Право на одиночество. Часть 3.

Часть III

Эта история начиналась поздней осенью, когда даже писатели становятся порядочными людьми. За окном с чисто российской безмятежностью сыпал снег. Он валил со всех сторон. Даже снизу.
Пусть говорят, что первый снег – это прыжок через всю зиму. Почти что ранняя весна. Но идти из дому все равно неохота. Почему бы тогда не засесть за бумаги и не собрать в одну стопку исписанных листов разбегающиеся мысли. И писать обязательно от третьего лица. Так больше поводов для авторских разглагольствований. А начать?
Сергей, запустив руку в волосы, уставился на письменный стол. Поверх вороха исчирканной формулами бумаги и нескольких репродукций загадочных портретов Пантоми запечатлелся рисунок Дюрера с четырьмя всадниками, несущимися на летящих конях. Чем не иллюстрация к «Мастеру и Маргарите»?..
«Конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть. И ад следовал за ним. И дана ему власть … умерщвлять и мечем, и гладом, и мором, и зверями земными» …
Лиха беда… Сергей еще некоторое время поковырялся в себе, примостил поудобней клавиатуру старенькой персоналки, посопел, отодвинул клавиши, извлек из стола несколько чистых листов, откопал ручку с черной пастой, погрыз немного хвостик ее пластмассового стержня.
«С этого и начнем».

«Целый день мы порознь промотались в одном и том же среднерусском городишке. Я знал это точно – хотел разыграть случайную встречу. А городишко-то и городишком не назовешь. И мы проходили по его извилистым улочкам, толклись в магазинах, сидели в кафе, может быть в одних и тех же. Но я – в одиночестве. Гордом, но скорее – не очень. Разминулись. Никто никого так и не встретил. Не судьба! Можно пройти, даже коснувшись друг друга плечами, и не заметить. Но вот заметить и все равно пройти, даже коснувшись друг друга плечами. Господи! Все что угодно, но пусть не с ней. Именно так. Именно так и оказалось. Я уже не вписываюсь в распорядок Катиной жизни. К чему все спектакли, если все равно не судьба? И с этой девочкой не судьба. Встретились, и столкнулись, и сошлись. А зачем?»
Мысли путались от обиды. (На кого – на Катю? Нет. На свое слюнтяйство.) И все-таки они упорно забегали друг на друга. И уже не разберешь, с чего все и началось, через какие ступеньки добрался он до этих выхваченных рассуждений…
Они стояли в телефонной будке. Девушка набирала очередной номер, а парень покуда разглядывал ее, бестолково накручивая на палец пряди пепельных волос. Длинные гудки в трубке обрывались, и в который раз там на другом конце провода глухо ворчали про всяких там сумасшедших идиотов, которым нечего делать, кроме как будить посреди ночи трудовое население. Сергей (так его и называли) только безразлично кривил губы.
– Доброй ночи. Гошу можно? Ах, его нет. Извините. Почему так поздно? Дело государственной важности! Какие шутки. Кто спрашивает? Из ФСБ. Так и передайте, если мы его раньше сами не достанем. Да. Извините еще раз.
– Зачем ты так, – отчаянно шептала девушка в свободное ухо. А из трубки уже били короткие гудки. И все закручивалось по новой.
«Сколько там у нее номеров еще? И чего она за мной увязалась? Черт дери! Не было печали. Угадала такого же дурачка? Будем думать, что она нужна мне так же, как и я ей. Парня своего выискивает, а от меня так и не отстает. Может, и вправду – подлец. Бросил. А я? Для меня встреча – спасение от соблазна взять да и влезть в шкуру Катькиного хахаля. Да… Да! И да!!! Я все это время после письма продолжал идиотски на что-то надеяться. На ошибку. На чудо. «Жди меня, и я вернусь…» Чудес не бывает! Но я злюсь, и ничего не могу с собой поделать!»
– Бросил? – поинтересовался Сергей почти без любопытства. Девушка только пожала плечами.
«Как тебя зовут? Нина. Инна. Вот тебе и на… А может, этот парень такой же как и я – по жизни такой же – неприкаянный – и не надо ему всего этого. Наелся. Других дел навалом. А вот тут, батенька, ты заврался. И любит она его… Любит? Прикинуться несчастной, чего проще? Жалость и страсть всегда об руку ходят. Шляются, – мысли выходили отвратительно округлые, как для печати. – Силок из парадоксов. Про какие там любови я запел, если с самого начала только две тезы – прощанье и любовник на стороне. А я в кювете. Намудрил слегка, и сам в этом запутался. Все просто: ледяная ночь, холодная койка в гостинице и один идиот. Причем еще неизвестно – тот, которого ищут, или который звонит. Меня бы кто так искал. – Сергей вписывался в свое нытье, как самолет в штопор. – Кто ж оценит это для себя. А? То-то. Что касается той самой любви, то я просто не знаю, что с ней делать. Во, загнул! Добреньким хочется стать. Или бедненьким. И тоже как-то напоказ. Halt! Stop! Отчипись!»
Самобичующее хныканье не совсем относилось к числу безусловных достоинств этого молодого человека, впрочем, как и любовь к софистике. Сцена затягивалась. Новый набор номера сменялся очередными гудками в трубке.
– Извините, что потревожил. Георгорий не у вас, нет? А где он может быть, не подскажете? Жаль-жаль! Да, очень нужен! Кто? Сосед снизу. У него трубу прорвало. Водопад какой-то. Придется дверь ломать... А как вы думаете? Приятных снов… – Гудки. – Нет твоего красавчика. – Сказал. И улыбнулся, прикрывая зевок.
«Черт бы побрал этого гопника! А еще раньше эту …Неужели непонятно – либо пьет где-то, либо спит, либо еще чего похлеще. Вот пойди и найди. Это не говоря уже о том, что новые сутки потеряли уже несколько часов. Ка-рам-ба!»
Сергей отчаянно боролся с пеленой, активно заволакивающей глаза, продолжая пялиться на партнершу по телефонной будке. Девушка, надо признать, выглядела очень даже привлекательно. Этакая бикса. Не слишком худа, не слишком толста, не доска, не корова, не … Кто там еще? И бедра носит не хуже знатной дамы. Холеное личико прибалтийки было бы еще симпатичней, если б не немного глуповатое выражение на нем. Но ей и оно безусловно шло. Ярко-голубые глазищи смотрели по-собачьи печально. И желания рождали странноватые – почесать ей за ухом. Любимый гончак Рыдал от этого просто млел. Сергей опять ощутил острую тоску хоть по какой-то ласке. Хоть по какой-то…
«Звонить больше не стану. Надоело. Надоело тревожить мирный сон честных тружеников. Надоело и все! И дело, собственно, не в этих… Спать хочу, домой хочу…»
Парень распахнул дверь и выбрался из телефонной будки. Потянулся.
– Ты куда?… - вопрос был настолько ожидаем, что даже отвечать не хотелось.
– Если хочешь, тебя провожу. – «Нет, мало мне своих заморочек», - продолжал он уже про себя.
– Что ж, выпившая женщина – себе не хозяйка. – Она тоже решила оставить телефон в покое. – Только мне идти некуда. Я из дома ушла, Сережа. Так?
– Так, Инна. – «Угадал». Он сделал маленькую паузу и продолжил. – В таком случае – ко мне в гостиницу. Если бы вопрос прояснился с самого начала, можно было бы уже часа три нежиться в тепле и уюте. Поехали скорее.
– Зачем?
– Как, зачем? Маленькая что ли? Чай пить. У меня в номере есть диван и приличная кровать до кучи.
– Не держи меня за полную дуру. Поехали. Ну и вечерок сегодня, я Вас умоляю!
Машина выпутывалась из узких кривых улочек города, еще не избавившегося от новогодних елок. Инна дремала, привалившись к плечу своего кавалера. А тот все пережевывал картинки прошедшей недели.


Когда Сергей неожиданно узнал, что Катя появится с докладом на конференции во Владимире, он тут же кинулся выклянчивать себе командировку. Полный идиотизм – пробиваться туда после полученного письма. Смысла ехать – никакого. Денег не давали. И все-таки он пробился. Помогла Любовь Александровна. Помогла и даже не спросила, зачем. Пожелала удачи и все.
«Основное правило удачи – избегать неподходящих мест! – подумал ее протеже, – А меня снова несет на буераки». Но поблагодарил душевно. Почти по родственному.
Приехал. А там...
Катя явилась с другом-стипендиатом. И стало сразу ясно, что это любовники. Они были показательно сыты друг другом.
– Hallo, дорогуша, – сказала Катрин с выражением томной приветливости. – Как я рада тебя видеть. Так скучаю по тебе, ты бы только знал. Но что же делать, я там совсем, совсем одна. Поболтаем через полгода. Ладно? Ну, не дуйся. Ты такой элегантный. Знаешь, мне предлагают остаться. Может быть еще на годик…Алеша! Я здесь, – она уже отвернулась в другую сторону. – Поболтаем еще. Да ведь?
Удаляясь, она бросила ему свой обычный взгляд-полуулыбку, и он отчетливо понял, что никуда от нее уже не денется. Она так и будет играть с ним как с марионеткой, от скуки подергивая за ниточки. Иногда.
И он остался стоять – проклятый сверхчеловек с разбухшим самомнением. О какой смыслопотере говорить еще. «Бабы. Бабы все …», – дальше можно было поставить только многоточие. На что он надеялся? Мечтал еще понадобиться, сгодиться хоть на что-то. И домечтался. «Ничего, ничего, мы еще сыграем в ту же игру», – зло усмехнулся Сергей и старался больше не думать об этом.
И была конференция, и выступления по поводу и без. Сергей в этом почти не участвовал – отбубнил доклад и постарался уйти от вопросов. Так что даже знакомые специалисты начали его сторониться. Общая дискуссия после обеда увлекла его нисколько не больше. Потом все поехали на экскурсию «по памятным местам». Памятники, соборы, окрестные городки. Сергей не стал лезть в общую компанию. Но не выдержал – понесся догонять. Вскочить на подножку ушедшего поезда все равно невозможно. Только это старая песня.
И вот – вечер в дешевом ресторане. Муть, ползущая из всех углов. Стены, размалеванные под старину, и куцая подсветка танцплощадки в центре зала. Лица и фразы, выхваченные из суматохи. Мозги превратились в один сплошной желудок и медленно переваривали все вокруг.
Девушку привел официант и усадил на свободное место. Сергей оказался как раз напротив. Столик двухместный. Волей-неволей…
В этой шумной бестолковщине трудно не найти общего языка. Молодой человек продолжал ковыряться в своей тарелке и деланно не обращал внимания ни на что вокруг.
– Да слушай ты сюда, – орал амбал за соседним столиком. – Я зоолог вообще-то. Рептилий изучаю, пресмыкающихся всяких. Ядовитые гады – моя главная специальность… И тебя – змея – я насквозь вижу!
Они не выдержали и улыбнулись. Одновременно. Скажем больше – вместе.
– Молчание для мужчины – это тоже достоинство. Вы не находите? – соседка по столу стала рассматривать его руки.
– Меня зовут Сергей, – вяло представился он
– Инна. – девушка оказалась хорошенькой и чувствительной. Сладкая, одним словом. Они легко разболтались, тем более, что Инна сама этого хотела. Парень выбросил из головы все мелкие ухищрения, припасаемые для таких моментов. Постарался выбросить из головы Катю. Клин – клином, так сказать.
Сидели и болтали. Выпивали и болтали. Танцевали и болтали. Сергей, как и все законченные эгоисты, был до ужаса сентиментален. И ему нравилось сплетать фразы, уже переложенные на подоплеку приближающейся ночи. Просто так – от нечего делать. Нравилось флиртовать, делать внимательные глаза и наблюдать, как кокетничает девочка напротив, нравилось ее хотеть.

И так всегда. Думаешь о светлом и чистом. Строишь планы – благонравнее не бывает! «Вот оно – мерзкое и грязное. Но я, Господь спаси, в стороне стою. Философствую опять же понемножечку – умирать учусь». И – бац! – ничего особенного – появляется некто рядом – глазки, губки, ножки, … – а человек прямо таки выползает из самого себя. Перевоплощается, одним словом. И как прикажете понимать? Хохмим для проформы? Боимся, что не поймут такого светлого и чистого? А? И весь цинизм, сарказм, ирония – всего-то защита собственного изнеженно болезненного самолюбия. И кто же ты тогда? Божественный скарабей, потерявший по дороге свой хитиновый панцирь. Да? Или побочное следствие постоянного самоанализа с постоянной боязнью попасть впросак, типа: «Я к вам со всей душей, а вы!»
Заврался совсем. Автор, называется!
Тело все равно тянет свое. И как оно это делает, тому, что в голове лучше и не думать. А в сердце? Что там мышца сама себе думает? И вот ты становишься томным и вожделеешь. А потом впадаешь в рассудочность и стыдливость и гасишь воспоминания о плавании в луже похоти. А кто сказал, что это плохо? Посмотрите на собачью свадьбу. Сильный берет то, что ему надо. Остальные ходят, смотрят и гавкают. Почему? Потому что самим не досталось. Что ущемляет естественность их существования? Ну, разве то, что не досталось. Этика у них, конечно, разработана не так детально как у людей. Все физиология больше. «Но мы же – не собаки!» – вещает мне брезгливый моралист. А я ведь и не участвую, только мимо прохожу.

Сергей постоянно терял нить общения. Только ничего страшного в этом не было. Девушка освоилась. Разговор шел теперь от одного лица – партнер в нем не участвовал. Инна оказалась ужасной болтушкой и могла бы, наверно, разговаривать с зеркалом. Но Сергей как мог старался вслушиваться в смысл повествования, чтобы успеть вовремя поддакнуть. Пока что она щебетала о концерте обновленного «Аквариума», и до того самозабвенно пересказывала чужие мысли, что парень невольно улыбнулся.
– … … … , я Вас умоляю!
– Пойдем-ка лучше танцевать.
Ей не очень хотелось прерываться, не закончив такой цветистый монолог. Девушка сделала обиженное лицо:
– Мы еще и не познакомились, как следует, а Вы мне уже тыкать начинаете.
«Кокетничаешь. Ну давай, поиграем в «хороший тон», – насмешливо подумал Сергей и выговорил, гнусавя и растягивая слова:
– Ах! Извините, сударыня! Как можно допустить такую оплошность. Ай – яй – яй… Да, представлять нас здесь было не кому. Теперь век себе не прощу! Дела, знаете ли, доконали. Но это не причина! И все же, не соблаговолит ли мадемуазель потанцевать со мной хотя бы разок.
– С ума сошел… Вот глупый! – она показала свои мелкие, белые зубы. – Пойдем, конечно, пока музыка не кончилась.
Сергей любил танцевать и делал это если не виртуозно, то хорошо. Не как в спортивных танцах. И близко – нет. Но знал как взять, как повести, когда прижаться, когда, слегка отдалившись, заглянуть в глаза, бросить, походя, пару слов. И главное – попадал в такт и не наступал на ноги. Многим нравилось.
– Ты действительно такой занятой, – сказала она с безразличием, которое вполне могло быть и не напускным.
«Сухое ВЫ сердечным ТЫ она, обмолвясь, заменила…» Все. Не буду больше.
– Да. Работа такая.
Пауза.
– Какая?
– Машинист я. Локомотивы вожу… Истории. – Судя по выражению ее лица, она не поняла ничего. Помолчала, потом выговорила:
– Ах, да! – и перевела разговор на другую тему. – Ты Пауло Куэльо читал?
– Я вообще ничего не читал, кроме Му-му. Да и то до сих пор не понял, за что ее собственно…
Она не обратила внимания. Действительно, строгий костюм, туго затянутый галстук и бутылка шампанского на столе, к которой он так и не прикоснулся. Что-то не стыковалось. Оттого и тянуло.

Принято считать женщину загадкой, этаким клубком эмоций, капризов, неврозов и внутренних подтекстов с алогичностью изощренной чувственности. Мужик же должен быть ясен как бутылка водки и прямолинеен как железнодорожная шпала. Какая чушь! Впрочем, Сергею так и не удалось в этом окончательно убедиться. Он ждал.
Первое впечатление обманчиво, также как и второе и третье. Не знаю, что там про любовь с первого взгляда. Но первое впечатление – безумно мощная штука. Встречаешь человека – осанка, манеры, внешность – все высший пилотаж. Харизма. А на самом деле – дерево деревом – хоть сейчас в забор заколачивай. «Ну и что!» – говоришь ты, потому как уже впечатлен. И попробуй – отделайся от того, что уже въелось в собственные извилины.
У Сергея иногда получалось производить впечатление, иногда нет – по обстоятельствам. Сейчас этого было через край – специально заготовлено для Кати. А она оказалась уже другим впечатленной. Беда.
Не совпали даже не обстоятельства – ритмы жизни. Вначале Катарина прорывалась сквозь барьеры обыденной замкнутости Сергея. Потом, словно спохватившись, чувства его оттаяли бросились в догонку. Ан нет, дружочек! Поздновато. Развели стрелки. Перегорел предмет твоих воздыханий. Как лампочка в подъезде. Одна темнота и осталась.
Во мне это чувство всегда звучало музыкой Гумилевских ямбов:

« Я молод был, был горд и был уверен,
Но дух земли молчал, высокомерен,
И он разрушил прежние мечты.
Теперь мой голос ровен и размерен.
Я знаю – жизнь не удалась. И ты.
Ты, для кого искал я на Леванте
Меха пантер и пурпур царских мантий.
Я проиграл тебя, как Дамальяти –
Безумный проиграл когда-то Наль.
Взлетали кости белые как сталь.
Упали кости, и была печаль…»

Возможно, я что-нибудь перепутал. Но что поделаешь, так эти строчки остались жить во мне, как живет там этот нелепо расстрелянный героический романтик. Живет даже больше, чем его венчанная славой супруга – Клеопатра с берегов Невы. Может быть, это уже и не ей он бросил как-то:

«И тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его».

Машина тем временем причалила к гостинице. Пошарпанное здание светилось единственным фонарем над самым входом. Они еще минут пять пинали запертую дверь, пока из темноты не выполз заспанный мужичонка, назначенный на роль ночного портье. Сергею пришлось сунуть ему еще пару десяток за возможность просочиться внутрь с неучтенной подругой, но и тогда суровые глаза очнувшейся дежурной по этажу выражали порицание. Провинция… Но и тут правил нет, и всякое бывает. То, бывает, сидишь благочестиво в своем номере заштатной гостиницы захолустного городка, дожидаясь окончательного пуска очередной экспериментальной установки. А тут звонок, да еще к полуночи поближе.
«Мама! – происходит вылет из постели. – Неужели авария!?!» А на другом конце трубки:
– Здравствуй, как поживаешь? – Дальше – по возможностям собеседника. Финансовым восновном.
А бывает: «Не положено! И все тут!» И попробуй прорвись. Действительно ведь – не положено. Нравственный кодекс строителя коммунизма. Интересная, должно быть, штука, раз мне так и не удалось ее нигде отыскать.
А что и случилось-то? Дотащил Сергей свою сонную подружку до номера и уложил на кровать. Помог, конечно, стянуть сапоги и шубку. Дальше уже сама управилась. И сонно засопела, как только согрелась под одеялом. Жилец постепенно рассупонился, сообразил себе чаю кипятильником. Напиток вышел крепчайший – почти чифир – на просвет в стакане только темень. Летом в это время уже светает. Но сейчас зима. Холод. И еще сквозняк в комнате. Шторы пошевеливались, изображая море.
Оставалось только сидеть и проникаться сознанием собственной положительности. Сергей припомнил пояснение Ученого секретаря о неиспользованных женщинах, и еще отчетливей – выражение ее лица при этих словах. Потом представил, как неловко будет девице просыпаться, протрезвев, под мышкой у малознакомого мужичка. Неловко будет в любом случае. Разве что под мышкой… С этими мыслями он перебрался на диванчик и постепенно задремал, несмотря даже на изрядную долю тонизатора.

…

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Чтобы убедиться в этом вовсе, и не стоило просыпаться. И уж если просыпаться – то вовремя! Когда Сергей удосужился открыть глаза, в комнате кроме него уже никого не было. Затекшая от неудобной позы шея некоторое время не давала оглядеться по сторонам. Но когда огляделся, оставалось только выругаться.
Первое, что бросилось в глаза – распотрошенный бумажник на журнальном столике. Парень как ужаленный слетел со своего ложа. Так и есть! Рядом с бумажником – записка на клочке бумаги: «Извини…»
– Извиню! Попадись мне только!
Документы оставила. Как благородно! И денег сколько-то. Обратный билет. Царский жест! «Пороть надо было всю ночь, никуда б не делась! А теперь сядь и успокойся», – приказал себе Сергей. Сел и маханул залпом стакан воды, остатки вылил на голову и размазал по лицу.
– Ничего, ничего, – он даже не заметил, что разговаривает вслух. – До дома доберусь и с голоду не подохну. Это в качестве благодарности за приют. Проникся, нечего сказать! Скоротал вечерок.
Тем не менее, столь явные жизненные передряги отвлекли от прочих дурных мыслей. И потерпевший даже развеселился. Домой!

Петербург встретил Сергея как родного – без обиняков. Он вышагнул из сырого тамбура, прогулялся по каше мокрого снега с солью и сгинул в толпе таких же как он городских обитателей, а чуть позже – в конуре собственного жилища.
Как обычно из кухни, грациозно вписывая в повороты свое грузное тело, выплыла Татьяна. Приостановилась в коридоре, подбоченилась, поджав губы:
– Сосед! Тебе тут обзвонились уже. Просили сразу связаться с твоими мальчиками. Ну, ты понял.
– Привет, Танюша. Спасибо. Все понял. Звоню.
– За спасибо сыт не будешь, – брезгливо вымолвила она и пристроилась к телефону.
Не то чтобы Сергей умирал от любопытства, но ведь просили ж связаться. Он уже разделся, перенес вещи в комнату, заглянул в уборную, вымыл руки, поставил чайник, а соседка все еще трещала в трубку. Вы ж знаете эти дамские привычки: «Если уж мы зацепились языками – на полчаса – не меньше». Пришлось пойти на кардинальные меры. Парень проследовал в прихожую (якобы за остатками пожиток) и замкнул телефонный провод.
– Ой! – Сказала Татьяна. – Разъединили!
– Случилось чего? – проявил сообразительность Сергей.
– Да эта чертова сеть! – пощелкала она по клавишам аппарата. – Опять отключили.
– Дай попробую. – Он перехватил у нее трубку и начал орать в нее, – Але! Але-е-о! – и колошматить по клавишам. – Не работает! – выдал заключение. Татьяна сокрушенно всплеснула руками и проследовала в свою обитель.
Сергей выждал, пока не скроются ее пышные формы, быстренько восстановил проводку и набрал номер:
– Саша, привет, – прозвучал его полный жизнелюбия голос. Александр услышал друга и вдруг завсхлипывал на своем конце провода:
– Серега, Колю убили… - на вцепившейся в трубку руке побелели костяшки пальцев. Молчание тянулось минуты, и никто не решался его прервать.
– Как? – бессмысленно пробормотал Сергей, чтобы хоть чем-то разрядить напряжение, и прикусил губу. Саня явно раскис, но старался излагать четко и ясно.
– Трое пьяных ублюдков зажали в подворотне девку. Коля полез защищать. Он же не может!.. Видимо, поскользнулся, потому что как бы они иначе его ножом в живот ткнули. И бежать. Баба эта тоже. Так. Он нож-то вытащил. Да так и остался. Полночи умирал. Ни одна жаба не вылезла! Утром уже заледенелого собачник обнаружил. У суки! По ножу их и нашли. Пацанам всем 17-18. Из тех, у которых все в порядке. Так что им НИЧЕГО не будет. Адвокат дорогой. Свидетелей нет. А курву эту так и не нашли. Нет свидетелей, понимаешь!
– Понимаю. Когда хоронят?
– Хоронят завтра. На Южном. В 12 выезд от Военно-медицинской. Там и собираемся.
– До встречи, – бросил Сергей и повесил трубку.
В голову била потребность действия. Мстить. Драться. Убивать. Спасать. Спасать уже поздно. Остается вершить возмездие. «Стоп! Решение, приходящее сразу, не верно в корне. Не торопись!…» – уговаривал он себя и не мог ничего поделать.
У Николая всегда было гипертрофированное чувство личной ответственности. Он патологически не мог себе позволить обойти беду стороной, не смотря на любую позу. Это была его жизнь и стала его смерть. Что касается Сергея, то он такой щепетильностью не обладал и чувство справедливости понимал по-своему. И сейчас лучше всех законов ему подходил обычай кровной мести. И даже сознание собственной мощи и безнаказанности не оказывалось существенным аргументом для пощады. Наоборот… Так, кинувшись на диван в своей темной комнате, он и провел остаток обрушившегося дня. Сергей поминал друга, перебирал в памяти их общие часы и разговоры, но больше не мялся и не мямлил, точно зная, что теперь делать.

Утро следующего дня оказалось ясным и морозным. Сергей не спешил. Сначала долго пил кофе, перебирая фото. Смотрел в окно. Побрился, оделся, брызнул на себя одеколоном, решил – пора – и двинулся на Финляндский. Выбрался из метро, прихватил десять бордовых гвоздик на тамошнем рынке и направился к академическому моргу. Ребята уже были там. Андрей пригнал две машины. Мишка явился на родительской «Волге».
– В течение первых двух часов его можно было спасти, если бы знать, – говорил Михаил, в десятый раз протирая стекла очков. – Потом холод плюс потеря крови. Боль адская.
Ребята молчали. Родители Николая еще не пришли. Только коллеги – офицеры и почетный караул с автоматами для прощального салюта. Друзья и военные не знали друг друга и общались только в своих группах. Курили.
Семья появилась без пяти минут полдень. Мать, отец, еще несколько родственников, среди которых Сергей с трудом узнал Машу – Колину младшую сестру, стремительно повзрослевшую и превратившуюся теперь в высокую девуку с красивыми, крупными чертами лица. Она походила на старшего брата отчаянно, если не считать женственности, которая сквозила во всех ее повадках.
На мать было страшно смотреть. Жизнерадостная матрона периода зрелого расцвета превратилась за эти дни в жалкую старуху. Сергей не выдержал вида беленького платочка в трясущихся пальцах одетой в черное женщины и перевел взгляд на отца. Тот старался держаться. Помогала военная выправка. Но черные круги под глазами, тупо глядящими в никуда, выдавали несколько бессонных ночей. Сын всегда был гордостью и надеждой семьи. И отца в особенности. Слава Богу, есть еще дочь. Маша плакала молча. Глаза покраснели, и лицо оплыло от слез. Остальные сохраняли вежливо скорбное выражение лиц.
Вынесли гроб. В первые мгновения Сергей не узнал старого друга. Нос провалился. Опавшие щеки и восковатый цвет кожи создавали впечатление совсем другого лица.
Только копна волос – он никогда не стригся коротко. И все. Всегда так задорно улыбавшиеся губы превратились в складку на загримированной маске. Коричневое пятно крови выползло на воротничок рубашки. Друзья поспешили прикрыть его букетом цветов.
Четыре офицера закрыли крышку и установили гроб в автобус. Двинулись в путь. Ребята промолчали почти всю дорогу до Южного кладбища. Вышли. На дне свежевырытой могилы стояла вода. Внизу у аэропорта мотался маятник радара, ползали на рулежке авиалайнеры. Время от времени один из них взлетал, унося людей к новым горизонтам или, пробежав по полосе, сгружал пассажиров на Петербургскую землю. Тем, чьи кости лежали неподалеку, не было до этого уже никакого дела.
Говорили речи. Командир части обнял отца, поцеловал матери руку и отошел в сторону. От нас говорил Андрей. Сашка ушел к дороге и сидел у кустов. Сергей заметил в его глазах слезы, но то даже не пытался вытереть их. Последние слова произносил один из родственников. Мы стояли втроем, пытаясь если не принять, то хотя бы осознать случившееся. Грянул залп. Лицо покойника начало индиветь. Люди заторопились. Крышка закрылась в последний раз. Рабочие с веревками опустили гроб в могилу, и по дереву загремели комья мерзлого грунта. Люди прошли чередой бросая в яму свою пригоршню земли, выпили за упокой. Все кончилось на этом кладбище.
Командир с караулом поехал в часть, остальные домой к Николаю на рюмку водки под блины с киселем и долгий разговор об ушедшем человеке. Ребята поехали вслед на машине Мишкиных предков и снова промолчали всю дорогу.
Сергей думал о Колиной младшей сестре. Еще так недавно эта пигалица бегала за друзьями брата по квартире и обещала каждому выйти за него замуж. Только вырасти и дождаться – велика проблема. А время словно уснуло тогда. И они посылали девочку с большущим розовым бантом на макушке купить себе мороженого, чтобы она не лезла в их «взрослые» разговоры. А потом хихикали, глядя, как та несется по двору во все лопатки, чтобы, не дай Бог, главного не пропустить. Если Машу не удавалось сбыть из дома, приходилось убираться самим. Ее выуживали из всех дыр, где только можно было подглядеть или подслушать, и драли за уши. За это маленькая вредина сдавала Колькиной матери все братины похождения, вечеринки, девочек и даже то, чего за ним и вовсе не числилось. Сергей невольно улыбнулся.
Николай всегда находился с сестрой в состоянии войны, но и любил ее до безумия. А у девочки начался переходный возраст с раскрашиванием лица и чувственными взглядами из-под тишка. И Николай капитулировал на милость победителя – начал потихоньку выводить дèвицу «в свет», ведь у нее так и не подобралось своих людей из компании сверстников.
Ребята и сами не заметили, как рядом оказалась взрослая девушка. И она унаследовала теперь от брата всю привязанность его друзей…

Тризна. Люди за поминальным столом долго не могли найти тему для общего разговора. Рассматривали фотографии. Молчали.
– Я хочу только сказать, – произнес Михаил, чтобы могли услышать все, – что вы вырастили прекрасного сына. И он прожил яркую земную жизнь. Но люди не умирают. И не только потому, что остаются в своих близких. Человечество живет очень долго. И самое древнее, самое главное знание, которое живет вместе с ним, знание о бессмертии души. Люди не могут разобраться в мелочах, но главное одно – они не умирают.
Сергею страшно захотелось рассказать всем, все что теперь жило вместе с ним, что видел и знал теперь. Сбросить камуфляж. Но он только стиснул зубы и повторил слова древнего автора:
– Смерть – это когда нечто переступит свои пределы.
– А ему всегда хотелось заглянуть за край, – в тон другу откликнулся Сашка.
Люди словно стряхнули с себя оцепенение. Офицеры начали рассказывать разные истории из общей армейской жизни. Жесткие или забавные. И Сергей увидел, как потеплели глаза отца Николая.
Вопросы вечной жизни и прочих реинкарнаций мало интересовали тех, кто все равно этого никогда не узнает. Чем довольствоваться полузнанием, лучше вообще обойтись без всей этой чертовщины. Вечность? Если это действительно так, то у души и нет другого способа существования, как только постоянно вылупляться из собственного существа. Бессмертие? Даже мифический перевозчик душ Харон отказался от него, узнав у своего божественного прародителя все прелести этого состояния. Нет, только земная жизнь, способная продлеваться, покуда существует род человеческий. Долго? Возможно. Вечно? Нет! Кроме того, всегда имеется способ покончить с этим. Только вот существует ли?
Сергей стиснул зубы и попытался напиться. Не успел.
– Слушай, друже, – подобрался к нему Андрей, – какая, однако, прелестная девочка, Колькина сестрица. – Глаза его и без того темные превратились в две черные дыры.
– Сейчас не слишком подходящий момент для этого, - попытался урезонить друга Сергей.
– Знаю. Но попробовать-то можно.
– Любовь?
– Любовь слепа, а я никогда не мог себе этого позволить. Извини за литературность. Впрочем, – и он пошел в ее направлении, сел на соседний стул. Разговор был озвученным и важным только для них двоих, но Сергей видел, как Маша все чаще поднимала глаза на своего собеседника. И выражение безразличия и тупой благодарности вытеснялось из них ощущением будущей жизни. Если бы только у него действительно получилось.
«Мертвых в землю, живых за стол», – что еще скажешь.

