Здравствуй, Даша! Глава семнадцатая

МАЙК АДАМ

ЗДРАВСТВУЙ, ДАША!

(роман)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ЭПИЗОД 81

« Я не такая, -- прошептала Катя Анисковец, глядя на свое отражение в зеркале ванной комнаты, вытирая ладонями предательские слезы, выкатывающиеся из глаз без спроса и безо всякого стеснения, словно доказывая обратное. -- Я не такая, боже мой, -- повторился шепот. -- Это не я. Не со мной это…»
Ей безумно понравились поцелуи Майка Адама, там, на поле. Запретный плод всегда сладок, не правда ли? Она не испытывала никакого желания сопротивляться ему, отвечая не менее страстными поцелуями. Потом Майк помог ей подняться, спросил: «Поехали?», и Катя, согласно кивнув, первою бросилась к машине. Они проехали совсем немного. Остановились у какого-то двора. Майк Адам посигналил. Из дома вышла пожилая розовощекая, полненькая, как кубышечка, приветливая женщина, открыла ворота, чтобы автомобиль смог въехать во двор. Запричитала, заойкала, радуясь гостям, особенно радуясь Майку, видимо, любила его очень, как человека, скорее звала выбираться из тарантайки бесовской да в дом проходить, деревянный, обложенный кирпичом, с довольно высокими потолками, как для деревни. Комнат было четыре, не считая веранды, сеней и кухни. Зала с телевизором, диванами, несколькими креслами, ковром на полу, иконой в углу под потолком, по бокам три спальни. Две из них снимали местные учительницы, присланные в Тимковичи по распределению. Одна в музыкальной школе на скрипке пиликала, вторая начальные классы учительствовала. Обе скромные, тихие, спокойные, в дом никого не водили, все больше за книжками корпели. Даже телевизор не особо смотрели. Показывая комнаты своих постоялиц, Комариха, так звали Нину Никитичну по-уличному, не могла нахвалиться девушками, забывшись, видимо. Майк Адам деликатно ее прервал, всучил несколько десятидолларовых купюр ей в руку, спросил, где им разместиться можно. Комариха с достоинством приняла деньги, запрятав их поближе к роскошной груди, недоуменно пожала плечами.
-- Что ж вы, сразу и безобразничать собрались? -- обиженно проговорила. -- А выпить с дороги, а закусить? Я ж тебя так ждала!.. -- облапила Майка Адама, потрепала за оттопыренное ухо.
-- А учительницы твои придут… -- попытался Майк Адам как-то отказаться от угощения. Не до угощений ему было. Впрочем, как и Кате.
-- Да не придут! -- успокоила Комариха. -- Выпьем маленько, вспомним что-ничто, а потом любитесь себе на здоровье! Я ж не против. Когда еще жизня приведет тебя в мой дом…
Стол накрыли в зале. Включили телевизор. Кандидаты в президенты толкали свои речи по нескольким каналам. Комариха поморщилась, глядя на них, выключила телевизор.
-- Одна муть, -- изрекла. -- Давай, красавица, -- обратилась к Кате, -- помогай.
-- А что делать-то? -- спросила Катя Анисковец. -- Вроде все уже на столе есть…
-- Все да не все, -- возразила Комариха. -- Чужая ты в этой одеже городской.
-- Майк тоже вроде одет не по-сельски, -- заметила Катя.
-- Он мужчина, -- продолжала Комариха, -- к тому же, гость. А ты, как я понимаю, здешняя. Значит, должна домашним уютом пахнуть.
-- Бред какой-то, -- ища поддержки у Майка, взглянула на него Катя.
-- Ты на него не смотри, -- одернула Комариха, -- ходи за мной.
Она провела Катю в свою спальню, подвела к шкафу.
-- Сымай все, -- выдала, копаясь в шкафу, что-то отыскивая.
-- Не поняла, -- действительно не поняла Катя.
-- Сымай одежу свою, говорю, -- повернулась к ней Комариха. -- Оденешь это, -- вручила сверток и пошла, не оборачиваясь, к гостю. Нехорошо гостя одного оставлять.
-- Дурдом, -- прошептала Катя.
Она развернула сверток. В нем были ночная пижама, халат и платок.
-- Они, что, издеваются? -- саму себя спросила Катя.
Оставив вещи на кровати, она покинула спальню и, не переодевшись, присоединилась к столу.
-- Вы простите, -- сказала она Комарихе, -- но я как-нибудь в своем.
-- Ну, не хочешь, как хочешь, -- не настаивала Комариха. -- Я как лучше хотела.
-- Ты знал? -- уставилась Катя на Майка Адама.
-- Успокойся, Катя, -- обнял ее Майк Адам, -- Нина Никитична приняла тебя не за ту и очень извиняется.
-- Да, ошибочка вышла, -- кивнула Комариха. -- Ну, давайте выпьем за то, чтобы не ошибаться! -- Она выпила свою стопку залпом, закусила соленым огурцом и опять все внимание сосредоточила на себе. -- Майкуша таким щупленьким появился здесь, -- вдруг сказала, -- аж больно было смотреть…
-- Я помню, -- согласно кивнула Катя Анисковец, -- кожа да кости.
И правда, хоть Майк Адам не особо нарастил мяса на себе, все же выглядел получше. Он и выпил за то, что в меру поправился.
