские времена, были вначале детским садом и стояли внутри стен стародавнего монастыря – считай, на святой земле. Да и теперешние постояльцы были почти что монахи, потому как по возрастным показателям им полагалось больше думать о божественном провидении и вкушать постную кашу, заедая пилюлями от сестер-сиделок. Впрочем, и здесь, похоже, не все было так однозначно. За регистрационной стойкой сидела женщина, напоминающая хозяйку борделя на пенсии. «Любви, – писал Поэт, – все возрасты покорны». И в этом Сергей искренне с ним соглашался. Но не так!
Пришелец двинулся через зал мимо столиков с пачками газет, набитых объяснениями, что все хорошо и почему, тем не менее, все плохо, и прочей мудрой схоластикой, прикрывающей повседневное дерьмо.
Возле прессы толпились пансионеры, которые покинули столовую и группировались по процедурам и интересам. Сергей шел, и рядом с ним текла пустота. Люди рефлекторно расступались с траектории его движения. Он протянул руку, попробовав прикоснуться к замешкавшемуся старикану, но тот неожиданно поскользнулся и кувырнулся прямо из под его ладони. Ошалело закрутил головой, и так, на четвереньках пополз прочь, не обращая внимания на возгласы окружающих и медсестру, которая кинулась помогать бедолаге.
Сергей представил себя таким же вот престарелым субъектом с кустиками волос над слезящимися глазами и перекошенным от инсульта щербатым ртом. И зашелся от жалости и омерзения.
Впрочем, происшествию он даже не удивился. Просто прошел помещение насквозь и выбрался во внутренний двор как раз напротив здания, которое ранее было собором. Именно его венчал купол со странным изваянием наверху. Над входом, где должен помещаться образ Бога, висел выцветший плакат: «Мы придем к победе коммунистического труда!»
– Приползем... – проговорил входящий, делая поправку на возраст постояльцев сей тихой обители.
Входные двери оказались приоткрыты, и вокруг них клубилось облако пара – работала тепловая завеса. Внутри находился продуктовый склад. На стеллажах по стенам и в центре зала размещались ящики и мешки, распространяя вокруг себя неприятный запах гнилых овощей, сырости и затхлости.
Возле входа на проваленном диване расположилась пара интеллигентного вида пенсионеров в ватниках и треухах. Каждый мял пальцами по тлеющей папиросе. Беседа, как водится, велась филосовски-политическая:
– А не кажется ли Вам, друг мой, – говорил степенный мужчина в роговых очках, – что христианство – это провокация иудеев? Ни одна из хроник фараонов – слышите – ни одна не фиксирует исход евреев из Египта – слишком мелкое событие. А как раздули! А? И все, что потом... Мастера! Если не получилось сломить врага в лоб, придумай ему обманку, чтобы он размяк в своем гуманизме. Пристрой туда еще несколько изюминок – табу, через которые сам легко переступишь. Заложи этот бред в голову нескольких фанатиков, готовых страдать и умирать – и готово. Ты сам будешь выбирать и поле, и правила игры. Осталось только набраться терпения. Выждать и выжить. Тысячелетие – другое. И враг – в заднице. И самое смешное – еще и млеет от этого. – Ход собственных мыслей, похоже, удовлетворял оратора.
Сосед – чахлый старичок, стараясь поддержать разговор, тоже сказал пару фраз о евреях и других вопросах этнографии. И потом:
– Ну, Вы же знаете этих ... – коронная фраза всех наших ... (определение отнесу на ваш вкус).
Сам будучи законченным продуктом своей эпохи – «Заката социализма», пропитанной коллективной моралью и отвращением к ней, Сергей неожиданно озлобился, услышав такую псевдополитологическую казуистику, и поэтому поспешил внутрь здания, чтоб не сотворить над собеседниками какой порчи.
Пройдя в центр зала, посетитель огляделся по сторонам. Стены собора изнутри оказались заштукатурены и выкрашены в ярко-синий цвет. Но это было давно. И краска, и штукатурка пошли трещинами, а местами осыпались, обнажив изначальную лепнину и части фресок. Со стен то тут, то там проступали образы праведников со стертыми взглядами и блеклыми ореолами вокруг скорбных ликов. За одним из сколов темнело нечто, имеющее форму прямоугольника. Приблизившись, Сергей разглядел металлическую дверцу, которая судя по всему была замурована в стену даже раньше изначальной отделки храма, и прямо по ней, позже – прописана фигура Богоматери, и складки ее хитона образовывали замысловатое обрамление вывалившегося дверного проема.
Сергей оторвал от ближайшего стеллажа кусок арматуры и занялся откупориванием тайника. После нескольких ударов дверца подалась, и за ней обнаружилась ниша с небольшим ларцом.
– Просто квэст какой-то, право слово, – проговорил новоявленный кладоискатель.
Ларец оказался настолько трухляв, что распался при первом же прикосновении. Из груды обломков и проржавевших скоб извлеклись массивное золотое кольцо с витиеватым вензелем и металлический амулет сложной формы – то ли секира, то ли крест.
– Тут полагается что-нибудь вспомнить, – подбодрил себя Сергей и попытался напрячь мозги. Не вышло ничего. Попыжившись так минут десять, он, наконец, уложил находки в карман и направился к выходу, мимо настороженно притихших стариков.
– Рухнет когда-нибудь это вся эта святость нам на голову. – Басил тот, что в роговых очках.
– Да! Да! Да! ... Е – мое... – тараторил его собеседник. – Как мух прихлопнет!
– Эх, мужики! – рявкнул Сергей, проходя мимо. – На том свете прогулы ставят, а все туда же – мир перестраивать. А не пошли бы вы все ... к логопеду!
Он практически не сомневался, что был воспринят сейчас как Глас Божий. Ибо оба старикана отвалили челюсти и очумело уставились в пространство. Впрочем, путник не стал досматривать финал этой сцены. Пора было выдворяться отсюда.
Выйдя из дверей собора, он обнаружил, что уже накатывали сумерки, превратив комплекс зданий в скальную гряду из давнишнего сна Сергея. И, взглянув на фигуру на куполе, он увидел, что она единственная остается подсвеченной заходящим светилом. И лучи, как и прежде, делили изваяние на блистающую и темную половины без переходов и полутонов.
Из под груды ящиков слева от входа выскочил черный кот с голубыми глазами и уставился на проходящего человека. Разом зашипел, ощетинился, выгнул спину и бросился вглубь цитадели.
– Существо с шестым чувством... – констатировал Сергей и направился к электричке.
Время сочилось, растекалось в вечернем воздухе, сплачивало деревья в темный монолит леса. И покидающий этот мир двигался вслед за ним, замедляя шаги по мере продвижения в сторону станции. Чистая энергия первозданности плыла от зимнего заката. И даже самый безучастный путник ощущал в себе признаки шаманства.
Странные мысли ползли в голову, но Сергей решил оставить их на потом. Он вытащил из кармана и нацепил на палец кольцо, нащупал амулет, который неожиданно удобно разместился в его ладони. Так и двигался дальше – Великое ничто в этом Великом мире.
Когда Сергей вышел к перрону, огни электрички уже расцвечивали индивелые ветки ближайших деревьев. Дальше он не стал ждать совпадений. Просто сел и поехал.
«...Респект Мира...» – пронеслось из динамика.
– Моя остановка, – подтвердил пассажир, борясь с накатывающей дремотой.

После долгого пути Кришна и святые сестры подошли к нескольким хижинам, примостившимся вокруг большого кедра на площадке скалистой горы. Синие купола Гимавата сияли в утреннем небе. Внизу – долины Индии тонули в золотистой дымке.
Никто не вышел навстречу им. Отшельники в своих кельях лежали похожие на обтянутые кожей скелеты. Увидав их, Саравасти воскликнула:
– Земля далеко, и Небо молчит! Зачем, Господи, привел нас сюда.
– Молись, - отвечал пророк, – если хочешь, чтобы Земля приблизилась, и Небо заговорило с тобой.
– С Тобой Небо всегда здесь, – сказала Никдали, - Но почему оно хочет покинуть нас?
– Нужно, чтобы Сын Махадевы умер, дабы мир уверовал в его Слово. Будем готовиться.
Шесть дней продолжались молитвы. На седьмой день с закатом солнца обе женщины увидели воинов, ползущих по горным уступам.
– Вот стрелки царя Канзы! – закричали сестры. – Они ищут тебя. Защищайся!
Кришна молча длил свой молитвенный экстаз. Солдаты бросились на него и привязали к стволу дерева. Кришна допустил это, не выходя из транса.
Суровые бойцы с опаленными лицами долго не решались поднять свои луки. Они толпились вокруг, швыряя в Кришну комья земли, ругаясь и возбуждая друг друга.
И когда первая стрела пронзила тело, и брызнула кровь, Кришна воскликнул:
– Васишта! Сыны Солнца одержали победу!
Когда вторая стрела нашла свою цель, сказал только:
– Святая матерь моя, даруй, чтобы любящие меня со мной вошли в сияющий чертог Твой! – И от третьей стрелы с именем Брамы на устах испустил дух.
Солнце зашло. Поднялась великая буря. Снежный буран сошел с вершин Гимавата. Черный вихрь пронесся над горами. Убийцы бежали, а святые сестры, окаменев от ужаса, упали замертво.

Перегон между станциями вытянулся в бесконечность. Мелькание огней и покачивание поезда действовали почти гипнотически, смешиваясь с пристальными взглядами из темноты вагонных стекол. И Сергей ничуть не удивился внезапной остановке, поднялся и, умильно улыбаясь, вышел в цветущий сад.
Теплый, душистый воздух походил на фруктовый бульон. Пение птиц не прерывалось ни единым диссонансом. Движение внутрь насаждений перемешивалось с ощущением вселенской безмятежности. От прилипшей к лицу улыбки начало сводить скулы.
Вокруг по дорожкам, обсаженным экзотическими кустами в журчании японских фонтанов и стрекоте цикад лениво прохаживались фигуры обоего пола с выражением туповатого блаженства на румяных лицах. На скамьях, пристроенных тут же в растительную тень, тесно прижавшись друг к другу, сидели парочки влюбленных с закрытыми глазами и лицами мертвецов.
Пространство между дорожками занимали клумбы со сложным орнаментом цветов различных форм и расцветок. То здесь, то там в насаждениях летали бабочки, бродили фазаны, кролики, шмыгали небольшие рыжие зверьки, чем-то похожие на белок.
Далее в перспективе – в обрамлении туй и кипарисов – обозначалась группа строений, скорее напоминавших пряничные домики. На фасаде одного из них красовалась надпись лубочного вида: «Споры идеальной жизни». Он уловил двоякость смысла. Наморщил лоб.
– Это даже круче, чем «Победа коммунистического труда». –прокомментировал Сергей. – Горний мир, отравленный целесообразностью, – и наконец понял, что так свербело его весь путь вглубь территории – «Кладбище».
Отовсюду прямо таки разило добродетелью. Идеальное кладбище в пору цветения стремительно превращалось в кладбище идеалов. И скопление персонажей у красочных построек теперь оборачивалось похоронной процессией. Теми самыми местечковыми южными похоронами, когда тело выносят во двор в парче, крепе и букетах гвоздик. И оно выстаивается так до полудня. А вся округа собирается в кучу и томится от невыразимой тоски бытия. Мертвому проще – ему ждать уже нечего.
– Итак, – подвел черту Сергей, отчаянно стараясь удержаться на позиции стороннего наблюдателя. – Забавная штука получается. Земля в идеальной действительности обращается в колумбарий. И эти споры уже в нас. Вся планета – цветущий огород, в котором мы и есть основные овощи. Основополагающие, я бы сказал. Все люди со всеми потрохами – великое овощехранилище. И кто я теперь – сеньор помидор или чипполино? Шутки в сторону!
Вероятно, Сергей бывал и в более идиотских ситуациях, но сейчас уже не помнил об этом. Он ощущал, как, пропитываясь состоянием окружающего благолепия, сам превращается в ходячий продукт культивирования.
Стараясь сохранять самообладание, он присмотрелся к окружающим – всеобщее выражение блаженного идиотизма на лицах, холеность фигур и леность движений. Генезис и селекция. Короче, маразм. И Сергей отличался от них только тем, что пока еще осознавал кошмарность этой ухоженной оранжереи.
– А что – живут же китайцы! – неплохая идея.
Связно думать становилось все сложнее. Кровь и мозги равно превращались в кисель. «Я одурманен, я заражен, плевать – так должно быть. И поэтому так будет лучше...». Круг замыкался. Мысли выстраивались в ряды всеобщей упорядоченности. И стройными рядами...
Вокруг расцветал мир, где правильные люди совершают правильные поступки. Категорический императив. Его стошнило.
– Стоп! – заорал он себе из последних сил. – Stop! – повторил он еще раз, когда увидел спасительную плешь в этом цветущем месиве. Внутри почти правильного круга росло несколько чахлых сорняков и серо-голубая поросль, похожая на мох или плесень. Подумать только, что запустение и гниль могут вызвать у нашедшего их такую бешенную радость!
Подойдя ближе, Сергей обнаружил внутри круга предмет, по форме напоминающий его амулет, вздрогнул и сунул руку в карман – амулет был на месте.
– Вот те на... – только и сказал. И нагнулся, чтобы поднять эту штуковину.
При ближайшем рассмотрении она оказалась скомканной упаковкой противозачаточных таблеток. Пластик потрескался, и часть содержимого выкатилась наружу. Вот и ответ – адское снадобье во спасение человечества. Оставалось только донести его людям. Только как отыскать их в этом дендропарке?
Невесть откуда взявшийся павлин с размаху угнездился ему на плечо.
– Отстань, птица, – попытался тот отмахнуться. Но не очень-то получилось. Хватка не слабела, скорее наоборот, птица раскачивалась и, удерживая равновесие, еще сильнее впивалась в плечо.
– Вставайте, гражданин, – сказала она человеческим голосом. – Вставайте, пора. Приехали.
Сергей поднялся и, все еще не понимая, где находится, вышел из вагона.
«Если сон был в руку, – думал он, двигаясь по залу подземки, - то, что же тогда у меня в руках?» И потом уже начал перебирать в голове постулаты философии Федорова, мол, к чему рожать новых человеков, если под ногами столько жизней, давайте-ка лучше воскрешать предков и восстанавливать память поколений. Некромантия – двигатель спокойствия...
А что? Зло – первооснова созидания. Забавное наблюдение. Каин – первый урбанист укокошил собственного брата-бездельника. А Люцифер – сподвижник Божий и Носитель света, восстав, превратился в дьявола с рогами и копытами. Когда это с ним случились такие метаморфозы – особенно хвост – до или после?
– Я это так – «про образ и подобие», – на этой точке упокойных рассуждений ему на ногу наступил полный субъект средних лет и начал пространно извиняться.
– Ничего, – улыбнулся Сергей, обрадовавшись, что его злоключениям, похоже, приходит конец. Не тут-то было! В следующий миг он почувствовал в том кармане, где должны были лежать его находки, инородную руку, резко обернулся и увидел спину в длинном сером пальто, степенно удаляющуюся в толпе пассажиров. Амулет и кольцо, впрочем, остались в кармане вместе с мятой пачкой противозачаточных таблеток. «Повезло». На всякий случай он нацепил кольцо на большой палец левой руки, а амулет завернул в выуженный из внутреннего кармана лист плотной бумаги и, упрятав сверток поглубже, застегнул карман. «Повезло», – повторил еще раз. С этими мыслями он и направился к дому. Повезло? Кто знает....

Добравшись до квартиры, Сергей скинул одежду и залез под душ. Теплые струи дарили блаженное ощущение собственной материальности. Он выключил воду и оглядел себя в зеркало: «Да, существую! Хорош собой...Ну, и так далее...» Вылез и, закутавшись в темный махровый халат отправился пить кофе. Потом было глубокое кресло и приглушенная музыка струнного квартета. Блаженство обыденности.
Стараясь сохранить ощущение закатного бриза на берегу южного моря, которое выводили переливы мелодии, Сергей сначала долго разглядывал рисунок кольца на пальце, потом поднялся взглянуть на вторую часть своих сокровищ. Выудив из кармана сверток, он извлек амулет и принялся его рассматривать.
Основание предмета представляло собой стержень с нанесенными по всей длине трехмерными символами, выступающими друг над другом. Верхняя часть фигурки напоминала бы мальтийский крест, если б центральный его луч не походил по форме на наконечник копья, и вся поверхность его не была покрыта рунами, постепенно переходящими в арабскую вязь. Сергей некоторое время разглядывал сочетания знаков и линий, потом решил, что не стоит ломать над ними голову, и пристроил экзотическую штуковину возле банки с вставной челюстью. Вещица выглядела золотой, очень старой и стоила наверняка кучу денег.
«Пусть пока так побудет», – решил хозяин и обернулся выбросить листок, в который была завернута находка. Взяв бумагу, он обнаружил, что это распечатка электронного письма, а начав читать, решил, что, может быть, как раз для этого и стоило найти кольцо с амулетом.

«Я к Вам пишу......................................
С трудом представляю, который час, но как-то мне абсолютно пофиг.
Перешли на чинзано. Переход был труден. Пришел Котик и в очередной раз объяснил, как он меня сильно любит. Понимаешь, меня все любят, а я что-то торможу.
Заранее прошу извинения, но я давно так не напивалась, плоэтому теперь мне можно все. Прости, что в понедельник утром тебе приходится читать мой алкоголический маразм, но ничего поделать с собой не могу. Котикова жена упала спать, до этого высказав все, что она думает о занятых мужчинах. Она объяснила, насколько они коварны, и что они просто развлекаются и т.д., и т.п.
Наверное, она права. Скорее всего, она права. У нее опыта больше. А Я так чисто погулять вышла.... Я даже согласна с этттим.
Но понимаешь... когда ты меня обнимаешь, целуешь – мир останавливается. Одно твое касание вызывает во мне в сто раз больше эмоций, чем траханье с супермальчиками. Ты мне не веришь, но твой первый поцелуй, действительно, ввел меня в полуобморочное состояние. После чего меня пробило на бешенную энергию. Я ушла гулять, только чтобы понять, что это было в реальности. Что ты был. Рядом.
Мне плевать на твоих любовниц и вообще весь отряд женщин, которых ты ощастливил. Плеватьь...
Но на всех кроватях, на которых мы побывали, было то, что трудно определить словами, только глазами, поцелуями, вздохами и моими безумными криками, за которые мне даже в пьяном виде стыдно.
За меня умирают мужчины, которые, наверно, нравственнее лучше и честнее тебя, но они пресны и скушны, как прошлогодний снег. Потому что ты касаешься меня так, как, наверное, трогает только Мужчина, потому что ты обнимаешь меня так, что в эту секунду вечности я готова прочувствовать и отдать тебе все, только бы это длилось и длилось. За часы с тобой, когда я забываю, что такое думать, я еще не раз готова продать душу дьяволу. Время, когда я улетаю, а ты получаешь удовольствие, сжимая меня в объятиях – это и есть чудо.
Скорее всего, я – пьяная дура, и скорее всего ты скоро наиграешься, но когда ты будешь гореть в аду (а я где-нибудь недалеко от тебя), то будешь точно знать, за чью душу тебя сжигают.
Прости, если я тебя пугаю, но не могу по-другому. Если чувствую, то на все сто. Именно поэтому не гожусь тебе в любовницы. Наверное, тебе нужно что-нибудь поспокойнее. А я как пещерный житель, что чувствую, то и говорю.
Не совсем уверена, что буду ощущать после тебя других (а они все равно будут), но ты действительно идеален (для меня). Ты сделал меня женщиной и, к сожалению, эта ответственность теперь навсегда твоя.
О, Господи, Солнце, прости. В итоге я оказалась банальной татьяной, и ты можешь смело давать мне уроки, как вести себя с мужчинами. Это потом я буду супер, а они сами собой в штабеля будут укладываться (это уже было, но на моем маленьком уровне), но сейчас я замерла на вдохе и выдохнуть боюсь.
Все это старо как мир, все это банально и повторяется каждую секунду в мире, просто для меня – это ново и удивительно, и волшебно. И когда я исчезну, то не описывай меня, пожалуйста. Меня просто не было.
Знаешь, что для меня идеально на данный момент – это уснуть рядом с тобой и проснуться рядом, и увидеть, что ты не исчез. Мне страшно, что вдруг я тебя больше не увижу. Ты не представляешь, насколько мне страшно.
Не очень удивлюсь, если не получу ответ. Ты ведь земной, со своими проблемами, и я увожу тебя немного не в ту реальность.
Наверно, ты улыбаешься, прочтя этот бред. И даже, наверное, посмеешься со своим другом (который воспринимает меня как очередную пассию). Может, не стоило все это будить во мне. Спала бы и спала сном младенца и ведать не ведала, что такое существует.
Боже! Перечитала письмо и ужаснулась, что я такое написала. Но я ведь смелая девочка. Могу объять необъятное и получить нереальное.
Правда, чудес не бывает.

P.S. Так как мне предстоит здесь напиваться еще несколько раз, то, видимо, это не последнее письмо в таком духе. Крепись.

Ты знаешь, одна человеческая жизнь в размере Вселенной – это ничто, но одна человеческая жизнь для другой человеческой жизни – это и есть Вселенная».

Сергей закончил чтение и сидел некоторое время, откинувшись в кресле и пытаясь выстроить в голове линию своего существования с женщиной, от которой теперь у него остались только письма.
«Что я знаю о ней, – думал он, – Глупый вопрос! Что я вообще знаю о женщинах. Кто она, вот это, действительно, важно». И еще: «В те моменты, когда по ее телу пробегали судороги наслаждения, я ощущал себя богом, повелевающим этой бурей. Весь мир болен нарцисизмом. И я в том числе. В этом все дело».
Дело было не в этом. Теперь он осознал это совершенно точно.
В этот момент в дверь позвонили.
– Не слишком ли много совпадений? – проворчал размышляющий и пошел открывать.
За дверью стояла миловидная стройная блондинка в джинсах и легком свитере.
– Ну вот... – чуть было не выпалил хозяин.
– Я ваша соседка, – сказала девушка, предупредив вопрос Сергея, – что-то со светом случилось. Не поможете?
– Отчего же... – ответил тот и пошел разбираться в электричестве – Меня Сергеем зовут, – сказал он на всякий случай.
– Оля, – последовал ответ.
Оказалось проще простого – вылетел рубильник оттого, что одновременно работали стиральная машина и микроволновая печь. Когда вспыхнул свет, монтер обнаружил в гостиной накрытый стол и массу деликатесов на кухне.
– У меня будут гости по случаю переезда. Вот – только обустроилась. Сережа, приходите через часик, а? По-соседски.
– Отчего же... – слова не желали приходить в голову. – Через час? – уточнил и заторопился собираться.
Сначала приглашенный рассмотрел себя в зеркало и остался доволен тем, что увидел. Правда на носу вскочил прыщик, но он не пожелал этого замечать. Полил себя одеколоном, нацепил куртку и помчался к метро за цветами. Купил крупную розу нежно желтого цвета и бутыль грузинского вина. Спешил домой, пряча цветок у себя под курткой, и думал, с чего бы это он так размяк. Ведь это же точно не она. Почему? Он не знал, но был уверен. И что же дальше? Дальше собрался идти в гости. Более того, был этому рад.

Когда он позвонил в дверь, ему открыл взъерошенный парень и, проговорив:
– Вы к Ольге, – удалился вглубь квартиры.
Сергей несколько минут потолкался в коридоре, присматриваясь к отдельным личностям. Поискал учредительницу суаре и обнаружил ее на кресле в дальнем углу стола. На этом радость закончилась, потому что в том же кресле сидел красивый парень и что-то шептал ей на ухо с ухмылкой обладателя. И она слушала его, внимательно улыбаясь. Лишь иногда бросала гостям что-то вроде:
– Попробуйте салат, сама готовила...
«Чего это ты, собственно, – окоротил себя Сергей, – влез в чужую жизнь и ждешь распростертых объятий. Но ведь сама пригласила... И что с того?!»
Тем не менее гость обозлился. Он никогда особенно не любил долгие тусовки с мутными фразами о концепциях современного искусства, проблемах выражения адекватного «я» в условиях мегаполиса, прочее занудство и терпеливое веселье. Даже если в конце были танцы... Зачем пришел?
Сергей все еще рассматривал публику, когда возле него остановилась милая блондинка в цветастом платье.
– Вы из Москвы?
– Да нет, – ответил. – Родился где-то здесь. Поблизости.
– Мои родители из Москвы. Мы жили на улице Тимура Фрунзе. Это через реку от Лужников. Обожаю Москву! А Вы?
– Я? Скорее...
– Мы переехали только год. У отца здесь холдинг. Вы любите кошек?
«Скорее кисок», – подумал он. Начал импровизировать.
– И да, и нет. Смотря...
– Я обожаю кошек! У меня сиам. У него глаза как у меня. Вам нравится? Как я смотрюсь в этом платье?
– Безусловно! – отреагировал Сергей и улизнул на кухню, потихоньку выгрузить покупки и отвалить.
Войдя туда, он обнаружил женщину лет двадцати пяти с чашкой кофе и сигаретой в руках. Ее темно-русые волосы были собраны на затылке, крупный рот подчеркивала темная помада. Стильные очки в металлической оправе. Пальцы с несколькими кольцами желтого металла. Шерстяное платье в тон волос. Она сидела, откинувшись к стенке, и пристально рассматривала вошедшего.
– Я – сосед! – отрекомендовался Сергей и вручил девушке принесенную розу.
– Это хозяйке?
– Это Вам. У хозяйки уже и так целая клумба.
– Откуда Вы знаете... Впрочем, ладно. Откуда Вы знаете, что я люблю чайные розы?
– Я вижу, что Вы любите цветы.
– А кто их не любит?
– Я, например.
– Почему?
– История долгая и неинтересная.
– Все равно спасибо. Меня зовут Анна.
– Очень приятно. А меня – Сергей.
– Присаживайтесь, – и он разместился на стуле напротив, вытащил из кармана и откупорил бутылку. Благо, штопор и бокалы обнаружились тут же на столе.
– За знакомство! – сказал кавалер и коснулся поднятого навстречу бокала.
– Чин-чин, – ответила дама и пригубила вино. – Неплохо. – Посмотрела на него и добавила. – Вино Вы тоже не любите?
– Что-нибудь покрепче. Но вообще-то под хорошую беседу, какая разница...
– Да, интересный тип. Цветов не любит. Вина не пьет.
– Женщин....
– Простите?
– В этом списке женщин не хватает. И я славно перетеку в состояние мизантропа или монстра. Не знаю, что хуже выйдет.
– Поставим через тире – монстра-мизантропа – выйдет и похуже. Не находите? Интересно... – повторила она.
– Так вот, к женщинам я отношусь сугубо положительно, а некоторых даже люблю.
– Это успокаивает.
В это время в кухню заглянула еще одна гостья и сказала вопросительно:
– Аня, ну сколько можно? – и вскользь глянула на Сергея.
– Подожди, – ответила та. – У меня тут собеседник.... – замолчала, и продолжила после паузы. – Уж больно занятный.
– Правда? – девушка и Сергей произнесли это в унисон. – Ну я пошла... –продолжила вошедшая и удалилась.
– Очень интересно... – теперь уже хором сказали оставшиеся на кухне и улыбнулись друг другу.
– Вот за это уж точно следует выпить! – произнес кавалер, вторично наполнил бокалы, откашлялся и пригладил волосы.
– За что?
– За знакомство...
– За долгое знакомство... – она смотрела на него в упор и то ли подтрунивала, то ли провоцировала его, а он решил попасться на эту провокацию. Тем более, что вино уже плавало в голове и плавно растворяло давешнюю хандру и мысли о поисках смысла жизни и слоях существования.
– Расскажите мне что-нибудь про вашу компанию... – сказал Сергей, чтобы что-нибудь сказать.
– Ольга – моя двоюродная сестра. А это – ее друзья – главным образом сокурсники. Я их тоже знаю плоховато. Так что мы оба вне круга общения. Не жалеете?
– Нет, мне вполне хватает Вас.
– Скромно...
– Зато правдиво...
– Вы, ведь, сосед?
– Да.
– Не похвастаетесь жилищем?
– Отчего же? Правда, порядок не гарантирую. Не готовился...
– Это и привлекает. Пойдем, – поднявшись, она оказалась ростом почти с Сергея с тренированной, но не спортивной фигурой. Платье облегало округлости тела и по длине едва достигало колен. Она шла впереди к входной двери, и ему нравилось двигаться вслед за ней, видеть движение бедер, дышать духами. Выйдя на площадку, женщина обернулась, и ее лицо оказалось совсем рядом.
– Куда... – произнесла она одними губами.
Сергей не торопился. Здесь нельзя было торопиться. Он молча обошел ее и открыл дверь в собственную прихожую. Гостья прошла ее насквозь и остановилась посреди комнаты.
– Пустовато, – сказала она и опять обернулась, оказавшись совсем рядом. – Ты не находишь?
– Нет... – говоря это, он старался находиться в отдалении и держать руки за спиной. Знакомство развивалось стремительно. И он начинал этого слегка побаиваться. «Отчего мы боимся быстрых связей?» – начал рассуждать хозяин квартиры, чтобы не думать о соблазнительном теле стоящей рядом леди. «Отчего дама всегда должна быть сдержана, а кавалер настойчив? Феминизация на дворе. Так что извольте...» Чего изволить, он домыслить не успел. Гостья закончила рассматривать фотографии на стенах и проговорила:
– Попробую угадать, кто ты...
– Попробуй, – сказал хозяин и добавил про себя: «Вот интересно. Я и сам не знаю».
– Ты работаешь в издательском бизнесе. – Анна сняла очки и близоруко прищурилась.
– Почти угадала. Я парфюмер.
– Ага, – улыбнулась она, довольная тем, что они оба теперь перешли на неофициальный язык общения. – Это который от Зюскинда.
– Да нет, вполне реальный труженик отрасли. Варю волшебные кремы матушки Эсти Лодер, которые потом продают в разных магазинах.
– Вот здорово. – Сказала она и сделала шаг в его направлении. – Ты кулинар? Или косметолог?
– Да нет, – повторил он, не выдержал и взял ее за талию. – Это по-другому называется. Просто разрабатываю всякую косметическую продукцию. «Росой молодости», конечно, здесь и не пахнет. Хотя...
Сергей, действительно, работал шефом отдела R&D (науки и развития) в косметической компании, девизом которой значилось: «Не стоит продавать душу дьяволу за молодость и красоту. Купите наши средства ухода, и мы сделаем это за Вас!»
Косметику, право слово, они делали неплохую, а линия SPA даже пользовалась ажиотажным спросом. И это при том, что фирма избегала крупных рекламных акций.
В чем был успех – в исключительном чувстве исторической парадигмы и ощущении движения женских пристрастий, которое в последнее время свелось к концепции: «Побалуй себя!», или в лояльных ценах на продукцию высокого уровня – Сергей не знал, да и не хотел думать об этом.
– Сделаешь это для меня... – произнесла она, переходя на шепот, и провела тыльной стороной ладони ему по щеке. Он не очень-то сообразил о чем идет речь, но понял, что готов выполнить и то, и другое.

На следующий день было воскресенье.
Сергей проснулся поздно и долго лежал с закрытыми глазами, а когда открыл их, обнаружил рядом Анну, которая перебирала пальцами и рассматривала амулет. Увидела, что он проснулся, и улыбнулась:
– Сережечкин… Доброе утро, родной.... Откуда у тебя эта штуковина? Археологией увлекаешься?
– Да нет – от предков досталась. – Если вдуматься, то он был абсолютно честен. Коли не от предков, то от кого же еще?
– Тяжелая и загадочная.
– И пахнет древними наветами, – продолжил он ее фразу, с интонациями, свойственными фильмам ужасов.
Она тут же вернула предмет на тумбочку и весело всплеснула руками.
– Я тебе не верю. Ну, в этом проклятом вопросе...
Сергей подробно вспомнил события прошедшей ночи, проникся гордостью и произнес с апломбом:
– Ходить-то сможешь?
– Даже летать! – ухмыльнулась подруга и выскользнула из постели. –Признавайся, где чудодейственный крем? Желаю быть твоей подопытной кошкой... Парфюмер. – Без одежды и с распущенными волосами она выглядела еще привлекательней...
– Посмотри, там под ванной ящик с пробниками. То, что на этикетке значится – правда.
– Голая?
– Что?
– Правда – голая?
– Одетая.
– Чистая?
– Угу... Слушай, а почему ты решила, что я – издатель.
– Во-первых, – сказала она, копаясь в коробе с косметикой, – не издатель, а работаешь в этом бизнесе, во-вторых, рассказывать любишь, но это не главное. А главное – у меня папа – писатель, и он обожает всякие такие загадочные темы и пустоту пространства. По аналогии...
– По аналогии ты тоже должна работать в издательском бизнесе.
– И не угадал. Я – логист. Знаешь такое слово.
– Ну, я ведь на производстве работаю, и никакое снабжение мне не чуждо.
– Вот и познакомились.
– Так быстро...
– Ага, вот что тебя заволновало. Понимаешь, люди, с которыми стоило бы общаться, встречаются чрезвычайно редко, – Анна запнулась. – Может быть я всю жизнь тебя ждала. Только мы не сразу встретились. И вот вчера поняла, что если не сейчас, то уже может и не выйти ничего. Поэтому и заторопилась. Видишь, как я тебе все и рассказала. Извини... я приму душ. – Она включила воду и прикрыла дверь.
Сергей откинулся на подушки и уставился в потолок. Мир снова топил его в своей многовариантности. С одной стороны Анна – реальная, теплая, живая – сколько эпитетов еще можно придумать! С другой стороны – письма. Не письма – их автор. Образ, скрытый за флером недосказанности. Скорее ощущение, чем восприятие. Сергей огляделся по сторонам, отыскивая глазами листок с набранным текстом. Не увидел его. Поднялся и обошел всю квартиру, заглядывая под подушки, подстилки, лежачие и стоячие предметы. Ничего.
– Что ты ищешь? – появилась Анна из ванной комнаты.
– Да так... Пойдем завтракать.
– И все-таки.
– Носок куда-то делся.
– Какой же ты не качепыжный! – сказала нежно. – Так вот же они. В прихожей.
– Бывает же! – удивился хозяин (снимать носки вместе с уличной обувью было его давнишней привычкой) – Теперь уже точно пошли. Ты что предпочитаешь.
– Кофе с таком.
– Не знаю про «так», но кофе точно есть.
Они сидели на кухне и отхлебывали горячий кофе маленькими глотками. Сергей закусывал крекерами с маслом и джемом.
– Расскажи мне о себе, – попросила гостья. – Только не общими фразами.
– Почему бы и нет, – ответил хозяин, выбирая, что бы такое соврать. Все истории выходили очень жалостливые, и он решил, что разберется по ходу повествования. – Если позволишь, начну я с того, как уже стал взрослым. Это началось... Впрочем, нигде и никогда. Просто началось и все. Жил-был...
Дальше он говорил, практически не напрягая мозги, образы и события сами просились на язык. Выходило, что он уже дошел до той границы, когда повествование развивается, исходя из своих собственных законов. Он говорил, и сам удивлялся, откуда знает все это.
Пересказ жизнеописания Сергея автор счел возможным опустить, поскольку оно, если не придираться к мелочам, один в один повторяло историю разрыва с первых страниц этой книги.
Анна слушала рассказчика с сочувственным выражением (я бы даже вычеркнул первую пару букв), пока он не прекратил говорить. После положенной паузы она спросила:
– То есть ты – приверженец трагедийных чувств.
– И не только я. Ты вспомни хоть один роман про счастливую любовь? И как?
– Сколько угодно. Возьми хотя бы Шарлоту Бронтэ, не считая всяких Барбар Картланд и современных романисток.
– И еще желтую прессу.
– Ну и что?
– Хорошо, но ведь это – все только женские романы!
– Ты не находишь, что может быть в этом и заключается отличие женского мировосприятия от мужского.
– От мужицкого, хотела ты сказать.
– Нет, не хотела, но мужики во всем всегда ищут сплошной трагизм. Или нет. Они начинают формировать это свое мировоззрение только когда на душе сплошной трагизм. В другое время они вообще не хотят думать.
– Ну ладно, они слишком заняты собой или работой. А что тогда женщины?
– А женщина изначально настроена на позитив.
– Браво! Скажи это мужчине, имеющему семейный опыт.
– А это он сам во всем и виноват.
– В чем, в опыте?
– Дурак!
– Сам знаю! – пока он кипятился, она обошла столик и села ему на колени.
– Я же говорила, у тебя склонность к литературности. А вообще-то мне все равно, что ты говоришь – хоть газеты вслух читай – я обожаю слушать твой голос. Вот так-то. Ладно, мне пора.

Она стояла перед большим настенным зеркалом в ореховой раме и прихорашивалась, поглядывая на Сергея. А он прошел вглубь комнаты и плюхнулся на диван.
«Она смотрит на меня, отражаясь в зеркале, – лениво перебирал он свои мысли. – Я смотрю на отражение и думаю, что это она. Я уверен. И в этом и есть подлинный смысл – в том, что я понимаю отражение как реальность. Та реальность, которая на самом деле мне не доступна. Сущность обнажается, но так ли часто мы способны это увидеть? Она обнажается в темноте. Без отражений. И мое движение происходит в плоскостях, только лишь отражающих единую сущность, которая многолика и поэтому в принципе не может быть заключена в единую раму. »
Зеркало, перед которым стояла Анна, досталось Сергею от деда. А откуда получил его тот – Бог ведает. Это было не просто зеркало. Это был знак перехода. За его поверхностью иногда угадывались ступени лестницы вниз и дверь, приоткрытая в никуда. Странно, что это видел только он.
Однажды Сергей швырнул в зеркало подсвечником, и сетка трещин исчиркала край изображения, которое все равно продолжало существовать. «Знак перехода. Зазеркалья мне еще не хватает, - зло подумал парень, - Впрочем, про метро тогда кто же знал... Выходит, наследственность. Попробовать что ли?» Поменять треснутое стекло он так и не решился.
– Ну, все, – Анна закончила макияж и начертила на зеркале ряд цифр губной помадой. – Увидимся! – Чмокнула его в щеку и выскользнула из квартиры.
– Tempora mutantur et nos mutantur in illis (Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними)! – напыщенно проговорил хозяин дома, защелкнув замок. – И все-таки, что же делать?
Покопавшись немного в себе, он решил, что отношение к своей давешней гостье можно определить термином «влечение», и это неплохо. Почесал в затылке, зевнул и пошел разыскивать потерянное письмо. Но оно как сквозь землю провалилось. Зато, порывшись в прикроватной тумбе, Сергей обнаружил там первое послание, которое на самом деле было вторым. Глаза пробежали по бумаге, выхватив несколько строк:
«Сейчас ехали по Городу – такой туман. И Город такой странный, и очень красиво. Я бы погуляла с тобой по такой погоде. Все такое инопланетное, еле слышное и еле видное. Вот Сестра и усвистала гулять куда-то. А на меня нашло задумчивое настроение...»
– Вот-вот, – сказал он себе. – Навеял на себя дымку загадочности и блуждаю в ней как ежик в тумане...
И все-таки существование женщины, писавшей эти письма, не давало ему покоя. Даже если бы захотел, он не смог выкинуть из головы мысли о ней.
– В конце концов, я – тривиальный мужчина и хочу, чтобы меня затащили в постель! – начал он зачем-то оправдываться и понял, что не очень-то в это верит. Он достал мобильник и стал списывать в его память цифры с зеркала и удивился, заметив, что их набор в точности повторяет дату его рождения: 189-19-73.

Сергей не успел придумать, чем ему занять выходной. Затарахтел телефон.
– Чего не звонишь? – угадал Сергей Сашкин голос.
– Я?
– А кто же? Мог бы хоть поинтересоваться, как друган домой от тебя добрался.
– Ну и как?
– А хреново! Попался какой-то мозгляк, и мы с ним чуть не до утра лясы точили. У, каркалыга!
– Не понял. Зачем точили?
– А выпимши я был, если ты не помнишь. Общения не хватало. А ведь мороз на улице, между прочим. И почему в подворотнях всегда так холодно?
– Так вы на улице?
– Дошло. Ты что думаешь, я совсем съехал, кого попало домой таскать.
– Ну и как ты?
– Астения у меня!
– Как зовут? – переспросил Сергей.
– Хандра и температура для бестолковых. Короче…
– Уже еду.
– Водки много не бери! – и гудки в продолжение.
Сергей уже прижился к этому миру и теперь точно знал, куда направиться. Выглянул в окно, отгадал в ряду припаркованных во дворе машин свою Тойоту и предпочел общественный транспорт. Ехать в метро он не решился – покатил на маршрутке, занял место в углу салона. Сидел и думал.
«Кто я теперь? Вернее, какой я теперь? Разве этот вопрос должен меня интересовать? Наше сознание впитывается в предоставленную ему цепь обстоятельств как мицелий гриба в приютившее его дерево. И уже поэтому оно – сознание структурирует себя согласно измерениям развертывающегося перед ним времени и пространства. И что меняется, если пространство становится несколько больше, если оно начинает почковаться как инфузории-туфельки в придорожной луже? Разве это дает мне дополнительную свободу? Конечно же нет! Свобода, если только она – не фигура речи – это порыв – скачок от одного статуса к другому. И поэтому ее (свободу) подменяют понятием воли, намекая на способность совершать такие скачки один за другим. Но статус при этом все равно никуда не девается, иначе не было бы опоры. И опять же всегда существует смерть. Ее не стоит принимать за опору – за «критерий существования» или «точку отсчета». И все же она есть, и за ее пределы ничего не возьмешь. Память потомков – очередной фетиш, на который не стоит обращать внимание. Но время в этом случае смешивается с сиюминутностью. И я остаюсь в этой сиюминутности, ставя во главу угла только желания и поступки. И поэтому теряю протяженность времени, подменяя его протяженностью новых пространств. И это свобода? Нет! Это возможность улизнуть, то есть слабость. Свобода не может быть слабостью. И, значит, все возвращается к Эклезиасту, что «ежели я Любви не имею…» Вот тут-то и значится мой главный вопрос, на который мне никак не отыскать ответа».
На этой минорной ноте Сергей осознал, что пора выгружаться. Район новостроек походил на все новостройки мира – много людей и мало порядка. Устои в принципе не приживаются в таких местах – слишком много желающих сменить стиль существования. Пассажир покинул микроавтобус и направился в сторону ближайшей многоэтажки.
Все в этом мире было как прежде и все-таки не так. Не избыток, не недостача – просто в другую сторону. Те же люди, те же дома, машины, но... Он специально прихватил из дома фотоаппарат и по дороге сделал несколько снимков, чтобы разобраться. Потом. Не сейчас. Сейчас его занимали совсем другие вопросы.

Открывший дверь Сашка оказался в домашнем халате, шлепанцах на босую ногу и с тысячной купюрой на лбу.
– Это такой новый пластырь от головной боли? – поинтересовался гость.
– Эта такая новая практика по трансформации сознания, – пояснил хозяин, скосив глаза и оттопырив губы.
– Никогда не слышал про целебное действие банкнот.
– Возьми банкноту, сходи в аптеку. Вот тебе и целебное действие. А это такая практика. «Волшебная банкнота» называется. Берешь в руки купюру покрупнее и представляешь, что сила Космоса вливается в тебя через сахасрару и через сердечную чакру заряжает твою деньгу. Потом ее надо отпустить мысленно во Вселенную. Но тут у меня трудности.
– Поэтому ты ее себе на лоб и наклеил.
– Ну да – для надежности. Понимаешь, с наличностью напряженка. Вот и использую все что под руку подвернется.
– Молодец! – похвалил Сергей и наконец стянул с себя пальто и ботинки. Тут он заметил на столике у входа кулон, форма которого один в один повторяла рисунок в основании его амулета, а металл подозрительно смахивал на золото.
– Что это у тебя? – поинтересовался гость.
– Да так. Купил давеча на рынке у какого-то коротышки. Тот уверял, что это истинный артефакт из сокровищницы Мазандарана. Слушай, может его загнать кому-нибудь.
– Вот и проблема с наличностью решится…
– Космическая сила! – поразился Сашка и проследовал на кухню. Загадочная история все более смахивала на фарс.

– Расскажи мне о ней, – попросил Сергей по окончании процедуры водворения и распаковывания..
Сашка уселся за кухонный стол, налил себе рюмку из принесенной бутылки, хлопнул ее и произнес:
– Каждый выпьет, но не каждый крякнет! – правда, крякнуть забыл. – Ну ладно... В те времена, когда я еще делал под себя... – Заговорил он с интонациями сказочника и осекся. – Послушай, а этот твой энтузиазм не оттого, что она тебя попросту бросила? Зачем это тебе? Не стоит. А? Вычистил себе башку – может быть так и лучше. Я ведь когда со своей женой разводился, тоже много чего разузнать хотел. А когда узнал, понял, что не нужно было этого делать. Hellas, как говорят в Париже – Увы! – от этих слов у Сергея побежали мурашки внизу живота. – Теперь у меня синдром.
– Астения?
– Астению ты уже снял. А синдром – это надолго, если не навсегда. Лучший выход был - посчитать, что человек умер. Нет его – и все. Помнишь у Пастернака: «Столбцы и главы жизни целой отчеркивая на полях». Правильно цитирую? Не важно. Главное – идея правильная. А если ты по кускам судьбу от себя отрываешь – не всякая натура выдержит. Тем более при нашем эгоцентризме. И я под свой эгоцентризм с тех пор подпорки пристраивать стал, ориентируясь на мудрость востока.
– Куда, куда тебя понесло? В гарем что ли?
– В полигамию...
– Не финти словами.
– А я и не финчу. Я же сказал: «Синдром». Я с тех пор ужасно боюсь, что меня опять бросят, а потому диверсифицирую свои сексуальные отношения –держу пару-тройку персон на подстраховке.
– И никого толком не любишь.
– Это спорная тема. А вот женюсь при таком раскладе уже навряд. Иллюзии закончились.
– Или начались. И не иллюзии, а суррогат какой-то. Ты не находишь, что сам готовишь почву для очередного прощания.
– А мне пофиг. Пока ты востребован многими, просто меняешь траекторию жизни. И не думаешь об этом. Теперь я неуязвим. И если не удается наладить личную жизнь, надо наладить хотя бы половую.
– И ты востребован?
– Еще как! Послушай, я вообще не намерен отказываться от Богом даденого. Что Бог посылает, то и имею. Знаешь что бывает, если фарт сбить?
– Ну и хорошо. Хотя стратегия мимолетных встреч себя не оправдывает...И все таки расскажи мне, что знаешь.
– Давай-ка выпьем для начала.
– Не хочется.
– Ты что меня в алкоголики определить решил?
– Нет.
– Тогда выпей со мной чуток и поболтаем, – они разлили по рюмке. – Где это ты так наблатыкался? – продолжил он, глядя как гость откупоривает банку сардин, и чокнулся. – За нас! – констатировал Сашка. – Выпили. Закусили. Сардины на закусь – самое то.
– Ну да, ты же без тостов не можешь.
– В точку, – подтвердил хозяин дома и крякнул. – Все дело в послевкусье. Нельзя чтобы зелье было слишком мягким. Как же тогда понять, что потребляешь. Что такое ход Дешапелле, знаешь? – спросил он без всякого перехода.
– Создание искусственного препятствия, чтобы в случае неудачи можно было легко оправдаться. Перед собой, по крайней мере. Так?
– Вот именно – он. То, что нам сейчас нужно. Слушай, а может – это со мной от сиротства? От реального сиротства при живом отце? Как считаешь?
– А не сходить ли тебе к кармологу?
– А не сходить ли тебе к терапевту! Ишь как тебя переклинило! А? Сам-то совсем ничего не помнишь? К специалисту тебе надо – это точно. Ну ладно, слушай, – рассказчик выдержал эффектную паузу. – Познакомились вы года два как, точно не помню, но на каких-то курсах – повышения квалификации, будем считать. Ты тогда тоже в меланхолии тонул, но провалов в памяти не припомню. Фото у тебя совсем не осталось? Ну да, конечно.
– Красивая?
– Знаешь, в последнее время все больше думаю, что женская внешность и красота связаны не особенно... Я не художник. Но если в общих чертах – рост средний – метр шестьдесят, наверно, аккуратная головка со слегка вздернутым носом, взгляд с прищуром, роскошные каштановые волосы, которые она всегда собирала на затылке. Челка на лоб. Что еще? При такой фигуре не стоило носить облегающего трикотажа, многие мужики заработали бы себе косоглазие. Ну и вот... Не зафиксировал ни форму рук, ни цвет глаз, но это – не главное. А главное, друг мой – это эпил. Ее шарм сочился даже сквозь легкую неуклюжесть движений. И к тому же она была достаточно умна...
– Портрет ангела во плоти или...
– Она и была твоим ангелом-хранителем, пока ты тут сопли по столу размазывал.
– А что потом?
– Ты, действительно, не прикидываешься? – еще раз спросил Сашка.
– Некоторые вещи очень трудно вспомнить... – сказал Сергей обреченно.
– Некоторые вещи лучше забыть, – не поддержал его друг. – Все равно я про «потом» ничего не знаю, только тебя пару недель назад ко мне Юлька притранспортировал. Сам ты двигаться не мог, а всю ночь напролет бормотал, о том, что сам во всем виноват. И матерился, между прочим – сапожники отдыхают!
– Ну, это ты загнул – про сапожников.
– Правильно. Сапожникам до тебя далеко.
– У каждого в жизни бывают свои «Мосты округа Медиссон», – выговорил Сергей.
– О чем ты?
– Да так... Продолжай.
– А что продолжать? Это все. Звал ты ее Машенька. Где живет? Подвозил я вас один раз куда-то в центр. Но где это было? Помню только, что улица разбитая, а рядом антикварная лавка. Подожди. Попробую еще вспомнить. Была пара вечеров... Слушай, – перебил он сам себя, – а почему ты решил, что женщины должны быть определяющими факторами нашей жизни? Что больше в природе и нет ничего?
– Война. Катастрофа. Счастливый случай – бывает же такое.
– А мы сами? Что же в нас самих? Ничего нет?
– Ты путаешь субъект с объектом.
– Вот зануда! Не пудри мне мозги своей обнаученностью. Давай-ка лучше выпьем!
– За что теперь?
– За тех, кто рядом с нами!
– За женщин?
– Между прочим рядом сейчас ты сидишь, а еще бывают отец, мать, дети (если есть), друзья к тому же. – В это время в дверь позвонили.
– Ты ждешь еще кого-то?
– Всегда! – сказал Сашки и пошел открывать. – Привет обломы! Разувайтесь, я тут полы мыл на днях. – Раздавался в коридоре Сашкин голос сквозь фон басовитого бурчания гостей.
– Привет, апостолы! – продолжил Сергей, когда Петр и Павел появились в комнате.
– Чем об стол? – ответили они хором. – Водочкой, значит, с утра развлекаемся? А не кажется вам, что на завтрак лучше все-таки кефир?
– Так уже обед, – резонно заметил хозяин. – Присоединяйтесь.
– Ну, разве, чтобы вам меньше досталось, – согласился старший из братьев, размещаясь на диване. Младшему досталась табуретка. – О чем болтаем? – Спросил он, пристроившись на сиденье.
– Да вот, обсуждаем проблемы гносеологии. – Сказал Сашка.
– Тебя от этого водкой лечат? – учтиво поинтересовался Павел.
– Угу. Этот вот. – Парировал Сашка. – Меня с утра терминами грузит.
– То есть вас, господа, взволновали природа знания и его безусловная ограниченность? – уточнил Петр.
– Слушай, Петька, и ты туда же! – взмолился Сашка. – Да, о пределах нашей ограниченности. И еще – все ли в жизни сводится к женскому полу.
– Ура, о бабах! – заорали братья. – За это и выпьем. Наливай! Кстати, у нас с собой и закусь – грибочки.
– Маринованные! – обрадовался Сергей.
– Жаренные в заморозке. Под картошечку – самое то.
– Что так? – подозрительно спросил хозяин.
– Да вот – захотелось, – пробубнил Паша, глядя в потолок.
– А надо?
– Просто попробовать, – сказал Петька, уже засовывая посуду в микроволновку. – А как у тебя с продуктом?
– «Сходи за хлебом», – говаривала жена, – мечтательно выдохнул Сашка, – что означало: «Купи молока, масла, три десятка яиц, колбасы, сосисок, картошки, сметаны, моркови, луку, капусты, свеклы, сахару, кефир, сыр, йогурт, что-нибудь к чаю, ну и себе пива – так и быть». Все, что найдешь в холодильнике – тащи.
Нашлось: упаковка селедки, три сосиски и коробка томатного сока. Так что решили сосредоточиться на грибах. Компания распределилась за столом, и каждый отведал по паре ложек приготовленного кушанья. Вкус у него был вполне грибной.
– Больше нельзя. – Подытожил процесс один из братьев, но Сергей уже успел засунуть в рот и проглотить третью порцию варева.
– Что? – поперхнулся Сашка. – Так и знал! Принесли таки свою галюциногенную хрень.
– Мы по классике. Пелевина читал? И потом, получена консультация специалиста и проведена предварительная апробация. Не дрейфь – не мухоморы. Жить будем. Только эта штука в маленьких компаниях действует жутко. До дурдома. Вот мы и решили вас приобщить.
Кто говорил, Сергей понять уже не мог, поскольку мир вдруг начал терять тени и приобретать странные оттенки. Потом он увидел всю компанию из угла комнаты и себя, пытающегося подняться со стула. «Вот черт! – Подумал наблюдатель. – Надо же!». Он почувствовал себя голым без тела. Отвратительно голым – до изнанки внутренностей, как девственница в кабинете гинеколога. Сергей ринулся назад и ощутил в себе безумную силу. Так что просто не смог усидеть на месте и сразу встал и пошел. Остальные были заняты собственными видениями. Он добрался до двери в ванную комнату, но, отворив ее, оказался на пляже южного провинциального городка. Аллея акаций отделяла вошедшего от длинного забора из желтого песчаника за которым, похоже, располагался больничный комплекс. Море выносило на гальку пляжа бурые лоскуты водорослей, которые никто не убирал. С запада двигалась грозовая туча, но солнце палило вовсю. И взглянув на его ослепительное сияние Сергей вдруг почувствовал такую тоску, что, не удержавшись, застонал и привалился к ближайшему дереву. И еще – одновременно с этим – пришло ощущение могущества и бессмертия.
– Мы все живем вечно. Просто иногда забываем об этом, – сказал он себе, но не почувствовал, что его это убедило. Ощущение бессмертия, между тем, подкатывало к горлу, становясь наравне с тоской самодовлеющим центром его жизни.
– Ну вот, – услышал Сергей голос за спиной, обернулся и увидел немолодого загорелого мужчину, который продолжал излагать слова с заметным малороссийским выговором. – Свой Зиккурат ты уже нашел. Осталось только передать пост по инстанциям.
Он достал из кармана и повертел между пальцами кулон из Сашкиной прихожей.
– Ваша фамилия не Пелевин, случайно? – промямлил Сергей.
– Фамилия моя Лукьянец. Между прочим, и твоя тоже. Не забудь миновать Лабиринт...– говоря это, собеседник взял его за руку, подвел к калитке в заборе и слегка подтолкнул в спину, отчего парень споткнулся и полетел. Следующим ощущением были руки ребят и холодная вода, льющаяся на затылок.
– Довыпендривался, паскуда! – орал Сашка. – Ничего, ничего! Ты бы хоть на лигрылы свои поправку сделал!
– Какие лиргылы? – переспросил один из братьев. – Эка его, однако, шпилит...
– Литр / грамм на рыло! – не унимался хозяин. – На твое рыло, экспериментатор, раза в три больше чем ему надо. Предупредить нельзя было?..
Сергей опять начал терять ощущение реальности. Там за ее гранью стояла стройная женщина с девочкой-подростком. Девочка что-то твердила матери, указывая на Сергея. А та кивала в ответ и смотрела на него взглядом, с которым прощаются или объясняются в любви. От этого взгляда глаза героя начали наполняться влагой. Но в этот момент к ним присоединилась девушка, лицо которой он никак не мог разглядеть за длинными каштановыми волосами. Они стекали по плечам и колыхались как от порывов ветра так, что лицо все время оставалось в тени. Но уже ее присутствие стряхнуло завесу тоски, окутывающую протяженность существования, и по губам людей пробежали улыбки...

– Видишь, заулыбался. Ему хорошо, – сквозь шум в ушах донесся до него голос Павла
– Складно врешь, – откликнулся Александр.
– Ты не прав. Жизнь слишком пресная штука, чтобы не сдабривать ее иногда щепоткой фантазийных пряностей. Или пряных фантазий. Выражай как хочешь.
– Щепоткой?
– А что?
– Передозировка...
– В некотором роде. Вечно ты Саня со своими моралите!
– Иногда неплохо и моралистом побыть!
– Что-то меня совсем не проперло... – прозвучал в паузе голос второго брата.
– Так тебе, бугаю, и надо!
– Пить очень хочется. И голова болит, – разлепил Сергей ссохшиеся губы.
– Кофе уже готов. – Прозвучал радостный хор голосов. – Давай пей. Ну, ты и дал, дружище! Чем это от тебя так пахнет? Он, похоже, вывернул на себя банку моего одеколона. Точно, сандаловое дерево.
– Только дети и пьяные ведут себя естественно, все остальные прикидываются воспитанными людьми, – нравоучительно провещал старший из братьев, пока Сергей хлопал глазами и прихлебывал кофе, привалясь к спинке дивана.
– Ты свою естественность засунь сегодня, знаешь куда? – сказал Сашка, появляясь из кухни, и выругался матом на всю глубину своего красноречия. – Нашел на ком опыты ставить!
– Мы же извинились! – слабо отбивались братья.
– Что-то я не слышал! – продолжал наседать Сашка.
– Ну, извиняйте, извиняйте. Серега, а хочешь, мы тебя домой довезем?
– Валяй! – согласился Сергей, понимая, что все равно больше ни на что не годен.

Пока они катили домой, картины улиц продолжали периодически расползаться перед глазами. То ли оттого, что запотели окна машины, то ли оттого, что грибы продолжали свое действие. Потом рядом на сиденье оказалась женщина из последнего виденья, но уже без дочери. Она поддерживала его голову и все также пристально смотрела в глаза.
– ... домой, – услышал Сергей ее голос. – Уже скоро... Выпей воды! – Он впился в поднесенную кружку, но жажда не оставляла.
И они опять сидели вместе, но уже на пляже с забором из песчаника и глядели на берег и море. И ему нравилось вот так запросто сидеть с ней, ничего не делая и ни о чем не думая. Накатила ночь, и тысячезвездие неба оборотилось тысячеглазием Аргуса, и Сергей кожей ощущал, как оно наблюдает за ними. Смотрит и молчит.
– Ну мне пора, – наконец сказала женщина. – Помни, что мы всегда тебя ждем. – Встала и исчезла у него за спиной.
– Только в ванну не лезь. Еще утонешь. Ложись и заведи все будильники в доме. А хочешь, мы с тобой до утра побудем. Нет? – приговаривали братья, транспортируя Сергея к дверям квартиры. – Ну, ты, открывайся же, зараза. Угу.
– Завтра на работу... – твердил Сергей как «Отче наш», пока ребята препровождали его в комнату и укладывали на ложе. Твердил, проваливаясь в сон. И во сне.

Проснулся он неожиданно и разом . Поднял голову, огляделся и понял, что теперь он в своей собственной черепной коробке. Пространство выглядело странновато. Оно было ограничено, но стены и потолок скрывала голубая дымка. В ней как в тумане двигались фигуры, очертания которых было не разобрать. Потом появились родители. Лиц их он не узнал, но понял, что это именно отец и мать, как только те появились из дымки. Выглядели они причудливо – будто нарезанными на отдельные плоскости. И в каждой из этих плоскостей ребенок угадал свое существование.
Сергей знал, что сейчас он должен услышать нечто важное, но не хотел этого слушать, потому что оно могло быть и завещанием. И значит – зафиксировать его в этом мире. Он заткнул уши и поразмыслив так еще минут десять, решил вернуться в свое прежнее сновидение.
А мир вокруг сминался и пучился как в картинах Вазарели, менял цвета и оттенки. Потом раздулся, словно мыльный пузырь, и лопнул, оттого что динамики его музыкального центра во всю мощь изрыгнули «Shock of the system» от Billy Idol. Такое звучание хорошо применять в реанимационных палатах или на сеансах некромантии. Оживляющий мотивчик.

