Каба́.

Эта повесть посвящена родителям.



Часть 1. Докапывальщики.

Сон разума рождает чудовищ.
Гойя.
Следи за собой, будь осторожен.
Цой.

Глава 1. У Петрова-1.

Он сказал:

- В 19 веке один парижский сыщик по имени Робер Ледру столкнулся с расследованием, после которого у него случился сильнейший нервный срыв. Был ли срыв следствием лишь этого дела, или же накопительным следствием всей его работы,- я не знаю, я не занимался этим вопросом. Наверное, если покопаться в архивах, можно установить достоверно. Но все это в далеком прошлом, и в нашем конкретном случае нас интересует не это.

Он сказал:

- На работе Роберу дали отпуск и отправили его подлечить нервы в Гавр. Во время отпуска в Гавре случилось преступление: был убит некий Моне. С известным живописцем его связывает лишь одинаковая фамилия, более ничто. Моне пришел на ночной пляж искупаться, там его и настиг убийца, который застрелил Моне в упор. Все вещи Моне были аккуратно сложены рядом с телом, ничего не пропало, вдобавок преступник не особенно озаботился сокрытием следов. Улик вокруг осталось предостаточно.

Он сказал:

- Несмотря на это, жандармерия зашла в тупик: они не смогли определить, кому так насолил бедняга Моне за то короткое время, что он провел в Гавре. Моне тоже был родом из Парижа, и приехал в Гавр, как и большинство, в отпуск. Причем приехал одиночкой, чтобы можно было заподозрить в преступлении каких-нибудь его попутчиков. Все свидетели, которые сталкивались с Моне в Гавре, утверждали, что парень имел покладистый характер, никто не упоминал о каких-либо разногласиях или ссорах. Парень приехал отдыхать и ходил на дзене. Таким образом, местным жандармам не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к Роберу Ледру, парижскому сыщику на отдыхе. И хотя Робер приехал сюда как раз-таки отвлечься от подобных дел, он согласился поучаствовать в расследовании.

Он сказал:

- Робер изучил основные улики по делу, которые состояли в том, что а) убийца был в носках и б) выстрел произведен из «Парабеллума». Чтобы был понятен ход мыслей сыщиков того времени: носки исключали опознание подошв ботинок, а пуля сводила к минимуму опознание оружия, потому как «Парабеллум» тогда таскал чуть ли не каждый второй. Однако Роберу, помимо всего прочего, удалось определить по отпечатку, что у преступника недоставало пальца на правой ноге. Этот факт привел сыщика сначала в замешательство, а потом в ужас. Он вернулся в гостиницу, произвел выстрел из собственного «Парабеллума» и сравнил пули. Сомнения отпали. Именно из его оружия и был сделан выстрел, и именно он, Робер Ледру, был тем человеком, у которого отсутствовал палец на ноге.

Он сказал:

- Ледру пошел в жандармерию и сдался. Он сказал, что у него есть убийца, но отсутствует мотив. Робер Ледру всю ночь спал в гостинице. Он был в этом совершенно уверен. Он не был знаком с Моне, хотя они оба парижане. Робер не страдал забывчивостью, потерей ориентации или вспышками гнева, чтобы можно было применить к случившемуся хоть какую-то логику. Но все-таки Ледру повезло. В те времена психиатрии уже был известен феномен сомнамбулизма, который рассматривали как болезнь. Поэтому Ледру не стали сжигать на костре, а предали суду, который в конечном итоге его оправдал. Суд счел, что человек в состоянии сомнамбулизма не должен нести ответственность за свои преступления.

Он сказал:

- Тем не менее, Ледру был убежден, что опасен для общества. Он уволился с работы, забросил сыщицкие дела и остаток жизни провел в отдаленной ферме, оградив себя от цивилизации. Себя он окружил надсмотрщиками в лице медсестер психиатрических учреждений. И хотя больше подобных инцидентов не повторялось, Ледру до конца жизни оставался в собственной тюрьме. Никто не связал этот случай сомнамбулизма с нервным срывом, который произошел у Ледру на работе, а если это и было сделано, то мне об этом ничего не известно. Есть мнение, что именно в этой области следует искать ответы и психические связи. Вот только я лично так не думаю.

Он взглянул на них, помолчав. Мужчина и женщина напротив, на диване, в его кабинете. Оба средних лет, мужчина чуть постарше — русоволосый, в футболке и джинсах, в руках тихо позвякивают ключи от машины. Обычная внешность, за исключением крючковатого шрама на лбу. Последствия детских шалостей или несчастного случая. Женщина — симпатичная, даже яркая, в то же время собранная и хладнокровная. Пока он говорил, она не то что не двинулась, не пошевелила даже бровью. Неподвижный взгляд уперся в сумочку на коленях. Есть еще третий персонаж с ними — пацан, что сбоку, со стороны матери. Пацан и есть причина этого визита, со всех сторон неудобного. Пацан тоже не глядит ни на кого, а взирает в окно, и, судя по виду, давно высвободил свое сознание из тела и отправил его куда подальше, в какие-нибудь миры Амбера. Очень странно, что не вертит в руках мобильник, это нетипично.

Правую половину пацанского лица облюбовал синяк. Этакий знатный синячище, из тех, что возникают после поединка с кулаками, или с архитектурными конструкциями, или же с асфальтом. Так что пацан навскидку весьма смахивал на гопника, а не на примерного сына. Но он не гопник. Был бы гопником, торчать его предкам сейчас в иных учреждениях. Не гопник, всего лишь проблемы с архитектурными конструкциями. И, судя по всему, с нейронными тоже.

Он сказал:

- Я думаю – Моне. Искать нужно было в первую очередь в прошлом Моне, и расследовать именно его. Я думаю, что Моне был преступником. Серийным преступником. Я думаю, по долгу службы Ледру часто сталкивался с нераскрытыми преступлениями. Я думаю, он находил улики, которые интуитивно связывал между собой, приписывая их одному человеку, одной преступной руке. И его сознание составило психологический портрет предполагаемого преступника, а подсознание дорисовало потрет натуральный. Возможно, накануне Ледру столкнулся с Моне на улице, или на пляже, или еще где-нибудь. И во сне его тайное «я» начало действовать, поскольку сознательное «я» понимало – у него нет никаких шансов доказать причастность Моне и привлечь того к суду.

Женщина напротив впервые оторвала взгляд от сумочки и взглянула ему в глаза. Ее звали Вероника Мещерякова, и имя ей шло.

- Экскурс в историю удался,- произнесла она ровным, безэмоциональным тоном.- А если ближе к современности?

Он миролюбиво улыбнулся, как бы показывая, что кролик в шляпе на подходе, и не нужно так язвить. Затем сказал:

- Я встречался с тремя случаями лунатизма. Двое детей со схожими проблемами были у меня на приеме. У одного мальчика нам удалось определить причину, и проблема ушла. С другой девочкой получилось сложно, родители не шли на контакт, и мы продвигались тяжело. А потом случаи лунатизма вдруг прекратились, родители решили, что дочка их переросла, и теперь все в порядке. Я попытался их предостеречь по поводу вытеснения. В психологии есть такой термин – вытеснение, это когда ребенок, или взрослый, напряжением психики исключают проблему из сознания, а в нашем случае с этой девочкой все могло быть опаснее, поскольку речь шла о подсознательных процессах. Вытеснить из подсознания еще глубже, в область неопознанного, это могло привести к проблемам уже во взрослой жизни. Могло привести к рецидиву, и кто знает, каким он будет. Быть может, в точности как у Робера Ледру. Но родители девочки посчитали, что я пытаюсь выжать из них денег на пустом месте и от дальнейшей терапии отказались.

Затем он сказал:

- Еще с одним случаем лунатизма я столкнулся в детстве. Я учился в школе, и моя одноклассница, Наташа, попыталась покончить с собой. Прямо на уроке. Мы сидели на третьем этаже, кажется, география. Следуя СанПиН, проветривать классы надлежит только во время перемен, до или после урока, но во время моего детства на нормы часто забивали, поскольку строгого контроля, как сейчас, никто не осуществлял. Короче говоря, стоял май, и окно было открыто. Прямо посреди урока Наташа поднялась, подошла к окну, вскарабкалась на подоконник и сиганула вниз, с третьего этажа. Никто даже ничего не успел понять, не то чтобы попытаться предотвратить.

Он сказал:

- Наташе повезло, учитывая то, какие в школах высокие потолки, и третий этаж там намного выше, чем у жилого дома. Она сломала обе ноги, но осталась жива. Причины, которые подтолкнули ее к окну, так и не смогли определить. Милиция опрашивала родителей и всех одноклассников, но мы совсем ничего не знали. Решили по умолчанию, что проблемы на любовном фронте. Наташу, когда она оклемалась, перевели в другую школу, и вскоре о ней забыли.

Он сказал:

- Но я был из тех, кто знаком со старшим братом Наташи. И мне кое-что удалось разузнать. Оказывается, Наташа страдала лунатизмом. Не так чтобы навязчивым, несколько эпизодов в году. Обычно они заканчивались тем, что девочка совершала бесцельный круг по квартире и сама укладывалась спать. Но вот последний раз… Это случилось как раз накануне трагедии. Ее брат проснулся посреди ночи и увидел, что Наташа стоит на подоконнике. Перед открытым окном. Брат знал, что ее нельзя будить в таком состоянии, но что ему оставалось делать, пацану, который понимал, что у него в запасе секунда-две. Он схватил сестру за ноги, не дав той выпасть из окна, и тем самым разбудил ее.

Он сказал:

- Последствия оказались такими, какими оказались. И сейчас, оглядываясь назад, я теряюсь в догадках. Что это было? Наташа заснула на уроке, и во сне закончила то, что начала накануне ночью? Или же она вовсе не засыпала? Это сон вторгся в явь и стал управлять ее телом, ее разумом? Я не знаю. Работа с ней наверняка прояснила бы эти вопросы. Но была ли она впоследствии вообще проделана? Иллюзий я не питаю. Когда мы учились, не было у нас такого понятия – школьный психолог. Вообще никаких психологов окрест. Только мы наедине со своими проблемами.

Теперь голову вскинул мужчина, перестав накручивать связку ключей, как спасительные четки. Его звали Сергей Мещеряков, и это имя ему тоже удивительно шло, если такое вообще можно применить к мужику. В отличие от жены, в глаза он не смотрел, а смотрел на галстук собеседника.

- Я не готов парня в психи записывать. В школе у всех проблемы. Меня вообще на второй год хотели оставить, и ничего, прорвался. И не горюю особо. Лучше уж так, чем пацана кошмарить и комплексы навязывать. Нормальный пацан, на мой взгляд, в дзюдо ходит.

Он предостерегающе поднял руку. Сказал:

- Никто никого никуда не записывает. Особенно в психи. Я просто пытаюсь вам донести, что мы имеем дело со следствием, не с причиной. Причина подчас глубоко скрыта, ее нужно искать. Причину пациенты прячут, даже сами от себя.

Они молчали. Мужчина разглядывал ключи от машины, женщина — сумку. Парень — двор за окном. За все время он так и не полез в карман, или в свой рюкзак, который болтается у его ног, чтобы вытянуть телефон и проверить свежие новости в сети. Странный тип. В то время как на лице родителей муки сомнения, на лице сына — межзвездное пространство, как будто все так и надо.

- Расскажите подробнее, как это происходит? Эти ночные хождения?

Сергей Мещеряков непроизвольно покосился на жену. Вероника не дрогнула, не повела бровью, и смотрела на сумку еще довольно продолжительное время, а ее муж накручивал свои ключи чуть более лихорадочно, ожидая от нее активных действий. Она и сама это понимала.

- Началось давно. Игорь ходил в первый класс. Все здорово тогда перепугались. Потому что никто ничего не слышал ночью. Просыпаемся утром — Игорь лежит на полу, в прихожке, голова разбита, кровь на волосах. Засохла уже. Сколько он так лежал, не представляю. Я сначала решила, что кто-то залез к нам в квартиру, Игорь проснулся, и грабитель напал на него. Мне просто ничего больше в голову не приходило, кроме этого бреда, и я уже почти вызвала полицию. Но не вызвала.

Она перевела дух.

- Стали его тормошить, он почти сразу очнулся. Смотрит по сторонам, ничего понять не может. Поехали в больницу. Скорую вызывать не стали, такси вызвали, а пока ждали, кровь отмыли. Потом уже в такси сложили мозаику. Получалось, что Игорь встал ночью в туалет, споткнулся в темноте, упал, ударился головой и потерял сознание. На этом и остановились. Убедили себя в этом. О том, что лежал он никак не по пути в туалет, а скорее по пути к входной двери, думать тогда не хотелось. Ну даже если бы хотелось и подумалось, много мы бы из этих думок не выжали. В больнице тоже держались этой версии. Никто не задавал вопросов, никто не косился. Осмотрели голову, смазали ранку — она была мизерной, даже зашивать не пришлось, больше крови и испуга, чем вреда. На всякий случай сделали рентген. Сотрясения нет, все нормально, обычный ушиб. На этом все. Успокоились и забыли.

Теперь пауза длилась дольше. Впервые на лице Вероники Мещеряковой отразились какие-то маломальские эмоции — она хмурилась, сосредоточившись на сумке. Сергей продолжал теребить ключи. Игорь Мещеряков витал в нирване, руки расслаблены, поза вежливая.

- Несколько месяцев ничего не происходило. А когда повторилось, с первым случаем никто и не связал. Это было по-другому, совсем не так. В ту ночь я проснулась от голоса, и я опять подумала, что в доме посторонний. Но запаниковать не успела. Потому что голос читал стихи. Я пошла туда. Игорь стоял лицом к стене, впритык, с закрытыми глазами, и бубнил эти свои стихи. Я испугалась. Я вспомнила о лунатиках, о том, что их нужно будить как-то по-особому, как-то правильно, иначе случится беда. Или не будить… Я вообще об этом ничего не знала. Не знала, что делать, просто стояла и смотрела на него, а он бубнил и бубнил, а потом резко перестал, пошел и лег спать.

Она пожала плечами, и это скорее напоминало судорогу.

- Что за стихи были?- спросил он.- Вы узнали их?

- Стихи… Это просто так говорится — стихи. Не стихи совсем, я даже не знаю, как описать.- Она тряхнула головой.- В детстве был такой мульт «Тайна третьей планеты». Знаете?

Он кивнул. Он знал.

- Ну вот. Там в одном месте компьютер начинает говорить: «Планета Шелезяка. Воды нет. Растительности нет. Населена роботами».

Он вновь кивнул. Он помнил.

- Это было примерно то же самое. Чужой голос, как у робота. И эти фразы, которые не имели смысла. Вроде «растительности нет, воды нет, воздуха нет, ничего нет, кругом пустота». И так далее, и все заново по кругу. Я не знаю, что это было. А Игорь, разумеется, не помнит.

Вероника Мещерякова расстегнула молнию на сумочке, заглянула внутрь, вновь застегнула. Совершенно ненужные действия как индикатор нервозности. По ходу рассказа в ней все больше и больше просыпались эмоции, и такой она нравилась куда больше.

- В любом случае, таких поэтических ночей больше не повторялось. Все другие случаи — по аналогии с первым. Следующий произошел уже очень скоро. Проснулись ночью от шума. Игорь лежал в своей комнате, на полу. Слава богу без крови. Но приложился сильно, с утра синяк был, примерно как сейчас.

Она посмотрела на сына, словно сравнивая его теперешнего и тогдашнего.

- Растормошили, начали расспрашивать, пока свежо. Говорит: ничего не помню. Сон страшный приснился — помнит. От кого-то убегал во сне — помнит. Больше — ничего. Уложили дальше спать. Не обсуждали этот случай тогда, избегали. Но уже понимали — беда. Через какое-то время — новый инцидент. Потом еще. И еще. Пытались дежурить ночью — без толку. Пока дежурим — все ок, спит. А каждую ночь не подежуришь, с утра на работу. И постоянно после таких пробуждений жалуется на кошмары. Мы предполагаем, что от этих кошмаров он и вскакивает. Но не просыпается, как обычные дети, а продолжает спать. Вскакивает, пытается убежать, тело не слушается, он падает на пол. Иногда ему удается пройти немного, как в тот первый раз — аж до прихожей. Но, как правило, все заканчивается падением в его же комнате. Мы постелили там двойной ковер, чтобы было мягче. Проблему это решило частично. Потому что, как я уже говорила, иногда ему удается сделать сколько-то шагов. И он может с налету врезаться в косяк, или в дверь, или в стену. Он может удариться обо что угодно.

- В школе вопросы возникают?- спросил он.

- Еще как! - Вероника невесело усмехнулась.- Мы говорим, что это от тренировок. Он ходит в дзюдо, уже несколько лет. Все привыкли. Игорь тоже так говорит, мы втроем условились. А в дзюдо в эти дни, наоборот, - не ходит. Что еще остается? В ПНД идти — не вариант. Запишут в психи. Такого счастья мы не хотим ему. И не говорите о врачебной тайне, я на этот бред не поведусь. Узнают в ПНД — узнают учителя. Узнают учителя — узнают все. Схема слишком отработана, чтобы в нашем случае было иначе. Но сидеть ровно и ничего не делать тоже не вариант.

- Насколько я понял, такие случаи со временем стали чаще?

Вероника кивнула.

- Чаще. По нарастающей. Но трагедия даже не в этом. Игорь сам уже не ребенок. Ему не семь лет, когда можно проснуться, помазать зеленкой ушиб - и через пять минут забыл. Он уже вполне взрослый, чтобы осознавать весь ужас ситуации. И бояться ее. Или себя.

- Не замечали у него подрагивания конечностей? Во время его приступов, или в другие дни? Что-то, что могло бы намекнуть на патологию? К примеру, часто лунатизм идет рука об руку с эпилепсией.

- Это я только так говорю, что врач в поликлинике не вариант. На самом деле, кучу врачей мы обошли по два круга. Платно, в обход участковых. В соседние города ездили, чтобы наверняка. Причину не называли, типо рядовое обследование. Сдавали кучу анализов. И делали МРТ головного мозга. Если бы у него была эпилепсия, мы бы выявили. Но нет, совершенно здоровый ребенок. С виду.

Он не был в этом столь уверен, как эта дама. При отсутствии самой причины обращения к медикам, анализы могут и не выявить глубокой проблемы, потому как элементарно неизвестно, где искать. Но вообще, их политика кажется здравой. Сначала они отсеяли то, что могло лежать на поверхности — эпилепсию, черепно-мозговые травмы, энурез, шизофрению - наиболее распространенные причины детского сомнамбулизма. Затем решили попробовать с платным психотерапевтом — все-таки, если говорить о врачебной тайне, то в этом здании она самого высокого уровня. В противном случае, к ним перестанут ходить, и веселью конец.

- Он не выказывает агрессии по отношению к вам в такие ночи?

Мужчина удивленно вскинул глаза. На лице женщины не дрогнул ни один мускул. Ее выдержка была столь поразительной, что граничила с ненормальностью.

- Он не успевает выказать вообще ничего,- сказала она.- Он не совершает долгих прогулок по крышам. Это состояние длится от силы несколько секунд, потом он падает. Исключение — тот давний случай со стихами. Но таких случаев больше нет. И я иногда думаю, это было что-то совсем другое…

- Хорошо. Из того, что я услышал, могу предложить стандартную процедуру. Встречи три раза в неделю здесь, в кабинете. Пусть приходит, и мы будем беседовать. Цены на ресепшене, также есть на сайте.

- А что значит - беседовать?- поинтересовался Сергей Мещеряков, отец, муж и автовладелец.- О чем? И какой смысл?

Он был готов к этому вопросу. Этот вопрос звучал в девяти случаях из десяти.

- Начнем с того, что вы уже сами определили: проблема сама не решится. Уповать на какие-то кардинальные меры, вроде электрошока, явно преждевременно.- Он демонстративно улыбнулся, показывая, что пошутил. Шутку не оценили. Не удивительно.- Я ничего не имею против лекарств. Но прежде, чем переходить к лекарствам, нужно все-таки понять причину сбоя в вашем сыне. Именно эту причину я планирую найти. И если причина эта имеет психологическую основу, то я ее найду, могу вас заверить. А после этого мы встретимся и обсудим дальнейшие шаги. Если они вообще потребуются. Иногда с виду гигантские проблемы громоздятся на пустяковом фундаменте.

Он видел, как неуверенность продолжает занимать большую часть их мыслей. Он видел синхронность их внутренних сомнений, и он был уверен, что уже давно у этих двух не совпадали внутренние ритмы. Их достаток колебался в пределах средних показателей. Он — скорей всего ИП-шник, занимается монтажом — окон, дверей, каких-нибудь фонарей, гардин, тех же потолков. Или отделочник, специализируется на ремонтах. Кипучую деятельность главы семейства выдает его неусидчивая манера накручивать ключи, а нишу деятельности – простецкий вид. Она — может быть кем угодно: секретарь, бухгалтер, оператор. Только не продавец, слишком высокая корона. Принадлежит большинству женщин номинальных специальностей. Карьера, без сомнения, высвечивалась на первых порах — пока училась. Но потом рождение ребенка, три года декрета, как всегда, обезличили академические достижения. И нужно было начинать все заново, а не больно-то хочется, так что довольствуется средней должностью.

Ребенок, скорей всего, причина брака. Он — простой, как свои ключи и брелок, она — с большими претензиями и нулевыми возможностями. Не будь у него квартиры по наследству от бабки или какой-нибудь двоюродной тетки, ряды абортесс пополнились бы. А у нее за душой не шиша, с предками ютится в однушке. И еще один мощный показатель: не подцепили вирус «материнского капитала». Хотя с закрытыми глазами очевидно: он был за второго ребенка, она — категорически против.

Ну, как-то притерлись, какие заусенцы могли — сточили, какие не могли — сточились заботами. Ребенок — всегда связующее звено, даже если его футболить туда-сюда от отца к матери. Он немного встал на ноги, взял тачку в кредит — с гордостью, и ключами бряцает, когда не лень, она же — как должное, с такой же хладнокровной миной. Научились со временем не думать «а как было бы». Она научилась, его-то как раз все устраивает. Узнай он о текущем раскладе, психолог потребуется уже ему.

И вот теперь проблема, которую не вычесть и не сточить. Хотя попытки были титанические. Сколько они задвигали ее, шесть лет? И даже преуспели. Однако неудобные вопросы присутствовали всегда, и они копились, как ил. И однажды заполнили реку, превратив ее в топь. Кто-то начал подозревать, вопросы стали совсем неудобные. Ювеналка не дремлет, особенно в последние годы. Истина про лунатизм разрушит все 13 лет самообмана — влегкую, одним движением. Потому что это карточный самообман, у него нет фундамента. Как всегда, как и во все времена, проблемы ребенка — это проблемы родителей. Предки — умственные сомнамбулы, дети — уже физические. Только им этого не скажешь. Не потому даже, что хлопнут дверью, а он потеряет клиентов (хотя это тоже причина, ибо в клинике строгие финансовые планы). Они просто не поймут, о чем он тут мелет. Мозг уже как консервная банка с постоянно-герметичным содержимым. Чтобы проникнуть внутрь, слов не достаточно, нужен нож и усилие.

Он разбирался в психологии людей. Детей — в особенности, это было его ремесло. Он имел практику в филиале Медси, куда проник сквозь смазанную блатом лазейку, но со временем себя оправдал. По уставу клиники персонал был обязан носить белые халаты, и он носил. Но добавил от себя деталь — надевал халат поверх черной рубашки с ярко-желтым галстуком. Ну, он любил желтый цвет. Но не это главное. Яркое желтое пятно — магнит для взглядов. Подавляющее большинство посетителей пялилось на его галстук в обход глаз, и это позволяло ему спокойно наблюдать за пациентами.

Но были и исключения. Вероника Мещерякова, кажется, даже не замечала его галстука. А ее муж — напротив, только на галстук и косился.

Он разбирался в психологии. Но провидцем он не был. И он не знал, что сейчас подвел себя к порогу двери. Несуществующей двери, образной. И за этой дверью явно не метафорический персонаж в черном балахоне позвякивал явно не метафорической косой.

Он сказал:

- Главный вопрос в том, как ко всему этому относится сам Игорь.

Он разглядывал пацана. Тот разглядывал окно с видом гопника. Точнее, картину за окном. Окно первого этажа выходило во внутренний двор, там располагалась детская площадка, сейчас почти пустующая. Ну и рожа у тебя, Игорек. Если он шандарахнулся плашмя с высоты своего роста — то, как и Наташа, легко отделался. Мог бы сломать нос. Или выбить зубы. Вполне соизмеримая награда для такого падения. Пока у парня явно удача, но удача — это не брачный партнер, уйдет — и не оглянется. Двойной ковер они ему постелили... Настанет день, и он ринется в ванну — прямо лбом о зеркало. Или же прямым ходом — в окно. По статистике, подобный исход в случае с детским лунатизмом составляет 25%.

- Игорь!

Парень мигнул и оторвался от окна. Взгляд сосредоточился на желтом галстуке. Он вообще не похож на тех подростков, которые смотрят в глаза и общаются со взрослыми на равных. Правая половина лица выглядела зловещей. Доктор Джекил и мистер Хайд в одном флаконе.

- Как насчет встреч, скажем, вторник-четверг-суббота?

- Норм!- вклинился отец, хотя того не звали, и вообще он явно не активный участник. С таким же успехом мог в машине посидеть.- У него среда-пятница тренировки, а так свободен, каникулы же.

- Я все-таки хотел бы Игоря услышать.

Сергей Мещеряков насупился и вцепился в ключи. Игорь опустил взгляд и глухо буркнул:

- Можно.

Он не знал, что своим коротким, неброским словом Игорь открыл для него дверь, за которым его поджидало основное подведение итогов. И он, не думая, переступил порог.

- Отлично. Вы на каком этаже живете?

Секундная заминка. Все-таки ему удалось озадачить Веронику Мещерякову, выглядящую и держащую себя пуленепробиваемо.

- Седьмом…

- Кондиционеры имеются?

- Да... Три. В каждой комнате. У нас две комнаты, плюс кухня, мультисплит стоит.

- Окна пластиковые?

Вновь секундная заминка.

- Пластиковые.

- Балкон тоже застеклен?

- Тоже застеклен. Это что-то значит? Микробы от кондеров?

- Речь не об этом. Самое первое, что вам нужно сделать: окна закрыть. Все без исключения. Купите ручки с замком. Ключи от ручек — спрятать. Игорю не говорить — где. Проветривайте квартиру только в своем присутствии, и ключи от ручек доставайте так, чтобы он не увидел, где вы их храните. Второе: если нет дверного замка, который изнутри закрывается на ключ,- врежьте.

- Он есть, но мы не пользуемся,- сказал Сергей.

- Теперь пользуйтесь. На ночь закрывайте на ключ, ключ прячьте. Третье. Сделайте какой-нибудь сигнал. Вроде колокольчика на веревочке. Так у вас появится шанс успеть к Игорю до падения. Хоть вы и говорите, что такое состояние длится всего несколько секунд - тем не менее. Ведь до прихожей он однажды дошел. Перед сном запрещены фильмы-триллеры, компьютерные игры, вообще все то, что возбуждает. Рекомендуются книги, легкая музыка. Либо старые советские фильмы. Американская классика тоже сгодится.

Они пялились на него. Теперь оба - на него, не на галстук. Все сомнения вдруг вытеснились испугом. Вдруг стало доходить, что шутки кончились. Да и не шутил никто, давно уже, несколько лет как кончились, и чего ждали - непонятно. Сейчас они начинают осознавать, насколько все серьезно.

Ну, а чтобы не забыли это чувство, выйдя из кабинета, он решил поднажать.

- И еще одно. Я не хочу вас пугать, но это не мои домыслы, это все-таки статистика. Я бы советовал вам не входить в комнату Игоря в такие ночи поодиночке. Входите вместе. На всякий случай.

- Чет, по-моему, перегиб,- заметил Сергей Мещеряков, нахмурившись.

- Совсем нет. Были случаи, когда лунатики проявляли агрессию к близким людям. Были случаи, когда доходило до преступлений. Редко, но были. Не забываем Робера Ледру. Исключать ничего нельзя. По крайней мере на первых порах.

- Ничего такого не было,- продолжал гнуть Сергей. Он посмотрел на жену, ища ее поддержки. Та уперлась в сумочку.

- Вы не понимаете.- Он дружелюбно улыбнулся.- Сейчас все изменилось.

- С чего вдруг?- кипятился Сергей Мещеряков.- Что такого изменилось?

- Мы начали говорить об этом,- спокойно произнесла его жена, не поднимая глаз.- Открыто, вслух.

- Я рад, что вы понимаете. Мои рекомендации — это всего лишь рекомендации. Я пока не знаю ни вас, ни вашего сына, и не хочу никого задеть. Я говорю с точки зрения опыта. - Он протянул руку, взял телефон и отключил аудиозапись.- Итак, начнем завтра. Время приема уточните, пожалуйста, на ресепшене. На этом пока все. Всего доброго.

Родители поднялись синхронно, парень — с небольшой задержкой, словно ждал команды. Несмотря на джекилхайдовский вид и все ужастики, которые прозвучали тут в кабинете, с виду он обычный парень. Налицо все признаки социализации. Ходит в школу, в спортивную секцию. Не зная, для чего, просто так сказали, вот и ходит. Друзей особо нет. Родители — тоже далеко не друзья. Есть аккаунты в соцсетях. Не самостоятелен. Не умеет принимать решения, разве что под прессом. Но это не взвешенное решение, а то, что легче всего. Один пункт идет вразрез: не теребит смартфон, как отец свои автоключи. Возможно, ниточка. Или же просто депрессия с утра, как реакция на все произошедшее. Сюда ведь он тоже не по своей воле пришел. Сказали — он и пошел. Такие дети.

Перед тем, как закрылась дверь, парень, похожий на гопника, но не являющийся оным, обернулся и коротко стрельнул в его сторону недружелюбным подбитым глазом. А вот другая половина лица казалась такой же безмятежной. Он словно продолжал сидеть на диване, таращиться в окно и витать в мирах Амбера. Ладно, кто бы ты ни был, Джекил, или Хайд, или чертилка какая. Если твои предки не исчезнут сейчас с концами, посчитав, что все это - чересчур для их психики, постараемся вытащить твоих демонов на поверхность.

Потом дверь за ними закрылась. Одновременно дверь в комнату, где Виктора Петрова поджидала смерть, захлопнулась окончательно тоже.


Глава 2. На улице - 1.

Очутившись снаружи, Сергей Мещеряков изучил визитку, которую психотерапевт вручил им в самом начале встречи. Потом хмыкнул, взглянул на жену.

- Вика!

Она обернулась. Он развернул визитку к ней лицевой стороной, загадочно ухмыляясь.

- Виктор Петрович Петров,- прокомментировал он, понизив голос — на тот случай, если Виктор Петрович Петров прильнул к двери изнутри и подслушивает.- Его батя был Петя Петров.

- Главное, что он сам не Петя Петров,- парировала Вероника.- И это сейчас самый актуальный вопрос.

- Да ладно, я просто разрядить,- обиделся Сергей, что шутку не оценили. Игорь, правда, оценил, но не подал виду. Ему вообще нравились шутки отца. Они были трехкопеечными и без выкрутасов. Мама часто эти шутки троллила. Порой весьма тонко, так что отец терялся.

Обиды отца на мать были столь же грошовыми и длились пару секунд, после чего он все забывал. Родители пошли на ресепшен, оформлять бумаги и вносить соответствующую плату, Игорь в финансово-деловых вопросах не участвовал. Он стянул бахилы и встал сбоку от входной стеклянной двери. Солнце снаружи лилось неистово, внутри холодили кондеры. Игорь любил лето, любил солнце. Солнце и жара ассоциировались с относительной свободой и счастьем, что бы ни значили эти слова на самом деле.

Мимо прошли женщина и девочка, чуть младше него, держась за руки. Игорь не смотрел на них, он вообще избегал смотреть на кого бы то ни было, но с некоторых пор его «боковые» чувства приобрели феноменальную силу. Он видел все вокруг, подмечал любой нюанс, глядя при этом куда-то в светлую даль. Он точно знал, что эти двое пялятся. Что ж, это понятно, сегодня он — гвоздь программы. Успокаивало лишь то, что смотрят эти не на него. Смотрят — на фингал. Его самого не видят за фингалом, не видят Игоря Мещерякова.

Они покинули клинику и двинулись к стоянке, где их ждал синий Хендай. Расстояние преодолевали молча, как партизаны в тылу. Игоря всегда прикалывало, как они идут втроем, когда втроем. Отец шел впереди, как гусак, он всегда торопился и ничего не успевал. Мама демонстративно сохраняла хладнокровие и отказывалась подстраиваться под папин ритм, поэтому телепалась сзади. Игорь же, в стремлении угодить обоим, болтался в промежутке, то ускоряясь, то сбавляя темп.

В машине отец спросил:

- Ну что ты думаешь?

- Про сына Петра?- уточнила мама.

- Ну…

- Он — молодец, этот сын Петра,- бросила она равнодушно. - Начал давать советы только после того, как раскрутил нас на сеансы. А пока не раскрутил, давал лекцию про французских сыщиков, которая нам очень поможет в жизни.

- Так-то да...- Отец обескураженно положил руки на руль и взглянул сквозь ветровое стекло.- Думаешь, фигня все? Развод очередной?

- Вряд ли развод. Его хвалят. В интернете у него рейтинг 4,9 из пяти. Хотя может сам накрутил себе... Но его знают люди. На работе одна сотрудница к нему дочку водила, он ее от энуреза вылечил.

- Понятно…

Игорь внимательно прислушивался, делая вид, что ему все равно.

- Слушай, я так и не понял последнюю фишку,- сказал отец.- Что значит — все изменилось, потому что начали об этом говорить?

- Всего лишь очередная теория,- отозвалась мама.- Феномен Баадера какого-то там, хрен разбери. Суть в том, что если начинаешь говорить о том, чего нет, то это потом начинает случаться. Не обязательно с тобой, может, с соседом, или в газете прочтешь. Но где-то случится.

- Так ведь он сам и начал об этом говорить! Петров! О лунатиках-преступниках. Получается, это он будет виноват, если что?

- Да, Сергей,- ровно ответила мама.- Он будет виноват, если что.

Отец покосился на нее и промолчал. Игорь стиснул зубы, чтобы не заржать. Мамин юмор ему тоже нравился, хоть тот и был изюмчатый. Игорю часто казалось, что достойно оценить этот юмор может только он лично. Он взглянул на зеркальце и внезапно наткнулся на мамин спокойный взгляд.

- Игорь, сам что думаешь? Надо оно тебе?

Он ничего не придумал, кроме как пожать плечами.

- Ясно. Надо продуктов купить,- напомнила отцу мама.- Впереди на углу Пятерочка, давай туда.

Тот послушно двинул машину.

Игорь любил пассивную езду. Он вообще любил пассивность: любил размеренное течение, размеренные ритмы, размеренную жизнь. Ранее — он знал! - люди, подобные ему, мечтали оказаться на необитаемом острове. Вдали от людей. Вдали от докапывальщиков. Либо - пионерами на вновь открытой планете. Для современного человека все это – так себе способы. Сейчас необитаемые острова и планеты не подойдут. От своих клиповых мозгов не убежишь. Такие дела.

Раньше батя часто брал Игоря с собой по делам — просто так, за компанию. Отец занимался установкой пластиковых окон (в этом Петров угодил точно в цель). У него имелось собственное, давно сформированное ИП, и лично он монтаж производил редко, на то были штатные работники. Но замеры снимать он всегда ездил лично.

- Первое впечатление, Игорюнь,- объяснял он.- Есть первое впечатление по телефону, и первое впечатление от личной встречи. Они все решают. Снимать замеры — это бесплатная услуга у нас в городе, и клиент может позвать десять таких кентов, как я. И нужно оказаться лучшим кентом среди всех остальных кентов, чтобы чувак перезвонил и заказал. Так что я никому не доверяю ездить к клиентосам на первую встречу. И трубки сам снимаю.

Больше всего отец любил травить байки. Наследственное: бабушка Игоря была знатной рассказчицей. Была… Сейчас ее нет уже, как и деда, но она жива — такая вот матрица. Потому как живы ее истории, которые она рассказывала Игорьку, а значит — жива какая-то ее часть.

Но и отец не терял лица. Оказался достойным продолжателем. Дома Игорь с отцом почти не общались: тот убегал чуть свет, возвращался поздно, очень часто и в выходные. Общение приходилось как раз на салон автомобиля. Истории отца Игоря завораживали, как еще раньше - истории бабушки. Они были… ненавязчивыми. В них отсутствовало докапывание в любой его форме, истории отца не требовали от Игоря вообще никакой реакции, как подчас требуют истории, рассказанные каким-нибудь словоохотливым пнем. Они просто... струились.

- Прикинь, Игорюня, я в семь лет стал знаменитым, хоть мне и не поверил никто. Да я и сам сейчас не верю. Хех. Мы с предками в Москву ездили. Так, урывками помню. Ну побродили по центру, помню. ЦУМ помню, потому что там предки долго рылись, а я чуть не уснул. Метро помню. На нем поехали куда-то. Вылезли из метро, увидели киоск с мороженым, решили мороженого схавать. Там два мужика крайними были в очереди, мы заняли за ними, стоим. Одного вообще не помню, а второго — да. Даже не его самого, а усы его помню. Усы мне понравились, я подумал, что прикольные. На самом деле, фиг знает, усы как усы, просто я шкет тогда был…

Мужик увидел, что я на него пялюсь, подмигнул и «козу» показал. Я начал к нему цепляться, заигрывать с ним. Тут и друган его подключился, мы поприкалывались, потом они с родителями разговорились, пока очередь ждали. А потом какая-то тетка подошла со стороны и попросила разрешить ей нас сфоткать. А я и не спросил даже — на фига нас фоткать? Я почему-то подумал, что эта тетка с нами в поезде ехала, а теперь случайно встретила.

Ну в общем сфоткала она нас, мы купили мороженку и разбежались. А через несколько месяцев бабушка притащила домой «Комсомольскую правду» и ткнула меня носом в первую страницу. И я сразу же вспомнил усатого. То же самое место, тот же киоск, и эти двое мужиков из очереди. И хотя овечка та с фотиком обрезала меня с предками, рука моя попала в кадр, и в «Правду» тоже попала. Рука попала, а весь остальной я — нет. Я даже разревелся. И как доказать пацанам, что это я всамделишный? У меня на руке ни шрамов, ни часов, ни браслета, ни фига! Как доказать всем, что я герой, блин, человек года?! Потому что те два мужика в очереди — это Толя Соловьев и Саня Баландин были, космонавты. А их фото сделали как раз перед тем, как они отправились на станцию «Мир» в 90-м году.

- А где сейчас эта газета?- спрашивал Игорь.

Отец обреченно махал рукой.

- Сгорела через пять лет. В соседнем подъезде у дяди Вовы пожар был. И на нас перекинулось. Как раз на родительскую комнату, где та вырезка лежала. Вообще, подозрительный пожар был, я тебе не рассказывал разве?- И тут же, без перехода, начинала струиться новая история.

Особая, почтительная область была посвящена деревенскому фольклору. Прабабушка Игоря жила в деревне в 30 км от города, и отец с дедом и бабушкой часто там зависали, особенно летом. Добирались на дедовском Урале с люлькой, этот мотик застиг и сам Игорь. Только во времена Игоря Урал уже подрастерял свою мощь и все больше пылился в металлическом гараже за домом. Но пару раз, когда дед выкатывал мотоцикл, чтобы дать тому просраться, Игорь получил свою порцию кайфа. Воспоминания об этих поездках он берег пуще, чем собственную жизнь. Потому что в этих воспоминаниях сохранялась жизнь чужая, жизнь деда. Пока жива память, дед тоже жив.

- Прикинь, Игорюня, если бы мы на час позже выехали в тот вечер… По-любому бы встряли, этот Чужак нас бы окочурил по дороге. Предки тогда копошились чет целую вечность, и мы только после 10 вечера стартовали. К деревне подъезжали, когда темень вокруг. Сейчас там фонари вдоль дороги, все чин-чинарем, ну ты сам видел. А тогда… Хех. Топор можно было на темноту повесить, он бы и висел. Если вот так остановиться на дороге, да фару у мотика погасить, да на 10 шагов отойти — назад уже хрен вернешься. Заплутаешь в темноте и в яму сверзишься.

Мне, пацану, конечно, в кайф было в темноте ехать. Впереди только свет от фары, вокруг — темнота, я в люльке сижу, ощущения — как в космосе. Я как раз башку задрал, чтобы на звезды посмотреть, в деревне они яркие-преяркие. Ну и увидел Чужака, как тот падал. А потом и предки увидели, потому что света резко добавилось, как будто фонари зажгли. Только фонарей там не было, я же говорил. Он над нами пролетел как раз, этот объект непоймичто. Мы о Чужаке не подумали сразу. Решили, что самолет падает. Горел он, этот объект в небе. Свалился где-то в лесу, по ту сторону деревни. Нам по первой даже показалось, что прямо в деревню ухнул. Еще я мельком о метеорите подумал, но решил промолчать, потому как мать заохала, а батя губы закусил и тоже занервничал. Мы уж думали, что вместо деревни нас горящие руины будут ждать.

Подъехали — деревня как деревня. Мужики, кто курил, или в тубзик шел, или просто во двор вышел, тоже видели хреновину в небе. Улетела в лес, там и упала. Взрослые выпили, обсудили, и порешили, что нет - не самолет это ни фига, а реально метеорит. Я с пацанами скорешился, и мы договорились завтра идти этот метеорит искать. А через два часа, когда все уже спать завалились, собаки завыли.

Псы в деревне брешут — привычное дело, никто не обращает внимания. Сам же помнишь. Одна загавкает, и все за ней хором. Но в ту ночь никто не гавкал. Выли, как припадочные. Раньше не слышал, чтобы они так выли. Я вскочил, хотя накануне вымотался, смотрю — а родители не спят. Сидят и вслушиваются. Я поначалу не сильно испугался, даже снова заснул. Еще через час кто-то в двери долбиться начал. Не только в нашу, а во все двери в деревне. Утром уже выяснили, что в каждый дом этот Чужак долбился. Всяко никто ему не открыл. Ну его нафиг, лишенца этого. Я снова проснулся и, когда батю с ружьем увидел, тогда уже испугался реально. Не спал больше. Так и шастал этот Чужак из дома в дом, долбился. Спрашивали «кто?» - молчит. А чего он скажет? Чужак — он и есть Чужак. По-любому он на той горящей штуковине к нам долбанулся. Вышел из леса прямиком к нам в деревню.

А наутро канул. И не приходил больше. И собаки не выли в другие ночи. Ты прикинь, Игорюня, мы ведь с пацанами назавтра поперлись в лес, штуковину ту искать. Толпа дебилов. И никто не решился предложить, типа, давайте не пойдем, очково что-то. Стремно было, что другие зачмырят. А я сейчас думаю — никто бы не зачмырил, все бы только обрадовались. Но мы все равно ничего не нашли, и ни на кого не наткнулись. Даже если кто там и прилетел с Альфы Центавра – сгинул, мы там все облазали. Может, обиделся и назад улетел, фиг его знает.

Истории отца могли родиться на пустом месте — вчера, сегодня, сейчас. Он выходил вечером в магаз, а когда возвращался, то Игорь с мамой узнавали, что вот сейчас он столкнулся с челом, которого не видел уже больше 10 лет, и с которым однажды вышла прикольная история. Или он возвращался с работы, и Игорь с мамой узнавали, что только что отец стоял в пробке, и пока он стоял в пробке, он увидел, как на другой стороне улицы грабят инкассаторов. И на следующий день в новостях появлялась заметка об ограблении. И Игорь с мамой удивлялись даже не тому, что отец постоянно попадает в какие-то переделки, а тому, что в видеоновостях не показали крупным планом его машину и его самого, кукующего в пробке.

Родители вернулись из Пятерочки, загрузили пакеты с продуктами в багажник, уселись на свои места.

- В общем, мы чего решили,- бросил отец вполоборота к Игорю.- Ты походи к этому Петрову. Хуже по-любому не будет.

«Может, и будет»,- неожиданно подумал Игорь.

- Ладно,- ровно отозвался он. Поймал в зеркальце взгляд мамы и с готовностью поднял большой палец.

Отец вывел машину со стоянки, и они двинулись сквозь солнечный, душный город в сторону дома. Постепенно мысли Игоря омрачались. Несмотря на лето и каникулы, полностью самому себе Игорь не принадлежал никогда. Потому как секцию дзюдо летом никто не отменял. И именно сегодня вечером ему предстоит идти на очередную тренировку.


Глава 3. На тренировке - 1.

Предков переклинило, когда Игорь учился во втором классе. Какой-то рядовой осенний день, и отец приглашает Игоря на городские соревнования по дзюдо. Игорь прифигел немного и согласился. Странно, за отцом страсти к дзюдо никогда не наблюдалось. Батя в бокс ходил; было бы намного логичнее, если бы он позвал Игоря на боксерский турнир. Но Игорь даже не стал заморачиваться. Какая разница, куда они идут, дзюдо смотреть или просто облака в небе? С отцом же!

По дороге отец рассказал Игорю, как впервые вышел на ринг, и ему в спарринг-партнеры почему-то поставили чела, выше на голову и шире раза в два. Так что отец точно знал, что проиграет. Но после первого же удара колени чела подогнулись, и тот сверзился, как тюк.

- Ты прикинь, Игорюня, я долго думал, что это я сам такой орел. Не доходило до меня, что поддался он мне тогда. Ну чтобы вдохновить. Тренер специально его подговорил. И все вокруг мне свистели, и потом тот чел поднялся и руку мне пожал. Я после этого случая тренировался, как припадочный.

Они с отцом заняли места для зрителей. Отец купил попкорн, и они его жевали. Объявили о начале состязаний. На ковер стали выходить соперники, их имена объявляли по микрофону. Их имена ничего не говорили Игорю, поэтому он их не запоминал, наблюдая сверху за происходящим без эмоций. Сам спорт представлялся ему обычной возней. Смысла — ноль, толку — ноль. Даже подзадоривания отца его не воодушевляли.

- Смотри, как он его! Ничего себе, молоток! По-любому в финал выйдет! Так его, давай! Смотри, у них же веса разные, куда судья смотрит?!

Игорь послушно отсидел всю программу. Под конец он не смотрел на соревнующихся, а разглядывал людей вокруг, потому как на матах он уже вряд ли увидит что-либо новое. Все схватки как по шаблону. Одну посмотрел — и хватит на всю жизнь. Ему просто нравилось сидеть рядышком с отцом, самозабвенно поглощать попкорн и пассивно наблюдать. Но лучше бы они пошли все-таки смотреть облака.

Он полагал, что после объявления победителей они с отцом тут же отчалят. Но батя вдруг ни с того ни с сего потащил его вниз к матам. Половина участников уже разошлась. Кто-то из оставшихся натягивал кроссовки, кто-то обсуждал прошедший бой. Отец на секунду оставил Игоря болтаться самого по себе и подошел к низенькому, сухощавому типу. Типа этого Игорь наблюдал сверху в течение всего времени соревнований. Тип имел восточную внешность — татарин или монгол. Бурят, может быть. Они с отцом поздоровались, о чем-то переговорили. После чего отец дал Игорю знак приблизиться.

Игорь с опаской сделал это. Он не представлял, в чем подвох, но ожидание подвоха от любой нестандартной ситуации уже входило у него в привычку. Низенький придирчиво оглядел его с головы до ног, словно намеревался купить его, отвезти в свою Бурятию и там съесть.

