Ждать (фрагменты)

Земля.
Небо.
Между землёй и небом
война...
В. Цой
---
Там, где есть что-то,
я был, и оставил на память
этц мечту,
бесконечно глядящую вдаль..

*




...

3
...А жизнь, меж тем, шла, и иногда кто-то с нарочитым беспокойством утачнивал: проходила. Мимо. Но Юля так не считала. Ей было очень даже хорошо – со своей жизнью, со своей мечтой.
Окончив школу лишь с несколькими четвёрками среди триумфальных пятёрок («Чтоб не так идеально», – улыбаясь, говорила она), она без труда поступила в университет, на стипендию, на компромисную между желаниями семьи и собственными склонностями специальность, с первых же дней влившись в учёбу, взяв тот же, что и в школе, лишь несколько адаптированный к новым условиям, темп – и при этом так и не прослыв заучкой. Она была дружелюбна со всеми, с преподавателями и с однокурсниками (с кондуктором в трамвае, с продавщицей в буфете и даже с дворником, который однажды задел её метлой и, вместо того, чтобы извинится, сказал: «Отойди!»), умела найти общий язык, всегда улыбалась; как поётся в песне: «И без исключенья все с восхищеньем смотрят ей вслед» - некоторые действительно с восхищением, у большинства она вызывала приятные чувства (исключения? Ну, некоторых, знаете, и роза раздражает) –при этом она не прочла ни одной книги из серии «Как располагать к себе людей» и т.п. Однако ни с кем у неё не было близкой дружбы и ни в каких компаниях и сообществах она не состояла. Она просто приходила в университет... – «Привет!» - «Привет! Как дела?» - «Ничего. Вот иду на зачёт» - «А-а. А у нас сегодня...» – три, пять минут обычного студенческого разговора, и вот она уже бежала наверх по лестнице или заходила в библиотеку или аудиторию, и её собеседница или собеседник, может, сам не заметив, как немножко поднялось настроение, шёл своим путём. И день незаметно проходил – в лекциях и конспектах, звонках, мимолётных разговорах, в коридорах, среди тысяч таких же молодых... – и она уже шла домой: привычной дорогой к остановке – по шуршащему листью или по снегу, или обходя лужи, – и с другого портала остановки до дома..
Дома, как правило, никого – и только через пару часов (за которые она успевала перекусить, отдохнуть, иногда почитать, иногда сделать что-то из заданного, или убраться в квартире) приходили мама и папа, любящие и, конечно, любимые родители.
Папа – инженер-механик, невысокий, с брюшком и усами, иногда серьёзный, иногда легкомысленный, никогда не говорящий дома о работе, любящий историю, очень начитанный; мама – работник экологического бюро, высокая, плотная, звонкая женщина, всегда уверенная в своей правоте, ещё хорошо готовящая да и с другими стандартными «обязанностями» справляющаяся без труда, так что если бы был конкурс на лучшую жену и мать, она могла бы без труда выйти в финал и даже побороться за призы – если бы проявила к этому интерес. Они работали недалеко друг от друга и обычно приходили с работы вместе, лишь иногда, задержан делами или отпущен раньше срока, один являлся без другого.
«Приветик», - радостно встречала их в коридоре Юля; «Здравствуй», - расплывалась в улыбке мама, отец что-то произносил невнятно, скрывая улыбку в манипуляциях с обувью или пальто.
Некоторая идилличность вечеров, той их части, которую они проводили вместе. Конечно, у телевизора – но ему уделялась лишь половина внимания (разве показывали что-то особенное), он служил шумовым фоном, атмосферой, иногда давал повод для разговора, когда насущные темы дня иссякали. Дочь с матерью обычно сидели на диване, болтали, иногда щёлкали семечки (или подобный лёгкий корм), или кто-то пил чай, а кто-то кофе, а отец справа, в своём кресле, с газетой или книгой, иногда присоединяясь к разговору: бросая ёмкие замечания по поводу обсуждаемой темы или идущей телепередачи. Это было час или два вечером, потом Юля уходила к себе готовиться к занятиям, а родители либо продолжали смотреть ТВ (уже больше в тишине, перебрасываясь короткими фразами, обсуждая какие-то специфические темы – быт, общих знакомых), потом мать шла принимать ванну, отец пил ещё одну чашку чая с чёрным хлебом с мёдом, потом... ещё какие-то мелкие дела, личные ритуалы, будто теряющиеся в темноте ночи – и наконец вся квартира утопала в сонном забытьи... И лишь в юлиной комнате иногда свет горел допоздна – она что-то читала, писала, переписывала, а порой, забыв о тетрадях и учебниках, сидела в задумчивости, подперев голову рукой...
Выходные, каникулы она проводила с семьёй: если не было никаких домашних общих дел (вроде уборки или консервирования) - иногда они ходили гулять: в парк (с заходом в кафе), в лес или на речку; ещё почти каждое лето (кроме одного, когда первая половина припала на коммандировки, а вторая на непогоду) ездили на неделю или две к морю. Бывало Юля оставалась дома одна, читала или слушала музыку (или, усевшись на полу, писала что-то в общую тетрадь..), а иногда выходила из дома и шла куда-то, очень приблизительно наметив маршрут, следуя каким-то спонтанным приметам («Если сейчас из-за этого угла выйдет пара, пойду туда..») – потом обнаруживала себя в немалом отдалении от дома, с гудящими ногами и шла к ближайшей остановке, чтобы вернуться обратно (несколько монеток для таких случаев всегда звенели в кармане). Ещё реже одногруппники приглашали её на прогулку или в кафе – точнее она редко соглашалась, ссылаясь на занятость, приглашения же поступали довольно часто, - и это было весело, но быстро её утомляло. Иногда очень раздражали тематика и характер бесед (вспыльчиво-сонный), сама атмосфера разговора, и не раз она, будто вспомнив о чём-то («Что, уже шесть? Вот чёрт, мне же надо...»), срывалась и убегала - и бродила где-то, наслаждаясь одиночеством среди незнакомых людей, которым не надо было улыбаться и что-то отвечать...