-- Я поселила его на чердаке, -- продолжала Комариха. -- Там тоже чудесная комнатка у меня имеется, не удивляйся, барышня. Нижние-то комнаты были уж сданы. А обеспечить жильем молодого специалиста необходимо. Распоряжение из района-то не обсуждается. Да только наши люди не хотели чужого мальчика пускать к себе в дома, предпочитая девочек. Да и странно было, что парня прислали на ту работу, в которой обычно девчата управлялись. Думали, болящий какой, а то и заразный. В общем, никто не хотел брать, а клуб-то хотели, чтобы работал. Ко мне, как к самой последней инстанции, обратились. Я как глянула на него, так жалко стало парня! Измученный весь постоянными отказами, что он думал о местном населении, худющий, голодный?.. Наверняка, уже и оставаться раздумал тут работать. Ну, я его и приютила. Накормила, напоила и спать уложила. А завтра с утречка Майкуша в клуб пошел, принимать полномочия, так сказать. Ох, и невзлюбили его с первого взгляда наши ребята. Девки висли на нем, как гирлянды на елке. Отбою не было. Хиленький-худенький, да удаленько-справненький оказался постоялец мой. За что и полюбила его не только я. Но недолго музыка играла, забрали Майкушу в город ваш. Это местное руководство постаралось, подальше от греха. Какая-то в нем притягательная сила сидела, которая подчиняла себе всех женщин поголовно. Мужики с ума сходили от ревности, сколько раз подстерегали на дороге, чтобы изувечить, да какая-нибудь из баб всегда выручала. Знать, в рубашке родился человек. Но, уехав от нас, Майк не забывал старушку, исправно раз в месяц наведывался, да. А потом, как совсем покинул эти места, письма писал, не забывал. Да и его тут никто не забыл…
Комариха много бы еще могла порассказывать разных баек о Майке Адаме, поди знай, выдуманных или реальных. То, что он нравился женщинам неудивительно. Глаза имел чистые, искренние, добрые и притягательные, голос завораживающий, а как начнет стихи читать, тут уж и сдаешься. Кто в их глуши кому лирику посвящал?.. Катя тоже попала под влияние его чар поначалу. Если бы не родители и не теперешний муж, кто знает, чем бы закончилась их история…
Катя нисколько не ревновала к тому, что наговорила Комариха. Дело прошлое. И охоту не отбила остаться с Майком здесь на ночь. Она прекрасно осознавала, что последует после стола, снова поддавшись чарующим глазам Майка Адама. Он занес на чердак ее на руках. Комнатка и впрямь была уютной. Полы, правда, голые, но гладкие, даже лакированные. Кровать, кресло, трюмо, книжные полки и ванная (нонсенс!). Стены и потолок тоже гладкие и лакированные Свет электролампочки.
Поставив Катю на пол, Майк Адам тут же привлек ее к себе, дав возможность губам опять насладиться обществом друг друга. Катя прижималась всем телом к человеку, нарушившему ее покой, поправшему все нормы морали и приличия, на которые, вместе с ним, наплевала и она, находясь словно под гипнозом. Это правда, рядом с ним Катя теряла контроль над собой и проваливалась в такие тартарары невольного, но сладостного подчинения мужскому естеству, от которого любая другя сгорела бы со стыда. А не было его, она и не чувствовала к нему никакого влечения. Жила себе с мужем и думать забыла, кто такой Майк Адам. А он появился и она тотчас же пропала. Зачем он так с ней? Ведь ничего хорошего у них не выйдет. Будет только хуже всем от этой связи. Вот он раздевает ее, и она помогает снимать с него одежду, еще и улыбается, предвкушая что-то волшебное. А как иначе? Он же не будет разочаровывать ее? Не для того столько сил и нервов потратил…
«Я не такая, господи! -- шептали припухшие от поцелуев губы одним своим видом доказывая обратное. -- Я семейный человек, правильно воспитанный. У меня есть любимый муж, дочь, в конце концов, работа. Это что, все псу под хвост? Ради какой-то пошлой случки на каком-то чердаке в деревне, где через двор уголовники?.. Бежать, бежать, пока не поздно! Сколько времени? Автобусы вряд ли уже или еще ходят… Попутку словить и быстрее в город… Но… но поздно-то, в любом случае!.. Жены и мамы нет дома, боже мой! Петр не простит никогда. А когда узнает, с кем… представить страшно, что будет!.. А Майк до сих пор хранит фотку мою. Сам же и фотографировал в методическом кабинете Дома культуры. Да так сфоткал, что и себя заснял на заднем фоне, в зеркальном отражении, фотографирующим меня. Это так мило. Но что делать? Что делать мне? Я ведь не гулящая. Это первый раз. А пальцем станут тыкать, как в путану. Зачем этот Майк Адам приперся и все испортил?! Ведь никак не докажешь, что я не такая!»
Дверь в ванную открылась. Вошел Майк Адам. Увидев слезы в Катиных глазах, обеспокоенно спросил:
-- Ты плачешь? Что-то случилось?
-- Случилось, -- кивнула Катя. -- Случился ты! -- небольно ударила кулачком по его груди. Глядя широко раскрытыми глазами в его, попросила голосом беззащитного ребенка: -- Люби меня, Майк, люби, пожалуйста, крепко-крепко. Кроме тебя теперь у меня никого нету. Понимаешь?..

ЭПИЗОД 82

-- Это больше продолжаться не может! -- разорвавшейся гранатой в кабинете директора школы появилась Мария Петровна. -- С ней нужно что-то делать, Аристарх Иванович! -- шлепнула ему на стол журнал своего класса.
-- Что случилось, Мария Петровна? -- оторвался от записей, которые помещал карандашом в ежедневнике, Аристарх Иванович, тут же захлопнув ежедневник. -- Зачем столько шума? И с кем это с ней? Что-то я в толк не возьму…
-- Да с Белой! -- устало опустилась на стул Мария Петровна, прямо напротив стола директора. Театрально подперла голову рукой.
-- А что с Белой? -- недоумевал Аристарх Иванович.
-- С ней явно что-то не так, -- медленно произнесла Мария Петровна.
-- Помилуйте, Мария Петровна, -- раздражался Аристарх Иванович, поскольку не любил намеков, полунамеков и загадок, -- выражайтесь ясней.
-- Хорошо, -- согласилась Мария Петровна. -- Ее снова будто кто-то подменил, -- начала она. -- Четверть Даша начала просто прекрасно, по всем предметам подтянулась до отличного уровня. По моему предмету занималась изумительно. Выглядела аккуратной и прилежной девочкой, как и подобает школьнице. Умничка, а не девочка. А вчера снова заявилась в боевой раскраске, нагрубила и заявила, что Пушкин -- фигня, простите за выражение.
