За два месяца плавания «Эсмеральда» решительно пересекла все известные маршруты и вступила на территорию неизведанного. Незнакомые созвездия, и ряд других признаков, указывали морякам на это. По ночам, можно было рассмотреть фосфорирующее мерцание, идущее с глубины, а днём, на брошенный крюк с приманкой, ловились крупные рыбы, которых никто раньше не видел. В это время команда стала сплочённей, и ежедневные побои в кубрике прекратились. Теперь, почти все, постоянно находились на палубе, словно боялись пропустить нечто важное. Желая укрепить такое положение, Блюм пообещал награду первому, кто заметит землю.
В этих заботах прошёл ещё месяц, и по его истечению стали проявляться первые недовольства, вызванные отсутствием земли, которая, как считали матросы, уже давно должна была появиться. Страх перед неведомым закрался в их тёмные души, всё более поглощая и подчиняя себе остальные чувства. Возобновленная игра в кости, теперь заканчивалась ожесточёнными потасовками, и любое крепкое слово могло оказаться поводом к драке. Каждый новый день лишь усиливал переживания, и мысль о верной гибели, на которую ведёт капитан, крепла в сердцах матросов. Все суеверные домыслы враз ожили, и теперь, любое маломальское событие истолковывалось ими как знамение, дающее повод к возвращению в порт.
В один из дней, очередная драка закончилась тем, что матрос по прозвищу Бывалый, насмерть зарезал другого. Тупо уставившись на нож, который сжимал в руке, и с которого капала кровь убитого, он произнёс:
- Счастливчик! Он, по крайней мере, сдох не от когтей дьявола. А мы, сдаётся мне, будем долго корчиться у него в пасти.
Эти слова, будто по сигналу, выпустили мысли матросов наружу. Не обращая внимания на мертвеца, они наперебой стали призывать к возвращению, называя капитана посланником дьявола. Подталкивая друг друга, шумная толпа двинулась к его каюте, собираясь настоять на своих требованиях.
Блюм, ожидавший нечто подобное, давно был готов к достойному отпору и наведению порядка. Сознательно не принимая мер к предотвращению бунта раньше, он дал указание Шону выявлять главных зачинщиков, чтоб потом действовать наверняка. Расчёт его был прост. Всю команду, естественно, он истреблять не собирался, но избавившись от самых ярых, порядок можно было навести, и уже потом, держать матросов железной хваткой. Также, он знал, что без него матросы не смогут управлять судном, а в верности Акулы, не сомневался.
Шон выполнил указание Блюма, и к моменту развязки, точно знал главных зачинщиков. Джон-Праздник, Хокин-Святоша и Лесли-Черпак, должны были понести заслуженное наказание, доказывая, тем самым, твёрдое намерение капитана довести начатое дело до конца.
Едва разбушевавшиеся матросы подошли к каюте, Блюм вышел им навстречу. Окинув грозным взглядом толпу, он поинтересовался, что случилось. Возмущённые вопли сразу смолкли. Выступивший вперёд Хокин гневно произнёс:
- Довольно, капитан, в прятки с дьяволом играть. Посмешили рыб, и хватит. Поворачивай обратно! Нет впереди ничего, кроме смерти!
- А ты её боишься? – ничуть не смутившись, спросил Блюм.
- Боюсь, не боюсь, в гости не зову. А к тебе она, похоже, в дверь уже стучится, - криво ухмыльнулся Хокин, оглядываясь на всё более смелевших матросов.
Блюм, неожиданно для всех, громко рассмеялся.
- Значит, ты обо мне побеспокоился, Святоша? – весело спросил он.
- И сам побеспокоился, и других попросил, - последовал угрожающий ответ.
Вдруг, капитан сделал молниеносный выпад, и матросы, не успевшие даже понять, что произошло, услышали жуткий хрип, вырвавшийся из перерезанного горла Хокина. Вслед за ним, раздались два коротких возгласа из толпы, и Лесли с Джоном, удивлённо вытаращив глаза, медленно осели и растянулись на палубе, заливая её кровью. В образовавшемся вокруг них кольце стоял Шон с засученными по локоть рукавами, жутко ухмыляясь, и перекидывая из руки в руку огромный тесак. Во время выступления Хокина он подобрался к двум другим зачинщикам, и вслед за Блюмом мгновенно расправился с ними.
