Другая сторона воображения. Часть 1

МАЙК АДАМ

ДРУГАЯ СТОРОНА ВООБРАЖЕНИЯ

(роман)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Вечер накатил внезапно. Впрочем, не вечер, а скорее, тьма, выплывшая вместе с огромными черными танкообразными тучами. Своими тушами они заслонили солнце, не успевшее даже возмутиться, и стали расстреливать город дождем. Жестоко, сосредоточенно, прицельно.
Дождь выворачивал наизнанку зонты, вырывал их из рук прохожих и разбрасывал, как камни, по мокрым трассам и тротуарам; бросался под ноги бешеным псом и сбивал с ног, не давая возможности подняться, сек и хлестал лица упавших с непонятным остервенением, втаптывая, впечатывая, вбивая, как гвозди, в уставший от зноя асфальт. Люди в ужасе спешили где-нибудь укрыться, вжимались в стены домов, толпились под навесами, скрывались в подземных переходах и метро, пережидая взбесившуюся стихию. А на помощь дождю примчался северный ветер. Играючи, он обламывал ветки деревьев, с корнями вырывал молодые деревца и цветы с клумб, посаженные для украшения города. Посчитав это детской забавой, ветер принялся за рекламные щиты и вывески. Он не отдирал их от столбов, к которым они крепились, а вместе со столбами выдирал из земли, крутил в воздухе, словно богатырь, проверяя свою мощь, по силам ли ему еще что-то потяжелее, и швырял, либо в окна, либо в людей, что не имело большой разницы. Дождь, поплескавшись в созданных им самим лужах, тоже решил не отставать от ветра. Он набросился на транспорт, затопляя дороги, останавливая машины, автобусы, троллейбусы и трамваи, а остановив, вместе с ветром, переворачивал их, вслушиваясь в испуганные крики пассажиров, оказавшихся внутри перевернутых машин. Но и этого было недостаточно. Пока дождь расправлялся с поверженной техникой, ветер поднимал понравившиеся машины в воздух, подбрасывал, как футбольные мячи и, словно в ворота забивая гол, отправлял в стены домов, которые молча принимали в себя разбитую технику и разбитые жизни. Они ничем не могли помочь и только скорбно взирали на картины разрушения.
К счастью, продолжительностью стихия не отличилась. Как внезапно началась, так же неожиданно и выдохлась, но горожан напугала не на шутку. Такого никогда раньше не случалось в Минске.
Расходились все в каком-то непонятном состоянии удрученности. Со всех сторон зазвучали сирены «Скорой помощи» и служб правопорядка, те, кто мог, оказывали посильную помощь пострадавшим. И хоть жертв было мало… это и настораживало. Молодежь пыталась развеселитья пивом, но оно никак не помогало избавиться от докучливых мыслей о том, что произойдет нечто страшное. Первую «ласточку» они уже видели.
Под дождь чуть не попала и Ева Момат – молодая, эффектная, пышноволосая шатенка с глазами цвета свежего кофе, матовой кожей и вздернутым упрямым носиком. Она как раз выходила из здания Белтелерадиоцентра. Дождь, вырвав зонт, впихнул девушку обратно, облив с ног до головы.
Ева не растерялась. Она подощла к настенному зеркалу в фойе посмотреть, насколько сильно нанесен урон ее внешности и по возможности исправить, где ее и застал взволнованный Аркадий Петрович.
-- Евочка, с вами ничего не случилось? – взглядом хирурга осмотрел девушку среднего роста лысоватый мужчина в годах. – Слава Богу! – облегченно вздохнул, поправляя все время съезжающие на нос большие круглые очки.
-- Почти ничего, -- ответила Ева, хлопнув ладонями по мокрой ткани на бедрах. Она была в брючной шелковой двойке, которая прилипла к телу, подчеркивая и без того прекрасную фигуру, две верхние пуговицы на блузке отсутствовали: вероятно, вместе с зонтом, понравились дождю.
Аркадий Петрович предложил вернуться на некоторое время в гримерку обождать дождь и хоть слегка просушить одежду. Ева согласилась.
Она и не думала, что окажется в этот день на телевидении. Девушка шла в издательство, предварительно послушав сводку погоды и предусмотрительно захватив зонт, к Аркадию Петровичу, обсудить нюансы выхода ее нового романа и гонорар за него. Аркадий Петрович же, не дав ей и слова сказать, усадил в свой «форд» и поехал на Макаенка, 9. Уже в машине он объяснил, что у нее, у Евы, через полчаса – пресс-конференция и прямой эфир на телевидении, что аккредитованы многие известные журналисты и даже из других стран.
-- Но почему я узнаю об этом только сейчас? – возмущалась девушка.
-- Понимаю, Евочка, ваши чувства и целиком разделяю, -- отвечал Аркадий Петрович. – На вашем месте я тоже был бы возмущен до глубины души, поверьте, однако войдите и в мое положение…
-- Не понимаю, -- удивленно глядела на издателя Ева.
-- Дело в том, что пресс-конференция эта, -- объяснял Аркадий Петрович, -- еще вчера вечером была чем-то эфемерным. Утром мне позвонили и сообщили, чтобы я немедленно вез вас на телевидение, как только вы появитесь. Нам обещали прямой эфир, Евочка. Читатели заинтересованы вами, они хотят познакомиться с вами поближе, узнать вас получше… Это необыкновенная удача, Ева, в столь юном возрасте снискать на литетартурной ниве популярность и интерес к себе.
Ева молчала. Безусловно, ей было приятно оказанное внимание, но ведь она совершенно не подготовлена к ответам на вопросы. Да и никогда раньше ей не приходилось принимать участие в пресс-конференциях, она даже интервью никогда не давала, и понятия не имела, как себя вести на подобных мероприятиях.
Словно угадав мысли девушки, Аркадий Петрович произнес:
-- Вы только не волнуйтесь, Евочка. То, что о вас никто ничего не знает – вам же на руку. Можно говорить все, что угодно. Ведите себя скромно, держитесь уверенно, главное, не теряйтесь.
-- Легко сказать, -- вздохнула Ева.
Ей было тяжело следовать советам Аркадия Петровича. Прожекторы в студии ослепили ее и она не знала, куда деться от наглого электрического света, бьющего по глазам; количество людей, интересующихся ее или делающих вид, пугало: она дрожала мелкой дрожью…
-- Познакомьтесь, Ева, -- взял ее за руку Аркадий Петрович, чтобы представить стройной красивой женщине средних лет с завитыми крашенными в медный цвет волосами. – Это ведущая передачи Элла Августовна.
-- Очень рада, что вы нашли время прийти к нам, -- улыбалась Элла Августовна. – Я прочла все ваши романы. Они бесподобны!
-- Спасибо, -- пролепетала Ева, улыбаясь в ответ, но растерянно глядя в глаза Эллы Августовны, водянистые и холодные. Словно почувствовав состояние девушки, последние потеплели и подобрели, Элла Августовна же поспешила успокоить Еву:
-- Вы только не волнуйтесь и ничего не бойтесь. Сегодняшняя передача будет транслироваться в 47-ми странах. Если вас где-то еще не читали, обязательно прочтут. Даже президент, в письменном виде, высказал свое восхищение вашим творчеством.
-- Вы думаете, это меня успокоило? – еще больше разволновалась Ева.
-- Ну-ну, ну, что вы, вы же взрослая девочка, возьмите себя в руки, -- дотронулась Элла Августовна до плеча девушки. – Увидите, все будет в порядке. – И к Аркадию Петровичу повернулась: -- Вот что… Вы пока проводите Еву в гримерку, я потом вас позову.
В гримерке Ева кое-как успокоилась. Возможно, из-за того, что в комнате почти не было людей. Еву причесали, подпудрили, подвели тени, в общем, из красавицы превратили в суперкрасавицу. Наконец, Аркадий Петрович, взяв ее за руку, повел за собой.
Их усадили за полукруглый стол с микрофонами и двумя бутылочками с минеральной водой. Какая-то девушка еще раз прошлась кисточкой по лицу Евы. Аркадий Петрович пожал руку Евы под столом. А сама Ева, не моргая, смотрела на несколько рядов зрительного зала, занятых журналистами. И ее от журналистов разделял только стенд с книгами, возле которого стояла Элла Августовна в ожидании команды оператора.
Команда была дана. Элла Августовна, нацепив, как маску, дежурную улыбку, поднесла микрофон ко рту и заговорила:
-- Добрый вечер, уважаемые телезрители. В эфире – еженедельный выпуск вашей любимой передачи «Ажиотаж» и я – ее ведущая – Элла Пролич. Сегодня у нас в гостях самая читаемая писательница, чьи книги не уступают, ни в популярности, ни в тиражах, бестселлерам Марининой, Донцовой или Молчановой. Она молода, красива, обаятельна и, несомненно, умна. Кстати, наша национальная киностудия, для тех, кто еще не знает, запустила в производство три сериала по книгам Евы Момат. В чем же секрет успеха ее романов и как шлифовался талант писателя, мы и попытаемся выяснить. Но, прежде, чем приступить непосредственно к творчеству Самой Евы Момат, пользуясь случаем, я хочу спросить издателя Евы, который тоже присутствует в студии, как и с чего все началось?
Элла Августовна подошла к Аркадию Петровичу, присела рядом и повторила уже ему лично вопрос.
-- Ну, -- прокашлялся Аркадий Петрович, -- в один прекрасный для меня день к нам в контору пришла девочка с двумя папками, в которых был ее первый роман «Слово мира». Естественно, я удивился ее визиту. Почему именно ко мне она пришла? В то время я не занимался изданием художественной литературы и никогда не думал, что займусь этим делом впоследствии. Но, глядя на девочку, готовую вот-вот расплакаться, ведь ни одно издательство, а Ева обращалась во все, даже не удосужилось хотя бы для виду развязать тесемки на папках, хотя бы одним глазком посмотреть, что в этих папках, я взял у нее рукопись. Взял и забыл, если быть честным, что взял. Где-то через месяц она снова пришла, уже без папок, но с вопросом, понравился ли мне роман? Я сначала не мог понять, о чем она говорит, я даже ее саму не вспомнил… и тут девочка расплакалась. Да так горько, что я не знал куда себя деть от стыда перед ребенком, ведь я же обидел ее! Я пообещал, что обязательно прочту роман и… прочел буквально за три дня. После чего решил рискнуть выдать его. Я не надеялся на большую прибыль, потому что не верил, что он окупится, хотя и написан живо, захватывающе, легко. Поймите мое состояние, когда книга Евы Момат принесла больше, чем вся техническая литература, издаваемая за год. Я тут же роман перевыдал, а Ева принесла новый. Таким образом, я забросил все свои дела и занялся интересами Евы…
-- То есть, вы хотите сказать, -- перебила его Элла Августовна, -- что вы исполняете обязанности агента Евы, менеджера, рекламодателя…
--… издателя, -- помог в перечислении Аркадий Петрович. – Я один занимаюсь этой девочкой.
-- Ну, что ж, -- сказала Элла Августовна, -- с вами все понятно. Вернемся к виновнице нашей встречи и, если есть вопросы, пожалуйста, задавайте…
Элла Августовна обращалась уже к журналистам, которые и без того дружно тянули руки, как школьники на уроке, опережая друг друга, чтобы спросить о том, что их интересует больше всего.
-- Итак, первый вопрос, -- объявила Элла Августовна. – Пожалуйста, молодой человек…
Симпатичный юноша в первом ряду поднялся во весь свой огромный рост и пробасил:
-- Хотелось бы узнать о семье Евы. Может быть, тогда станет понятней источник таланта писательницы. Спасибо.
Ева смешалась. Она и так испытывала дискомфорт в студии, где каждый рассматривал ее, словно она манекен или товар какой, с улыбочками на лицах, особенно молодые люди, будто спрашивали, ну, чем ты еще нас удивишь? А ей никого не хотелось удивлять, ей домой хотелось. В конце концов, не она их всех звала, а они пригласили ее… «Так в чем же дело?» -- вдруг сама себе сказала Ева. Они ничего не знают о ней и, наверное, им интересно каждое ее слово, раз они тут собрались…
-- Вы можете не отвечать, Ева, -- произнесла Элла Августовна, -- на каждый вопрос, который сочтете неуместным или неприемлемым для вас.