«Музыка Бизэ делает меня плодовитым», – писал Ницше. О чем это я? Ах да!

Сергей поднялся, вырубил ревущий аппарат и проследовал в ванную. Присмотрелся к отражению в зеркале. Выглядел он на удивление неплохо, если не считать пепельного цвета кожи, потрескавшихся губ, фиолетовых синяков под красными глазами со взглядом законченного неврастеника. Короче, все было поправимо, если приняться за дело умеючи.
Для начала он залез под ледяной душ, стоял там минут пять и орал не хуже Билли Айдола. Выбрался из ванной, почистил зубы, побрился и вымазал на лицо все имеющиеся запасы лифтинг-крема «с глубоким проникающим эффектом», как было написано в аннотации. Проследовал на кухню и заварил себе ударную дозу кофе, которую и потребил под яичницу с ветчиной. Оделся в выходной костюм, обтер шею одеколоном и отправился на работу. На машине не поехал, на метро не решился. Выбрал маршрутку, сидел рядом с окном и ни о чем не думал, ловя в пролетающем городе остатки своих вчерашних видений. Вроде как отпустило.
Во всяком случае, в двери фирмы с мифологическим названием «ЛЕДА» он входил, сияя победоносной улыбкой. Здесь Сергея, безусловно, ценили. Он был неплохим профессионалом. Умел быстро принимать решения и добиваться их реального осуществления. Если вдуматься, решение вовсе не должно быть наилучшим, даже правильным. Оно должно быть принято и реализовано. И все. И тогда появляется уверенность, без которой не выжить ни одной компании. Либо ты идешь вперед, либо тебя нет – вот и все либеральные ценности.
Увидев его, навстречу заторопилась дама бальзаковского возраста.
– Сергей Николаевич, у меня к Вам разговор, – сказала она, поздоровавшись, и пошла рядом, приноравливаясь к темпу его ходьбы.
На расстоянии женщина выглядела высокомерной. Но при ближайшем рассмотрении оказалась немного близорукой и желающей спрятать этот недостаток. А зря. Очки должны были изящно помещаться на ее породистом лице с раскосыми, слегка прищуренными глазами.
Дама была умна, порочна, элегантна и образована. Именно в таких женщин должны влюбляться и поэты, и правители. Звали ее Евдокия Саввовна Ябс, припомнил Сергей. И жила она некогда, проповедуя принцип разумной достаточности. А сводился этот принцип к тому, что жизнь – тяжелая штука, и если муж любит детей, приносит домой деньги и спит с ней (иногда), то этого вполне хватает для нормального семейного существования. Супруги были импозантны и хорошо воспитаны. И это позволяло им почти не замечать, что брак их вышел не особенно по любви и не особенно по расчету, а скорее по здравому рассуждению, что так дόлжно. И все в мире шло своим чередом. Рождались дети – мальчик и девочка, благоустраивался быт, копились привычки.
Но пришло время, когда она узнала, как (я нарочито подчеркнул это слово) изменяет ей муж. И ... Далее можете фантазировать, потому что вашей фантазии все равно не хватит, чтобы представить себе те тяжкие, в которые изволила пуститься оная гражданка. Впрочем, она делала это с таким изяществом, что распространяться на заданную тему у автора язык не поворачивается. Тем более профессиональные качества от того только выиграли. Видимо, творческое начало подразумевает буйство не только духа, но и тела.

«Бывают же случаи, – подумал автор, – что женщина, ощутив очевидную нелюбовь мужа, становится преданной и верной ему, как никогда раньше... Но это уже совсем другая история. Однако, к делу, господа!»

Войдя в кабинет, Сергей обнаружил на столе кипу бумаг, уставленную десятком баночек с образцами продукции.
– Присаживайтесь.
– Спасибо.
Они церемонно заняли места и уставились друг на друга.
– Видили те... – сказала женщина, подумала, как продолжить и повторила. – Видите ли, я хотела бы знать, считаете ли Вы меня своим заместителем по-прежнему. Или у Вас сейчас другие планы?
От двусмысленности фразы хозяин кабинета опешил и, чтобы потянуть время сказал нечто вроде:
– Когда мне будет, что сказать, я не премину воспользоваться этой возможностью...
– Да, я понимаю, легкий флирт – основа бизнеса.
– А тяжелый?
– Вы думаете?
– О чем?
– Ну как же, а Настенька?
– Вы находите, Настенька хочет сделать себе карьеру через мое к ней отношение.
– А Вы как полагаете?
– Не злоупотреблял этим в последнее время. Давайте лучше поговорим про «Интим».
Женщина взвешивала, что сказать, секунд десять.
– Если Вы спрашиваете про серию косметики для интимной гигиены, то у меня скорее пессимистический взгляд на этот проект. – Она решила не покупаться на провокацию начальника и перевести разговор в сферу производственных отношений. – В массе нашего населения даже слова типа «презерватив», не говоря уж про «пенис» или «влагалище», вызывают девственный ужас. И купить такую штуку можно только по секрету или для прикола. Вы не находите?
– Не знаю. Надо подумать.
– Хорошо, подумайте. И над первым моим вопросом тоже. Кстати, Вы знаете, что Настенькин воздыхатель в органах работает. Последний раз он за ее очередным фаворитом наружку пускал. А потом тому парню какие-то гопники накостыляли до больничной койки. Ничего себе сюжетец. Не находите? – С этими словами дама покинула его кабинет.

Оставшись один, Сергей некоторое время пытался представить себе Настеньку или хотя бы свое восприятие ее персоны. Но эти попытки никаких внятных результатов не принесли.
– Ни фига себе – сюжетец! – повторил он, но этим и ограничился. И чтобы войти уже в рабочее состояние, вычистил спам из своего почтового ящика, открыл несколько писем и прочел:
«В течение многих тысячелетий китайские медики накапливали знания о целебных свойствах растительного мира. Начало исторических записей было сделано Шен Нонгом, жившим более пяти тысяч лет назад. Самый известный посвященный этому литературный источник «Бен Као Ганг Му» составлен в 1590 году Ли Ши Ценом и содержит 1892 медицинских записи и 11096 рецептов. Медицинские свойства китайской флоры рассматриваются как методологическая теория, основанная на природе и свойствах растений и доктрине, которую можно описать с помощью ЧЕТЫРЕХ СОСТОЯНИЙ ПРИРОДЫ (Холод, Прохлада, Тепло, Жара) и ПЯТИ РАЗНОВИДНОСТЕЙ ВКУСОВЫХ ОЩУЩЕНИЙ (Острый, Сладкий, Кислый, Горький, Соленый). Хороший растительный рецепт должен сочетать: Пять элементов (Огонь/Янь, Метал, Дерево, Земля, Вода/Инь); Четыре состояния природы; Пять разновидностей вкусовых характеристик; Все части тела.
Если классификация каждого элемента будет основываться на Инь/Янь и Пяти элементах, то общее действие состава будет сформировано из всех растений, входящих в рецептуру.
В то время, как в Западной медицине считается, что лечение следует производить в той области, в которой проявляются симптомы заболевания, Традиционная китайская медицина постулирует необходимость соблюдения баланса (Янь/Инь) во всем теле (целостный подход). Только при наличии такого баланса наш организм может достичь той гармонии, которая дает силу и здоровье.
Наши экстракты ....»
– В каждом флаконе должна быть капелька шаманства... Но это уж слишком, – сказал Сергей порылся в столе и извлек очередной лист маркетингового плана.
Теперь ему предлагалось использовать масло плодов дерева Арган. Сколько он помнил, берберские пастухи предпочитали аргановые рощи для выпаса своих стад, потому что запаха местных деревьев не выносили даже местные мухи. Такой мароканский прототип пушкинского Анчара. Не мудрено, что сок его мог убить все. Даже старость...
Тут к нему заглянула девочка-лаборантка, чтоб очередной раз отпроситься к зубному. Он отпустил как делал это всегда. И не потому, что был такой добрый. А оттого, что ему было все равно. Ему уже давно было все равно. «Быть или не быть?» – вопрос сам по себе праздный. Но уж если начал, стоит досмотреть представление до конца.
В этот момент в приоткрывшуюся дверь заглянула секретарша Леночка:
– Сергей Николаевич, понедельник!
– И что?
– Как что? Планерка! – уже от одного этого слова веяло вселенской тоской, но деваться некуда – надо идти.

– А знаете ли, где растет кешью? – начал шеф, когда все собрались в его кабинете.
– Где? – переспросил кто-то из собравшихся.
– Не знаю. Поэтому и спросил, – сегодня он являл собой образец добродушия.
«Обманчивого», – добавил про себя Сергей и решил не щеголять своей эрудицией.
– Итак, господа, – продолжал между тем председательствующий. – Приходим мы в косметический салон или супермаркет и что видим? Тысячи наименований продукции, но всего лишь десятки брэндов. И даже десятки – не более чем иллюзия, аберрация зрения. Все это – тысячеликий асур современного косметического бизнеса. Поэтому возникает вопрос, что делать небольшим компаниям, то есть нам, чтобы остаться на плаву? Все ходы по увеличению числа продаж известны, но они известны всем. Поэтому давайте попробуем поработать собственными мозгами.
Начинался очередной «мозговой штурм» или болтовня, в которой Сергей принципиально не принимал участия. Отчего-то в голове всплыл последний разговор с отцом. Может быть по аналогии.

– Никто, – говорил тогда отец, а в Бога он не верил. – Слышишь, никто не создает нас равными друг другу. О принципе равенства толкует общество сначала в лице школы. Потом пропаганда. Но это полный вздор – сказка для бедных. Какое может быть равенство! Посмотри вокруг. Равенство торчать вверх задом на дачной грядке, если она есть. Или исправно ходить на службу в надежде высидеть там пособие на старость? Я довысиживался, и что? В мире действует «закон джунглей». И ни одно общество не сможет его отменить. Мы размножаемся как крысы. И, значит, дальше будет только хуже. Если не пробьешься в элиту, жить в этой стране нет никакого смысла. Человек должен бороться. Бороться и двигаться вверх и вверх. И это – абсолютно здравые амбиции.
– Для этого сначала надо выбрать путь, соизмерив его с собственной жизнью, – возражал Сергей. И тем не менее боролся и двигался. Преграды только раззадоривали его. Продолжал лезть вверх, не давая себе времени остановиться и задуматься. Потому что, когда это происходило, в голову приходила простенькая мысль, что лезть вверх – удел козлов. Пусть даже и горных.
– Невозможно добиться успеха лишь на негативных эмоциях и неприятии окружающей действительности; всегда требуется еще и положительный стимул – высокий идеал, которому можно отдаться всеми фибрами души, – пытался мотивированно оправдаться Сергей.
– Не будь крысой! – ответил отец. Только и всего: «Не будь крысой».

«Почему мы так ненавидим крыс? – Мысли катились по выбранной колее. – Потому, что видим в них своих конкурентов. Крысы переживут нас всех. Обидно! Ну что ж».

– А что думает по этому поводу Сергей Николаевич? – долетел до него голос шефа.
– Мы размножаемся как крысы, – произнес Сергей первое, что вертелось в голове. – И, значит, у нас всегда будет ниша для своих продуктов. Только надо ее грамотно занять, то есть перевести игру на свое поле. И, может быть, отказаться от рекламы. В провинции ее все равно никто не видит. Сделать мифологизацию продукции более доступной для России, а не для столиц. И в итоге снизить цены на товары на величину рекламных расходов, сконцентрировавшись при этом на одной короткой – позиций до десяти – презентабельной линии, которая и будет у нас «паровозом».
– Мне нравится афористичность Ваших выражений, конечно, это перефразирование постулатов сетевого бизнеса, тем не менее... – далее Сергей слушать перестал.

В образовавшуюся пустоту Сергей постарался залучить образы своих вчерашних видений. Они проступали словно сквозь дымку и, казалось, что-то говорили ему из своего далека. Но он так и не смог разобрать ни слов, ни черт лиц. Только ощущения. И если за матерью, обнимавшей ребенка, Сергей почувствовал пласт реальности, который ему никак нельзя было возвращать из небытия, то другая женщина шла в рассвет, и солнце искрилось в ее каштановых волосах.
«Не слишком ли ты сентиментален в последнее время? – Попытался урезонить себя Сергей, но снова расслабился, подумав, – Ну и что? Ведь я не на поле боя, чтобы крошить всех направо и налево, блюдя на лице саркастическую улыбку. И если устами младенца глаголет истина, а желаниям женщины и Бога принято совпадать, то мужику остается только ждать. Ждать, когда на него снизойдет истина из уст Бога. А еще – ожидать восхищения. Своего восхищения существом, подарившим ему свое божественное желание... О как!»
Продолжая размышлять в том же духе, он решил, что подобные рассуждения могут быть свойственны только законченному идеалисту, потерявшему всякую связь с действительной жизнью. И он сам...

– Перефразируя Честертона, – снова пробился к нему голос шефа. Уж кто, кто, а он умел концентрировать на себе внимание слушателей. – Так вот, для того чтобы увидеть решение надо сначала разглядеть саму проблему.
«В точку, – прокомментировал фразу Сергей. – Это как раз то, что мне сейчас надо. Вопрос только в том, как залучиться таковым зрением».
– Подумайте над этим, господа, – подытожил шеф. – Жду ваших соображений к следующему понедельнику. Счастливо поработать. – Задвигались стулья. Народ начал расходиться по своим проблемам. – А Вас, Сергей Николаевич, попрошу остаться....

– Ну, как, восстановился? – спросил босс доверительным тоном.
– В общем – да! – ответил Сергей, не очень понимая, о чем идет речь.
– Вот и хорошо. Предстоит небольшая драчка за заказы. Придется тебе блеснуть красноречием.
– Красноречием блеснем и ...
– Остальное мои проблемы.
– И будь уверен, – продолжил подчиненный, – они все равно найдут способ, как нами подтереться.
– Более того, мы даже предложим им это! – обрадовался босс.
– Ага, – проявил Сергей сообразительность. – Как себя поставишь, так тебя и поимеют.
– Замечание верное, но, отнюдь, не главное. В нашем случае стороны легко договорятся, если каждая из них получит свое преимущество, – фраза звучала как цитата из Макиавелли, а может быть и была ею. – В фирме грядет серьезная реорганизация. Поэтому будь повнимательней с коллективом.
«И этот туда же»! – взмолился Сергей и сделал на лице вопросительное выражение.
– Я, в отличие от других, грешное с праведным не мешаю. Скорее наоборот. А классное у тебя кольцо, слушай. Где надыбал?
– Ты о женщинах?
– Я о людях. Кстати, как у вас с Евдокией?
– Трудимся.
– Мне кажется, ее отношение к своим обязанностям гипертрофированно до потери смысла.
– Ну что же, дама болеет за производство.
– Но нельзя же все время болеть. Мне кажется, она умудряется создавать трудности из пустоты.
– Зато смотрит на жизнь глазами современной домохозяйки, а это очень важно для нас.
– И не просто домохозяйки... Хорошо, будем считать, что ты меня убедил. Кстати, прочитал тут «Женский портрет» Генри Джеймса. Хочешь, принесу?
– Не сейчас. Сам же говоришь – реорганизация грядет. А Джеймса надо читать во время отпуска где-нибудь в Российском захолустье. Слишком обстоятельный писатель – в зубах вязнет. В нашем темпе его не вычитать.
– Пожалуй. Да, вот что я сейчас подумал. Нам бы как раз не помешал небольшой скандальчик местного масштаба. Ты как?
– Организую.
– С Евдокией?
– Посмотрим.
– Предупредить не забудь. Ну, все. Труд на пользу…
– Сделаем! – сказал Сергей и вышел из кабинета.
– Не сомневаюсь! – подтвердил начальник сквозь закрытую дверь.

Жизнь входила в привычную колею. Потянулись рабочие склоки, дорожные пробки, страницы романов, подборки новостей, серая погода – жизнь без будущего. Будни.

В среду позвонила Анна.
– Ты специально это делаешь? – закономерный вопрос. И ответы типа «забыл» здесь не котировались.
– Как ты догадалась? – брякнул Сергей. Она повесила трубку.
– Зачем я так с ней? – продолжал он разговаривать, бродя с трубкой по комнате. Взял с тумбочки и повертел амулет. Тот выскользнул из рук и вошел в паркетину в паре миллиметров от большого пальца. Сергей машинально дернул ногой, поскользнулся и упал, шмякнувшись об пол затылком... Темнота опустилась...

По лестнице его подъезда поднимались люди. Трое. Двигались крадучись. Пролет за пролетом. Остановились. Осмотрелись. Блеклые стены. Окно с низкой решеткой. Ступени. Перила. Мусоропровод. Лыжная палка. Пустая пивная банка «Балтика №7». Кот мяукнул и рванул к верхним этажам. Дверь. Его дверь. Один из вошедших отошел к стене. Разбежался. Замок глухо ухнул. Еще раз. Еще. Скоба отлетела. Вошли. Коридор. Комната. И тут – вот он. Сергей. Лежит на полу. Пластом. Дышит.
Они схватили его. Подняли. Водой в лицо. Увидели, что ожил, захлопал глазами. Завернули руки. Ногой под дых. Больно. Очень больно. Очнулся. Искры из глаз. Еще удар. Еще. Он поплыл. Начал глотать воздух. Напрасно. Дыхание кончилось. Только спазмы и слезы.
– Хватит, – сказал самый грузный и снова плеснул в лицо жертве воду из банки. Холодно и мокро. Но можно дышать.
– Ну говори. Нет? – снова удар под дых. Сергей застонал. Понял, что задохнется. Еще удар. И все. ПАНИКА.
– Говори, – повторил грузный. Замахнулся, но не ударил. – Отдай амулет по-хорошему. Он тебе не принадлежит.
– Так вот же он. Вот! – застонал было Сергей. «Из паркета торчит». – Попытался сказать и не смог. Челюсти свело, словно зашиты. «Вот же». – Скорчилось в гримасе лицо. Из горла только клекот. «Отчего они его не видят?»
– Будешь верещать – добью. Обыщите квартиру. – Грузный в недоумении к своим. – Как ничего? – Сергей потерял счет времени. Боль сжалась в комок и ушла в затылок.
– Ладно, уходим... – слова проступают как сквозь целлофан. – А с этим что?
– Пусть его. Сначала амулет. Уходим! – голос старшего. И тишина.
Сергей расслабился. Потерял сознание снова.

Открыв глаза, он обнаружил потолок с люстрой чешского хрусталя. Повернул голову и зажмурился от резкой боли в затылке. Снова открыл глаза и увидел разбитую банку и лужу воды. В ней аквариумной рыбкой трепетала вставная челюсть. Рядом из пола торчал амулет. Чуть дальше громоздилась кровать. Возле ее ножек обрисовывались скопления пыли, старые шлепанцы, авторучка, ссохшийся как мумия огрызок яблока и совсем уже возле стенки листок бумаги формата А4.
– Вот и пропажа нашлась! – обрадовался Сергей. Закряхтел. Поднялся и выудил находку из-под кровати. «Федот, да не тот», – отпечаталось в мозгах. Письмо, действительно, было другим – коротенькое, распечатанное на бумаге с желтоватым оттенком.

«Здравствуй, Сережа.
Перечитала твои последние строчки, и, кажется, я что-то не то написала, и, сама того не желая, скомкала ощущение наших встреч. Ничем не хотела тебя обидеть, обескуражить или надавить (именно последнее мне больше всего не нравится).
Сергей, послушай, мне от тебя ничего не надо. Мой материальный статус не из худших, а на большее я смогу заработать сама, если захочу. Мне есть с кем общаться. И это достойные люди. И с ними не скучно. Да и для плотских
утех в городе Е. выбор в наличии. И даже можно совместить. Дело не в этом.
Просто я верю, что жить и любить надо только с полуслова и полувзгляда,
верю в общение на кончиках пальцев. Только не всем это дано, к
сожалению, и, вероятно, мне тоже. Хотя меньшее просто уже не нужно.
И мне кажется, что ты меня понимаешь. Поэтому веду себя как
есть. И если что-то не так, не молчи.
И еще хотела сказать: когда я одно время пыталась импровизировать на тему "люблю – шучу" – это была просто защита от внешнего вмешательства. Ты –
осторожный, а я еще больше. Моя колкость (тоже защита) при общении
с тобой постепенно улетучивается, и мне это нравится.
Пока.
Не печалься.
Один раз только видела твои печальные глаза, а расцеловать их, чтобы
улыбнулись, тогда не догадалась.
Прости.
Твоя М.».

Письмо было подписано «М» – Машенька. Может быть: «Да». Но скорее всего: «Нет». И стиль, и дух изложения был совсем не тот, что в предыдущих посланиях. Или последующих... Но, может быть, все-таки «Да»?
– А не кажется ли тебе, друг мой, – выговорил он наконец. – Что ты совсем уже съехал от этих своих фантазий? – почесал затылок и обнаружил там шишку величиной со сливу. Поморщился. Подошел к зеркалу, покряхтел и начал набирать телефонный номер.
– Аня, – заторопился Сергей, как только прервались длинные гудки. – Я тут думал...
– Как индюк? – хихикнула трубка.
– Как целый выводок.
– Вот почему так долго. Вы договориться между собой не могли? А я уж тут чуть было снова звонить не начала.
– Как?
– Вероломно.
– Не дождался.
– Ты о чем?
– Ну, видишь, первым успел.
– И ставишь это себе в заслугу?
– Ставлю на заметку.
– Хорошо. Когда я тебя увижу?
– Если в субботу?
– Долго.
– Давай завтра.
– Ладно - в субботу.
– Я думал, ты соскучилась.
– Ну вот еще! Хотя знаешь... До субботы.
– Повинуюсь… – согласился Сергей.
– К полудню, – уточнила она. – Записывай адрес... – продиктовала. – Записал? Жду! – и повесила трубку.
Не прошло и трех минут, как телефон зазвонил снова. Сергей, придерживая на затылке полотенце со льдом, решил, что на сегодня с него хватит. Но аппарат звонил и звонил. Досчитав до 12 раз, парень не выдержал и снял трубку.
– Это снова я, – услышал он голос Анны. – У меня 2 года назад мать умерла. Будешь у нас – не касайся этой темы. Отец до сих пор переживает. Кстати, а ты не хочешь узнать, как я получила твой номер? Ну, пока... – нежно шепнула она, отключилась.
Абонент послушал гудки, положил трубку и вытащил кабель из розетки. Засунул письмо под подушку и лег спать.

В оставшуюся часть недели Сергей разгребал дела и заново приспосабливался к коллективу. Присмотрелся, между прочим, к Настеньке. Она была из тех субтильных девиц, о которых говорят: «В ней больше гонору, чем мяса». Проворная такая штучка.
Девушка оказалась активной и общительной. Но с Сергеем держалась подчеркнуто корректно и независимо. Впрочем, он не особенно задумывался над этим – проблем и без того хватало.
До скандала руки не дошли.

Ноябрь подходил к концу, отплевываясь последними охапками осенних листьев. Заморозки чередовались с оттепелями, делая город малопригодным для пеших прогулок. Пассажиры толклись на остановках. Месили снежную кашу. Транспорт опаздывал. Машины в бесконечных пробках забрасывали друг друга ледяной грязью. Утренние сумерки плавно перетекали в вечерние. До Весны оставалась еще целая вечность.
Субботним утром Сергей дождался, пока рассвело, и выбрался на улицу. Он зашел на рынок, купил букет желтых хризантем, поймал частника и отправился в гости.
Жигули забытой модели слегка побрякивали подвеской, но шум ее почти не ощущался за ревом пробитого глушителя и русского шансона. Мужчина, разместившийся за рулем, являл собой образчик национального извоза, зато был дешев и прост в обращении. К тому же упаковка освежителя воздуха в машине не только наводила аромат, но и радовала глаз. Это была не какая-нибудь картонка елочной формы или листок с видом обнаженной красотки. Нет! Настоящая корона, перед которой меркнут все жалкие образчики современных ароматизаторов. Корона, с цыганской изощренностью выполненная из красной, золотой и черной пластмассы, имела на макушке полумесяц с красным камнем, покрутив который можно было открыть вентиляционные щели, и наружу вырывался запах жидкости для чистки унитазов, что создавало в автомобиле атмосферу цивилизованного придорожного сортира, которую не компенсировали даже цветы, скорчившиеся на заднем сиденье.
Однако машина легко пролезла по всем буеракам коммунальных дворов и остановилась у самого подъезда. Оставалось только подняться по лестнице и нажать кнопку звонка.

Хозяйка отворила дверь, сунула лицо в цветы, пролепетала дежурное:
– Какая прелесть! – и громко ойкнула, потому что из-под ее ног вылетел и бросился вглубь квартиры огромный сибирский кот. – Зовут Чапай, – успокоила себя девушка. – Не бойся, он только с виду такой строптивый. Проходи.
«Что это так коты на меня окрысились». – Подумал Сергей и ухмыльнулся несуразности этой фразы.
– Я тоже очень рада тебя видеть! – уловила девушка движение его губ. – Это – мой папа. – Указала она на грузного мужчину, появившегося в коридоре. Гость и хозяин потрясли друг другу руки. – Побеседуйте немножко, а я пока кофе приготовлю.
Сергей прошел в комнату, главное место в которой занимал массивный шкаф похожий на таракана, поставленного на голову. Вся остальная мебель на его фоне теряла значимость.
– Первую книгу я излагал долго, нудно, жалостливо и толсто, – сказал Писатель без всякого предисловия. Он был стрижен ежиком, и оттого его голова напоминала зубную щетку. – Потом еще дольше и жалостливее уполовинивал ее. Но дело не в этом. Побуждение к насилию, исходит из самой переоценки ценностей. Я писал про рафинированных убийц с тем, чтобы показать только одну вещь – никакая философская маскировка не изменяет сущности убийства. И на это-то как раз никто не обратил внимания. Подумаешь, невидаль. Самые гнусные преступления одним махом оборачиваются в героические деяния. А у героя только одна цель – стать Героем. И плевать ему на жертвы и защиту детей и женщин. Чужая боль – это пустяк. Не так ли, дорогой мой? Век нового гуманизма проклял и пережевал сам себя. Пришел Че Гевара и стал очередным идолом. Люди искусственно приучаются к человеколюбию. Насильно, я бы сказал. А Добро, прибегая к насилию, тут же становится Злом. Поэтому у него нет шансов. Происходит инвентаризация желаний....
– И требуется канализация протеста, – сказал Сергей, пытаясь найти место, куда бы опуститься, не отвлекая повествователя. «Во мне нет жалости, и значит я не зверь..., – пришла на ум известная цитата, – Однако..». Однако, лучше было бы ничего не говорить. Собеседник долго не отвечал, и Сергей уже, было, решил, что он забыл о его реплике, но вдруг тот продолжил:
– Только Государство обладает монополией на насилие – те, кому подвернулся случай исполнять общественную власть. Но откуда у них это право? Отсюда Герои и Боги. Герою нужна толпа. Бог работает индивидуально. Так то-с...
– Так Бог – это сила или ситуация?
– Да. И в этом их главное отличие.
– Все равно, Герой живет и действует в параметрах своей судьбы. Значит, и он всего лишь тень Бога...
– Правильно, молодой человек. Совершенно правильно, если бы мы относили Бога к совершенным сущностям.
– А к кому же нам их относить?
– К созданиям людей – всех их устремлений. В этом случае и Бог, и Герой – всего лишь персонификации желания массы.
– Толпы?
– От выбора терминологии суть не меняется. И раз так, то Герои находятся в более выгодном положении – они действуют в материализованном мире.
– Как кто?
– Как исключение.
– Исключений не может быть много. Не было бы правил.
– И тут я с Вами опять совершенно согласен. Но кто сказал, что их должно быть много. Я просто говорю, что они должны быть.
– Как боги?
– Как Бог.
– Да, – тупо согласился Сергей, – это возможно. Но тогда принцип: «Вер много – Бог один» превращается в пустую фразу. А Сатанизм – в те же поиски духовности.
Видимо, Писатель изначально счел его полным психом. Но ему было попросту все равно, кому адресовать свои мысли.
– Бог – это точка отсчета, – поучительно высказал он, чтобы как-то закончить тему.
– Видите ли ... – начал было гость.
В комнате появилась Анна и произнесла торжественно:
– Кофе готов. Прошу к столу!
– Не буду вам мешать, – произнес Писатель и направился в кабинет, в котором Сергей успел разглядеть письменный стол, по массивности не уступающий шкафу и походящий на таракана на спине. За ним в простенке между окнами висел пейзаж, в сочетании красок которого чего-то недоставало. Может быть тоски.

Сергей перехватил у леди кофейные принадлежности, и молодые люди перебрались в комнату Анны, в которой одно спальное место было застелено темным бархатистым покрывалом, а второе – завалено массой мягких игрушек самых разных форм и размеров. Поверх этой кучи валялся почти человеческих размеров то ли кот, то ли тигр и нагло пялился на вошедшего огромными голубыми глазами.
– Это Муська, – представила хозяйка экспонат. – Я с ним сплю иногда, когда больше не с кем, – и лукаво посмотрела на гостя, легко пробежав пальчиками по его спине, отчего Сергей чуть не выронил поднос с сервизом. Удержался. Пристроил свою ношу на письменный стол между компьютером и настольной лампой и крепко обнял девушку – крепче, чем собирался. Она издала звук, похожий на урчание довольной кошки и прошептала:
– Давай пить кофе. Остынет.
Далее они пристроили поднос на журнальном столике и принялись беседовать о всяких пустяках. У Сергея появилось время внимательно рассмотреть свою собеседницу. Она была в темно-синих джинсах и бадлоне такого же цвета. Волосы на этот раз оказались распущены. И челка почти закрывала брови. Очков она не надела и оттого немного щурилась, когда начинала разговаривать. И все это вместе с практически полным отсутствием макияжа делало лицо домашним, почти доверчивым и еще более привлекательным.
На пальцах поблескивало несколько колец с небольшими камнями. А сами пальцы не были ни длинными, ни короткими – с ухоженными ногтями, покрытыми лаком телесного цвета. Созданный образ располагал к послеполуденной расслабленности и доверительной беседе людей, погружающихся во взаимную близость.
Сергею не то чтобы не нравилось столь стремительное развитие их отношений. Он попросту решил, что сценарий и так уже написан не им, так что остается следовать замыслу автора. А там и видно будет, если выйдет на что посмотреть.
– О чем это вы с папой беседовали?
– О божественном.
– С тех пор, как матери не стало, – глаза ее загрустили. – Он все время впадает в богоборчество.
– Ничего такого он не говорил. Просто рассказывал, зачем людям нужны Боги.
– А они нам нужны?
– Видимо.
– А мы им?
– Ты не находишь, что для ответа на этот вопрос неплохо бы стать Богом?
– В чем же проблема? Стань им!
– То есть?
– Стань им хотя бы для меня. Уверяю тебя – это несложно. А знаешь, – продолжила девушка, чтобы Сергей не успел приготовить ответ, – я думаю, для разговора о божественном нам не хватает звездного неба. Город просто украл у нас звезды. Мы уже не умеем видеть за геометрией улиц пространство мира. Это плохо. Ты не находишь?
– Нахожу.
– Ты не находишь, что должен немедленно поцеловать меня?
Он не стал ничего говорить. Дотянулся до нее и пробежал кончиком языка по приоткрытым губкам.
– Я соскучилась... – прошептали губки, а глаза сощурились и в них заплясали веселые огоньки. Они целовались некоторое время. Но не более того. Отец в соседней комнате мог неверно оценить развитие ситуации.
– А знаешь, – отстранилась она. – Папа тут принес недавно восточный трактат о том, как стать святым. Я полистала на досуге. Ничего такого. Только мне не хочется.
– Ты что, все это время про трактат...?
– Да нет, это я чтоб тебе зубы заговорить. Себе. Мне уже пора останавливаться, чтоб с катушек не съехать.
Сергей отвалился на кресло и подышал некоторое время с закрытыми глазами. Глубоко вздохнул еще пару раз. И посмотрел на Анну. Она внимательно разглядывала его, облокотившись на подлокотник кресла. Выудила из пачки сигарету, повертела между пальцами и сунула обратно.
– В мужчине должно быть что-то звериное, – выговорила она после паузы. – И в тебе это есть. Вот только не пойму от кого.
– От суслика, – ухмыльнулся гость.
– Мне так не кажется. Но кот – это как-то затаскано. Может быть ласка. Или мангуст. Я подумаю.
– Хорошо, – согласился он, встал и подошел к окну. Накатывались сумерки. Уходить не хотелось. Оставаться – тоже. И все же надо было идти.

Когда они начали прощаться, Писатель появился из своего кабинета и учтиво проводил его до дверей.
– Простите, – решился задать вопрос гость. – А зачем вообще Вы пишете?
– Верный вопрос! – оживился хозяин. – Вы знаете, молодой человек, мне кажется, что те, для кого я пишу, прочтут в этих книгах чуточку больше, чем там написано. Есть такое желание – втиснуться меж недописанных строк. И еще. Я не желаю ждать, пока всем воздастся. – На том и распрощались. Анна пошла его провожать. Проводила до квартиры Сергея и осталась до утра, сказав, что отец теперь знает, где ее искать.

Иногда все воскресенье можно провести в постели. Почему нет?
Проснувшись к обеду, Анна долго сопела и ворочалась у него под боком. Выползла из под одеяла и чмокнула его в щеку.
– Скажи что-нибудь ласковое... Угу?
– Рыбка моя золотая...
– Ой! – Приподнялась на локте подруга, – Вот если ты прямо сейчас выловишь золотую рыбку, что попросишь?
– Масло, соль и сковородку.
– Поняла. – Она смешно скосила глаза к переносице. – Иду готовить завтрак.

«Я уже жил так, – думал Сергей, глядя в окно. – Только тогда было лето. Яркое небо и солнце во весь просвет двора. Я накупил цветных мелков, вышел на улицу и намалевал на асфальте прямо перед своими окнами экзотический пейзаж. Мне нравилось пить чай по утрам, глазея на эту свою причуду. Особенно, в воскресенье, когда чайная церемония разыгрывалась на двоих.
Через неделю пошел дождь. Небо почернело, асфальт под окном покрыла грязно-цветная лужа. И мне снова все осточертело».

– Ты не слушаешь меня? – долетел до него голос Анны.
– Слушаю...
– Отчего же тогда молчишь?
– Потому что слушаю...
– Я ведь тебя спросила...
– Конечно.
– Что, конечно?
– Отвечаю: «Конечно».
– Я спросила: «А что будет, если я у тебя немножко поживу?»
– И что?
– И то. Я о том, что будет? А ты: «Конечно»...
– Конечно, что-то будет.
– Что-то...
– Поживешь...
– Хорошо. Так что же будет?
– Конечно, что-нибудь будет. Обязательно.
– Да ну тебя! – проворчала дама, померцала глазами и с головой закуталась в одеяло.
На следующий день Сергей пришел домой и обнаружил там тигра Муську. Он сидел в углу, скрестив лапы, и задумчиво глядел в потолок.
– Привет! – обозначил гостя Сергей.
– Привет! – откликнулась Анна из кухни.

Он встал и подошел к окну. Во дворе дети лепили снеговика. Бабуля выгуливала престарелую болонку. Мужчина в спортивном костюме откапывал из под снега свое авто. Над крышами домов сочились струйки пара. И дальше – за ними в морозной дымке тонул солнечный диск.
На ветку соседнего дерева вспорхнула синица необычно яркой окраски. Замерла на секунду. Заметила Сергея в окне и улетела прочь. Некоторое время он продолжал смотреть вдаль, соображая, отчего такая жуткая тоска накатила на него вдруг. То же солнце, те же дети на дворе. Птичка. Те же крыши, а за ними – голубоватый диск солнца. Но вслед за ним – вторым планом – поднималась другая реальность, третья, четвертая.... Дежа Вю. Шлейф памяти начал заполняться знанием, которого не могло быть в этом пространстве его существования. И, тем не менее, он знал. Как знал и то, что уже никогда не избавится от этого шлейфа.
Точно такая птаха прилетела однажды к его бабушке. Это было давно. Как будто в другой жизни. Или в другой памяти. Или в другом мире. Или... «Стоп! – приказал себе Сергей. – Какая разница, если это все равно было со мной». И была Осень. Конец Сентября. В тот день погода играла в бабье лето. И теплый воздух медленно тек в открытую форточку. Сергей был в гостях. И они пили чай с плюшками. И был разговор на вольную тему. Но все больше о любви, дружбе и измене. Ведь ему было всего 20 лет. И с кем же было еще поделиться. Бабушка рассказывала о кавалерах своей молодости так, что Сергей забыл свое маленькое горе и не мог удержаться от смеха.
– Я так ему и отписала, – кокетливо улыбнулась дама преклонного возраста, – что в своей жизни видела много дураков. Но он превосходит их всех...
И вот тогда синица влетела в кухню и заметалась под потолком. Внук поднялся, чтобы открыть окно пошире, а бабушка разом сникла. Сказала еще несколько ничего не значащих фраз. И добавила:
– Пора мне, Сереженька. – И внук первый раз услышал в ее голосе легкое старческое дребезжание, которого раньше не замечал.
Пора, значит – пора. Он быстро собрался. Чмокнул совсем еще не старую женщину в щеку и бодро зашагал к дому. Ему даже в голову не пришло, отчего это она вышла на лестничную площадку и с такой тоской смотрела ему вслед, пока он несся вниз, перепрыгивая через ступеньки.
Через три дня ее не стало. Врач сказал, что все произошло мгновенно. Сердце остановилось. И ...
Вещи в квартире оказались в идеальном порядке. Бумаги разобраны и подписаны. Она лежала возле письменного стола, сжимая в руке листок ученической тетрадки, на котором ее каллиграфическим подчерком было выведено: «Сереженька, внучек! Давно должна была тебе рассказать...». – И более ни строчки.

«А может быть она, действительно, уже все знала об этом? – подумал он теперь. – Но если так. Отчего же молчала тогда!»
И ведь та же самая птица скакала по веткам кладбищенской липы во время бабушкиных похорон. Синица упорно жалась к людям и исчезла только, когда гроб опустили в яму, и вслед полетели первые комья земли. А он стоял истуканом возле ограды соседней могилы и перебирал в голове химические формулы. И что-то было еще. Да. Он вспомнил книгу детских сказок, которые бабушка часто читала ему в детстве. Она вообще не очень любила сказки. Но эту книгу прочла от корки до корки. «Сказки зеленых гор» - так она называлась. И было там предание про Белого Полянина – странная история, оставшаяся в памяти скорее ощущениями и ассоциациями, которые снова всплыли опять много позже. Он тогда с группой студенческих друзей-товарищей совершал экскурсию по замкам Закарпатских вельмож. Книга к тому времени уже давно пропала.
Химические формулы. «Белый Полянин». Ах да! Именно так он назвал свою микстуру. Тогда Сергей уже несколько лет работал над поиском веществ, эффективных для лечения раковых опухолей. Анализируя зависимость свойств молекул от их состава, он определил необходимый набор атомов, которые должны были сделать вещество активным. Оставалось только определить порядок их сочетания. В нем-то все и дело. Но часто случается так, что ищешь живую воду, а находишь мертвую. И первым результатом стала как раз такая формула. Соприкосновение соединения с человеческим организмом вызывало рак. Неминуемо и неопределимо. Работы тут же засекретили, создали группу исследователей во главе с бывшим шефом Сергея. А он? Он начал страдать канцерофобией и скоро был отчислен из коллектива. Дал кучу подписок о неразглашении. Но знания все равно остаются. И ничего с этим не поделаешь.

– Что ты?.. – спросила Анна.
– Я думаю.
– Ну и что надумал?
– Я люблю думать долго...

Дальше был понедельник. Потом вторник. Потом...
Вечера он проводил с Анной. Днями работал. И все шло своим чередом. Что-то складывалось. Что-то нет.
Со временем он начал привыкать даже к мелким женским слабостям своей подруги. И, когда она рассказывала по телефону об очередной покупке, Сергей просто включал трансляцию футбольного матча и:
– Понимаешь, только сейчас попался гарнитурчик, который я хочу себе уже два года. Видела на распродаже в Париже, но не взяла – дура. А вот, надо же, точно такой же – трусики тонюсенькие кружевные с изящными вставками, – в это время Сергей перестал представлять себе мебель и начал думать о женском нижнем белье. – А лифон! Закачаешься. Только не розовый, а в голубизну. Ну, короче – как всегда! – увидела его в «Метро». Но как же я его возьму в «Метро», если его там даже примерить негде. Купишь, а он не по фигуре. Потом грудь под мышками. Видуха! Походила, облизнулась. «Однако, – думаю, – если в Метро есть, то уж в «Бюстье» обязательно быть должен». Помчалась туда. И точно – висят. Правда на пятьсот дороже. Но – ладно. Решила – померю. Так вот, представь. Нет моего размера. Нет и все! Продавщица весь склад перерыла. Говорит: «Следующий завоз только через месяц». Не могу же я теперь целый месяц маяться! Пришлось мерить розовый. Я тебе не сказала? Он тоже там был. А голубой, если присмотреться, даже лучше. Так что я решила, померю розовый, потом поеду в «Метро» и куплю голубой. Тем более пять сотен экономия. Прикинь? Хотя как же можно прикинуть, как будет смотреться голубой, если меришь розовый. Примерила. Сидит как кожа! Но придется теперь походить на душ Шарко, подтянуть складочки кое-где. Вот так. Помчалась в «Метро». Там голубой моего размера остался всего один. Взяла не раздумывая!.... – Поскольку словесного участия в разговоре для партнера не предполагалось, он успевал спокойно досмотреть игру до конца.
К совместным шопингам Сергей и вообще относился как природному бедствию, с которым все равно ничего не поделаешь. Так и жил.

В один из вечеров Анна обнаружила в руках у Сергея книгу Писателя.
– И как. – Сказала она, без интонации вопроса.
– Рафинированный роман, – ответил читающий.
– Сказал бы лучше: «Тоска...».
Он собрался возразить что-то на тему: «Нет пророков в своем отечестве», но промолчал.

Однажды его залучила к себе Евдокия. «Есть разговор». Он зашел. Они обменялись дежурными фразами.
– Знаете, у меня ведь Любочка (секретарша шефа) в товарках ходит, – он согласно кивнул. – Так вот, ей случайно попались на глаза заготовки двух приказов об увольнении. Один из них на Вас. Знаете за что? За нагнетание нервозности в коллективе. Как я понимаю, в ход они не пошли.
– Это только пока. Неплохо. Кто второй?
– Маркетинг.
– Ага. Или - или. Кто окажется проворней, тот и вылетит. Такой вот вышел казус.
– И все-таки – отчего? – Евдокия хотела ясности.
– Я делаю это, – сказал Сергей, стараясь не углубляться в подробности. – Потому что они от меня ждут именно этого. Приходится.
– Мы же вроде как одна команда. И Новый год скоро...
– Даже в команде каждый играет сам за себя. Тем более правитель – разделяй и властвуй. А ведь я его другом... Ладно, не будем.
– О чем?
– О личном. Хотеть или не хотеть? – брякнул Сергей. Женщина неожиданно сконфузилась. – Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. – Продолжил он и поймал на себе ее настороженный взгляд.
Только сейчас он отчетливо понял, насколько мало знает людей, с которыми сосуществует. Вот Евдокия – она ведь почти его ровесница. Но насколько же она мудрее по жизни. Или опытнее? Или это только слухи одни? Получалось, что кроме слухов он о ней и не знал ничего. И по каким таким мотивам она пытается его опекать?
А босс? Для Сергея он всегда был просто Мишкой – сокурсником, собутыльником, соучастником их бесконечных похождений, сотоварищем... Близким другом не был никогда, но сотоварищем – это точно. И поэтому, став смотрящим перспективной косметической компании, Михаил пригласил его одним из первых. Логичный шаг – приближенные люди должны быть доверенными лицами. И Сергей старался поступать так, чтобы у шефа не было поводов жалеть о сделанном выборе. Что же произошло сейчас? Чего ему не хватало? Быть может ему просто недоставало интриг и ощущения собственной значимости? Люди меняются? Это точно. Люди все время меняются, на то они и люди. Так что ответ выходил не очень убедительным.

– Слушай, дружок, мы так мало разговариваем в последнее время. Расскажи мне что-нибудь, – попросила Анна после ужина, когда Сергей, ковыряя в зубах, привычно просматривал новости, а женщина мыла посуду.
– О чем?
– Пусть будет: «хоть о чем». В чем, например, смысл твоей работы.
– В чем смысл? Ну, ты даешь! Я и сам не знаю.
– А ты попробуй – расскажи. Мне интересно.
– Смысл. Смысл… Весь смысл – в обществе потребления, которое живет «здесь и сейчас» и ищет Промысел Божий, покупая билеты денежно-вещевых лотерей. «Уровень жизни, – пишет классик, – определяется не тем, от чего человек получает удовольствие, а тем, как скоро он от него устает». Так, кажется. Жизнь – как способ употребления…
– А дальше?
– А ничего. Ты хочешь быть сытой и холеной – не хуже других. И даже лучше.
– Хочу. И что в этом плохого?
– Все замечательно. Тем более, что это твое хотение я и использую. Во всяком случае, пожелания твоего тела. Не так. То что ты думаешь, будто твое тело хочет.
– Мое тело хочет тебя.
– Но это же не может быть единственным желанием. Ты думаешь, что надо быть стройной, ухоженной, с блестящими глазами меж длинных ресниц и шикарной шевелюрой. Фифочкой, одним словом.
– А ты предпочитаешь пухлых свинок?
– Вот видишь, опять стереотип. Давай, ты не будешь обижаться, и мы договоримся, что точность – вообще главное достоинство общества потребления. Оно знает, что сегодня любить, что завтра ненавидеть, в какой обертке, какого цвета, запаха, под какую музыку. Это понятно всем, а мы только используем.
– Как?
– Да очень просто. Мы предлагаем этому обществу товар, который удовлетворяет его теперешние потребности, например, в чистоте и ухоженности. И движемся дальше, потому что нынешние предложения ему вскорости надоедят.
– А дальше?
– А дальше – конкретика и трудовые будни. Тебе не интересно.
– Ты и тут за меня решил!
– Хорошо. Твое тело идеально приспособлено к жизни, но не к твоим представлениям о ней.
– Попроще, если можно.
– Если ты думаешь, что, скажем, твоей коже и волосам очень нужно, чтобы о них заботились, посмотри на бомжей.
– Но они так ужасно пахнут!
– Вот видишь, опять игра в твое представление. А если бы так пахли все?
– Но мы же не пахнем!
– Ладно, это я тебя купил. Только твоя кожа – такая же часть организма, как почки или печень. Теперь представь, что будет, если ты свою печень каждый день будешь пичкать всякой дрянью.
– Но почему же – дрянью. Мир усложняется. Жизнь становится напряженней. Я и печень тоже чем-то пичкаю. Все же сначала исследуется.
– В общем – да. В идеале.
– А дальше?
– А дальше надо рассказывать о разных веществах. Немного сложно если просто…
– А ты попробуй.
– Скажи, почему косметолога дамы рано или поздно начинают терзать про косметику. Интересно, что они делают при встрече с гинекологом? – и продолжил без паузы. Чтобы она не успела ответить. – Хорошо. В мире сейчас производится огромное количество косметических ингредиентов, но, по большому счету, используется всего нескольких десятков. База – это поверхностно-активные вещества или сурфактанты. Они моют и образуют структуру кремов или эмульсий. Если говорить, например, о «пеномойке», то существует всего три основные традиции: американская, европейская и японская. Остальное – «вариации на заданную тему»… И все они в чистом виде не только очищают, но и раздражают наше тело. Поэтому в состав композиций добавляют эмоленты и кондиционеры, которые компенсируют коже и волосам то, что у них забирают при мытье эти самые сурфактанты. Есть еще силиконы, которые предают косметике изысканную текстуру и отменную реологию. Понятно? – Женщина неуверенно кивнула. – Кожа от них становится бархатистой, а волосы сияют и хорошо расчесываются. Вкратце – это все. – Анна кивнула еще раз. – Тебе понятно, почему я забираю и тут же большую часть должен вернуть назад?
– Гинекологи не обязательно мужчины, – Анна все-таки прокомментировала его первую сентенцию. – Скорее наоборот. – Она сделала паузу. – Возвращаешь? Но ведь не грязь же и пот.
– Правильно, запах. Ты помнишь, как выбираешь очередной шампунь?
– Открываю и нюхаю. Смотрю, насколько «жирный».
– Браво! Сначала нюхаю, потом думаю. О чем? А много ли туда положено? В этом вся соль!
– Сам ты Зюскинд! И при чем тут соль?
– Притом, что «жирным» или вязким шампунь (пусть будет шампунь) делает только соль. А ты как думала?
– Что же, я солью голову мою?
– Мертвого моря… Не только, но это не важно. Важно, что я использую твои представления о содержании. И знаю, как это сделать. Вот, пожалуй, в этом и есть вся соль моей профессии.
– Мастер иллюзий.
– Не совсем. Ты потребляешь мои средства и остаешься «в форме». И придешь за ними снова.
– Уверен?
– Не за моими – тогда, за другими. Значит, либо я плохо работаю. Либо другие – тоже мои. Ты идешь за удовольствием. И я должен его тебе предоставить.
– А польза? Вон смотри, сколько понаписано на каждом флаконе.
– Ты про что? Про биологические добавки?
– Они ведь полезны?
– Теоретически – да.
– А практически?
– Давай представим. Ты идешь в баню. Завариваешь в кипятке березовый веник и ополаскиваешь этим настоем волосы. Они становятся густыми и шелковистыми. Почему? Потому что в природе все взаимосвязано. И плавно перетекает одно в другое. А в растениях очень много активных компонентов. И они, соединяясь с белками, из которых состоят волосы и кожа, восстанавливают их эластичность. И главное – люди об этом прекрасно знают. Все замечательно, но для результата необходимо, чтобы этих веществ было ДОСТАТОЧНО. Не меньше, чем в том тазике, где ты заварила березовый веник. Ну и вот… В косметику их тоже вводят как и всякие другие витамины. И тут опять дилемма. Если положить много, продукт станет слишком дорогим – не всякий купит. И тогда об этом специально пишут. Смотрите, сколько у нас тут намешано! Но не все у нас могут позволить себе быть как Yves Rosher. Поэтому добавляют мало в качестве «маркетингового хода». И тогда выбор определяется глубиной народных представлений или эффектностью наименования – брусника или арника. – Он покатал на языке произносимые созвучия, – гамамелис или макадамия. Продукт мистифицируют. А в итоге получаются «Народный доктор» или «Рецепты Бабушки Агафьи».
– Ты меня расстроил! – Анна показательно надула губки.
– Но почему? Волосы же не выпадают, кожа имеет здоровый вид. Ароматы витают. Что еще надо? Капельку волшебства? Я могу сделать, чтобы твоя прическа стояла дыбом или спадала волной, курчавилась или разлетелась как пух. Разве это не маленькое чудо? Только с химическим подтекстом. Продолжим о кремах?
– В следующий раз. И так голова уже пухнет. – Начался сериал: «Секс в большом городе». Анна отправилась смотреть телевизор.

Подошел Новый год, а вместе с ним и корпоративная вечеринка. Идти на нее Сергей не хотел смертельно. Но пришлось – соблюл приличия. И даже не пожалел об этом.
Следить за выражением лиц, когда вместе собирается весь персонал – от хозяина до последнего грузчика – одно удовольствие. А тут еще девчушки из офиса – все в боевой раскраске. Евдокия с томным взглядом салонной львицы. Настенька в черном брючном костюме.
Припомнив, должно быть, что-то из прошлых разговоров, он пригласил ее танцевать. Музыка располагала. Они плавно двигались на небольшом подиуме, и в голове не было ни одной внятной мысли.
– Слишком взрослые мужчины не в моем вкусе... – сказала партнерша, наморщив носик. – Взять хотя бы Вас. Вы уже занимались онанизмом, когда я кроме соски ничего еще во рту не держала. Меня это настораживает. А Вас?
Сергей не нашелся, что ответить. Ощутил себя перезрелым мужчиной. Неловко промолчал остаток мелодии. Пошел в свой угол, ворча про малолетних пигалиц и припоминая свои отроческие сексуальные переживания.
За столом было весело. Коллеги пили за грядущий прогресс и мир во всем мире, так что он быстро перестал думать о всякой ерунде, размяк, балагурил, произнес спич, поучаствовал в массовых сценах, получил презент и даже мило поболтал с директором по маркетингу, пока тот не решил выпростать ноги из свежекупленных модельных туфель. Весь оставшийся вечер Сергей усиленно делал вид, что не чувствует запаха потных носок из-под стола.

В новогоднюю ночь они были с Анной. Сидели при свечах. Пили шампанское. Смотрели телевизор. Слушали телефон. Потом Анна демонстрировала свой новый набор нижнего белья. Потом… Праздник прошел на удивление спокойно.

Рождественские каникулы для тех, кто не смылся в Египет – затяжная спячка на фоне метели за окном и залихватских передач по телику.
– А давай сходим куда-нибудь... – проворковала Анна, открыв глаза после очередного соития.
– Куда? – не понял Сергей.
– Куда-нибудь. В театр, например.
– А... – протянул мужчина, отчаянно пытаясь вернуть себя в мысли.
– Мы совсем нигде не бываем вместе... – в голосе ее проступила нежная грусть.
– Почему в театр?
– У меня бабушка на пенсии подрабатывала капельдинером в Малом драматическом. И я смотрела все, что они ставили...
– Повезло тебе...
– Не обязательно в Малый.

На следующий день Сергей взял билеты на аншлаговую антрепризу. Давали «Смерть Тарелкина». Играли отменно. Сергей загрустил. Выходило, что как не изгаляйся, все равно тот, кто полномочен, тебя поимеет. И не раз.
– Тебе не понравилось? – cпросила Анна уже в гардеробе.
– Нет, напротив. Но как-то грустно.
– Пойдем еще куда-нибудь?
– Пошли. У меня дедушка на пенсии подрабатывал вышибалой в «Мани-Хани».
Анна засмеялась. Они поймали машину и отправились пить пиво в рок-н-рольный Night-Club. А более – танцевать.
– Мы с тобой здорово смотримся. – Шептала партнерша, прижимаясь к нему в медленном танце. – Посмотри, как мужики глазеют.
– Это на тебя.
– Ты не ревнуешь?
– Пусть завидуют.
– И только? А я тебя ... – остальных слов он не расслышал за ревом динамиков. – … Ну, скажи хоть что-нибудь!
– Ты восхитительная!
– Но?
– Что – но?
– Я отчетливо слышу «но» в твоем голосе.
– Никаких «НО»!
– Вот и славно… Я восхитительная... Только с тобой.... Давай выпьем шампанского. За нас! – Вечер оборачивался ночью.
Они вышли на улицу. Он поднял голову и увидел звездное небо. Мелькнул метеор. Слишком быстро, чтобы успеть загадать желание.

Зашел навестить Сашка. Сидели, болтали. Анна устроила настоящую чайную церемонию.
– Как, решил проблему со своей нимфой? – поинтересовался гость, пока дама возилась на кухне.
– Не знаю...
– А что – отменный экземпляр. – Он кивнул головой в сторону двери. – Везет же тебе с женским полом!
– А сам?
– А что сам? Я вот вчера пришел домой и трахнул соседку. Такой вот мой жизнеутверждающий принцип. Но я, заметь, под это романтическую базу не подвожу. Знаешь, что мне больше всего нравится в лице моей подруги? Милые ямочки на ягодицах… И за какое-такое только тебя, Васильцев, бабы любят?
– Кто сказал, что любит? Мы играем с ней в кошки-мышки. Остается только решить, какая шкура мне больше к лицу.
– Крокодила. – Сашка закурил сигарету, сделал пару затяжек и бросил ее в форточку. – Все бы тебе слезы лить.
– Как здорово, что хоть кто-то меня понимает!
– Так таки, да!
– Чай подан! – В дверях появилась Анна с подносом. Удивительно вовремя.
– Мы тут про чакры рассуждаем. – Пояснил даме Сашка. – Что Вы об этом думаете?
– Надо открывать по возможности. – Ответила Анна. – А общаться лучше на «ты».
– Заметано! И по поводу чакр. Я тут совершенно согласен! Открывать и чистить. Регулярно. А как же?

Прошло несколько недель. А может быть месяцев. Начиналась Весна. Атмосфера на фирме становилась все более напряженной.
Компания готовила к выводу на рынок серию мужской косметики: «Смесь разумной иронии и изящной беспечности». Она включала в себя даже шампунь для людей с фолликулярными проблемами – читай – лысых. Казалось, какие могут быть поводы для раздоров. Но последний разговор с Евдокией никак не выходил у Сергея из головы.
«Что ж, – зло ухмылялся Сергей, – у меня всегда найдется адекватный ответ. Мой друг «Белый Полянин» наведет такого шороху! Стоит только его пригласить принять участие...» Мысли были запретными и оттого будоражили еще больше. В один из вечеров он задержался на работе до ночи и провел синтез смертоносного препарата. Со всеми предосторожностями запаковал его в специальную склянку и спрятал в шкаф с ароматическими смесями. Средство имелось. Осталось выбрать цель.

Отношения с Анной вошли в стадию размеренного сосуществования, так что даже мелкие размолвки, которые поначалу должны были приводить в трепет, потом нервировать, в итоге превратились в неизбежный антураж совмещенного быта.
Как-то раз Анна сказала, что у нее дела и исчезла на несколько дней. Сперва Сергей решил поволноваться – уже собрался разыскивать ее по известным адресам и телефонам, но потом не стал делать этого. Свободные же люди...
Она появилась на пятый день. Принесла сумку с продуктами. Начала готовить.
Сергей взялся подметать полы, твердя себе под нос с упорством музыкального автомата (который заел): «Ничего не скажу ей об этом... Ничего не скажу ей об этом! Ничего...»
– Все хорошо? – проворковала женщина.
– Немного не выспался.
– Да?
– Да.
– И только-то? – она взяла в руки тарелку, видимо, помечтала, как смачно было бы залепить ей в стену, и положила в раковину. – И все...
– А что? – он подошел и попробовал обнять ее.
– Послушай! – она высвободилась. – И тебе совсем не хочется знать, где я была? Ты не обиделся? Да!?
– И?
– Ты ведь обиделся! Так почему не сказать?
– И?
– Прекрати икать! Ты бы сказал мне. А я бы все тебе объяснила. Мы бы помирились. И все!
– Но мы и не ссорились!
– А зря! – заявила Анна, достала из раковины и шарахнула тарелку об пол. – Ты невыносим!

– А знаешь, чего я очень боюсь? – сказала Анна в другой раз. Глаза у нее потемнели. – Окончить свои дни как Ника Турбина.
– К чему это? – насторожился ее возлюбленный.
– А так. Эта девочка успела догнать свою мечту. И она отравила ей остаток жизни. – Она замолчала.
Сергей не ответил. Долго смотрел во двор, разбирая мелькание огней за стеклом и все еще надеясь, что не он явился поводом для этих мыслей.
«Мне нравится думать о том, как она меня любит. Только и всего?» – стало еще тоскливей. Он отошел от окна, улыбнулся, сказал:
– Понимаю...
– Ой ли! Ладно, не стоит об этом. Завтра на работу...