А дни пошли дальше, также сменяя друг друга. Сергей старался стянуть их, разогнать, ускорить. Но это не выходило так, как раньше растянуть. Он ждал суда. Следствие, доходили слухи, двигалось очень быстро. Молодые отпрыски влиятельных папаш не собирались долго рассиживать в КПЗ. Рвались на свободу. Вместе с этой свободой Сергей и решил их приголубить. А пока?
Пока он ударился в работу, забивая ей все свободное время и не давая отвлеченному гуманизму или другим гаденьким рассуждениям снова пробраться в незанятое пространство сознания. Только собраться по-настоящему уже не получалось. Все буквально валилось из рук. После первых удачных серий начались проблемы с воспроизводимостью. Коэффициент корреляции вывалился за границы доверительного интервала. Данные иногда могли и вовсе обратиться в «0». Все искали ошибку эксперимента. Бились с приборами. Уже казалось – вот оно. Ан нет! Все с начала. Проблема обнаружилась в занюханном контакте на одном из еще более занюханных датчиков. И, слава Богу, это была проблема, а не причина прежних сногсшибательных результатов. Вот был бы номер! Раз, два, и фокус помер. И фокусник. Попозже, конечно.
А пока пришлось начинать все сначала. Павел остался недоволен. Зачем корпеть? И так же ясно!
– С чего ты взял, что все уже получилось? Материала для серьезных обобщений катастрофически мало, – ворчал Сергей, забывая, что еще не дорос до матерого старпера. – А денег под это в ближайшее время так и так никто не даст.
– Ну, с Кантом и Спенсером можно и поспорить, – продолжал Павел рассуждать сам с собой, – разумеется, с позиций изотеризма. Именно так! Практически все главные скачки в развитии знания происходили методом озарения. Остальное – необходимая суета вокруг. Взял в одном месте, положил в другое. Интерпретация называется. Любую теорему, не говоря уже о теории, нужно вначале придумать, а не абстрагировать. И только потом ее доказывают. Или не находят доказательств. Впрочем, и тут все сводиться к аксиоме.
«Он умен, – подумал Сергей, – но слишком книжно».
– Количество повторений вовсе не являются аргументом в споре, – продолжал между тем Павел. – И вообще, поменьше надо орудовать большими выборками и наукоемкими понятиями. Их несостоятельность всего лишь через век будет ясна любому школяру.
– Мне тоже Кювье нравится как-то больше, чем весь Дарвинизм и его последствия. Но как же быть с нашей прикладнухой?
– Не говоря уже о Блаватской, – Павел решил не услышать последнюю фразу своего компаньона, – но мы сейчас говорили об одном и том же. Зачем городить такой огород, когда и так все ясно?
– Ничего не ясно! И чем дольше, тем заковыристей. – Это было скорее обобщение для всей жизни Сергея последних четырех месяцев, но Павел истолковал все по-своему:
– Если ты начитался романтических книжек о науке – это еще не повод вешать иронию на свою морду.
– Пошел ты…
Разговор переключился на пререкания по принципу: «Сам дурак!» Бывает. Слова выкатились за рамки наукообразной дискуссии. И над ними можно было уже не думать. «В наше время человек не может слыть только лишь умным. Он должен быть способен на что-то еще. Каждый приходит в жизнь для исполнения своего высшего предназначения. Которое, интересно, было здесь для меня?»
Ребята разом прекратили препираться, потому что вошла Татьяна. «Девочка в себе», – как обозвал ее однажды Костик. Улыбчивая, покладистая, спокойная, как еще там – недоступная. Даже если кто-нибудь доступал… Правда, Сергею пробовать не доводилось. Но…
«Сука замороженная!» – в отчаянии бросил все тот же Константин, когда его с треском обломили. Как знать?
– Мальчики, заходите к нам. Посидим немножко по поводу моего ухода. – Две челюсти отвисли как по команде.
– Чево? – обалдело выдохнул Павел.
– Предложили местечко в одной рекламной газетенке. Не весть что. Но, по крайней мере, зарплата в 5 раз против нашего. Ухожу, вообщем.
– Праильное решение, – выдавил Сергей. Павел сдавленно хихикнул.
– Пойдем.
Посиделки были долгими и спокойными, словно затяжной прыжок. Условились не забывать друг друга, как и все, когда расходятся по жизни. В этот раз Сергей впервые за несколько месяцев оказался рядом с Ольгой. Она выглядела еще более изысканной. Болтали о чем попало. Все со всеми. Давно так душевно не собирались.
– Ты все еще ждешь ее, – неожиданно спросила Ольга. Она произнесла это, не меняя выражения и интонации голоса. И поэтому на сказанное кроме Сергея больше никто внимания не обратил. Но и он так и не сообразил о ком речь. Тем не менее, произнес также ровно:
– Никого.
– Тогда почему?
– Ты об этом… – хмыкнул. – Ну да, действительно, куда это я через три года вчерашние щи хлебать.
– Щи моя бабушка прекрасно готовит. Особенно в русской печке. У нас в деревне дом на Псковщине, – сказал Константин, ухватив окончание фразы. Он сидел напротив с выражением головной боли на лице.
– Аспиранту – аспирину! – брякнул заглянувший в комнату Эзра, но заходить не стал. – Спешу, малыши! – Жизнерадостность так и распирала этого человека.
– Я тоже хочу… Забыть, – выдохнула Ольга под общее оживление, – да не могу никак. Не выходит. – Последние громкие слова были произнесены особенно тихим голосом.
Вскоре собрание начало расходиться.
О счастье безразличия!
Сергей отчалил с чувством глубокого удовлетворения. Он ждал. Все это время только ждал и ждал, чтобы дождаться собственного правосудия. Следствие развивалось скоропостижно. Камера – не самое удачное место для отдыха. Тем более что все хотели покоя и денег. Дело не хоронили. Сергей ни черта не смыслил в этих тонкостях. Но от ребят знал – будет суд – уже через месяц.
Весь этот месяц Сергей почти не выходил из дома. Только на работу и за продуктами. Сидел в темноте и наблюдал, как отражается пламя свечи в бокале красного вина. Или усаживался за свое еще дореволюционное расстроенное пианино «Diderichs» – это имя гремело когда-то. Но сейчас от инструмента осталось только несколько медалей на внутренней крышке, пара бронзовых подсвечников и утробный голос, когда дотрагиваешься до желтеющих клавиш из слоновой кости. Сергей поглаживал черный в царапинах корпус и потихоньку перебирал клавиши. Чаще других появлялась тема вальса из «Моста Ватерлоу».
На арматуру его нот он нанизывал гармонии и аккорды. Пальцы, сначала непослушно и неуклюже двигающиеся по клавиатуре, потихоньку вспоминали мелодию и жили в заданном ритме уже без участия музыканта. Сергей подолгу просиживал, возвращаясь и возвращаясь к одной и той же теме. Или перебирался к «Yesterday». И ее созвучия плавали по комнате – тоже бывшие во вчера.
Если кто-то и говорил, что все припадки творчества порождены личной неудовлетворенностью, то был в этом совершенно прав. В эти дни Сергей выкопал из-за шкафа три полотна, изображавших одну и ту же женщину. Ее обнаженный силуэт неотчетливо выступал из сумеречного пейзажа. На одном изображении фигура так и стояла спиной к зрителю, устремив себя в уходящий закат. На двух других героиня успела полуобернуться.
Эта история продолжалась уже лет пятнадцать. Давняя мечта Сергея изводила его еще со школьных лет, когда он впервые прочитал «Искатель приключений». Дикая романтика Александра Грина с тех пор гвоздем засела в его мозгах, превратившись в навязчивую идею. Порождения фантазии угрюмого литератора уже перекочевали в альбом и были подарены кому-то по пьяной лавочке. Но картины! Они не получались. Лица, взгляды, сцепленные пальцы – они изменялись уже сотни раз. Сергей переделывал и переделывал, бросал, но не мог отступиться. Снова доставал похеренные холсты. И опять ничего не получалось. Разве только «Ложь».
Сейчас эти образы могли бы удасться. Только женщины уже сменили свои имена. И теперь так и не обернувшаяся фигура была больше похожа на «Ожидание».
Сергей долго готовил кисти, смешивал краски, начал делать мазки и опять почти отступился. Полотна начали фонить. И каждое сочетание красок только добавляло темени в выбранное полотно. Срок выходил. И стоило обождать.


Настал день правосудия. Друзья снова собрались вместе. Сергей постарался подобраться поближе к обвиняемым. Он уселся метрах в десяти. Главное теперь – эти парни, угрюмо рассматривающие собравшуюся публику. Несколько раз их взгляды пересекались.
«Кто? – единственный вопрос, который интересовал сейчас Сергея. – Кто именно?»
Суд вышел быстрым, ординарным и прошелестел совсем мимо его сознания. И лишь, когда зачитывали приговор: «Условно. Освободить из-под стражи в зале суда», Сергей скорее угадал, чем увидел усмешку на губах очевидного вожака этой команды. Ну что ж, приговор был подписан и обжалованию не подлежал.
«Но есть и Божий суд...» – подумал зритель и шарахнулся от этой мысли.
Дел в зале заседаний больше не оставалось.
– Ребята, я сейчас, – после этой ни к чему не обязывающей фразы молодой человек выбрался в коридор, выискивая место, где можно было бы поудобней притулиться. Нашел. Уселся. Затаился. Стал ждать. Сердце кувалдой молотило в грудную клетку. Удары отдавались даже в кадыке. Ладони вспотели. Язык то и дело пробегал по пересохшим губам. В голове осталось только одно:
«Ну, иди же. Иди!»
Пришел, наконец.
Они двигались в большой толпе родственников и нанятых битюгов. Пехота бдела. Боялись мести, что ли? Смешные. Разве от такого можно укрыться. Мститель ухмыльнулся. Он не спешил, купался в жуткой смеси своих ощущений. Тянул до последнего. Выбрал. Завелся. И рванулся к своей жертве.
Тело оказалось сильным и здоровым. Лишь пульс слегка учащен. Радовался, значит. Сергей этого не заметил. От тела перло спокойствие и решимость: «Что хочу, то ворочу. Попробуй, останови», – но у пришлого сознания не было времени на изучение физиологии нового обиталища. Только мстить. Бить. Убивать. Крошить – все, что жило сейчас в нем.
Он легко освоился с новой моторикой и немного сместился вправо, выбрав в качестве подручного средства увесистый деревянный стул. Приостановился и, схватив его за спинку, что есть силы с размаху саданул по шее бывшего товарища – второго из шайки. Места хватило. Стул разлетелся. В руках осталась только палка, бывшая частью спинки. Она тоже лопнула по диагонали, превратившись в подобие деревянного кинжала, и его острием он успел сунуть в горло третьего опешившего подельника. Дерево надежно вошло в горло и разлетелось, разорвав связки до сонной артерии.
Потом на него бросились все разом. Пытались удержать, придавить к полу, связать, обездвижить. Сергей уже вошел в клинч и перестал соображать, что происходит. Но, озверев, тело все же сумело выдернуть руку и выхватить из оказавшейся перед носом кобуры пистолет. Выстрелить не вышло. Не дал предохранитель. Тогда он просто ударил им по ребрам одного из насевших мужиков и угадал по воплю, что попал. Большего сделать не дали. Он понял, что сейчас отключится, и прежде чем плюха подоспевшего амбала долетела до цели, вывалился из своего вместилища. Пружина лопнула.
Сергей очухался в собственном теле, снова, словно пробуждаясь из комы. Возбуждение возвращалось, но как через пленку. В коридоре стоял жуткий гвалт. Чуть не сталкивая его со стула, бегали люди. Кричали. Звали. Визжали женщины. Крепкие ребята расталкивали публику. Из толпы орали:
– Разойдитесь! Им нужен воздух! Врача!
Один из профессионалов красный с головы до ног пытался остановить кровь, хлеставшую из разорванной артерии. Рядом, перевалившись через стул, без чувств лежала женщина в норковой шубе. Наверно, мать одно из троих. Ее никто не видел. Несколько человек сидели или стояли в полном шоке. В глазах некоторых начало зарождаться любопытство.
Виновник заварухи теперь ощущал только усталость. Он поднялся со стула, отошел в сторону и перевел взгляд на кучку друзей, но прежде увидел мать и отца Николая. В глазах женщины был только ужас. Отец же смотрел на разворачивающуюся сцену со злорадством, граничившим с наслаждением. Он упивался мщением, получив то, что хотел и не мог сделать. Ребята выглядели только ошарашенными. Их лица ничего не выражали. Сергей неторопливо двинулся к их группе.
Прошло несколько минут. В толпе замелькали белые халаты врачей «неотложки». Но один из недавно освобожденных молодчиков, тот у которого было разорвано горло, до «скорой» не дожил. Мать билась над ним в истерике, ползая в луже сыновней крови. Второй парень остался жив. У него оказалась сломана шея. Паралич получался в этой ситуации не самым худшим исходом. Третий из них пребывал в коме. Навсегда.
Двое мужиков, по возрасту и виду походившие на отцов валявшихся здесь останков, готовы были разорвать друг друга. Их растаскивали. Врачи принялись откачивать женщин. Появилась следственная бригада. Судья пытался им что-то втолковать. Милиция оцепила место происшествия. Началась опись свидетелей. Сергей продолжал смотреть на все это как сквозь студень. Очевидцем. Сторонним наблюдателем. С чужим телом он почти скинул с себя и его действия. Если бы не жуткое желание отмыть руки. Но и оно существовало как бы отдельно.
«Кто ты такой, чтобы решать, кого убить? – неуверенно шептало что-то внутри. – Чтобы убивать!?»
«Почему бы и нет? Они и сами сделали это». – Убийственное оправдание.
«Но ты ведь тоже…»
«Что тоже?»
Тишина
«Все мы – ученики Агриппы».

…

– Вот зверь. Понравилось, значит, убивать, – процедил рядом Сашка.
«Знал бы он, что про меня говорит», – промелькнула в голове ехидная мысль.
Остальные промолчали. Ждали. Мероприятие затягивалось. Чувства приходили самые разные – словно отшелушивающиеся струпья. Не было только двух. Жалость так и не пришла. Вместе с раскаянием. Ну и чем отличается палач от убийцы?
Все были так измотаны происшедшим и последовавшим, что торопились поскорей разойтись по домам. Кроме главного действующего лица. Домой он так и не поехал. Не решился. Потащился через весь город к родителям. Опять была электричка метро с размытыми и стертыми лицами пассажиров. Ожидание троллейбуса и долгое плавание в пространстве с заледеневшими стеклами по району недавних новостроек. В кабине водителя бухала музыка, так что было слышно на весь вагон:
«…Между землей и небом – ВОЙНА!…» – пел покойный властитель тинейджерских душ.
«…война…» – повторил про себя Сергей.
Периферия оказалась привычно заснеженной и темной. По пустырю перед домом носились собаки. Хозяева, сбившись в кучу, вели жизненные беседы.
– Мой авто, – долетела оттуда оптимистичная фраза, – пока меня не было, опять ласты склеил. Жена покаталась. Придется теперь на морозе под капотом шариться.
– Автомобилист, одно слово, везунчик, – подтвердил женский голос.
Сергей спешил мимо, хотя один из говоривших показался давним знакомым. Не остановился бы даже возле близких друзей. Он торопился в родительский дом, где всегда решаются все проклятые вопросы. Или, по крайней мере, приходит душевное равновесие. То, что нужно. Потому как один такой вопросец явно назрел. Перезрел, то есть.
Дверь отворила мать и отступила назад, оттаскивая норовившую излизать всего с ног до головы молодую суку – сеттера ирландских кровей. Та обиженно бухтела и порывалась выскользнуть из хозяйских рук. Но мать уже давно не поддавалась такому напору. Сыну дали спокойно раздеться. Потом он и сам уже мог обуздать зверя, рвущегося поднырнуть к лицу и непременно лизнуть в самые губы.
– Ну ладно, ладно, хватит, – гость поднялся с оттоманки и пошел, разгребая перед собой собаку, вглубь квартиры.
– Как поживаешь?
– Да так, мам, все по-прежнему. Значит в норме.
– Все Колю поминаешь?
– Я не злопамятный, мам. Отомщу и забуду, – Сергей постарался ускользнуть от разговора.
Мать внимательно смотрела на него, пытаясь по внешнему виду догадаться о том, что существует в действительности. Парень сунул руки в карманы и напустил на себя безоблачное спокойствие, но, по возможности, прятал глаза.
Отец оказался на кухне. Он был явно не в духе. Объяснялось это не просто, а очень просто – отдел опять сокращали. На столе стояли шахматы и бутылка дешевого портвейна. И хозяин угрюмо разбирал шахматный этюд из потертой объемистой книги. Только недавно прописанные очки постоянно сползали к кончику носа. И это, очевидно, еще больше портило настроение. Увидев сына, он несколько оживился:
– Как дела?
– Как сажа…– отбоярился Сергей и смягчился. – Нет, папа. Работаю помаленьку. Кое-что выходит. Ко мне тут фирмачи подъехали. Предлагают сделать кой чего. За большие деньги, – неожиданно соврал он. – А, пап. Как?
– Давай, давай. Пора уже. Хорош в мальчиках подряжаться. Я в твои годы... – но продолжать не стал, столь очевидно разглядев, с чем остался теперь, в его годы. И опять в голосе отца появились ядовитые нотки:
– Двигай вперед! Ты неглуп и амбициозен. Не обязательно в науке. Там сейчас ни славы, ни денег – ни черта. Если финансовые круги тебя заметят, станешь, пожалуй, и депутатом. Только на муниципального не соглашайся. Слишком мелко. А там, глядишь, в гору пойдешь. Будешь делать вид, что имеешь убеждения. Разглагольствовать. Набор словес известен: справедливость, гуманность, цивилизация, пацифизм. Еще – защита Отечества и здоровье нации. На этом сколачиваются самые большие капиталы, не чета политическим. Главное – делать при этом многозначительный вид. Внешность у тебя, вроде, тоже присутствует. Можно найти. Вот, собственно, и дело в шляпе. Войдешь в обойму чьих-нибудь лоббистов. Там и решение всех проблем. Финансовых во всяком случае…
Мать вошла в кухню и улыбнулась, как только она умела это делать:
– Есть будете? – если она и заметила взвинченность сына, то виду не подала.
– Главное – парня накорми. Так вот. Первое – квалификация. Но она должна идти не только от профессии. Этого недостаточно. Видишь, что в итоге получается. – Отец подразумевал самого себя. – Нужен квалифицированный подход к жизни. Не обязательно: «Только вверх!» Но, как говорят альпинисты: «Нельзя терять высоту». Так-то, сынок.
– В остальном, – продолжал он, переставив фигуру, – человек всегда отдает приоритет ценностям, исходя из собственной иерархии. Чтобы быть значимым в собственных глазах…
– Собственными глазами сыт не будешь, – тихо добавила мать.
– Опять ты об этом! Стар я уже, с места на место прыгать. А за прилавок не могу. Не обессудь.
– Давайте на стол накрывать, – примирительно предложила хозяйка. И все засуетились, собирая еду и приборы, а потом долго сидели за ужином и вспоминали забавные истории 10 – 20 летней давности, когда бытие казалось немного неудобным, но зато прочным и надежным. На века. Как быстро кануло это время!
Рядом уселась Ирель – отцов сеттер – и заученно умоляюще заглядывала в глаза людям, клала лапу на колени и даже погавкивала от обиды. Железное правило: «За столом собак не кормят», – железно и соблюдалось.
– Рад, что у тебя все налаживается. Может, и жениться соберешься. Пора бы уже нам на внуков посмотреть, – увлекся отец, когда Сергей, оставшись ночевать, уже пробирался к своему старому дивану.
– Поищем, пап, – согласился Сергей без всякого подтекста.
– Спокойной ночи, – проводил его возглас матери.
– Спокойной вам ночи…
Всю ночь Сергей пролежал с открытыми глазами. Стоило только смежить веки, события прошагавшего дня снова плыли перед ним. Вспыхивали и дробились самыми жуткими сценами. Лицо второй жертвы со смешанным выражением недоумения и ужаса. Остервеневшие мужики вокруг. Рука с пистолетом, летящая в голову. Потом – люди около распластанных тел и лужа крови, в которой ползала ополоумевшая от горя женщина. Эпизоды двигались по кругу, и каждый новый раз подробности становились все яснее и отчетливей. Он не выдерживал и опять начинал пялиться в темный потолок своей детской комнаты, в которой под маленькой люстрой до сих пор висело потертое чучело аллигатора с оскаленной пастью как в пещере Гингемы из старой сказки.
Начался рассвет. И может быть оттого, что редкое зимнее солнце окантовало утренним светом крыши окрестных многоэтажек, в памяти всплыли горы.


Была весенняя студенческая практика. И нескольких ребят и девчонок из их группы отправили в родные еще тогда Карпаты. Городок назывался Свалява и тянулся словно чулок, стянутый в долине горной речки. Он состоял из музея никогда не бывавшего там Ленина, магазинов с хлебом, солью, куриными яйцами и сухими винами, площади автобусного вокзала, десятка санаториев, кучки частных домов за сплошным забором и нескольких заводиков. Был еще ресторанчик с восхитительной форелью и нищие на автовокзале. И все это окружали великолепные пологие горы в буковых лесах. Начинался март, и солнце в долине уже припекало. Ребят поселили в старом пансионате. Они нежились (на халяву) в минеральных ваннах, покрываясь миллионами пузырьков, а по вечерам устраивали посиделки с винными возлияниями и отменной местной закусью.
Жизнь текла замечательно, пока Сергея не угораздило повздорить со своей тогдашней подругой Леной, которая умела хладнокровно опаздывать на пару часов на свидания, закатывать скандалы с битьем посуды, вожделенно стонать в постели и сногсшибательно строить глазки. Она, конечно, умела еще множество всяких штучек, но время уже вымело их из памяти.
Остались только горы, и история как он ушел туда. Идти назад, мириться с распалившейся амазонкой было невмоготу, а шлындрать по городу – еще глупее. Туда и обратно с подробным осмотром всех достопримечательностей – максимум час. И юноша подался прочь. Туда, где маячила еще нетронутая белизна вершин. Купил спичек, несколько яиц, хлеба, сала, пакетики чая и несколько конфет. Выбрал железную кружку. И пошел.
У подножия начиналась дорога, полого опоясывающая подошву ближней горы. Сергей двигался по ней около часа и поднялся всего метров на 500. Голый буковый лес с гладкими стволами и кронами, ползущими вверх от каменных уступов, походил на сказку. Звуки стерлись, остались у подножья. Только дорога отмечала еще присутствие человека. Она оборвалась у нескольких штабелей тяжелых буковых поленьев. Появился снег – сначала клочками и заплатами. Парень решил организовать привал, остановился, выбрал несколько чурок, которые посуше, и развел костер, растопил в кружке снег, положил туда яйца, а затем заварил в получившемся кипятке чай. Пил, обжигая пальцы и кончик языка, ел хлеб с крутыми яйцами и любовался синим-синим небом сквозь частокол буковины.
Вверх тянулись несколько тропинок еще люди еще часто приходили туда. Сергей выбрал ту, что круче забирала в гору, и двинулся дальше. Еще метров через 100 вверх легла граница сплошного, не стаявшего еще снега. Он все шире и шире стлался по земле, пока не закрыл ее целиком. Следы людей стали отчетливей, превратившись в обтаявшие по краям лунки. А сам снег походил скорей на холодную манную кашу. Был таким же мокрым и вязким. Количество следов сокращалось с каждой сотней метров. А слой снега все нарастал. Ноги проваливались уже по щиколотку. В ботинках хлюпала ледяная жижа. Когда колени начали скрываться в этом месиве исчезли последние свидетельства присутствия пешеходов. Тропинка кончилась. Только следы крупных животных, должно быть – оленей, пару раз пересекли его путь. Сергей упрямо тащился на вершину. Деревья постепенно сменились мелким кустарником. Каждый следующий уступ казался концом пути и не оправдывал ожиданий. Снега становилось все больше. Одежда пропиталась водой и пόтом. А гора – пологая и вязкая – продолжалась и продолжалась. И все-таки он добрался. Доплелся, оказавшись на маленькой площадке с несколькими каменистыми выступами. Сергей уселся на одном из них, оглядываясь по сторонам. Вокруг были только вершины. Гладкие и пологие, лишь кое-где покрытые лесом. Белое безмолвие? Нет. Снизу из долины, распарывая тишину, поплыл колокольный звон. Католические церкви били полдень. И голос их оставался единственным, что еще двигалось в этой вышине. Слабые отголоски, как песня жаворонка. Потом и они умолкли. Осталось только одиночество среди одиноких вершин.
Сергей сидел, ощущая отчуждение высоты и наслаждаясь им. В голове не двигалось ни одной сколько-нибудь очерченной мысли. Он испытывал чувство близкое к блаженству. Сидел, пока мокрая одежда не начала деревенеть от мороза. Холод пробирался внутрь и вместе с усталостью загонял в тело апатию. Дальнейшее пребывание на вершине грозило превратить верхолаза в ледяное изваяние. Он был к этому еще не готов. Но спуститься назад оказалось еще труднее.
Ноги скользили по откосам, сбиваясь на бег, и тело неслось сквозь заросли кустов, путаясь в переплетениях веток и глубоком снегу. Мышцы отказывались повиноваться, и Сергей кубарем летел вниз, кувыркался в мокром месиве, пока не удавалось зацепиться за подвернувшееся дерево. Долго лежал, приходя в себя. Поднимался. И следующая попытка заканчивалась точно также. Когда он добрался, наконец, до подножья, руки тряслись и ныли от многочисленных ушибов и ссадин. Мокрую одежду покрывал слой грязи. Но внутри продолжало жить ощущение высоты. Ее великолепие и холод. Теперь уже навсегда.
«Ничего, в следующий раз будет легче», – думал тогда Сергей.
– В следующий раз будет легче, – выговорил он сейчас в глаза замершей ночи.
В следующий раз.

Сергей только заскочил на работу и поехал к себе. В нору, как зверь после охоты. Придя домой, он обнаружил в почтовом ящике новое письмо от Кати и, не распечатывая, отправил его в помойное ведро. Это прошло. Зачем лечить прыщи на теле покойника?
Для начала он попробовал напиться. Чем не метод? Купил флакон водки и приговорил его на одного. К концу содержимого почувствовал, как происшедшее съеживается и расплывается. Рвется мокрой газетой. Реклама фильма ужасов сползла с доски объявлений. И эти клочки и лоскутья неслись сквозь мозги, мельтешили и складывались в еще более жуткие картины. Но он больше не обращал на них внимания.

В тот день пришли сороковины Николаю. Все снова собирались вместе. Сергей не пошел на новые поминки. Он был сыт по горло премудростью составления силлогизмов. И теперь – чем дальше, тем сильнее – боялся проболтаться.
Живущая в нем тайна ворочалась внутри, обжигая внутренности. Он все еще не смог сжиться с ней. И тем противней было врать и изворачиваться, особенно, в кругу близких друзей.
В комнате, прислоненными к шкафу, стояли три полотна с оборачивающейся женщиной. Он повернул их к свету, уселся напротив и уперся взглядом в изображения. Долго ползал глазами по краскам, отвлекался и снова ловил ощущения. И опять законченной казалась только «Ложь».
Автор неуклюже поднялся, пристроил работы за шкаф и попытался забыть об этом. Отчеркнуть еще один кусок из того, что называют прошлым. Но забытье, чтобы стать самим собой, должно уже отринуть и самое себя. И обратиться в ничто. В нуль. В неполноценность… Последняя фраза картин уже не касалась. Сон исподволь прокрался в его мозги и отхлынул вместе с приступом головной боли.
В довершение всего Сергей поимел жуткое расстройство желудка – очередное наказание за наивную утрешнюю попытку поесть как следует в институтском буфете. «Вот теперь пучьтесь и радуйтесь, молодой человек. Будет, чем призаняться. Гешефт – так гешефт», – поморщился он, смакуя отвратительность собственного состояния. По счастью дома никого не было. И Сергей, наглотавшись таблеток, плотно оккупировал туалет. Сидя на горшке прочел целую главу «Опытов» Монтеня: «О суетных ухищрениях». Тужился, пыжился. Стискивал зубы, массажировал виски. Ничего не помогало.
Прожевав еще одну пачку активированного угля, он отправился на диван отвлекаться собственным изнеможением. Живот бурлил. Внутри, глухо урча, перемещались газы. Тело покрыл липкий, холодный пот. Полный абзац для всяческих путешествий.
В голове при всем при том расползлась необычайная ясность. Чтобы хоть чем-то заняться, больной принялся перебирать погремушки слов, сочиняя нечто трагическое вроде:

Когда расстроится живот,
Ходить из дома не пристало.
Кто раз изведал это – тот
Не отойдет и полквартала
От милой двери в туалет.
Уж лучше быть рабом желудка,
Чем, наложив в штаны, весь свет
Пересмешить дурацкой шуткой…

«А не пойти ли мне к Гавриле? – Вдруг решил доморощенный страдалец. – Решено!» Он поднялся, намешал себе водки с солью и выпил эту адски лечебную смесь. Долго кривился от ее гадкого вкуса. Чтобы как-то прийти в себя, хватил еще сотку. Без соли. Причастился. Получилось вроде как за помин души: «Небо тебе пухом, Коля! В земле правды нет».
Пришлось полежать еще с полчаса, внимательно прислушиваясь к вещанию собственного чрева. Желудок заключил перемирие. Оклемался. «Теперь можно двигать», – решил Сергей и двинул на Васильевский в жесткую решетку перспектив и линий, чтобы утонуть в очередном дворе-колодце. Путешествие не обременяло. Приняв на грудь, он уже снисходительно относился и к толчее троллейбусов, и к вони подворотен. И очухался уже стоящим перед многозвонковой дверью в приют коллеги по совместному плаванью по окололитературному морю периода заката «социализма с человеческим лицом».
Гаврилу еще звали «Слепой поэт», потому что он был незряч и писал стихи. И не любил, когда посторонние ковырялись и в том, и в этом. Он никогда не принадлежал к людям, что посвящают свои вирши знаменитостям, чтобы хоть этим привлечь к себе внимание. Он вообще не создавал фетишей. Просто был такой способ существования. Он, наверно, и писать перестал бы, если б смог жить по-другому.
– Заходи, Василий, – сказали из-за открывшейся двери, и Сергей двинулся внутрь по заставленному вешалками, тазами и велосипедами коридору. Гаврила продолжал называть его кличкой, прилипшей к Сергею еще со времен школьного фамильничания. Ему нравилось это, как игра с осколками давно разбитой чашки.
Сергей отлично знал, что слепой угадывает его по характерному хрусту шагов, запаху, манере дышать, слегка отдуваясь. И все-таки это всегда было для гостя чуть-чуть неожиданным.
– Двигай, двигай, – напутствовал его хозяин, – Зачем пожаловал?
– Не все ли равно?
– Пожалуй. Что, опять в хлам?
– Не опять, не в хлам, а выпил для здоровья. И сегодня 40 дней одному моему старому другану.
– Кто?
– Коляна помнишь?
– Который из милитаристов? Ага. Крепкий был мужик. Должно, убили.
– Убили…
– Ну и ладно. Мне по нем поминки справлять ни к чему. Ты сюда не за тем ведь пришел.
– Не за тем…
– Вот и усаживайся. – Слепой выверенным движением пододвинул стул гостю.
Гаврила был очень жестким человеком. Он отсекал от себя все, что могло бы дать недугу дополнительные шансы сломать выпавшую ему жизнь. Он не любил слезливых женщин, душещипательные истории и разные прочие сантименты. Не глотал колеса, даже не пробовал колоться, не пил запойно, а ведь мог бы. Причина наличествовала, но этот мужик всегда искал только повод. Единственной отдушиной явилась поэзия, да и то, видимо, потому, что крутящиеся в голове ритмы не давали думать иначе. Стихи он складывал грубо, стихийно, чтобы прочитывалась кладка. Тем более что поэзия там все равно жила.
Несколько лет назад они вместе мотались по всему эстетствующему Ленинграду, начиная от «Дома литераторов» у Невы сквозь все литературные-тогда-объединения – закоулки дворцов и домов культуры, до мастерских художников, что на крышах домов Московского проспекта. Но сама штаб-квартира находилась у Юсуповых – в комнатенке дворца с окнами в тот самый внутренний дворик, где некогда нашпиговали пулями любимого экстрасенса дома Романовых.
Многое в этом сборище выходило, конечно, от петуха с кукушкой. Но ведь существовало и что-то еще. Наш технократический век уже обожрался информацией, заглотив телевизор вместе с мультимедиа, и ему нет дела до всяких там литературных приправ и пряностей. А куда таланту без поклонников? Хотя бы горсточки, которая почему-то сразу начинает считать себя избранным кругом.
Сейчас дело было вовсе не в детских упражнениях ушедшего времени. Сергей всегда считал, что Гаврила живет с другим – внутренним зрением взамен его слепоты. Потому его мир может иметь другие причинно-следственные связи. Но поговорить об этом так и не удавалось. Слепой сразу откидывал тему как бесполезные рассуждения.
– Что такое бесполезные рассуждения? – спросил как-то Сергей и получил ответ:
– Ну попробуй – объясни, что такое аромат цветов…


Сергей не был у приятеля уже больше полугода. Гаврилина комната оказалась необычно чисто прибранной. Вещи выглядели расставленными с ощущением перспективы. Даже окно помыто. А на стенах появилось несколько репродукций.
– Ходит тут одна на поёб. Заодно хозяйствует, – хозяин предупредил напрашивающийся вопрос. – Баба на ощупь – самое то. На кой я ей дался?
– Напрасно ты так.
– Да не пойму я этих женских штучек!
– Как вооще?
– Работаю. Знаешь, у них за это сейчас какие-то льготные налоги. Скудно, но живу. Грех жаловаться. Сочинительствовать бросил. Слушать люблю, а писать не хочу больше. Не горит. Привык, однако. Почитай что-нибудь. А? Я пока пожрать и чаю сварганю.
Сергей начал судорожно перебирать в голове то, что еще оставалось. Память раньше позволяла ему запоминать чуть ли не с первого прочтения и удерживать в голове целые стихотворные циклы и сборники. Но сейчас, после паузы в несколько лет многое оказалось начисто стертым из головы или выходило грудой обрывков без начала и конца. Когда-то их двоих особенно связало общее почитание «Озарений» Артура Рэмбо (Rimboud – подчеркнул для себя Сергей, чтобы отчетливей отделить его от известного киногероя). «Рэмбо – как много в этом…» – и ни одной строфы не отозвалось.
Первым всплыл Маяковский:
– «Мальчик шел, в закат глаза уставя», … – начал чтец загробным голосом.
– Еще задушевнее пения муэдзинов, - перебил слепой и громыхнул посудой. – Помягче, будь добр.
– Как хочешь. – И Сергей начал читать «Разрыв» Пастернака: «О, Ангел залгавшийся, сразу бы, сразу б…»
Гаврила слушал, не шевелясь, даже когда декламировавший срывался и не сразу находил нужную строку.
– Да! – подытожил хозяин, когда гость окончательно умолк. – Потому и бросил играться в подобные побрякушки. Все это отличается от моей писанины так же, как одно единственное зрение от всех остальных четырех даже изощренных восприятий. Да… Хочу, брат, в массажисты податься. Говорят, это действительно должно получиться. Приходи, когда выучусь. Тебе, так и быть – по блату – вне очереди. Лады. Давай чаевничать. Разбирайся там, что как. – Он взял в руки пульт управления своим маленьким музыкальным центром, и по комнате поплыл Моцарт, спрятав отзвуки соседей, шастающих по коридору. – Знаешь, что-то в тебе изменилось, – неожиданно подытожил Гаврила, и Сергей испуганно поднял на него глаза. – Не могу понять, не вижу. Не вижу, но что-то есть. Может быть позже. – Он нащупал ложку и загремел ей по чашке, перемешивая сахар. – Угощайся.
Булка была мягкая, масло не прогорклое, в холодильнике оказались даже сыр и колбаса. Везде чувствовалась легкая женская рука. Забота сквозила из каждого угла. И Сергей даже побаивался увидеть эту особу, чтобы не испортить впечатление.
– Она сегодня не придет, не бойся. – Слепой любил отвечать, еще не услышав вопроса: «Нате, мол, бойтесь читателя ваших мыслей». – У тебя, похоже, на этом фронте затишье.
– У меня это тыл.
– Я где-то это уже слышал.
– Может быть… Может быть…
– Чем занимаешься?
– Смысл ищу.
– Ага, и ты туда же…
– А куды ж еще? – Сергей запнулся, вспомнив, что дорога становится чересчур кровавой.
– Только Робеспьером не стань, – опять перехватил подтекст хозяин. – Сейчас это можно, знаешь ли. Истина. Ложь. Белое. Красное. Весь мир – одна мозаика сплошных противоположностей. Собрание альтернатив и антитез. Никаких оттенков и полутонов. Еще хуже, чем в моем мраке. И в мозгах вместо извилин – сплошные перекрестки.
– Полуправда?
– А хоть бы и так! Самое страшное, что и сам не замечаешь, где изгибы становятся углами. Или узлами – еще хужее… И притормозить уже невозможно. Ни один фанатик сам этого не сделал. В тебе, брат, что-то не так, но, видимо, пока не это.
Тема закрылась. Они продолжали беседовать о чем попало, кроме старых знакомых и общих воспоминаний. Но больше все-таки про этот самый пол. О чем еще могут трепаться двое холостых и неприкаянных мужиков?
«Холостой патрон. Пустышка. Поиграл в слова, и будет», – оборвал себя гость. Сергей начал собираться домой. Ему, действительно, стало легче.
– Зайди еще как-нибудь. Мне бывает приятно тебя послушать. – Гаврила прощаний не любил, причисляя их к запретным тонкостям. Проводил до двери и сунул руку в пространство.
– Покедова, – брякнул Сергей, и его шаги застучали по каменной лестнице со стертыми до лунок ступенями.
«Вот и у Гаврилы все налаживается… Нашел, кому завидовать! – Еще раз оборвал он себя. – Он же слепой!»

