Мать химика

IV глава
Сколько приятных, благодатных моментов переживал Корнильев Василий Дмитриевич с тех самых пор, как приобрёл в лице княгини Павликовской милого, нежного друга; сие чувства он не испытывал никогда - ни с супругой своей, ни с её кузиной, чьё имя в миг лучиком света пронеслось перед его взором и растворилось в небытие как и не бывало. С Маргаритой Александровной сталось всё по-иному: невольно брошенным взглядом, гордо поднятой головой, благородным умом заставляла себя уважать и, видя такое, Корнильев преклонялся перед её величественной холодностью.
Однажды Василий Дмитриевич получил приглашение на бал в доме князей Голицыных, ибо был на хорошем счету у сильных мира сего, не смотря на собственное положение, далёкое от верхушки знати. Тем не менее, Корнильев располагал добротным домом в самой Москве, не был стеснён в деньгах и поэтому двери княжеских дворцов открывались для него. Ради бала Корнильев призвал всё своё красноречие, лишь бы уговорить княгиню Павликовскую, что не очень-то жаловала светские вечера.
- Почему бы вам не отправиться на бал вместе с супругой? - поинтересовалась она, возлежа на мягкой софе и утопая в пышных муслиновых рюшах, обрамляющих её руки.
- Надежда Осиповна нездорова по случаю своего непраздного положения. Пусть пока отдыхает от суеты яркого света, к которому так привыкла с раннего детства.
- И вы полагаете, что я должна согласиться? - насмешливо-кокетливо спросила Маргарита Александровна и глаза её заблестели при свете свечей.
- Я бы желал видеть вас, княгиня, подле меня, - молвил Корнильев, по выражению её лица, по тону, с которым она говорила, знал наверняка, что княгиня Павликовская согласна.
Василию Дмитриевичу льстил тот факт, что прибудет он на бал в сопровождении одной из первых красавиц Москвы, о которой мечтают и которую вожделеют сотни мужских сердец. В назначенный день Корнильев приехал в дом Голицыных раньше Маргариты Александровны, ибо не желал скомпрометировать их обоих, но он даже не догадывался, сколько мук стоило ему дождаться её приезда.
Тут объявили о приезде княгини Павликовской и весь зал устремил взоры на дверь: в проходе под гипсовой аркой стояла Маргарита Александровна, ещё более величественная, чем прежде; её пышные волосы были собраны в высокую причёску и заколоты множеством булавок и шпилек, и скреплены тонкой диадемой. Тонкую белоснежную шею украшало то самое ожерелье, ставшее невольно связующим звеном между княгиней и Корнильевым, а рубины кровавыми каплями переливались в ярком пламенном свете. Сама Маргарита Александровна была облачена в пурпурное платье, лиф которого был вышит серебряными нитями в причудливый-изящный узор; берта из тонкой переливающейся персидской органзы, оттеняющая нежные плечи, украшалась вышитыми на ней расходящимися в стороны листьями; а подол, тяжёлыми волнами спускающийся к полу, блестел маленькими белыми звёздами-бусинами, рассыпавшихся на нём. И вот княгиня, в блеске собственной красоты, с гордо поднятой головой ступила в зал, и толпа раздвинулась перед ней как перед царицей.
Маргарита Александровна была не высока и не мала, и когда она шла, то невольным взором видела десятки лиц, устремлённых на неё: одни восхищались ею, другие завидовали. За её спиной тут же начиналось оживление, тихие разговоры, шёпоты тонули в других голосах. Дамы злились приезду княгини, зависть покрыла их лица, которую они старались побороть за жеманными льстивыми улыбками. Достопочтенные же господа, особенно искусные по части женской привлекательности, оценили красоту княгини, о чём делились друг с другом.
- Знаете, сударь, когда я вижу прекрасных женщин - а Маргарита Александровна, бесспорно, является самой красивой из всех, у меня улучшается настроение и я становлюсь вновь молодым, - проговорил пожилой генерал какому-то графу.
- Поговаривают, будто княгиня Павликовская пожертвовала изрядную сумму денег на один монастырь и, более того, оставалась в стенах обители какое-то время, где шила облачения для святых отцов.
- Святая женщина, - старый генерал поднял бокал и тут же осушил его.
По другую сторону зала, где на софе разместились, поправляя то и и дело подолы и обмахиваясь веерами, дамы, шёл похожий разговор, только более резкий, критический. Дамы, ощущая внутри скрытую зависть, обвиняли княгиню Павликовскую в том, что как она посмела, будучи вдовой, прийти на бал, разодевшись в пух и прах и, более того, с улыбкой на устах принимая комплименты от почтенных сударей, которые поочерёдно подходили к её ручке.
- Покойный князь, умирая, оставил Маргарите Александровне всё своё состояние - а это ни много ни мало - полторы тысячи крестьянских душ, богатые земли и роскошные усадьбы. Жаль, что княгиня, видя от мужа лишь хорошее, предала забвению его память, - сказала одна дама в богатом тёмном платье.
- Большие деньги портят людей. Куда уж нам до княгини - с нашими угодьями да крепостными в сто душ, - заметила за ней другая дама - молодая, невысокая, в простом нарядном платье.
- Я не думаю, однако же, что мы, мелкопоместные дворяне, чем-то хуже княгини Павликовской: по крайней мере, мы не запятнали свою честь и супруги наши живут и здравствуют, и дети наши всегда рядом с нами. всё то куда важнее роскошных безлюдных домов, дышащих одиночеством и забвением...
Толки - эти излюбленные разговоры любого общества долго бродили по залу, витали меж колонн, но Маргарита Александровна оставалась крайне равнодушна к ним, её мало волновало, что думают о ней самой в свете, осуждают ли или восхваляют; отгородившись от неловких сплетен своими богатством и красотой, княгиня в душе презирала всяких кумушек и их дочерей, для коих бал являлся тем самым местом, где можно было сыскать девицам достойных кавалеров; презирала она и господ, что всячески вились вокруг неё, в душе надеясь на её руку и сердце. Единственным близким человеком сего вечера был Корнильев Василий Дмитриевич - он являлся просто приятным собеседником, прямолинейным и честным; княгиня ему нравилась как женщина - но за ним сохранялась семья и он не мог даже помыслить разрушить сей священный союз ради первой красавицы Москвы.
Княгиня Павликовская выразила благодарность князю Голицыну, пообщалась о том о сём с его супругой, а когда объявили вальс, она, гордо держа прелестную головку, шла в танце рука об руку с Корнильевым, легко и изящно балансируя между рядами танцующих пар. Василий Дмитриевич как завороженный глядел на неё, когда они ступали в волну света и тогда рубины вспыхивали алым отблеском на её нежной шеи, а каштановые локоны загорались тёмным пламенем и окутывались тьмой, когда они попадали в тень.
Бал завершился далеко за полночь. Гости неспеша стали разъезжаться по домам. Одними из последних покинули дом Голицыных Маргарита Александровна и Василий Дмитриевич. Корнильев помог княгини удобнее разместиться на мягких сиденьях, и когда её экипаж тронулся с места, он ещё долгое время стоял у ворот, прислушиваясь к замирающему вдалеке стуку колёс, чувствуя, как тёплая волна нежданной радости окутала его сердце мягкой пеленой.