Следующим вечером Сергей смотрел футбол, пил пиво и не думал о вечном. В дверь позвонили. «Ключ потеряла», – решил жилец и пошел открывать. В дверях стояла Ольга. Он машинально посторонился.
– Сестры сегодня не будет, – сказала она, проходя в квартиру. – Как тут у вас?
– Живу...
– Как насчет кофе?
– Извините. Конечно.
– Разве мы не на ты?
– Наверно, – растерялся хозяин и отправился в кухню.
– Ага, – подтвердила Ольга, входя следом. И, пока он возился с джезвой, расставила чашки и извлекла сливки из холодильника. – Удачно это Аничка ко мне тогда заглянула, – продолжила она, помешивая ложечкой в наполненной чашке. – И ведь не заходит больше. Вот в чем фокус.
– Есть причины?
– Видимо, все причины напротив сидят. А мне любопытно. Знаешь? Это самая страшная женская слабость – любопытство. Из-за нее всегда и пропадаем. – Тон она выбрала доверительный. Даже слишком.
«Не многовато ли вокруг меня женщин? – подумал Сергей. – Это поощрение или испытание?»
– Анна знает, что я думаю о ней, – произнес он и запнулся, запутавшись в двусмысленности собственной фразы.
Ольга не обратила на это никакого внимания. Она поднялась и, держа блюдце с чашечкой на ладони, обошла квартиру.
– А здесь неплохо. Со вкусом... Я надеюсь, что если мне понадобятся мужские руки, я смогу тебя попросить еще разик.
– Отчего же только разик? – ухмыльнулся хозяин.
– Как тебе моя прошлая вечеринка?
– Очень даже...
– Ага, это потому что Аня.
– Вовсе нет. Было, действительно, забавно.
– Было-то – было, да только тебя не было. Ладно. Не стоит привередничать. Пойду, пожалуй, – она поднялась и направилась к двери.
– Зачем приходила? – недоумевал Сергей, защелкивая замок.

Все стало ясно уже на следующий день, когда Ольга снова появилась в его квартире. Он дежурно пригласил ее выпить кофе, и она согласилась. Они сидели напротив друг друга и произносили слова, но этот обмен фразами вряд ли можно было назвать разговором.
– Тебе не показалось, Васильцев, – неожиданно сказала Ольга, когда открылась дверь, и в квартире появилась Анна. – Что я была недостаточно нежна с тобой вчера вечером, – сказала отчетливо, так, чтобы сестра обязательно услышала это. – Ну не буду вам мешать. Привет Аничка. Заходи как-нибудь. – Проворковала ангельским голоском и покинула помещение.

Немая сцена.

Анна поставила у дверей сумку с продуктами, молча прошла в комнату и прихватила оттуда какие-то вещи, сгребла в пакет свою косметику и вышла из квартиры. Сергей, наконец, сообразил, что происходит, и бросился следом.
– Ты куда?!
– А ты не понял?
– Но почему?!!
– Надо объяснять?
– Вернись, пожалуйста!!! – она остановилась.
– И?
– Давай поговорим.
– Попробуй...
– Ты же знаешь свою сестру?
– До сих пор думала, что да.
– Может быть, тогда ты знаешь, зачем она это сделала?
Ее зрачки потемнели так, что в глазах начали вспыхивать искорки. Она думала.
– Хорошо. – Анна поднялась, вошла в квартиру и притворила дверь. – Что моя сестрица всегда была, есть, будет влюблена в свое превосходство – да, я это знаю. Но знаю также и то, что она никогда не использует безосновательные сюжеты. Она ведь была у тебя вчера, не так ли?
– Мы выпили кофе и все.
– Зачем ты ее пригласил?
– Я ее не приглашал. Сама пришла.
– Ага, зачем ты ее пустил тогда? Знал, что меня не будет дома...
– Она ведь сестра твоя!
– Тем более! Скажи, ты меня хоть чуточку любишь? – всхлипнула Анна.
– Угу, – пробурчал Сергей.
– Отчего же ты никогда не говоришь мне об этом?
Надо было произнести что-нибудь ласковое, но ничего не приходило в голову.
– Слова слишком ненадежная штука...
– Ну все, с меня хватит! – выкрикнула она, и снова выскочила из квартиры.

На следующий день Сергея уволили.
Утром его вызвали к шефу. Он собрал уже готовые материалы и бодро зашагал к его кабинету. А, войдя туда, увидел, как напряглось лицо хозяина.
– Не обижайся, меня настойчиво попросили, – попытался оправдаться шеф.
– Очень настойчиво?
– Не откажешься.
– Кто?
– А ты не знаешь? Держатель акций одной очень крупной конторы. Ему взять нас – только облизнуться.
– Так ты за идею выступаешь…
– А знаешь, он недавно тут связал свою жизнь с молодой эффектной блондинкой. – Сказал шеф безразличным тоном.
– А я здесь при чем?
– Я думал, ты знаешь.
– Вот как! Фигня какая-то. Это же мужик совсем из другого…
– Вот именно, с другого уровня полномочий. Мне-то можешь сказать, ты действительно с его…
– Это он с моей… Не важно. Слушай, ты не находишь, что в этом случае меня бы просто грохнули.
– Может быть, он не хочет обострять ситуацию. Но объясни мне тогда, с чего бы это такого человека заинтересовала именно твоя персона.
– Да, конечно, невелика птица!
– Не в этом дело! Мне была названо именно твое имя. Понимаешь, что это значит? Не ездил бы ты пока на машине.
– Без машины ему сложнее будет меня уделать?!
– Будет сложнее тебя подставить! Слушай, знаешь, я ведь тоже весь извелся, прежде чем начать этот разговор.
– Мне надо сейчас тебя пожалеть? Ладно, не стану подставляться. Пока.
– Подожди. Мы тут не будем, ну, ты понимаешь. Получишь отступные по максимуму и прочее. Только обещай пока не выводить информацию… Обещаешь? Ты ведь хозяин своего слова?
– Я – хозяин своего слова. Захотел – дал. Захотел – взял. Все, пока!
– Слушай, не горячись. Ты ведь так не думаешь. Сделай мне, пожалуйста, последнюю услугу.
– Да?
– Проведем твое увольнение решением совета директоров за то что… Ну скажем, за несоблюдение графика работ. Чтобы панику не наводить. А?
– Хорошо, – перебил его Сергей. – Делай, как знаешь. Я тебе помогу. В последний раз.

– Не сомневаюсь в успехе Вашего шедеврального плана! – сказал Сергей под конец производственного совещания. Присутствующие тщательно избегали его взгляда. – Видимо, все уже решено без меня. Простите, если что не так. Всего доброго... «Прошло, будто репетировали не раз. Как кинулись… Они ведь не знают... Или?... За что все-таки они меня так? – проплыл в голове бесполезный вопрос. – Слишком умный, а таких не любят. Раз не любят, значит, не слишком умный, а просто чужой здесь. Спасибо шефу, продемонстрировал суть явления. Пора уходить».
И это был самый прямой выход из положения. Исчезнуть отсюда. Сунуть голову в другой мир как страус в песок.
– Не дай себе сделать что-нибудь назло! – проговорил он вслух, когда остался совсем один. – Тоже мне – «Белый Полянин». Да у тебя духу не хватит! – Он достал из ящика баночку с приготовленным раствором. В это время в комнату вошла Евдокия. И он сунул зелье в карман.

По дороге домой отставленный начальник отдела науки и развития зашел в маленький бар и позвонил Юльке.
– Меня уволили, – сказал Сергей, когда тот уселся за его столик.
– Еще чего! – не поверил друг.
– Еще как! – улыбнулся наш герой.
– И что теперь?
– Да ничего. Хреново.
– Формулировка?
– Нелоятельность.
– Как?
– Начали с нелояльности, закончили несостоятельностью. Если сложить вместе все сказанное за последние два часа, я выхожу в роли пришельца из страны непуганых идиотов.
– Веско. Что делать будешь?
– Путешествовать, – он не врал.
– Знаешь, что тут недавно вычитал? «С приходом общества потребления, когда основные потребности уже удовлетворены, человеку необходимо найти оправдание продолжения своего существования». Что думаешь?
– Думаю, что автор прав, и все на свете определяет объем продаж.
– Брось, ты так не думаешь.
– Какая разница, что я думаю, а что не думаю. Если я за бортом. И мое мнение – просто тьфу. Дерьмо на палочке.
– Но мы же у тебя есть. Сейчас я Сашке позвоню. Или его Настасье – даже лучше.
– Не стоит. Меня сегодня и без того наждаком протерли. Больше не выдержу.
– Позвони своей женщине.
– Какой? С последней мы в ссоре, а той, которую я хотел бы видеть, похоже, и вообще здесь не существует.
– И ты расстроен теперь?
– Не очень. Или вру... Потому что у меня с детства в башку забита формула: «Мы в ответе за того, кого приручили». Понимаешь, – сказал Сергей дежурное слово, – Мы все стремимся сохранить то, что имеем, и жертвуем лучшим ради хорошего. Мы думаем, что будущее все равно окажется менее значимым, чем настоящее. И поэтому теряем это будущее. А, потеряв, начинаем бояться, что ничего уже больше и не будет. Поскольку есть прецедент... Вот смотри, на стене висят часы с маятником, и каждый его взмах отхватывает ломоть времени и швыряет его мне за спину. Я не оглядываюсь. Я знаю, что его проглотил кто-то другой...
– Любишь ты фигурально выражаться. Но, послушай, ведь ты сам предпочитаешь лучшее, не так ли? Но хочешь сохранить все. Это жадность, – возразил Юлька.
– Может быть, – согласился Сергей. – Только сейчас в качестве альтернативы получается всего лишь мечта.
– Романтик.
– Скорее сумасшедший.
– Не преувеличивай! А ты не находишь, – выговорил, наконец, Юлий, – что превратил свои поиски в фетиш, а женщину в иллюзию.
– Ну и пусть, ведь эта иллюзия помогает мне жить.
– Иллюзии опасны, они лишены недостатков.
– Можно и по-другому – их недостатки оборачиваются достоинствами.
– Как так?
– Они делают их живыми.

– А хочешь, – глаза Юльки стали загадочными. – Я тебе тоже одну байку расскажу?
– Валяй!
– Про наш с Настасьей роман слышал. Нет? Тем более. Девочки часто влюбляются в друзей старших братьев. Это нормально. Так и вышло. А я и представить не мог, что буду настолько опрометчив. Ты же знаешь, с тех пор как мой благородный отец умер на собственной секретарше, у меня некоторым образом комплекс на эту тему. Но тут! История с матерью Харитоши только-только зашла в тупик, а жизнь – в минор. Так что это юное создание оказалось весьма кстати. Как она мне рассказывала о своих страстях! Поэма! Ты не представляешь! Я, во всяком случае, так решил. Влюбился, конечно. Мы же любим, когда нас любят. А дальше был роман с мечтами о нашем будущем вначале и долгими объяснениями затем. Потом она вышла замуж за бизнесмена много старше себя, но все еще твердила, про «жить без меня не может» и прочее. Я тоже так думал и даже захаживал к ней в гости, покуда муж решал свои проблемы. Легкий флирт по окончании больших страстей. Все как у всех. Но я- то еще чувствовал эти страсти. Как мне казалось, и она тоже. Знаешь, чем кончилось? Я заглянул к ней просто поболтать. Мы сидели, чинно беседовали, что-то там пили. И тут звонок. И я увидел ее глаза. То, что она суетилась, прятала вещи – все фигня. Я и сам выглядел полным идиотом. И тщетно пытался принять величественную позу, но больше походил на таракана, которому перекрыли ход в заветную щель… Короче, пришел сантехник проверять стояки. Может и к лучшему, что пришел. Я увидел глаза Настасьи, и меня там больше не было. Вот так. Других объяснений не потребовалось. Я ушел.
– Вы же видитесь.
– Ну да, видимся, если все вместе. Она и сейчас живет с кем-то третьим. Планида у нее такая. А по мне так все или ничего. Так что, получается, я сам этого хотел. Так что все иллюзии живут, пока не придет сантехник, помяни мое слово.
Сергей мог бы и согласиться, да только как же «все или ничего», если с самого начала есть кто-то третий, и сантехник к нему пока не пришел.
– Может быть и мне попробовать... – стал размышлять он вслух.
– Только чтоб я не знал! – вскинулся Юлька.
– А ты и так уже знаешь...

«Несколько лет назад, – припомнил автор, – в одном из Мюнхенских пивных ресторанов я так увлекся чтением настенных надписей дегенеративно-философического содержания типа: «Брак – великий институт для того, кто любит институты» и тому подобной белиберды, что проворонил, как мою девушку склеил местный проходимец. И Бог ей судия! Но я больше никогда ни с кем не веду умозрительные диалоги в общественных местах».

Ночью он лежал на спине и смотрел в потолок. И мысли вписывались в квадратуру комнаты. Образы в них походили на фрагменты кинохроники. Отчетливые и конкретные. В последнее время его начала раздражать излишняя четкость воспоминаний, которые не могли сосуществовать друг с другом. И чем дольше он об этом думал, тем больше его одолевали сомнения – сколько в этой ясной и отчетливой картине правды, а насколько она – всего лишь воображение. Псевдореальность. Или в случае Сергея – Другой мир. И что этот Другой мир может дать ему, кроме безнаказанности?
«Сейчас я могу сотворить, что угодно, и исчезнуть в очередном вагоне метро, – подумал он. – Только, кто же здесь останется после меня? Впечатление такое, будто я в Лабиринте. Что же теперь со мной происходит?» И он не смог ответить на этот вопрос.
«И потом, как мог тот – ее новый друг – достать его здесь – в другой логике событий. – Эта мысль постоянно сверлила его мозги. – Безнаказанность, говоришь. Посмотрим!»

Словно готовясь к переходу в ирреальность, подсознание услужливо рассыпало во снах калейдоскоп сюжетов. В одном из них из соснового бора вышел медведь, зарычал и превратился в тотемного идола, который расположился на письменном столе его бывшей подруги. Женщина раздевалась, чтобы принять душ, и вдруг объявила, что на самом деле она – его мать, и даже не мать, а отец, сняла с головы длинные волосы, оказавшиеся париком, и обнажила мозг. Лучики солнца играли на его извилинах как на елочной игрушке в новогоднюю ночь. И что-то очень важное показалось на мгновение в этих переливах. И тут же растаяло.
Тело между тем вынуло из-за спины и протянуло ему желтый листок обычного формата.
– Что это? – прошептал спящий.
– Это карта! – ответило существо.
– Но на ней ничего нет!
– И не надо. Это карта судьбы. Ты увидишь ее, когда будешь знать, где находишься. И куда держать путь. И помни о ключе...
– Каком ключе? – хотел было спросить Сергей, но уже проснулся.

Разговор с Анной вышел до ужаса коротким. Когда Сергей шел к ней, надеялся зацепиться, остаться, попытаться объяснить хоть что-то, сделать ее частью своего существования. Ему все еще хотелось быть с этой женщиной. Он поднялся в квартиру. Но так и остался стоять в коридоре. Снял ботинки, начал расстегивать куртку. И замер, поймав отчуждение во взгляде хозяйки.
– Извини... – сказал он, подумав. – Я... Да что там. В общем, меня уволили.
– И было за что?
– Всегда можно найти...
Если бы она задала ему еще хоть один вопрос, он сдался бы и заговорил на чистоту. Но она молчала. И поэтому Сергей продолжил, чтобы лишить себя возможности вернуться.
– Похоже, ты стала ко мне привыкать, – выговорил он, растягивая слова. – Наверно, мне стоит исчезнуть на какое-то время.
– На какое-то время – это навсегда? – она провела пальцем по оправе очков.
– Вовсе нет!
– Значит, ты решил меня бросить, – сказала Анна и отвернулась.
– Да нет же! – Сергей уже собрался было извиняться, и не успел ничего сказать.
– Хорошо, если ты так хочешь, я подожду какое-то время. Но исходя из собственного хронографа... Ты не находишь, что тебе стоит теперь уйти, – она говорила ровно и гладко. Было видно, что все фразы давно выверены в ее голове.
– Да! – согласился он, быстро обулся, застегнул куртку и притворил за собой дверь.

«В юности, – вспомнил автор, – когда я сам переживал перипетии первой любви, дама моего сердца была столь обворожительна, что уже с первых наших встреч я начал фантазировать на тему, как она, уходит от меня, а я, делая гордое лицо, бросаю ей безразличные фразы о том, как сам давно этого хотел. Когда же все это случилось на самом деле, сделать гордое лицо не вышло. Губы дрожали. Потом я фантазировал, как совершаю безумный героический поступок и умираю. А она, в припадке отчаяния понимая, что всегда любила только меня, отирает кровь с моих голубеющих губ. Слава Богу, не все наши желания попадают к Богу в уши!»

Он вышел на улицу и двинулся к знакомой станции метро, бормоча по дороге:

«Уж если пить, то пить на посошок
Писать стихи с натуры
И опять
Дорога,
Вызывающая шок,
Возьми меня,
Чтоб было,
Что терять...

Любовь не разглядишь со стороны,
Развесишь жизнь как тряпки на ветру
И глупо ухмыльнешься,
Как верны
Обрывки действий,
Замкнутые в круг…

Я цéлую вечность тебя целýю…».

«В сущности, этот мир был вовсе неплох для меня. Скорее, я плох для него. – рассуждал Сергей, сидя в зале подземки и подбирая нужную дверь. – Но уходить все равно не хочется. Как будто выползать из давно сложившейся привычки. И тем не менее...»
Он встал, улыбнулся выходящей из вагона привычно молодящейся женщине и сел в электричку. Поезд тронулся. Вокруг потели, задыхались, шипели, переругивались, пытались шутить, пихали друг друга сумками. В последний момент Сергей увидел бегущего по залу Сашку, который заглядывал в окна и размахивал чем-то белым. Сергей хотел было помахать ему в ответ. В этот момент станция сменилась темнотой тоннеля. Этот мир проводил его с тем же безразличием, с каким принял несколько месяцев назад.

Ничего не изменилось, и все изменилось с тех пор, как он последний раз посетил Лабиринт. Сущность должна была перетекать в действие. И только оно – это действие формировало сущность.
Безотносительности не существует – вот главный вывод. Впрочем, и относительность не может претендовать на всеобщность из-за отсутствия всеобщности.
«Делая сознательный выбор между тем, что было и тем, что есть, никогда не придешь к правильному решению. Нельзя смотреть в будущее затылком, – проговорил пассажир несущейся сквозь мрак электрички. – Непонятные рассуждения – а может у меня там третий глаз. Тогда, тем более, мне и виднее».
Новая станция влетела в окна пучками света и мельканием человеческих фигур. Сергей опять стоял напротив своего пресловутого «выхода из всех положений...». Он сделал несколько шагов, остановился и тупо уставился в стенку на противоположном конце подземного зала.
– Где я теперь?
– Следующая станция: «Сортировочная», – пропел поскрипывающий женский голос. – Осторожно, двери закрываются. – И они сомкнулись у него за спиной.
Движение возобновилось, а он остался.
Сергей поднялся в город и пошел по сумеречным улицам, ежась от промозглой хмари, наполнявшей воздух. Он вернулся в изначальный мир таким же безродным, как и уходил оттуда.

– Да, мой мир. Может быть, это и есть начало. Вот только неплохо бы об этом вспомнить... – высказал он вслух. И в тоже самое время во внутреннем кармане задребезжал мобильник. Сергей долго возился, выуживая его оттуда, и когда нажал кнопку, услышал:
– Привет, это я...
– Кто я?
– Лена! Целый день тебя выловить не могу! – возмутилась трубка.
– Лена? Ах да, – сказал он, – Действительно.
Он стремился сюда, чтобы ее увидеть. Но, когда явился, понял, что это могло бы и подождать.
– Ты что, болен?
– Похоже. У меня размножение личности.
– Ну, это не новость. Как живешь?
– Живу как-то.
– Слушай, ты мне совсем не нравишься! Мое Чудовище в командировке. Я подъеду. Ты ведь не возражаешь? – сказала она утвердительно.
– Я сейчас на «Фрунзенской», – прочитал он название станции метро, из которой только что вышел на улицу.
– Вот и прекрасно, стой, где стоишь! Я буду через пять минут, – и, точно, минут через пять у светофора, под которым томился Сергей, притормозила новая «Mazda-6» красного цвета, и сидящая за рулем белокурая дама помахала ему рукой.
– Привет! – выдохнула она. И, пока он устраивался на пассажирском сидении, потянулась и чмокнула его в щеку. – Ну как я тебе?
– У тебя необычайно легкие духи... Но, мне кажется, ты ими облилась.
Дама надула губки и вдавила педаль газа. Поехали.
То ли оттого, что начала работать ассоциативная память. То ли так подействовал «яд ее поцелуя». Но в голове Сергея начало стремительно проясняться. Свою историю в этом мире он уже себе поведал и сейчас только слегка удивился причудам подсознания. Да, это была Лена – женщина, к которой он так спешил, когда машина опрокинулась в реку. Женщина, которую он так любил тогда. А сейчас? Он не торопился отвечать на этот вопрос.
– Заглянем ко мне? – предложил он, устав думать.
– А как же домочадцы?
– Там и увидим...

Войдя в подъезд, Сергей сунул руку в почтовый ящик и выудил оттуда конверт. В принципе, его можно было не читать. Но он аккуратно надорвал бумагу, извлек листок из школьной тетрадки в клеточку и разобрал аккуратный женский почерк:
«Пора поставить точку под твоим отношением ко мне. Прощай!» И все – ни подписи, ни имени.
Они поднялись на второй этаж. Ключ подошел. Комната выглядела прибранной, но не обжитой. Все поверхности покрывал слой белой пыли.
– Сколько же ты времени здесь не был? – удивилась гостья.
– Я из больницы.
– Откуда?
– Не из психиатрической – не волнуйся. Я ведь когда, помнишь, к тебе ехал, в реку с набережной слетел. Машина еще – черт знает где.
– Извини, я не поняла, – сказала она, ковыряясь с молниями на сапогах, –Думала, просто повыпендриваться решил, ты ... – подняла на него глаза, осеклась и повторила. – Извини...
– Слушай.
– Что?
– Да так... Просто в голову пришло... Ты сам?
– Что сам? Слетел с набережной? Абсолютно. Никто не мешал. Ты жалеешь?
– Думаю... Что-то мой в последнее время очень довольный ходит.
– О как! – он чуть было не заскрипел зубами. Если следовать формальной логике, то упомянутый мужик достал его аж по другую сторону действительности. Не очень-то реально выходило, если вообще в нашем случае можно было придерживаться правил реальности. «Веселишься, значит!» – подумал Сергей, пропитываясь злобой, но промолчал.
– Извини, – повторила гостья.
Заботливый тон ее голоса заставил его внутренне съежиться. Он разучился сочувствовать и не ожидал этого от других. Стараясь оставаться в тени, Сергей повесил куртку в стенной шкаф-купе и пошел оглядывать пространство квартиры. Интерьер ощущался как вторая кожа. Привычные книжные полки до потолка. Большой диван. Ореховое бюро, пристроенное в качестве столика под телевизор и прочую электронику. Круглый стол на львиных лапах и на нем бронзовая лампа с ножкой в виде древнего витязя и внушительным абажуром зеленого цвета. За приоткрытой дверью во вторую комнату из темноты выступал письменный стол с кипой бумаг по всей поверхности.
– Вот как ты живешь, – определила Лена, выйдя из прихожей. – Где ванна? Я вымою руки, – сказала так и исчезла в ней минут на пятнадцать...
Все это время Сергей просидел на диване, рассматривая рисунок обоев на противоположной стене.
– Ты все цветешь и стройнеешь, – сказал он гостье, появившейся в свете дверного проема.
– Да ну, брось. Ни черта не делаю и все ем, ем и не толстею. Может быть у меня глисты?
– Тогда они тебе на пользу. Чаю хочешь?
Последующее течение вечера вышло долгим и вялым. Они выпили чаю, поговорили об общих знакомых, повозились в постели. Все как всегда. Почти как всегда. Сергей чувствовал, что так и не может вылезти из кокона собственных мыслей. Любовники лежали рядом, глядя в вечерний сумрак, и он перебирал пряди ее волос. А она шептала о том, как все запуталось, как привязанности превращаются в привычки, и еще – о своей любви. Он слушал и понимал, как важно все это для нее сейчас. Именно сейчас. И не мог найти в себе ответные чувства.
Выходило, что со времени их последней встречи прошло не так уж и много времени, но если вдуматься – целая жизнь. Он хотел сказать ей об этом, однако передумал. Она достаточно умна и сама способна прийти к такому же умозаключению.
– А я видела тебя во сне... – зачем-то сказала гостья.
– Меня?
– Да...
– Расскажи подробнее! – оживился хозяин.
– Зачем?
– Мне кажется, со мной происходит что-то важное. Может быть это поможет во всем разобраться... Хоть в чем-нибудь.
– Но послушай, это был только сон!
– Какая разница, что даст толчок. Расскажи! Там был еще кто-то?
– Нет. Я не помню точно. Хотя постой. В какой-то момент ты встал, оглянулся на дверь и улыбнулся. Странно. Это все.
– Это все... – повторил он, задумавшись.
– Ну и как ты теперь? – спросила Лена, и Сергей различил робость в тоне ее голоса.
– Ты же видишь... А ты?
– Не знаю. Последнее время чувствую себя ужасно старой. Прийти домой, поесть, прибраться, лечь и уснуть.
– А как же твой роман?
– В последнее время столько забот... Задору уже не хватает.
– Гонору, может быть?
– Гонор – это компенсация, причем с отсрочкой платежа.
– А задор, получается, предоплата?
– Я не бухгалтер.
– Не бюстгальтер и даже не эконом.
– Тебе не нравится моя грудь?
– Ну что ты! К тому же, помнится, раньше количество разных проблем мешало тебе не особенно. Скорее наоборот.
– Так тогда это был ты... – странно, но Сергея не слишком обрадовало это откровение. – Должно быть, я все еще люблю тебя, – она остановилась и продолжила. – И мы могли бы жить вместе. Снова. Как раньше.
– Раньше было слишком сложно. Ты не находишь? Посмотрим.... – он встал и начал одеваться. – А как насчет «чистой и незамутненной?» – продолжил, уже застегивая рубашку.
– Что? - не поняла женщина.
– Дружбы... Прости, это я так. Мне нужно время понять, где я и кто я. Надо хотя бы машину найти...
– Ты думаешь дружба – это возможно между нами, да? Значит, ты меня больше не любишь? – она старательно выдерживала будничность тона. – Ладно. Позвони, когда что-нибудь решишь... – на этом содержательная часть беседы кончилась.
Он вспомнил, сколько раз начинал свой день с того, что не будет звонить ей никогда и ни за что, но к назначенному времени доводил себя своими рассуждениями до такого состояния, что не звонить уже не мог. Зарекался встречаться и …
Но от истерики тех дней не осталось ни одного отголоска. Страсть ушла, оставив после себя только пустоту. А то, что оставалось «кроме», представляло собой всего лишь рассудочную словесную шелуху. Точка невозвращения пройдена. И если подыскивать определение ему теперешнему – «смирение» выходило самым правильным словом. «Пора перестать доказывать друг другу, что наша любовь все еще существует», – подвел он итог.
И все-таки, когда они прощались, Сергей почувствовал, что прошлое не умерло. Оно уже готово очнуться и опять вцепиться ему в глотку.
– Как бы не так, – сказал он себе, когда дверь закрылась. – Я больше не играю в многоразовые прощания! – проговорил и сделал вид, что этому поверил.

После долгих недель изнурительного плавания Колумбу доложили, что половина провизии уже съедена. И ничто не предвещало скорого появления суши. С этого момента его авантюра превратилась в борьбу с неизвестностью. Он плыл дальше. Команда была с ним и верила. А что ей еще оставалось?

Проводив гостью, Сергей открыл бюро и выдвинул потайной ящик. Там лежала пачка американских банкнот и несколько фото – он и Елена. Молодые люди улыбались, развалясь на диване. И он по-хозяйски обнимал ее. Несколько месяцев назад – после разрыва – Сергей, глядя на эти изображения, испытывал нежность, смешанную с мазохизмом.
Все прошедшее казалось теперь неповторимым и непоправимым. Он детально представил себе, как тот мужчина раздевает ее. Стягивает свитер, джинсы, кружевное белье. Его руки мнут грудь, скользят вниз живота, раздвигают ноги. Сергей запрещал себе думать об этом и не мог ничего поделать. Потому что таковой и была реальность. И сейчас эта картина снова выплыла перед глазами.
Он хмыкнул, перебрал фотографии, разорвал их и выбросил в ведро. Чтобы как-то отвлечься, пересчитал активы. Потом обошел свое жилище. Пара комнат. Темные картины в тяжелых багетах, зеркало в резной, ореховой раме. Пробежал пальцами по корешкам книг. Взял одну из них, раскрыл, но быстро понял, что не в состоянии читать. Заглянул в холодильник. Пусто.
Побродив по комнате, он присел на диван и нащупал в кармане еще одну пачку фотографий – городских пейзажей, которые отщелкал в той – другой реальности. Повертев их в руках, Сергей пришпилил несколько удачных снимков на ближайшей стене, но не стал рассматривать и сопоставлять детали, снова решив, что подумает о них после.
Вместо этого он открыл дверь стенного шкафа и обнаружил там десяток банок с консервами, пылесос и фигуру африканского божка из черного дерева.
– Тот же воздух, – произнес он, впав в философическую задумчивость, – Та же комната. Только я становлюсь другим. В этом и есть суть времени.
Уперевшись взглядом в пустые глаза губастого тотема, Сергей прочитал как свои его деревянные мысли:
«Отомсти! – сказал ему идол. – Жизнь – это месть».
– Стоит попробовать! – отозвался Сергей и ощутил острую потребность побродить по городу. Идти куда глаза глядят и ни о чем не думать. Жизнь не просто запуталась, а стремительно превращалась в клубок гадюк в весеннем раже. И катились они Бог весть... Должно быть к ущелью, где на последнем уступе выводил свою мелодию двухцветный паяц.
И там заканчивалась не только жизнь, но и судьба. И эта судьба – своя собственная еще продолжала его интересовать. И за продолжение величины ее в пространстве и времени он готов был заложить себя Богу, дьяволу, кому угодно. Лишь бы знать. Достоверно. И вовсе не вящую суть существования, а просто, что протяженность жизни все еще существует и имеет смысл.

Между тем, снежинки, витавшие в воздухе, когда Сергей выбрался на улицу, превратились в крупные хлопья мокрого снега. Они валили со всех сторон, даже снизу, набивались в глаза и за шиворот. Противная жижа облепила ботинки. Хандра уступила место усталости. А усталость сменилась тупым желанием ласки, тепла и уюта. Хотя бы тепла...
Поняв это, он свернул к массивным дверям ближайшей кофейни. Народу внутри оказалось немного. Несколько молодых людей в углу – по виду то ли панки, то ли бродяги, но точно – экзистенционирующая публика. Сидело и еще несколько человек с усталыми лицами и несложными взглядами на жизнь. Они цедили напитки и изливали друг другу свои горести, чтобы не было так одиноко в их личных несчастьях.
Сергей прошел сквозь облака сигаретного дыма, вдохнул его смрад и умилился. Заглянул в туалет. Над унитазом красовалась надпись: «TRAPPED? MASTURBATE!» И еще – чуть ниже: «Мойте руки после еды».
– Образовывается народ! – порадовался посетитель.
Выбравшись из уборной, Сергей примостился возле окна рядом с потертого вида пожилым мужчиной, чашечка эспрессо в татуированных руках которого выглядела забавной игрушкой.
– За что сидел? – проявил Сергей проницательность, чтобы как-то начать разговор. Почему-то он не смог произнести эту фразу с местоимением Вы.
– За собаку... – мужчина и сам был рад поговорить с кем-нибудь
– За собак теперь тоже сажают?
– За мою собаку...
– Совсем не понял.
– Чего ж тут не понять. У меня была собака...
– Ты ее любил...
– Так, именно. Дара. Овчарка беспородная... Я вообще людей не люблю, кроме собак.
– Как это – беспородная?
– А так – в электричке с дачи ехал. А она вошла в вагон на каком-то полустанке – одни кости. И еще глаза. Так вот, обнюхала всех и улеглась в ноги именно мне. Будто знала, что нужно же человеку с кем-нибудь жить. А так овчарка как овчарка – сама собой.
– И что потом?
– Потом прожили мы года три или четыре. Не помню счас. А тут как раз гулять с собачиной моей вышли. Пива мне захотелось. Отошел минут на пять – в ларьке очередь всего человека три. А она пропала. Я туда-сюда. Два часа по округе бегал. Нигде нет. А у нас тогда через квартал дом строить бросили. Бомжатник получился. Туда я уже под конец заглянул. Она там никогда не гуляла. А в этот раз смотрю – два урода мясо в котелке варят, а на стене ее шкура висит. Вот, вишь, и получилось, что за собаку сесть пришлось. Не жалею. Все звери хорошие, кроме людей.
Они замолчали. А за окном прохожих осыпало снегом, который под ногами превращался в липкую грязь.
– Вы в кого-то влюблены? – вдруг неожиданно учтиво спросил сосед.
– Да, но боюсь, тут мне не слишком везет.
– Да...
– Она сказала, что у нас нет перспективы, что делать, если ее действительно нет… Вы знаете, – продолжил Сергей, чтобы снова не попасться в ловушку чувственности. – Я тоже расскажу историю про собачью жизнь. Вы не против?
– Готов.
– Так вот, у моего близкого родственника умерла жена, которая была лет на десять его моложе. Но дело не в этом. Когда она скончалась, мужчина не то что бы места себе не находил, а как-то сохнуть стал.
– Потерял интерес к жизни.
– Ага... Лекарства при таком диагнозе не помогают, и дочь – мудрый человек – подарила ему легавого щенка.
– Дальше можете не рассказывать.
– В общем – да. Собака подарила человеку жизнь длиной в свою – собачью.
– ?
– Прошлой осенью собака издохла пятнадцати лет от роду. Хозяин пережил ее на один день.
– Интересный у нас, молодой человек, разговор получается. Давайте пойдем ко мне, – предложил собеседник, стрельнув глазами на кольцо у Сергея на пальце. – Чувствую, нам будет еще, о чем побеседовать.
– Вы знаете, наверно, не стоит, – насторожился тот.
– Да, да – понимаю. И все-таки послушайте еще одну байку. Сейчас я –антиквар. Обзавелся, знаете ли, там кое-какими связями. Ну и вот... Попадаются иногда интересные экземпляры. Помните сказку про Буратино? Так вот. Оказался у меня в руках холст. И довольно старый, я Вам доложу. По мнению экспертов никак не меньше трехсот лет. То есть у нас в России как раз конец смутных времен и создание Империи. Так вот. Холст весьма в годах, а на нем вельможа в странном наряде. Нечто подобное я видел в каком-то из закарпатских замков. Но, убей Бог, не помню в котором. Ничего особенного в картине нет. Живописец так себе. Персона изображена не историческая. Интересно другое. В руках вельможа держит свиток с планом: рельеф, река, крепость, в отдалении постройка, похожая то ли на часовню, то ли на могилу. И все прорисовано необычайно тщательно, даже лучше, чем фигура на портрете. А в левом верхнем углу свитка знак – что-то среднее между печатью и розой ветров. Интересно? Ну да. Так вот, что я Вам еще скажу. На мизинце у вельможи кольцо. То же самое, что и у Вас на пальце. Точь в точь... Продолжаю. На поясе у него связка ключей. Несколько обычных для тех времен образчиков – больших бронзовых со сложным рисунком бородок (все изображены отдельно и исключительно скорпулезно). Но и это не все. Между ними есть и еще одна штуковина – золотая, похожая на Зиккурат Модрука, но с парой лепестков, которые превращают ее в маленькую секиру или печать с розой ветров. Абсолютно нетипично для тех времен. Понимаете? Да-с. И висит этот предмет поверх связки. Так, чтобы его можно было рассмотреть в первую очередь. Все еще не хотите взглянуть на холст?
Сергей молчал.
– Так вот, молодой человек, – продолжил рассказчик, всеми силами стараясь не горячиться. – Так вот... В жизни бывает много совпадений, но я не верю, что они бывают случайными... Сейчас я на Вас насел. Понимаю. Но я, согласитесь, имею маленький повод для этого. Так что подумайте. – Он извлек из кармана своего тертого пальто «PARKER» с золотым пером, блокнот, выдернул страничку и написал там набор цифр своего телефонного номера.
«Бывает же», – удивился про себя Сергей, рассмотрев их комбинацию: 3791819. Чуть ниже значилось Лука Петрович.
– На всякий случай, если потеряете эти координаты, – продолжил собеседник, пожевав губами. – Моя лавка находится на Гатчинской улице. Там меня всегда можно найти. – Сказал, запахнул пальто и вышел из заведения.
Сергей еще некоторое время просидел за столиком, мусоля в руках выпитую чашку.
– В любом случае, амулета нет в этой реальности, – сказал он вслух. – Поднялся и двинулся к дому.

На следующий день он обнаружил, что в квартире его кто-то побывал. Замки остались целы, и поначалу это почти не бросалось в глаза. Но Сергей, будучи педантом в организации интерьера своего жилища, очень отчетливо ощутил его внутреннюю несоразмерность. И, поняв это, заново перерыл все вещи. Все было также как раньше. И не так.
– Старые связи, значит, господин Антиквар, – выговорил он, наконец. – Что ж, впредь буду осторожней.
Он решил больше не думать на эту тему. В тот день – первый на работе после долгого перерыва – он и без того очень устал. И к тому же отлично понимал, что новости и так не заставят себя долго ждать.
Жизнь – это не игра. А, значит, давайте поиграем в жизнь!

На службе с утра были похороны. Преставился главный бухгалтер. Блестящий, надо сказать, специалист. Чистюля и умница. Поговаривали, правда, что он суицидник. И что всему виной эта самая его любовь к порядку.
Семьи у мужчины не было, друзей не имел. Собирал марки из мелкого тщеславия. Но никому коллекцию не показывал. И никого к себе не пускал. Однако некто где-то краем уха слышал, что существование предметов в его жилище строго регламентировано. И уж если вещь для чего-то предназначена, то...
И получил главбух дядюшкино наследство, а вместе с ним изрядный охотничий арсенал. Дальше по Чехову... Так что хоронили в закрытом гробу. Из родных и близких никто не пришел. И речи звучали: рачительный... исполнительный... пунктуальный... Образцово-показательный труп.
Ритуал завершался на удивление быстро. Кладбищенские мужики споро опустили гроб в яму. Толпа подалась вперед, распаковывая венки. Серое небо стало еще серее, а Сергея охватила апатия, вязкая словно кисель на поминках. Все в этом мире выглядело таким же наигранно-искусственным как пластиковые цветы, перевязанные лентами от «коллег по работе» или тушка летучей мыши, распятая на кресте одной из соседних могил.
Потом бросали в яму комья мерзлой земли и пили за помин души, плавно перейдя от дел житейских к научно-производственным взаимоотношениям.
– ... найти такую парадигму трудно, если не невозможно, – зафиксировал Сергей слова престарелого профессора-консультанта и начал прислушиваться. – Вследствие малости постоянной Планка мир, который мы видим, в основном подчиняется законам ньютоновской механики. Частицы есть частицы, волны есть волны, и предметы не исчезают внезапно, чтобы появиться по ту сторону сплошной стены. Квантовые эффекты проявляются лишь на субатомном уровне, – он остановился, откашлялся, вытащил из кармана пачку дешевых сигарет и сунул ее обратно. – И все же найти парадигму не невозможно. Ньютоновская физика – не машина. Просто она обладает некоторыми атрибутами машины. Нам следует искать модель где-нибудь в видимом мире, модель, которая обладает самыми странными атрибутами квантовой физики. Такая модель, как бы невероятно это ни звучало, непременно где-то существует, и наша задача – найти ее.
– Основной смысл дуализма, – подтвердил его собеседник, – видимо, в том, что электрон не имеет точной локализации в пространстве. Он существует как суперпозиция возможных локализаций. Только при наличии наблюдателя он коллапсирует в точку.
Что-то в этих фразах было очень важным для Сергея. Некая мысль, за которую следовало зацепиться. Может быть, реальность – это объект, который существует только в присутствии субъекта. Или для того, чтобы осознать ее этот субъект должен слиться с объектом, как возвратное местоимение. «Коллапсирует» – удачное слово.
Додумать он не успел.
– Как там Москва? Стоит? – облокотился на него охмеленный коллега.
– Стоит, пока стоит, – ответил Сергей. «Москва, так Москва». Дальше – он знал, разговор перейдет на политику. Так было всегда.
– Ты посмотри, что творится, – завел тот свою пластинку. – Телевизор хоть не включай! Убийства, олигархи… мать их так! А я тебе вот что скажу, Сережа, – из всех наших правителей самым справедливым был Сталин. Он ходил в одном кителе и стоптанных башмаках. А сейчас – что? Миллиардеры! Где они эти деньги взяли?
– Времена меняются, – вставил Сергей нейтральную фразу. Неловко было болтать с человеком и не помнить, как его зовут.
– Что дали мне эти времена? – не унимался собеседник. – C ваучерами надули. Пусть бы лучше совсем ничего не давали! А так у меня теперь акции некого инвестиционного фонда, на которых черным по белому написано: «Ты идиот!» Что дальше? Акции моего института, которых не было. Или сберкнижка, деньги с которой получат мои внуки, если доживут. Или грядущая пенсия, которой только что подтереться. И после этого я еще плачу им налоги!
– Так все думают. Даже те, у кого по определению должно было все получиться, – Сергей попробовал перевести разговор на другую тему. Не вышло. Он извинился, сказал, что требуется в туалет, и направился к дому.
«Действительно, – отметил Сергей, пробираясь между оградами. – Ты хорошо образован, воспитан, начитан, имеешь завидную родословную. И что с того? Написал диссертации – они на полке; книги – их никто не читает; картины – хорошо, что им рады твои друзья. Индивидуальность – кому на хрен нужна твоя индивидуальность. Будущее – его нет! Сплошной поток машин, где персоналии лишены даже собственных ликов. Кичливость и китч – вот правда жизни… Эммануил Мифодиевич – выдали мозги забытое имя, и еще, – Пессимизм – удивительно заразная штука». Тут он опять вспомнил про письма и затосковал.

Март подходил к концу, но к вечеру опять похолодало. Сергей озяб и, проходя мимо кладбищенской церкви, решился зайти внутрь. Все было как всегда: свечи, иконы, амвон, клирос. Батюшка после всенощного бдения говорил своим прихожанам тихую проповедь. Вслед за Сергеем в храм ввалился пьяный майор в форме десантных войск. Несколько минут он стоял и спокойно слушал. Потом стал нервно поправлять свою форму и, наконец, не выдержал:
– Я расстрелял пятнадцать человек, мне Бог простит? – гаркнул майор в сторону преподобного.
Батюшка, не торопясь, закончил проповедь и объявил порядок служб на следующий день.
– Кто завтра хочет приступить к Причастию, может остаться на исповедь. Вы, молодой человек, подходите первым, – указал на майора.
Принесли аналой с крестом и евангелием, и священник начал чин исповеди.
– У меня с собой две гранаты, – просто сказал военный. – Я могу их тут взорвать.
– Ну и что? – ответил Батюшка – мы станем мучениками за Христа, а ты будешь орудием бесов.
– А за кого же тогда те пятнадцать погибли, – ехидно спросил майор, сунув руки в карманы, – за Аллаха? А мои ребята из Майкопской бригады? Ответь мне, поп. А?
Священник поднял крест и начал творить молитву, слов которой было не разобрать. Присутствующие в церкви потихоньку пятились к выходу, стараясь держаться поближе к колоннам. Сергей просто стоял и смотрел. Как-то он сразу проникся к этому подвыпившему вояке. И, когда тот развернулся на каблуках и кинулся вон, выбежал следом.
– Слушай, друг! – начал было.
– Да пошел, ты .... !
– Ежик – гордая птица, – пробормотал Сергей. – Пока не пнешь – ни за что не полетит. – И остался стоять посреди кладбища. И только сейчас сообразил, что здесь лежат и его родные. И он не был на могилах уже несколько лет. Стоило бы их навестить прямо сейчас, но тут в кармане заурчал телефон:
– Алло, привет!
– Привет! Кто это?
– Ну, даешь! Это же я – Сашка!
– Ничего удивительного.
– Слушай, дружище, ты, не из тех, о ком говорят: «Где посрал, там и штаны оставил»?
– Что ты сказал?
– Это не я – народ. Ты хоть помнишь, что мне обещал?
– Нет. – Честно признался Сергей.
– Конечно. Обещал на завтра, а уже не один месяц прошел.
– И ты только-только собрался справиться о моих делах?!
– Это я должен справляться?
– А как же?
– А что?
– А ты знаешь, что я того – машину грохнул и сам месяц в реанимации...
– Не врешь? – В голосе Сашки проступила подозрительность вместе с озабоченностью.
– С чего бы?
– Ну, так – для форсу.
– Не вру...
– Тем более пересечься надо. Ты где?
– На кладбище жертв 9-го января.
– Давай номер могилы. Лопату прихватить?
– Сам выберусь. Встретимся у входа...

Когда возле кладбища притормозил таксомотор, Сергей уже изрядно продрог.
– Извини! – высунулась из машины сияющая физиономия. – Не мог же я с тобой за рулем разговаривать. Поехали.
– Мертвые ждут! – сказал Сергей, когда машина отъехала от кладбища.
– Всегда! – подтвердил Сашка.
Сергей присмотрелся к своему другу. Тот был голубоглазым блондином со слегка вздернутым носом. И чем-то ужасно походил на Сашку из того другого мира. Чем? А черт его знает! Может быть улыбкой.
Они вышли в центре города, заглянули в первый попавшийся бар и заказали по сотке водки и по бутерброду с килькой. Свободных мест почти не было. И друзья устроились за столиком, уже занятым парой подвыпивших дам институтской наружности.
– Ну, будем, – выдохнул Сашка и вылил содержимое рюмки себе в рот, снял с бутерброда лимон и впился в него зубами. Сергей уже заглатывал напиток, когда услышал утомленный женский голос:
– Горением желаешь.... Тьфу, желанием гореешь. Нет? – он поперхнулся и закашлялся.
– Дура! – не выдержала подруга, – Желанием горишь! Пошли отсюда. А то уснешь еще у меня! – И дамы удалились с неприступным видом.
– Всяким делом надо заниматься сосредоточенно, – наставил друга Сашка. – Так и захлебнуться можно. Ну что, поговорим?
– Поговорим, – согласился Сергей.
– Как это тебя?
– Да я и сам толком не знаю... – рассуждать на тему последних событий ему не хотелось. – Машина слетела с набережной и утопла. В больнице лежать тошно. А она от меня ушла. Больше не помню.
– Будем искать! – Заверил Сашка.
– С перламутровыми пуговицами?
– Не строй из себя идиота – со мной не выйдет! Сначала документы и машина. Колян поможет. Как думаешь?
– Колян точно поможет! – согласился Сергей, силясь припомнить персону Коляна. – Давай-ка продолжим!

Он уже почти заснул, когда под подушкой зазвенел мобильник.
– Сергей Николаевич? – осведомилась трубка.
– Сергей, если Вас это интересует.
– Добрый вечер. Это Аристарх Владимирович.
– Добрая ночь. И дальше?
– Мне бы хотелось с Вами пообщаться. Вы не против?
– А мне бы хотелось поспать, если не возражаете, Аристарх, извините –запамятовал.
– Владимирович. Я – друг Елены.
– Ах, вот оно что! – Сергей начал просыпаться и даже трезветь. Тот самый друг Лены, планы изощренной мести которому он лелеял все последнее время, сам напрашивался на рандеву. – И что же мы будем обсуждать?
– У меня к Вам деловое предложение.
– Прямо сейчас?
– Давайте завтра. Возражений нет?
– Каких возражений?
– Добро. Если в 14-00.
– Хорошо, – он был очень убедителен – этот Ленин друг.
– Тогда, если не возражаете, у меня в конторе. Елены не будет.
– Как знаете.
– Спокойной ночи! – пожелал Аристарх Владимирович и повесил трубку.
– Скорее, доброе утро, – проворчал Сергей и снова уснул.

Часов в восемь мобильник опять заурчал под подушкой.
– Доброе утро! – услышал Сергей вчерашний голос и начал злиться с самого утра. – Я тут подумал, что Вы можете не иметь нашего адреса.
– Могу, – согласился. – Так и есть.
– Это должно быть недалеко от Вас, – и он продиктовал координаты офиса. – Хотя знаете что, все-таки лучше на нейтральной территории. Какую кухню предпочитаете?
– Хорошую.
– Я тут присмотрел уютный семейный ресторанчик. Два часа – как раз время обеденное. Встретимся на Сенной. Добро?
– Добро! – передразнил Сергей и отключился. – Пора вставать, дорогой мой! – подбодрил он себя и выполз из кровати. День начался.
«Не сотвори себе кумира! Скучно живется? Сотвори врага..».

– На горячее рекомендую антрекоты, их здесь замечательно готовят, – сказал Аристарх Владимирович, когда они расположились за столиком заведения с экзотическим названием «Две обезьяны». Мужчина был подтянут, холен и импозантен. С медленными манерами. Бунинская бородка и паутинка морщин вокруг глаз делали его похожим на приходского священника – ничего вражеского. Но Сергей старался даже не думать в эту сторону. В кармане ждал своего часа «Белый Полянин». – Какое вино предпочитаете?
– Я предпочитаю крепкие напитки. Но не водку. Коньяк, если позволите. Хорошо бы армянский, только не Арарат.
– Как можно! – согласился собеседник и повернулся к официанту.
– Не располагаем, – пригорюнился тот.
– Тогда пиво, – решился Сергей. – Пауланер. Дрожжевой, нефильтрованный.
– Есть Балтика №8, – сказал официант.. – Тоже, знаете…
– Благодарю Вас, – улыбнулся ему Аристарх Владимирович. – Благодарю Вас, – это уже Сергею, – что не выбрали Бордо 84 года или Божале. Сейчас не сезон. Может быть, все же по водочке?
– Ну, разве что для аппетита.
– Или под разговор… – несколько минут, пока сервировали стол, они просидели молча. Сергей уже начал тосковать от мелодраматичности момента. Разлили спиртное, чокнулись, выпили. Немного отпустило.
– Ну-с… – сказал Аристарх Владимирович. – Для начала я хотел бы внести ясность. Ваши с Еленой отношения… – он сделал паузу. Сергей тем временем засунул в рот лист салата и деловито жевал. – Собственно, они меня интересуют не особенно, хоть я и очень ревнив…
– Вы никогда не смотрели фильм «История О»? – перебил Сергей. – Нет? Зря! Отличная эротическая лента. Так вот, там старый – не так – прежний и нынешний любовники обсуждают свои отношения к достоинствам дамы, которая находится тут же и в несколько неудобной позе – с обнаженными гениталиями на полусогнутых четырех конечностях.
– При чем здесь это? – сузил глаза сотрапезник.
– Вы пришли сюда обсудить Ленину проблему? Тогда я пошел. Есть претензии?
– Да нет, если не считать Елениных счетов за ваши телефонные беседы и нескольких сплетен…
– Которые имеют благодатную почву из ее предыдущих рассказов.
– Вы умней, чем я думал. Чтобы зафиксировать момент – скажу следующее. Елена моя. Это – главное. А в остальном – если кто-нибудь иногда с ней еще за меня отдувается, то это только на пользу моему организму. Пардон... В свете последних обстоятельств этот вопрос меня тоже больше не занимает. Совершенно. Давайте к делу. – Они выпили еще по рюмке и принялись за закуски. Свинина с черносливом и грецкими орехами была, действительно, хороша. – Так вот, Елена кроме всего прочего рассказывала мне, что Вы в свое время занимались получением неких природных соединений, которые могут являться проводниками для других веществ. (Простите, что выражаюсь как дилетант.) И эти проводники способны протащить в любую часть тела – в том числе в нервную систему или мозг – даже те субстанции, которые в чистом виде организм ни за что туда не пропустит. Как я понял, работа сделана и даже защищена на докторскую степень.
– На докторскую степень защищена другая работа.
– Поздравляю!
– Не с чем.
– Отчего же – доктор наук – звучит гордо.
– Знаете, после того как Березовский стал академиком, а Жириновский – доктором права – это далеко не так.
– Но Вас-то здорово поклевали, – он достал из портфеля пачку бумаги, перелистнул пару страниц и зачитал:
– «Пусть говорят: «Собака лает, караван идет». А мы и лаем, чтобы он нес прогресс нашему Отечеству! Суммируя вышеизложенное, трудно считать декларируемую цель достигнутой, а поставленные задачи – выполненными. Об этом свидетельствуют и опубликованные автором научные работы. Общее впечатление, как мне видится, что диссертация представлена таким образом, чтобы максимально запутать оппонентов и членов Совета. В этом имеется и моя вина, так как находясь в течение 7-8 лет под магическим обаянием соискателя, я так и не сумел заставить его ответственно относится к своим исследованиям. Многие спорные поступки списывал на возраст или старался не замечать. В результате значимость перспективного научного направления оказалась вывернутой наизнанку». Витиевато написано! – порадовался Аристарх Владимирович.
– Перл на перле, – подтвердил собеседник.
– Мне тоже нравится.
– Бывает ревность к неверным женам. Бывает – к неверным ученикам. Бывает – к работам и результатам. Стоит только начать. Конкретные данные здесь не при чем. Впрочем, как и количество публикаций…
– Правильно. Я тут попросил своих референтов покопаться. И ни одной Вашей работы на тему соединений с транспортной функцией в печати они не нашли. Что так? Денег не хватило?
– В точку.
– И как сейчас?
– Что как?
– Эта Ваша тема.
– Тема закончена. Способ отработан и никому не нужен...
– Мне нужен!
– Зачем? Вы увлеклись психотропными средствами?
– Отнюдь. Исключительно лекарственными формами.
– Вы знаете, что такое пробить серьезную фармациею в нашей державе?
– Не обязательно в нашей. У меня есть партнер в одной европейской стране. Он разрабатывает лекарства – от шизофрении, кажется. Так вот ему нужны доступные переносчики сквозь инцефало… – Аристарх Владимирович замешкался.
– Не мучайтесь, – проявил великодушие собеседник. – Все ясно. И каким будет мой интерес?
– Сразу видно делового человека! – польстил предприниматель. – Обсудим детали… – далее обед перетек в фазу конструктивной беседы.
«Придумать бы вещества, чтобы проводить в голову мысли. И даже лучше, если выводить. Как бы просто стало жить на свете! Наверно, уже есть такие, только я не знаю. – Думал Сергей, направляясь к дому. – И что теперь со всеми моими планами мести? А ведь как легко он меня на поводок прицепил! Также, наверное, как и Лену. И обоих нас поимеет. Хорошо еще, если не вместе. И все-таки, зачем ему это нужно? А, Белый Полянин?» И тупое предчувствие беды стало вторым планом последней мысли.

Богатство – грех? Не думаю. Деньги необязательно порабощают человека. Скорее – наоборот. Я люблю деньги. Они дают мне возможность не думать об этом.

«Нормальная стратегия предпринимателя, – размышлял Сергей. – Наобещать золотые горы, выкачать информацию и срочно развить фатальный склероз по всем договоренностям». Но вышло не так.
Проект развивался неожиданно быстро и лояльно. И напряжения таяло так же стремительно, как стремительно втягивался он в эту работу. О том что продукты его деятельности могут быть использованы двояко, и с их помощью можно не только лечить, но и коверкать человеческую психику, автор старался пока не думать. Исследования, вымученные в течение нескольких лет советского застоя, могли обрести реальное воплощение. И это сейчас было главным.
Сергей зашел к руководству института и взял себе бессрочный отпуск за свой счет. Директор – старый еврей, фигура которого носила следы долгих внутрисемейных связей, и умнейший к тому же человек посетовал на текучку и всеобщую научную нищету. В результате чего учреждение превратилось в гибрид богадельни с приютом молодых тунеядцев. Но возражать не стал, поскольку внятной альтернативы все равно не имелось. На том и распрощались.
У руководителя нового проекта разом появилось на счету изрядная сумма в европейской валюте. К нему были приставлены люди, мгновенно решавшие все текущие вопросы. Что еще надо, чтобы спокойно встретить старость? Разве что зрелость пережить...
Обстоятельства обрастали людьми, а люди обстоятельствами. Снова всплыли Сашка с Коляном, который оказался его – Сергея дальним родственником и был поначалу бравым офицером, потом бандитом, а сейчас вышел в отцы-основатели охранной фирмы, обслуживающей интересы ряда иностранных компаний.
Утопшая машина нашлась почти мгновенно, но после купания она годилась разве что на разборку, куда и была спешно отправлена. Тот же самый Колян организовал Сергею трехлетний черный бумер с тонированными стеклами и номером 200 на борту.
– BMW – не средство передвижения, а социальный статус! – поучительно выговорил Колян, лихо развернувшись под Сергеевыми окнами, – Бери – володей! Проверено – мин нет! Ну что, пойдем покупку обмывать?
– Если бы что попроще подобрать... – пробурчал счастливый обладатель подержанной иномарки.
– Вы можете выбрать машину любого цвета, если она будет черной! – Выдал Колян очередной афоризм и вывалился из авто.

– Друзья вспоминают минувшие дни! – провозгласил Николай, когда компания угнездилась за столом и звякнула посудой. – Слушай, Серега, а почему ты меня с этой темой продинамил?
– С какой темой? – не понял Сергей.
– С той самой, по которой тебе бабло потекло.
– Тебе ее все равно не поднять...
– Почему это? Ладно, потом варианты перетрем. А хочешь – девок подгоним?
– Женщины нужны нам, чтоб не думать о жизни, – произнес Сергей, думая о чем-то своем.
– Никогда, – откликнулся Сашка. И было непонятно: подтверждение это или отрицание.
– С кем это вы сейчас разговариваете? – выпучил глаза Колян.
– Не строй из себя полудурка! – Сашка не собирался участвовать в представлении.
– А кого?
– Кого хочешь.
– Тогда вернемся к первому вопросу.
– А не пошел бы ты в пень! – сказал Сашка, – Вечно колготишься. И без того хватает.
– Не можешь, так и скажи! – Колян надул губы. – Я ж от чистого сердца.
– Некуда энергию девать?
– Некуда.
– Купи абонемент в бассейн...
– Сходи и утопись? Не выйдет тебе меня достать! Ладно. За движение! В нем сила! – они еще раз звякнули посудой. – И все-таки – как у тебя с этой темой? – Николай вернулся в рабочее состояние. Губы продолжали улыбаться, но взгляд стал внимательным и цепким.
У Сергея имелась на этот счет одна мысль, но она показалась ему до того невозможной и странной, что он решил не произносить ее вслух.
– А ты пробей мне эту компанию. Там и посмотрим, – сказал. Записал необходимые данные. Николай прочитал написанное и отправил листок в карман.
– И еще – есть тут один Антиквар. У него лавка на Гатчинской. Не поинтересуешься насчет его подноготной?
– Что ты меня все своими проблемами грузишь! Зачем тебе?
– Интересный субъект.
– Информация денег стоит...
– Нет, так нет. Надеюсь, что все это между нами, – спохватившись, вякнул Сергей. Никто не ответил.
– Может все-таки о... В смысле про женщин, – снова подначил Колян. – У тебя, кстати, как? – Повернулся он к Сашке.
– Нормально, – ответил тот. – Она сказала, что меня не любит. И я ответил ей взаимностью, – Коляна ответ не удовлетворил.
– В последний раз, когда дама сердца заявила, что ей не хватает моего мужского внимания, я подарил ей фаллоимитатор в красивой упаковке, – продолжил Сашка и блаженно улыбнулся. Колян осадил его взглядом.
– Ну и что?
– Это и был последний раз. Интересно, она отправила его в мусоропровод, не распаковывая, или все-таки решила попробовать? Обожаю женскую загадочность!
– А у вас с Ленкой?– перевел Колян глаза на Сергея.
– А никак. И все никакей и никакей.
– У меня другие сведения. Ирка говорила....
Сергей махнул рукой и вспомнил, что Ирина, с которой сейчас жил Николай, была лучшей подругой его Елены. И, как положено лучшим подругам, решила, что Сергей и есть предмет всех ее вожделений. Сначала она просто молча сохла по нему, но поняв, что тот не реагирует на ее восторженную чувственность, решилась открыться.
«Я Вам пишу, чего же боле...», – это такая классическая традиция русских дам. Тем паче случай подвернулся что ни на есть – Елена ушла жить к другому кавалеру.
Сергей, впав в прострацию, а оттуда – сразу – в теплые руки знакомой женщины, сначала обрадовался. И даже очень. Банальное желание отомстить смешалось в нем с банальным желанием быть любимым. Потом понял, что это безнадежно. Потом впал в очередную депрессию. Ирина решила, что это из-за нее.
История перешла в фазу выяснения отношений. Ну как можно объяснить влюбленной женщине, что Сергей – всего лишь фальшивый герой ее выдуманного романа! Он был благодарен Ирине за то, что она вытащила его из тягостного бесчувствия брошенного человека. Но его изводила даже эта самая благодарность.
Они расстались – спасибо ей – без шантажа, истерик и обещаний. И все-таки время спустя встретились вновь на вечеринке по поводу сбора старых друзей. И Ирина там выступала уже в роли официальной подруги Николая. Вот так.
– Я сошлась с ним, – сказала она, улыбаясь и глядя в куда-то сторону, – чтобы быть поближе к тебе. Помни об этом.
Сергей не забыл. Но и Николай, как и свойственно людям его профессии, знал не только, что было. Интуичил. И сделал все, чтобы пути этой его женщины и Сергея больше не пересекались.
– Ты считаешь, что следует ревновать Ирину ко мне? – сболтнул как-то Сергей на одной из вечеринок.
– Нет. Тебя к Ирине, – бодро отчеканил Колян. И Сергей решил больше никогда не поднимать эту тему. И не напрасно.