-- Мария Петровна, -- страдальчески усмехнулся Аристарх Иванович. Судя по всему, Мария Петровна уже «достала» его своими «жалобами». -- Мария Петровна, голубушка, девочка растет, ей свойственно меняться по сто раз на дню, в поисках самой себя. Это нормально. Пушкин же ей и не должен нравиться. Всем мил не будешь, каким бы гением и величием не отличалось творчество художника. Она должна знать произведения того либо иного автора, предусмотренные школьной программой, и только. Любовь к Пушкину вы ей не привьете, если она сама не захочет. Да, если честно, мне Пушкин тоже не особо «вставлял», как говорит молодежь. Я больше в футбол во дворе гонял с ребятами. Это потом уж мозги включились…
-- Ну, знаете… -- растерялась Мария Петровна. -- Вы своим примером не оправдывайте ее. Я точно знаю, что Белая больна и ее надо показать психотерапевту.
-- Для этого нужно согласие родителей, как минимум, -- сказал Аристарх Иванович.
-- Какие родители, Аристрах Иванович? -- всплеснула руками Мария Петровна. -- Вы в своем уме, простите, конечно? Ведь именно после смерти мамы Белая и переменилась! Представляете, какой шок она пережила, какую психологическую травму получила? И то, что мы наблюдаем -- последствия этой травмы. Мало того, девочка не живет у себя дома, я имею в виду родительский дом. А сожительствует со взрослым мужчиной, ведя, надо полагать, активную половую жизнь. Не дай бог, с животом скоро будет шататься по школе.
-- Надо же, -- задумался Аристрах Иванович, -- в какого монстра вы превратили, Мария Петровна, пятнадцатилетнего ребенка, девочку…
-- Она уже давно не девочка, надо полагать, -- возразила Мария Петровна.
-- И что вы предлагаете?
-- Я уже говорила, Аристарх Иванович, Белую нужно обследовать.
-- Но мы с вами не имеем право принимать такое решение самостоятельно, -- заметил Аристарх Иванович.
-- Я схожу к ее отцу и к ее сожителю, -- произнесла Мария Петровна, -- побеседую и с одним, и с другим. Если надо будет, обращусь в попечительский совет.
-- Зачем вам это, Мария Петровна? -- спросил вдруг Аристарх Иванович. -- Вцепились в эту Белую, как тигрица… Так хотите ей жизнь исковеркать в самом начале пути?..
-- Я спасаю ее, Аристарх Иванович, -- отрезала Мария Петровна, -- а не гублю. Потом она же меня и благодарить будет.
-- Ну, запретить я вам не могу, -- сдался Аристарх Иванович, -- проявлять инициативу и внимание к ученикам, тем более, что вы классный руководитель девочки. Но смотрите не ошибитесь в своих предположениях.
-- Не сомневайтесь, -- успокоила его Мария Петровна. -- Я профессионал своего дела и в детях, поверьте, разбираюсь. Даша Белая больна. Это бесспорно. И причины ее болезни тоже известны. Опытные и компетентные люди быстро вернут ее в строй.
-- Ну-ну, -- кивнул Аристрах Иванович.
Мария Петровна попрощалась с директором, глянула на часы. Вот-вот закончится третий по расписанию урок. Белую она заберет с четвертого урока. Лучше с урока забирать. Так вернее. С перемены может и убежать. А Мария Петровна намеревалась взять Дашу Белую с собой, чтобы проверить, как она себя поведет с отцом и с этим режиссеришкой-педофилом. Может статься так, что ситуация окажется «запущенной» до предела и придется привлекать не только психиатрию, а и милицию.
Мария Петровна выждала в учительской окончание перемены и начало следующего урока. По расписанию классов выяснила, что у десятогого «А» -- алгебра. Одела зимнее пальто и шапку, отправилась в кабинет математики.
При ее появлении класс дружно встал, что редкость для учеников этого класса. Обычно они пофигистски относились к заходящим во время урока учителям. Исключение делали только для директора школы и своего классного руководителя. Хоть к кому-то уважение проявляли, и то хорошо.
-- Садитесь, -- жестом руки Мария Петровна разрешила классу сесть. -- Вы меня извините, -- обратилась к математику, -- за вторжение. Я ненадолго. Хочу забрать с вашего урока Белую, если вы не возражаете.
Владимир Михайлович Зимок -- заслуженный учитель страны -- математик от бога, преклонных лет, но незаменимый профессионал своего дела, шутник, балагур и знаток наизусть полного собрания сочинений классика беларусской литературы Якуба Коласа, позволяющий себе на уроках мериться силами со старшеклассниками в амресслинге, ни разу никем не побежденный, пожал плечами, поправив съехавшие на нос очки, стоя у доски, как школьник.
-- Куда это? -- несогласно отреагировала Даша Белая.
-- Давай собирайся быстрее, -- на несколько дюймов повысила голос Мария Петровна. -- Плановая проверка жилищно-бытовых условий учеников, -- все-таки решила хоть что-то объяснить Даше, чтобы та не подумала сбежать по дороге.
-- У меня все в порядке с этим, -- попробовала было возразить Даша Белая.
-- Вот и проверим, -- настаивала на своем Мария Петровна.
-- Ладно, -- вышла Даша из-за парты, сложила учебник по алгебре, тетрадку и ручку с карандашом в сумку.
-- Киднеппинг среди бела дня, -- сострил Костальцев.
-- Поговори мне! -- с угрозой во взгляде посмотрела на него классная. Тот быстренько уткнулся в тетрадку, делая вид, что усердно решает уравнение. Не хотел попасть под раздачу. Не хватало еще, чтобы классуха приперлась с проверкой и к ним домой.
-- А без меня нельзя? -- продолжала сопротивляться Даша Белая.
-- Категорически, -- ответила Мария Петровна.
Она терпеливо подождала у раздевалки, пока Даша переобуется и оденется. Когда вышли на улицу, взяла Дашу за руку. Та тут же отдернула руку.
-- Я чё вам, маленькая? -- возмутилась. -- Если боитесь, что убегу, не бойтесь. Не побегу.
-- Не будь такой колючей, -- как можно мягче произнесла Мария Петровна. -- Я отношусь к тебе, как к дочери, -- призналась.
