Преодоление. Часть 1. Прыгуны. Глава 15. Разговор окончен

Глава 15. Разговор окончен

Тула. Привокзальный район. Кошмарная ночь. Ноябрь 1993 год.

Егор Александрович намеревался возразить, пробуя втолковать неуместность подобных шагов, он даже успел произнести, дескать, «не стоит пороть горячку» и что «пока нам ничто не угрожает», но Наталья Викторовна и слушать не пожелала.

— Мы немедля уезжаем … на развод я подам сама! Разговор окончен. — Заключила жёнушка, как отрезала, и было понятно, что она нахрапом пришла к решению и решению бесповоротному, не допускающему никакого обжалования. В женщине крикливо обозначалось перевоплощение. Егор Александрович ни разу не видел её такой и потому не очень уверенно попытался оспорить:

— Наташенька, может, не будем торопить события? — промямлил он.

Жена, повернувшись вполуоборот, грозно и выразительно оглядела мужа с ног до головы. И тут же энергично подпрыгнув на ноги, будто бы и не было никакой немочи, диктаторским тоном, с каким-то непривычно звучным окрасом обдала как бурливым жаром помещение:

— Нетушки! С меня достаточно. — Она, явно нацеливаясь на рассудок супруга, встрепенувшись, как бы внезапно очнувшись от сомнамбулизма, приняв положение для стрельбы стоя и, повелительно нацелив на него указательный палец, точно ствол маузера, командно-требовательным голосищем отрывисто «произвела выстрелы», — то есть, с нас достаточно! А ты — демон! — занимайся тут, чем хочешь. Рассчитываешь на власть, ступай в прокуратуру. Намереваешься востребоваться в Москве, поезжай. Но только увы без нас, как говорится … помилуйте-увольте, господин хороший.

Таким необычным прибамбасом она беспощадно и, не отводя глаз, разрядила обойму. Завершив действие, Наталья Викторовна на пару-тройку секунд умолкла, вроде рассматривая поверженное тело и наконец, удовлетворённая содеянным, различимо мягче засюсюкала:

— Ты что и в самом деле хочешь, чтобы нас прикончили, пристрелили где-нибудь в зачуханной подворотне?! Ладно, мы. А если, что с Алёнкой случится? Нет, я этого не вынесу, ни за что … — перебирая эти слова, она уже полным ходом накручивала пальцем диск городского телефона, отчётливо набирая чей-то иногородний номер. Впоследствии чего, оглоушенный и «расстрелянный» муж, сперва некоторое время слухом различал доносящиеся из трубки в руках супружницы долгие гудки — и вот раздался напевный бесшабашный тёщинский голосок «Алле!».

— Мама! Это я … кто-кто … дочка твоя ненаглядная, — урывками всхлипывая, начала супружница воздыхания, — мамочка, мы срочно едем к вам! Ты моё одно-единственное спасение. Как чего случилось?! Нас! Чуть-чуть сейчас … ну буквально только что, чуть не убили … Мамочка, я вышла замуж за идиота и хлюпика. Через него нас с дочкой не сегодня-завтра точно уничтожат. Ты представляешь? На меня, связанную по рукам и ногам, наводили дуло пистолета, в упор, прямо меж глаз … как это жутко … и на Алёнку тоже!!! Я думала, что с ума сойду. Ты не представляешь! Мама, я уже поседела ... Поседела!!! Я стала седовласая как ты. На него, видишь ли, наехали бандиты. Как он сам заявляет — у нас теперь ничего нет … беззаконие! Ты, вообрази, мама, мы отныне нищие … и злосчастия выпали из-за этого минифлюстика, этой тряпки … Мама, какая милиция?! Мы до отделения не дойдём, не дотопаем, как нас тут же прибьют, пристрелят как кутят. Не говори глупостей … — и тут она заревела навзрыд.

Дальше Егор Александрович не слушал, ему было противно и гадко воспринимать всю эту ерундистику. Слышать, как его тёщу (без каких-либо тому подтверждений) настоятельно увещевают об его, якобы, «безмозглых и раздолбайских» (употребим словечки жёнушки), упущениях. В придачу увещая, попросту предвзято считая его одного во всём виноватым. Нахально и голословно обвиняя в том, в чём он радикальным образом не повинен. Известно же, теперь на него навесят всех собак!

А посему он ринулся было в кухню за аптечкой, но поразмыслив, скумекал, что будет вполне благоразумным делом попутно обойти и обследовать подробно жилище, дабы удостовериться в отсутствии для домашних какой-либо опасности. Даже на всякий случай заглянул в уборную и ванную комнаты, а заодно и закрыл на два оборота замок входной двери. Придя в кухню, он, не раздумывая, рывком отворил настежь холодильник и в отчаянии почти что, не присматриваясь, заблаговременно зная о её пребывании там, выхватил полулитровую бутылку горячительного. Это был изумительный, пятилетней выдержки, армянский коньяк! Резким движением он свинтил ей пробку, как бы головушку тому прескверному субчику именовавшегося «Когтем» и, запрокинувшись, тут же из горлышка крупными глотками (словно пил воду) опустошил ёмкость. Утерев рот, поместил опорожнённую стеклотару в мусорное ведро. Открыл буфет и извлёк оттуда фармакотеку. Неторопливо и порядливо расположившись на стуле (к счастью, он что-то такое внедавне приобретал в аптеке!) и, найдя, тут же принялся обрабатывать этой специальной мазью от ожогов обильно истекающую сукровицей и изрядно зудящую рану.