– Один мудрец утвердил, что женщина становится равной мужчине только после рождения ребенка, – решил Колян проявить эрудицию. – До сих пор не понимаю, о чем он...
– А знаете, мужики, я тут своей бывшей в морду дал, – вяло выговорил Сашка.
– Не хило! – поразился Колян. И продолжил. – А стоило? Женщина ведь.
– А она заявила, что переспала с моим другом. И ей понравилось, – Сашка вопросительно посмотрел на компанию.
– С кем не уточняла? – голос Сергея звучал неуверенно. – Ему бы и дал.
– Не-ка.
– Да и плюнь. Она же бывшая.
– Все равно – родная кровь. Могла бы быть матерью моих детей. Ладно, черт с ним! Абсурд! Насладимся жизнью, господа!

На следующий день Город посетила иностранная правительственная делегация, а вместе с ней и транспортный коллапс. Машины тупо стояли в пробках. Дымили, ждали.
Но ведь это невозможно, невозможно сидеть битый час на одном месте, слушать музыку и не злиться! Особенно если тебя еще где-то ждут. Он постепенно наливался бешенством. Не выдержал, пристроил авто у тротуара и побежал к ближайшей станции метро.
Уже протискиваясь в вагон, он скорее угадал, чем услышал, как пропела проходящая мимо (знакомая?) дама:
– Милый мой, хороший, догадайся сам...
– Догадаюсь, – подтвердил и плотнее уцепился за поручень.
Мерное покачивание вагона, черное зеркало окна электрички, мельтешение огней – почти гипноз. И под этим гипнозом в голову начали протискиваться мысли, которые он старательно гнал от себя. И все еще стараясь убежать от них, Сергей увел себя в абстрактные рассуждения: «Любовь и деньги правят миром – так, кажется. Или нет? Но в любом случае деньги оказываются сильнее». Мысли были банальны, но отчетливы. И как забор прикрывали сознание от ощущения потери чего-то очень важного. Чего – Сергей знать не желал.
– Зря я подписал пацанов на этого Антиквара. Болтун! Зря... Зря... Зря... Пусть я не прав, но «я не должен так думать», – бурчал он себе под нос сквозь гул несущегося поезда, – Или «не я должен так думать» или «не я должен думать так».
Увлекшись силлогизмами, пассажир пропустил нужную остановку.
«Площадь Восстания», – сказал электронный голос.

Как только двери открылись, к Сергею подскочил молодой человек в костюме с иголочки, белой рубашке и галстуке модной расцветки. На туфли приехавший взглянуть не успел, но знал, что точно соответствуют.
– Прогуляться захотелось. – Ответил он на немой вопрос. И встречающий тут же затараторил:
– Сергей Николаевич, только Вас и ожидаем. Приехать на электричке –великолепный ход. Прошу Вас. Они дошли до эскалатора и поднялись на верх.
«Что ж, теперь я стал «Homo, которого ждут», – отметил себе Сергей. – Неплохо для начала».
Они перешли через оживленную улицу и оказались в фойе свежевыстроенного бизнес-центра, поднялись на верхний этаж и оказались в просторном конференц-зале со стеклянной крышей и большими аквариумами вдоль стен. В центре зала располагался бассейн с несколькими фонтанами и мраморной статуей у воды.
Возле трибуны уже собрались несколько уверенных в себе господ. Ему вежливо улыбались и жали руку.
– Сергей Николаевич, – тихо окликнули его сзади. – Не оборачивайтесь. Здравствуйте.
– И Вам не болеть.
– Вы позаботились о нашей кадровой поддержке?
– 500 членов, как и обещал.
– Отменно. Значит, мы просто переизберем его – и все дела. Партия – наш... Ну да.
– Обходимся без организации финансовых неприятностей?
– Вполне... Ваша очередь.
Сергей поднялся на трибуну, оглядел зал.
– Meine Dammen und Herren! Дамы и господа! Благодарю вас ...
Дальше – по отработанному тексту. Можно было даже не думать. Потом были еще речи, рукопожатия, благодарности, демонстративный энтузиазм. Мероприятие плавно сдвинулось к фуршету. Появилась возможность улизнуть. И Сергей не преминул ее использовать.
В этой жизни он алкоголь не употреблял и был чиновником средней руки – имел степень доктора наук (так получилось), жену (бизнес-леди, младше на год, симпатичная, обходительная, умная), двух дочерей (8 и 10 лет, отличницы, спортсменки, маленькие стервочки), тестя с тещей (из «бывших», в собственности пара зданий, сдают их в аренду, живут у моря) квартиру в центре (200 м2, евроремонт, испанская мебель, без намека на оригинальность), загородный дом (небольшой, но в живописном месте), домработницу (50 лет, из крестьян, из Малороссии, старательная дура, все свободное время сидит перед телевизором, даже если он ничего не показывает), любовницу (моложе на 12 лет, шикарная, высокая, нежная (иногда), дорогая), еще две подруги (моложе на 8 лет, милые, для дела, чтобы не расслабляться), машину (конечно, BMW 5-ой серии – скромно, но со вкусом), служебный автомобиль (Volvo S-80, не то что бы для престижа, но раз положено...), кабинет (без излишеств), референта (молодой, умный), секретаршу (зрелая, исполнительная, знающая) и пр., и пр. Был вхож в различные структуры, но этим не злоупотреблял. И жил, не спеша пробираясь сквозь политическую помойку. И неплохо, надо сказать, поживал. Принадлежность к истеблишменту не особенно отражалось на его характере и аппетите.

В кабинете его встретила секретарша. У нее были длинные ноги. Но именно при таких ногах тело выглядело непропорционально коротким. И ничто в ней не отвлекало начальника от добропорядочного здравомыслия.
– Сергей Николаевич, Вас ожидают, – сказала дама многозначительно.
– И?
– Я подумала...
«Пусть подождет», – хотел сказать он, но выговорил вместо этого:
– Просите.
В комнате появился высокий блондин с холодным пружинящим взглядом. Цвет глаз само собой – голубой. Стрижен по-военному. Костюм – черный с иголочки. На туфлях ни пылинки. Рукопожатие жесткое, как капкан.
– Вам звонили, – отрекомендовался гость.
– Да, я в курсе. Кофе?
– Согласен.
Мужчины разместились напротив друг друга и молчали, пока секретарша вносила поднос и сервировала стол. Сергей бросил кусочек сахара в свою чашку, помешал содержимое, позвякивая ложечкой о фарфор, и сделал пару глотков, отметив миндальный привкус напитка. Гость пригубил свою чашку и вернул ее на поднос.
– Я за бумагами.
– Они готовы.
Хозяин кабинета вынул из сейфа и передал ему объемистый пакет. Тот встал и достал из кармана мобильник.
– Материал получен, – сказал. – Да.. Да.. Так точно... Вам позвонят. – Это Сергею. – Разрешите повесить трубку. – Повернулся на каблуках и вышел из помещения.
– Остается только ждать, – устало сказал государственный служащий и прикрыл глаза. И тут ему стало душно. Затошнило. Рубашка прилипла к телу.
– С чего бы? - подумал он вяло. – Я и не ел ничего почти на этом хрéновом фуршете. Надо бы освежиться.

Он прошел приемную, стараясь не глядеть в сторону секретарши, добрел до сортира, запер дверь и упал, ударившись головой о край унитаза. И не боль, а тяжесть выдавила сознание, обратив мир в пустоту.
– Это я умер, – констатировал Сергей, глядя на себя со стороны. – Любопытно... Собственно, а зачем мне тело? Дурацкий вопрос – чтобы действовать. А действовать зачем? Чтобы чувствовать. «Чувствую – стало быть существую», – так кажется. А существовать? – И ему отчаянно захотелось стереть зеленоватую пену, облепившую губы.
– Кончай разглагольствовать! Ты же умер! – сказал внутренний голос. – Пошли отсюда.
– А как же я?
– Так я и говорю – пойдем!
– А я?
– Тело пусть здесь полежит. Этому миру оно без надобности.
– Но я хочу проводить его! И еще эта пена...
– Это зря! Впрочем, как знаешь.
Сергей больше не прислушивался к текучке мыслей. Уселся рядом с самим собой и некоторое время наблюдал, как меняются оттенки серого вокруг приоткрытых глаз покойника, а пена превращается в жижу и медленно затекает к впадинке возле уха.
Прошло несколько часов. Время его не интересовало. Он ждал.
«И черт же меня понес в эти игры, – размышлял убиенный. – Сидел бы себе на кафедре ординарным профессором и слыл выдающимся специалистом, получал перспективные гранты и крапал статейки в толстые журналы, подкармливался с экзаменов и тешил душу с подобострастными старшекурсницами. Уважаемый человек – одно слово! Глядишь, и в проректоры бы пробился, а там... А там и до пенсии дотянул. Так нет же – размах потребовался..». Всплыл разговор с недавнего фуршета:
– Послушай, – говорил он тогда, – ведь мы стоим так близко. Вокруг все просто воняет деньгами. Почему бы и нам не занять свое место?
– Не стоит...
– Как?
– Между тем местом, где мы, и тем, откуда воняет – волчья яма.
– Но как-то же туда попадают?
– С другой стороны...
«А я все-таки рискну, – сказал Сергей уже про себя. – Дележ еще продолжается». Рискнул, однако.

День подходил к концу. Появилась уборщица. Она поскреблась в дверь. Спросила:
– Есть кто? – подождала. Заворчала. Пошла за мастером. Отсек вскрыли. Тело нашли. Набилась куча народу. Секретарша увидела труп и хлопнулась в обморок. Вызвали «Скорую», привели в чувство сомлевшую даму. Потом констатировали смерть. Приехали следователи. Потоптались. Прошла еще пара часов. Его упаковали в целлофан и отправили в морг. Утомительная процедура, знаете ли.
В морге куль выложили на стол, распаковали, оголили. Появился престарелый судмедэксперт в замызганном фартуке. Покряхтел, почесал за ухом, достал инструменты.... Дальше Сергей смотреть не смог – как потрошат тело, которое он много лет любил, холил и лелеял. Это уж слишком!

До сих пор сосредоточенным размышлениям мешало разное – то он был слишком занят или непреодолимо хотел спать, вымотанный происходящим, то до того ошарашен событиями, что не успевал переварить накатывающиеся впечатления. Теперь они были отчетливо сформулированы – вопросы, которые он мог бы задать себе и раньше, если бы поток перерождений тащил его с меньшей силой. Оставалось только превратить их в слова, и ответ обязательно найдется. Рано или поздно.
«Выходит, в этих местах я бессмертен, – думал убиенный. – Просто меня иногда исключают из возможного варианта развития ситуации. И я плавно перетекаю в другой. Как во сне. Между мирами есть щель, а в ней сквозняк. Но где-то же должен быть и стержень существования, в котором меня нельзя стереть или если стереть, то уже навсегда. Моя «земля обетованная», там где любовь, – неожиданно резюмировал Сергей. – Может быть, – это и есть критерий. И в этом путь?... Путь – это цель. – Отозвалось у него внутри. – И пока ты не достигнешь цели, ты не умрешь окончательно. Почему ты решил, что жизнь – это награда? Тебя обманули».
– Берклианская философия, – сказал бы он хрипло, если б мог это сделать. – Я вижу, слышу, ощущаю ту действительность, в которой нахожусь. Потому она и реальна для меня, что я принимаю ту действительность, в которой обретаюсь именно сейчас. Что я ощущаю, то и реально. Чего я не ощущаю.... – И повторил для верности. – Другого способа осознать, что реальность реальна, не существует. Настоящее реально потому, что оно значимо для меня. Далее иерархия ценностей повисает в пространстве... Выходит, что во всех возможных реалиях я прохожу через одни и те же ключевые точки. Вся разница в несущественных обстоятельствах. Значит, надо лишь отрешиться от всего, что связывает меня с настоящим. Вещь, которая ничего для меня не значит, не имеет право на существование. И если я обрежу все связи с настоящим, я оставлю этот багаж позади. Когда это сделано, я буду готов к прыжку – к тому, чтобы покинуть эту реальность... И тогда я смогу заменить представление о событии, которое происходит не так, как здесь, на ощущение этого события. И если мне это удалось, я победил! Я нашел дорогу домой – в тот единый мир, что дал мне право на существование. Пора. Но как же память?
Временами Сергей ненавидел собственную память. Она мешала ему стать таким как все.

«А может, мир устроен как простая вращающаяся дверь, – думал один из героев Мураками, – Куда в этот момент ступила твоя нога, в такой секции ты и окажешься. В одной секции тигры существуют, в другой нет. Только и всего. И никакой здесь нет логической последовательности, поэтому выбор, по большому счету, не имеет смысла. Не потому ли я никак не могу ощутить этого разрыва между мирами?» Может быть, стоило с ним согласиться?

Как он очутился в вестибюле метро, Сергей не помнил. Очутился и все. Возможно, в его теперешнем состоянии он подчинялся совсем другим законам пространственно-временного континуума. Его сейчас подобные вопросы интересовали не очень.
Он огляделся по сторонам, силясь найти хоть одно приветливое лицо – как бы не так! Вокруг с жутковатым, жуковатым гулом и стрекотом двигались люди. Хруст, лязг и скрежет. Толпа текла. Подкатывали электрички. Контингент платформы мгновенно менялся. Он ждал.

В свои тридцать лет Сергей так и не решил, жизнь складывает обстоятельства, или они сами складывают жизнь. И где он сам в этой дурацкой игре взаимоотношений. В конце концов, мой персонаж перестал отслеживать цепочки совпадений, воспринимая их как всеобщую данность.
– Да, он пидор! Но в самом хорошем смысле этого слова... – выловил он реплику проходящей женщины и удивился, признав в ней свою всегдашнюю знакомую – талисман пути перехода. В этот раз она двигалась не одна. «Единое раздвоилось. И мимо проходит Заратустра», – в который раз повторил про себя строфу немецкого философа и подумал: «Отчего это татарские святыни больше всего напоминают зиккураты». – И не стал фокусироваться на этой мысли. Пора было возвращаться.

Елена явилась в его новый офис, когда Сергей уже собирался идти домой.
«Фурии отдыхают!» – подумал он, пробежав взглядом по лицу подруги и страстно пожелал пережить ближайшие десять минут.
– Спелись, значит... – нежно зашипела гостья.
Сергей решил не ввязываться в ее риторику, пока это будет возможно.
– Молчишь? – голос женщины становился все более ровным и проникновенным.
«Сейчас будет взрыв...» – подумал он. И не ошибся.
– Какого хрена! – от визга у Сергея заложило ухо. – Какого хрена вы тут устроили!
– А что?
– А что! – передразнила она и смахнула со стола пару склянок. – А что?! Деньгами решил разжиться у моего ... – она сделала паузу, чтобы отдышаться.
«Чудовища ... – молча добавил Сергей, рассматривая как разливаются по полу вещества, над которыми он трясся последние две недели. – И самой мало ...»
– Я знаю, что ты сейчас думаешь ... – она снова перешла в напускное спокойствие. – За долей пришла!
Он продолжал смиренно молчать.
– Ловко – нечего сказать! – продолжила дама. – Опять на мне выехал!
– Отчего же ... – не выдержал Сергей и понял, что не стоило этого делать.
– Козлы! Какие же вы все-таки козлы! – говорила она почти про себя. – Трахают меня в очередь, да еще бакшиш за спиной делят. Нечего сказать. Молодцы! Спелись. А я-то дура! Ду-ра. Все за чистую монету... Выпей со мной! – продолжила она без всякого перехода.
– Тебе нельзя... – испугался хозяин офиса.
– Ах, оставь! Я машину на стоянке бросила...
– Тебе нельзя! – повторил Сергей. Он очень хорошо помнил, что может вытворить под шафе его бывшая подруга. Имел сугубо отрицательный опыт.
– Не хочешь – как хочешь, – повеселела гостья. Выудила из кармана фляжку и плеснула в подвернувшийся стакан изрядную дозу алкоголя. – За твое здоровье, милый. Мур-мур-мур... Ладно, остальное сам допивай, а я прогуляюсь – пообщаться с моим благоверным. По-ка.
Испортив ему настроение, она стала смотреть на мир много оптимистичней. Послала Сергею воздушный поцелуй, повернулась и вышла. Он не решился ее удерживать.

«Не ругай меня напрасно,
Милый друг,
Ты мила и так прекрасна,
Как утюг».

Очередная фаза производственно-сексуальной драмы разрешилась к следующему утру. Когда у Сергея в 6-00 зазвонил телефон, он уже точно знал, что случилось.
– Приезжай и забери меня отсюда, – сказала Лена удивительно ровным голосом.
– Куда? – Сергей стремительно просыпался.
– Тебе адрес напомнить? – и гудки в продолжение.
– Куда ехать – я знаю, – бубнил он себе под нос, натягивая брюки. – Куда забирать – вот вопрос!

Когда Лена открыла дверь, разгром жилища не производил уже особенного впечатления. Подумаешь: стулья переломаны и шкаф на боку. Гораздо эффектней выглядел фингал под ее левым глазом. Он еще не вызрел и переливался всеми цветами радуги.
– О как!.. – выдохнул посетитель.
– Это еще что! – заверила хозяйка и распахнула халат. – Собираю вещи, и уезжаем.
Сергей пробрался в квартиру, скрипя каблуками по битому стеклу и обломкам мебели.
– Ладно! – сказала она примирительно. – Я ему тоже нос почти откусила. А нечего меня за волосы хватать! И так почти ничего не растет... – тут она увидела на туалетном столике чудом сохранившиеся очки Аристарха Владимировича, аккуратно уронила их на пол и топтала до тех пор, пока золотая оправа не превратилась в разрозненные клочки блестящей проволоки.
– Ничего, ничего... Это еще не конец! – Лена с удовлетворением рассматривала осколки расколошмаченной посуды на кухне. И...
– Ладно – едем! – продолжила она тоном усталой деловой дамы. – Только вот фонарь припудрю. Нет – не так! – нацепила на себя темные очки на пол-лица. Повертелась у зеркала. – Сойдет! Поехали...
– Сергей взвалил на себя несколько Лениных баулов и поплелся к машине.
– Вот же гад... – задумчиво выговорила Лена, когда машина отвалила от подъезда.
– И сам все это начал... – продолжил водитель.
– Конечно! – она даже подбоченилась, насколько это позволяло пространство машины. – Он, когда выпьет, моментально с катушек съезжает. Представляешь? Раз и все... И еще орал, что ты будешь очень рад. Ты рад?..
«Еще бы!..» – хотел сказать Сергей, но тут ожила ее трубка.
– Чудовище звонит! – удовлетворенно констатировала Лена. – Чудик – и больше никто! Изувечил женщину. И вот! Может у меня сотрясение мозгов. А? Наверняка. Я еще к участковому схожу, пожалуй. А знаешь, куда он подался? К своей бывшей. Пусть она его теперь приголубит! Не прощу! – Уже почти кричала она и вдруг разом сникла. – Никогда... – произнесла растерянно. Так что вышло скорее как: «Никогда?»

Пару часов после переезда к Сергею Лена пребывала в состоянии «умирающий лебедь». Она возлежала на диване, периодически всплескивала руками и что-то бурчала себе под нос. Сергей некоторое время изображал участие, потом ушел на кухню смотреть телевизор.
«Все, что дόлжно, может решить только она сама, – рассуждал Сергей. – Все остальные – статисты в массовке. И я в том числе..».
Когда он снова заглянул в комнату, подруга лежала в той же позе, уставясь в потолок и ...
– Ты еще здесь? – она обозначила его присутствие и улыбнулась. – Мы с тобой должны непременно заняться сексом. Немедленно.
– Я не против, – начал было Сергей, – Но...
– Никаких «но»! – Лена вышла на тропу войны и спорить с ней было совершенно бесполезно.
Тело любовницы было сплошь покрыто синяками и ссадинами, так что, занимаясь решением проблемы, он ощущал себя то ли садистом, то ли некрофилом. А Лена лежала стиснув зубы и каждый ее выдох ощущался как «вот тебе – получай». Так что вся сцена походила скорей на ритуальное жертвоприношение.
Чтобы как-то отвлечься, Сергей старался догадаться, как она называет своего друга в минуты нежности. Не смог, и взаимное истязание было прервано только очередным телефонным звонком.
– Надо же! – сказала женщина. – Не надоело еще! Подай мне трубку.
– Что тебе? – спросила и удалилась на кухню. До Сергея долетали только интонации ее голоса. И они плавно перетекали от яростного напряжения в тихую нежность. И ему стало ужасно жаль их обоих. И себя вместе с ними. И когда Лена вышла из кухни, он уже ни о чем не хотел думать.
– Он повесится, если я не вернусь! – выпалила как можно убедительней.
– А жена?
– Она в отъезде. А он напился, и сейчас вешаться станет! На подтяжках! – добавила немаловажную подробность. – И еще у него мигрень и малокровие!
– Мигрень – это по женской части. Хочешь побыть доброй самаритянкой?
– А ты что предлагаешь? На вот – возьми меня со всеми потрохами! Молчишь? Опять молчишь! В нищету я больше не вернусь!
– Тогда поехали! – в тон ей ответил Сергей и поднялся с дивана. – А то еще вправду повесится, не дай Бог!
– А ведь может! – сказала Лена и начала одеваться.
Всю обратную дорогу они молчали, и Сергей отчаянно надеялся, что это в последний раз. Потом она долго ревела у него на плече. Они вынимали из машины баулы и тащили до лифта. Створки сошлись. А судьбы? Судьбы разошлись теперь уже надолго. Если не навсегда. «Навсегда» и тут вырисовывалось с огромным знаком вопроса и скорее походило на: «Продолжение следует».
«И все же люди либо любят друг друга, либо изобретают препятствия из обязательств и условностей. И в такие игры я уже не играю», - подумал Сергей, вытащил из аптечки несколько капсул нитроглицерина и старательно запихал под язык.
– Мне нужен отпуск! – заявил он, плюхнувшись на водительское сиденье. – Если этот мир меня отпустит.

«Забавно, они так различны – эти мои миры. – Думал он по дороге домой. - А всюду таскается одна и та же электричка. Или только мое восприятие этой самой электрички? Или же восприятие этих миров? Или это поезд Эйнштейна и нет разницы, какая система координат будет выбрана. И тогда все опять сходится ко мне самому и личному выбору. То есть опять же ко мне самому. Получается, Беркли прав. Или – это Юм? Или они на пару? Выходит, я – центр перехода и сам тащу за собой свое мироощущение как шлейф у свадебного платья... Иначе, кто же там живет вместо меня в мирах, которые я оставил? Вопрос... А хочу ли я знать ответ на него? Это уже вопрос в квадрате!»
Сергей добрался до дома, посидел еще некоторое время в авто, глазея на будничную суматоху озабоченных индивидов, и двинулся к дому, а там ободрал со стен, засунул в короб и запихнул в угол все свидетельства своих минувших путешествий.
В это время в квартире зазвонил телефон.
– Если это опять она, – проговорил хозяин квартиры. – Сам повешусь. И дело с концом. Где мои подтяжки?
– Привет, это я! – зазвенел в трубке голос Коляна. – Надыбал кое-что про твоего комерса.
– Что?
– Да про тему твою. Тормозишь? У тебя с мозгами как?
– Плохо.
– Ну и ладно. Я тут за город выехал. Подъезжай – воздухом подышим. – Предложил Колян и рассказал, как добраться.

Дачный сезон еще не начался, и машин на трассе было мало. Пока его бэха скользила по шоссе, Сергей слушал джаз и рассматривал особенности загородного ландшафта.
– Город кончился, и началась Россия. – Высказал он, и снова загляделся на придорожные пустоши.
Что нового можно придумать, блуждая по туманным полям русского Северо-запада? Да еще ранней весной? Все та же хмарь. Та же голубоватая муть апрельских сумерек. Те же льдистые лужи и жухлая триста. Крик журавлей, скорее похожий на стон. Косяки птиц, невесть зачем тянущиеся на эти равнины. Нищие деревни, осевшие деревянные дома. Переплетение серых тонов, уходящее за горизонт.
Сергей доехал, поеживаясь, выбрался из машины. Возле одного из домиков турбазы «Буревестник» сидел Колян и мечтательно смотрел на гладь озера. Перед ним на лужайке стоял настоящий медный мангал.
– Сейчас шашлыки подойдут. Садись, гостем будешь.
– «Буря, скоро грянет буря». – Провещал приехавший.
– Откуда такой прогноз? Я ничего не слышал. – Удивился ожидавший.
– Рассказывай. – Перебил его Сергей.
– Надо еще немного покопать. Потому как фирма у этого дяди вся в дыму. Кто партнер, куда товар катит – это мои западные пацаны сейчас роют. Но деньги назад идут – закачаешься. Тебе не то что крохи перепадают – пыль!
– Так бы мне и пыли не досталось.
– Компромиссы нам не чужды... Угу! Вот и шашлычки подоспели. Выпить не предлагаю. Ты у нас из правильного сословия.
– Продолжай!
– Надо, чтобы их налоговики ковырнули. Там посмотрим. Тебя сейчас спрятать придется. А то шлепнут по принципу: «он слишком много знал». Как смотришь? – Колян полил дымящееся мясо соусом, посыпал зеленью, налил себе рюмку, хлопнул ее и отправил в рот смачный кусок шашлыка. Сергей последовал его примеру.
На дорожку тем временем вышел мужик, сопровождаемый матерым курцхаром.
– Это мой пес, – сказал Колян, – не обращай внимания.
– Я бы и не обращал, – зло парировал мужик, – если бы он меня за жопу не хапнул.
Колян повернул голову и внимательно посмотрел вначале на пострадавшего, потом на собаку. Произнес:
– И чего тебе не хватает, гаденыш?
– Мне, собственно, только к лодкам пройти.
– Я, собственно, это собаке... Обиделся? Ну, хочешь, я его подержу, хвати его за зад. Можешь даже хвост откусить.
Мужик только фыркнул и засеменил вниз по склону.
– Нигде в этом мире нет ни покоя, ни воли, – продолжил Колян, задумчиво глядя в след пострадавшему. Тот прихрамывал и усиленно тер правую ягодицу. – А уж счастья и подавно. – Курцхар повилял своим обрубком, подошел к хозяину и сел рядом, сохраняя на морде выражение арийской сдержанности.
– Дальше говори! – Сергея совсем не тянуло на сантименты.
– Дальше? – Колян швырнул псу кусок мяса. – Ну, что дальше? Тебя, перед тем как в оборот пустить, здорово пробили. Подняли всю подноготную. Перекопали твои бумаги и компьютерный софт. Перлюстрировали переписку. Полагаю, отслеживали потенциальных конкурентов. Или как совсем без тебя обойтись. Знаешь, что забавно? Зачем-то скачали несколько писем от некоей Машеньки. Припоминаешь такую?
– Что! – Сергей почувствовал, как плавятся его мозги. – Ты знаешь, где она?
– К сожалению...
– Где?!
– Это письма от женщины, которая пропала три месяца назад. По официальной версии – утопилась. Не знаю, кто это придумал. Но тела нет.
– Пожалуй, ты прав, – сказал Сергей, немного помолчав, – мне надо исчезнуть на некоторое время.
– Помочь?
– Сам справлюсь! – он потянул было руку к бутылке, но передумал, сел в машину и направился к ближайшей станции метро.

Думать не хотелось, плакать не хотелось. Жить?... «Снявши голову по волосам не плачут».
Кое-как прокатив очередной перегон метро, он оказался в том пространстве существования, из которого сбежал несколько недель назад. Отчего-то поехать куда-либо еще – попробовать оказаться на другой станции – ему даже в голову не пришло.
– Почувствуйте разницу! – произнес он вслух, выйдя на воздух, и ничего не почувствовал. Поплелся к своей квартире. А там настроил музыкальный центр на джазовую волну и разложил вокруг себя альбомы художников Возрождения и Прерафаэлитов. Так и сидел, блуждая взглядом по открывавшимся репродукциям и с горечью думая о том, что вот и Машеньки больше нет у него. И даже надежды. И он не сможет больше никогда грустить о ней, даже фантазировать, мечтать от том, как они встретятся вдруг где-нибудь, когда-нибудь и ...

В дверь позвонили. Сергей никого не ждал. И поэтому остался за столом перелистывать альбом Альбрехта Дюрера. Дошел до гравюры «Рыцарь и смерть». Позвонили еще раз – очень настойчиво. «Достали, блин!» Делать нечего. Поднялся, пошел открывать.
За дверями стояла Евдокия Саввовна.
– Можно войти?
– Прошу.
– Не помешала? Вы один? Полагаю, что спрашивать: «Вы не рады?» – бессмысленно. Но мне надо с Вами поговорить.
– Почему бы и нет?
– Действительно, почему бы? – она позволила снять с себя пальто, прошла вслед за Сергеем на кухню и выбрала место напротив.
– Чай, кофе?
– Чай. Знаете, Сергей, а ведь я догадалась, за что Вас тогда. – Евдокия взглянула на него с выражением полной осведомленности.
– За что? – переспросил он без особого интереса, церемонно разливая душистую жидкость в большие фарфоровые чашки.
– Это Настенька!
– Но почему? С моей стороны не было даже намеков, – он продолжал сервировать стол. Взял щипчиками пару кусочков сахара и бросил их в свою чашку.
– Это для Вас. Помните историю про опера-ухажера?
– Да, кажется... Что-то там про слежку.
– Так вот. После этого случая Настенька наша выучилась ловко путать следы и наводить товарищей-ментов на ложные цели. И вышло...
– Что вышло? – не понял Сергей.
– Вышло, что Вы выступили в роли мальчика для битья. Впрочем, она еще пожалеет.
– Не стоит.
Дама подалась вперед и погладила его руку.
– Жаль. Очень жаль. Правда! Мне так нравилось быть с Вами.
«Отчего это наши женщины так всегда проникаются к падшим? Милосердие – какое красивое слово!» – сказал себе Сергей и еще подумал, что, будь у него под рукой сигареты, сейчас стоило бы закурить. Такая логика событий. А ведь он сам из-за всей этой мишуры мог приличного в общем человека уделать. Слово милосердие настроило его на лирический лад. Он подумал еще немного и выговорил:
– Мне тоже, если откровенно ...
Она улыбнулась.
– Знаете, во всем том, что про меня болтают, мало правды.
– Правды?
– Не знаю, зачем все это говорю. Я про мои связи и измены. И ... Да что там! Все разговоры о нравственности ведутся из страха, что чужая баба сведет твоего мужика. А я не боюсь! Как можно изменить человеку, если вы с ним – единое целое? Если он у тебя внутри. А если его там уже нет, то ты все равно изменяешь, даже если сохраняешь ему внешнюю верность. В этом случае, ты уже изменяешь себе самому.
– «Не возжелай жены ближнего своего». А самый ближний – это я сам. Тавтология получается. Евдокия...
– Лучше – Даша.
– Хорошо, Даша, – улыбнулся хозяин. – Я никогда не о чем таком про Вас не думал. Мне было комфортно с Вами общаться. И все.
– И все... – Она задумалась. – А если я расскажу шефу? Он ведь вернет Вас. И снова будет, как было.
– И все пойдет своим чередом? Нет, не пойдет. Время собирать камни еще не настало. Вы знаете, как они все тогда на меня бросились.
– Подумаешь! Это разве повод для обиды? Потрендят и забудут. Они и так говорят, что вы не такой как все.
– И поэтому хуже других. Но главное не в том. Шеф этого не сделает. У него другая мотивация, и я о ней знаю. Да и у меня теперь тоже. Поговорим о чем-нибудь другом.
– Знаете, когда я была маленькой девочкой, мне очень нравилась книжка про Алые паруса. Повзрослела и все равно оставалась идеалисткой.
– «Алые паруса» не такая уж глупая книжка.
– Отчего же глупая?
– Неправильно... К тому, что романтизм там прагматический.
– Ну и что? Ждать и дождаться – разве это не мило?
– А что потом?
– А какая разница? Самое главное в жизни уже сбылось.
– А у Вас, Евдокия?
– Даша... Пока не знаю.
– И в чем же тогда ваш идеализм?
– В этом и есть. Идеализм – это дух, который бессмертен и ненасытен.
– А тело?
– Тело тоже должно к этому стремиться. Во всяком случае, дух должен постараться уговорить тело...
– Забавное у Вас мироощущение...
– Скорее – трагическое.
Странная безотносительная нежность разлилась в окружающем пространстве. Наверное, оба почувствовали это. И молчание на несколько минут заполнило кухню.
– На самом деле, – сказал Сергей, чтобы заполнить паузу, – реализуется принцип «чувственного переноса». Человек формирует в себе чувство, вынашивает и уже потом подбирает объект для его воплощения. Так же как Мозес создал народ для поклонения своему Богу. Ролевое ожидание – только и всего.
– И все-таки... – сказала Евдокия.
– Что все-таки? – ответил он с деланной непринужденностью.
– Все-таки я к Вам пришла. – «Чего же боле?» – подумал хозяин квартиры, улыбнулся и решил, что у русских мужиков вместо психоаналитика существует два «последних клапана» – «водка» и «молодка», и оба играют роль огнетушителя, когда на душе так тошно, что хоть иди да топись. Или вешайся на подтяжках. Может быть у нас оттого так много алкашей, что молодок не хватает?
Как тут не поверить в закон равновесия? Как только судьба что-нибудь отнимает, она тут же подсовывает что-то взамен.
– Вы верите в судьбу? – пробормотал размышляющий.
– В судьбу не верить нельзя. У нас против нее никаких шансов. И все-таки иногда очень хочется, чтобы она была к нам чуточку добрее.
Сергей продолжал произносить слова и двигаться, но делал это словно бы под гипнозом. Тело Евдокии становилось все более провокационным, и развитие сюжета продолжалось до того ожидаемо, что скорее напоминало рекламный ролик. А сам герой – попугая с единственным слоганом в башке: «Не уходи!»

Кожа у нее была удивительно нежная.

Ночь выдалась длинной и бессонной. А когда он все-таки забылся на несколько минут, то увидел пирамиду, которая вращалась в аморфном пространстве, поблескивая гранями, и в каждой ее плоскости – свое лицо. «К чему бы это?» – подумал Сергей еще во сне. Не нашел ответа и начал просыпаться. Ощутив его пробуждение своей кошачьей сущностью, рядом зашевелилась Даша.
– Ты был таким жадным этой ночью. – Она приоткрыла глаза и потянулась, окинув комнату плавающим взглядом.
– Моя доктрина существования в очередной раз развалилась на части.
– Мне нравится слушать, как бьется твое сердце. Мы еще увидимся?
– А может быть и не стоит строить никаких доктрин?
– У меня до сих пор бродят колики по животу. Такие легкие мурашечки.
– Я навертел слоеный пирог из разных смыслов и теперь не могу его проглотить.
– А еще ты так забавно ворочаешься во сне. Прямо как медвежонок.
– А может быть сон и есть ключ ко всем версиям существования? Недаром же еще у древних хазаров числятся ловцы сновидений. Они же – главные провидцы. Или не у хазаров? Не помню. Медведь – это опасность. Он уже приходил ко мне один раз.
– А я тогда так сильно прижалась к тебе, что чуть не получила удовольствие. Одна. Представляешь? Мы выполнены по особому заказу – друг для друга – и только. Это какая-то особая ошибка природы. Я так давно хотела это сказать.
– Взаимодействие души и тела можно представить как две точки, живущие по разные стороны плоскости. Я бы так изобразил границу жизни и смерти. И душа там – за этой гранью, «по ту строну», потому что смерть ее не касается. Но проекция души на плоскость не совпадает с проекцией тела. Она всегда впереди. И знает главное – что будет.
– Я тебе уже говорила, что ты мог бы быть прекрасным мужем... Не бойся – не для меня!
– А раз она знает, что будет, то ей приходится все время оборачиваться и готовить тело к свершившемуся событию, как к будущей данности. Поэтому провидцы всего лишь умеют читать у себя в душе. У них проекция совпадает. А еще мы видим сны. И сквозь них проходит весь мир. Как?.. Утлая идея.
– Мой мир течет сейчас через тебя. Но ты меня совсем не слышишь.
– Я уже здесь. Кажется.
– Что у тебя на душе?
– Кошки скребут.
– Из-за меня? – она приподнялась на локте.
– Нет, конечно. Ты – моя спасительница.
– Не надо преувеличивать. Просто должен же ты высказать то, что накипело.
– Накипело? Пожалуй. Но давай лучше помолчим, – она согласно прильнула к нему губами. Выходило, что ей становилось хорошо, когда им обоим было плохо. Или он теперь это придумал? В конце концов ее губы высосали из него остатки мыслей. И стало тепло и уютно. Прежнее ощущение нежности затопило его мозги.
Бывает так, что любовь концентрируется в молчании. Любовь?

«Мы любим иногда, не ведая о том, но часто бред пустой Любовью мы зовем», – резюмировал некогда Мольер. Быть может, в этом и есть сермяжная правда жизни?

Подойдя утром к зеркалу, он обнаружил там человека с растроганным и глуповатым выражением лица. Ему стало стыдно, что он при своей сноровке так обмишурился. Но волна расслабленной чувственности, снова прокатившаяся сквозь него, оставила после себя только одно – покой насытившегося тела.
Оглянувшись, он увидел Евдокию, которая расчесывалась, завернувшись в банное полотенце. Сергей никогда не замечал, что у нее такие длинные, густые, вьющиеся волосы. Как ей удавалось их прятать? Как это у него получалось ничего не видеть вокруг!
Он смотрел на нее и думал, что женщины в критическом возрасте становятся особенно – он никак не мог подобрать слово: прелестны? – нет, привлекательны? – не то, пикантны? – в точку. Очарование зрелого возраста…
– Что мы решаем? – проговорила Евдокия, стягивая на затылке тугой узел.
– Что? – испугался Сергей.
– Я про Настеньку...
– О Господи! А что про нее решать?
– Так-таки все и оставить?
– А как? Как можно судить человека только по одному поступку? – сказал он, думая скорее про себя. – Мы ведь не знаем, ни того, что она делала «до», ни того, что собирается делать «после». У каждого должно быть право на собственную стратегию поведения.
– Я знаю – это раз. Так можно и любое убийство оправдать – это два.
– Верно, – согласился он. – Однако делать мы все равно ничего не будем. И без нее проблем хватает. – Последнюю фразу каждый понял по-своему.
– На все воля Божья. Так? Какое у тебя зеркало забавное! – восхитилась гостья. – Как будто с двойным дном. – И хозяин обрадовался смене направления утренней беседы и пошел готовить завтрак.

Притворив дверь за своей гостьей, Сергей пошел мыть посуду. Обнаружил пустоту в холодильнике и начал собираться.
«До чего все-таки женщины заражены любовностью, – думал он, направляясь в ближайший супермаркет. – Они даже на службе стремятся установить сердечные отношения, чтобы наполнить свой мир эмоциями. Это физиология».
Впрочем, на выходе из магазина он успел полаяться с кассиршей и тут же изменил свое мнение. Попробовал сосредоточиться на проблемах текущей жизни. А в ней теперь он был: 1. безработным; 2. свободным от всяческих обязательств; 3. искателем потерянного счастья; 4. обладателем неких раритетов, о цене и значении которых представления не имел. Еще у него были друзья, родные и Анна. А теперь и Евдокия. Но думать о ней сейчас особенно не хотелось. То ли к стыду, то ли от стыда.
Позвонил Анне, но у нее сработал автоответчик. И так весь день.
– Хочу много позитива! – пробормотал он, болтаясь по квартире. – Но где искать?
У родителей, между прочим, надвигался очередной юбилей их совместной жизни. Так что можно было переключиться на мысли о визите, подарке и прочей ерунде.
Он вспомнил о пачках денег, рассованных по карманам его куртки, и обрадовался, что хотя бы этой проблемы у него теперь не существует.

Сергей всегда восхищался своими родителями. Они умудрялись все делать во время и к месту: на банкетах слушать спичи и вежливо подмечать обновки соседей; за столом говорить о еде; по дороге на службу обсуждать последние новости, а, придя на нее – особенности кадровой политики. Когда удавалось выбраться в театр, в антракте они пили кофе с коньяком и выражали свое отношение к драматургии. В музеях их интересовала живопись, в книгах – литература. Их сыну иногда казалось, что и он был рожден потому, что этим следовало заниматься прежде, чем отойти ко сну.

Поездка к родителям на праздник была штатной, но поздравить их очень хотелось. Поговорить не выйдет? Да и ладно – в другой раз!
Гостей прибыло много, и все они успешно изображали радость встречи после вынужденной разлуки. Звучали программные тосты и дежурные фразы. Тут Сергею напомнили, что у отца есть брат, который сидел в тюрьме и о котором стараются не говорить.
– Как дела? – спросил родитель, вырвавшись из роли юбиляра.
– Нормально, – ответил сын. К чему распространяться?
– Поговорим еще? – спросил отец.
– Безусловно, – ответил сын. – Найдем время.
Зазвучала музыка. В большой зале стояло огромное пианино фирмы DIEDERICHS FRÉRES, которое по одной версии принадлежало самому Скрябину. По другой – он имел точно такой же инструмент. Сейчас оно выдавало бравурное:
«Эй, наливай тем, кто поет,
Кто не поет, нальет себе сам…»
Гости за столом изображали хоровое пение.
Сергей перешел в отцов кабинет и решил поиграть во внимательного слушателя. Понимающе смотрел в глаза собеседникам, иногда кивал, согласно мычал или поддакивал. Так что гости сочли его очень проницательным и культурным молодым человеком. К концу вечера он даже весело нажрался – разотмечался вдрызг – и был блестящ и остроумен – во всяком случае, по собственным оценкам. Изобретательно танцевал с фигуристой партнершей, и ей это безумно нравилось, пока он не уронил ее под стол. Что ж господа: «Кто не грешил, не будет и прощенья, лишь грешники себе прощенье обретут».

Глядя на родителей в праздничной суете, он вдруг отчетливо представил себя малышом. Сухие степи летнего юга. Поля подсолнухов. Море. Глинистые обрывы над узкой полоской каменистых пляжей. Белый шелковистый глянец, лежащий на водной глади. Далекие корабли, уходящие за горизонт.
Когда он был маленьким. А когда он был маленьким? Был когда-то.

Память не может сохранить детского ощущения бесконечности. Но свет утреннего солнца... голоса родных... шершавую кожу ладони деда... запахи лета, радости, родного дома, медленную реку среднерусской равнины. Они еще приходят и живут рядом с нами. О чем это я?

Дед Сергея по матери умер давно. В этом мире парень не знал других пращуров. Только этого сухого старика с голубыми до белизны холодными глазами. Помнил, как они удили рыбу на рассвете, и над полотном реки в утренней тишине поднималось солнце. Туман таял медленно. Исчезал, возвращая миру краски и влажную магию утренней росы. В омуте у обрыва бурунила крупная рыба. И впереди был еще целый счастливый день – долгий-долгий как сама жизнь.
Помнил, как дед любил сидеть с внуком на завалинке, теребя до боли его вихры.
– Убить человека, внучек, – скрипел старик, – проще, чем высморкаться. Бабка твоя хорошо это знала. Из-за нее я свой первый срок отмотал. – Он пожевал губами и добавил:
– Жизнь прошла зря, – подумал и переставил слова местами. – Зря прошла жизнь... Зря прошла... – внук ничего не понял, но спросил:
– Деда, а расскажи про человека.
– Про кого?
– Ну про того, кого убили.
Дед снова задумался и сказал:
– Быть добрым только для того, чтобы умаслить этот мир? Смешно! И человек здесь ни к чему не нужен... Бабка твоя очень красивая была... Но ее я всегда жалел, потому что любил. А вот их...
Он подхватил одну из разгуливающих возле ног куриц и пристроил ее к колоде. Поднял топор и рубанул почти без замаха. Птичья голова с хрустом отскочила в сторону, а тело выпорхнуло из рук деда и понеслось по двору, ударилось о забор и завалилось на бок, расплескивая кровь и все еще трепыхая крыльями.

В десять с четвертью карета с Людовиком XVI Капетом, его духовником и двумя жандармами прибыла на площадь Революции, где должна была совершиться казнь. Эшафот возле пьедестала, на котором некогда возвышалась статуя Людовика XV, кольцом окружали войска. За ними колыхалась толпа. Она ждала.
Все мужество приговоренного уходило на то, чтобы хранить величие. Ему удавалось. Он не спеша взошел по лестнице, снял воротник и сюртук. Хладнокровие изменило ему лишь в ту минуту, когда палач взялся остригать длинные пряди волос и вязать руки.
– Я не позволю этого! - король покраснел от гнева.
– Держитесь, государь. – прошептал подоспевший Эджерворт. – Осталось немного. Это не больно.
– Откуда Вы знаете? – удивился Капет и неожиданно успокоился. Подойдя затем к краю эшафота он прокричал в толпу, – Я прощаю своим врагам! – На большее сил не хватило.
Его уложили на длинную доску, доходящую до ключиц. Король смог рассмотреть лишь стертые волокна деревянного ложа гильотины, за которыми виднелась корзина. Ее тростник отливал золотистой желтизной.
Десять часов двадцать минут.
Духовник ошибся.
Боль впилась в него остротой бесконечности. А затем он начал падать. Лицом вперед. Тростник, ринувшись навстречу, стукнул по носу. И стало темно от залившей глаза крови.
«Смерти нет! – была последняя мысль. – И бессмертия тоже».
– Да здравствует нация! – заорала толпа, увидев мертвую голову в поднятой руке палача.

Мальчик Сережа был настолько поражен этим зрелищем, что даже позабыл заплакать.
– Не рано, Никифорыч, кур бить начал? – Заглянул во двор сосед – местный бригадир Андрей Платонов.
– Вишь, внук приехал, – скосил на него глаза дед. – Свеженьким угостить, не в городе, чай! – облизнул кровь с лезвия топора. Продолжил. – Как у вас с продовольственной программой? Решаете?
– Программа есть, продовольствия шиш. Правильно говорю. Нет? – съязвил бригадир и решил высказаться. – Рассуди, Никифорыч. Вот ведь во мне лежит огромный заряд жизни, а как почну им палить в наше дело, так кой-что одна малость выходит... Ты стараешься все по-большому, а получается одна мелочь – Сволочь! Ты скот этот напитаешь во как! Я сам силос жую, прежде чем ее угощаю, а отчет мне показывают – по молоку недоборка, а по говядине скотина рость перестала!... На центральном взяли сорок рабочих всякого пола с завода – на выручку. По сговору, – мне два помощника, два умных на глаз мужика досталось. Что ж такое?! Ходят они, бушуют и стараются – я сам на них пот щупал, – а все в бригаде как было плохо, так стало еще хуже... Недосмотрю сам – скотина стоит в траве голодная, а не ест: не поена! А мужики енти аж скачут от ударничества, под ними быки бегом бегут, а куда – неизвестно. Одно слово – пролетарьят. Кликнешь – они назад вернуться, прикажешь – тужатся, проверишь – проку нет. Это ж что такое, это откуда смирное охальство такое получается? Злой человек – тот вещь, а смирный же – ничто, его даже ухватить не за чего, чтобы вдарить... Выходит, в злобе сила. Навык ей только и нужон. Правильно говорю. Нет?..
Тут мальчик Сережа пришел в себя и заорал во все горло.

Историю своей жизни дед рассказывал постепенно. Про то, как угостил парня, который решил приударить за его женой, вилами в бок; как пошел по этапу, как началась война и он – уголовник – оказался в штрафной роте; как он в первом бою сдрейфил, не хватило духу схватить и выбросить из блиндажа гранату, и она искромсала пятерых молодых парней, а его даже не царапнуло; как штрафники проводили разведку боем, когда из каждой десятки в живых остался только один; как немец, который уже висел на его штыке, успел полоснуть деда по горлу; как валялся потом в санбате и зверел от клопов и бессилия; про то, как он – сельский механизатор – попал в бронетанковые войска, а когда их командир сгорел под Прохоровкой вместе с танком, получил офицерский чин; как поймали власовцев и вырезали их как скот – по-тихому, чтобы никто не видел; как нашел в немецком окопе альбом с голыми фрейлейн и ни разу не смог досмотреть его до конца – так тянуло на женскую плоть, но любил всегда только жену – единственную в мире; как вошли в Германию, где уже весной 45-го подбили их танк, и он – раненный в ногу – так и остался при штабе, а потом стал комендантом маленького городка в Саксонской Швейцарии и полгода жил при коммунизме; как добирался домой на трофейном «Хорьхе», который до сих пор пылился у него в сарае; как встречали героя-орденоносца и посылали учиться, а он не поехал, не захотел оставить жену, зато породил и выучил дочь, вот она-то и стала матерью Сергея.
Дед и после войны характер имел горячий и безудержный. Связываться с ним боялись. Разве что внук.
К старости дед пристрастился читать разные книги – все больше философическую прозу. Внук часто замечал, как старик сидит возле дома, уставясь за реку – на закат – туда, где после дождя вставала над лугом радуга – и думая то ли о тайнах местного мироздания, то ли о сущности уходящей жизни. Люди – даже бабка – были ему тут без надобности. Разве что внук.
«Правильного пути нет в принципе, – всплыли в памяти слова деда. – Одна вера». А еще – как мальчик Сережа уезжал от деда в последний раз. Как тот потрепал внука за вихры и пошел было к дому. А когда Сережа оглянулся в последний раз, старик так и остался стоять у калитки. Стоял и плакал, пряча лицо в тени забора.

– Разве что внук... – проговорил мой герой, очнувшись на утро, следующее за банкетом.
Мать гремела посудой на кухне. Подошел отец.
– Проснулся. Как голова? Не махнуть ли нам на охоту, а? Гуси летят.
– Не пап, времени нет, – соврал сын.
– Зря. Когда ждешь вальдшнепа на вечерней тяге, природа в тебя вливается.
– Пап.
– А?
– Слушай, а ты куриц когда-нибудь того. Ну в смысле сам.
– Сам – нет. Не смог. Понес ей голову рубить, а она пристроилась у меня на руках и беседовать начала... Не смог.
– Это тебе не вальдшнеп на тяге.
– Вот тут ты и не прав, – грустно сказал отец. Повернулся у пошел на кухню.

Минул уже изрядный срок, после того, как он сблизился с Евдокией. Встретился и расстался. Без обязательств. И все-таки. Сергей так и не смог решить для себя, что значила для него эта встреча. Или – хотя бы – что она означала.
Собравшись с духом, он набрал свой бывший рабочий номер и хотел было уже отключиться, когда услышал ее неторопливое:
– Слушаю Вас.
– Привет! Это я! – не придумал он ничего умнее. Говорил беззаботно, а это уже неплохо.
– Здравствуйте, Сергей Николаевич... – холодность ее голоса выбила его из колеи.
– Я, собственно, звоню только засвидетельствовать Вам свое почтение, – постарался вписаться он в предложенный тон. И ему снова стало безотносительно стыдно. Словно вошел в парадном костюме в женскую баню и ждешь комплиментов. «Что это?» – успел подумать Сергей.
– Что-нибудь не так? – поинтересовалась дама. Подождала с минуту и продолжила. – Сергей, извините. Извини, но я очень люблю своего мужа. Несмотря ни на что. И, видимо, навсегда. И убеждаюсь в этом каждый раз, когда ему изменяю.
– Зачем же изменять? – выдавил из себя Сергей.
– Натура, видно, у меня такая блядская, – она хотела сказать еще что-то, но промолчала. – И потом, тогда мне было действительно жаль с тобой расставаться. Очень даже. Вот так. И все это намешалось в тот замечательный вечер. Но потом. Не стоит давать этому продолжаться.
– Боишься испортить впечатление? – ухмыльнулся собеседник.
– Не начинай это делать уже сейчас.
– Пожалуй... Созвонимся?
– Когда-нибудь, – она повесила трубку.
Бывает же, что люди расходятся полностью удовлетворенные друг другом.

Приближалось первое апреля. Позвонил Сашка и обещал зайти в гости с сюрпризом.
Сергей решил не ударить в грязь лицом и подготовился основательно: выкрутил все лампочки в подъезде. Закупил в магазине приколов череп с красноватой подсветкой и упаковку резиновых кишек. Выставил покупки на тумбочке у входа. А сам нацепил на голову капроновый чулок и пристроил в него на место глаз два апельсина, предварительно выкрасив их фосфорической краской. Когда раздался звонок, он подкрался к двери, поправил экипировку. Приоткрыл.
– Позволь представить тебе... – услышал Сашкин голос и проговорил заученно-замогильным басом:
– Вход в преисподнюю открыт. Ваша очередь...
Следующим в мизансцене был легкий всхлип и звук, как будто на лестнице случайно уронили мешок с картошкой.
Из-за апельсинов не видно было не хрена. Сергей завозился, стягивая с головы свою амуницию. А когда у него это получилось, увидел друга, сосредоточенно приводящим в чувство хорошенькую девочку в светлом пальто.
– Хотел познакомить новую пассию с ученым другом, – произнес тот, закончив пыхтеть и материться. – Произвести впечатление.
– Что ж, – отметил хозяин квартиры. – По-моему удалось. Как считаешь?
Весь последующий вечер дева пролежала на ложе с компрессом на голове, грустно вздыхая и, вероятно, думая о том, что умных мужиков не бывает в принципе, а ей и вовсе попадаются стопроцентные идиоты.

Шли дни. Весна растворилась в крови. Текла ощущением праздности мироздания.
Сергей решил не обременять себя поисками работы или смысла жизни. Не сейчас! Он не был уверен, что хочет принадлежать именно этой реальности, если эта реальность была.
Все свое время – а его теперь оказалось у него предостаточно – он проводил в библиотеке, пытаясь идентифицировать свои реликвии. С одной стороны Сергей понимал, что за ним наверняка наблюдают, но с другой... С другой было совершенно ясно, что не поняв: «откуда оно взялось», «зачем», «почему» - выпутаться из этой истории абсолютно невозможно.
Он узнал массу захватывающих подробностей о существовании древних народов. Писаная история, однако, выглядела дробной и дублированной. Многие пласты, наложенные один на другой, при ближайшем рассмотрении оказывались тем же самым сюжетом.
Известные трактаты в большей или меньшей степени переписывали друг друга. И любая гипотеза, повторенная несколько раз, становилось непреложным фактом, а первоисточник объявлялся истиной в последней инстанции. Хотя в любом случае точка начала отсчета оказывалась именно там, где всякий смысл терялся окончательно.
Но Сергей был лишен догматики исторического образования и не собирался понимать, например, почему хронология славянских племен начиналась пришествием Рюрика. И как это: «Придите к нам и владейте нами»? Какое такое национально-государственное образование могло добровольно передать себя в руки завоевателей. Это как наши ребята в Афганистане? «Пришел, увидел, захватил». Переписал летописи...
Марионеточные правительства были тогда еще не в моде. Тут уже татаро-монголы. И, кстати, кто они, откуда? Пойди разберись. Кара-карум, Сарай – великие центры Империи, которая сотни лет правила миром. Где они? Куда делись несметные сокровища, собираемые данью с сотен народов? По кибиткам растащили? В каких землях скрыты фундаменты этих столиц.
И выходило, что место им в Ассирии с ее Мадруком, Набу и другими крылатыми богами. И великий царь Хаммурапи – тот самый Хан? Почему мы знаем именно его имя? И где она – страна Муравия, в которой спрятана «зеленая палочка счастья».
Или это гунны, подмявшие под себя готтские племена? Или гиксосы, покорившие Египет? Ойкумена становилась очень маленькой. И все снова сводилось к стране на берегах Нила, тысячелетняя культура которой должна восходить уже к божественным сущностям.
И дальше Библия – История народа без Родины. Почему ни одно из племен, описанных в этих книгах – кроме египтян – не существует более. Да и египтяне не существуют. Они предтечи.
А что же славяне? Не они ли пришли из Египта? И еврейский Бог Иегова, отразившись в индийских йогах выродился в бабу-ягу?
Не они ли создали на Севере обширную земледельческую культуру, язык которой – даже исковерканный кириллицей – сохранил в себе египетскую первооснову? И Мат – египетская богиня правды. А гора, к примеру – это го-Ра – место, куда уходит Солнце. И каждая река была Доном, потому что имела дно. А русло – оттого что племя Русь – первое из завоевателей славян-спаротов двигалось вдоль рек.
Россия – страна рассеяния.
И правили тогда на Руси князь Бож, распятый Германорихом. А еще ужасные Вандал и Скиф, те что вытеснили готтов с земель нынешней Украины.
И только потом: «Придите к нам и владейте нами». Орда и триста лет позорного рабства. Позорного? Какой еще народ смог бы вынести столь долгую экспансию и не только не выродиться – это и другим все же удавалось – но и не потерять свою исконную государственность?
А дальше – Москва – место перед которым падают ниц – третий Рим и основа великой империи. Почему занять этот город стремились все завоеватели, даже когда у страны была другая столица? Почему так упорно прятали «концы в воду» все приходящие на московский трон? Что мучило здешних правителей? Корни народа?
Сергей не стал изводить себя этими тайнами. Уж лучше сказки читать. Аминь!

Одно он усвоил точно – истории не бывает всеобщей. Потому что это не только набор вялотекущих событий. Вернее – это совсем не набор событий, а процесс, в котором объединены кровь, пот и сперма. Возможно сейчас законы меняются, но хочется верить, что этот триумвират до сих пор правит миром – кровь, пот и сперма.
И тогда возникает второй вопрос: что же мы – русские?
Возможно нам не хватает петушиного гонора французов или занудливой размеренности германцев, или напора американцев, для которых любовь к золотому тельцу органично сплелась с детской уверенностью, что именно им предназначено править этим миром. Все они в высшей степени цивилизованные люди. Настолько цивилизованные, что считают правилом хорошего тона презирать остальное человечество за отсутствие этого качества. И не только презирать, но и наказывать. Меня от них тошнит.
И слава Богу, что мы не с ними. Мы не с ними. Но и не с Азией. Мы не тигры и не драконы. Мы ищем третий путь. Может быть оттого нам так «мучительно больно вспоминать о бездарно прожитых годах». Мы погрязли в Православии, а вместе с ним в эсхатологической идее, которая, если перевести на человеческий язык, заключается лишь в одном – гори все синим пламенем. И мы умыли руки собственным потом и кровью, а сперму давно поглотил алкоголь.
«Я не ропщу, я анализирую, – думал читающий. – Всего лишь хочу найти ту самую географическую точку, где кровь, пот и сперма снова обретут силу в своем единстве».

Он перечел онтологию древних времен – от деяний Александра Великого до крестовых походов. И нигде – ни в одной хронике не говорилось о загадочном перстне или фигурке со странным орнаментом и лепестками стреловидной формы. Ни одна религия не имела такой символики.

Вспомнив свой разговор с Антикваром, Сергей перелистал хронологию буковины. Земля эта, которую издревле населяли гуцулы, потом долго переходила из рук в руки. Но удельными ее правителями были все же польские феодалы. И какой такой секрет мог хранить в своих анналах ясновельможный шляхтич?
– Эх, взглянуть бы на тот портрет хотя одним глазком! – проговорил он вслух. Дама за соседним столиком оторвалась от чтения и укоризненно покачала головой.
– Виноват, – произнес он одними губами. – Виноват.