Сергей, ежась от морозной сырости ранней весны, пробирался дворами к метро Василеостровская. Шел, глядя только себе под ноги. Ясности в жизни не прибавилось. «Остановиться невозможно, – Сергей продолжал плестись проходными дворами. – Слепой тут совершенно прав. Можно только вывалиться из этой жизни. К тетке в глушь в … Если судьба меня отпустит (с ней особенно не прободаешься), а пустынь примет эта самая».
Передышки не получилось. В одном из внутренних садиков со всего одной жалкой лампочкой над дверью подъезда возле своих машин стояли двое.
– Тонна? А жопа не треснет?! – Услышал Сергей и машинально замедлил шаги. – Попробуй только прилипни где-нибудь, – продолжал один из говоривших. – Мы тебя на такие бобы поставим.
– Ты че, Санек, совсем озверел, – откровенно удивился второй. – Когда я тебя кинуть пытался?
– И не думай даже. Короче, езжай. Заметано. Я отзвонюсь. А насчет лавэ подумай.
Сергей сам не заметил, как совсем почти остановился. Шлепнула дверца, и одна из машин, врубив желтые фары, подалась прочь. У второй – серебристого с затененными стеклами «VW Golf» новой модификации облокотившись на капот все еще стоял парень серьезной комплекции в короткой черной пропитке и вязаной темной шапочке.
– Эй, чувачек, куда торопимся? – поинтересовался хозяин «Гольфа». Скорее так – для проформы, но Сергей уже и сам знал, что готов был ввязаться в новую свару. «…Каяться потом будем!…»
– Чего надо? – ляпнул он грубо, как только мог.
– Основной что ли? – обрадовался парень. – Ну-ка стоять! – и он сам вразвалочку прибрел к клиенту.
Короткий удар. Хлестко и точно. Сергей кувырнулся на груду ящиков и поплыл. Сознание вырубилось. Не совсем точно сказано. Все формы и краски смешались, как будто камень плюхнулся в глубокую лужу с илом и ряской. Тело не слушалось. И все это мгновенно пропиталось апатией. «Ну и пусть!» Сергей ощущал себя внутри себя самого так же как и вовне. Границ не стало, и это выглядело даже любопытно. Потом окружающее снова поплыло перед глазами и исчезло. Он понял, что очнулся. Открыл глаза и увидел вокруг внутренности машины. Тело лежало кой как запихнутым на заднее сидение. Одежда расстегнулась, сбилась и не давала даже пошевелиться. Авто все также стояло под лампочкой у подъезда. Хозяин пока ковырялся в извлеченном у Сергея бумажнике. «Любопытная сволочь!»
– Очухался, малой. – Водитель даже не обернулся. – Ну говори, чего тут выглядывал. Па… – все остальное он договорить уже не успел.
– Пусть будет: «Падла», – решил для себя Сергей. – Так, дружочек, смотреться будешь красочней. Полным мудаком. Все мне легче. Да фигня какая! – голос получился низким с хрипотцой. В горле першило. Сергей оглянулся на себя, лежащего на заднем сидении – бесформенная груда тряпок. Торопиться теперь было совсем некуда. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Начал вживаться в новую упаковку. Для начала подвигался. Вышло неплохо. Только холод начал скрючивать и без того не особенно послушные пальцы. Двигатель завелся с пол-оборота и отопитель потихоньку принялся отдавать тепло. «Немецкая техника!» – порадовался новый обладатель водительского тела. Потом он долго возился, управляясь с неуклюжими пока пальцами, но сложил аккуратненько свои документы, бросил бумажник на заднее сиденье, и сам подался туда же. Сергей старался не обращать внимания на новое вместилище, пока не разобрался со старым.
Очутившись в себе, он осторожно пошевелил головой. Челюсть болела. И еще – прикушенный язык. Но головокружение прошло, и ничто кроме одежды двигаться не мешало. Сергей приподнялся, очухался, оттерся, прибрался, пристроился поудобнее. «Однако надо что-то делать!» – И он снова подался в водители. Перескочил. И там уже посидел, без горячки приспосабливаясь к новому положению. Подвигался. Почти никаких неудобств снаружи. А внутри? На правой ляжке ссадина или рана. Старая ссадина. Болела тупо и привычно. «Привычно?» – даже удивился он. Еще? Еще правый нижний зуб мудрости почти развалился. Десна припухла и поднывала. И язык постоянно лез туда, ощупывая обломки эмали. И желание цыкнуть зубом становилось второй натурой. Да разве можно обращать внимание на такие пустяки!
Изнутри перло желание действовать, но с этим пока можно было бороться. Главное – Сергей понемногу понял, что так мешало ему нормально двигаться – прежний хозяин оказался левшой. Теперь руки непроизвольно норовили подменить друг друга. Пришлось потренироваться.
Для начала он полез искать портмоне и обнаружил его во внутреннем кармане куртки. «Хорошо… Паспорт? Нет. Вот и права. Роженцов Александр Иванович. Документы на машину. Адрес. Гагарина 49. Отлично. Это, сколько я понимаю, район хрущеб. Значит, не коммуналка. Везет. Поехали знакомиться». Он еще раз взглянул на руки и, не обнаружив на них обручального кольца, взялся за ручку коробки скоростей.
Сергей водил неплохо. Можно даже сказать хорошо. Лет пять уже гонял на батином «Жигуленке». Поэтому разобраться, что куда втыкать оказалось проще простого. Но вот поехать! Выруливая из двора, он только чудом не снес все углы и не собрал на капот все мусорные баки. Реакция запаздывала и была чрезмерно сильной. Руки упорно не слушались. И ноги тоже. Привычка жить в качестве господина Роженцова еще не появилась. В довершение всего у нового телесного вместилища при возбуждении подергивалась щека, заставляя прикрываться левый глаз. И это окончательно сбивало с толку.
Повезло – выбрался на проезжую часть. И проспект почти свободный. И асфальт чистый без снега. Повезло. Удачно миновав три-четыре перекрестка, водитель притерся потихоньку к движению и почувствовал себя почти уверенно. По крайней мере, за рулем. Сзади на сидении мирно притулилось собственное тело. «Ну, напился мужик, бывает. Нос себе разбил – пить надо меньше. Дышит, однако. Спросят – ответим». Но спрашивать было некому. Машина, неуклюже попетляв по городу, вкатилась в темный, заросший кустами и сугробами двор и втиснулась в первое свободное место.
Водитель, кряхтя, вылез из машины и пошел осматривать окрестности. Нужный подъезд оказался прямо напротив. Видимо, и место для парковки считалось конкретным и законным. Двор пустовал аж до помойки, перекрывавшей вместе с оградой детского сада выход к другому дому. Каменный мешок с парой фонарей по краям кирпичной пятиэтажки. И ни души. Водитель вернулся к машине, но передумал и двинулся к парадной. Окна кое-где горели. И даже пара лампочек на лестничных площадках. И снова – ни одного человека. Повезло. Сергей все еще двигался не очень уверенно. Мозг тупо отмечал последовательность событий. Почти без комментариев. Почти сам по себе.
Искомый номер оказался на третьем этаже. Железная дверь. Замок – Цербер. «Отлично. Не придется возиться с поиском нужных ключей». Повозиться пришлось только с неуклюжей правой рукой. Пользоваться левой выходило еще хуже. Сама же дверь отворилась легко и свободно. Сложный ключ с двумя щербатыми бороздками повернулся в скважине почти самостоятельно. Новый хозяин в старом теле отодвинул дверь. Постоял, прислушиваясь к звукам изнутри. Тишина. Ни голосов, ни сигнализации. Вошел. «Все равно надо сначала осмотреться». Короткий коридор. Санузел. Кухня метров семь. Квартира была маленькой, как положено. Двухкомнатно-проходной. Холостяцкой – никаких женских тряпок. Пара постеров порно-див на стенах. Бардак. Новая техника вперемежку со старыми носками. В раковине грязная посуда. Он рассматривал все это как подросток, подглядывающий за тетками в пляжной раздевалке. Разбойничий вертеп выглядел вполне сносно.
«Не пытайся сделать из него урода. Если бы он оказался участливым чистюлей, ты бы все равно его приголубил. Не сейчас так позже. Не его так…» – выдала рациональная часть рассудка.
– Будь он участливым – не стал бы мне морду чистить! – Вслух огрызнулся себе Сергей и резко обернулся, испугавшись чужого низкого хрипловатого голоса. Тут же сообразил, что все так и должно быть. И даже слишком расслабился. Заглянул в комнаты и проследовал на кухню – поставить чайник.
«Ты бы нашел другой повод», – снова выплывший внутренний голос стал каким-то чересчур вялым. Новое тело отрубало, отпихивало всю рефлексию, неясности и недомолвки. «Жить – значит действовать. Действовать – значит подчинять». Новый обиталец с поразительной быстротой вживался в предлагаемые правила существования.
За стеной, вгрызаясь в стену, заработала дрель. Ее скребущий по нервам звук походил на вой брошенной собаки. Сергей опомнился, зажег газ под чайником и почти бегом бросился вниз к автомобилю. Сел за баранку и заставил себя стать самим собой. Первым ощущением был холод. До костей. В мозгах плавала сонливость. Он вяло вышел из машины, несколько раз подпрыгнул и помахал руками, чтобы согреться и сбросить оцепенение. Потряс головой. Пришел в себя. Бросил взгляд на окна – никто не смотрит. Остановился. «Что делась?» Потрясающий вопрос. Особенно по своей глупости. Но все же. «Для начала – спрятаться по жизни».
В кармане водителя оказался сотовый телефон, но Сергей решил оставить его в покое. Отключил трубку и пошел искать ближайшую телефонную будку. Самое удивительное, она нашлась и даже функционировала. Он методично набирал номера и звонил родителям, сотрудникам, ребятам. Говорил, что его не будет дня два-три. Врал. Чем нелепее были объяснения, тем больше доверие они вызывали. Отболтался и двинулся продолжать начатое.
Сергей неторопливо поднялся на третий этаж, вошел в квартиру и, не раздеваясь, плюхнулся на диван. Далее следовало заняться вторым телом. Ему еще ни разу не приходилось передвигаться без оболочки на такое расстояние. Но «кто не рискует, тот не…» Рискнул. Дернул махом. Понесся напрямик сквозь стены и пустоту. Рванул, как только мог. И все равно ввалился в нового хозяина захлебываясь от беззвучного вопля. Почувствовал себя внутри и в безопасности. И заорал еще раз – по-настоящему. Из-под соседней машины вылетел кот и, размахивая хвостом, дунул куда подальше. Прохожие на счастье так и не появились. Ему сегодня, безусловно, везло.
Тренированное тело быстро возвращало уверенность в себе, но Сергей еще минут десять сидел и ругался как только умел. Пережитая жуть безразмерного пространства накатывала и накатывала почти до рвоты. Риск – удел тех, кому чего-то здорово не хватает. По большей части ума или возможности выбора. «Упоенье битвой жизни! Мать твою!… Shit! Fuck! Сука!…».
Придя в себя, он перешел в квартиру, тщательно запер дверь и полез в холодильник – обоих мучил голод. Со жратвой обозначился полный порядок: копченый угорь, соленое филе селедки, огурчики, несколько бифштексов, яйца, украинский борщ в большой кастрюле, пельмени в пачках и еще консервированные салаты и йогурты. В шкафу между разными пачками торчали бутыль «Absolut» и армянский коньяк.
Сергей задернул занавески, снова перелез в собственное тело и первым делом хлопнул рюмку водки – для согрева. Потом отправил кастрюлю на плиту, вывалил бифштексы на сковороду, оставил ее на маленьком огне и принялся чистить картошку. Чайник уже вскипел. И осталось только заварить чай.
Тем временем зазвонил телефон, но пока Сергей раздумывал, что лучше сделать, сработал автоответчик. Речь шла следующей стрелке. Дело теперь уже совершенно неважное. Однако скоро народ всполошится. Это точно. «Надо бы послушать, что там еще набралось. Потом… Может быть». Решил и принялся за ужин. Наелся до отвала, думая лишь о еде и наслаждаясь в меру горячей пищей. Его даже начали забавлять контрасты скачков из тепла в холод, из сытости в голод. Поэтому он поел еще раз за хозяина дома с не меньшим удовольствием, отчаянно пытаясь делать все размеренно и аккуратно. И, тем не менее, два раза порезал пальцы и разбил тарелку. Правая рука совершенно не годилась для мелкой работы. «То ли еще будет! Да… Завещание фиг теперь напишешь. Если бы вообще что-нибудь накарябать удалось». Прибрался по привычке. Потом подумал, что оставлять следы пребывание другого субъекта в доме совсем не обязательно, и тщательно все протер. «Так». Он сунул в видик кассету с «Крепким орешком III» и завалился на диван, пытаясь найти путь для дальнейшего развития событий.
«Хищники убивают, чтобы жрать. Лев может перебить собственных детей только потому, что сменил фаворитку. Люди имеют еще больше поводов. А главный – убивать. Наслаждение столь запретное, что за него карают смертью. Я же это делаю только потому, что могу. Могу это сделать легко и безнаказанно. Становлюсь рабом своей фантастической мощи».
Новые мозги не желали приспосабливаться ко всякой там казуистике. Сергей устал, еще не начав думать. Механизм готов был заклинить как мотор без смазки. Он здраво перешел к конкретике. Само тело толкало его к этому.
«Ситуацией надо пользоваться. А как? В этой квартирке долго не наживешь. Неделя максимум – и его разоблачат. Тем паче, что долго торчать в этой горе мышц не очень-то и хотелось. Поискать здесь денег. Конечно. Да много ли сыщешь? Мелочевка. Как решить проблему? Правильно – грабануть кого надо. Потом и концы в воду. Срок? Положим пару дней. Найти адрес клиента. Дело. Спрятать капиталец и – кранты. Теперь с крантами: инсценировка суицыда должна быть особенно убедительной. Никаких следов в квартире. И что? Друг от друга не отлипнешь. Яд? Где взять хорошего яду. Ну, пусть так. Даже если надыбаю. Какие-нибудь следы все равно раскопают. – Он рассуждал обо всем также легко, как о какой-нибудь загородной прогулке. Но мысли ворочались пудовыми гирями, тяжко. Лоб даже вспотел от напряжения. Голова начала болеть. – Думать. Думать. Думать! Таскать с собой второе тело про запас. Бывают, конечно, примеры и поподозрительнее. Но все равно свидетелей наберется минимум полк. Даже дивизия. Машину с горки? Киношный бред!»
Между тем Брюс Уиллис в телевизоре мочил направо и налево всех своих супротивников. Декорации взрывались и горели. Враг был крут, но справедливость как всегда торжествовала.
«Не мой случай. Что же делать. А? Господин Чернышевский?» В поисках решения он полез рыться в вещах своей жертвы. Начал с документов. В бумажнике лежало разрешение на газовый пистолет. Уже хорошо. Но больше ничего интересного. Поэтому поиски продолжились в тумбочке у дивана. Там поверх документов на аппаратуру валялась папка со всякими счетами и квитанциями. Сергей уже сунул ее в сторону, но потом снова взял и начал перебирать. Квартплата. И еще. Еще бланк на оплату места в гаражном кооперативе КАС-15. Ага, гараж номер 151. А адрес: улица жертв 9-го января. «Вот, похоже, и выход. Завтра посмотрим».
Он продолжал рыться в вещах. Выудил по ходу дела перетянутую черной резинкой пачку долларов. Пересчитал. Тысяча ровно. Неплохо. Дальше. Тряпки. Посуда. Пистолета не было никакого. После часа поисков, когда и фильм подошел к своему хеппи-энду, парень прервался и взял новую кассету. Выбрал секс. Погорячее. И снова улегся на диван передохнуть и посмотреть о чем покажут. На экране пилились все со всеми без предисловий и моралитэ. Сергей тут же вспомнил, как давно не брал он в руки женщин и завожделел. Рука, бессмысленно шаря, полезла в щель между подушками и спинкой дивана. Пальцы неожиданно наткнулись на увесистую железяку. «Нашелся, голубчик! А говорят, порнуху смотреть – сплошной вред. Врут, сволочи».
Пистолет оказался более занимательной игрушкой, чем видеоряд на экране. Сергей долго возился с ним, прежде чем разобрался, что к чему, и вытащил обойму. Если оружие и считалось газовым, то давно, в другой жизни. Ствол был чист как слеза ребенка, а патроны – с обычными в латунной оболочке пулями.
Теперь оставалось найти последнюю составляющую будущего плана. Она отыскалась на «Желтых страницах». Фирма. Адрес. Телефон.
В результате всех этих инсинуаций герой повествования настолько устал, что так и задремал, распластавшись на диване в чужеродном теле.
Утро обрушилось уже в семь часов вместе с ревом музыкального центра, в который еще прежний хозяин впрограммировал время подъема. Сергей спросони долго не мог сообразить, какую кнопку нужно нажать, и, в конце концов, просто выдернул шнур из розетки.
День начался с туалета, плескания водой в лицо и чистки зубов. После того как Сергей выбил яйца на сковородку и поставил кофе, он решил заняться и собственным телом. Оказался в нем и чуть не взвыл от нестерпимой боли в мочевом пузыре и переполненном кишечнике. Скукожившись и отчаянно борясь с потребностью совершить моментальный выброс всего наружу, парень пробрался в туалет и долго еще отдувался, пока снова стал ощущать себя человеком. «Вот и начало для будущих продолжений!» – зло подумал он, слезая с горшка. Умылся. Кофе тем временем давно убежал. Яичница обуглилась. По кухне плавала вонь сгоревшего завтрака. Пришлось снова сменить тело и приготовиться бить посуду. Но в этот раз все получилось гораздо лучше. Позавтракав в очередь и уже без приключений, Сергей просто сгрузил тарелки в раковину и поехал смотреть гараж. Второе тело, бережно укрытое одеялом со всеми предосторожностями, осталось покоиться на диване.
В появлении его во дворе и отъезде не было ничего необычного. Даже встреченный на лестнице мужик с собакой только буркнул нечто приветственное и приостановился, пропуская двигающегося вниз соседа. Тот спустился, сел в авто и поехал. До гаража добрался легко и свободно. Машина вела себя великолепно даже на припорошенной снегом дороге. Эту часть города водитель хорошо знал еще со времен студенческих знакомств. Приехал.
На шлагбауме гаражного городка висела табличка: «Стой! Получи пропуск!» Остановился и получил. Никаких проблем. Потом поколесил немного в бетонных лабиринтах, пока не обнаружил нужный номер. Судя по расчищенному подъезду к воротам, гараж находился в постоянном пользовании. И расположение – лучше и не придумаешь. Своей задней стенкой строение выходило на кладбище, к которому вела дорожка с калиткой на расстоянии всего одного гаражного блока. Водитель осмотрелся по сторонам и начал рыться в связке ключей, выбирая подходящий, чтобы осмотреть внутренности объекта.
– Cаша! Саша! – орал здоровый мужик, быстрым шагом направляясь в его сторону. Сергей покрутил головой – никого вокруг больше не оказалось – и тут же сообразил, что Саша – это он самый и есть. «Начинается!»
– Привет, Сашок! Как дела? – подошел вплотную оравший мужик.
– Нормально, – неопределенно ответил Сергей, с озабоченным видом ковыряясь в замке отыскавшимся ключом.
– Не идет? Дай попробую. – Мужик, не дожидаясь ответа, выхватил связку, и пока нахохлившийся на морозе хозяин стоял позади, уверенно откупорил вместилище для машины.
– Держи, – протянул мужик ключи хозяину. – Я чего хотел спросить. Как там наше дельце?
– На этой неделе не могу. – Сергей продолжал придерживаться выбранной тактики.
– Да ты что! – Мужик даже опешил. И сразу обозлился. – Ты что!!! Четверг – крайний срок. Смотри, тут серьезные бабки заряжены. Тебе тоже мало не покажется.
– Лады. В среду вечером. Слово.
– Но четко.
– Я же сказал.
– Тогда я отваливаю. Ты куда сейчас.
– В другую сторону.
– Не нравишься ты мне, паря. – Говоривший зло плюнул и быстро пошел восвояси. До среды оставалось еще три дня. Много больше, чем можно располагать. «Мертвые сраму не имут», – вспомнилось почему-то. И почему бы это вспомнилось? И какое ему вообще дело до проблем этого маклака? Да. То, что люди называют злом, никакой логике не поддается.
Гараж зиял своей пустотой, чистотой, порядком. Большего и не требовалось. «Поехали объект разыскивать. Сматываться надо». Он вырулил на проспект и покатил к центру. Остановился на Марата возле здания с несколькими этажами офисов. Охрана была на месте и бдела. Человек лет сорока интеллигентного вида в очках потребовал паспорт и поинтересовался местом и целью визита. Сергей с уверенным видом назвал одну из фирм с табличек у входа и подумал, что если сейчас о нем сообщат по селектору, все сорвалось. Охранник аккуратно переписал его данные (Сергею это особенно не понравилось), но оповещать хозяев поленился. Повезло. И злоумышленник, не спеша, просочился внутрь и прошел по этажам, разыскивая нужного человека. Двери выбранной фирмы сияли достатком. Визитер уверенно заглянул внутрь, спросив у дежурного, как найти другое, уже промелькнувшее в коридоре название. Получил ответ и выразил благодарность. Обстановка шикарная. Офисная мебель. Кожаные кресла. Техника. Сергей показательно восхитился секретаршей, цокнул языком, сказал ей несколько слов, засек промелькнувшего в кабинете босса и отбыл ждать в машине. Около полудня клиент упаковал себя в «Мерседес» и поехал обедать. Один. Без шофера и охранника.
«Уверенный в себе папаша, – зауважал Сергей. – Если дальше так пойдет, сегодня все и сладим. Чего тянуть?»
Водитель «Гольфа» больше не рассуждал, весь сосредоточившись только на одном – не упустить клиента. Ведомый «Мерс» продолжал крутить по городу в двух-трех машинах впереди, пока не въехал во двор дома на Петроградской. «Теперь только не отстать!» Чем дальше, тем больше из сознания уходила суетливая неуверенность в себе помноженная на плоскую дребедень отвлеченных умозаключений. Мысли стали ясными и простыми, как действия. Действия стали мыслями. И не существовало уже почти ничего, кроме тупого стремления к достижению цели.
Молодой человек припарковал «Гольф» у соседнего подъезда, нащупал в кобуре под мышкой увесистую сталь пистолета и выскочил из машины. Он ринулся к двери, куда только что вошел намеченный господин.
– Уважаемый! – человек продолжал размеренно подниматься на второй этаж. Он не ускорил шага, и догнать его не составило никакого труда.
– Уважаемый, – повторил Сергей, уже несколько запыхавшись. И для убедительности подхватил гражданина под локоть.
– Слушаю вас, молодой человек.
– Поговорить нужно. Останавливаться не обязательно.
– Я пока что домой вас не приглашал, – проговорил бизнесмен, не меняя тона своих высказываний.
– Придется.
– Вы уже поинтересовались насчет моей крыши.
– А как же. Все равно нужно братков деньгами подогреть.
– И только-то!
– Мне хватит.
– Ну что ж. Welcome!
– Чего-чего? – Сергей изобразил тупое непонимание. И, видимо, переиграл.
– Заходи, товарищ! – улыбнулся клиент. Сергей в ответ вытащил пистолет:
– Так – на всякий случай.
– Понимаю. – Бизнесмен если и занервничал, то виду не подал. Он неторопливо приоткрыл бронированную дверь и, не обращая внимания на упертый в поясницу ствол, проговорил в образовавшуюся щель:
– Леночка! Убери собаку. У нас гости.
– Момент! Момент! – раздался из-за двери молодой и звонкий женский голосок подзвученный низким рыком матерого пса. – Буля! Буля – на место!
Дверь распахнулась, и они вошли в коридор, сияющий после евроремонта.
Запертая в одной из комнат собака тянула в себя коридорный воздух и монотонно урчала. А навстречу с приветливой улыбкой вышла светловолосая холеная особа лет двадцати пяти. Улыбка так и осталась приклеенной к пикантному личику со слегка вздернутым носиком. Но при виде гостя в ее глазах сразу же выплыл вопрос.
– Золотко, – проговорил хозяин как можно спокойнее, – тут пришел молодой человек за деньгами. Выдай ему, пожалуйста.
– Сколько? – женщина под стать мужу продолжала держаться дай Бог каждому.
– Тридцать, – брякнул Сергей, так и не успев придумать чего. Его поняли правильно.
– Тридцать тысяч. Не волнуйся. Он все вернет. – Бизнесмен почти ласково посмотрел на грабителя. И добавил после паузы. – С процентами.
– Нет проблем, – подтвердил Сергей.
– На «Мерседес», значит, не хватает, – проворковала хозяйка и пошла открывать сейф.
Все решилось легко и просто. На глазах у неожиданного гостя вскрыли принесенные пачки денег. Убедившись, что это не кукла, Сергей рассмотрел внимательно пару сотенных, выхваченных наугад из образовавшейся кучи. Настоящие. Подождал, пока все бумажки упакуют в пакет, и распрощался почти сердечно.
– Приятного аппетита! – бросил он в захлопывающуюся дверь и полетел по лестнице. Теперь время считалось только на минуты. Делать все спокойно и грамотно, но торопиться. Торопиться, но ничего не нарушать. Новое тело давало возможность выполнять задуманное без всякого напряжения. Если Сергей и волновался, то почти не замечал этого. Организм явно экономил адреналин. Прежнее интеллигентское слюнтяйство и прочая галиматья оказались отсеченными новыми мозгами. Потеряло значение все, что мешало выполнению задачи.
«Гольф» тем временем уже влился в плотный поток машин и двигался в сторону Московского вокзала. «Мерседес» со спущенными баллонами остался у дома, хотя это и не особенно увеличивало отрыв от возможных неприятностей.
На одном из перекрестков водитель, вытащив из прихваченного пакета пару-тройку тысяч «бакинских рублей», распихал их по карманам и сунул остальное вместе с упаковкой в потертую дорожную сумку. И пистолет туда же. Он подкатил к вокзалу, чтобы только сдать багаж в автоматическую камеру хранения, и двинул дальше. Тут же рядышком – на Лиговском поменял всю наличную валюту на рубли. Он должен был на несколько часов опережать волну бегущей за ним информации. Пусть даже начнется серьезный кипиш. Пока еще срастутся концы с концами. Время есть.
Сергей заскочил перекусить в первое попавшееся кафе, но ел торопливо и без всякого удовольствия, чтобы только набить желудок. Стрелки перешагнули за четвертый час. Домой еще катастрофически рано. Поэтому он заставил себя заказать еще чашку кофе. И без конька. Хоть очень хотелось. Посидел, растягивая процедуру еще на полчаса. Потом решил, что из-за второго тела лучше будет находиться дома, и полетел на Гагарина. На первом же перекрестке его тормознули.
Водитель поспешил предусмотрительно выбраться из машины. Но в груди даже не екнуло. «Чего там гаишник мудрует?» – подумал и все.
– Доброго здоровья, командир! – выпалил Сергей. Так и не расслышав, кем там представился сотрудник постовой службы. Тот внимательно разглядел предявленные документы.
– Что же это, Александр Иванович, пешеходов не пропускаете?
– Дак они вон еще где. Я их не давил.
– Еще не хватало. Знаете, какой нынче за это штраф полагается?
– За каждого? Ладно. Без проблем. Виноват – отвечаю. – Сергей вложил в руку постового полтинник. – Квитанции не надо. – Но тот вдруг что-то заподозревал:
– Откроем багажник.
– Откроем. – Открыли. Девственная чистота.
– Теперь капот… – открыли. Номера все сходятся. Он порылся еще в своих бумагах, поговорил по рации. – Поезжайте. – Но квитанции так и не отдал.
– Адьё, командир. – Сергей клоунским жестом приложил руку к виску и прыгнул за руль. Остаток пути был тих и спокоен, как классическая музыка, передаваемая по Эльдо-радио в конце каждого музыкального часа.