- Знакомься, Игорюня,- бодро изрек отец.- Наш городской тренер, Ирек Римович.

Ирек Римович протянул Игорю руку. Игорь на всякий случай вытер ладонь от остатков попкорна и пожал.

На том и закончили, попрощались, двинули в сторону дома. А уже вечером отец выстрелил:

- Игорюнь, я тебя записал к Иреку Римовичу в секцию. Будешь ходить к нему два раза в неделю. Будешь дзюдоистом.

Он был так огорошен, что подавился слюнями. От растерянности даже забыл, что в таких случаях иногда полезно с ходу закатить истерику. И хотя часто с предками этот финт не срабатывал, попытаться стоило. Но нужно было закатывать сразу, пока горячо. Истерику он не закатил, только зырил и холодел, и шанс был упущен.

- А зачем?- пролепетал он.

- Что значит — зачем?- удивился отец.- Поднатаскаешься. Окрепнешь. В жизни пригодится по-любому.

- Я не хочу!- заныл Игорь.

- Что значит — не хочу? Да ты чего, Игорюня! Все пацаны в детстве спортом должны заниматься. Я тебе как бывший боксер говорю. В будущем пригодится по-любому. Потом еще спасибо скажешь!

«Спасибо» Игорь не сказал. Ни отцу, ни матери. До сих пор убить готов за такую подставу.

Первое же занятие «задалось» сразу. С почина. По пути во дворец спорта Игорь угодил под дождь. Это был мерзкий осенний дождик, с мерзкими порывами ветра, с мерзкими же лужами повсюду и с мерзким настроением пешеходов. Зонты Игорь терпеть не мог. Зонты любили использовать докапывальщики, чтобы выбить глаз; а он не докапывальщик. Поэтому в случае, если дождь, он передвигался перебежками от дерева к дереву. Или дожидался под козырьком любой парадной, пока схлынет. Но сейчас он должен явиться на занятия вовремя, родители накануне сделали ему обильное внушение о пользе тех или иных вещей, в первую очередь — дзюдо. Игорь в силу возраста не нашел стойких возражений. Кроме как неприятие и страх ему нечего было предъявить в противовес, но неприятие и страх не котировались. Сошлись на том, что Игорь попробует. Тебе просто нужно попробовать, Игорь. Сам не заметишь, как втянешься. Потом еще благодарить будешь. В будущем…

Он кое-как добрался до дворца спорта, сайгача через лужи, и по прибытии на его голове сформировалась забавная пакля. Он придал ей гротескности, отжав волосы руками, тем самым превратив паклю в два разноторчащих пучка. Таким и заявился.

Ирека Римовича Игорь обнаружил практически на том же месте, где они познакомились накануне, словно там ему было намазано. Игорь робко дал знать, что явился, и был бесцеремонно направлен в раздевалку. В рюкзаке Игоря имелось свеженькое белое кимоно, которое чудесным образом нашлось вчера дома. Хитрые предки. Хитрые и продуманные. Все спланировали заранее, и кимоно прикупили. Никакая это была не мужская экспедиция, а ловушка. Это било больнее, чем все остальное.

Еще кеды там наличествовали, в рюкзаке… Кеды претендовали на персональное отступление. Кеды вообще были куплены для уроков физкультуры к сентябрю. Проблема заключалась в том, что куплены они были без Игоря, на глаз. И так уж получилось, что мама промахнулась малек в оценке игоревых конечностей. На пару размеров.

В принципе, катастрофы не случилось. Если затянуть шнурками потуже, то вполне удобоносимые, для физры сойдет, не в поход же ему в них ходить по горным кручам. С виду только, как лыжи. Но в школе это, на удивление, докапывальщиков не приманило, и никто не просил дать покататься.

В раздевалке стояли шкафчики в два ряда. Между ними по центру тянулись скамейки. Раздевалка была набита ребятами-дзюдоистами. Кто-то переодевался, кто-то уже был переодет и сидел на скамейке, балакая. Насколько Игорь бегло выяснил, строгих возрастных рамок здесь не имелось. Занимались и пацаны его возраста, и парни постарше. Атмосфера преобладала ироничная. Даже с налетом троллинга. Нормально. Все давно знакомы, переодеваются, подкалывают, хохмят, что-то рассказывают, подначивают и критикуют. Привычные дела, спасаться бегством пока рано. Игорь по-партизански проник в раздевалку, бросая быстрые взгляды исподлобья. Народ воззрился на него и минуту изучал. Но с открытой ладонью никто не ринулся, видимо, этому Ирек Римович их не учил. Или не заслужил еще Игорь, чтобы ему руку жали. Так, поглазели только и сделали вид, словно его и нет. «Ну и правильно, - подумал Игорь. - Мне же спокойнее».

Игорь наугад выбрал шкаф с торчащим ключом и открыл его. В нем было пусто, только внизу воняли чьи-то носки столетней давности.

- Это Вовчика шкафчик,- бросил кто-то.

Игорь испуганно вскинул голову, но на него никто не смотрел. Как будто помстилось… На всякий случай он перешел к другому шкафчику. Открыл его. Сей оказался девственно пуст, никаких дедовских носков или другой потной рванины. Игорь помедлил, ожидая, что сейчас ему скажут, что это Славика шкафчик, а потом к следующему — это Мишкин шкафчик, и так далее, пока он не испробует все шкафчики. Знаем, читали. Но никто в его сторону больше не вякал, и Игорь немного расслабился. Стянул одежду, переоделся в кимоно. Как надевать кимоно, ему вчера показал отец. И не успокоился, пока Игорь не запомнил. Потом Игорь натянул кеды, обвязал ключ от шкафчика вокруг запястья и выпрямился.

И вот стоит он посреди раздевалки, в своих чудовищных кедах-освободите-лыжню, в кимоно, подпоясанный, с красными пятнами на щеках от смущения, с двумя торчащими пучками волос после дождя. О букетах на голове он, кстати, не догадывался. Тут не дамская комната, зеркалами не увешано. Висит одно на выходе, но до него далеко. Постепенно ребята стали к нему оборачиваться: сначала один, потом ближайшие, потом все без исключения. В раздевалке установилась глобальная тишина, и Игорь обнаружил себя в центре внимания. Все пялились на него. Гнетущее молчание затягивалось. Кто-то в толпе пробормотал:

- Кого-то мне напоминает… Из цирка же!

В дальнем углу кто-то начал хихикать. Хихиканье распространилось молниеносно, как пламя, и через секунду раздевалку наполнил громовой хохот. Он, этот хохот, накатывал со всех сторон, как армия орков. Впоследствии Игорь часто удивлялся, как ему удалось сохранить себя на месте в этот момент и не удрать.

Он продолжал стоять, тупо пялясь в пол, становясь кумачовым. Он понятия не имел, с хрена ли всем весело. Даже если он в чем-то налажал - он что, супердзюдоист? Откуда ему знать все их долбаные правила? Долбаный Ирек Римович ничего ему не объяснил, просто спровадил переодеваться. Сейчас Игорь был самым несчастным человеком на земле. И впервые он испытал жгучую ненависть к родителям. Они заставляли его сюда прийти, а когда он начал сопротивляться, они вынудили его своими манипуляторскими замашками. Он ненавидел эту комнату, эту раздевалку, он ненавидел это гогочущее стадо обезьян вокруг себя, которые только что не бросаются в него шкурками от бананов.

Но больше всего он ненавидел себя самого. Он ненавидел свою беспомощность, он ненавидел тот факт, что он такой. Он не смог дать отпор родителям, когда у него был шанс. Он не смог настоять на нормальных кедах. Он не смог смотреть прямо в лицо изгалявшейся толпе в раздевалке. Он не смог подойти к тренеру, вежливо послать того на хрен, и гордо удалиться.

Парни ржали, а Игорь прилагал усилия, чтобы не зареветь. Такая вот она, юность.

- Чувак, ты ж настоящий Петрушка! - гоготнул один из парней — повыше и постарше остальных. - Реально, Петрушка.

Новый взрыв хохота. Игорь ожидал еще издевок, но вместо этого высокий парень подошел к нему и протянул руку.

- Борян,- представился он.

- Игорь...- промямлил Игорь и с опаской пожал руку, ожидая какого угодно подвоха. Но подвоха не случилось, пожатие парня было крепким и дружеским.

- Игорь-Петрушка!- противно захихикал один из когорты. Внешность у чувака была такой же мерзкой, как и его хихиканье.

- Ты-то чего ржешь, Лесной Орел,- обернулся Борян, и все снова засмеялись.- Сам в зеркале себя видел?

Борян вновь оглядел Игоря, потом кивнул на ключ от шкафчика, который Игорь обвязал вокруг запястья. Игорь то ли видел где-то, что так нужно делать, то ли читал.

- На руку не вешай,- предупредил он.- Поранишься как нефиг делать. Или пацанов поранишь. Тут не бассейн.

- На ногу повесь, и в кед сунь, там у тебя места дофига, в кедах,- выкрикнул вихрастый мальчишка, и снова раздалось добродушное гы-гы.

Игорь послушно стал перевешивать ключ на лодыжку, однако Борян со смехом его остановил.

- Не слушай его. Это Васек, он хохол.

- Белорус я! - выкрикнул Васек.

- Один хрен майдановец,- отмахнулся Борян. Потом объяснил Игорю:- На матах все равно обувь снять нужно. А будет ключ на ноге висеть, то стопудово травма. Тренер кричит, что скоро шкафчики поменяют, будем магнитными браслетами открывать. Но когда поменяют, хрен знает, а пока – голимый зашквар. Там в зале крючки есть, туда ключи вешаем. Только номер свой запомни, чтобы чужой не взять и не облажаться. А то подумают, что ты крыса. Тогда побьют. И будут правы.- Он ободряюще подмигнул.- Но крыс у нас нет, так-то. И камеры стоят, вон в углу.

Он кивнул на камеру. Игорь послушно посмотрел в том направлении, чтобы удостовериться.

В раздевалку юркнул тренер, Ирек Римович.

- Бойцы, харе развлекаться!- рявкнул он.- Живо на разминку, время пошло.

Дзюдоисты гурьбой повалили мимо Игоря. Он же продолжал стоять, оболваненный и несчастный. Кто-то ободряюще хлопнул его по плечу, и он едва не взвыл. Последним мимо прошел тот мерзкий пацан, которого Борян назвал Лесным Орлом.

- Петрушка, хе-хе!- осклабился пацан.

И все исчезли. Игорь секунду раздумывал, не начать ли вновь переодеваться. Скажет дома, что передумал. А потом? Батя, чего доброго, возьмет Игоря за руку и приведет сюда силком. Под веселое гиканье пацанов. Так что Игорь вздохнул и обреченно потопал вслед за всеми.

Пацаны выстроились в шеренгу по росту. Ирек Римович указал Игорю его место в ряду. Все произошло так быстро, что Игорь не успел оглядеться, чтобы найти упомянутые крючки и повесить ключ от шкафчика. А спросить постеснялся. Сжал ключ в кулаке и втиснулся между двумя ребятами в кимоно.

Тренер поклонился, пацаны поклонились в ответ. И Игорь поклонился, куда же деваться теперь.

- Для новеньких, еще раз,- объявил тренер.- Зовут меня Ирек Римович. Если трудно запомнить, можно просто «тренер».

- Ирек Имович, тренер,- стебанулся кто-то в строю, и послышались смешки.

- Отставить смех!- беззлобно бросил тренер. - На пра-во! Десять кругов по залу.

Все двинули трусцой по периметру. Игорь, у которого с бегом всегда были проблемы, пребывал в таком стрессовом состоянии, что даже не запыхался в этот раз. Хотя отмахали они как минимум километр. Он бежал, сосредоточенно глядя в спину бегущего впереди пацана, опасаясь, что бежит недостаточно быстро, и позади бегущий пацан вот-вот наступит ему на пятку, или пнет под зад, сжимал ключи в кулаке изо всех сил и проклинал существование.

Набегавшись, сняли обувь, зашли на ковер. Пацаны разбились на пары для спарринга, Игорь озирался. К нему подошел тренер.

- Первую неделю не тренируешься,- сообщил он.- А то и две, как пойдет. Научись падать. Покажу один раз, запоминай. Кувырок через голову.- Ирек Римович бросился на ковер, совершил быстрый кульбит и вновь встал на ноги, как солдатик.- Запомнил? Кувырок через плечо!- Еще один стремительный кульбит, от которого у Игоря заныло под ложечкой.- Запомнил? Кувырок назад. Запомнил? Отрабатывай.

Около часа Игорь валтузился на матах туда-сюда, по выделенной специально для него условной дорожке, отрабатывая кувырки. Сначала — коряво и зажато, чуть позже — уже увереннее. Периодически ребята в запале борьбы выскакивали на перешеек, по которому Игорь кувыркался. Так что ему приходилось держать дополнительный прицел, чтобы не угодить кому-нибудь под ноги. Ключ он по-прежнему сжимал в кулаке, и вскоре это заметил тренер.

Тот приблизился быстрым шагом.

- Что в кулаке?

Игорь виновато разжал кулак. За это время он успел поранить ладонь, и теперь из небольшой ранки просочились первые капли крови.

- У нас ключи на крючки вешают, Мещеряков, ты чего, вчера родился?- презрительно буркнул тренер. - Вон крючки, иди и повесь.

«А кто мне об этом должен был сказать?- психовал Игорь про себя, направляясь к крючкам.- Борян? Так-то ты у нас тренер хренов. Правильно кто-то в строю постебался, реально Имович, по-другому не скажешь».

Больше его не дергали в тот день. Тренер разрешил до конца тренировки посидеть на лавочке, понаблюдать за народом, что Игорь с удовольствием и сделал. Наблюдать он любил, таки да! Пассивно. И осмысливать. Как, например, сейчас он осмыслил, насколько вся эта атмосфера ему чужда. Теперь у него есть аргументы для спора с предками. Тренер — дебил. Даже про крючки не сказал, и Игорь поранил руку ключами.

Когда весь этот ад подошел к концу, и тренер спросил Игоря, понравилось ли ему, Игорь ожесточенно закивал. Угу, понравилось. Базара ноль, как тут может не понравиться, он просто в дичайшем восторге до конца жизни. И тут же — юрк в раздевалку. Ну вас нафиг с вашим дзюдо.

Игорь переоделся метеором и ринулся наружу, пока до него опять кто-нибудь не докопался. Или на вторую смену не оставили, раз, говорит, ему так понравилось. Он перевел дух, лишь очутившись на приличном расстоянии от дворца спорта. Дождь закончился, на лужах посверкивало тусклое, заходящее солнце. Лица прохожих оживились, подобрели. Щебетали вечерние птицы. На дорогах образовались плотные пробки — как всегда во время или после дождя. Из многих салонов доносилась музыка.

Жизнь налаживалась.

- Петрушка, э-ба-на! Петрушка гребаный! Ты где выступал, Петрушка?! Где твой цирк, Петрушка, пропил чтоле?

Игорь вздрогнул и, вжав голову в плечи, обернулся. Позади наличествовал злобный Лесной Орел и строил злобные гримасы.

- Петрушка! Петрушка!- долдонил тот, как дебил.

Игорь пораскинул мозгами и посчитал, что игнор в данной ситуации — самая верная тактика. Сейчас этот хрен моржовый пообзывается малек и отвалит. Видя, что Игорь не ведется на обзывания, он должен потерять интерес и пойти поискать что-нибудь другое. Игорь возобновил свой путь, жалея, что у него нет наушников.

Но преследователь не отваливал. Лесной Орел был предводителем местных докапывальщиков. Он вобрал в себя их всех, стал глашатаем, Дартом Вейдером докапывальщиков.

- Петрушка! Петрушка! - глаголил кретин, волочась следом на некотором расстоянии, как использованный презерватив.- Петрушка, где цирк? Цирк уехал, Петрушки остались! Петрушка, че? Забыли Петрушку, Петрушка плачет. Петрушка, че!

Игорю с ужасом показалось, что этот нетопырь читает рэп. Он психанул. Он тоже не железный. Особенно сегодня, начиная с попыток спастись от дождя и заканчивая саднящей болью в ладони. Он резко обернулся:

- А ты — Лесной Орел!- рявкнул он.- Лесной Орел, че! Лесной Орел, че! Орлы улетели, птенцов растеряли.

Его противник молниеносно обратился в Голлума. У него и так лицо было, мягко сказать, неказистым. А теперь стало вовсе безобразным. Зубы обнажились, глаза выкатились, разве что слюна не закапала. Сейчас он завопит «Моя прелесть пропала!», испуганно подумал Игорь.

- Еще раз скажешь, убью тебя, понял?!- вместо этого завопил тот.- Подкараулю и убью, понял?! Под машину толкну, понял?! Че ты, понял?! Кирпич с крыши сброшу, понял?! Наркоманов подговорю, они тебя грохнут, понял?! Че ты, понял?!

Похоже, опять какой-то рэп. Игорь поежился и понял. Такие, как Лесной Орел, не клюют. Они кусаются, поэтому - лесные. Борян знает толк в прозвищах. А ему, Игорю, на сегодня — сверхдостаточно. Он молча развернулся, стиснул зубы и двинул в сторону дома. Он лишь надеялся, что Орел не оглоушит его сзади палкой, не бросит камень и не ткнет ножиком или спицей какой-нибудь.

То ли ему по пути было, то ли развлечения ради, но тащился Лесной Орел за ним добрых два квартала. И не просто тащился, но и читал во всеуслышание свой идиотский рэп про Петрушку, попутно злобствуя и гримасничая. В общем, привлекал как мог народ и собак со всех окраин. Игоря поразило, что прохожие пялились почему-то именно на него, на Игоря. Хотя главный неадекватыш и гвоздь сезона безобразничал сзади.

Потом внезапно - тишина. Лесной отвалил. Может, двинул своей дорогой, а может, подустал просто. Или засек новую цель — другого Петрушку или Арлекина, или кота какого-нибудь, и резко переключился. А то и машина сбила. Или кирпич упал с крыши. В любом случае, Игорь не горел выяснять, куда тот делся.

В тот день Игорь видел Лесного Орла в первый и последний раз. Спасибо судьбе хоть за эту милость. И не потому так случилось, что Игорь бросил спортивную секцию. Отнюдь! Наоборот, Лесной сам бросил. Ушел домой и больше не явился. Как-то раз Игорь случайно услышал в раздевалке, пацаны обсуждали кого-то из секции. Этого кого-то из их секции избил батя до свинячьего визга. Потом милиция, органы опеки, суд, все дела. Избитый крендель - в больнице. Игорю нравилось думать, что этим «кем-то» мог быть Лесной, но наверняка он не знал. Борян, к примеру, тоже вскорости перестал посещать тренировки. Вообще, мало кто из ребят держался хотя бы год, только самые целеустремленные фанаты. Все менялось с взрослением, появлялись новые увлечения, новые цели, новые проблемы. Клиповое мышление равно клиповая жизнь. Игорь же оставался старожилом поневоле. Он ненавидел этот статус.

В тот вечер он все-таки устроил дома истерику, но метаться было поздно. Предки выслушали его: папа — озадаченно, мама — без эмоций. Они даже покивали головами, а отец в довесок почесал в затылке. А потом выдал то, о чем Игорь должен был и сам догадаться:

- Ну слушай, Игорюня, я ж на месяц абонемент оплатил. Деньги не вернуть уже, как-то стремно получится, если ты сейчас бросишь. Ты даже не попробовал! Что такое — один день! Ты походи месяц, потом порешаем. Втянешься по-любому. Потом еще спасибо скажешь.

Несмотря на то, что Борис быстро выбыл из строя, да и Лесной Орел пропал, прозвище прицепилось к Игорю намертво. Порой ему казалось, что пацаны и не знают его настоящего имени. И тренер не знает. Тренер звал его по фамилии. Остальные — исключительно «Петрушкой». Часто — вариативно. Петро. Или Петруня. Петраковский. Петрусевич. Петрарка. Петенька. Изгалялись, как могли. Стоило Игорю подумать, что прозвище может перекочевать в школу, как его начинало трясти мелкой сыпью, как карманную собачку. Город-то небольшой. Кто-то кого-то знает, пацаны болтают, то-се. Он и так в школе не на хорошем счету среди учеников. А если узнают про «Петрушку», ему конец. Зачмырят. И что ему тогда, стреляться? Или школу менять?

Так он и шагал по тонкому льду. Ведь когда прошел первый месяц, то конечно же, ничего не изменилось. Отец молчком оплатил новый абонемент и поставил Игоря перед фактом. Ты ведь привык уже, Игорюнь! Ну вот и молоток, потом еще спасибо скажешь.


Глава 4. Дома - 1.

Гости нагрянули, когда не ждали. Звонок раздался через час после того, как они втроем вернулись от психотерапевта Петрова. Стоял будний день. Мама сегодня отпросилась с работы. Отец остался дома — передохнуть и пообедать, планируя метнуться в офис к вечеру. Осведомленность гостей изначально настораживала. По логике, не будь Петрова, Игорь сейчас сидел бы дома один.

Дверь открыл отец, с бутербродом в руке. Мама на кухне строгала салат. Игорь отсиживался в своей комнате, думая о будущем. На самом деле он уселся за книжку, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о предстоящей тренировке. Сегодня это был «Гиперион» Дэна Симмонса. Когда позвонили в дверь, Игорь отметил это краем уха, но не придал никакого значения.

На пороге возникли две тетки. Одна преклонных лет, на всех парах стремящаяся к дряхлости. Лицо изъедено заботами, временем и врожденной подозрительностью. Похожа на грымзу, красноволосая. Другая тетка — существенно моложе и посимпатичнее. Брюнетка, взгляд добрый-добрый, на безымянном пальце — кольцо (у красноволосой нет). В общем, классическое партнерство из комнаты допросов.

- Добрый день. Мещеряковы?

- Угу,- удивился Сергей, откусывая кусок бутерброда.- А вы кто?

- А мы из органов опеки,- уведомила грымза.- Сигнал поступил на вас, это официальная проверка. Мы войдем?

Сергей с трудом пропихнул в горло кусок бутерброда. Неожиданность визита обезоруживала. К тому же нахрапистые тетки явно знали, что делают. Он растерянно посторонился, обе визитерши мигом пролезли внутрь и стали озираться, как в музее Королева.

- Вы папа, правильно?- довлела красноволосая. Вторая смотрела добро-добро. «Музей Королева» ей явно пока импонировал.

- Ну да… А в чем проблема, какой сигнал?

Ну, он знал, в чем проблема. И какой сигнал, он тоже знал. Проблема-сигнал торчал в соседней комнате и усом не вел. Со всех сторон адекватный персонаж, в силу своего возраста. Только вот по ночам, бывает, чудит. И визит этот не столь неожиданный, если поразмыслить. Дело в том, что сверху с Мещеряковыми соседствовала бабка. Бабка не то чтобы напрягала сильно, но периодически любила торкаться. Спросить, например, сколько времени. Без шуток. Или пожаловаться на громко работающий телевизор, хотя в семье Мещеряковых телек никто не смотрел. Или бабка интересовалась, не видели они случайно ее кошку? Вот тут гуляла, на лестнице, а теперь ее нет, и где ее, бедную, искать, время ужина. А потом оказывалось, что никакой кошки у бабки нет и не было. В общем, тот еще презрелый фрукт.

В последнее время бабка взяла моду докапываться назойливо, при встрече в подъезде. Что сынок у вас с синяками-то вечно? Дерется, что ли? Милок, опять подрался? Или обижает тебя кто? А что родители? И взгляд хитрющий, как у Штирлица в засаде. Мама игнорила, она это умела. Отец мазался про спорт. Но все участники подъездной церемонии понимали, что это до поры, до времени. И вот они пришли, эти пора и время.

Из кухни вышла Вероника. Спокойно обозрела пришедших дам. Красноволосая при виде хозяйки сразу подобралась, как доберман. Добрая оставалась доброй.

- Вы кто?- спросила Вероника.

- Мы из органов опеки,- с готовностью ответствовала грымза.- Поступил сигнал, что у вас в семье проблемы. У вашего сына, точнее.

- Мы просто проверяем,- по-доброму добавила добрая-добрая брюнетка. И улыбнулась, словно напрашивалась на чай.

- Понятно,- кивнула Вероника.- От кого сигнал?

- Это не важно!- отрезала грымза.

- Понятно,- снова кивнула Вероника.- Тогда до свидания, спасибо, что заглянули. Сергей, закрой дверь за ними.

Повисла пауза. Вероника выжидательно смотрела на гостей. Сергей переминался с ноги на ногу, не зная, как поступить. Потом принял единственное верное решение: откусил от бутера. Игорь в своей комнате отложил букридер и навострил уши. Он прочухал, что в доме полтергейст.

- Хотите, чтобы мы с прокурором пришли?- Грымза оправилась и перешла в наступление.- И ребенка забрали?

- Постановление есть?

- Что?

- Постановление есть?- повторила Вероника.- Вы по чьему указанию пришли? По звонку соседки? Где постановление? Где документы ваши? - Внезапно в руках Вероники возник телефон. Она молниеносно нажала на кнопку и сфотографировала обеих теток. Красноволосая стала вдобавок краснолицая от такого хамства. Добрая даже не мигнула.

- Если вы так намерены вести беседу...- начала красноволосая.

- Я вообще не намерена с вами беседовать,- перебила Вероника.- Вы кто? Что рыскаете здесь? Мне 02 набрать недолго. Вызываем?

Добрая внезапно подняла руку, прерывая перепалку.

- Я предлагаю всем успокоиться,- мягко сказала она.- Без скандалов. Вы правы, у нас нет постановления. Сигнал поступил от соседей. Так что мы прекрасно понимаем, что это может быть обычный поклеп. Но мы обязаны проверить, вы же понимаете? Если выяснится, что это ошибка, то мы извинимся и уйдем. Что касается документов...- Она нырнула в сумочку и извлекла корочку. Взглядом дала сигнал красной, чтобы та особо не быковала.- То вот они, пожалуйста.

Вероника сфоткала оба удостоверения на телефон.

- Мы всего лишь взглянем на мальчика, зададим пару вопросов,- добавила добрая брюнетка.- Это всего лишь мелочь. Будет выглядеть странно, если вы нам откажете.- И вновь располагающая улыбка.

Вероника Мещерякова перевела взгляд на мужа. Это был красноречивый взгляд. Они загнаны в тупик. И шутки закончились.

- Так что, какие-то проблемы с этим?- осведомилась красноволосая, вернув лицу землистый оттенок.

- Нет.- Сергей отложил бутерброд на тумбочку. Выхода у них не было.- Нет никаких проблем с этим. Игорь!- позвал он.

Выполз он, этот Игорь, нехотя, на свет Божий. Его даже ночью за километр можно было различить по сияющему в пол-лица светофору. Во всей красе предстал. Ну чтобы подтвердить, так сказать, портретом, что у него все в порядке, проблем нет, он на каникулах, отдыхает. Попутно думает и заботится о своем будущем, по-любому.

Грымза расцвела, как орхидея. Добрая на удивление не изменилась в лице, не выказала удивления, не совершила ни одного лишнего жеста. Только взгляд стал острым.

- Кажется, мы все-таки зайдем,- проворковала добрая.

- Возражений нет?- подхватила грымза людоедским тоном. Игорь начал реально пугаться. Он смекнул, откуда ветер.- Или прокурора будем подключать? Нам постановление теперь получить — на раз! Но потом уже не отвертитесь.

- Не надо стращать,- холодно обронила Вероника. Если она и дрогнула перед этими двумя, то внешне это никак не отразилось.- Обувь снимайте и проходите.

Они расселись в комнате родителей, которая одновременно и гостиная. Периодически, когда в гости приходили друзья семьи, эта комната использовалась для застолий — кухня для этих дел была слишком мала. Опека уселась на диван, поставив сумки на колени, Вероника — в кресло. Сергей примостился рядом с ней на подлокотник и нахохлился. В любой ситуации, пусть даже самой неожиданной, где требовалось силовое участие, отцу не было равных. Однако перед госслужащими он явно пасовал и полагался на жену. Игорь хотел улизнуть, свою сцену он отыграл, дальше — без него, но ему не дали. И тормознула его именно мама.

- Ты куда собрался? Останься. Тут без тебя никак.

Он незаметно вздохнул и сел во второе кресло, приготовившись к серьезной, по-взрослому, атаке докапывальщиков.

- Ну, рассказывайте,- предложила красноволосая, одновременно умудряясь выглядеть неприязненной и плотоядной. - Рассказывайте теперь, что нет проблем у вас, что вас оговорили. А давайте лучше обойдемся без сказок. Все и так видно. Говорите прямо: бьете ребенка? Выпиваете?

- Слышь, знаешь что!- Сергей привстал. Но впечатления на опеку он не произвел. Он вообще мало на кого впечатление производил, потому как внешне казался обычным мужичком средних лет. Он был даже на два пальца ниже мамы по росту, а учитывая то, что мама всегда носила каблуки,- заметно ниже. И люди почти всегда его недооценивали.

- Сергей, не хами,- оборвала Вероника.- Дороже обойдется.

- Сейчас вам действительно лучше думать над своими словами,- заметила добрая брюнетка.- Вам повезло, у вас есть шанс все объяснить. Все зависит от того, насколько будут вменяемы ваши объяснения. Видите ли, нам сообщили, что это не впервые. Что мальчика часто видят с синяками. Так что давайте сразу обойдемся без вранья, что он якобы случайно упал.

- Он пацан, так-то!- проворчал Сергей.- Он растет.

- Все растут!- рявкнула красноволосая.- Синяки только не у всех.

- Значит так...- Вероника перевела огонь на себя.- Первое: алкоголиков здесь нет. Можете зайти на кухню, порыскать по шкафам. Пустых бутылок нет, заначек нет.

- Зависимые бутылки дома не хранят,- отрезала грымза.- Шифруются. Стыдно потому что. Пустую тару выбрасывают. А заначки не держат, потому что себя боятся. Что сорвутся посреди недели и на работу не выйдут. Я-то знаю!

Игорь подумал, что она действительно знает. Этим может объясняться ее изъеденная внешность, ее склонность всех подозревать огульно. Не исключено, грымза сама не прочь кирнуть. Или была такой, но справилась — закодировалась, или зашилась, или уверовала в Иегову,- и теперь она уверена, что все вокруг только и думают, как залить за воротник и прогулять работу.

- Ну раз уже с соседями знакомы, можете у них поспрашивать,- веско заметила Вероника.- Про пьянки-гулянки-драки и все такое. Вам всего лишь наверх подняться, к этой бабке. Она же вам настучала?

Добрая брюнетка проявила выдержку и ничем себя не выдала. А вот грымза на мгновение опустили глаза. Вероника понимающе кивнула.

- Мы уже интересовались,- вежливо пояснила добрая.- Именно поэтому мы сейчас просто беседуем. Вас характеризуют, как благополучную семью. Кто-то даже назвал вас «образцовой». Так что у вас есть возможность рассказать нам свою версию.

- У вас есть дети?- внезапно спросила Вероника добрую. Впервые ей удалось пробить броню этой госслужащей.

- Это совершенно не относится к делу,- отрезала та.

- Мне просто интересно,- настаивала Вероника.- Я хочу понимать, с кем я говорю. Можете не отвечать, если это такой секрет.

- У меня нет детей,- сказала брюнетка, и в ее добром голосе прозвучали дребезжащие нотки нервозности.

- Просто вы уже не молоды,- пояснила Вероника, и брюнетка уставилась на нее с ненавистью. Мама, ты монстр, - не уставал восхищаться Игорь. Кого угодно перешибешь.

- Вы предлагаете обо мне сейчас поговорить?- прошипела брюнетка.

- Не-а.- Вероника перевела взгляд на грымзу.- А у вас? У вас есть дети?

- Есть!- буркнула красноволосая.- Семеро по лавкам.

Всем было очевидно, что грымза врет. Игорь в очередной раз подумал: почему мама с такими мозгами и хваткой сидит рядовым бухгалтером?

- Объяснения простые,- сказала Вероника.- Игорь ходит в дзюдо. Вы можете это проверить… если уже не проверили. Наш городской дворец спорта, тренер — Рахимкулов Ирек Римович. Секция — травмоопасная. Они там дерутся… или борются… я точно не знаю, как у них это называется. Оттуда и синяки. Ради интереса залезьте в интернет и посмотрите, как они друг друга швыряют на маты. Реальные бои смотрите, не показульки. Очень странно было бы ходить в дзюдо несколько лет и не получить ни одного синяка, вы не находите?

- А если бы он в бокс ходил?- вклинился Сергей.- Я сам боксер. Я когда тренировался, то ходил с фингалами постоянно. И это вам тоже соседи могут рассказать, я в детстве тут жил. Я поэтому Игоря в бокс не стал отдавать, потому что сейчас время другое. Эта ваша ювеналка... я как чувствовал…

- Я не знаю, что вам наговорили сочувствующие,- продолжила Вероника,- но не так уж часто у Игоря синяки. В последнее время — да, участились. Они готовятся к соревнованиям. Областной слет, между прочим. Тренировки стали жесткие. Еще раз настоятельно вам советую посмотреть одну реальную схватку дзюдо. При таких боях, особенно на тренировках, случайно заехать противнику локтем под глаз — ничего не стоит. Или упасть неудачно. Или еще что. Это не кружок рисования.

Добрая брюнетка кивала, выслушивая все это. Красная сидела, поджав губы и бросая голодные взгляды на Игоря. Точнее, не на Игоря, а на его прожектор перестройки. Игорь боролся с сильным желанием прикрыть фингал рукой. Но он не посмел. Перед родителями. Они вон борются за него. Что же он теперь, будет прятаться?

Когда Вероника закончила, то какое-то время царило молчание. Потом красноволосая хмыкнула.

- Мы все проверим, имейте в виду!- проворчала она.- Это только ваши слова.

- Спросите Игоря.- Вероника пожала плечами.

Красноволосая удивленно и настороженно оглядела парня, словно только что осознала, что это реально живой бро.

- Это ерунда! - отмахнулась грымза.- Конечно, он все подтвердит. Из-за страха.

- Да никто его не пугал!- взвился Сергей.

- Погоди, Сереж!- Вероника утискала его на место. Потом этим двум:- Вы просили объяснений? Вы их получили. Если больше нет вопросов…

- Всего один,- сказала добрая брюнетка средних лет, с обручальным кольцом и без детей.- Что насчет других ребят? Из секции, я имею в виду? С которыми ваш сын тренируется. У них тоже часто бывают синяки?

Это конец, вдруг понял Игорь. Это легче, чем карточный дом. Это держится на плоскости только благодаря хладнокровию мамы. Но стоит шевельнуться… Стоит только шевельнуться в сторону дворца спорта, в сторону Ирека Римовича, и — кранты. Ирек Римович, проглотив удивленную слюну, экзальтированно сообщит, что никаких травм у него на тренировках нет в помине. И пацаны подтвердят. И родители пацанов. И друзья пацанов. Вообще весь мир подтвердит, лесные орлы даже. Брюнетка знает, о чем толкует: далеко бы ушел Римович, если бы его питомцы сплошь ходили с синяками. Родители нынче нервные. У акробатов — там были травмы. И то за несколько лет всего один серьезный случай: девчонка сверху пирамиды упала и руку сломала. Шуму было! Тренер по акробатике вылетел со своего места пробкой, даже не обсуждалось. Хорошо хоть если на нары не отправился, или не прибили вечерком в парке. А в дзюдо — ну какие синяки? Бывают ушибы, но не до такой степени. И это нужно очень постараться, чтобы локтем в глаз заехать.

И вообще, то-то я гляжу (молвит мысленный Ирек Римович), Мещеряков пропадает периодически.

То есть он ни разу с синяками не появлялся на тренировках? (спрашивает плотоядно красноволосая грымза).

Ни разу! (Ирек Римович)

Понятно! (Красноволосая грымза). Будем изымать!

Над Игорем Мещеряковым вдруг нависли казематные стены детских домов. Вокруг образовался хоровод: злые гримасы надзирателей-садистов, маниакальные лица неблагополучных детей-сирот. Все они танцевали вокруг Игоря, радуясь новой жертве.

Докапывальщики! Они настгли его, загнали его в угол, стреножили и скоро пожрут. Сколько лет ему удавалось бегать от докапывальщиков! Сколько лет он ухитрялся обходить их ловушки, сглаживать нападения, как в айкидо, прорабатывать каждый шаг, чтобы не навернуться в уготовленную ему яму! Ни один человек, ни даже родители, не подозревали, какую ожесточенную войну Игорь вел все эти годы, дзюдо и Римович отдыхают.

Сейчас единственный человек, который может быть на их стороне — Петров, Виктор Петрович. К нему на прием они успели попасть заблаговременно, до прихода этих двух. Но если подключить Петрова, то, во-первых, всплывет история с лунатизмом и неадекватной психикой. И неизвестно, что хуже — детдом или психушка. А во-вторых, не факт, что Петров станет добрым самаритянином. Ну он повторит то, что родители сами сказали ему на встрече. Но подчеркнет при этом, что сам он ничего еще не проверял, Игоря он знать не знает, как и всю их мутную семейку, так что разбирайтесь сами. Вот и вся защита.

Игорь вспотел. Страх сменился ужасом, когда он увидел, как в маминых глазах мелькнуло отчаяние.

- Я понятия не имею, как у других ребят,- проговорила мама, стараясь сохранить свои позиции.

- То есть ваш сын приходит постоянно с тренировок с синяками, и вы даже не поинтересовались, как это обстоит с другими детьми? Не позвонили тренеру? Не подняли этот вопрос в спорткомитете? - по-доброму уточнила добрая.

Он вдруг понял, что нужно делать. Игорь Мещеряков вдруг понял, что нужно сейчас делать. Он явственно видел, что мама готова сдаться. Ее следующая фраза будет о том, как в шесть лет Игорь впервые встал ночью с постели, дошкандыбал во сне до прихожей и звезданулся об пол, как какой-нибудь Шалтай-Болтай. И тогда ему кабзда. Узнают эти две — узнают все.

- Это не от тренировок! - выпалил он.

Все вылупились на него. Игорь на опеку не смотрел, смотрел на родителей. А родители пялились на него, с похожими, как две капли воды, лицами. Их взгляды… Их взгляды были какими-то неживыми, пуговичными. Словно они сейчас же, в этой комнате, молниеносно вычеркнули Игоря из жизни, чтобы спастись самим. Стали вдруг отчужденными. Наверное, ему просто показалось со страху.

- Что не от тренировок? - располагала брюнетка к продолжению.

- Синяки. Синяки эти не от тренировок.

- А от чего, малыш?- неискренне проворковала красноволосая грымза.- Говори, не бойся, ты теперь под защитой государства.

Хрень какая-то, мелькнуло в голове Игоря. Она эту фразу вычитала где-то и заучила?

- Синяки не от тренировок, но родители ничего не знали. Это я им говорил, что от тренировок. Но они не от тренировок.

Выдав абракадабру, Игорь замолк, наслаждаясь эффектом. Не исключено, предки надают впоследствии по шее за инициативу. Пофигу, Игорь спасал самого себя. Спасал от ювеналки, спасал от этих двух теток-чудовищ, особенно брюнетки, которая вполне способна швырнуть ребенка в клетку с тиграми — она сделает это вежливо и по-доброму.

Он спасал себя от докапывальщиков. Никто здесь не знал про докапывальщиков, а он знал. И они знали про него.

- Что-то совсем у нас путаница выходит,- попеняла брюнетка. Потом Веронике:- Можете пояснить?

- Пока нет,- отозвалась мама, не сводя взгляда с Игоря. Она сориентировалась молниеносно, как всегда. Она проиграла этот бой, и пусть теперь Игорь попробует. Хуже не будет.

- Так что ты хотел сказать, малыш?- предвкушала грымза.

От «малыш» коробило зверски, тем более из уст красной это звучало как «малыщъ». Еще она стала слегка притоптывать от нетерпения. Ядрены сосисоны, точно также притоптывал дядя Радик, папин друг, в аккурат перед тем, как занять у папы денег на бухач.

- Разное бывает,- прошамкал Игорь, светя глазом.- Но в основном, после тренировки. На улице уже.

- А дальше?

- Ну так... денег, к примеру, просят. Большие ребята. Если не даешь, могут побить.

- Большие ребята? Ты имеешь в виду — из секции? С кем ты тренируешься?

- Не-а,- с готовностью мотнул головой Игорь.- Местные. Ну, рядом живут которые, на районе. Они знают, что мы в дзюдо ходим, и приходят после занятий ко дворцу спорта, чтобы докопаться. В общем, уличные разборки, ничего особенного. Мы уже с пацанами поговорили с ними, все утрясли. Не будут больше докапываться.

Несколько секунд комнату наполняла зимняя тишина. Даже, казалось, снег где-то хрустел едва-едва. А потом вдруг резко что-то изменилось. Что-то ушло из пространства комнаты, некий злой дух покинул квартиру. В поведении присутствующих на первый взгляд ничего не изменилось, но Игорь ясно ощутил: разговор перешел в иную плоскость.

- Ясно!- кивнула грымза с таким видом, словно у нее из-под носа увели выгодный контракт.- Теперь ясно. И сколько ты уже ходишь в эту секцию, малыщъ?

- Несколько лет...- пожал плечами Игорь. - Года четыре… Как-то так...

- Скажи, пожалуйста,- вступила брюнетка.- И что, все четыре года тебя вот так избивали? Запугивали, что ты вынужден даже от родителей это скрывать?

- Да нет же!- отмахнулся Игорь. - Только в последнее время стали чет докапываться. Но мы все утрясли уже! - повторил он на всякий случай.

По глазам красноволосой Игорь понял, что все-таки накосячил. Но это был уже отблеск прежней плотоядности.

- То есть, я правильно понимаю?- грымза уставилась на Веронику и Сергея.- Ходил-ходил ваш ребенок, все нормально было. Потом вдруг начал приносить домой синяки. И вы так легко поверили в сказочку про спортивные ушибы? Или просто думать не хотелось? Как вы это сказали: пацан же, спортом занимается? Все нормально?

Игорь поспешил на помощь с ответом:

- Так ведь соревнования областные же скоро! Я на это и списывал! Говорил, что тренировки стали жесткие.

К слову, о предстоящих соревнованиях - Игорь не врал. Вот только к соревнованиям его и близко не подпустят по причине его «спортивных достижений». Еще и заставят подписать бумагу, запрещающую ему приближаться ко дворцу спорта на время соревнований, чтобы своим петрушечьим видом и криворукостью не позорить весь город.

- А почему бы тебе правду не сказать!- злобствовала грымза.- Ты боишься родителей? Они бы тебя поругали?

- Ничего я не боюсь,- притворно обиделся Игорь.- Просто это не по-пацански как-то.

Грымза поджала губы. Ответ ее не удовлетворил, но крыть ей было нечем. Мама, оценив обстановку, вернула себе бразды правления.

- Я думаю, достаточно на сегодня. Дальше мы сами разберемся.

- Ага, разберетесь вы!- рявкнула грымза.- Вы уже разобрались вон, я вижу. Ребенок ходит с синяками, а они в ус не дуют. А еще на систему наговаривают. И чем бы это все кончилось, если бы мы не вмешались? Его бы дальше били? А потом убили?

- Мы вам весьма благодарны,- перебила Вероника,- но все-таки я настаиваю. Вы выяснили, что дома Игоря никто не бьет. Он признался, как дело было. Еще раз вам спасибо. Мы разберемся с этим.

- Боюсь, вы заблуждаетесь,- располагающе улыбнулась брюнетка. - Теперь все, что касается вашего сына, нас интересует. Мы защищаем детей не только внутри семьи, но и вне ее. Если родители не в состоянии это сделать. А вы, я так понимаю, не в состоянии. У вас нет контакта с сыном, он вам не доверяет. Он предпочитает сносить побои, но дома молчит. Это тревожный звонок.

Повисла небольшая пауза. Каждый ждал, что у другого сдадут нервы, и тот испортит игру.

- Впрочем, вы правы.- Брюнетка внезапно поднялась на ноги. Красная, зыркнув недоуменно, послушно вскочила следом. – На сегодня мы закончили. Но я бы не исключала вероятность дальнейших встреч. Потому что я не верю в эту историю с хулиганами. Лет пять назад поверила бы, а теперь — нет. Я думаю, что правда прозвучала в самом начале. Это — от тренировок. А вернее, от некомпетентности тренера, если не хуже. Если там вообще не процветает дедовщина. Страхи вашего сына вполне понятны, ничего удивительного, что он пытается на ходу выдумать таких виновных, которых никогда не найдут. Потому что боится, что от правды станет хуже. Так что можете получить еще один камень в свой огород. Рахимкулов, вы говорите? Хорошо, придется учинить проверку в отношении этого Рахимкулова. А также в отношении вас, дорогие мои родители. По причине вашей халатности. По причине того, что даже не озаботились копнуть глубже, довольствуясь рассказами сына.

Брюнетка совершился движение к двери, но вдруг задержалась и взглянула на Веронику.

- Что касается вашего вопроса насчет детей: у меня был сын. Он погиб. Утонул в бассейне. Так что я прекрасно знаю, что такое спортивные секции и что там происходит.

Угол рта Вероники дернулся. Брюнетка поспешила к выходу, а красноволосая послушным Пятачком — следом. Отец пошел закрыть за ними дверь. Мама продолжала сидеть в кресле. И Игорь продолжал, стараясь слиться с креслом. Глаз он не поднимал, но очень хорошо чувствовал, как мама его изучает.

Вернулся отец. Поразительно, но на обратном пути он прихватил свой недоеденный бутер и теперь с упоением нажевывал. Мама прикалывалась над отцом, называя того «мягкообтекаемым». Любые проблемы разбивались об отца, как сырые яйца о стекло, и сползали на землю. В то время как мама с виду оставалась холодной и неприступной, но переживала внутри, отец ни о чем не переживал вообще. О ценах на бензин разве что.

- Слушай, а они должны были нам чего-нибудь оставить?- бодро поинтересовался отец.- Квитанцию какую-нибудь, я не знаю…

- Должны были составить акт,- сказала мама.

- А чего ж ты у них не спросила?- удивился отец.

Глаза мамы сверкнули. Очень опасный знак. Игорь поежился и потупился еще сильнее, для верности.

- Потому что я только сейчас об этом подумала, - процедила мама.- Потому что до этого я думала лишь о том, как разрулить ситуацию, в то время как ты сидел и яйца грел.

- Да не грел я ничего,- обиделся отец.

- Но кажется, я зря старалась,- продолжала мама, не обращая на него внимания.- У нас новый разводящий теперь появился. Вот не знаю даже, хвалить его или ругать.

Они вдвоем уставились на Игоря.

- Слышь, Игорюня, а ты вообще в дзюдо ходил?- хохотнул отец.- Или на курсы шпионов? Лихо ты развел этих кошелок.

- Только теперь выяснится, что ничего там страшного не происходит, в спортивной секции, - с напускным равнодушия сказала мама.

- Ну и пофиг!- Отец доконал бутерброд и вытер ладони друг о друга.- Их проблемы. Игорь же ясно сказал, как дело было. Их проблемы, что не поверили. Эх, жалко, акт этот не написали, чтобы Игоря слова подтвердить. Молоток, Игорюня! Пятерка тебе, а то я уже дергаться начал, когда они нас прижали.

«Ты не поверишь!- кисло подумал Игорь.- Только я не вас тут спасал».

- А можно я тогда не пойду сегодня в дзюдо?- спросил он, стараясь приделать себе максимально невинный вид.