Тем же вечером он решил извиниться перед Анной. И он пошел к ней – быть наказанным – потому что сам этого хотел.
Дверь открыл Писатель.
– Добрый вечер, – улыбнулся Сергей.
– Добрый?
– Анна дома? Я бы хотел ее видеть, – от волнения голос его звучал хрипловато и неожиданно представительно.
Писатель молча посторонился и церемонно пропустил его внутрь квартиры. Потом также молча принял верхнюю одежду и жестом пригласил в кабинет. Придвинул кресло. Сам сел напротив. Сергей стал смотреть на стол. Там на самом видном месте лежала книга собственного сочинения. Писатель перехватил его взгляд, но сделал вид, что ничего не заметил.
– Анна придет несколько позже. Мы можем побеседовать пока.
– Да! Что Вы знаете об артефактах? – выпалил гость, хотя на самом деле думал совсем о другом.
Писатель откинулся в кресле и долго рассматривал стопку бумаги в углу письменного стола. Похоже, он был большой любитель многозначительных и долгих пауз. Сергей уже начал жалеть, что влез со своим вопросом, когда собеседник поднял на него глаза, будто очнулся:
– Все волшебство этого мира, начиная с писаний Гермеса Трисмегиста укладывается в Формулу Любви. – Писатель опять задумался и продолжил, – Есть мир и есть мы в нем – люди и нелюди. И с нами постоянно что-то происходит. Иногда до того невероятное, что те, кто должен следить, переписывают это. Многократно. И так выходит история, которую называют наукой.
– А кто должен следить?
– Люди. Люди во множественном числе. Они рациональны. Я нет. И вы – нет... Впрочем, мы ведь о другом толкуем. История может быть только личной. Правда, правда и ничего кроме правды... Аминь! Я очень виноват перед дочерью. Перед ее матерью, тещей – кем там еще? Но прежде всего перед ней! Я хотел жить ради нее и этим все испортил. Но начнем по порядку.
Сергей вовсе не рассчитывал нарваться на подобную откровенность. Поэтому замер в своем углу и только молча хлопал глазами.
– В юности, – Писатель говорил монотонно, будто надиктовывал повесть. – Я был очень застенчив и мнителен. И долго не мог сойтись ни с одной девицей. Робел, знаете. Был слишком начитан и оттого не мог почувствовать себя достаточно умным или хотя бы чуточку привлекательным. Да-с. А потому мой первый интимный опыт вышел не по любви, а по случаю, знаете. Не хотел оставаться последним девственником.
Потом настала любовь – первая и, как положено, несчастная. Потом... Потом отношения были, но возникали скорее из любопытства. Чувств я боялся и бежал, как только видел, что они могут прийти. Так-то вот, молодой человек.
И женился потому, что так вышло. Не по любви, не по расчету – срок подошел. Сейчас-то я понимаю... Впрочем, нет, расчет был – женщина казалась воспитанной и преданной – свой круг. И я старался соответствовать. «Не было любви, не будет и ревности. – Думал я тогда, – И все пойдет своим чередом. Живут же люди..». По началу получалось. Особенно, когда родилась дочь. Вот тут я про любовь все понял – по-настоящему. Как только увидел младенца, ощутил, что для этого стоит жить – звучит патетически, но соответствует. По Вертинскому: «И прокралась в сердце доченька, как котенок в пустую кровать..».
Следующие события отложились на несколько лет. Дочь росла. А я? Я тоже хотел быть счастливым. Или я так себя оправдываю, и была просто скука. Только появилась у меня одна знакомая. Потом вторая, третья...
«Ничего серьезного, – думал я, – Потешить Эго, да и на фиг!» Выходило забавно. Я выучился виртуозно врать всем сразу. И считал себя неуязвимым. Анонимность больших городов – большая сила, знаете ли.
Так я и куролесил понемногу. И все об этом знали. Кроме жены, как мне казалось.
С точки зрения общепринятой морали затруднений я не испытывал. Изобрел карманную теорию о том, что измена происходит только внутри человека. И если ты себе не изменяешь, то и думать не о чем.
Женщины ценили мое умение стилизовать события. Я подыгрывал их слабостям и налегал на чувственность. А сам оставался почти в стороне. Так продолжалось лет десять, пока не пришла беда – я влюбился – сам не понял как – в даму, которую поначалу совсем не воспринимал как опасность... На всякого мужика есть своя Роковая женщина. Так выходит. Не всякому достается счастье встретить ее. – Писатель задумался на некоторое время. – Или беда? Так вот... Влюбил в себя по отработанной схеме. Не спеша, приучал - постепенно и исподволь – почти не касаясь. Потихоньку втягивался в новый роман, чтобы стряхнуть предыдущий. Полезно, знаете. Одна уходит – сплошная трагедийная роль. И ты переживаешь как положено, совместно проливаешь слезы и отвыкаешь заниматься взаимным сексом.
– Взаимным?
– Когда понимаешь, что все уже не так. Но в силу привычки... Я почему-то всегда думал, что новый роман лучшее лекарство от предыдущего. Получался замкнутый круг. Потому что как же иначе? Резкий разрыв происходит редко. Все-таки люди вживаются друг в друга. Мы часто насквозь аморальны, но при этом благовоспитаны и пристойны. Разлад идет по нарастающий, пока не понимаешь, что дальше уже нельзя. Однако, я отвлекся. Отвлечение. Поиск нового персонажа для того, чтобы снова ощутить себя кукловодом. Сплошная перспектива. Дрожание чувств, пальцев, сердечной мышцы – проблески эйфории. Какое-то время жизнь течет сквозь двух женщин одновременно. По большому счету ты морочишь голову им обоим. И себе тоже. Но как захватывает! Ты шепчешь одно и то же на каждое ушко. Про истерзанную душу, и в том же роде. «Все только для тебя, Родная..». И одна еще не знает, что ей уже нашли замену. А вторая и не догадывается, какую играет роль. А посредине ты – Великий Искуситель! Вы находите это пошлым? Нет? Я думаю честнее было бы к проституткам. Впрочем, тогда я действительно увлекся. Думал попользоваться так некоторое время. Ан нет! Гламура не вышло. Любовь – если настоящая – поразительно заразная штука. Если вдуматься – это случилась идеальная страсть, засасывающая обоих постепенно, но неотвратимо – как в омут. Так и было – когда людей тянет друг к другу несмотря ни на что, когда секс превращается в космос, а взаимопонимание происходит даже не в полусловах, а в ощущении желаний... – Писатель остановился и несколько раз хмыкнул в кулак. – И когда приходит такая любовь, все случается легко и просто. Ты не думаешь ни о чем другом, потому что не можешь. А когда все-таки начинаешь думать, понимаешь, что все оказывается много сложнее, поскольку у каждого своя судьба и еще то, что в книгах называется «прошлым», да и с «будущим» оказывается не очень понятно. Это в теории, а на практике – такое счастье, если от него вовремя не спастись – разнесет в клочья всю твою жизнь. Что тогда делать на пепелище? Опять впадаю в пафос? Извините! Так вот – тут я снова вспомнил о дочери и запаниковал. Начал спасаться. Проверенным способом. Навербовал себе пару резервных подруг. Мучался, знаете. Первый раз, когда решил изменить своей возлюбленной – не спал всю ночь. – Писатель вдруг захихикал. – Искал оправдания. Ведь изменить приходилось тому, кого ты любишь, то есть уже себе самому. Зачем? Чтобы спастись? Полная глупость! И все-таки – да. Сначала изменил. Потом выгнал возлюбленную замуж. Вещал, что: «всем так лучше будет». Впал в ревность к своей второй роли в ее жизни. Искал утешение с другими своими женщинами под разговоры про «пламенную страсть» и «будущий совместный быт – подожди только». И ничего не вышло. Другое тело никогда не заменит любимой женщины – это аксиома. А она уже не твоя. И это уже теорема. И я требовал доказательств, и, конечно же, нашел. А потом, понятно, все кончилось. Стерлось, как каблуки у привычных штиблет. И никакая «пламенная страсть» не помогла. Я думал, что всех обманул, а на самом деле обманулся сам. Все мы в этой жизни немного имитаторы. Но женскому полу это свойство присуще в большей степени. Может быть оттого, что они исторически дольше находились в зависимом положении. Обманулся... Да еще как! Смешно теперь говорить об этом.
«Как мы все-таки похожи», – подумал Сергей и попробовал пожалеть разговорившегося хозяина. Не получилось.
«Где-то я нечто подобное уже слышал, – была еще одна мысль. – Ладно... Потом».

«Печаль – только лишь воспоминание об ушедшей радости», –– писал Эдгар По. Чересчур сакраментально, как и все у этого автора. Но что-то там, видимо, есть. Ибо сказано: «Жизнь подобна … вспышке молнии. Так к ней и следует относиться».

– Я надолго впал в черную меланхолию, – продолжил писатель – Забыл обо всем на свете. Даже про дочь, наверно. Твердил, что это – творческий кризис. Период такой... И очнулся только, когда увидел дома мертвую жену. Она не выдержала первой. Передоз. Понятно, что она знала все. Где ей удалось раздобыть героин? Хотя, что я? Наркотики – было не ее. Она попивала в последнее время. Не мудрено... Почему-то мы приходим к пониманию этой жизни только, когда она уже прошла... Были похороны, а потом я очень отчетливо ощутил, что больше ничего нет – выгорел изнутри. Пустышка. Пишу вот книги. Пытаюсь завалить пустоту словами. «Я думаю, следовательно, еще существую». Не так ли?
– У каждого писателя должна быть своя Фата Моргана.
– Как у Булгакова. Да только некоторые замечают это слишком поздно! Есть еще дочь. Может быть, через нее выпрошу себе прощенье. Не трогайте ее, а? Она может иметь несчастье полюбить Вас. Я это вижу. А Вы – нет.
– Хорошо, – согласился Сергей и вышел на лестничную площадку. Там возле дверей стояла Анна, комкая в руках носовой платок.
– Что ты слышала? – спросил он шепотом.
– Твой голос...
– Иди к отцу. Он тебя заждался, – выпалил гость и побежал вниз по лестничной клетке.

День спустя в его квартиру позвонила Ольга. Он открыл дверь и остался на пороге, остерегаясь очередного подвоха. Впрочем, она не особенно спешила попасть внутрь.
– Сестру вчера сбила машина. Насмерть.
– Как? – охнул хозяин.
– Вышла из-за грузовика на мигающем светофоре. А какой-то гад решил не тормозить. Уехал. Скорая не успела. Я что? Тебя просили на похороны не приходить. Понял?
– Ладно, – согласился Сергей. «Мудрый не оплакивает ни живых, ни мертвых.» – Прощай! Надеюсь больше не увидимся.
– Отчего же?
– Как хочешь, – сказал он и притворил дверь. – Не получил прощения Писатель. Жаль. А я? В чем моя участь? – Говоря это, он дошел до кухни, плеснул водки в стакан и выпил одним духом. – Ее-то за что?
У стены мордой в пол валялся тигр Муська. Сергей поднял его за плюшевый хвост и посадил в кресло. Вот и все.

Захотелось плакать. Или выть. Он же не любил ее. Нет, ведь – не любил. Он оглянулся и увидел в зеркале отражение Анны. Она почти улыбнулась, проговорила несколько неслышимых слов, потом вытащила из кармана и скомкала в руках пестрый носовой платок, повернулась и пошла вниз по ступеням, едва различимым в глубине зазеркалья.
«Может быть, и мне сейчас с ней», – подумал Сергей и все-таки остановился.

У человека всегда есть выбор. Даже если он об этом и не подозревает. Даже если ему кажется, что от него вообще ничего не зависит. Возможно, разумнее всего просто отдаться потоку времени. Его событийность все равно куда-нибудь да вынесет. Но это – тоже выбор.
Сергей двигался в ритме людского потока, текущего от эскалатора к вагонам подземки и думал о том, что вот если он успеет без спешки сесть в заветный вагон подходящего поезда, то уж точно покончит со своими местными злоключениями раз и навсегда; не успеет – останется еще на один цикл. Он старался не думать ни о чем другом. Просто перемещался. Втирался в публичную жизнь со всей ее безликой многогранностью. И не успел. Двери захлопнулись перед самым носом – чистота эксперимента соблюдена полностью.
Можно было просунуть ладони между сходящимися створками и протиснуться внутрь, но он выполнил заключенное с собой соглашение.
«Выбор сделан. Ты просто хотел остаться. Черт его знает, может и так», – ответил сам себе на заданный вопрос и отошел к скамьям у тыльной стороны вестибюля. Еще один цикл. В данных обстоятельствах это почти что еще одна жизнь.

Он открыл дверь. На пороге стояла Евдокия. Сергей посторонился и, подумав, приветливо улыбнулся.
– Входи.
– Я только на минуточку. По делу, – сказала женщина, глядя в пол, сняла пальто и прошла на кухню.
Сергей молча достал коньяк и плеснул в бокалы. Евдокия отхлебнула, даже не взглянув на содержимое. Сделала резкий вдох. Замерла.
– Ко мне приходили из-за тебя.
– ?
– Они сунули в лицо какие-то корочки, так что я все равно ничего разобрать не успела. И выспрашивали про перстень и амулет. У тебя был перстень. Я видела.
– Был и что?
– Я сказала, что не было.
– Зачем? На нем нет крови. По крайней мере в последнее время.
– А что есть?
– Если бы я знал... И все?
– Да... Нет...
– Что?
– Мне плохо.
– Если ты скажешь, что из-за меня...
– Из-за тебя.
Сергей налил еще коньяка и сделал большой глоток. Почувствовал тепло в желудке и отвернулся к окну. «За что мне все это?»
– Я думала, пройдет. Навру. Потерплю. Время...
– Не меньше года.
– Как?
– По статистике – не меньше года. И лучше путешествовать. Путешествие как гигиеническая процедура. Понимаешь?
– Не выйдет. Семья. Мне надо было тебе изменить! – она встрепенулась.
– Сделай это с собственным мужем.
– Не проходит! – Евдокия снова уставилась в пол. – А ты? Слушай, ты вообще сомневался когда-нибудь?
– Бывает. А ты?
– Это не для меня. Я так не хочу... не могу. Это не любовь!
– Ошибаешься! Это и есть любовь. Влечение к человеку. Бескорыстное и безусловное. Впрочем, – продолжил он после паузы. – Романы с замужними женщинами длятся долго и ничего, кроме ненужной боли и разочарования не приносят, – усмехнулся, чувствуя, как прежняя нежность разливается по всему телу. – Я смогу. Мне надо исчезнуть.
– Насовсем? – глаза ее потемнели.
– А как?
– Потом вернуться, чтобы не навсегда.
– Навсегда не бывает.
– Да? Как знаешь, – она посмотрела на него долгим взглядом, видимо, стараясь отыскать что-то на его лице, потом поднялась и пошла к двери. – Я приходила предостеречь тебя. Про амулет. Ты веришь?
– Верю. Не знаю только во что и как.
Щелкнул дверной замок. Сергей вышел в прихожую погасить свет. На зеркале губной помадой были выведены несколько слов. Он прочитал: «Подумай обо мне с нежностью. Хотя бы до вечера».
– Пожалуй, – проговорил хозяин квартиры, глядя на буквы. Последняя встреча разочаровала его. Женщина нуждалась в нем. И выходило, что он теперь ей обязан. А она была лишь суррогатом. Вся жизнь была суррогатом с тех пор, как он потерял свою Машеньку.
– Пожалуй, – повторил Сергей, прибирая на кухне. – Меня провоцирует некто. И Евдокия здесь ни причем. Вполне возможно. Ей нужен был повод. Им тоже. Но зачем! Кому верить теперь? Не перечитать ли Перумова – перенять опыт по захоронению артефактов. Пожалуй... – подвел итог и решил больше не думать об этом.
В дверь позвонили. Сергей решил, что снова Евдокия. Но все-таки открыл. На пороге стоял Сашка.
– Что у тебя к ней? – спросил он вместо приветствия.
– Не знаю, откуда-то изнутри.
– А... А мы тут с Юлькой едем мимо. За город. Вот я и говорю: «Возьмем Серегу, а то он после последнего раза совсем от рук отбился». Ты как?
– Отчего же? – сказал Сергей и подумал, что, если сюжет развивается излишне напряженно, неплохо бы сделать паузу и поболтать о пустяках. И автор был вынужден полностью с ним согласиться.

Доехали до большого деревенского дома, который принадлежал еще Юлиному деду. Разгрузились и отправились на пленэр. Там – у реки были оборудованы стол и костровище. Обустроились. Развели огонь. Выпили по пиву.
С высокого берега, открывался романтический весенний пейзаж с зеленеющим лугом, перелесками и разбитым проселком, переваливающим через холм. Жаворонки заливались. Красота!
Выпили еще. Погуляли. Тем временем созрела закуска.
– Хорошо на природе! – провозгласил Сашка.
– Да уж! Особенно, после напряженных трудовых будней.
– У нас тут, – продолжил Сашка, хихикнув. – В контору новая дама трудоустроилась. Грудь! Попка! Шикарно! А мордочка! И сидит, в аккурат напротив. Так вот, я первую половину дня думаю, как бы я ее хотел. А вторую – где бы я ее хотел. Так напрягаюсь – просто жуть!
– Когда же ты дела разгребать успеваешь?
– А я и говорю. Трудные времена настали. Так что надо чаще, чтобы больше...
– Жизнь дается человеку только раз, – Сергей решил блеснуть эрудицией. – И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно оттого, что не был мучительно счастлив.
Сашка икнул и похлопал его по плечу.
– Все-таки хорошо, что я не женщина! – заметил Юлий. – По крайней мере не надо думать о диете. – И запихал в рот большой кусок шашлыка, обжигаясь и чавкая.

Из леса выбрался Бог весть как оказавшийся там бомж – чумазый и мохнатый, как шмель. Глаза его смотрели в разные стороны, видимо, для большей осмотрительности. Он робко приблизился к костру и жалостливо уставился на мужчин, только-только принявшихся за яства. Сашка широким жестом выложил несколько кусков мяса на одноразовую тарелку и выдал посетителю, приговаривая:
– Ну, все, иди, убогий...
– Нисего. Нисего. Спасибоськи. – Обрадовался бомж. – Уз не знаю, как вас и благодарить! – Блеснул воспитанием.
– Чего тут знать? – заявил Юлий. – Денег давай... Или скажи, что все говно – тоже выход.
Бродяга отчаянно пытался понять, что от него хотят, и как ответить. От напряжения глаза его разъехались так, что казалось, он рассматривает собственные уши. Потоптавшись секунд тридцать, бомж промычал нечто среднее между: «Долгие лета» и «Avec plaisir» и тут же исчез в ближайших кустах. Мужчины за столом выпили за привнесенные обстоятельства. Потом еще раз и еще.
– А знаете, – охмеленного Юльку потянуло на откровенность. – Мать Харитоши вышла замуж. И я теперь у них кем-то вроде друга семьи. За-са-да!
– Угу, – подтвердил Сашка. – Когда у женщины отпадает необходимость в политкорректности, такого можно понаслушаться.
– В последний раз она поставила мне на вид, что мы никогда не занимались анальным сексом. Как ни странно я тоже думал об этом... – Юлька налил себе водки и выпил одним глотком.
«Когда женщина влюблена, ты будешь слушать от нее то, что хочешь, – попытался думать Сергей. – Она не обманывает и не заблуждается. Просто она влюблена... Надо бы сболтнуть что-нибудь. Не нравится мне эта тема!»
– Мудрость жизни состоит в том, чтобы отличить приходящее от окончательного! – провещал он, ощущая, как зеленый змей вползает в его мозги. – Вы поняли что-нибудь?
– Ну...
– Я – нет! – оповестил говоривший и впал в мечтательность.
– Да и хрен с ним! – беззаботно осклабился Юля, подозрительно подпирая голову обеими руками.
– Мудрость – памятник на могиле поэзии. Кто это сказал?
– Не знаю...
– Значит это я! – обрадовался Сашка. – За это и выпьем!
– Пора уходить, – очнувшись, резюмировал Сергей. Язык заплетался.
– Пора, – подтвердил Сашка и запел свою прощальную песню. Примерно минуту над местностью стояла напряженная тишина. Потом по всей округе взвыли собаки.
– По завершающей... – промямлил Юлька, хлопнул еще одну рюмку и сполз под стол.
– Контрольный в голову... – ухмыльнулся Сашка.
– Ну и что мы с ним теперь будем делать? – уже в унисон выдохнули друзья.
– Как что? – Сашка опять выглядел самым разумным. – Оставаться никак нельзя. Но придется... И не манкируй своими обязанностями! Друг называется.
– Последнее помедленней и по буквам, пожалуйста. – Вяло выговорил Сергей и полез под стол. Оттуда он выбрался уже с Юлием на плече. – Вот же тяжелый, зараза! – подытожил и в очередной раз пообещал себе больше никогда не начинать пить пиво в такой компании.

Скинув тело Юльки на тюфяк, друзья выбрались на крыльцо. Дышали воздухом. Любовались закатом.
– С недавних пор я все больше задумываюсь о Вронском, – глубокомысленно проговорил Сергей, который, выпив, мог избавиться от всего кроме занудства.
– Чего это? – не понял собеседник.
– Она занимала в моей душе столько места, - пояснил говоривший, сделав лицо особенно грустным, – что, исчезнув, оставила там одну пустоту. Впору в берсеркера превращаться.
– У тебя нет медвежьей шкуры, – наморщил лоб Сашка. – И когда только ты отучишься произносить пафосные фразы. А? В твоей гребаной пустоте уже маленькая толпа собралась.
– Пропорции жизни должны соблюдаться. Ты не находишь?
– Они-то должны. Только мы здесь при как-ких интересах?
– И все-таки...
– Je mén fiche! – выразился Сашка. Даже скудный французский Сергея позволил ему разобрать, что тот сказал: «Плевать!»
– Может, ты и прав. – Подтвердил. И они замолчали, глядя на солнце, которое медленно терялось за вершинами дальних сосен.

Следующий день должен был походить на предыдущий с той разницей, что его совершенно нечем было занять.
Вечером зашла Ольга, принесла фотографии с похорон. И Сергей долго перебирал их с унылым видом. Потом она зашла на девятый день, выпить на помин души.
Рассказала между прочим, как одна из ее подруг завела себе возлюбленного, который красиво ухаживал, дарил охапки роз, а в результате оказался банальным охотником на жилплощадь. И поделом! Никогда нельзя терять чувство реальности.
– Все вы такие! – подытожила.
– У меня квартира есть, – сказал Сергей убежденно.
– Только и всего?
Собеседник долго молчал, соображая, какой подвох подготовила соседка на этот раз. Ничего не придумал. Посетовал на собственную тупость и спросил:
– Какую сказку ты хочешь, чтобы я рассказал? С финалом плохим или банальным?
– С трагическим.
– Ну, это запросто!
– А что не просто?
– Если она и вовсе ничем не кончается.
– Такое бывает, – согласилась Ольга и неожиданно спросила. – Отчего ты тогда с Анной?
– Когда? – не понял сначала Сергей. – А! На новоселье? Так у тебя и так хватало.
– Вы мужики – жлобы и идиоты! Подумаешь, с кем-то поговорила. А ты, между прочим, тогда ко мне в гости пришел, а не к Анне (Царство небесное). Ко мне! Нет же! Зацепил подружку и бежать. Это так теперь в гости ходят?
– Ой, ой, ой! Держите меня сорок человек! – Сергея откровенно позабавило развитие беседы. – Я могу подумать, что ты сильно тогда взревновала!
– А хоть бы и так!
– Ты меня любишь, что ли? – он даже удивился.
– Вот еще!
– Отчего?
– Оттого, что хочу.
– Вот как?
– Все время...
– Хочешь, чтобы девушка тебя хотела, – отмахнулся он. – Начни ухаживать за ее сестрой. Безотказное средство.
– Надо же, какой умный! – она подскочила из-за стола и исчезла в своей квартире.

Через день они встретились у входа в подъезд. У Ольги руки были заняты двумя объемистыми пакетами. Сергей подхватил их и галантно отворил даме дверь.
– Мерси, мерси! – прощебетала соседка.
– Заходи как-нибудь. Поболтаем, – сказал молодой человек, желая стереть неловкость последнего разговора.
– Если получится.
– Это такое японское «нет»?
– Это такое русское «да»!

Она пришла. Не сразу – через день. Сидела напротив, флегматично помешивая ложечкой в своей чашке.
– Извини... – начал было он.
– Ах, оставь! – она прищурилась. – Что было сказано такого, чего нет на самом деле?
– Тогда что я для тебя... – заговорил Сергей, но Ольга жестом остановила его:
– Вот именно – «что». Не стоило начинать об этом, но раз уж начали... – она сделала паузу. – Я отлично вижу, что ты балованный, капризный, инфантильный субъект с завышенной самооценкой, которую постоянно нужно кем-нибудь подтверждать. И все через нас, заметь, через женщин – слабых и доверчивых. Еще ты врун и позер... То есть очень милый молодой человек. Как раз то, – Ольга опять сделала ударение на следующем слове, – что мне сейчас нужно.
Сергей обиделся. И всеми силами старался не показывать этого.
– Еще что-нибудь? – спросил он, показывая на стол. Она не заметила его фразы.
– Удивительно. Я так давно стараюсь, чтобы ты понял. А в ответ одно безразличие! – она отвела глаза.
– Возможно, в твоих намеках не хватало доступности? – он откровенно дерзил.
– Ты воспринимаешь меня только как сексуальный объект! – возмутилась Ольга. В ее глазах появился хищный огонек.
– Если бы я воспринимал тебя именно так, все было бы гораздо проще.
– Да брось, в верность мужчин я больше не верю!
– С каких это пор.
– С тех пор, как мой отец умер на собственной секретарше. Кстати, – Ольга сделала грустное лицо. – Ты знаешь, что Анна, когда ее сбили, была беременна. На приличном сроке.
– Врешь! Ты врешь!
– А хоть бы и вру! Тебе-то что?

Пальцы тряслись. Он задумчиво рылся в карманах, когда пузырек с «Белым полянином» вывалился на пол, пару раз подскочил и разбился у ног гостьи. Несколько капель остались на ее колготках.
– Господи! – выдохнул Сергей, – только не это!
– Что опять? – девушка старалась выглядеть высокомерной.
– Раздевайся! – затараторил он, хватаясь за оборки юбки.
– Ты что сдурел! – завизжала Ольга и зарядила ему звонкую оплеуху. Сергей не обращал внимание на такие мелочи.
– Раздевайся, дура! В ампуле – яд!
Красные щеки Ольги стремительно бледнели.
– Как!?
– Смерть! – рявкнул сосед. – Снимай колготки!
– Отвернись! – она еще пыталась сопротивляться, но как-то вяло. Не обращая внимания на ее увертки и следы ногтей на собственной коже, Сергей ободрал с гостьи все, что смог, то есть – все и запихал под душ.
– Мойся теперь! И давай ключ. Эту одежду трогать нельзя. – Девушка только мычала в ответ и растирала себя мочалкой.
– Что теперь со мной будет? – пробормотала она совсем беспомощно.
– Все будет хорошо! – Сергей постарался добавить уверенности в голосе.
Он принес ей халат и она, одеваясь, рассматривала его то ли презрительно, то ли подобострастно. Сказала:
– Теперь я могу спокойно отправиться домой. Ты меня доконал! – и удалилась в свою квартиру.
«Если «Полянин» коснулся ее кожи, хорошего не будет – это точно... – подумал Сергей и икнул, должно быть, от сожаления. – Где есть яд, – попробовал он успокоить себя, – есть и противоядие». Но оно оставалось в том – другом мире, откуда он так недавно спасался бегством. И времени в обрез. А дальше, как пишут в умных книгах: «необратимые последствия». Он торопливо оделся и направился к станции метро.

– Выход из вагонов на станции «Фрунзенская» закрыт по техническим причинам, – известила электричка, закрыв двери. – Следующая станция: «Новый быт».
«Куда меня теперь?» – затосковал пассажир, но вышел на следующей остановке. Попробовал вернуться. «Фрунзенская» по-прежнему не принимала, и он поднялся на улицу – подкрепиться и убить время. Перед ним лежал очередной призрак города, который он некогда любил.

Сергей сидел в маленьком ресторанчике, допивал свой кофе и рассматривал девушку, которая расположилась напротив. Она ковыряла ложечкой яблочный штрудель и весело болтала по телефону, то и дело оглядываясь по сторонам.
От духоты, шума и мельтешения людей вокруг или от усталости и затяжного психоза, но зрение Сергея начало туманиться и смещаться. Время в его глазах поблекло и съежилось как лоскут шагреневой кожи. И он увидел, что эта самая девушка уже не девушка, а дама – жена полковника и мать двоих дочерей. И она страдает от болей в пояснице и приближения месячных; переездов из города в город и общей неустроенности; от любви к молодому капитану, который захаживает к ее старшей дочери и оттого, что парализованная мать уже третий год лежит дома и никак не отдаст Богу душу.
Он смотрел на нее и знал, что парализованная старуха умрет через месяц, но это никому не принесет облегчения, потому что капитан никогда не женится на старшей дочери, а сразу исчезнет, как только узнает, что та беременна и решила оставить ребенка. А женщина от обиды то ли за дочь, то ли за себя получит сердечный приступ, от которого и умрет, потому что «скорая» попадет в ужасную пробку (по случаю приезда очередного иностранного гостя) и опоздает минут на десять. Доктора приедут и устало констатируют смерть, и будут рады, что не надо возиться с еще одним отходящим телом. А муж ее – полковник, схоронив жену, выйдет в отставку и отыщет утешение уже в том, что появится внук, и будет, кого нянчить на старости лет.
Он знал это уже теперь – заранее – ясно и отчетливо.

– Что я сейчас делаю? Создаю реальность, которая мне удобна, потому что я готов ее понять. И потому принять. Я не хочу! – всхлипнул Сергей и взял одну из разложенных на столе газет.
Экономические хроники свидетельствовали о стабилизации общественной жизни, снижении роста инфляции и наращивании инвестиционной привлекательности государства. Но, читая газету, он уже видел, как эпоха стабильности через пару десятков лет выливается в эпоху стагнации, а наплыв эмигрантов из малоразвитых стран провоцирует рост национализма. Разразившийся к тому времени энергетический кризис переводит мировую политику в состояние жестких мер и порождает в стране революционный взрыв, который только и возможен в этом аморфном государстве. В результате группа энергичных политиков, действуя по принципу: «Обещайте, обещайте, обещайте», приводит к власти харизматическую личность и формирует диктатуру – самую жестокую из всех, что когда-либо были в этом мире.
– То же мне Нострадамус.... То же мне Нострадамус. – Бубнил он, перелистывая страницы газеты. И уже видел не только будущего диктатора, даже то, что сейчас он был всего лишь посредственным учеником старших классов одной из городских школ.
– Как Вы относитесь к Достоевскому? – обратился Сергей к мужчине с журналом за соседним столиком.
– Как? – не понял тот.
– Ну к тому, что благополучие этого мира не может базироваться на жизни даже одного единственного малыша.
– Отчего же? Их и так много гибнет. И потом, это же не может продолжаться вечно.
– Как? – не понял в свою очередь Сергей.
– Детям свойственно взрослеть, стареть и умирать.
– А сиюминутно?
– А сиюминутного благополучия не бывает. Извините, я сюда отдохнуть пришел.
– Отчего же. Пожалуйста! – сказал Сергей, думая, что ему теперь делать.

Он вышел на улицу и двигался, стараясь не смотреть в лица прохожих. И все-таки, бросив взгляд на мужчину, замешкавшегося у перехода, он ощутил, что тот погибнет прямо сейчас – в несущемся по проспекту самосвале сидел пьяный водитель.
– Стой! – заорал Сергей.
Прохожий оглянулся, но уже сошел с тротуара. Новоявленный провидец, бросился за ним и, схватив за руку, втащил обратно. В это время потерявший управление грузовик влетел в столб, который, рухнув, опрокинул мужчину, размозжив ему череп. Пальцы покойника судорожно сжались в последний раз –рукопожатием смерти.
Сергей так и остался стоять рядом, не решаясь высвободиться. Кто-то подоспел, отогнул по одному мертвые пальцы. Рука покойника шлепнулась в кровавую лужу.
– Я сейчас с ума сойду! – во всю волновалась рядом элегантная дама.
Появился инспектор дорожной службы и долго изучал документы, сначала водителя – тот хлопал глазами и глупо хихикал, потом покойника, потом Сергея, потом других свидетелей.. Подъехали врачи. Сделали инъекцию. Сказали: «Антидепрессант». Сделали укол нервической гражданке. Сказали: «Успокоительное».

– А ведь это через меня он сейчас умер. Не схвати я его... – получалось, что его знания о будущем оправдываются. Но что-то было сделано не так, ведь машина должна была сбить пешехода и все. И он только хотел его спасти. Почему?
– Но мои знания оправдываются! – повторил Сергей для верности, стараясь не замечать нелепость происходящего. – Значит, этому миру грозит гораздо большее, чем отдельная частная смерть. – Проговорил, чувствуя, как в нем зарождается дух спасителя стран и народов.

«Роль личности в истории». Такой была тема его выпускного сочинения на примере развития романа «Война и мир». Он до сих пор кое-что помнил. Могло пригодиться. Был еще Стивен Кинг с его «Мертвой зоной», мемуары политических деятелей. И так…
Он подошел к ближайшему газетному киоску, скупил все газеты и, листая их, добрался до квартиры. Позвонил.
– Что я делаю? – он попытался пристроить газеты под мышкой, чтобы поискать ключи. Дверь отворилась. Хорошенькая женщина среднего возраста и полноты отошла, пропуская его в квартиру, сказала:
– Привет, дорогой, как дела на работе? – и чмокнула его в щеку. – Что это?
– Газеты…
– Зачем?
– Почитать.
– Надо же! Ужин готов.
Женщину звали Яна – он знал априори и не особенно задумывался почему, тем более, что она была его женой.
«О как! – сказал себе путешествующий. – А не отведать ли мне семейной жизни?»
«А как же миссия спасителя цивилизации?» – ехидно заметил внутренний голос.
«Одно другому не мешает».
«То есть, когда, искрошив всех окрестных мерзавцев, ты устало откроешь дверь, жена подаст тебе домашние тапочки. И душа ее наполнится тихим счастьем от общения со столь значительной персоной. Что скажешь?»
«Скажу: «Давай сделаем это прямо сейчас!»
Тем временем Сергей успел освободиться от уличной одежды, умыться и пошел на запах – отведать домашний ужин, который состоял из бокала «Шардонэ», салата из свежих овощей, жареной свинины, картошки во фритюре и чая с круасанами. Пока он поглощал все это, жена села напротив, выложив на стол красивую бумажку.
– Что там? – поинтересовался муж, пережевывая мясо.
– Купила лотерейный билетик. Завтра тираж. Ты же знаешь, я люблю... – и уже собралась зачеркивать цифры.
– Можно я? – попросил супруг.
– Ну давай. – Она удивилась. Сергей вооружился авторучкой и, не задумываясь, зачеркнул набор цифр. – Мы выиграем миллион денег. – Решил: «Заодно и проверю»
– Миллион? – ухмыльнулась жена. – Давно хотела иметь манто из норки.
– Может быть лучше тебе машину?
– На то и другое, если по-хорошему – сразу не хватит. Так что сначала манто. Остальное отложим.
– Заметано! – согласился Сергей и пошел читать газеты.
Он просматривал статьи и, не концентрируясь на событиях, старался разглядеть тенденции. Получалось не очень, что при его общей склонности к детализированию и мелочам вовсе не должно показаться странным.
В итоге, изучая обзор о положении в регионах, он увидел, что группа террористов уже подготовила захват заложников в крупном развлекательном центре с требованиями пересмотреть национальную политику. Но Правительство в очередной раз не станет выполнять требования злоумышленников и организует штурм. И в результате что-то не заладится, а подрыв заложенных террористами фугасов разрушит здание, и оно погребет под собой всех: заложников, террористов и штурмующий здание спецназ.
И только теперь Сергей осознал, в какой жуткой ситуации оказался. Что делать? Еще было время сообщить обо всем в компетентные органы – сыграть роль «телефонного террориста». Может быть поверят. Может быть проверят. И люди будут спасены. Ура!!!!
А он? Его цель уничтожить будущего диктатора окажется невыполнимой, потому что рядом всегда придется погибать другим. И Сергей будет знать об этом – заранее и неотвратимо. А значит – окажется виновным. Перед собой оправдываться бесполезно. Ты просто принимаешь решение или нет. И тогда – несешь за него ответственность. Перед собой. А это самое страшное.
«Постой, это просто игра! – сказал он себе. – Нельзя знать будущее на самом деле. Ты заигрался. Иди-ка лучше спать».

Никогда еще он не занимался общением с женщиной столь тускло и безынициативно.
«Вживаешься в роль», – укорил он себя и постарался быстрей уснуть.

На следующее утро, стыдясь за происшедшие любовные утехи, он старался подольше прикинуться спящим. А когда встал, из кухни пахло кофе и гренками. Жена, что-то напевая себе под нос, привычно рисовала лицо у большого зеркала. Она оглянулась на него, улыбнулась вопросительно:
– Ты не торопишься?
– Я взял отгул. Надо подготовиться к семинару.
– А... Ну пойдем завтракать.

Муж ковырял вилкой в яичнице, рассматривая жену, и вспоминал, как у них все начиналось, как он постепенно влюблялся в сокурсницу, втягивался в их отношения, а она тянулась навстречу, излучала нежность. Так что ее глаза светились даже от легкого касания рук. А потом они целовались в институтском парке. И цвела сирень, Сергей даже сейчас почувствовал ее тягучий запах и то отчетливо плотное ощущение счастья, когда он пробирался домой после их первого долгого свидания. А потом была свадьба, фиолетовый штамп в паспорте, квартира в уродливой многоэтажке, бытоустройство, насущность мелких проблем, дети и невозможность иметь их, долгое лечение и стойкий женский невроз, редкое хождение к знакомым, дабы супруги имели случай опомниться от своих дел, вместо радости – антидепрессанты, телевизор и шопинг. И еще привычки приспосабливаться, болтать ни о чем за утренним кофе, томиться от усталости по дороге домой, злиться на пробки, рост цен на бензин и мясопродукты, мечтать о круизе на отпуск и тишком друг от друга мастурбировать в ванной.
Сергей знал это. Знал хорошо, слишком хорошо, но недостаточно.
В конечном счете все сводилось к тому, что они утонули в благоразумии и благопристойности. Им не хватало ярких совместных впечатлений. Хорошо бы, действительно, съездить к морю, нырнуть в коралловый риф и сбросить там свой пресловутый синдром хронической усталости, сменить сексуальные пристрастия, забыть о финансовых планах, понять, что яркий мир все еще живет вокруг.
Может быть – это последний шанс. Потом останется только совсем отказаться от всяких желаний…
– Умнейшая женщина, – говорила между тем жена, прибираясь на кухне. – Имеет ряд патентов...
– И мужа импотента.
– О чем это ты?
– Да так...
В последнее время его все больше томило ощущение, что он постоянно спешил куда-то, когда надо было идти в другую сторону...
– Уймись! – оборвал себя сам.
Все-таки семья – это очень сложные отношения. И ему страшно не хотелось во всем этом разбираться.

Дальше муж запер входную дверь и включил телевизор. Транслировали светские новости. Речь шла о свадьбе самого приближенного министра: резиденция, VIP-ы, картежи, салюты... Чего еще там?
– Все хотят знать о сильных мира сего, – проворчал телезритель, – Особенно слабые, – вырубил ящик и направился к своим газетам.

– Это и есть семейный быт! – выдохнул он, усаживаясь на диван. – Брачная стратегия современного мужчины заключается в трех словах: «Я не хочу».
«То ли еще будет! – парировал внутренний голос. Его просто пучило от сарказма. – В следующий раз попадешь в пространство, где в довесок окажется еще выводок ребятишек. И теща в соседнем доме. Тогда по полной программе».
«Пообещай мне еще любовницу с двумя детьми и ревнивым мужем»,
«А что? Глубокая психологическая драма...»
«Скажи, – перебил его Сергей. – Альтер эго – обязательная составляющая работы провидца?»
Внутренний голос решил уклониться от развития дискуссии. Да и ладно!
Поболтать о создавшейся ситуации было не с кем. Брак стер в этой реальности всех его прежних друзей. Придется самому.

Вечером Сергей уже начал набрасывать план своей антидиктаторской кампании, когда раздался звонок в дверь. На пороге стояла Яна. В одной руке она держала газету, в другой – лотерейный билет. Ключи достать позабыла и смотрела на мужа, то ли заискивающе, то ли испуганно.
«Информационный шок», – определил для себя тот и чмокнул жену в губы.
– Ты знаешь... – начала женщина.
– Мы выиграли миллион! – продолжил мужчина.
– Ты знаешь? Знал? Откуда? Я ничего не понимаю!
– Я пошутил. Пошутил. Пошутил и все. Так получилось. – Он начал оправдываться.
– Ничего себе шуточки! Мы миллион выиграли!... Завтра идем покупать мне манто!!!!!!!! Что-то ты не рад совсем. Манто для меня жалко?
– Ты что, с ума сошла?! – возмутился муж. – Едем немедленно!
– А деньги?
– Деньги есть. А эти ты и так получишь...
– Расскажи! – потребовала жена.
– После... – поторопился он «съехать с темы». – Шуба не ждет!
Он сел за руль добротной иномарки и всю дорогу размышлял о том, что информация подтвердилась, а, значит, и выбор должен быть сделан. Пусть не сегодня, но очень скоро. Деваться некуда. Должна пролиться кровь.
– Жаль! – философствовала жена по дороге. – Жаль поносить почти совсем не выйдет! Весна. Ничего – наверстаю.

– Как я смотрюсь? – Яна вертелась перед зеркалом в окружении девочек, обвешанных шубами для примерки. – Не слишком полная?
– Не полная, – он улыбнулся и отхлебнул кофе из фарфоровой чашечки, - а аппетитная!
– Я тебя люблю!
– Как мало надо женщине для счастья!

Уже утром он добрался до нужной школы. По двору разливалось тепло весеннего утра. Группа подростков возле спортплощадки оживленно болтала, обкладывая матом каждую высказанную мысль.
– Привет! – поздоровался Сергей, приближаясь.
– Чего надо! – пискнула одна из девиц, соображая, видимо, бросить ей сигарету, или не стоит.
– Компания Мегафон начала акцию по поддержке новых тарифов, которые мы разработали специально для учащихся школ. – Задушевно начал подошедший.
– Среди прогульщиков? – уточнил кто-то. И компания откликнулась на шутку веселым гоготом.
– Без разницы. У кого мобилы подключены к Мегафону, даю по билету на концерт в «Полигоне».
– Врешь!– не поверили.
– С какой стати? – удивился Сергей и достал пачку билетов. – Показывай телефон!
– Из моих рук! – насторожился самый здоровый парень – должно быть, вожак. Но телефон достал. Получил билет. – Чуваки! Е-мое! Типа, все по-взрослому.
– Еще как!
Следующей подскочила девчонка с веснушками на хорошеньком личике со слегка вздернутым носиком и кошачьими глазами:
– А мне? Клево! Ну надо же!

Он узнал его сразу. Маленький, тщедушный с прыщавым лицом и тонкими как у старухи губами. И взгляд – взгляд змеи, из которой должен был вылупиться дракон. Его отношение к жизни, так же, как философия Сартра, было местью миру за свое физическое уродство.
Сергей понял, что ему ничуть не жаль этого человечка. Но он также понял, что никогда не сможет сам стереть его из этого мира.
Пользователей сети Мегафон, желающих оттянуться на рок-концерте, оказалось больше, чем наличествующих билетов. И Сергею пришлось извернуться так, чтобы всучить один из них именно ему – мальчугану с внимательными и злыми глазами. Тот ухмыльнулся, обнажив корявые, желтые зубы и побежал прочь. Дело было сделано. Оставалось ждать результатов.

Всю ночь он не сомкнул глаз. И не потому, что в Яне с покупкой шубы проснулась африканская страсть. Он тонул теперь в судьбах сотен людей, которые жили пока: делали карьеру, веселились, строили планы, покупали норковые манто, собирались на концерт рок-музыки.... Но главное – это те конкретные дети. Девчонка с веснушками. До утра он так и не смог отделаться от ее кошачьего взгляда.
Пожертвовать сотней людей, чтобы потом выжили сотни тысяч. Слишком сильно смахивает на большевистскую агитацию. «Я приду к вам в коммунистическое далеко!»

За завтраком, посмотрев на мужа, Яна накапала ему карвалола и вызвала врача. А он заперся дома и попробовал напиться. Но вечером, протрезвев, все равно добрался до ближайшего телефона-автомата и сообщил о тер-акте в компетентные органы.
Все!

Нет не все!

На следующий день Сергей дождался программы новостей и услышал, что группа террористов, при попытке задержания, взяла штурмом ближайший медицинский центр и после короткого боя подорвала все имеющиеся у них запасы взрывчатки. Здание рухнуло, похоронив под собой террористов вместе с больными и медперсоналом – сотни убитых.
«В настоящее время идет поиск неизвестного, передавшего информацию о том, что атака боевиков будет направлена на концертно-развлекательный комплекс», – сообщил голос за кадром.

Жена собралась и молча ушла на работу.
– И так! Гуманист, значит! – подытожил Сергей. – Имя мне – Кассандра. И толку от меня – ноль. Пусть кто-нибудь теперь скажет, что так и дόлжно. Демагогия! Не хочу ничего слышать об этом!. – он сделал паузу, чтобы отдышаться. – Насколько быстро меня найдут? – а в том, что найдут, он не сомневался. – И как же дальше?
«Жаль, что я не женщина! – продолжил Сергей недавнее Юлькино высказывание. – Интуитивный прорыв или озарение мне бы сейчас очень даже не помешали!»
Расхаживая по комнате, он продолжал пялиться в телевизор. Ничего интересного. Мелкие происшествия. Отдаленные природные катаклизмы. Все хорошо. А время утекало.
«Может быть и не стоит ничего делать. И пусть все идет своим чередом. Своевременное кровопускание только на пользу. И зло – это такая же ценность, как и добро. И для того, чтобы иметь протяженность, необходимо прежде всего иметь ее отсутствие. Иначе не от чего будет оттолкнуться. Они же еще ничего не знают... Я знаю. В этом вся суть».
Начать все сначала. Но как? Пойти к парню, сказать: «Дружок, не имею ничего против. Но вот тут народ через тебя загнется. Так что звеняй!». И пулю. А лучше – бомбу. Класс!
Или нанять кого? Дать тысяч несколько. И все в ажуре – исполнитель не знает «за что», заказчик не знает «как». У обоих совесть почти спокойна. Вот оно в чем дело: совесть.
«Жертвы – они все равно случатся. – Успокаивал он себя. – Но может быть потом... Что потом? Суп с котом!»
По телевизору между тем вещали, как все больше внимания уделяется воспитанию подрастающего поколения. Потому что демографическая ситуация в стране обострилась, как никогда раньше...
Сергей взглянул на экран попристальней и увидел, что уже в ближайший выходной автобус с детьми, отправляющийся на экскурсию по литературным местам, слетит с трассы, столкнувшись с грузовиком. Выживших не будет.

План был. Оставалось его выполнить. Он купил билет на злополучный рейс, сочинил письмо от «Фонда поддержки семей с ограниченным достатком» и подсунул все это в почтовый ящик будущего диктатора.

Весь вечер он не находил себе места. И в голове вертелась одна и та же простенькая мысль: «Чем отличается то, что ты сейчас делаешь, от заурядного убийства? Чем? Тем что подлее?»
«Брось! – Отвечал он сам себе. – Причинно-следственные связи нарушить нельзя – они все равно вылезут.»
«Зачем же ты тогда сделал все это?!»

Яна смотрела на него внимательно и отстраненно.
– Ты решил уйти от меня? – спросила она наконец.
– С чего ты взяла? – взвизгнул муж.
– Тогда расскажи, что случилось.
Он замешкался, размышляя, что бы такое придумать. В это время программа новостей передала экстренное сообщение о автокатастрофе. Женщина смотрела на экран, зажав рот руками – дети погибли. Какой ужас!
Обнародовали список погибших. Да, он был среди них – щупленький мальчик со злыми глазами. Миссия состоялась.
Диктор, не меняя тона, перешел к новостям внутренней политики. Сергей закрыл глаза и увидел, что через двадцать лет, когда период развития сменится стагнацией и энергетическим кризисом, к власти придет военная хунта, установив в стране диктатуру. И во главе ее встанет один из потомственных военных – красавец и герой нации. А потом во имя блага народа создадут лагеря для инакомыслящих....
Поняв это, Сергей почувствовал себя страшно поглупевшим, расклеившимся и совершенно выкинутым из этого мира. В пору было поверить, что ад существует. И его время от времени сдают на прокат.
«Природа все производит в избытке, – прошептал телезритель. – И куда только деваются все избыточные сущности?»
– Никуда я от тебя не денусь, – произнес он уныло, поскольку ничего умнее придумать не успел. – Просто меня уволили сегодня.
– Вот как! – обрадовалась жена. – Балда! Я же всегда говорила. Миллионы просто так не выигрывают. Закон равновесия...
– Иди спать.
– А ты?
– Я не могу.
Он еще побродил по комнате. Некоторое время смотрел, как тает за окном белая ночь. Собрал вещи, в последний раз заглянул в комнату, где безмятежно спала наглотавшаяся снотворного Яна.
Жаль, что он так и не смог с ней попрощаться. Очень жаль… Но ведь всегда в жизни остаются какие-то незаконченные дела…
Он бросил ключи на шкафчик для обуви, выбрался на улицу и пошел к ближайшей станции метро с чувством невыполненного долга.

«Дети погибли, дети погибли», – шептал он, как заведенный.
«Брось, – перебил его внутренний голос. – Они бы все равно погибли. Причинно-следственные связи не рвутся. Ты же знаешь».
«А мальчик? Как же мальчик!»
«А был ли мальчик-то?»
«Философ!»

Утро выдалось на удивление тихим и солнечным. На одной из скамеек сидел немолодой мужчина и перелистывал свежую газету. Он поднял на прохожего умные, спокойные глаза и слегка улыбнулся.
Через три дня его убьет оборвавшийся с карниза кусок штукатурки, понял Сергей. И решил ничего не говорить об этом. Зачем портить человеку остаток жизни?
Он больше не вписывался в формулу этой жизни. Если в этом и есть сила провидения, то тот, кому она предназначалась, унес ее с собой как тайный знак, сулящий беду.
И всю дорогу, пока огни тоннеля мелькали в окнах электрички, пассажир как слабоумный твердил речевки о чипсах, прокладках, дезодорантах...
«Боль есть?» «Нет!» «Как же так?!»

– «Фрунзенская», - оповестил вагонный ретранслятор.
– Уф! – сказал Сергей. – Наконец-то мы у врат Мадрида! – дорогу домой он еще не забыл.
Телефонное общение с бывшим шефом вышло не особенно результативным. Тот обозначил радостное удивление от звонка заблудшего ученика, а затем выразил недоумение по поводу просьбы, сослался на занятость и переправил его по инстанции.
– Обратишься к товарищу Прокопову. Он мой завлаб, – пробасил. – Поможет. Я предупрежу.

– Здравствуйте, здравствуйте, – навстречу Сергею поднялся голенастый человек возраста к пятидесяти. – Очень рад. Рад. – Повторил хозяин кабинета, очевидно, не зная, какой тон выбрать для предстоящей беседы. Тем временем он обошел стол и остановился в шаге от вошедшего, отставил одну ногу назад, а туловищем подался вперед и засунул руки в карманы. Что должна была обозначать эта поза, Сергей не разобрал.
«Видимо, меня уже представили как отца-основателя», – подумал гость, забавляясь текущим моментом.
Завлаб между тем внимательно рассматривал посетителя и выражение лица у него было весьма приятственное. Он напоминал скорее иудейского проповедника. Длинные ноги и короткая шея подтягивали все тело вверх, что делало его вкупе с непомерно большими ступнями ног похожим на птицу-секретарь в брачный период.
– Прокопов Александр Анатольевич, – счел необходимым представиться завлаб и поправил очки, отчего сходство с птицей-секретарь только усилилось. Руки не подал. Не счел. – Мне босс сформулировал суть вашего вопроса. Мы непременно поможем Вам. Конечно поможем. Хотя... – и надолго задумался. Размеренная дотошность, с которой он перебирал бумаги на столе, начала бесить Сергея уже через несколько минут. Время текло. – Я вижу тут несколько проблемных моментов, которые преодолеть будет чрезвычайно затруднительно. Хотя... Но, может быть. Может быть.
– И как? Господин...
– Александр Анатольевич, – подхватил завлаб. «Господин АА.», – мысленно повторил Сергей – для верности. Тем временем тот решил продолжить:
– Мы тут посоветуемся. Зайдите через недельку.
– Боюсь, что недели у меня нет. И никак по-другому?
– Во-первых, это решение не моего уровня. – Про «во-вторых» придумать он не успел. Этим и ограничился. – Хотя... Ну, может быть... Зайдите через недельку.
Уяснив, что продолжение беседы бессмысленно, Сергей вышел из кабинета. Был вечер, и почти все сотрудники разошлись по домам. Оставалась еще маленькая надежда увидеть кого-то из ребят, с кем они начинали это дело. И тут повезло. Да еще как!
Навстречу ему по коридору шел мужчина в халате. Высокий, холеный, импозантный.
– Серега! – обрадовался он, приблизившись. – Вот уж кого здесь...
– А я тебя!
– По делам или как?
– С тобой поболтать.
– Врешь. Но все равно приятно. Пошли.

Андрей Метлицкий, так звали импозантного мужчину, провел визитера в просторную лабораторию, заставленную очень приличным современным аналитическим оборудованием. В углу у окна стоял рабочий стол с кучей бумаг и прикрытым леп-топом. Над столом изящным шрифтом было выписано: «Nullos in Verba».
– Ни во что не веришь? – спросил гость.
– Не так. Все проверяю. Видишь, – констатировал исследователь, обведя помещение. – Страна богатеет и мы вместе с ней.
– Оживает.
– Пусть так. Ну рассказывай. Каким ветром?
– Тем, что в поле... Мне нужен антидот для одного моего прежнего детища.– Сергей набросал на листке бумаги формулу химического соединения и протянул ее бывшему коллеге. Тот только присвистнул.
– Ты и до этого докопал...
– Главное, что выкопал, а надо было закапывать. И оно может сейчас сгубить человека. А я в этом виноват.
– Мы тоже там повозились... – он неопределенно махнул рукой. – Но я не думал, что так просто. Впрочем антидот есть. Леонардо да Винчи, если помнишь, – решил пояснить Андрей, – поливал фруктовое дерево ядом, чтобы вырастить смертоносные плоды. Сейчас мы знаем, что дело это бесполезное. Хотя, как сказать. Если исходить из того, что понимаем сейчас... Противоядие от твоей молекулы, конечно, есть. Но, чем оно грозит, не ведаю. Мы не успели проверить досконально. Так что все в твоей воле.
– Я не Всевышний.
– Тем более.
– Знаешь, – Андрей неожиданно отклонился от темы. – Если бы у меня достало идиотизма и наглости взяться за сочинение законов всеобщности – по типу Гегеля – я бы вывел еще один: границы в рамках единого пространства-времени существуют и неизбежны. Доказательство так же очевидно, как таблица Менделеева. («Краеугольный камень, – хихикнул про себя Сергей, – На нее не ссылается только ленивый».) И отсюда следует простой вывод: бесконечности не существует, а, значит, и диалектика несостоятельна.
«А вот это уже занятно», – продолжил размышлять его собеседник и спросил:
– А для вероятностей?
– Само собой. Ведь из всех вариантов реализуется лишь один.
– А если несколько?
В это время в кабинет заглянула молоденькая девушка – гроза или грёза (тут я путаюсь) стареющих мэтров – глазки распахнуты, губки бантиком, грудки торчком, попка на отлете…
– Андрей Николаевич, еще что-нибудь? – и покосилась на посетителя. В пустых глазах пустое ожидание.
– Давайте, завтра с утра… – Андрей отвел взгляд. Дверь притворилась. Они помолчали.

– Меня босс отправил к некому товарищу Прокопову, – спохватился Сергей. – Что он за тип?
– А, друг – Прокопыч! Человек-рецептура. Удручающе позитивный субъект! Так он шагу не сделает, чтобы пять раз не оглянуться и десять раз у начальства не испросить. Такие люди тоже нужны, ты не находишь? Кто-то же должен придерживать излишне рьяных. Главными их делать нельзя – это точно. Если в голове тормоз, то все остальные будут в жопе. А так – заместителем – пусть его. Он – главное – сам про себя все знает. Поэтому и делает свои гадости по мелочам. Не со зла, а чтобы репутацию оправдать. Зато он внучку безумно любит.
– Должен же человек хоть что-нибудь любить!
«А это ход! – додумал про себя Сергей. – Интересно, что бы ты, друг мой, сказал, если бы знал, что через пару месяцев усилиями Прокопыча тебя отстранят от дел, а разработки канут в Лету. Стоп! – одернул он себя. – В этом мире я не провидец». И сказал:
– Почему ты все еще здесь? Мог бы отлично устроиться в какой-нибудь иностранной компании. Опять же денежный вопрос...
– У АА ты и снега зимой не допросишься. Попробуем так обойтись... – Озвучил Андрей свои мысли. И пояснил. – Неохота мне, Серега. Не хочу быть рабом в собственной стране.
– Отчего же? Вот я... – начал было Сергей и осекся.
– Ты пристроился? Молодец! И как с тобой ведут себя тамошние менеджеры?... Ну? Миссионерство – хлеб их культуры.
– Это не всегда и не во всем. К некоторым из наших они вынуждены сами ползти...
– Речь, видимо, идет о другой России, – перебил его Андрей. – В которую мы с тобой не попадем никогда. – Он нарочито акцентировал последнее слово. И Сергей, вспомнив свой вояж в чиновный облик, внутренне с ним согласился, но все таки высказался:
– Чем больше я узнаю жизнь, тем четче понимаю, как много в ней не для меня. Но с этим приходится мириться.
– Это схоластика!
– Знаешь, и в грандиозные времена на свете живут маленькие люди.
– Более того, их подавляющее большинство. Да только нам-то до этого какое дело? Ты плохо читал Ремарка, дружок. – Продолжил Андрей. – Человеческие отношения, перенесенные в другую социальную среду, часто оказываются вывернутыми наизнанку. А людьми все равно кто-то должен кукловодить.
– То есть, стараясь не стать марионеткой Бога, они неминуемо становятся марионетками дьявола.
– Политики, друг мой, всего лишь политики. И не так явно.
– А как?
– А им просто свойственно все выворачивать наизнанку. И в результате. Заметь, я подчеркиваю, в результате Нагорная проповедь оборачивается «Mallus Maleficarum». – Закончив говорить, он молчал еще некоторое время, будто думал о чем-то другом.