Сергей уже успел справить надобности обоих тел, очухаться и занимался готовкой еды, чтобы как-то скоротать оставшееся время, когда в двери заскребся ключ. «Проклятье!!… Пистолета уже нет… Да и на черта он сдался! Придурок». Сергей зажал здоровый мясной тесак – для острастки – в левой руке и выскользнул в коридор. Дверь открылась.
В проеме, придерживая коленом тяжелые сумки с покупками, появилось миниатюрное создание с ренуаровским личиком.
– Приветик! – улыбнулась она ему. – Ну, помоги же мне. Видишь…
Отчего это маменькины дочки так любят крутых парней с пустыми глазами? А этим самым жестким и прямолинейным мужикам – субтильные маленькие особы с длинными ухоженными волосами и робким взглядом из-под длинных ресниц. Общепринятая модель поведения, полная исключений, как и все в этом мире. Только вот лирические отступления – это от автора. Сам Сергей отношения к лирике больше не имел.
Сергею сразу понравилась девушка. Слишком понравилась, ворвавшись в сознание всей энергетикой порабощенного тела. «Почему бы и нет…» – чуть не икнулось ему. А могло бы ведь получиться! Как в том анекдоте:
« – Саша, как ты меня сегодня делаешь. Так увлеченно... Наверно потому, что это мой День рожденья?
– Нет, наверно потому, что я не Саша…»
Только не так! Ситуацию нужно было спасать. Немедленно и жестко.
– Что надо! – он собрал в себе всю злобу, которую только мог. Как ни странно, это уже не составляло никакого труда.
Девушка опешила:
– Сашенька, что случилось? – почти промямлила она.
– Ничего, проваливай!
– Ты что?… Ты что! – вдруг завизжала та. – Совсем съехал!
Сергей двинул к ней свое чужое тело, поигрывая для убедительности тесачком. Сцапал свободной правой лапой тоненькое плечико, и ее курячьи косточки чуть не затрещали в его клешнячих пальцах. Девушка сморщилась от боли. Из порванного пакета посыпались на пол сушки.
– Отцепись от меня. Ну-ка, резко! – в глазах подруги загорелась холодная ярость. Не простая была дамочка. С норовом. Да еще каким! – Опять шмар к себе натащил, мразь похотливая. Дождешься, гад!
– Вали, вали! – он не давал себе времени пожалеть ее и расслабиться. Там – на диване в гостиной остался лежать он сам. Говоривший человек уже не существовал. Зомби – вот правильное слово.
Девушка выскользнула из разжавшейся руки и толчком вылетела на середину лестничной площадки. Сгоряча она покрыла его матом как только сумела. Здорово получилось! Искренне. Сергей медленно и мрачно извлек ее ключи из замочной скважины. Дверь захлопнулась. Он еще некоторое время наблюдал в глазок, как бывшая любовница хозяина квартиры всхлипывала, прислонившись к перилам, собрала развалившиеся покупки и остановилась. Постояла минут пять и ушла. Каблуки ее сапожек застучали по ступенькам лестницы.
Из кухни поплыл запах сгоревшего ужина. Опять незадача!
– Неча в волки лезть, коли хвост собачий, – прошептал Сергей. И еще:
– Неуязвимое дерьмо, каких сюрпризов тебе еще нужно?
Он уже смертельно устал от всего происходящего. И опять испытывал только тоску. Тягучую тоску очередного бессмысленного убийства. Человеческая часть его существа продолжала умирать. А другая – погружалась в молчание.
«Корона, разумеется, стоит мессы. А жизнь? Праздный вопрос. Пока не касается тебя самого», – Сергей перелез в собственное тело, решив напоследок набить живот хотя бы консервами. Время потихоньку вползало в ночь.
«И все-таки то, что зовется злом, – пытался оправдаться Сергей перед собственным организмом, – неистребимо и неуязвимо, как сам я. Теперешний. Оно мерзко и порочно. Оно… Оно… Но если только исчезнет давящая изнутри мощь этого действия, все благие составляющие человека превращаются в беспомощное подобие студня. Клубничное повидло. И значит:
« – Ты кто?…
– Я – часть той силы, что вечно хочет зла. И вечно совершает благо», – лаконично, как и все у Гете. Только это не про меня!»


Вечер кончился. Стрелки перешагнули 11. Пора выметаться. Сергей оделся и снова перелез в хозяйское тело. Долго прибирался, чтобы ничего не пропустить. Еще раз осмотрелся и присел на дорожку. Похоже на порядок. Он выключил свет и двинулся к машине. Не торопясь, по очереди, в три рывка. Немного рискованно, зато без нервов. Хозяин шел замыкающим и запирал за собой дверь. И, когда водитель попал в машину, она уже прогревалась. Это был единственный прокол – их могли видеть вместе. Но Сергей предварительно нацепил на собственное тело чужую одежду и до ушей замотался шарфом. Пусть теперь попробуют запомнить приметы.
Они тронулись сразу, но, выехав со двора, водитель решил, что неплохо бы избавиться еще и от запахов в квартире, и снова резко крутанул к дому. Машина юзом подплыла к подъезду, заделав грязью и слегка зацепив бампером тащившегося на хазу ночного панка.
– Ты че, чувак?! В натуре! Весь хайр мне спортил! – возмутился перемазанный парень, когда Сергей вышел из машины. Продолжить панк не успел, поскольку нарвался на короткую, жесткую зуботычину с левой. Все вышло на уровне инстинкта. А неудачно подвернувшийся мальчишка уже барахтался в месиве грязного снега.
– Че лабаешь? Че лабаешь!!! – заорал тот скорее с перепугу и прямо с четверенек подался от мрачного субъекта. Отбежав подальше, парень решил вернуть себе попранное достоинство. – Считай, что тачки у тебя уже нет! Сволота! Схвачено! Понял! – И дунул в темноту.
– Ништяк! – зачем-то рявкнул Сергей и прошел в парадную.
Зайдя в квартиру, он опрокинул на пол найденный давеча коньяк. Початую бутыль водки прихватил в карман, спустился к машине и снова двинул по направлению к гаражу.
Дорога прошла без облав и срывов, хотя Сергей и хватанул в собственном теле пару глотков из бутылки. На всякий случай. Чтоб достоверней сойти за пьяного в отрубе.
Чужые мозги помогали не думать. Только оценивать события. Действовать. А там видно будет. И когда он двигался, жить становилось легко. Тем более что сделать все остальное оказалось проще простого. Гаражный городок уже обезлюдел. Он загнал машину на место, прикрыл ворота и вышел из них, таща на плече второе тело. Оказался на кладбище. Уложил груз на ближайшей тропинке. Снова попал в гараж как его хозяин. Помочился рядышком для достоверности. Заперся изнутри. Выпил стакан водки, опрокинув остатки в машину, и оставил тело за рулем тихо урчащего «Гольфа». Пошедший к вечеру снег утром уже завалил все следы. И никто не обратил внимание на молодого человека, не спеша бредущего по кладбищенским дорожкам к метро «Обухово». Что-то уж очень знакомое было в этих окруженных могилами аллеях. И наплевать.

Ночь снова прошла без сна. На этот раз никаких образов и видений не существовало. Только темный потолок старинной квартиры и блеклый свет из заиндевелых окон.
Сергей отчетливо ощущал, насколько он изменился. То ли ряд происшедших событий, то ли чужое тело, в котором он слишком задержался, стерли целые полосы существа его прошлой сентиментально-безалаберной натуры. Он переживал явственное отчуждение нормальных человеческих чувств. На их месте жила только пустота. И в эту пустоту сквозь лазейки перебранных им тел из подсознания вползало нечто «по ту сторону добра и зла» с единственным принципом: «Я могу – значит, я делаю». Он видел, как выворачивалось все наизнанку в его прежнем бестолковом мире, но и на это, как ни странно, было совершенно наплевать. Наоборот, старая добрая оболочка ощущалась теперь сковывающей и дрябловатой. Не физически – изнутри. Даже боли в ноге прежнего громилы немного не хватало, не говоря уже об уверенном желании задавить ближнего. Жить, а не пережевывать жвачку собственных сомнений.
«Если я буду продолжать лазить по всяким там бандюгам – совсем офанарею. – Более идиотской мысли нельзя было и придумать. – Если буду лазить по примерным – офанарею еще быстрее». – Подумал – не подумал, а ощутил себя вывалившимся с траектории собственных мыслей, поежился и глупо хихикнул в темноту.

Утром он встал и с упорством заводной игрушки начал устраивать свои будущие дела. Торопился, пока в нем еще не выдохлась целеустремленность и привычка все доводить до конца. «Убил, ограбил, – огрызнулся он сам себе, – Пойти и извиниться теперь? Простите, ребята – ошибка вышла. Возьмите ваши денежки. Может мне еще некромансером поработать и мертвяков из могилы поднять. Нет уж. Дудки!»
Техническая сторона последующих мероприятий сомнений не вызывала. Добыл для начала в камере хранения сумку с деньгами, оставив пистолет в подарок от «неизвестного друга». Снова оказался дома и рассовал пачки долларов по всем укромным местам. Банкам Сергей доверял не особенно, что вовсе не удивительно для эпохи стремительных социальных превращений и внезапных дефолтов. В таких ситуациях полагается деньги тратить. И Сергей решил, что хватит ему ходить пешком, поехал на рынок и договорился в этот же день о покупке машины. Приглянулась Audi-80 цвета вечерней зори. Он взял ее, не торгуясь, за 5000 зеленых. И из человека «который идет» превратился в типа «который едет». Организовав на следующий день все документы, Сергей купил еще и гараж на той же самой кооперативной стоянке КАС-15. Почему – так и не смог себе объяснить. Проходя мимо того злополучного гаража, увидел, что он опечатан. «Нашли, значит». И это тоже оставило его безразличным.
В остальном Сергей решил сменить только куртку. Изменения внешнего вида его не заинтересовали. «Зачем менять костюм, когда легко меняется вся оболочка?» А на завтра нужно было уже идти на работу.

Молодой человек появился в своей лаборатории с самого утра и первое, что ощутил – ненужность теперь для себя всего окружающего. Свою собственную ненужность в этом пространстве. Но привычка в конце концов побеждает любое отвращение, любой страх, стыд. Да все, что угодно! Как противоядие. Привычка же заставляет человека жить, даже если в этом нет никакого смысла.
Сергей уселся разбираться с накопившимися данными и постепенно увлекся. Увлекся так, что оставил до того, как просмотрел все материалы, пакет, неожиданно выпавший из пачки рабочих бумаг.
В комнату заглянул шеф. После пожатия рук и обычных вопросов о здоровье, он сказал, почти улыбаясь:
– Я тут просмотрел Ваши текущие данные. Мне кажется, можно уже некоторые результаты обобщать потихоньку. Организуйте пока развернутое сообщение. Потом посмотрим, что с этим можно сделать. И не изощряйтесь, пожалуйста. Красота рассуждений хороша там, где не хватает конкретного знания. Так?
– Так, – улыбнулся в ответ Сергей, чувствуя, как настроение стремительно движется вверх.
Все еще улыбаясь, он сел за стол и теперь распечатал снова подвернувшийся под руку конверт. В нем оказалось письмо от Ольги:
«Милый Сереженька … » – писала она. Дальше следовало несколько сердечных воспоминаний. Короткое сетование на нескладную жизнь. И потом опять о том, что от застарелой напасти по имени любовь к нему, она отделаться так и не может. И это тем сильнее и мучительнее, чем дольше он остается к ней показательно равнодушным. И все. Одна только просьба – попробовать вернуться. Только попробовать.
«Как я могу вернуться, – подумал читающий, – если это должно быть возвращение в мое сердце?» Но его неожиданно обрадовали эти домогательства. Их с Ольгой отчуждение сократилось теперь до размеров одного единственного персонифицированного порыва.
Пока он так сидел и раздумывал, раздался звонок Ученого секретаря:
– Сергей Николаевич, зайдите на минутку…
– O’key!
«Соскучилась, значит, старая выдра. Пойдем-ка, Сергей Николаевич!»

Когда он вошел в кабинет, в чашках ароматно дымился кофе. Хозяйка аппетитно развалилась за столом, подперев голову пухлой ручкой и нарочито напоминая Кустодиевское «Чаепитие». Сергей, продолжая внутренне улыбаться, сделал то же самое со своим лицом. Только глаза оставались такими же мертвыми, какими он увидел их в зеркале нынешним утром.
– Здравствуйте, сударыня! – бодро приветствовал он сидящую даму.
– Здравствуй, здравствуй, дружочек, – почти промурлыкала она. – Садись, рассказывай, как наши дела.
– Наши дела, – произнес Сергей, делая ударение на первом слове. – Никак. Все. Поиграли, и будет.
Улыбка как приклеенная продолжала держаться на губах собеседницы, но взгляд сразу начал леденеть и колоться
– Смотри, щенок, – голос ее оставался нежным и приветливым, почти елейным, – тебе все позволяется, а ты только наглеешь.
– Дорогуша, – поднял на нее глаза партнер, – сделаешь какую-нибудь глупость – убью. – И непроизвольно цыкнул зубом.
Он не стал продолжать. Но женщина поверила. Сразу. Испугалась. Вся сжалась на другом конце стола. Ждала.
– История окончена. Ты мне надоела. Но за урок спасибо. Благодарен. Покедова. – Сергей встал и подошел к двери. – И помни обо мне…
Уходя, он изобразил воздушный поцелуй. «Наше Вам алаверды. С кисточкой!» Они опять отлично поняли друг друга.
Сергей шествовал по коридору, расшаркиваясь с попадающимися навстречу знакомыми и вдруг поймал себя на том, что ему не терпится опять перечитать Ольгино письмо.
– Послушай, Серега, – зацепил его на повороте малознакомый субъект. – Видел тебя на днях на машине.
– Что?!!!
– Такая красная Audi. – Сергей разом перевел дух. – Купил что ли?
– На прокат взял.
– Серьезно?
– А ты как думал?
– Ага, – глубокомысленно выдохнул собеседник. – Теперь и такое бывает. Достойный аппарат. – И остался за плечами.
«Начинается. Ну что ж. Когда-нибудь все всплывает. Так почему бы и не теперь?» И он, пинком ноги распахнув двери, ввалился в собственное помещение, краем глаза заметив, что его догоняет Костик.
Константин влетел следом так же стремительно, как и всегда, перехватал все новые предметы, пересмотрел их с видом знатока, включил кофеварку и плюхнулся в хозяйское кресло.
– Что это вы с Пашкой задумали? Тихаритесь понемногу, – бросил он тоном, еще не принявшим окраску.
– Мы? – рассеянно выговорил Сергей, все еще пытаясь перечитать Ольгины откровения. – Разве? Кто это тебе в уши надул?
– Никто. Когда вечерком анализируешь дневные разговоры, очень интересные выводы иногда получаются.
– Многие говорят всякое без задней мысли.
– Задняя мысли всегда есть. – Пауза похожая на знак восклицания. – Не хочешь – не говори! Что это у тебя? – внимание его срочно переключилось. Он выхватил листки из рук адресата. – Очередная пассия? Голубчик ты мой! Случайное знакомство, конечно. Ладно, ладно, не буду. Уговор дороже денег.
– Какой еще уговор? – Сергей попытался вставиться в поток Костиной риторики – не получилось.
– Посмотрим, посмотрим! Что за краля? – уже увлекся Константин. – Интересная штучка! По почерку, разумеется.
И он начал доходчиво декламировать мнение науки по этому поводу. Сергею оставалось только слушать. Он не возражал, поскольку был совершенно уверен, что ни капли смысла, заложенного в письме, так и не дошло до собеседника:
– …Нет претенциозных завитушек, это позволяет судить о писавшей, не как о самодовольной дуре, что уже само по себе занятно. Незавершенные сверху гласные – доверчивость и открытость. Нет длинных петель в буквах – не болтлива и может быть даже умеет логично мыслить. В то же время округленность рисунков букв свидетельствует об эмоциональности, возбудимости, даже отзывчивости. Такой человек, если его настойчиво попросить, обязательно уступит, даже если вскоре и начнет жалеть об этом. Даже раскаиваться… Давай, дерзай! – Константин задумался, но только на пару секунд. – Нет беглости. Это тоже хорошо….
«Беглости нет – думала долго. – Сергей снова отвлекся. – Что же побудило Ольгу написать такое? Боялась, что не удастся так же красиво выразиться устно. Или не хватит смелости. Это между нами-то!? И что теперь делать? Звонить? Говорить? На руки хватать или на шею бросаться?»
– А кто написал? Ты знаешь? Знаешь! Знакомый почерк… У тебя есть фото? Нет? Жаль! – Последний вопрос окончательно вырвал Сергея из состояния отвлеченности. – Я бы блестяще завершил ее оценку. А ты бы, наконец, понял, какая это сила! Ты мне веришь?
– А надо?
– Отстань! Я о знании…
– С кем я дело имею … А если еще астрологию добавить. Ты свой почерк анализировать пытался?
– А что?
– А то, что при всех правилах это как-то смахивает на шаманство.
– Шаман – тоже хороший человек.
– Согласен. Скажи-ка лучше, – с этими словами Сергей сумел заполучить листки обратно, – тебе как проще – понять, что не нравится. Плохо, одним словом. Или идеал себе создать?
– С идеалом ты загнул. Вот смотришь на Ольгу, – при этих словах Сергей чуть со стула не грохнулся, – хороша барышня. Но идеал… Из области отвлеченности…
– Я не про женщин.
– Тогда и вовсе невозможно. – Константин многозначительно поднял палец. – Сколько народу пыталось. И что? Одни утопии. Пойду я…
«Ну да! Дураки мыслят одинаково», – подумал Сергей и опять перечитал письмо. А потом, чтобы сразу ничего не решать, зарылся в бумаги. Работа увлекала, несмотря ни на что. Она заставляла привычно ворочаться его мозги, упираться в решения содержательных задач и чувствовать конкретную силу собственного ума. И это непосредственное знание, казалось, могло стать решением и всех остальных проблем. По крайней мере, на определенное время.
Рассудок всегда существует несколько обособленно от прочего сгустка эмоций, именуемого душой. И всегда конкретен. Абсолютный ум – абсолютный ноль. «0». Способность адекватно и полноценно реагировать на любую ситуацию. Ум тоже всегда конкретен. Можно быть великим математиком (умным??) и при этом полным кретином в элементарных житейских вопросах. Чаще всего так и бывает. И действительных ученых обыватели по-свойски держат за полных придурков: «А еще в очках!» – коронная фраза. Хотя сейчас для того, чтобы стать очкариком, быть ученым совсем не обязательно. Но рассеянный раззява без пуговицы на пальто и с ширинкой на полувзлете – такое еще бывает. Правда, уже не так часто с тех пор, как наука стала одним из способов сделать себе вполне приличную карьеру. Была одним из способов. Это, пожалуй, тоже уместная оговорка.
Сергей постепенно раскопал все данные последних экспериментов, поупивавшись собственной прозорливостью. «Что там Пушкин выдавал про: «Гений и злодейство». Ай да Васильцев!… Тоже мне – повод для бахвальства!» Пыл восторгов быстро сменился проблематикой очередных несостыковок. И он так и отправился к дому, неся в голове возможности согласования полученных выборок с приемлемыми способами описания. Вчерашнего дня как будто и не существовало. Только он – этот день – никуда не ушел. Дожидался в домашней обстановке. Стоило лишь отвлечься на готовку еды и хождение по комнате, мысли о происшедшем снова полезли в голову. Но они были еще слабей и неотчетливей, чем в раз предыдущий. Инстинкт самосохранения как катеттер откачивал весь накопившийся гной, спасая еще живущее. И все-таки внутри продолжало жить: «Ведь это я сделал ЭТО. И теперь …»
Все «теперь» уложились в один телефонный звонок. На другом конце провода висел Сашка:
– Серега, мне хана! – Голос его звучал предельно трагично. – Третий день (ночь) во сне за мной бегает паук с лапами в виде женских конечностей и пастью из того, что посредине. И в конце концов он меня сжирает… Тут появляешься ты…
– Весь в белом, – перебил собеседник. – Не тарахти! Ты яснее выражаться можешь?
– Если напрямую – совсем шизануться можно. С эвфемизмами как-то спокойнее… Яйца он еще с собой носит. Гроздь такая. Сзади. Как женские груди… К Марине съездить надо, – закончил он без всякого перехода.
– Много?
– Чего?
– Яиц этих?
– Что ты привязался! Не считал я… Слушай!
– А?
– Нарисуй мне это. Побольше. Я над кроватью повешу. Может мне знамение какое?
– Вместо иконы – в красный угол?
– Ага. Взамен святой троицы. Они же Брахма, Вишну и Шива. И еще Рамой в харю.
– Серьезно?
– Конечно серьезно! Когда харей в раму. Даже больно бывает. Нарисуй а? Видение ведь?
– Сон в руку.
– Ты на что намекаешь?!
– Отвали! Как же я его нарисую, если ты яйца не сосчитал. – Сашка на другом конце провода точно скорчил презрительную гримасу:
– Это тебе в качестве свободы творчества. – И добавил задумчиво. – А может ее лучше сюда пригласить?
– Сиди дома, сейчас приеду, – решил Сергей и повесил трубку.
Придумать убедительные основания для объяснения столь быстрого финансового успеха пока не удалось. Поэтому наш молодой человек двинул к другу как обычно – на метро. Когда он вошел в дверь Сашкиной квартиры, там уже сидел Михаил со скучающим выражением на лице и тер свои очки в роговой оправе. Без очков его взгляд сразу становился рассеянным и особенно беззащитным.
– Привет командировочным, – бросил он с деланным безразличием.
Сергей уже изрядно заврался, но вовремя вспомнил, что по версии для ребят был в деловой поездке. Кивнул и начал раздеваться.
– Вот теперь можешь все и рассказывать. Втроем как-нибудь осилим. Давай! – подбодрил Сашка Михаила.
Новый гость уже насторожился. Пробрался к дивану. Ему выдали чашку дымящегося чая и несколько печенин. А Мишка принялся за свою историю. Оказывается, его отец – теперь уже декан факультета в одном из медицинских вузов по принципу: «Седина в бороду – бес в ребро» – влюбился по уши в одну из своих студенток. Подобные томления случались с ним и раньше. И обычно до развода не доводили. Поэтому мать поначалу реагировала спокойно. А девица – будь дурой – возьми, да от Мишкиного родителя и понеси. Парткомов нынче нет, но – конфуз изрядный вышел. И все бы ничего – аборт – дело плевое. Только приехала разбираться мать этой девицы. Вошла в папашин кабинет и с порога – в обморок. Смешная такая штучка – инцэст называется. Поимел мужик связь с собственный дочерью – бывает иногда. Голос крови, опять же. Хорошо еще ейной матери муж приехать не смог. Тут бы всех и порешил до кучи.
История, собственно, простая – выходила мама за одного, а рожала от другого. Несколько совпадений и сюжет готовенек. С новой дочкой и любовницей в одном лице официальный вопрос по-тихому закрыли. Но вот в семье что делается!
– Мой отец по молодости, – саркастически излагал угрюмый Мишка, – выгуливал курицу на поводке и не расставался с тростью и галстуком. Потому считал себя разочарованным философом, а остальные его – пижоном. Но инфантильные девицы – идиотки – так и липнут на всякие выверты. Вот теперь и результат вырисовался. Имею сводную сестру и батину наложницу в одном лице. Эдиповы страсти в современном варианте. Я не могу его в чем-то винить. Отец же. Что же теперь делать. А? – Он замолчал. Тишина висела в комнате не меньше минуты. Мишка нацепил очки и решил еще добавить. – Наташка… – он замялся. – Несмотря на всю мою талейрантность наши взаимоотношения становятся все более маргинальными…
– Сказанул! Это ж чтобы такое выдумать, мозги должны вскипеть как минимум.
– А уж если мозги кипят, яйца уже давно вкрутую. – Сашка скорчил соболезнующую мину. Мишка не обидился:
– Ушла она от меня. Считает, что в нашей семейке дурная наследственность.
– Да это же просто прикол в квадрате! – Выдал Александр и осекся.
– Какой же это прикол, – вяло парировал Михаил. – Реальность и все.
– Реальность не может быть значимой или бессмысленной. Она есть! – Сашка начал распаляться. – При чем тут дурная наследственность. Мымра, она! Вот и все!
– Понимаешь, – Мишка продолжал разговаривать о своем. – Она ведь совершенно не велась. С самого начала не велась. Она только позволяла. Я домогался, а она позволяла. Раз позволила. Два. Потом не позволила. Перестала. Я был пешкой в этой партии, если вообще кем-то был.
– Очень трогательно! – вставил Сашка.
– При чем тут шахматы? – не понял Сергей.
– Да нет. Какие шахматы? Скорее скачки. На минном поле.
– И ты теперь будешь наслаждаться своей трагической ролью?
– Ну и что делать, если я не умею менять женщин в зависимости от настроения? – окрысился Мишка. – Привязчивый. И все тут.
– Не драматизируй. – Подал голос Сергей.
– Если это про меня, – безучастно проговорил Александр. – По крайней мере, я не отношусь к тем, кто с добродетельным видом скрепляет верность жене онанизмом, – заговорщицки подмигнул Сергею и улыбнулся только краешком губ.
Михаил хмыкнул, но они все почувствовали, что напряжение потихоньку спадает. Если бы Сергей смог так легко выговориться! Хотя бы попробовать объяснить кому-нибудь, что же с ним происходит. Но он не мог. Не видел возможности. Не находил ее ни внутри себя, ни даже среди лучших друзей. «Что же делать?»
– Что делать? – повторил вопрос Михаил.
– А оченно просто. Взялся за грудь – говори что-нибудь, – выкинул Сашка одно из своих многочисленных коленец. – А если посерьезнеть, тебе так и так все самому решать. Эти отношения слишком личные даже для друзей. Он стянул с дивана свою пошарпанную гитару и тягуче запел, перебирая струны: «Когда поймешь умом, что ты один на свете, и одиночества дорога так длинна…»
Сергей почувствовал, как нервы начинают оттаивать, и вдруг испугался, что теперь возьмет и разревется. И потому резко сменил тему:
– Ребята, а я машину купил.
– Какую? – встретил его фразу двухголосый хор.
– Да, Audi-80. Старенькую. Но уже бочку. И на приличном фарше.
– Серьезно?
– Абсолютно!
– Где денег взял?
– Наследством разжился.
– Неплохо, коль не шутишь.
– Какие шутки! Обмыть бы надоть.
И в комнате пошел обычный базар про разные вещи именно в вещественном выражении. Все так нарочито увлеклись их обсуждением, будто ничего важнее и не существовало. И Сергею снова удалось подавить желание во всем сознаться. И в то же время груз того, во что он уже успел вляпаться, как будто переложили на другую часть тела. И его давление стало тупым. Почти безразличным. Можно было снова сживаться с происходящим.
Мишка заговорил о Востоке, которым заболел еще со своих студенческих скитаний по Алтаю и Тянь-Шаню. Ни про традиционное иглоукалывание или Тибетские составы экзотических трав и минералов, ни про буддизм со всяким прочим дзеном и печеночным кровообращением, хотя и про него тоже. Но скорее – о духе гор, о новых ярких этических образах взамен христианской доктрины, постепенно утрачиваемой европейской цивилизацией. О представлении человеческого тела всего лишь временным вместилищем странствующей в пространстве души.
– Так же достоверно, как и воскрешение из мертвых, – счел нужным заметить Сашка.
– Но ведь это же так и есть! – влез в разговор Сергей и осекся.
Хорошо, что у него в руках оказалась чашка горячего чая, и он мог долго дуть на его поверхность и делать маленькие глотки, чтобы иметь время придумать, как выкрутиться из капкана, в который сам себя и загнал.
Мишка выдержал паузу. Не услышал продолжения и зацепился за восточную историчность, пренебрегающую древностью. Как это понять? Не ищут они в своих руинах духа прошедших поколений. Для них обстановка как и сама жизнь должна двигаться, возрождаясь и возрождаясь вновь.
– Вот так-то, ребята!
И Сашка сказал:
– Ну что ж, ты уже сам нашел то, отчего тебя за уши не оторвешь. Я рад. А все-таки снова мы ребята куды-то съезжаем.

Кому еще, как не автору, было здесь все ясно до мелочей. Я и сам рос заурядным дворовым мальчишкой. Носил распространенную фамилию и среднестатистическую внешность. Коллекционировал марки. Потрошил дождевых червей, если не подворачивались лягушата. Стрелял из рогатки. Строил авиамодели и зачитывался Джеком Лондоном. Более того, был тайно влюблен в одну из своих одноклассниц и пописывал по этому поводу нечто рифмованное. А исписанные листы прятал потом в папочке собственных сочинений. И еще – сторонился своих предков, показательно презирал мелочность и обывательщину, пока сам в ней не потоп. Не это главное. Имел и имею верных друзей, которые меня еще никогда не предавали.

К ночи здорово подморозило. Сергей торопился домой, кутая в широкий кашемировый шарф даже сопливеющий на морозе нос. Прохожие почти не попадались. Старый дворовый пес с совершенно седой от инея шкурой сосредоточенно пристраивался на тепловатый люк городской канализации. Но железная крышка была слишком мала для него. И пес все крутился и крутился в своем замедленном танце. Сергей остановился, пытаясь различить глаза бездомной собаки. Постоял минуту, развернулся и прошел с квартал назад до освещенной витрины ночного магазина. Там прикупил пару кило говяжьего гуляша и почти побежал обратно. Собака к тому времени уже улеглась, свернувшись в клубок и прикрывая нос правой лапой. Сергей двинулся прямо к ней, на ходу разворачивая пакет. Но наученная жизнью псина уже подскочила на ноги и затрусила прочь, выдерживая безопасное расстояние.
– Правильно, дружище – людям доверять нельзя. – С этими словами парень бросил один кусочек мяса в сторону собаки. Пес сначала шарахнулся в сторону, но его чуткий нос уже уловил запах пищи. Собака осторожно вернулась и зачавкала в темноте подворотни. Сергей не стал издеваться, испытывая его доверчивость, а просто присел на корточки и стал подбрасывать псу мясные кусочки как только те исчезали в шамкающей пасти. Пес съел все, даже пахнущую кровью бумагу, вытянув ее уже из рук неожиданного кормильца.
Сергей пошел дальше, и собака двигалась рядом, готовая отплатить преданностью за его щедрость.
– Ну, куда я тебя дену? – тихо говорил ей человек. – Ко мне в коммуналку никак нельзя. Вот квартиру подберу – авось еще встретимся.
Пес, слегка наклонив голову, внимательно уставился на него. Приостановился и, видимо, решив для себя что-то, отправился восвояси устраивать свои собачьи дела.
– Вот-вот. До свиданья приятель, – проговорил ночной прохожий и запрыгнул в дверь притормозившего у остановки троллейбуса.
Он плюхнулся на сиденье и уставился сквозь отверстие в заиндевелом стекле на мозаику улиц, пробегавших в тоннеле ночи. Припозднившиеся прохожие спасали в поднятых воротниках отмерзающие уши. Люди превратились в похожие друг на друга пятна зимней одежды, двигающиеся в причудливом городском ритме. Сергей уже почти отключился от их мелькания, когда одна из ночных фигур показалась чертовски знакомой – старичок в заношенной кроличьей шапке торопливо трусил по улице. Пассажир присмотрелся внимательней.
– Ба! Эзра! Вот это встреча! – он выскочил на следующей остановке и неторопливо пошел навстречу, беспечно поглядывая по сторонам, чтобы не спугнуть человека, а просто попасться ему на глаза.
– Сережа! – тот сам зафиксировал свое появление, – что это Вы тут делаете в такой час?
– Гуляю. А Вы?
– Да. Да. Уместно. – Эзра почему-то страшно обрадовался. – Пойдемте. Пойдемте. Покалякаем немножко. Слышал, в творческом плане все образовывается. А в личном? Вы извините мою нескромность, но что Вы тут думаете о нашей Ольге? – Сразу взял быка за рога.
– Почему Вы спросили?
– Мои глаза хоть и слепые по-стариковски, но кое-что видеть умеют. Вы ведь знаете, что она вас любит?
– Я? У нее семья и дочь.
– Была семья. Теперь только дочь.
– И теперь она меня любит.
– Не теперь, а всегда.
– Вы и это знаете.
– Знаю, знаю, молодой человек. Уверяю Вас, у вас все получится. Вы почти одногодки и уж очень друг другу подходите.
– Со стороны конечно виднее. Но я-то думал, что жену надо лет на десять моложе подбирать. Или на двадцать, если, конечно, очень в себе уверен.
– Знаете, сударь мой, – высказал Эзра почти не картавя, – когда молодая женщина – Ваша жена – таки заводит себе любовника – это даже к лучшему. И мне начхать, кто же он такой из себя вышел. Потому что она начинает сразу следить за собой. И потом – в постели (я извиняюсь) ведет себя покладистей. Ты делаешь вид, что ничего не замечаешь, а рога тебе даже к лицу. Жена компенсирует свои шалости дополнительной заботой. Правда, случается, они потом уходят. Так-то, молодой человек. Но ведь они и так уходят. – И он сразу обмяк и постарел, словно из него выпустили воздух.
«Никогда не стоит попадаться бодрым старичкам по вечерам, – резонировал Сергей, – не будет повода для грустных размышлений».
– Ну, ладненько, – снова приободрился Эзра, – буду я домой поспешать. А вы на досуге помозгуйте над тем, что я поначалу говорил. Так то… И провожать меня не стоит. Спокойная Вам ночь. До свидания.
– Пока. – И Сергей окончательно направился домой – копить житейский опыт вурдалака.
«Вот уже который раз говорят мне об Ольге, – думал он, глазея на витрины. – Пусть это разница в языке, но дух-то тот же! Надо идти сдаваться. Я ведь уже почти готов. Сделать это. И что?…» – Он опять отложил тему на потом, в который раз предоставив решение воле случая.