- Да по-любому!- махнул рукой отец и плюхнулся на диван, где до этого сидела опека.- Они ж всяко будут там вынюхивать теперь. Прикинь, у этой чувихи пацан утонул! Она, наверное, спорт ненавидит теперь. Так что нефиг тебе там рисоваться. Да и вообще больше не рисоваться. А то реально побьют.

Исполнено! Он все-таки добился своего. В течение нескольких лет Игорь изыскивал способы послать к чертям эту секцию. Изыскивал, тестировал, бывал пойман, получал по загривку, зализывал психологические раны и снова изыскивал. И вот, наконец, исполнено. Он одним выстрелом и родителей вытянул из ямы, и дзюдо припечатал.

- Я рада, что все счастливы,- произнесла мама мрачно.- И никто не подумал, что мы будем говорить дальше. - Она уставилась на отца.- Что мы будем говорить дальше? Раньше мы на секцию списывали, а теперь? На хулиганов? Не многовато ли хулиганов будет?

- Так может Петров этот...- начал было отец и замолк.

Они смотрели друг на друга. Родители смотрели друг на друга. Сейчас между ними происходил некий обмен репликами, которых Игорь не слышал. Он отвернулся. Он не хотел «слышать», не хотел разгадывать эту ментальную морзянку. Он не хотел видеть озадаченность на лице отца, напряженную отстраненность на лице мамы; не хотел быть участником немых разговоров, не хотел быть участником чего-то, что крылось за немыми разговорами.

Но он был. Каким-то участником он был. И не каким-то участником, а самым что ни на есть ролевым. Потому как немые разговоры касались его ночных разведывательных вылазок. До первого угла. А после — бряк, конец разведчику.

Игорь Мещеряков был молчальником, инфантилой, ненавистником дзюдо и школьных занятий, ночным нетопырем, но он никогда не был тупым. Хоть окружение зачастую и считало его тупым. Он давно подозревал, что родители не все ему рассказывают. И за его недугом кроется страшная тайна.

Раньше ему, вдохновленному произведениями Дюма, нравилось видеть за этим какую-то семейную тайну. Быть может, корнями уходящую в прошлое на несколько поколений. Этакое родовое древо ходунов-во-сне-и-хрясь-потом-мордой-о-пол. Или он, Игорь, вообще усыновленный. А его родители — не его родители. Ведь куча признаков громоздилась в углу с табличкой «за», и почти шиш — в противоположном. Был он какой-то «не наш», этот Игорь, он и сам это понимал. И вот он жил, потомок рода проклятых, обреченных ходить во сне, - жил в детдоме, откуда его в раннем возрасте взяли отец с матерью. А теперь он начал чудить, и они думают: может, назад его сбагрить, пока не поздно?

Все это, разумеется, сказки. Ему нравилось так думать. Но на самом деле такими мыслями он пытался не дать себе думать о другом. Что если это отчуждение, возникшее на их лицах, — и не отчуждение вовсе, а страх? И не страх перед опекой, а страх — перед ним! Перед ним, Игорем — сыном, школьником и бывшим недоделанным дзюдоистом! Ведь то, что он думал про Петрова, применимо и к нему самому: он знает подробности о своих приступах только со слов родителей. Лично он знает только то, что периодически просыпается по утрам с фингалом, или опухшим ухом, или болью в боку, или в затылке, или в локте. То, что он ходит во сне, а потом падает, он узнал от родителей.

Что если он не только ходит во сне, а потом падает? Но родители щадят его и не рассказывают большего. Или боятся рассказывать. Боятся, как того пацана из фильма «Сомния», у которого сны оживали. Вряд ли Игорь что-то там оживляет, кроме собственной фантазии и мужского достоинства, но… что если он буянит? Барагозит не по-детски? Кидается на родителей? Царапает стены? Ходит по потолку? Читает наизусть «Майн Кампф»? В общем, ведет себя стопроцентным клиентом экзорцистов. И именно поэтому родители боятся огласки, потому что тогда вылезет на поверхность вся правда.

Но хуже всего было думать, что родители каким-то образом знают о Кабе. О Кабе и о Сделках. Сделках с Кабой, сделках со своей совестью и – о жестокой плате за эти сделки.

Пользуясь моментом, когда родители увлеклись своими телепатическими играми, Игорь улизнул в свою комнату. Со всеми этими стрессами он даже толком не порадовался тому, что вот так влегкую, в один момент, он скинул многолетнее бремя. Слишком много гнетущих мыслей и без дзюдо.

Что ж, когда в мире столько непонятного, и настроение швах,- читай книги. В любой непонятной ситуации — читай книги, и не прогадаешь. К тому же вечер неожиданно освободился, а до конца каникул — еще целый месяц. Игорь включил ридер, свернулся на диване перед окном и погрузился в чтение.

Ближе к рассвету настроение Игоря значительно улучшилось.


Глава 5. У Петрова-2.

- Сегодня давай без напрягов, Игорь. Пообщаемся. Возьмем отвлеченные темы. Мы друг друга не знаем, давай завязывать знакомство. Просто поговорим.

Игорь сидел в кабинете Петрова и проходил сеанс психотерапии. Или как еще называется сей грустный процесс, Игорь толком и не знал. Сегодня он сидел в кресле напротив стола. Оно располагало, это кресло. Ко сну, например. Или почитать что-нибудь, а потом поспать. Или подумать о будущем, глядя в окно на детскую игровую площадку. А потом еще поспать. К отвлеченным темам оно не располагало, на взгляд Игоря: слишком мягкое. Но Петрову виднее. Радовало, что Игорь занимал позицию вполоборота. Это избавляло его от созерцания хозяина кабинета и его канареечной символики в виде галстука.

Перед тем, как приступить к говорильне, Петров попросил Игоря заполнить анкету, вручив ему доску-планшет с зажимом. Игорь мельком пробежался по вопросам, открепил лист, перевернул, пробежался по другой стороне. Вздохнул. Взял ручку, сосредоточился на заполнении. Он добросовестно заполнил все пункты и вернул планшет. Отметил, как психотерапевт положил телефон на край стола, ближе к Игорю. По-любому диктофон включил. Ок, анкету Игорь заполнил. Какие дальше игры? Будем решать задачки по логике? Или проходить богомерзкие иностранные тесты?

Однако Петров его удивил. Он сказал:

- Я начну с себя. Я Петров, Виктор Петрович. Я старший в семье, моя сестра была младше меня на семь лет. Она умерла, когда ей было 26, а мне 33. В 20 лет я женился, через два года у меня родился ребенок. Он тоже умер. Какая-то детская болезнь, он умер во сне. Толком никто не определил. Так бывает, это называется «детской смертностью». Я начал пить, мы с женой развелись. После развода я стал пить больше. Потом попал в больницу, едва выжил. Только там я осознал, что практически не помню несколько лет своей жизни. При этом я продолжал ходить на работу и как-то справляться с обязанностями, и меня даже не поймали с поличным. Но все это делалось подшофе и как в тумане. - Он невесело улыбнулся. Игорь напряженно хмурился в окно.- Так получилось случайно, что друзья пригласили меня с собой в Индию. Я согласился автоматом. Что мне было терять? Несколько недель я жил в ашраме, это такая индийская коммуна. А когда вернулся, я точно знал, чем хочу заниматься. Вернее, скажем так, я этого хотел и раньше, всегда хотел. Просто теперь стал готов.

Он сказал:

- Я много думал в Индии... Я хочу верить, что мне открылась истина. Смерть моего сына можно было предупредить. Любую смерть можно предупредить. Любой несчастный случай. «Ванговать», как сейчас говорят. Все события в будущем — это результат наших сегодняшних поступков и мыслей. И если быть внимательным, можно вроде как застраховать будущее. Даже изменить его. Я не был внимательным, и случилась трагедия. Для меня мой сын был обычным младенцем. Как все. Но он не был как все. Что-то подступало к нему изнутри. И нужно было просто приглядеться, просто быть чаще рядом, просто быть внимательнее. Я мог заметить знаки. Но жизнь вокруг такова, что зачастую это очень трудно сделать.

Он сказал:

- Я стал учиться этому. Помогать другим. Я учился, работал на двух работах. Я вдруг понял, что мне не нужно свое «я». Я много лет жил и отстаивал свое «я», мне это ничего не дало. И сейчас я счастлив, что растворяю свое «я» в других. В таких, как ты, Игорь, в ваших проблемах. И живу я давно не собой, я живу вами. Я хорошо знаю свой предмет. Знаешь ли ты свой так же хорошо?

Фигасе, кто у кого на приеме, интересно?! Игорь сидел и тихо изумлялся. Только с виду оставался каменным. Да и синяк не позволял разглядеть его истинные эмоции, хоть тот и начал выцветать, — но Игорь все равно ходил по улицам в темных очках.

- Какой предмет?- пробормотал Игорь.

- Твой предмет — это ты,- улыбнулся тот.- Вернее, с сегодняшнего дня это наш с тобой общий предмет. И будет таковым оставаться, пока мы не расковыряем твои проблемы.

Игорю стало так любопытно, что он не сдержался.

- А вы не женились потом? Еще раз?

- Нет, Игорь. Не женился. И детей больше нет. И не будет. Я просто не решусь уже. Потому что знаю, как может быть, понимаешь?

Игорь кивнул. Он понимал. Страх. Игорь Мещеряков знал, что такое страх.

- Но перейдем все-таки к тебе. Что любишь, чем живешь? Музыку, фильмы? Как насчет фильмов? Трансформеры? Люди Икс? Хранители?

Игорь ухмыльнулся, но взгляд от окна не оторвал.

- Смотрел.

- Часто смотришь?

- Не особо. Иногда смотрю.

- Один?

- С папой иногда. Когда у него время есть.

- А мама?

- Мама не смотрит.

Тебе бы в суде выступать, иронично подумал Петров.

- Что насчет компьютерных игр?

- Играл когда-то. Дум, Халф-Лайф, Биошок и типа того.

- Стрелялки?

- Угу, они.

- А потом? Перестал играть?

- Ну как… Неинтересно стало...- Игорь подумал.- Даже не то что неинтересно… Скучно. По сути одно и то же.

- Группы в интернете? Двач, Нульчан?

- Двач умер,- удивился Игорь. Потом пожал плечами.- Не… На Фишки захожу, На Пикабу. Старый Лурк читаю иногда. Вконтакте есть.

- Твои родители говорили, ты спортом увлекаешься?- заметил Петров.

Игорь нахохлился и зыркнул исподлобья.

- Нет уже,- буркнул он, отметая мысленно белые кимоно и лесных орлов.- Бросил.

- Взял да бросил?- удивился Петров.

- Типа того.- Игорь говорил неприязненно.- Мне не особо нравилось. Родители просто заставляли.

- Теперь перестали заставлять?

- Типа того. Уговорил.

Что ж, пока все звучит весьма логично.

- А что вообще насчет спорта? Физкультура в школе тебе тоже не нравится?

- Да нет, нормально,- хмыкнул Игорь.- Бегаю только плохо, дыхалка слабая.- Он подумал и добавил:- Очень люблю плавать.

- Так тебе надо сказать родителям об этом! Пусть запишут тебя в бассейн.

Игорь опять нахохлился и угрюмо покосился. Не на него — на галстук. Потом молча залип на окно. Уже интереснее. Похоже, это пока закрытая тема, углубляться Игорь не намерен. По крайней мере, на первых порах. Инетересно, проблема в спорте, или проблема в «сказать об этом родителям»? Это важно.

- Как насчет книг?- переключился Петров.

- Читать люблю,- тут же откликнулся Игорь.

- Супер! - Петров привык, что среди современных цифровых детей процент читающих резко уменьшается. Они смотрят фильмы и интернеты. Изначально он полагал, что Игорь из их числа, и был приятно удивлен. Его родители, судя по наружности, ухваткам и развитости речи, осилят детективчик, но «Война и мир» перекосит им мозги и ввергнет в депрессию. - Много читаешь?

Игорь кивнул.

- Есть любимая книга?

- Не-а...- Игорь смешался. Петров улыбнулся. Вопрос с подвохом, ему хотелось увидеть реакцию. Для иных деятелей и страничка беллетристики выглядит энциклопедией. Прочитав однажды в поезде от нечего делать высер масскульта, такие персонажи до конца жизни видят в зеркале интеллектуала. Разумеется, у книгоманов нет любимой книги. Либо это будет развернутый список до соседней звезды.

- А что запомнилось из последнего?

- Крабат,- ответил Игорь.

Ну, понятно. Читает он. Сказки читает. Впрочем, «Крабат» не кажется сказкой для малышей, так что судить рано. Петров книгу не читал, только фильм смотрел. Уснул под него.

- Чем понравилась?

Игорь секунду подумал.

- Атмосферой.

- Понимаю. Тогда такой вопрос. Чем конкретно тебя привлекает литература? Что ты вообще думаешь о литературе, какое она имеет значение в обществе? Ты думал об этом? Что можешь сказать?

- А что нужно сказать?- Игорь, кажется, даже испугался.

- Твои друзья много читают?

- У меня их нет…

- Почему-то меня это не удивляет.- Петров добродушно хмыкнул.- Ну хорошо, твои сверстники. Одноклассники. Они много читают?

- Не знай...

И он не знал! Воистину! Он не интересовался, чем заняты другие. Он не обращал внимания на людей, старался даже не смотреть в их сторону, потому что взгляды — они тоже разные. Иной раз и взгляд может быть легкой формой докапывания. А он не хотел быть докапывальщиком. Хуже, чем проиграть дракону,- самому стать драконом. Да, он перегибал палку в своем напускном равнодушии, но золотой середины Игорь не видел, и уж лучше перегнуть, чем проснуться однажды утром, и обнаружить, что ты сгнил изнутри.

Петров ничего не знал о теории докапывальщиков (ну, может, узнает еще). Он бы эту теорию отверг. Игорь напридумывал себе, книжки же читает, фантазии палата. Истина проще: люди ему неинтересны. А он неинтересен им, людям. Они на разных волнах. Возможно, вообще в разных водоемах.

Поразмыслив, Игорь добавил:

- Мне кажется - нет. Не много.

- Вот поэтому мне и интересно твое мнение,- подхватил Петров.- В чем ты видишь силу литературы?

- Ну… Книги учат думать,- брякнул Игорь.- Писать правильно. Много историй, можно чему-нибудь научиться. Какой-то опыт почерпнуть.

- Ты говоришь, как голосовой помощник! - рассмеялся Петров. Игорь машинально насупился, а потом смекнул, что это не издевка, и тоже ухмыльнулся за компанию. Как бы то ни было, Петров его раскусил.- Кто так говорит? Учитель по литературе?

- Ну… Он тоже говорит.- Игорь крякнул и покачал головой.- Все вообще говорят. Я имею в виду взрослые.

- А потом выясняется, что советчики и книгу в руках не держали,- подхватил Петров.- Надеюсь, твой учитель не в счет. Пятерка тебе, Игорь, за примазывание, двойка — за собственное мнение. Я тебя хочу услышать. Не повторение чьих-то слов, а то, что думает Игорь Мещеряков.

Игорь поерзал. Неиспользуемые годами шестерни заскрипели; он не привык к таким вопросам. Он отработал защитную реакцию, довел ее до автоматизма. Обычно он уклонялся или отмалчивался в ответ. Вопросы служат уловкой, отвлекающим маневром, ловушкой для простаков. Это охота докапывальщиков всех мастей. Любой вопрос такого рода — это сигнал охотничьего рожка, от которого свободные звери должны ссаться кипятком. Стоит открыть свои мысли, свой разум — и туда польются помои со всех сторон. Стоит открыть сердце — и в него полетят пики и копья. Больше всего докапывальщики ненавидят открытые сердца. Их они раздирают на части.

Игорь на всякий случай стрельнул глазами в сторону Петрова. В обход галстука. Увиденное его немного расслабило. Вроде бы тот настроен слушать, и на лице — действительно интерес. Оставалось надеяться, что тот не прячет за спиной томагавк. Игорь прочистил горло.

- Я бы вообще исключил литературу из школьной программы. Я бы сделал ее хобби, а еще лучше – закрыл бы под замок. Ну типа как в Ватикане хранят свитки, и доступ туда только избранным; я бы все книги запихнул в Ватикан, и пускай там лежат себе.

- Вот так раз!- присвистнул Петров. - Тоталитаризм какой-то получается. И чем же тебе так книги не угодили, с чего такая реакция?

- Бесит, что неправильные вещи выдают за правильные. И пишут, как будто так и надо. Но в реальности совсем не так, а люди читают и верят, а потом жестоко обламываются.

- Очень интересно,- сказал Петров, не будучи уверенным в этом.- Но слишком размыто. Можешь пример привести?

- Ага, Тим Талер,- выдал Игорь.

- Это кто?

- Это книга такая, по ней даже фильм в СССР сняли. «Проданный смех» называется. Не смотрели? Может, читали?

- Не смотрел и не читал,- признался Петров.- Но не суть. Что же там неправильного?

- Ну вот, Тим Талер. Это мальчик из бедной семьи. У него был самый лучший смех, очень заразительный и радостный. Потом пришел колдун и купил у него смех. Задорого. Тим Талер стал богатым, но не смог больше смеяться. Даже улыбнуться не мог. Он стал несчастным, понял, что ошибся, и захотел вернуть свой смех. Потом он пытается снова найти колдуна, ему помогают друзья и все такое. В конце они перехитрили колдуна и вернули Тиму Талеру его смех.

Похоже, опять сказка. Но Петров понимал, что Игорь не воспринимает это как сказку. И есть предпосылки к выводу, что Игорь вообще ничего не воспринимает буквально, а видит сразу тройное дно. Интуиция вдруг подсказала Петрову, что он еще хлебнет с этим Игорем. Без понятия — хорошего хлебнет или плохого,- но парень явно возник в его жизни, чтобы внести смуту. Слишком нестандартно мыслит. Возможно, Игорь Мещеряков — новая планка в его профессиональной деятельности.

- По-моему, прекрасная книга,- аккуратно высказался Петров, чтобы не мутить воду. - И интересная, должно быть…

- Угу,- согласился Игорь.- Я за вечер прочитал.

- Но ты ее считаешь… какой? Неправильной? Обманной? Почему же?

Игорь уставился на него. С подозрением. На мгновение он напомнил Петрову тролля. Еще этот желтый синяк его, как раз в тему. Тролль с подбитым глазом. Ночной. Ночью активничает, днем спит. Его фонарно-подбитый взгляд словно вопрошал: кто ты, Петров? Кто ты есть на самом деле?

- Бедные люди не смеются,- осторожно пояснил Игорь. - В детстве — смеются. Все в детстве смеются. Потом вырастают и перестают. Мало денег, много проблем. Этот Тим Талер, он бы все равно перестал смеяться с возрастом. Пока родители о нем заботились, а потом бы стало некому. Потом бы он женился, дети бы родились, еще больше проблем. Даже если бы он продолжал радоваться жизни, все равно безденежье его бы доконало. А так ему богатство предложили вовремя.

- То есть,- подытожил Петров,- мы приходим к известному выражению «лучше быть богатым и грустным, чем бедным и грустным».

- Типа того,- кивнул Игорь.- И писатель должен это знать. Взрослый вроде как. Я не верю, что он не знает. Он специально так пишет.

- И для чего он так делает, по-твоему?

- Не знай.

Все ты знаешь, подумал про себя Петров, начиная осознавать, что за крендель перед ним тут распаляется. Все-то ты знаешь. По меньшей мере, для себя ты определился с ответом. Мелькнула тревожная мысль, за которую Петров попытался ухватиться, но упустил. Что-то, связанное с замещением. Что-то серьезное, от чего даже мурашки побежали.

- Ох уж эти сказки, ох уж эти сказочники,- невнятно обронил он, собираясь с мыслями.- Ну а что в конце? Тим Талер вернул свой смех, что дальше? Он вырос и перестал смеяться, и раскаялся во всех своих земных делах? Дай угадаю: ничего такого не было, просто сказка закончилась, правильно?

Игорь мотнул головой.

- Закончилась, но немного не так. Вернул смех и богатство сохранил. Повезло просто.

- Так может, смысл истории в том, что по-настоящему ценить мы можем только то, что потеряли?

- Может.- Игорь с легкостью согласился.- Я думал об этом.

- Или могу тебе подкинуть еще один смысл. То, что теряется со временем — теряется незаметно. Я имею в виду, что люди перестают радоваться жизни не в один день. И даже не в один год. Это процесс многих лет. Сначала человек перестает улыбаться по утрам. Потом он перестает улыбаться знакомым. Потому что кто-то из знакомых поставил ему подножку, и он теперь переводит это отношение на остальных. Дальше он перестает реагировать на шутки, потому что в этот момент у него голова забита совсем другим. Так лет через десять человек смотрит на себя в зеркало и внезапно не узнает. Этот Тим Талер, он осознал боль потери, потому что все произошло резко. Другие люди — обычные, не сказочные,- даже не могут осознать, что они теряют.

- Так вот об этом и следовало писать!- обрадованно воскликнул Игорь. - Как оно на самом деле бывает.

- Об этом тоже пишут,- возразил Петров.- Есть такие книги, их немало. Просто здесь история другая, вот и все.

- Может быть. Но в других книгах — другая неправда. Дело не в историях. Истории как раз почти всегда на высоте. Дело в самой неправде.

- То есть примеров у тебя — масса?- улыбнулся Петров.

- Да легко!- Игорь даже вдохновился. - Из Гриммов. Был один король, которого заколдовали. Ну и он должен был ходить в лохмотьях девять лет, и все над ним прикалывались. Наказание такое. Один раз король зашел в трактир погреться. Люди его увидели, стали ругаться, сидит такой в лохмотьях и воняет на весь трактир. Трактирщик его выгнал. Потом наказание кончилось, король вернулся в свой дворец. И он поехал в тот самый город и стал раздавать милостыню нищим на улице. Какой-то нищий ему помог тогда, вот он теперь всех благодарил. И специально прошел мимо трактирщика и ничего ему не дал. И снова пишут так, как будто это правильно.

- А что неправильного? - Петров и так знал ответ, но подначивал пациента на откровенность.

- Король как минимум должен понимать, что трактирщик — не король. У него нет богатства, дворцов, он обычный человек, ему нужно зарабатывать деньги. Семью кормить. И что, если бы он не выгнал этого в лохмотьях? Ушли бы все другие посетители, он бы ничего не заработал.

- Ты ставишь корыстный интерес впереди сострадания?- уточнил Петров.

- При чем тут корыстный интерес?!- возмутился Игорь.- Трактирщику просто нужно выжить. Жить – это корысть разве? Выжить – какая же это корысть? А нищий — он что делает? Ничего не делает. Они просто просят милостыню, ни о ком не заботятся.

Чувак прямо-таки излучение всевозможных сказок. Аж слепит. Сказочный аналитик в вакууме. Интересно, это у них в школе учитель литературы такой педагогический гений, что склоняет детей к недетским размышлениям? Вряд ли, скорей всего Игорь сам такой вылупился.

- На мой взгляд, все логично,- пожал плечами Петров.- Каждая история чему-то учит. Здесь мы наблюдаем взаимоотношения персонажей. Кто-то может быть прав, кто-то не прав. На то и даны книги. Показатель хорошей книги — тот факт, что она заставляет думать. Если прочитал книгу и тут же забыл — это дрянная книга, она ничему тебя не научила. Я здесь не вижу проблемы.

- Писатель пишет так, словно король прав,- вновь вежливо пояснил Игорь, как для тупого.- Как будто трактирщик заслуживает быть наказанным. И призывает всех читателей кинуть в него тапок.

Ну что ж, чертяка прав, и ничего тут не попишешь! Автор книги ведет читателя. В какой-то мере навязывает ему свое мнение. Трактирщик в довесок награждается отвратительным характером и мерзкой мордой. А нищий — наоборот, рассказывает слезливую историю о том, какой он грандиозный чел и как ему в жизни не повезло. Дети особенно ведутся. Дети машинально подстраиваются под точку зрения автора. В процессе чтения они начинают видеть глазами писателя, и если писатель всячески демонстрирует, что вот этот господин — хороший, читатель склоняется к тому же.

А взрослые, далеко ушли? Разве что в частностях. Суть в том, что человек, читающий книгу, зачастую не видит за героями самого писателя. А Игорь видит.

Состоявшийся, признанный писатель-классик,- это нечто вроде незыблемой глыбы. Если он пишет, то он наверняка несет в массы некую глобальную и мудрую идею, и давайте, дети, все вместе подумаем, что хотел выразить классик своим пером. Да ничего он не хотел выразить. Ничего толкового. Просто однажды, когда он был нищим непризнанным гением, он забрел в трактир, и хозяин трактира вышвырнул его на помойку за то, что тот не смог заплатить за суп или пиво. И теперь он просто мстит. И поскольку он ни с какой стороны не король, и у него нет казны и возможностей, он мстит единственным способом, до которого дотягиваются его мстительные ручонки: пером и бумагой.

Вот только Игорь не должен ничего этого видеть. Сейчас он должен максимум голых теток на мониторе разглядывать и мечтать о том, как вырастет, напишет песню в стиле гангста-рэп, заработает бабла и купит крутую тачку. Ему 13 лет, его родители — почти примитивы. Он сам окружен всеми прелестями провинции с его затхлой атмосферой. У него нет друзей, по его собственному признанию, у него нет авторитета, у него нет гуру. Посредственный школьник, никакой спортсмен. Увлечений, помимо книг, нет.

Что-то не то. Петров опять подумал о замещении и поежился. Мысль мелькала где-то на задворках, важная мысль, но в силки не давалась.

- Ты думаешь, писатель мстит трактирщику?- спросил он Игоря напрямую.- Это был какой-то человек из его жизни?

- Хуже,- невозмутимо ответствовал тот.- Он так пишет, чтобы другие тоже так делали. Чтобы все мстили трактирщику. И другие верят и начинают мстить. Как этот король. Никто не думает о самом трактирщике.

- Только о себе думают, так?

- И о себе не думают. Просто делают. На автомате. Как собачки. Прочитали одно, потом другое. И так незаметно делают, как в книгах. Их же много, всех этих историй. Триллионы, больше чем звезд.

- Игорь, сколько книг ты прочитал?- серьезно спросил Петров.

Тот на миг оторопел, потом снова пожал плечами.

- Да незнай… Никогда не считал. Да и как считать? Много же сборников. Это за одну книгу брать или за несколько?

- Все-таки с этой стороны сейчас удивительное время.- Петров вдруг понял, что он испытывает лютую приязнь к этому молодому человеку. Который пытается понять жизнь в силу своего возраста и опыта. Который задает жизни вопросы и психует, потому что жизнь никогда не торопится отвечать. Который переворачивает понятия с ног на голову — как это и принято в подростковом возрасте. Который несет в руках флаг революции. - Я помню, как многие мне в классе завидовали, потому что у меня дома был трехтомник «Виконт де Бражелон». От отца еще остался. И так получилось, что все читали и «Мушкетеров» и «Двадцать лет спустя», а третью часть читал только я. А сам я завидовал одному парню, потому что у него был «Айвенго». А другому завидовал за «Семь подземных королей».

- А попросить почитать?- удивился Игорь.- Не?

- «Не», Игорь. Именно «не». И чтобы понять, нужно было жить тогда. В то время раздобыть хорошую книгу — это как выиграть в лотерею. Доставали из-под полы у спекулянтов и очень задорого. Любая художественная книга дома была на вес золота, и родители категорически запрещали давать их кому-то читать. Не дай бог с книгой что-нибудь случится. Потому я и говорю, что сейчас удивительное время. Можно двумя кликами скачать себе целую библиографию.- Петров тряхнул головой.- Ну, хорошо. Не суть. Какие же неправильные вещи придумывали взрослые писатели, по-твоему? Не сказочники?

- Честь, например,- был ответ.

- Ты считаешь, честь — это плохо?

- Я не знаю...- Игорь смешался.

- У тебя разве нет чести?

- А зачем?- Парень окончательно растерялся.

И тут Петров понял. Он смог ухватить ускользающую мысль, которая не давала ему покоя. Все эти детские рассуждения о книгах и сказочках — все это поверхностно, как ряска. Где-то там, в глубине омута, Игорь думает о глобально-устойчивых ценностях. О том, о чем общество издревле имеет укорененное представление. О взаимовыручке. О милосердии. Взаимовыручка — хорошо. Выгнал нищего на улицу — из ряда вон плохо, негоже так поступать пацану. Кто с этим поспорит? Неадекват какой-нибудь. Любить — хорошо. Ненавидеть — плохо. Перевести бабушку через дорогу — хорошо. Бросаться тухлыми яйцами с балкона — плохо, достоин ремня. Тонны книг несут в себе эти представления. И это — правильно. Потому что объяснить то, что нельзя потрогать или увидеть, можно только через книги. Книги — залог успешного и здорового общества. И в этом плане не важно, какая это книга — классика или ширпотреб. И в тех, и в других глобально-устойчивые ценности одинаковы.

Вот только сюжет в романе можно уподобить «замкнутой системе». Той самой, которая в физике помогает с доказательством теорем, но которая при взаимодействии с внешними факторами меняет свои показатели. Так и по жизни. Мы меняем свои показатели, меняем их постоянно. Мы меняем рост, вес, прическу, макияж. Мы меняем поведение, походку, жесты. Мы меняем отношение к людям и событиям. Мы меняем отношение к самим себе. Потому что с возрастом становится понятно, что добро — добром, однако в реальности преобладающее значение имеют контекст, обстоятельства и мотивы. И зачастую мотивы мерзкого трактирщика самые благородные. А нищий, который тебе помог и рассказал слезливую историю, на самом деле сегодня в приподнятом настроении, а завтра своего случайного знакомого он зарежет и съест.

Вдруг за всеми этими невинными наблюдениями Петров начал различать тотальный перекос всей системы ценностей. Он увидел перед собой пацана, уже достаточно взрослого, почти юношу, который до сих пор не определил для себя, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Из таких вот мальчиков впоследствии вырастают чудовища. Такие вот мальчики приходят в общественные места, увешанные взрывчаткой, и запускают детонатор.

Но ведь этого просто не может быть! Да ладно! Здесь, в их маленьком городе? Этот мальчик? Какое он вообще может иметь отношение к сектам или террористам? Его родители? Ну какой Сергей Мещеряков сектант или террорист? Мама? Мама лучше себе новую сумку купит, чем будет читать какого-нибудь Ошо или Секо Асахару. Представить их, втихаря шепчущих своему богу, просто смешно. Да и не приводят таких детей к психологу, чтобы те ненароком выдали всю подпольную сеть. Нет, странности Игоря — это результат иных внутренних процессов.

Каких? Точно Петров пока остерегался судить, но в одном он уже был убежден: огромный, просто колоссальный пласт вытесненного честолюбия. Однажды, по неведомым пока причинам, Игорь Мещеряков запретил себе выделяться из толпы. Но имея в потенциале неукротимое желание быть первым, лучшим, не таким как все, он направил эту энергию внутрь, на ломку устойчивых ценностей.

- Я просто не понимаю, что такого ценного в этом,- продолжил Игорь, приняв молчание Петрова за немой вопрос. - Был один человек, ему нагрубили. Он сказал: это дело чести. Вызвал того на дуэль и убил. Потом был один картежник. Проиграл в карты и говорит: дело чести отыграться. И пошел отыгрываться, но снова проиграл. Разозлился и того убил. Потом один экстремал. Говорит: дело чести подняться на гору первым. А потом увидел, что у него есть соперник, испугался, что не получится первым подняться, подкараулил того и убил. Еще один жил в каком-то племени, они враждовали с другим племенем. Человек вырос, сказал, что это дело чести, пошел в соседнюю деревню и многих там убил.- Игорь развел руками.- Если люди хотят убивать друг друга, зачем они придумывают себе честь? Для оправдания? Перед кем, перед Богом? Но писатели, которые это пишут, они ведь понимают, что все это отмазки, народ тупо кровожадный. Но при этом восхваляют честь.

- У каждого свое понятие чести,- заторможенно проговорил Петров, разрываясь между диалогом и внутренними выводами.

- Ну вот! – обрадовался Игорь.- Все читают, верят, потом начинается подмена понятий. Чтобы убить, нужно обязательно придумать отмазку. Честь или спасение нации, как Гитлер. Или еще что-то, душевные муки какие-нибудь, а то и религию. Чтобы разрушить нормальную семью, нужно придумать толерантность. И все такое. Самое интересное, что эта подмена понятий не только для того, чтобы оправдать плохое. Хорошее тоже. Говорят: спасибо, что подвез. А он отвечает: мне все равно в ту сторону нужно было. Хотя в ту сторону ему было совсем не нужно. Или говорят: спасибо, что выручил. А он говорит: да ладно, я это делал из корысти, так что не стоит. Но делал не из корысти на самом деле, а потому что нравится человек.

- Если я правильно понимаю, ты уверен, что честь — это вывеска? Ее не существует?

- Да незнай...- Игорь пожал плечами. - Странно просто все, я сам пока не знаю. Мы как-то с папой ехали в машине, нас один тип подрезал. Папа засигналил, тип обиделся, перекрыл нам дорогу, чтобы мы остановились. Тоже дело чести, наверное, было. Потом он вылез из машины, подошел к нам и что-то там руками размахивал. Я не знаю, отец даже стекло не опустил. Дождался, когда тип выдохнется, и мы дальше поехали. Самое смешное, что папа — бывший боксер. Он бы мог этого водилу на месте размазать. Но он не стал связываться, даже из машины не вышел. И что теперь получается, у него нет чести? Кто-то из бывших спортсменов мог бы ему сказать: у тебя нет чести, ты не постоял за себя, не вышел и не прибил этого чудика. Но ведь это неправда. Папе есть чем гордиться, у него бизнес, семья, он воевал в Чечне.

- Папа читает книги?

- Не читает. Ему проще.

Петров провел мышкой по столу и зажег экран, чтобы посмотреть на время. До конца их сеанса оставалось 10 минут. Самое то, чтобы закончить. Потому что если они не закончат, они могут углубиться в такую чащу, что не закончат и к концу следующего сеанса. Но он не хотел обрывать их встречу на полуслове в самом разгаре и выбрал отвлекающий маневр.

- А что у тебя в школе по литературе, Игорь?

Тот зыркнул на него удивленно, словно моментально раскусил тактику. Потом отвернулся к окну. Даже немного обиделся. Видимо, и правда раскусил.

- Тройка,- буркнул он.

- И почему тройка, как думаешь? Если ты так любишь книги.

- Я не говорил, что люблю книги,- отрезал Игорь, еще больше насупившись.- Я говорил, что люблю читать.

И, видимо, это должно было все объяснить. Вот только ничего это не объясняло - ни часть, ни краюшку.

- Я предлагаю на сегодня закончить. Главного мы сегодня достигли. Мы познакомились и немного открыли себя друг другу. Я полагаю, это хорошее начало. Но время почти вышло, так что продолжим в другой раз.

Игорь подхватил свой серый рюкзачок с пола, выбрался из кресла, закинул рюкзак на плечо и двинулся к двери. Молча. Ни тебе «спасибо», ни «до свидания», ни «в следующий раз по графику?» или что-то в этом роде.

Перед дверью обернулся. В точности как в прошлый раз, когда выходил отсюда с родителями и с синяком. Он и сейчас с синяком, но не столь мракобесным. Видимо, это у него вроде прощания, такое вот молчаливое оглядывание. Видок уже не производит двойственного впечатления, но мистер Хайд никуда не делся. Там он, внутри. Сидит и наблюдает.

Игорь вынул из нагрудного кармана солнцезащитные очки, нацепил их на нос, отвернулся и ушел.


Глава 6. Дома – 1 3/4.

Игорь недолюбливал книги, он не соврал. Именно с книг начались его проблемы. В представлении многих понятие «книга» и «чтение» неразделимы, ну а с Игорем — совсем другая песня. Но вряд ли он смог бы подобрать слова, чтобы описать разницу тому же Петрову. Книги подставляли его. Быть может, книги подставляли всякого, в большей или меньшей степени. Игорь ничего не знал о «всяких». Его самого — подставляют, и уже это само по себе зубная боль.

Что касается процесса чтения… Тут он немного слукавил, что он «любит читать». Какая тут любовь, наркоманство одно! Ты садишься за книгу, и за окном — светло. Птички-синички всякие, солнышко, люди гуляют. А через минуту — глядь!- за окном полночь, и город спит. Куда утекла прорва времени? Как? Вроде бы – зачет, книга интересная, но Игорь не находил в этом ничего зачетного. Игоря смущали такие провалы в существовании. Игорь со временем начал приходить к выводу, что раз такая пляска — что-то в существовании непрочно. Какие-то прорехи. Реальность не может быть такой текучей, масса времени не должна просто исчезать из жизни, даже если оправдывать это хорошей книжкой.

Примерно до шести лет он и не думал ни о чем таком. Видел книжку и проходил все больше мимо, косясь. Мимо — это в садик. На детскую площадку возле дома. За какую-нибудь компьютерную игру. За плеер. Родители обзавелись новым компом, а ему вручили свой старенький ноут Toshiba с седьмой «виндой», c корпусом кофейного цвета, который всегда ассоциировался у Игоря с чем-то домашним. Ну как старый… Основные хотелки пацана-шестилетки тот удовлетворял. Для игр канал. Для музыки тоже, особенно если колонки подключить.

Часто Игорь сидел перед окном и слушал музон. Слушал все подряд. Дискотеку 80-х слушал. Майкла Джексона. «Placebo» и «Linkin Park». Эминема. Иногда Боно. Он не думал тогда… Ни о чем. Мысли мельтешили, но без вектора. За окном — родной двор с дугообразной лазалкой на детской площадке, на которой он любил угорать в одиночку. Иногда к нему присоединялись ребята из дома, но редко, и знакомства эти были поверхностными. Сгущались сумерки, зажигались фонари, прохожие становились загадочными тенями, каждый со своей тайной. Они не были еще потенциальными докапывальщиками, эти прохожие. Они еще не получили сигнал из источника, контролирующего сюжет Игоря...

А может, и не было ничего такого? Все это — ложная память, эффект Манделы. Игорь прочитал книгу, в которой герой любил сидеть у окна, и отождествил себя с ним. Кто его знает! Что если наши приятные воспоминания — и не воспоминания вовсе? А просто несбывшиеся мечты?

Чтобы вот так стопроцентно — чтиво не исключалось и ранее. Родители периодически прикупали детские книжонки, как надлежит. Больше покупали дед с бабкой, чем родители. Чуковский и Барто, Маршак и Паустовский. Родари. Мама читала ему перед сном. Иногда — отец. Задолго до школы Игорь начал управляться с чтением самостоятельно, на уровне «трех дровосеков». Его экскурсии в мир литературы состояли из одной-двух коротких вылазок в неделю, на большее он не тянул.

Когда началась вся канитель? Игорь не помнил, хоть прострели. Память — не самый его клевый друг, часто — вовсе предатель. Может, в школе сказали. Школа — великий аппарат, где говорят, что нужно делать для счастья. Читать, например. Будешь умным. Станешь богатым. Или сказал «кто-то». По телеку комментатор, друзья родителей, старший пацан во дворе или просто тип поблизости, обращаясь к другому типу поблизости. А Игорь запомнил и внял. И решил попробовать. И часы и дни стали выпадать из его жизни пачками.

Вероника и Сергей Мещеряковы, несмотря на нелицеприятную оценку Петрова, аскетами в плане чтения тоже не были. Папа «не был аскетом» в меньшей степени. Папа, скажем так, стремился к аскетизму. Он говорил:

- Я понимаю — фильм. Все по чесноку. Уместили историю в два часа, чтобы особо не обламывать. Да и двух часов жаль, если кино дрянь оказывается. А тут пишут, пишут… Потом читаешь, читаешь неделями, конца и края не видно. А потом в конце — и нет конца, муть одна. Герой ушел в закат, что называется. Две недели читал, и все зря, никакого удовольствия. Батя мой называл такую хрень «потемкинская деревня». А по-нашему — развод. Главное, воду сначала намутить, типа — дальше будет интереснее. Читайте, граждане. Все и читают, как долдоны, ищут это интересное, только не находят ни фига, а признаться стремно. Читал ведь. И такой — ух какая книжка крутая! А другие — да, крутая! Потом найдутся несколько умников: да дерьмо эта ваша книга, и писатель такой же. И все вдруг в обратку: да, дерьмо! Я помню, у нас в детстве был один... Постоянно книжки читал и сам стишки плел. Полный маразм. Небо, солнце, луна, я, блин, иду одна. Я его «Потемкин» прозвал. Потом подрос и стал криминальные газетки читать, их полно у нас валялось в то время. Ну и быстро перестроился, перестал стишками баловаться, напал на девчонку из соседнего дома и чуть не убил. В натуре «Потемкин» оказался, потом так в тюрьмах и сгнил. Так что правильно Базилио сказал, не доведет тебя книжка до добра. Людям делать нефиг, лучше бы спортом занялись.

«Как я,- кисло думал Игорь.- Станешь «Петрушкой». Не «Потемкин», но тоже ниже плинтуса».

Читать-таки папа умел. Вывески, там. Ценники. Автомобильные журналы. Журналы эти одно время валялись у него по всему салону, пока мама не взъерепенилась. Мама была более продвинутым книгочеем. Благодаря маме у них в доме водились книги, и не только про Лису и Зайца. Читала, что модно. Коэльо читала. Акунина. Мураками. Брауна. Пелевин даже мелькал. Потом все это добро отправлялось в шкаф и беспорядочно пылилось там. Время от времени отдавалось знакомым, с концами.

В общем, путеводителя-архивариуса среди несметных полок мировой литературы у Игоря не было. Поначалу он читал с экрана ноутбука онлайн, выбирая книги по комментам. Потом родители подметили, прониклись и купили ему букридер, а сам Игорь освоил торренты.

И голова пошла кругом! Объемы существующей в мире литературы потрясали. Как будто книги писал каждый второй человек на земле. Игорь не верил в каждого второго. Он подумал о хитроумной машине. Испокон веков эта машина стоит в пещерах Тибета и, щелкая тумблерами, ежедневно выдает упаковку новых книжек. Под разным авторством. В такую машину было поверить проще, чем в человека, библиография которого исчисляется десятками томов. Игорь сочинение к школе на две страницы писал три недели. В его понимании книга — это труд, длиною в жизнь.

По мере того, как Игорь все больше и больше погружался в сюжетные хитросплетения, познавал миры Стивенсона, Лондона, Уэллса, Бредбери, Гайдара, Кинга, Гаррисона, Желязны, Лукьяненко и так далее бесконечно, стали активироваться докапывальщики. Не то чтобы так сразу. Это же очень тонкая стратегия, с плакатами они к его окнам не рвались, и потребовалось время, прежде чем Игорь скумекал, откуда сифонит. У него стало часто портиться настроение, и он не брал в толк, с какого перепугу. Солнце вроде светит, школа стоит на месте, дзюдо ждет, чтобы сделать из него супергероя-марио... Все как всегда. С чего хандра — непонятно. После сорока лет такая дивергенция - норма. Похандрил денек-другой, и вперед, горбатиться на дядю. Но когда тебе 6-7 лет, то каждый омраченный час — это океан горести и муки. Он стал приглядываться окрест. В перерывах между книгами.

Он выходил из дома, и докапывальщики тут как тут, и не сотрешь. Стоило ему стать на автобусную остановку, тут же спешил один. Не важно, что остановка почти пуста, и куча свободного пространства; тип пристраивался вплотную, как в очереди к банкомату, словно он замерз по пути на остановку и срочно хотел о кого-нибудь согреться. И начинал согреваться, толкаясь, тесня, торкаясь без причины, случайно наступая на ногу, совершая различные бессвязные телодвижения поблизости. Общая цель этой педерастии — задеть Игоря. Вот только Игорь не усматривал здесь педобирный подтекст. Чувак даже не понимал, что он делает. Как заводная машинка.

Игорь нырял в автобус, докапывальщик — следом. Игорь сразу выбирал себе дальний угол. Тип с остановки вроде унимался, но, как оказывалось, - показательно. Это был отвлекающий маневр. С каждой остановкой тот подбирался все ближе и ближе под предлогом того, что ему нужно уступить кому-то место и поменять точку собственной дислокации. Только менял он ее непременно в сторону Игоря. И вот через две-три остановки он тут как тут. Торкается, теснит, заваливается при каждом повороте, роется в своем рюкзаке, тыкая локтем, для понта достает свою мобилу, чтобы выглядеть еще более непричастным.

Игорь прогуливался, потом выбирал себе скамейку, чтобы элементарно посидеть и насладиться летним днем; издали спешил очередной. Спешил лихорадочно, как голубь на свежевымытый автомобиль, будто у них, у докапывальщиков, тоже своя конкуренция. Вокруг куча свободных скамеек, но мы-то уже знаем! Нужна именно та, на которой сидит Игорь. Что-то есть именно в этой скамейке… или в нем самом.

Если бы тип просто усаживался рядом и мурчал себе, глядя на солнышко, это полбеды. Но тот не просто усаживался и вовсе не мурчал, так что полный капец. Немедленно извлекался телефон, и докапывальщик начинал барабанить по ушам, рассказывая кому-то в трубке, как он менял вчера колеса или какой дрянной его жена варит плов. Прогрессивные же докапывальщики гнушались такими полумерами и разворачивали настоящий фронт. Вместо телефона они притискивались к самому Игорю и принимались доверительно радовать его своими швейковскими похождениями. Игорь, будучи воспитанным мальчиком, а также опасаясь реакции докапывальщика (помним Лесного Орла), продолжал сидеть, как древень, вместо того чтобы сразу встать и уйти. Таким образом ему приходилось натужно лыбиться и слушать о том, как докапывальщик вчера попал под ливень и весь промок, как он вырывал на прошлой неделе свой проклятый зуб, как он звонил намедни в пенсионный фонд и скандалил, как он в детстве жил на этой улице и с дружками гонял на великах.

Позже, научившись лавировать, Игорь покидал скамейку заранее. Стоило ему завидеть вдали докапывальщика, настроившего свой проклятый перископ на его скамейку, Игорь соскальзывал и линял.

Он проходил мимо стоящей машины с водителем внутри, и машина стояла, и водитель бездействовал — курил там, или щурился. Ровно до того момента, как Игорь поравняется с тачкой. Немедленно, как по сигналу, окурок отбрасывался, мотор заводился, машина, рыча, рывком бросалась вперед, стимулируя Игоря к испуганному прыжку. Тетка, шагая навстречу и завидев его, перевешивает свою сумку с дальней руки на ближнюю, чтобы садануть этой самой сумкой Игоря как следует, проходя мимо. Про зонтики — уже было сказано, те еще охотники за глазными яблоками. Очень быстро Игорь научился замедлять шаги перед поворотами вплоть до полной остановки. Потому что там, за углом, ему навстречу непременно летит торопыга килограмм под сто пятьдесят весом либо вообще велосипедист или скейтер. К жилым домам он старался не приближаться. Бухарик сверху или рыгнет, или бросит на голову окурок, или плюнет, или сбросит помойный мешок. Все эти средства поражения непременно угодят в цель. Потому что бросает не бухарик, бухарик даже не смотрит вниз. Бросает тот, кто включает кнопку.

Поразительно, но сигнал получали не только люди. Звери тоже. Собаки. Голуби. Все они так или иначе, завидев Игоря, сразу рисовали в воображении картину кусания либо испражнения на голову. А потом рвались претворять в жизнь. Так что этот контингент Игорь тоже старался обходить стороной.

Поначалу имея характер единичных всплесков или недоразумений, такие случаи очень быстро превратились в одну сплошную, широкомасштабную акцию. Даже если бы Игорь имел наблюдательность сонной мухи, он бы не мог не заметить эту стену, потому как буквально врубился в нее головой. А уж наблюдательности Игорю было не занимать. Они не случайны, эти случайности. Докапывальщики не случайны. Их слишком много, чтобы они могли претендовать на случайных.