----------

когда она представляла их реальную встречу, реальное развитие событий – что-то становилось не так. Когда она опускала светлейший образ в пресные декорации действительности, пыталась придать форму бестелесному и, более того, заставляла потом эту форму принимать участие в каких-то людских играх, ритуалах – это было очень неприятное, грязное какое-то чувство, и она предпочитала не делать этого и не думать об этом. Но, с другой стороны, нельзя было всё время и уклоняться – она старалась быть с собой честной, а честно это выглядело так: «Ладно мама вбила себе в голову, что я должна пораньше выйти замуж; ладно подружки не очень-то задумываются и хотят делать как все – это не моё дело, пусть даже я не смогу это им объяснить, пусть даже кто-то будет смеяться надо мной, а кто обидется в стотысячный раз неиззачего на меня... – пусть! ..Но ведь ты не ожидаешь какую-то грезу, сказку, принца на белом коне в яблоках – ты не надеешся на чудо?!» Когда у неё хватало мужества прямо выразить это, поставить воспрос, это всегда приводило её в волнение. Она будто раздваивалась, и рациональный ум говорил: «Нет, конечно, какое чудо! Я только ожидаю подходящего человека, с которым действительно смогу быть счастлива» – но это было так сухо и так мало правдиво, и всегда за этим рассудительным голосом следовал, впрочем не всегда слышимый (или слушаемый?), другой. «Чудо? – говорил он. – Что ж, почему бы и нет – немножко чуда не помешает...» «Подходящего человека» и т.п. – второму (от сердца?) голосу всё это было неприятно, и сам он, конечно, был несравненно привлекательнее, но...
---------------

Глава 2

1
Когда это началось, трудно сказать. До какого-то времени Юля была таким же ребёнком, как и остальные, по крайней мере со стороны. По крайней мере ни родители, ни другие интересующиеся не замечали «чего-то такого» – странного, нетипичного (она бегала со всеми, играла, смеялась), какой-то настораживающей детали поведения... Да Бог с вами, все дети поначалу одинаковые, и лишь потом начинаются различия – и тогда добрые постаревшие тёти у подъезда всплёскивают руками и качают головой, видя как ветер проносит через двор сутулого алкаша: «Ай-я-йай, а ведь такой был хороший мальчик, добрый... Ой. – Вздох, - что водка делает!» (будто водка сама виновата в этом геноциде «хороших мальчиков», отбирая их среди прочих лишь по ей известным приметам!); или, с интересом наблюдая въезжающее во двор блестящее авто: вот оно останавливается у одного из подъездов, шелестение мотора затихает и наконец открывается дверца.. «Бог ты мой! Да это же... (Не скажем кто, во избежание завистливых мыслей.) Я его вот таким помню! Ну ты смотри какой стал – машина да при костюме... А я говорила, что из этого будет человек, ну ты помнишь?.» Никто не помнит, в том числе и говорящая; не помнит и как этот костюмированный-моторизированный настоящий человек рвал зелёные яблоки перед её окном, и она материлась на него, перекрикивая шипящую плиту, и в конце добавила: «Ничего из тебя не выйдет, шалопай!» – ни это, ни многое другое.. да и кому это важно!
И если степень жизненной успешности мужчин – бывших мальчиков – оценивали по наличию машин, домов и должностей (часто слухам о них), по блеску туфель ещё, то выросшая девочка считалась счастливий, хорошо устроившейся, лишь будучи прикреплённой к именно такому успешному мальчику и имея от него детей...
Эх, тёти, пожилые леди, бездушная полиция нравов, сколько вреда ваш праздный интерес и стандартные замечания принесли неустойчивым душам!
Но вернёмся к детству нашей героини...

-------------

«Что было бы? – писала она, вдохновлённая этой мыслью, в общей белой тетради. – Я испытала бы все эти удовольствия, попала бы в этот круговорот – компания, прогулки, – и, возможно, выбраться, стать собой опять было бы уже непросто... Я получила бы что-то – о, как страстно мне этого хотелось в то время: уличная романтика, луна, гитара, симпатичные мальчики (может, я бы уже испытала того, что поэты назыают нектаром любви!) – но что-то бы и потеряла. Ведь нельзя жить двумя разными жизнями. ..Или можно? Может, я просто побоялась, и нужно было отстоять свою свободу и попробовать разного?.. Как бы там ни было, желание уже прошло, мне чужд этот мир, в котором живут мои сверстники, - с их развлечениями, разговорами, устремлениями, - и чья в этом вина или заслуга, не стоит, наверно, размышлять. Главное, у меня есть Ты, и я верю, что однажды мы непременно встретимся. (И тогда всё будет неважно.)»
Тетрадь закрыта, на мгновение прижата к груди, потом поцелована (подумать только - то, о чём мечтают многие живые люди, достаётся безответному предмету...) и спрятана в стол. Девушка со светлыми волосами встаёт из-за стола, подходит к окну и стоит долго-долго..