Человек хорошо знает лишь то, чем занимается непосредственно. Поэтому все наши глубокомысленные кухонные рассуждения о политике, народе и истории гроша ломаного не стоят. И если некий сверчок возмутится и заявит, что его прозорливость распространяется много дальше собственного шестка – не стану с ним спорить. Тем более что сам принадлежу к сему свиристящему хору. И люблю иногда – есть слабость – потрещать о судьбоносности нашей эпохи, пожонглировать всякими там лозунгами: «Сущность истории», «Воля народа», – чем я хуже наших политиков? Только бы не забыть, что когда говоришь о своем народе – говоришь лишь о той его малюсенькой части, в которой сам обитаешь. Спору нет, здесь мы все как рыба в воде, мудрый пескарь, чудо-юдо-рыба-кит, а также лебедь, рак и щука в одном лице.
У человека может появиться и некий опыт многократного, хотя и скользкого, общения с теми слоями населения, к которым он никаким боком не принадлежит, разве что как часть толпы, проходящей мимо, как человек, с которым можно внятно объясниться, окажись он рядом. И все. Это Сергей уже наглядно уяснил, погуляв немного в шкуре бандюгана.
Друг и враг. Мужчина и женщина. Старик и ребенок. Зэк и учитель. Между словом «да» и словом «принял» лежит пропасть величиной в трагедию. И эти маленькие трагедии маленького человека множатся друг на друга, оборачиваясь одной огромной несуразицей. Коллективным бессознательным, как обозвал его некогда великий Юнг. И тогда: Si Deus no biseum – Quis contra nos – Если с нами Бог, то кто против нас?! И – Аллах акбар!
Однако, чтобы понять, как такая мешанина сплетает отдельные человеческие ауры в единый народ, надо постоянно рыться в этой каше, разбираясь не только в сложной паутине взаимоотношений, но и заумной специфике понятий и постулатов, именуемых научным знанием. С этим Сергею повезло. Тренированные мозги работали постоянно – неким вторым планом, выдавая уже готовые обобщения. Только вот весь фокус заключался в том, что он больше не хотел об этом думать. Если бы такое было возможно.
Сергей, так и не дождавшись сна, бродил по комнате. Голова походила на котелок, набитый ватой, с парой иголок на месте висков. И, тем не менее, она продолжала анализировать. Хозяин включил телевизор, попав на выпуск ночных новостей. Показывали мировые события прошедшего дня.
«Вот заграница и заграничники. Иностранцы, а, как там ваша жизня процветает?» – продолжал Сергей размазывать мысли по стенам. И автор вместе с ним.

Действительно, заграница? Тут и вообще хана. Вот уж правило, которое uberal (везде и во всем – по-русски). О чужих слоях населения (стратах – по научному) тем более в чужом народе вы можете получить представление только из желтой прессы. А там весь мир рыдает по принцессе Диане. И что?
Жила была барышня – в меру симпатичная, не слишком умная, не слишком верная, не слишком счастливая, не … , не злая. Наверно. Благотворительностью занималась, потому как от семьи ушла, и денег много было. Могла бы ведь и не заниматься. И вот собственный «Мерседес» переломал ей кости вместе с жизнью. Сенсация! Тем более что в тот же день в авариях, от голода и болезней умерло еще несколько сот тысяч человек, о которых никто и не вспомнил. Символ? Пожалуй. Возможно такое у нас? Как-то не верится. И это общенародное. Все остальное – специфика страта. И можно три раза поехать в одну и ту же страну и попасть в три разных мира, расположенных на одной и той же географической территории. А можно и больше – как повезет. Отходишь от официоза площадей и толчеи магазинов и попадаешь к добропорядочным гражданам или, скажем, к панкам. Мне лично больше нравится легкая распущенность художественной интеллигенции. Теплей там как-то. И просторней.
«Сидишь тут на своей кочке, – возразит осведомленный читатель, – и квакаешь про особенности ихнего менталитета».
«Так и есть, – отвечаю. – Совершенно с Вами согласен. А как же. Несколько лет в европейских научных центрах – разве это опыт! В Америке не был. В Антарктиде, опять же, не пришлось. Сижу вот теперь у очередного окошка. За стеклом Альпы и очередной институт с очередным грантом до конца года. И еще тоска по России. Ностальгия – модное у нас слово. Потому и истории сочиняю. Домой хочется. Не суть».

«А не поехать ли мне за границу?» – подумал Сергей, снова завалившись в постель. Но решил, что еще успеется, и задремал. Повезло.
Утро началось ровно и холодно. Даже в квартире. Сергей проснулся от удивления, что ему все-таки удалось уснуть. Долго лежал в кровати и хлопал глазами. Собрался с духом, встал, нацепил толстый свитер, надулся чаю и решил никуда не ходить. Засел за окончание своего проекта – дела, в котором он действительно разбирался. Работа спорилась. Выводы напрашивались сами собой. И от этого обосновывать их становилось еще интереснее. Он увлекся и спохватился, что надо бы поесть только в пятом часу. Приготовил похлебку из всех подвернувшихся продуктов разом и съел, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Снова уселся насиловать свой старенький компьютер и проковырялся глубоко заполночь. Зато уснул сразу – как провалился в яму с темнотой. Там и провалялся весь остаток ночи.
Вставать в восемь вышло сплошным мучением. Сергей окончательно очнулся только, когда обнаружил, что чистит зубы кремом для бритья. Мерзкое ощущение мыла во рту плыло потом за ним целый день. Но как средство от разгильдяйства сработало безотказно. Он еще трижды вычистил зубы, дважды побрился (на всякий случай!), отменно позавтракал и даже тщательно вымыл посуду. Потом пил кофе, вникая во вкус. Хотя все равно получалось на манер клубничной зубной пасты, которую они в детстве трескали вместо конфет.
Сергей выглянул на улицу и решил, что к утру стало еще более промозгло. Оделся потеплей. Перед выходом наодеколонился и поехал сдаваться шефу на поруки.
В академических коридорах уже с самого утра царило необычное оживление. Ожидалась очередная инспекция по аттестации. И люди пачкали бумагу.
Сергей никуда не спешил. Вникал в свою отстраненность. Все таблицы и графики собственного итогового отчета были уже готовы. Полный текст сообщения прикладывался в отдельной папке. Целая ночь плотного общения с клавиатурой распечаталась в объемистую пачку бумаги. Зато теперь Сергей взирал на окружающую суету легко и благодушно. «Вот сдам все и отвалю на отдых. Можно и за свой счет! Прости, прощай, Одесса-мама!»
Секретарша шефа сидела в приемной. Чопорная как чепец.
– И как поживает вельможная пани? – нарочито задорно выдал посетитель.
– Говорят, ты машину купил, – вернулось к нему в качестве приветствия.
– У них и спросите.
– У кого?
– Ну, кто говорит.
– Ты серьезно когда-нибудь можешь?
– Можешь… Знаете, бывает – живет на свете богатый родственник. И вдруг бац – помер. Что тогда делать с наследством (когда уже заплатил налоги, а спать не хочется)? Можно пропить – не худший выход! Можно памятник ему (родственнику то бишь) поставить в полный рост. Из золота (если денег хватит). Я лично транспортные средства полюбил в последнее время…
– Какая?
– Что какая?
– Машина какая?
– А – модель? Размер 1 в 1. Ауди – знаете – 80. «Слушай» по латыни. Красная как рак. Это она покраснела от радости, когда поняла, что я ее обласкать решил. Да так и осталась…
– Права-то есть?
– А как же! Имеются. Лет пять уж на батиной практикуюсь. Шеф у себя?
– Нет, и не будет. За-бо-лел!
– Досадно.
– Придется недельку подождать.
– Пусть им и будет хуже.
– Кому? – встрепенулась пани Пиневская.
– Ну им, кто от меня допытываться будет. – Смысл последней фразы остался для женщины совершенно непонятен. Она фыркнула, но не нашлась, что ответить.
«И это хорошо, товарищи! Это правильно…»
Сергей оказался за рабочим столом и начал уже разбирать данные последних выборок, когда затрещал общественный телефон в кафедральном коридоре. Старшее поколение сотрудниц сегодня пребывало явно не в духе – во-первых, опять задерживали зарплату, во-вторых, возникла необходимость действительно поработать, в-третьих, ПМС и общая неустроенность. Но к аппарату его все же позвали, хоть и напомнили, что молодежь могла бы и сама за собой последить – секретарш личных тут нет, и надбавок за это не платят. Сергей вынырнул из помещения, изображая саму любезность, и схватил трубку. Звонила Татьяна – он сразу узнал тембр ее голоса. Вот уж кого совсем не ожидал!
– Сергей, привет! У меня серьезные проблемы, – начала он без предисловий. – Мне Марина говорила, что у тебя друг экстрасенсорикой занимается. Меня, похоже, здорово сглазили. Может он посмотрит. Мне нужен только знакомый. Я боюсь!
– Хорошо. Что случилось? – И Сергей услышал короткую историю, как Таня работает в своем рекламном агентстве со всякими магами и хиромантами – сообщения о них в газете размещает. И одна из ее подопечных целительниц подготовила как раз информационный блок с большой фотографией. Хорошая, вроде, баба. Работать было легко, все согласовали тип-топ. Но, пока работали, расценки немного подросли. В сумме – на полтинник. Ну что такое сейчас 50 руб? Тьфу, и растереть! Ведьма недостающие деньги отдала без вопросов, но как-то странно на девушку посмотрела на прощанье. И все. У той почти сразу – на завтра на коже начались гнойные воспаления, лимфоденит с кальпитом и еще куча всякой гадости, связанной с резким падением иммунитета. Из дома выйти невозможно. Спать невозможно – все болит. Штатные врачи причины найти не могут. Предлагают в больницу. А зачем, если не знают, что лечить? И ухудшение продолжается. Только полный финиш на горизонте. Труба.
В голосе Тани звучало искреннее отчаяние. Сергей представил ее близорукие заплаканные глаза и в них: «Смертный ужас затравленной лани…»
– Давай адрес. Разберемся.
– Чей адрес?
– Бабы твоей!
– Ты что!! – испугалась Татьяна.
– Адрес давай, говорю! – и быстро записал необходимые координаты. – Она твое местонахождение знает? Нет? Тогда его тоже давай. И не дури, пожалуйста! – бросил трубку.
Молодой человек научился не рассусоливать. Быстро собрался и покатил в гараж. На перекладных получилось долговато. Но через полтора часа он уже входил на прием к той самой таинственной ворожее. Очереди не было. Был кабинет в одном из медицинских учреждений. При входе декларировалась предварительная запись. Посетитель читать ее не стал, а сразу направился к хозяйке.
Комната медиума оказалась обычной с обычной мебелью и без разных колдовских аксессуаров. Электрического освещения тоже не наблюдалось. Только свечи. Дама сидела за столом и имела восточного типа лицо, угольные глаза при светлых крашенных коротких волосах, слегка крючковатый нос и черное платье с высоким глухим воротником.
– Входите, – сказала она и подняла глаза на посетителя. Женщина лишь чиркнула взглядом по приостановившейся в дверях фигуре и сразу откинулась назад как от удара, начертив в воздухе украдкой несколько замысловатых пассов. Сергей увидел, как трудно дается ей удерживать на своем лице обычное спокойно приветливое выражение.
«Чувствует меня, – самодовольно подумал гость. – Действительно, высокий класс». Он непроизвольно бросил взгляд на висевшее в дальнем углу большое зеркало. «А отражение есть ли?» Было. Обычная фигура обычного человека. Ничего особенного.
– Раз уж я вошел, то можно присяду? – как ни в чем не бывало поинтересовался молодой человек.
– Говори, что я должна сделать. – Сергею еще не доводилось слышать замогильные голоса. Вот, может быть, такими они и бывают.
– У меня маленькая проблема. – Он сделал паузу, чтобы ощутить насколько внимательно его слушают. Смятение хозяйки выдавило последние нотки неуверенности из его поведения. – У одной моей знакомой, которая делала Вам рекламу… Так что будьте добры…
– И всего-то! – это походило на вздох облегчения. Или на его выдох.
– Для меня достаточно! – отчеканил гость, окончательно войдя в образ. «Так я сейчас еще и окаменею чего доброго!» – посожалел и услышал:
– Неужели ты можешь заниматься такой ерундой? – Сергей начал всерьез подозревать, что слово «ты» произносится с большой буквы. С обоих больших букв.
– Если Вы принимаете меня за дьявола, то я еще не созрел, – ехидно отметил визитер.
– Я принимаю тебя за того, кто ты есть. Говори, что мне делать.
«А с ней надо будет как-нибудь покалякать! Попозже».
– Тогда поехали, - сказал он вслух.
– Поехали? – выражение вопроса в глазах заставило его внутренне захихикать.
– Поехали, поехали. Сегодня не летная погода. – Женщина вышла из-за стола и оказалась миниатюрной, но завидно сложенной с полными бедрами, осиной талией и выпуклой грудью. Она накинула пальто, и они поспешили к машине. Но Сергей вовремя спохватился, что не стоит оставлять следов в виде номера личного автотранспорта, и по ходу дела поймал частника. Назвал ему адрес и согласился с ценой. Они уселись.
– Мы торопимся, – сказал пассажир в пространство. Его спутница откликнулась молниеносно. И машина действительно добавила скорости, поскольку идущие впереди автомобили странным образом расползались, уступая дорогу. Долетели махом. У означенного дома водитель наотрез отказался брать деньги.
– Очень вам признателен, – усмехнулся Сергей, выйдя из машины.
– Слуг за услуги не благодарят, – эхом проговорила женщина, когда отпущенный на свободу дядька резко рванул с места и скрылся за углом.
– «Да кто же ты такой есть? – Опять напыжилась помпезная часть его существа. – Кто? Моня из Одессы!»
Они уже поднимались по лестнице. И Сергей почувствовал, как от идущей сзади дамы, на его затылок накатилась упругая, горячая волна. И так же как волна разбилась о него и разбрызгалась в пространство. Он не замедлил шагов. Только слегка обернулся назад. Ясновидящая шла, вжав голову в плечи, словно готовясь принять ответный сокрушительный удар.
– Надеюсь, с девушкой Вы будете действовать эффективней. Вот и добрались. – Он позвонил.
Татьяна открыла дверь только после большой паузы. Она стояла закутанная в старый теплый халат и до глаз – в широкий мохеровый шарф. Глаза покраснели и слезились. Смотрели беспокойно.
– Привел тебе причину. – Девушка вскинула руки к груди, но поспешно отступила в сторону, пропуская в квартиру.
– Я думаю, в моем присутствии необходимости нет. Ведь так? – обратился он к доставленной гостье.
– Так.
– Тогда почаевничаю пока. – Сергей лениво двинулся на кухню мимо приоткрытой двери в туалет.
Женщины молча направились в комнату. Потом ворожея появилась снова. Налила холодного кипятка из чайника в большую банку, взяла спички и снова удалилась. Сергей посидел немного за столом, мусоля в голове все тот же вопрос: «Да кто же ты такой, черт подери? Кто? Спросить у этой ведьмы? И что же я буду спрашивать?» Решил не позориться перед экстрасенсом, даже если это – женщина. «Надоело!» – сказал сам себе и заторопился домой.
Он хотел было зайти попрощаться, но в щель приоткрытой двери увидел, что его бывшая сотрудница стоит обнаженной посреди комнаты, пока женщина в черном движется вокруг нее со свечей в руке. Свеча периодически вспыхивала испуская клубы плотного, черного дыма. Сергей побоялся оскорбить своим появлением одну из дам и помешать работе другой, повернулся на цыпочках и вышел из квартиры, стараясь не хлопать дверью.

Татьяна позвонила через пару дней. Она не разговаривала, а пела, чирикала, смеялась заливисто, вставляла разные забавные глупости. Фразы выходили мягкими и пряными на вкус. Все прошло! Как рукой сняло. И теперь она блаженствовала даже от мелкой бытовой ерунды. Оттого что она женщина – хорошенькая, сильная и молодая. Оттого что можно запросто поболтать с Сергеем даже без повода. Почему, собственно, без повода? Татьяна, посмеиваясь, рассказала как ведунья после сеанса долго извинялась и просила замолвить перед ним – Сергеем за нее словечко. Выведывала, как найти.
– Я ничего не сказала, Васильцев. Слышишь? Так кто же ты на самом деле, а? – затараторила Таня в телефон своим замечательным грудным голосом. – Как это ты сподобился ее ко мне доставить?
– Это, Танюша сила у меня такая. Страсть! – полушутя, балаболил собеседник, – Женщины ну ни за что отказать не могут.
– А я? Что же ты на мне не испробовал!
– А ты не боишься?
– Не-ка. Хоть сейчас приходи… Что замолчал? Испугался что ли? – продолжала она не дожидаясь ответа.
– Ну… – быки (племенные) так выражают глубину своих мыслей.
– Вот те и ну! Восторженная поклонница готова отдаться по первому слову. А ты… Ладно, шучу! Васильцев, я тебе безумно благодарна. И не только, – прошептала она вдобавок. – Если сподобишься, знай, что тебя всегда ждут в одной маленькой квартирке, где ты разок уже побывал. Как ты полагаешь, женщине прилично так напрашиваться? Ну все, все и все. Пока, Васильцев – дорого-о-ой! – и повесила трубку.
«Вот вам и «девочка в себе»! – Сергей сидел у аппарата, улыбаясь, еще минут десять. Когда немного поостыл, изнутри, исподтишка пришло другое мутное неприятное ощущение, что про него стало известно. Неизвестно что. И кому это может понадобиться. Но добраться до Сергея, расколов Татьяну, для квалифицированных кадров – пара пустяков. Один пустяк.
«Пусть только сунутся! – хорохорился клиент. – Но Татьяну стоило бы предупредить. А как? Может быть пронесет?» Очень уж лениво шевелиться. И к Тане он так и не собрался. Не то, чтобы не решился, а потому что думал об Ольге. И еще – элементарно боялся втягивать близких людей в зону действия своей аномалии. Несколько раз порывался потом нанести визит ясновидящей, но тоже так и не сподобился, предпочтя пока остаться загадкой даже для себя.
Так прошли еще несколько недель. Друзья совсем не встречались. Андрей уехал по делам заграницу. И прихватил с собой Машу. Мишка плотно лег на дно со своими восточными проблемами. Он до такой степени нашел себя, что совершенно забыл обо всем остальном. Сашка переживал закат Марининой эпохи и от этого хандрил:
– Она у меня теперь как чемодан без ручки, – высказал он как-то со вздохом, которым мог бы разжалобить самого Господа Бога.
Короче, все были при делах. И Сергей, казалось, даже радовался этому. Подходил апрель, а вместе с ним и пара охоты на гусей. И они снова сидели вместе с отцом, Лешкой и его верным сеттером Гнором на краю обширного, только что оставленного снегом поля с редкими куртинами камыша и болотной травы. Северный ветер нагнал туч. Соседнее озерцо, покрытое старушечьей кожей, реминисцировало ожидание. Только костер, потрескивая, разбрасывал теплые блики на окруживших его людей и облизывал висящий над огнем закопченный чайник. Разговаривали как всегда об искусстве выживать и убивать. Охотничьи истории неторопливо текли под сумеречным небом, которое почти никогда не видит горожанин.
К ночи подморозило. Спать даже не прикладывались. Пили водку, запивали горячим чаем, заедали, чем пришлось. А на зоре с болот в гоготе и свисте крыльев пошли косяки. Люди ждали их, вжимаясь в землю и замирая в выбранной засидке. Вместе с гусями накатывал охотничий раж. Руки тряслись, и сердце колотилось в самом горле. Стая наваливала. Охотник поднимался во весь рост и бил в круто забирающую вверх птицу. Косяк уходил. Но иногда, даже часто, один из гусаков вываливался из ряда и кубарем летел к земле. Торжество успеха вытесняло все остальные чувства и снова перетекало в ожидание.
Вожак последней налетевшей стаи после дублета Сергея резко пошел вниз, но выровнялся, потянул и плюхнулся на поле метрах в пятистах от стрелков. Гнор отлично видел происходящее и еще лучше знал свое дело. И Сергей восхищенно смотрел, как несется собака к отчаянно бьющему крыльями в безнадежной попытке спастись гусю. Только восхищенно. Ни жалости, ни сожаления так и не нашлось в его чувствах.

Общаться с людьми, даже с друзьями становилось все труднее. Сергей чаще и чаще смотрел на мир пустыми глазами оборотня. Маленькие радости и проблемы маленького человека стали его раздражать. Попытки сильных мира сего изобразить всеобщее осмысленное существование казались смешными. Но остаться в стороне все равно не удавалось.
Скачек сознания не стал ароморфозом, если продолжать цепляться за биологические термины, не вывел порожденную сущность на высший уровень. Сергей так и повис, разрываемый надвое между обрушившейся на него убийственной мощью и тем, что называется человеческими слабостями: добротой, жалостью, дружбой, любовью, наконец. И найти выход из этого положения означало выжить. Так казалось тогда.
Сергей продолжал экспериментировать со своими способностями, но не продвинулся ни на йоту. Возможно, оттого, что оставался все еще слишком человеком. Возможно, что не хотел переставать им быть. Или не решался.
Исключительность? Да она только и существует, чтобы войти в каноны!
«Даже если я смогу уйти от материального, – размышлял Сергей, – сумею ли я уйти от материальных понятий. Взять хотя бы такую безделушку, как время. Опустим всю гиперсложность современных теорий. Только обывательское наше отношение к нему – день, ночь, день, ночь – заурядное вращение заурядной планеты, каких не сосчитать, а сколько к этому уже присандалено – восходы, закаты, восторги, поэты, годы, история. И ведь нет на свете звука более страшного, чем тихое тиканье часов. Движутся шестерни конвейера смерти. И соскочить невозможно. Все равно не сбежишь. Почему, а бессмертие? А стоит ли рисковать…» С этими мыслями Сергей забрел как-то к Сашке, который в последнее время все чаще оставался дома по вечерам. А за окном уже жила Весна.
Сашка выволок из-за стола навстречу гостю пьяненького старикашку бомжового вида.
– Знакомься. Это Прокопыч. В подъезде подобрал. Вот на – замечательная личность. Шельма. Скот. Божий человек.
– Оно и есть, – промурлыкал колоритный старикан. И Сергей тут же его вспомнил. Вспомнил по скрипучему голосу и необычайно молодым ярко-голубым глазам.

Первая встреча случилась лет пять назад, когда Сергей за компанию с Мишкой осматривал внутренние достопримечательности лечебных городских учреждений. Для Михаила это называлось «медицинская практика», для Сергея – «хроническое любопытство». Очередной целью их экскурсий оказалась городская психушка – облупленного вида дом на реке Пряжке с суровым персоналом.
– Миха, ну разве бывает, чтобы дом сходил с ума? – с озабоченным видом интересовался Сергей.
– Придем – увидишь! – Мишка на провокации не поддавался.
– Миш, а Миш, – не сдавался приятель, – А чем отличается имбицил от алигофрена?
– Ну… – Сергей не дал ему время для контратаки – не зря весь вечер рылся в словарях – и продолжил:
– … дауна, дебила, неврастеника и психопата? – Мишка заскучал. – Нет ты постой! Еще идиот, маразматик, шизофреник и параноик. Это как?
– Еще аутизм…
– А?
– Расслабься. Главный диагноз наших дней – белая горячка. Придем – увидишь.
Они пришли, и Сергей действительно увидел.
После кордона с дюжими мужиками в белых халатах ребята попали в «небуйное» отделение. В «буйном» этажом ниже стоял ор, почти лай.
– Это яму успокаивают. Потом расскажу. Подожди меня здесь, – и пошел разыскивать главного.
Сергей с любопытством осматривал помещения дома скорби: по обе стороны длинного темного коридора располагались большие – человек на 10 – 20, серые палаты в которых сидели и лежали люди в одинаковых блеклых халатах и почти одинаковым выражением тупого отчуждения на лице. Кое-кто говорил. Громко. Быстро и ни к кому не обращаясь. И в коридоре от этого стоял постоянный гул. Некоторые персонажи бродили по коридору. Такие же бритые, серые, однообразные. «А говорят, что шизики к экстравагантности склонны – не видать», – думал посетитель.
Вероятно, далее располагалась комната для занятий и развлечений, но дойти туда Сергей так и не сподобился. Он уже начал терять интерес к унылому однообразию тихого помешательства и всему его окружению, когда углядел прохаживающегося в одиночестве старика с необычайно живыми и ясными глазами. Губы внутри его клочковатой реденькой бороденки походили на длинных навозных червей и находились в постоянном движении, изображая внутренний диспут. Старичок двигался по коридору сам по себе. Совершенно отвлеченно. Но, зафиксировав на себе постороннее внимание, он тут же принял осмысленный вид и подмигнул, показав глазами на рваный кожаный диван, громоздящийся в проеме между дверями.
– Присаживайтесь, молодой человек. Побеседуем немножко. – Старик уселся и умолк на пару минут, пропуская двигающихся по коридору санитаров. – Как Вам у нас? Занятно, не правда ли? Да! Да! Да! Эти ходячие мумии иногда раздражают. И, тем не менее, с ними проще, чем с тем сумасшедшим миром за стенкой. Спокойней как-то. Согласны? Нет? Бывали, разумеется, времена и похуже. Бывали. Да. – По мере разговора речь старика делалась все быстрее и неразборчивей. Он буквально плевался словами. – Но я всегда перешагивал это. Всегда! Думаете легко прикидываться дебилом, чтобы сохранить ясные мозги. Вялотекущая шизофрения, знаете ли. Раздвоение личности и аффектированная амбивалентность. Но при моем-то опыте. Возраст! Возраст! Знаете, я был еще в свите Набукудуррусура II, прозванного евреями Новохудоносором. Этот маразматик правил уже 40 с лишком лет и окончательно сбрендил. Начал жрать траву как домашняя скотина. Потом пришли они… Вот это был удар, знаете ли. Вот это удар! Но уже тогда мне больше нравился Эпиметей. Много больше, чем его провидящий братец. Легенды рушатся, а он все висит на своей скале, и орел выклевывает ему печень... Потом я пытался вмешаться. Много раз… Однажды я был кравчим, когда герцог Валантинуа решил отравить Адриана, кардинала Корнето, у которого в Ватикане тем вечером собирались отужинать он сам и его папаша – Александр IV Борджиа – исчадие в тиаре. Сынок, знаете ли, заранее послал к столу отравленную бутыль, наказав стеречь ее как зеницу ока. Вот тут-то и настал мой час. И я свершил подлог и правосудие! Папа прибыл первым и первым пригубил тот отменный напиток с собственным ядом. Потом еще. К приезду сиятельного отпрыска Борджиа-старший уже ополовинил сосуд. Но яд был тягуч – в том-то вся и прелесть. Пир продолжался и почтительный сын, полагая, что к его бутылке не прикасались, тоже отведал наполненный мной бокал. Да! Отец умирал мучительно, но быстро. Сын успел принять противоядие, болел долго и тяжело. Он выжил, чтобы умереть еще более тяжко. Ведь это я зашиб Чезаре там в овраге после нашей победы при Виане. Я!!! Отчаянный, доложу я Вам, был мальчишка. Людей убивал как мух. Даже собственного брата. Сифилитик. Бес. И сестричку его Лукрецию... Не мог я ее пожалеть. А как же? Ведь это я был тем лопоухим первым мужем, с которого все и началось. Меня она первым и попотчевала фамильной отравой. Еще девчонкой вместе с мамашей. Были ли еще на свете шлюхи более отъявленные и восхитительные?! Я не встречал. Возраст, возраст! И все же кто-то всегда должен нести эту ношу. Должен! Так Он говорил!
В коридоре появился Михаил, сопровождая грузного человека с усталым равнодушным лицом.
– Доктор, доктор! – заторопился к нему разговорчивый старик. – Я сегодня опять так разволновался. Так … Выпишите мне еще укольчики. Пожалуйста.
Врач молча достал из нагрудного кармана шариковую авторучку, поднес ее к глазам пациента. Отдалил, увел сначала вправо. Потом влево. Старик следил за ручкой завороженным взглядом, но не унимался. Тогда психиатр начал доброжелательно и профессионально ровно объяснять просителю существо лечения. Тот попытался еще поклянчить, и нарвался на более жесткий ответ. Обмяк и засеменил в направлении палаты.
– Галоперидол с аминозином, – произнес заведующий в пространство и продолжил движение по коридору.
Старик уже поравнялся с Сергеем, но не обратил на него ни малейшего внимания.
– Извините, - окликнул его заинтригованный слушатель. – А что было дальше?
– Дальше? Ах, дальше! – Он приблизил свои губы к самому уху молодого человека и прошептал, - А вот этого-то я Вам никогда и не скажу. Знаю ведь, кто подослал. Так-то-с. Зна-а-аю! – В глазах его снова появился сумасшедший блеск.
– И что же делать? – расстроился заинтригованный визитер.
– А это уж тебе решать. Я индульгенциями не торгую. – Он повернулся и исчез за дверями своего обиталища.
На том тогдашняя история и завершилась. Действительно, какой же с сумасшедшего спрос?