Вскоре возник Алик-Фонарик, и Игорь понял, что докапывальщики выходят на новый уровень.

В целом хлопот на физре у него не возникало. Будучи знатным сачком на тренировках в дзюдо, Игорь так или иначе двигался и физически развивался. По подтягиваниям в классе он вообще был вторым (первым — Леха Воробьев). Прыгал в длину средне. По канату взбирался до середины, как и большинство одноклассников. В футбол гонял в защите. Все менялось, когда физрук вынимал секундомер и, издевательски помахивая, объявлял кросс. Сделав сотку, Игорь начинал задыхаться, как задохлик. Пробежав тысячу, отчаянно искал столб или дерево. Больше километра Игорь не мог, хоть расстреляйте.

Физрук, как и все окрест, был обеспокоен будущим Игоря очень-весьма. Приближался к нему, помахивая секундомером, смотрел с сожалением как на гниду.

- Дыхалка у тебя слабая, чего ж ты хочешь? - объявлял он вердикт.- Бегаешь, небось, на уроках только? Ну а чего ж ты хочешь? Чаще бегать надо, как думаешь жить дальше с такой дыхалкой? В армию как пойдешь? Там на тебя амуницию навесят и вперед, десять километров. По пересеченной местности. А с такой дыхалкой, чего ж ты хочешь?

Да ничего я не хочу, дебил с хронометром, зло думал Игорь, отдуваясь и фыркая. Хочу, чтобы ты отвял. Но тот не отставал, и Игорь совету внял. Он решил заняться дыхалкой вплотную. Дыхалка слабая просто, чего ж он хочет? Надо тренировать, будет сильной. Привет Иреку Римовичу. Школьная спортплощадка подходила для этой цели как нельзя лучше, да и живет Игорь рядом. Только в будни Игорь не отваживался там тренироваться, знал уже правду жизни. Кто-то полюбас докопается. Лучше в выходные. Предельно ранний час, чтобы не искушать судьбу. Вот только он явно недооценил противника. Лучше бы он вокруг дома бегал или вообще в своей комнате.

Первый выходной Игорь отбегал без эксцессов. Даже понравилось. Он истощенно выдержал свою пороговую «тысячу», потом свалился навзничь, и вскоре потопал домой, выжатый, но радостный. Главное же не сдаваться. Это Ирек Римович говорил. На вторые выхи нарисовался Алик-Фонарик.

Звали его, конечно же, не Алик, а как звали - Богу ведомо. Но обозначить его было нужно, а так как Алик происходил из древнего и прославленного рода алконавтов, то и нарекся «Аликом». Сверкал Алик проблесковым маячком под глазом - примерно таким, каким Игорь будет отсвечивать в кабинете Петрова. Тут вам и погоняло - Фонарик. Возник этот пень на беговой дорожке в сей радостный утренний час, словно неведомый городовой на посту. Еще бы жезл в руку.

Уже с расстояния Алик-Фонарик начал свое утреннее омовение: взялся жестикулировать и шевелить губами. Игорь замедлил бег, тяжело дыша. Он остановился поодаль от новоиспеченного коллеги по утренней зарядке, опасаясь подходить ближе. Видок у того был тот еще воинственный.

Стоял поздний апрель. Земля по утрам уже перестала индеветь, но все же было изрядно холодно. Алик-Фонарик явился на рандеву в черных плотных трико и синей несвежей футболке поверх костлявого торса. В утренних сумерках художильный Алик выглядел в своей футболке как зомбак.

- А?- переспросил Игорь, догадавшись, что утренняя молитва Алика адресовалась именно ему.

- Брата-а-ан!- затянул Аликан гундосо. Игорь в первую секунду подумал, что тот хочет ему спеть. Гимн бегунов, к примеру. Или про утреннюю гимнастику.- А есть время? Время скок щас?

Волной дохнуло перегаром, Игорь аж покачнулся, несмотря на расстояние. Он полез в карман своих спортивных штанов за телефоном, попутно формируя в голове рецензию на новый сюжетный поворот. Итак, мы имеем воскресенье, около семи утра. Ни с какой стороны не проспект мира, не пятачок перед ночником, а самый что ни на есть школьный двор выходного дня. Можно палить из ружей, гонять зайцев или ходить голышом. Вероятность встретить второго такого обалдуя равна нулю. Но вот, пожалуйста, любуйтесь - встретился. Еще и докопаться горазд. Все как обычно. И о каких случайностях вообще может идти речь? Случайно — это пара тычков от прохожих в парадной толпе или в макдаке. Здесь уже веет фатальностью.

Игорь вынул телефон. Попутно он начал стремительно пугаться, особенно бросив взгляд окрест и полюбовавшись знатным безлюдьем, даже безкошатьем. Но за мобилу не боялся. Дешевая звонилка Нокия, предмет насмешек в школе. Отец давно купил Игорю смарт, но в школу его Игорь не брал, вообще никуда не носил. Равно как не выносил из дома букридер, чтобы позалипать в парке. Другие выносили, а он — нет. Потому что на других не охотились гвардейцы кардинала, а на Игоря охотились. Первыми же, как известно, страдают всегда личные вещи.

- Без пяти семь,- сухо бросил Игорь, взглянув на табло мобильника.

Алик-Фонарик разочарованно проследил, как Игорь вновь убирает телефон в карман. Будь у Игоря смарт, выглядел бы Алик не столь удрученно.

- Брата-а-ан!- затянул тот второй куплет своей мантры.- А есть полтинник?

Игорь даже разозлился, несмотря на страх. Разумеется, есть! Куда он без полтинника в такой сезон? На телефон денег кинуть, если что. Или яблок прикупить.

- Нет полтинника,- признался Игорь, стараясь казаться максимально виноватым, чтобы не получить с ходу в бубен. Потом для верности добавил:- Бегаю тут.

Аликьери оглядел школьный двор, проверяя слова Игоря на прочность. Потом сделал шаг и протянул руку, словно предлагал пообниматься.

- Слышь, братан, иди сюда. Давай побазарим по-братски.

Игорь попятился. Алик сделал еще один шаг навстречу, и Игорь снова попятился. Со стороны это напоминало парные танцы, или какую-то синхронную пантомиму. Потом Алик вдруг удивился происходящему.

- Ты че, братан? Ты че, бегать от меня будешь? Че как ссыкло? Иди сюда, грю, побазарим просто. Че как пидор-то? Ты пидор чтоли?

Игорь молчал. Только помотал головой в том смысле, что идея братских обнимашек его не прельщает.

- Слышь, ты чо?- изумился Алик-Фонарик. Его фонарик налился благородным негодованием.- Иди сюда, грю, побазарим. Че ты, не понял? Че ты, побегать хочешь? Че, бегун, бля?

«Убью тебя, понял? Под машину толкну, понял? Кирпич с крыши сброшу, понял? Че ты, понял?»

Игорь уже стоял наизготове вполоборота к Алику, когда тот рванулся вперед и попытался схватить его за руку. Игорь пискнул и ринулся прочь. Он не думал, куда ему надлежит бежать, просто машинально втопил вдоль беговой дорожки. Отмахав метров пятьдесят, он бросил взгляд назад.

Его новый дружбан, как выяснилось, резко сменил приоритеты. Замедлил бег и вовсе остановился. Остановился и Игорь. Развернулся к Алику, наблюдая за его потугами. Теперь расстояние между ними было безопасным, но в утренней тишине все звуки отлично прослушивались.

- Ты чо, опух?!- возмутился бегун №2 Фонарик.- Че ты бегаешь тут, как сука? Я че, бегать за тобой должен? Сюда иди!

Игорь помотал головой, отстаивая позицию.

- Сука!- рассердился Фонаридзе и вновь рванул в его сторону.

Игорь развернулся и побежал.

Он старался придерживаться беговой дорожки. Зачем? Он и сам толком не знал. Потому что бежать по прорезиненному покрытию было удобнее. Потому что он не хотел убегать в сторону дома, чтобы у Аликаныча не возникло даже подозрения на то, в какой стороне его дом. Потому что хотел хоть чем-то отомстить докапывальщикам в лице Алика-Фонарика.

Так они и носились по кругу, как два покемона. Впереди — Игорь, позади — не столь спортивный, трясущийся с похмелья, злой Аликофрен. В очередной раз обернувшись, Игорь обнаружил Алика, согнувшегося пополам и упершего руки в колени. Он остановился и принял выжидательную позу. «Дыхалка просто слабая, чего ж ты хочешь?- подумал он и чуть не заржал.- Совсем, небось, не бегаешь, как думаешь жить дальше? Бегать надо чаще, чего ж ты хочешь?»

Где-то каркнула ворона. Прозвучала трель мобильника — вдалеке, за пределами школьного двора. Аликаныч никак не отреагировал на звук — скорей всего, он просто его не услышал. Игорь не поддался искушению посмотреть в ту сторону, где звонил телефон, чтобы проверить, не спешит ли кто-нибудь на помощь. Иллюзии — это то, с чем Игорь давно распрощался.

Наконец, Алик отдышался, выпрямился и с ненавистью уставился на Игоря. Сердце Игоря екнуло, и ему в момент расхотелось веселиться. Он явно разозлил этого типа не на шутку. Алик пялился на него, шевелил губами, что-то бормотал себе под нос. Потом вдруг рванулся стремглав.

Чуть не обоссавшись, Игорь ринулся прочь. Сейчас было по-другому. Скорость говнаря превысила все прежние достижения. Игорь несколько раз в панике обернулся: тип следовал по пятам. Теперь Алик бежал в полном молчании, стиснув зубы, зло высвечивая путь фингалом. При этом он загребал длинными худыми руками и от этого еще больше походил на зомбака.

Алик стал выдыхаться на втором круге. Бег замедлился, ноги заплелись, челюсть отвисла на грудь. Замаячила реальная перспектива инсульта. Понимая, что проиграл и этот тур, Алик попытался возобновить свой бубнеж «про Игоря», но не нашел для этого достаточно воздуха. Они вновь остановились на расстоянии друг от друга.

Игорь видел, как ходят ходуном ребра докапывальщика под тонкой футболкой. Как тот пытается тщетно ухватить глоток лишнего воздуха. Как цвет его лица меняется с бордового на бледно-серый. Как тот попеременно зажимает то одну ноздрю, то другую, выстреливая струей сопли на прорезиненное покрытие. Сам же Игорь вдруг обнаружил, что даже не запыхался. Учись, физрук, как надо правильно тренировать салаг! Вот где настоящий тренер, Алик-Фонарик, перворазрядник. Иреку Римовичу, кстати, опять привет.

Он вдруг спросил себя: а чего этот Аликан бежит по кругу? Почему он не попытается срезать, перебежать через футбольное поле и достать Игоря наперерез? Вряд ли у него бы это получилось, но хотя бы попытаться стоило!

Аликан выпрямился, осененный. Показал Игорю кулак, матюгнулся в его сторону и… Игорь не поверил своим глазам! Алик словно прочитал его мысли и потрусил к середине футбольного поля. Игорь восхищенно дивился на это маппет-шоу. Достигнув центра, Аликаридзе остановился и победно взглянул на Игоря.

«Бог ты мой,- покачал головой Игорь.- Он просто дебил. Он походу реально думает, что я и дальше буду бегать по кругу».

Оставив говнаря недоумевать посреди поля, Игорь набрал скорость и взял курс в сторону дома. Он преодолел весь путь в один бросок и бегом взлетел по лестнице на седьмой этаж, не вызывая лифт. По пути он для верности несколько раз оглянулся, но он и так знал, что увидит. Ничего не увидит. Нет Алика-Фонарика, выдохся тот на сегодня.

Дома Игорь принял душ и тихо скользнул в свою комнату, стараясь не будить родителей в выходной. Им же не нужно тренировать дыхалку, они спят. Да и ему не стоит больше выпендриваться. Нафиг такие тренировки по утрам, целее будет. Проживет и без дыхалки. Он еще раз из окна оглядел окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, засел за очередную книгу.

Он повстречал его как-то летом. Алика-Фонарика. Они с отцом ходили в строительный магазин, а когда возвращались, то на скамейке у одного из подъездов застали Аликана, заседающего в полном одиночестве. Говнарь недобро поглядывал на прохожих, думая свою недобрую думу. Был он одет в черные плотные трико и синюю неопрятную футболку поверх торчащих костей. И хотя отличительный знак под глазом уже отсутствовал, Игорь его мгновенно узнал.

А хмырь не узнал Игоря вовсе. Скользнул взглядом один раз и отвернулся.

Широкоформатная кампания по дестабилизации Игоря продолжилась после Алика в том же духе, как это было и до Алика. Разница — в восприятии. После Алика Игорь перестал воспринимать докапывальщиков лишь как недоразумение или неприятность. Теперь он точно знал, что любой из них может кинуться на него с ножом. И не потребуется предлога в виде мобилы или полтинника. Так случается в жизни, мало что ли таких историй? Люди убивают и потом сокрушаются, как же так случилось, не хотел ведь совсем. Алик превратил жизнь Игоря из несносной, но относительно безопасной, в несносную и угрожающую.

Он выходит из подъезда, а во дворе — компания, и разговоры вдруг затихают, и те пялятся на него, молча и выжидающе. Он проходит мимо теплого колодца, где лежат и греются собаки, и те реагируют именно на него — вскидывают морды и пялятся, безмолвно и выжидающе. Он идет по свободному тротуару, но максимально прижавшись к правой бровке, и докапывальщик, завидев его издали, тут же перестраивается и прет напролом, пялясь тупо и выжидающе. Он стоит в очереди на кассу, и докапывальщик пристраивается сзади и начинает монотонно торкать тележкой по ноге, а когда Игорь оборачивается, таращится нагло и выжидающе. Он бежит в общей колонне по кругу, разогреваясь перед тренировкой, и тип, бегущий сзади, постоянно норовит наступить на пятку, а когда Игорь оборачивается, лупится ехидно и выжидающе.

И делают они это не потому, что в их среде так принято, или у них с Игорем конфликт интересов. Они это делают, сами не зная, почему. Они делают это, подчиняясь внутренним указаниям. Это называют в мире психологии установками и сценарием. Но кто-то же эти сценарии пишет. Какой-то, мать его, пейсатель.

И что же пролегает красной нитью между миром без докапывальщиков и миром с оными?

Верно. Игорь начал читать.


Глава 7. В школе - 1.

Систему он не догнал изначально, и система ответила ему своим тотальным презрением.

В первый же день учебы Игорь начал смутно подозревать, что родители что-то упустили в его достойном воспитании. Все другие шкеты, его одноклассники на ближайшие 11 лет, казалось, прошли «Курс молодого школьника». Они с легкостью ориентировались в коридорах, знали, в каком направлении спортзал, где искать местную кормежку, где сокровищница знаний — учительская. Даже рассаживались по партам с осознанным видом, словно по предварительной броне. В общем, чувствовали себя своими в доску. Игорь своим себя не чувствовал и жестоко тупил.

Потом он пообвык и немного расслабился. Все-таки школа — это замкнутое пространство, а самое главное — ограниченное число докапывальщиков. Их можно изучить и приспособиться. Дима Шиляев, рыжий веснушчатый паренек, был докапывальщиком №1. С ходу умудрился довести до слез Лену Козленко с первой парты, после чего Диму пересадили от Лены подальше. В конце уроков Дима сцепился с Лехой Воробьевым, и Леха тому навалял, и с тех пор эти двое старались умело друг друга избегать. Тактика Димона Шиляева ака докапывальщика была настолько примитивной, что Игорь вывел для себя единственное правило: главное, не оставлять Шиляева за спиной. Даже если ничего толкового не придет в голову, он просто пнет сзади и будет ржать, чисто конь. Для себя Игорь обозначил Димона «Кореянином», и этнические корни тут не при чем, а всего лишь цвет волос Димона, напомнивших Игорю съеденную на прошлой неделе морковь по-корейски. Мало того, Игорь умудрился еще и ляпнуть это при ком-то, и погоняло подхватило ветром и рассеяло по всему классу как волшебные семена Урфина Джюса. С того дня все называли Димона за глаза «Кореянином», а некоторые — прямо в глаза, от чего тот начинал становиться вишней.

Леху же Воробьева — одного из тех, кто не гнушался звать Шиляева «Кореянином» в лицо,- Игорь поначалу тоже записал в гильдию потенциально опасных типов. Леха восседал за самой последней партой и швырял оттуда комментариями, шуточками и замечаниями. Впоследствии Игорь понял, что Леха — скорее тролль, чем докапывальщик. Тоже в принципе докапывальщик, но со своим кодексом. Как-то так. Главное, вычислить ключевые положения этого кодекса и не преступать их в присутствии Лехи, а то может и навалять, как Кореянцу Шиляеву. Драться, судя по всему, Леха умел и любил. Но сам первым никогда не лез. И не строил подляны, чтобы спровоцировать. Леху Игорь прозвал просто Лехой.

Гоша Кухтеев, словоохотливый и улыбчивый мальчуган, был докапывальщиком с приветом. И с оттенком. Если Кореянина по-морковному нежелательно было иметь с тыла, то Кухтеев становился опасен в анфас. Любил неожиданно хватать мальчиков за яйца и угорать с этого. Девочек не трогал. Может, трогал когда-то, до школы еще, но получил звездюлей и сменил ориентацию. Здесь ему тоже не дали разгуляться, очень скоро растолковали, чем грозят такие замашки. Гоша стал улыбаться значительно меньше, однако за все время учебы он нет-нет норовил в запале или во время игры пощупать пацанские причинные места. Игорь прозвал его «Элтонджон».

Марат Ишмуратов, черненький и долговязый тип, оказался махровой истеричкой. На второй день школьных занятий где-то посеял ручку и развопился на весь класс, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, требуя вернуть ему собственность. Класс подивился на него в течение некоторого времени и занялся насущными делами. Леха Воробьев заметил с галерки «Марат-Ишмурат-Зиккурат», что бы это ни значило. Лена Козленко молча сунула Марату свою запасную ручку, чтобы тот не выл. Тот и не выл больше, насупился и весь день сидел обиженный, яростно строча одолженной ручкой. Назавтра Лена возмущалась, что ручку Марат так и не отдал. Он мог распсиховаться на пустом месте и не поддавался прогнозированию, от чего Игорь заключил, что общение с ним следует поделить на ноль. Для себя он прозвал его «Ревун».

Из девочек ему запомнилась прежде всего Лена Козленко и Алиса Болотникова. Лена Козленко сидела за первой партой и сразу же после звонка начала усиленно тянуть руку, стремясь поделиться накопленными на подготовительных занятиях знаниями. От постоянной тянучки правой рукой, или по иным причинам, у Лены уже к третьему классу стал развиваться сколиоз, и ей прописали корсет. Меньше тянуть руку она не стала, но делала это уже не столь исступленно. Лена была опрятной и правильной. Очень любила жрать, словно дома ее морили. Однажды Игорь видел, как та заглатывает на перемене бутерброд — чуть ли не целиком в рот пихала, при этом виновато озиралась, как бы прося прощения за проявление такого некошерного чувства, как голод. За это Игорь прозвал Лену «Саранчой».

Алиса Болотникова уже в первый день начала травить байки про Испанию. Видимо, в Испании была, решил для себя Игорь.

Кто-то: Блин, опять дождь с утра, погода дурацкая уже неделю!

Алиса Болотникова: А вот в Испании всегда прекрасная погода!

Кто-то: Ногу натер. Вчера с матушкой по магазинам ходили, дурацкий кроссовок!

Алиса Болотникова: А вот в Испании прекрасная обувь продается. Износу нет. И ногам комфортно.

Кто-то: Вчера брат старший с армии фоток прислал. У меня на телефоне, хотите позырить?

Алиса Болотникова: А мы фото из Испании на конкурс отправили, и третье место заняли!

Все понятно. Для себя Игорь прозвал Алису «Хуанита». Ну, чтобы не зазнавалась особо со своей Испанией.

В первом классе Игорь еще воспринимал себя таким, какой он есть. Учителя не воспринимали его таким, какой он есть. Учителя подметили, что Игорь нуждается в корректировке, иначе не видать ему счастья в жизни как своих ушей. Учителя призвали в помощники родителей.

Училка: Игорь неглупый мальчик, но вот внимание!.. Его хватает максимум на пять минут. Игорь, сосредоточься,- говорю. И - да, он смотрит на доску, слушает. Видно, что старается. А через пять минут — уже смотрит на стены или в окно. И взгляд отсутствующий. Приходится опять его дергать.

Видимо, училка не читала книги. Иначе она бы знала это состояние «отсутствия» и не паниковала попусту.

Дома проходил локальный разбор полетов.

Мама: Игорь, тебе трудно сосредоточиться? Почему другим детям не трудно? Ни про кого больше так не говорят, только про тебя. Что не так?

Папа: Ну может, он особенный. Или, как это говорится, — с особенностями.

Мама: С особенностями у нас бабка сверху и твой дружок Раджив Ганди. Мы сейчас говорим об элементарном усердии. Где-то оно есть, где-то нет. Читать он научился, причем почти сам, часами читает.

Папа: Ну ты сравнила хрен с редькой. Это же кайф. А школа - не кайф. Я тоже школу не любил, это не катастрофа.

Мама: Я не говорю, что ее нужно любить. Она что, дорогой родственник? Школу по определению нельзя любить. Ее нужно использовать. Ты учился в девяностые, тогда не до школы было, и ценности другие. А сегодня образование — это все. Игорь, ты это понимаешь?

Игорь: Угу.

Мама: Сейчас нужно что-то кроме «угу». Как себя поставишь вначале, так оно и пойдет. Первые месяцы — самые решающие. Не только в школе, а везде. На работе, во дворе, в новой компании, в спорте. Везде. В первые месяцы ты создаешь себе образ. И будут потом видеть не тебя, а твой образ. Люди не видят тебя. Люди видят то, каким ты зацепился за их подкорку. Если ты зарекомендовал себя трутнем, тебя будут видеть трутнем. Оно тебе надо?

Игорь прилагал титанические усилия «не быть трутнем» и «зарекомендовать себя», но тщетно. Это было сильнее него. В дневнике Игоря начали появляться первые тройки. И первый класс Игорь закончил с тройками — мама оказалась провидицей.

Партнером по парте Игорю достался мутный тип по имени Роман Гунько. Первое время Игорь, следуя общественным правилам, честно пытался установить контакт, но быстро сдался. Гунько оказался ему не по чину. Гунько знал тайны.

Звонок на перемену, Ромка быстро собирается и куда-то уматывает с загадочным видом.

Игорь: Куда идешь?

Роман: Не важно. Секрет.

Игорь: Что за секрет?

Роман: Секрет такой.

Игорь: Ну честно! Интересно же. Я никому не скажу.

Роман: Жарапанэ.

Игорь: Чего? Обедать, что ли?

Роман: Не угадал.

Игорь: А чего это — жрапанэ?

Роман: Это по-украински. Ты не поймешь.

Так объясни, че как дебил, мог бы сказать Игорь, но не сказал. Пусть валит. Дома Игорь посмотрел в словаре на Яндексе, что за жрапанэ такое. На украинском языке такого слова не было. Возможно, это какой-то местный жаргон... Странный Гунько!

Игорь идет домой со школы, глядь — впереди маячит таинственная спина его соседа по парте. Игорь, еще не наученный опытом, догоняет.

Игорь: Ромка, ты тоже в той стороне живешь?

Роман: Нет. Я в другой.

Игорь: Понятно. А куда идешь?

Роман: Это секрет.

Игорь: Что за секрет такой? Расскажи.

Роман: На морданку.

Игорь: А чего это — морданка?

Роман: Это по-венгерски. Ты не поймешь.

В общем, Роман Гунько знал тайны. Не сложилась дружба. Игорь-то не знал! Так они и сидели рядом на уроках, как две разведенки от одного мужа. Игорь для себя прозвал Романа «Карыч». По аналогии со всезнайкой Кар-Карычем из «Смешариков».

Точные науки в школе разили наповал. Поначалу было приемлемо — когда арифметика подкреплялась наглядными примерами, иногда даже дураковатыми картинками. Ну там, у Васи 4 яблока, он съел одно, сколько осталось? Никаких проблем с тем, чтобы представить Васю, пожирающего яблоко и крысившего за спиной оставшиеся три. Или же: поезд идет на скорости 80 км/ч, через какое время он прибудет из Москвы в Бологое? Легкотня. С появлением в жизни Икса и Игрека ситуация усугубилась. Математика становилась абстрактной и оторванной от жизни. Квадратный корень ставил в тупик. На кой он сдался? Ни разу в жизни ему не пришлось использовать квадратный корень. И люди вокруг, включая родителей, тоже не сказать чтобы были вооружены этими корнями и пускали их в ход надо - не надо.

Так-то Игоря особо не допекали, со временем притерпелся. Учителя как заведенные ставили ему трояки. Любые попытки с его стороны переломить ситуацию наталкивались на неприкрытый отпор. Некоторые попытки подавлялись. Пару раз учителя объяснили Игорю, что негоже ему рыпаться, пусть довольствуется тем, что есть.

Одноклассники… Скажем так, Игорь Мещеряков обладал полноценным набором качеств, чтобы стать местным чмошником. Но чмошником он не стал, спасибо дзюдо хоть за эту мелочь. Нет, он не расшвыривал ребят через бедро напропалую, он вообще избегал конфликтов, а спортивной секцией не гордился, а скорее стыдился. Но на тренировки-то ходил, и в школе об этом знали! А главное: периодически Игорь сверкал синяками после очередного приступа лунатизма. Про лунатизм народ не знал, а про синяки – знал. Иногда синяки обнаруживались в скрытых местах, когда Игорь переодевался на физкультуре. Учителя в отмазки про секцию верили. Ученики — напрочь нет. Только к правде они не подступили, мерили своими пацанскими мерками. Игорь — мутный. Не Карыч, как Гунько, но стремится к этому, недаром их двоих объединили за одной партой. Кто его знает, этого Игоря, куда он ныряет после уроков и в каких делишках участвует? Может, для понта типа в дзюдо, а на самом деле бьется на ринге за деньги? Судя по его виду — сомнительно весьма, разве что в качестве разносчика напитков. Ну а вдруг? На всякий случай - ну его, пусть ходит себе.

Он оставался долгое время темной лошадкой, а Крылов сделал из него черную дыру.

По Крылову писали сочинение. Игорь стихи не особо жаловал. Басни тем более. Он написал в сочинении о том, что произведения Крылова ему не понравились. Он нашел их половинчатыми и незаконченными. Смысла не нашел. Морали, о которой учитель столько трындел, тоже ноль с хвостиком. Исключение разве что «Кукушка и Петух». И сдал тетрадь. На проверку.

На следующем уроке под его сочинением красовался вполне заслуженный «кол».

А ниже:

УЖАСНО!

А ниже:

ПОЗВОНИТЬ РОДИТЕЛЯМ!

Дома состоялся очередной разбор полетов.

Мама: Игорь, ты что, не знаешь, что такое басни?

Папа: Даже я знаю. У нас в армии был один баснописец…

Мама: Про армию сейчас как нельзя кстати.

Папа: Да я не в этом смысле. Я просто разрядить.

Мама: Лучше не разряжать. Армия уже сейчас светит, Игорь, если ты не возьмешься за ум. Ты не знаешь, что такое басни?

Игорь: Ну...

Мама: Опять «ну». Игорь, соберись! Что вы там проходили, «Квартет»? Смотри. Собрались осел, козел, медведь, кто там еще?

Игорь: Мартышка.

Папа: Проказница.

Мама: Очень смешно. Два шутника в доме, это очень здорово. Ладно, стали играть квартет, ничего у них не получалось. Какой нужно сделать вывод?

Игорь: Нужно репетировать! Стараться! Потом получится. Сейчас над ними смеются, но потом перестанут, когда начнет получаться. Над Леди Гагой тоже сначала смеялись, и где теперь эти шутники? Крылов не понимает. Зачем пишет?

Мама: Игорь, совсем нет! Тебе же Соловей в конце говорит, какой вывод. Нельзя играть, если нет уменья. Талант нужен, понимаешь? У Леди Гаги есть талант, а у квартета – нет его. Они думают, что нужно сесть правильно, и выглядят глупо. Как они не садятся, у них ничего не получается, потому что таланта от этого не прибавится. Автор высмеивает их за это. Понимаешь теперь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Он любил читать биографии знаменитых людей – писателей, музыкантов, актеров. И часто он сталкивался с таким фактом, что общество поначалу их отвергало. Говорили, таланта нет. Говорили, умения нет. Говорили, что такое никто не станет читать или слушать. Говорили, что их творчество ущербно и никому не нужно. Говорили много чего еще, похлеще Соловья. Но люди продолжали упорствовать, продолжали совершенствоваться, даже если на это уходили годы. И в один прекрасный день смеяться над ними переставали.

Игорь не понимал. В дзюдо постоянно существовали поставки свежего народонаселения. Сколько убыло, столько прибыло. Желающих освоить непростое искусство дзюдо всегда хватало, что Игоря, мягко говоря, удивляло. Многие новички прибывали примерно таким же макаром, как сам Игорь: из-под палки. Иногда на горизонте возникали такие хлюпики, что даже Игорь-Петрушка мог приосаниться. У них не было таланта, у них не было уменья, у них не просто не получалось, у них сильно не получалось. Но это никак не мешало тем из них, кто не сдавался и продолжал тренировки, через пару месяцев набрать вес, силу и уверенность.

Однако всегда находилась пара-тройка прощелыг, которые угорали в сторонке и тыкали пальцами. Наверное, тоже шушукались промеж себя, что уменья нет. Остальные не любили их за это крысятничество, и те всегда держались кучкой для уверенности. И каждый раз угорали. Баснописцы хреновы.

Получается, что если над неумехами смеются в жизни, то эти насмешники — нехорошие ребята, их в утиль. А если смеются на странице книги, да еще и в рифму, они — классики, их — в Википедию? Игорь начал понимать, что у докапывальщиков тоже существует своя иерархия, своя элита. Есть писатели — их много,- которые суть докапывальщики высшей масти. Они не толкают тебя в очереди, они не лезут на твою скамейку, они не наступают тебе на ногу в автобусе. Они создают героев. Как Соловей. Этот пернатый крендель вместо того, чтобы поддержать квартет, посоветовать, настроить на долгие репетиции, просто смеется. И этим убивает на корню любое начинание. Он, Соловушко, чувствует себя неизмеримо выше только потому, что он родился соловьем и умеет петь. Он не тренировался даже, ему все досталось на халяву.

Игорь сказал: понимаю. Что-то он действительно начинал понимать. Явно не то, на что мама рассчитывала.

Мама: Что еще у нас? Мартышка и очки? И здесь своя мораль. Очки — это как символ ученого человека. У людей такие ассоциации — если в очках, значит, много читает. Значит, умный. А мартышка — глупая. Она где-то увидела человека в очках и теперь сама пытается нацепить очки и выглядеть умно. Но от этого умными не становятся. Даже очки она надеть толком не может, крутит их то так, то сяк. Это выглядит смешно, над таким смеются, понимаешь? Каждый должен заниматься своим делом и не браться за что-то, если руки не оттуда растут. Ученому — носить очки. Мартышке — есть бананы. Каждому свое, понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Однажды ему купили и подарили ридер. Однажды ему купили и подарили смарт. Еще раньше ему вручили темно-шоколадного цвета ноут. И каждый раз на короткий промежуток времени Игорь становился мартышкой. Он тупил, заглядывал в инструкцию, искал на форумах. В результате разобрался, и все оказалось элементарным. И что же тут такого смешного, родные и близкие? Да звери в цирке выступают и способны на сложные и синхронные действия, если их как следует научить, на что и не каждый человек способен. Почему в басне Крылова никто не подошел к Мартышке и не научил ее надевать очки? И тогда ей сразу же стало бы понятно, что они ей не нужны. Почему вокруг только ржут? Почему вокруг одни докапывальщики?

Он не понимал. Фраза «каждому свое» вполне заслуживает быть выгравированной на могиле перспектив. Что это значит? Что значит — свое? То, что заложено? И что же такое заложено? А ни фига не заложено, ребенок рождается и ничего не умеет. Учится держать ложку, учится ходить на горшок, учится вообще ходить. Учится петь и играть на гитаре. Почему никто не объяснит ребенку: каждому свое, малыш, ты ж не умеешь ходить, это не твое, полежи пока. Может, травить ребенка просто не интересно, потому что он не поймет шутки юмора?

Зато Игорь понимал другое. Он понимал, почему все его попытки улучшить успеваемость в школе приводили к фиаско, а порой даже натыкались на агрессию. Каждому свое, фигли! Игорь не удивится, если узнает, что учителя тайком угорали над ним в учительской, сравнивая его с Мартышкой. Крылов всех научил хорошему.

Мама: Ну а «Кукушка и Петух»? Ты написал, что тебе понравилось и ты увидел в басне смысл. Какой?

Игорь: Что нужно быть вежливым. Один хвалит другого, тот хвалит в ответ. Всем приятно.

Папа: Что-то в этом есть.

Мама: В этом есть полный бред. Игорь, ты как с луны свалился. Вроде ты столько книжек читаешь. О чем ты там читаешь, интересно знать?

Папа: Может, Плейбой.

Мама: Плейбой не читают. Чего там читать? Мозгами просто нужно шевелить иногда, вот и все. Думай, Игорь, головой. Не задним местом. Кукушка и Петух говорят неправду. На самом деле, один хвалит другого только для того, чтобы тот похвалил в ответ. Это называется — лицемерие. Они даже не понимают, о чем хвалят, оба петь не умеют. Смысл такой вежливости? Понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Что значит тогда обмен репликами «Как дела? - Нормально» или «Хорошо выглядишь — Спасибо»? Это тоже лицемерие? Игорю нравится, как поют Леди Гага, Фредди Меркьюри и Тарья Турунен. Но раз он не бельмеса в музыке, он не имеет права ими восторгаться, потому как, бро, это — лицемерие? Игорь в восторге от того, как пишут Гарри Гаррисон и Стивен Кинг, но какое он имеет права быть в восторге, он что — писатель? Получается, так?

Папа: Игорюня, а если серьезно, ты бы в интернете почитал сначала, прежде чем сочинения писать.

Мама: Уж лучше так. Если своя башка не варит, лучше списать. А то: Крылов не понимает. Уж побольше нас всех. Ты почитай рецензии умных людей. Надо бы провести ревизию в твоих книжных залежах, что-то ты явно не то читаешь.

Папа: Так о чем я. В армии, говорю, был у нас баснописец один. Только он не басни писал, а эти, как их… Пьесы. Ибсен недоделанный. Пристал к старлею: нужен, говорит, в роте свой театральный кружок. Будем спектакли ставить. Он, значит, будет сценарии гнать, а мы на сцене кривляться. Его ребята побили слегка, он увял с этой идеей. Все строчил что-то втихаря по ночам. Мы решили проверить, что он там строчит. Думали, он обиду затаил и на нас пишет карикатуры какие-нибудь. Оказались настоящие рассказы про солдатскую жизнь. Мы начали читать и подсели конкретно. Извинились потом перед Ибсеном. Пацаны даже просили разрешения послать эти рассказы своим матерям и девчонкам. Больше Ибсена, естественно, никто не трогал. Дембельнулся тот классным парнем.

Вечер прошел в непростых раздумьях. Теперь Игорь мог ответить на вопрос, почему же он читает-читает, а ума все не прибавится. Нет никаких премудростей там, в книгах. Да и откуда им взяться, скажите на милость, если большинство писателей родились соловьями? А те, кто родились в условиях, граничащих с комфортными, стали настоящими соловьями-классиками! Их окружал достаток и дворянские чины, им были доступны школы, журналы и дома, в их распоряжении имелось свободное время, чтобы летать и петь. Соловьи не смотрят вниз. На тех, кто копошится в земле. Только если тот, кто копошится в земле, вдруг проявляет неуверенные признаки певца. Соловьи не знают премудростей, но они умеют стебаться. Они никогда не поймут трудностей осла или этого козла, которые не хотят больше впрягаться в ярмо, в узду, пахать в поле, тупо жрать корм, идти на убой. Они вдруг хотят чего-то большего. Сочинять музыку, петь песни, писать стихи, танцевать или рисовать картины. Но условия их жизни таковы, что они даже не знают, с чего начать. И спросить совершенно некого. Окружение не поймет, а Соловьи - позабавятся. Они искренне думают, что нужно начинать с правильного сидения. И это, мать вашу, очень смешно!

Их миллионы и миллионы. Мальчишек и девчонок, живущих в условиях «пастбища». Которые смотрят телевизор, читают книги, ходят в школу и в дзюдо, играют в игры, а еще — мечтают. Кем ты хочешь стать, малыш? Я хочу стать президентом! А ты? Я мечтаю стать актрисой. А ты, Игорек? Я хочу избавить мир от докапывальщиков. Но над головами — шайка прощелыг-соловьев, хихикающих сверху. Все эти ослы, козлы, бараны да мохнатые мишки могут мечтать о чем угодно, все это - бесполезно, потому что они элементарно не знают, с чего начать. Их удел определен: бесконечно пересаживаться с места на место, полагая, что в этом ключ. Так работает система, и годы уходят. Годы утекают, время идет, будущее не наступает, мы просто стареем здесь и сейчас, а мечты — что ж, мы все хорошо это знаем. Мечты остаются мечтами.

И чему же, во имя всех святых, могут научить такие писатели?

В тот вечер Игорь плакал.

Однако больше всего его поразило и закрепилось в памяти то, что его папа знал Генрика Ибсена.


Глава 8. У Петрова-3.

- Я просмотрел твою анкету. На этой неделе у тебя день рождения. Поздравляю.

- Спасибо.

- Как будешь справлять?

Игорь пожал плечами и собрал руки в замок на коленях. Он по привычке смотрел в окно, а там сегодня наяривал дождик, мерзкий, как зубная боль. Детская площадка пустовала.

- Никак… С родителями...

- Как-то не чувствуется настрой,- хмыкнул Петров.- Не любишь?

- Нормальный праздник…

Да уж, нормальный, по тебе видно, что ты вне себя от счастья.

- А есть какой-то праздник, чтобы для тебя прямо - ах? Море эмоций?

Игорь поерзал.

- Я вообще не понимаю, зачем нужны все эти праздники. Праздновать можно и без даты.

- Для чего-то люди по всему миру назначают даты.- Петров пожал плечами.- Собираются и веселятся. Бывает, что небольшими компаниями. Бывает, что целым городом. Или целой страной. И многие действительно ждут этих праздников. И ждут не только для того, чтобы накуролесить. Искренне ждут, искренне радуются.

Игорь расцепил руки на коленях, почесал нос, потом опять сцепил. Только сейчас Петров заметил, что у Игоря мокрые волосы, и с них периодически на лоб сползают капли. Он что, без зонта шел?

- Я думаю, их просто приучили...

- А если подробнее?

- Ну это как в садике. Детям говорят: сегодня праздник. Утром родители говорят, пока в садик ведут, потом воспитатели говорят целый день. А дети — они не понимают, для них день как день. Для них каждый день праздник. Чтобы они хорошенько поняли, подкрепляют слова какими-нибудь подарками. Ставят елку. Наряжаются в костюмы. Водят хороводы. Если кто-то канит, его ругают. Заставляют радоваться, потому что все радуются. Праздник же, нужно радоваться. Ты какой-то не такой, если не радуешься и не водишь хороводы. Так и привыкают.

- Во всем есть мотив,- возразил Петров.- Ты говоришь — все привыкают. Но тогда есть те, кто приучает. В чем мотив тех, кто приучает, как по-твоему? Ведь это – не просто хотелки старших. Это - государственная политика многих цивилизованных стран. Трудно политику списать на привычку, ты не думаешь?

Игорь поерзал в кресле, видимо, раздумывая, стоит ли откровенничать или нет. Потом вдруг расслабился, и Петров прочитал у того на лице отчаянную решимость: будь что будет.

- Я думаю, об этом сначала написали...- проговорил он.

Книги. Уже во второй раз Игорь сводит разговор к книгам. Помимо диктофона Петров держал в пределах досягаемости листок с ручкой для самых важных пометок. Раньше он делал пометки на компе, но быстро отказался от такой тактики — стук клавиатуры здорово сбивал настрой. Сейчас он мягким движением привлек к себе ручку и вывел на чистом листе одно слово.

КНИГИ - ???

- Написали о чем?- машинально уточнил Петров.

- Ну, о праздниках.- Голос Игоря звучал нарочито буднично.- Никто не знал о них, люди жили себе и жили. Потом кто-то придумал их. Какой-нибудь писатель. Они называют это озарением. Или вдохновением. Еще называют инсайтом. Много названий этому. Придумал однажды и написал в книге. Другие прочитали и поверили. Они подумали, что где-то действительно они есть, эти праздники. Или были в незапамятные времена, а потом забыли, а писатель вспомнил, или прочитал древние рукописи. Все так думают и верят. Начинают тоже устраивать праздники. Потом другие тоже пишут, но уже по шаблону. Так это распространяется. Даже сейчас пишут. Во всех книгах. В календарях — красным цветом помечают, чтобы не забыли и не занялись чем-то еще. Нужно водить хороводы. И ты какой-то не такой, если не водишь хороводы. Почему-то это очень важно — водить хороводы в строго определенные дни.

Петров обескураженно покачал головой.

- Ну так про все, что угодно, можно сказать. Не только про праздники.

Игорь кивнул. И вновь это вышло у него нарочито буднично, как будто излагал прописные истины.

- Я тоже так думаю. Все вокруг. Все, что есть. Все это сначала появилось в книгах. Это сначала придумали и написали.

А вот это уже круто! Сейчас этот тип вещает о «гипотезе симуляции» и «виртуальной вселенной». И очень сомнительно, что они проходили это в школе. Идея явно не содрана, она сформировалась внутри самого Игоря, и это без всяких натяжек и допущений можно назвать нонсенсом. Гипотеза симуляции предполагает компьютерную модель мира, некую высшую надпрограмму, моделирующую реальность для каждого человека. Игорь же толкует о материальном носителе. Об обычных, черт возьми, книгах! Которые тоннами валяются в магазинах, потому как в современном мире, кажется, пишет любой, кому не лень. А те, кому лень,- поют.

- Ты имеешь в виду Бога сейчас?

Игорь мотнул головой.

- Зачем Бога? Людей. Книги же люди пишут. Ну, может, когда-то давно рептилоиды писали.- Он фыркнул.- Но это спорный момент.

Тема, в принципе, не нова. Наиболее полное отражение эта тема нашла в фильме Карпентера «В пасти безумия». Там или сям в литературе встречаются такие вундер-идеи о том, что все мы — герои какой-то внешней истории. А вокруг — сон, модуляция. Мы снимся одному человеку, какому-нибудь Нео. Все эти идеи восходят корнями к Чжуан-цзы — китайский философ, давно умер. Приснилось ему как-то, что он мотылек. Это был очень реалистичный сон, а потом чувак проснулся, смотрит: никакой он не мотылек, а очень даже Чжуан-цзы. И с того момента у парня переклинило. Он спросил себя: где истина? Быть может, он и есть мотылек, а снится ему, что он – Чжуан Цзы? Ведь и в том, и в другом ментальном состоянии ощущения были одинаково реалистичные.

Это — предтеча, как галогруппа. Все остальные «матрицы» базируются на истории с Чжуан-цзы. Но ведь та история – не просто легенда, передаваемая из уст в уста. А задокументированный, написанный факт! Чжуан-цзы состряпал книгу, где и описал свою дилемму с мотыльком. И книжку назвал без смущения «Чжуан-цзы». Есть ли вероятность того, что Чжуан-цзы испытал просто-напросто озарение, инсайт? А уже после того, как он перенес идею на бумагу, в мире возникли предпосылки к «гипотезе симуляции»?

Да уж, идея-то не нова, но Игорь Мещеряков ее здорово апгрейдил.

Не слишком ли много заложено в этой идее для обычного подростка? Здесь можно предположить, что весь мир изначально — набор базовых штрихов. Черный квадрат Малевича. Небо и Земля, погруженные во тьму. И лишь благодаря разуму, продуцирующему картины, разуму, на который снисходит озарение, мир меняется. Усложняется. Становится многоликим.

Если рассуждать дальше, то и человек изначально — это набор базовых функций. Еда, размножение, сон, страх. А все эти привычные понятия, которые человечество именует врожденными,- честь, совесть, долг, любовь,- это все поверхностный шлейф, изобретенный философами древности (или теми же рептилоидами). Их посетило озарение, они написали об этом, а люди — поверили, а потом — привыкли. Весь огромный мир держится лишь на том, что все писатели последующих эпох так или иначе включают эти понятия в свои произведения. Иначе человечество вновь забудет. Скатится к базовым функциям и возьмет в руки палку.

- Любопытная гипотеза,- признал Петров.- И как по-твоему выглядел мир, когда не было письменности? Чистым белым листом? Белое ничто, в котором летают музы вдохновения?

Игорь удивился.

- А разве ее когда-то не было? Письменности?

- А разве нет?- Теперь удивился и Петров.- Это вроде как изобретение человечества.

- Ну да. Как человечество появилось, так появилась и письменность. Всегда она была. В древности еще писали. В Египте, в Месопотамии. Не было бумаги — писали на пергаменте. На камне писали. Когда писать не умели — рисовали картины с сюжетами всякими.

Петров улыбнулся и развел руками.

- Мы пришли с тобой к извечной проблеме курицы и яйца. Если кто-то придумал мир вокруг, то этот кто-то должен уже был существовать.

- А как он мог существовать, если не было ни мира, ни писателей!- подхватил Игорь.- И как тогда быть с динозаврами, кто их выдумал? Я думал об этом. Никто не знает, как было там, вначале. Может, в то время совсем другие законы были. Как у Толкина. Валинор и все такое.

- Я уверен, что твои мозги со временем оценят,- искренне пожелал Петров, откинувшись в кресле. В комнате стало душновато — они с Игорем здорово прокалили воздух своей полемикой,- и Петров включил кондер на низких оборотах.- Но тебе нужно развиваться, идти дальше. Ты выстроил для себя картину мира и застрял в ней. Взять, к примеру, такое понятие, как дружба. Согласно твоей идее, кто-то однажды выдумал сюжет, в котором дружили два человека, и дружба вдруг обрела жизнь и смысл. Но ведь дружба — это только вершина айсберга. Это облицовка здания, но не само здание. Внутри армированные стержни. Преданность. Самопожертвование. Взаимовыручка. Долг. Совесть, в конце концов.

- Это все в книгах,- отмахнулся парень с долей неприязни.- Вы тоже, наверное, много читали. В книгах такие друзья есть. Как у Джека Лондона. Или у того же Толкина. А в жизни таких не бывает. Люди ищут, но не находят. Обламываются. Разочаровываются. А кто-то становится ненавистником.

- Довольно унылый мир у нас выходит,- заметил Петров.- Вначале существовали только необходимость выживания и тяготы. Ни дружбы, ни любви. Серый мир, без цветов. А потом его решили раскрасить. И придумали все эти замечательные вещи. Знаешь, мне все это напоминает легенду о Прометее.

- Ну так и было!- Игорь воодушевился.- Когда люди произошли от обезьян, им не до дружбы было и не до любви. Они же в пещерах жили. Охотились, размножались. Очень быстро погибали. Потом придумали дружбу и любовь, стали писать об этом, говорить об этом. Люди поверили, тоже захотели. Но что это такое — никто не знает. Все говорят - «любовь», все ищут ее, все ее ждут и хотят, но что это такое, никто толком не понимает.

