V глава
В семье Менделеевых наступило долгожданное событие: старшая дочь Ольга выходила замуж за купца-фабриканта Медведева. Глядя на неё - ещё юную, необычайно прекрасную в подвенечном платье с тонкой струяющейся до пола фатой, Мария Дмитриевна невольно вспоминала себя в том же возрасте, когда и она, дрожа словно лист на ветру, примеряла то один свадебный наряд, то другой, а гости нетерпеливо дожидались её выхода. Ныне она сама, на правах старшей, помогала Ольге надеть белоснежное пышное платье, инструктированное множеством рюш и оборок, приободряла её ласковыми словами, а у самой на глазах стояли слёзы радости и печали одновременно. Хорошо было найти для дочери добропорядочного супруга, но тяжко расставаться, отпускать в самостоятельное плаванье дитя, что жило с ними всё то время.
На свадьбе было много гостей, слышались со всех сторон дружеские пожелания счастья молодым, пели песни и танцевали. В своём письме к новом родственнице Мария Дмитриевна писала: "А вас, любезнейшая матушка, покорнейше прошу принять в число ваших внучат и данного нам Богом доброго и умного зятя. Он не чиновник, но по своему благосостоянию и обширным заведениям заслужил внимание высшего начальства и прошлого года за устройство его фабрик ему пожалована от Государя Императора медаль. Оленька наша счастлива и богата". А в церкви по воскресеньям и в красном углу почивальни она простаивала коленопреклонённая молитвы, с жаром материнского сердца испрашивая Господа о даровании счастливых долгих лет жизни дочери в новой семье.
Как быстро пришла радость, так скоро приключилось несчастье - пришло нежданно-негаданно, в тот самый счастливый год, когда, казалось, ничто не могло омрачить их тихий домашний мир. Иван Павлович начал стремительно терять зрение и ни врачи - лучшие в Тобольске, ни их лекарства, ни горячие молитвы любящей жены не помогли отвратить неминуемое. Ровно через год после свадьбы Оленьки Менделеев ослеп, его тут же лишили должности директора гимназии, а за этим несчастной семье предложили как можно скорее покинуть ставший милым их сердцу дом.
Обездоленные, без средств к существованию, Менделеевы покинули прежнее место, а куда идти, что делать, тогь не знали. Мария Дмитриевна, вытирая рукавом катившиеся по щекам слёзы, окинула мутным взором больного супруга, испуганных детей да собственные ослабевшие маленькие руки - вот всё, что осталось у неё от прежней жизни. Невольно она коснулась того места, где упрямо билось сердце, а чуть ниже раздался иной толчок - там был кто-то совсем маленький, живой и невероятно сжатый и именно ради него - этого тёплого, ещё невидимого комочка решилась она на отчаянный шаг, ибо с тех пор судьба всей семьи пряталась в её уставших, натруженных ладонях.
Вся видимая жизнь сплошным сероватым мрачным пятном соединилась-превратилась в тусклый, густой туман, и не видела она перед собой не только далёкого яркого света, но даже тусклого лучика - этой живой единственной надежды. Поселившись на время у родственников Ивана Павловича, которые были рады предоставить горемычной семье кров, однако, за их дружелюбными разговорами мелькали намёки о том, что сия милость не может длиться вечно и что Менделеевым следует как можно скорее позаботиться о своей дальнейшей судьбе.
Скрывая горькие слёзы в уставшем сердце, наделённая благородным мужеством, когда оно становится необходимым, Мария Дмитриевна пустилась по старым знакомым и друзьям, долгое время входивших в круг их близких людей, но вопреки ожиданиям, ей оказывали весьма и весьма холодный приём, показывая тем самым, что коль Иван Павлович лишился положения в обществе, то и общество отрекается от него. Мария Дмитриевна возвращалась в подавленном настроении, тугой комок рыданий сдавил горло, а былые силы оказывались на исходе. Её встретили старшие дети и, лишь окинув взором её фигуру, поняли. что никаких хороших вестей она не принесла.
- Мама... - тихим голосом проговорил Иван, вложивший в одно это слово всю боль, всю горечь их незавидного положения.
Сердце Марии Дмитриевны упало, слёзы, давно ожидавшие своего часа, выступили на глазах и не в силах более сдерживать их, она заплакала, прижав к груди своих любимых детей. Что случилось в тот миг, когда родные, до боли знакомые коснулись её сердца, то одно стало ясно ей - дети придали ей силы, немым укором напомнив, что уныние есть один из тяжких грехов, и могла ли она, всю жизнь уповая на Господа Единого, позабыть сие? Проведя ночь в молитве, Мария Дмитриевна наняла тарантас и, не смотря на своё непраздное положение, поехала к загородному дому Цариных, которые после всех трудов насущных решили остаться в тихом месте заместо шумного города.