И теперь старикан снова выплыл из стечения обстоятельств. За прошедшие с первой встречи годы Прокопыч лицом превратился в сморчок, одеждой – в подзаборного нищего, но глаза продолжали жить и угадывать все прежде, чем оно происходило.
Только что вошедший решил спросить его, о какой такой ноше твердил тогда теперешний знакомец, как тот уже выкарабкался из-за стола и оказался в коридоре. Он просочился мимо как вода сквозь пальцы. И Сергей с удивлением отметил, что при всем своем обличии, старик совершенно не пах – ни мочей, ни давно не мытым телом. И, пока он соображал все это, посетитель уже завозился с замками.
– Пойду я, Сашок. Дела у меня. Дела. Мешать вам не стану. Не стану. Посидим как-нибудь на лавочке. Потолкуем, знаете ли. Или зайду еще, коли примешь, – говоря это, он уже накрутил на себя свое снаряжение и отворил дверь.
– Подождите, куда же Вы?! – растерялись ребята.
– Нет! Нет! И нет! Дела у меня, говорят вам. Делишки. – Следующим звуком был стук захлопнутой двери.
– Вот те на! – выдохнул хозяин. – Облажались! А рассказчик, надо сказать, занятный. И не пьет. Странно… А ты знаешь, что Людовик Святой до старости носил власяницу, пока его не освободил от нее собственный духовник. А Генрих Наварский… Тьфу черт! Зря мы его упустили!
– Я тоже его знаю. Встречались. Знаешь где? В психиатрической лечебнице. Вот так! Он мне тогда историю дома Борджиа повествовал. Отрывками, конечно, и в своей интерпретации.
– Ну и что? Это у него стиль такой: «На аффект зрителя воздействует только эффект!» – Сашка изобразил театральную позу. – И вообще. Нам пора открывать новую рубрику: «Занятные старикашки».
– А про нить поколений он тебе ничего не говорил?
– Не успел. Про какой-то город с храмом Заратустры на каменной вершине плел нечто. Тут ты заявился. Ладно, садись. Теперь с тобой разговаривать будем.
– Момент! – крикнул Сергей и ринулся на улицу. Старика и след простыл. Словно в воздухе растворился. Сергей обежал вокруг дома, потом весь квартал. Никаких следов. «Опять лопухнулся! Опять! Опять! Опять! Появился хоть какой-то след. И тот прощелкал. Сумасшедший! Да? А кем я буду, если все на чистую выложу. Суперагентом. Как же!!! Подопытным кроликом или завсегдатаем этого самого дома. И только так! И никто не выпустит. Никогда! Ничего, дед, встретимся еще… В какой-нибудь психушке».
Была еще знакомая ведьма. Она знала… Он решил не додумывать, насколько это важно или опасно. Поплелся обратно к Сашке. Тот покуривал кальян с отсутствующим видом.
– Нагулялся?
– Да…
– У тебя что, психическое заражение?
– Почему?
– Сам же говорил – старик сбрендивший. Я тоже ощущаю. А? Прикинь! И мы туда же. Пора бы уж.
– Per aspere ad astra?
– Да, да! Через тернии к звездам. И нечего тут ёрничать. Тоже мне Йорик нашелся! – драматично произнес друг. – Может хоть немного труха из башки повысыпится. Взгруснявилось мне, Серега, тем более что с Мишаней тут повздорил.
– Что за дело?
– Дело? Запердело!
– С чего бы?
– А совратил я Мишкину бывшую. – Он скорчил свирепую рожу. – Вторгся в кратер ее любви.
– Зачем? – на Сергея это уже не произвело особого впечатления.
– А не знаю. Может из мести, может из интереса. Она сама мне по фигу. Только действие. А Мишка расстроился.
– Расстроишься тут. Зачем ты ему рассказал?
– Хотел продемонстрировать, что к чему. Как думаешь, насколько сам Мишка во всем виноват?
– В чем? В том, что его отец собственную дочку трахнул?
– При чем тут это? Я говорю о том, что она этакую чистюлю из себя придумала, а потом и вжилась в представленную роль. Дама с принципами! Целка. И цена – целковый. Так вот, Мишкины заслуги – здесь наполовину. Если не больше.
– А у тебя все легко и свободно. Да ты же у нас чемпион. – Сергей начал злиться.
– Чем пион? – удивился Сашка. – Ничем. Ничего особенного я не делал. С какой стати?! Только на каждую кралю так и так находится свой погонщик мулов. Не поленился и все. Удержать вот – куда труднее. А удержаться и подавно. – Он задумался. – Ладно. Барышни как барыши – дело наживное. Все определяет грамотное построение бизнес-плана. Как, чувствуется во мне Андреевское влияние? По-моему, слабовато.
– У Андрея и с Машей, похоже, все налаживается.
– Дай Бог. Дай Бог.
– Поживем – увидим.
– Ожидающий мужчина – это несерьезно! – выпалил Сашка. – И вообще – жениться надо за два часа до смерти, чтобы было, кому глаза закрыть.
– Слушай! – оживился Сергей. – А почему бы вам не пожить теперь «a trua». Втроем, знаешь ли. Станете еще родней и ближе…
– Мишка примерно то же самое выдал. Ну, психи – они вообще как братья.
– Друзья, между прочим, тоже. Только второе из первого не вытекает. Хорошо, вот и предложил бы ей выйти замуж.
– И как ты себе это представляешь? Предложение сделаю я. А выходить она должна будет за него.
– Ага, а жить еще у кого-нибудь.
– Ну да. У себя, понятное дело.
– Да нет!
– Вот именно – нет да
Сергей ясно почувствовал, что со смертью Николая из их компании словно вытянули деталь от головоломки. И теперь она упорно не желает складываться вновь. Что-то должно было притереться или даже сломаться в каждом из них, чтобы сфера общения снова стала «своим кругом». Некоторые знаки их взаимоотношений стали мнимыми. Или так виделись Сергею с расстояния его отстраненности. Но, Господи, как же он боялся все это потерять!
Они продолжали беседовать. Тем более нашлась не только закусь, но и выпивка. А там и до женского вопроса недалеко. Сашка развелся. Теперь уже окончательно. И Марина оказалась замечательной девочкой. Но… Дальше многоточия Сашкины объяснения не шли. Новые деловые проекты не шли тоже. Он злился, кипел, отчаивался. Но терпел. И все же ворчал по этому поводу:
– Кому нужна наша интеллектуализированная аморфность?! Агонизирующая эпоха анонизирующих личностей. Пышно и бесплодно как силиконовая грудь! Время требует действия. А мы что? Лежали, лежали и вдруг побежали. А дулю не хочешь? Вместе с грыжей!
Человек всегда болезненно воспринимает новизну. Но у некоторых эта болезнь сродни алкоголизму.
– Время вперед! – гаркнул Сергей, уже изрядно окосев. И опять приложился к стакану.
– Шути! Шути, философ! Скажи еще, что по этому поводу Софокл произнес.
– Древние были не глупее нас, – обиделся гость.
– Неторопливая мудрость рассуждений, – сценично продекламировал Сашка. – Ну да. Телевизор не мешал им думать хотя бы иногда. Только не включай ради Бога! Это я к чему. А? Возьми-ка, изыми их у народа.
– Кого?
– Телевизоры.
– А зачем?
– Действительно, зачем? Ну, не знаю! Чтоб потом снова выдать. И будешь щедрым. Как? Хрен с ним! Что мне теперь с Мишаней делать?! Пусть он себе Марину забирает. Мне вот не жалко.
– Вот-вот, что нам теперь с ним, а?
– А ничего. Примиримся. Пусть пока познает себя. Потом, может, и других.
– Извини, но мне этот лозунг не катит. Отдает некомпетентностью. Дзен. Пустой звук.
– Подробней.
Сашка сразу заглотил наживку. А вслед за ней дозу водки. Отдышался, набычился и прогундосил:
– Подробней: если только я начинаю анализировать «как я делаю это», сразу начинается актерство. Уж мне-то это в первую очередь известно. Помнишь стишок про сороконожку, у которой спросили с какой ноги она ходит? Ни фига потом не вышло! Хочешь быть собой – будь естественным.
– Что хочу, то и ворочу! – подначивал Сергей.
– Не вижу поводу для иронии! Если действительно хочешь.
Выходило, что Сашка, который так ни о чем и не догадывался, еще недавно осудив Сергея, его же сейчас и оправдал. И он начал ощущать, что грани между ними снова плотно притерты.
Только можно ли быть действительно другом, если ты прячешь от остальных огромную часть своего существа? Сергей решил оставить вопрос открытым:
– Побарагозить хочу! – провозгласил он. Состояние уже соответствовало.
– Заторчал уже?
– Есть немного…
– То, что надо! – Сашка пришел к тому же самому выводу.
Они спешно нацепили амуницию, Сашка даже побрызгался пахучей гадостью с импортным названием, и выкатились из дома. Алкоголь в мозгах придавал их действиям чертовскую целеустремленность. Парни поймали частника и покатили по Сашкиным местам. Там они садились, выпивали по рюмке водки, оглядывались по сторонам.
– Не то, старик. Не то! – высказывался завсегдатай.
Ведомый тупо кивал. После чего рейд возобновлялся. Но с каждой новой посадкой делать это становилось все труднее. В какой-то момент Сергей понял, что со следующей посадки он уже не встанет. Набрался до остекленения. И не то, чтобы к этому усиленно стремился. По халатности.
– Нет проблем, – сообщил Сашка. – Идем на дискотеку. Нет. Куда нам к малолеткам! Пойдем сразу на баб. Я точку знаю.
– Вот как? - сказал Сергей без малейшего интереса.
В это время они двигались по пустеющему ночному Невскому в сторону Московского вокзала. И неплохо двигались, поскольку стражи порядка движение не сопровождали. Могли, значит, идти.
– Нет! – сказал Сашка, который тоже догнался до кульминации. – На мое место не дотянем. Вокзал рядом. И все хорошо. – Они находились уже аккурат на Площади Восстания. И ведущий тут же свернул к двум теткам, притулившимся у тамошней аптеки.
– Что, мальчики, будем разлагаться! – бодренько высказалась одна из них, уже пережившая неопределенный возраст. Вторая миленько улыбнулась, обнаружив отсутствие передних зубов.
«Это теперь мода такая», – решил Сергей и ухмыльнулся как-то особенно подло. Но понял, что он уже достаточно трезвый. Сашка тут же заложил вираж и судорожно отчеканил в пространство:
– Я только время хотел спросить! – обращаясь скорее к двум ментам, облюбовавшим соседнюю подворотню. И громко зашипел Сергею в самое ухо:
– Линяем отсюдова! – ребята проворно пересекли проспект и остановились отдышаться.
– Побарагозили, и будет, – вяло заключил Сергей. – Спать поехали. Или пошли. У меня пришвартуемся и переночуем.
– Пошли. Может, подцепим еще кого? – грустно выдохнул Сашка, относя целиком на свой счет провал сегодняшнего мероприятия.
– Я бы лучше выспался, наверно, – неуверенно продолжил Сергей.
– Вот и спи. Никто тебе не мешает. И вообще ты всегда колодой дрыхнешь. Мешай, не мешай.
Смысла препираться не было никакого, потому что уже через полчаса двое скромных граждан большого города огромной страны мирно посапывали в старой комнате с высокими потолками и явными признаками женского отсутствия.

«Природа все воспроизводит в избытке. И никогда не использует избыточных сущностей», – сказал кто-то в Век Просвещения, или это уже само намешалось в моей голове. Может быть, может быть. Помянем тогда Монтеня, поминавшего Древних: «Наша судьба порождена нашими нравами». – Все правильно, если бы наши нравы не были порождены нашей судьбой. Так-то-с. А уж если в слове «нравами» заменить «н» на «п», и совсем от смыслов голову сломаешь. О чем это я. Ах да!

Сергей снова начал почитывать разные книжки и увлекся экзистенциализмом. Яркие личности: Кьеркегор, Бердяев, Ремарк, Сартр. Яркие фатальные романы. Проблема человеческого существа, когда обстоятельства выворачивают его наизнанку. Выбор и расплата. Тошнота. Ему нравилось. Особенно идея личности как главной цели существования, как противовес всему этому абсурдному миру, где человек может черпать силы только в собственной слабости. Но нигде Сергею так и не удалось прочитать, что критическая ситуация не только проявляет человеческие души, но и формирует их. Перекраивает по своим законам.
«Да ведь это я и есть, – думал Сергей. – Вечный аутсайдер, так и не успевший обзавестись прошлым». История продолжалась. Дни летели черно-белым конфетти – такие же мутные и блеклые, катастрофически перегруженные пустячными заботами, преодолением мелких трудностей, на которые обычно и уходит почти вся жизнь. Сергей привык быть таким, как вышло, думать, ходить на работу и не уехал ни в какую заграницу. Так – прокатился в авто несколько раз за город. Прочь от проспектов. Мимо людей, впитавших лица улиц. Мимо машин, отразивших весенний закат. Вместе с попутчицами, прихваченными в вечерних кафе – девочками с высокоразвитыми ногами и юбочками до признаков пола. Должна же быть какая-то отдушина! А там… Сумеречное шоссе вдоль берега залива, ласково урчащая, резвая машина, нежные коленки рядом с ручкой коробки передач.
– Давай, папа, шевели поршнями, – ласково шептал он «Запорожцу», путающемуся под колесами, плавно объезжал его и плыл в лучах долгого вечернего солнца. Или в дождь – по улицам маленького прибрежного городка. Мимо парков и пансионатов. А потом – это так романтично – сидеть и целоваться в закоулке потемнее с девушкой, сексуальный эпил которой обещает ничуть не меньше, чем она может предложить. Ночью, весной, в дождь, в автомобиле. И если еще тихо играет джаз.
Иногда Сергей удивлялся, как это он может после того, что уже произошло, спокойненько жить, расслабляться и почти радоваться обыденному существованию. И чувствовал, однако, что часть жути, которая должна была поселиться теперь внутри, оказалась отсеченной и выброшенной вместе с телами использованных им человеческих существ. «В этом и причина», – говорил он себе, представляя змею выползающую из собственной кожи, и не желал углубляться далее. И совсем даже не замечал, что превращается в монстра.
«Вокруг одни мутанты», – увидел как-то надпись на заборе. И согласился.

Работа жила своей собственной жизнью. Сначала Сергей представлял результаты, потом занимался их публикацией, потом получал отклики. Фурора не произошло. Интересные данные – и только. Еще одна ступенька в погоне за бесконечностью. Гносеология. Каждый ответ задал новые вопросы, и нужно было придумывать, как к ним подкатиться. Как вычленить главное и угадать грань между новыми положениями и ошибкой эксперимента. Павел спешно катал дисер – даже язык прикусывал от усердия. Доводил Сергея своей дотошностью и обстоятельностью. Выжимал из работы все до последней капли. Отличный тандем у них получался. Мог бы получиться – так верней.
Все остальные занимались обычными делами. Текучкой, как говорят. За исключением Эзры, который взял, да и помер.

Молодые люди несли гроб к могиле, потом пили, не чокаясь у автобуса-труповоза. Поминали. Сергей опять стоял у края жизни и смерти, смотрел, как ящик, затянутый красной тканью, опускается в яму, и больше не думал о бессмертии. А всего в нескольких шагах цвела белая жирная, почти перламутровая сирень. И даже квелый, петербургский день не обещал вечного покоя.
Сергей стоял в стороне и оглядывал собравшихся людей. Родственники горевали по-настоящему. Все остальные вышли как на демонстрацию. Участвовали и причащались. Сергей вспомнил последний разговор с покойником и начал отыскивать Ольгу в толпе провожающих. Нашел. И сразу встретился с ней взглядом. И не отвел глаза. И почувствовал, как меняются оттенки ее настроения. Она все так же ждала его, как ждет в земле мина-ловушка. Она ждала. А он сел в машину и укатил домой. Там на мольберте еще стояла его «Юдифь» – обнаженная женщина в фантасмагорическом антураже присела на постель. Рядом лежал Олоферн, сжимая в руках собственную отрубленную голову с лицом автора картины. Художник не особенно заботился о пропорциях и прорисовал лишь отдельные детали. Но общее впечатление даже выигрывало от этого. Картина была закончена и дышала холодом и отчуждением.
– Жизнь без жизни, – сказал сам себе хозяин жилища и забросил полотно за шкаф. Растянул на мольберте большой лист ватмана, сделал несколько ярких, насыщенных мазков и поверх причудливых сочетаний красок вывел иероглиф:

天

Отошел на пару шагов и улыбнулся:
– Так-то лучше! – И занялся давно запущенным хозяйством.

Уже назавтра, выскользнув в пустой кафедральный коридор после очередных общественных дебатов на тему: «Как же будем жить дальше? И кто, в конце концов, крайний?», – Сергей в первый раз за несколько недель столкнулся с Ольгой лицом к лицу. Он даже от этой ожидаемой неожиданности остро почувствовал, как розовеют щеки, и не знал поначалу, куда глаза девать. А вы говорите: «Старые знакомые!» Более того, Ольга нашлась первой, улыбнулась и просто спросила:
– Как дела?
– Понемногу, как у всех. («Совсем заврался!») А у тебя?
– Тоже почти нормально. Пойдем, кофейку попьем?
– Конечно, сходим.
Они промолчали всю дорогу до институтского буфета. И еще потом, когда Сергей, изловчившись, выхватывал горячие кофейные чашки и пирожные через головы толпящихся у буфета сотрудников и студентов, а Ольга сторожила места у столика в углу. Уселись.
– Как ребенок? – спросил кавалер, чтобы найти тему для разговора, и поймал себя на мысли, что запамятовал, какого он, собственно, пола.
– Дашенька? Слава Богу. Она живет сейчас с мамой, в основном. Мне тяжело одной. Аркадий помогает только деньгами… Ты письмо прочитал?
– Прочел.
– И как?
– Не знаю, Слишком сложно… Ты еще обворожительней и лучше. – Сергей поспешил сгладить неловкость. – Но я…
Он с задумчивым видом стал помешивать пластмассовой ложечкой коричневую жидкость в чашке. Точь в точь полный кретин или университетский профессор. А в голове предательски вертелся совершенно не относящийся к происходящему сюжетец из собственного существования. Когда? Тогда…

Тогда он заявился с проходной подружкой в толчею общежитского день рождения. Общага как общага – студенческая – и этим все сказано. День рождения тоже без выкрутасов. У девочки одной. Маленькая подробность – разошлись они с ней – той девочкой – только что. Со скандалом, слезами и прочими обстоятельствами, как всегда бывает, когда один влюблен, а второму так – время скоротать. Или физиологию справить. Короче, приперся, да еще и с другой девицей. Обмороков и публичного вскрывания вен не произошло. Мероприятие провели на уровне – тихо мирно, не считая оплеухи от подруги именинницы. Отвесила она ее Сергею с особым чувством. И была, конечно, права, эта подруга, даже если потом делала тоже самое…

– Паузы вести у тебя всегда замечательно получалось, – не выдержала Ольга. – Хочу только, чтоб ты понял. То, что случилось в моей жизни – за это я и сама себя уже наказала. Мне бы только выпутаться из этого клубка. И ты мог бы помочь. По старой дружбе хотя бы. Если захочешь… – Она прервалась, пристально разглядывая его лицо. – Ну, пойдем. Спасибо за кофе. – Помолчала еще немного. – Ты что же, стыдишься или жалеешь?
– Стыдиться не жалею. В смысле – жалеть не стыжусь. – Его словам Ольга даже не улыбнулась. Клоун, он клоун и есть. Чего над ним потешаться?
Они поднялись и пошли к своим лабораториям. С персонифицированным порывом как-то не получалось. Бывшие любовники опять промолчали почти всю дорогу. И уже у самой двери в женский туалет, предварявший вход в кафедральный коридор, Сергей испугался, что все этим и закончится. И решился:
– Мне хотелось бы для начала пригласить тебя поужинать. – Он слегка улыбнулся. – Как положено в этих случаях. Да?
Ольга остановилась и чуть не получила пинок дверью от дамы, покидающей уборную, но не обратила на это внимания:
– Когда?
– Скажем, завтра. Часов в шесть, чтобы успеть наговориться.
– Замечательно! Как мы встретимся? – В ее голосе проступили деловые нотки.
– Я подъеду, куда скажешь.
– Тогда ко мне. В пять. – Она достала из сумочки блокнот и записала адрес. – Я буду одна. Можешь не беспокоиться. – «Берегись, Васильцев…» – донесли ее интонации.
«Рад стараться!» – потупил он глаза. И вслух:
– Я и не беспокоюсь. – Сказал и подумал, почему это ему понадобился дневной тайм-аут. И ответил на это всем последующим вечером. Давненько он так не суетился – радостно и увлеченно.
Сначала стильно постригся, прикупил в магазине дорогой шерстяной костюм болотного цвета, свежую рубашку в тон и черную банку «Calvin Klein», заехал за продуктами и выпылесосил машину. Потом долго мылся, брился, подрезал ногти, укладывал волосы, разглядывал себя в зеркало и строил глазки. Как мальчишка на первое свидание. «Я бы, быть может, даже готовить любил, – подумал он в запале. – Но ведь потом нужно еще и посуду мыть». Опечалился. А утром нацепил старый джемпер с кожаными заплатами на рукавах, нарочно взлохматил волосы и поплелся на работу. Ольгу он подчеркнуто не замечал. И она его тоже.

Прекрасные принцы иногда являются не только потому, что их очень уж ждут, но оттого, что самим тоже хочется. Ко мне это, конечно, никакого отношения не имеет. Вот Сергей в тот вечер действительно постарался. Явился за пять секунд до назначенного срока при галстуке и с букетом из полутора десятков пурпурных роз.
Но и Ольга. Она в первую очередь! Всего Сергея хватило только на восхищенный выдох – ни слов, ни звуков. И это правильно. Уже если кавалер решил расстараться, почему бы даме не блеснуть? Тем более что она прекрасно сознавала силу своего убийственного обаяния. И только сама ведала, как не пускала его в ход всегда и повсюду. Романтическая натура? Допускаю. Хотя в наше время, когда слова «любовь» и «секс» становятся однокоренными, это выглядит чуточку комично.
Сергей, во всяком случае, если и пострадал, то лишь оттого, что совершенно потерял голову.
– Здравствуй, дружок, – нежно улыбнулась хозяйка. – Входи же. Я жду…
Слова: «Скромность украшает людей, которым больше нечем гордиться», – для описания того, что увидел гость, совершенно не подходили, потому что первое сейчас отсутствовало, а второго было даже слишком.
Она предстала в очаровательном французском неглиже с кучей рюшечек и завитушек. А сверху – длинный прямой халат цвета роз. Она приняла букет, вдохнула его запах и еще раз улыбнулась.
– Не разувайся. Я уже почти готова. Подождешь немного? – Как будто у него оставался выбор! – Кофе? Коньяк?
– Я за рулем. Просто посижу. Если можно.
Они вместе прошли в уютную комнату, погруженную в полумрак из-за задернутых штор. Ольга расположила цветы в большой хрустальной вазе на журнальном столике, усадила гостя рядом в дорогое, кожаное, как и вся остальная мягкая мебель, коричневое кресло и подала горячий кофе по-турецки в маленькой чашечке костяного фарфора. Возможно, она и проходила стажировку у гейш высшего ранга, но если даже нет, все выполнялось безупречно до последней мелочи.

Если кто и дергается, когда их подруги, тем более жены, совершают затяжные сборы на очередные посиделки, то я лично не вижу никаких оснований для психоза. Меня всегда увлекали попытки Золушки превратиться в Прекрасную принцессу. Если не гусеницы в бабочку. Да еще не заурядную капустницу, а изысканный махаон. А если это таинство действительно имеет результат, я смотрю на него как придурок на иллюзиониста. Только что еще ничего не было. Так – часть толпы, измученное заботами скандалиозное существо. И раз!… Все остальные слова можете подбирать сами. У меня слов нет!

Сергей опустился в кресло, провалившись в мягкие подушки, и наблюдал, как сидящая за трюмо женщина в несколько штрихов подчеркнула все прелести своего лица. Прибрала волосы. Зафиксировала. Скинула халат и облачилась в узкое черное платье с глубоким декольте. Все особы женского пола хоть немного, да эксгибиционистки. А эффектные – тем более. Но разве мужчинам от этого плохо? Разве что, когда желание чересчур на уши давит!
– Помоги мне, пожалуйста, с застежкой…
Он поднялся, почти подкрался к ней и ощутил головокружительный запах женского тела. Желания отрываться от нее и ехать еще куда-либо уже не существовало. Но он все-таки решил не комкать происходящее, не сдаваться так сразу. Может быть, и она это знала. Просто решила проверить.

Занимательная это штука, когда расставшиеся любовники снова соединяются через несколько лет. Им кажется, что они прекрасно знают друг друга. Они могут даже внешне не особенно измениться. И, тем не менее, это уже другие люди. Многие говорят, что из таких вот встреч ничего путного не выходит. Человек глядит на прошлое в розовых очках, превращая существовавших персонажей в нереальные существа. И, встречая их опять, он только видит, как построенные им воздушные замки превращаются в песчаные развалины – воющие барханы. Фата Моргана? Ау! Где ты!?
Пусть говорят. Люди меняются по-разному? Конечно! Если они не идут одной и той же дорогой.

Ольга была готова. Они задержались перед большим – во весь рост – зеркалом. Женщина прислонилась к Сергею и положила голову ему на плечо. «Неужели это я там стою?» - подумал он, разглядывая уверенного в себе, элегантного молодого человека с прищуренными глазами и волевыми складками в уголках губ.
– Поехали, – тихо произнес кавалер, гоня от себя джеймсбондовские замашки.
– Поедем, – легко согласилась Ольга. (Как будто ей еще что-нибудь оставалось!) И они проследовали на улицу к маленькому красному лимузину, нетерпеливо бьющему копытами у подъезда. Тронулись.
Тут и Ольга нашла нужным удивиться, даже поразиться, хотя Сергей почему-то был уверен, что сарафанное радио уже давно донесло до нее эту информацию. Донесло. Но ведь не видела же еще!
Теплый майский вечер только начинался. Подкрадывались белые ночи. И земля уже не пахла гарью и прогорклостью оттаявшего грунта. Кое-где на газонах даже вылезли одуванчики. Время любить. (И придумают же люди время ненавидеть!) В окнах Ольгиной парадной пестрыми цветками вылезли головы любопытных старушонок.
– Все. Скомпрометирована окончательно и бесповоротно, – сказал Сергей подруге.
– Я может быть только этого и добиваюсь, – и она посмотрела так, что у него сразу пропала охота задавать вопросы. Особенно глупые.
Машина плавно выкатилась со двора и так же плавно причалила на стоянке у входа в маленький ресторанчик с европейской кухней, уютными потемками, живой музыкой, свечами в больших бокалах розового стекла и столиками на двоих.
Сергей предоставил даме заказывать трапезу и занялся поиском новых черточек на ее лице. Ольга несколько секунд изучающе смотрела на своего спутника, поглаживая его глазами, потом, разрешив по безмятежному виду партнера степень его платежеспособности, заказала несколько легких, недорогих блюд. Сергей одобрил выбор и ниспросил всемилостивейшего соизволения добавить еще немного, чтобы не выглядеть краснобаем, но к их столику прониклись достаточным уважением. С официальной частью покончили. Теперь можно было действительно заняться друг другом.
– Ты стал еще более взрослым, чем мне показалось.
– Зрелость – вовсе не то, куда следует торопиться. Далее только старость.
– Не думала, что мужскую половину это тоже заботит. Да, интересно, когда люди встречаются много за двадцать.
– Особенно если не в первый раз, – не удержался Сергей.
– Тем вернее выбор. – Нежное спокойствие Ольги действовало почти гипнотически.
Молодой человек проглотил свою следующую фразу. Женщина вовсе не заслуживала издевок, которые и относились главным образом только к нему самому. Официант принес холодные закуски и настоящее крымское коллекционное шампанское в ведерке со льдом. Он продемонстрировал глубину впадины на дне бутылки и, откупорив, наполнил бокалы.
– Cheers, – сказал Сергей. И добавил. – За нас!
Они чокнулись. Вечер начался.
Ольга поначалу почти ничего не пила и не ела, а только говорила, возможно, торопясь выложить всю свою жизнь тому, кто может ее понять и – главное – почувствовать. Сергей слушал. Он сразу заметил, как поглядывают на его спутницу мужчины с соседних столиков, и делал безразличный вид. Молодой человек вел себя с уверенностью собственника. Он уже твердо причислил эту женщину к своему достоянию. И гордился этим. Ольга не обращала внимания на игру поз и выражений. Она рассказывала.
Когда замужняя женщина (даже если это уже в прошлом) решает отдаться другому, она сначала как бы извиняясь перед супругом, вспоминает о чем-нибудь хорошем, все же случившимся между ними в последнее время. Но, в конечном счете, оправдывает себя, не забывая упомянуть, какой же он все-таки мерзавец.
Ничего подобного Ольга не вспоминала. Семейная жизнь не получилась – и все. Отчего? Сама виновата. Начала становиться домашней стервочкой. А это отчего? Все равно не докопаешься.
Сергей так и не решил для себя, сколько в ней было от позы. Но ему нравилось это изложение. Ольга говорила о дочке, о любви к ней и о том, что это все равно не спасает. И опека мужчин, даже очень хороших, тоже, если нужен кто-то конкретный. У других, может, и получается, но у нее нет. Не выходит и все. Такой родилась. И очень жаль, что так поздно этим прониклась. Мать, которая так стремилась пристроить дочь поудачней, до сих пор ее не поняла. Но нянчится с внучкой. Любит ее безумно. И, слава Богу!
– А как ты? – спохватилась Ольга, когда они чокнулись уже в третий раз.
Сергей млел. Как хорошо, когда собеседник умеет также слушать, как говорить! Особенно если это обворожительная женщина. Но молодой человек опять ничего не сказал, ограничившись полуправдой:
– После того, как ты меня оставила (Извини, но это действительно так и было), и умерла бабушка, моя жизнь превратилась в ряд более или менее ярких сцен и действий. Были и женщины. В некоторых я даже влюблялся. – Ольга отчетливо хмыкнула при этих словах. – И, кажется, даже сильно. Но не сложилось ничего! Все остальное сидит у тебя перед глазами.
– И ты также любишь словесные погремушки. Как поживают твои картины? Абстрактный реализм – так это тогда называлось? Формальное искусство… – она отлично знала, как вытащить Сергея из его скорлупы.
– Искусство – это всегда вопрос формы. Искусство для искусства. Форма ради формы. Все это не больше, чем игра слов, ты права. И, чтó сказать есть почти у каждого. Пусть – у каждого второго. А вот как сказать. Это вопрос! Так: «быть или не быть?» Представь себе, – увлекся Сергей, – что большинство людей влюбляется хоть раз. И многие говорят об этом. И как? Я люблю тебя. – Сергей сделал ударение на первом слове. – Или. Я люблю тебя? – сделал ударение на втором. - Или…
– Я люблю тебя, – почти прошептала Ольга. И к этому добавить было уже нечего.
– Пойдем потанцуем, – предложил поклонник, чтобы окончательно не впасть в сентиментальность.
Время спряталось за легким флером недомолвок. Вечер выдался долгим, душевным, замечательным и… Они вышли на воздух. У слегка подвыпившего спутника эффектной дамы в черном мир плыл перед глазами, превращаясь в карусель заката, мозаики горящих заходящим солнцем окон, орнамента уличных фонарей и свежей липкой тополиной листвы. Его подруга двигалась рядом с легкостью охотящейся рыси. Ольга сама поймала машину и назвала адрес. И они промолчали всю дорогу, будто водитель мог как-нибудь сглазить происходящее. Сергей вышел из авто и рефлекторно подал руку выбиравшейся вслед за ним Ольге. Она ухватилась за нее и уже не выпускала.

Утром Сергей встал рано, чтобы успеть забрать свою «Ауди» со стоянки, заехать домой и привести себя в лабораторный вид. Он осторожно выпластал руку из-под примостившейся на ней любовницы, но Ольга тут же открыла глаза.
– Доброе утро, милый! – И она, несмотря на почти бессонную ночь, выскользнула из постели приготовить кофе. А еще – яичницу с помидорами, тосты, сыр и немного джема на мягкой плюшке.
Молодой человек разглядывал свое усталое самодовольное лицо в небольшом зеркале с изящной хрустальной оправой.
– Подарок мужа, – походя, бросила Ольга.
И зеркало тут же грохнулось на пол. Не разбилось. «В следующий раз ногой наступлю», – злорадно подумал Сергей, когда наклонялся и ставил его на прежне место. Ольга уже возилась на кухне, как будто ничего и не заметила.
– Ты меня любишь? – спросила она, снова появившись в комнате.
– Да, – сказал Сергей, увидел ее глаза и понял, что она хочет услышать, – Я люблю. И всегда любил только тебя. И буду…
Она улыбнулась.

В институте Сергей просидел все утро, тупо уставясь в одну точку и изображая глубокую задумчивость. Чертовски хотелось спать. Не спасало даже кофе. Одна из люминесцентных ламп захандрила и теперь жужжала и подмаргивала, мешая сосредоточиться.
Заглянула Ольга. Бессонная ночь на ней совсем не отразилась. Даже глаза блестели почти пьяным блеском. И румянец на щеках. Сергей обрадовался и ей, и возможности снова идти вместе, говорить, двигаться. И для начала прижал ее к двери и начал облизывать губы.
– Пусти, дурной, – барахталась, вырываясь, Ольга. – Люди заметят.
– Репутация, значит? Как насчет того, что ты этого только и добивалась?
– Особенно на работе! Пойдем.
Они, как и вчера, направились в буфет. И так же как и вчера не сказали по дороге больше ни одного значащего слова. Уже за столиком молодой человек прочитал вопрос в глазах своей подруги и улыбнулся:
– Можно я опять приду к тебе сегодня?
– Только этого я и жду, – шепотом передразнила Ольга. – Смотри-ка – у тебя уже седые волоски появились. И много!
– Когда? – не обратил он внимания на промелькнувшую фразу.
– Всегда!
– Что ты скажешь, если я сделаю это прямо сейчас?
– Ничего.
– Так я сделаю это!
– Не смей! Прекрати сейчас же! – чуть не взвизгнула дама. И тут же начала оглядываться по сторонам. А Сергей рассмеялся по-настоящему весело. Они посидели еще несколько минут, а потом встали из-за стола, чтобы поскорее покинуть стены этого заведения.
Через день он перебрался к ней насовсем. И уже после недели, когда они утолили голод первого плотского общения, Сергей действительно стал узнавать свою старую новую спутницу. И радовался этому знанию. Окончательно влюбившись, молодой человек впал в своего рода глупость и умилялся даже ее маленьким недостаткам, тому, что с изъяном, тому, что должно быть, как плесень в дорогом французском сыре. Кажется, и Ольга стерпелась с застарелым эгоизмом своего «дорогого и любимого». Да и что судить об этом. Любовь не разглядишь со стороны.
И еще они ходили на работу. И делали свои дела. Собирались вместе пить кофе в буфет и иногда присоединялись к общим диспутам на всякие темы. Сергей и здесь постарался заполучить Ольгу в свое полное распоряжение, но вовремя отступился. Им и так хватало друг друга.
Как-то раз забежала Татьяна. Дала понять, что ей все про всех известно, и устроила маленькое чаепитие. Ребята нашли ее еще более похорошевшей. Даже Константин, который вдруг снова стал рассчитывать на взаимность.
– Она поправилась. Даже пополнела, – оценила Ольга. – Ты не находишь?
– Женщины в теле сейчас особенно в моде, – прокомментировал Сергей. И Ольга только безоблачно улыбнулась в ответ.
В выходные приехала мать Ольги, которая все знала и вела себя sehr painlich, как немцы летом 1945. И она привезла с собой маленькую внучку, удивительно непохожую на мать.
– Бабушка сказала, что ты тут без меня совсем распустилась! – сразу наябедничала Дашенька. Увидела Сергея, тут же насупилась и громко зашептала в самое бабушкино ухо. – Это что – наш новый папа?
– Это мамин старый друг, – быстро проговорила Ольгина мать и утащила внучку в спальню.
Сергей, только увидев голубоглазую шестилетнюю Дашуню, сразу пожалел, что это не его дочь. Девочка мгновенно освоилась с новым жильцом. Стала звать его Сережа и учить своим играм. Они оба хохотали и катались по ковру, пока женщины занимались готовкой и тихо беседовали на кухне. Так можно было бы жить. Домашний раек с пирогами по выходным и клубничным вареньем в маленькой вазочке, прогулками в зоопарк и визитами в детский сад. Не жизнь, а сплошной марципан.
Они почти не разговаривали о прошедшем. Только однажды Ольга сказала мельком:
– Прости, Сережа, но тогда и сейчас… Я никогда не была le trop. Старалась не становиться белой вороной.
– А сейчас?
– Сейчас и ты стал совсем другим.
Ольга тоже здорово изменилась со времени их первой близости. Теперь эта женщина, многое пережив и передумав, если и потеряла отчасти легкость и взбалмошность, зато приобрела глубину и отзывчивость. Она также как Лара из романа великого русского поэта научилась обретать мелодию своей жизни «через общение с миром Господним». И обрядовость русских храмов предавала этой мелодии еще большую четкость и законченность.
Прежняя религиозность Сергея сводилась лишь к пресловутым поискам смысла жизни и оправдания собственных поступков. И тут выходило, что если Бога нет, то человек – песчинка в море обстоятельств. И никакого смысла в происходящем тоже не существует. Теперь, войдя в существование Ольги, Сергей скорее был удивлен и еще не мог принять ее мир, но уже начинал смотреть на мир совершенно другими глазами.
Однажды, несмотря на все его доводы и отговорки, Ольга затащила его на воскресное богослужение в голубой собор недалеко от Садовой улицы. Люди зовут его еще «Николой морским». Внутренность храма даже при ясном вечернем небе была погружена в полумрак. Они опоздали. Служба уже закончилась, и народу в помещении было немного. В правом углу возле алтаря отпевали двух усопших старух, и в воздухе запах ладана смешивался с ароматом оплывающих свечей. Мерцающие огни отражались в окладах и золотой отделке алтаря. Зыбкость их топила все временное, текучее мимо ликов, выступающих из глубины старинных, потемневших от времени икон.
Ольга взяла свечу и подошла к массивному образу Николая угодника. Она замерла, зажигая фитилек, и подняла глаза на своего спутника. Было невозможно не восхититься этой картиной. Блики пламени, колыхаясь, плавали по рукам и лицу. Делали их фарфорово-прозрачными. Теплые оттенки кожи контрастировали с бликами, утонувшими в ее черных глазах, и гривой темных вьющихся волос под черным кружевным платком. И это противостояние только дополняло друг друга. Она светилась вся. Изнутри. В ней воплощалась сейчас та ипостась красоты, которую Сергею так и не удалось поймать в этой жизни.
Ольга наклонила голову, поставила свечу и, перекрестившись, отступила в полумрак Собора. Но ощущение виденного уже слилось теперь с ее образом и стало жить вместе с Сергеем. В памяти всплыли записки кого-то из импрессионистов, залюбовавшегося игрой оттенков желтого на виске его только что умершей жены. Но все это очень быстро исчезло как чужое и ненужное. Ольга опять посмотрела на него, и радостная теплота заполнила мир только оттого, что эта женщина существует. Она рядом, как много лет назад. И нужно ли человеку что-нибудь искать тогда? И это очнулось в почти замороженном его существе. Бог в теплом сиянии женщины давал еще одну возможность выбраться из лабиринтов перепутанного сознания. Нить была тоньше, чем паутинка, брошенная в личный ад. Ариадна оделась в современные одежды. Но Сергей уцепился за этот спасительный клубочек и потянулся, поплелся за ней.
Взгляд снова пробежал от звездчатого купола к сводчатым стенам с изображениями святых. Выражение их лиц отчетливо изменилось. Оно ощущалось почти как напутствие. Ольга подошла к спутнику и взяла его за руку. Говорить было не о чем. Все казалось и так ясно до предела. Они двинулись к выходу и, перекрестившись, вышли в радужный полумрак ленинбургского вечера.
– Как должно быть восхитительно венчаться в этом храме. Длинное белое платье и фата на голове, - мечтательно проговорила Ольга и искоса глянула на Сергея. Он не ответил. Он молчал, повторяя слова заученной давным-давно – еще в детстве – молитвы:

Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя твое;
Да приидет царствие твое;
Да будет воля твоя
И на земле, и на небе;
Хлеб наш насущный
Подавай нам каждый день;
И прости нам грехи наши,
Как и мы прощаем должникам нашим;
И не введи нас во искушение;
Но избавь нас от лукавого;
И имя твое есть царствие и сила.
И слава во всем.
Аминь!