- Ты разве не любишь родителей?- поддел Петров.

Игорь вылупился на него. Он словно был в шоке, что взрослый человек задает такие вопросы.

- Так это же близкие люди! Это другое! Они с самого рождения рядом, мы их любим по умолчанию, а они любят нас по умолчанию. Их не нужно где-то искать, чтобы полюбить. Мы их любим, даже если их нет рядом. В книгах же пишут совсем не об этом. Там пишут о другой любви; но я думаю, что ни о какой любви там не пишут, просто выдумывают истерику на пустом месте. В книгах люди встречаются и через день говорят: мы любим друг друга. Но ведь они друг друга даже не знают, они не жили вместе много лет. Так не должно быть, это странно. А если родители против их отношений, то могут и родителей поколотить или убежать из дома. Получается, незнакомый человек становится важнее родных людей, это очень странно! Писатель сам об этом знает, но пишет так, будто это — нормально. А потом люди, которые начитались этих книг, ищут то же самое в жизни. И говорят на каждом углу — любовь! Мне кажется, это просто с родителями плохие отношения были. Они будто мстят родителям. Прочитали в книге, услышали от кого-то про любовь, потом выбрали любого постороннего и говорят: его буду любить, а вас — нет, вы — плохие. А кто-то выбирает вообще неизвестно кого. Видит пару раз на балконе незнакомую женщину и говорит: люблю ее. Это очень ненормально! Это больной человек — увидел кого-то на балконе и типа полюбил. А писатель его хвалит и выдает за нормального, и другие тоже начинают верить, и тоже выбирают себе кого-то на балконе, или просто в автобусе незнакомого человека. Потом говорят всем: я влюбился!

- Ты знаешь,- задумчиво проговорил Петров, чувствуя себя немного завороженным экспромтом Игоря,- еще в Библии написано: человек отлепится от своих родителей и прилепится к мужу или жене. К противоположному полу.

- Да? Я не читал Библию.- Игорь коротко обдумал и кивнул.- Говорю же, сначала написали где-то.

Это называется: проще убить, чем переспорить.

- А ты не думал, что это природный механизм? Который нужен для продолжения рода? Никто его не выдумывал, он изначально в нас заложен.

- Если нужно продолжить род, зачем приплетать любовь? Опять эта тяга назвать все иначе! Мюнхгаузен об этом говорил в фильме, и это очень здраво. И почему говорят: люблю мужа, люблю жену, и люблю детей? Это разве одно и то же? Любовь к детям тоже для продолжения рода? А любовь к салату оливье?

- Я думаю, ты просто сам еще не познал это чувство,- примирительно сказал Петров.- Когда ты почувствуешь любовь, возможно, твое мнение изменится.

А вот теперь Игорь выглядел раздраженным.

- Я люблю родителей, - процедил он.- Мне не нужно ждать, пока я вдруг однажды их полюблю. И деда с бабушкой я люблю тоже. Дед меня на Урале катал. Я в люльке ехал, это было очень круто. Бабушка всегда рассказывала истории перед сном. Папа тоже рассказывает, но бабушка умела круче. Они умерли уже, бабушка с дедом, но я все равно их люблю. И всегда буду любить. Как я могу их искать и ждать, что любовь появится? Я их уже люблю, а они оба умерли, их никогда больше не будет. Их не будет, а любовь остается. И никогда не исчезнет, даже если исчезнут книги.

- Это со стороны отца?- Петров зацепился за возможность сменить тему. Пока они топчутся на ровном месте. Все эти гипотезы, теории и книги – все это на самом деле круто, но ему нужно помнить о главной причине того, что Игорь сидит в кресле напротив. Лунатизм. Лунатизм и самоповреждение. В последнем Петров почти не сомневался. Чудовищные амбиции и честолюбие вытеснены либо страхом перед чем-то (кем-то?), либо непомерной виной. И за это парень наказывает сам себя. Но даже это ему приходится вытеснять из сознания своим лунатизмом.

Игорь кивнул.

- А со стороны мамы?

- Со стороны мамы — нет.

- Нет — в каком смысле? Ты их не любишь? Не такие близкие отношения?

- Ну… Я их не знаю просто. Мама же из Башкирии приехала, у нее здесь нет родственников.

- И вы туда не ездили? К маме на родину?

- Не-а. Мы летом раньше в деревню ездили постоянно. Потом родители продали дом, когда дед с бабушкой умерли.

- А они к вам?

- Что?- не понял Игорь.

Внезапно проснулась чуйка. За всей этой философией он позабыл, что с пацаном связано уж неприлично много странностей. И, кажется, он только что нащупал еще в одну. Случайно.

- Мамины родители,- любезно пояснил он.- Не приезжали к вам?

- А, нет, не приезжали.

- Созваниваетесь?

- Не…

- То есть мама не общается со своими родителями?

- Нет, не общается.

Скажем так, это бывает. Так происходит, там и сям. Выбирают мужа и говорят: буду его любить. А вас — нет, вы — гниды подзаборные со своими нотациями. Все по Игоря сценарию. Однажды молодая девушка, которая взрослеет, умнеет, но еще сохраняет способность мечтать, понимает: если она останется в родительском гнезде еще немного, ей — конец как личности. Что-то непременно сломается, и причина необязательно в побоях и скандалах. Ликов у родительского деспотизма — легион. Тогда выбирается кто-то другой. А любовь — всего лишь вывеска, отмазка для общества, которое читает книги и привыкло мерить книжной мерой. Выбирается кто-то, чтобы сбежать, желательно вообще в другой город.

Но чуйка продолжала шептать настойчивей.

- А что ты вообще знаешь о той жизни? - допытывался Петров.- Фотографии, к примеру? Ты видел фото родственников со стороны мамы?

- У нее нет тогдашних фотографий. Только наши общие. В то время и фотоаппараты не у всех были, насколько я знаю.

- Может, мама что-то рассказывала? О прошлом, о своих родственниках, какие они?

- Да нет...

Игорь выглядел озадаченным, и сам не замечал, как его глаза мечутся туда-сюда. Он думал о чем-то… В его голове истошно закрутились все шестеренки. Петров придвинулся на стуле вплотную к столу, оперся на локти и внимательно взглянул на парня.

- Игорь, а тебе не кажется это странным?

Тот перестал стрелять глазами, уставился на желтый галстук и нахмурился.

- Ну… Мама вообще не любит рассказывать… - Его лицо прояснилось.- А, ну я вспомнил! Я спрашивал пару раз, давно. Когда бабушка умерла, и папа очень мучился. Я спросил маму про ее родителей. Она рассказала, что у них были плохие отношения. Она сказала, что ей вообще плохо жилось в своем городе, поэтому она уехала.

- И с тех пор она с ними не общается?- еще раз решил убедиться Петров.

- Не-а!

- Игорь, а они живы вообще?

Глаза Игоря вдруг наполнились изумлением. Вероятно, именно так выглядел лев, который всю жизнь провел среди овец и был уверен, что он овца. А потом однажды увидел себя в отражении и понял, что он - действительно тупая овца, раз так думал. Сон разума рождает чудовищ, рождает овец, рождает рабов и интеллектуальных инвалидов. Люди спят и не замечают вещи, которые кричат о себе, они не замечают то, что лежит под носом, валяется под ногами, бросается в глаза по пути на работу или с работы. И вещи — не прощают. Они становятся чудовищами, и однажды они нападают сзади. Они обретают душу и становятся правителями, которые обрекают население на геноцид.

- Я не знаю...- извиняюще развел руками Игорь.

Петров откинулся на спинку кресла и попытался осмыслить новости.

Ежели разобрать всю эту ситуацию на запчасти, и разложить их на газетке, то нет ничего критичного. Запчасти как запчасти. Ни намека, что тут прячется трансформер. Плохие отношения с родителями — в порядке вещей, чуть ли не у каждого третьего. Как следствие — ранние неудачи, в том возрасте, в котором они ранят больнее всего и тем самым предопределяют будущее. Дальше — самобичевание и отсутствие личной жизни, если человек не берет себя в руки и не начинает ворохаться в сторону улучшения. Многие уезжают в другие города, и не только из-за напрягов с предками. Безработица, криминальная обстановка, душная атмосфера, безысходность, собственные промахи, которые маячат перед глазами, а если не маячат, то всегда есть близкие родственники, чтобы напомнить. Бежать! Бежать от этого к чертям, хоть на край света! Начать с нуля, с чистой страницы. Выйти замуж, поменять фамилию. Сжечь фотографии. Родить сына. Иногда от первого же, кто подвернулся и более-менее имеет человеческий облик. Просто для того, чтобы стать, как все. Стать своей в социуме, перестать считать себя овцой, начать справлять праздники, начать водить хороводы...

Если льву напомнить о том времени, когда он считал себя овечкой, он долго думать не будет — напоминальщика сразу в расход. Люди — цивилизованнее, изощреннее и избирательнее. Мы, люди, умеем вычеркивать. Мы умеем вычеркивать даже любимых, что уж говорить о датах? Мы не хотим помнить себя тогдашними, совершающими ошибки и блеющими от безысходности. Мы исключаем из дома все предметы прошлого. Мы рвем фотоальбомы, письма и открытки. Меняем фамилии и телефонные номера. Заводим другие страницы в соцсетях. Осваиваем новые специальности, заводим новый круг общения. А потом… мы забываем. Забываем прошлое, забываем овечьи годы. Все постепенно стирается, выцветает. Лица, имена, даты, улицы, события, города...

Но самое поразительное — мы забываем сами себя. С каждым прожитым годом все сильнее убеждение, что и не с нами все это было. Этот кошмар из прошлого… Иногда он снится нам, и мы вскакиваем посреди ночи, задыхаясь, на грани приступа, но к утру — все забывается. Чаще и чаще чьи-нибудь вопросы о прошлом ставят нас в тупик. Теряются прежние ассоциации. Даже новости и события о городах, где мы жили когда-то — пытались жить, любили и теряли, спотыкались, падали, вновь вставали, а когда не было сил, ползли по оплеванной мостовой, цепляясь за ноги прохожих, более удачливых, более успешных, более равнодушных,- даже новости из прошлого мы воспринимаем отстраненно.

Мы — другие. Мы прочитали книгу когда-то. Она была такая яркая, и что-то откликнулось у нас в душе, и мы отождествили себя с главным героем. Это он, не мы, полз по мостовой, слишком обессиленный или слишком пьяный, пытаясь встать на ноги, пытаясь выжить. Книжка запала, мы вспоминаем ее, конечно же, как и героев, но — все реже и реже. Впечатления выцветают, и приходят новые, более позитивные. Время от времени — неожиданный запах или какое-то слово,- и на нас снисходит озарение: это не книга! Это мы! Мы сами вжимались в угол клетки когда-то, высмеиваемые окружающими, это мы, никакой не книжный персонаж. Но тут же следом приходит сомнение. Сомнение становится неверием. Неверие — протестом. Мы суем книгу под струю горячей воды, и вода смывает все написанное, а потом разъедает страницы. И написанное стирается из памяти. Так это работает. Мы смогли взять в руки перо, и теперь мы сами пишем свою книгу, своих героев, свой мир.

Похоже, Игорь все-таки заразный. Его теории здорово вписываются в повседневность.

Дверь в кабинет приоткрылась, в проеме возникла Анна, девушка с ресепшена. Выглядела она показательно смущенно. Петров изумился. Впервые в жизни он забыл про время. Время сеанса вышло, сейчас к нему на очереди другие пациенты, а он продолжает сидеть с Игорем.

Он вдруг ощутил боль. Физическую. Он словно читал книгу, замечательную книгу о цветущей Хоббитании, а потом поднял голову и увидел за окном дождь и серость. Сейчас Игорь Мещеряков уйдет. Уйдет и заберет с собой миллионы книг, которые роятся у него в голове, миллионы нестандартных идей, сотни взглядов с другого ракурса. А ему, Петрову, вновь придется работать с каким-нибудь жиробасом-переростком со скудным словарным запасом, который будет тупить, хохмить и пердеть.

Он сделал знак Анне, что все понял и закругляется. Игорь оглянулся на дверь и потянулся за рюкзаком у ног.

- Игорь, на сегодня, похоже, все. Мы здорово продвинулись. Предлагаю продолжить в следующий раз.- И это прозвучало невнятно и пресно.

После того, как Игорь ушел, Петров пригласил в кабинет следующих посетителей — это оказался не жиробас-переросток, а всего лишь юная девушка с мамой. Он извинился перед ними, попросил подождать еще минутку, выхватил из ящика стола сигареты с зажигалкой и выскочил на крыльцо. Руководство, мягко говоря, не приветствовало такие выкрутасы — курить или бродить где-то, заставляя пациентов ждать,- но сейчас ему как никогда требовалась передышка. Он закурил на крыльце, машинально оглядев окрестности в поисках удаляющейся спины Игоря. Но тот уже исчез. Как персонаж хорошей истории, он исчез вместе с самой историей.

- Он подчиняет тебя себе,- сказал кто-то, и Петров вздрогнул. Он не знал, кто это сказал. Голос был незнакомым, он словно шел отовсюду и ниоткуда конкретно. И на крыльце никого не было, только Петров и курево. - Он подчиняет тебя себе, своей философией. Он манипулирует.

И это не походило на внутренний голос.

«Если бы я уверовал в теорию Игоря,- подумал Петров, поежившись,- то я бы решил, что со мной разговаривает автор. Который придумал нас обоих и нашу историю».

Он выбросил окурок, вернулся в кабинет. Его взгляд упал на лист бумаги, который он использовал для пометок. В самом начале он вывел на нем слово «книги», чтобы подчеркнуть важность этого вопроса. Теперь к нему добавилось еще одно слово, и он сам не заметил, как в пылу беседы его написал:

МАМА-???


Глава 9. На тренировке -2.

Тренировался Игорь даже не сказать чтобы спустя рукава. Вообще никак. Поначалу для вида тужился, в общем и целом освоив стандартные бросок через бедро и бросок через плечо. А дальше при любом удобном случае норовил свинтить к турникам. Народ в секции помогал ему, как мог. Когда разбивались на пары, Игорю пары почти всегда не находилось. Смысла нет в этом «Петрушке», это как с резиновой куклой тренироваться или с воображаемым другом. Игорь, благодарно поозиравшись по сторонам и «не найдя» для себя пару, пожимал плечами и говорил тренеру:

- Я тогда поподтягиваюсь, ладно?

- Подтягивайся, Мещеряков.

Вдоль стены была установлена шведская стенка с навесными турниками. Там Игорь и зависал, и со временем его научились не замечать, да и кому он вообще сдался? Подтягиваться он любил. Больше, чем бегать, в подтягивании хотя бы наблюдался явный прогресс. А может и бег бы полюбил со временем, если бы не Алик-Фонарик. Игорь начал с одного подтягивания с половиной, а концу учебного года уже отрабатывал 10 раз за подход. На следующий год — новый рекорд, 15 за раз. В школе оценили. Лехе Воробьеву пришлось попотеть, чтобы сохранить чемпионский титул, да и то он обыграл Игоря всего на два подтягивания. Игорь понимал, что стоить ему захотеть… Еще месяц тренировок, последнее усилие, и Леха - в пролете. Да ладно Леха, вообще все школьники его возрастного потока.

Но он затормозил и не стал. Он не хотел к себе лишнего внимания, он опасался мести, он опасался докапывальщиков. 15 подтягиваний – это вовсе не гарантия, что тебе после уроков не набьют морду за углом, «шоб знал». Опасно быть альфой. Альфа должен утверждаться каждый день. Лучше уж он останется бета-самцом. А еще лучше — затеряться среди эпсилонов.

Поскольку тренеру было по сути положить с пробором на Игоря будущее, разгильдяйство оставалось их внутрисекционным секретом, который сохранялся для обоюдной выгоды. Оба родителя были убеждены, что их отпрыск старательно тренируется до седьмого пота и готовится к чемпионату мира. Тренер получал свои деньги за Игоря, а также приобрел в его лице постоянного клиента. Игорь был счастлив, если ему удавалось избежать тренировок и повисеть час на турниках.

За все годы они с родителями ни разу не обсудили втроем за ужином, что вообще происходит в секции. И это было очень странно, учитывая, что батя бывший боксер. Такое ощущение, что, сдав Игоря Имовичу, они частично отгородились, частично сбросили ответственность. А ведь Игорь, если на него не давить и не стращать, мог быть «по расслабленке» великолепным рассказчиком и здорово обогатить родительский кругозор. Не смотри, что на турниках висел. Мог познакомить, к примеру, с такими понятиями, как «хаджиме» и «соре мате» (которые, как он полагал, будут сниться ему в кошмарах до совершеннолетия). Или же мог в красках описать такую перспективную процедуру, как «вливание».

«Вливание» случалось редко, но все же случалось. Игорю тоже перепадало по первой. За шалопайство, в основном. Как глаголил тренер, Ирек Имович, в былые времена «вливание» служило карой по самому ничтожному поводу. Не успел поклониться и проявить уважение - «вливание». Не туда посмотрел - «вливание». Дерзнул тренеру - «вливание». Опоздал на тренировку — пофиг, «вливание». Сачкуешь — на тебе, «вливание». Вообще, хочешь чего-то добиться в жизни — пожалуйста, «вливание» для проформы. Потом спасибо скажешь. Имелось даже «большое вливание» для одаренных персонажей.

Тренер: Но сейчас везде трындят о «жестоком обращении» и прочая хрень для сачков. Так что «большое вливание» давно отменили. Да и простое — только за серьезные нарушения. Не повезло вам, бойцы, с этой вашей ювеналкой. Не в то время родились. Вырастите девочками, стопудово, государству мужики не нужны.

Суть же процедуры была по-крестьянски проста. Брался виновный, и брался кед. Его же собственный. Виновный клался животом на маты, кед рукой тренера прикладывался к мягкому месту,- с тем или иным ускорением, в зависимости от тяжести проступка. Это при всем честном народе, гыгыкающим в тряпочку. Процедура служила для того, чтобы репрессированный пень больше так не делал и думал о жизни. Особо Римович не долбил, боялся комитетов. Да и на родителей оглядывался, которые суть хуже. От разъяренных яжеродителей не спасет никакое хваленое дзюдо, даже с президентской поддержкой. Так что тренер лупил так, для форсу. Этакое «психологическое вливание». Наказанные парни поднимались на ноги красные и с идиотской ухмылкой «я-все-стерплю». Не больно, но стремно, как кошака прижучили, который срал где попало.

Что касается «большого вливания», то суть — та же, только вместо кеда — палка, вместо задницы — ляжки. Римович стращал, что болезненно весьма, тем самым вроде как намекая, что — ювеналка ювеналкой, но борзеть все равно не след. Парни с готовностью верили и думали о суровых былых временах и о героических дедах.

Игорь мог бы поведать о приколах — родителям, или любому другому, кому интересно. Один из приколов касался крючков для ключей от шкафчиков. Не зря Игорь в первый день опасался крючков и таскал ключ в руке до посинения. Периодически ключи менялись по-тихому. У новичков, разумеется. Остальные были давно в теме (сами проходили). Ключ новичка ныкался, а на его место вешался ключ от другого, почти пустого шкафчика. «Почти» означало, что внутри не было ничего, за исключением гейского плаката сосущихся дятлов, пришпандоренного на дверцу с обратной стороны. После тренировок все спешили в раздевалку и в упоении ждали новенького. Тот, разумеется, от переполнявших его чувств и осознания важности новой спортивной жизни, толком и не помнил, за каким номерком его шкафчик,- открывал тот, номер которого был на его ключах. После чего минуту-две офигевал от вида гомосеков в полный рост в грохочущей от смеха раздевалке.

В последний год фишка устарела и стала архивной: ключи отменили. Появились именные магнитные карты. По ним парни и турникеты проходили, и новые шкафчики закрывали.

Через два года как-то там удачно срослось в спортивных кулуарах, и дзюдоистам был выделен бесплатный абонемент в городской бассейн. Нонсенс. Отец даже позвонил Иреку Римовичу убедиться, правда что ли. Раз в неделю, в субботу, после школьных занятий, вся дзюдоистская ватага собиралась у дверей городского бассейна, хохмя, гигикая и матерясь. Потом, под предводительством тренера, заваливались внутрь, как к себе домой, с видом депутатов. Им выделили две дорожки с краю. Одну сразу же оккупировали аксакалы, которые умели плавать и дышать. Самая крайняя у бортика досталась шелупони типа Игоря.

К тому времени он уже умел сносно плавать. А то пошел бы камнем на дно, провоцируя инфаркты у тренеров и добавляя ребятам лулзов. Когда-то у них практиковались семейные вылазки… На шашлыки ездили. На карьер. Мама не любила воду, пеклась на солнышке и читала. Отец брал Игоря с собой, они уходили подальше от основного скопления народа и забирались в воду по пояс. Игорь барахтал конечностями, распугивая подводных обитателей и птиц, отец поддерживал его под животом на поверхности. Оба хохотали, как ужаленные. К концу лета Игорь вполне освоил «по-собачьи».

Сейчас многое изменилось. Они перестали выбираться семьей. Отец говорил, что изменилось само время. Он говорил, что копейка стала даваться очень тяжело, не как раньше, и приходилось удваивать усилия, чтобы держаться на плаву. Игорь делал вид, что верит услышанному. Но все же подозревал, что причина не только в этом.

Он влюбился в бассейн сразу же, с первого сеанса. Да, вот так. Игорь верил в любовь, даже если Петров думал обратное. Проблема в том, что Петров сам в нее не верил. Он был умный психотерапевт, не докапывальщик притом, но жизнь его поколотила. Сильно. Он не верил в любовь, в честь, в благородство, но он считал, что пацан Игоря возраста должен во все это верить. Поэтому он с такой легкостью дискутировал и не бузил. Петров мог сам этого не осознавать, а для Игоря этот факт был очевидным.

Он любил родителей. Он любил истории отца и юмор мамы. От любил бабку с дедом, хоть они и умерли. Он лелеял воспоминания, как дед везет его на Урале, и он чуть не писается от страха и восторга. Как бабушка печет блины и дает ему по носу, если он ворует сырое тесто, а на ночь рассказывает ему странные сказки. Он любил читать. Он любил вечера, особенно летние. Он в упор не мог понять, как нечто подобное можно привязать, например, к другу, - какому-нибудь кренделю, ковыряющему в носу. Как можно испытывать нечто подобное к незнакомой девчонке, которая строит и канит. То, что он чувствовал,- он страшился назвать «любовью», чтобы не испоганить самим сравнением с тем, о чем пишут в книгах. Чувство расцветало в нем полным спектром летними вечерами, когда он, свернувшись калачиком у окна, зажигал ридер и отключался от этой сюжетной реальности. Он читал, пока не начинали выцветать звезды, и небо бледнело, и близилось утро. Он ложился спать, изможденный и счастливый.

И бассейн вдруг вошел в этот список. Даже несмотря на лоховскую дорожку; а другого Игорю и не нужно было, он не член команды пловцов через пролив Босфор, чтобы кобениться. Все равно 50 метров были ему не под силу. Он проплывал десятку и, цепляясь за бортик, офигевал. От наплыва того самого чувства, которое не-любовь. Ну вот скажите, разве можно нечто подобное проецировать на незнакомую тетку на балконе?

Игорь отфыркивался, как морж после обеда, озирался по сторонам на плавающий люд, переводил дыхание. Докапывальщики тоже присутствовали, как всегда, но здесь номинально. Периодически его пинали и торкали те, кто проплывал мимо, такие же бегемоты,- не беда! Игорь восстанавливал слабую дыхалку, отпускал бортик и пускался в очередной заплыв. Час сеанса пролетал, как миг.

После первого плавания Игоря скрючило от голода. Он переоделся, вышел из здания бассейна и едва не согнулся в три погибели от сведенного желудка. Еле до холодильника дополз, а потом выел из него четверть. Пожаловался родителям на такое гадство, те сразу прониклись и стали выделять ему деньжат. Игорь знал одну пиццерию, туда и заскакивал после бассейна, благо она располагалась всего в квартале. Это была пиццерия с детским уклоном, в том смысле что там имелся загон для малолеток, чтобы резвились и не мешали родителям кирять. Загон — простота, горка и манеж с разноцветными шариками. По вечерам — не пробиться. А днем в субботу — почти безлюдье. Тусят в основном студенты, которые залипают на гаджеты, поскольку вай-фай — халявный.

Игорь заседал там и лопал. Аж за ушами хрустело. Заказывал пиццу 30 см и пожирал ее всю, до крошки. Он усаживался у окна и, работая челюстями, наблюдал за людьми снаружи. Он вспоминал времена, когда делал это из окна своей комнаты. Времена, когда он был маленьким, и у них в семье случались семейные вылазки за город. Когда он не так много читал, а выходил во двор и зависал на дугообразной лазалке. Когда он не шлялся во сне, а Каба еще не пыталась пожрать его душу. Когда докапывальщики не оккупировали его личную территорию, как свою. Он вспоминал, слушая музыку и хавая пиццу… Потом расплачивался и топал домой.

И дома ел.

Наверное, ради такого дела можно было и перетерпеть две тренировки в неделю. Но Игорь рассудил иначе. Он подумал, что если во главу угла ставить спортивные достижения, то бассейн явно выигрывает перед дзюдо. Впервые ощутив реальный экстаз от спорта, Игорь не смог физически завтавить себя ходить в тупорылую секцию и мазаться каждый раз, увиливая на турники. Он убедил себя, что в его решении нет предательства, нет подвоха, нет двуличия. Он просто перестал ходить в дзюдо, но на следующий сеанс бассейна пришел.

Он как ни в чем не бывало плескался и ни о чем не подозревал. А когда дали сигнал об окончании сеанса, он вылез из воды и увидел обоих. Тренера по дзюдо, а рядом — маму. Игорь вдруг осознал, что хорошая жизнь закончилась, едва начавшись.

Он мелкими шажками приблизился по обходной дорожке к тому месту, где наверху, в первом зрительном ряду, стояли мама с тренером.

- Иди, одевайся, и выходи к нам,- скомандовал Имович.

Кто придумал Имовича — неизвестно. Может, Борян, который знал толк в прозвищах. А может, задолго до Боряна, в допотопные времена. Игорь кивнул, после чего поплелся в душ. Когда он одетый вышел к зрительным рядам, мама с тренером ждали его там же, расположившись на первом ряду. Имович что-то усиленно втирал. Мама хладнокровно слушала, глядя в пространство перед собой.

- Ну, присаживайся, боец невидимого фронта!- пригласил тренер, завидев Игоря. Тот присел на краешек.- Вот уж действительно, шпион недоделанный! Ну давай, рассказывай!

Рассказывать покуда было нечего. Игорь понуро молчал, глядя на свои руки и располагая к экзекуции.

- Вот, обсуждаем с мамой твое будущее,- радостно ляпнул Имович. Игорю захотелось самоубиться — спрыгнуть вниз на обходную дорожку бассейна и свернуть шею. Высота, правда, недостаточная. Еще лучше Имовича скинуть, но что это даст? Маму-то не скинешь...

- Соображалка, как мы уже поняли, у тебя работает,- болтал на взводе тренер Ирек Имович.- Только все не в то русло. Неделю на тренировках не появлялся, а в бассейн он тут как тут. Герой, ничего не скажешь.

А что не так с бассейном, хотел спросить Игорь, но не спросил. Он рубил фишку, хоть и выглядел прямодушным. Бассейн вообще не причем сейчас. Имович царапался за клиента.

- У нас в стране президент до сих пор тренируется. Президент! А ему уже лет-то сколько! Думаешь, ему заняться больше нечем? Ты посмотри, как он выглядит! Сколько вообще правительство сделало для страны и для спорта, ты задумывался? Чтобы такие, как ты, могли тренироваться, могли вырасти людьми, мужчинами, а не тряпками.

Игорь встретился сегодня с тренером, как обычно, в фойе перед сеансом. Тренер взглянул на Петрушку, Петрушка взглянул на тренера. Тот ничего не сказал, задумав хитрый план. Молча дождался, пока Игорь отправится в свободное плавание, потом достал мобилу и набрал маме. Поскольку нынче суббота, мама торчала дома в соцсетях. После звонка тренера мама отложила соцсети и стартовала в сторону городского бассейна. «А чего ты ожидал?»- уныло спросил себя Игорь, ненавидя свое решение. Такие вещи сами по себе не рассасываются, и взрослые глаза на такое не закрывают. Но в глубине души он понимал, почему так поступил. Ему просто хотелось поверить в сказку, поверить в то, что он выбирает, а не за него.

- Ты сам подумай, бестолковый,- продолжал меж тем молоть дзюдоист №1 Имович.- Родители деньги за тебя платят, чтобы ты тренировался. Это в мое время государство за все платило, секции бесплатно были. А теперь - все, рынок. Может, ты деньги дома рисуешь или на принтере печатаешь? Нет? По-твоему, они просто так родителям достаются, чтобы швырять их?

Тут Игорь уже не выдержал. Не, ну а фигли он провоцирует? Совсем дебил? Имович, ты совсем не тот человек, который может вещать о чести и бессребрениках.

- Я так-то могу на турниках и на улице повисеть,- психанул Игорь.- Бесплатно.

Имович осекся, выпучился и перекосился.

- Че?- прошамкал он.- В смысле?

- Так!- Мама вклинилась в эту бойню номер пять, ни к кому конкретно не обращаясь.- В общем, все понятно, дальше можно не продолжать.

Она повернулась к Имовичу, который поежился под ее взглядом, не смотри что тренером-дзюдоистом был. Мама же вполне корректно протянула ему руку.

- Спасибо, что подняли этот вопрос и просветили. Дальше мы сами. Я думаю, Игорь сделает правильные выводы.

Ирек Имович опасливо пожал протянутую руку и быстро откланялся, стараясь не встречаться взглядом с Игорем.

По пути домой мама не стала отчитывать Игоря, она вообще ничего не сказала, они шли молча, как два задумчивых человека. И отец не сказал ни слова вечером, хотя вряд ли остался в неведении. Родители просто спустили все на тормозах. Этого нельзя было сказать про Ирека Имовича, тренера.

Ко времени следующей тренировки Игорь миллион раз пожалел, что не сдержался тогда в бассейне. По сути, он изначально бы неправ, а Имович – прав. Предки действительно оплатили абонемент, Игорь проступил крайне некрасиво, что молча прогулял, и маме пришлось узнавать об этом от постороннего человека. И с этой стороны родоки у него вообще суперстар, даже пинка не дали для профилактики, молча простили. Игорь пришел на тренировку, бочком приблизился к тренеру, чтобы поздороваться. Тот кивнул, неприязненно оглядев его с головы до ног.

- Не ожидал от тебя, Мещеряков,- сообщил Имович с ходу.- Я думал раньше, ты просто хлюпик. Ну бывает, у некоторых с возрастом проходит. Но ты еще и подлец оказался, а это уже приговор.- Он помолчал.- Иди, Мещеряков, переодевайся.

Игорь переоделся. Мнение о нем тренера, по сути, было идентично с его собственным мнением о себе самом. Вот только ему самому-то можно было так думать, а тренеру — нет. Тем более, говорить, не стесняясь, что их могут услышать. Игорь проглотил и «хлюпика» и «подлеца», потому как выбора у него не было. Но забыть — не забыл. Затихарился.

Он вспомнил об этих словах тренера в тот переломный день, когда к ним домой нагрянула опека. И отомстил.

Ну вот, а Петров говорит: бассейн!


Глава 10. В школе-2.

Учебники и справочники сначала написали. Потом то, что было написано, постепенно наводнило мир.

Это была особая форма писателей, они назывались «учеными», «академиками» и «профессорами». Братия имела сложно-разветвленную сеть, состоящую из сотен звеньев, покрывшую планету. Математики, историки, демографы, картографы, экономисты, программисты, прочие иллюзионисты. Они изобретали формулы, диаграммы, графики, зависимости, схемы и уравнения. Они делали открытия. Большинство открытий случалось благодаря озарениям, инсайту или же при содействии академических муз.

Точно так же пишутся сюжеты.

Все это сначала появилось на бумаге. Пришел да Винчи, и зародилась аэродинамика, позже люди поднялись в воздух. Пришел Эдисон, и электрический свет осветил человечество. Пришел Евклид, и это в конце концов привело к появлению компьютеров. А может, они всего лишь подражатели, и все это было изобретено задолго до них? Никто не знает, как было в самом начале. Проблема в том, что все эти научные открытия, гипотезы и выдумки имеют мало общего с истинной картиной мира. Вкус и состав луковой шелухи — это не то же самое, что лук. Но если головка глубоко внутри, может показаться, что лук — это всего лишь пучок шелухи, ничего больше. Служит для покраски пасхальных яиц.

Писатели выдумали историю. Выдумали события, выдумали даты, составили хронологию. Каждые 10-20 лет — новый учебник, новая концепция. Куликовская битва случилась в 1380 году, а Вторая Мировая — в 1939-м. Древнегреческая цивилизация — старше древнеримской. Динозавры жили миллионы лет назад, а потом полегли в битве за власть или же по причине того, что сюжет закончился. Кто с этим поспорит? А потом какой-нибудь археолог вдруг натыкается на артефакты, которые поганят всю обедню.

Что сделать, чтобы скрыть неудобный артефакт? Ответ прост: писать больше. Миллионы букв, фейерверком по сотням изданий. Разгромные книги на прилавках и статьи в интернете. И весы вновь приходят в мнимое равновесие, а луковичное зернышко — скрыто. Ведь археологов с чистым сердцем — единицы. А академиков-писак — тысячи. Кто больше настрочил - у того и рукоятка лебедки.

Писатели выдумали географию, но она имеет мало общего с реальностью. Австралия — на юге, Япония — на востоке, Америка — в Западном полушарии. Но вот очередной корабль уходит в плавание и пропадает. Появляется через много лет в другой точке мира. Самолет везет пассажиров на курорт, но вдруг исчезает с радаров. Навсегда. Некоторые потом находят, и причиной оказывается банальное крушение, но некоторые — нет. Экспедиции отправляются в труднодоступные места, большинство из них возвращается назад с полезными сведениями, но есть те, кто не возвращается. И никто не знает, где искать. Человек выходит из дома за хлебом, а на следующий день его находят в другом городе за 300 километров, потерявшим память.

Писатели выдумали анатомию, но она имеет мало общего с реальной картиной. Ежегодно проводятся новые исследования в области человеческого организма, каждое из которых в контрах с предыдущими выводами. Приходит один и доказывает, что соль — это вредно. Приходит другой и доказывает, что соль — это полезно. Приходят британские ученые и доказывают, что соль придумали британские ученые. Многие лекарства рассчитаны на широкие слои населения, и это должно быть так, поскольку организм и строение людей на планете идентичны. Только вот одним лекарства помогают. А другим — нет. Один простыл на сквозняке, второй — бодрячком. Одному бег на пользу, другой через год не может согнуть колени, у третьего не тянет дыхалка, как не тужься. Кто-то заражается чумой от одного контакта с инфицированным, кто-то годами ухаживает за больными и остается чистым. Компания друзей ест одну и ту же еду, и кого-то с утра поражает отравление, а остальным — хоть бы хны.

Писатели выдумали астрономию, но она имеет мало общего с реальной Вселенной. Ведь изначально мир — набор базовых небесных тел, движущихся по элементарной траектории, а то и вовсе пребывающих в состоянии покоя. Первые сюжеты в этом направлении содержали информацию, что Земля — плоская и центр мира, а все остальное приверчено шуруповертом к небесному куполу. Фигурировали такие тотемные вещи, как черепаха, слоны или киты. В общем, страсти-мордасти исходного мира. Так и жили себе под прикрученными звездами и особо не рыпались в направлении края Земли. А потом стало скучно, и нагрянули повальные «озарения» и «инсайты». Озарения о созвездиях, туманностях, белых карликах, красных гигантах, черных дырах...

Писатели выдумали математику и физику, и Игорь учит их в школе, и все учат, но они имеют мало общего с истинной реальностью. С помощью формул рассчитывают параметры и величины. Но вот термометр показывает -5 по Цельсию, и Яндекс-синоптик подтверждает это, и Игорь натягивает перед выходом шапку и кашне. А через десять минут прогулки все это добро отправляется в рюкзак, потому что на улице — теплынь. Термометр показывает +16, и народ выскакивает на улицу в футболках, однако уши начинают сворачиваться в трубочку от холода. Игорь едет с отцом на скорости 60 км/ч, что подтверждается спидометром, но ему кажется, что они несутся, как припадочные, вот-вот взлетят. Они едут на скорости 90 км/ч, но ощущение такое, что еле тащатся. Реальность отличается от показаний, она отличается от величин, отличается от параметров.

Именно поэтому в мире преобладают ошибки, неувязки, оплошности, трагедии, катастрофы. Если бы скелет Вселенной составляли формулы, как утверждают математики, ошибки и неожиданности были бы исключены.

Ракета должна по всем расчетным данным лететь в космос и привезти оттуда гостинцы. Но она не летит, а вдруг взрывается на глазах у всего человечества, зависающего перед телеками. Доллар по всем экономическим прогнозам должен быть сегодня стабилен, но он вдруг скачет с утра, а виноваты — теневые правительства, но никак не прогнозы. Бизнес-план компании обещает стабильную прибыль и получает субсидии, однако уже через месяц бизнес рушится, благо хоть субсидии были на халяву. Приборы демонстрируют спокойный сейсмический фон, а назавтра рушатся города и подступает цунами. Человек попадает в аварию на допустимой скорости, но судебное расследование вдруг выявляет превышение. Стена дома валится на головы обитателям, хотя здание построено по всем строительным нормам. Корабль тонет безо всяких видимых причин, хотя накануне проходил капитальный ремонт.

Люди изобрели время, поделили цикл на отрезки, нарисовали часы на песке, на каменной плите, на бумаге, на циферблате, но они имеют мало общего с тем, как течет реальность. Время — это не секундная стрелка, шагающая вперед с неизменно каменным равнодушием, будь вокруг мир или война, день или ночь, лето или зима, сон или явь, процветание или упадок, благоденствие или муки. Время — это космический ветер в бесконечной пустыне чистых неписанных листов. Тот же путь из школы домой каждый раз занимает разное время. Один раз Игорь успевает передумать кучу вещей, в другой — не успевает даже начать, и он уже дома. Иногда за вечер можно осилить средней толщины книжку, а порой удовольствие растягивается на дни. Часы же… они каждый раз показывают одно и то же...

Люди справляют дни рождения, но у каждого — свое мироощущение. Они говорят: чувствую себя на 18. Или говорят: чувствую себя зрелым. Кто-то говорит: ему только 40, а он выглядит, как старик. Говорят: время летит. Потом говорят: время так тянется! Никто не задумывается над этим: так пишут в книгах, так говорят в жизни, все привыкли. Часы тикают равномерно. Именно поэтому вокруг столько накладок, недоразумений и опозданий: люди руководствуются прибором. Будь время градуировано, опоздания бы исключались.

Короче говоря, если подвести черту под Игоря философией, нет ничего удивительного, что школьные предметы казались ему буреломом, и он скакал с двойки на тройку. С такой-то фантазией. Он не понимал сути формул, зависал на графиках, путал даты, плавал в теории клеток, тупил с контурными картами. И в баснях не шарил.

Он получал за контрошу по математике три с минусом, а Лена «Саранча» Козленко с первой парты — пятак. За годы учебы Лена Козленко раскрыла еще одну грань, оправдывающую ее прозвище. Лена Козленко пожирала научную информацию. И если пищу она хавала по-прежнему украдкой и с некоторой долей извинения, то уж с наукой она расправляла плечи и отрывалась на полную катушку. Часто Лену Козленко можно было обнаружить на перемене, вышагивающую туда-сюда возле доски с открытым учебником в руке и вслух декларирующую очередную заумную главу, как стихи Маяковского. На уроках Лена отвечала быстро и с достоинством. Часто тупила на пустом месте, любой неожиданный вопрос, не прописанный в учебнике, вызывал у нее когнитивный диссонанс и сдвиг по фазе. Тогда все сочувствующие начинали ей нашептывать с молчаливого благоволения училки. Если же и нашептывания не помогали Лене выровнять качели, та резко садилась и тихо ударялась в слезы. Чувствительная Саранча.

Игорь подошел на перемене к Лене Козленко в коридоре школы. Он робко и с опаской попросил объяснить, как та решала задачи.

- Смотри, Мещеряков! Все просто!- Лена вдохновленно открыла тетрадку с контрольной. Игорь взглянул на ее почерк, и ему захотелось застрелиться. Каллиграфические буквы и цифры, отсутствие малейшей помарки,- все это само по себе убивало надежду Игоря на светлое будущее. Вокруг шумел и безобразничал народ, Игорь же постарался сосредоточиться на деле.- Смотри! А плюс В делишь на А минус С. Видишь?

- Угу.- Игорь видел. Не впервой.- Только зачем делить на А минус С?

- Ты че, дурак?- Лена с подозрением покосилась на него.- Ну открой учебник, там же пример есть. Точно такой же. Ты учебник читал вообще?

- Читал.- Игорь не хотел накалять. Просто хотел рубить фишку, хотел стать как все, хотел водить хороводы, хотел исполнять свою партию в квартете. Проблема в том, что он не знает, с чего начать. Он задает не те вопросы. Он попытался еще раз.- Я не понимаю, что мы таким образом получим?

- Игорь, ты дурак? Ответ получим, что еще? Или ты прикалываешься? Я думала, тебе помощь нужна.

И Лена «Саранча» Козленко уходила, покачивая головой, монструозная.

Ромыч «Карыч» Гунько сидит перед началом урока за партой с закрытыми глазами, яко самурай перед ближним боем. Игорь, помявшись, все-таки решается его торкнуть.

- Роман, чего делаешь?

Карыч приоткрывает один недружелюбно нацеленный глаз.

- К уроку готовлюсь, че, не видишь?

- Да как ты готовишься, ты спишь вон!- удивился Игорь.

- Мещеряков, че пристал? Говорю тебе, готовлюсь. Способ такой есть.

- Что за способ такой? Помогает? Можешь поделиться?

- Не-а. Это секрет. Не всем помогает, секрет знать нужно.

Секрет, не секрет, но Карыч по большей части отвечает достойно и на «хорошо». Потом победно уходит в закат под звуки литавр и уносит свои бесчисленные тайны.

Леха Воробьев, который всю жизнь перебивается с тройки на двойку, вдруг получает подряд несколько четверок. Игорь выжидает удобный момент, подходит и интересуется, в чем секрет.

- Так я на учебниках сплю!- с ходу выдает Леха, жуя жвачку.

Игорь в ужасе слышит в первую секунду «я с учениками сплю», но потом до него доходит, и он немного расслабляется.

- Что, серьезно?

- Точно! Батя научил. Суешь книжку под подушку и спишь. Наутро все само вспоминается.

Игорь понимает, что это полный бред, и что он идиот высокопробный, если на это поведется… А потом ловит себя на том, что пихает вечером под подушку очередной учебник. В результате он приобретает неплохой опыт по части того, на каком талмуде более-менее сносно спать, а с каких — жуткая головная боль по утрам.

Дима Шиляев, докапывальщик №1, судя по тому, что видит Игорь воочию и в соцсетях, только и делает, что докапывается, курит втихаря за углом и шляется по улицам. Тем не менее, у него стабильно средние оценки. Игорь… Хотя нет. Ну его нафиг, этого Шиляева, дороже выйдет.

В последний раз Игорь предпринял попытку выйти из квартета в седьмом классе, накануне знакомства с Петровым.

Химию обещали в восьмом классе, но внедрили в седьмом. Из каких соображений — неведомо, четких объяснений Игорь не услышал. Некоторые повозмущались, некоторые обменялись шутками, иные пожали плечами, кто-то вообще не понял, о чем речь. Ладно. Потом все успокоились, даже особо горлопанистые родители: химия и химия, какая разница, сейчас или через год? Рано успокоились. Химичка поменяла полярности. Для Игоря — уж точно. Раньше он перебивался молчком с двойки на тройку и особо не парился, а теперь вспотел. Химичка даже трояк не собиралась ставить просто так, только потому что Игорь сидит тут, весь такой замечательный. Через месяц Игорь обнаружил, что прямиком шагает к победной «паре» за четверть.

Что касается химички, то она была реально шиза. Кликуха химички была «Это». Видимо потому, что та любила в тему и не в тему говорить «это!». Но не только это; прозвище вбирало в себя многие другие аспекты ее шебутной личности. Искренне прибабахнутая тетка, с причудами сверх. Молола у доски такое, что бледнел даже конспиратор Роман Гунько, в абсолютно зашифрованном виде для избранных масонов. Отойдя от первого шока, народ попытался что-то конспектировать, переспрашивал, требовал; иные включали голосовую запись на телефонах, чтобы попытаться расшифровать двоичный код дома с привлечением специалистов. «Это» оказалось пуленепробиваемым ларчиком. За годы несения вахты у доски химичка изобрела собственную морфологию, с явно кислотным оттенком. Каждое отдельное слово имело смысл — оно существовало в словаре русского языка, либо в словаре специальных химических терминов, проблем нет. Однако, сотканные в предложения, слова превращались в арабскую вязь.

- Вот ведь, это! А вы что? Долго так считали, а вот атом! И нейтроны, и протоны. Вместе, это! А размеры! Поэтому так думали, а потом открыли. Ну вот, теперь дальше.

Если заранее знать, о чем речь, то перевод абракадабры можно было найти в том же учебнике химии. Поскольку составные частицы атома имеют крайне малые размеры, долго считали, что атом неделим.

- Погодите, а можно еще раз?!- Лена Козленко покрывалась пятнами и теряла балансировку.

- Ну что, все никак не поймете? Это! Вот как раньше считали, но это было давно. Наука, знаете ли. И ядро атома тоже не конец, и дальше.

Суть — та же, морфология — модифицирована.

Надо отдать ей должное, химичка любила свой предмет. Молола у доски зажигательно, даже искрометно, постоянно двигалась, жестикулировала, что-то строчила мелом. И не скажешь, что почти бабка. Для Игоря химичка стала своеобразным «синим кроликом». Глядя на разворачивающееся у доски лиходейство, Игорь быстро впадал в транс и весь урок таращился на химичку куклой. Впрочем, судя по недовольному жужжанию, остальные в классе тоже не вдупляли, о чем речь.

Надо отдать химичке еще больше должного, это был учитель старой закалки и старых принципов, взращенных на идеях коммунизма. Когда на класс посыпались первые тройки, «Это» предложило всем желающим факультативные занятия после уроков. Бесплатно. Как будто на факультативе она будет использовать иную лексику! Игорь понятия не имел, ходил к ней кто-то после уроков или нет. Может, Лена Козленко пыталась. Или Саня Никитин, мажорик и отличник. Игорь не успел узнать, события развивались стремительно, как химическая реакция.

Он быстро смекнул: нужно что-то делать. Денег на взятку родители не дадут, да и не возьмет химичка, уламывать «Это» на тройку - по-любому игра в бирюльки, придумать хитрый план тоже не получалось. Оставалось самое простое — браться за ум. Во всяком случае, в плане химии. Игорю было не впервой. Он уже брался за ум неоднократно. Вот с баснями брался, к примеру. Часто это, правда, приводило к неожиданным результатам, но он не унывал.

Он устроился на диване, открыл учебник, открыл Яндекс, и начал вникать. Понять, к примеру, почему натрий — элемент третьего периода? Почему периода, а не уровня, как в компьютерной игре? Ок, потому что период уже включает в себя энергетические уровни. Логично? Логично. Разобрались. Для натрия этих уровней целых три. Но почему они энергетические? Что кроется за этим словом? Что за энергия такая, откуда она берется, и почему она меняется от уровня к уровню? Почему в атоме водорода заряд ядра равен +1? Что такое «плюс один»? Плюс один — чего? Вольт? Калорий? Прочитанных книг? Заряд нейтрализуется электроном — зачем он это делает? Просто так, нейтрализуется себе, и все?