-- Я отвечу, -- сказала Ева. Она решила отвечать на все вопросы, какими бы они ни были. – У меня нет семьи. Я воспитывалась в приюте и никогда не видела своих родителей. Аркадий Петрович, мой издатель, на сегодняшний день, самый близкий человек.
-- Простите, -- смутился молодой человек и сел на место.
-- Значит ли это, -- вмешалась Элла Августовна, -- что ваше сердце свободно на данном этапе от обязательств перед каким-нибудь молодым человеком? Я имею в виду интимную сторону вопроса.
-- Почему вы так рашели? – не поняла Ева.
-- Вы же только что сами сказали, что, кроме Аркадия Петровича, никого из близких у вас нет.
-- Вы неправильно меня поняли, -- улыбнулась Ева. – У меня есть любимый человек, как у всякой нормальной девушки, но причислить его к своей семье, как Аркадия Петровича, я пока не могу.
-- А как ваш парень относится к вашему занятию литературой? – спросила смешная девушка в маленьких круглых очечках и с косичками а-ля Пеппи ДлинныйЧулок.
-- Никак, -- последовал ответ. – Он ничего об этом не знает.
-- Как же вы тогда общаетесь? – продолжала та же девушка. – Или, может быть, ему неинтересно, чем вы живете?
-- Мы… не достаточно часто видимся, чтобы обсуждать мои удачи или неудачи в том либо в ином абзаце, главе и предложении. У нас просто-напросто нет на это времени. Тем более, что Егор, так зовут моего молодого человека, профессионально занимается боксом. Было бы глупо с моей стороны, по возвращении Егора с тренировки, начинать беседу о литературе, согласитесь сами…
Присутствующая в студии мужская половина дружно засмеялась.
-- О чем же вы тогда разговариваете? – недоумевала все та же журналистка.
-- Мы не разговариваем, -- пожала плечами Ева. – Повторю, у нас не хватает на это времени. Целый день он молотит «грушу» или соперника на ринге, я – стучу на машинке, мы устаем… При встречах же… целуемся, ну и… -- Ева сделала неопределенный жест рукой в воздухе, -- потом начинаетя секс. Какие могут быть разговоры о литературе во время… этого?
-- Простите, -- поднялся парень в джинсовой двойке, близоруко щурясь, -- вы сказали, что стучите на машинке… Не было бы проще и быстрее, да и практичнее, работать за компьютером?
-- Вы знаете, -- отвечала Ева, -- может быть, я чего-то не понимаю, может быть, я просто человек другой эпохи, но компьютеров я боюсь, на машинке как-то безопасней.
-- А вы пробовали когда-нибудь?
-- Нет. Но и не испытываю большого желания.
-- Почему именно литература? – спросила интеллегентная на вид пожилая дама, -- а, не например, музыка? С вашей фигурой и внешностью вы, несомненно, сделали бы блестящую карьеру на сцене. Да и на любой фабрике вам бы цены не было.
-- Хороший вопрос, -- задумалась Ева. – Понимаете, я никогда не представляла себя у станка, в какой-то специализированной одежде, хотя в приюте пришлось освоить не один станок, как нам говорили, на всякий случай, и я никогда не хотела работать на производстве. Почти все мои одноклассницы из приюта пополнили ряды фабричных работниц, одноклассники – исправительных колоний, с редкими исключениями… У меня был друг в приюте, Колюня, его и сейчас, кстати, все Колюней называют… Так вот, он много читал, очень много, заставил и меня полюбить книги. Часто мы вместе их и читали, спрятавшись где-нибудь от всех. Потом я стала писать сочинения школьные, странные, как говорили наши педагоги, а Колюня, прочтя мои опусы, посоветовал не забрасывать увлечения и продолжать писать. Так я и стала писательницей.
-- А что стало с эти вашим Колюней? – поинтересовалась дама.
-- Ничего, -- улыбнулась Ева. – Жив-здоров. Мы учились вместе с ним на филологическом, потом он пошел в армию, потом служил контрактником, сейчас снова учится на филологическом.
-- И у вас не было с ним романа? – вскочила смешная девушка с косичками как у Пеппи ДлинныйЧулок.
-- К сожалению, не было.
-- А вам хотелось?
-- Думаю, да, потому что он удивительно интересный человек. Даже странно, что такого приют воспитал.
-- Однако же и вы, Ева, из того же самого приюта, -- заметила Элла Августовна.
-- Если бы не Колюня, кто знает, кем бы и где бы я теперь была, -- вздохнула Ева.
-- Были варианты?
-- Нет. Но, если бы не постоянное присутствие Колюни, который был всегда рядом, как каменная стена, не знаю, что бы со мной было.
Поднялся компактного телосложения мужчина в тройке, с бородкой клинышком.
-- Я предстваляю «Детективную газету», -- сказал он. – Хотелось бы уточнить, почему именно жанр детектива вас заинтересовал больше всего в выборе творческой реализации, а, не скажем, любовный роман?
-- Я не выбирала, -- поправила волосы Ева, сползшие на глаза. – Мои романы не детективы, если брать полное толкование жанра. В первую очередь, это как раз-таки романы о любви, а уже потом детективы или что-нибудь еще.
-- Я хочу добавить, -- вступил в беседу Аркадий Петрович, -- что, благодаря этому, то есть, смешению жанров, произведения Евы и пользуются таким успехом. В них есть все, – на пальцах стал перечислять: -- и мелодрама, и детектив, и триллер, и фантастика в какой-то мере, при чем, в каждом. Это не так-то просто, согласитесь, использовать в одном произведении кучу разных жанров.
-- Спасибо, Аркадий Петрович, -- поблагодарила Ева издателя за объяснения.
Молодой, задумчивого вида, человек с физиономией поэта задал такой вопрос:
-- Что вы чувствовали, получая отказы один за другим, пытаясь издать первый свой роман?
-- Ой, я ревела как дура каждый раз. Хорошо, что не додумалась со злости уничтожить, хотя мысли такие были. Я понимала, что написала не бог весть что, но обидно было, что мой роман возвращают непрочитанным. Все же у меня хватило духу продолжать одиссею по издательствам. Видно, сказалось воспитание приюта, где наглость и упрямство почитались, как высокие моральные качества.
Красивая блондинка с яркими сочными губами, с золотым кулоном на груди, с северным акцентом спросила:
-- Что такое для вас шелк? Все героини ваших произведений просто без ума от этого куска ткани, а в последнем вышедшем романе вы используете шелк в качестве орудия убийства. Он что – символ какой-то или метафора? А, может быть, вам таким образом захотелось подчеркнуть собственный вкус?.. Только в нашей стране шелк носят исключительно женщины легкого поведения.
-- Мне очень жаль вашу страну, в таком случае, -- сказала Ева. – Попробуйте произнести слово «шелк» несколько раз подряд, попробуйте-попробуйте, все-все, что вы слышите? Это же шум моря, шелест леса и шепот дождя одновременно, а потрогайте шелк на ощупь, -- Ева плавно, нежно провела по рукаву. – Это сама свобода, вольная воля, холодная, как лед, и горячая, как дыхание огня. На протяжении множества ночей мне снилось, что я на шелку сплю и шелком укрываюсь. Читая французские романы, я завидовала каждой героине, носящей наряды из шелковой ткани. Женщины легкого поведения из вашей страны отличаются изысканным вкусом. Я тоже предпочитаю шелк другим тканям, и мои персонажи стараются не отставать от той, кто их создал.
Она бы долго еще говорила и рассуждала на тему вкуса, тем более все, что касаемо шелка, было любимой темой, когда бы не странного вида молодой человек, привлекший ее внимание. Красавец-блондин, безупречно выбритый, с обнаженным мускулистым торсом, с кожаными нарукавниками на обоих запястьях, в кожаных черных брюках и таких же сапогах, медленно приближался к девушке, не сводя с нее глаз цвета холодной стали. Ева словно застыла. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, даже голову повернуть в сторону не получалось. Только смотреть на приближающегося мужчину с накаченным торсом и гадать, откуда он взялся? Кто его пропустил в таком виде в студию?..
Блондин подошел к столу, за которым сидела Ева, остановился, опустил руки ладонями на стол и, наклонившись к ней, произнес приятным бархатистым баритоном:
-- Здравствуй, Ева!
Девушка не ответила на приветствие. Она все так же неподвижно сидела на месте и все так же в упор вынужденно смотрела на блондина. Чего он хочет? Почему никто никак не реагирует на его появление и поведение? Или ей все это только снится? Эта студия, пресс-конференция, она сама?..
-- Что за цирк ты здесь устроила? – улыбнулся блондин, но какой-то ненастоящей улыбкой. – Тебе приятно общество всех этих шутов? – указал пальцем в зал, не оборачиваясь. – Они же все больны. Неизлечимой болезнью. Имя которой похоть. Мужчины уже давно раздели тебя глазами и в своих фантазиях входят в тебя и выходят без устали, а женщины… женщины тебя разрывают, как коршуны, на кусочки и скармливают собакам. Хотя нет, одна все-таки тебя любит, и даже искренне, вон та, с косичками, смешная такая. Знаешь, что она сейчас с тобой делает? Ты же любишь шелк? Вот в него она тебя и вталкивает, скоро он тебя проглотит совсем, съест и не подавится.
Еву охватывает паника, связывает по рукам и ногам, в глазах, таких больших и красивых – ужас. Почему никто не поможет ей? Почему нет рядом Егора? Он бы вытащил ее из этого кошмара… Надо просто позвать его, он сразу отзовется, он не может не услышать ее… Но как, как она позовет на помощь, если даже собственный голос сейчас ей не подвластен?..
-- Да кто ты такой?! – вдруг на всю студию закричала Ева, замахиваясь рукой на блондина.
Но его не было.
Ева стояла за полукруглым столом, тяжело дыша, и медленно опускала занесенную для удара руку, а притихший зал и вся съемочная группа удивленно смотрели на девушку в жуткой неприятной тишине.
-- Простите! – прошептала Ева и тяжело опустилась в кресло.
Аркадий Петрович тут же объявил, что пресс-конференция окончена. Элла Августовна налила ей в стакан минералки и попросила попить. Ева сделала несколько маленьких глотков и поставила стакан на стол.
Журналисты постепенно расходились, явно недовольные тем, что пропустят самое интересное, но сенсация у них уже была в кармане. Можно как угодно теперь расценивать непонятное поведение и вскрик известной писательницы, неизвестно кому адресованный. Не девчонке же, задавшей вполне безобидный вопрос о ближайших творческих планах… А, может быть, не все в порядке с головой у Евы Момат?..
-- Я пойду, -- сказала Ева Аркадию Петровичу и направилась по направлению к выходу из студии.
-- Я провожу вас… -- предложил Аркадий Петрович.
-- Не стоит, -- отмахнулась та и вышла в коридор, где столкнулась с девушкой с косичками, как у Пеппи ДлинныйЧулок. Но Ева только скользнула взглядом по ней и поспешила дальше. Девушка окликнула ее, Ева не отозвалась.
… Так или почти так, насколько помнила Ева, прошел ее первый телеэфир. Она пыталась еще что-то вспомнить, что-то очень важное, и одновременно курила, запивая сигаретный дым сладким кофе в гримерке, где, кроме нее, находились еще Аркадий Петрович, Элла Августовна и та смешная девушка с косичками. Оказывается, ее звали Дашей и она делала свой первый репортаж для какого-то женского журнала.
-- Что же все-таки произошло? – спрашивал Еву Аркадий Петрович. – Что тебя так напугало?
-- Не знаю, Аркадий Петрович, -- пожимала плечами Ева. – Галлюцинации какие-то.
-- С вами уже случалось такое? – пытаясь помочь, поинтересовалась Даша.
-- Нет, -- отрицательно качнула головой Ева. – Но где-то я читала, что при резком изменении жанра в творчестве, начинают происходить странные вещи.
-- А вы изменили?
-- Да. Я пишу целиком фантастический роман, что-то вроде пост-катастрофик.
-- Дождь закончился, -- произнесла Элла Августовна, взглянув в окно.
-- Я пойду тогда… -- сказала Ева.