------------
..А то просто сидели, обнявшись, и, обнявшись, засыпали – в какой-нибудь палатке, на краю света..
Впрочем не всегда удавалось всё представить так красиво – лучшие моменты приходили сами, как ответ на мольбу отчаявшегося сердца, – но это было не часто, и она не хотела, чтобы это превратилось в регулярное развлечение; иногда чувства стыда и глупости мешали войти в прекрасный мир, - стыда перед оставленной реальностью (где были, между прочим, и родные люди) и глупости самого мечтательства. Последнее могло возникнуть, когда по телевизору показывали о каких-то катастрофах, или, ещё ближе, что-то случалось с кем-то из знакомых, родственников – «Вот жизнь, - думала она с горечью, - а я витаю в облаках!..»; стыд же настигал её, когда, бывало, мама или отец обращались к ней, с чем-то смешным или делясь пережитым или прося помочь, а она, будучи «там», отвечала сухо и автоматически (что значило: «не сейчас»), не впускала в душу близкого – и реального! – человека: он уходил, а Юля «возвращалась» и, осознав, чувствовала стыд – как сердечное сожаление об ушедшем моменте.
И вот, когда такие или другие мысли и чувства захлёстывали её, она говорила с Ним об этом – вместо ответа Он, как правило, ясным взглядом смотрел на неё; или писала ему письма...
А бывало и так, что ей совсем не хотелось думать о нём.
Не раз она решала «прекратить глупость»; уставала от мечтаний, и миллионы повседневных мелочей захватывали её и уводили прочь. Она, сама этого не замечая, становилась бессильной, менее живой; одно дело сменялось другим, начинало беспокоить то, чему раньше стоило лишь усмехнуться, тряхнуть головой, чтобы оно исчезло. Вместе с воспоминаниями о рае, сразу же приходили неприятные чувства, исходящие из понимания разобщённости с реальностью (особенно с той частью, которой она привыкла дорожить). «Это бессмысленно, неправильно!..» - и прекрасная когда-то картина виделась теперь чёрно-белой потёртой фотографией, как в провинциальной газетке (и внизу подпись: «Красота и свобода» - смешно). И с каждым таким воспоминанием она говорила себе: всё, этого больше не будет – и, чем уверенней и ясней она говорила, тем менее правдоподобно выглядело.

-----------

Он был чуть выше неё, хорошо одет и вообще «выглядел достойно», как позже определила Юлина мама; с ним был маленький человек с усами и большим блокнотом.
-Здравствуйте, - сказал он (шеф), когда Юля вышла к ним в вестибюль, и будто хотел сказать ещё что-то, но промолчал. Усатый открыл свой блокнот и щёлкнул ручкой.
-Здравствуйте, - сказала Юля, улыбнувшись, и хоть эта улыбка была не той яркости, которая иногда поражала и благопристойных пенсионеров (как удар молнии; через мгновение они стояли и не могли понять, что же произошло), это была просто приветливая и почти неосознанная улыбка (мысли и чувства с самого утра отвлекали её внимание), но незнакомец, видимо, был впечатлён. – Пойдёмте, актовый зал там.
И они пошли. Впереди стройная светловолосая девушка в чёрных брюках и чёрном свитере – свободно размахивая руками, кажется совсем забыв о сопровождаемых; за ней юноша в коричневой кожаной куртке, в светло-голубой рубашке, в галстуке (красных тонов), смотрящий на идущую впереди неотрывно; замыкал безразличный усач в синей телогрейке – они шли, и пустующие коридоры (потенциальный шум, смех, топот скрывался за многичисленными дверьми) комментировали по несколько раз каждый их шаг.
Когда добрались до актового зала...

------- - -

Иван лишь коротко взглянул в ту сторону и снова обратился к Юле.
-Так что же, - сказал он нетвёрдо, но уверенно, - мы сегодня идём в кафе, Юля?
Юля отметила мимоходом, что у него приятный голос, а в следующий момент очень неожиданно для себя сказала:
«Да» – очень ясно и недвусмысленно.
-Хорошо, - улыбнулся Иван. – Я тогда...
-Вань, углы! – закричал усатый уже с другого подоконника. – Иди глянь.

---------------- --

...Они шли почти тёмной улицей, уклоняясь от спешащих домой, злых от усталости людей, освещаемые витринами и высокими фонарями, под аккомпанимент шумящего, грохочущего транспорта, тёплый ветер формальной осени шелестел среди невидимых обречённых листьев... Перекинулись несколькими отвлечёнными фразами (фильм с афиши; такса в вязанном жилете, привязанная у магазина, ещё что-то), остановились у большого перекрёстка.
-Ну спасибо, - сказала Юля, не зная, что ещё добавить; небольшая прогулка развеяла неловкость сцены в кафе..
Он предложил подвезти – его машина осталась там...
- Да нет, спасибо, мне тут рядом. Ну... Пока.

--------------- - --
Дома уже поужинали и смотрели телевизор – особый телевизионный голос (похоже, новости) доносился из открытой комнаты и неживой телевизоинный свет полыхал, освещая в полутьме стены, мелькая на стекляных поверхностях.. Она разулась, повесила свою куртку-пиджачок на крючок и подошла к двери, за которой разворачивались одно за другим то трагические, то смешные, то занимательные события.
-Ну что, - спросила мама (отец поприветсвовал её спокойной улыбкой), - как прошло свидание? – Надо сказать, что это были её обычные, так сказать наводящие вопросы и речи.
-Библотекарь был очень мил, - ответила Юля. – Но, по-моему...