-- Ну, так и завели бы свою, -- огрызнулась Даша Белая, -- и морали бы ей читали хоть целыми сутками.
-- Ей было бы сейчас столько же, сколько и тебе, -- с надрывом прошептала Мария Петровна.
-- Что, простите? -- не ожидала подобного поворота Даша.
-- Она погибла. Автокатастрофа. Вместе с моим мужем. Одиннадцать лет назад.
Предательские слезы покатились по щекам Марии Петровны. А Даша Белая проглотила слезный ком, подкатывающий к горлу. Взяла Марию Петровну за руку.
-- Берите мою руку, -- сказала, -- только не плачьте. Я же не знала.
-- Спасибо, -- благодарно взглянула Мария Петровна на свою ученицу и они, взявшись за руки, зашагали к Дашиному дому.
После третьего звонка в дверь квартиры, по ту сторону донеслось недовольное «кто там?».
-- Это Мария Петровна, классный руководитель Даши Белой, -- сказала Мария Петровна.
Дверь тут же открылась.
-- Ой, здравствуйте, -- фальшиво улыбалась новая жена Дашиного папы. -- Проходите, пожалуйста! А что же, Даша, ты не предупредила, мы бы приготовились, -- защебетала.
-- Так Даша с вами живет? -- удивилась Мария Петровна, проходя в квартиру. Даша не отставала.
-- А где же ей жить, бедной сиротке? -- сделала умильное выражение лица тетка.
-- А у меня вот другие сведения, -- задумчиво протянула Мария Петровна.
-- Наговаривают! -- заубеждала в обратном та. -- Из зависти!
-- На «Оскар» не тянете, -- вдруг заявила Даша Белая, обращаясь к мачехе.
-- Ты о чем, деточка? -- разыграла недоумение жена Дашиного папы.
-- Ни о чем, -- пырснула смехом девочка.
-- Вы простите сиротку, -- опять защебетала мачеха, -- после смерти мамы она не в себе. Такое горе, сами понимаете?..
-- Понимаю, -- согласно кивнула Мария Петровна. -- А где папа Даши? Мне бы с ним хотелось переговорить.
-- А он… а он… -- подбирала подходящую ложь тетка, -- еще с работы не пришел, вот. Еще же рано совсем. Рабочий день не закончен. Вечером придет, голодный…
Дверь распахнулась настежь. В квартиру ввалился Сергей Николаевич в сопровождении двух товарищей. У всех куртки и пальто распахнуты, шапки сбиты набок, у каждого в руках по бутылке водки и по бутылке пива. И все, мягко говоря, под шафе.
-- Жена, скатерть-самобранку на стол! -- заплетающимся языком приказал Сергей Николаевич. -- Я тут друганов встретил! -- подтолкнул товарищей вперед. Те театрально поклонились женщинам, проходя на кухню.
-- Это с какой же работы приходят в таком состоянии? -- подумала Мария Петровна вслух.
-- С какой, с какой? С моей работы! -- браво заявил Дашин папа, пытаясь разуться нога об ногу, но ничего не получалось.
-- Пап! Ты же обещал не пить! -- отчаянно вскрикнула Даша.
-- Я пил и пить буду! -- наконец удалось ему стащить один ботинок. -- И будет так, как я сказал! -- пнул дверь ногой в оставшемся ботинке, захлопывая ее. -- Вот так! А ты, -- подошел к дочери, качаясь в разные стороны, словно стоял на палубе корабля, попавшего в шторм, -- убирайся вон из этого дома, потаскуха малолетняя! Здесь порядочные люди живут!
-- Послушайте, вы! -- не могла не вмешаться Мария Петровна, пораженная до глубины души недостойным поведением Сергея Николаевича, который, нависнув над Дашей, чуть ли не вдавил ее в стену. -- Как вы разговариваете с дочерью? Да она порядочней вас во сто крат!.
-- Пасть заткни! -- рявкнул на учительницу Дашин папа. -- Моя дочь! Что хочу с ней, то и сделаю! Захочу щас и шею ей сверну, как кутенку!
Он схватил Дашу за волосы и поднял ее, держа на весу вытянутой рукой. От шока, не в силах поверить, что это происходит именно с ней, Даша не издала ни звука, только дрыгала ногами в воздухе.
-- Сережа! -- заверещала мачеха, испуганная не на шутку. Мало ли, что взбредет пьяному мужику. Она бросилась на него, как на амбразуру. Товарищи, привлеченные шумом, тоже поспешили ей на помощь. Дашу освободили. Часто дыша, с широко открытыми глазами, она приникла к груди Марии Петровны, чье сердце бешено колотилось в беспомощной ярости.
-- Уматывайте нахер отсюда! -- ревел Сергей Николаевич. -- Я породил эту суку, я ее и убью! Как Тарас Бульба! Мать его!
-- Уходите! -- посоветовала мачеха Марии Петровне. -- Уходите быстрее!..
Товарищи держали разъяренного Сергея Николаевича, но тот неистово вырывался и вырвался, бросившись к двери, захлопнувшейся перед самым его носом.
Мария Петровна и Даша Белая стремглав понеслись вниз по лестнице вон из подъезда. Вылетев во двор, пробежали по инерции еще несколько метров. Остановились у лавочки первого подъезда, присели. Даша достала сигареты. Протянула учительнице, угощая. Та не отказалась.
-- Что это было? -- нервно делая затяжки, посмотрела она на Дашу.
-- Папа постепенно сходит с ума, -- пожала плечами Даша Белая.
-- И как ты живешь? -- удивлялась Мария Петровна.
-- Никак, -- ответила Даша.
-- Не поняла.
-- Я не живу здесь. Какая вы непонятливая.
-- А где?
-- У Николая Михайловича.
-- У этого режиссера?
-- Не у этого, а у моего.
-- Ты с ним спишь?
-- А это уже не ваше дело. Проверка ваша закончена?
-- Нет.
-- Ну, тогда пошли.
-- Куда?
-- По адресу вашей проверки. Не тупите, Мария Петровна! И не курите, раз не умеете!