-- Все же я тебя отвезу, -- настоял Аркадий Петрович, по какой-то непонятной причине перейдя на «ты». Раньше он никогда не позволял себе этого, но Ева никак не отреагировала. Возможно, она все время считала, что Аркадий Петрович давно должен был перестать ей выкать. В сложившейся ситуации он еще больше почувствовал, как дорога ему девушка.
Взяв Еву за руку, как маленькую, Аркадий Петрович направился к выходу. Она не сопротивлялась, покорно села в машину, откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. Аркадий Петрович включил музыку, но тут же выключил. Молча они ехали по городу, приходившему в себя после недавней стихии.
-- Ты бы не молчала, -- заговорил вдруг Аркадий Петрович. – Тяжело ведь в себе держать негатив, по себе знаю.
-- А что говорить? – не открывая глаз, спросила Ева, и добавила: -- Я ничего не помню. До вскрика. Глупо, наверное, выглядела?
-- Ничего, -- произнес Аркадий Петрович, -- нормально. Первый блин всегда комом.
-- Аркадий Петрович, -- открыла Ева глаза, подвинулась ближе к издателю и положила голову ему на плечо, -- я ничего такого не разболтала?
-- Ничего такого, -- успокоил Аркадий Петрович, улыбнувшись.
-- Честно-честно? – как ребенок, переспросила Ева.
-- Честно-честно, -- подтвердил Аркадий Петрович.
-- Это хорошо, -- прошептала девушка.
Она снова закрыла глаза, еще сильнее прижалась к плечу Аркадия Петровича, словно искала защиты. Издатель нежно погладил ее по волосам, потом обнял за плечи одной рукой.
-- Так хорошо, -- прошептала Ева. – Почему вы не мой папа?
Ответить Аркадий Петрович не успел, да и стоило ли?
Зазвонил телефон в сумочке Евы. Девушка взяла мобильный, приставила к уху.
-- Да, Егор! – сказала она.

2

Молодой человек Евы Момат – Егор Савинич – высокий атлет с перебитым носом и типично славянским лицом – выходил на крыльцо здания филологического факультета после последней практической в сопровождении друга Николая Кулакевича или, по-просту, Колюни, прижимая телефон к уху, но почти ничего не слышал из того, что говорила ему любимая девушка из-за невообразимого шума и гама студенческой братии, вываливающейся из храма науки на улицу.
-- Ничего не слышу! – пожаловался Егор Колюне, который прикуривал от зажженной спички неизменную сигарету без фильтра. – Что? – уже в мобильный спросил он. – Не слышу! Повтори, пожалуйста! У нас тут просто занятия закончились, поэтому очень шумно. Ты не передумала?.. Вот что, давай я буду говорить, а ты слушать, хорошо? Я спросил, ты не передумала, насчет завтра? Мы собирались компанией за город, на природу? Колюня будет обязательно, без него никак, девчонки какие-то, сам не знаю еще какие, ну, парни наши из группы, ты их знаешь. Так договорились? Ты поедешь? Точно?.. Отлично! Я тебе еще позвоню, ближе к ночи. Ну, пока. Целую.
Егор, удовлетворенный разговором с любимой, отключил телефон и спрятал в спортивную сумку, перекинутую через плечо.
-- Все в порядке, -- сообщил другу. – Да не дыми ты на меня! – замахал руками, разгоняя сигаретный сизый дым, облаком окруживший его.
-- Я на тебя не дымлю, -- прохрипел Колюня. Его голос часто сравнивали с голосом Высоцкого, но ничего больше, кроме голоса, их не связывало. – Это ветер.
-- Где ты ветер увидел? – не сдавался Егор. – Ни один листок на дереве не шелохнулся еще ни разу!..
-- Ну и что. Ветер же невидимый, -- парировал Колюня, -- поэтому мы его и не видим, но он есть, потому что я дымлю в одну сторону, а дым все равно поворачивает в твою. Сам по себе, согласись, он повернуть не может, потому что кто-то его по-любому поворачивает. И этот кто-то ветер, понял?
-- Да иди ты! – отмахнулся Егор.
Колюня заразительно засмеялся. Егор тоже улыбнулся.
-- Чё ты ржешь? – улыбаясь, все еще злился по-доброму Егор.
-- А ты чё? – сквозь смех выдавил Колюня. – Повторюха-муха! – Он бы еще чего-нибудь сказанул такого, но как-то неудачно затянулся сигаретой и сильно закашлялся, до слез.
-- А я всегда говорил, -- заметил Егор, похлопав друга по спине, -- что права народная мудрость, ведь и смех до плача доводит. Или тебе кто-то пожалел этого яда? – предположил вдруг.
-- Ты и пожалел, -- сквозь кашель и сквозь смех, ответил Колюня.
-- Кто это обидел Колюнчика? – подошла одногруппница Егора и Колюни Светлана. Крашенная блондинка с большими глазами и высоким бюстом обняла Колюню, чмокнув в щечку. – Уж не Егорушка ли? Признавайся…
-- Его обидишь, -- отмахнулся Егор и посмотрел на часы. – Ладно, -- сказал он, -- сладкая парочка, развлекайтесь. Мне на тренировку пора.
-- Дезертир покидает поле боя, -- протянул руку для прощального рукопожатия Колюня.
-- До завтра, герой! – не обратил никакого внимания на брошенную реплику Егор. – Я за тобой заеду.
-- Лады, -- согласился Колюня и, не успел Егор повернуться к нему спиной, как схватил Светлану в охапку и впился губами в ее губы. Девушка не сопротивлялась и с жаром отвечала на поцелуи. Да и как можно было сопротивляться Колюне? Не смотря на довольно худощавую фигуру и средний рост, он был жилистым и невероятно сильным, по крайней мере так казалось Светлане и почти всем девчонкам факультета, а еще необыкновенно обаятельным. Его правильные черты лица, бледный цвет кожи, постоянное выражение печали в глазах цвета летнего леса, длинные черные волосы, зачесанные назад и собранные в хвост, тельняшка и джинсы на подтяжках, хрип, исходящий из горла – безумно нравилось все. Даже вонючие сигареты, которые он курил, не отталкивали девушек. Оттопыренные уши, которыми Колюня гордился и неоднажды повторял, что большие уши – признак гениальности, некоторых умиляли. К тому же, он обладал недюжинным умом, начитанностью, остроумием и несомненно являлся приятным собеседником. Всем Колюня был хорош. Кроме одного: очень любил выпить, а потом с кем-нибудь подраться. Естественно, это его не красило, но всегда прощалось, считаясь милой блажью.
-- Дай хоть отдышаться! – хватала ртом воздух Светлана, вырвавшись из медвежьих объятий Колюни, когда он снова был готов вцепиться в ее губы мертвой хваткой своего поцелуя.
-- Пойдем выпьем, -- остановленный фразой Светланы, вдруг произнес Колюня.
Лицо девушки изменилось, глаза, блестевшие каким-то чудным светом, потускнели. Она знала, что к Колюне нельзя относиться серьезно, но надеялась, что не в ее случае, ведь она очень красива и, безусловно, нравится Колюне… Она ошибалась. Как многие другие. Колюня не мог никого полюбить, потому что любил, и давно. Он любил Еву Момат, но отказался от нее сам, понимая, что с ним девушка будет несчастна. Поэтому, чтобы забыть ее, после срочной службы в армии, он еще два года прослужил контрактником в горячих точках, бросив учебу, чтобы только не находиться с ней рядом, и уже после того, как она закончила ВУЗ, восстановился, в одну группу с Егором, который тогда уже встречался с Евой. Колюня с ним подружился, обещав себе помогать обоим, чем сможет, а чтобы не так больно было смотреть на них, стал пить и вести беспорядочный образ жизни. Всех это устраивало. Своим пассиям он никогда не клялся в любви и предупреждал сразу, что на длительные отношения с ним пусть не расчитывают. Однако в последнее время Колюня изменился. Ему надоело просыпаться каждое утро почти всегда с новой девушкой в постели. Он помнил каждую по имени и никогда их не путал, но больше не хотел разного, ему нужна была одна-единственная, и если это не Ева Момат, пусть будет другая, но настоящая, а не кукольная. Именно кукольного типа девушки чаще всего ночевали у Колюни…
-- Колюня, -- почти простонала Светлана, -- ты хоть день можешь прожить без водки?
-- Могу, -- прохрипел тот, закуривая. – Но не хочу. Ты идешь? – спросил.
-- Куда? – вздохнула Светлана обреченно.
-- В кабак, конечно.
-- Нет, -- покачала головой Светлана тоскливо.
-- Как хочешь, -- сказал Колюня. – Тогда я пошел.
Он чмокнул девушку в лобик и, не оглядываясь, зашагал вверх по улице.
Колюня направился в сторону Площади Победы в бар «Океан», который Егор окрестил «тошниловкой». Он появился там однажды, забрать вдрызг пьяного Колюню, сладко спавшего на разбитом после драки столе, с размазанной по лицу чужой кровью. Почему-то разбить в кровь лицо Колюне никто не мог. Фингалы ставили, а вот кровь пустить не получалось. Колюне нравилось в этом заведении. Бармены с ним здоровались за руку и никогда не обижались за беспорядки, устраиваемые им, потому что за причиненный ущерб он в два раза переплачивал. Откуда деньги, никто не знал, а сам Колюня отшучивался, что, мол, наследство родственник из Америки оставил.
Как обычно, появлению Колюни в баре обрадовались, особенно три человека за одним из столиков. Это были молодые поэты, с которыми Колюня часто выпивал, любил пообщаться, но никогда не помнил, (парадокс) их имен и каждый раз знакомился заново.
Поэты пригласили его за свой столик и возбужденно, перебивая друг друга, стали рассказывать, показывая пальцами и взглядами на соседний столик, из чего понятно было только одно: одних молодых людей обидели другие молодые люди.
-- И чего вы хотите? – спросил Колюня.
-- Ничего, -- ответил один, с реденькой бородкой-пушком, -- впечатлениями делимся.
-- Ты бы не со мной, -- прохрипел Колюня, выпив залпом налитые ему сто грамм вторым, широкоплечим, лысоватым немного для своих юных лет, -- а с ними ими поделился.
-- Мы хотели, -- сказал третий, одетый, как тинейджер, но на вид, самый старший из троих, протирая платочком запотевшие очки.
-- Мы хотели, -- дразня, повторил Колюня и повернулся лицом к соседнему столику, за которым сидели четверо спортивных парней и девушка. – Налей еще, -- сказал, обращаясь к собутыльникам.
В том, что поэтов обидели незаслуженно, было понятно, но Колюня решил разобраться, а заодно убедить обидчиков в неправоте и извиниться. Еще раз остаграммившись, он подсел к ним.
Колюня только собирался заговорить, едва удерживая ускользающую мысль о том, с чего начать, как был отправлен сильным ударом в челюсть вместе со стулом, на котором сидел, на пол. Девушка в восторге захлопала в ладоши и весело засмеялась. Колюня встряхнул головой, быстро поднялся, схватил за загривок ударившего его и смачно приложил лицом о стол, при этом подмигнув девушке. Та застыла с открытым ртом, рука, с вилкой и с насаженным на вилку пельменем, остановилась на полпути. Пострадавший взвыл от боли, размазывая кровь по лицу и держась за нос, словно проверял, на месте ли он, растерявшись от неожиданности и потеряв на время ориентацию. Не дожидаясь, пока трое оставшихся накинутся, Колюня вспрыгнул на стол и окончательно обезвредил первого ударом ноги в висок. Парень с тихим стоном вместе со стулом опрокинулся на пол и затих. Колюня намеревался таким же образом разделаться еще с одним противником, как минимум, но вдруг почувствовал дикую боль чуть ниже колена, заставившую его упасть на стол спиной навзничь и встретиться с торжествующим взглядом девушки. Это она воткнула ему в ногу вилку. Тут же двое парней из оставшихся троих прижали его руки к столу, третий принялся наносить удары по корпусу и по лицу. Однако ноги Колюни были свободными, чем он и поспешил воспользоваться. Тот, кто наносил с таким усердием удары, отлетел в сторону и, падая, зацепился за столик, опрокидывая руками все, что на нем находилось и увлекая его за собой. Те, кто сидел за столиком, долго не думая, подняли парня за шиворот и выволокли на улицу. Оставшиеся двое пытались удержать Колюню, приказывая девушке, чтобы та сняла туфлю и каблуком выколола глаза «мудаку». Колюня же «мудаком» себя не считал и поэтому обиделся. Разведя ноги в стороны, растяжка у Колюни была отменной и на любой шпагат он садился не только на полу, словно змей, опустил на шеи удерживающих его. Парни отпустили руки Колюни и уцепились в его ноги, сдавливающие их шеи. Освободившимися руками Колюня столкнул обидчиков лбами и отпустил обмякшие тела, девушку прижал за горло к стене и, продолжая сдавливать, сплюнул кровь с разбитой губы и прохрипел:
-- Ай-ай-ай, красавица, как нехорошо поступила!..