-------------------------

Глава 4

1

Неделю она не отвечала на звонки. Переживала, боялась, злилась на себя – но не представляла, что ему сказать.
Вечером того дня, когда она оставила на подоконнике столовой свой телефон и убежала (потом, спрятавшись за углом, видела как он прошёл по лестнице), она ждала звонка – приятно щекочущая игривость ещё не утихла в ней. К тому же с другой стороны щекотала опасность, что раньше звонка придут родители и уже не поговоришь свободно... Она сидела в большой комнате на подлокотнике дивана, в напряжении, в превкушении неизвестности.., - но стоило на секунду отвлечься, как в открывшуюся брешь проскользнула рациональность. Как вирус, она прокралась в душу – Юля уже смотрела на это с другой стороны и тускнела, тускнела... Покоряясь непоколебимому правилу, под конвоем «надо», «следует» и их близнецов «не следует» и «не надо», удаляясь с новой и манящей, но неправильной, опасной територии. Встав, она покорно прошествовала в коридор и вытащила телефонную вилку из розетки. Предвкушение сменилось тревогой: что же теперь будет? «Он подумает, что я играла с ним, рассердиться.. а я...» Она не знала, опять ничего не знала: что это было за наваждение?.. – но приятное! – и, может, правильное?. Нет, теперь она уже не решиться, теперь она уже другой человек, то была не она...
В подобных мыслях и беспокойствах она провела шесть дней. Не подходила к телефону, когда была одна, при родителях же, крича «Это меня!» и, подняв трубку, сразу выдёргивала телефонный провод, говорила тихо (громче просто не могла): «Вы не туда попали» и так же незаметно вставляла провод обратно; телефон звонил и она повторяла манёвр. «Кто там?» - спрашивала мама; «Не туда», - отвечала Юля, и с каждым разом становилось всё труднее, театр и уловки были невыносимы, была невыносима мысль, что она обидела Ивана – с каждым звонком ей казалось, что это он, и она представляла, что он думает, чувствует, когда никто не отвечает или связь внезапно обрывается; при каждом трюке с телефоном всё более жгучий стыд её мучил перед матерью и отцом, которых она обманывала; и в унверситете она ходила, опасливо озираясь, боясь встретиться с ним, а в столовую вообще не заходила.
На шестой день она поставила свой страх перед собой и сказала: Я поговорю с ним. Я извинюсь и завершу этот дурацкий театр... «Ведь так нельзя!» Собравшись, с чувством предстящего нелёгкого, но всё же разрешения, она ждала звонка – но звонка не было: весь вечер телефон промолчал, как мёртвый. «Тогда я сама ему позвоню, - сказала бесповоротная решимость. – Завтра. Вечером».
Но ей не пришлось этого делать...

2

Мать, встретившая её в прихожей, улыбалась так широко и лучезарно, что Юля сразу заподозрила неладное; а когда она сказала: «Ну что ж ты так долго, к тебе тут гость...», сразу всё поняла.
С замеревшим сердцем она вошла на кухню, и он сидел там. Увидев её, улыбнулся ей, казалось точно так же, как тогда в столовой, будто ничего и не произошло – и она почувствовала такое облегчение, такую благодарность к нему...

-------- - -- - - ----- -


4
...Снилось будто она в тёплом и уютном доме, везде горит свет, откуда-то слышно звуки пианино. А за окном непроглядная ночь, и она как будто догадывалась: кто-то там есть, в этой ночи... Она смотрела на черноту за окном, на дверь – что если он стоит прямо за дверью, где холодно и, может, опасно?.. Но здесь светло, и пианино играло всё задорней, и она знала, что Иван ждёт её в соседней комнате, и стол уже накрыт. Она ещё раз взглянула на дверь и тёмное окно (словно кто-то там чиркнул спичкой, на миг осветив профиль..) – и уже входила в другую комнату, где романтический вальс звучал оглушительно и блюда казались огромными, а Иван улыбался ей так широко, что...
Она проспала.

------------------------

Наконец, на перемене перед последней парой, она поймала его за шкирку и, поставив перед собой, сказала: «Будь что будет. Я пойду и... будь что будет! А сейчас у меня ещё урок».

-----------------------
Она просто ждала – напряжённо, сосредоточенно, не позволяя думать о том, что будет, не пуская лишних чувств; но...

------------ - -

Попросила высадить около двора, не сказав о причине.
-Может, всё-таки к подъезду – смотри вон какие ходят тут...
-Да... чепуха! – отмахнулась она и, как только машина остановилась, открыла дверцу.
-Ну спасибо, - сказала, уже одной ногой стоя на асфальте, - очень... сытно! – вдруг выпалила она и рассмеялась. Он тоже засмеялся, но как-то слабо, будто не из ресторана только что, а с тяжких трудов.
Ещё что-то, кажется, должно было быть сказано, чтобы расставание не вышло слишком поспешным; она не могла ничего придумать, а он спросил:
-Могу я тебе ещё позвонить как-нибудь?
-Конечно! – простой ответ, искреннее лицо – ни намёка на какую-то тайную мысль. – Мы ещё в университете встретимся – наверно... Ну, пока?

--------- -- - ---- -

Конец ноября. На улице сыро и пасмурно, уже пролетал первый снег, и дети появлялись в окнах, выбегали на улицу – но через час от снега не было и следа, будто кто-то там наверху понял, что поторопился. Сидя на полу в пустой квартире, Юля писала в «Дневнике»:
«Сессия на самом носу – а ещё эта свадьба! Как какая?..»