Прощальная вечеринка завершена. Последние гости разбрелись по своим каморкам. Их лица еще сохраняли выражение виноватого уныния.
Срок истекал.
– Всему свой черед, – проговорил Иоган и всхлипнул. – Отчего же так быстро? Я не ропщу! Мне дали столько, что хватило бы на десятерых. И все же... Отчего я чувствую себя обманутым? – Он огляделся по сторонам и выдохнул. – О, Господи, спаси мою душу!
Двенадцать минуло.
Порыв ветра распахнул ставни и разом задул все свечи. Из ночной пустоты потек ледяной воздух, заволакивая помещение пластами тумана.
– Ты здесь, я знаю, ты здесь, – выговорил Иоган немеющими губами.
– К Вашим услугам! – рявкнул посетитель.
– Позволь еще одно...
– Я бы позволил, – раздался другой – ехидный голос из угла комнаты, – да начальство не велело.
И следующий жуткий по силе порыв ветра швырнул просителя прочь сквозь оконную решетку, разметав куски мяса по навозной куче.
Рев и визг слышали все постояльцы. Но до рассвета никто не решался высунуться за дверь. И третий раз пропел петух. Лишь тогда верный Вагнер приотворил дверь наставника. Помешкал на пороге и все-таки заглянул внутрь. Волосы его встали дыбом.
Кровь на стенах уже побурела, оттенив желтые, жирные пятна расплескавшихся мозгов. На столе, прижимая лист бумаги с расплывшимся готическим текстом, лежало глазное яблоко, и Вагнера не оставляло впечатление, что оно внимательно следит за каждым его шагом. Он, озираясь, подобрался к столу, вытянул записку и начал читать сливающиеся буквы:

«Я, Иоган Фауст, доктор, собственноручно и открыто заверяю силу этого письма. После того как я положил себе исследовать первопричины всех вещей, среди способностей, кои были мне даны и милостиво уделены свыше, подобных в моей голове не оказалось и у людей подобному я не смог научиться, посему предался духу, посланному мне, именующемуся Мефостофилем, слуге адского князя в странах Востока, и избрал его, чтобы он меня к такому делу приготовил и научил, и сам мне обязался во всем быть подвластным и послушным.
За это я ему со своей стороны обязался и обещаю, что он, когда пройдут и промчатся 24 года, волен будет, как захочет, мне приказать и меня наказать, управлять мною и вести меня по своему усмотрению и может распоряжаться всем моим добром, что бы это ни было – душа ли, тело, плоть или кровь. И так на вечные времена. С этим отрекаюсь я от всех живущих, от всего небесного воинства и от всех людей. И да будет так. Для точного свидетельства и большей силы написал я это обязательство собственной рукой, подписал его и собственной кровью разума моего и чувств моих, мысли и волю сюда присоединил, заверил и запечатал.

Подписано: Иоганн Фауст
сведущий в элементах богословия доктор.»

– В нашей системе…– начал было Сергей.
– Да нет у нас никакой системы. Не умеем мы ни жить, ни думать системно и оттого считаем весь мир занудами. А они нас – идиотами. Загадка русской души, понимаешь! – Андрей спародировал интонации недавнего президента и замолчал.
– А культура?
– Профанация! Нет у нас никакой национальной культуры. Национальной культуры вообще больше нет. Есть средства коммуникации. А то что мы называем современной культурой насквозь пропитано феноменологией. Мы подходим к пику передачи формы и не можем предложить ничего взамен. Никого больше не интересуют полутона и пространная детализация. Отсюда квадрат Малевича и супы Уорхола. Поэтому понятие искусство все более подменяется понятием моды.
– Но свобода личности – это важный вопрос! – воскликнул гость почти в отчаянии.
– Лично мне – плевать. Мы здесь, конечно, не очень умны. Но не до такой степени, чтобы бороться за демократию и права человека. Тем более во вселенском масштабе.
– И что же ты со своей наукой?
– Для меня – это жизнь. Да что говорить! Все развитие ординарной науки за последнее время свидетельствует только об одном – она не способна объяснить мир, как он есть. Но в этом, впрочем, и нет никакой необходимости. То же касается и основных религий. Бог в понятии большинства ассоциируется с Творцом, т.е. с тем, кто нас изготовил. Но в этом случае он может быть вовсе не велик и могуч, а мелок и невзрачен. Достаточно воздействия на субатомные процессы, которые должны определять как мышление, так и воспроизводство. Теология же никогда и не пыталась ничего объяснять. Поскольку всякое объяснение порождает ересь. Человек разумный и без того оказался на пороге растерянности. Так что грядет новая формация – человек неразумный. В точности по Уэллсу. Готовьтесь, господа!
Сергею это не понравилось. Должно быть в детстве наслушался слишком много историй о доблести и добродетели тех, кто должен уже по природе своего рождения стать похотлив и убог. Он молчал, решив, что нет смысла возражать человеку, который для себя уже все доказал и расставил по полочкам. И в этом случае его интересовала не истина вовсе, а достоверность. Не математическое доказательство или экспериментальный метод, а осознание явления, как существующего в действительности.
– Зачем нам играть в игры, которые мы заведомо проиграем? России нужна всего лишь сильная армия и национальная политика, – высказался Андрей после паузы.
– Слишком много ресурсов и слишком мало народу.
– В точку. Все, что нам надо – только сберечь. И в этом историческая миссия ближайших поколений россиян. Мы с тобой тоже нужны отчасти. Угу. Поддерживать интеллектуальный фон и достоинство нации.
– Скажи еще: «На расплод»! Ты не слишком много времени уделяешь телевизору? Поговори еще про единение народа...
– А вот этого как раз никому и не нужно. Зачем же нам очередная кровь? Те, кто внимательно читал Гумилева-младшего, знают, что пятидесяти тысяч сплоченных бойцов вполне достаточно, чтобы перевернуть мир... – они замолчали. Сергей сделал вид, что рассматривает новые приборы. Андрей тем временем подошел к химическому столу, заполнил ампулу темной слегка опалесцирующей жидкостью и запаял содержимое:
– Готово! Держи.

8 июля 1520 года разгромленный в Теокалли отряд испанцев перевалил через хребет, окаймлявший долину Отумбы. Долгая неделя пути позади. Они угрюмо молчали – ветераны Картеса – надежды спастись больше не было.
Астеки уже ждали их. Всю равнину – насколько хватало глаз – покрывали шеренги войск.
– Тысяч двести. – Проговорил командир и оглядел отряд: 20 всадников и горстка пехоты. Ни ружей, ни аркебуз. – Славная будет битва, ребята! – Проорал он. С ним согласились.
Путь назад – плен – деревянная клетка и вырванное сердце на жертвеннике чуждым богам. Путь вперед – ярость боя и смерть. Третьего не дано. Путь вперед!
Разделив отряд на три группы и прикрыв их с флангов остатками кавалерии, Картес врезался в бушующее море астекских войск. Они не останавливались и не подбирали раненых – только вперед – туда, где за рядами хлопковых белых панцирей над паланкином сиял золотой штандарт – знак Сахуаку.
Картес сражался в первых рядах, когда под ним рухнула лошадь. Железный колпак прикрыл от удара обсидианового топора, но кровь из разорванной щеки полилась под кирасу. «Только вперед», – стучало в висках, как маятник. «Только вперед».
Он снова в седле, разя мечем и копьем направо и налево. Конь вздыбился и ударил копытами в грудь ближайших астекиских воинов. Брешь не успела сомкнуться. Они ринулись туда – остатки испанских всадников. Эрнандо Кортес взмахнул копьем еще раз и вырвал из мертвых рук сияющий символ их победы.
– Сантьяго! – Заорал командир.
– Сантьяго! – Подхватили его солдаты.
Знамя засияло над головой кровавого всадника. Ближние шеренги астеков бросились на колени, отдавая себя на заклание. Дальние – роняли оружие и бежали. И ужас преследовал их. Белый завоеватель был сейчас могущественнее, чем все их собственные боги. Царство последнего Монтесумы перестало существовать.

– С чего ты решил, – вернулся Андрей к началу разговора, – что человек, честно и грамотно делающий свое дело в районной больнице или, скажем, погранотряде, должен считать себя неудачником?
Сергей не нашелся, что ответить. Помолчал.
– Ты и здесь мог бы стать большим начальником. – Сказал он наставительно.
– Зачем? Чем больше у человека власти, тем меньше шансов побыть самим собой.
– А как же Ницше?
– Нищие?.. А, белокурый бестия... – произнес Андрей с ехидцей. – И при каких здесь этот писака?
– Ну, он считал, что человеческая сущность реализуется через волю к власти.
– И у него получилось?
– В общественном плане.
– Знаешь, в последнее время меня кроме личного мало что интересует. И все же, с чем пожаловал?
– Я же сказал – антидот.
– И все?
– Ты еще что-нибудь расскажешь?
– Нет, – сказал Андрей, – Я думал, что ты... Впрочем, не стоит.
– Говори, говори.
– Понимаешь, к нашим разработкам в последнее время постоянно хочет кто-то пристроится.
– Еще бы! Слушай. А почему бы вам не попробовать себя в выпуске какой-нибудь другой хрени. Скажем, панацеи? – задал вопрос гость, еще раз оглядывая лабораторию.
– Не Мичурин я – елку с яблоком не скрещивал. Да и все тут. И потом, что нынче может быть актуально? Средство для прояснения мозгов, так оно уже существует. Еще? Рецепт вечной молодости? Феромоны?
– Тот, кто их сделает по дешевке, будет богаче, чем сам Билл Гейтс!
– Феромоны – очередной фетиш. Мы слишком социальны. Рассудок сожрал инстинкты. Только и всего. Феромоны рекламируются, стало быть актуальны. Но еще актуальней – универсальное средство от насморка. А меня это как-то совсем не привлекает. Или вот, например – препарат «Антихрап». Хит продаж на несколько сезонов. Как тебе?
– Класс! Я всегда знал, что здесь работают одни маньяки! – резюмировал Сергей.
– Ты рассуждаешь как дешевый химик! – обиделся его vis-à-vis. Улыбнулся и пояснил. – Основная масса людей хочет быть не хуже других. А я не хочу.
– У тебя своя гордыня.
– Грешен. Выпьешь? – спросил Андрей и достал из тяги пару мензурок.
– Отчего же, – согласился посетитель.
Хлопнули спирта с жидким азотом. Присели. Далее болтали о пустяках. Андрей женился. Счастливо, потому что никуда не спешил. И потому, что не считал, что женившись, отрезает от себя значительный кусок жизни. Относил одиночество к разгильдяйству и любил маленькую дочь.
На самом деле все очень просто – немножко доверия, немножко притворства, немножко привычки – вот и любовь. А там и счастье – семейное.
– Я давно перестал быть сторонником чувственной раскрепощенности, - даже выпив Андрей продолжал говорить отточенными фразами.
– И когда это случилось?
– Когда мой отец умер на собственной секретарше...
Тут Сергей вспомнил юную сотрудницу и на секундочку задумался о достоверности информации. Выпил еще. Ему стало стыдно за отсутствие веры в чистоту помыслов. Он смутился и начал усиленно благодарить бывшего коллегу. Тот только морщился и разливал спирт по мензуркам.

Беседа уже подходила к концу, когда в лаборатории зазвонил телефон.
– Прокопыч... – отметил Андрей и включил громкую связь.
– Андрей Николаевич, поступило распоряжение исключить передачу посторонним лицам субстанций, используемых в исследовательских целях.
– Чье?
– Ну, Вы знаете. – Сергей очень наглядно представил, как господин АА, стоя у телефона, тычет пальцем в потолок и глухо хихикнул.
– Ответ положительный, – нахмурился Андрей, отключился и сказал. – Вот же сволочь! Дай-ка мне образец. Сам вынесу. – И оказался прав. На выходе охрана учинила визитеру тщательный досмотр. Андрея обыскивать не решились. А зря!
– А знаешь, – сказал Сергей, мечтательно глядя на звезды. – В одной популярной статейке 50-летней давности я вычитал, что древесные отходы можно перевести в жидкое топливо несложной обработкой в органическом растворителе. Тогда это посчитали полным бредом. – Он сделал паузу. – Технологические режимы у меня уже есть.
В уголках губ у Андрея появились дополнительные складки.
– Везет тебе... Везет тебе, что я не хочу быть таким, как все – успешным и богатым. Прощай. – Он махнул рукой и пошел к ближайшей трамвайной остановке.

От выпитого спирта есть хотелось так, что сводило скулы – хоть волка с шерстью. Так что ноги сами понесли к ближайшей точке общепита. Путник зашел в кафе c романтическим названием «Свежие Скалапендры» и обнаружил там знакомого Антиквара беседующим за кружкой пива с мужчиной, начисто лишенным отличительных черт. Впрочем, Сергей тоже не собирался специально фиксировать свое присутствие. Наоборот. Стараясь не привлекать к себе внимание, он пробрался в уборную и спрятался в одном из свободных отсеков. Ждать пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как Антиквар вместе со своим собеседником тоже решили посетить туалет.
В настоящем романе они остановились бы у дверей его кабинки и рассказали то, что герою следовало знать по ходу развития сюжета. Увы! Мужчины молча пожурчали возле писсуаров и вышли из помещения. Сергей осторожно выглянул в зал. Антиквар ушел.
– Но на портрет взглянуть все равно надо бы, – сказал себе Сергей. – Попробуем! А что? – и заказал столько снеди, что не смог бы съесть ее и за три раза.

На следующее утро Сергей отправился навещать Антиквара. Он долго стоял в подворотне напротив, глотал мезим и разглядывал людей, наведывавшихся в лавку. Ждал. Наконец углядел то, что ему было нужно: хозяин вышел из дверей и направился в ближайшую закусочную. Он был все в том же тертом пальто. «Из экономии, – подумал Сергей. – Или для конспирации». Времени на размышления не было. Решил, что для конспирации как-то лучше.
Решил и двинулся в сторону лавки, стараясь идти не спеша, но это не очень получалось. Попав внутрь, он обнаружил там молоденькую продавщицу и зал, разгороженный на несколько помещений. И в каждом – старинная рухлядь – от комодов до табакерок. Сергей оказался единственным посетителем, что здорово усложнило его задачу.
– Что посоветовать? – дежурно поинтересовалась девушка за прилавком.
– Если можно, я сам что-нибудь присмотрю, – ответил он и отправился к стенным панелям, где располагались живописные работы.
Портрет должен был сразу броситься в глаза. Большой, потемневший в массивной, старинной раме – так он его себе представлял. Он осмотрел все картины. Ничего похожего.
Время утекало стремительно. Руки в карманах начали дрожать. Сергей отчаянно старался не спешить и не суетиться. «Что делать... что делать...» Он лихорадочно просчитывал варианты – другого раза может и не быть. «Что делать?.. Вот!» Сергей вытащил свой мобильник, который чуть было не вывалился из рук, и набрал номер, оставленный Антикваром. Ожидание – почти вечность. На этот раз повезло. Звонок раздался где-то внутри, за дверью с надписью: «Посторонним вход воспрещен».
Девушка несколько секунд колебалась. Посмотрела на него вопросительно.
– Выбрали что-нибудь? – зачем-то спросила.
– Пожалуй....
– Подождите, я сейчас. – Она вышла в подсобку, оставив служебную дверь нараспашку.
Посетитель расположился так, чтобы вроде как все время быть на виду, а на самом деле получше рассмотреть содержимое внутреннего пространства. Коридорчик, дверь в туалет, офис хозяина. Именно оттуда раздавался трезвон телефона. Девушка быстро вошла в кабинет.
– Але... Але... Вам кого... Фигня какая-то. – Обернулась и назад. Сергею этого вполне хватило. Портрет был внутри. Красовался прямо над письменным столом. Дверь осталась приоткрытой. О таком везении можно было только мечтать. Сколько времени у него осталось еще?
Он ткнул пальцем в первый попавшийся медальон:
– Я возьму вот этот...
– Хороший выбор. – Она назвала цену.
– Ничего себе! – опешил покупатель.
– Но Вам же нравится?
– Еще бы!
– Тогда торгуйтесь!
– Мы где находимся? – Не понял Сергей.
– Так Вам нравится или нет?
– У меня с собой от силы половина. – Произнес он смущенно.
– Накинете еще пару тысяч?
– Тысячу.
– И это все? – она сочувственно наблюдала, как он роется в кошельке. – Ладно, давайте.
– Скажите, а как это Вы меня одного здесь оставили? – спросил покупатель, пока продавщица извлекала с витрины его покупку. Она взглянула на него то ли подозрительно, то ли ехидно.
– У нас скрытое наблюдение и автоматический замок. Вам завернуть?
– Извините – это я так – про доверчивость. И, если можно, воспользоваться туалетом. – Он сделал грустные глаза.
– Вообще-то не принято... – ее пальцы бережно запаковывали покупку. – Но при нашем скрытом наблюдении. – Она засмеялась. – Сразу за дверью.
«Сколько еще...», – подумал он, зашел в туалет и извлек цифровой фотоаппаратик. Пока снова открывал и закрывал дверь – успел пару раз щелкнуть портрет и хотел уже было выйти в зал.
– Катенька, как дела? – услышал он голос Антиквара и замер в дверях. – Ничего? Ну ладно. И не заходил никто?
– Нет... – голос продавщицы звенел от напряжения.
– Сόфа?
– Нет...
– Ладно, я не спешу.
«Неужели заметит? – подумал Сергей, слушая как Антиквар потоптался у прилавка и пошел вглубь зала. – Что же делать? Выйти? Или опять в туалет? И сидеть там до вечера?» Посетитель начал потихонечку пятиться к двери.
– Опять забыл! – чертыхнулся Антиквар и сделал несколько шагов по направлению к двери в подсобку.

Александр Великий вошел в Индию и пожелал постичь мудрость Брахманов.
– Имеете ли вы игумена? – спросил завоеватель.
– Дандамий – старейшина наш. – Ответствовали мудрые.
– Хотел бы целовать его. – И Александра провели к старцу. Борода его тряслась, и голос был так слаб, что государю приходилось нагибаться, чтобы разобрать сказанное.
– Зачем ты воюешь: если и всем обладать будешь, возможешь ли взять с собой?
– В этом моя суть. – Горестно воскликнул Александр. – Зачем ветер вздымает море? Зачем ураган вздымает пески? Зачем тучи несутся, и гнется лоза? Зачем рожден ты Дандамием, а я – Александром? Зачем? Ты же, мудрый, проси, чего хочешь, все тебе дам я, Владыка Мира!
Диндамий потянул его за руку и прошептал ласково:
– Дай мне бессмертие.
Александр, побледнев, вырвал пальцы из рук старика и, не оборачиваясь, быстро вышел из рощи мудрецов к реке, где над желтой водой толклась мошкара в вечном хороводе.

В лавке что-то брякнуло, и снова раздался голос Антиквара:
– Надо бы нам к вечеру экспозицию поменять. Обещают новый товар на реализацию... – скрип шагов начал удаляться. – Ко мне тут Михалыч наведался. Мы с ним посидим чуток напротив – ну, ты знаешь. Если что – звони на трубку. Давай... А потом займемся...
– Конечно, Лука Петрович! – прощебетала продавщица. Дверь хлопнула. Сергей выпустил воздух и покинул убежище.
– Слава Богу, Вы не выходили! – воскликнула Катенька. – Мне бы страшно попало.
– Я догадался... Виноват. Можно искупить? Цветы любите?
– И не только, – она облегченно хихикнула и передала ему запакованную покупку.
– Вечером после работы?
– Идет... – дверь заскрипела, и они разом обернулись на звук. Появилась эффектная пожилая дама в норковом полушубке поверх обширного тела.
– Здравствуйте Софья Михайловна! – девушка обрадовалась ей как родной.
– Петрович на месте?
– Нет. Кофе с Михалычем пьет.
– А... – сказала дама, пристально рассмотрела Сергея и скрылась в коридоре.
– Это наш бухгалтер. Идите уже.
– До вечера?
– Да. Идите, идите....
Он распахнул дверь и огляделся. Увидел вывеску кафе и двинулся в противоположную сторону.

Вернувшись домой, Сергей обнаружил в дверях записку:
«Позвони мне. Очень важно! Это касается только тебя и меня», – писала Лена.. Он решил, что она блефует, и ему сразу стало скучно. Скомкал листок, бросил в ведро и позвонил Коляну.
– Привет, как дела?
– А, это ты! Замечательно! – ответил Колян и странно хихикнул.
– У кого замечательно?
– А ты про кого спросил?
– Согласен. – Сергей замолчал, не зная, что еще сказать.
– Что касается наших дел, – Коляну надоело держать паузу. – То фирма ваша начала процедуру банкротства, и это понятно. Контракт исчерпан и аннулирован. Еще? Машину твою я оформил на Сашку (по доверке). Так вот вчера ее угнали, проломив ему череп.
– Живой? – встрял Сергей.
– Слава Богу, быстро подобрали. В реанимации. И где тебя только черт носит! Хочешь, про Лену расскажу?
– Нет! – отрезал Сергей.
– Как знаешь. А в остальном, прекрасная маркиза...
– Сашку за машину? – счел нужным уточнить собеседник.
– Не думаю. Так что посиди-ка ты еще, где поглубже. Вот если тачку вернут процентов за тридцать. Тогда быть может всего лишь в ней и дело. Да! И последи за собой, когда будешь уходить. Впрочем, настоящая наружка все равно тебя удержит. Так что вали по-скорому. Понял?
– Понял! – Сергей не заставил себя долго уговаривать. Накатал на листке бумаги: «Покидая этот мир, жаждал увидеть Вас, но не было дома... P.S. У меня слетела шляпа! Крыша. Или что еще там?». Сунул бумажку в дверь и направился к метро, интенсивно оглядываясь по сторонам.
Пустой, сияющий изнутри поезд подкатил к станции, и беглец вошел в мягко раздвинувшиеся двери. Вагон тронулся, покатил грохоча и набирая скорость –темнота тоннеля снова смахнула все. Но что же дальше?

Трясясь в вагоне электрички, он думал о Сашке. О том, что бросил друга, даже не навестив. О фотографиях, которые так и не просмотрел. О девочке-продавщице. Вспомнил об Ольге.
В это время поезд резко сбросил ход и остановился. В динамиках похрустело, поцокало, раздался голос машиниста:
– Господа, пассажиры, в связи с экстренным ремонтом скрытых коммуникаций, поезд переводится на резервную линию.
– Мы пойдем другим путем! – подтвердил Сергей и прикусил язык.
– Просьба освободить вагоны, поезд дальше не пойдет, – оповестил тот же голос на следующей станции, и пассажир вышел в огромный зал, отделанный серым песчаником. Огляделся по сторонам – народ торопливо исчезал за рядами колонн – двинулся следом. Когда он подходил к эскалатору, зал был уже совершенно пуст. Только у самых ступенек на корточках сидел смешной старичок с лицом человека, не привыкшего к долгим размышлениям и голубыми – в цвет весеннего неба глазами. Он мусолил во рту губную гармошку и делал умильную физиономию. В коробке у его ног валялось несколько монет. И Сергей вывалил туда всю скопившуюся в карманах мелочь.
– Вот и славно! Вот и славно! – захихикал старик. Он сунул инструмент в карман и встал на ноги, достав собеседнику едва до плеча. – Уважил. Уважил деда! Дам тебе за это один совет. Слушай! – он выпучил глаза, воровато оглянулся по сторонам и сложил руку лодочкой. Растянутый в улыбке рот походил на штрих. – Любой ребус надо решать от края. Понял? Ну, ладно, еще поймешь! Все, что мы делаем – бессмысленно. Послушай старика. Но это не значит, что бессмысленно делать что-то. Наоборот! Пока ты дееспособен, ты можешь быть счастлив. Как думаешь, что счастье для тебя?
Сергей опешил и сам не понял, как сунул деду скомканную купюру.
– Счастье? Счастье – это вера в то, что оно у тебя есть.
– То-то и оно! Вера. Религия. Каждый строит свою церковь. Или вот как я – на гармошке... Ничего, что я к тебе пристал? – вдруг озаботился дедок. – Иногда бывает просто необходимо, вот так взять, да и открыть сердце первому встречному. А как же? Жизнь говорит: «Смирись!» А ты? Ан нет! Возьмешь, да и не смиришься. И правильно! Именно так. Не все же сидеть тут и деньги клянчить. Так что, пора мне, милый. Бывай. Спасибо на добром слове.
«Каком добром слове?» – подумал Сергей, который даже не пытался за это время произнести ни единого звука.
– И Вам спасибо за науку, – ответил он очень серьезно.
Старик между тем проехал уже половину эскалатора. Его собеседник глянул под ноги, увидел там брошенную дедом коробку с мелочью, подхватил ее и заторопился следом.
Уже наверху Сергей успел увидеть, как старичок нашептал что-то дежурному милиционеру и шмыгнул на улицу.
– Лейтенант Камарецкий! – отрекомендовался тот, окинув пассажира здоровым равнодушным взглядом. И Сергей не сразу понял, на кого он больше смахивал – на европейца или на обезьяну.
– Куда торопимся? – продолжил страж порядка.
– Да вот – старик коробку свою позабыл. Надо бы отдать.
– Зачем?
– Деньги там.
– Это можете себе оставить, – усмехнулся лейтенант. – Документы?
– Деньги, говорю, в коробке.
– Мелочь, – поправил служивый. – Ваши документы?
– А деньги мне эти зачем?
– Незачем? Пройдемте.
Сергей не очень-то понял, что от него хотят.
– А как же дед?
– У деда все в порядке.
– Ага! – за это время они успели дойти до помещения дежурной части – комнатки с крашеными стенами, стендом «Разыскивается», парой стульев, письменным столом и телефоном. Сергей поставил коробку на стол и потер руки.
– Итак? – лейтенант разместился за столом и извлек из папки очередной бланк.
– Вот! – задержанный извлек из кармана паспорт и протянул хозяину кабинета. Тот полистал документ.
– Здесь, значит, проживаете?
– Дома. – Сергей назвал по памяти очевидный адрес и телефон.
– Хорошо, – одобрил слуга порядка и набрал номер.
– Лейтенант Комаровский. Милиция метрополитена.
– Камарецкий... – поправил Сергей.
– В Ваших комментариях не нуждаюсь! – отрезал лейтенант. – Извините. Не Вам. – Продолжил он разговор по телефону, подключив громкую связь. – Васильцев Сергей Николаевич здесь проживает?
– Да... – ответил знакомый мужской голос. – Это я.
– Очень хорошо! – лейтенант перевел глаза на Сергея. – У нас находятся документы на Ваше имя. Не хотите подъехать?
– Нет. У меня свои в порядке.
– Вы уверены?
– Абсолютно! – трубка пошуршала для верности и загудела.
Весь разговор Сергей простоял с приоткрытым ртом, пытаясь сообразить, что такое сейчас происходит.
– Это мой брат. Да! – выдавил он наконец. – Просто он так шутит.
В это время телефон снова зазвонил.
– Лейтенант Камарецкий! – сказал лейтенант.
– Привет, Комаровский! – сказал телефон. – Группа карманников, ну ты знаешь, движется в направлении твоей станции. Обеспечь прием.
– Есть обеспечить! – подтвердил лейтенант. – Итак... – продолжил он, положив трубку. – Вы уже разберитесь там между собой, шутники. А то сначала дед несет мне про какое-то вторжение. Потом пассажир является в двух лицах. Тут и засомневаться можно. А мне карманников ловить надо! – он еще секунд десять повертел в руках Сергеев паспорт, вздохнул глубоко и отдал. – Свободны. Формальных претензий к Вам не имею.
– Упс! – высказал пассажир и круто выругался, выразив тем самым свою озабоченность. Жизнь превращалась в театр абсурда. И Сергею очень не хотелось участвовать в его постановках.
Здание метрополитена пришлось покинуть. На вход станция не работала. Он вышел на улицу. Открытые окна ближайшего кафе распространяли назойливую восточную мелодию.
– Весна! – сказал Сергей и наступил на ногу проходящей даме.
– Хам! – резонно заметила дама.
– Спасибо! – ответил Сергей.
– Отчего же? – удивилась дама.
– Оттого, что не добавили: «Куда прешь!». Вообще-то это не я – сплошная видимость. Так что, извините.
– Ничего себе видимость! – не поверила дама и пошла по своим делам.

«Доберусь до следующей станции и назад! – решил. – К едрене фене весь этот мир с его загадками! У Ольги времени больше нет».
Дотопал до ближайшего входа в подземку, спустился вниз и долго вычитывал названия станций. Ни одного знакомого не обнаружил. Он специально купил схему метрополитена. Прошерстил ее еще раз – ничего. Не поверил. Несколько часов перебирал вагоны и направления. Безуспешно.
– Ну, дружок, ты и попал! – сказал он так громко, что на него начали оглядываться пассажиры. – Что ж, пойдем пока где-нибудь разместимся. А там: «Утро вечером …» – как говорится.
Он устал метаться по подземным залам и переходам. Изнемогая от голодного урчания в животе, вышел на улицу и двинулся к дому, где должен был жить. Шел и думал: «И что я буду там делать? Резонный вопрос. По обстоятельствам! Приду и скажу:
– Привет!
– Ты кто? – ответит хозяин квартиры, то есть я сам.
– Я? Нечто твоеобразное. Только в другом варианте.
– Я вижу, и что? – скажет тот я, что на самом деле не совсем я. Или уже совсем не я. Конечно не я. А как же?
– И ничего…
Будем жить как братья близнецы. Здорово придумал!»

Дом, к которому он подошел, выглядел значительно. Старые стены, пластиковые окна. Пентхаусы на верхних этажах.
– Добрый вечер, Сергей Николаевич! – удивилась консьержка. – Вы же в командировке.
– Сорвалась! – обрадовался Сергей. Дежа-вю откладывалось. Уже хорошо.
Женщина уловила что-то новое в его взгляде, смутилась и поправила волосы. Между тем квартирант поднялся на свой этаж, подобрал нужный ключ и вошел.

Квартира окутала его своей безупречной ухоженностью, чужеродностью, запахом сладких духов и утонченностью обстановки. Гость остановился в прихожей, старательно вслушиваясь в воспоминания. Они отсутствовали. Рассмотрел интерьер, определил в нем дистрофию мужской субкультуры и порадовался, что ничего не помнит. Заглянул в зеркало и увидел там свое лицо – сизое от усталости.
– Многое дадено тебе, человек, да немногое спрошено! – проговорил он голосом проповедника и открыл верхний ящик комода. Там лежало кружевное белье. – Попробовать или не стоит?
«Не стоит…» – ответило что-то внутри. И посетитель пошел к холодильнику, поглядеть насчет ужина. Пища оказалась сплошь вегетарианской. Но разнообразие соусов скрасило ему отсутствие вкуса.

Утолив голод, Сергей вернулся в холл. Огляделся: пара картин на стенах в духе Филонова; мебель от IКЕA; плазменная панель в простенке. У стены, противоположной окну, стоял большой аквариум с парой розовых усатых лягушек. На подоконнике красовалось несколько сукулентов в качестве образчиков растительного уродства. На полочках у кровати – сувениры и фотографии. Он поднял одну из них. Двое мужчин нежно обнимали друг друга на фоне морского прибоя. И в том, что один из них оказался Сергеем, не было ничего удивительного.
Зазвонил телефон.
– Ты еще ждешь меня? – пропел манерный мужской голос.
– Всеми силами души! А кто это?
– Пожалеешь! – прошипела трубка и отключилась. Сергей швырнул ее на диван и пошел в ванную. Напустил воды в джакузи. Лежал и нежился в потоках пузырьков. В какое-то мгновение ему показалось, что он помнит ощущение женской плоти в чувственном отношении к чуждому мужскому телу.
– Но откуда?! – оборвал он сам себя. Выбрался из ванны. Прошлепал босыми ногами в комнату и завалился спать.
И сновидения выходили такие же томные – в тон обстановке.

Колдунья сыпала в пруд лепестки цветов, иногда поднимала глаза на Сергея, не узнавала, и снова принималась за свою ворожбу. На берег вышли человек и медведь. И зверь бросился на человека, но чем страшнее и свирепей он рвал свою жертву, тем быстрее принимал человеческий облик. Схватка закончилась. Из груды медвежьего мяса поднялся окровавленный воин, огляделся и подошел к колдунье. Она улыбнулась и осыпала его пригоршней своих цветов. Воин отряхнул их с себя вместе со сгустками крови и оказался женщиной с пышной грудью и длинными каштановыми волосами.
– Зачем ты сделала это?! – заорала ведьма. – Ведь ты теперь вручила ему всю свою силу!
«Медведь – это опасность», – спохватился зритель, когда женщина подняла на него глаза. Он не смог понять, какого они цвета, но от этого взгляда и от запаха цветов, перемешанного с вонью вывороченных звериных внутренностей, голова закружилась. Начало тошнить. Он проснулся, и его тут же вырвало. Запах надушенного белья перемешался с остатками сна. Он подскочил, распахнул балконную дверь, стал убираться. Сел в поту.
«К чему бы все это?» – попытался сосредоточиться. Не получилось, но уснуть больше не удалось. «Хеппи энда не будет!» – думал он, стоя на балконе. Начиналось утро. Город-сон рождался заново, приобретал все новые краски, блеск и великолепие.

Сергей разглядывал ближайшие окрестности и вспомнил вдруг, как еще подростком благоговел перед парнем, который был старше года на три и покровительствовал ему перед всем двором. При известном стечении обстоятельств...

«Обесчещенное имя, жизнь в непрестанном страхе перед преследованием, - писал Оскар Уайлд Дугласу, - нет это не для меня, которому явился ты на той высокой вершине, где все прекрасное обретает новые формы. Впрочем, с тех пор как я вышел из тюрьмы, в меня вселилась надежда, что я туда уже никогда не вернусь... Представляешь какой это будет день? Я хотел бы, чтобы ты был со мною, но предпочитаю знать, что ты вне всякой опасности, золотой мой мальчик».

Странные мысли навевала на него эта квартира... Не было никаких обстоятельств! Да и не могло быть. Потому что забрали его друга в Афганистан, там и оставили – без вести – при выводе наших войск. Империя гибла, круша и калеча в агонии тысячи судеб. Какие еще обстоятельства?
И все-таки тело откуда-то знало существо женской чувственности – все двадцать пять эрогенных точек. Ее отклики и нюансы. Но откуда – память не желала находить ответ. В этом случае речь уже не шла о запрете. Речь шла об игнорировании.
Последний тезис показался ему особенно безнадежным. Он отметил его опять уже несколько дней спустя, когда его местная ипостась вернулась из командировки, и Сергей снова превратился в человека, чье присутствие никто никогда не замечает.

А пока он шел по улицам и помнил об Ольге. У нее оставалось все меньше времени, если оно вообще оставалось.
Дальше его мысли потекли в совсем чуднóм направлении. Про то, как вместе с ним в школе училась девчонка, которая больше всех издевалась над мальчиком Сережей. И, как выяснилось на выпускном вечере, именно она его больше всех и любила. И это и был единственный вечер в их жизни. Потом она уехала с военным папой куда-то далеко-далеко. А он обещал писать, да так и не собрался. Такие дела...
«Этот мир должен меняться. По определению, – рассуждал Сергей. – А значит ему нужны скачки и переходы. Выход есть. Его только нужно найти».
Для начала он направился в пункт своего прибытия. Станция была уже обнесена забором с надписью во всю ширь: «РЕМОНТ». И еще: «Посторонним вход воспрещен».
– Я не просто посторонний, – сказал он себе. – Я посторонний! – вошел на площадку и направился к зданию, открыл дверь и попал в руки мужчины в серой форме с эмблемой в виде бегущего волка на левом рукаве.
– Мне нужен лейтенант Камарецкий, – объяснил Сергей, пытаясь протиснуться внутрь. Вестибюль был завален строительными мусором. Механизмы вскрыты. Из них торчали обрезки кабеля и фрагменты металлических конструкций. Плакат на стене гласил: «Эксплуатация ЗАПРЕЩЕНА» и чуть ниже: «Не включать! Работают люди».
– Не знаю никакого Камарецкого! – уперся охранник.
– Тогда – Комаровского.
– Этого – тем более.
– Поклянись!
– Клянусь!
– Провокатор!
– Чего-чего! – насупился мужик и потянулся к дубинке.
– Все-все, ухожу! – ловить здесь точно было нечего. Увы!

На площади перед стройкой Сергей обнаружил знакомого деда и обрадовался ему, как родному:
– Привет, дед! Как дела?
– Да вот. Живем, хлеб жуем, – прогнусавил старик с фольклорными интонациями и достал губную гармошку.
– И как?
– Прожуем – увидим.
– Что ты мне в прошлый раз нагадал про ребусы? А?
– Какие ребусы? – искренне изумился дед. – Я тут песню новую выучил. Вот послушай! – И он задудел «Прощание Славянки». Закончив номер, отдышался. – Исполнение, между прочим, денег стоит.
Сергей выудил из кармана и вручил ему пару десяток.
– Молодец! – похвалил его дед. – А теперь сам подумай, если ты избран, то должен остаться один.
– Я и так один! – подтвердил Сергей, собираясь отчалить.
– Иди. Но я тебя предупреждаю: когда-нибудь ты пожалеешь, что отказался выслушать мою историю. – На что прохожий только махнул рукой и двинулся дальше.

«Может быть и зря, – думал он уже вечером, прошатавшись весь день по городу и так ничего и не решив. – Да ладно! Что же я сам себя должен грохнуть?! Абсурд!»
В заведении было совсем свободно. Только в углу у окна обосновались две пожилые дамы, от присутствия которых зал казался еще более пуст и холоден. Они прервались на пару секунд и обдали его взглядом скучающего отвращения. Он встал и пересел к ним спиной. Заказал пива и высиживал время, погрузив себя в заунывное одинокое пьянство. Сергей напился и знал это – в глазах стояли пьяные слезы и страстно хотелось залепить кружкой о стену. Он остался в этом баре, оттого, что некуда было идти, упивался жалостью к себе и завистью к тем особям мужеского пола, которые знали куда торопиться.
– Ничего особенного, – бурчал Сергей, прихлебывая пиво. – В следующий раз я обнаружу собственную могилу и даже не подумаю удивляться. Умирать – такая скука! Отчего бы и венок не снести. «Мне – любимому». Эпитафия так себе. Но – сойдет!
Наконец даже он понял, что выбора нет и есть всего лишь один мир, который не только подходит ему (ассимиляция – отменное слово), но единственно возможен для осмысленного существования. Там и был его дом – дом, в который хотелось вернуться. Его «внутренний взор» уже блуждал по родным улицам. Оставалось только добраться. Сделать первый шаг и начать путь домой – к себе. Но для начала необходимо еще выбраться из ловушки, в которую он так нелепо попался.
Для начала он решил сменить аудиторию и перешел в другой ресторан. Там играла негромкая музыка, и танцевало несколько пар. Сергей прошел в дальний угол и устроился в тени за отдельным столиком. Алкоголь окончательно затопил мозги. Посетитель заказал крепкий кофе и стал озираться по сторонам. Девица напротив проявила заинтересованность и даже улыбнулась в ответ на его взгляд.
Сергей хлебнул свой напиток, обжег язык и направился к ее столику. Некоторое время они танцевали. Потом он заказал шампанское, и она пила его, разглядывая партнера сквозь бегущие пузырьки. Передвинув под столом ногу, он коснулся ее лодыжки. Она не отодвинулась, но сказала:
– Ты очень мил. Но если ты думаешь, что я отдамся тебе прямо сейчас. Пылко и без крика. То, вероятно, за это придется как-то платить.
Он промолчал. Допил свой кофе. Расплатился и вышел.
Пора...

Черное зеркало реки таяло под мостами. Город спал. И он был восхитительно одинок в этом городе. Сырость текла из воздуха, делая запах ранней весны особенно душистым.
«А за окнами дождик мочится...» – вспомнил прохожий строку малоизвестной поэтессы и свернул в ближайшую подворотню.

– Добрых самаритянок, когда они действительно необходимы, днем с огнем не сыщешь! А ночью – тем более. Разве что... – начал он, собираясь отлить. В это время в конце прохода раздалось мычание. Завозились.
– Эй, кто там! – с перепугу заорал Сергей, пытаясь справиться с ширинкой, и в тусклом освещении разобрал силуэты женщины и двух парней. «Куда тебя опять несет! – одернул он сам себя. – Драйва не хватает?!»
– Мужик, отойди, – вежливо порекомендовал голос из темноты. – Эта сволочь нам денег должна.
– Ты тоже сволочь, – просто сказал Сергей и получил в челюсть.
Били умело и слаженно. Он пытался встать, но каждый раз получал ногой под ребра и снова опрокидывался на заплеванный тротуар.
Он еще успел подумать о том, что и драться-то как следует не умеет, когда раздался хлопок. Один из парней сложился пополам и ткнулся башкой в асфальт.
– Вот падла! – успел заметить второй, когда хлопнуло второй раз. Он схватился за ребра и начал заваливаться на спину.
– Не волнуйся. Он травматический, – объяснила девица, поболтав в руке изящный пистолетик. – Полежат – остынут. И чего, спрашивается, полез?
Сергей наблюдал за ней как зачарованный. Покрутил головой, понял, что уже трезв. Сказал:
– А что нельзя?
– Сумасшедший! – хихикнула девушка.
– Угадала.
– Милый, милый, смешной дуралей! – она улыбнулась и потащила его к фонарю. Некоторое время разглядывала разбитое лицо. Ее широко расставленные глаза были слегка прищурены. На левой щеке небольшая родинка.
– Ну куда он, куда он гонится… – подхватил Сергей, пришепетывая и стараясь отчистить грязь с лица и одежды.
– Надо же! – усмехнулась она и взяла его под руку. – Оставь. Дома отмоешь.
– Вы так добры… – начал, было, Сергей.
– Брось! – одернула его девушка. – Терпеть не могу интеллигентных слюнтяев. Один их вид делает меня фригидной. – От нее веяло жаром как от печки, и Сергей с силой прикусил нижнюю губу.
– Я и есть интеллигентный слюнтяй.
– Значит, ты здорово замаскировался. Пойдем. Дальше нам через кладбище. Ты как? Можно в обход, но сквозь пролом значительно быстрее.
Не стоило идти с ней. После этого он рисковал лишиться всего, что еще оставалось, но податься все равно было некуда. Ему стало все равно сейчас с кем, зачем и почем. Лишь бы кто-то ковал да изображал понимание.
Они шли по дорожке вдоль стелл и оград, и проблески луны в летящих облаках придавали месту романтическую таинственность. Сергей огляделся. Памятник на одной из отдаленных могил показался прохожему увеличенной копией его амулета, и непонятное беспокойство прокатилось по всему телу.
«Может быть, просто освещение такое? – подумал он. – Завтра посмотрю», – и тут же забыл об этом.
Они миновали памятник Спасителю, прошли ряд обветшавших склепов и снова пролезли сквозь дыру в заборе.
– Добрались!
– И как тут живется?
– А ничего – мы же не лошади. К тому же у меня окна во двор.
При чем здесь лошади, Сергей не понял, но понимающе кивнул. Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Вошли в небольшую квартиру с красными обоями и темными шторами на окнах. Девушка скинула пальто и повернулась к гостю:
– Меня Мартина зовут.
– Максим, – соврал тот без особой надобности.
– Надо же так угваздаться! Раздевайся.
– Зачем?
– Вот дает! Одежду стирать буду.
– Отвернись!
– Зачем? – обалдела хозяйка.
– Я застенчивый, – брякнул Сергей и сам себе удивился. Стащил с себя плащ и брюки, из которых вывалилась и покатилась по полу емкость с антидотом.
– Что это? – поинтересовалась девушка.
– Да так – эликсир молодости.
– И ты с ним в драку полез?
– Может быть потому и полез.
– Так разобьют же!
– И точно! – испугался Сергей и пристроил пузырек на шкаф. Хозяйка собрала его вещи и исчезла в ванной.
То, что надвигалось далее, являло собой пьянящую скуку соития человеческих тел, секрет которой ныне утерян.
Мартина выпорхнула из ванной в халатике, слегка прикрывающим ягодицы.
– Уже сохнет! – сообщила она. – Умывайся и пойдем чай пить, тихоня, – и улыбнулась.
Сергей сидел на кухне в семейных трусах, тянул чай и ужасно конфузился. И еще. До сих пор не было ни разу, чтобы доступное женское тело не будило в нем ответного дрожания сердечной мышцы. А было именно так! То есть ничего не было.
Все что он чувствовал сейчас – это страх. Страх этой женщины. Страх, что он ничего не сможет. Страх позора. Страх собственного страха. И это не было ничем сверхъестественным. А просто говорило о его полной неспособности любить теперь. Или всегда?
И тем не менее он позволил увлечь себя в спальню и там с полчаса отчаянно пытался увлечься. В конце концов даже Мартине это надоело:
– Ты не любишь женщин?
– Я это не обсуждаю! – он попытался перевести беседу на милые банальности и не смог. Партнерша смотрела на него все тем же безоблачным взглядом.
– Попробуй тогда объяснить мне свое поведение? – поинтересовалась хозяйка.
– Буквально в двух словах?
– Не спеши. Помедленней.
– Мне нужно время. Меня не возбуждает желание женщины любить кого угодно и когда угодно, – он начал путаться, злиться и молоть всякую чушь
– Еще – как угодно.
– Правильно, еще как!
– Перевозбудился, миленький, – сказала женщина и нежно провела ладонью по его щеке. И от этого ему стало совсем тошно.
Сергей встал, подошел к окну и ощутил острую потребность кинуться вниз. Он от рождения был неврастеником. И нечего удивляться, что подобные желания время от времени смутно копошились в его мозгу.
«Низковато, – подумал. – Не разобьюсь». И отложил до следующего раза. Чуть не заплакал. Его уважение к себе было растоптано не той парой молодчиков, которым не было до него, в сущности, никакого дела, а именно сейчас – женщиной, попытавшейся разбудить его чувственность. Он даже не понял, кем был сейчас – голубым, импотентом, фантомом. Он заблудился.
Сеанс самокопания был прерван Мартиной.
– Шмотки, должно быть, уже высохли. Одевайся и вали!
Сергей только этого и ждал. Схватил вещи и начал судорожно натягивать их на себя. Запутался в брюках и чуть не упал. Подцепил ботинки.
– Ты был абсолютно прав, мальчик. – Мартина оскалилась от ярости. – Насчет интеллигентного слюнтяя.
Гость кивнул и выскочил за дверь. Остановился. Отдышался.
«Это же надо так! – подумал. – Может быть мне и вправду друга найти. Отдамся в хорошие руки. Срочно!»
Он отправился домой и там вначале пытался уснуть. Потом до утра изучал рефлексы собственного тела. Не понял ничего.
Задремал и видел сны, как все удалось, и он выбрался из этого мира. И оттого не хотел просыпаться.

Неудавшийся любовник зашел к Мартине на следующий день. Пришлось забрать забытый антидот. Постоял в дверях. Спросил:
– Пройдемся?
– Не стоит... – она устало прикрыла глаза.
– Да, действительно, – подтвердил он и подумал о том, что их кладбищенско-литературный роман закончился, так и не начавшись. – Мы еще увидимся, правда? – сказал, чтобы что-нибудь сказать.
Но увидеться им больше не пришлось.
Придя домой Сергей попробовал поискать пути в интернете, но не сумел подключиться к сети. Просидел до полуночи, пока не уснул. Даже виртуального выхода отсюда не существовало.

Утром он лежал на диване и размышлял о том, что выбраться из этого мира невозможно, но оставаться никак нельзя, когда в замочной скважине провернулся ключ.
Сергей осознавал, что все это произойдет – рано или поздно – неизбежно. Готовился, но, как обычно, оказался не готов. Запаниковал, заметался, сел, попытался принять эффектную позу. Если учесть, что при этом на нем был только кружевной халатик и тапочки с помпонами, на особое впечатление рассчитывать не приходилось.
Между тем его двойник из этого мира прошел в квартиру, бросил в прихожей дорожную сумку, включил автоответчик, выслушал тишину, хмыкнул и вошел в комнату. Наступал момент истины.
Сергей заерзал на своем месте и уже собирался что-то сказать, когда понял, что его не воспринимают. Пространственного парадокса не получилось. Они вдвоем исключали друг друга. Может быть об этом и говорил старик?
«Ура! – мысленно закричал Сергей. – Чего ура? – оборвал сам себя. – Опять придется идти в привидения. Вот так!»
Он заглянул в зеркало. Оно не отражало ничего из находившегося в комнате.
«Странно», – сказал себе Сергей и поспешил одеться, машинально сторонясь себя реального. Натянул плащ, проверил пузырек, еще раз глянул в зеркало – оно все так же отражало пустоту, посреди которой стоял он сам. Реальный? Пальцы пробежали по пуговицам. В квартире раздался сигнал домофона.
– Ты вернулся? – раздался в динамик знакомый манерный голос. – Ну не вредничай. Я больше не сержусь…
«Пора», – сказал себе Сергей, открыл дверь и выбрался из квартиры.
Он вышел во двор, поплотнее закутался в плащ, соображая, куда идти. И побрел в сторону центра. Слоняясь по вечерним улицам он уже не думал о выходе. Просто шел, постигая историческую скуку времени.
Через некоторое время он сообразил, что ходит по тротуару и сторонится прохожих скорее по привычке, набрался наглости и прошел сквозь ближайшего мужика. Не почувствовал и не увидел ничего, только пустоту – как в зеркале. Прошел через женщину. И тоже ничего не увидел.
Сергей развернулся и вошел в магазин – через витрину. Теперь он мог быть где угодно и кем угодно. Даже пуговицей собственного плаща. Впрочем, это ничего не меняло.
Он прошелся по торговому залу, попробовал ухватить один из разложенных на прилавке мандаринов. Не вышло. «И как же я теперь питаться буду?» – подумал сначала. Но эта часть проблемы была сейчас совершенно неразрешима, и он предпочел оставить ее без внимания.
Он огляделся по сторонам и увидел рыжего кота, который таращился на него из под прилавка. Сергей попытался пнуть зверя, но тот прыснул прочь и скрылся за дверью склада.
– Шестое чувство, мать его! – проворчал местный призрак, покинул магазин и решил навестить Мартину.
Сергей появился в ее квартире, когда девушка общалась с кем-то по телефону.
– Знала бы ты, как он меня выбесил! – орала она в трубку. – Ну почему одним все, а другим ничего? Как это так получается? Как попадется приличный парень, так обязательно голубой или импотент. А? Раньше я думала, что все мужики – кобели. Оказывается – это только лучшая их часть!
Ему не захотелось слушать продолжение беседы. Он выбрался на улицу и двинулся вдоль ограды кладбища. Там за несколькими рядами могил и тополей поблескивал купол местной церкви. Он присмотрелся и направился к Дому Господню. Вошел в храм, который напоминал скорее зал ожидания провинциальной станции. Плитки пола были выложены в виде сложного лабиринта. Возле икон богородицы тускло горели свечи, и несколько старух тихо беседовали подле киоска.

– Ну и чего ты здесь блондишься? – услышал Сергей, повернулся и увидел знакомого деда. Тот сидел на ящике уборщицы и разглядывал его с совершенно издевательским видом.
– Видишь меня! – обрадовался Сергей.
– Воспринимаю, – тот задумчиво поковырял в ухе. – Привет тебе, странник!
– Как, говоришь?
– Ты – странник. Что тут такого? А я – смотритель.
– Смотритель?
– Тогда зови меня как-нибудь по-другому. Мне по барабану!
– Какой-то ты левый, – засомневался Сергей. Они походили друг на друга как дворянин с дворнягой.
– Что ты мне предлагаешь? Обрядиться в величие? – старец заметно напыжился и стал стремительно превращаться в статую Зевса работы Фидия. – И ждать благоговения?
– Ладно, я пошутил!
– Я тоже! – обрадовался дед и стряхнул с себя остатки мрамора. – Не мой это формат! Тут один местный писатель обозвал меня древним богом. Положим, про древнего он загнул...
– Значит, все, что здесь происходит...
– Да нет! Люди и сами все отлично могут. Я же только приглядываю. Говорю же – смотритель.
– Тогда скажи, что со мной.
– Ничего особенного. Рудимент.
– Я – рудимент?!
– Нет. Ты – атавизм.
– Спасибо, утешил!
– А чего тут еще объяснять? До последней пары тысяч лет двигаться по обе стороны времени и вероятности было обычным делом. Поэтому вы и в истории своей разобраться не можете. Потом кто там больше начудил, я уж и не помню. Аристотель, скорей всего. Но только детерминация рассудка привела к атрофии осознания возможностей. Человечество не находит взаимосвязи, а выдумывает их. И единая математика описывает собственный единый мир, выщипывая его из настоящего. Каждый сам выткал себе кокон. А тебе не повезло. Терпи.
– А выход есть?
– Выход, выход! Вот ты все спешишь. А зачем? Посмотри, сколько интересного вокруг. Видишь ту – у Николая Угодника? Дама потрясающая, но нежить. Зря она в храм пришла – бесполезно это.
– О чем это ты?
– Да так... – он замолчал и продолжил, будто только об этом и думал. – Твой выход – вон там, – согнул палец крючком и указал на дверь в закутке с табличкой: «Служебный вход».
– И что за ней?
– Увидишь. Это и будет частью твоей награды. Получишь ответы на свои вопросы.
– Расскажи-ка мне еще раз про математику.
– Пробрало! Ничего странного. Доказывать основы математики, все равно что доказывать существование Бога. Это еще Лейцен фон Браузен угадал.
– Потому и погиб под машиной.
– Не, думаю, потому что раззява... Рецепта истины не существует.
– А, я догадался! Все детерминировано, – передразнил деда Сергей, – и я для тебя тут как шальной фант или джокер. Скучно тебе. Развлекаешься!
– Для меня тебя вообще нет! Соскучишься тут с вами! А про фант – это ты тонко подметил. Надо будет поразмышлять над этим на досуге. Но ты ничего так и не понял. Никто из людей – ни ты, ни я – не видит, что есть на самом деле. И поэтому красит действительность в свой цвет, – и перебил сам себя. – А хочешь познать диалектику Абсолюта?
– Угу! – обрадовался странник и замер в позе напряженного ожидания. Старик воровато оглянулся и вытащил из-за пазухи бутылку шведской водки.
Сергей зло сплюнул и двинулся к двери. Остановился:
– Может ты и то, что будет, знаешь?
– Не понял твоего вопроса. Слишком общий.
– Сконцентрируйся на моей персоне.
– У-у-у... – заскучал дед. – А я думал ты о перспективе мироздания. Но если о судьбе... Когда твои планы сбудутся, ты уже не будешь уверен, что хотел именно этого. Хочешь знать еще что-нибудь?
– Сам разберусь! – огрызнулся странник и отворил дверь. Впереди ждал пустой коридор.
– В сущности, мы похожи, – продолжал разглагольствовать старик, – У меня клочок знания и у тебя клочок знания. Даже если мы объединим наши клочки, это все равно будет только клочок знания. Вот и вся база для человеческой гордыни.
Сергей не слушал. Он возвращался.

Тело мгновенно набухло тяжестью. Набрало вес. Он прошел двенадцать шагов, открыл следующую дверь и оказался в вестибюле станции метро. Огляделся. Над местом, откуда он появился, красовалась надпись: «Служебный выход».
Вырвавшийся из тоннеля гулкий ветер подхватил полы его плаща, и они захлопали как крылья птицы. «Фрунзенская», – оповестил подошедший поезд.
«Даже ехать никуда не надо!» – порадовался странник и направился к ближайшему эскалатору.

У дверей подъезда стояла Ольга в компании парня, которого он уже видел с ней на новоселье. Привлекательный, высокий с длинными, вьющимися волосами.
– Привет... – пробурчал Сергей, торопясь проскользнуть мимо парочки.
– Привет! – откликнулась Ольга и неожиданно покраснела. До ушей. – Ладно, я пойду.
– Уже! – удивился кавалер и уставился на Сергея. – Пока, киска. Я позвоню. ОК?
– Да! – Ольга поспешила высвободить руку из его ладони. И потому, как она это сделала, Сергей понял, что последний их разговор вполне мог быть правдой.
– Где ты так долго был? – она нагнала его у лифта.
– Искал антидот.
– Я спрашивала: «где».
– Очень далеко. В другом мире. – Он так устал, что даже врать не хотелось. Сейчас все, вплоть до запаха кошек на лестничной клетке, отзывалось комфортом, расслабляло, плавило мозги.
– Сказочник! – улыбнулась дама. – Ты скучал? Я боялась, ты не скучаешь.
– I miss You, I need You, I love You… – пропел Сергей задумчиво.
– Это правда?
– Правда. Это Биттлз, – ответил он и получил удар под ребра. – Тихо! Ампулу разобьешь! Что это вы как школьники у парадной? – проявил он отсутствие равнодушия.
– Обиделся?
– Я не обиделся! Я злюсь!
– Ага, обиделся! – она обольстительно сдвинула губки. – Это Ромка. Мы с ним еще в школе вместе учились. Просто он хотел ко мне. Я не хотела. Знаешь, так бывает: он хочет, а она нет. Бывает же? Женщины слабые существа. И все равно. Если он хочет, а она нет. Что делать? А?
– Стоять у подъезда, – он устало провел пальцами по глазам.
– А если наоборот? – лифт остановился и открыл двери.
– Говорю же: «Не знаю!» Пошли лечиться.

– Ну-с, пациент! Будем профилактику проводить.
Ольга с готовностью заголила ягодицы. Сергей сделал инъекцию и сказал:
– Теперь все будет хорошо! – и сам в это поверил.
– Что это? Синяк? – она увидела здоровый кровоподтек у него на подбородке.
– Ну какой же гусар без драки и шампанского?
– Фи! – она наморщила лоб. – Не из-за меня ли случайно?
– Конечно! – он и не сомневался в правдивости сказанного.
– Ты, кажется, обиделся на меня в последний раз, – улыбнулась Ольга, решив одернуть платье. – Зря! Девочки бывают умненькие, глупенькие и вредненькие. И с этим ничего не поделаешь.
– А ты кто?
– Я же сказала!
Лирическая драма оборачивалась комедией. Но сейчас ему нужна была не столько Ольга, сколько компенсация. Он должен был почувствовать себя особью мужеского пола.
Сам не понимая, как это вышло, странник наклонился и чмокнул ее в щеку.
– Это шутка, я полагаю, – усмехнулась Ольга и поцеловала его в ответ. В губы.
Сергей притянул ее к себе и начал неторопливо раздевать, нашептывая на ухо разные сладкие гадости.
– Что мы делаем? Что? Сама с собой не дружу... – лепетала гостья, помогая ему освобождать себя от одежды.
Пошел дождь, и стекла дома зашептались между собой. В перестук капель вплелись русалочьи всхлипы Ольги и шелест простыней.
«Разрываясь между любовью, наслаждением и ...» – про третье он понять не успел.

Когда гостья ушла, Сергей долго бродил по своему жилищу. Квартира, в которую он теперь вернулся, имела демонстративно запущенный вид. Ностальгический запах забвения. Посреди кухни валялась куча тряпок. Ольгино белье. Он осторожно упаковал его в пакет. Подумал. Вылил туда банку масляной краски и снес в мусоропровод. Потом еще долго мыл полы и вытирал пыль.
– Мужественность в себе поискать решил! – высказал он, покончив с уборкой. – Так лучше бы проститутку вызвал. Что теперь делать-то будешь?
Вопрос повис в воздухе.
В силу профессии он всегда был окружен вниманием женского пола. Через обольщение в нем искали союзника. Он даже привык к этому. Но не сейчас.
– Это дело не для курчавых лобков, – проговорил он, глядя в окно.
Идиотская фраза. Конечно, не для них! А для кого?

Позвонила Ольга:
– Хочу тепла и ласки... – ее голос тек как липовый мед.
– Явлюсь к тебе с теплом и лаской. Жди!
– И куда ты все это выльешь?
Он задумался. Вопросы взаимоотношения с женским полом превратились для него в нескончаемый ряд примеров и доказательств. Каждый раз, приспосабливаясь к новым обстоятельствам, он терял нечто от остроты и главное – чистоты чувств. Вокруг Сергея несся поток возможностей, в которых он уже существовал, как неотъемлемая данность. Существовали еще письма. Отчего-то именно они казались ему спасительным кругом. Действительно, отчего?