И без того большие глаза девушки, испуганно вытаращились. Она хваталась руками за руки Колюни, уже задыхаясь. Колюня же очень хотел сделать последнее усилие, чтобы навсегда усыпить ее, но еще больше хотел попробовать на вкус ее губы, однако сдержал себя. Он ослабил хватку и совсем отпустил руки. Девушка, громко кашляя и тяжело дыша, сползла по стенке на пол.
Колюня вышел на улицу, прихрамывая, закурил. Через несколько секунд из бара выволокли избитых им парней и бросили на тротуар. Их подобрала милиция. Колюня облегченно вздохнул: вечер удался.
Вернувшись в бар, первым делом, он спросил, сколько сегодня задолжал, а получив ответ, отсчитал требуемую сумму.
Снова присоединившись к молодым поэтам, которые тут же стали восхищенно вспоминать его подвиги и благодарить за восстановление справедливости, Колюня почему-то не удивился, увидев за столиком ту самую девушку, но поинтересовался, для приличия, что она здесь делает?
-- Я их не знаю, -- просипела она, еще не справляясь с голосом, -- кроме одного. Я из-за него работу сегодня потеряла, он предложил возместить нанесенный мне ущерб…
-- Таким образом? – кинул Колюня взгляд на разгром, где уже суетились уборщицы.
-- Я не знала, что все так обернется. Мне очень неловко…
-- Ты – легкомысленная пьяная дура, -- выдал Колюня, сделав знак поэтам, что пора разливать. – Я не виню тебя по отношению ко мне. Но ты подумала, что было бы с тобой после… в обществе незнакомых?..
-- Изнасилование? – неуверенно предположила девушка.
-- Это в лучшем случае, -- заметил Колюня.
-- Мне они казались такими милыми, -- улыбнулась девушка, -- поначалу, -- взглянув на нахмурившегося Колюню, поправилась она.
-- Очень милыми, -- иронично прохрипел Колюня, опорожнив очередной стаканчик с алкоголем. – Ладно, ребята, -- вдруг встал из-за стола, -- с вами хорошо, а мне тут уже что-то поднадоело. Ты со мной? – спросил вдруг у девушки.
-- Да, -- быстренько поднялась та и подошла к Колюне.
-- Пока, -- бросил на ходу он остающимся, задержавшись на минуту у стойки бара, чтобы приобрести еще одну бутылку водки.
Уже на улице, когда Колюня в сопровождении незнакомой девушки, шагал по проспекту полуночного города, почти забывшего о недавней разнузданности природы, чьи следы оставались видны только в самых глухих и труднопроходимых районах, хлебая из «горлышка» водку по очереди с девушкой, ему вдруг пришла идея продолжить чудесный во всех отношениях праздник на дансинге. Он любил изредка посещать такие места, где многие его знали и всегда радовались его появлению, потому что он щедро платил, буквально разбрасывал деньги, жертвуя довольно крупные суммы на различные конкурсы и призы победителям. Он мог бы, в принципе, не утруждать себя и поехать к себе домой вместе с девушкой, переспать с ней и завтра забыть о ее существовании. К постели, судя по всему, девушка готова, иначе, чего ради она осталась с ним? Но что-то было в этой девушке, что-то зацепило Колюню в ней, что-то такое, чему он не находил объяснения, но это что-то притягивало его к ней, и с ней ему не хотелось расставаться, как с остальными. Она казалась Колюне какой-то необыкновенной. Он впервые не мог предугадать, как девушка себя поведет через минуту. И хоть его не удивило, что она осталась с ним после драки, по существу, с врагом, и не важно сколько по времени была знакома с приятелями, она пришла с ними, обстоятельства заставили задуматься его.
Колюня хлебнул очередную порцию алкоголя, отгоняя навязчивые мысли. Ведь никогда раньше он не думал ни о чем таком, зачем сейчас компостировать себе мозг? Надо наслаждаться жизнью, пока она есть, радоваться новому знакомству с чудесной девушкой… О том, что эта чудесная девушка воткнула вилку ему в ногу, Колюня уже не помнил. Он еще немного отпил и протянул бутылку девушке. Та взяла ее обеими руками, остановилась, поднесла ко рту. Пила она мелкими глотками, слегка запрокинув голову, как воду, и нисколько не поморщилась. Со стороны могло показаться, что она действительно пила воду или какой-нибудь бесцветный напиток. И как она была прекрасна в этот момент! Колюня залюбовался. Он закурил и присел на скамейку, (они подошли к автобусной остановке), чтобы удобнее было смотреть.
На высоких каблуках девушка казалась одного роста с Колюней. Мелированные волосы падали прямыми прядями на плечи. В глазах, больших и глубоких, цвета нетронутой первозданной речной чистоты, светилось неподдельное озорное любопытство, такими же озорными и любопытными казались все черты ее лица: и носик, вздернутый слегка и живой чувственный, живущий как бы сам по себе ротик, и шоколадное зернышко родинки над верхней губкой. И характером, несомненно, она обладала авантюрного склада. Кого-то она напоминала Колюне, кого-то одновременно хищного и нежного. Да, все движения девушки, грация, даже то, как она одета – черный топик, легкая кожанка нараспашку, узкие со стрелками брюки – указывало на сходство с кошками.
-- Можно сигарету? – возвращая бутылку, протянула девушка руку. Ухоженные продолговатые ногти на ее изящных пальчиках были покрыты ярко-красным лаком.
Колюня еще раз затянулся, взял бутылку и отдал сигарету девушке.
-- У меня есть предложение, -- загадочно взглянул он на нее, пораженный, с каким видом девушка курила. Она была первой, кто не только не ругал его за плохой вкус в выборе табака, но и ничуть на смущалась ни запахом, ни отсутсвием фильтра.
-- Да? – с любопытством отозвалась девушка. – И какое?
-- Ты любишь дискотеки? – спросил Колюня.
-- Да, -- ответила девушка.
-- Ну, тогда поехали?..
-- Поехали. А куда именно?
-- Тебе понравится.
Колюня поймал машину, посадил спутницу на заднее сиденье, пристроился рядом и, заплатив водителю вперед, назвал адрес, куда ехать. Машина тронулась.
Колюня приобнял девушку. После прижал сильнее к себе, не наблюдая отрицательной реакции с ее стороны.
-- Раздавишь, -- нежно прошептала она и дотронулась ладонью его щеки. – Колючий…
-- Разве? – словно не доверяя, потрогал свои щеки и Колюня. – Странно. Я брился сегодня. Честно.
-- Мне нравится, -- прошептала девушка, не отнимая ладони. Потом вдруг подняла на него глаза и улыбнулась: -- А мы ведь не знакомы…
-- Правда? – не поверил Колюня и принялся вспоминать ее имя, которое однако не вспоминалось.
-- Не утруждайся, -- заметила его потуги девушка, -- я не называла тебе своего имени, как и ты мне своего.
-- Колюня, -- тут же весело представился он.
-- Николай? – поправила имя девушка.
-- Нет, -- отрицательно качнул головой Колюня. – Не Николай ни какой, а самый настоящий Колюня. Да и не похож я на Николая. Меня еще в детдоме так прозвали.
-- Понятно, -- согласилась с разъяснениями девушка. – В таком случае, я – Галюня.
Молодые люди пожали друг другу руки в знак того, что знакомство состоялось, и Колюня заметил:
-- Ты не прислушивалась к созвучию слов «Колюня» и «Галюня»? Прямо стихи какие-то.
-- Не преувеличивай, -- положила голову ему на плечо Галюня и добавила: -- Ты такой сильный!..
-- Ты заметила? – улыбнулся Колюня, наклонив к ней лицо.
-- Угу, -- кивнула девушка, подставив губы для поцелуя. Колюня как-то не в свойственной для него манере робко прикоснулся к ее губам, как бы пробуя на вкус. Галюня же, закрыв глаза, полностью доверилась ему, повторяя за ним все, что бы он не делал, губами; сердце ее учащенно билось, дыхание стало прерывистым и горячим, опьяняя и без того нетрезвого молодого человека. Он почувствовал легкое головокружение и для опоры ухватился рукой за спинку впереди расположенного сиденья.
Словно набравшись храбрости, рука Колюни скользнула под топик и сжала в ладони грудь. Из горла девушки вырвался невольный стон, в это же время остановилась машина и водитель сказал, что они приехали. Колюня рассеянно поблагодарил его, помог выйти из салона Галюне и, уже уверенной походкой, обнимая девушку за талию, зашагал в здание дансинга, где у входа его приветствовала охрана, дружелюбно похлопав по плечу и осторожно интересуясь, где он успел разбить губу. Колюня, как обычно, отшутился. Внутри дансинга Галюня сразу же отдалась на волю ритма музыки. Ей безумно хотелось танцевать и безумно хотелось нравиться Колюне, потому что он ей, безусловно, нравился. Однако Колюня оставил девушку одну среди танцующих, сказав, что присоединится позже. Он показал рукой, где будет находиться, уверяя, что ни она, ни он не потеряют друг друга из виду.
Колюня пробрался к бару, заказал водки, выпил, повторил заказ и закурил. Он смотрел на танцующую девушку, упивавшуюся танцем и собой в танце, уверенную в своей красоте, и думал, вернее, задумался о том, что ведь ни разу за все время, проведенное с Галюней, не вспомнил о Еве. Плохо это или хорошо? Пока еще он не знал. Пока еще он был с Галюней и не хотел ее ни с кем делить.
Колюня поднял стакан, сделав знак, что пьет за нее, девушка улыбнулась в ответ, кивнула, что поняла. Колюня повернулся к бармену, чтобы еще повторить, а когда снова посмотрел в сторону танцующих, Галюни не обнаружил. Колюня потер глаза, уверенный, что исчезновение девушки померещилось из-за обилия выпитого, так бывает, но Галюни на самом деле не было.
Колюня поставил стакан на стойку, даже не пригубив его содержимого, и встревоженно, расталкивая преграждающих ему путь, не считая нужным извиниться, ринулся туда, где должна была танцевать, на сколько он помнил, Галюня. Ее нигде не было, как не вглядывался молодой человек в танцующих девчонок поблизости и вокруг. Но она не могла сбежать. В этом Колюня был уверен. Может быть, в дамскую комнату подалась? Ну, конечно, куда же еще так таинственно могла испариться девушка? Успокоенный этой мыслью, Колюня решил сделать ей сюрприз, встретив у выхода. Он выбрался в вестибюль, где находилась лестница, ведущая к парадному. Там как раз и распологались уборные, контролеры, гардероб, охрана и входные двери.
Колюня закурил, приближаясь к лестнице, откуда доносился странный шум и приглушенные вскрики, словно кому-то не давали говорить, зажимая рот. Уже на лестничной площадке Колюня заметил край куртки Галюни и поймал взгляд девушки, устремленный в никуда, но с необыкновенной тоской и отчаянием. Колюня понял, что кто-то насильно пытается увести девушку, причиняя ей боль. Как пес, сорвавшийся с цепи, Колюня бросился вниз и уже в парадном догнал Галюню в окружении троих незнакомых ему парней. Он не знал, о чем они спорили между собой, да и не хотел знать, но, увидев, как один из парней ударил Галюню по лицу, разбив его в кровь, бросился, не говоря ни слова, на него, сбил с ног, оседлал, надавив коленом на горло и вставил пальцы в его глазницы, намереваясь выдавить глаза. Колюню оттащили и прижали к стене, однако он вырвался, раздавая удары направо и налево всем, кто только замахивался на него, а таковых оказалось гораздо больше, чем трое, пока охрана не развела противоборствующие стороны по разным углам. При чем Колюню одного едва удерживали четверо, и чтобы его утихомирить, огромный детина, радушно встретивший недавно у входа Колюню с девушкой, как старого приятеля, подошел, произвел щелбан и улыбнулся.