Примерно так. Это!

Как позже выяснилось, пока Игорек тупил и зависал со своим учебником химии, события развивались лавинообразно. Школьные соловьи разрабатывали собственный план спасения, и он был истинно хитрым, не чета Игоря потугам. Учебники в пунктах «плана» вообще не фигурировали, равно как и Википедия. План был неожиданным, четко продуманным и убойным. Сам факт разработки плана провел жирную черту под квартетностью Игоря. Можно сказать даже, выделил рамкой.

На пустом месте был объявлен показательный урок по предмету химии. Те, кто был не в теме, галдели, как дятлы - «чо?», «зачем?», «что за хрень?», «это?». Меньшинство знало тайну и хихикало в тряпочку. За пять минут до начала «открытого урока» в класс ввалились какие-то мутные граждане и гражданки, по виду ни школьники, ни учителя. По тому, что мутные граждане и гражданки кивали некоторым ученикам, остальные заключили, что приперся родительский комитет, который в классе именовался «облизбирком». Народ подобрался, чуя, что веет ветром перемен, и не беря пока в толк, откуда дует. Верховным смотрящим всей разборки выступил завуч, замыкавшая шествие. Облизбирком расселся на задних партах, выдавив оттуда пофигистов и клоунов ближе к доске.

И завертелось.

Химичка била рекорды, учиняя лиходейство у доски. Метала фразеологизмы, как холодное оружие ниндзя, вертелась вьюном, дирижировала указкой, отфутболивала вопросы, - в общем, призывала насладиться зрелищем как облизбирком, так и маститых химиков, которые были развешаны по стенам в качестве суровых портретов. Учила химии, это!

Похоже, в их классе самая настоящая революция, смекнул Игорь Мещеряков.

Ну, дурындой-то химичка не была, отнюдь. «Это» сразу же прочухало, откуда сквозняк, и принялось латать дыры подручным материалом. Раз уж вы из себя все такие знатоки химии, прошу, сертификаты на стол. Иными словами, «Это» как могло вовлекало в научный диспут зачинщиков, чьи родители сидели на задних рядах и кумекали. Лену Козленко. Сашку Никитина. Весь супевыглаженный, суперопрятный, суперосанистый. Супермарио, короче. Его, видать, три Золушки наряжали перед школой. Однажды физрук с хронометром объявил кросс, и когда Саня Никитин прибежал к финишу, Игорь его даже не узнал. Он никак не мог связать этого растрепанного сопливого грача с тем Саней Никитиным, который сдувал с себя пылинки. Его бы побить за это, но не трогали, даже Дима «Кореянин» Шиляев не цеплялся, потому как папа Никитина был спонсором, а мама входила в облизбирком и сейчас сидела позади, лютуя и ненавидя химическое быдло.

И прочих. Химичка приобщала и прочих, чтобы швырнуть в харю облизбиркому их нерадивость. Химичка задавала вопросы, а потом хладнокровно наблюдала, как жертвы корчатся. Те самые, которые в прочие дни ходили гордо. Те самые, которые не квартет, кто спас будущее, кто рубит фишку, кто не-Игорь. Химичка-Это ломала стереотипы. Конечно, ей этого не простят. Игорю вон басни чертовы не простили, что уж говорить!

После того, как очередная жертва молча садилась за парту с красными пятнами, «Это» театрально обращалось к облизбиркому:

- Ну вот! Это! А вы? Что, как думаете? Все не поймете! Стараться, и все!

В переводе на литературную лексику: если у вас дети-дебилы, так нехрен на учителей пенять. Учите, это, химию!

Облизбирком молчал, насупившись. Ирония в том, что из всего сообщества, кажется, один Игорь честно занимался все дни химией. И он мог бы еще понять, если бы школьная элита сейчас тупила на действительно каверзных вопросах. Однако вопросы химички были элементарные. Игорь, если бы спросили его, с легкостью бы расщелкал большинство вопросов, и пусть бы облизбирком спел ему химический романс с задних парт. Но его, конечно же, никто не спрашивал. Его родители не состояли в школьном комитете, а сам он не входил в число заговорщиков-революционеров.

После урока облизбирком натужно поднялся и в гробовом молчании покинул класс. Завуч по уставу замыкала шествие. «Так а чего решили-то?!»- едва не воскликнул Игорь, но вовремя прикусил язык. Несколько дней после показательного урока он еще присматривался к окружению, ожидая новостей. Ну, к примеру, громогласного объявления, что «мы победили». Или облизбирком приволочет длинную веревку, и они сообща линчуют «Это» прямо у доски, покрытой химико-каббалистическими знаками. Хоть каких-то последствий. Но ничего не происходило. Совсем.

Но — не совсем. Только осознал это Игорь не сразу. С виду все оставалось, как встарь. Химичка-Это вертелась волчком у доски, балаболила химический вздор, словно плотно сидела на «химии», класс пытался конспектировать, хихикал и недоумевал. Однако оценки изменились. Не сразу, постепенно. Не у всех - у некоторых. И как-то так совпало, что изменились они именно у тех, чьи предки входили в состав облизбиркома.

Но, конечно же, это было просто дурацким совпадением!

Раз уж пришло время перемен, Игорь грешным делом понадеялся просочиться в лазейку. Как раз очень скоро прицел уставился на него: его вызвали к доске. Давно пора. Двояк за четверть светит. Игорь вышел, сопровождаемый смешками соловьев, которые уже потирали руки, предвосхищая порку у доски. Да только хрен они выкусили. Минуту спустя смешки поутихли, воцарилось изумление.

Признаться, Игорь сам себе удивился. Он вдруг начал отвечать на вопросы, и не на какие-нибудь, а на химичкины. Поскольку вопросы задавались химичкой в ее неповторимой манере, удивление можно было множить на два. Химичка реально была шибанутая малек. Старая уже, на пенсию хочет. После каждого удачного ответа «Это» наигранно оборачивалось лицом к классу и всплескивало руками, как домохозяйка перед пригоревшим обедом. Так «Это» призывало честную компанию разделить с ней химический восторг. Игорь-Петрушка раскраснелся. От смущения и от гордости. Они с химичкой вошли в раж, как два партнера по танцам.

- Ну вот!- исходила радостью химичка. Игорь, стараясь не лыбиться, возвращался к парте. Класс косился на него настороженно. Подозревали, что он киборг.- Стоит только, это! Можно, а не понимаете! Даже Мещеряков, вот! А вы все думаете, бунты ваши. Стараться, и все. Это! Вот, Мещеряков! Ну и молодец, на тройку ты сегодня заработал.

Игорь споткнулся и стал. Пунцовость ринулась на его щеки, злоба окутала сердце. Кто-то хихикнул слева. Леха Воробьев в дальнем конце издевательски воздел кулак.

Игорь развернулся.

- А почему тройку-то?- прошипел он, и вдруг почувствовал, что он на грани. Впервые он близок к тому, чтобы завопить, схватить стул и швырнуть тот в окно. Или в химичку.

Химичка слегка подпрыгнула от удивления. Энергичная она все-таки… Может, и пороговую тысячу осилит, несмотря на возраст.

- А что? Троечник! Это!- прошамкало «Это».- Вот ведь как, сами! А говорите, что я. Сами только. Ну заработал же. И дальше, это!

Иными словами: если ты троечник, будь рад тому, что вообще не выкинули на мороз.

Игорь молча сел рядом с равнодушным, не реагирующим Романом Гунько. В ушах звенело. Руки дрожали от ярости. Он постарался ни на кого не смотреть, чтобы не выдать эту ярость, он боялся ее и стеснялся. Он понимал, что если ей дать шанс, то он начнет вести себя неадекватно. А это было намного хуже, чем осознать, что его ссылка в квартет — бессрочная.


Глава 11. Дома - 3.

Как издревле привыкли, собрались. Гости подтянулись ближе к пяти вечера. По-видимому, к Игорю на день рождения, - его же день рождения.

Для Игоря этот день навсегда в мыслях сроднился с образами бабушки и дедушки. Когда-то они жили вместе, и он многого не помнил. Все, что ему осталось в наследство, это лохмотья, картинки-гифки. Бабушка с утра катает тесто, а он крутится рядом в надежде стянуть кусочек сырого теста. Еще лучше, если он уже обвален в муке. На бабушке — домашний халат в голубой цветочек. Всего у нее два халата, во всяком случае, так помнит Игорь: в голубой цветочек и с розовыми полосками. Потом бабушка садится лепить пельмени, а Игорь зависает напротив нее, ковыряясь в муке. Но дело ведь не в муке, правда? Бабушка рассказывала истории. Про то, как они жили в СССР. Про то, как ездили в Адлер и в Москву. Про то, как жили ее собственные родители, прабабушка с прадедушкой, которых Игорь не знал. Про то, как раньше жилось в деревне — был и голод, и достаток, и злоключения, и счастье. Рассказывала сказки и притчи. Вот только они никогда не воспринимались, как сказки или притчи, это был словно реальный мир.

Она рассказывала о Кабе. О том, что та иногда приходит во снах. Она предупреждала Игоря задолго до того, как Каба появилась в его жизни.

Потом дед начинает собираться в свой гараж. На дворе лето, сборы ограничиваются натягиванием кепки. У деда забавная кепка, с гербом СССР, но, скорее, для смеха. Дед не скучает вовсе по СССР, и у них с бабушкой по этому поводу часто споры. Металлический гараж стоит буквально в сотне метрах, за домом. Стоял… Теперь его уже нет, гаражные постройки пожрал рынок: власти снесли, застройщик возвел новый дом. Когда-то в гараже стоял дедовский Урал с люлькой. Судьба Урала была Игорю неизвестна. Он мог спросить родителей, но не решался.

- Пошли, партизан.- Дед ласково треплет его за вихры.- Заберем в гараже твой подарок.

А еще там, в гараже, у деда имелась трехлитровая банка самогона, которая была самовосполняющейся. Во всяком случае, она никогда не пустела и всегда встречала деда с радостью. С самогонкой Игорь был знаком в том смысле, что как-то пристал к деду, и тот дал Игорю понюхать. Игорь-недопесок разболтал бабушке, дед получил нагоняй и скалкой. Но на Игоря не бузил, хотя тот заслуживал пендель. Дед тоже умел рассказывать, но дома все больше отмалчивался. Читал газеты, смотрел телек, в основном про политику. Отрывался в гараже: степенно отпивал из трехлитровой банки несколько глотков, вытирал рот рукавом, крякал, закуривал козиножку, заводил свой Урал на прогрев, усаживался снаружи на завалинку и щурился на солнце.

Потом дед с бабушкой уехали в деревню и доживали последний год жизни там. Игорь встретил новый день рождения без них: они лишь позвонили и перевели деньги на подарок маме на карту. Мама перевела деньги в шмотки и подарила Игорю. Вскоре дед с бабкой умерли. С разницей в три месяца. Тот год был черным для Игоря, для них всех. Папа сильно пил, мама охладела, стала отстраненной. Со смертью деда с бабкой день рождения для Игоря потерял смысл. А когда в этот день предки стали приглашать домой своих друзей, Игорь его возненавидел.

Мама с утра подарила свитер. На зиму. Поелику зима маячила в отдалении (в будущем), свитер мог быть впору старшему брату. На вырост, в общем. Мама тут же заставила Игоря померить свитер, и он померил свитер. Молча поприветствовал в зеркале себя в слегка мешковатом свитере. Поблагодарил маму за подарок, убрал свитер в шкаф. В этом плане мама была чертовски предсказуемой, другие подарки, кроме как шмотье, она не признавала.

А вот отец приволок перспективно выглядящую коробку, и там обнаружились наушники. Оранжевого цвета, накладные, все по-взрослому. К тому же оказалось, что они беспроводные. Блютуз у Игоря имелся и на ноуте, и на смартфоне. Теперь он теоретически мог слушать музон из любой точки квартиры, за исключением того, что особо по дому он не слонялся. Предпочитал свой угол и даже ел там (пока мама на работе и не палит). Наушники — вещь, без дураков! Игорь возрадовался зело, но постарался не прыгать от счастья, чтобы не уязвить маму с ее свитером.

Первым завалился дядя Саша с новой женой. Дядю Сашу Игорь знал, жену — не знал. И бывшую жену — не знал, они давно развелись. Дядя Саша был партнером отца по установке пластиковых окон и дружбаном по жизни. Дяде Саше было под сорок; сколько Игорь его помнил, «дядей» тот не хотел становиться категорически. Когда-то Игорь имел членский билет и пару раз составлял взрослым компанию на рыбалку. Если им доводилось ехать в одной машине, дядя Саша балаболил исключительно о бабах. Дядя Саша — этакий гоголь, который перед тем, как выйти за дверь, погружается в ванную с парфюмом, даже если собрался на рыбалку. Он и сейчас развонял, как Парфюмер своей тряпкой, Игорь аж прослезился, но ниц падать не стал. Так-то нормальный дяха, но Игорь избегал с ним общаться. А как его звать-то вообще? На «дядю» тот быковал, а «сашкать» у Игоря язык не поворачивался.

Жена называлась тетя Света. Была блондинкой, носила штаны «обосралась и иду» и пирсинг на носу. Пирсинг ей удивительно шел, штаны — не шли. Раза в два моложе дяди Саши. Наверное, тоже поначалу звала его «дядей», но потом он объяснил, что не нужно этого делать, и они поженились. Тетя Света с ходу всех полюбила и умудрялась улыбаться тоже всем сразу.

- А у вас животных нет?- поинтересовалась она, оглядываясь.

- Двое,- не моргнув глазом ответила мама.- У одного — день рождения.

Тетя Света вылупилась, а Игорь прикусил губу, чтобы не хохотнуть. Мама была старше этой тети, но выглядела на порядок эффектней. Наверное потому, что одеваться умела. Юбка до колен — не слишком короткая, но и не длинная. Открытые плечи, но тоже в меру. Волосы уложены. Вообще, мама вызывала всегда у Игоря двоякое чувство. Она часто напоминала снежную королеву, у которой все выверено до сантиметра — как длина юбки и высота каблуков. В то же время Игорь чувствовал в ней внутренний огонь революции, и он недоумевал, почему мама так упорно его прячет.

- А у меня собака и два кота,- щебетала тетя Света.- Теперь вот к Саше переехала, а их куда же? С собой, конечно. Не привыкли только еще на новом месте, депрессия. Владлен еще поспокойнее. Владлен — это старший кот. Я вообще люблю животных. Я думала еще третьего котика завести, но Саша против.

«Я бы тоже был против»,- подумал Игорь. Дядя Саша никогда за котами не увивался, все больше за кисками. Вот мама, к примеру, терпеть не может собак, а папа любит, но не заикается. Зато мама мечтает о попугайчике, а папа звереет от одной мысли об этом, и мама давно не заикается тоже. Это называется семья. А на хрена козе баян, и зачем жениться на зоозащитнице, Игорю тоже не совсем понятно. Ну, они взрослые, им виднее. Особенно дяде Саше, тот уверен в себе гарантированно, судя по победному виду.

- У нас в деревне однажды нарисовалась псина,- подхватил отец.- Мы ее Белкой прозвали. Она белая была когда-то, если отмыть… Приблудная, ходила по дворам, клянчила. Местные собаки ее гоняли, но люди подкармливали. Иногда, если дождь, кто-то в сарай пускал. Однажды сдохла Белка посреди дороги. А мы как раз в футбол играли и видели. Шла спокойно, потом стала вдруг свой хвост грызть, потом задние ноги, прям до крови. Потом сдохла. После этого за полгода половина деревенских собак вымерла. Что за заразу разнесла, никто толком и не узнал, да и не пытались особо. А может, проклятая была.

- Ужасно!- Тетя Света позеленела, приняв к сердцу, и ее штаны отвисли сильнее.- Так вот всегда и бывает. Все наше равнодушие, все к нам и возвращается. Приютил бы кто-нибудь бедняжку, все бы и обошлось.

- Угу.- Отец хмыкнул.- Или бы люди начали дохнуть тоже. С тех пор деревенские приблудных собак или травят сразу, или отстреливают.

Тетя Света покачала головой. Думы о людской черствости, об обездоленных собаках и животных поглотили ее.

Дядя Саша и тетя Света приволокли нарды. В смысле, Игорю в подарок. Игорь оценил, что идея, похоже, принадлежит зоозащитнице. Дядя Саша лучше бы подарил ему оторванный глушитель от автомобиля. Или пузырек с туалетной водой. Кстати, он его пил. Без балды! Однажды на рыбалке он так нахрюкался, что с утра блевал и поносил. А еще оказалось, что выпивка накануне вышла. Тогда он достал свой Дольче-Габбана, или какой там у него Шипр, и треснул в одну харю. Потом еще час дристал в кустах, но вроде отпустило.

Игорь поблагодарил за подарок. Нарды были не пришей к кобыле хвост, завернет в подаренный свитер. Пусть греются. С кем ему играть, с попугаем?

Дядя Саша снял пиджак, в котором он пришел, и вызвался помочь на кухне. Только не маме, а отцу; он помогал тем, что они вместе откупорили коньяк и вдарили по первой. Зоозащитница досталась маме. Мама плотоядно улыбалась. Зоозащитница поглядывала на нее с опаской.

Следом нагрянули дядя Леша и тетя Нина. Дядя Леша был толстый и в очках, тетя Нина — худая, яркая и загадочная. Вместе они состояли в гражданском браке, кажется, года три. Игорь краем уха слышал, что окружение делает ставки: загс или разбегутся? Тетя Нина была маминой подругой. Дядя Леша — за компанию вхож, куда ж его деть? Дядя Леша был гусь. Даже Игорь, равнодушный к чужому белью, с него офигевал. Дядя Леша имел аккаунт в Твиттере под ником «Тупой Кот». И он был профессиональным троллем. Официально нигде не работал — самозанятый. Однако налоги ему не грозили, потому как его доход юридически доходом не считался. Зарабатывал дядя Леша тем, что колесил на тачке по всей области и заходил в заведения. В кафе, рестораны, гостиницы, автомойки, магазины, пекарни — любые, где вывеска. А когда заходил, начинал канить. И канил он до тех пор, пока не выводил из себя всех присутствующих, провоцируя на необдуманные действия. Дядя Леша возвращался и преспокойно подавал заявление в суд, а обвинение подкреплял видеосъемкой, которую дублировал в Твиттере. Разумеется, видео было аккуратно вырвано из контекста. Он судился со всеми: с магазинами, с автосервисами, с частными и государственными конторами, с ГИБДД, с поликлиниками, с дорожными службами, с соседями, с бывшими приятелями, которые должны денег (а скорее — он им). Он мог найти повод посудиться даже с уличным промоутером или Дедом Морозом. Несколько раз он выигрывал в суде крупные и денежные дела, в остальном — по мелочи. Папа говорил, что до поры до времени. Грохнут однажды. Если не на месте конфликта, то выследят где-нибудь на трассе и грохнут. Поэтому тетя Нина и не выходит за него, кому охота вдовой оставаться, тем более что у дяди Леши нет ни фига в имущественном плане, он у нее живет.

Тетя Нина… Что ж, тетя Нина — отдельная тема. В общем и целом Игорь не сильно интересовался противоположным полом. Хотя голых теток в интернете рассматривал, что бы там Петров себе ни думал. Но больше с познавательной стороны. Исподтишка он поглядывал на голые ноги девчонок в школе — тех, кто постарше, на сверстниц не глядел. Но тоже скорее сравнительно. Так что с ориентацией у него — все ок, с либидо — пока не ок.

А вот тетя Нина… Тут другое. Давным-давно он часто проводил с ней время и ночевал у нее, как у ближайшей подруги семьи. И однажды он кое-что сделал. От осознания содеянного его скрутил огненный обруч стыда и не отпускал долгое время. Похуже, чем прогулянная тренировка и подстава Имовича перед мамой и перед опекой. Он постарался затолкать память об этом в угол самой пыльной антресоли. Он старался не думать, не вспоминать, но эмоции прорывались даже сквозь захлопнутую дверцу шкафа.

Как-то раз тетя Нина приснилась ему голой. Причем ниже шеи он ее не видел, только лицо; но он был уверен, как это бывает во сне, что на ней — ничего, кроме цепочки на шее. Тетя Нина буравила его своими черными глазами, в обрамлении черных волос… Она часто так делала — смотрела загадочно и молчала, по части загадочности она могла дать фору даже маме. Игорь ожидал во сне, что сейчас тетя Нина спросит его о том, что он сделал тогда, пока она спала пьяной, и от того, каким будет его ответ, зависит продолжение сна. Тетя Нина подступала ближе, Игорь ощущал в животе строительный перфоратор. А потом он — обоссался. Вернее, это он так подумал, потому что из его писюна выстрелило струей — прямо в направлении голой тети Нины. Игорь хотел посмотреть вниз, испытывая одновременно ужас от того, что обмочил тетю Нину, но и предвкушение, что он увидит ее ниже пояса… А потом он проснулся. И он правда обоссался, но в следующую секунду он уже знал, что это не так. Он читал об этом во всяких статьях и форумах, так что теоретически был готов. Да и на ощупь жидкость была явно не мочой.

Тетя Нина никогда не носила юбки, только джинсы. Игоря это уязвляло больше всего. Раньше он часто видел ее в коротком домашнем халате, но ему пришлось спрятать и это воспоминание, чтобы оно не вытянуло другое. Постыдное. Мерзкое. И порочное.

Дядя Леша и тетя Нина подарили деньги. Дядя Леша сказал:

- От предков заныкай и на девок потрать! - Такой юморной дядя Леша.

Завершил вхождения дядя Радик. Дядя Радик был дружбан отца по детству, проживал в соседнем подъезде. Игорь частенько видел его на улице, как тот ходит. Если бы дядя Радик совершил правонарушение, его мог бы выследить любой пекинес: дядя Радик устилал свой путь харчками. Харкался тот, как пулемет, налево-направо; Игорь часто недоумевал, ведь дома тот не плюется, что же такое случается с ним на улице? Вдобавок дядя Радик был усатый и кучерявый. Дядю Радика Игорь не любил и боялся. Дядя Радик был докапывальщиком. Он был из тех, кто идет по левой стороне тротуара и норовит толкнуть. Из тех, кто торкает продуктовой тележкой в очереди. Из тех, кто ставит подножки малышам ради хохмы или норовит стянуть игрушку и забросить подальше. Чисто поржать. Дядя Радик питал к Игорю взаимные светлые чувства. Однажды врезал. Засел за родительский комп и играл в войнушку, а Игорь крутился рядом, ну и случайно сбил тому прицел. Дядя Радик распсиховался, припечатал подзатыльник и послал на русские три. Игорь не стал стучать предкам. Еще подкараулит потом на улице и надает в репу или цыганам продаст. Был период, когда Радик оборзел и начал наведываться по каждому поводу, но мама быстро это пресекла. Теперь дядя Радик заскакивал только затем, чтобы занять у папы денег. Внутрь не заходил, клянчил в подъезде. Не отдавал потом.

Дядя Радик подарил открытку. Хороший дядя Радик, хоть не надо притворяться и мямлить «спасибо». Дядя Радик стал сразу же озираться, ища, где есть выпить. Потом мужики нырнули на кухню, бахнуть по второй (а кто-то по первой), пока все ждут доставку пиццы, а Игорь свинтил в свою комнату.

Он тут же нацепил новые наушники и врубил музон. Игорь всегда был меломаном, но фанатом стал не сразу. Его папка с музыкальными группами занимала чуть ли не половину жесткого диска, он просто слушал все подряд, все, что нравилось. Настоящим прорывом для него стало знакомство со страницей Вконтакте одноклассницы Марты Точилиной. Марта была одиночкой в классе, как и он сам, имела «готический» прикид, чем-то напоминала тетю Нину, и тоже была ярой меломанкой. Игорь очень быстро убедился, что он может полностью доверять рекомендациям Марты, которые та выставляла на странице. Они не общались. Игорь ни разу не написал Марте, даже не ставил лайки. Марта, даже если у нее и стояло приложение «Мои гости», тоже никак не реагировала на его частое появление на странице. Именно через Марту Точилину Игорь плотно подсел на финскую музыку: сначала Him, Ruoska, затем Nightwish, Amorphis. Но все вдруг померкло, стоило Игорю услышать творчество группы Apulanta. Впервые в жизни Игорь стал фанатом.

Он и сейчас слушал эту группу, композицию под названием «Понедельник». Музыка в наушниках ощущалась совершенно иначе, нежели в колонках; это как подслащенный чай отличался от чая без сахара. Игорь сидел перед ноутом, рассеянно просматривая анкеты Вконтакте, наслаждаясь кайфом от папиного подарка. До тех пор, пока боковым зрением не заметил движение. В дверях возник отец. Игорь стащил наушники.

- Игорюня, ну ты чего! Пошли, именинник, ради тебя собрались.

Видимо, это означало, что жратву уже подвезли. Игорь вырубил музон и пошел. Раз ради него, куда деваться.

Расположились в родительской комнате, кто где приткнулся. Часть еды отгрузили на кухню, часть свалили на журнальном столике по принципу шведского стола. Дядя Леша, развалившись на диване и почесывая брюхо, уже уминал пиццу. Дядя Радик лакал пиво из горла, сидя верхом на стуле. Папа и мама пока ходили туда-сюда с приборами. Тетя Света присела на уши тете Нине со своими блошистыми.

- Владлен – старший. А младший – Леон. Леон – рыжий, Владлен – серенький. У Леона аллергия, так что корм у него специальный. А Владлен здоровый, но почему-то боится высоты. Сам не лазит, а посадишь — начинает плакать. Ветеринар говорит, что это нормально. Просто особенность такая.

Дядя Леша, который имел в Твиттере аккаунт «Тупой Кот», доел кусок пиццы, вытер рот и руки салфеткой и доверительно придвинулся к дамам.

- Кот — тупой,- изрек Тупой Кот, и тетя Света осеклась.

- В смысле?!- Она мигнула пару раз и насупилась.- Зря вы! Очень умненькие котики.

Дядя Леша отмахнулся.

- Не о том! Кот — тупой. Не твой кот, а в принципе. Говоришь: не ложись на постель. Вон у тебя место есть, кошкин дом купили, спи там. Все равно ложится на постель, гнида. Наказывать бесполезно, будет срать в тапки. Проще убить, чем воспитать.

Дядя Саша машинально присел на подлокотник к жене, прикрывая тылы. Игорь взял пиццу, налил колы и забрался в кресло в дальнем углу.

- Ну и правильно!- возмутилась тетя Света.- Кошки ищут место, где потеплее и помягче.

- Вот и я о том!- мудро воздел палец дядя Леша.- Пофиг, что нельзя, пофиг, что накажут опять, буду все равно лезть на постель. Там же теплее и мягче.

Игорь перевел взгляд на тетю Нину. Тетя Нина прятала улыбку, отпивая из пластикового стаканчика. Мимо прошла мама, заняла свободный стул у окна. Отец возился на кухне.

- Для того мы и называемся хозяевами!- зацепилась тетя Света.- Нужно воспитание, нужен подход. Не все так просто. Сказал - не лезь, и что, кошка прям сразу должна понять? Человек, что ли? Нужно создать условия!

- Что значит — подход?- удивился Тупой Кот.- Воспитание — это ущемление прав кота. Кот разве существо второго сорта, которое нужно воспитывать?

- Вы передергиваете!- Тетя Света пошла красными пятнами. Дядя Саша заерзал на подлокотнике. Прочие уже давно привыкли к закидонам дяди Леши и не обращали внимание, посмеиваясь. - Раз берешь животное, будь готов, что оно будет спать на постели. Зачем брать тогда вообще?!

- Что значит — зачем?- удивился дядя Леша вдругорядь.- Пусть на улице умирает, так получается? Или во вшивом питомнике?

- Раз хотите спасти животное, будьте готовы создать ему условия!- отрезала зоозащитница.- Иначе действительно нет смысла – в питомнике или дома.

- А это уже ущемление моих прав,- веско добил дядя Леша.- Я готов поделиться пространством с котом. Я готов кормить кота, готов поить кота, готов гладить кота, играть с котом, убирать дерьмо кота, лечить кота. Но не спи, сволочь, на постели! А кот готов все это похерить. Готов рискнуть всем и оказаться на улице. И ради чего? Ради вшивого «теплого местечка»? Кот — тупой!

- Хорош, Леха, про кота,- недовольно вклинился дядя Саша, а дядя Радик издевательски заржал.

- У него нет кота,- заметила со своего места мама.

- Нет кота?- Глаза тети Светы сверкнули, еще немного, и она будет готова убивать.

- Нет места для кота,- вежливо поправилась мама, вероятно, намекая на нелегальное положение дяди Леши. Тот благодушно потянулся за новым куском пиццы.- Кроме постели. Было бы место, был бы кот.

Тетя Нина покосилась на маму и промолчала. Игорь мысленно пожал плечами, не понимая этих взрослых намеков.

Возник отец, и внезапно в комнате стало ужасно тесно.

- Народ, хорош базарить, давайте о главном! - воззвал отец.- У нас сегодня не просто именинник, а совершеннолетний именинник.

Все уставились на Игоря, его же праздник. Тот порадовался, что хоть пиццу успел доесть, пока было «про кота», а то сидел бы сейчас с куском недожеванной пиццы, как застигнутый воришка, у всех на виду.

- Я помню, мать мне все время повторяла одну и ту же фразу,- заговорил отец.- «Надо быть в ладу с самим собой». Я никогда не понимал, что это значит. Что это такое? Я сам с собой не ссорился, чтобы мириться и в ладу быть. А если кто-то не в ладу, что делать? Перед зеркалом садиться или писать письма самому себе? Хех! Да я и не задумывался, мало ли что старики там гундят. В ладу, не в ладу. Все это возраст, мы молодые — все такие, ничего, как говорится, личного. Думаем только задним местом, это мне тоже, кстати, мама повторяла. Но теперь я вроде начинаю понимать, что это такое, жить в ладу с собой. Не до конца еще, только краешек. Теперь я согласен, что это действительно важно.- Он помолчал и добавил:- Я не хочу ничего менять, вот в чем суть.

«Как будто не мне говорит,- резко подумал Игорь.- Как будто не мне, а кому-то другому. Может, себе. Может, кому-то из присутствующих. Или маме? Или кому-то, кого нет в комнате...»

Отец поднял голову и посмотрел Игорю в глаза.

- Игорюня. Желаю тебе, чтобы ты жил в ладу с собой.

В горле встал ком. Игорь Мещеряков внезапно осознал, что слишком возомнил о себе с этими проклятыми книгами. Посчитал себя слишком умным. Слишком начитанным. По-любому умнее и начитаннее предков. И если маму он часто не догонял, то отца он вовсе недооценивал, считая того поверхностным и плоским. И сейчас у него защипало в носу от раскаяния. Потому что отец оказался не просто проницательным. Он оказался достаточно зорким, чтобы оценить внутреннее состояние сына и передать ему, как эстафету, слова бабушки.

- За тебя, Игорюнь! - заключил отец и поднял пластиковый стаканчик с коньяком.

- И за стариков, которые гундят,- добавила тетя Нина. Она выглядела очень серьезной и меланхоличной.- И которыми мы все тоже постепенно становимся.

Отец опрокинул стаканчик и хлопнул себя свободной рукой по колену.

- Пороговая третья пройдена!- возвестил он, ни к кому конкретно не обращаясь, а Игорь непроизвольно вдруг вспомнил Алика-Фонарика.

- А я тебе говорю: записывай себя!- откликнулся дядя Саша. - Камер везде натыкай и записывай. А утром — прокручивай.

Отец перевел взгляд на тетю Свету и пояснил, чтобы та тоже была в курсе и не сидела, как ворона Кагги-Карр. Раз уж она примкнула к их импровизированному сообществу (судя по ее мышлению, ненадолго).

- После третьей рюмки ничего не помню. Без исключений. Такой уж организм. Не важно, что я там пью, любой напиток подходит. Даже пиво. После третьей бутылки то же самое. Наутро в голове чистое поле. Если выпью одну рюмку или две, то все норм. Три – отрезает! Мне вот пацаны говорили, что у многих так, но потом постепенно они что-то все равно вспоминают. А у меня бесполезно, даже если мне рассказывают подробности, ничего не могу вспомнить. Только верить словам остается. Хех! Так что тост Игорюне я завтра по-любому вспомню, а то, как тебе все это рассказываю, - уже не вспомню. В следующий раз могу начать заново рассказывать.

Игорь прикусил ухмылку. Было дело, проходили. Так-то астральные провалы отца его не слишком напрягали, да и маму тоже, но пару раз отец Игорю доставил. Однажды мама куда-то слиняла и оставила их вдвоем. Отец пил пиво и хотел посидеть в инете, но Игорь разве даст? Игорь тогда еще не настолько зомбировался книгами и чем-то напоминал живого ребенка, если приглядеться: крутился рядом, пихал невзначай под локоть, приставал с вопросами, а когда исчерпался — начал канючить какую-нибудь историю. Отец мазался-мазался, потом сдался.

- Игорюнь, я тебе рассказывал, что бабушка во время войны партизанила? Нет? Ну, слушай тогда. Она совсем молодая была, даже школу не успела закончить, а тут война. Многие деревенские в партизаны подались, многие погибли. На возраст не смотрели тогда, все воевали, кто мог. Книга есть такая, «Молодая гвардия» называется. Ты когда подрастешь, почитай. Там про бабушку не написано, но она такая же была. Помнишь, мы с тобой на железку ходили в деревне, где перегон? По этой железке немцы свои составы с оружием гоняли, а бабушка с другими деревенскими их подрывала или под откос пускала. А потом она попалась. Привели ее в деревню, заперли в сарае, утром казнить хотели. Только сторож там — он тоже деревенский был. Отпер сарай ночью, и они вдвоем сбежали. Такие дела. Ну а скоро и война закончилась.

Игорь Мещеряков в глубочайшем кризисе отвял от отца на весь оставшийся день. Как же так, пораженно думал он в своей комнате. Как же так, почему ему никто ничего раньше не рассказывал?! И бабка с дедом, как назло, в этом году слиняли в деревню, так что их теперь не прижать. Почему среди всех бесчисленных бабушкиных историй не нашлось места, чтобы открыть Игорю хотя бы клочок той правды, той истории, которая навеки помечена в календаре пятью черными годами?

На другой день он едва дождался, когда отец пробудится после вчерашнего собеседования с пивными бутылками, и притиснул к стенке уже его. Отец смотрел на Игоря поначалу насупленно, потом недоуменно, под конец — озадаченно, даже немного испуганно.

- Игорюня, а ты с чего взял вообще? Так-то бабушка 40-го года рождения… Когда война началась, ей годик всего был… Да и немцы до деревни не доходили, даже не бомбили эту область...

«С того взял, что ты сам мне вчера рассказывал, гадский папа!»- хотел завизжать Игорь, но не сделал этого по причине: а) субординации, б) был слишком огорошен тем, что ему насвистели, в) мама уже что-то такое говорила, вспомнилось ему. Что-то насчет не воспринимать слова отца в подпитии серьезно. Точно! Может нагородить горы, но к утру даже не вспомнит, и совесть чиста,- так она сказала. Так что очарование легендой закончилось, едва начавшись. Игорь поплелся удрученно в комнату, отец поплелся удрученно за минералкой.

- Пошлите покурим! - пробурчал заметно охмелевший дядя Радик, и народ как по команде зашевелился.

Игорь, воспользовавшись суматохой, улизнул в свою комнату.

Он нацепил новые оранжевые наушники, врубил альбом Апуланты «Как и все остальное» и вновь погрузился в созерцание соцсетей. На букридере его поджидал початый «Колдовской мир» Эндрю Нортон, но читать сейчас все равно нереально. Могут вызвать к очередному тосту. Дядя Леша, бухнув, имеет свойство забуриваться к нему в комнату, поговорить за жизнь. Придется ждать, когда все рассосутся по норам.

Через какое-то время Игорь вышел в туалет, а на обратном пути столкнулся с тетей Ниной. От близости с ней в животе Игоря вновь включился перфоратор.

- Как каникулы?- поинтересовалась тетя Нина, недвусмысленно преградив ему путь в коридоре.- Расслабляешься?

- Типа того.- Игорь кивнул, принуждая себя смотреть ей прямо в черные глаза. Они с тетей Ниной были почти одного роста.- Пока расслабляюсь. Читаю, в основном.

- Читал Чейза?- Тетя Нина изящно оперлась округлым бедром о стену. Перфоратор в животе переключился на космические обороты.

- Пока не дошел. Планирую почитать. Читал Гарднера.

- Чейза почитай. Гарднер — детсад. Или Дэшила Хэммета.

- Да я чет на фэнтези подсел. Эндрю Нортон.

- Тоже ничего,- одобрила тетя Нина.- Я в детстве думала, что Эндрю Нортон — мужик.

- Так в Википедии же написано вроде…

- Угу. Тебе сколько лет, гений? У нас интернетов не было.

Игорь слегка покраснел. Он уже с родителями попадал впросак по поводу разницы поколений.

- А в школе как?- продолжала допытываться тетя Нина.- Слышала, проблемы у тебя?

- Пытаюсь решать понемногу...- Игорь скривился.- С физикой засада.

- С физикой я тебе помогу,- буднично заявила тетя Нина, и Игорь вылупился на нее.- Чего так смотришь, у меня «отлично» было по физике. Могу даже дневник засветить, он у меня сохранился. Так что подтяну к школе, не вопрос. Напиши мне Вконтакте, если хочешь. Только учебник с собой прихвати.

- Родители просили?- насупился Игорь.

- Родители не просили,- серьезно успокоила тетя Нина.- И ты сам им не говори. Потом скажу, почему.

Она обошла его, обдав запахом духов и еще чем-то нестерпимо женским и дьявольским, и исчезла.

Игорь заскочил на кухню, чтобы скоммуниздить кусок пиццы, если еще осталось, и увидел маму, курящую на балконе в одиночестве. Пицца тут же забылась. Тетя Нина забылась! Все-таки мама — его главная эрогенная зона, как ни крути, только в ментальном смысле. Предки так-то не дымили. Отец вообще никогда не курил, мама позволяла себе изредка, когда выпьет. Как сейчас. Повинуясь импульсу, Игорь решительно отворил дверь и вышел на балкон.

- Игорь, не дыши дымом,- тут же отреагировала мама. Черт, она даже не обернулась, сразу поняла, что это он. Может, она датчик ему вмонтировала?

- Я спросить хотел,- сказал Игорь и остался. Мама промолчала, продолжая курить. Игорь встал рядышком, вдохнул запах дыма и выглянул во двор, на детскую площадку. На застекленной лоджии оставалось достаточно свободного места. Когда-то тут громоздился скарб со всего мира, но потом однажды отец сгреб всю эту рухлядь и увез в деревню. Игоря детские игрушки за компанию. А позже, когда продавался дом, все это добро куда-то делось. Игорь не знал, куда.

- Раджив Ганди не свалил еще?- спросила мама, стряхнув пепел с балкона.

- Незнай, я не заглядывал,- отозвался Игорь. - Почему папа с ним дружит? Он мутный и бухает.

- Пацанские игры.- Мама небрежно повела бровью.- Один накосячил, другой выручил. Теперь любовь по гроб жизни.

- В смысле?- Игорь ни черта не понял. Мама в подпитии — тот еще сфинкс.

Она помолчала. Видимо, раздумывала, продолжать ли свою милую беседу с четырнадцатилетним уже сыном, или хватит с него. Потом пояснила:

- Папа когда с войны вернулся, сам не свой был. Пил часто, занимался всякой хренью. Колобродил где попало. Спутался с гавриками, те позвали его на дело. Радик узнал и отговорил. И перед гавриками отмазал как-то. Потом гавриков по тюрягам рассадили, а папа уцелел. Вроде как благодаря дяде Радикулиту. Тот теперь и пользуется. Папа же у нас добрый. Все эти подробности мне бабушка рассказывала, отец вроде как стремается. Нашел, тоже мне, повод для стыда.

Удивительно, сколько всего, оказывается, происходит во время празднования дней рождений. Игорь не знал эту историю с папой. Не мудрено, если даже мама узнала ее от бабушки. Гребаный Раджив Ганди! По сути, четырнадцатилетнее существование Игоря в этом мире тоже можно вменить в заслугу дяде Радику.

- А почему они переехали? Бабуля с дедом? Мы же вместе жили…

- Так они всегда хотели,- хмыкнула мама. - Как только мы с папой поженились, они уже тогда замыслили слинять в свою деревню. Потом решили тебя дождаться, когда ты родишься. А потом первое время из-за тебя не уезжали. Слишком полюбили.

У Игоря защипало в носу. Он никому никогда не признавался, до какой степени он был шокирован их смертью. Мама перегнулась через перила и высунулась в окно, чтобы проверить, нет ли кого внизу. Ее блузка с открытыми плечами слегка отвисла, и Игорь обнаружил, что на маме нет лифчика. Он еще успел мельком подумать о тете Нине, прежде чем быстро отвел взгляд. Мама выбросила окурок, который спиралью полетел вниз, но тут же закурила новую сигарету. Из чего Игорь заключил, что время балконных посиделок еще не вышло.

- Мам, а твои родители живы?

Мама взглянула на него. Не сказать, чтобы вздрогнула там, или опешила, или удивилась. Но посмотрела внимательно. Изучающе.

- С чего вдруг интерес?

- Да просто… С Петровым говорили, он как-то спрашивал. А я даже ответить не смог.

- И как там у вас, с сыном Петра?- тут же переключилась мама.

- Ну...- Игорь смешался от неожиданности. Как? Он по правде и не знал, как.- Ну, мы общаемся…

- Договорились до чего-нибудь?

- Да вроде нет...- Игорь понял, к чему мама клонит, но крыть было действительно нечем.

- Может, ну ее, эту канитель?- спросила мама, больше сама себя.

Игорь вдруг испугался. Он осознал, что вопрос вполне может решиться здесь и сейчас, на балконе, и уже бесповоротно, - как обычно решает мама. Нужно было что-то предпринять. Он не готов пока расставаться с Петровым. Перспектива расставания его ужаснула, и он не знал, почему.

- Мы же только начали!- запротестовал он.- Он говорит, не нужно торопиться.

- Разумно.- Мама кивнула.- И очень по-деловому.

- А что с родителями твоими?- поспешил Игорь. Маме явно наскучило, она хочет вернуться к гостям.

- Они умерли давно. Погибли.- Мама совершила последнюю затяжку, потом отбросила щелчком окурок, уже не заботясь, стоит кто-то внизу или нет.- На машине разбились.

Игорь, честно говоря, прифигел. Нет, он догадывался, конечно, что с ним в доме соседствуют тайны. Но не думал, что до такой степени. Сегодня ему 14 лет, и он впервые узнает о том, что его дед с бабкой со стороны матери погибли в автоаварии. Это было круто даже для его конспиративной мамы.

- А почему ты не рассказывала?- рассердился он.

- Я вообще никому не рассказывала, только папе. Даже твои бабушка с дедом не знали. Я всегда отмазывалась, когда они спрашивали про родителей.

- Но почему?- недоумевал Игорь.

- Мне нравилось помнить их живыми. Хоть мы и не очень хорошо ладили, мне нравилось помнить их живыми. Если бы я начала со всеми говорить об их смерти, они умерли бы во второй раз. В памяти. Не знаю, понимаешь ты или нет…

Вновь вся конструкция мира пошатнулась. Игорь понимал это, как никто другой понимал, но косяк его в том, что он и тут был уверен в своей исключительности. Он считал своих родителей неспособными на подобные чувства. Он был уверен: родители не знают своих детей. А дети? Что знают о родителях дети, что стремятся знать? Они живут параллельно в одной квартире почти незнакомцами.

- А почему ты сюда переехала?

- Так из-за тети Нины! - рассмеялась мама.- Мы с ней переписывались в «аське». Потом она позвала меня к себе. Я сначала у нее жила, потом мы с твоим папой познакомились. - Мама оглядела его скептически.- Пошли, разведчик, у меня где-то фото родителей заныкано. Раз уж ты родословной увлекся, покажу. Только с возвратом. Не вздумай заляпать чем-нибудь, оно у меня одно. Заляпаешь — в дзюдо вернешься.

Мама хохотнула, открывая балконную дверь, а Игорь в который раз покраснел, как рак. Вдвоем они вернулись в гостиную, где уже вовсю играла музыка. Игорь не стал заходить внутрь, созерцая в дверях процесс празднования его собственного дня рождения. Нормально празднуют день рождения. Дядя Саша танцевал со своей молодой женой и защитницей четвероногих. Тетя Нина скучала, залипая на смартфон. Отец с дядей Радиком уселись прямо на пол и о чем-то жестикулировали. Дядя Радик уже «в слюни». Тупой Кот исчез с горизонта. Вероятно, какал. Дядя Леша любил серить в гостях, заседал с расстановкой и надолго, нервируя хозяев.

Мама что-то коротко спросила у тети Нины, та совершила неопределенный жест рукой и что-то ответила; обе рассмеялись. Потом мама шуганула дядю Радика с насиженного места и залезла в шкаф. Ковырялась она там достаточно долго, Игорь уже начал сомневаться, что его ждет удача. Но вот мама обернулась с обещанным фото в руках.

- Держи.

Игорь взял фото. Серьезно кивнул, давая понять, что помнит мамины напутствия и будет предельно аккуратен. Потом понес семейную реликвию к себе.

Это было обычное цветное фото формата 10х15, однако Игорь с первого же взгляда на него подумал, что с ним что-то не так. На снимке трое: двое взрослых по краям и одна молодая девушка в центре. Маму Игорь узнал сразу. Он понял, что уже этого само по себе достаточно, он увидел то, что всегда хотел увидеть. Он был прав, он не выдумывал, он не играл в конспиролога и не бредил зелеными человечками. Мама — она не та, какой кажется. Он всегда это чувствовал, и сейчас он получил подтверждение. В ее смеющихся глазах бушевал огонь и бунт. Она носила юбку намного короче тех, что носит сейчас, каблуки намного выше тех, что носит сейчас, ее прическа была взбалмошной и растрепанной, не такой уложенной, как сейчас. Но главное — это огонь, который шел из ее глаз.

Игорь перевел взгляд на ее родителей, на своих деда с бабкой, которых он никогда не знал. Он вглядывался в их лица и честно прислушивался к своему сердцу. Он пытался поверить Петрову, который утверждал, что человек имеет потребность — в дружбе, в самопожертвовании, в любви. Но этой потребности не было, и Игорь ничего не чувствовал, на снимке улыбались чужие люди, и от того, что они дед с бабкой, чужими они быть не переставали. Кажется, мама больше похожа на деда. Дед был одет в строгий костюм, пиджак еле сходился на его внушительном животе, бабушка была в цветастом платье, явно не повседневном. Наверное, они на каком-то празднике,- очень трудно определить, потому как фото сделано на улице и фоном служат стены зданий.

Вдруг он понял, что не так с фото. Кажется, это называется «диссонанс». В то время как люди на фото выглядели достаточно четко, стены зданий за их спинами казались размытыми. Словно в дымке. Словно в мареве. Они как будто пиксельные были. Игорь вглядывался в феномен некоторое время, потом пожал плечами. Кто его знает, эти фото-фокусы. Особенно если это касается старых некачественных фотоаппаратов типа «мыльниц».

Он перевернул снимок и увидел на обороте надпись от руки.