«Поздно, слишком поздно, – шептали закоулки его сознания, – а может быть и нет?!»

Немного обжившись, Сергей и Ольга начали совершать совместные визиты. И первый – к его родителям. Мать обрадовалась так, словно всегда только об этом и мечтала. Отец выглядел сдержаннее, но Сергей-то давно знал, что возможная невестка приворожила его еще со времен первой студенческой влюбленности сына. Старшее поколение мечтало о внуках. Дальнейшие события развивались по законам классической пасторали в стиле модерн. Очаровательные голубки потихоньку наворковались, и наступила пора вить уютное гнездышко с несколькими комнатами и большой кухней. Романтический герой навек прощался со своими извращенными желаниями, даже не понимая, как такое могло даже появляться в его голове. И все остальное по старинному правилу: «Они жили долго и …» Только что-то не складывалось. Не сходилось. Что-то жало изнутри и наплывало все усиливающимися приступами боли. Сначала Сергей думал, что это – только результат его тренировок. Подумаешь боль – он ее терпит уже несколько месяцев. Но даже после того, как мой герой окончательно присох к Ольге и перестал обращать внимание на свои свехвозможности, боль не ушла. Она росла. Сергей не мог больше спать по ночам. Он лежал, глядя в потолок и скрипя зубами, в то время как его подруга сонно дышала на его плече. Молодой человек потихоньку выкрадывался из постели и высыпал в себя пачку анальгина вместе с димедролом. Но потом и этот способ начал давать сбои. Приходило утро. И Сергей начинал демонстрировать активность, запутывая боль в текучке повседневных забот. Чтобы как-то собрать разбегающиеся мысли, поглощалось невероятное количество кофе. И все равно сознание плыло как корабли в тумане. Он начал говорить невпопад, забываться, теряться в мелочах. А на следующую ночь все повторялось снова.
«Природа мстит мне за мою избыточность, а совесть – за мертвецов. Обычный невроз», – уговаривал себя Сергей. Но боль не отвечала на его заклинания. А он. Он пристрастился, приноровился к ней, и это было страшно и жутко. И, как Сергей не старался держать себя в руках, Ольга начала замечать неладное. Женщины всегда все замечают. Она не могла догадаться о причине. И не знала, как помочь. Только старалась быть еще нежней и мягче. И это тоже не помогало. Оставалось только ждать, чтобы нарыв лопнул.

Сказано: «И минет день, как он наступил. И снова наступит». Сергей заглянул в свою коммуналку прихватить кое-какие личные вещи и тут же нарвался на телефонный звонок.
– Ну что – голова болит? – без предисловий спросил Мишка, прежде чем Сергей успел что-либо сказать.
– Да. Побаливает. И внутри немного, – проскрипел в трубку.
– Знаешь, я тут на досуге просмотрел твои связи. И мне кажется, есть некоторые проблемы. Нужно пообщаться поподробней. Я заеду?
– Заезжай. Можешь прямо из астрала, – сразу смирился хозяин.
– Подожди. Подожди. Давай поговорим сначала. Помнишь, я на Тянь-Шань мотался?
– В экспедицию. Конечно, помню…
– Так вот. Было там много всяких дурок. Какая-то фигня без крыльев и следов по небу моталась. Камни катились сами по себе. В гору. Еще там… Но самое интересное приключилось раз ночью. Я тогда неожиданно проснулся оттого, что проникли в палатку. Лежу – ни звука. Но чувствую кто-то рядом. И он вошел и мне на ноги уселся. И принес с собой такую жуть… Я больше никогда ничего подобного не испытывал. Без звука, без движения – даже не колыхнулось ничего, а на ноги опустилась такая мягкая тяжесть. Не пошевелиться. А полог палатки приоткрыт. И сквозь того, что сидит звезды в небе… Не видел я никого, понимаешь? Только ощущал… Кошмар! А этот пришлый посидел вот так, встал и ушел. Ни мыслей, ни следов, ни черта! Я, когда от ужаса оправился, целый день ходил вокруг, да искал, сам не знаю чего. Все в пустую! Только после этого дня я уже и других людей по-настоящему чувствовать начал. Изнутри… Ну, голова у тебя уже прошла. Остальное посмотрим. Еду. Только вот Ети эти снежные, они, может, по другому пути пошли. Не от тела, а от духа. Правильному пути. Тогда вполне возможно, что мы и не способны их видеть или находить. И энергетика у них тогда может быть совсем другая. В горах-то жрать почти нечего. Ладно, в следующий раз об этом. Уже еду.
Он позвонил в дверь час спустя. Сергей пока покопался в вещах, нашел для Ольги романтическую картинку – она просила – и разогрел чайник.
– Приветик! – сказал Мишка, – чаек будем потом попивать. Давай-ка ложись, покуда я свеженький. Он уложил хозяина на диван, сел рядом и стал сосредотачиваться. Потом его ладони медленно поползли в нескольких сантиметрах от лежащего тела. Он повторял раз за разом, пока не сконцентрировался над одной точкой. Попробовал удалить руку. Поморщился и отпрянул назад. Стряхнул руки. Сжал их так, что захрустели пальцы. И принялся снова.
– Мыло, мочало, начинай сначала, – напряженно улыбнулся Сергей.
– Помолчи, пожалуйста, – прошептал Мишка, и уже по его тону стало ясно – что-то не так.
Он резко встал и пошел смыть руки. Молча вытащил свечу из подсвечника, зажег и стал водить ей над Сергеем в одному ему известном порядке. Пламя скрипело, пищало, кадило. Хозяин закрыл глаза и, казалось, даже перестал дышать, пока гость не отложил свечу и снова не принялся за свои пассы.
– Раздевайся! – веско сказал Мишка, и пациент послушно стянул с себя белье. Врач начал прощупывать тело, и уже от первых его нажимов резкая боль прокатилась по всем тканям, достав самые внутренности костей. Хриплый стон сам вылетел из глотки.
– Плохо дело, – сказал Мишка куда-то в сторону.
– Конкретнее, пожалуйста. – Сергей как мог, старался сохранять невозмутимость. – Ты же медик, в конце-то концов.
– Профессионал, – подтвердил Мишка как-то вяло. – Один мой приятель собственную жену оперировал. Я бы не смог… Но что тебе сказать, я не знаю. Надо еще анализы…
– Ты знаешь… Говори, эскулап хренов!
– Саркома. Рак в прогрессирующей форме. Жутко прогрессирующей…
– Есть надежда? – на всякий случай спросил больной.
– Ну, надежда, – доктор замешкался, – всегда есть.
– Правду! – почти завизжал Сергей. Задохнулся и просипел. – Правду. Пожалуйста. – Мишка молча покачал головой.
– Сколько времени осталось?
– Три месяца максимум.
– Нормальной жизни?
– Где-нибудь половина.
– Замечательно! – Сергей неожиданно расслабился. – Спокойно. Спокойно, дружище, – улыбнулся он вытаращившему на него глаза собеседнику. И чуть было не начал рассказывать ему всю подноготную последних событий: «Чего терять?!» И все же в последний момент осекся. Остановился. Не смог заставить себя расстаться с возможностью выбирать. И остался с этим один. Навсегда один. Окончательно и бесповоротно.
«Право выбора – право одиночек», – отпечаталась в мозгах ненужная мысль. Необходимо было прилагать новую версию существования.
– В больницу я пойду, если только уже повезут. Так что чем быстрей, тем лучше. Знаешь, кто-то там сказал: «Любовь к жизни происходит от любви к смерти». Это я тебе, конечно, зубы заговариваю. И себе тоже. Но так будет лучше. Терпеть ненавижу прощания. Особенно навсегда.
Они помолчали. Сергей натянул одежду, извлек из стола початую бутыль коньяка и щедро разлил по стопкам. Выпили, не чокаясь. Как за покойника.
– Миха, ты не грусти. Люди не умирают. Сам же говорил. А Миха… Слушай, а сколько времени боль будет еще терпимой? – добавил он после некоторой паузы.
– Не знаю, у некоторых и совсем боли нет, – после спиртного доктор немного пришел в себя. – Но у тебя так не выйдет. Плевать. Я достану морфий. Абстиненсия тебе не грозит – не успеешь. – И горько усмехнулся.
– Сколько надо протянуть, чтоб и лечить не брались? Месяц? Так и запишем.
Они поговорили еще некоторое время обо всякой ерунде.
– Пойду я, – страдальчески выговорил Михаил.
– Давай. Мне еще нужно подумать кой-чего. И бумаги разобрать. Не прямо щас. Подумать надо… Не говори никому пока. Ладно?
Они крепко пожали друг другу руки. И Мишка ушел. Сергей стоял еще какое-то время, изучая закрывшуюся дверь. Потом вернулся к себе и начал невразумительно бродить по комнате. Алкоголь не брал. Реальность произошедшего постепенно начала доходить до сознания. И он застонал: «Ну отчего все именно сейчас. Отчего!»
Нельзя не моргнуть, если лупят по голове молотком. Нельзя не побледнеть от досады, если выпрыгнул с самолета и забыл парашют. Нельзя не удивиться и даже несколько не расстроится, что через три месяца, тебя, любимого, уже вычеркнут из списков живых. Даже если это может вовсе и не означать конца собственного существования.
«А как же мама с папой! Ольга… Ольга молода и красива. Утешители найдутся. Но мама с папой!..» Ответ вырисовывался не особенно веселый. Грустный ответ вырисовывался, прямо скажем.
Но, если отойти от чувств и нервов, природа оставалась неумолима. И была права. Согласно своей, собственной логике. Дав одного чересчур, она отнимала все остальное. Личинка созрела и должна была вылупиться из куколки. Порвать плаценту. Закон равновесия – он же маятник, который завершил колебание и, наращивая скорость, летит назад – соблюдался на все сто. Жизнь отрезáла пути для отговорок и отступлений. И теперь предстояло действительно сделать выбор.
«Я не Кьеркегор – это оспаривать, думаю, никто не станет. Но благоразумие все равно – печать пошлости». Так и случилось. Сергей бросил свои дела и засобирался к Ольге. Пока он еще существовал. И оболочка выглядела неплохо.
«Тем лучше. Тем лучше. Тем лучше, – твердил он себе. – Всяко лучше, чем тянуть всю эту тягомотину, пить, курить, менять подруг, думать о себе невесть что и жрать как придется, постепенно приобрести стационарную женщину, привычку к регулярному питанию, малым дозам алкоголя и стремление к чистому воздуху, разумным мыслям и светским сплетням, короче, уверенности в завтрашнем дне. Это называется «стать реалистом». И еще – давать советы кому попало, возмущаться правилами поведения «современной молодежи», перевести сексуальные отношения в однообразную изнуряющую процедуру, постепенно перекочевать в пожилое состояние, и не верить даже в это. А дальше… Что дальше? Старость не … В том смысле, что если ничего не болит, то ты уже умер… Кончай патетику! Ты еще живой…» – оборвал сам себя.
Словоблудие немного успокоило Сергея. И он, произнося свой патетический внутренний монолог, чувствовал, что стоит почти в стороне от происходящего. И даже себя воспринимает как некий абстрактный объект очередного эксперимента. И все. Железобетонно. И если бы не близкие люди… Вторая сущность все еще жила в нем, даже если б и не обращать на это внимания. И тут страшнее всего не то, когда в этой игре в прятки тебя нашли первым и заставили водить, а, наоборот, если всех отыскали, закончили играть и ушли. А ты остался.
В коридоре зашумел сосед. Сергей зацепил со стола хрустальную вазу и швырнул ее в стену. Облегчения не испытал. Только за стеной разом все стихло.
«Железобетонно», – повторил Сергей вслух и подался на воздух. Замкнутое пространство начало раздражать также как и его отсутствие. По дороге он заглянул в почтовый ящик и выудил очередное письмо Катерины со штемпелем месячной давности. «Вот уж вовремя, так вовремя!» – только выбрасывать сразу не стал. Сунул в карман и сел в машину. Почти уже отъехал, но тормознул и выключил двигатель. Полученная корреспонденция могла помочь хоть немного отключиться. Сергей извлек из кармана и вскрыл конверт. Там оказалось фото дамы (сердца?) на фоне альпийских склонов и записка на один листок:

«Здравствуй, дорогуша!

Не знаю, зачем я трачу на тебя столько времени, но твое упорное молчание на все 5 моих писем требует внесения окончательной ясности. То, что в России нет, и не может быть, нормальных мужиков особенно отчетливо понимаешь здесь. Как и всю эту совковую грязь, грубость и бедность. Я уже точно решила для себя: там мне делать больше нечего. Мой проф достаточно оценил мои способности (и без всяких там любовнических отношений), что я sehr gut (очень хорошо, если ты не понимаешь) и будет искать деньги под мою аспирантуру. Дальше я уже устроюсь, можешь не сомневаться!
В личной жизни у меня тоже все замечательно! Класс! Меня добиваются сразу два иностранца. Молодые, красивые, галантные – блестящие. У нас таких не водится. И оба влюбившись по уши. Доходило даже до конфликтов. Но сейчас мы отлично понимаем друг друга. Живем друг другом. Говорим. Обсуждаем проблемы все вместе. И в этом есть настоящая близость.
И даже если я не выйду замуж в ближайшее время, их тепло по-настоящему поддерживает меня. Это главное.
Напрасно я дожидалась твоих чувств, которых нет в природе! Теперь мне все равно. Пудри мозги другим дурочкам. Тебя только на это и хватает. Оставайся примитив. КЭТ».

«Нашли консенсус… Кошка залезла на чердак и не желает знаться с котами из родной помойки», – подумал Сергей и бросил листок из окна. Вместе с конвертом и фото. Но потом все же выбрался из машины и переправил бумаги в ближайшую урну. А заодно дошел до ближайшего киоска купить чего-нибудь почитать. Он презирал желтую прессу, но в последнее время покупал исключительно эти газеты.
– Давай-ка шевелись! – сказал он себе, снова устраиваясь на водительском кресле. Машина отплыла от поребрика и влилась в поток городской суеты. Сограждане торопились по домам смотреть продолжение политического шоу. Страна готовилась к очередному прыжку в тартарары. И на этот раз оставалось только надеяться, что мир еще не совсем пробудился из своей летаргии и протянет дольше, чем отмерено нынешнему поколению его жителей.
Изможденная нация снова начала искать причины своих бед в международном масонском заговоре. Но забавнее всего были не эти неловкие выкрики с галерки, а тот гвалт, который тут же поднимался среди главных действующих лиц.
Сергея просто умиляла святая наивность русского народа. Эта постоянная бессмысленная надежда на «светлое будущее». Формула счастья. Несмотря ни на какие дефолты и реструктуризации. Люди готовы были и десять раз наступить на одни и те же грабли. И наступали. Но с другой стороны, без такого закоренелого простодушия в России, пожалуй, и не выжить. И единственно, чего боялся народ, переживший столько войн, революций, лагерей и чисток – новой бойни. И тут Сергей не имел никакой точки зрения, кроме обывательской. И поиск путей спасения человечества вовсе не являлся его главной проблемой. Его собственное время двигалось куда быстрей закатывающейся исторической эпохи.
С помощью нескольких ловких маневров водитель миновал дорожные пробки и, меняя потоки машин, скорректировал курс, докатив сначала до родных академических строений. Поднялся в лабораторию. Шеф, несмотря на позднее время, был у себя. Намечалась прикладнуха – реализация на практике того, что удалось наработать в последних исследованиях. И главной теперь становилась не отработка пусковых режимов, а «как бы не бросили» – задача на уровне «почти неразрешимой». Шеф теперь и бился с этим «почти», выкручивая последние крохи, чтобы поддержать нищенствующих сотрудников. Молодежь мылилась на Запад. Сорокалетние уходили в бизнес. Оставались только пенсионеры, которым некуда идти. И шеф – столько уже отдавший этому делу, что был не в состоянии от него отказаться.
Это болезнь нашего времени, когда интеллектуально неординарные люди оказываются ниже уровня, обеспечивающего элементарные атрибуты человеческого достоинства. И их разум готов породить чудовищ. История всегда мстила за пренебрежение к высоколобым. И особенно сейчас. Истина известная всем. Но от этого она нисколько не становится менее актуальной.
Вот и теперь в пустом коридоре – только он один – руководитель процветающего еще несколько лет назад научного направления – и никого больше. Даже секретарша куда-то запропастилась. А заявившийся научный сотрудник взял чистый лист и накатал заявление об уходе в одну строку. С тем и постучался в начальственный кабинет. Вошел. Профессор поздоровался, поправил очки и некоторое время изучал положенную перед ним бумагу.
– Не понимаю, – разлепил он губы. – Только что начали грамотно работать. И на тебе! – сотрудник поискал в его словах иронию, не нашел и чуть было не обрадовался.
– Жаль! – продолжил профессор. – Понимаю, сейчас тяжело. И я не могу платить вам, сколько заслуживаете. Но уйти очень просто. Вернуться невозможно. В науку не возвращаются. Мозги теряют форму. Ладно. Причина, должно быть, веская. Предупредить об этом заранее тем не менее стоило бы.
– Не счел… Извините. – Профессор, все еще раздумывая, вывел на бумаге: «Согласен» и подписался.
– Знаете, Сергей, живость ума и честолюбие не очень-то способствуют научной карьере. Для того чтобы прийти к успеху, человек должен перешагнуть ряд стадий. В том числе и некоторое отчуждение, и фрондерство. Чтобы пыл свой поубавить. И спесь… И, конечно, недолюбливать своего патрона. И не очень умело это скрывать. Это второстепенно, если у него есть настоящая цель. У большинства нет и этого. Да… Не слышу возражений. Получается, что я прав.
– Получается. Только причина сейчас совсем не в этом. И я Вам на самом деле очень благодарен. – Сергей говорил искренно. – Я пойду, если Вы не возражаете. Всего доброго.
– Подождите! – Шеф извлек из стола бутылку коньяка и пару стаканов. Долил в каждый до половины. – На ход ноги.
– Надеюсь, что все образуется. Мои последние данные у Павла. У него и без меня отлично получится.
– Надеюсь... – Они чокнулись и опорожнили стаканы. С тем посетитель и ушел, странным образом успокоившись. Отмерен срок. Отчеркнута еще одна полоса. И нечего сожалеть об этом. Разве что не успел со всеми попрощаться.
– Пойдемте, господин штрейкбрехер! – сказал он себе, выходя из здания.
«И что это я так люблю всякие заковыристые словечки? – Подумал и решил. – Жизнь украшают. Нет. – Поперебирал. – Грим… Макияж… – Нашел. – Подкрашивают – вот верное слово!» С этим и полез в машину.
Сергей взгромоздился за руль, посидел, привыкая к состоянию легкого хмеля, и двинулся восвояси. Наличие спиртного в крови действовало умиротворяюще. И машина плавно маневрировала в плотном потоке вечернего часа-пик. Пару раз его жестко подрезали. Сначала Сергей чуть было не завелся, вспылил и уже бросил автомобиль вперед, чтобы разворотить задницу зарвавшемуся водиле. «Терять-то теперь и нечего!» Потом одумался и отстал. «Видимо, все-таки есть чего».
Сергей ехал домой к Ольге. Непрерывная смена движения помогала сосредоточиться. Сейчас ему позарез нужна была женщина. Не обязательно любимая, не обязательно красивая, даже желанная и тем более – преданная. Женщина – как символ его пребывания в этом мире. И если она – эта самка –материализовалась в Ольге, то становилась сразу красивой, желанной, любимой и преданной. Женщиной, которая его ждет.
Сергей запарковал машину, поднялся по лестнице и остановился у двери. Решив: «Будь, что будет!» – глубоко вздохнул и решительно сунул ключ в замочную скважину. На этом решительность и закончилась. Ольга была одна. Она облачилась в халат темно-синего цвета и возлежала на диване, наблюдая, как Сергей стаскивает ботинки и снимает куртку. Пока он заходил в ванну и мыл руки, хозяйка перевернулась на живот, подгребла под себя подушку и угнездилась на нее подбородком.
– Ты уже здесь? – спросила она, как только Сергей появился в комнате. – Хочешь есть?
– Не сейчас. – Он встал рядом на колени и прислонился щекой к ее телу. Голос звучал предательски нежно. До дрожи. «Положительно, спятил», – решил Сергей и перехватил ее движение навстречу: «Потом все расскажу. Не могу сейчас!»
– Да, да, – выдохнула она и развернулась, чтобы принять в себя его остервенение.
Когда нервы расслабились, Сергей отвалился на спину. А Ольга перебирала прядки его волос и продолжала смотреть все тем же, ушедшим в себя взглядом, каким встретила его появление.
Страсть выгорела, и внутри осталась только нежность. Он встал и неожиданно для себя закурил сигарету из подвернувшейся пачки. Закашлялся с непривычки, но сделал вторую затяжку и слегка поплыл.
– Это Ленкины, помнишь ее? – Он не помнил. Стоял и смотрел, как вьется дымок от тлеющего табака. «Точно, спятил», – утвердился он в собственном мнении.
– Сережа, знаешь, я беременна. – Тихая фраза как обухом по голове.
«Что?… Нет! Нет, только не это!» – чуть было не вслух выкрикнул он и повернулся. Ольга лежала, все также рассматривая Сергея:
– У нас будет ребенок. – Повторила она и замолчала. Они так и замерли друг против друга, пока воздух в комнате не зазвенел.
Ольга видела, как все сейчас изменилось в Сергее, и не желала замечать этого. Не могла. «Ты не рад?» – только спросили ее глаза. А он? Он оказался попросту смят обрушившейся новостью. И уже совсем не соображал, что делать.
– Оленька, милая! – начал Сергей, сразу решив рассказать ей правду. Хотя бы часть. – Оленька, тебе нельзя сейчас иметь от меня ребенка. Я теперь болен. Очень.
– Как? Почему? – она вывалилась из своей мечтательной погруженности. Она уже жила только с ним. Записалась в отряд спасателей. – Что с тобой? Что нам делать?
«Не волнуйся, это не СПИД», – ядовито булькнуло что-то внутри, поперхнулось, замерло.
– Ничего. То, что есть, не исправишь. У меня рак. И это – приговор. – Сергей уже испугался, что у нее получится его уговорить. И отрезал пути к отступлению.
– Нет! Я не хочу.
– Я тоже. – Он начал брать себя в руки. – Ничего не поделаешь. В таких случаях врачи редко ошибаются. Мне дали месяца три. Тебе уж лучше знать все.
– Нет. Нет. Этого так не может быть. Мы ведь только что… – она разревелась.
– Может, Оленька, может. – Он сидел рядом и размазывал слезы с ее щек. – У нас с тобой осталось три месяца. Меньше. Ребенок от меня тебе не нужен.
– Нет! – закричала она. – Я не дам! И ты хочешь, чтобы я лишилась вас обоих? Нет! – Ольга стиснула пальцы, подскочила с места и зашагала по комнате. Опрокинула стул. Остановилась. Бросилась к Сергею. (Этого он боялся больше всего!) Более театральной сцены нельзя было и предположить. – Скажи, что это не так!
– Так. – Он подтянул ее к себе и поцеловал. Долго, чтобы успокоить. Она откликнулась, и губы ее были солеными от слез. И у Сергея снова все поплыло от жалости к ней. Они тянулись друг к другу все настойчивей, пока снова не опрокинулись в очередное чувственное действо. Ольга то рыдала, то стонала, доведя их обоих до иступленных судорог и полного бессилия.
– Мы оба рехнулись! – выдавил из себя Сергей после затяжной паузы.
– Надо успокоиться. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем! – шепотом твердила Ольга. – Я смогу.
– Нечего, – сказал он как отрезал. – Невозможно.
– Что же делать?
– Будем жить.
– Правильно! – обрадовалась она. – Есть хочешь?
– Мы точно рехнулись, – повторил, ухмыльнувшись, Сергей. – Давай! – Только теперь он ощутил, что не ел с самого утра.
Пока мужчина уписывал котлеты, женщина сидела напротив, подперев голову рукой. Глядела прищурившись. Пыталась понять, насколько все правда, дотянуться до него, поддержать, успокоить. И жизнь сводилось опять к извечному вопросу: «Что же делать теперь? Как быть?»

В выходные они поехали за город. В Пушкин. Бродили по Александровскому парку. В тех самых местах их первых свиданий. Там, где Сергей уже в одиночестве сочинял самозабвенные опусы «о лебедях царскосельских прудов».
Дашенька бегала по дорожкам унылого парка. Дожидалась, пока ее поймают, корчила уморительные рожицы. Смеялась заливисто и заразительно. Сергей радовался вместе с ней. Старался радоваться. Потому что внутри становилось все тревожнее. Ольга тоже старалась улыбаться, но Сергей чувствовал – с ней творится то же самое.
– Мы выкарабкаемся. Выкарабкаемся непременно, – тихо шептала Ольга. Она придумала свой план спасения, и Сергей был этому очень рад – пусть теперь она ведет. И за все отвечает.
Странное дело – после того, как у них все окончательно разъяснилось, и боль словно отпустила удила. Ослабила хватку и свернулась мягким клубочком где-то внутри. Затаилась. Ждала своего часа.
Сергей был с ней заодно, но сейчас решил действовать разумно. То есть не совсем – к врачам он идти по-прежнему не собирался. Хотя, возможно, и зря. Во всем остальном согласился поступать размеренно и постепенно. И начал с родителей.

Он дошел до дверей родительской квартиры, так и не решив, что будет им говорить. Явился засвидетельствовать… Встретив его, все возвратились к прерванным мероприятиям. Даже псина, попрыгав и повизжав, положенное число раз, понеслась к миске, где ее ожидала недоеденная каша с мясом. Мать рукодельничала в гостиной, поглядывая в телевизор. Отец вел на кухне степенные беседы.
Сегодня в гостях оказался старинный охотник дворянских кровей. Капитан первого ранга в отставке, он прослужил всю войну на черноморском флоте. Потом Китай и Академия Военно-морского флота в Ленинграде. Человек знатной, наследственной морской закваски. А главной страстью всю жизнь оставались собаки. Морское, конечно, занятие. Так вот. Он, хоть и породил двух сыновей, но любил поля, просторы и четвероногих больше женщин, а может быть – даже моря, кораблей, закатов, рыбы и водки. И сейчас, в семьдесят пять, вряд ли можно было найти более серьезную тему для разговора, чем псовая охота.
– Послушать, что молодые говорят о гоне, – вещал старый эксперт, – так все у них лихие или наглые, ну уж никак не меньше, чем жестокие или крылатые! Не бьют как из ружья, так уж кипятят зверя, это точно! И все броском, броском, броском!
– Добрый вечер.
– А, молодой человек, садитесь, я и Вас по нашему делу просвещу немного. Мало нынче мастеров осталось. Почти нет! А уж свор и подавно. Умирает псовая охота. А жаль! С нами отойдет, и передать некому. Так-то. Все названия у дельных охотников – полная характеристика собаки. Вот послушайте, что люди говорили о своре борзых псов: Лихая или наглая – нет ее ни сильней, ни проворней. Что огонь: лишь бы завидел ее глаз – и зверь пропал! Этот выродок не разбирает ни грунта, ни местности, ни поры, ни погоды, исключая зимние большие удулы. Да куда уж нам сейчас! Но и тут, если русак идет на дорогу или побежит местом, с которого снег смело, то – погиб! Когда лихая собака зажадничает и бросится как самый зверь, так и все остальные спущенные псы кажутся с ней в сравнении спутанными. С лихой собакой можно сделать и 20 полей сряду без дневок. Она не слабеет, даже не перепадет, потому как она идет за зайцем, шутя, как бы играючи. Резвая – от этой ни в каких полях заяц не уходит, но только в хорошее, а не неспособное и дурное время. А вот ловец – который ловит в одиночку, хотя и не во всякую пору и не всякого русака; но у него в хорошие дни из десяти уйдут два или три, а если резвый степной зверь, то и четыре. Но не более. Иначе он уже не одиночный ловец, а сворный. Пылкая (как некоторые еще говорят – пруткая) – от которой без угонки не уйдет ни один зверь. Но не далеко. А то может и оборваться. Под островом, из-под гончих, пылкая собака бьет беляков как поленом. Сильная – не та, которая мощно грызет в схватке, но та, которая ловит русаков одними ногами, как в начале, так и в конце. И притом как первого, так и сорок первого! Выдерживает самые тяжелые поля по пескам и топям. Но и тут на полянках и перемычках могут уходить хоть все. Ну, что еще? Тупица, осина, текигус, водовоз – нечего и добавить. Только сумасшедшие держат таких собак! Да-с! Не осталось уже никаких борзых традиций. Мало кто из знатоков остался. Да почитай и никто. И те превозносят только одно свое. От них бежать нужно, зажмурясь и уши заткнув, потому что там, где есть пристрастие, нет ни ума, ни совести, и господствует первоклассная глупость. Так-то, молодой человек!
Отец слушал внимательно, прихлебывая чай с ромом. Сергей тоже нашел себе чашку заварки, но так и сидел, помешивая серебряной ложечкой давно растворившийся сахар.
– Только и слышишь: «Что мне из ее ушей лапшу что ли крошить? Выскочит русак из под ног, а она, проклятая, и пошла за ним гнуть да нагибаться: первую угонку даст на второй версте, а на седьмой замучит. Намотаешься до упаду, наорешься до хрипоты. Пока травишь одного, пролетишь мимо десяти: не ворочаться же опять в пяту. Какие это собаки – землемеры проклятые! Леший их задави!» А ныне как? Бросятся бурей – пых, пых! И стали. И тянутся гуськом к концу поля на благородной дистанции. Если они хороши тем, что бьют белячишек на полянках, так лучше ружье взять или кол, еще больше наколотишь! Так и держат собак ради шерсти.
Ирель, только что обликостившая большую миску овсянки на мясном бульоне, уселась в ногах у Сергея и тыкалась мокрым холодным носом под локоть в ожидании, что погладят.
– Может переменится еще.
– Переменится, переменится, когда сгорит поленица.
– Сейчас и с подружейной-то охотой не ахти.
– Вот тут уж нет, батенька! Тут еще есть экземпляры. Не скажите! – И каперранг переключился на сложку легавых, плавно перейдя к осенней охоте на боровую дичь.
Сергей сидел, слушая эту неторопливую беседу. И решил для себя не говорить ничего. «Пусть не знают!» Жизнь их вскорости и так круто пойдет вразнос…
«Но не сейчас!»
И он остался сидеть и исподволь наслаждаться этой спокойной любовью, стараясь как можно больше тепла унести в свое неопределенное будущее.
В первый раз за последний год он легко уснул следующей ночью. И увидел солнечный сон. А проснувшись, встретил радостные глаза Ольги.
– Ты улыбался во сне, – прошептала она. – И шлепал губами как ребенок. – Подумала немного и добавила. – Наш ребенок.
Даже ее упрямство обрадовало его на этот раз.