Галюня, вжавшись в стенку, с ужасом и восхищением наблюдала за своим героем. Ведь он дрался за нее, он вступился за девушку, не разбираясь, права она или виновата. Ему было наплевать. Значит, она нравилась ему, а Галюне, в свою очередь, нравилось нравиться Колюне, вот только кровь из носа чуть-чуть разрушала ее красоту.
-- Ну, чё, успокоился? – несильно похлопал по щекам Колюни тот, что дал щелбан.
-- Да, все нормально, -- прохрипел тот.
-- Отпустите его, -- приказал охранникам, по-видимому, начальник охраны.
Колюня встряхнул свободными руками и прижал к груди Галюню, которая бросилась к нему, как только его отпустили. Тот, кто ударил Галюню, тоже освобожденный другими охранниками, но находящийся на некотором расстоянии, которое сохраняли те же охранники в целях пресечения повторения драки, снова пытался ее начать.
-- Да кто он такой, чтобы тискать мою жену?! – выкрикнул он.
-- Она твоя жена? – удивился начальник охраны, глядя на прижавшуюся, как ребенок к папе, девушку к Колюне.
-- А то нет!.. – кричал муж. – Этот псих мне чуть глаза не выдавил!
-- Ну, не выдавил же, -- сказал начальник охраны. – Скажи «спасибо», что не убил. – А ты, -- обратился к Галюне, -- действительно, его жена?
-- Была, -- кивнула девушка. – Нас только штамп в паспорте и связывает. Больше ничего. Мы даже не живем вместе, -- продолжала Галюня, отвечая, скорее, Колюне.
-- Ударил тоже муж? – спросил начальник охраны, имея в виду ее разбитый нос.
-- Я не хотел, -- не дожидаясь, пока заговорит девушка, вмешался ее муж.
-- А чего тогда хотел от нее? – допытывался начальник охраны.
Муж опустил голову, не зная, что ответить, а друзья его стали расходиться по-одному,возврящаясь в танцзал.
-- Денег он хотел, -- сказала Галюня.
-- А у тебя много денег? – поинтересовался у девушки начальник охраны.
-- Я ему задолжала. Мы договорились, что я ему буду выплачивать некоторую сумму за то, чтобы он оставил меня в покое, а меня сегодня с работы выгнали из-за одного похожего…
-- Это правда, муж? – похрустывая костяшками пальцев, спросил начальник охраны, приближаясь к тому. – И тебе не стыдно эксплуатировать бедную девушку? Руки-ноги есть? Есть. Так бегом работать на завод, на фабрику, куда угодно! Чтобы я тебя здесь больше не видел!
Провожаемый улюлюканьем, ниоткуда взявшийся и ушедший в никуда муж вылетел из здания.
-- А ты прямо зверь, -- легонько толкнул в плечо начальник охраны Колюню. – Одно удовольствие смотреть было.
-- То-то ты не спешил на помощь, -- упрекнул старого знакомого Колюня.
-- Опасался, что и мне перепадет, -- рассмеялся тот. – Ладно, развлекайтесь. По местам, ребята!
Охранники разошлись по своим участкам. Галюня, обнимая Колюню, буквально повиснув на нем, вдруг прошептала:
-- Я тебя хочу! Здесь и сейчас!
… Уже сидя в машине на коленях Колюни, в пойманном такси, которое следовало на улицу Матусевича, где в одной из пятиэтажек Колюня снимал однокомнатную квартиру, Галюня спросила, дыша ему прямо в лицо и целуя в губы:
-- Ты не жалеешь, что связался со мной?
-- Это я тебя должен спрашивать об этом, -- ответил Колюня.
-- Но я же тебя, это самое, ранила…
-- Правда? – сделав вид, что не понимает, улыбнулся Колюня.
-- Не притворяйся. Все ты понимаешь. Вот переспишь со мной и выставишь за дверь, как ненужную вещь. Пользуйтесь, мол, кому пригодится.
-- Что ты… -- пытался возразить Колюня.
-- Да-да, -- прикрыла Галюня его рот ладошкой. – Со мной всегда так. Но не будем о грустном. Кто тебе тот огромный охранник?
-- Да так, никто.
-- Не ври. Я же видела…
-- Воевали вместе.
-- Ты воевал? Да ладно? – удивилась девушка.
-- Немного. Давай не будем об этом.
-- Так больно?
Колюня не ответил.
-- Мне тоже больно, когда со мной, как с игрушкой…
-- Ты о чем?
-- Ни о чем, -- Галюня поцеловала молодого человека и добавила: -- Тебе показалось.
Квартира, в которой жил Колюня, Галюне показалась довольно маленькой, возможно, из-за книг. Их огромное количество уменьшало масштаб помещения. Долго размышлять, однако, над этим вопросом ей не позволил Колюня, сорвав с нее всю одежду и повалив на кровать.

3

Ева Момат жила в частном, купленном три года назад, домике на Алибекова, неподалеку от супермаркета «Таир», что было удобно: далеко за продуктами не надо ходить. Возле этого домика и остановил свой «форд» Аркадий Петрович. Он хотел проводить девушку в дом, но та сказала, что с ней все в порядке и в помощи она не нуждается, извинилась и добавила, что в гости пригласить не может, так как нужно дописать главу, а уже совсем поздно, и если она не успеет за ночь дописать, завтра не сможет влиться в график последующей работы, потому что у нее все расписано, сколько она должна написать за день и где остановиться, и ей придется долго привыкать к новому графику, перестраиваться и тому подобное, а это очень болезненное и нервное занятие, ей бы не хотелось, чтобы это произошло.
Аркадий Петрович не настаивал, он предложил из вежливости, а поскольку Ева была уже дома, с ней ничего плохого больше не могло случиться. Аркадий Петрович пожелал ей спокойной ночи и уехал.
Ева прошла через небольшой дворик с маленьким садиком и кустами роз, вошла в дом, состоящий из трех комнат, кухни и прихожей. Разувшись в прихожей, она прошла в гостиную, где было много книг и мебели, а оттуда в свой кабинет, из кабинета вела дверь в спальню.
Не переодеваясь, Ева села за пишущую машинку, но даже слова написать не смогла. Так далеко она была от персонажей из новой книги. О чем задумалась девушка? Нет, она не переживала за инцидент на телевидении, ей было все равно, потому что она не понимала смысла происшедшего, и занимал ее только блондин, которого она видела одна, а блондин, в отличие от нее, видел всех. Почему? Откуда он взялся вообще? Чего хотел? Сейчас, понятно, бесполезно гадать, нужно было спрашивать там, а она вместо этого сидела, как воды в рот набравши, застыв в придачу, как статуя. Почему? Не мог же он заставить ее онеметь и окаменеть одновременно! А мог ли разговаривать, чтобы его только она одна слышала и находиться в студии, полной народа, и быть невидимым для всех, кроме нее одной?..
-- Так, Ева, -- произнесла девушка вслух, -- ты сходишь с ума. Совсем нервы расшатались. А к графику новому все-таки придется привыкать. Ну, да ладно…
Ева вышла из-за стола и прошла в спальню, которая представляла из себя своеобразное королевство шелка. А к шелку девушка питала безудержную страсть. Окна завешаны шторами из голубой ткани, стены обиты атласом цвета бордо, постель – из белого шелка, пол застлан – черным, даже телевизор накрыт шелковой накидкой.
Она всегда мечтала именно о такой спальне и, как только гонорары позволили тратить деньги, не задумываясь, Ева стала осуществлять свою мечту. Она скупала все: от нижнего белья, кусков тканей, платьев, до совершенно ненужных на первый взгляд ленточек. Первые несколько месяцев после приобретения шелковой постели девушка спала голышом, заворачиваясь с головой в сводившую ее с ума ткань, разглаживая своим телом складки, восхищаясь нежностью объятий и шуршащего голоса. Она разговаривала с шелком, как с человеком, и ничего предосудительного в этом не видела. А что такого? Это как марки собирать. Егор, например, не обращал внимания на ее причуду. Впрочем, он мало на что внимание обращал, кроме своего бокса, хотя в постели справлялся неплохо. Колюня же постеснялся входить в комнату, увидев великолепие, устроенное Евой, сказав, что она превзошла всех аристократов Лувра.
Со временем спать голышом Еве надоело, к тому же наступили холода, и она стала одевать разные комбинашки, пижамки, маечки, ночнушки, не зря же их покупала и заполняла бельевой шкаф.
Включив телевизор, Ева разделась, натянула на себя облегающий комплект из трусиков и маечки, залезла под одеяло, но не легла, а села спиной к стене, подложив под спину подушку для удобства.
По телевизору шел последний выпуск новостей. Диктор под картинку рассказывал о случившемся невероятной силы дожде, подсчитывал урон, нанесенный городу и людям. Фото погибших тут же продемонстрировали, но лиц Ева не запомнила. Президент высказал искреннее соболезнование пострадавшим, пообещал поддержать и оказать посильную помощь.
Ева не хотела вникать в подробности новостей, она вообще не собиралась их смотреть, а намеревалась расслабиться под рок-концерт по какому-то каналу, по какому именно – забыла. Она взяла пульт, но переключить не успела: увидела на экране себя, застывшую в какой-то непонятной решимости с занесенной для удара рукой, с перекошенным от страха и гнева лицом. «Но кто был тот, который вызвал в доброжелательно настроенной писательнице, искренне и добродушно отвечающей на вопросы журналистов, такую разительную перемену?» -- спрашивал голос дикторши и вопрос ее повисал в пустоте, потому что то место, куда Ева в студии метала «громы и молнии», пустотой и являлось.
-- Хотела бы я сама знать, кто это был, -- вслух произнесла Ева.
-- Ты уверена в своем желании? – услышала она вдруг приятный бархатистый баритон со стороны окна, где стояло небольшое кресельце, в котором Ева любила почитать в свободное время, и откуда плавно плыл, закручиваясь в кольца и, создавая при этом различные по форме причудливые предметы, дым ее сигарет.
Девушка вздрогнула от неожиданности.
Из-за полумрака, царившего в комнате, освещенной лишь отблеском включенного телевизора, она не могла рассмотреть того, кто произнес фразу, но по очертаниям силуэта догадалась, кто это, испуганно подобрала под себя ноги, вжимаясь в стену, как будто та могла ее спасти, и закрыла глаза, надеясь, что когда откроет, поймет, что ей все просто приснилось.
-- Не обольщайся, -- словно прочитав мысли девушки, произнес незваный гость. – Сигарету? – предложил и, не дожидаясь ответа, достал из пачки сигарету, прикурил, пересел на край кровати, протянул сигарету Еве.
Она открыла глаза и встретилась с глазами того самого блондина, из студии. Нервно взяв из его рук сигарету, Ева судорожно и шумно затянулась.
-- Не нервничай, -- сказал блондин. – Береги нервы. Они тебе еще пригодятся.
-- Чего вы хотите? – дрожа всем телом, спросила Ева. – Убить меня?
-- Нет, -- покачал головой блондин, выдыхая дым вслед за девушкой. Они как будто по очереди курили, как будто играли в какую-то непонятную страшную игру.
-- Зачем тогда? – снова спросила Ева и еще раз предположила: -- Изнасиловать?..
-- Нет, -- опять отрицательно ответил блондин.
-- Что же вам нужно?
-- Не все сразу, Ева. Не все сразу.
Блондин поднялся за пепельницей. В виде вытянутой ладони, та стояла на телевизоре.
Не сводя пристального взгляда со спины блондина, Ева потянулась за телефоном, который лежал на тумбочке, рядом с кроватью.
-- Не советую, -- не оборачиваясь, сказал блондин. – Пока приедет вызванная тобой помощь, меня уже не будет. И что тогда подумают о тебе? – Он снова сел на край кровати с пепельницей в руке, взглядом показывая, что и она может воспользоваться пепельницей, иначе довольно длинный тлеющий ствол наполовину выкуренной сигареты нечаянно упадет на так лилеемый ею шелк и испортит его. – У них не будет другого выхода, -- продолжал блондин, -- как признать тот факт, что писательница популярных романов Ева Момат тронулась умом. Ведь она так удачно дала повод для подобного вывода своим дебютом на телевидении.