Даша Белая забрала у Марии Петровны и наполовину не выкуренную сигарету, раздавила ее ногой.

ЭПИЗОД 83

К тому, что Даша избавилась от вещей Анны, Николай Михайлович отнесся спокойно. В одежде Анны Даша ему Анной и казалась. Вернув облик непокорной и своенравной тинейджерки, Даша Белая снова превратилась в родную и тепло-колючую девочку, в ту, в кого, собственно, и влюбился Николай Михайлович. Именно своей непохожестью ни на кого она его и заинтересовала. А так же сподвигла на постановку спектакля. Видимо, чужие вещи в нагрузку с собой переносят и чужой характер, каким-то немыслимым образом преобразуя своих новых хозяев. Николай Михайлович чуть было не поверил в тот бред о фантастической подмене Даши на Анну, который несла Таня Павловская. Все оказалось намного проще. Психологическая зависимость сработала просто-напросто. В какой-то момент Даша поняла, что теряет себя, как личность, облачаясь в шмотки совершенно постороннего ей человека, к тому же, умершего. Вот и решила избавиться от них, чтобы окончательно не потеряться. Николай Михайлович не возражал в уничтожении вещей способом продажи. Все-таки не просто на помойку выбрасывают, какие-то деньги выручат за них. Меркантильно, конечно, но что поделаешь. Жалко хорошие вещи выбрасывать на мусорку, а хранить их на антресолях Даша категорически отказалась, да и смысла никакого в этом не видела, впрочем, как и Николай Михайлович. В общем, не поругались. Он сам и занес приготовленный Дашей куль в комиссионку. Потом позвонил Даше, предупредил, чтобы та больше не беспокоилась. Он уже оформил сдачу и вещи у него приняли.
Таня Павловская -- молодчина. Ее больше всех хвалили. Даже звонили из Минска. Спрашивали, куда девочка думает поступать после школы. Предлагали свои услуги, вернее, стены и танцпол, даже без экзаменов, лишь бы она выбрала учреждение, которое они представляли. Юлю Пересильд тоже хвалили, но Таню -- больше. Надо сказать, Юлю такое обстоятельство ничуть не раздосадовало. Она искренне радовалась за Татьяну. Ей гораздо важнее было мнение Коли «Пиноккио», чем общественное. Она и так ни в чем не нуждалась и имела все, что пожелает. А от похвальных грамот, на которые расщедрился отдел культуры, ей не холодно, не жарко. Это Павловской нужны грамоты для доказательства собственного творческого роста и для папы Костальцева. Видимо, у нее с Костальцевым все серьезно. А Костальцеву нужна только достойная девушка. Вот тот и демонстрирует родителю достоинства будущей невесты.
Чествовали шоу-балет «Дэнс» не особо искренне и совсем не широко. Купили тортик «Сказка», несколько бутылок тархуна, грамоты, опять же, вручили, поблагодарили за достойное представление родного края в кабинете директора Дома культуры и отправили с руководителем коллектива в репетиционный зал кушать подаренный торт. Премию за победу на конкурсе поделили между собой. Директору досталась ровна половина суммы, остальная половина разошлась по карманам начальников отделов. В кабинете директора же, закрывшись на ключ, избранные отметили победу Копыльского района на республиканском конкурсе танца среди молодежи по-своему. С водочкой, вином, балычком, икорочкой, колбаской и другой закуской. Николай Михайлович был не вхож в избранные и не имел никакого отношения к празднику девчонок, но Таня Павловская за руку привела его к остальным. С удовольствием он поел тортика, от спиртного отказался. Сергей Мелешко предвидел, что, как обычно, реальных «героев» бортанут, поэтому заранее купил несколько бутылок вина и кое-что из закуски.
А потом, на следующий день, появился Анатолий Федорович Беркутов. Командир. И его появление, сразу подумал Николай Михайлович, не сулило ничего для него хорошего. Не просто же так, не соскучившись же, полковник спецназа приехал к своему бойцу, хоть и бывшему.
Николай Михайлович, как раз, курил на крыльце Дома культуры, когда совсем близко к зданию подъехала черная машина с тонированными стеклами и столичными номерами. В Копыле таких машин не было и быть не могло, даже у приезжих, тех, кто к родственникам наведывался. Николай Михайлович сразу понял, что приехали по его душу. И он не ошибся. Из машины вышел высокий широкоплечий мужчина с седым ежиком волос, но с пшеничной щеткой усов, в черных очках, в черной кожаной зимней куртке, в джинсах, на ногах -- зимние ботинки с острыми носами. Стройная выправка говорила сама за себя. Этот человек -- военный. Уверенным шагом он направился прямо на Николая Михайловчиа. Поравнявшись с ним, снял очки, улыбнулся, хлопнув по плечу и протягивая руку для рукопожатия.
-- Здравствуйте, Анатолий Федорович, -- пожал руку бывшему командиру Николай Михайлович.
-- Не ожидал? -- забасил Беркутов.
-- Не ожидал, -- признался Николай Михайлович. -- Какими судьбами?
-- Да за тобой я, -- ответил Беркутов.
-- Не понял, -- пристально вглядывался в глаза собеседника Николай Михайлович.
-- Снята опала с тебя, -- пояснил Беркутов. -- Вот решил лично приехать, поздравить, так сказать. Да как вижу, не рад ты.
-- Не рад, -- не отрицал Николай Михайлович. -- Подозрительно это как-то, согласитесь, Анатолий Федорович.
-- Совсем ты здесь, -- огляделся вокруг Беркутов, -- офоршмачился. Сейчас такие дела пойдут, о каких ты и мечтать не мог!..
-- Я давно о них не мечтаю, Анатолий Федорович, -- перебил его Николай Михайлович.
-- Огорчаешь ты меня, сынок, -- разочарованно произнес Беркутов, -- сильно огорчаешь. Знаешь, -- потер рука об руку, будто от холода, поежился для убедительности, -- пройдем-ка в машину, а то на морозе чего-то слова замерзают, а то и совсем не те изо рта вылетают.
-- Знаю я ваши уловки, -- усмехнулся Николай Михайлович. -- Небось группа захвата на задних сиденьях расположилась?.. Только зачем я вам?..