Все еще размышляя об этом, он заглянул в соседнюю квартиру.
– Я тебе перекусить приготовила! – похвасталась Ольга, прошла на кухню и захлопотала у плиты. Посетитель умилился от этой сцены домашнего уюта. Взглянул на Ольгу и угадал блеск в ее глазах...
«Все хорошо, – решил он для себя. – Жизнь идет своим чередом. Какие еще письма?»
Потом он ел рыбные стейки со сложным гарниром, а хозяйка сидела напротив, положив головку в ладони, и наблюдала, как еда исчезает у него во рту. Подождав, пока гость утолит первый голод, задала вопрос:
– Расскажи, где же ты все-таки был?
Ему стало необходимо кому-то высказаться. И он решил, что женские уши подходят для этого лучше всего.
– Я же тебе уже сказал. Вне этой причинности. Там и был. Мы все привыкли жить в мире, где только одна реальность. Однако альтернатива есть. Всегда. Не альтернатива выбора или поступка. Но веры.
– Тогда поверь, что ты птица, и лети.
– Но прежде – поверь.
– Как?
Сергей почувствовал, что его не воспринимают всерьез, и начал горячиться:
– Пойдем! – он поднялся и потащил Ольгу на улицу.
– Может быть, ты сначала доешь или хотя бы объяснишь мне, наконец, цель нашего круиза, – не выдержала Ольга.
– Нет! – отрезал он. – Ты не веришь.
– А ты?
– В гидродинамике есть понятие кавитации, когда скорость потока так велика, что нарушается принцип его неразрывности.
– К чему это?
– Да так, иногда страдаю абстрактными рассуждениями.
– Если бы я была чуточку поумней, – хихикнула Ольга. – То сочла бы что наши с тобой психомоторики фатально не совпадают. Или наоборот!
Сергей промолчал. Они вышли на улицу и добрались до ближайшей станции метро. А дальше по накатанному сценарию – поезд, женщина, вагон, следующая остановка. Они поднялись по эскалатору и вышли в город. Сергей огляделся по сторонам и ничего не почувствовал. Мир не изменился. Портал не сработал. Попробовал еще раз. И еще. С тем же результатом.
– И что? – ехидно поинтересовалась спутница.
– И ничего!
– Жаль... – она водила по асфальту носком модельной туфли. – Не полетали.
«Ты и только ты...» – внутренний голос затянул паскудную песенку.
Сергей хотел обидеться, но передумал.
«Действительно! – отметил. – Приспичит же такое! Посадил в электричку и увез в другую возможность. Еще бы турбюро открыл! Не желаете побыть барабашкой?»
И еще одна мысль пришла ему в голову. Судьба существует в виде универсальной идеи. И человек отражается в ней как будто в зале с тысячами зеркал. И чем дальше от подлинника, тем труднее различить черты оригинала. Индивидуальность стирается, превращая человеческое существо в схему из школьного учебника. Подлинность – вот ключевое слово. И она существует в единственном экземпляре. И только там, где ты действительно призван жить.

Вечером Сергей сидел у телевизора и изучал инструкцию солнцезащитного крема, который Ольга забыла в прихожей. Реклама на упаковке подчеркивала новизну средства и его уникальную текстуру. Более подробный текст вкладыша особо упирал на три пункта: фильтрацию вредоносного ультрафиолета – его β-составляющей – особенно опасной для кожи; выделение увлажнителей и витаминов на протяжении целых суток и нейтрализацию свободных радикалов.
«Людям недостаточно просто чуда, – подумал читающий. – Им нужно подробное разъяснение».
Зазвонил телефон.
– Не сердись! – сказала ему Ольга. – Я ужин приготовила. Приходи.
– Отлично! – неожиданно обрадовался ее возлюбленный, прихватил бутылку «Asbach» и потащился в гости.
На этот раз трапеза была обставлена романтически. С фарфоровой посудой, столовым серебром, хрустальными бокалами, свечами, полумраком и тихой музыкой. Сергей наполнил бокалы.
– Чин-чин!
Выпил и постарался расслабиться.
– Скажи что-нибудь ласковое, – попросила Ольга.
Он сказал.
– Неплохо… – она улыбнулась.
– Я старался… – он улыбнулся в ответ.
– Мне надо кое что рассказать тебе. Хорошо?
Он кивнул молча и стал следить за игрой отблесков огня в гранях бокалов. Хозяйка немного нервничала, но это не очень сказывалось на содержательной части ее истории.
Она говорила о том, что после первой влюбленности, случившейся с ней еще в школьные годы, уже скоро лет десять считала себя женщиной, равнодушной к мужчинам и потому особенно для них привлекательной. Даже самые лучшие и занимательные представители мужской половины вызывали в ней все те же ученически-школьные, почти детские чувства. Люди как таковые интересовали ее не особенно. С ними было приятно сходить в клуб или на концерт, а потом поцеловаться час-другой, чтобы затем уже через час-другой забыть, как кого звали.
Она неплохо смотрелась на их фоне. Ими можно было хвастаться, меняться с подругами, слегка приревновывать. С ними было даже интересно разговаривать и дружить, за исключением, разумеется, тех сальных типов, которые исподтишка шарили своими липкими глазами по коже пониже спины. Даже секс с мужиками был иногда интересен – как спорт или эксперимент.
В этот раз все случилось совсем иначе.
Ее чувства представляли собой своеобразный клубок, в котором переплелись нити любви, обожания, ненависти, страха… Она многое отдала бы за то, чтобы вырвать из сердца эту занозу. Увы!
Она не знала, будет ли с ним легко или интересно, солидно, умно. Она даже не знала, будет ли с ним что-нибудь. Она вообще ничего не знала, потому что готова была завалиться в обморок от любого его звонка, а тело покрывалось пόтом от малейшего их соприкосновения. Было именно так. Катастрофа! Ей хотелось все и сразу. Хотелось прижаться к нему. Прильнуть. Ощутить его ладонь внизу живота. Почувствовать внутри. Сосуществовать.

Некоторое время он слушал внимательно и думал, что вполне понимает ее…
Ольга продолжала говорить, но собеседник не уже не обращал внимания на слова, а смотрел только в ее глаза, и ему казалось, что она просит о помощи.
– Возможно, я тебя излишне идеализирую, – зафиксировал последнюю фразу.
– Отрадно слышать.
– Не перебивай...
Итак – она ждала. А он и не думал торопиться. Он не спешил. Лучше бы он спешил! Тогда бы у нее еще был шанс совладать. Шанс вырваться из этого кокона. Перегореть.
Сначала ей это удалось. В другой раз – нет. Не удалось. Не вышло. Она поняла – он знал обо всем заранее и оттого отчаянно не торопился.
– Так ведь? – Сергей только пожал плечами.
А тут еще этот злосчастный роман с сестрой.
– Не стоит сейчас об этом. – гость затосковал. Он одновременно и хотел и не хотел выслушивать ее исповедь.
– Анна, – отчеканила Ольга. – Она была слишком сентиментальна, чтобы любить кого-то по-настоящему.
– А ты?
Улыбка застыла у нее на губах.
– Я – умею!
Остаток вечера прошел в обоюдных попытках изобразить покой и беззаботность. Потом Сергей помогал хозяйке убирать со стола, потом – мыть посуду. Потом она стелила постель, решив, что уже слишком поздно отпускать его домой.

Поцелуй был долгим и вкусным. Он проснулся, ощутив во рту присутствие Ольгиного языка.
– Я так по тебе соскучилась, – прошептала подруга, – просто ужас. А ты все спишь и спишь…
Ее кожа текла под его ладонью. Тонкие волосы щекотали нос и щеки. Глаза сияли так, что Сергей зажмурился. Выпуклости и впадины их тел совпадали, как будто предназначались друг для друга. Он вздохнул и почувствовал себя героем романа Барбары Картланд.

Накричавшись вдоволь, она приоткрыла глаза и прошептала с нежностью:
– Я тебя ненавижу...
И он ничуть этому не удивился.

Сергей жил с Ольгой и должен был радоваться, но получалось не очень. Не то чтобы она не вызывала в нем никакой чувственности. Но он мог легко контролировать ее. И поэтому относился к этому скорее как к должностным обязанностям. Привык.
И чем дальше развивались их отношения, тем большее сходство находил он в Ольге и Анне. Часто Сергей заранее знал, как поступит Ольга, потому что точно так же сделала бы ее сестра. Манеры. Повадки. Даже физическое сходство, которое раньше вовсе не бросалось в глаза.
Однажды он, смеясь, сказал ей об этом.
– И давно это у тебя так? – поинтересовалась Ольга, продолжая романтически улыбаться. – Лижешь меня, а думаешь о ней.
И он понял, что совершил ошибку. Непоправимую. Постарался обратить все в шутку. Не получилось. И их общая история стремительно покатилась к своему финалу.

Вернувшись домой через пару дней, Сергей обнаружил дома свою подругу. Она улыбнулась ему навстречу, но не глазами. Он почувствовал напряжение и, ища причину, оглядел комнату. На тумбочке у кровати лежала пара листов обычного формата. Письма. На полу – раздавленная флэшка от компьютера. Что в ней могло быть записано, хозяин понятия не имел.
– У Писателя был запой, – сказала Ольга будничным тоном.
– Сочувствую.
– Ни фига ты не сочувствуешь! Ты и чувствовать-то не умеешь.
– Какая муха... – начал, было, Сергей. Но она не дала ему договорить.
– Мне надоела!
– Что? – он помотал головой, стараясь собраться с мыслями.
– Мне надоела эта твоя «любовь к трем апельсинам».
– Ты.… – он захлебнулся обидой, как мальчик, у которого отняли последнюю игрушку.
– Я поняла, – сказала Ольга. – Ты знаешь, я пошпионила тут за тобой. Один разок. Вошла в соседний вагон метро. А на следующей остановке пересела. Тебя там не было. Правду, выходит, рассказывал. Не бойся, я никому не скажу! – она запнулась. – Господи! К Ромке хочу. Прощай! Впрочем, тебе-то что. Ведь мы чужие как были, так и есть.
Она, видимо, думала, что его успокоила. Она его добила. Произнесла самое страшное, что он слышал за последнее время. Сергей сидел неподвижно с приклеенной снисходительной улыбкой. Ему стало тошно, потому что эта женщина снова оказалась права.
– Ты ошибаешься...
– Женщины ошибаются только, если они начинают рассуждать как мужчины. Тебе этого не понять... Да, кстати, про Писателя. Он теперь прижился с женщиной, которая родила ему сына еще восемь лет назад. Выходит, дождалась своего часа. Хоть кому-то все-таки повезло в этой истории. А теперь пойду. Устала я от тебя.
На лице ее он увидел только отвращение. Только отвращение, и больше ничего.
– Желаю тебе столько счастья, сколько ты заслуживаешь... – ответил Сергей, привыкший выговаривать двусмысленные фразы.
Сказал, отвернулся и ушел на кухню. Стал ждать, пока хлопнет входная дверь. Стоял и смотрел в окно, мечтая о бифштексе.
«Странно, – подумал. – Мы расстались, а я ничего не почувствовал. Ни досады, ни облегчения...»
– Странно... – проговорил вслух и начал одеваться.

Сергей вышел на улицу и весело хихикнул. Для отменного настроения была масса поводов: очередная женщина сочла его законченным психом, и он снова стал никому не нужен, дороги к храму не существовало, пути назад – тем более. Он больше не знал, чего хочет. Нет, знал – бежать. Бежать!!! Но куда?
– Все бесполезно, – сказал глухо. Сел в авто и поехал куда-нибудь. И всю дорогу он думал о том, почему его счастье должно зависеть от чьего-то существования.

Колеся по городу, Сергей вдруг понял, что находится в двух шагах от Сашкиного дома. Решил зайти.
На кухне у друга сидела Настасья и нервно курила. Судя по пепельнице на столе, делала она это уже очень давно.
– Вот полюбуйся, – брюзжал Сашка. – Еще одна несчастная любовь. Тебя мне не хватает – так вот!
– Что? – уселся Сергей напротив женщины. Ему ужасно захотелось с ней поболтать.
– А я не хочу! – всхлипнула она, завершая уже высказанное. – Не хочу из леди, которой дарят цветы, превращаться в клушу, которая стирает носки и пылесосит квартиру!
– Знаешь! – зло прокомментировал брат. – У каждого в жизни есть своя роковая женщина. Кто бы возражал! Да только наша дамочка засиделась в этой роли.
– Не зуди! – одернул его Сергей. Настасья вытирала слезы.
– Знаешь мульку? – продолжил Сашка. – Когда моя продвинутая сестрица решила изменить мужу – из любви к искусству, надо полагать – она приехала ко мне и несколько раз пыталась сбежать из помещения. Пришлось их запереть. Лезть в окно высоковато. Покорилась. Оправдала надежды. Свои – в первую очередь. Потом пошло-поехало. Даже Юлька попал. Конвейер.
– К чему ты все это сейчас говоришь? – прошипела Настасья. Глаза ее превратились в щелочки.
– Да так. Курс женской психологии.
– Вот и заткнись! Просто я любила их обоих!
– Так не бывает!
– Еще как бывает!
– Тебя что – муж бросил? – догадался Сергей.
– Не бросил. Решил пожить один – подумать.
– О как!
– Ребята, он меня не простит теперь! – захныкала Настасья.
– И ты что – переживаешь?
– Я хочу быть ему верной женой! – она размазывала по щекам слезы вместе с тушью и помадой. – Как вы не понимаете, каждая женщина мечтает иметь свой дом!
– Рожать детей, стирать носки и пылесосить квартиру, – проворчал Сашка. – Как раз вовремя!
– Не язви! – одернул его Сергей. – Если любит, то вернется. Ты пыталась с ним говорить?
– Да он как начал орать! На таком ультразвуке! – Настасья вытянула из пачки очередную сигарету. – Хоть бы вернулся! Это Бог меня за все... Пускай и квартиру пылесосить... А если не любит? – похоже, ее поразило это открытие.
– Любит... любит... Не бери в голову. – сказал Сашка примирительно.
– Иди ты знаешь куда! – неожиданно обиделась сестра. – Утешил братец! Все равно я буду бороться за свою любовь!
– Будь!
– Пошла я. Так, значит – вернется? – спросила она у Сергея.
– Обязательно! – заверил тот. Настасья пошла умываться.
– Представляешь, – сказала она, рисуя себе лицо. – Когда этот, как его – муж делал мне предложение, я разрыдалась. А он – дурачок расчувствовался. Думал – это от радости. Теперь-то я точно знаю...
Она повертелась у зеркала, похлопала глазами. Ушла.
– Зачем приходила? – проговорил Сашка. И сам себе ответил. – За поддержкой... А ты зачем?
– Забыл.
– Понятно! У нее процентов на семьдесят – уязвленное самолюбие, – подытожил хозяин квартиры. – Но если даже на тридцать – любовь – тяжко ей придется... Горе-то – горе! Да… Тех, кто идет на Голгофу, удерживать бесполезно… Так, все-таки, зачем пожаловал?
– Говорю же, не помню.
– Вот и погуторили...
В этой сцене им полагалось играть роль истуканов.
– Хорошо, хоть – не пеликанов, – сквозь зубы процедил Сашка. И Сергей понял, что в голове у него те же самые мысли.
– Как всякая умная женщина, – решил Сергей подвести итог, – Настасья считает, что жизнь логична, и ее проблемы – это наказание за прегрешения. Но теперь она исправится, и всякий верный ход повлечет за собой соответственный отклик. А судьба – эта сучка – плевать хотела на нашу логику. Она многовариантна. И на изящную комбинацию в шашки отвечает игрой в щелбаны.
– Как всякая умная женщина она уже и так все давно про себя знает. Просто, когда это говорит посторонний – пусть даже родной, но посторонний – это кажется ей кощунством. Она не желает знать то, что знает. Вот и причина трагедии. Нет? А я вот думаю – да!
– Это по любому, – неопределенно согласился гость.
– И все-таки Пушкин прав насчет Татьяны. Оптимальная стратегия поведения.
– На то и гениально...
– Даже если генитально. Все равно – он прав.
– А нравственность – компенсация тех чувств, которые ты сам у себя отнял. Ладно, прощевай. А зачем приходил?
– Вот и я о том же...

Получалось, что жизнь все это время оставалась существенной лишь оттого, что ему было к кому стремиться. Сергей развернулся и вошел в подошедшую электричку. Его мир ждал его. А там…

«Я тасую эти пространства, как карты за столом, – думал он в грохоте летящего поезда. – И тащу их одно за другим в видимом беспорядке. И чем дальше, тем более убеждаюсь, что случайности предопределены. И, выходит, я могу управлять тем, что вижу. Становлюсь творцом своего движения или только его частицей. Но я двигаюсь! Двигаюсь, чтобы стать целью, а не средством. А значит... Ничего это не значит!» Он увидел свое отражение в черном зеркале окна электрички и подивился артистичности образа.

«Сны не созданных созданий колыхаются во мне словно лопасти латаний на эмалевой стене», – процитировал он Валерия Брюсова. И еще: «Есть тонкие, чувствительные связи меж контуром и запахом цветка. Так бриллиант не виден нам, пока он гранями не засиял в алмазе».

Свет в вагоне мигнул. Мигнул еще раз. И погас. Мчащийся в кромешной темноте состав постепенно утрачивал размерность, оборачиваясь универсальным инструментом движения. И в нем из всех измерений оставалась лишь протяженность. И сам Сергей в этой протяженности начинал осознавать себя гибридом червя и кометы. Из всех чувств осталось только представление. И он нанизывал на это представление несущиеся мимо сгустки знания и ощущений. И в нем они могли бы обратиться чем угодно, но сейчас складывались в сложный орнамент, сквозь который текли и текли мириады гигантских червеобразных созданий. И они также существовали в нем, как и он в них. Их сплошная сущность поглощала пространство, преобразуя его «по образу и подобию». Чего? Воли и представления? Может быть. А может и нет.
Его собственный «акт творения» напоминал скорее деятельность пищеварительного тракта – необходимую до безразличия.
Сконцентрировавшись на движении, он перестал воспринимать пространство и сущих в нем. Обратившись к сущности пространства – забыл о протяженности, но понял, что видит мир с его изнанки, и сама жизнь – всего лишь отражение вселенной, а вселенная – только лишь тонкая пленка на поверхности протяженности, в которой, отражая ее орнамент, текли и текли энергетические сущности – сложные гибриды червей и комет. И отдельные человеческие судьбы проносились мимо и вспыхивали крохотными искорками на бесконечном теле их вселенской жизни.
И они – эти гибриды на самом деле являлись всего лишь воплощением единой сущности – Демиурга, если угодно. Но сейчас этой сущностью был и Сергей. И мощь его оборачивалась одновременно и бессилием, поскольку он не мог управлять этой мощью. Он вбирал в себя все и ничего не мог с этим поделать, а только плыл и плыл в своей протяженности. Плыл и рос, потому что не мог существовать иначе. Плыл и множился в протяженности. Плыл и думал долгие думы. Такие долгие, что человеческие остатки его сознания не могли осознать ни истоков, ни направления их течения. «Как же тогда Бог может услышать мои молитвы?» – подумала человеческая составляющая теперешней сущности Сергея. Червю-Демиургу не было дела до таких вопросов. Он тек в протяженности, слоился и множился в ней, накапливая энергетику ощущений. И эти слои, отражением сущности которых в мире Сергея, по всей видимости, были люди, также множились и гнали себя вперед. Их отдельные судьбы проносились мимо и вспыхивали крохотными искорками на бесконечном теле вселенской жизни.
«Зачем? За мясом!»
«Боль и страх никогда не уйдут из этого мира. – Подумал Сергей, все еще цепляясь за свою человеческую сущность – Что может быть ярче боли и страха? Может быть – это Любовь? Я должен обратиться в Любовь? Зачем? Чтобы спасти этот мир? Бог есть Любовь! Но я не хочу быть Богом!» Подумал и попробовал осмотреться. Орнамент вокруг пульсировал, становясь то контрастным, то расплывчатым. И его поверхность преображалась в такт этих пульсаций, содрогаясь и вибрируя. Но целью ее движения был покой. Полный покой. Идеальный порядок, который в отражениях именуемых мирозданием, можно было представить как идеальный дендрарий. Тот самый сад-кладбище, куда Сергея уже выносил Лабиринт. И спасением ему – всеобщая стерилизация. Сергей ощутил в руках упаковку противозачаточных таблеток.
По телу червя пробежала судорога. Он начал двигаться по кругу, сворачиваясь в кольцо. Цикл должен был замкнуться. Змея, укусившая свой хвост. Давний мистический символ. Сейчас он приобретал для Сергея совсем другой смысл. Тор. Вечное движение в вечном покое. Ловушка. Западня. Катастрофа. Он стиснул в руках пачку с таблетками. Те провалились сквозь пальцы, и в руках у него оказался его амулет. Необходимо было что-то делать. Но что? Он продолжал сжимать руку, чувствуя, как острые грани артефакта впиваются в ткани ладони.
– Зачем? За мясом! – повторил он пустую фразу. И усмехнулся, припомнив про магию крови. – Детские сказки.
В это момент по телу червя пронеслось еще несколько судорог. Оно начало вибрировать и светиться изнутри. Волна силы как цунами прокатилась сквозь всю его сущность. Потом еще и еще. Ураган чувств – от ужаса до запредельного вожделения обрушился на Сергея. «Круг замкнулся… – Успел подумать странник. – Нет!»
Тело Червя вошло в соприкосновение с другим – таким же – тянущимся сквозь протяженность. Их слои пронизали друг друга, слившись в единое целое. Потоки энергии сменили траекторию.
От этого соития в одной из вселенных вспыхнула сверхновая звезда, в другой – черная дыра впитала в себя несколько летящих мимо галактик, поверхность Солнца вспучилась протуберанцами, по Земле прокатилась волна землетрясений, а электричка, в которой дремал Сергей, соскочила с рельсов.
Пассажир еще успел увидеть, как поезд вылетел из тоннеля на освещенную станцию, и вагоны начали громоздиться друг на друга, корежа все на своем пути. Мелькнули перекошенные ужасом лица людей на платформе. Его ударило о ручку сиденья. Теряя сознание, путник в последний раз ощутил себя Червем-Демиургом, пожелал покоя и растворился в протяженности.

Когда он очнулся, на груди сидела лягушка со странными желтыми пятнами на голове, собранными в корону.
– О как! – квакнуло земноводное. – Опять ты!
– Этого не может быть! – заорал Сергей, но очнуться во второй раз не получилось.
– Поболтаем? – лягушка запрыгнула ему на грудь, угнездилась там поудобнее и уставилась в его глаза своим немигающим взглядом.
– Мистическая сила! – пробормотал Сергей. Правда в действительности, первая часть этого словосочетания звучала как-то иначе. – Ну, похоже – теперь мне точно – хана, – Продолжил он заплетающимся языком. – Если бы все не было так хреново, можно бы и со смеху помереть.
Через несколько минут парень начал тонуть в лягушечьих глазах. «Не жить, а только спать, и видеть сны. И в снах осознавать свое существованье...». – Так, кажется...
Он увидел себя отраженным в витрине большого магазина. Наступили сумерки, и весенняя листва подсвечивалась зелеными огнями уличных фонарей. Сергей остановился под одним из них, раздумывая, куда пойти.
– Как дела? – поинтересовался пробегавший мимо пес.
– Что? – опешил человек.
– Да я так. Не хочешь говорить – не надо. Гуляю себе, никого не трогаю.
– Починяю примус…
– Какой такой примус?
– Ну, керогаз.
– Обзываться! – ощерилась собака.
– О как! – выдохнул Сергей.
– А ты думал! – буркнул пес и свернул за угол.
– То ли еще будет! – обрадовался человек и пошел в другую сторону. – Где-то я это уже проходил… Ага! «Роза Мира». Там, еще лошадей грамоте учили, а пространство слоилось, и Андрей Болконский был живее всех живых. Мой клиент...
В одном с ним следовало согласиться. Дон Кихот не менее реален, чем Сократ или Аристотель, а Гарри Поттер.... Ладно, обойдемся без исторических аналогий. Развитие общества определено развитием разума в наихудшем его проявлении – накоплении иллюзий. О чем это я?

Похоже, он распечатал мир, где разум забыл о своем хозяине.
Сергей задрал голову к небу в надежде разглядеть пирамидальный свет мировых эгрегоров. Но не увидел ничего кроме огрызка луны и перемигивания огней пролетающего лайнера. В следующий момент парень зацепил ногой припаркованный у столба велосипед и полетел, шарахнувшись головой об асфальт.
– Куда же ты все время так торопишься! Говорю же, поболтаем… – расслышал он сквозь шум в ушах знакомое кваканье. – Полежи, расслабься.
– Да идите вы все! – психанул путешественник. – Подскочил, стряхнул с себя лягушку и побежал, куда глаза глядят. Кровь из разодранной щеки стекала под воротник.
И не удивительно, что следующая выбоина в дорожном покрытии обернулась новым полетом, ударом виском о что-то твердое и очередным забытьем.

Открыв глаза, Сергей обнаружил себя в помещении, заполненном старинной мебелью и полумраком. Он провел рукой по щеке и ощутил там корку засохшей крови.
– Я чувствую боль, – убедил он себя, – значит, все это наяву. Боль – самый верный признак моего существования.
– Выспались? – проворковала вошедшая дама в кринолинах. – В этой комнате у нас ампир. Иногда я вдруг чувствую, что никак не могу обойтись без ампира. Он мне просто необходим, чтобы сохранить самочувствие. Вы как?
– Мне бы еще вздремнуть, – сказал Сергей, чтобы оправдаться, и поплотнее закрыл глаза.

Очнувшись в следующий раз, Сергей увидел вечер – темный, теплый, душистый. Прямо за открытым окном куст сирени и два силуэта – мужской и женский. Томный голос.
– Я говорю про это небо среди облаков. Какой дивный цвет! И страшный и дивный. Вот уже правда небесный, на земле таких нет. Смарагд какой-то.
– Раз он в небе, так, конечно, небесный. Только почему смарагд? И что такое смарагд? Я его в жизни никогда не видал. Вам просто это слово нравится? – спросил парень в широких штанах и безрукавке странного фасона.
– Да. Ну, я не знаю. Может, не смарагд, а яхонт... Только такой, что, верно, только в раю бывает. И когда вот так смотришь на все это, как же не верить, что есть рай, ангелы, божий престол...
– И золотые груши на вербе...
– Какой вы испорченный, Толя. Правду говорит Дарья Сергеевна, что самая дурная девушка все-таки лучше всякого молодого человека.
– Сама истина глаголет ее устами, Киса.
Платьице на ней было ситцевое, рябенькое, башмаки дешевые; икры и колени полные, девичьи, круглая головка с небольшой косой вокруг нее так мило откинута назад...
Парень положил руку на ее колено, другой обнял за плечи и полушутя поцеловал в приоткрытые губы. Она тихо освободилась и сняла руку.
– Что такое? Мы обиделись?
– Девушка прижалась затылком к косяку окна. И Сергей увидел, что она, прикусив губу, едва удерживает слезы.
– Да в чем дело?
– Ах, оставьте меня...
– Да что случилось?
Она прошептала:
– Ничего... – и, соскочив с подоконника, бросилась прочь.
Парень сплюнул и пожал плечами:
– Глупа до святости! Однако... – и зашагал следом.

Сергей приподнялся на локте и увидел, как парень скрылся в ближайшем кустарнике, а потом еще некоторое время лежал и хлопал глазами.
– Доездился! – наконец выговорил он. – Так что даже время покатилось черт знает куда. Или это фильм какой снимают? – хотел, было, встать, но не обнаружил для этого никакой причины – даже выйти помочиться – и снова уснул.

Проснувшись среди ночи, он уже не осознавал, где находится. Сон это или явь. Место и время стали эпохами и спутались в его воспоминаниях. Он не мог отличить места, в которых жил прежде, от мест, в которых только мог бы жить. Поскольку возможность для него давно обратилась реальностью. Но, уже поэтому, сама реальность переставала существовать.
Реальность оттого и реальность, что не может быть многовариантна. Не так ли? Или может? И тогда ряд кармических судеб позволено продлевать не только вдоль – сквозь время, но и поперек – в пространствах миров, порожденных возможностью. А возможность – это тот же поезд, в двери которого можно войти. Или остаться?
И, значит, прав философ, говоря, что каждый новый миг из личинки, именуемой человеком, нарождается новая личность. И все-таки что-то здесь было неправильно. И время снова преследовало его своими несовпадениями и несвоевременностью. И, может быть, оттого Сергей стал так высоко ценить своих друзей, нелогичные поступки и любимую женщину. И так отчаянно пытался вернуть ее, потому что связывал с ней обретение подлинности собственной жизни.
Потому что никакая философия не может изменить мир, и никакие загадки истории или авантюры не способны вернуть интерес к жизни, если утерян стержень существования. И единственным посылом к действию оказывается тезис: «Мне скучно!»
«Две жизни, – процитировал он Рильке. – Ты не с этой и не с той, и жизнь твоя то ввысь парит, то дремлет, то молча ждет, то все вокруг объемлет – то камнем обернувшись, то звездой».
– Кто обеспечивает синхронность – вот в чем вопрос. – Высказал он и сел на кровати. – Смотритель – старый черт – так ничего и не сказал об этом.
Потом его мысли потекли от превратностей судеб к конкретным персонажам. Он осознал свои злоключения последнего года и в них увидел Елену, понял, что до сих пор любит эту женщину, мысленно раздел ее, порадовался упругости обнаженного тела и завожделел, после чего оставалось только снова провалиться в дрему, оттого что никакие другие проблемы не тревожили его больше.

Видеть мир как сон – не худшая точка зрения. Нелепица событий оборачивается всего-навсего заблуждениями дремлющего рассудка. Но только в том, что касалось Сергея, все происходило с точностью наоборот. Лишь засыпая, он начинал воспринимать реальность происходящего и почти понимал, зачем пришел в этот мир. Но знание это улетучивалось уже в первые минуты пробуждения. И жизнь продолжалась с ощущением необходимости вспомнить нечто чрезвычайно важное и невозможности сделать это.

Очередной раз он пришел в себя среди ночи, сделал вдох и закашлялся. Все тело было в испарине. Голова болела. Легкое недомогание вызвало в нем непонятную радость. Сергей выбрался из постели и вышел в коридор, залитый светом полной луны. Стены и окна полукругом разбегались и тонули в полутьме. Излучали странное томление. В такие минуты любая история казалась достоверной и могла произвести жуткое впечатление. В лунную ночь все выглядит в истинном свете. Не так ли, господа?
Он решил обойти дом и долго раздумывал, в какую сторону ему направиться. Пошел против часовой стрелки, как будто это могло иметь какое-то значение. Ноги тонули в ковровых дорожках. Звук шагов не портил тишину. За окнами сияние луны заливало сад, лужайку со стриженой травой и реку в отдалении. Отблески воды словно рама окутывали пейзаж.
Пройдя несколько десятков метров, постоялец увидел свет. Подкрался и осторожно выглянул из-за выступа стены. Коридор заканчивался массивной дверью. Рядом с ней стоял стол с телефоном и лампой с зеленым абажуром. За ним, откинувшись в кресле, сидела дежурная сестра и, как мышь, проворно грызла заостренный ноготок.
В углу над дверью висела камера системы слежения. И Сергей сразу успокоился. «Времена не выбирают. В них живут и умирают...» – так, кажется.

«Дом отдыха, – решил Сергей, проведя пальцем по холодной грани массивного оконного стекла. – Или дом скорби. Что, по большому счету, одно и то же...» Он пытался думать и не мог. Мозги обратились в кисель, как после слоновьей дозы нейролитика.
В комнату уставшая от дремы заглянула большая белая луна. «Пора спать!» – произнес некто в его голове. И он послушно поплелся к своей кровати.

Утром явилась Дарья Сергеевна – все та же дама в кринолинах и повела его завтракать. Столовая оказалась небольшой и ухоженной. На стенах корчили рожи забавные фавны. На окнах прозрачные занавеси удачно драпировали пуленепробиваемые стекла. На столах – чистые скатерти и вазочки с искусственными цветами.
Сидели по двое. Сосед напротив был худ и бледен. Когда он рассматривал принесенную пищу, то забавно подергивал кончиком носа и прикусывал нижнюю губу двумя длинными передними зубами. Его присутствие за столом вызывало мысли о том, что не пора ли пить чай. «Кролик Роджер», – решил для себя Сергей и улыбнулся.
– Как вы относитесь к пришельцам? – спросил кролик вместо приветствия.
Фраза застала Сергея врасплох. Он поперхнулся и долго кашлял, прикрывая лицо салфеткой, отчего Кролик счел его скептиком и прекратил попытки завязать беседу. В сложившихся обстоятельствах это, пожалуй, было и к лучшему.

После еды Сергей опять попытался уснуть. Не получилось.
Вошел человек в белом халате в пенсне и с бородкой клинышком. Прикрыл дверь и засеменил вглубь помещения.
– Ну-с, как делишки? – поинтересовался он чересчур бодрым голосом. Уселся напротив, потирая руки. Замолчал.
– Док, чем я болен? – тот некоторое время сидел, изучая глаза собеседника.
– Реактивный психоз. Пустяки.
– Болезнь?
– Пограничное состояние, – сказал доктор и бросил на Сергея беглый, но внимательный взгляд.
– Верно подмечено. Какие симптомы?
– Полежите у нас немного, – доктор решил не услышать его вопрос. –Посмотрите, как хорошо вокруг. Полный покой. Аж душа замирает. Отдохнете. Все пройдет.
– И так все пройдет! – отметил пациент. – Выходит, Фауст чего-то не догонял. Мог же остановить прекрасное мгновенье. Однако как-то все время притормаживал. Куда его несло?
– Вы забываете, милейший, о втором пункте договора, – доктор стал понимающе участлив. – Как только остановишь мгновение, так и отправишь душу к дьяволу.
– Вот и я говорю, – обрадовался Сергей. – Второй пункт. Он же первый. Остановил мгновение, и ты в ловушке.
– Неверно тратить драгоценные годы в поисках утраченного времени, – отметил его vis-a-vis. Пациент застонал и попытался залезть под кровать.
– Голубчик! – пожурил доктор.
– Не стоит… – согласился больной и сел на место. – Док, а если я воспринимаю жизнь, как несколько не связанных друг с другом событийных потоков?
На Сергея смотрели внимательные умные глаза. Собеседник привык сдерживать нетерпение.
– Это известная точка зрения, – произнес он, помедлив. Снял пенсне и потер переносицу.
– А как спастись?
– Попробуйте сыграть на отрицательных ассоциациях. Однажды я выпил вместе с кефиром таракана, который в нем утонул. С тех пор кефир не употребляю.
– И что это значит?
– У Вас? Реактивный психоз.
На том и порешили.

Став сумасшедшим, Сергей быстро убедился в безумии всех, кроме себя. Но это мало утешало. Он выпросил у сестры-хозяйки карандаш и пачку бумаги. Сел за стол, решил побыть Иваном Бездомным и попробовал найти объяснение логике событий. Написал: «Наши женщины любят нас от безысходности… Наши женщины любят нас?...» И еще несколько десятков листов в том же духе.
Изготавливать литературный дубликат своего существования не входило в его планы. Но он проявил изрядное рвение. И в результате пришел к выводу, что блаженных времен никогда не было и никогда не будет, как никогда не будет и земли обетованной. Он почел это ничем иным, как началом истинной космогонии, и нашел в этом свое удовлетворение. Задумался.
Тут он вспомнил, что не так давно угощался грибами в дружеской компании и – как знать – уж не галюциногенного свойства все его миры и скитания. И место ему теперь правильное – лечебница. Больница – и больше ничего.
Да еще этот мужик с фамилией Лукьянец и загадочными выражениями...
И тогда что-то такое шевельнулось на изнанке его души – чудовищное и запретное, что он зажмурился и заскрипел зубами, вцепился в листы и долго рассматривал их, не понимая, зачем он это сделал.
Быть может, это была всего лишь попытка переписать собственную жизнь? Сергей решил теперь не отвлекаться на такие вопросы.
– Хорошо работать простым карандашом, – отметил глубокомысленно и рассеянно оглядел комнату. – Всегда есть повод поточить грифель и сделать вид, что ты очень занят. И текст выглядит как-то душевней.
Сказав это, больной почесал за ухом, посмотрел в окно и снова надолго задумался.
– Не все, что написано – правда. Не все, что правда – написано, - бубнил Сергей через некоторое время, прикусывая тупой кончик карандаша. – Но иногда в сочетании букв можно различить то, что и не думал написать поначалу.
Продолжив писательствовать, он озаботился принципиальной сущностью мирового вещества и собрался предпринять в этом отношении кое-какие философские шаги. Сумасшедший – одно слово.

Роман умер... Да здравствует роман!

Больной трудился весь день. Потом собрал и еще раз просмотрел исписанные листы, решил, что возможности двигаются вдоль одной временной шкалы, каждый раз пересекаясь друг с другом в единственной точке, которая и есть ты. И сам ощутил себя Розетским камнем.
Мир может менять обличия. Он может быть проклят или благословен. Обречен или обнадежен. Тривиален или волшебен. Мир, в котором есть Бог, и в котором его не только нет, но и никогда не будет. Может быть мир, о котором вообще нельзя задавать вопросов. Но он всегда твой и для тебя. Только для тебя. Впрочем, это вопрос для социологов, а не для химиков, тем более – заурядных.
Мысли в 2-3 раза сильнее влияют на судьбу, чем чувства и эмоции. В свою очередь чувства и эмоции вдвое сильнее, чем поступки. Отсюда вывод...
– Мы все подсознательно стремимся к чуду, – проговорил он вслух. – Будь то «Игра в бисер» или «Степной волк». «Ложки нет…» – так, кажется, говаривал Нео из «Матрицы». Но я не ложка!

Скитаясь по этому дому уже несколько дней, Сергей не переставал гадать, что же здесь делает. Потом вспомнил – ищет ее. Новый вопрос заставил напрячься до желудочных колик… Любовь. Вот оно что – любовь. Так он и знал. Должно же быть что-нибудь.

Завтрак сменялся обедом, обед ужином, ужин койкой. Иногда Сергей гулял вокруг особняка, выстроенного в стиле викторианской эпохи. Но прогулки были недолгими. В последнее время он боялся оставаться наедине с открытым пространством. Его передвижений никто не ограничивал. Только и бежать было некуда.

В один из дней в его комнате появилась девушка-медработник в голубом халатике и шапочке, из-под которой выбивалось несколько прядей рыжих волос. Увидела на столе стопку исписанной бумаги.
– Пишешь книгу? – поинтересовалась.
– Пишу.
– Большую?
– Вроде бы.
– Книга не должна быть слишком толстой. Ее тяжело держать в руках. А она про что?
– Сам не знаю.
– Чего же тогда пишешь? Это у тебя терапия такая?
– Вполне может быть.
– Был тут у нас поэт. Плодовитый как крыса. Вены себе резал раза три. Не станешь себе вены резать?
– Глупо!
– Конечно! – подтвердила медсестра.
– Глупо, когда жизнь становится лишь поводом для литературы.
– Это стоит обсудить подробнее! – улыбнулась сестричка и затрепыхала ресницами. – Я зайду еще вечером после обхода. Не забудь про пилюли! Фекла.
– Я – Сергей.
– Это меня Фекла зовут.
– Сама придумала?
– Бабушка обозвала.

И пришла. Уж кто-кто, а Фекла точно знала, что ей делать и не томилась поисками осмысленного существования. Иногда полезно удовлетворять свои потребности, что они, собственно, и сделали.
А дальше был секс – бессмысленный и беспощадный. Фекла орала так, что соседка за стеной перебрала чувственные воспоминания за всю свою жизнь и решила, что этого все равно не достаточно.

– Вы уходите?! – спросил он, когда после короткой паузы гостья снова завозилась под одеялом. Было впечатление, что по нему только что проехался асфальтовый каток. – Это у меня терапия такая?
– Я вчера посмотрела твою карточку, – сказала она, потягиваясь, прихватила заколкой свою огненную шевелюру и начала одеваться.
– И какой был диагноз?
– Недотрах!
Остаток ночи пролетел как черная дыра.

Утром к нему снова заглянула девушка Фекла и произнесла сугубо официально:
– К Вам посетитель. Пойдемте.
Они вышли из палаты и, миновав коридор, оказались в небольшом холле отделанном в духе китайщины и ренессанса. Интерьер терзал глаза богатством и аляповатостью.
В помещение вошел мужчина поразительно похожий на его отца. На левом запястье Сергей разглядел татуировку в виде короны.
Следом возник санитар, встал у дверей и сложил на груди лохматые руки. Мужчина рассмотрел Сергея и улыбнулся:
– Привет, племянничек. Как дела? – голос он имел зычный – рокочущий с хрипотцой и разговаривал нарочито громко. Должно быть, чтобы все осознали значительность его персоны. Но сейчас его слова звучали неопределенно ласково.
– Дядя Миша, – отметил больной.
– Он самый! – подтвердил. – Как поживается?
– Как в сказке. Антураж соответствует.
– Когда я был маленький, – сказал дядя, – очень мне нравились разные истории. Любил, знаешь, копаться в толстых книжках с картинками. Все больше про дальние страны и путешествия. Особенно притчу про братьев-лебедей и остров в океане часто перечитывал. В жизни почти все так и получилось.
Сергей страшно удивился литературности речи дяди. Уголовники в его представлении должны были выглядеть несколько иначе. Но тут зазвонил дядин мобильник, и короткий монолог стремительно вернул в портрет упущенные грани.
Дядя сразу понравился Сергею. Он сохранил внешность рубахи-парня, моложавость и живые глаза. Такие люди вхожи в любые компании. И везде они – душа застолья. А если сколотился коллектив больше двух человек, то им первым наливают водки в посуду. Женщины хотят иметь от них детей. Мужчины объединяются под его началом. Большое будущее для этих людей – почти неизбежность.
– Жизнь – очень простая штука, – продолжил дядя, отключив трубку. – Надо только следовать необходимому алгоритму.
– Я и без того попал в этот алгоритм, как в лабиринт или кур в ощип. Теперь выбраться бы не мешало.
– Совершай парадоксальные поступки. Сам себе противоречу? Да? Ан нет! Нелогичные привычки полезны. Они рушат причинно-следственные связи.
«Вот чего мне всегда не хватало, – подумал Сергей почти отвлеченно. – Человек не только частица материальности, но и волна. И может менять энергетический уровень в точке коллапса. А что такое судьба, как не этот самый коллапс в потоке энергии? А что такое энергия? Разрыв пространства... Заврался, братец!»
– Хорошо, – ответ мог означать, что угодно, и оттого лучше всего подходил для текущей беседы.
– Хорошо, – подтвердил дядя.
– Как я здесь оказался?
– Как я тебя нашел? А позвонили из компетентных органов. Есть тут, говорят, один мужик с моей фамилией и пробитой головой. И талдычит про электричку, которая на самом деле не электричка, а сосуд Кляйна... Тут уж я не сомневался, что это ты.
Выходило, что поезд выгрузил его в то же пространство, из которого увозил. Сосуд Кляйна – в самую точку.
– И упек меня в сумасшедший дом! – пробурчал Сергей, чтобы не ударяться в абстрактные рассуждения.
– Здесь, между прочим, многие авторитетные люди отдыхают.
– От трудов праведных.
– И от них тоже.
– У тебя, очевидно, немало чего на совести.
– У меня больше нет совести. Принципиальный выискался! – дядя бросил жесткий взгляд исподлобья и продолжил. – Давай внесем ясность. Я не душегуб и не грабитель. Просто однажды одному злостному должнику моя крыша велела вернуть деньги. И на следующий день я их получил. И как руководитель конторы принял. А вслед за этим пришел РУБОП. И я получил еще пять лет, которые и отбыл от звонка до звонка. А потом – сам видишь. Зона многому учит. Отец твой до сих пор мне этого простить не может. А я тут причем? Хорошие вы ребята. Просто сегодня не ваше время. Лечебница, кстати, тоже моя. Здесь реализована некая новомодная идея по ретрансляции духа. Как тебе?
– Дом красивый.
– Ты вот и живешь правильно,– решил он не реагировать на замечание племянника. Должно быть, давно обдумывал эти свои речения и не хотел отвлекаться по пустякам. – Отчего? Оттого что тебе никогда ничего по-настоящему не хотелось. Реальные страсти сами по себе не могут вписаться ни в одно правило. И потому душевные кастраты копят мудрость и праведность, которая как ряска на болоте – всего лишь дань упущенным возможностям. И дальше – только трясина. Да, ты – сын своего отца. «Добропорядочное здравомыслие»! – передразнил отцовские интонации, достал пачку «Parliament Light» и жадно затянулся. – Крепче не могу – легкие ни к черту. Яхты, виллы, ягуары – все это завораживает, если смотришь издалека, – сказав это, он поперхнулся и закашлялся. И снова стал ему дядей – самым близким сейчас человеком.
– Про кастратов это ты загнул! И за что это ты меня сейчас агитировать собрался?
– Узнаю характер бати! – порадовался дядя Миша. – Послушай! Орально-политическое воспитание твоего детства не оставило других шансов твоим мозгам. Но это пройдет.
– От этого лечат?
– Трудами праведными. Я помогу. Врача не слушай, – перешел он к текущим вопросам. – Человек он мутный. Имя у него Модест, но скромностью не отличается. Только хитростью. Так что думай про себя сам. Так надежней.
Сергей с ним не согласился. На его взгляд доктор был уютным, милым человеком, умеющим слушать и понимать услышанное. А это уже немало.
– И надолго меня? – этот вопрос его действительно интересовал.
– А у тебя времени-то до хохота. Отдыхай.
– Мотай до полной лямки!
– Вот именно… – по его деловому тону Сергей так и не разобрал, шутит он или говорит серьезно.
Узнав, кто он есть хозяину заведения, Дарья Сергеевна засуетилась в его палате, стараясь то ли помочь, то ли понравиться. Сергею хотелось убить ее или сбежать. Или сначала убить, а потом уже... Слава Богу ночь наступила довольно быстро.

На следующий день он встретил Феклу в коридоре и спросил со всем возможным высокомерием:
– Тебя дядя для меня заказал?
– Вот еще! – она даже не обиделась.
– Ты что – со всеми так?
– На твоем месте я была бы поосторожней с словами.
– Воспринимай это как плановый геморрой. Я же псих.
– Да ладно! – она улыбнулась. – Просто я привыкла все делать сама. В том числе и выбирать партнера.
– Партнера?
– А кем ты хочешь быть? Суженым-ряженым? Не обижайся. Ты, действительно, хороший. Мне нравится, что ты не уверен в себе. Значит, все еще можно исправить. Знаешь, – она мечтательно посмотрела в окно. – Мне нужно такое, что меня по-настоящему взбудоражит. Может быть тебе привести еще кого-нибудь?
– Не знаю, есть ли у меня этот кто-то, – сказал Сергей и надолго задумался.
– Тогда займемся игрушками, – решила Фекла и на следующий день приволокла целую сумку.
Сергею нравилось, как она себя ласкала. У нее здорово получалось.
– Скажи, я вульгарна? – спрашивала Фекла, перебирая рыжую поросль внизу живота, и глаза ее блестели. – Я похожа на шлюху?
– Ты похожа на женщину...
– Конечно. На кого же еще. Слушай! – она ухватила его за обшлага рубахи. – Ты должен мне помочь разобраться тут с одним вопросом, раз уж ты не псих.
– Не псих?
– А что, очень хочется?
– Не очень. А делать что?
– «Что делать?» Это по-русски! Короче. Доктор у нас уж больно загадочный. Живет при клинике и что-то в своих апартаментах скрывает. Даже уборщицу к себе не пускает. И шторы всегда задернуты. Я специально смотрела. Поможешь?
– Конечно! – он тут же согласился, даже не зная на что подписывается.

Дядя снова посетил его только через неделю, когда племянник начал уже изнывать от безделья.
Пару раз за это время Сергей беседовал с доктором. Рассказывал про свои странствия как о бредовых снах. Тот слушал внимательно и участливо кивал головой.
– Существует досужее мнение, – пояснял доктор, – что сны могут отражать действительность параллельных вселенных, в которых течение событий должно проходить через иной – отличный от наблюдавшегося – порядок последовательностей. Они вполне совместимы с глобальной волновой функцией Вселенной, но недоступны прямому наблюдению, хотя и вполне вписываются в изначальную концепцию неопределенности исхода. Однако с моей точки зрения это вовсе не так очевидно. Ни разу не слышал, чтобы снами воспользовались как дверью в иную реальность.
– А как насчет летаргии? – не унимался пациент.
Доктор некоторое время хлопал глазами.
– Летаргия – она летаргия и есть. Кстати, – вставил доктор, решив сменить тематику разговора. – У Вашей подружки тоже есть своя предыстория. Да, да. У Феклы, – продолжил он после того, как Сергей попытался сделать круглые глаза. – Ей было лет шестнадцать, когда она влюбилась в первый раз. Как положено в этом возрасте – безоглядно и навсегда. Предметом ее воздыханий был механик из ближайшего автосалона – блондинистый, высокий, голубоглазый, уверенный. Он сразу просек ситуацию. Благо отношение к девицам имел легкое – менял не задумываясь. И особой проблемы в этом не видел. Короче, пригласил парень девушку в кино, а потом к себе – в мастерскую после работы. Подпоил. Целовал долго и со вкусом. Фекла пустила сок, как спелый овощ, но в первый раз все-таки не далась. Тот, собственно, особенно и не настаивал. Не вышло сегодня – получится завтра. Не с голодного острова – цену себе знаем! Он запер за ней двери, допил вино, уснул и сгорел. Мастерская выгорела почти дотла. И как ни странно – ее туда пустили. Пожарные уже закончили свое дело. Ждали судмедэкспертизу. Вот тогда-то Фекла его и углядела. Тот, кто только вчера целовал ее, доводя до исступления, лежал в углу у остатков стола. Плоть, не полностью истребленная огнем, перемешалась с водой и пеплом и превратилась в комья грязи, из которых торчали огарки костей и какие-то железяки. Рядом белел череп с пустыми глазницами. Она заорала и лишилась чувств... Следующей ночью ей приснился кошмар. Фекла снова оказалась в сгоревшей мастерской. Людей не было. Обгоревший труп автомеханика лежал на том же месте и пялился на нее вытекающими глазами. Девчонку затрясло. И в это время тот же парень – реальный и жуткий – схватил ее сзади и бросил на четвереньки: «Ведь это ты меня, сука», – хихикнул блондин и содрал с нее трусики. А дальше насиловал – долго, тяжко, со злым упоением. И она, не смея всхлипнуть, упиралась руками в пол, чтобы не ткнуться лицом в обгорелое мясо, и видела только пустые глазницы своей отполыхавшей любви. Кошмары повторялись ночь за ночью и были до того реальны, что у нее припухала вульва и синяки на ягодицах становились все синей и отчетливей. Через неделю мать притащила ее в нашу клинику. Пришлось поработать, скажу я Вам. А Вы говорите: гиперсексуальность! А? Нет – летаргия. Только я пока и сам не знаю, куда от нее бежать, а главное – как.

Прогулки пациентов тоже были – по расписанию. Но ходить на них Сергей не любил. Парк вокруг клиники все больше напоминал кладбище-дендрарий из его прошлых путешествий. Люди с пустыми глазами на постных лицах. Покой... Тоска... Видимо, не даром дед-смотртель обозвал его странником.
– Отпусти меня! – взмолился Сергей, как только дядя вошел в помещение.
– Такое впечатление, что ты в чалкиной деревне паришься! – заорал тот в ответ. – Окстись, парень! Здесь нет смотрящих, ты сам себе голова...
Неожиданно он замолчал, потом улыбнулся и примирительно произнес:
– Даже когда от жизни нечего ждать, она все еще чревата радостью событий. Я так думаю. А ты?
– Я тоже! – обрадовался племянник и решил заняться загадками местного эскулапа.

Сергей примостился на подоконник напротив двери в комнаты доктора и размышлял, как ему лучше пробраться в его апартаменты. Фекла умудрилась заранее заполучить ключи и изготовить дубликаты. Оставалось только улучить момент.
Он уже несколько раз подбирался к двери, но в коридоре все время толклись какие-то люди. Проблема заключалась еще и в том, что вход находился рядом с сестринский постом, и Фекла должна была сначала непременно отвлечь дежурную по отделению.
Вот она с озабоченным видом появилась в коридоре, остановилась у столика, подбоченилась, заговорила, загородив собой весь обзор.
«Досчитаю до пяти и пойду, – решил Сергей. – Раз, два...» Отлепился от окна и...
– Как делишки? – услышал за спиной вкрадчивый голос и испугался так, что подкосились ноги. – Что-то Вы мне сегодня совсем не нравитесь. – Озаботился доктор, разглядывая пальцы пациента, вцепившиеся в подоконник. – Какой курс я Вам прописал?
– Слабительный, – ответил Сергей, разглядывая щели на паркете.
– То, что нужно! – подтвердил врач и направился вдоль по коридору, остановился у своей двери, взялся за ручку, передумал. Проходя мимо поста потрепал Феклу по плечу, отчего та чуть не подпрыгнула, а док ухмыльнулся, оглянулся и подмигнул Сергею. Ушел.

Следующая попытка отложилась на несколько дней. Они подгадали час, когда доктор был на обходе. И на этот раз все удалось. Сергей вошел в помещение и попытался сориентироваться. Окна в комнате были задернуты, на столе горели свечи. Вся сцена напоминала спиритический сеанс.
Посетитель почувствовал, что за ним кто-то наблюдает и замер. Хотел уже дать деру.
– Привет, как делишки? – сказал человек, примостившийся в углу дивана, и ничего не услышав в ответ, продолжил, – Заходи – гостем будешь.
Сергей сделал несколько шагов и сел на стул. Глаза уже привыкли к полумраку, и напротив себя он различил доктора, который теребил бородку и внимательно его разглядывал.
– Проходи, присаживайся. Как попал сюда? Фекла навела, да? От женского взгляда ничего не скроешь... – хозяин квартиры покачал головой и грустно улыбнулся.
– Да, она любопытная особа.
– Точно, точно! – обрадовался док. – Но я и так давно уже хотел поболтать с тобой про наши делишки. Не против?
– Нет. Но вы же у пациентов. Стоп! Как же я сразу не догадался! – Сергей посмотрел на подсвечник и различил в нем очертания своего амулета.
– Вот и я говорю. Застрял я здесь. Получился в двух экземплярах. Томлюсь. Что думаешь?
– Не тот случай, – сказал Сергей. – Моя вероятность меня исключила, и тогда...
– Да я и сам знаю, что должна исключить. Поэтому и влез сюда через чужие мозги. А их хозяин взял и окочурился. Вот и болтаюсь теперь тут и сам себя из мира исключаю. Хорошо еще в сей богадельне оказался. Этот приют, между прочим, не так уж и плох. Здесь многие путают возможность с воображением.
– Да, удобно, – подтвердил гость. – Когда вокруг одни психи, взять, да и спрятаться за одной из граней сознания.
– Вот, вот! – подхватил доктор №2. – Осознанный мир тот же самый кристалл. Вопрос только, как ты в него смотришь – снаружи или изнутри. А все равно наружу хочется. Привык я уже в странниках. В дорогу пора.
– Выход есть, – обнадежил его Сергей. – Должен быть. В храме обязательно служебная дверь имеется. Надо только ее найти.
– Господи, и ты черными ходами не брезгуешь! – глаза доктора №2 загорелись. И Сергей уже не очень понимал, кто из них более сумасшедший.
– Расскажи, где был. Я со странниками пока что не общался, – попросил Сергей и долго ждал, пока доктор выберется из собственных мыслей.
– Да что рассказывать, – ответил тот. – Наши дороги пересекаются чаще, чем ты думаешь. Один раз я видел, как ты получил то, что хотел. Или ту? Да какая разница! Впрочем, в другой раз наткнулся на цветы у твоей могилы. И не уверен, что даже находясь рядом, ты увидишь то же самое, что и я. Мы странники – этим все сказано. Мир, который ждет тебя беспощаден. Он готов раздавить тебя как таракана, просто потому, что ты оказался на его пути. И для того, чтобы прийти в него, ты должен принять вызов. В этом – вся суть. Судьба! Судьба – сколько иронии в этом слове... Впрочем, если я тебе сейчас об этом расскажу, жизнь твоя превратится в репетицию трехгрошевой оперы с банальным сюжетом. Забудь обо всем, как я. Забыл. Все забыл! Ничего не помню… Церковь, говоришь. Надо было раньше понять. До чего все прозрачно, когда уже знаешь. Про амулет не спрашивай. Все равно ничего не знаю. Это всего лишь ключ. Нужна еще карта. Ладно, собираюсь и пошел.
– А как же я? – начал было гость, но доктор №2 только отмахнулся. И все усилия продлить разговор успеха уже не имели. Пришлось уходить.
– Спиноза говорит, – неожиданно провозгласил доктор, подняв к носу скрюченный указательный палец, – Если бы камень, взлетевший в воздух от толчка, обладал сознанием, он думал бы, что летит по собственной воле, – и замолчал.
– Не задерживайся долго. Уж поверь мне… – услышал Сергей, прикрывая дверь, но, во что верить, так и не понял.

– Ну и как? – спросила Фекла, когда Сергей оказался у себя в палате.
– Ты знаешь, самое удивительное, – ответил он. – Что ничего особенного я там не обнаружил. Мебель, книги...
– У дока мания преследования. А я-то думала! – сказала Фекла и мечтательно завела глаза. – А к нам тут двух новых мальчиков привезли. Один очень забавный – дикий и хриплый... – и Сергей понял, что он ей больше совершенно не интересен.
В следующую ночь она не пришла. Сергей проворочался час в постели. Уснуть не вышло. Он поднялся и, не очень понимая – зачем, выбрался в коридор. Огляделся по сторонам и, крадучись, направился к сестринскому посту. Там сидела все та же дежурная и все так же грызла ноготок на мизинце.
Он замер в тени, разглядывая женщину за освещенным столом. Стоял и смотрел. Зачем? А черт его знает! Просто стоял и смотрел. Ощущал рядом живого человека. Сестра зевнула и завозилась с телефоном. В этот момент в бок Сергею уперлось что-то острое.
– Следишь за мной? – услышал за спиной хриплый шепот.
– Очень надо... – прошептал в ответ.
– Я надысь человека убил...
– И теперь на реабилитации?
– А ты думаешь – это просто.
– Переживаешь?
– Еще бы! Меня ведь могли застукать...
– Да уж, тяжелая у тебя работа...
– Так ты что, за бабой подсматриваешь? Она же того – в халате.
– Так я ведь псих.
– А, фетишист. Тогда ладно. Не оборачивайся, если жить хочешь.
– Очень надо... – повторил Сергей и простоял еще полчаса, слушая, как медсестра разговаривает с какой-то Тасей про своего алкоголика-мужа и бесперспективности семейной жизни на Руси.

На утро Фекла так и не появилась. Он спросил про нее у медперсонала. Никто толком ничего не знал. То ли в отпуск ушла, то ли заболела. Доктор тоже только руками развел и внимательно посмотрел на Сергея. Подумал еще, точно хотел что-то спросить, но промолчал.

Сосед за столиком Сергея поменялся. Напротив него сидел субъект с плоским лицом и пустыми глазами. Завтрак съели молча. К обеду разговорились.
– Скучно у вас, – прохрипел сосед. – Еда, бабы – все постное. Была тут одна рыженькая...
– Жаль ее, – сказал Сергей, – Впрочем, она сама этого хотела. – Продолжил, решив, что для Феклы связь с убийцей самое то, что нужно. Взбудоражит.
– Откуда ты знаешь? – удивился собеседник, и Сергей, вздрогнув, понял, что произошло и одновременно понял, что сболтнул лишнего. Потому что теперь он тоже знал. И ему это знание не сулило ничего хорошего.

В следующую ночь луг за окном затянул туман. Его языки растекались между деревьями, извиваясь и отсвечивая в сиянии луны.

Дверь в приемный покой растворилась неслышно. Вошли люди. Трое в белых халатах.. Остановились. Осмотрелись. Сестра дремлет. Лежит. Привалилась грудью на стол. Рука свесилась. Дышит.
Двинулись. Коридор. Ниши. Книги. Картины. Фикусы в кадках. Полумрак. Окна. Клочья тумана ползли в лунном свете. Двери. Много. Третья. Пятая. Вот она. Не заперто. Повезло. Вошли, крадучись. Схватили его. Подняли. Удар в лицо.
Он проснулся, захлопал глазами. В них только испуг. Ужас. Подняли рывком. Завернули руки. Пластырь на рот. И под дых. Искры из глаз. Еще удар. Еще. Он обмяк. Начал тянуть воздух. Напрасно. Дыхание кончилось. Только спазмы и слезы.
– Ну что, – сказал самый грузный. – Подумал?
В ответ только звук, похожий на всхрап.
– Ну, говори. Нет? – снова удар под дых. Он застонал. Кивнул. Отключился.
– Ищите.
Двое подручных принялись за вещи. Лампа вдребезги. Книги на пол. Он очнулся. Открыл глаза. Грузный увидел.
– Говори, – замахнулся, но не ударил. – Отдай амулет. Этот шанс последний. – Оторвал пластырь.
– Нет его! Вчера ушел. Это не я!
– Кто не ты? – Грузный в недоумении к своим. – Ничего? – и к лежащему:
– Когда?
– Вчера. Был разговор с парнем из шестой. И ушел. Взял только подсвечник.
– Амулет. Ладно, идем. Жить хочешь? Лежи – молчи.
Доктор привалился к подушкам. Заревел.