------ -- --- -- - -

Чтобы отвлечься, вытащила из сумки незапечатанный конверт – письмо от Коли. И, просто смотря на него, улыбнулась.

2

Оно пролежало на её столе всю ночь – вернулась поздно (встретившись в коридоре со «случайно» вышедшей матерью – «Выпить молока наночь...», – изображающей хмурость, из-под которой била улыбка), не включая свет, вошла в комнату, разделась и легла. Когда утром на кухне мать упомянула о письме, оно уже лежало в её сумке – ей почему-то захотелось прочесть его позже, не здесь, наедине (и, конечно, она обрадовалась, встав и увидев на столе конверт, подписанный знакомым почерком: «Юле»).

- - - --- - - - -------- -

«Я уезжаю», - прочитала она – и тут же вспомнилась та не очень приятная последняя встреча...

-- -------- - --

«″Есть возможность, что я буду там долго, может очень долго – мне некуда спешить, денег хватит на пару месяцев скромной жизни, а если закончаться... что-то придумаю. Но я не вернусь раньше, чем случиться (даже если это будет не то, что я думаю).
Как бы там ни было, знай, я очень люблю тебя. Как никого. И, если жизни будет угодно, это будет новое счастье...
Коля,
твой и ничей″».

--- - - - -


3

Улыбка задержалась ненадолго – внизу кто-то хлопнул дверью и, агрессивно ступая, стал подниматься по лестнице; Юля чуть оглянулась, будто даже укоризненно: почему реальность обрывает даже такие маленькие моменты радости?! «Не грех ли тебе жаловаться? – обозвался голос внутри, пока она искала в сумке ключ. Посмотри на свою жизнь – вот твой уютный дом, у тебя замечательные родители, которые любят тебя, парень который любит тебя, с которым у тебя всё хорошо... Что тебя не устраивает?» «Да, да, - отвечал другой голос в той же голове (пока Юля открывала дверь, входила в неосвещённую прихожую, закрывала дверь, оставаясь в темноте). – Но кто же мне поможет разобраться во всём этом?»

----- - --

Анжела Петровна вздохнула, аккуратно сложила записку пополам и положила к себе в ящик стола. Села на стул и несколько времени сидела неподвижно, чуть сгорбившись, сложив руки меж колен. Глядя или не глядя... Потом глаза её за стёклами очков ожили, метнулись туда-сюда, несколько раз быстро моргнули веки, и, ещё раз вздохнув (а точней сказать выдохнув что-то), она решительно встала – и выглядела почти так же бодро, как и войдя в квартиру.
На кухне она достала из сумки четыре банки варенья (две яблочного и две малинового), которые везла в электричке, боясь разбить..

- - - - -- - -

Ну и где теперь эти основания?
Жизнь меняется, не спросив, она подхватывает нас и несёт, а мы, в блаженном неведении, продолжаем читать газету или смотреть в экран.., потом в ужасе спохватываемся, начинаем искать берег, гребём куда-то, нередко ухудшая положение, ветхий плот захлёстывает, солёные брызги на лице..
А потом ты просыпаешся и обнаруживаешь себя там, где и был.

------------------------ -- -

-Зубы, - сказал доктор. – Зубы, - повторил он, сняв маску, - у тебя хорошие. Вот бы ещё курить бросил – вообще б не к чему было придраться.
-Ну! – сказал мужчина. Он встал и вместе с доктором, снявшим перчатки и вымывшем руки, они перешли в соседний кабинет, где уселись по обе стороны пиьменного стола.
-Тебе выписать? – спросил доктор.
-Не нужно! Твоё слово для меня весомее любых заключений.
-Ну тогда как обычно.
Мужчина (Юрий Николаевич, отец Ивана) достал из барсетки кошелёк, отсчитал несколько купюр и отдал деньги доктору.
-А курить не брошу, - сказал он с улыбкой, - так и знай. Должно же быть в жизни удовольствие.
-Ха! – доктор спрятал деньги в ящик стола. – Что я слышу, Юра? Неужели работая всю жизнь, скопив приличный капитал, ты не можешь найти теперь другого удовольствия?
-Ну, есть, конечно... Хотя из плотских, так сказать, я стал себе сейчас во многом отказывать. Ем простую пищу, разве какой приём или торжество; не пью почти – опять таки только по поводу... Получается, из старых привычек только курение и осталось. А так... Кино смотрю. – Он задумчиво посмотрел на полосу солнца на стене, последовавшего за ними через открытую дверь. – А капиталы... Сначала, знаешь, я действительно хотел много денег. Парень из бедной семьи: я им всем покажу! покажу кто я... – Он тихо и грустно засмеялся. – Потом я встретил её, Риту, - и тогда уже всё для неё было. Она не стремилась к роскоши, она меня ни разу не попрекнула отсутствием денег! – мы просто шли бок-о-бок, и я делал всё, чтобы дать ей жизнь настолько хорошую, как я могу. – Ещё помолчав, он тихо продолжил. – Родился Ваня – и я работал для них двоих. Ничьё мнение меня уже не интересовало. Я заработал деньги, но и на ум не приходило кому-то это показывать, кичиться, чтобы сказали: вот, гляньте, а Юрка-то выбился в люди, солидный стал!.. Нет. У меня был сын... жена. Вот это удовольствие! – Доктор бесшумно вздохнул, наблюдая, как его пациэнт и друг справляется со слезами.
-Рита умерла, - сказал Юрий Николаевич, справившись с собой, вздыхая и глядя на почти погасшую полосу. – Остался Иван – но!. Он уже совсем мужчина, сам зарабатывает себе на жизнь. Так что... Я уже как-то по инреции работаю, что ли. Поддерживаю его сколько нужно – а расти куда-то развиваться и смысла нет...
-Да-а, - протянул доктор. – Жизнь. – И не смог удержаться, задал вопрос: - А если он уедет? Найдёт девушку, жениться... Что ж ты сам будешь делать?
-Ну... уедет – и хорошо. Я не стану держать его: дал всё, что мог, теперь лети самостоятельно. Уедет, и хорошо.. – и сейчас оно к тому и идёт...
-Неужели нашлась таки кандидатка? Ну и понятно – такой красавец! Желающих много, а равных – единицы.
-Да, да, перебирал долго. Но сейчас, судя по всему, серьёзно; пригласил её к нам Новый год встречать.. – а я, значит, должен уйти! Ну я что, я понимаю, конечно, - пойду к сестре, хоть она и скучнейшная особа. А они пусть... живут и радуются. В общем...
-Жизнь продолжается.