-- Обижаешь, Колюня, -- возразил Беркутов. -- Там никого, кроме водителя, слово офицера!
Беркутов не солгал. Слово офицера же дал! Он выставил водителя погулять, расположившись вместе с Николаем Михайлович на заднем сиденье.
-- Не буду ходить вокруг да около, -- произнес Беркутов затем. -- Теперь ты чист. Ваш опер, Копыльский, постарался, Пересильд, кажется, его фамилия. Доказал твою невиновность, сам того не осознавая. Оказывается вы раскрыли целую преступную банду, под руководством оборотня в погонах. Тебе присвоено внеочередное звание капитана, -- достал коробочку с погонами капитана и звездочками.
-- Я же уволен, -- напомнил Николай Михайлович.
-- Не уволен, -- отрицал Беркутов.
-- Как это?
-- Для всех ты, действительно, уволен, -- продолжал Беркутов, -- но неофициально. Фиктивно, так сказать. Не забывай, в какой стране живем. Да никто и не собирался тебя увольнять. Скорее, отправили в бессрочный отпуск. Но отпуск закончился, пора приступать к работе.
-- К какой работе? Я и так работаю.
-- К нормальной работе, а не штаны протирать в задрыпанном Мухосранске.
-- У меня дети, Анатолий Федорович, я подвести их не могу. Спектакль надо сдавать к Новому Году.
-- Какие дети? Какой спектакль? Не понимаешь, чем пахнет?
-- Не хочу понимать, -- вздохнул Николай Михайлович с досады.
-- Ты вообще в курсе, что девятнадцатого декабря произойдет? -- в лоб задал вопрос Беркутов.
-- Очередная элегантная победа действующего президента в выборах, -- грустно усмехнулся Николай Михайлович.
-- Это само собой, -- согласился Беркутов. -- Но я о другом говорю. Кандидаты призывают народ выйти на Главную Площадь. Ты представляешь, что будет?
-- Вполне. Спецслужбы спровоцируют попытку переворота. Пострадает куча людей. Лукашенко избавится от наиболее опасных для его режима и неугодных личностей. Я в этом не участвую, -- опередил вопрос Беркутова Николай Михайлович. -- У меня дети. Здесь мой фронт. Я не хочу больше служить разной мрази, вы уж простите, Анатолий Федорович, не вас имел в виду. Вас, поди, назначили ответственным за безопасность и за порядок девятнадцатого числа в Минске? -- предположил. -- Не завидую. Ни вам, ни тем, кто будет на Площади. Обе стороны будут правы. А победителя не судят, -- закончил двусмысленно.
-- Это дезертирство, -- вырвалось у Беркутова.
-- Тогда арестуйте меня, -- сказал Николай Михайлович.
-- С ума сошел?! -- деланно обиделся Беркутов. -- Ты прав, конечно, -- произнес, помолчав. -- Мерзко и гадко произойдет все. Я рад, что ты не изменил своим принципам и не утратил внутреннего благородства. А за кого хоть проголосуешь? -- поинтересовался.
-- Какое это имеет значение? -- пожал плечами Николай Михайлович. -- Я проголосую, например, за Санникова либо за Некляева. А толку-то? Вы же сами прекрасно знаете, что голоса уже собраны и подсчитаны нужными людьми. А спектакль этот с демократическими выборами для журналистов…
-- Н-да, -- неопределенно выразился Беркутов. -- Ну, тогда, в гости, что ли, пригласи на рюмочку чаю, -- неожиданно воскликнул.
-- Это можно, -- не отказал Николай Михайлович. -- Поехали!
Беркутов позвал водителя. Тот сел за руль, спросил, куда ехать. Николай Михайлович ответил: все время прямо по дороге.

ЭПИЗОД 84

Мария Петровна внимательно осмотрела квартиру Николая Михайловича, пока Даша Белая возилась на кухне. Нужно же было чем-нибудь угостить гостью. Даша сварила кофе, хоть у Николая Михайловича имелся и растворимый. Но это он любил кофе растворимый, Даша предпочитала натурпродукт. И Марию Петровну решила угостить тем, что ей, Даше Белой, нравится. К кофе можно подать конфеты. Мария Петровна -- известная сластена. Как раз почти непочатая коробка с рашеновскими трюфелями и пригодится. Николай Михайлович всегда запасался впрок конфетами, баловал свою Дашеньку, приучил ее к вкусным и качественным изделиям, в основном, украинского производства. К Беларусской «Коммунарке» доверия не испытывал, безусловно, не объективно, но, однажды нарвавшись на супер-сухие «Красные шапочки» этой фирмы, из принципа отказался покупать, а тем более, употреблять низкосортный товар. Даша Белая сильно смеялась, когда Николай Михайлович жаловался на то, что едва не сломал зуб о любимые конфеты.
Марию Петровну удивила чистота и уют квартиры, созданные и поддерживаемые, между прочим, не Дашей, а непосредственно Николаем Михайловичем. Он был еще тем чистюлей! Книжных полок и книжного шкафа не наблюдалось, но книги в наличии имелись. Они аккуратными стопками покоились на широких подоконниках. В основном, представляли легкие жанры. «Сумерки», «Волкодав», «Три мушкетера», «Вампиры», произведения Ника Перумова, Дина Кунца, Стивена Кинга. Однако, среди этого литературного хлама, по мнению Марии Петровны, она обнаружила и Фицджеральда, Набокова, Селина, Есенина, Высоцкого, Цоя, Рубцова, Сыса, Богдановича, Короткевича. Последние, видимо, принадлежали Николаю Михайловичу. Вряд ли Даша увлекалась серьезной поэзией. Потом Мария Петровна обнаружила фотографии, на которых Николай Михайлович был запечатлен в военной, но далеко не солдатской форме, в одиночку и в кругу таких же военных, с оружием и без. Разглядывая фото, Мария Петровна поймала себя на мысли, что Николай Михайлович очень неоднозначная фигура, если не сказать, запутанная. Весьма возможно, она сильно ошибалась в нем. Однако, чтобы убедиться в собственной неправоте, нужно воочию пообщаться с тем, в ком сомневалсь. А его, как раз-таки, и не было, к сожалению. Но он и не мог прийти раньше конца рабочего дня. Он же на работе. Не проще ли было прийти к нему в Дом культуры и расставить все точки над «і»? Нет, не проще, решила сама для себя Мария Петровна. Она потерялась во времени после визита к отцу Даши Белой. Не соображала, потрясенная увиденным и услышанным там, что делать, по крайней мере, первые полчаса. А когда мозг переварил полученную информацию и Мария Петровна пришла в норму, чтобы адекватно реагировать на вещи, оказалась у двери квартиры, котрую Даша Белая открыла своим ключом и вежливо приглашала войти.