Трое шли дальше. Коридор. Тишина. Двери. №6. В конце коридора мелькнула тень.
Сергей не спал. Глядел в туман. Ждал. Дверь открылась. Они вошли. Двое у дверей. Грузный к кровати.
– И ты здесь.
Ответить не успел. Вошел еще один. Хриплый? Точно. Он.
Двое бросились. Схватили. Но тот верткий. Успел одного. Нож в живот. Стон. Возня. На полу двое – первый с ножом и хриплый с удавкой.
– Кто? – грузный спросил.
– Сосед. Вчера медичку грохнул.
– Какую?
– Рыжую.
– За что?
– Развлекся.
– Ты понял?
– Да...
– Где амулет?
– На месте...
– А ты здесь...
– Случайно.
– Вернусь, чтоб был! – и второму. – Бери – уходим.
Взяли обоих. Взвалили на плечи. Прикрыли дверь. Шаги. Тишина.

Сергей перевел дух. Стиснул зубы. Заставил себя остаться в кровати и дождаться утра.
Первым появился доктор. Покрутил головой, осматривая помещение. Усиленно делал вид, что ничего не знает.
– Как делишки?
– Вашими молитвами... – ответил пациент и вставил ноги в шлепанцы.
– Проблемы?
– Никаких! – выпалил Сергей, решив дождаться дядю.

– У меня есть одно предложение, – сказал дядя, войдя в палату.
– Я согласен.
– Ты даже не хочешь спросить, о чем я?
– Мне все равно...
– Ну да не киллером же тебя оформлять... Я хочу получить «Хорьх» отца твоей матери. Посодействуй мне.
– Я в этом ничего не понимаю. – Сергей действительно не понял, к чему сейчас весь этот разговор.
– Ну и что? Я тоже не понимаю. Просто делаю вид.
– А дед?
– Ты прав. Дед был против. Категорически. Но ты не дед. И прямой наследник.
– И в этом все твои родственные чувства? – у Сергея появилась злая складка в уголках губ. – Хорошо, я отдам тебе авто. После того, как узнаю, во сколько его оценят. Подозреваю, что не меньше, чем этот особняк.
– Не перегибай палку! – Пауза. Дядя усиленно себя успокаивал. – В мою бескорыстность ты не поверил с самого начала. Это уже хорошо! – усмехнулся в итоге.
– Действительно, не киллером же меня нанимать.
– На киллера ты не потянешь – кишка тока, разве что быком. Да и тут здоровья маловато. Пехота – она всегда была и будет пехотой. А нам теперь интеллектуалы нужны.
– Они всегда нужны, – согласился Сергей, стараясь не думать о событиях последней ночи. – Но их никто не ценит.
– А что такого ценного ты можешь предложить?
Сергей помолчал и решил рассказать родственнику о возможности применения соединений с транспортными средствами. Через пять минут повествования тот внимательно слушал, через десять – включил диктофон. Через неделю проект уже раскручивался в полную силу. Из лечебницы его забрали в тот же день. Перевезли на дядину жилплощадь.
– Придумать – рубль, – сказал дядя. – Сделать – десять. Продать – сто. Но второе и третье – это уже моя забота.
«Информация универсальна», – решил в свою очередь Сергей. Это обнадеживало.
– Не трепи до времен про наш проект, – посоветовал родственник. – Пока фирма не стала на ноги, лучше развиваться тихо, без шумихи. Когда конкуренты проснутся и решат занять свободную нишу, выяснится, что они навсегда опоздали. Вот так.
Из сказанного Сергей сделал вывод, что он решил пойти тем же путем, как и Аристарх Владимирович. Впрочем, «Хорьх» дяде отдал. Он все равно не знал, что делать с этим старым железом.
Дядя растрогался. Вспомнил про родственные чувства и пригласил родителей Сергея на «скромный семейный ужин», на котором и произошло воссоединение рода по случаю обострения взаимной привязанности к блудному сыну.
Дядя Миша выглядел совершенно счастливым. Семейственность – вот простой ответ на сложный вопрос: «Зачем ему все это было нужно?» Должен же человек о ком-то заботится. Разве нет?
И пока братья углублялись в сложный диалог о перипетиях прошлого, продолжатель рода решил посвятить себя даже не настоящему, а будущему.
– Очень трогательно, – сказал он себе. – Но я все равно не сумею здесь задержаться. Прав был доктор-двойник. Мы странники. И этим все сказано.

Работа двигалась. Сергей старался больше ни о чем не думать. На досуге (дядя помог) он открыл салон «Уход за волосами по индивидуальным рецептам» в духе новомодной тенденции «Старейте с удовольствием» и стал зарабатывать очень неплохие деньги.
А еще, припомнив разговор с Андреем, разработал рецептуру спрея «Антихрап», и тот, действительно, стал хитом продаж ближайших месяцев. Возникшие поначалу проблемы с сертификацией – никто из экспертов не знал, к какому типу продукции его отнести – легко растворились в дядиных связях. Фирма росла.
Он снова ощутил свою нужность, а вместе с ней желание жить во всех его составляющих. Понял, что пора уходить. Но сначала переехал к себе домой. Организовал вечеринку. Позвал друзей. Пришли все. Выпили. Закусили.

– У нас тут конфуз один вышел, – сказал Павел, пока гости гремели посудой. – Представь.
– Ну и что? – поморщился Петр.
– Этот верзила нес домой долю от одного барыги – баков тыщ шесть в целлофане. Зашел в подъезд, выложил деньги на почтовый ящик, проверил корреспонденцию и отправился себе спокойненько на лифте домой. Сечешь?
– Ну и? – подал голос Сашка.
– Ну и, открыв дверь, понял, что чего-то не хватает. Теперь сечешь?
– И? – продолжил Юлька.
– И помчался вниз. Прилетел – пакета нет. Сзвиздили.
– Шустрый у нас народ, однако!
– Еще какой! Наш Павлуша вылетает на улицу – ни души. Только парочка стариков-пенсионеров от дома кондыбает. Он к ним. Хвать бабку за сумку и давай из нее все на газон выбрасывать. И еще бормочет: «Бабка, деньги отдай!» Типа того. Представь картинку – два сморчка и этот бугай. Но старикашка – доходяга, а бабку не бросил – молодец! Как даст ему клюкой в глаз!
– А я-то думаю: откуда у него такой фанарюга. – Петька в ответ только крякнул.
– Но нашему Пете не до того. Он старуху на предмет денег ощупывать стал. А дед видя, что башка у нашего героя непрошибаемая, между ног ему той же клюкой засветил. А нечего его бабку лапать! Тут даже Петр вник в ситуацию. Деда нейтрализовал, потому как стал теперь из него содержимое вытрясать. Слава Богу, душу не вытряс. Только тю – сплыли денежки! Так нет, чтобы извиниться по хорошему, ситуацию прояснить, он стариков бросил в полном неврозе и обратно на лестницу рванул – воров хватать, которые, как положено, растаяли в эфире.
– В кефире?
– В пространстве. Понял? Теперь двое этих болезных – и поделом - на него телегу участковому накатали. Что будет – даже подумать боюсь. «Хулиганка» в легкую выкатится. – Петька опять крякнул. – Но самое интересное не в этом.
– Тут даже я всек! – хихикнул Сергей. – Деньги нашлись.
– Откуда знаешь?
– Оттого, что он их в почтовом ящике забыл.
– Ну Серега – ты даешь!
– А разве не Павлик полдня шапку искал, которая у него на башке жила?
– Не. Это кто-то из друзей Незнайки! – Павел попытался потупить глаза, но с фонарем это не очень получилось. – Ребята побудете парламентерами. А? С меня причитается. – На том и порешили.

Не хватает нам национальной идеи – в этом суть. – Сказал тут Юлька, чтобы сменить тему.
– Национальная идея может быть только одна. Типа: «Deutschland über alles!»
– И что в этом плохого? Мы и есть богоизбранный народ.
– А как же евреи?
– Пусть тоже будут. Я не жадный. И еще мы – средний класс – должны стать опорой государства!
– Это еще как? Чтобы о нас все время ноги вытирали?
– Достал! Должны поиметь собственную гордость и самоуважение.
– Про собственную гордость я уже где-то слышал. У среднего класса есть одна система ценностей и выражается она в иностранной валюте.
– Да.... Всех нас испортил не только квартирный вопрос, хотя и он тоже. Расцвет самосознания в России всегда оканчивается большим бунтом – бессмысленным и бесполезным.
– Ну где ж на весь народ свободы-то напастись?!
– Проблема это вечная, так же как и борьба русских с водкой.
– Религиозное самосознание...
– Наша исконная религия – Зараастризм, – вмешался Сергей, но его никто не услышал.
– Все великие религии родились под ясным южным небом, где звезды постоянно напоминают о себе.
– Я религию не люблю. В основе всех культов лежит технология. Те же сороковины, если вдуматься происходят потому, что мумию фараона изготавливали 40 дней.
– А если сроки изначально были привязаны к эзотерическим постулатам. Что?
– Я об этом не думал.
– Подумай теперь об этом. Нашему веку нужна загадочность. Босх и Дали, эльфы и кобольды. Наша реальность нас больше не интересует. И еще неизвестно, кто от кого сильнее устал – мы от нее или она от нас. А религия…
– То-то у нас в церквы все так и повалили! У моей бабки корова была. А знаешь почему? Потому что у прабабки тоже была.
– И гуси.
– При чем здесь гуси?
– Ну так – для пейзажу. Люблю я гусей. Особенно в яблоках.

На следующий день Сергей уже совсем собрался в путь. Но сначала пошел парламентерить по указанному адресу.
Идти не хотелось страшно, но раз обещал... Генеральные линии должны быть контрастными – черно-белой направленности. Дотопал.
«Надо совершить идиотский поступок, – подумал Сергей обреченно, – который непременно приведет к успеху. Так, кажется, дядя советовал». Никакой более идиотский поступок в голову не приходил.
Он потоптался на площадке первого этажа, набрал воздуха в грудь и нажал кнопку звонка. Дверь открылась мгновенно, после чего мужчины по обе стороны порога с минуту изучали друг друга.
– Какого хрена! – заорал хозяин квартиры и отступил в коридор. – Проходи!
– Прости, смотритель, я не знал!
– Знал – не знал! Переговорщиком заделался!
– Он же друг мне...
– У тебя нет друзей! Ты – странник. Ладно, излагай утешительную информацию.
– Слушай, а не пошел бы ты! – Сергей начал злиться.
– Я, между прочим, у себя дома.
– Тогда приглашай.
Смотритель прошел на кухню. Выставил на стол банку килек и бутыль «Абсолюта».
– Что вылупился? Опять не соответствую? Знал бы ты, как мне надоел этот доморощенный мистицизм с шествиями и канделябрами... Садись – поболтаем! – старик налил по рюмке. Они выпили, и в голове появилась необычайная ясность.
– А где хозяйка? – вежливо поинтересовался гость.
– А здесь – в подвале – все три. Чего на меня таращишься? Все три, говорю. Мойрами кличут. Я их по очереди выгуливаю по причине плохого зрения. Тут твой друган и подвернулся. Повезло вам, что она клубок дома забыла. У старушки после инцидента так руки тряслись, что пришлось пять кругов по району нарезать. Представляешь, что бы она с нитками могла натворить! Выпьем за это!
Хлопнули по второй. Сергей тут же осоловел. И от представителей фауны начал дрейфовать к представителям флоры.
– Я ж говорю, Бог троицу любит! – услышал он откуда-то издалека голос смотрителя, заглотил еще одну рюмку и сразу протрезвел.
– Теперь расскажи, – попытался гость поворочать мозгами. – А как это ты за мной?…
– Почему за тобой. Всегда и был. Это ты движение. Я статус. «Я здесь и не здесь, я везде и нигде…» Хорошая поэма.
– Слушай! – поразился Сергей неожиданной догадке. – А это не ты мной опять кукловодишь?
– Как можно! – обиделся дед. – Побойся Бога! Я же говорю, вы сами все куролесите. А ты в особенности! – он сделал крохотную паузу. – Почему-то считается, что высшие силы должны быть мудрыми и благодатными. Да, они мудры, потому что все оставляют на волю случая.
– Мудрость – это случай?
– Мудрость – это лень.
– Но почему я?!
– Потому что!
– Я как слепец, – пригорюнился странник, – который знает, что уголь черный, а сахар белый…
– А может и не надо ничего знать? – заговорщицки подмигнул смотритель. – Этот мир не нуждается ни в объяснении, ни в оправдании. Ты – человек. И никогда не будешь в состоянии ответить на вопрос: «Почему?», оттого всегда и бьешься только над вопросом: «Как?». И чем больше твоя мощь, тем меньше возможностей сделать что-то. Это ты уже должен понять!
– Вот и доктор из психушки что-то такое вещал, – посетовал посетитель.
– Это тот, которого ты в храм отправил? Вот уж тоже путаник! Еще похлеще тебя, братец! Он по дороге в церковь сначала в парк аттракционов подался. Там в пещере ужасов и открыл дверь в большую бессмыслицу...
– И что?
– А нет оттуда выхода. Только вход.
– Аттракцион, говоришь?
– Вовсе не обязательно. Дверь может быть где угодно, даже в гальюне на родительской даче. Важно, что это ты сам ее для себя выберешь...
– Итак, выбора у меня нет, – воспроизвел Сергей собственную мысль.
– А разве существует вообще такое понятие как выбор?
– Полагаю, самому и придется убедиться.
– Как и в большинстве случаев.
– Быть сильным или слабым, быть добрым или злым… – забубнил гость детскую песенку.
– Ни добро, ни зло не могут быть абсолютными, – перебил его старик. Теперь он стал до ужаса похож на Сергеева собственного деда. – Это не понятия, а определения. Важно не зло и добро как таковые, а возможность преодоления и того и другого. Представь, что добро побеждает и ничего не меняется. А не изменится ничего! И что потом? Впрочем, ты уже видел.
– Потом очередной переворот. Кровь и грязь.
– Человечество надо иногда ставить на грань. Иначе оно превращается в тупое стадо, а люди – в свиней, которые заняты только удовлетворением – плоти, похоти, амбиций. И тогда к ним приходят голодные и злые.
– И ты этому рад!
– Не я. Мир сам обновляется, чтобы выжить. И знаешь еще что, я тут поразмышлял про «шальной фант». Система не терпит исключений, и ты давно должен быть выкинут из нее. Однако, до сих пор здесь. Значит, имеешь некий якорь. Подумай над этим.
– Амулет, – произнес Сергей первое, что пришло в голову.
– Какой? – насторожился дед.
– Да так, бабушка подарила. Давай-ка по завершающей! – чокнулись, выпили, крякнули.
– Побалуй меня еще одним ответом, – подал голос странник.
– Валяй!
– Я часто вижу во сне красивую женщину с дочерью-подростком…
– Грибов меньше есть надоть! Эта история, милой, из другой книги.
– Из какой книги? – не понял странник.
– Ясно – какой! Книги судеб. Но тебе теперь туда хода нет. Разве что до смотрителей дорастешь. Да и тогда не будет, – добавил он, подумав. – У нас что? Беспристрастность. Ты не сможешь.
– Точно – не смогу. Твоя жизнь лишена удовольствий.
– Удовольствие – это мирское слово. Мы приобщаемся к благодати. Согласно восточным культам…
Но Сергея больше не интересовали отвлеченные темы.
– Тогда расскажи про другую. Ту – с каштановой гривой волос. Знаешь?
– Знаю. Про это можно. Но я не буду.
– Как – можно?
– Твоим усердием и прилежанием.
Сергей представил, как прилежно доставляет удовольствие новообретенной подруге, и горько усмехнулся.
– Вот еще что запомни. – не заметил дед его уныния. – В этом прошедшем ты ее уже потерял. Только в том будущем у тебя еще все впереди. Стремись! Ну, все! Мне на прогулку пора. Скажешь Павлуше, чтоб водку компенсировал... Да, вот еще что, – сказал старик на прощанье. – Быть может судьба дает тебе шанс избавиться от прошлого, и надо просто идти вперед...
– А я не хочу! – ответил гость и закрыл дверь.

Бой кипел у стен семивратных Фив. Уже пали, убив друг друга дети царя Эдипа – Полиник и Этеокл. Пали Гиппемедонт и Пройд, непобедимый Тидей был ранен насмерть могучим Меланиппом. Но прежде, чем испустить дух, метнул копье Тидей, и оно пронзило сердце его убийцы.
Афина-Паллада, увидев кровь на доспехах Тидея, вернулась к отцу и умолила Зевса спасти ее любимца. Поспешила богиня к битве. В то время Амфиорай уже отрубил голову Меланиппу и бросил ее умирающему Тидею. В безумной ярости схватил ее герой, разбил череп и, как зверь, стал лакать мозг своего врага. Содрогнулась Афина и бросилась прочь, уступив Тидея мгле Аида.

Сергей забежал домой за дорожной сумкой и уже в прихожей услышал, как жужжит и ползает забытый на столе мобильник. Поднял его, включил, сказал:
– У меня зазвонил телефон...
– Кто говорит? Слон! – услышал голос своего бывшего босса. – Привет! Это Михаил. Ты как?
– Вопрос слишком общий, – повторил Сергей слова смотрителя.
– Согласен. Я тебе, собственно, вот о чем. У нас тут ЧП. В установку для производства кремов некто гвоздик уронил. Представляешь, что стало с аппаратом на пяти тысячах оборотов?
– Невосполнимые потери.
– В размере 150 000 у.е. Мы провели расследование с привлечением независимых структур. Оказался главный технолог. А ему наши доблестные конкуренты платили, чтобы он всех стравил и все испортил. Соплеменники, блин, от слова «сопли»!... Возвращайся, а?
– У меня уже совсем другие планы. Извини.
– Жаль! А знаешь еще что? Наша Евдокия как вредителя этого нашли, разобрались и на деньги поставили, тут же к нему и подалась.
– «И милость к падшим призывал...»
– Вот именно. Видно, планида у нее такая. Передумаешь – приходи.
– Безусловно! – Сергей отключился. Перезвонил Павлу, подхватил сумку с пожитками и вышел на улицу.

Он знал, что больше никогда уже сюда не вернется.

«Почему я хитрю уже с самим собой – сочиняю разные предлоги, чтобы только туда не ехать?» – подумал он и опять поймал себя на мысли, что боится и одновременно стремился в свой Город не потому, что, безусловно, хотел этого. А оттого, что в отголосках его памяти сохранилось нечто. И это нечто звало его за собой. В те самые уголки города и мира, которые все еще жили в закоулках его сознания. Кто знает, что на самом деле прячется в сердце человека?

– Приду навсегда, – шептал он, трясясь в вагоне электрички. – И буду жить в своем Городе. Начну новую главу этой злосчастной книги судеб. И по крайней мере в ее начале к моему окну будут слетаться белые голуби и чайка по имени Джонатан Левингстон. Напишу роман: «Любовь женщины как форма существования». А потом, когда настанет срок, пойду по дороге туда, где на утлом утесе кривляется странный паяц… – прошептал и удивился этому припадку романтизма. С чего бы?
Двери открылись.

Вокруг него снова жил город Бога Пта – столица Великой Империи, основать которую мог только посвященный. Он обступил его как лес. Оставалось только отыскать свою берлогу.

Сергей едва помнил, как оказался дома. Он был до того измотан своим последним вояжем, что завалился в постель, не сняв даже ботинок.
Проснувшись, странник принял душ и перебрал свой гардероб. Порывшись в одежде, он решил, что для бывшего психа экипировка его чересчур элегантна.
Помнится, Э. Лимонов, чтобы создать в себе решительный образ, нацепил матросский бушлат и поехал к родителям в плацкартном вагоне. Сергей перебрал гардероб, отыскал дедовский кожаный плащ и зашил карман суровыми нитками – для солидности.
Довольный работой, он повесил плащ в шкаф, обошел свое жилище, заглянул в зеркало и почувствовал, что уже готов сорваться в его пустоту. Однако удержался и сконцентрировался на отражении. Он увидел там куклу мужеского пола, встроенную в интерьер или натюрморт. Его изображение казалось начисто лишенным личных качеств. Сергей не понял, как это может случиться, но понял, что еще не вернулся по-настоящему. Еще не стал истинной частью этого мира. Он приложил руку к зеркалу и замер на некоторое время, словно желая убедиться, что сам уже по другую сторону зазеркалья. Наваждение прошло. Из-за стекла на него снова смотрел живой человек, который глубоко вздохнул, скинул обувь и прошел в комнату. Там он вынул из сумки и пристроил амулет к африканскому идолу.
«Теперь ребятам Антиквара будет, чем поживиться...» – устало подумал он, но перепрятывать вещицу глубже не стал. Лег спать как был – не раздеваясь.
Утро выдалось пасмурным. Встал, позевывая, залез в душ, потоптался под холодными струями, разогрелся, пошел на кухню готовить завтрак. Запах крепкого кофе щекотал ноздри. Еще дожевывая яичницу, позвонил Коляну, договорился о встрече.
Пока ждал, затеял уборку. Он вынимал из ящиков свои вещи. Выкладывал их на стол и внимательно разглядывал – как археолог, исследуя следы доисторических отложений. Обшарил карманы брюк и пиджаков. Что он искал? Может быть – письмо?

– Бэху твою мы вернули, – сообщил Колян. Он сделал мелирование и немного комплексовал по этому поводу. – Орудовала банда отморозков. Вышла милашка на обочину и ручкой помахала. Сашка – лох чилийский – остановился и получил кастетом в репу. Дальше – его в канаву, машину в угон. Поехали на ней одну контору грабить, на том их и повязали. Машина почти цела. Пара дырок в двери – не больше. Знаешь, что самое интересное, Сашку прямо на дороге мочили. Было еще светло, и ни одна сука не тормознула. Понял? Вот так! Потом, когда он очнулся и из кювета выполз, проезжий дальнобойщик сантранспорт вызвал. Сам не встал – за груз побоялся. Вот тебе и история.
– Что же, жизнь уже ничего не стоит?
– Три копейки в два ряда! Надо братана навестить. Он заждался.

Сергей полулежал на заднем сиденье Коляниного джипа и пялился на мелькание машин и домов. Последний разговор отчего-то напомнил ему про поезд – не его осточертевшую уже электричку – экспресс «Москва-Берлин» времен конца перестройки.
В купе кроме Сергея, ехавшего двигать очередной совместный проект, оказалась пара молодых ребят, имена которых он уже давно позабыл, и дама лет пятидесяти и килограмм ста пятидесяти. Звалась она Томила Никифоровна и оказалась женой генерала. Комдив Кохановский был родом с Западной Украины и, очевидно, предпочитал рельефных женщин. А еще любил борщ и галушки, но дело не в этом.
Томила Филипповна обручилась в семнадцать лет, с тех пор всегда жила за мужем и не привыкла принимать собственные решения. Она была немного ленива и слегка глуповата, но казалась доброй и безалаберной. И еще она была довольно мила и привлекательна, что для женщины такой комплекции уже немалая заслуга.
Ехала дама навестить дочку, потому как та вышла замуж за немецкого журналиста и несколько лет осваивала европейский образ жизни. Дальше шла грустная история о противозачаточных таблетках, изменении формулы крови и невозможности рожать детей. На этом месте генеральша всплакнула, потому что очень хотела внуков.
Все это Томила Никифоровна излагала с самого начала поездки в течение нескольких часов, пока не пришло время подкрепиться. Тут она порылась в своих баулах и извлекла овощи, фрукты, цыпленка табака, селедку под шубой, пирожки с грибами…
– Угощайтесь!
Тут даже ребята очнулись. Они собирались пригнать из Германии «шикарную» иномарку и весь первый день просматривали проспекты берлинских автохаусов, но, отведав пирожков, оживились и начали рассказывать про свой собственный бизнес. Парни скупали в России техническое золото и возили его в Турцию, пряча в консервных банках. Рентабельность выходила процентов под сто. Теперь их колода распалась. Решили попробовать что-то еще.
– Ой, я тоже передачу везу! – сообщила генеральша. – Девушка очень, знаете, приличная попросила меня мужу фотоаппарат передать.
Она выковыряла из сумки и выложила на стол небольшую коробку.
– Зачем везти в Германию «Polaroid»? – сразу насторожился один из парней.
– Давайте посмотрим! – тут же предложил второй.
– Вот еще! – генеральша поджала губы.
– Как хотите! – сказал парень довольно раздраженно. – А если там бомба?
Томила Никифоровна подумала минут пять, разглядывая коробку с разных сторон. Потом решилась. Открыла ее и извлекла оттуда новенький фотоаппарат.
– Видите! – объявила радостно.
– Попробуйте открыть! – предложил парень.
Генеральша несколько минут возилась с устройством, но парни даже не попытались предложить даме помощь. Сергей, кстати, тоже был в их числе. Наконец ей это удалось. Она откинула крышку и обомлела. Внутри вместо блока с фотопластинами лежал контейнер в плотной пластиковой упаковке.
– Герыч! – авторитетно заверили парни. – И на приличный срок…
Дама отреагировала бурно – засмеялась и зарыдала. Увидев этот контейнер, Сергей тоже порядком передрейфил.
– Ну надо же быть этакой дурой! Только такая ворона, как я, могла попасть в эту историю. Что же теперь делать, а? Пойду выброшу прямо сейчас! – в глазах ее горела решительность.
– А адресат? – напомнил парень.
– А что адресат?
– Эта посылка немалых денег стоит. И ребята там очень суровые.
– Оставить? – она засомневалась.
– А таможня?
– Может не найдут?
– Может и не найдут.
– Выброшу! – маневрируя как фура в узком дворе, она встала, выпласталась из купе и хлопнула дверью.

Когда через час Сергей собрался в туалет, генеральша стояла в тамбуре, истребляя сигареты.
– Клуша, какая же я клуша! Что же теперь делать? – переживала дама.
– Да ничего страшного! – попытался успокоить ее попутчик. – Положите контейнер в мусорное ведро. Проедем таможню, вернете все как было.
– Вы не понимаете, Сережа! – генеральша посмотрела на него с негодованием. – Я же советский человек, а тут наркотики. Как же мне мужа не хватает!
– Хорошо, – он попытался перебрать варианты. – Передайте адресату пустой аппарат и быстро уезжайте. Авось, пронесет.
– Да не смогу я. Не смогу. У меня же на лице все написано будет. Я и врать-то никогда не пробовала! Придется сказать, – она отвернулась к окну и заплакала.
– Сообщите в полицию, – предложил Сергей еще один вариант.
– Мне дочь обязательно увидеть надо. Ей сейчас очень тяжело. Кто меня после такой истории за границу выпустит.
– Куда не кинь...
– Вот именно! – она вытерла глаза и пошла в купе.
За всю последующую поездку не было произнесено ни одной полноценной фразы. Все слова и мысли отдавали дистрофией. Все ждали развязки. Каждый – своей.
Таможни кончились на удивление легко и быстро. Началась немецкая земля. И чем ближе они подъезжали, тем тягостней летели километры.
Сергей выбрался в коридор, некоторое время рассматривал серые прусские пейзажи, решил зайти в туалет, привести себя в порядок. А там – сам не ведая, почему – перерыл мусорный бак. Контейнер лежал в нем, засунутый на самое дно.
Теперь ключ проблемы был в его руках. Сергей мог передать контейнер адресату и перевести стрелки с бестолковой генеральши; мог заявить в полицию; мог оставить наркотик себе, наконец. Нет. Он отправил его обратно. Стер отпечатки и умыл руки.
На берлинском вокзале первыми испарились будущие автомобилисты. Потом Сергей улыбнулся, пожелал удачи и пошел по своим делам. Дама кивнула и осталась. А навстречу ему по вагону уже шли двое угрюмых парней в кожаных куртках.
Он увидел Томилу Филипповну на следующий день. В выпуске местных новостей показали ее фотопортрет, а вместе с ним изображения роскошной блондинки и мужчины немецкой наружности. В закадровом тексте пояснялось, что на одной из трасс регионального значения «Фольксваген-пассат» был снесен с полотна дороги неизвестным автомобилем, после чего врезался в дерево и загорелся. Поиски злоумышленников результатов не принесли.

– Тех, кто идет на Голгофу, удерживать бесполезно, – повторил пассажир джипа уже слышанную однажды фразу, но вышло как-то не убедительно.
У каждого в шкафу свои скелеты.

Когда друзья появились в палате, Сашка спал. Сестра-сиделка поднялась и молча вышла. Они потоптались некоторое время, прислушиваясь к сопению больного.
– Вещество, которое производилось тут с твоей «легкой руки», – сказал Колян как бы между делом, – попадает в одно иностранное оборонное ведомство, которое занимается созданием средств массового воздействия. Так что, дорогой мой, – он улыбнулся, хотя глаза стали холодными до белизны, – когда, приняв пилюлю, ты вдруг испытаешь любовный трепет или желание поделиться всем, что тебе известно, с первым встречным, знай, что в этом есть и твой кирпичик. Совесть не мучит?
– У меня нет совести, – повторил он слова дяди. – Голый интерес.
– В этом все и дело. У нас есть еще совесть нации. Называется ФСБ.
– Задача все равно была бы решена. Рано или поздно. Если существует возможность – она находится. Человек может установить для себя табу. Человечество – нет.
– Я понял. Ты про Ирину.
– Не говори ерунды! Возникают новые условия. И ты к ним приспособишься или умрешь. А еще существуют такие вещи как удобство или необходимость.
– Я не инфантильная девица, чтобы слушать от тебя этот бред! Но почему они, а не мы.
– Потому нам на нас денег жалко. Раньше мы думали, что Совок во всем виноват, теперь умиляемся, глядя на свое «безоблачное вчера».
– Мы не на митинге.
– А я тебя и не агитирую, заметь.
– Значит вопрос в принципе не разрешим? – Сергей совершенно не ожидал от Николая таких мыслей. Подумал. Ответил:
– Неразрешимых вопросов не существует. Есть ответы, которые мы не хотим принимать. И это правильно. На то мы и люди.
– Не кричи. Люди спят!
– А я и не кричу... – он даже не заметил как увлекся.
– Ребята, о-о-о чем вы? – подал голос Сашка.
– Проснулся! – обрадовался Сергей. – Ну как сам?
– Ни-и-ичего – живу, – просипел. – Только вот за-а-аикаться стал. И не вижу ни хрена…
– У тебя, похоже, нос сломан, – увидел друг.
– Нос – это пустяки, – сказал Сашка задумчиво и попробовал улыбнуться, обнажив отсутствие нескольких зубов.
– Пустяки, – повторил Колян и в его голосе появились отеческие интонации. – Скоро уже операция. А там все будет в порядке. – Поговорили еще немного. Сашка держался молодцом. Даже хохмил, впрочем, как всегда.
– А знаете, – шептал он, слегка шепелявя. – Ле-ежит тута один тип, к-которому в автока-атастрофе ру-уку оторвало. Так вот. Он велел же-ене сп-прятать ее – ага – рассказал мне по секрету – и со-охранить в заморозке. А теперь ждет выписки, чтобы поджарить свой кусок с грибами и отведать под водочку за дру-ужеским столом. Меня при-иглашал. Это ра-ачительность или э-экзальтация – как считаете?
– Это дебилизм! – отрезал Колян. И был в этом случае безусловно прав.

– Денег нужно много, – сказал Колян на выходе из клиники.
– Я найду, – ответил Сергей, размышляя о чем-то своем. Вечером он позвонил Антиквару.
Когда Сергей появился в кабинете хозяина лавки, портрета на стене уже не было. «И не надо», – усмехнулся посетитель.
– Я знал, что Вы придете! – Лука Петрович поднялся из-за стола. – Потому что понял, кто Вы.
– Кто? – переспросил Сергей и невольно ощутил себя инкубом.
– Вы – наследник.
Сергей получил за текущий период столько всяких названий, что даже заморачиваться с этим не стал. Он снял с пальца и положил перстень на свободную поверхность. Антиквар некоторое время смотрел на него, словно боялся дотронуться. Только потом поднял, повернул к свету.
– Так я и думал – печать альбигойцев! – и перевел взгляд на Сергея. – Перстень принадлежал катарам и ему почти восемьсот лет.
– Бог света и Бог тьмы?
– Знать бы еще, где сверток...

В марте 1244 года им удалось это. Безлунной ночью отряд добровольцев втащил на скальный выступ тяжелую осадную катапульту. К рассвету все было готово, и каменные ядра снесли передовые укрепления замка. Измученная многомесячным ожиданием армия крестоносцев пошла на приступ. Монсегюр пал. Уцелевших воинов-еретиков развесили на ветвях ближайшей дубовой рощи.
Рыцарь де Морица в тот момент, когда палач уже ломал ему кости, в последний раз увидел наставника «совершенных» епископа Бертрана д’Ан Марти. Он стоял у столба со связанными руками, обложенный поленьями и хворостом, и его белые волосы перебирал тихий весенний ветер. Мелькнули измученные лица пленников, сквозь темный частокол копий блеснули шлемы и кресты построенных в каре христовых воинов. Потом все потонуло и исчезло в дыму, а вместе с ним – и сокровища альбигойской ереси вместе с ее тайной.

– Сейчас меня интересуют только деньги, – сказал Сергей. – И назвал сумму и мучительно покраснел. Антиквар старался казаться спокойным:
– Ничего, я предусмотрел. Придется немного подождать, – он сделал необходимые распоряжения. – Встретимся вечером?
– Отчего же... – согласился тот, думая, как там Сашка.

Дома Сергей нашел свой цифровой аппаратик, перевел фотографии на экран монитора и долго рассматривал изображения. Знатный вельможа с вислыми усами на отечном лице был нарисован весьма посредственно. Получалось, что художник не особенно заботился о передаче подспудной сущности своего героя, а сосредоточился на деталях. Пухлые руки с единственным перстнем – точь-в- точь как был у Сергея – держали грамоту с планом: сложный рельеф, река, замок, дальше – постройка в виде склепа с обелиском внутри, в верхнем правом углу – схема, похожая на розу ветров – все исполнено с необычайной точностью. На поясе у вельможи – связка ключей и амулет. Сергей извлек свою находку и поставил рядом с экраном – один в один – рисунок на его основании и «роза ветров» повторяли друг друга. Было что-то еще, какая-то мелочь, которой он не придал значения, но она существовала и свербела в мозгах, не давая сосредоточиться.
Он скопировал план отдельным файлом и снова вынес изображение на экран. Замок был прорисован детально в мелких подробностях вплоть до герба над подъемным мостом.
Прапрадед, вспомнил Сергей, был сослан в Сибирь после подавления очередного польского восстания. Может быть, в этом ключ к разгадке. Он скопировал герб и решил порыться в геральдических таблицах. Потом. А пока – распечатал план и установил амулет так, чтобы линии на его основании совпадали с изображением «розы ветров». Оперение амулета превратилось в указатель пути. Он провел эту линию по рисунку. Потом сделал то же самое с обелиском, который находился в изображении склепа. Линии пересеклись у подножия правой башни замковой постройки. Оставалось найти замок. Но сначала – герб. Слишком просто, чтобы быть правдой…

Бабушка все это уже рассказывала ему, да он не слушал! Да, он вспомнил это теперь. Семейное придание. То самое...

Сергей опаздывал на свидание. Ему было слегка за двадцать, и свидания казались тогда чуть ли не важнейшими событиями текущей жизни. Он спешил. Уже натянул куртку и совал ноги в ботинки, когда зазвонил телефон.
– Пуфффф! – сказал молодой человек и взял трубку. – Привет, бабуль! – выпалил обреченно. Мобильники были еще не в ходу, и пришлось задержаться.
– Здравствуй, дорогой. Как поживают твои уроки? – она нарочито растягивала слова.
– Ба, я уже четыре года, как в институте учусь! – Сергей посмотрел на часы. Он уже сейчас опаздывал минут на пятнадцать.
– Намекаешь, что у меня склероз? – в ее голосе появились льдистые интонации. – И что – от этого изменилась суть сказанного?
– Отнюдь! – согласился внук. – У меня все хорошо, ты же знаешь.
– Вот если бы ты знал, – она сделала ударение на этом слове, – какие лекционные курсы давали в моей молодости. Профессором у нас был Коротов (князь) – из бывших. Потом его сослали, конечно. Но что это был за мужчина! Теперь таких нет. Одного не могу понять, отчего это так быстро пришло в упадок.
– Бытие определяет сознание, – вставил внук дежурную фразу.
– Скорее наоборот... – она задумалась. Сергей придерживал трубку у уха, трагически разглядывая секундную стрелку.
– Бабуля, я сейчас! – не выдержал внук. – Я вечером перезвоню. Или лучше заеду.
– С чего вдруг? Я же тебе ничего сказать не успела! – возмутилась бабушка. Ко мне вечером нельзя. Придут из поликлиники процедуры делать. Сестричку Любашей зовут. Очень милая, надо заметить, особа. Учится в медицинском. Работящая, скромная и личико умненькое. Идеал для современного мужчины. Вас непременно нужно познакомить. Может быть, в выходные я ее на чай приглашу. Придешь?
– Ну, бабуль! – внук отчаянно пытался быть терпеливым. – Я себе сам подруг подбираю. И потом, у меня уже есть.
– Глупости какие! Безусловно, ты у нас главный спец в этом вопросе. И потом, я тебя не свататься приглашаю, а чаю попить, – бабушка обиженно замолчала.
– И что? – не выдержал Сергей.
– Больше ничего?
– Ничего особенного. Я вечером позвоню, и ты мне все расскажешь.
– В таком случае – не звони!
– Но почему?! – простонал внук. Часы отсчитали еще четверть часа.
– А во сколько ты собирался?
– Не знаю, ну, скажем, в девять, – ответил и подумал: «Какая разница, раз все равно нельзя».
– Жаль, а я думала, что ты мне картошки захватишь...
«Издевается...» – решил внук.
– Не вопрос! – согласился. – А сколько надо? Может быть еще чего-нибудь?
– Не морочь мне голову! Ты сегодня не приезжаешь. Забыл? – участливо осведомилась бабушка. – И вообще я подозреваю, что ты на свидание собрался. Ведь так?
– Так! – подтвердил внук и еще раз посмотрел на часы.
– С Милой?
– С Олесей.
– Я о ней ничего не слышала. Она из приличной семьи? А где же Мила? Вы поссорились?
– Мы расстались, – дальше Сергей рассказал, что с Милой они теперь только друзья, потому что ее бывший одноклассник окончил военное училище и получил хорошую должность в Западной группе войск, сделал ей предложение, и они обручены.
– Какая прелесть! – прокомментировала бабушка.
– Теперь Мила хранит верность будущему мужу, – продолжил внук свое повествование. – И мы только перезваниваемся по старой дружбе. И я (по старой дружбе) делаю ее курсовые работы.
Вся эта история действительности не соответствовала, потому что ему давно надоела эта заносчивая дура, которая болталась с ним только по причине этих самых курсовых работ, его репутации заправского ловеласа и наличия у парня отдельной жилплощади. Ему осточертели ее длинные ноги и смазливое личико, бесконечная болтовня по телефону и вечные измены, перманентное вранье, патологическая любовь к ярким тряпкам и постоянный пересказ историй из глянцевых журналов, в том смысле, что: «Посмотри, как люди живут, а ты...» Но бабушке она почему-то нравилась. Почему? Бог весть!
– Теперь я сдружился с Олесей, – и это было воистину так! – Она, если помнишь, сестра Вадика, который внук Натальи Федоровны – твоей соседки по даче. Так что ты ее должна хорошо знать, – выдав эту тираду, Сергей глубоко вздохнул и в который раз рассмотрел циферблат.
Бабушка несказанно обрадовалась появлению в разговоре новых персонажей, о которых она имела доскональную информацию. Поэтому в течение последующих десяти минут коротенько поведала семейную историю дачных соседей, припомнила Олесю и даже то, как ту в возрасте пяти лет до слез напугал беспризорный пес, а Сергей с Вадиком очень из-за этого переживали. Сочла внучку Натальи Федоровны вполне подходящей кандидатурой на роль пассии ее наследника. И...
– А куда вы пойдете? – поинтересовалась она наконец.
– Да так – погуляем, – ответил внук максимально расплывчато, потому что если бы бабушка узнала, что он идет в стильный ретро-ресторанчик недалеко от Покровской площади, ему светило еще полчаса воспоминаний и рекомендаций. Это – как минимум.
– Ну ладно, – согласилась его «вдовствующая императрица». – Я, собственно, что звонила, нашла тут в архиве (я же говорила тебе, что решила привести в порядок все семейные документы) так вот, нашла дедов дневник. И там есть очень занятная история про зеркало, которое теперь висит у тебя в прихожей. Прочесть? Но, впрочем, ты торопишься…
– Бабуля, я перезвоню! – радостно сообщил Сергей и ринулся к Олесе, которая, как ни странно, его дождалась.
Вот только о зеркале разговор с бабушкой так больше и не зашел.

До сих пор время от времени, когда звонит телефон, Сергей спохватывается: «Ведь это бабушка!» – и спешит к аппарату выслушать всегдашний вопрос: «Здравствуй, дорогой. Как поживают твои уроки?» Но там оказываются совсем другие люди и совсем другие дела. Бабушка больше не позвонит. Время ушло. И договорить они так и не успели. Навсегда...

Антиквар позвонил через два часа, и они снова встретились, чтобы закончить сделку, выпили по рюмке водки без закуски, и Сергей остался ждать Коляна, решив, что обладание такой суммой наличности вредно для здоровья.
Заглянула продавщица Катенька. Увидела гостя и надула губки. Но сейчас ему было совершенно не до нее.
– А хотите про амулет? – спросил Лука Петрович и бросил на партнера тревожный взгляд.
– Пожалуй. Время есть, – ответил тот, устало глядя в угол кабинета.
– Очертания его я все-таки нашел, – зашептал Антиквар, наклонясь к собеседнику через стол. – В одном анонимном средневековом манускрипте описывается точно такая фигура. А название ей переводится как «Ключ».
– Ключ? Только и всего... – пожал плечами Сергей. – Остается только отыскать каморку папы Карло.
– Она есть! То есть не совсем. Речь идет о Полесском замке. Я постарался достать информацию. Очевидцы утверждали, что у основания правой башни, была комната, где проводили опыты последователи Гербиндера. Знаете, при Гитлере был такой философ, утверждавший, что мир – изнанка сферы вселенского льда. И это очень подходило для нацисткой идеологии. Так вот, будто бы там удалось сформировать переход в подпространство. Но сам замок гораздо древней всех этих выкрутасов. И в одном из ранних преданий сказано, что в тайной нише правой башни покоится дух окрестных гор, и никому не удастся провести ночь в том помещении и выйти оттуда живым. А если сможешь… Впрочем – не важно. Так вот, когда в конце войны на территории замка расквартировали одну из частей Красной армии, капитан разведроты услышал эту легенду и поспорил на ящик трофейного коньяка, что пробудет там от заката до рассвета, и ничего с ним не сделается. Бравый, должно быть, был вояка. Соорудил в комнате походную кровать. Взял с собой автомат и гитару. Поставил у дверей сержанта из бывалых. До полуночи часовой из-за двери романсы слушал … Ровно в двенадцать щелкнули замки, и опустилась тишина. Такая, что перепонки давит. Подняли тревогу, но как ни бились, открыть дверь не смогли. В семь утра снова щелкнули засовы. Дверь отворилась. Внутри лежало тело капитана без единой царапины. Только волосы поседели и глаза выцвели до белизны. Сами понимаете, в конце войны никто особенно разбираться не стал. Объяснили применением тайного химического оружия. Капитана в могилу. В комнату взрывчатки под потолок и все вместе с башней. Кстати, реставраторы за нее так и не брались.
– Замок Белого Полянина… – задумчиво проговорил слушавший.
– Что? – не понял Антиквар.
– Слышал я уже однажды похожую сказку... А Вы не боитесь, что это дверь в большую бессмыслицу?
– О чем это речь?
– Да так...

Сергей пришел домой и рассовывал по ящикам остатки денег. В дверь позвонили. Хозяина квартиры пробил холодный пот. Он медленно обернулся к прихожей, но так и остался сидеть на стуле. Ребус почти разгадан. И теперь в его существовании необходимости больше нет.
– Стоп! – попытался успокоиться. – В прошлый раз они сразу выбили дверь. – Но все равно открывать не пошел. Звонок тренькнул еще пару раз и затих. А Сергей еще долго сидел и пялился в коридор, сжимал и разжимал трясущиеся руки. Рассматривал рельеф на раме своего старинного зеркала. И тут он увидел то, что никак не мог разглядеть до этого. Понять, что уже знает.
Звонок брякнул еще пару раз и затих.
– Антиквара здесь не было, – сказал вслух хозяин квартиры. – Тот бы заметил. Не повезло человеку!
Рисунок багета на портрете и зеркале совпадал. И ему не надо было больше искать других путей. Они начинались в его квартире. И теперь эта история уже не вписываласть в простой бумажный формат.
– Вот и еще один Лабиринт! – обрадовался странник. – Можно начинать все с начала... Да стоит ли? Я уже и так почти нашел все, что искал.
Сергей подошел к зеркалу и некоторое время смотрел на свое отражение. Существо из зазеркалья смотрело на него слегка прищурившись. Потом оно повернулось и ушло за срез золоченой рамы. И стали видны ступеньки за тусклой плоскостью старинного стекла. Он улыбнулся. И, даже не поняв как следует – зачем, оттянул край рамы от стены и заглянул с изнанки. Там были только старые доски подрамника, пыль и листок бумаги, сложенный в самолетик. Он вытащил его, развернул и прочел:

«Милостивый Государь мой, Сергей Николаевич!
За особое удовольствие поставляю себе донести ныне до сведения Вашего, что еще до получения почтеннейшего Вашего отношения по сему предмету (а именно, встречи, планируемой быть не далее как сего дня ввечеру), я уже пребывала в величайшем нетерпении по поводу нашего свидания. Будучи особой очень нервенной и восторженной, в каждый визит Ваш я испытываю необычайный эмоциональный всплеск, после коего я долго еще не могу найти успокоение и охлаждение разгоряченных чувств моих и мыслей. Льщу себя несмелой надеждой, что и Вы, Друг мой любезный, тоже испытываете некоторое приятственное волнение в крови и также питаете пусть и слабые, но все же искренние чувства к бедной барышне.
Кстати, бесценнейший друг мой, нахожусь вынужденной теперь же попенять Вам отчасти и даже укорить Вас, почтеннейший друг мой, в одной весьма невинной проделочке, которою Вы зло надо мной подшутили ... злодей Вы, бессовестный человек! Вчера, пребывая в болезненном состоянии, я с безысходной тоской ждала Вашего послания на мое последнее взбалмошное письмо, которое Вы сгоряча, видимо, пообещались мне прислать. Но, пообещавшись, так и не исполнили высказанного. Но не воспринимайте речи мои как строгий укор Вам, друг мой разлюбезный. Имела смелость высказать свое мелкое неудовольствие, не заслуживающее Вашего драгоценнейшего внимания.
С совершенным почтением и таковою же преданностию имею честь быть, Государь мой, Вашей покорнейшей рабой и впредь.
Королева Мария Сергеевна».

И еще – на обратной стороне:
«Ушла гулять дальше.
Просто до дрожи. .. Дожить бы до завтра.
Не могу без тебя..
Совсем сошла с ума...
Целую безумно...
О , Господи,,,,»

«Concours de circonstances miraculeux (чудесное стечение обстоятельств)», –сказала бы теперь бабушка.
– Но так не бывает! – Сергей улыбнулся еще раз и сам себе не поверил.

– У меня к тебе еще одна просьба, – сказал Сергей и передал Коляну письмо. Тот пробежал строчки, ответил:
– Не парься. Я найду.
Сергей молча кивнул. С этого момента в нем поселился страх. Страх, что все кончится ничем, или у Коляна ничего не получится, или он сам не успеет, или не сможет сказать. Нет, этого он уже не боялся. Ждал.
Он метался по квартире как зверь по клетке. Подходил к окну и долго смотрел на город. И перспектива улиц снова напоминала ему дорогу в никуда. Он ждал.
Услышал телефон и схватил трубку. Звонила Лена.
– Куда пропал? Ты решил, что он тебя кинул? – спросила.
– Нет. Денег без него я бы и так не получил. А так – «если звезды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно...» Мне показалось, что у вас теперь все обязательно сложится. Что же я буду болтаться под ногами? – подумал и добавил зачем-то. – Ты знаешь, мужчина может простить многое, но не того, кто выставил его идиотом...
– Все правду жизни ищешь? А ее – этой правды у жизни и нет… Только вещи, которые простить нельзя. Их можно разве что не заметить... У тебя есть кто-то?
– Мечта…
– Мечта, – она хмыкнула. – Ты тоже жил со мной как мечта… От которой стоит держаться подальше.
– Я хотел только сказать, что ты была самой лучшей.
– Да, самой лучшей! Была… – она помолчала и повесила трубку.

Сергей получил авто из ремонта и заехал домой. Было уже совсем к полуночи, когда он снова сел в авто и отправился к родителям на дачу. Уловил краем глаза, что из арки выехал и пристроился следом джип, но не придал этому никакого значения - мало ли машин по городу ездит.
В следующий раз он увидел тот же джип на шоссе. В это время суток транспорта на дороге уже совсем не было.
«Чего ему от меня надо?» – подумал Сергей и втопил газ. БМВ – ладная лошадка – заурчала и начала стремительно разгоняться. Громоздкая машина сзади непременно должна была отстать. Но она не отставала! Стрелка на спидометре приблизилась к двум сотням, и ночной тандем, не сбавляя скорость, пролетел несколько десятков километров, миновав пару деревень.
«Черт!» – обозначил ситуацию водитель бэхи и сбросил скорость. Джип тут же обогнал его и резко затормозил.
«Черт!!!» – успел подумать Сергей и крутанул руль вправо. БМВ пронеслась по обочине и слетела в пологий кювет. Дальше были только поля – повезло. Машина проползла еще метров пятьдесят и встала в цветах и травах. Он выбрался из авто и встал, озираясь. Беспомощно оглянулся. Бежать бесполезно. Не уйти, не спастись, не выжить…
Преследователь перевалил кювет и подъехал, крадучись. Зафиксировал бэху в свете ксенона.
– Живой – это хорошо... – констатировал водитель джипа. Кто он –оставалось загадкой. Разглядеть его Сергей не мог. Только голос. Голос показался безусловно знакомым. Но где – где он его слышал?
– Вроде...
– Жутковато?
– Да нет. Не успел...
– Еще успеешь, – развязно сказал водитель джипа. – Я, собственно, насчет амулета. Надо вернуть.
– Кому?
– Мне. Я передам.
В это время на дороге притормозил проезжий трейлер.
– Как у вас? – появились из него двое водил.
– Все в порядке! Сами... – начал водитель джипа.
«Ура! – подбодрил себя Сергей. – Есть же люди!» И завопил:
– Ребята, подсобите!
– Хорошо… Но про амулет не забудь.
– Я знаю тебя? – разглядеть преследователя так и не удавалось.
– Конечно. Еще увидимся... – мужчина сел в джип и начал выруливать на дорогу

«Обошлось, – думал Сергей уже подъезжая к родительской даче. – Даже машина почти без увечий. И все-таки – кто вы? Ребята от антиквара или легавые смотрителя? Зачем вам все это?» Ответа не было, и он опять отложил его на потом. Запихал в самый дальний угол своей памяти и никому ничего не сказал. Не в его характере было втравливать друзей в разные скверные истории.
Он добрел до туалета в углу участка и прикрыл за собой дверь.
«Большая бессмыслица...» – поднялась откуда-то изнутри ехидная мысль, а вместе с ней тоска и усталость. Он присел на стульчак и почесал за ухом.
Сидел теребил вместо четок рулон туалетной бумаги и рассматривал сложный рисунок на струганных сосновых досках. Думал.
Пускай принадлежность к одному пространству вовсе не означает принадлежность к той же реальности. Или хотя бы к той ее части, с которой еще осталась возможность взаимодействия. Кто сказал, что именно возможность подразумевает желание, а не наоборот?
Это не другой мир и даже не его отсутствие. Это состояние, в котором вместо неразберихи сочетаний «да» и «нет» надо просто сказать: «хочу» и перестать дальше размышлять об этом.
Сергей выбрался наружу и заорал:
– Мама! Я приехал!
– И чего шуметь? – спросил из-за спины отец. – Будто не ясно – машина-то уже как час на дворе стоит...
– Стоит – это хорошо! – ответил Сергей и вспомнил о девушке с каштановыми волосами.

– А знаешь, что самое забавное, – заметил Колян, когда принес другу бумажку с адресом. – Ее квартира в аккурат над лавкой твоего Антиквара. И недавно она его залила.
– Не стоит мистифицировать события, – отметил Сергей. Колян только хмыкнул в ответ.
– Какая же тут мистика? Прости, но мне показалось, в последнее время ты ждешь, что женщины сами придут тебе в руки. И в этом твоя тактическая ошибка. Мы никогда не ценим то, что дается даром. И поэтому...
– Что поэтому?
– Поэтому ты так маешься и тащишься за своей мифической героиней.
– Тащишься – отличное слово!
– У меня еще кое что для тебя есть... Потом расскажу, – но Сергей уже бежал вниз, прыгая через пролеты лестничной клетки..

– Слушаю... – произнес в трубку грудной женский голос.
– Добрый день! – заторопился Сергей. – Извините. У меня есть несколько ваших писем, – и осекся, не зная, что сказать в продолжение. Замер. Почувствовал, как она улыбнулась:
– Я думала, ты забыл!

Когда ребята явились за Сашкой, тот по обыкновению травил разные байки, заставляя местный медперсонал корчиться от смеха. Парни подхватили его вместе с вещами и поволокли из больницы. Держался он молодцом. Ноги почти не тряслись, а синяки на лице пожелтели и выглядели совсем как загар. Сестра-сиделка проводила пациента взглядом раненой оленихи.
Сашка выбрался на улицу и встал у ворот. Только что прошла гроза. И он замер, втягивая в себя воздух летнего города.
– А знаете, па-ацаны, пока я тут покоился, вот что надумал: Человек всю жизнь стремится к двум вещам – любви и Богу. И между ними на-апрашивается знак равенства: «Бог есть любовь». Но это не так, – он криво усмехнулся и опять засмотрелся в голубизну летнего неба. – Хотя, на-адо признать, они друг друга стоят.

ЭПИЛОГ

Мы встретились с ним в том самом кафе «Свежие Скалапентры», где автор тоже любит скоротать часок другой. Разговор, начавшись с пустых фраз о погоде и политике, плавно перетек к превратностям судьбы. Парень просто должен был выговориться. Он мял в пальцах единственную сигарету, которую за весь вечер ни разу так и не поднес ко рту. И говорил – долго, почти без артикуляции.
Сначала у меня к его истории был чисто онтологический интерес. Потом я увлекся. Просто удивительно, сколько хлама было напихано в его башке. Он перебирал версии существования, как ребенок перекладывает игрушки в большой коробке. А может быть и сам был всего лишь куклой-неваляшкой на арене, которую мы называем жизнь.
Так же как энергия рождается в точках разрыва пространства, ощущение собственной духовной раздельности, даже разделенности оказывалось источником того творческого потенциала странного существа, которое продолжало считать себя человеком. В этом отношении и добро, и зло, как и положительные или отрицательные стороны его натуры становились значимыми, не более чем положительные и отрицательные заряды элементарных частиц.
Во всех своих мирах он мог сражаться голыми руками, мечом или пистолетом, продавать бриллианты и помидоры, книги и конфекцион, ценные бумаги и земли, подержанные автомобили и авангардную живопись, крепкие напитки и музыкальные альбомы. Мог заниматься любовью и селекцией, производить детей и товары народного потребления, писать стихи и отчеты, делать вино, карьеру и покаянные жесты. Мог плести интриги, рыбацкие сети и паутину лжи в местных СМИ, провоцировать тонкие видения и грубые сны. Мог сеять пшеницу, панику и Разумное-Доброе-Вечное, возводить соборы и напраслину, собирать грибы и статистические данные. Мог тратить деньги и время, молодые силы и отцовское наследство, считать часы в аэропортах и на вокзалах, приемных врачей и залах заседаний, ходить на деловые встречи и похороны, поминки и дискотеки, подниматься на вершины и проникать вглубь – в самые недра – в пучину отчаяния. И что с того?
И только Смерть еще оставалась точкой отсчета – неким местом, да и не местом совсем. Смерть существовала безотносительно. Абсолютная абстракция времени – и бытия, и небытия. И каждый мир подчинялся этому закону. Закону безотносительности. Что же еще?
А еще – навязчивая идея превратить историю любви во что-то иное.
– Большинство людей вообще обходятся без этого чувства, – говорил Сергей (так звали моего собеседника), вертя в руках кофейную чашку. – Одни по незнанию, другие по нежеланию. По нежеланию испытать разочарование потери. Они слишком рациональны, чтобы быть счастливыми. Они забывают, что нужно ценить, а не оценивать. Но если бы только знать, какую остроту обретает страсть, прошедшая через ощущение потери и осознание того, что ты можешь с ней потерять... – он оборвал себя и надолго засмотрелся в окно. Там сквозь листву деревьев уже проглядывала Осень, и ребятишки играли на детской площадке. Их куртки и комбинезоны мелькали как мазки яркой краски на фоне серого неба и серых домов.
«Мы обречены жить в детерменированном мире, – думал автор. – Где право выбора – не более чем иллюзия. Где же выход, спросите вы. Я не знаю. И тем не менее выход есть. Надо только его найти».
Когда повествование подходило к концу, Сергей счел нужным подвести итог:
– В ткань каждой жизни вплетены нити необъяснимого. Не всякому дано заметить это. Проще быть слепым. Быть нормальным. Быть искусственно благополучным.
– А если заметить?
– Сходишь с ума.... Я стану занятным пациентом психушки, не правда ли? Когда существует раздвоение личности – это шизофрения. А если их, скажем, пять?.. Вы мне не верите? – насторожился он вдруг.
– Отчего же? – ответил я без особого энтузиазма.
– Смотрите! – Сергей извлек из кармана и поставил на стол потемневшую от времени фигурку, напоминавшую то ли древний обелиск, то ли стилизованный мальтийский крест – символ самого загадочного из императоров российских. – Это Вам!
– За что? – удивился я.
– Мне он больше не нужен. Тем более, что загадка так и осталась не разгаданной. Должен же попробовать кто-то еще.
– Хорошо, – согласился я, уже понимая, что ввязываюсь в очередную историю без начала и конца. – Ну и что? Жизнь продолжается – только и всего.
– Она говорила о том, что надо собираться и уходить от меня, очень долго – целую вечность, – сказал он на прощанье. – А потом собралась и ушла. Но это время – лучшее, что у меня было.
Он пожал мне руку, и мы расстались. Навсегда? Не люблю я этого слова...

«Жизнь, из которой ушла любовь, становится в определенной степени условной и противоестественной», – написал Мишель Уэльбек. Приходится признать, что в этом он был совершенно прав...

– Ну что ж, – ухмыльнулся автор и повертел в руках амулет. – Посылка все ж таки нашла своего адресата. Пока эта штука не вернется на место ... Впрочем, тут уже совсем другая история, – он уселся в свой авто с инициалом Х5 и завел мотор.

Итак, снова подобралась Осень. Сергей дошел до своего любимого садика, уселся на свободную скамью и стал смотреть на прохожих, низкие облака, воду реки за переплетом ограды, открытые ворота. Воздух застыл, и время остановилось вместе с ним. День замер.
Из ворот сада появилась невысокая женщина в пестрой куртке. Неожиданный порыв ветра разбросал по плечам гриву ее каштановых волос. Она провела рукой по шее, отбросив их назад, огляделась по сторонам и направилась в сторону моего героя.
– Вот тебе и финал романа про любовь... – сказал Сергей, который наконец-то осознал, что счастливые развязки все еще существуют. – Но разве он женский? А кто сказал, что любовь счастливая? Или что это финал? Просто надо перевернуть еще одну страницу...