-- Зачем вы делаете это? – простонала Ева.
-- Сейчас не время для объяснений, -- прозвучал ответ. – Но придет день и ты все узнаешь. – Блондин таинственно, жестко прищурившись, улыбнулся. – А как ты быстро сдалась?! Удостоверясь, что я тебя не трону, ты успокоилась, расслабилась. Ты эгоистка, Ева, и никого не любишь, кроме себя. Ты даже в телевизор сейчас смотрела только для того, чтобы на себя посмотреть, а не понять, что все-таки произошло в студии! Тебе наплевать на все, кроме себя и своего сраного шелка!
Еву, как и в студии, парализовало и ничего возразить она не смогла. Его голос обволакивал паутиной, умиротворял спокойствием и негой, словно гипнотизировал. Блондин ни разу не повысил его даже на полтона, выговаривая слова с удивительным удовольствием, любовался ими, как будто долго был лишен этого прекрасного занятия. Поэтому девушка покорно позволила блондину привязать себя за руки к спинке кровати шелковым шарфиком, словно специально оказавшимся для такого случая на тумбочке, где лежал телефон. Будильник, как заученное стихотворение, неизменно твердил, с небольшой хрипотцой, батарейка садилась, свое тик-так, а кожаный блокнотик с телефонными номерами и адресами растопырился на одной из страничек, исчерканной донельзя, на той же тумбочке.
Блондин открыл шкаф, снял с жердочки, как попугайчиков, еще несколько шарфиков, привязал таким же манером ноги Евы к противоположной спинке кровати. После чего еще одним шарфиком завязал ей рот. Сняв с подушки наволочку, блондин натянул ее на голову девушки и перевязал ее ленточкой на шее.
Полюбовавшись на свою работу, он вдруг сказал:
-- Нет, пожалуй, это слишком для тебя. Несомненно, ты задохнешься, а мне это ни к чему. Хотя именно так ты убила одну из героинь своего последнего романа, не так ли? Ты же и сама мечтаешь умереть в объятиях горячо любимого шелка. Для тебя же счастье – задохнуться в нем. Я устрою тебе твое счастье, но чуть попозже. Да что ты вообще знаешь о смерти? – произнес блондин, сорвав наволочку с Евы. Она глядела на него с непередаваемым ужасом и восторгом одновременно, тяжело дыша. – Так что ты знаешь о смерти? – склонился блондин над ней, провел рукой по лицу. – Ты же с таким удовольствием наваливаешь горы трупов в своих «великих» произведениях! Молчишь? Молчи-молчи. У тебя еще будет время поболтать, а у меня – насладиться беседой с тобой.
Блондин достал из заднего кармана штанов небольшую продолговатую коробочку, открыл ее и извлек шприц. Брызнула жидкость из иглы, попав на край простыни, затем игла мягко, как в подушку, вошла в плечо девушки.
-- Это маленькая предосторожность для твоей же пользы, -- сказал блондин. – Я не прощаюсь и вернусь за тобой, так что не переживай, -- добавил он и ушел в… стену.
Ева проводила его взглядом, посмотрела зачем-то в потолок. В принципе, ей больше и смотреть-то было некуда, хоть и телевизор работал, но показывал только снег.
Мысли девушки метались, суетясь, как пчелиный рой, проваливая сознание в бесконечную черную дыру. Последнее, что она восприняла угасающими зрением и слухом – настойчивый требовательный писк телефона, который аж подпрыгивал от своего собственного звука на тумбочке.

4

«Почему Ева не берет трубку? – в который раз задавал себе вопрос Егор, через каждые десять минут набирая ее номер. – Ведь договорились же, что я буду звонить. Может, она спит уже? Ведь довольно поздно…»
-- Кончай ерундой заниматься, -- услышал Егор голос брата. – Посмотри на часы, все нормальные люди спят давно.
-- Может, ты и прав, -- выключил телефон Егор. Он звонил ей много раз, таким образом, выполнил обещание, и поэтому чист, а, значит, при встрече, имеет полное право упрекнуть Еву. Сколько раз такое уже было! То она забыла, то отключила телефон, то была в душе и не слышала его звонка, то заблокировали телефон за неуплату. Наверное, и сейчас сидит в ванной, наслаждается процессом купания, она любит освежиться перед сном, и в ус не дует, что кто-то может волноваться за нее из-за того только, что ей трудно подойти к телефону. Все, Егора совесть чиста, он звонил, как договаривались, это она не ответила ни на один его звонок, пусть пеняет на себя, не получит подарка и все, который Егор намеревался вручить девушке на природе. Что за подарок? Подарок отличный, и завернутый, как полагается. Его Егор долго выбирал, запарился весь, как на ринге. Подарок должен понравиться Еве, иначе, зачем его покупали? Это книга, да, книга, Ева ведь очень любит книги. И, хоть и много их у нее, Егор надеялся, что его книга, подаренная им, станет для девушки чем-то большим, чем просто книга. Он не знает, о чем она, но выглядит красиво, с картинками даже, в твердой обложке. Книгу купить посоветовал брат Егора Руслан – следователь Октябрьского РОВД, а следователь плохого не посоветует, тем более, родному брату.
Егор был младше Руслана почти на пятнадцать лет и родителей совсем не помнил, они погибли в авиакатастрофе, во всяком случае, такова официальная версия их смерти, но Руслан не верил ей, поэтому, наверное, и пошел в следователи. Он и воспитал брата, как умел. Не один, правда, бабушка помогала, недавно и она умерла. Брат и пристрастил Егора к боксу, решив, что тот обязательно станет чемпионом. Все может быть. Но в последнее время Егор как-то засомневался в своих возможностях на ринге, видимо, из-за учебы. Это Руслан устроил его на филологический, уверяя, что высшее образование необходимо любому уважающему себя человеку. Так вот, если бы не филфак, Егор никогда и не задумался бы, нужен ему бокс или нет. А так…
-- Что-то не ладиться, братишка? – обнял его одного роста с ним, такой же высокий, Руслан, с седыми висками, глубокой морщиной на лбу, но стальными мускулами и такими же нервами. Он понимал состояние брата, сам был когда-то влюблен и переживал, как мальчишка, любые неприятности и ссоры. Время изменило его. Та, которую он так сильно любил, вышла замуж, пока он служил в армии. Сейчас она вдова, мужа убили на «зоне», и толстая, как корова. Руслана всегда подташнивало, когда где-нибудь случайно они с ней пересекались и благодарил судьбу, что не женился на ней. Больше он никогда и никого не любил, но его внимание привлекали проститутки: их услуги он и использовал вместо любви, да и Егора заставил с помощью путан научиться всем ее премудростям. – Не переживай, -- сказал он еще. – Не так уж все и плохо. Она тебя любит? По твоим словам, любит. Может, заснула над телефоном в ожидании твоего звонка, ты же конкретно не уточнил время, вот и пожинай плоды недальновидности. И брось всякие угрызения совести. Брось. Ты же мужик. Боец! Чемпион, в конце концов! Вон какие мышцы накачал! А бабы – проходящее. Сегодня одна, завтра другая, какая разница. Им же только одного надо: раздвинуть ноги пошире и, чтобы ты ублажал ее, не переставая, без устали, да так, чтобы она ходить не смогла дня два после этого, тебя вспоминая, как бога, и лелея надежду повторить встречу еще много-много раз.
-- О чем ты?.. – высвободился из объятий брата Егор. – Ева не такая.
-- Ну, хорошо, не такая, -- не возражал Руслан. – Тогда расскажи мне, чем она занимается, -- попросил, -- кроме секса с тобой, разумеется.
-- Ну, работает, как все, -- пожал плечами Егор.
-- Работает, -- повторил Руслан, -- да еще как все? Ты даже представления не имеешь, чем живет твоя зазноба?..
-- Да нет у меня времени на всякие глупости!.. – возразил Егор.
-- И ты не в курсе, что твоя девушка – известная писательница? – искренне удивился Руслан.
-- Писательница? Вот бы никогда не подумал. Серьезно, что ли?
-- Ну, ты даешь, брат! – расхохотался Руслан. – Полгода спит с девчонкой и ничего о ней не знает! Как ты умудрился-то? Как она тебя до сих пор вообще не бросила? Любовь у них?! Хотя, -- задумался вдруг, -- вероятно, ее это устраивает. Точно! Ей удобно с тобой. Ты не задаешь лишних вопросов, не лезешь в ее жизнь, тебе даже это неинтересно делать. Я понял ее. Она тебя использует, братишка, как механизм, для удовольствия. Поздравляю, Егор, ты, оказывается, бесплатный мальчик по вызову, -- хлопнул Руслан рукой по плечу брата. – И волком не смотри! Не такая она! Твоя Ева – очень хитрая стерва, не зря же столько книг понаписывала. Все, я спать. Завтра на работу рано. Спокойной ночи!
Руслан еще раз похлопал Егора по плечу и пошел в свою комнату. Послышался шорох снимаемой одежды, приглушенный шепот, опять брат привел очередную шлюху, и как еще не заразился ничем? Потом Руслан закрылся, Егор же поплелся в свою комнату, переваривать услышанную информацию. Ведь не так уж не прав Руслан, если подумать, но все равно Егор не мог поверить, что Ева такая, какой ее обрисовал брат. Он же не знает ее, только по рассказам Егора может судить… Хотя, знает же, что она писательница, в отличие от Егора.
Он устыдился самого себя. Ведь любил же Еву, по-настоящему. Разрывался между нею и боксом. Необходимо решительным образом все изменить, объясниться с Евой, извиниться, сделать так, чтобы она поверила, что важнее всего она, Ева, а не бокс, что без бокса он может и обойтись, в конце концов, можно заниматься им не всю неделю напропалую, а несколько дней, два-три дня по четыре часа, а без нее, без Евы, жизнь кажется какой-то пресной и неинтересной. Да, завтра нужно обязательно сказать Еве об этом и еще намекнуть, что он очень хочет видеть Еву своей женой. Он, Егор, виноват перед Евой, был невнимательным с ней, не разговаривал на какие-нибудь задушевные темы, не интересовался, как она провела день, что успела, о чем думала, но он постарается измениться: не постарается, а изменится, станет лучше, будет замечать, во что и как она одеватеся, какими духами пользуется, говорить комплименты, дарить цветы, ожидать любимую девушку после работы, ведь должна же она где-то работать, чтобы вместе, прогуливаясь по вечернему городу, возвращаться домой, вместе ужинать, смотреть телевизор, обсуждать фильмы, передачи и книги, а потом, друг друга раздевая, ложиться в постель и любить сильно-сильно, так, чтобы наутро не было стыдно, так, чтобы у обоих блестели глаза с самого утра, искрясь счастьем, радуясь новому дню, радуясь, что таких дней впереди необозримое множество… А потом появятся дети… Однако, стоп. Что-то Егор далековато забрался в своих мечтаниях по невидимой лестнице, шатающейся в воздухе от каждого, самого легкого дуновения ветра. Как бы не свалиться с нее, переломав все кости, не сорваться и расшибиться в лепешку, ведь телефон Евы молчит и сейчас; молчит, как стена, загородившая расстояние, разделяющее Егора от Евы. Ему бы бросить думать о том, если бы да кабы, смыть их в унитаз, как лишний груз, избавиться от них, как избавляется тело. Не это сейчас важно. Ему бы не размышлять, а действовать… Что значат мысли и слова, повторяющие мысли, если они не подтверждаются делом, ведь под лежачий камень и вода не течет? Ему бы выскочить из квартиры, липнущей стонами проституток, без конца приводимых братом, в ночь и бежать, бежать, мчаться к ней, к Еве, не задумываясь о последствиях, объяснить, если потребуется, что волновался, почувствовал, что с ней что-то случилось, ведь она не ответила ни на один его звонок, а если с ней и вправду что-то стряслось – помочь, успокоить, вытирая слезы с ее лица тыльной стороной ладони… Ему нужно было поступить именно так, ведь он любил ее!!!
Однако Егор подумал, что утро вечера мудренее, как говорил брат. Заявившись к ней ночью, разбудив, если она спит, можно нарваться на совсем ненужный скандал и все испортить. Лучше завтра со свежими мыслями и желаниями серьезно поговорить, без нервов и усталости прошедшего дня. Ведь уже скоро утро. Что может произойти за короткий промежуток времени?..