-- Мария Петровна! -- отвлекла ее от размышлений Даша. -- Идемте кофе пить!
Конфеты оказались очень вкусными. Мария Петровна уплетала их одну за другой, не считая, получая истинное наслаждение. Кофе, кстати, тоже был неплох.
-- Да, -- вдруг ни с того ни с сего произнесла Мария Петровна, -- видимо, здесь тебе действительно гораздо лучше, чем дома.
-- Реально, -- поддержала Даша Белая.
-- Жалко твоего отца, -- продолжала Мария Петровна. -- Что горе сделало с человеком!..
-- Водка, -- перебила ее Даша.
-- И водка тоже, -- грустно согласилась гостья. -- Но так ведь тоже нельзя, -- добавила через паузу.
-- Как так? -- сделала вид, что не поняла Даша Белая.
-- Ты же девочка еще, -- заметила Мария Петровна. -- А секс для тебя уже стал нормой.
-- Заметьте, регулярный, -- добавила Даша.
-- Вот именно. Это нехорошо, Даша!
-- Я люблю Николая Михайловича, -- так просто сказала это Даша Белая, что Мария Петровна сразу увидела эту любовь в ее глазах. Она действительно любила, любила по-настоящему, как в самых красивых фильмах и книгах. И Мария Петровна засомневалась, а правильно ли она себя ведет с ней, не превышает ли своих полномочий? Ведь любить -- это здорово! И далеко не каждому суждено испытать подобное чувство…
Ответить Даше на ее признание либо как-то прокомментировать Мария Петровна не успела. В замке двери несколько раз повернулся ключ и в квартиру вошли двое мужчин, весело и непринужденно говоря ни о чем. Потом, видимо, хозяин квартиры увидел куртку и обувь Даши, пальто, шапку и сапоги Марии Петровны.
-- Странно, -- произнес он. -- Дашка, что ли, дома? И не одна?
-- Сейчас любовничков застукаем? -- сально забасил второй мужчина.
-- Да нет, гостья женского пола.
Даша выбежала встречать любимого, повисла у него на шее.
-- У нас моя классуха, -- прошептала Николаю Михайловичу на ухо. -- А с вами, что за дядька?
-- Ты почему не в школе? -- вопросом на вопрос ответил Николай Михайлович, поставив Дашу на пол.
-- Это моя вина, -- вышла из кухни Мария Петровна. -- Вы уж не ругайте ее. Я классный руководитель Даши. Мария Петровна.
-- Очень приятно, -- кивнул Николай Михайлович.
-- А я старый друг, -- пробасил Беркутов, не дожидаясь, пока его представят. Взял руку Марии Петровны и поцеловал ее. -- Очень рад знакомству.
-- Я… тоже, -- стушевалась Мария Петровна.
-- Ну, так что, по рюмашке чаю? -- вопросительно предложил Николаю Михайловичу Беркутов.
-- Это Даша, -- произнес Николай Михайлович, будто не слышал Беркутова, к Беркутову же и обращаясь, положив Даше свои руки на плечи. Та, прислонясь спиной к животу Николая Михайловича, с вызовом сверху вниз смотрела на гостя.
-- Симпатичная сестренка, -- изрек Беркутов. -- Правда, краски много. Не рано в столь юном возрасте? Кстати, не знал, что у тебя сестра есть. В Копыле.
-- Откуда взяться сестре, если ее никогда и в помине не было, -- возразил Николай Михайлович. -- Это Даша, -- повторил еще раз, -- моя Даша, -- добавил с ударением на слове «моя».
-- В смысле, твоя? -- тупил Беркутов, но довольно быстро сообразил, что Николай Михайлович подразумевал, выделяя местоимение «моя». -- Иди ты! -- вырвалось у него. Потом взглянул на Марию Петровну, сопоставил в уме, какую цель она могла преследовать, находясь в этой квартире, и выдал: -- Залетела, что ли?
Все дружно рассмеялись. При чем, первым расхохотался Николай Михайлович, да так заразительно, что не удержались Мария Петровна с Дашей Белой.
-- Да ну вас! -- махнул рукой Беркутов, проходя на кухню. -- О, конфетки! -- взял одну из коробки, забросил в рот. Прожевав сладость и проглотив, закурил, открыв форточку.
-- Даша, займи, пожалуйста, гостя! -- попросил Николай Михайлович свою девушку. Даша кивнула и присоединилась к Беркутову. Достав сигарету, попросила у него прикурить. Тот, не решаясь что-либо сделать неправильно, хотел было спросить Николая Михайловича хоть взглядом, как себя ему вести с ней, но Николай Михайлович потерялся из виду. На свой страх и риск, он поджег спичку и поднес ее к сигарете, зажатой в Дашиных губах.
Николай Михайлович и Мария Петровна отошли, уединяясь, вглубь комнаты, поближе к балкону.
-- Я хотела с вами поговорить, -- не знала, стоит ли теперь вообще заводить разговор, Мария Петровна.
-- Я понял, -- отозвался Николай Михайлович. -- Что-то случилось?
-- А вы разве не видите? -- спросила Мария Петровна.
-- Где? -- делал вид, что не понимает, Николай Михайлович.
-- Не притворяйтесь, пожалуйста, вы ведь умный человек, и прекрасно понимаете, о чем я толкую.
-- Допустим, -- согласился Николай Михайлович.