--- - - - - -

...Пока не был закончен ремонт, они встречались в актовом зале, и это почти всегда было одинаково. Она входила

- - - --- -
Он участвовал в этом, в этом волшебстве, научившись не вмешиваться, а просто плыть вместе с течением, то стремительным, то спокойным; однажды он поддался мысли, попробовал внести в вечер что-то новое, что-то ещё (решив, что всё что происходит – старое), и чуть не испортил вечер – волшебство сразу куда-то делось, и он так испугался, что больше даже не думал об этом.
Это была его тайна.

--- - - -
Она очень обрадовалась, поцеловала его. И он был ужасно рад.. впрочем это был только первый шаг – ещё одна мысль, пришедшая вслед за идеей о новогоднем вечере, не отпускала его, держала в напряжении, обещала счастье... но сейчас тревожила его. Что-то всё яснее говорило, что этого делать не надо... – но как, разве можно теперь иначе??!
«Кто, если не она!.»

--- -- - - - --

А иногда хотелось плакать. Что-то вдруг накатывало – через сердце, застревая комком в горле, ¬– но Юля не давала воли слезам: что это, с чего слёзы?!. Но они всё приходили, и разве она не знала с чего. Это были слёзы утерянных возможностей, жизни, красоты... Теперь она была в «реальности», но чем более её день был погружён в эту «реальность», тем больше вечером хотелось плакать. В эти моменты, в этих слезах было настоящее понимание того, что она потеряла вместе с мечтой, – впрочем и слёзы, и понимание так и оставались на подходе – чаще она даже не сдерживала их, просто не было сил расплакаться, понять что-то (ведь это значило необходимость перемен) – день был так насыщен.. И она не плакала, просто тупая тоска, на которую не стоило обращать внимания. Ведь жизнь так хороша! У неё все замечательно сейчас и столько всего впереди – зачем печалиться?

--------- - --

Новый год.
/.../ Люди бродят толпами, небольшими группами, парами (те, кому не с кем бродить, всё же пытаются заснуть или смотрят какой-то «огонёк»), они смеются, выкрикивают, бросают что-то под ноги друг другу, и ещё громче смеются и кричат, когда оно оглушительно взрывается. Кто-то нацепил красно-белую шапку, а на деревянной сцене у большой ёлки «настоящий» Дед Мороз говорит что-то, широко разводя руками, но, кажется, никто его не слушает – все увелечены общей атмосферой, весёлой, пьяной, громкой – сегодня можно, даже нужно...
Те, кто сами или по традиции не очень любит шума и толп, или уже совершив ритуальное хождение к ближайшей ёлке, обычно смотрят телевизор, едят, пьют – тихо или погромче, в зависимости от состава компании. Вот (позаглядываем в окна) танцуют, мужчины в растёгнутых рубашках, с закатанными рукавами (один, не в силах уже подняться из-за стола, выкладывает на тарелке абстрактную картину из салата), женщины в платьях, тоже раскрасневшиеся – играет магнитофон, а в другом конце комнаты неслышный из-за него телевизор что-то говорит и улыбается, и взрывает хлопушки. Вот пожилая чета (быть может, это их дети танцевали в том окне) – неяркий свет, не слишком изобильный стол, открытая бутылка вина почти цела, по телевизору, кажется то же или другое песенно-поздравительное застолье; но когда она уходит спать, он, дождавшись, переключает канал, попадает на рекламу, нервничает, смотрит листок с программой передач.. наконец, после последнего порошка, возобновляется фильм: девушки в купальниках смеются и говорят о чём-то с накачаным спасателем на каком-то солнечном побережье...
Ещё окно: тут нет телевизора, это кухня, тут курят, играют на гитаре, на столе бутылки, дым через открытую форточку уплывает в холодную ночь. А тут целуются, а тут мать качает ребёнка, раплакавшегося от взрывов за окном, там ещё едят... Стоп. Вернёмся назад..


----

-Доброе утро.
Юля смотрела на него большими глазами снизу вверх. Они оба будто понимали, что должны вести себя непринуждённо, ведь они

--

Он ждал, глядя на неё, – и если б она только могла что-то сделать с этим взглядом (он словно полностью вверил сейчас жизнь в её решение), хотя бы сказать ему: «Не принимай всё так серьёзно», но не было ни сил, ни уверенности, надо было придерживаться правил игры – а они так жестки, эти правила, так давили на неё своей концентрированной тяжестью..