Из почивальни по-прежнему доносились несдержанные и порывистые возгласы Натальи Викторовны, та в подробностях, просто на эмоциях, расписывала «разразившийся на их семью апокалипсис». Она щебетливо жаловалась и сетовала своей матери на судьбинушку. Егор Александрович, превосходно слыша её эпизодично неписьменные излияния, принимая их близко к сердцу и откровенно раздражаясь на неосмотрительные, а порой несправедливые замечания в его адрес, благодарил Всевышнего за то, что в доме на крайнях нашёлся выпивон. В противном случае, он бы напрочь сдвинулся с катушек.

— Папа. Я не хочу уезжать. Скажи: как? в такой страшный момент мы можем тебя оставить одного. Или, лучше поехали с нами! — вдруг заговорила с ним тихо и незаметно подошедшая Алена, а он занятый своими переживаниями даже и не заметил, как она вошла. Это была плотненькая девочка, обещающая быть в скором времени, несомненно, восхитительно женственно-сложенной девицей. Оценивая пертурбацию не настолько, чтобы осознать, как осложняется теперь вся их дальнейшая жизнь, дочка, вытерев ладошенькой слёзки и приобняв «папульку», прижалась к нему собственным тельцем сзади. Она, безусловно, искренне жалея отца, но, и недооценивая всей сложности семейной распри, а уж тем более, не улавливая завёрнутости и крутизны передряги (обусловленной полным разорением), не столь глубоко огорчалась случившимся, воспринимая совокупность обстоятельств, создавших данную обстановку — как что-то временно лишь очень разозлившее маму. Конечно же, она желала всем своим существом только добра обоим своим родителям.

Папаша, польщённый участием «дочечки», отчасти оттаявши душой, разомлел в благодати. Её отзывчивость, сочувствие и поддержка всколыхнули в нём небывалую жизнерадостность. Как-никак, но всё-таки он не одинок! Приветливость юного создания, искренние чуткость и теплынь отогрели в нём самые отдалённые и омрачённые уголки его психики, воздействуя на ядовитые скопления, проникшие давеча в уязвлённое сердце как отдушина (как вентиляция!) А ведь и действительно, всего за каких-то несколько часов кучка мерзавцев аннулировала его достижения и завоевания, растоптала его чаяния, а главным образом незыблемость и последовательность (или выражаясь модным словцом) консеквентность их семейного счастья. Мало того, что некорректно, но и так безжалостно, так беспардонно было растоптано или, точнее говоря, уничтожено то, к чему он усердно стремился не менее чем минувший десяток лет. Хоть и нельзя было сказать, что отвратительное ощущение, подавляющее и гнетущее его, теперь угомонилось, нет — оно как прежде присутствовало, но участие дочери воздействовало на организм обезболивающе. И куда как теперь ему было значительно легче переносить хотя бы эту жутчайшую мыслишку, которая, в прибавку ко всему другому, въедливым сверлом буравила его взвинченный мозг. Бывший директор и собственник, в своё время грамотно настропалённого предприятия, каким-то внутренним пониманием предчувствовал, что ничегошеньки-то он не сумеет предпринять для возврата уже отданных позиций. И получалось — он бесповоротно и неотменимо проиграл эту жизненную партию в «шахматы».

— Такси?! Я могу вызвать такси на пять часов утра? (Молчание) На московский вокзал. Наш адрес и номер телефона? Да-да! Пожалуйста (она продиктовала требуемое) преславно, ожидаем. — Немало возбуждённо теперь кричала законная половина, уже у аппарата в коридоре. Даже в интонации выскакивающих из её уст слов можно было влёгкую догадаться, насколько она торопилась незамедлительно и всенепременно надолго покинуть этот опостылевший дом. А может быть навсегда. Наталья Викторовна с непроницаемым видом заглянула в кухню. Увидев, что дочка помогает отцу перевязывать распухлый огневик, пренебрежительно поёжившись, едко прошипела:

— Дочь моя, сиюмгновенно прекращай помогать этому кретину!

— И никакой он не кретин, мамочка! А если ещё хоть раз обзовёшь его каким-нибудь гадким словечком, я вообще никуда с тобой не поеду. Ты, так и знай. — Не по-детски рассчитанно пригрозила Алёнка с огорчением насупив бровки и оттопырив нижнюю губку.

— Ладно-ладно … собирайся, блин, папенькина дочка. — Заметно смягчилась женщина, устремившись дальше собирать в огромную хозяйственную сумку всякие нужные манатки. А к этому имели отношение и первостепенной важности вещи, и школьные принадлежности, и что-нибудь из обожаемых дочерью игрушек. Как только Наталья Викторовна исчезла из поварни, Алёнка нежно и ласково поглаживая отца ладошкой, собранной в лодочку, периодически целуя его в нос, щёки, губы … без разбора по всему лицу, залепетала:

— Папа, поедем с нами. Ну, эту Тулу! Здесь все какие-то злые, совсем нехорошие. Помнишь, как мы у бабульки тогда рассекали на озере, когда на рыбалку ездили? Резиновая лодка, удочки, червячки, которых мы вместе копали. А уху, помнишь ту уху? которую ты меня сам учил варить. Ещё такую — с двойным наваром! А ведь я теперь умею готовить настоящую уху. Поедем, а?

— Нет, доченька, я сейчас не могу поехать с вами. Прости! Мне тут надо кое-что уладить, доделать, кое-что как-нибудь разрешить. Во всяком случае, попробовать надо, хоть и вряд ли, но надо. Не сидеть же сиднем. А как только кое-что опростается, устроится, я, непременно за вами тотчас прикачу. — Умилённо и неподдельно влюблённо ответил Егор Александрович.

Вскоре они уехали. И он внезапно, как снег на голову, охмелел. Немерено раскачиваясь, он вернулся в злосчастную спальню, задумчиво почесал затылок и навзничь отвалился на порожнюю постель и тут же моментом уснул.

Продолжение следует ...