АРЫК, 2000

Игорь хмыкнул. Так вот как назывался город, откуда мама сбежала. Немудрено, он бы тоже сбежал.

Он положил снимок в ящик стола, намереваясь отдать его завтра, и вернулся к наушникам. Скоро народ начнет расходится, а он сможет вернуться за чтение. Сегодня он намеревался отложить Нортон до лучших времен, а скачать и почитать что-то из Джеймса Чейза.


Глава 12. У Петрова- 4.

- Игорь, ты веришь в Бога?

Сегодня Игорь был далек, как никогда. Стоило тому войти в кабинет, как Петров понял: что-то случилось. Он не стал накалять с ходу и разрывать парня вопросами. А когда Игорь усаживался в кресло, то непроизвольно поморщился. Как от боли. И тогда Петров понял.

- Не особо,- признался Игорь и, помолчав, добавил:- Я верю в людей.

- В людей? Ты?!- Петров не сдержался и тут же прикусил язык. Дебил. Мало ли что он там думает об Игоре. Игорь не должен этого знать.

Впрочем, парень и бровью не повел.

- А чего такого? Ну да, я верю в людей. Если несколько человек объединятся, они могут сдвинуть горы. Тысячи людей могут перевернуть мир. Человечество, задавшись целью, может переделать всю реальность. Не просто покорить космос, как в книжках, оно может переделать все. Саму суть мира. Я думаю, что нет никакого бога, потому что люди — они и есть боги. Только они не хотят думать об этом.

- Боятся ответственности?

Игорь мотнул головой.

- Боятся, но не ответственности. Многие же пытались, но потом пожалели. Сколько было изобретателей, которые вдохновились нестандартными идеями. Альтернативные двигатели, бесплатные лекарства, продление жизни. И где они все? Я думаю, что-то вдруг начало случаться, что-то нехорошее, и они испугались. И это никакие не теории заговора, я не верю в рептилоидов. Умники пишут о том, что нельзя зарывать талант в землю. Говорят, нужно идти к своей мечте. Но оглянитесь, кто доходит? Почти никто. Принято думать, что известные и богатые люди добились, но откуда людям знать, о чем мечтали известные и богатые в детстве? Не исключено, что о другом совсем. Все когда-то пытались, но что-то начало происходить вокруг, и они перестали. Выбрали другой путь, другую специальность, другое мировоззрение, я не знаю...

- И чего же они боятся по-твоему?- осторожно поинтересовался Петров, отчетливо понимая, что сейчас они переходят к истинным причинам Игоря лунатизма. Вытесненное честолюбие и желание быть уникальным налицо, как он и подозревал. А также страх, который к этому привел.

- Каба,- пошевелил Игорь одними губами.- Они боятся Кабу. Может, они называют ее по-другому. Я знаю ее под этим именем, потому что так мне бабушка рассказала. Но не суть, как называть, хоть пирожком. Она приходит ко мне во сне иногда. Не бабушка, в смысле. Каба.

Повисла пауза. Каба… Интересно. Уже большой шаг вперед. Обычно требуются неимоверные усилия, чтобы вытянуть на поверхность детские страхи, и по большому счету они неоформленные и расплывчатые. А тут четко сформированный образ и имя. Очень хорошо! Остается только понять, что в действительности скрывается за этим образом и именем.

- Опять был приступ?- мягко спросил Петров.

Игорь кивнул, залипая по обыкновению в окно. Так принято у него в кабинете психолога, он не любитель буравить глазами собеседника. А еще под летней футболкой, на правом боку, прятался очередной синячище. Кололо ребра, и Игорь искренне надеялся, что ничего не сломано. Очередной приступ, и очередное падение во сне.

- Колокольчик не помог?

Игорь удивленно посмотрел на него. Потом замешательство сменилось досадой.

- Не было колокольчика, так ведь?- подсказал Петров.

Игорь помешкал, мотнул головой. Колокольчика не было. Как наверняка не было выкрученных ручек на окнах, закрытых наглухо входных дверей и спрятанных ключей. Что это, коллективное бессознательное? Такие вот безынициативность, инертность, равнодушие и задвигание — продукт библейских сказок, что нужно поменьше напрягаться, верить в лучшее, или вообще зажмуриться, и Бог спасет?

- Что за Каба такая?- спросил Петров.

- Может, и не Каба,- был ответ.- Я просто ее так называю, потому что ее бабушка так называла.

- Фольклор?- предположил Петров.

- Ну да, он.- Игорь хмыкнул.- Только без черных гробиков.

- Тогда тебе стоит поведать мне эту историю.- Петров неуловимым движением коснулся телефона, чтобы проверить, идет ли запись. Шла.- Чтобы мы понимали друг друга.

- Есть подозрение, что это может быть заразным,- предупредил Игорь. - Если расскажу… Как в фильме «Звонок».

Петров позволил себе легкую улыбку.

- Я переживу. Мне снился Слендермен.

Игорь оторопело воззрился на него, но спрашивать ничего не стал, только кивнул. Потом заговорил:

- Когда-то была одна деревня. Жил в ней парень по прозвищу Крив. Так его все и звали, потому что он был косой на один глаз и почти этим глазом не видел. Как настоящее его имя — никто не знал. Крив работал плотником, жил на краю деревни и ни с кем особо не общался. И была одна девушка по имени Людмила. Красавица, и все при ней. Крив был тайно влюблен в Людмилу, но боялся своих чувств. Он боялся, что если кто-то узнает о его страсти, его просто засмеют. И сама Людмила засмеет вперед всех. Он бы этого не вынес. Так что Крив умело прятал свою любовь и предпочитал после работы слоняться по лесам.

Так и шло какое-то время, пока Крив не наткнулся в лесу на камень. Он сразу же сообразил, что за камень ему встретился. Ходили слухи, что есть в лесу непростой камень, который исполняет желания. Родители в детстве рассказывали. Старожилы судачили под пивко. Нужно загадать желание и вытесать его на камне. И камень все исполнит, чего бы ни пожелал. Крив обошел камень со всех сторон, выискивая надписи, которые могли оставить другие люди. Никаких надписей не обнаружилось, но на камне все-таки было высечено одно слово. Крив понятия не имел, что это значит. На камне было написано: КАБА.

Крив подумал, что надо попробовать. Конечно, это может оказаться любой дурацкий камень из лесу, но что он теряет? Терять ему нечего. Отсутствие других пожеланий было объяснимо: это глухие места, народ сюда не забредает, только разные не совсем везучие по жизни фрики, вроде него, тут и лазают. Вывод не совсем логичный, ведь в деревне говорили о камне, значит, кто-то им таки должен был воспользоваться. Однако умным Крив никогда не был, и сейчас он тоже загорелся просить совсем не ума. У него счастливым образом обнаружились в заплечной сумке кое-какие инструменты. Он понятия не имел, что следует писать, да и грамоте был обучен через пень-колоду. Тогда он просто-напросто взял на вооружение это одно-единственное слово на камне и высек также одно-единственное слово: ЗРЯЧИЙ.

Потом он постоял какое-то время в ожидании фейерверков и чуда. Чуда не произошло, вообще ничего не случилось, Крив разочарованно побрел домой и завалился спать. А утром его поврежденный глаз полностью восстановился. Крив возликовал и тут же подумал о Людмиле. Теперь-то ему можно не бояться, что его засмеют, теперь он не кривой дуралей какой-нибудь, а вполне себе парень. Но тут его ждало первое разочарование. Для жителей деревни он как был Кривом, так и оставался. Ну да, глаз алмаз теперь, Бог-то есть на небе, видать, осенил своей милостью лишенца-Крива, да и посты тот бдит усердно. Народ пошептался и забил. Никто не стал набиваться Криву в друзья, никто не вспомнил его настоящее имя, все продолжали звать его Кривом, и Людмила как смотрела мимо, так и продолжала смотреть. Так что облом по всем фронтам.

Крив психанул и потопал к камню. Он ведь теперь рубил фишку; не получилось с глазом, попробует что-то еще. Да он теперь все что угодно может пожелать, камень-то работает! Когда он пришел к камню во второй раз, то вдруг увидел, что слово ЗРЯЧИЙ исчезло. Теперь, как и раньше, на камне оставалось лишь одно слово. КАБА.

Крив подумал, что бы это значило, но ничего толкового не придумал. Наверное, так это работает, решил он. Камень всасывает в себя слова, проглатывает пожелания и исполняет их. Ладно, он ничего не имеет против. Крив достал инструменты и высек новую смс-ку: БОГАЧ. И со спокойной совестью отправился домой, где завалился спать.

В ту ночь Каба пришла к нему впервые. Я не знаю, почему именно после второй просьбы, почему не после первой. Вроде бы это называется индульгенция. Ну типа первый раз бесплатно, а за второй – выкладывай наличку. Если бы Крив ограничился только своим глазом, могло бы ничего не случиться, и сказке конец. Когда я слышал эту историю от бабушки, мне не пришли в голову все эти нестыковки. А когда пришли, спрашивать уже было некого, бабушка умерла. Да и вряд ли она знала, пересказывала мне, как сама услышала от кого-то. В общем, приходит к нему во сне Каба и говорит, мол, мил человек, пора и честь знать. Он типа тоже должен кое-что для нее сделать. И это сущая мелочь по сравнению с его собственной просьбой. Он всего лишь должен прийти к середине деревни, черпнуть там горсть земли и принести к камню. Только и всего. Криву не пришло в голову спрашивать, за каким фигом ей земля с середины деревни,- ну, это же во сне все было. Он ничего не понял, но обещал исполнить.

А утром случились две вещи. Крив проснулся, и его ноги были в грязи и исцарапаны. И руки в грязи, как будто он в земле рылся. Он вспомнил свой сон и понял, что он уже каким-то образом отработал свое обещание Кабе. Во сне, ночью, он пошел к середине деревни, черпнул там горсть земли и отнес к камню. Крив всполошился весьма! Не самое приятное чувство - понимать, что бродил по ночному лесу, без оружия, без элементарной палки, как нетопырь. Тут бы всему и конец, потому как даже в тупорылую башку Крива пришло понимание, что он куда-то явно не туда вляпался. Но вдруг в дверь постучали. Приехал посыльный из города. Какой-то тридевятый родственник Крива умер и оставил ему наследство. Криву нужно срочно ехать в город подписывать бумаги. И, как говорится, все завертелось.

Игорь перевел дух. Петров поднялся из-за стола и прошел в дальний угол к кулеру. Он был поражен тому, как вдруг в Игоре проснулся великолепный рассказчик. Черт, да Петров нищий перед его красноречием! Он налил воды в пластиковый стаканчик и передал стаканчик Игорю. Тот отпил половину и продолжил:

- Какое-то время Крива не было в деревне. Он занимался наследством, еще какими-нибудь делами в городе. Все думали, что не увидят его больше, а чего ему теперь делать в глухомани? Но Крив вернулся. Он же в Людмилу эту был влюблен, вот и вернулся. Они за все время ни разу не поговорили с глазу на глаз, ни разу не встречались в общей компании, вообще не пересекались. Крив не знал ее, но все равно был почему-то в нее влюблен.

Потом он вернулся и поселился в своем прежнем доме. Деньги у него теперь водились, но дом он перестраивать не стал, слишком привык к нему. Только забросил плотницкое дело и приоделся, чтобы выглядеть осанистым. Когда он перестал быть кривым, ничего особо не изменилось. Когда же он разбогател, люди стали заискивать. Стали величать его господин Крив. Крив не противился и бучу не поднимал, он и сам привык к своему прозвищу, как к своему дому. Вот только Людмилы все эти изменения не касались. Она оставалась к нему равнодушной.

Крив подумал-подумал и опять двинул к камню. Воспоминания о той ночи, когда он бродил по лесу как лунатик, поблекли. Люди же умеют себя уговаривать. Крив решил, что просто не повезло ему тогда. Трудный день выпал, переволновался. Что до Кабы — ничего удивительного, что Каба приснилась. А кто должен был присниться - камень? В общем, пришел Крив к камню и уже без удивления обнаружил, что слово БОГАЧ исчезло, камень поглотил его. На камне рисовалось все то же первоначальное слово. КАБА. Как строка запроса. Крив привычно достал инструменты и вырубил рядом новую команду: ЛЮДМИЛА. Он вернулся домой, лег спать. И на всякий случай он все-таки лег в постель одетым, в обуви и с заплечной сумкой.

Ночью пришла Каба. Она сказала ему, что и он тоже должен для нее кое-что сделать. И это сущая мелочь по сравнению с его собственными нездоровыми запросами. Он должен отправиться к церкви, подойти к бревенчатым стенам, срезать ножом деревянную стружку и отнести ее к камню. Если он это сделает - что ж, Людмила будет его. Крив заверил, что сделает. Отчего бы не сделать, стружка, только и всего! Когда он проснулся, то обнаружил, что держит в руках нож. Он уже исполнил обещание и снова ходил к камню во сне. Второй раз оказался не таким уж травматичным, Крив начал привыкать. Он убедил себя, что Каба позаботится о нем, и ему ничего не грозит ночью в лесу. Ей же нужна эта дурацкая щепка!

С того момента дела с Людмилой пошли на лад. Никто в деревне не удивился особо. Людмила была первой красавицей, а Крив уже стал местной легендой: и глаз себе выровнял, и разбогател. Вполне логично, что Людмила его присмотрела, посчитали люди и на том успокоились. Очень скоро Крив и Людмила поженились. Он обещал жене все-таки перестроить свой дом попросторнее, ну а пока Людмила переехала в его скромную хату. Она и тогда не стала звать Крива его настоящим именем, а звала его или «дорогой», или «хозяин».

Проблемы начались почти сразу же. Крив был богатым, но он понятия не имел, что нужно делать с богатством, он мог только тратить. Он был женат, но он понятия не имел, как обращаться с женой. Он ведь никогда с девушками не общался, откуда ему знать, и телека тогда не было.

Игорь хмыкнул и допил остатки воды. Петров не пошевелился, завороженно слушая.

- Поэтому у Крива всегда были проблемы: то деньги вдруг пойдут на убыль, то жена разозлится, то в деревне слухи про него расползутся, то еще что. Чтобы сохранить позиции, ему не оставалось ничего другого, кроме как шастать к камню раз за разом с очередными хотелками. Возвращаясь, он шел спать в одежде в другую комнату. Людмилу он вряд ли мог этим обмануть, она сразу стала о чем-то догадываться, но молчала. То ли боялась, то ли сама договорилась с Кабой втихушу, мы не знаем. Поначалу ответные просьбы Кабы были действительно мелкими, она просила все время какую-то фигню. То попросит нарвать травы у соседей. То попросит срезать бубенчик у коровы. То попросит принести старую подкову, которая валялась возле кузнецкого дома. То попросит вырвать кусок ветоши с крыши старосты. То выкопать у кого-нибудь пару картофелин. То попросит отрезать локон волос у Людмилы. В общем, какой-то бредовый ужас, меня бы все эти дурацкие просьбы еще больше пугали. Крива, похоже, не особо, на то он и Крив.

Но однажды проняло и его. Потому что просьбы Кабы стали злее. Крив так-то тоже зарвался, сколько раз он уже ходил к камню? Приходилось отрабатывать. Теперь Каба просила его, к примеру, зарезать чью-нибудь курицу и приволочь ей труп. Или отрезать ухо чьей-нибудь свиньи. Или спереть из церкви икону. Или вырвать ноготь у трупа накануне умершего человека. Надо понимать, что все это делал Крив, как лунатик, ночью, не помня себя. Он, может, и не хотел больше участвовать в этих играх, но уже не владел собой. Каба управляла им полностью. А еще он понимал, что ночью его запросто может кто-то застукать. Вряд ли, когда он резал ухо у свиньи, та тихонько похрюкивала. Наверняка визжала на всю деревню. А ноготь у покойника, когда тот еще лежит в доме накануне похорон? Криву бы задаться вопросом, а почему его и впрямь никто до сих пор не поймал за руку и не отчекрыжил башку за все выкрутасы, но Крив есть Крив.

Крив начал киснуть. Людмила уже давно кисла. Детей у них не было. Они быстро надоели друг другу, Крив уже не любил ее. Или просто понял, что не любит. Никогда не любил, напридумывал просто. Теперь он был готов отказаться от всего своего добра, отказаться от Людмилы, отказаться от глаза. Просто стать тем, кем он был. Но он не знал, как это сделать, и поделиться ни с кем не мог. Он вернулся к своему любимому занятию: стал бродить по лесам. При этом он старался лишний раз не забредать в те места, где стоял колдовской камень.

Во время одной из таких прогулок ему повстречался не местный старец. Старик попросил у Крива еду, и тот дал, у него с собой было в котомке. Они разговорились, и Крив не вытерпел. Взял да и выложил старику всю эту историю с каменюкой. А старик ему такой: знаю этот камень! И Кабу знаю. Не камень это вовсе для желаний, а надгробный памятник. А под ним лежит она. Каба. Лежит там с незапамятных времен. И чтобы от нее избавиться, нужна всего лишь мелочь. Прийти к камню и сточить ее имя. Стереть его.

Крив вдохновился и побежал домой за инструментами. Он так хотел избавиться от своей ноши, что даже не попрощался с Людмилой. Если все получится, он ее потеряет, но ему уже было все равно. Крив прибежал к камню и принялся ожесточенно сдалбливать слово КАБА. Он полагал, что камень будет сопротивляться. Как в сказке: он стачивает слово, а слово раз за разом возникает в других местах.

Но все прошло легко, а оттого — подозрительно. Крив не заподозрил подставы, ума-то он себе так и не додумался загадать. Это замкнутый круг, как в басне «Квартет», где звери просто не знают, с чего следует начать, и от незнания пересаживаются, вместо того чтобы репетировать. Так и Крив. Ему бы попросить у камня мозгов, но мозгов не хватало, чтобы догадаться попросить.

Он сточил имя Кабы и вприпрыжку стартовал домой. Вот только дома больше не было. Ни его собственного дома, ни дома кузнеца, ни дома старосты, ни церкви, ни дома соседей. Не было самих соседей, не было старосты, кузнеца, не было Людмилы. Не было домашней скотины. Не было ничего, только пустырь. Вся деревня с ее постройками, с ее жителями, все животные, все огородные посевы — все исчезло без следа. И тут даже Крив с его куриным мозгом догадался, что случилось. Ведь он сам таскал Кабе кусочки деревни, частички жителей. То щепку принеси, то картошку принеси, то клок волос. Так, постепенно, Каба заполучила себе всех. Всю деревню без остатка.

Он бы и сам заметил, не будь тупым и погруженным в свои проблемы. Стоило только приглядеться. Деревенские дома стали выцветать. Люди теряли краски, ходили как в воду опущенные. Этим и объяснялся тот факт, что Крива никто не поймал во время его ночных диверсий. Люди выцветали, как и дома, становились вялыми, какими-то пассивными. Собаки почти перестали лаять, не реагировали на слоняющегося по ночам Крива. Коровы давали мало молока, урожай оскудевал. А теперь Крив стер имя Кабы, и она забрала с собой всю деревню. Она равным образом стерла ее из существования, и никто из других деревень не вспомнил о ней, словно ее никогда и не было. Вся деревня сохранилась только в памяти Крива.

Но самое интересное в конце. Крив, конечно, разревелся и побежал назад к камню, проклиная подлого старика, который его надоумил. Он надеялся что-то исправить. Он мог вновь выдолбить имя Кабы. Ему и тут не хватило мозгов вспомнить, что это бессмысленно, ведь все, что он высечет на камне, все равно исчезнет. Он прибежал назад. На камне было вырезано одно слово. Но не Каба. На нем было написано: КРИВ.

Игорь закончил. Посмотрел на пустой стаканчик в руке, рассеянно повертел его, думая о чем-то, потом поднялся и налил еще воды. Петров размышлял о рассказчиках. Что там говорил Игорь о родителях? Папа умеет круто рассказывать истории, но бабушка умела круче? Кажется, Игорь достойный продолжатель династии. И, похоже, в этом фольклоре действительно нет привычной чухни, вроде черных гробиков, пиковых дам, волосатых рук и ползающих брюк. Каба. Надо ж было додуматься.

- Сколько тебе было лет, когда ты услышал эту историю?

- Пять или шесть.

- И ты в пять или шесть лет умудрился настолько подробно все запомнить?

Игорь махнул рукой с пустым стаканчиком.

- Да не… Совсем не так. Я часто сам для себя проговариваю эту историю. Я по-любому в нее уже добавил отсебятины. Заполнить белые пятна и все такое. Но сюжет не изменился, те же яйца. Это моя любимая история, я просто представлял, как я ее тоже кому-то рассказываю. Вот вам рассказал.

Петров придвинулся к столу, сцепил руки в замок, внимательно взглянул на собеседника и приготовился, возможно, к одному из переломных вопросов в их отношениях.

- Игорь, а ты сам не видишь параллели? Должен видеть, с твоими-то мозгами! Твоя бабушка рассказывает тебе в детстве историю про Крива, который был лунатиком. И вдруг ты тоже им становишься. Она рассказывает тебе историю про Кабу, которая приходит во сне и наводит тень на плетень. И тебе она тоже начинает сниться. Это ведь не совпадения, правда?

- Конечно, это не совпадение!- убежденно отозвался Игорь- Я же говорил! Сначала что-то нужно написать, а потом это появляется. Историю про Крива когда-то написали, а бабушка мне передала устно. Историю про Кабу когда-то написали. И старожилы передали ее самому Криву.

- И как же выглядит эта Каба?

- Не знаю.- Игорь пожал плечами.- Я не помню, как она выглядит. Помню только, что снилась.

- Ну, хорошо!- Разговор явно заходил не туда, куда планировал Петров. Либо Игорь отмазывается, либо ему мешает абстрактное мышление.- На одной чаше весов у нас человеческие желания. Твои желания, Крива, какого-нибудь зяблика – не важно. Важно то, что когда исполняются желания, нормальный человек должен переполняться радостью, счастьем, ощущением реализации. Завершенности даже. Но есть и другая сторона. На ней страх. Ответственность. За все нужно платить. И плата может быть безобидной, а может быть злой. Человек, находящийся в равновесии, понимает, что одно не бывает без другого, он должен как получать, так и отдавать, для него это естественный процесс. И отдача соразмерна приобретению. У человека с весами, склоненными в сторону страха, искажается восприятие. Он начинает думать, что должен за свое приобретение чуть ли не душу продать. Но на самом деле это не так, все происходит только в его больном восприятии. И вот твой Крив. Вместо того, чтобы начать помогать своим соседям, когда он стал богатым, вместо того, чтобы взять на себя заботу о благе деревни – это было бы вполне естественно для нормального человека,- он начинает заниматься ужасами и резать уши.

- А кем вы были до того, как стали психотерапевтом?- внезапно спросил Игорь, и Петров осекся.- Ну в смысле — по специальности?

- Я работал в автомастерской. На шиномонтаже.

- Ни фига себе!- не сдержался Игорь. В его глазах вспыхнуло восхищение.- Значит, вы полностью поменяли свой сценарий?

- Ну, это громко сказано,- уклончиво улыбнулся Петров.- Не факт, что тогдашний сценарий был вообще моим. Я просто заблудился, а потом я нашел дорогу.

- Но все равно трудно было?- настаивал Игорь.- Искать дорогу?

- Даже не сомневайся,- уверил Петров. - Когда я вернулся из Индии, то снова устроился в шиномонтаж, а учился по вечерам. Так что жил под двойной нагрузкой. Много денег на учебу уходило, я жил на «Роллтоне», и это совсем не метафора. Даже тройная нагрузка была, ведь приходилось еще шифроваться ко всему прочему. Ребята бы на работе не поняли, если бы узнали, а я не хотел лишних разговоров.

Он снова осекся. Только на сей раз Игорь перебил его не неожиданным вопросом, а многозначительным взглядом. Сияющим многозначительным взглядом. Глаза Игоря сигнализировали, что пришло время сбросить маски и поговорить по душам.

- Игорь, я не понимаю...- признался Петров.

- Если бы мужики узнали, что вы хотите вместо шиномонтажника стать психотерапевтом, они начали бы говорить про вас. И они бы вас осуждали. Ведь так всегда бывает, правда? Они бы говорили, что вы возомнили о себе. Они бы подкалывали про вас. А если бы вы продолжали упорствовать, они бы начали говнить. Просили бы подменить на работе или задержаться, обижались бы на пустом месте, строили бы подляны. А потом стали бы вас травить. Говорили бы, что зря вы время тратите на ерунду. Говорили бы, что это не ваше дело, вы — работяга, а не психолог. Говорили бы, что ничего не получится. Говорили бы, что так просто психологом не стать, вот чего удумал. Чтоб психологом стать, тут надобно уменье.

- И уши ваших понежней...- пробормотал Петров, начиная понимать, куда клонит Игорь. Внезапно вся философия парня вдруг увязалась в единую картину.

- Точно!- вскричал Игорь.- Но это мелочи, это лишь тревожные звоночки. Вы не помните, в тот период, когда вы начали идти к своей мечте, случилось у вас в жизни что-то странное? Что-то очень и очень странное?

- Да вроде нет...- Петров нахмурился и пожал плечами.- Все, что я сейчас помню, это дикую усталость. И море сомнений. Мне некогда было смотреть по сторонам. Да еще сестра…

Он замолк. Он смотрел на Игоря и отчетливо понимал: что-то происходит. Больше нет пациента, равно как и нет психотерапевта. Кто ты, Игорь? Кто ты на самом деле? И зачем ты здесь? Почему ты открываешь мне мою жизнь с той стороны, с какой я ее никогда не видел? Мне, Виктору Петрову, психотерапевту со стажем?

- У меня умерла сестра,- глухо произнес он.- И я до сих пор не знаю, умерла она сама или нет.

Он молчал какое-то время. Игорь выглядел слегка сконфуженным, но по нему было видно, что отступать он не намерен. Он хочет отыграть эту партию до конца.

- Я заходил к ней накануне, и она меня спровадила. Она сказала, что ждет гостей. Я так понял, что ухажера. Мы немного поболтали в прихожей, и я ушел. Потом она не брала трубки. Я пришел к ней домой, звонил в дверь, но никто не открыл. Было воскресенье, и я решил дождаться понедельника. В понедельник я позвонил на работу, мне сказали, что она не вышла. Я вызвал слесаря, мы вскрыли дверь. Мы нашли ее на диване, она сидела перед работающим телевизором, мертвая. На столике перед ней валялся шприц. Вскрытие тоже показало, что она умерла от передозировки. Вот только она не употребляла наркотики. - Петров сглотнул. Игорь молчал слушал.- Я долго убеждал себя, что я просто не знал всего. С чего бы ей мне рассказывать, например, что она сидит на игле? Такими вещами не рвутся делиться с братьями, даже родными. Но были странности. Сестра ждала гостя, и на столике, помимо шприца, стояла начатая бутылка коньяка и два бокала. Если сестра сделала укол до прихода гостя, а потом решила выпить коньяка, то зачем два бокала? Второй обычно достают после того, как гость придет. А если этот человек уже присутствовал, то где его следы? Чужих отпечатков на бокале не нашли, мне в милиции сказали.

- Может, он просто испугался, стер отпечатки и убежал?- аккуратно предположил Игорь.- Или не успел выпить из бокала?

- Как вариант. Но дверь-то! Дверь была закрыта на замок. Значит, у этого человека был свой ключ. Значит, это не просто ухажер. Это довольно близкий знакомый. Но почему он исчез, и почему милиция не нашла никаких зацепок, кто он такой?

Петров вновь помолчал, мрачно глядя на свой телефон, который продолжал вести запись. Потом взял его в руки и отключил диктофон.

- На этом я чуть не сломался,- подытожил он.- Я не смог спасти близких мне людей. Не смог спасти сына, не смог спасти сестру. Куда я рвусь, спрашивал я сам себя. Куда я лезу помогать кому-то, если не в состоянии помочь даже родным.

Он взглянул на Игоря.

- Это была она?- спросил он в лоб.

Игорь кивнул.

- Каба?

Игорь, помедлив мгновение, решительно кивнул.

- Так это работает,- сказал он извиняющимся тоном.- Почему-то большинство не замечает этих связей. Другие, кто посмелее, об этом пишут. Но пишут тоже иносказательно, ведь не принято говорить как есть, принято называть вещи не своими именами. Каждый раз, когда человек хочет что-то серьезно изменить в жизни, что-то начинает активно сопротивляться. Вокруг человека начинают происходить неприятные вещи. У кого-то они идут фоном. Просто понемногу пьют кровь и жизнь портят. У других случается шок. Почти все люди хотят быть кем-то еще. Но они не становятся тем, кем они хотят быть. И каждый раз находится причина. Нужно учиться, нужно думать о семье, нужно думать о карьере, а не о мечте. Но по факту люди начинают просто бояться. Они понимают, что все эти случайности вокруг — это не случайности. И они отступают. Они не хотят быть как Крив. Который явно видел, что ерунда какая-то творится, но предпочел не замечать, пока не уничтожил все, что ему было дорого. Нормальные люди всегда чувствуют такие вещи и не хотят рисковать. Боятся ее. Кабу.

- И зачем она это делает, по-твоему? Эта Каба, для чего ей отнимать у людей мечту? - спросил Петров.

- Я не знаю.- Игорь вздохнул.- Если бы знал, было бы все проще. Я только думаю, что так она живет. Ей это нужно для выживания. Как с Кривом: но и ты должен кое-что для меня сделать. Она может забрать все, что угодно. Не просто землицу с деревенского двора.

Теперь молчание длилось дольше. Петров рассеянно крутил в руках телефон. Он вспоминал о том, как во время первого сеанса он поддался экспромту и перескочил сразу на личные темы, открыв Игорю часть своей жизни. Это были всего лишь авансы с его стороны, попытки добиться расположения. Только теперь Петров видел это уже в ином свете. Быть может, остается место еще для одного экспромта? Только на сей раз все по серьезному.

- Что если мы вытащим ее на поверхность?- предложил он.- Твою Кабу? Сила Дьявола в том, что никто не верит в его существование. Сила демона в том, что никто не знает его имя. Что если сила и слабость Кабы спрятана в твоей памяти?

- Гипноз предлагаете?- тут же догадался Игорь, в очередной раз блеснув проницательностью.

- Гипноз,- кивнул Петров.- А вот теперь — внимание! По правилам я должен эту тему сначала обсудить с твоими родителями. После того, как я с ними это обсужу, кто-то из них должен будет прийти сюда и подписать согласие на сеанс гипноза. Как ты думаешь, какая у них будет реакция?

- Они откажутся,- без заминки ответил Игорь.- Папа посмеется. Мама может разозлиться, причем вы узнаете об этом не сразу, а когда она уже двинет на вас танки. Или вы предлагаете втихаря это сделать?

- Предлагаю втихаря,- кивнул Петров, чувствуя в глубине души ужас. Он шел на должностное преступление. Сознательно. Ради этого парня сейчас он все ставил на карту. Если об этом узнают, он вылетит с работы. Возможно, будет суд. Возможно, на какое-то время ему запретят заниматься деятельностью. Но он также отчетливо понимал, что без этого шага они с Игорем не продвинутся дальше. А он очень хотел помочь этому мальчику. Потому что полюбил его. Полюбил как сына, которого у него однажды украла Каба.

- Так-то я не против,- хмыкнул Игорь.- Только я знать хочу. Если будет совсем плохо, и Каба пойдет на меня войной. Мы сможем в любой момент закончить сеанс? Сможете меня сразу же выдернуть?

Виктор Петров посмотрел на него. Он сказал:

- В этом я могу тебя уверить.


Глава 13. В школе – 3.

Со снами у Игоря вообще были сложные отношения, и не только с теми, где фигурировала Каба. Игорь не доверял своим снам. Больше, чем он не доверял книгам. Больше, чем он не доверял собственной памяти. Больше, чем он не доверял греющимся на колодце собакам, выглядящим мирно, или встречному пешеходу, выглядящему мирно, или сидящему в машине водиле, выглядящему сонно и мирно. Книгу можно отложить или выкинуть. Компьютерную игру можно удалить. Против собак можно прикупить шокер. Докапывальщиков можно просчитать и избежать. Спать мы не перестанем, а значит человек — изначально обречен. Он изначально уязвим, изначально ведомый, изначально порабощен. Именно поэтому Игорь так легко согласился на петровскую аферу с гипнозом.

Однажды весной ему приснилось, как его покусала собака; и его покусала собака. Он шел со школы домой, и эта увязалась, этакий четырехлапый Алик-Фонарик, а вокруг опять ни души, как назло. Активный люд — где-то на периферии; поблизости ни человечка, ни Маугли. Только Игорь и Блохастый. Это был странный Блохастик, не собачий какой-то. Игорь не особо разбирался в псах, ему казалось, что те либо лезут дружить, либо нападают сходу. Упомянутый собакен-имярек тащился за ним какое-то время, метя хвостом и вынюхивая собачью радость. Едва Игорь заметил преследователя, то прервал путь и настороженно обернулся. Кабыздох тоже притормозил. Стал метать хвостом истошно, будто приглашая к играм на траве. Беспородный пес светло-грязного окраса, гладкошерстный, полметра в холке. Знаток улиц, по нему видно.

- Собака-рассобака,- ровным голосом констатировал Игорь, оглядывая бобика. Тот на миг застыл, осмысливая услышанное, потом хвост возобновил свою песнь метлы.

У Игоря не было с собой пожрать, он бы дал. Ему не жалко, но домашние обеды в школе запретили, так что с собой не нашлось, что можно бросить песьеморде, чтобы тот отлупился наконец. Поэтому Игорь отвернулся и просто продолжил путь. Как глупо, он совсем забыл свою же собственную теорию про докапывальщиков, и знакомство с Аликом-Фонариком так ничему его не научило, кроме того что отвадило от бега по утрам. Собака тащилась следом, как безмолвный четырехногий Лесной Орел-мутант, и уже это должно было насторожить. Но в тот день Игорь потерял нюх на опасность. А псина нюх не потеряла. Подкралась тишком сзади и куснула за ногу. После чего дристанула прочь.

- Ой, бля!- вскрикнул Игорь от неожиданности. Собачий хрен драпал, куда глаза глядят, воодушевленно помахивая на прощание хвостом.- Собака-рассобака, твою мать!

Он даже не осознал, что все серьезно. Не успел испугаться, все произошло слишком неожиданно и слишком быстро. Посмотрел на правую брючину и увидел две рваные дырочки. Плохо. У него несколько рубашек для школы, но брюк всего пара. А так остаются вообще одни.

Расстроенный, Игорь поплелся домой. Он вдруг вспомнил, что собирался читать «Кусаку» Маккаммона и покачал головой, поразившись совпадению. Но теперь чтения не выйдет. Нужно звонить маме и объяснять ей про дырочки. Вероятно, вечером они пойдут в магаз за новыми брюками.

- Собака-рассобака!- в сердцах подытожил Игорь на подступах к своему подъезду, и только тут он обратил внимание, что в правом ботинке хлюпает.

Кровищи в тот день он потерял знатно. Дома Игорь обнаружил, что собакен прокусил ему лодыжку, и из прокусов до сих пор струится кровь. Кровь пропитала весь носок и весь ботинок. Но обуви, слава богу, у него полно сменной. Игорь достал бинт и туго обмотал ногу. Бинт окрасился красным. Игорь засел за мобильник. Он уже передумал звонить маме, он позвонил отцу.

Отец примчался за десять минут и влетел в квартиру взъерошенный и с испуганным лицом. Внезапно Игорь вспомнил свой сон, где его укусила собака, и он уже точно знал, какую фразу выпалит отец с порога. Так ему приснилось, так случилось и наяву. И это было не совпадение, потому что таких совпадений не бывает.

- Ты что, травил ее?!

Он объяснил отцу, что ничего подобного, он вообще не при делах, разве что жрачки не дал. Но у него и не было. Отец повез Игорь в травмпункт, где ему прописали уколы от бешенства в плечо и тут же засандалили первый. Было больно, но Игорь стерпел и не поморщился.

Однако собака-рассобака — это цветочки. Так, для затравки. Выпадали события и страннее. И тоже связанные со снами.

Случилось так, что Игорь наткнулся в коридорах школы на кучку одноклассников. Леха Воробьев, Валерка Ткач и Максим Сапожников — кореша как в школе, так и вне ее. Троица что-то горячо обсуждала, размахивая руками, а Игорь просто проходил мимо и без задней мысли вскользь поинтересовался:

- О чем базар?

Троица глянула на него, прервав дискуссию.

- Мы про кино говорим,- ответил за всех Макс Сапожников, который представлял собой смесь скинхеда и кощея, поскольку носил экстремально короткую стрижку и сверкал остроконечными ушами. Игорь был немного знаком со стилем общения Сапожникова на форумах и полагал, что внешность у Максима определяющая: тот был завзятым кащенитом.

- Что за кино?

- Группа такая, Мещеряков,- снисходительно сообщил Воробьев.- Школоте не понять. Виктор Цой.

Игорек, который был знаком с такими музыкальными явлениями, как «Крафтверк», «Криденс Клируотер Ривайвл» и «Сопор Аетернус», а также отчетливо знал разницу между «U96» и «М83», пожал плечами и прошел мимо. По части музыкальной эрудиции он мог дать фору любому школьному фанфарику, так что на мнение других в этом плане он мог начхать. Леха Воробьев и присные схлопотали бы приступ икоты, узрев игоревскую музыкальную подборку на жестком терабайтном диске. Но Цой туда не входил, так что составить троице достойную компанию он все равно не мог, поэтому тут же забыл об инциденте.

А ночью вдруг приперся сам мэтр. И гитару приволок. С чего вдруг, Игорь так и не понял. Он не был поклонником Цоя, по правде говоря, тот даже ему не нравился. Только ли с того, что о нем упомянул кощей-кащенит Сапожников? Опять загадки в колдовском болоте…

Они вдвоем пребывали в полумраке, где конкретно — непонятно, как это и бывает в снах. Цой откуда-то надыбал стул и сел; Игорь обнаружил, что и так сидит уже, искать стул не нужно. Цой был одет в черную куртку с закатанными рукавами — все, как по Википедии. Волосы поблескивали. В общем, Цой и Цой, ничего такого, подумаешь,- Виктор.

Тот стал вертеть колки и чего-то бренькать. При этом он периодически бросал на Игоря настойчивые взгляды, словно уличил его в измене. А потом вдруг начал петь. Вопреки собственным музыкальным пристрастиям, Игорь заслушался. Это, конечно же, не «Найтвиш», не «Аморфис» и точно не «Апуланта»… Но то, что пел ему во сне Цой, было даже не целиком цоевским.

Допев песню до конца, Виктор поднялся, забросил гитару за спину и ушел в темноту. Игрь еще подумал, глядя на удаляющуюся фигуру: уместно ли похлопать? Персонально для него пел как-никак, старался тут… Любой фанат убил бы за такой шанс, или почку бы продал. Пока Игорь раздумывал, пошел снег. Снежинки падали на волосы удаляющегося Цоя и не таяли. Цой ни разу не обернулся, а вскорости совсем исчез.

Игорь проснулся. Слова цоевской песни никуда не делись, они удивительно твердо застряли в памяти. Игорь в одних трусах включил настольную лампу и вытащил из ящика стола блокнот с ручкой. Включать ноут он не рискнул. Пока тот загрузится, полвека пройдет, особенно после последних обновлений, и слова за это время истаят. Игорь переписал стих в блокнот слово в слово, как ему казалось.

Более в ту ночь он снов не видел. Ну, или не помнил, что видел.

Утром он первым делом ринулся к блокноту. Он был уверен, что никакого стиха нет. Это все сон, ведь так? Ему приснилось, как ему приснился Цой, а потом ему приснились, как он переписывает по памяти песню. Но стихи там были, можете верить, можете — нет. Игорь, презрев утренний моцион и чай, перечитал их трижды.

Что случилось? Крик в ночи!
Он задул огонь свечи,
Он порвал гитары струны,
Стер написанные руны.

Ты проснулся? Дом твой пуст!
Страх притих под каждой тенью.
Что теперь бродить в сомнении,
Вслушиваясь в каждый хруст?

Изготовился? Беги!
У тебя пока есть ноги.
В темноте пустой дороги
Не подступятся враги.

Давит сердце? Вяжет жуть!
В венах кровь свернулась в ртуть.
То ли воля, то ли случай
Завалили камнем путь.

В общем и целом, Игорь отдавал себе отчет, что произошло. Он, мать его, вдруг проснулся пейсателем-докапывальщиком! Он испытал инсайт. Крылов недоделанный. Никакой это не Цой написал, а он сам написал, собственной персоной, написал во сне. Цой умер, не будет больше песен.

Игорь не знал, что надлежит делать со стихами. Ему не особо понравилось написанное, он вообще никогда не жаловал стихи. Он вырвал лист из блокнота, хотел разорвать его и спустить в унитаз. Хватит с него «Петрушки». Еще не хватало прослыть «Потемкиным», не дай бог папа наткнется на это чудо-творение. Небо, солнце, луна, я, блин, иду одна. Нет уж, долой баснописцев из семьи Мещеряковых! Но по какой-то неведомой причине он не стал рвать листок. Только сложил его вчетверо и заныкал подальше с глаз. Позже отправился в школу, заработал трояк по литре, и его настроение значительно улучшилось.

Учителя по русскому языку и литературе звали Конь. Видимо, оттого, что фамилия у него была Лошадников. А имя — ни много, ни мало — Эрнест Георгиевич. У Эрнеста Георгиевича Коня был портфель, он любил портфели. Портфель выглядел новым, но был скроен на старомодный манер, с откидывающимся верхом. Конь копошился в своем портфеле всегда, когда мог. Даже во время урока, вещая о Сервантесе или о причастном обороте, он мог на минуту прерваться на полпути и начать ковыряться. Если бы его ковыряния заканчивались извлечением какой-либо штуки, Игорь еще мог бы понять. Расчески, там, зажигалки, тетради, салфетки или зубочистки. Однако в подавляющем большинстве ковыряния ничем не заканчивались. Ковырялся Конь, стало быть, ради ковыряния. Ковырялся, ковырялся, а потом также неожиданно захлопывал портфель и продолжал балаболить, как ни в чем не бывало. Еще этот его острый нос — вовсе не конский, а как у Шапокляк,- и очки. Когда тот утыкал нос в портфель и начинал ковыряться, у Игоря всегда создавалось впечатление, что он ищет чего-нибудь схомячить. Но ничего схомячить не находилось; Конь оставлял свой портфель в покое и возвращался к нему спустя полчаса или минуты две, чтобы проверить, не появилось ли чего. Любил ковыряться. А так — нормальный чел.

Через парту впереди Игоря рядом сидели Гера Шилков и Саня Мылин. В классе их называли не мудрствуя Шиломыло. Родственниками парни не были, но были корефанами с первого класса и удивительно похожими внешне. Долгое время Игорь вообще избегал с ними общаться. Он реально никак не мог запомнить, кто из них кто. Зовут к доске Шилкова, идет почему-то Мылин, и наоборот. Мылин и Шилков неизменно сидели за одной партой, никогда не ссорились, имели одно и то же хобби (хоккей), болели за одну и ту же команду (Спартак), и даже на больничный ходили одновременно. В общем, были единым организмом, Шиломылом.

В тот день Конь запалил Шиломыло за уголовщиной и атаковал санкциями. Шиломыло шушукались промеж себя, склонив головы над чем-то, подозрительно не относящимся к уроку, и Конь решил разделаться. Подошел и изъял противоправный предмет. Это оказалось безобидным листом бумаги формата А4.

Конь вернулся за учительский стол, сел, положил изъятый лист бумаги перед собой, открыл портфель, покопался там для проформы, осуществляя свой молебен, потом пододвинул лист к себе и принялся его изучать. Поначалу Игорь думал, что там какая-нибудь порнушная картинка, однако по тому, как долго и внимательно Конь вглядывался в содержимое, он заключил, что вряд ли. Иначе это бы выглядело охрененно настораживающе. Пока Конь созерцал лист бумаги, его нос становился все острее, очки приняли неестественный блеск, русые волосы зашевелились, а взгляд периодически соскальзывал с листа, чтобы коснуться спасительного портфеля.

- Что за дрянь?!- вспыхнул Конь. Он поднял голову и угрожающе вперился в Шиломыло.

Шиломыло начал ежиться и чесаться. Не сказать чтобы они все шибко благоговели перед учителями, но перед Конем немного робели. Все-таки мужик, хоть и со странным призванием — учитель русского языка и литературы. К тому же — Конь. К тому же — Эрнест Георгиевич. Класс притих. Кто-то по привычке неуверенно хихикнул. Сбоку зашептались. Ромка Гунько очнулся от шпионских головоломок и теперь озирался по сторонам, пытаясь понять, что происходит.

- Спрашиваю, что это?- повысил голос Конь-Лошадников.- Что за бред?

- Это Гнойный...- проблеяла одна из голов. То ли Шилкова, то ли Мылина, Игорь не разобрал.

- В смысле? Сами что ли состряпали?

- Да нет!- заговорила другая голова.- Это Гнойный.

- Это рэпер!- громко разъяснил с задней парты Леха Воробьев.- Певец один. Наш, современный.

Смешки стали более решительными.

- Вы сейчас серьезно?- удивился Конь, и смешки задохнулись. В классе повисло настороженное молчание. Конь обвел всех и каждого взглядом. Сейчас самое время вернуться к портфельным делам, подумал Игорь и не угадал. Конь не обратился к портфелю, и это выглядело угрозой номер один. Потом Конь покачал головой и показательно разорвал лист с текстом Гнойного на множество клочков. Поднялся, выбросил клочки в мусорное ведро, вновь сел, игнорируя портфель. Помолчал немного, пошевелив губами. Потом сказал: - Не, ребята, я, конечно, все понимаю. Вы — не мы. Другая культура. И вы молоды, а у молодости свои кумиры. Это нормально. У меня дочь «Раммштайн» слушает - нет проблем, я тоже прислушиваюсь. Я же не «Ягодой-малиной» в молодости увлекался, угорал под «Блэк Саббат». Но вот это...- Он брезгливо покосился в сторону мусорного ведра, где сейчас бесславно прозябало разорванное творчество рэпера Гнойного.- Считать это искусством, где мат на мате, и ноль смысла. Это выше моего понимания.

Молчание стало гнетущим. Конь все-таки схватил свой портфель, положил руку на застежку, однако дальше не продвинулся — так и не поковырялся в нем. Игорь начал за него волноваться. За Коня, не за портфель. Да и за портфель тоже.

- Пушкин тоже матерные стишки писал!- попытался разрядить обстановку Леха Воробьев с заднего ряда.

Игорь решил, что Конь сейчас распсихуется и начнет орать, но тот только грустно посмотрел.

- Ты их читал, Воробьев?

- Ага!- залыбился тот.

- Ну если ты ставишь их в один ряд, ты просто дурак, Алексей. Без обид.

Леха пожал плечами, как бы показывая, что хотел как лучше. Конь снял очки, извлек платок из кармана пиджака, протер очки, вновь водрузил. Сказал:

- Стихи — это не рифма, ребята. Стихи — это душа. Рифма — это просто обертка. Обратите внимание, что слова «рифма» и «ритмы» имеют схожие корни. Рифма просто помогает настроить человека на необходимый ритм, чтобы воспринять стихотворение. Но главное в нем — то, что заложено внутри. Вы сами знаете, я противник таких фраз, навроде «вот в наше время». Никогда не думал, что скажу такое. И вот теперь я вынужден сказать: в наше время кумирами были Бутусов, Гребенщиков и Цой. А таких, как ваши Тимати, никто бы ко сцене не подпустил. Да и слушать бы не стали.