----- - - - --

Юля всегда была уверена, что не попадёт в такую беду, из которой потом придётся выбираться, – но что же это: она стоит на самом пороге и действительно не знает.

--


Собравшись, ещё раз дунув на веки, она позвонила. Мать открыла с улыбкой, которую Юля не заметила, – она сразу проскользнула в квартиру, бормоча: «Какой холод, какой там холод!»; сбросила туфли, один упал на бок – «брось!» – поспешила к себе, заметив по пути пустой (грустный..) стол посреди большой комнаты.
-А где он тебя высадил? – спросила сзади мать тоном, который Юля тоже не могла сейчас понять. «Там, там...» - бросила она и закрыла дверь.

- - ---

-Короче, - сказала рыжая (а волосы были накрученные) и сглотнула.
-Брось его, понятно? – проговорила злобно накрашенная малявка.
Юля посмотрела на них поочерёдно и промолчала.
-Подожди, - сказала рыжая подруге. – Что у тебя с ним? Ты с ним спишь? Он какой-то не такой в последнее время... Если ты его используешь, лучше брось сейчас, а то я вот этими ногтями... – Она показала впечатляющего размера пурпурные ногти. Обе пришелицы в грозном ожидании смотрели на Юлю...
Город вокруг, наверно, ещё не отошёт от праздника – редкие машины, редкие прохожие..


-- - - - - -

другие каблуки тоже пошли, агрессивно щёлкая по оттаявшему асфальту. Юля подняла голову, посмотрела на уходящих, ей вдруг захотелось крикнуть им вдогонку: «А вы кто? группа его поддержки?» - вместо этого она сама пошла, повернула налево, перешла через дорогу, ещё шла, поворачивала, спускалась вниз по лестнице... – и вот она здесь, в баре с оркестром, за деревянным столом – и, как бы решительно она ни была настроена, эту бутылку ей не допить.

--- - - --=
-Умывайся, - сказала Даша, - я сейчас.
Выйдя из ванной, она сразу всё организовала, и никто не был против – мама согласилась поспать на полу («Да тут тепло! Дело ж такое...»), Максим достал из шкафа свой спальный мешок и даже с каким-то воодушевлением отправился на кухню. Разложили диван, постелили. Даша достала свои спортивные штаны, чистую футболку и пошла в ванную.
Юля, уже не плача, сидела на краю ванны, виновато посмотрела на подругу.
-Это ужасно, - сказала она. – Может, мне лучше уйти?
-На. – Даша протянула ей одежду. – И скажи где ж ты так

-- - - - -- - -

-..Кстати! – Глаза её засверкали по-иному. – Как там ваша новогодняя ночь? А?
Юля, смутившись, опустила голову. Ей не хотелось говорить об этом.
-Что?. А! – я глупая! Это ж он тебе после – после новогодней ночи сделал... Или ночью? Шампанское, часы бьют, салют... – как романтично, как я тебе завидую, ну! Мой меня в кафе пригласил; и говорит: ″давай поженимся″ – представляешь? Ну я так рада за тебя, честно.
Юля смотрела на неё и не могла выловить в этой буре эмоций и слов нужный ей смысл.
-А серьёзно, Даш? Я в самом деле не знаю... – И что-то при этом кричало, просто пронзительно в ней – она слышала и не слышала.
Даша сделалась серьёзной (возраст на её лице и в выражении глаз будто удвоился), отпила кофе и сказала:
-А чего ждать, подруга? Чего? Принца с конём? Но Иван – он же сущий принц! Юля, вы такая прекрасная пара! Чего больше...

--- - - - -
-Да, прийду... Спасибо за всё.
-А, глупости.
Юля села в троллейбус, поехала...

------ ------ --- - ---

Юля, прислонившись к косяку, слушала успокоительный голос отца. Он на минуту умолк, улыбаясь книге, потом опять заговорил:
-А я вот зачитался.. Столько глупостей – чему учат молодёжь! Они ведь прочтут и скажут потом, что всё так и было. Да... Что там у вас за девишник – Дарья прощается со свободой?
Юля угукнула, не глядя на него, потом повернула голову и сказала:
-Пап, я, кажется, выхожу замуж.
И подумала: «Так бояться – а всё, оказывается, легко и обычно».


- - ---- - -- -

А где-то вдали от города, среди грязи...

----------

3-е января. День прощания со свободой.
/.../
а может, с того первого урока танцев, - но были ещё сомнения, прошлая жизнь не пускала, и вот теперь всё решено

--

сейчас почти все господа! Люди свободны, они стали больше зарабатывать, менше работать при этом и не так тяжело, теперь им уже не нужно беспокоиться о пропитании – есть вдоволь питания, есть тепло и комфорт, и что же – к чему теперь стремится?.. Вот в этой атмосфере сытости, ненапряжённости и начали появляться – наверное, просто от скуки!. – эти вещи, иллюзии, уводящие взгляд от реальности.

---

вернулась к себе и достала связку из четырёх белых тетрадей. Следы мечтаний... – с ними нужно что-то сделать. Развязав синюю ленту, она открыла первую тетрадь, где-то ближе к середине. Ей лет 15-ть, детские излияния...

«...и мне всё равно, что ты скажешь – только бы ты был рядом! Меня всё вокруг так угнетает...»

...порывы, планы...