Дом, представляющий собой небольшое двухэтажное строение, был окружён живописным садом, на клумбах красовались-разрастались пышные цветы, и яркие солнечные лучи весёлыми бликами прыгали на их зелёных листьях. очутившись в столь прекрасном, полного неги и благоухания месте, Мария Дмитриевна на миг позабыла все горести и страхи, в последнее время преследующие её по пятам, мысленно она вновь очутилась, окунулась в воспоминания счастливого детства, когда были живы отец и мать и когда возле их дома таким же пышным цветом рос-красовался сад. Её сладкие, умиротворённые воспоминания прервал голос служанки: женщина, несколько раболепно семеня, пригласила нуждающуюся гостью в дом, а сама тем временем пошла доложить об её приходе барина.
Мария Дмитриевна осталась одна и, сидя в ожидании, гадала, как то примет её прошение Андрей Викторович, изъявит ли желание помочь ей или же как и все остальные отвернётся от неё, прогнав за ворота словно прокажённую? Ждать пришлось недолго: в коридоре раздались шаги и в комнату, шурша нижними юбками, вошла Ольга Васильевна, лицо её выражало не то любопытство, не то раздражение при виде одинокой Менделеевой, однако, скрывая истинные чувства, Царина натянуто улыбнулась и, стараясь казаться весёлой, спросила:
- Какими судьбами, Мария Дмитриевна? Сколько времени минуло со дня нашей последней встречи? Неужто вы решили по старой дружбе посетить наш скромный дом?
- Я приехала одна, - несколько смущённо ответила та и сердце её в волнении забилось в груди.
- Ах, душенька, вы столь смелая женщина, коль пожете пуститься в путь по таким дорогам.
Служанка внесла на подносе чайник и две чашки, гостье предложили отведать душистый чай, а Мария Дмитриевна, соблюдая правила приличия, не могла отказаться. За чаепитием Менделеева кратко поведала о своём истинном визите, рассказала о злоключениях, постигших её семью, и по мере раскрытия истины заметила, как изменилась в лице Ольга Васильевна: озарявшая её улыбка спала с губ и черты как-то непонятно исказились в старческую гримасу, вокруг рта, на лбу прорезались глубокие морщины и тогда Мария Дмитриевна приметила, насколько постарела барыня Царина.
- Знаете, Мария Дмитриевна, - начала Ольга Васильевна, но сразу запнулась на полуслове, в голове про себя прокручивая верные фразы, - мы, как ваши старые друзья, с радостью помогли бы, да вот беда: супруг мой сильно занемог, врачи ставят неутешительный диагноз. Я изо дня в день молюсь, чтобы Андрей Викторович подольше пожил бы на этом свете.
Мария Дмитриевна ясно осознала - это отказ, отказ в помощи, когда они в ней так нуждались. Ещё одна нить надежды оборвалась, а впереди маячили лишь горечь и нищета. её настроение передалось, возможно, Ольге Васильевне: та немного поддалась вперёд, с глазами, полными грусти. искренне молвила:
- Прошу вас, извините нас, но мы правда ничем не можем помочь. Ежели была бы хоть какая надежда, я сама бы воспользовалась ею ради вашего блага.
- Спасибо вам за радушный приём, за тёплые слова. Не стоит поддаваться волнению, ибо кто, как не вы оказывали нашей семье столько благоденствия, - Менделеева поднялась, собираясь уже уходить, как вдруг в этот миг из соседней комнаты донеслись шаги, дверь отворилась и в гостинную ступил Царин Андрей Викторович, одной рукой опираясь на трость.
Мария Дмитриевна с замирающим испугом окинула его фигуру с ног до головы, не узнавая и узнавая его одновременно. Да, Ольга Васильевна оказалась права, рассказывая о недуге супруга: Андрей Викторович совсем постарел, осунулся, тело и лицо его высохли, сморщились, на голове практически не осталось волос - лишь несколько седых прядей за ушами, а толстый турецкий халат мешковатыми складками ниспадал с плеч и сгорбленной спины. Сделав несколько осторожных шагов, поддерживаемый супругой, Царин с глубоким вздохом сел на софу, будто каждое его движение доставалось с трудом, вперил острый взгляд на нежданную гостью, проговорил медленно, временами ловя ртом воздух:
- Что ж, Мария Дмитриевна, добро пожаловать, а я-то думал, что не увижу вас более.
- Мария Дмитриевна уже собиралась уходить, мы с ней го... - робко попыталась было сгладить ситуацию Ольга Васильевна, но больной остановил её взмахом руки, приказав выйти.