-- Вы считаете нормальными ваши отношения с Дашей?
-- Вполне.
-- Но ей пятнадцать лет!
-- Я ее люблю, уважаемая Мария Петровна, -- произнес Николай Михайлович фразу точно так, как и несколько раньше ее произнесла Даша Белая. -- Она любит меня. В чем проблема? Со мной Даша в безопасности…
-- Я понимаю, о чем вы, -- перебила его Мария Петровна, -- видела сегодня ее отца. Я ошиблась, -- вдруг призналась. -- Считала Дашу неадекватной, думала ей необходима психиатрическая помощь. Оказалось, неадекватен ее отец, даже невменяем. Вы простите меня. Я пойду.
Мария Петровна быстро обулась, Николай Михайлович помог ей одеть пальто.
-- А, может, останетесь? -- не настаивая, предложил Николай Михайлович, открывая входную дверь.
Мария Петровна обернулась, глаза ее сверкнули на мгновение, но тут же потухли.
-- Спасибо, нет, -- отказалась она. -- Еще раз простите меня. Я сильно заблуждалась на ваш счет. До свидания!
-- До свидания, -- попрощался Николай Михайлович и захлопнул дверь.

ЭПИЗОД 85

Катя Анисковец, видимо, обезумела от своей внезапной любви. Она ловила каждое слово Майка Адама и соглашалась со всем, что он говорил. Дремавшие к нему чувства вспыхнули необыкновенным огнем. Теперь она не понимала, как столько времени могла жить без него. Не задумываясь о последствиях этой бешеной страсти, Катя забыла не только о муже, но и о дочери. Без любви жить нельзя! Если из семьи уходит любовь, ничем уже ее не склеить, как разбившуюся вазу. Да и была ли любовь? Катя поддалась давлению обстоятельств тогда, уступила авторитету родителей и старшего брата. Они готовили ее к замужеству с Петром Скурчинским чуть ли не с пеленок. Она просто свыклась с мыслью о том, что Петр станет ее мужем. Дикость какая-то. Средневековье. И супружеский долг по необходимости. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Катя Анисковец прыгнула с головой, как в омут, в то, что ей предложил и показал Майк Адам, к которому, без сомнений, она испытывала всегда нежные чувства. Поэтому она согласилась уехать с ним, не оглядываясь назад. Мысли о том, что ее сочтут плохой матерью, что она сама будет корить себя, пока не беспокоили. Пока ее взгляд удовлетворенной женщины застыл на лице Майка Адама, сидящего за рулем и уверенно ведущего машину в их совместное светлое будущее. Это был ее мужчина! Многие Катины подруги, хотя, какие они подруги, так, сослуживицы, приятельницы, обзавидовались бы, узнай, сколько лет Майк Адам хранил ей верность в любви, как в романтических романах!.. Катя сама себе завидовала. Ее тщеславие утешалось вниманием известного человека, писателя, впрочем, вниманием этим оно никогда не было обделено. Но тогда, десять лет назад, Майк Адам ничего из себя не представлял, как выдающаяся личность, хотя Катя знала, что он многого добьется в жизни, однако это будет потом. А так, обычный выпускник со средним баллом, полунищий, худющий… Но и тогда он ей нравился!..
Взвизгнули шины, оторвав Катю от созерцания лица любимого человека, привлекая внимание тем, что происходило за стеклом машины.
Дорогу перегородили милицейские авто с мигалками в том месте, где заканчивался лес и начинались поля, принадлежащие Копыльским предприятиям сельхозпродукции. Город распологался в нескольких километрах от них. Путь на Минск лежал только через Копыль. Объехать его было невозможно. Майк Адам не сообразил, вернее, не расчитывал, что Скурчинский так быстро начнет действовать. Так быстро найдет их. Майк Адам просто не подозревал, что у Скурчинского в каждом населенном пункте, принадлежащем Копыльскому району, имелись свои уши. И его можно понять. Затронуты его честь и достоинство.
Катя Анисковец запаниковала. Она не знала, что ей делать. Глаза затравленно искали помощи и поддержки у Майка Адама, но глаза Майка Адама оставались холодны. Он сосредоточенно думал и предполагал, что сейчас произойдет, готовясь к худшему.
К его авто приближались пятеро человек в милицейской форме. Впереди шел Скурчинский, остальные держались чуть позади. Наверняка, еще несколько человек сидели в машинах.
Майк Адам подумал было, что можно задним ходом рвануть назад, но особого смысла не видел в бегстве. Все равно поймают. Территория-то подведомственна Скурчинскому. Словно прочитав мысли Майка Адама, Скурчинский вытащил пистолет и прострелил передние колеса его «kii». Катя испуганно вскрикнула, услышав выстрелы, нагнулась, подумав, что стреляли по ним.
Майк Адам вышел из машины. Поравнявшийся с ним Скурчинский рукоятью пистолета с размаху ударом по голове оглушил его. Без звука тот рухнул лицом вперед, окрашивая землю кровью из разбитых головы и носа.
-- Выходи! -- приказал Скурчинский жене, открыв дверку с той стороны, где она сидела. -- Не бойся, бить не стану!
Но Катя не могла пошевелиться, шокированная происходящим. Муж вытянул ее за шиворот, толкнул к своим друзьям.
-- Везите ко мне домой! -- отдал приказ двоим.
Те поволокли Катю с собой.
Скурчинский открыл бензобак в авто Майка Адама, всунул туда обнаруженные в машине бумаги, наполовину, закурил.
Майк Адам пошевелился, открыл глаза.
-- Быстро очухался, -- заметил один из сотрудников Скурчинского.
-- Тем хуже для него, -- произнес Скурчинский.
Он первым начал пинать писателя и катать по земле, статарясь попадать по лицу. Его друзья ни в чем не уступали. Обмякшее тело оттащили подальше в лес, забросали ветками. Потом Скурчинский поджег бумагу, торчащую из бензобака авто Майка Адама.
-- Уходим! -- приказал Скурчинский.
Как только они запрыгнули в свои машины, машина Майка Адама рванула, подскочив на несколько метров, грохнулась на землю и запылала.