--- - - ----
...Страница за страницей, исписанные синей, чёрной, фиолетовой ручками, с вкраплениями красного, с карандашными узорами, рисунками (всё чаще птицы) – страница за страницей...

«...я тебе писала, как мы с родителями отдыхали на море. Сейчас вот вспомнилось. Хорошо. Но может быть ещё лучше! – я знаю...»

«...И всё же меня изумляет глупость этих людей! Они живут так, будто собираются прожить вечно. Изо дня в день одно и то же – словно роботы...»

«...А ты был в горах? Обязательно спрошу тебя как только встретимся...»

«Здравствуй.
Холодно сегодня..»

--- - - --- - -
Некоторое время она смотрела в открытую тетрадь. На левой странице из старой записи было только два слова: «...напишу. Пока»; дальше её стих – всё остальное чистое (и оставалось ещё много страниц). Закрыв тетрадь, она опять сложила все в стопку, завязала – туго и решительно ¬– синей лентой и ясно, как только могла, сказала про себя: «Это...»

- - - --- -- ---- --

-Чайку? – утерев рот полотенцем, спросил отец.
Юля покивала, мимоходом подумав: «Ты мне никогда не предложишь кофе..»
После завтрака она позвонила Даше.
-Юлька, приезжай скорее – я вся трясусь! - выпалил возбуждённый голос.
«С чего бы это?» - подумала Юля и сказала:
-Через час буду у тебя.
Потом она набрала домашний номер Ивана.
-Алло, - ответил чей-то голос, грубоватый, но мягкий.


- - - - --- - - - -
Чуть она не сказала – воля ухнула в милиметре от голосовых связок и заготовленное заранее слово едва не сорвалось с губ – пролетело бы по бесстрастным проводам, было услышано... Какие перемены подчас способна спровоцировать неосмотрительность!
..Её сердце дрогнуло; ум подумал: «Почему бы не сказать?» - но что-то не пустило.
-Приходи... приходи, пожалуйста к кафе!
...что-то, как будто имеющее план или просто надеющееся, – всей глубиной скрытой своей сути...

- - - -

Эти люди хранили неведомые радости, кторые ей предстояло узнать, проблемы, с которыми ей надо научиться справляться, – совсем новый мир, и она сейчас идёт ему навстречу.
/.../
Но случай представился...

- - - --- -- - - -

Она стояла в унылой сосредоточенности, глядя как прибывают и отходят поезда, как проходят, пробегают мимо люди, с сумками, рюкзаками, крича, торопясь, докуривая в тамбуре сигарету; несколько мужчин и парней посматривали на неё с разных концов перрона, один подошёл с презентабельной улыбкой и спросил почему такая красивая девушка так печальна.
-Ожидаю мужа, - ответила Юля, усмехнувшись про себя.
-Понимаю, - ответил претендент и испарился. Январское солнце, голоса, суета..
Подошёл нужный поезд. Нужный вагон остановился почти напротив, и Юля смотрела как вслед за проводником из вагона выходят люди.

-- ---- -

-Что? – тоже смеялся незнакомец. – Что я сказал?
Ещё, ещё секунду.....

- ----------------


Иван чувствовал себя ужасно, и нельзя было не признаться себе в этом. Во-первых, он выпил – там, в бильярдном клубе... – а может, он туда и поехал затем, чтобы выпить? Возможно, он не чувствовал себя в состоянии быть достаточно твёрдым и решил, что рюмка коньяка не помешает... Он выпил наверно с полбутылки, одну за другой (о бильярде уже не было речи). И он ехал пьяный за рулём... – и его остановил постовой! Иван откупился от него: говорил что-то про большую важность и отдал все деньги, которые у него были с собой. «Смотри, - сказал лейтенант, - собёшь кого-то – гореть тебе в аду!»
«Ясное дело», - сказал Иван и нажал на газ.
И вот он здесь – она уже ждёт его за углом, а он, пьяная свинья и трус, никак не решиться выйти. Он не достоин её – она ведь сама чистота! Сейчас он выйдет и скажет ей об этом – и пусть решает его судьбу, всё в её руках.

==

Серо-синие сумерки в уже привычном ему пейзаже. По левую сторону ряд из семи голых тополей, возле первых двух старый сарай и может быть ещё более старый трактор; ближе перед ним колея дороги, уходящая налево в деревню, где, в отдалении, светились огоньки..
/.../
Вначале, с утра и весь день, он гулял по окрестностям, потом, познакомившись с некоторыми людьми из деревни, стал браться за всякую работу, и не только физическую – два раза в неделю он приходил в дом председателя сельсовета, чтобы подучить его сына английскому – через полгода тот собирался в город на поступление.
/.../
он бросил огонёк на дорогу (огонёк утонул в снегу), которая лежала чуть внизу, метрах в тридцати от забора. Открыв скелет калитки, пошёл к дому по вытоптанной дорожке.. Остановился, как будто услышал чей-то голос – обернулся и не увидел никого – ни справа, ни слева. «Всё-таки слышал», - подумал он, зашёл в дом и сразу посмотрел в окно: никого...

--- -= -- - ---

-Да.
...Они помахали дому, спустились к дороге и, перейдя, пошли по тропинке к тополям..
-Этих двух месяцев я не забуду, - промолвила Юля.
Коля шёл молча.

-- - --- -


...Где-то, ближе к экватору, в какой-то стране, в городе у океана...
/.../
И ещё дальше – куда, кажется, не может достичь взгляд... (А может