- Я слышал ваш разговор слово в слово, мне необходимо побеседовать с нашем гостьей. Прошу, Ольга Васильевна, покиньте нас на время.
- Но, как же... - начала было та.
- Я сказал, покиньте нас сию же минуту!
От его интонации Марии Дмитриевне стало не по себе, грустным взором проводила она Царину, впервые в жизни желая в душе, чтобы осталась рядом, а ныне ей придётся долго говорить с умирающим стариком, выслушивать в свой адрес всё, что столько лет копилось в его душе.
- Ну-с, Мария Дмитриевна, говорите, с чем пожаловали, впрочем... не стоит повторять сказанное, а мне слышать уже услышанное. Вы - удивительная женщина, достойная восхищения каждого, кто знает вашу долю и то, как самоотверженно вы выступаете в защиту своей семьи. Но ныне... поглядите, во что превратила меня неизлечимая болезнь, я уже старик, а тело моё дряхлеет с каждым часом. Некогда я поклялся вашему отцу защищать, помогать вам, ибо сам оказался виновен в злоключениях Дмитрия Васильевича, - Царин внимательно посмотрел в лицо Менделеевой, заметил на нём испуг, продолжил, - да, во всех его бедах виноват я, того не скрываю, ибо на пороге могилы ощущаю сжигающий сий грех, однако, после его смерти я долгое время помогал вам всем, чем располагал - и это вы, Мария Дмитриевна, прекрасно знаете. Долг свой я отдал сполна на ваше благо, теперь же немощь не даёт мне сделать следующий шаг: вот всё, что мне хотелось давно вам сказать. Надеюсь, вы понимаете.
Андрей Викторович встал, шаркающим шагом подошёл к окну и глянул в сад, где ярко светило солнце и где так беззаботно чирикали-щебетали пташки. Его взор будто бы окидывал вечность, в которую он давно готов был ступить, но, подчиняясь пока что земным законам, он вернулся в бренный мир и сказал на прощание:
- Я понимаю, что моя исповедь оказалась вам не по душе, но время нельзя повернуть вспять, что было - то прошло.
Мария Дмитриевна ни жива ни мертва встала, только теперь осознавая шаткость своего положения - в трудные времена все отвернулись от их семьи, никто не протянул руку помощи, дабы вытащить её из бездны, в которую она стремительно падала, обдирая на ходу руки в кровь; а ведь ещё недавно все те люди, вхожие в их дом, были так приветливы, так радостны за её столом, и видела ныне она, что все они, лицемерно улыбаясь, всегда оставались чужими.
Андрей Викторович окинул взором её располневшую фигуру и Мария Дмитриевна заподозрила, что он увидел ей непраздное положение и, робко смутившись, ещё плотнее закуталась в длинную шаль с тонкой бахромой. Распрощавшись у крыльца, она уехала домой, по дороге то возвращаясь к неприятной беседе, то окутывая себя изнутри гневом на Цариных. К дому подъехала затемно, вот тогда-то ощутив липкий холодный страх: как встретят её родные, как воспримут очередной отказ? А ежели они разуверятся в ней? О, это станет самым страшным ударом - уж лучше не входить под родной кров! К счастью, дети давно почивали в своих тёплых постелях, её возвращения дожидался один Иван Павлович - ослепший, осунувшийся от горя, он столько времени провёл один, что, расслышав робкие шаги у дверей, поспешил на этот звук, бредя в полной темноте на ощупь. Мария Дмитриевна приняла его холодные руки в свои ладони, дважды коснулась их губами, чувствуя нарастающую в душе радость от встречи с родными, радость оттого, что вновь находится под одной с ними крышей.
- Ну, как Царины? Вы были у них? - спросил Иван Павлович, когда они сели у потухшего очага.
- Андрей Викторович сильно занемог, боюсь, как бы... - она не договорила, опасаясь произнести роковое слово. Поведав о несостоявшемся разговоре, Мария Дмитриевна добавила, стараясь скрыть в голове тугой комок рыданий. - Сдаётся мне, я ничем не смогу помочь семье.
- Не говорите так, прошу! Ежели желаете, я готов ехать вместе с вами, добиваться справедливости, - возразил Менделеев, обняв её за плечи.
- Горько мне беспокоить вас в вашем-то положении.
- Но кормилец семьи я и поэтому не позволю вам одной страдать из-за меня.
Мария Дмитриевна не стала спорить: одни эти сказанные слова, лёгкое касание его руки возвратили её к жизни, отчаяние как-то разом отступило, сменившись лишь приятной усталостью.
На следующий день чета Менделеевых отправились в далёкое загородное поместье князей Озвенцовских - последняя и - крайняя надежда на благополучный исход. Менделеева не верила в успех сего предприятия, была самая малая надежда - как то чувствуют осуждённые, ведомые на казнь, и потому, толкаясь в тарантасе по извилистым дорогам, она заранее готовилась к худшему сценарию.