И Егор, закрывшись в своей комнате, лег в постель, укрылся одеялом и быстро заснул, но ему ничего не снилось.

5

И было утро, и вовсю светило солнце в незашторенные окна квартиры, которую снимал Колюня, когда Галюня открыла глаза и поморгала, привыкая к яркому свету, он ее и разбудил. Девушка сладко потянулась, выпрямляясь, высвобождаясь из пут сонливости, как из-под одеяла, в котором, смешно сказать, запуталась. Ночью они с Колюней так кувыркались, а одеяло так мешало, что его постоянно толкали и отталкивали от себя, втаптывали ногами в кровать и в спинку кровати, но одеяло всегда почему-то оказывалось под ними, его снова выталкивали, а оно опять возвращалось, будто играло с ними, а потом молодые люди не могли его поделить, пока не оказалось, что Галюня в одеяло завернулась, не оставив ни клочка Колюне. Последний не подавал никаких признаков жизни, пока Галюня боролась с одеялом, он не проснулся и тогда, когда ей это удалось, удалось выкарабкатья и, пожурив пальчиком, накрыть одеялом спящего. Колюня натянул одеяло на голову, прижав его рукой к себе, не открывая глаз, и повернулся на другой бок. Девушка чмокнула парня в макушку и спрыгнула с кровати. Она одела его тельняшку, тут же превратив ее в платьице, чуть не утонув в ней, перепоясавшись для удобства поясом от куртки, и прошлепала босыми ногами в ванную умыться и причесаться. После ванны прошмыгнула на кухню. «Так, посмотрим, что мы имеем». Галюня открыла холодильник и присела от удивления увиденного. «Ешь – не хочу, -- прошептала она, -- но нужно что-то приготовить. Возьмем помидорчиков, огурчиков, редиски, сметану и сделаем салатик. Ветчинку порежем на бутерброды, только бы не забыть сначала намазать маслом дольки батона. Картошка… жареная? Разогреем. Или лучше пельмени? Нет, ждать пока вода закипит… Да, к ветчине добавим шпроты, или не стоит?.. Если будем еще пить, тогда шпроты. Точно. А водочки тут… раз, два, три, четыре… Неужели я такая алкоголичка? Нет, конечно, я же только чуть-чуть… Так, посмотрим, что в морозилке? О, мясо! Много мяса. Но размораживать не будем, обойдемся тем, что под рукой. Я же все-таки не для того здесь, чтобы есть, хотя еда тоже не помешает. Интересно, откуда у него столько всего: и денег, и продуктов, и книг? Естественно, из магазина, дурочка. Но ты видела, сколько у него книг? Я видела. Умный мальчик. И как только голова не лопнула от прочтения их всех?.. Ладно, хватит болтать, пора за работу».
Галюня тихонько включила музыку, магнитофон стоял на подоконнике, и принялась за стряпню. Ей хотелось удивить Колюню, понравиться еще больше. Она, что уж тут скрывать, не представляла себе, как теперь будет без него, если он вдруг скажет, что все, девочка, погуляли и хватит. Так поступали почти все, кого она знала. Влюбчивая по натуре, Галюня с каждым мечтала о семье, понимая все же, что это невозможно. Все ее парни в осоновном были либо бандитами, либо подонками, либо и теми и другими вместе. Она надеялась их исправить своей любовью, но ее любовь им была не нужна: только секс, и ничего кроме секса. Они хотели от нее восторженных криков в постели, возбуждающих стонов и покорности в общении. Как только девушка проявляла инициативу по изменению жизни «любимого» или открывала рот, ее сразу же выставляли за порог. Такое отношение к ней не сломило ее, она другого обращения и не знала, а закалило, иначе не выжить; слезы бесили всех и вызывали еще большую агрессию, поэтому Галюня не очень переживала из-за потери очередного бойфренда, прекрасно осознавая, что появления другого ждать не придется, потому что отличалась красотой. А ей так хотелось настоящей любви, как в романах!.. Она как-то сказала о своей мечте встретить сказочного принца одной из подруг, та рассмеялась и прокуренным голосом поведала, что о таких принцах мечтают все женщины мира, поэтому Галюня не исключение, только принцев этих на всех не хватит, потому что они не конвейерные, и рождаютя раз в столетие, так что нужно выкинуть дурь из головы и довольствоваться тем, что бог послал. Подруга всегда оставалась довольной жизнью, Галюня же не переставала надеяться. Появление Колюни на горизонте взбудоражило ее. Он ни капли не был похож на представителей круга ее знакомых, не обидился и не избил ее за ту злополучную вилку, вступился за нее. За девушку дрались и раньше, но по другим причинам, да и сама Галюня могла постоять за себя, бывшие парни многому научили. Сам факт помощи, он же многое означает. А если бы не было той вилки? Вот ведь ирония судьбы. Нет, не может Колюня быть таким, как те, другие, не может, иначе зачем тогда все? Вся эта жизнь зачем? Нет, она не любила еще Колюню. Как можно полюбить человека за один день, вернее, ночь, но он дико нравился. А, может, уже и любила? Ведь пишут же в романах о любви с первого взгляда! Может, это она и есть? Только бы Колюня не оказался другим, не таким, как она о нем думала.
Галюня прислушалась. Ей показалось, что Колюня встал. Да, так и есть. Он прошел в ванную, откуда донесся плеск воды, потом Колюня стал чистить зубы и расчесываться. На кухню он вошел свежим, бодрым, а, главное, не лохматым. Прилично выглядеть всегда приятно не только для себя, но и для окружающих. Он поцеловал Галюню в уголок рта и сел за стол у окна, глядя, как она старается у плиты.
-- Я хоть и не различаю запахов, -- захрипел Колюня, закуривая, -- но уверен, что они вкусные, судя по тебе, поэтому поспешил лично убедиться.
-- Убедился? – покраснела девушка.
-- Визуально, да, -- последовал ответ. – Жду материального продолжения.
-- Уже скоро все будет готово, -- довольно улыбнулась Галюня. – А ты, пока, может, водочки? – предложила.
-- Нет, -- махнул головой Колюня. – С утра пьют только алкаши. А выпить я еще успею, потому что… потому что мы едем сегодня на природу с шашлыками.
-- Мы? – встревоженно спросила Галюня.
-- Ну, да, я, ты, Егор с Евой. Егор должен и заехать за нами. Еще кто-то собирался…
-- Ты вот так запросто возьмешь меня в компанию своих друзей?
-- Ты разве не человек? Они тебе понравятся. Кстати, моя тельняшка тебе идет, -- заметил Колюня.
-- Правда? Спасибо.
-- Надо будет купить похожую, как ты считаешь? – подмигнул он девушке.
-- Ой, уже картошка готова, -- засуетилась Галюня, еще не до конца осмыслив услышанного. Она живо сняла сковороду с плиты, разложила картошку по тарелкам, поставила их на стол, быстро закончила с салатом, нужно было только заправить овощи сметаной и перемешать, поставила чайник вскипятить воду и тоже села за стол, напротив Колюни. – Приятного аппетита, -- сказала она.
Колюня поблагодарил, пожелав того же и девушке, принялся за еду. Ел он быстро и молча, настоящий, уверенный в себе и знающий себе цену, мужчина. Галюня тоже не отставала от молодого человека, но внимательно следила за каждым движением мускулов его лица.
-- Спасибо, -- наевшись, встал он из-за стола. – Было очень вкусно. В этом доме несомненно не хватало женских рук и заботы.
-- Думаешь? – обрадовалась Галюня.
-- Ты чудо, -- поцеловал ее Колюня. – Чай я пока не буду, пойду палатки доставать для сегодняшнего пикника. И ты тоже не задерживайся. Мне нужно сказать тебе кое-что.
Колюня ушел. Скоро стало слышно, как он копается в кладовке.
На кухне Галюня осталась одна. Она мыла посуду и думала, гадала, что хочет ей сказать Колюня? Почему не сказал сразу, как поел? Неужели и в нем она ошиблась? Неужели все парни одинаковые? Нехорошие предчувствия окружили девушку и она, готовая к самому худшему, внутренне собравшись уйти, подошла к Колюне.
-- Я пришла, -- грустно произнесла она.
-- А чего такая кислая? – весело поинтересовался тот, укладывая палатки, заново собирая все принадлежности, чтобы ничего не потерялось.
-- Ты хотел сказать что-то…
-- Да, -- бросил возиться Колюня с палатками. – Сядь, -- показал девушке на табуретку, сам остался на полу. – Я долго думал, -- продолжал он, взяв ее за руку, -- пока ты готовила, и вот до чего додумался. Не знаю, как и сказать, черт, никогда такого никому не говорил. В общем, -- заглянул в глаза девушке, -- оставайся у меня, вот.
-- В качестве… в качестве кого? – не смея поверить, заикаясь почему-то, наверное, от неожиданности и волнения, спросила девушка.
-- Я подумал, что тебе не нужно возвращаться туда, откуда ты пришла, и мне неинтересно откуда. Я подумал, что не обижу тебя, если в качестве моей любимой супруги ты…
-- Колюня! – восторженно бросилась Галюня на молодого человека, обняла, прижалась, целуя его в шею и в губы.
Не ожидавший такой бурной реакции, Колюня, растерялся сначала, но потом поднял девушку на руки, продолжавшую его целовать, и отнес на кровать. Лежа в постели, она не отпускала его.
-- Ты правда хочешь, чтобы я осталась? – прошептала вопросительно Галюня.
-- Не сомневайся в этом, -- подтвердил Колюня, запечатав ее рот своим.
Время для них остановилось. Они забыли о его присутствии, наслаждаясь своим, им одним доступным, мировосприятием. Их не интересовало время. Но время не могло просто так исчезнуть, тем более отпустить, потерять из поля зрения своего никого и ничего, даже в виде исключения. Оно позволяло не замечеть его и только, но само было вездесущим, в некотором роде исполняя роль шпиона. И времени это нравилось, ведь только оно знало и хранило все тайны и секреты, ничего не ускользало от пристального и внимательного взгляда времени, составляющего все эти тайны и секреты в эдакий архив без права доступа, во всяком случае, времени так казалось, и, утешаясь подобными мыслями, оно развлекалось, наблюдая за происходящим вокруг. Его не очень-то и занимало то, чем были заняты Колюня с Галюней, скорее, расстраивало их отношение к нему, поэтому с удовольствием напомнило о своем существовании настойчивым нетерпеливым стуком в дверь квартиры.
-- Ты ничего не слышала? – прислушался Колюня к звукам в тихой комнате, оторвавшись от губ Галюни.
-- Ничего, -- прошептала девушка, не открывая глаз, все еще находясь за пределами времени, как она считала.
Стук повторился, еще более настойчивый, требовательный, громкий, будто по двери кто-то ногами бил.
-- Черт, который сейчас час? – спохватился вдруг Колюня. – Это Егор, скорее всего! – Он слез с кровати и пошел открывать дверь.
-- Долго мне еще стучать? – сразу накинулся на Колюню Егор, не поздоровавшись, проходя в квартиру.
-- Может, «здравствуй», для начала, -- упрекнул его Колюня. – Если не со мной, так с девушкой моей поздоровайся. Все-таки не к себе домой пришел.
-- Здорово, -- пожал Егор руку Колюне и кивнул головой в знак приветсвия Галюне, скрывшейся почти до глаз под одеялом, смущаясь постороннего пока еще для нее человека.
-- Пройди на кухню, -- попросил Егора Колюня, -- сам понимаешь…
-- Да, конечно, -- согласился тот и быстро ретировался.
Колюня поцеловал девушку, сказал, чтобы она одевалась, и сообщил, что этот молодой «некультурный» человек его друг Егор. Галюня кивнула, что поняла, и Колюня прошел вслед за Егором на кухню.
-- Ева второй день не отвечает на телефонные звонки, -- возбужденно ходил взад-вперед по маленькому пространсту кухни Егор.
-- И что? – спросил Колюня. Он сел за стол и закурил.
-- Как что?! – удивился спокойствию друга Егор. -- Со вчерашнего вечера она не ответила ни на один мой звонок, хотя мы договаривались, что я позвоню и мы обсудим завтрашний, то есть, уже сегодняшний, выезд на природу.