Не давая опомниться, капитан приказал Акуле построить команду.
Не выпуская из рук тесака, Шон незамедлительно исполнил указание, заставив пинками и тычками ошалевших матросов выстроиться в ровную шеренгу. Сопротивления уже никто не оказывал. Расправа над подстрекателями была столь быстрой и суровой, что даже эти, видавшие разное люди, оказались мгновенно сломленными.
Теперь Блюм, оставив веселье, с грозным видом прохаживался вдоль шеренги, всякий раз, невозмутимо перешагивая через корчившегося в предсмертной агонии Хокина. Шон стоял лицом к матросам, всё с той же ухмылкой палача.
- Ну что, кто-нибудь хочет ещё посмеяться? – сквозь зубы спросил Блюм.
Ответом послужило покорное молчание. Вся команда, понуро опустив головы, казалось, сосредоточила своё внимание на неестественно откинутой голове Святоши, широко открытые глаза которого, уже подёрнулись смертной пеленой.
- Помощник! – обратился Блюм к Шону, - отныне предоставляю тебе право использовать все возможности для поддержания должного порядка и дисциплины на корабле. Если будет нужда, вынь их грешные души, чтобы не забывали впредь, кому служат!
Подобное указание не обещало команде ничего хорошего. Жестокость Акулы, его звериная сила и наблюдательность, не оставляла никому шансов на снисходительность, и была способна укротить кого угодно.
Шон не стал откладывать исполнение приказа. После наведения на палубе должной чистоты, что включило в себя смывание кровавых луж и сбрасывание без всяких церемоний трупов за борт, он на глазах у всей команды связал Бывалого длинным канатом, большую часть которого оставил свободным. Затем, заставил матросов держать конец каната, а Бывалого сбросил за борт. Таким образом, связанный по рукам и ногам, он, словно бревно, начал беспомощно таранить волны, вслед за «Эсмеральдой».
Приведя в исполнение первую половину своего плана, Акула принялся с интересом наблюдать, как Бывалый, дергаясь всем телом, отчаянно пытался держать голову выше, чтоб переводить дыхание. Волны и разлетающиеся во все стороны брызги, заметно осложняли подобные усилия, и он выбился из сил через самое непродолжительное время. Его голова всё реже и реже появлялась над волнами, и он издал громкий, полный ужаса и мольбы, вопль. Матросы, переживая за собственные жизни, покорно смотрели на происходящее, и мысленно уже давно попрощалась с приятелем. Однако Акула, неожиданно для всех, дал знак вытаскивать канат. Удивлённые таким поворотом событий, все бросились вытягивать Бывалого из воды. Казалось, ещё немного, и он окажется на корабле, но у помощника были другие планы. Взглянув с ухмылкой на оживлённую суету команды, и Бывалого, в глазах которого засветилась надежда, он одним взмахом своего огромного тесака перерубил канат. Смутьян, не в силах держаться на поверхности, сразу пошёл камнем ко дну, а ошалевшие от такой изощрённости матросы, с обрывком каната, замерли на палубе.
С тех пор помощник, почти ежедневно, проводил эту процедуру, бесцеремонно сбрасывая в воду какого-нибудь матроса. Затем, подолгу стоял у борта, где свисал канат, поигрывая своим тесаком. Теперь вся команда напряжённо наблюдала за каждым его движением, и очередной бедняга мог быть уверен в своём спасении, только вновь оказавшись на корабле. Впрочем, за последующий месяц канат был перерублен только один раз, что, несомненно, стоило установившейся на корабле покорности, которая будучи вынужденной, таила в себе ещё множество сюрпризов. Блюм, иногда наблюдал за усмирением команды, но никогда не вмешивался, полностью полагаясь в этом деле на Шона.