Подъехав к раскинувшемуся близ лесу широкому поместью, Мария Дмитриевна замерла в нерешительности, опасаясь сделать шаг вперёд, но рядом оказался Иван Павлович - её единственная опора и поддержка, ибо он до сих пор верил в лучшее и не давал ей окончательно упасть духом, когда у ног уже разверзлась чёрная ледяная пропасть. Менделеев без лишних слов - а с болезнью он стал ещё молчаливее, взял супругу под руку и, опираясь на неё, пошёл в сторону старинного дома, по памяти внутренним взором вырисовывая привычные картины бытия. Вот перед ними с двух сторон поднимается к крытой террасе с рядом белоснежных колонн широкая лестница, несколько лет назад побеленная и покрашенная, а ныне в тёмных углах заросшая мхом, что не мешало усадьбе сохранять своё величественное, благодатное состояние.
Осторожно поднимаясь наверх, Мария Дмитриевна невольно почувствовала нечто странное, настороженное в душе, чего никогда прежде не знала в себе: это была не зависть, ибо этот порок всегда был чужд её возвышенному сердцу, нет, но иное, похожее на отчаяние ли, горечь обиды ли, когда теряя всё и находя достаток у других, задаёшься вопросом - отчего такая несправедливость творится в жизни, за что одним всё, а у иных ничего? Подумав об этом, скрывая нахлынувшие чувства, она вздрогнула. испугалась саму себя и потом корила собственную душу за греховную мысль, кою старалась прогнать прочь силой молитвы. А рядом, всё также держа её за руку, поднимался Иван Павлович: ослепший, но не сломлённый, не озлобившийся от ударов судьбы, и в его фигуре черпала Менделеева живительную духовную силу, как если бы ей дали глоток свежей водицы после изнуряющего дня.
Чета Озвенцовских с распростёртыми объятиями приняла дорогих гостей. Расцеловавшись в обе щёки, они усадили их на почётное место, угостили пирогами и душистым чаем, делились радостными новостями своей семьи и потом горестно вздыхали, когда Менделеевы поведали им о собственных злоключениях. Наталья Дмитриевна, одетая в пышное платье синего цвета, всплеснула полными руками, сказала:
- Что же вы к нам сразу не приехали? Неужели, приняв от вас столько благодеяний, мы отвернулись бы от вас?
- Но мы не желали возлагать на ваш дом те злоключения, постигшие нас, но, должно быть, Господь наказал нас за гордыню и неверие, что решил показать истинную природу человеческую - кто лицемер, а кто друг, - ответила Мария Дмитриевна, стараясь разместиться на софе как можно удобнее.
- К Цариным вы зря ездили, не те они люди, что готовы протянуть руку помощи, - возразил молчавший до того Александр Григорьевич, попивая чай, - если бы Андрей Викторович желал от сердца помочь, то давно бы сделал это.
- Но я видела Андрея Викторовича воочию - он тяжко болен, недуг сильно состарил его и лишил сил.
- Я говорю: если бы Царин желал, то помог бы вам - не сам, так через своих подчинённых людей, что сделать ему было проще простого, но он слишком хитёр, слишком самонадеян, чтобы сделать хоть один шаг к бескорыстному добру.
Мария Дмитриевна сидела будто в трансе, слова Александра Григорьевича раскалёнными иглами врезались в её сознание, её душу, и то, о чём она лишь догадывалась в тайниках своего сердца, раскрывалось ныне как закулисье в театральной пьесе: раз, и вот - все герои стоят перед зрителем, и каждого можно разглядеть сполна. За горьким разочарованием пришло чувство непомерной благодарности к людям, далёких от нужд, не являющихся ни родными, ни близкими друзьями, недаром на смертном одре Евдокия Петровна завещала внучке верить Наталье Дмитриевне заместо Цариных: видать, чувствовала она, стоя у могилы, истинное нутро окружающих людей; вот завет её исполнен, и князья Озвенцовские поклялись помочь, использовав своё положение и влияние. Написаны адреса и нужные имена, отправлены письма, а вскоре - не прошло месяца, как Менделеевых ждало радостное, обнадёживающее известие: Ивану Павловичу присудили пенсию по потери зрения - сумма небольшая, едва-едва способная прокормить столь большую семью из восьми человек, но уж что есть - а это первый шаг, когда имея вдоволь еды и мало-мальски сбережения, можно подумать о новом пути, особенно в те мгновения безмятежного счастья, положа ладони под сердце, где ощущалось иное движение жизни кого-то сжатого-сокрытого в глубинах чрева.