-- Ты Еву не знаешь? Она же писатель. Может, как раз писала в момент твоего звонка. А любой шум извне очень раздражителен, когда человек занят творческим процессом.
-- Откуда ты знаешь? – ухмыльнулся Егор.
-- Я чуть-чуть больше знаком с Евой, чем ты.
-- Хорошо, я допускаю, что вчера она, может быть, писала, как ты говоришь…
-- Не может быть, а точно.
-- Ладно. Но сегодня почему до сих пор ее телефон молчит?
-- Ты у меня спрашиваешь?
-- У тебя!
-- Послушай, Егор, Ева – твоя девушка, и ты должен быть в курсе, что с ней, а не я.
-- Но ты же больше с ней знаком, чем я.
-- Это что-то меняет? Ты бы вместо того, чтобы права качать у меня в доме, в первую очередь съездил бы к ней, если ты такой умный, и удостоверился, что с ней все в порядке, а уже потом ехал ко мне, ведь брат дал машину? Или ты на автобусе?
-- Дал, -- успокаиваясь, ответил Егор. – Ты прав, -- сказал после. – Я сам всю ночь думал, что нужно к ней поехать…
-- Чего ж не поехал? Или плохо думал?
-- Боялся напугать ее.
-- Она не из пугливых, Егор. Сама, кого хочешь, напугает, -- заметил Колюня. – Не переживай, -- хлопнул рукой по плечу друга, -- сейчас все вместе сядем в «бумер» твоего брата, приедем к Еве, и вместе посмеемся над твоими опасениями, сидя у нее в гостиной и попивая чай с плюшками или кофе, ты ведь кофе пьешь?
-- А вдруг, Колюня… с ней что-то… я никогда себе не прощу.
-- Конечно, не простишь, -- поддержал Колюня. – Но говорю тебе, с ней ничего не случилось. Писала долго вчера весь вечер и полночи, сейчас отдыхает.
-- Если бы.
-- Вот посмотришь.
-- Кто-нибудь чай будет? – пришла Галюня нарушать мужское сообщество.
-- Нет, -- за двоих ответил Колюня, -- спасибо. Мы очень спешим. Кстати, Егор, знакомься, это – Галюня. И она едет с нами.
-- Очень приятно, -- произнес Егор. – Вы собирайтесь, я в машине подожду.
Егор быстрыми шагами вышел из квартиры и так же быстро спустился вниз по лестнице.
-- Ты готова? – спросил у Галюни Колюня.
-- Да, -- ответила девушка. – Уже давно.
-- Остался только я, -- сказал Колюня, закинул на плечи подтяжки, наверх одел тельняшку, сел на кровать натягивать носки и кроссовки.
Галюня посмотрела в окно.
Тучи с невероятной скоростью вдруг заслонили солнце, словно проглотили его. Стало темно, так же, как и вчера. Загремел гром, сотрясая стены. Не отрывая взгляда, как завороженная, Галюня наблюдала, как трескается стекло в окне змеевидными полосами. Сверкнула молния, опять загрохотал гром. Окно словно взорвалось гранатой, разбрасывая осколки стекла во все стороны. Галюня испуганно вскрикнула, инстиктивно закрыв руками глаза, отступила от окна, обо что-то споткнулась и упала. Колюня в одном незашнурованном кроссовке бросился на помощь девушке.
-- Ты цела? – всматриваясь в ее глаза, спросил он.
-- Кажется, -- опираясь на плечо Колюни, поднялась та.
В разбитое окно ворвался дождь.
-- Скорей отсюда! – выдохнул Колюня, схватил девушку за руку и побежал к двери. – Накрылся наш пикник! – прокричал на ходу.
Егор уже завел мотор, когда они сели в машину: Колюня – рядом с водителем, девушка – на заднее сиденье. Не дожидаясь, пока захлопнутся дверцы, «бумер» рванул подальше от дома.
-- Почему так долго? – спросил Егор.
-- Окно разбилось, -- коротко ответил Колюня.
-- Не только у тебя, -- заметил Егор, взглядом показывая на мимо пробегаюшие здания.
-- Что происходит? – смотрела Галюня на оконные проемы домов, чернеющие, как пустые глазницы.
-- Этот ураган будет посильнее вчерашнего, -- предположил Егор. – Вчера мы не попали в него из-за занятий, сегодня же – в самый эпицентр угодили. Скоро плавать начнем.
Дождь необыкновенной силы заливал все вокруг, но больше всего усердствовал, судя по всему, над трассой. Словно живое существо, наделенное разумом, преследуя какую-то свою важную цель, дождь уничтожал дороги, а ветер, налетевший вдруг, помогал. Он, как и вчера, забавлялся с машинами, подбрасывал их вверх и разбивал о стены домов. Однако уже не играл, а уверенно, сосредоточенно уничтожал, будто мух прихлопывал.
Егор выжимал все из того, на что был способен «бумер», гнал его по полузатопленной проезжей части города, как и многие, оказавшиеся в пути, но вода неумолимо затрудняла движение.
-- Далеко еще? – нетерпеливо спросила Галюня.
-- Достаточно, -- отозвался Колюня. – Нам на другой конец города.
-- А сколько проехали?
-- Половину пути. Надеюсь, пешком идти не придется. Егор, что думаешь?
-- Да заткнись ты! – волком на друга посмотрел Егор, судорожно вцепившись в руль, пристально глядя на дорогу, стиснув зубы.
Галюня оглянулась назад посмотреть, что с другими машинами, которых они обогнали. Увиденное привело ее в ужас. Ветер разбрасывал автомобили, вернее, то, что от них оставалась. Он разрывал их, выгребал пассажиров, словно руками, и разглядывал их, будто у него были глаза. Ветер кого-то искал. Галюня в панике закричала.
-- Успокой ее! – дико вскрикнул и Егор, обращаясь к Колюне.
Не ответив ни слова, Колюня перебрался на заднее сиденье, обнял девушку. Та забилась в его руках перепуганной подстреленной ланью, вздрагивая и всхлипывая, не смея поднять глаз, чтобы не видеть происходящего, уткнувшись в тельняшку Колюни.
-- Мы умрем, да? – вдруг спросила.
-- С чего ты взяла? – успокаивал девушку Колюня, гладя ее по голове и крепче прижимая к себе.
-- Нужно быть идиотом, чтобы не понять, -- всхлипывала Галюня, -- что ветер ищет нас, посмотри сам.
Колюня оглянулся назад. Он увидел то же, что и Галюня, но сейчас ветер уже как будто знал, за кем охотился: он просто расшвыривал машины одну за другой, как необходимое препятствие, приближающее к цели. Уверенный в победе, ветер разрешал Егору продлевать агонию. Так подумал Колюня, вначале не поверив словам девушки, но быстро убедившись в обратном.
-- Черт, Егор! – крикнул он. – Этот ураган не просто так возник, ни вчера, ни сегодня! Ему нужны мы!..
-- Не болтай ерунды! – отмахнулся Егор. -- Ты от водки вообще свихнулся!
-- Да! – продолжал Колюня. – Я понял! – Догадка молнией сверкнула в его голове. Ева в последнее время разрабатывала одну тему, что-то связанное с паралелльным миром. Колюня сам же и подсказал идею нового произведения. Вероятно, она что-то нарушила в системе образов своей фантазией и… вот почему молчал телефон, когда Егор звонил ей. С Евой определенно что-то произошло, прав был Егор. – Черт, Егор! – опять закричал Колюня. – Это из-за Евы! Ты, мудак, Егор, что не послушал собственный внутренний голос ночью и не поехал к ней. Может, ничего и не было бы…
-- Да пошел ты! – в ответ возразил Егор. – Ты же мне сам втирал, что с Евой все в порядке!..
-- Я ошибся!
-- Я тебе морду разобью, Колюня, если ты прав, когда доберемся!
-- Если доберемся! – прокричал Колюня. – Гони быстрей, урод, твою мать!..
-- Сам урод! Я и так выжимаю, что могу!
-- Осторожно! – это вскрикнула Галюня, оглушенная хрипом Колюни и звонким ором Егора. Она смотрела вперед, в лобовое стекло, потому что назад смотреть не хватало храбрости. – Осторожно! – крикнула она опять.
Ветер, наслаждавшийся безнаказанностью и удачным завершением поисков, уверенный, что находка никуда не денется, обогнал «бумер» и стал швырять в него впереди несущиеся машины, но не прицельно, а так, для развлечения. Однако Егор был опытным водителем, он все видел и замечал и без криков незнакомой ему девушки.
Ветер так заигрался, что позволил «бумеру» доехать до места. Машина влетела на небольшую возвышенность, почти нетронутую водой, на которой размещался частный сектор, и остановилась у одного из домов. Сверкнула молния и, словно кулаком, вышибла одно из окон в доме Евы, ужалила книги, которые тут же вспыхнули огнем. Из разбитого окна показался первый волос дыма.
-- Оставайся в машине! – приказал Колюня своей девушке.
-- Но… -- хотела возразить Галюня.
-- Я сказал, останься в машине! – прикрикнул на нее Колюня, но тут же поцелова и добавил спокойно: -- Здесь ты будешь в относительной безопасности. Мы скоро.
Друзья вышли из машины и забежали в дом. Входная дверь была открыта.
-- Ева! – в два голоса позвали они девушку, заглядывая во все углы.
Колюня толкнул дверь спальни. Та не поддалась. Парни переглянулись и Егор вынес ее ногой в прыжке. Ева лежала на кровати в том же виде, в каком ее оставил блондин.
-- Ева! – склонился над девушкой Егор, развязывая ей руки.
-- Не причитай! – буркнул Колюня. – Быстрее давай! – развязывал он ей ноги.
Как только Еву освободили, раздался оглушительный грохот и в то место, где девушка только что лежала, через разбитое окно, ударила молния. Шелк вспыхнул, как спичка, и огонь с жадностью хищника набросился на беззащитную жертву. В считанные секунды запылала вся спальня.
-- Уноси ее! – крикнул Колюня Егору.
Егор ловко схватил не подававшую признаков жизни девушку на руки и перекинул через плечо, повернулся к двери, еще сравнительно не обласканную огнем. Однако в проеме стоял незнакомый ему человек, загораживая проход. Высокий блондин, с кривой ухмылкой, нанес Егору неслабый удар кулаком в лицо, но на ногах Егор устоял. Блондин сделал шаг вперед, намереваясь еще одним ударом отбросить противника вместе с его драгоценной ношей в огонь. В это время Колюня с разбега обеими ногами в прыжке врезался блондину в бок. Вдвоем они покатились, вцепившись друг в друга, клубком в жаркие объятия пламени.
-- Выноси Еву! – выкрикнул еще Колюня и Егор не стал мешкать. Задыхаясь от дыма, он пробрался к выходу, но дверь не поддавалась. Егор сам закрыл ее за собой и теперь дверь заклинило. Нужно было куда-нибудь положить Еву, но куда? Егор огляделся вокруг, надеясь что-нибудь найти такое подходящее, ничего не нашел, стал ногами пинать дверь… Надо было в окно… Теперь уже поздно.
Снова загрохотало, молния еще раз врезалась в дом. Обрушилась крыша. После чего раздался небывалой мощности взрыв. Все заволокло дымом и из дыма поднимался в небо огромный огненный ствол, издалека казавшийся грибной ножкой. Он побалансировал чуть-чуть и стал оседать по мере рассеивания дыма, выплевывая из своего чрева обгоревшие куски досок с острыми, словно обгрызенными краями, пластмассы и шелка, которые медленно, беззвучно, как в кино, падали на землю, создавая своим видом какой-то новый вместо ранее находящегося здесь красивого домика, рваный и убогий мирок, где завершением или последним штрихом по окончании процесса рождения или возведения, явилась не тронутая ни огнем, ни взрывом, никак не пострадавшая, даже нигде не поцарапанная пишущая машинка, опустившаяся с последним вздохом взрывного ствола.
Стало так тихо, словно ничего и не произошло. Словно и не было никогда ни дождя, ни ветра, ни грома с молнией, ни взрыва. Вовсю светило солнце, готовясь к уходу в закат по времени, слепо глядя вниз, на город, и ничего не видя.