Взаимоотношения Сергея с судьбой плавно перетекали в адюльтер. И больше, пожалуй, не с его стороны. И все бы хорошо, если б не склонность событий к дешевой драматургии и стилистике мыльного боевика.
Тело постепенно отдавалось во власть болезни. Бастионы рушились. Пространство независимого существования становилось все уже. Ему становилось все труднее сдерживать себя. «Может быть, так происходит оттого, что я стал томиться в собственном теле?» – паскудная мысль, похожая на всеобщее оправдание.
Он снова начал ездить на метро. И снова начал уходить из своей оболочки. Она как будто сама выталкивала его в пространство. Там боли не существовало. Там…
Во время очередного приступа дурноты Сергей присел на скамейку подземного зала. Примостился поудобней, вырвался наружу. И замер. Он сразу ощутил движущийся мимо поток людских индивидов, но ощутил совсем по-другому. Люди не просто плыли вереницей энергетических объектов. В восприятии Сергея словно сдвинулась фокусировка и добавилось резкости. Каждая сущность стала походить на пружину, свернутую не только в пространстве, но и во времени. Клубки пульсировали и прокручивались, излучая нанесенные на них события – и прошлого, и будущего. Отвлеченное знание, которое может жить без всяких представлений.
Сергей совершенно ошалел от текущей мимо массы информации. Он завис в этом междумирье, пока не обнаружил, что люди начинают скопляться вокруг его собственного тела. И ринулся назад.
Одновременно с волной тупой, тягучей боли, он почувствовал, что его трясут за плечи, и кто-то особенно заботливый сует под нос вату с нашатырем. Резкий запах ударил в нос, заставил отпрянуть и поморщится.
– Очнулся, – услышал он со стороны. – Молодой человек, Вам плохо? – выспрашивала пожилая, интеллигентного вида прилично одетая женщина.
– Ничего, сейчас пройдет. Много работы. Не выспаться никак. И вот… – Сергей счел нужным дать подробный комментарий. А еще беспомощно развел руками и потряс головой.
– Совсем молодежь за собой не следит, – прокомментировали из группы зевак.
– Сердце не давит? – спросила та же женщина. – Вот Вам нитроглицерин. На всякий случай. Под язык. Посидите, пока не отпустит. Хорошо? Может, врача вызвать?
– Нет, спасибо. Пройдет. – Сергей постарался улыбнуться. Люди – все женщины – начали расходиться. А главная мысль, которая мучила сейчас оставшегося на скамейке парня: «Что же записано в судьбе этой дамы. Не разглядел. Что-то обычное. Как у всех».
«Что может быть особенного у людей, едущих в метро? – спросил он у себя. И ответил. – Да все что угодно. Они же люди!…Если они – не галлюцинации», – проверил и убедился. Нет. Действительно, мимо плыли человеческие существа, завернутые в собственные судьбы. И теперь еще понял – он уже не боялся вырваться наружу. И оставаться там. Ужас прошел. Он стал свободен. Его способности перешли на новый уровень. Судьба закономерно реализовала свою программу. Для того чтобы вывалиться из уютного кокона этой жизни, оставался всего один шаг.
«Вот вам и знание будущего. А говорят: «Свобода воли! Да еще краеугольный догмат христианства. – И тут же одернул себя. – А кто сказал, что нет свободы воли? Только не я! Попробуй-ка теперь во всем этом разобраться».
– Ну вот. Мы уже Вольф Мессинг и граф Сен-Жермен в одном лице, – прошептал Сергей. – Осталось только научиться алмазы лечить.
Он поднялся и побрел к Ольгиному дому. Не торопясь. Совершал моцион. Мир зеленел вокруг. Мир? Пелена обмана, накинутая на обыденность нашего существования. Сон. Бутафория с рыцарями в доспехах из картона.

Сергей вошел в первую попавшуюся закусочную (читай – пивную), взял себе кружку пива и жирный кусок скумбрии горячего копчения. Пристроился, стоя, за свободным столиком и развернул газету, что купил по дороге.
– Как ты ж пьешь аки немец? – присоседился к нему серьезного вида смуглолицый мужик с черными глазами. – Чураешься нашего брата. Да?
– Почему как немец? – удивился Сергей.
– Ты вот нянчишься с пивом, чтоб только руки занять.
– А ты?
– А я? Ну, ясно – чтоб нажраться.
– Мне еще по делам…
– Всем нам по делам нашим… Тогда бывай. Хорошо. Так – побазарить хотел. – Мужик начал отдаляться от стола. Сергей бросил ему вслед из неопределенного любопытства:
– О чем побазарить? – хриплый голос удаляющегося мужчины показался отчетливо знакомым.
– А пивка поставишь?
– Ах, вот ты о чем, – сразу расслабился парень. – Пиво поставлю. Но болтать – уж не обессудь – и без меня найдется. На – иди – вон к любой компании подваливай.
– Очень нужно мне твое пиво! – обиделся мужик. – На что, на что, а уж на кружку я и своим горбом нарою. – Шагнул несколько шагов и скрылся за дверью.
Сергей успел дочитать статью до конца, прежде чем понял, что голосом этим с ним разговаривал тот самый археолог из крымского отпуска. И еще этот запах. Сандалового дерева. «Все дело в логике вещей… Так, кажется?» – повторил он про себя и теперь очень внимательно огляделся по сторонам. Археолог исчез с концами. Настроение сразу испортилось.
«Простофиля – это диагноз, – ворчал про себя парень, пробираясь к выходу, – А может и не было ни фига. Померещилось. Было – не было. Теперь уж точно не будет».
«Будет!» – подсказывало нечто изнутри.

Сергей так озлился, что решил выполнить Сашкин заказ. К Ольге не поехал, позвонил, что хочет разобраться с бумагами. Явился к себе, достал большой лист ватмана, приладил его на мольберт и принялся за нанесение рисунка. Увлекся так, что провозился с изображением почти всю ночь. Оно и выглядело как порождение ночи – огромное насекомое, с челюстей которого сочилось само сладострастие. Глаза василиска на тонких ниточках. Во взгляде вопрос.
Автор еще с час просидел перед мольбертом, выискивая несоразмерности. Не нашел. Подумал, что пусть так и будет.
Утро наступившей субботы выдалось сопливым и самодовольным. Сергей так и не лег, и решил, пока не начали выплывать новые недостатки, свезти изделие заказчику. Выпил кофе для бодрости и двинул.
Из Сашкиной двери торчала записка: «Ушел в Нирвану…»
– Кто? – спросил через дверь его голос.
– А ты не знаешь?
– Можно подумать… – Сашка открыл дверь и увидел тубус в руках гостя. – Что это у тебя?
– Заказ.
– Какой заказ? – икнул хозяин.
– Не какой, а твой! – Сергей уже решил вспылить, но тут же передумал. И, не раздеваясь, извлек и развернул свое творение.
– Класс! – восхитился Сашка. – Надо вешать. – Изо рта у него торчала зубная щетка, но это не мешало ему балагурить и размахивать руками. Он завладел порождением их общей фантазии, еще раз оценивающе рассмотрел его, повторил:
– Класс! – и отбыл в комнаты, оставив посетителя освобождаться от обуви и самостоятельно выискивать себе подходящие шлепанцы.
Когда гость добрался до Сашкиной спальни, его последний шедевр уже занял то самое почетное место почти над кроватью.
– Уютней стало, ты не находишь? – мечтательно выговорил хозяин. Сергей только пожал плечами. – Так. Погоди! Каждый труд должен быть оплачен. Есть тут у меня одна штуковина – тебе понравится. И куда же это, спрашивается, я ее заховал. А?
На протяжении своего монолога он соскочил с кровати, переместился в кухню и начал открывать ящики тамошнего буфета. Извлек из первого обглоданную до блеска коровью кость, пачку крючков для рыбной ловли, вполне приличное точило, тюбик детского крема, резиновые перчатки с дыркой, стеклянную солонку с перцем, моток рваной бечевки, модную открывашку для бутылок, изоленту, рулончик фольги и с десяток разнокалиберных пробок и крышек.
– Не здесь, – разочарованно констатировал Сашка и полез в другой ящик.
Там оказались полупустые флаконы одеколонов еще советских времен, баночки с остатками джема, килограммовая гиря, яйцерезка, стеклянная пепельница, фарфоровая вазочка с отбитым горлом, ершик для мойки бутылок и металлический кружок, который обычно ставят на газовую горелку, если приготовляемое блюдо требуется долго парить при умеренном подводе тепла.
– Нашел! – наконец обрадовался хозяин.
У него в руках появился предмет, напоминающий одновременно старинную монету и бронзовую шайбу, не грóвер – так, что под гайку надевают.
– Откуда взял? – серьезно поинтересовался Сергей, внимательно разглядывая штуковину.
– А когда пророк Прокопыч к нам являлся. После этого в аккурат на полу и обнаружил. Не твоя?
– Нет. Забавно… Забавная вещица, говорю. – Сказал Сергей, пытаясь различить нанесенные на металл письмена, и подумал: «Теперь я уж точно приобщен. Можно начинать заниматься мифотворчеством». Продел в отверстие капроновую нить и повесил монету на шею. И почти забыл об этом. Пока надо бы решить несколько задач земного свойства:
– Санек, слушай, а не постричь ли тебе меня.
– А запросто! – Сергей давно уже экономил деньги на парикмахерской, тем более Сашка любил это дело и стриг превосходно.
Хозяин стащил с большого стенного зеркала пристроенную там рубашку, доставил стул из кухни, табуретку, разложил на ней всякие ножнички и щипчики и потащил клиента в ванну – голову мочить. Усадил. Завернул в полотенце. Принялся. У Сергея образовалась куча времени, чтобы поподробней себя разглядеть.
Лицо почти не изменилось за исключением нескольких штрихов, которые делали его совершенно другим. Чужим если не чуждым. «Я не заключал договора с дьяволом, – подумал его хозяин. – Я сам рисую портрет Дориана Грея… Могу его нарисовать…» Ход мыслей ему не понравился, и он поспешил переключился на разговор с другом, озабоченно поскрипывающего ножницами над самым ухом:
– Кстати! – сказал клиент, пока не забыл. – Ты знаешь, видел тут на днях Марину. Почирикали немного. Я так понял, вы разошлись окончательно. И она, похоже, даже рада.
– В точку! – подтвердил мастер, не отвлекаясь от работы. – Со мной женщины никогда не церемонятся. Конечно. С моей-то репутацией!… Я для них как изящная игрушка.
– Скажи на милость!
– Ладно – забавная – сути не меняет. А суть – попользовался и бросил. Без затей. Вот и славненько! – Он внимательно поглядел в зеркало, и к чему относилась последняя фраза, осталось ясным только ему одному.
– Ну, уж. Ну, уж! – заявил Сергей, демонстрируя осведомленность.
– Смотри, – продолжил парикмахер. – Я вот живу и добиваюсь (даже если подсознательно) внимания женской половины. Поэтому мне приходится волей-неволей, а смотреть на мир их глазами. Видел ли ты женщину, хоть однажды сказавшую: «Ты прав!» Что в результате? Соитие. Успех? Очередной фетиш. Или одна из составных частей мира, сложенного из женских установок? В любом случае для будущей профессии это только полюс.
– Для какой еще профессии? – заинтересовался гость. – Тебе с такими мыслями и такими руками теперь только в стилисты подаваться.
– Уже сподобился! – похвастался Сашка.
– Как?
– Да зашел в один салон к стародавней подружке. Попробовал. Вроде как покатило. Знаешь там очень миленько – дизайн, музыка, свет. Бабки, опять же. И публика. А ребята забавные! Я пока сидел, ждал, там один паренек девочку работал. Видел бы ты, как он тремингует! А девочка – молоденькая – просто конфетка. И вся при всем. Так вот, он пофлиртовал с ней, а потом, конечно, и с ее компаньоном. Тут я не совсем проникся. Но очень интересно! Моя стихия.
– Да… – неопределенно согласился Сергей. Он-то хорошо помнил, как это бывает.
Когда они только что познакомились с Александром – в зимнем студенческом лагере на берегу Финского залива. Началось с того, что их на пару обвинили в публичном осквернении сановного имени тамошнего начальника – редкостной зануды, надо признаться. Проснулся утром этот господин – вру – товарищ, а на ближайшем сугробе выведено оно – его имя-отчество – аккуратненько так – жидкостью желто-оранжевого цвета.
Одному с таким делом не справится – жидкости не хватит – решило руководство (на чем и закончилось его пинкертонство). И привлекло двух самых отъявленных шалопаев. Сашка скромно разделил на двоих лавры страстотерпцев. Тем более что Сергей о проведении акции и слыхом не слыхивал.
Так и подружились – два невинно опороченных. Только потом, когда они уже окончательно скорешились, Сашка поделился – можно все, если, во-первых, очень хочется, а, во-вторых, использовать заварочный чайник. Так-то господа! Но это, если очень хочется.
Любил Александр всякие истории. Ну что поделаешь – любил! Даст Бог, и еще долго будет. И будущее его вырисовывалось теперь – самое то – без кокетства.
Так они и расстались в этот раз, беззаботно поболтав о безоблачных перспективах.
«А ведь другого раза может и не быть», – подумал Сергей, уже выходя из Сашкиной парадной, пропел враз осипшим голосом: «Не говорите мне: «Прощай». Не говорите», – и зло сплюнул в подвернувшуюся урну.

Дни с Ольгой растягивались между обыденностью мелочных забот и горячностью их взаимоотношений. Они старались жить, не замечая того, что могло произойти. И иногда это получалось. Но Сергей даже ей не решался выложить все до конца, как не решался взглянуть на нее своим потусторонним зрением. Там в ней сейчас существовал окончательный приговор, ведь себя самого он увидеть не мог. Зеркала не отражают энергетических сущностей. И он не желал знать этого особенно сейчас. И любил Ольгу. Любил как в последний раз.
Однажды ей удалось даже вытащить его в Кировский. Сошлись на «Чио-Чио Сан», и Сергей прилежно продремал все развитие сюжета.

Опера мне тоже нравится как-то больше. Там никогда не будит гарцующий по сцене кордебалет.

Сергей и Ольга отчаянно старались не замечать происходивших в нем перемен. Каждый вечер они не могли наговориться. И однажды Сергей даже не понял, как ощутил себя во сне. И в этот раз он опять оказался в своем городе, и над ним теперь поднималось большое желтоватое светило. Дымка рассеивалась. Он стоял у подножия Храма – Капища и собирался войти. Но еще ждал. Ждал, что его окликнут. А вокруг тишина. Двери открылись сами в тягучем скрипе и скрежете. И Сергей решился. Вошел. Перешагнул порог, за которым ничего не было кроме кромешной тьмы, в которую он оступился. Ни звуков, ни запахов. И Сергей, ища отсчет для ориентации в пространстве, отступил назад. Начал водить руками по сторонам пока не нащупал гладкую, теплую, покрытую обоями стену, а на ней – круглое тело выключателя с прямоугольной кнопкой посередине. Он нажал на нее. Щелкнул тумблер, а на потолке вспыхнула неяркая (60Вт) лампочка, осветив помещение – утробу старой квартиры своего детства. Кухня. Ванная со стиральной машиной-бочкой, эмалированным водогреем и бельем на медном змеевике. Дальше – коридор в жилую часть квартиры. Он прошел несколько шагов и оказался у двери в свою комнату. Грусть перемешалась с ожиданием. Сергей постоял немного. Открыл и вошел.
Там на огромной дедовской кровати лежали двое. Два женских тела. Сергей скользнул взглядом по коврам и картинам на стенах, не узнал их и подошел к кровати – разглядеть лежащих. Одну из них он угадал только по фотографиям из семейного архива. Пробабка-барыня. Властная и красивая, как говорят, когда-то женщина лежала с ссохшимися губами в платке, охватывающем лоб и плотно притягивающем нижнюю челюсть. Восковые руки сплелись под грудью…
Он перевел взгляд. Вторая женщина – его любимая бабушка – выглядела почти живой. Она должна была пошевелиться и сделала это. Медленно открыла глаза. И в них горечь плавно перетекала в любовь, почти жалость. Лицо ожило. Женщина рывком встала с кровати, отчего кожа, казалось, сорвется с отчетливо проступивших костей.
– Сережа. Сереженька, мальчик мой, что же ты здесь делаешь. Не время еще! Уходи! – Голос звучал сухо и безлико. – Уходи, сейчас она проснется. Беги!
Сергей развернулся на каблуках и бросился к двери. Толкнулся в нее. Раз. Другой. Заклинило! Она не открывалась. Он не смотрел, что делается за спиной – боялся оглянуться. Только толкал и толкал, бил, царапал прилипшую к косяку преграду. И чувствовал. Чувствовал все кожей – затылком – мозжечком –ссохшаяся женщина уже возвращалась. Оживала и готова была открыть глаза.
«Все. Все! Не уйти. Слишком поздно», – гнездилось отчаяние в самом сердце... Нарастало… И тут он понял, что бабушка все-таки помогла ему, то ли разорвав своей волчьей хваткой волю просыпавшейся старухи, то ли силой сумасшедшей любви выпихнув его наружу…Сон оборвался.
Он открыл глаза, слыша стук собственных зубов.
– Сережа, Сереженька, что с тобой? – рядом сидела перепуганная Ольга.
– Ничего. – В глазах Сергея появился разум. – Сейчас только что со смертью во сне побеседовал. Страшновато, надо сказать.
– Ты сегодня болтаешь ужасную чепуху! – вскрикнула Ольга, прижалась к нему и разрыдалась. Ни он, ни она больше ничего не сказали друг другу в эту ночь.

Утром их разбудил телефонный звонок. И Сергей, промаявшийся до рассвета в муторной дреме, не сразу сообразил, что происходит. Прикорнувшая на его плече Ольга тоже с трудом разлепила глаза.
Звонил Андрей. Он старался придать своему голосу уверенность и жизнерадостность, но выходило как-то неубедительно. Сергей понял, что он все знает, и сразу затосковал.
– Я женился. На Маше, – сказал друг после нескольких приветственных фраз. – Завтра вылетаю. Не предпринимай без меня ничего. Лады?
– Не буду…
– Тогда до скорого!
– Да… – он повесил трубку.
– Это Андрей. – ответил он Ольге. – Завтра явится. Будем его свадьбу справлять.
– А нашу? – заметно оживилась Ольга.
– Зачем тебе это? – не удержался Сергей.
– А что еще нужно русской бабе? – заискивающе вымолвила она, напустила в глаза томной грусти и выскользнула из-под одеяла.
Сергей залюбовался очертаниями ее фигуры, уловил плавность движений и выскочил следом: «Могу еще!» – уверил он себя. И смог.

Собственная квартира тянула его к себе, как будто там хранился запрятанный с детства и тогда же позабытый клад. Он пытался догадаться, в чем же дело. И не мог. Но, как только Сергей появлялся в своей квартире, оживал телефон и события начинали раскручиваться особенно быстро.
Теперь к дому подкатила «Скорая помощь». Сирена всхлипнула и затихла. Мишка приехал со своим приятелем по институту. Он привез обезболивающее, но скорее заявился прощаться. И один сделать этого не смог. Сергей просто не ожидал такого от заскорузлых чувств опытного медика. И чуть было сам не расклеился. Помогла деловая обстановка. Ребята выложили ампулы и долго объясняли, как ими пользоваться. С делами покончили, и они все, стараясь выглядеть как можно непринужденней, уселись за стол. Медики привезли спирт. Его и пили. Наливали в мензурки. Чтобы соответствовать.
– Было так, – болтал Мишкин приятель, – подлетаем к мужику. Лет 50. Лежит себе. Сердце прихватило. Синенький аж до голубизны. Как полагается. Я ему сразу укол. Снимаю кардиограмму – микроинфаркт. Прикинь! Решаем – чего парня дома мурыжить – в больницу. Нет проблем! На носилки и понесли. Дом старинный. Четвертый этаж. Лестница, знаете, такая с большой дырой посредине. А мужик, отошел и повеселел изрядно. Комик, короче. Ну и начал анекдоты травить. Классный рассказчик, скажу я вам! А мы тащим, крепимся. Один, второй. С третьего анекдота не выдержали. Ну и вывернули его со второго этажа. Два перелома.
– Брешешь, - отрезал Мишка.
– Железно! – заверил приятель.
В комнату заглянула Татьяна, благоухая борщом и котлетами с чесноком. И Сергею сегодня вовсе даже и не хотелось ее немедленно придушить.
– Приятный аппетит. Миш, ты не глянешь, что-то низ живота давит. А?
– Вот пусть он, – кивнул Мишка на рассказчика.
– Пойдемте, барышня! – сразу встрепенулся тот. Мишка с Сергеем остались одни.
– Слушай, – сказал Сергей после паузы, – мне тут Андрей звонил. Срочно вылетает. Даже и не знаю, кто ему на меня настучал. Ситуация … – поиграл словами.
– Патовая, – подтвердил Мишка. – Зря ты так, однако!
– «Миллион терзаний!» – сиронизировал пациент. – Знаешь, что самое гнусное в этом деле? Псевдоумильные рожи и скорбное молчание.
– Что же ты хочешь? Чтобы мы тебя бросили? Многовато смертей в последнее время. Не находишь?
– Развелись слишком. Вот Земля от нас и избавляется помаленьку. – Безмятежно проговорил больной. – И потом, кто тебе сказал, что я помирать собираюсь? – Мишка хмыкнул. – Поговорим еще об этом. Но утешать вас всех я не намерен. Запомни.
Мишка хмыкнул еще раз. И оба замолчали.

– Единственный диагноз – бешенство матки. – Вошел отлучившийся Мишкин друг. – Лечение соответственное. Улавливаешь?
– Ты уже провел курс? – облегченно поинтересовался хозяин.
– Меня одного на это не хватит. Ну, как?
– Пошли. – Сказал Мишка. – В смысле – поехали.
– Как хочешь, - разочарованно протянул приятель. Они засобирались.
Молодые люди пожали друг другу руки и разошлись так, как расходятся до завтрашнего дня – просто и буднично.

Несколько раз еще Сергей брался за краски и вываливал на холст весь яд накатывающегося на него бытия, а может быть небытия. И от этого изображения оживали как никогда раньше. Он малевал полотна и прятал их в дальний угол. С этими изображениями нельзя было сосуществовать в пространстве одной комнаты, как с партретами Ван-Гога – теми что висят с одном из залов музея Орсе. Грань между добром и злом не то, чтобы начала сдвигаться. Она превратилась в ломаную линию. И его человеческая природа, подобно ей, тоже начала давать трещины. Жизнь раскалывалась, и он отчетливо это понял – квазичеловек, совместивший в себе сатанинскую гордыню с философией домашней вши.

Толпа двигалась вдоль и даже не притормаживала. Девочка сидела на корточках, размазывала слезки по щекам, ждала и готова была уже разреветься в голос, когда людская масса разорвалась, разъялась и отщепила от себя светловолосого молодого человека лет двадцати пяти. Он с минуту молча и пристально рассматривал несчастное маленькое существо. Подошел.
– Ты почему хнычешь? Смотри – сколько игрушек.
– Не хочу – устала.
– А ты с кем тут.
– С мамой.
– Ушла?
– Да. Сказала: «Поиграй пока», – и ушла. У нее покупки.
– Значит, надо ей очень. Разве мама тебя оставит. Вот и подожди чуток. Ладно?
– Ладно.
– Как тебя величают?
– Сашенька.
– Александра, значит. А хочешь, я тебе пока сказку расскажу.
– Сказку?
– Попробую.
– Тогда расскажи. – Молодой человек присел рядом, а девочка пристроилась у него на колене. Так они и сидели, и голос молодого человека звучал, лишь слегка перекрывая гул идущих мимо людей:
– Это было очень давно. Никто уже и не помнит. Только сидел у огня один древний старик. Такой древний, что и сам забыл, когда родился. И даже мир был тому старику младшим братом.
А старик все сидел у огня. Был он стар, но не сед. И черная как смоль борода его растрепалась под ветром времени. И затянула окрестности. Костер горел, и искры висли, запутавшись в тонких, сотканных из тьмы нитях. И оборачивались звездами. И плыл дым, став млечным путем.
И думал старик думу. Так давно, что не помнил, с чего начал, и не знал к чему прийти. Он бы уже и сам исчез, растворясь в завитках бороды, но жалел огонь, а вместе с ним и мир, который пригрелся вокруг.
Когда терпеть стало больше невмочь, извлек старик сердцевину пламени и посадил на ближайшей земле. И стал ждать. Семя дало корни, и отступил космический холод. Заволновался вокруг великий океан. Пробился побег, и поднялось над землей Солнце. Запели птицы, выросли леса. Появилось в них зверья разного видимо-невидимо. Вырос цветок. Расцвел. Зашевелилась почва вокруг. Появились люди.
– Аленький цветочек? – спросила девочка, до сих пор задумчиво ковырявшая пальчиком в ладошке.
– Что? – откликнулся молодой человек. – Конечно же, аленький. Как иначе? Так вот:
Первый людской род вырос счастливым. Были все они крепки и здоровы. Не знали ни болезней, ни старости. И жизнь их была вечным пиром, текла как мед, а смерть походила на тихий сон. Все ушли они, не сумев измениться. А пришедшие следом стали считать их богами.
Второй род людской вышел беспутным. Не нашли они разума и много горя принесли своему миру. Очнулся старик от своих дум и всех стер из пространства живых. И выковал третий род. Сильный и могучий. Мужчины их были рождены с мечом в руке и не знали пощады. Возлюбили они гордость. И все погибли, изрубив друг друга в кровопролитных войнах.
Задумался старик. И решил разделить все поровну – слабость и силу, радости и печали, красоту и безликость. И положить всему срок. Чтоб день сменял ночь, а гибель – возрождение. И привел на землю новый род, новый век, век железный. Он продолжается и теперь. И несет он тяжкие заботы, а с ними и великие радости.
И решил старик, что пора уходить. Вот только цветок свой оставить без присмотра никак не мог. И призвал Хранителя.
– Чудище черное, да?
– Да…
– Доброе чудище.
– Просто чудище. Не доброе и не злое. Доброе вначале. Только время шло. Уставало и оно – чудище это - жить неприкаянным. И злилось. Злилось так, что чернело и покрывалось шерстью. И никто его не любил такого.
– А Аленушка?
– Только она. Только она и может разбудить его снова. Да Аленушки нечасто приходят… Так и живет Хранитель возле цветка, чтобы не погасла его искра. Нельзя ему ни к Аленушке, ни за стариком во след… Пока не придет смена. Такой, чтобы смог стать чудищем. И решился… Странная это штука – процедура передачи.
– Чего? – не понял ребенок.
– Долгий путь проходит каждый новый садовник, чтобы прийти к цветку. Даже увидеть.
– А потом.
– Потом? Потом хранить и ждать, пока придет смена. Нельзя дать цветку зачахнуть. Понимаешь?
– Да…
Так вот и шептались молодой человек и девочка под неусыпным взором угрюмого охранника местного обменного пункта. Присевший парень поднял голову и заметил молодую женщину в пальто нараспашку, потерянно озирающуюся в зале детских игрушек. Поднялся и окликнул ее.
– Сашуля! – кинулась к ним мамаша. Оборвала ручки у пакета с покупками, выронила, споткнулась, вернулась за ним, подхватила, подбежала. – Как же ты?!
– А мы тут с дядей разговариваем, – важно произнесла девочка.
– Добрый день. – Сказал молодой человек.
– Здравствуйте…
– Извините, что я так вот… Ваша дочка выглядела испуганной. Я подумал, что потерялась.
– И вовсе нет. Меня там мальчишки обижают.
– Пойдем. – Сказала мать, сразу успокоившись.
Они уже двинулись к коридору, вливаясь в людской поток. Но девочка оглянулась и спросила:
– Скажи, а что было дальше?
– Дальше была жизнь. И она продолжается. Пока цветет цветок, – подумал и добавил. – Аленький. И искорки горят. Извини, я не силен рассказывать сказки…
– Спасибо Вам! – вмешалась ее мать. Еще раз взглянула на него – внимательно – и сказала. – Мы здесь живем поблизости – на Ракова. Италийская теперь. Может быть, зайдете. Чаем Вас напоим. Правда, Сашенька?
Глаза у нее были очень добрые и усталые. А руки нервные. И в паутине голубоватых венок. Пальцы сжимали ручки тяжелой холщевой сумки. Так что молодая женщина даже кривилась на один бок. Молодой человек улыбнулся, подхватил сумку и донес до выхода к самомý Невскому проспекту.
– Теперь мне с вами совсем не по дороге… – протянул он хозяйке ее поклажу.
– Жаль. Вы мне сразу понравились. Позвоните, если что. Вот телефон. Она оторвала клочок рекламной газетенки и начирикала на нем семь цифр. Меня Ана зовут. А Вас?
– А меня Сергей. Возвышенный по-гречески. Но Вы не верьте. Просто Сергей. И все. Пока… Пока! – кивнул он девочке.
– Пока, – отозвалась она. – А я тоже ту искорку хочу поносить. Если она не сильно жжется.
– Обязательно будешь! – заверил молодой человек и через несколько шагов растворился в толпе, которая как инородная (родная?) субстанция расступилась, обтекая, и тут же поглотила его тело.

Когда Сергей добрался до Ольгиного жилища, все уже спали. Дашенька посапывала в своей постельке. И ворочалась. Видела сны. Он поплотней прикрыл ее одеялом и подошел к своей женщине. Руки ее разметались по кровати. Ольга так изнемогла в последнее время, что не сумела вырваться из сна и пропустила его появление. Не очнулась. На кухне стоял остывший ужин, а возле кровати, выпавшая из рук, валялась книжка. Сергей поднял ее и прочел буквы на обложке: «Л.Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича». Прошел в кухню и отправил издание в мусорное ведро. Присел на табуретку. Сейчас он отчетливо представил подступающее будущее. Соболезнующих посетителей. Фальшивые улыбки. Потом…
Потом ящик на краю ямы и всех самых близких возле нее. И еще родственники, знакомые, товарищи, сослуживцы, посетители, провожающие, речи, венки – не мог он этого вынести. «Уж лучше исчезнуть! Нельзя ее больше изводить. Не заслужила». Он совсем было встал, собираясь уйти, но понял, что не сможет так просто. Опустился на пол. Взглянул на обеих спящих своим потусторонним зрением. Теперь он знал. И это сделало его чуточку счастливей. Сергей улыбнулся и исчез, забежав напоследок в свое личное жилище.

Комната выглядела прежней, только лицо мальчика на картине в золоченом багете приняло злорадное выражение. Сергей отворил холодильник. Тот сдох уже неделю как. И продукты на его полках покрылись шкурками плесени, а палка кровяной колбасы превратилась в змею зеленоватого цвета. И запах!
Хозяин не стал возиться с уборкой. Оставил все, как было. Сел написал несколько писем. Собрал и выложил нужные документы, выгреб деньги, ампулы с морфием. Оставил все на столе. Теперь он знал. Пуповина должна оборваться.

Что-то в жизни всегда надо оставлять неоконченным. И так, чтоб было никому не завершить. Мысли все додумать?! Вот уж фигушки!!! «От него ждали великого злодейства, а он чижика съел», – повторил он про себя слова Салтыкова, его же – Щедрина и усмехнулся: «Странные существа – эти люди».
Говорил он голосом немолодого и очень мудрого человека. Взглянул еще раз на свой силуэт, мерцающий в глубине огромного, темного, стенного зеркала. Прошелся несколько раз из угла в угол и определил: «Все кончилось… Но не окончательно… Ничего еще не известно. Мишка, конечно, отличный диагност. Но…» Будет так, как имеет место быть. «Логика вещей…» – загадочная фраза.

«Иди, – прошептал за спиной Вергилий, – тебя ждут».
«Иду. – Он согласился. - Должен же кто-нибудь хоть иногда разглядывать этот мир со стороны».

Цепкая память постоянно подсовывала Сергею всякие прецеденты. Сейчас всплыла история о дочке Александра Герцена, того самого, которого разбудили декабристы, и он все звонил и звонил в свой «Колокол». Мудрый мужик – царя по финансам уделал, «Былое и думы» написал. А вот дочь, пресыщенная жизнью, взяла, да и отравилась. Обычная история за исключением одного – причины не было. Только записка – что-то вроде: «Если спасете – отлично – выпьем на радостях шампанского, а если нет – не о чем и жалеть!»
– Что ж, так и решим! – громко сказал он своей комнате сотканной из света и пыли. Сунул в карман коробку ампул, подумал немного и выложил ее обратно. Достал пачку исписанной бумаги и начертил поверх большими красными буквами:

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

И ушел в темноту надвигающейся ночи…