Игорь ворохнулся. Он вдруг понял, что правильно сделал, что не разорвал свой стих. Стих достучался из сна в этот реальный мир, а Конь подал Игорю знак. В то время Игорь еще верил в знаки. Все обстоятельства недвусмысленно возвещали: стиху – быть!

Ему была отлично известна традиция Коня. В конце каждого урока, по сигналу школьного звонка, тот брал свой портфель, укладывал в него свои причиндалы со стола, а потом еще ковырялся в нем минуту-две, бороздя недра. Заканчивал он ковыряния уже после того, как последний ученик покинет класс, так что никто не мог сказать, какой была эта концовка. Игорь решил подловить учителя как раз во время этих сакральных манипуляций с портфелем.

Он дождался следующего урока и после звонка неуверенно приблизился к учительскому столу. Конь самозабвенно ковырялся, мечтая о бутерах и куриных крылышках. Он заметил Игоря только тогда, когда тот приблизился вплотную, чуть ли не на стол залез.

- Мещеряков?- отсутствующе удивился он, размышляя о пропавшем хавчике.- Что-то хотел?

- Я это...- Он стыдливо вынул из кармана брюк вчетверо сложенный лист.- Я хотел посоветоваться.

- Посоветуйся, Мещеряков,- благосклонно согласился Конь и вновь с надеждой заглянул в свой портфель.

- Я тут стих написал,- выпалил Игорь.- Хотел вам показать. Ну, дать почитать.

Конь поразился настолько, что забыл на секунду свой портфель напрочь. Воззрился на Игоря, как на внезапное решение всех своих продовольственных проблем.

- Стихи? Ты?

«Сейчас он скажет: ты что, дурак?»- уныло подумал Игорь. Но Конь так не сказал. Он вдруг заулыбался, засиял, залучился, словно действительно нашел в портфеле свои засохшие харчи.

- Не ожидал от тебя!- искренне поздравил Конь.- Стихи… Надо же. Ну, давай, я с удовольствием ознакомлюсь.

Игорь с готовностью протянул листок. Конь развернул его, коротко оглядел содержимое, убеждаясь, что Игорь не прикалывается, и тут же вновь его свернул. Читать пока не стал.

- С удовольствием ознакомлюсь,- повторил он и умыкнул листок в свой портфель. Игорь проследил за этим с опаской. Существовала вероятность, что с портфелем что-то не так. Портфель может быть почти как «Бьюик» из повести Кинга. И вещи внутри теряются навсегда. Или там обитает сама Каба. Эрнест Георгиевич продолжал лучиться, весь добрый.- Ты знаешь, я ведь тоже в школе стихи писал. Я тогда не знал еще, что стану учителем. Просто мода была, многие писали. Сейчас я уже не жду такого от твоего поколения. Даже не припомню, кто из моих учеников меня так удивлял, как ты. Что ж, почитаю обязательно.

Конь застегнул портфель. Игорь смекнул, что это намек на то, что ему пора отчаливать. Он пробормотал скомканные благодарности и по-быстрому улизнул.

И? И — ничего!

Минуло два урока по русскому языку и один по литературе, а Конь молчит как молчит. Игорь не знал, чего он конкретно ждет от г-на Лошадникова. Что тот кинется к нему с утра, пожмет от души его пятерню, а потом потащит за шкварник в ближайшую редакцию? Если честно, то на нечто подобное, минус редакция, он втайне и надеялся. В любом случае, хоть на какую-то реакцию, учитывая, как тепло учитель отреагировал на Игоря поэтический дебют. Лошадников вел себя так, словно Игоря не существовало, хотя тот мелкими шажками отсвечивал перед ним после каждого урока. Конь — ноль внимания. Ковырялся себе чего-то. Может, стих искал?

В конце концов Игорь дождался, пока все одноклассники выйдут из класса, и приблизился к Коню, на этот раз смелее. Конь взглянул на него, и смелости у Игоря поубавилось. Взгляд учителя был колючим и раздраженным. Злым был. Игорь совершенно не ожидал от Эрнеста Георгиевича подобный негатив. Он слегка стушевался.

- Мешеряков? Чего тебе?

- Я хотел спросить…

Конь пару раз загреб «лопатой» в своем портфеле.

- Ну так спроси. Только давай в темпе, я уже опаздываю.

- Я насчет стиха,- затараторил Игорь.- Хотел просто насчет стиха узнать.

- Стиха?- удивился Конь.- Какого стиха?

«Ты че, дурак?- подумал в сердцах Игорь.- Или прикалываешься?» Он продолжал стоять, как пригвожденный, оцепенело пялился на Коня, а Конь ковырялся в портфеле.

- Что вы все стихи рветесь писать!- рассуждал Конь, барражируя недра своего сумаря. - Куда ни глянь, все либо певцы, либо писатели. Тоже, Мещеряков, мечтаешь прославиться? Тупые песенки для попсы сочинять? Или на ТНТ попасть, стендапить? Бросай это дело, Мещеряков, ох бросай. Я тебе говорю, бросай пока не поздно, не будь идиотом, не беги за толпой. Пройдет время, и вся эта шушера вымрет. Подумай лучше о будущем. Расставь приоритеты, у тебя вся жизнь впереди. Не профукай ее.

Домой Игорь возвращался с ощущением, что ему плюнули в душу. А через неделю история окончательно завершилась. Эрнест Георгиевич Лошадников скоропостижно уволился и переехал в другой город. Поговаривали, Конь получил заманчивое предложение по работе, долго раздумывать и ковыряться не стал и ускакал без оглядки.

И стих прихватил.


Глава 14. Дома-4.

Давным-давно умер школьный учитель. Игорь грыз азы науки в первом классе, а вот в каком именно месяце это произошло — он затруднялся определить. Он точно помнил, что было еще сравнительно тепло, и в тот день светило солнце, хотя народ ходил в куртках.

Учитель умер, и это в какой-то степени положило начало цепочке событий, которые в итоге привели Игоря в кабинет Виктора Петрова. Обстоятельства сложились так, что в тот день Игорю пришлось совершить сделку. Первую сделку с Кабой. И, в отличие от сказочной истории, Каба явилась к нему сразу после первой просьбы, никаких индульгенций у Игоря в наличии не оказалось.

Игорь умершего учителя не знал, хотя наверняка сталкивался с ним в коридорах школы. На первом этаже на стенде с утра висел некролог, но Игорь прошляпил мимо, никого и ничего не замечая. Уже в классе ребята рассказали ему, что помер какой-то Михалыч, старый учитель по истории, поэтому вся школа на рогах,- а ты разве не видел объяву внизу, там же написано?

После звонка явилась училка и объявила, что уроки на сегодня — отменяются. Все могут пойти домой. Но только не прямо сейчас, а просьба на минуточку задержаться: в дань уважения учителю она расскажет, кто таков был Михалыч, чем знаменит и так далее. Минут двадцать училка песочила им мозг болтовней о заслугах Михалыча, которого никто не знал. При этом она умело делала вид, что не замечает, как стулья под учениками становятся раскаленными.

Игорь тоже ерзал и хотел улизнуть. Недавно он открыл для себя «Тома Сойера» и по уши влюбился в книгу. Накануне он едва успел войти во вкус, как пришлось баиньки. И с утра вдруг — такой приятнейший сюрприз. Ну, смерть и похороны старенького педагога — не так чтобы подарочный набор, но Игорь в те славные денечки имел стойкий иммунитет к чужому горю. Кончина посторонних людей (тем более — учителей) его никак не трогала. Смерть для него представлялась явлением литературным. Это как гибель героя на страницах книги: его жаль, иногда глубоко до слез, однако через какое-то время всегда можно открыть книгу на первой странице, и умершие восстают из могил, чтобы вновь порадовать читателя.

А еще в тот день была пятница, канун выходных. Ура Михалычу, это он вовремя! Сегодня Игорь может законно читать до полуночи. В итоге училка все же сжалилась над ними и распустила по домам, завершив экскурс в богатое событиями прошлое Михалыча. Школьники ринулись вон гончими и борзыми, а Игорь не ринулся. Он единственный выходил из школы не сломя голову. Он возвращался домой сквозь тепло и солнце, чувствуя, как его переполняет любовь ко всему живому. Он намеренно не спешил, оттягивая приятное, представляя ту минуту, как он, устроившись поудобнее у окна и обложившись подушками, поставит ноут на колени, высветит вордовский файл и погрузится в мир, полный приключений и эмоций.

Что ж, приключения в меню действительно наличествовали. Не те, что он заказывал официанту.

Что именно первым бросилось в глаза, едва Игорь открыл дверь своим ключом и ступил в прихожую - чужой запах или чужие туфли,- он уже не помнил. Или все разом. В прихожей завесой стоял запах духов. Приятный такой аромат, насыщенный и сладкий. Одно «но» перечеркивало всю приятность: это был не мамин запах (не папин тоже). От мамы никогда так не пахло, у нее не было таких духов, это был чужой запах. Но и не чужой одновременно, на секунду Игорю показалось, что он его узнал. Так могло пахнуть от училки в школе или от соседки по подъезду… Существование в доме постороннего запаха было сродни тому, как если бы к ним забрался грабитель. Сейчас вообще ничем не должно пахнуть, ведь родители на работе.

Еще стояли туфли. Они были женскими и совсем чужими. Это были туфли на низком каблуке; мама никогда не носила туфли на низком каблуке. Только на высоком. Однажды Игорь любопытства ради напялил ее туфли, чтобы проверить, каково в них, и попытался пройтись. Он чуть не переломал ноги и решил, что такие туфли — для избранных небожителей, у которых по особому устроены ноги. Само по себе наличие таких туфлей ничего не значит: отчего бы маме не попробовать низкий каблук? Для разнообразия. Есть возражения? Ни капельки.

Вот только, как уже было сказано, мама с утра на работе. Они работают обычно в будни, а папа — и в выходные частенько. Мама тормошит Игоря с утра и убегает. Игорь плетется в ванную, потом за обеденный стол, где его ждет завтрак, потом ковыряется с одеждой, собирается; потом идет в школу. Когда он возвращается — не важно, в котором часу, не важно, умер сегодня Михалыч или здоров,- он отзванивается маме или пишет смс-ку, что добрался, все норм. Никаких маньяков по дороге и злобных собак. Разогревает готовый обед. Затем «учит уроки». До первой светлой идеи «а не почитать ли мне минут десять?»

Игорь, как репка, застрял в прихожке, не решаясь, куда стронуться. Теперь он обратил внимание на третью особенность. Дверь в родительскую комнату была закрыта. Дверь в родительскую комнату так-то бывает периодически закрыта. Двери в родительскую комнату должны быть закрыты время от времени, Игорь же свою дверь закрывает. Вот только они дома должны быть при этом, родители, иначе кому закрывать дверь? Барабашке? Игорь точно помнил, что перед школой дверь была открыта. Он сам туда заходил за зарядкой от телефона.

Потом дверь в комнату предков распахнулась, и оттуда выглянул отец.

В первое мгновение Игорь его даже не узнал. Никогда прежде он не видел на лице отца растерянность и страх. Это на его собственной физиономии растерянность и страх — привычные явления, но только не у отца, это невозможно! Даже когда на соседку во дворе напала стая бродячих собак, отец без раздумий кинулся на выручку, в то время как остальные во дворе тупили и ежились. На бегу отец подхватил камень, швырнул в гущу собак и выиграл первенство «Меткий глаз»: попал одной шавке прямехонько в башку. Кобельки кинулись врассыпную, а тот, который принял головой пас,- не кинулся. Позже его труп убрали дворники.

Шрам на лбу отца сейчас выделялся особенно отчетливо. Он пульсировал, сигнализируя о некоей неведомой опасности. Еще Игорь заметил, что отец не особо одет. Только джинсы на нем, выше пояса — голый. Может, он спал? На работе выдалась свободная минутка, он приехал и прикорнул, ведь у него нет рабочего графика, он работает сам на себя...

- Игорюня, а ты чего дома?- растерялся отец, и у Игоря несколько отлегло от сердца. Это же просто его папа! Кто еще зовет его Игорюней, кто еще мог оказаться дома посреди буднего дня! Но чужие туфли продолжали маячить на периферии.

- Уроки отменили!- выпалил Игорь, оправдывая свое нежданное появление.- Нас домой отпустили. Всю школу.

- Отменили?- тупо повторил отец, словно забыл значение этого слова.

- Какой-то Михалыч умер. Учитель истории. Всех отпустили, там траур.

Отец обернулся и бросил взгляд внутрь комнаты. Что же он там прятал? Подарок? Или секретные разработки новых пластиковых окон?

- Игорюнь, ты посиди пока у себя, мне нужно тут закончить,- неопределенно предложил отец и исчез внутри.

И дверь закрыл.

Игорь сбросил свою обувь. Он секунду помешкал, потом отпихнул ботинки подальше от незнакомых туфель. Он не знал, зачем он так делает, словно от этих туфель его ботинки могли подцепить какую-то обувную инфекцию, просто сделал машинально. Он шмыгнул в свою комнату и тоже притворил дверь, чтобы не быть исключением.

Пока Игорь переодевался в домашнюю одежду и включал ноут, его локаторы так или иначе были навострены в сторону прихожей. Он слышал вошканье в прихожке, слышал приглушенные голоса. Один голос принадлежал отцу, второй, женский,- обладательница туфель на низком каблуке и воняющая духами тетка. Игорь уселся за ноут. Он не ждал больше отца, но тот вдруг отворил дверь и сунулся в комнату. Он уже не был полураздетым, вполне снаряжен по-уличному, собран и уверен в себе. Игорь почему-то обрадовался, что отец уходит.

- Игорюнь, я убегаю...- Отец оглядел комнату так, словно видел ее впервые.- Ты это… Мне тут по работе пришлось встретиться, пока ты в школе был. Маме только не говори, что меня видел. Она не любит, когда дома посторонние.

Игорь не замечал, что мама не любит, когда дома посторонние. Может и не любит, ему какое дело? Он с готовностью закивал. Раз папа говорит, что не любит, значит, не любит, вот и весь сказ. Отец добродушно подмигнул напоследок и был таков. Входная дверь хлопнула. За секунду перед этим уши Игоря уловили сдавленный женский смех. От этого смеха он почему-то не на шутку разозлился, словно бы это над ним смеялись.

Обложившись подушками и уместив ноут на колени, Игорь попытался погрузиться в чтение. Но погрузиться не получалось. Снова и снова он возвращался в мыслях к туфлям и к проклятым духам. Он не знал, что для него хуже: то, что дома побывала посторонняя тетка, которая закрылась с отцом в родительской спальне, или что тем самым Игорю сбили весь настрой на чтение «Тома Сойера». И это в тот единственный день, когда отменили уроки!

Вечером, дождавшись маму с работы, Игорь пошел ее встретить. Он любил встречать родителей в том возрасте; он и отца встречал, если тот приходил вовремя, а не когда Игорь уже дрых в постели, что случалось нередко.

- Так что там в школе стряслось?- с ходу поинтересовалась мама главной новостью. Днем по телефону Игорь описал ей ситуацию всего в двух словах: умер, отпустили. Мама прошла на кухню с полным пакетом продуктов. Игорь семенил следом, вдыхая запах маминых духов. Это был родной запах, это был любимый запах, этот запах Игорь узнал бы, где угодно. Мама раскладывала продукты в холодильник, а Игорь оседлал стул, поджав под себя одну ногу.

- Отменили все уроки…- повторил он, уже в который раз за сегодня.

- Кто умер-то?

- Какой-то Михалыч!

- Какой-то! - фыркнула мама. Потом съехидничала: - Вы, видимо, все в глубоком трауре?

- Угу, во всей школе траур,- кивнул Игорь, не угадав юмора.

- Поинтересовался бы ради приличия, что за Михалыч.

- Ну так это учитель истории!- в момент реабилитировался Игорь и вкратце обрисовал маме педагогические высоты Михалыча, о которых узнал от училки.

Мама слушала вполуха, фасуя продукты по холодильным полкам. Игорь быстро завершил отчет о жизненном пути Михалыча и некоторое время молчал, болтая одной ногой и наблюдая за мамиными действиями. В обычный день он бы давно унесся в свою комнату, посчитав ритуал приветствия завершенным. Но не сегодня. Этот день не был обычным ни с какой стороны.

- Мам, а кто у нас был сегодня днем?- наобум выстрелил Игорь. Вспомнился финальный смешок в прихожке, и Игорь испытал что-то вроде мстительного удовлетворения.

- То есть?- Мама не прервала своего занятия, ее голос был рассеянным. Она думала о чем-то. Быть может, о том, что сварить на ужин.- Опять долбился кто-то?

В списке обязательных правил, которые родители разработали для Игоря перед тем, как он пошел в первый класс и стал самостоятельным, фигурировало также: не открывать двери кому бы то ни было. Даже если нагрянет полиция с обыском. Только полиция с обыском вряд ли нагрянет, а вот для разных аферюг — продажников, агентов негосударственных пенсионных организаций, просто вороваек, день — излюбленное время. Когда дома - только пенсионеры и дети.

- Не… У нас дома кто-то был...- Игорь не воспользовался последним, данным ему судьбой, шансом. Слишком уж задел его самолюбие тот язвительный, мерзкий смешок.

В руках у мамы напоследок остался кочан капусты, и она прикидывала, куда его пристроить. Она уместила капусту в ящик для овощей, придавив лежащую там морковь, задвинула ящик. Закрыла холодильник. Взглянула на Игоря.

- Игорь, чего темнишь? Выкладывай уже, не юли. Дурная привычка, искорени ее. Есть что сказать - говори, не темни.

Игорь внезапно испугался. Он вдруг допетрил своим куриным котелком, что корабль дал крен, и теперь его фиг выровняешь, он так и будет крениться, пока не черпнет воду и не утонет. Единственный выход — бежать следом за крысами. Вспомнился отец: вот он стоит в дверях его комнаты перед тем, как отбыть. Только маме не говори, ладно? Мама не любит, когда дома посторонние. Так какого черта он раззявил свой проклятый рот?!

- Да низнай,- неопределенно ляпнул он, криво попытавшись отмазаться. Но и сам понимал, что поздняк метаться.

- Игорь, сказал «А», говори и «Б»,- приободрила мама с улыбкой, которая Игорю показалась вовсе не бодрой.

Он съежился на кухонном стуле, перестав болтать ногой.

- Ну… Папа был дома, когда я пришел со школы. И еще какая-то тетка. Я ее не видел. Туфли только видел. И слышал.

Ему уже было глубоко по барабану, чьи же это туфли стояли в прихожей с утра. Он просто хотел, чтобы ничего этого не было, чтобы его рот оставался на замке, чтобы Михалыч никогда не умирал и здравствовал тыщу лет, чтобы Игорь не нагрянул сегодня из школы пораньше. Он бы оттрубил положенные пять уроков, вернулся бы домой в урочный час, потом уселся бы у окна, обложился бы подушками и читал бы до упаду.

Мама молча изучала его, обдумывая услышанное. А Игорь вдруг вспомнил о том, о чем ему рассказывала бабушка незадолго до переезда. Она рассказывала ему о Криве, она рассказывала о Кабе. Рассказывала о волшебном камне, на котором что ни высечешь — все сбудется. Но не камень исполнял желания, камень тут ни при чем. Желания исполняло существо, погребенное под камнем с незапамятных времен.

Каба.

И он взмолился. Он воззвал, что было сил, он напряг каждый нерв, каждую клеточку; в глубине себя Игорь Мещеряков истошно вопил, вознося крик к небесам, или же глубоко под землю. Если ты есть… если ты действительно существуешь и лежишь где-то под камнем - услышь меня! Пусть все изменится! Пусть все вернется назад! Пусть Михалыч оживет и отправится на урок истории! Пусть Игорь пробудет в школе до обеда, а когда вернется — дверь в родительскую комнату будет открыта, какой он и запомнил ее с утра!

Игорь отчетливо понимал условия игры; он знал, что и он должен будет потом что-то сделать. Но ведь поначалу Каба просит какую-то ерунду. Она может попросить его собрать хлебные крошки со стола и отдать ей. Или оторвать полоску обоев и отдать ей. Или вырвать из книжки страницу и отдать ей. Черт, да все, что угодно, хоть всю книжку, хоть ноут. Только пусть все изменится теперь.

И оно изменилось. Реальность изменилась. Каба услышала его, и это стало так, без возможности вернуть ход. Мама молча вынула кастрюлю из шкафа, налила в нее воды, поставила на плиту и зажгла газ.

- Я сегодня знакомую встретила в маршрутке,- сообщила она буднично.- Тетя Вера; ты ее, наверное, не помнишь. Она раньше к нам заходила пару раз. У нее еще сын постарше тебя, Кирилл зовут. Не помнишь?

Игорь заторможенно мотнул головой. Он смотрел на маму во все глаза и не верил своим ушам.

- Этот Кирилл — чтец, как и ты. У него куча старых книг валяется, которые он уже прочитал, и они ему не нужны. Он хотел их в подъезд вынести, да жалко. В общем, тетя Вера пообещала принести тебе несколько. В основном фэнтези, тебе сейчас самое то. Живую книгу читать всегда приятнее, чем с ноутбука. А вообще, тебе надо читалку купить путевую, чтобы ты глаза не ломал.

Выдав это, мама спокойно отправилась в свою комнату переодеваться. Некоторое время Игорь тупо рассматривал кастрюлю, фырчащую на огне, потому что мама вдруг круто забыла, о чем он только что ей насплетничал, и собралась варить всем ужин. Каба подправила маме память, она подправила само существование. Вряд ли ожил Михалыч, но ход в обратку все-таки совершить удалось.

Он ожидал, что мама отдохнет, сварит поесть, наберется сил, а потом все-таки придет в его комнату, прижмет в угол и уж теперь-то потребует мельчайших подробностей. Но мама не зашла. И не потребовала. Ни словом, ни намеком она ни разу не вернулась к этой теме.

Игорь ожидал, что вместо мамы к нему вечером заглянет отец; он был уверен, что неприятного разговора не избежать. Что он скажет? Что Игорь — предатель? Мерзкий промокашка? Или посмотрит на него, как на говнецо? Или сообщит, что нет больше между ними связи? И не будет больше увлекательных, таинственных или смешных историй, рассказанных одним духом? Игорь даже поплакал от жалости к себе, потом вытер сопли и принялся ожидать своей участи.

Но и отец не зашел. Потому что если Каба что-то делает, она делает это на совесть. Тем справедливее потом ее собственные требования. Отец пришел домой поздно, поужинал на кухне, они с мамой засели в их комнате, и звуки прекратились. Возможно, они просто залипали каждый на свой телефон. Или легли спать.

Ничего не произошло и на следующий день. Самое потрясающее: не изменилось даже папино поведение или отношение к Игорю. Ну то есть абсолютно, сколько Игорь ни всматривался. Если бы за пазухой лежал камень, Игорь бы почувствовал, он был очень напряженным в те несколько дней после инцидента с туфлями. В будни отец уезжал засветло, возвращался затемно. В редкий выходной залипал на телефон и беззлобно бурчал, когда его кто-то дергал. Случись им втроем выехать куда-нибудь, отец травил байки, а мама время от времени его подкалывала.

Ничего не изменилось. Каба услышала его просьбу. Но готов ли теперь Игорь отдавать свои долги? Игорь был убежден, что готов весьма, и будет всю жизнь благодарен, но через несколько дней уже забыл об этом. Ему было шесть лет, он ходил в первый класс; обещания, даваемые первоклассниками, редко чего-то стоят. Многие дети просто убеждены, что мир существует исключительно для них, и все, что с ними случается, воспринмают как должное. Игорь был как раз таким.

Но не прошло и полугода, как Каба напомнила о себе. Напомнила о долге; и ее приход сильно отличался от описанного в легенде. Игорю приснилось, что в дом пробрался грабитель. Они с мамой заперлись в его комнате, Игорь прижался к батарее отопления, стараясь быть подальше от двери. Стояла зима; он четко запомнил, как батарея жгла ему ягодицы, сон был удивительно детальным. Он продолжал от страха вжиматься в раскаленную батарею, не обращая внимания на жжение. Потому что это был не просто грабитель, это был убийца. Посланец Кабы. Гребаный Бог из машины.

Если бы он был просто домушником, он набил бы карманы и свалил, так поступают домушники. Все родительское добро лежало в соседней комнате, у Игоря в комнате нечем поживиться. Но грабитель все равно стал ломать дверь. Он хотел добраться до них с мамой, он жаждал убрать свидетелей, убить их. Дверь содрогалась от каждого удара, Игорь вздрагивал в унисон всем телом и еще сильнее вжимался в горячую батарею отопления, обжигаясь.

Они даже попытались перехитрить злодея. Это был наивный способ, но во сне он казался весьма и весьма здравым. Они затаились, как будто их здесь нет. Мама погасила в комнате свет и положила руку Игорю на лицо, крепко сжав рот. Игорь беззвучно плакал. Он взмолился, чтобы грабитель поверил, будто их здесь нет, и убрался уже долой. Сейчас главное, чтобы выдержала дверь! Пусть она выдержит, эта дверь, молил Игорь. Однако в следующую секунду в щель между косяком и дверью просунулся край острого лезвия. Топор.

Игорь завопил, не обращая внимания на мамину руку, сжимавшую рот. Он завопил изо всех сил, в трое легких, и… проснулся.

С тех пор Каба повадилась к нему по ночам. Она напоминала ему, что и он должен что-то для нее сделать. Ведь она выполнила его просьбу, его длинный язык не заимел последствий ни для него, ни для семьи. Теперь его очередь идти к камню. Ужас ситуации заключался в том, что Игорь не мог вспомнить по утрам, чего от него требовала Каба. Чем он может воздать за услугу, как он должен расплачиваться? Тот страшный сон, когда в дом забрался убийца, определил штамм поведения: Игорь погружался в кошмар, и лунатизм стал его защитной реакцией. Он вскакивал во сне, бился лбом об стену, ребрами о косяки, затылком об пол. Он просыпался от удара и боли, и ни разу ему не удалось воскресить, о чем говорила Каба. Он точно знал, что она приходила во сне, но не мог с ней расплатиться, и его долг рос. Появились докапывальщики. Которые перманентно напоминали о кредите в реальной жизни. Появился Алик-Фонарик, кусающая собака-рассобака и много чего еще.

Так что он встретится с ней. Согласится на предложение Петрова и встретится. Это его единственный шанс узнать, в чем состоит его долг, и вернуть его, даже с лихвой. Иначе, как он подозревал, ситуация будет ухудшаться. Докапывальщики только и ждут, что он сделает неверный шаг, чтобы поставить ему подножку или накинуть на шею петлю. Он встретится с Кабой лицом к лицу, имея поддержку Петрова за спиной, который обещал его выдернуть, если переговоры вдруг сорвутся и что-то пойдет не так. Игорь ему верил. Другого ему не оставалось.


Глава 15. У Петрова-5.

Игорь встретил гипноз легко и без промедления, как по волшебству. Как будто он настраивал себя загодя. Он, вырубился, едва Петров начал обратный отсчет. Плечи опали, мышцы лица разгладились, челюсть слегка отвалилась,- все это подтверждало, что он не симулирует в угоду врачу, а действительно впал в транс. Игорь Мещеряков отважно погрузился в мир теней и собственных страхов.

- Вернись к своим снам, к тем снам. Встреть их как друг, раскройся им, – монотонно проговаривал Петров, и перед глазами вспыхивал хоровод коротких заметок, стикеров памяти, приклеенных тут и там как попало, без всякого порядка. Болтающаяся в петлях, покореженная маньяком-домушником дверь, за которой проглядывает удаляющийся силуэт Виктора Цоя с гитарой за спиной. Острое лезвие ножа, рассекающее лист со стихами на две половины, которые погружаются в бездонный портфель. Задумчивый китайский парень Цжуан-цзы, выводящий на доске химические формулы. Кружащиеся в белом свечении снежинки, опускающиеся на покрытую золой от сожженных книг землю. Игорь Мещеряков продирался к своему подсознанию, к той заблокированной ее части, где он надеялся найти ответы.

Он шел к Кабе.

- Что ты видишь вокруг себя?- вопрошал Петров, и пепел всколыхнулся, пошел волнами, в нем начало что-то образовываться. То оживали книги, они всегда восстают из сожженной земли. Им не место в костре, не место в канализации или в выгребной яме, и если от них пытаются избавиться, они — мстят. Они переносят образы во внешний мир. Книги формировались из пепла повсюду вокруг Игоря, их обугленные поверхности обновлялись, исцелялись, становились цветными обложками.

А потом книги наводнили собой все.

- Я вижу книги,- говорил Игорь. – Много книг, они все вокруг меня. Не видно конца. Только они не книги на самом деле, они просто такими кажутся, чтобы было интереснее. На самом деле они — люди. Они хотят быть прочитанными. Все люди хотят быть прочитанными. С виду они зажатые, у них секреты и личная жизнь. Но втайне все мечтают найти своего верного читателя. Все в глубине души думают, что их история — самая увлекательная, их жизнь — самая увлекательная. Они, с одной стороны, боятся, что эту историю узнает много людей, но одновременно и хотят, чтобы кто-то их прочитал от корки до корки и рассказал остальным. Они верят, что от этого они станут бессмертными.

Игорь сделал паузу.

- Им хочется, чтобы кто-то заглянул в самое сердце,- продолжил он.- В первоисточник. Люди чувствуют, что другие их — не знают, даже самые близкие думают, что они не те, кто они есть. Постепенно люди и сами забывают, кто они есть. Они надеются, что, если их кто-то прочитает, они снова вернутся к себе. Но одновременно они боятся, что их кто-то прочитает, потому что тогда кто-то сможет причинить им вред. Этот конфликт, он всегда в людях.

Он помолчал, потом вдруг улыбнулся.

- Вы там тоже есть,- добавил он.- Вы тоже хотите быть прочитанным. У вас много тайн, ваша книга очень толстая…У вас желтая обложка.

Петров непроизвольно дотронулся до своего желтого галстука.

- Книги стоят на полках?- уточнил он.- Это библиотека? Хранилище?

- Это изначальный мир,- сказал Игорь, и Петров почувствовал, как покрывается мурашками.- Базовый мир. В нем нет еще ничего, только пространство для фантазии, свет, чтобы писать, и тени, чтобы прятать в них свои страхи. И эти книги, но на самом деле они не книги, тут не может быть книг. Я их вижу, как книги, просто по-другому не могу их видеть.

- Книги висят в воздухе?

- Они плывут. Мимо меня. Еще здесь есть дверь. Где-то в этом мире есть дверь, всего одна дверь. Но я ее не вижу, она за книгами. Я просто знаю, что она там.

- Куда ведет эта дверь?- спросил Петров, уже заранее спрогнозировав ответ. И он угодил в точку.

- Там — Каба. Это в сказке она лежала под камнем. Сказки меняются со временем. На самом деле Каба живет за дверью. Любая дверь в реальном мире может оказаться дверью Кабы.

- Забудем пока про Кабу,- быстро сказал Петров.- Поговорим о книгах. Ты можешь взять их в руки?

Игорь нахмурился, словно раздумывал или проверял.

- Могу. Руки у меня есть, я их вижу. Значит, могу трогать и брать.

- Но ты их не брал? Книги? Они тебе снятся каждый раз, но ты их не трогаешь?

- Я не могу их брать,- пояснил Игорь.- То, что в них написано,- не для меня.

- Ты считаешь, что не подходишь под определение «верного читателя»?

Игорь долго молчал, на лбу углубилась складка.

- Мне кажется, никто не должен их читать…

- Ты же сам говорил, что они хотят быть прочитанными,- возразил Петров.- И вокруг больше никого, только ты. Значит, они хотят быть прочитанными именно тобой.

Игорь вновь замолк, и теперь он молчал так долго, что Петров подумал, будто тот уснул или отключился. Он хотел уже его окликнуть, но Игорь его опередил:

- Мне кажется, это ловушка,- сказал он.- Они все — ловушки. Их вообще здесь не должно быть. Они здесь, потому что чтение — мое слабое место, я люблю читать. Если я начинаю читать, я отключаюсь. Люди всегда отключаются, когда читают. Даже если они читают газету или журнал. Когда кто-то читает, то можно подойти незаметно и вылить на него чай. Он заметит только когда обожжется. Люди так устроены, они должны периодически растворять свое «я». Те, кто не читают книги, могут заниматься спортом. Только это не обычное занятие спортом для удовольствия, они в нем теряют себя, свою личность. Или кто-то работает от зари до заката. Не просто работает, а тонет в работе. Всем нужно отключаться. И я отключаюсь. Это не просто книги вокруг, это все — люди, и многие — мои знакомые.

- Знакомые? - переспросил Петров.

- Знакомые люди,- эхом повторил Игорь, хмурясь.- Там есть папа. Там есть «Это». Там есть Леха Воробьев и Лена Козленко. Там есть Имович. Все там есть. Кроме мамы… Мамы нет.

Петров не понимал и половины из услышанного. Он не знал всех этих имен. Он быстро прикинул, имеет ли это сейчас значение. Решил, что нет. Сейчас важны только книги и Каба. Он даже не стал заострять внимание на том, что мама отсутствует среди Игоря «знакомых книг», хотя этот факт его царапнул.

- Ты видишь ее? Каба здесь?

- Каба,- бесцветно произнес Игорь, и его пальцы сжались на подлокотниках кресла.- Она всегда где-то здесь. Пока я не отдам долг.

«И ты об этом умолчал!»- в сердцах подумал Виктор Петров. Выходит, Игорь думает, что заключил с Кабой пакт, как это сделал сказочный Крив. И теперь он в долгу перед ней.

Интересно, что мог попросить для себя этот парень, мельком задумался Петров. Но решил, что на данный момент это тоже второстепенно.

- Ты можешь описать ее?- спросил вместо этого Петров.

- Нет. Она стоит за спиной, - неопределенно ответил Игорь. Потом добавил:- Она стоит прямо позади вас. И смотрит в окно.

На секунду Петров испугался. Он отчаянным усилием заставил себя не оборачиваться. Потому что он и так знал, что там увидит. Он увидит окно, за окном — детскую площадку, чуть дальше — жилой дом. Никакой Кабы тут нет.

- Она сейчас пришла к вам. Потому что и вы тоже должны для нее что-то сделать.

- Игорь, ты, вероятно, путаешь меня с Кривом?- возразил Петров.- Я не Крив, я Виктор Петров, и ты у меня в кабинете. Ты осознаешь, кто я?

- Вы пообещали, но не сделали,- говорил Игорь, не слыша вопросов.- Вы тоже не помните своих снов, когда она к вам приходит. Вы попросили ее о чем-то, и она исполнила. О чем-то очень сильном, очень масштабном. Теперь ваша очередь.

Петров покрылся мурашками. О чем мелет этот парень? У него нет никаких незавершенных пактов - ни с Кабой-Худобой, ни с Бабой Ягой, ни с проклятым дядей Гргой. Фишка в том, что подобные психологические тесты можно отнести к кому угодно. Любому человеку можно поставить в упрек: ты ведь просил, ты молился, и теперь за тобой должок. Потому что все люди о чем-то просят, постоянно, всю свою жизнь. Излюбленный метод шарлатанов – нажимать на распространенные кнопки.

- Все люди просят,- говорил Игорь, словно прочитав мысли Петрова.- Но они даже не знают, кого просят. Говорят: «Боже, исполни!» Говорят: «Хоть бы сбылось!» Наверное, когда-то давно они знали. Но потом время прошло, и сказки стали другими, и люди забыли. Но просить — не перестали. Часто то, о чем просят, сбывается. Значит, есть кто-то, кто исполняет просьбы. Никто не задумывается об этом. Они думают: само собой так стало. Они думают: повезло! Другие думают: видимо, удача на моей стороне. Верующие думают: бог помог или ангел-хранитель. Атеисты думают, что этого добились они сами, своим трудом. Все делают вид, что так и должно быть. Все убеждают себя, что это просто они такие хорошие, поэтому желание сбылось. Никто не хочет признаться, что он теперь в кредитах. Поэтому люди и не становятся теми, кем они хотят быть. Потому что сначала они, как Крив, просят какую-нибудь ерунду. Глаз чтобы выздоровел. Богатство чтобы пришло. Когда они понимают, что нужно просить мозгов и уменья, а не ходить вокруг да около, уже поздно. Долг накопился, и теперь это очень серьезный долг. Приходится расплачиваться не просто горстью землицы, а собственными мечтами. Каба – пожиратель мечтаний.

- Сосредоточимся на твоем долге,- прервал Петров.- Что ты должен для нее сделать?

- Я не знаю. Я не помню этого. Я только помню книги.

- А что если ты должен написать книгу?- предположил Петров.- И все крутится вокруг этого?

- Книгу,- эхом отозвался Игорь, и голос его звучал задумчиво.

- Написать книгу и отдать ее в качестве долга?

- В качестве долга,- тупо повторил Игорь.- Книгу в качестве долга. Она заберет ее. Заберет книгу стихов. Она хочет книгу стихов. Она хочет, чтобы я написал стихи. И отдал их ей. Только ей одной, больше никому. Хочет забрать мою мечту. Забрать ее себе.

Виктор Петров вспомнил. Он вспомнил о том, о чем ему рассказывала Вероника Мещерякова, мама Игоря, в тот первый день их знакомства, когда он попросил ее подробно описать случаи лунатизма. Она рассказывала, как Игорь стоял у стены и бубнил стихи с закрытыми глазами. Вот оно! То же самое, о чем Петров всегда подозревал! Задавленное честолюбие, убитые напрочь мечты и стремления, погребенный под плитой талант.

- Спроси ее! - вдруг предложил Петров.- Спроси, прав ли я. Хочет ли твоя Каба книгу?

Внезапно Петров отшатнулся. Спинка его кресла отпружинила, однако сила толчка была такая, что Петров откатился на колесиках к окну. Если бы это был не офисный стул, а, скажем, табурет, он бы свалился навзничь.

Лицо Игоря вдруг стало безжизненным. Оно стало мертвым. Только что на нем читалась глубина эмоций, - Петров моргнул, и перед ним — мертвец. Белое, пергаментное лицо, застывшие черты, неподвижное тело, свернувшаяся кровь. Виктор Петров не мог поверить своим глазам, что возможен такой резкий переход.

- Не говори о любви, придет страх, - прошамкал Игорь бесцветным, недосоленым, старческим голосом.- Со словом «измена» заснешь на устах. Видишь дверцу? Войди в нее. Видишь бутылочку? Выпей ее. Видишь петлю? У тебя нет пути. Назад. Ведь счастье нельзя обрести. Без потерь. Просто так.

- Игорь!- Петров преодолел желание схватить парня за плечо и встряхнуть.

- Мой сон, как всплеск, одно мгновенье. Закат-рассвет. А между ними – плач. Сквозь слезы предвкушаю вдохновенье. Во мгле. На пепелище неудач. Луна. 2 ночи. Чай давно остыл. Душа трепещет. Страх не превозмочь. Заклятый сном, рвусь из последних сил. Жить. Видеть эту ночь.

- Игорь! Ты меня слышишь?!- Сейчас Петров даже не задумывался над тем, что долдонит парень, смысл речитатива всего лишь касался подкорки. Его очень пугал этот безжизненный голос и мертвое лицо.

«Помните, был такой мульт, «Тайна третьей планеты»?- спросила его Вероника Мещерякова, и он помнил. Теперь он понимал, что она имела в виду. Нечеловеческий, дребезжащий, монотонный бубнеж. Планета Шелезяка. Воды нет. Растительности нет. Населена роботами.

- Кусками явь обрушилась на землю. Вновь дивный сон на белой плащанице. Там хоровод фиалковый, весенний. И нежный шепот, и родные лица. Вскочи же на загривок мирозданья! Увидь, мой друг, порвав обмана сети! Что сон – один из вымыслов страданья. А плащаница – одеянье смерти.

- Игорь!- воззвал Петров, начиная паниковать.- Игорь, двигайся на мой голос.

- Печаль. Вдали, за пеленой дождя. Гнев раскаленной лавы добела. Мне торопиться – не познать тебя. И не спешить – постигнуть, не любя. В огонь рванувшись, двери распахнуть. Мне не хватает храбрости. А жаль. Тоска и пепел. Вымостили путь. И тихо плачет даль. Печаль.

- Игорь, я сосчитаю до пяти, и ты проснешься. Ты будешь помнить только книги, больше ничего. Все остальное ты забудешь. Только книги! Раз, два…

- С утра – покупки. Вечером – застолья. Зимой – лыжня. А летом – по грибы. Мы обратились. Мы вам больше не рабы. Теперь довольствуемся только главной ролью.

- Пять!

Щелчок пальцами.

- Что, уже все?- буднично поинтересовался Игорь Мещеряков, оглядевшись по сторонам.

Они вдвоем пили сладкий чай, чтобы снять стресс, видит бог, им обоим это было нужно. Игорь смотрел в излюбленное окно, на излюбленный вид за окном. Он не помнил о том, что у окна стояла Каба, и Петров испытывал от этого лишь облегчение. Хватит с него Кабы-Худобы.

Вечер за окном благоухал; его заказали для них музы — музы творчества, музы открытий, музы вдохновений и инсайтов, музы шедевров и лебединых песен. Благоухание вечера прорывалось даже сквозь пластиковые окна внутрь кабинета. Вечер благоухал радостью, детскими визгами, счастливыми деньками бок о бок с другом, приятными воспоминаниями, загадочными историями из-под одеяла. Он благоухал чебуреками из открытых дверей столовых, он благоухал огоньками сигареток и фонариков в темноте, благоухал песнями под гитары и расставленными палатками, благоухал брызгами фонтанов и уходящим летом. Уходящим навсегда.

Он благоухал завершением чего-то очень важного и дорогого.

Игорь смотрел вглубь этого прощального вечера и, попивая чай, рассказывал Виктору Петрову свою историю:

- Мне было двенадцать где-то, когда я впервые с ним столкнулся. Потом я вспомнил, что о нем тоже рассказывала бабушка. Только она называла его Вахтер. Вкратце история такая: Вахтер был сторожем на кладбище. Почему он Вахтер, а не Сторож — я не знаю, в истории так. И вот на кладбище приходят дети, у некоторых детей ведь погибают очень близкие люди. А Вахтер очень сильно переживал, ему казалось, что грустные дети ломают всю картину мира, такие дети делают мир неправильным. И стал он после вахты выслеживать этих детишек и утаскивать к себе. В общем, я в тот день шел домой со школы, мне влепили двойку, Димон Шиляев порвал мне рубашку. Димон Шиляев в классе первым козлом был… Ну, он умер потом… Не важно. Я шел домой весь грустный-грустный, потом что-то… как-будто кольнуло. Всегда же чувствуешь, когда кто-то пялится. Я обернулся и увидел его, Вахтера. Серьезный такой мужик, идет за мной следом и пялится. Я перепугался и вспомнил бабушкину историю. Она говорила, что Вахтер давно перестал работать на кладбище и теперь он караулит детей везде, где может. Ходит по улицам, высматривает грустных детей, которые своей грустью делают мир неправильным. Находит таких, нападает, уносит к себе в берлогу и там совершает над ним всякие вещи.

Игорь прочистил горло, и было похоже, что он тем самым сдержал нервный смех.

- В общем, Вахтер этот топал за мной до самого подъезда. Я же грустный был… Делал мир неправильным. Я в последний момент догадался, что не стоит мне соваться в подъезд сейчас. Сел на скамейку, там безопаснее. Вряд ли он на улице ко мне полезет. А если полезет, я заору, и кто-то услышит или увидит. В подъезде — по-любому кранты. И мужик тот походу реально за мной шагал, я не придумал себе. Потому что когда я сел на скамейку, он даже растерялся и сперва не знал, куда ему деться. Не ожидал от меня такого, стал зачем-то рассматривать окна, а потом развернулся и утек. Нелепо все так. Сдается мне, кто-то пострашнее Вахтера за мной увязался в тот день.

Игорь хладнокровно отпил глоточек. Сказал:

- Есть такое выражение «бог из машины». Бог спускается на колеснице и разруливает всю замуту. Или же кто-то, типа бога. Какой-нибудь мудрый и могучий парень, наподобие кардинала Ришелье или Гэндальфа. Почти всегда в книгах этот бог из машины — добрый. Появляется под самый конец и всех спасает из-под колес от гибели, плохих же давит как клопов. Потом все уходят в закат, так строится сюжет, весь хэппи энд строится на этом приемчике. Гарри Гаррисон, Лукьяненко — там вообще бог на боге, они любители таких фишек. И ты потом такой прокручиваешь сюжет назад и удивляешься: всю дорогу ГГ ходил под наблюдением, всю дорогу его оберегали, а он даже об этом не подозревал до последнего момента. Хотя, если бы подозревал, то не сильно бы старался, наверное, и сюжету хана.

Петров не мог не улыбнуться. Глубина познаний этого кадра всегда ему импонировала, это выносило Игоря над его сверстниками на нереальную вертикаль. Игорь хлебнул глоточек. Потом сказал:

- Это все в книгах, но книги – врут. Писатели очень стараются писать так, чтобы люди поверили в чухню. Словно чудеса — бывают, словно желания исполняются просто так, потому что человек хороший, и ничего не нужно для этого делать. Что можно выиграть в лотерею, или спасти умирающий вид, или победить все мафии мира, досточно лишь целеустремленного ГГ и толики удачи. Словно бедные люди смеются всю жизнь, и им не нужны деньги. Словно трактирщика нужно наказывать только за то, что он родился бедняком. Словно над квартетом нужно глумиться, потому что они просто не знают, с чего начать, и пересаживаются. Бог из машины — самый чудовищный обман писателей, и кто-то это однажды придумал, а потом другие — подхватили. В реальном мире бог из машины — злой. Он — Вахтер. Он убийца и маньяк. Психопат. Он – посланник Кабы.

Несколько секунд Игорь молча прихлебывал свой чай мелкими-мелкими глоточками. Его взгляд, направленный в окно, сделался вдруг грустным-грустным, и Петров на секунду испугался, что парень заплачет. Вот только это будут не нюни, не сопли, это будут горькие мужские слезы. Слезы мужчины, который стоит перед обломками своего дома, который он строил всю жизнь. Или перед обломками детства.

К счастью, этого не произошло. Игорь сглотнул и сказал:

- Вы сами об этом рассказывали, помните, в первый раз? Робер Ледру. Который убил незнакомого человека. Так работает Бог из машины, когда кто-то отмазывается платить по долгам. Этот Ледру что-то попросил у Кабы, что-то очень и очень важное. А когда это сбылось, он убедил себя, что совпало, или он просто сыщик такой крутой, или повезло. Пришлось расплачиваться жизнью другого человека. Вряд ли тот другой, художник или кто он там, вообще был при делах. Все крутится вокруг Ледру и сделки. Но сначала долгое время Каба слала ему предупреждения. Этим можно объяснить нервный срыв Ледру на работе. Каба предупреждает с помощью докапывальщиков.

Петров удивленно поднял бровь. Игорь хмыкнул и пояснил:

- Ну, я их так для себя прозвал. Это люди, которые любят цепляться к другим людям. Докапывальщики. Любят докапываться. Они так-то нормальные челы, они — как мы. Но когда Каба объявляет «фас!», они реагируют первыми. По жизни они как-то заточены под чужие неприятности. Всегда чувствуют, когда кому-то плохо, и летят наперебой. Если тошнит в автобусе, обязательно прижмется вонючая бабка и будет нагнетать, и от нее уйти не получится, она так и будет елозить следом по всему автобусу. Если подвернул ногу на тренировке, на нее обязательно кто-нибудь наступит по пути домой. Хорошо, если только один раз. Если болит голова, в школе кто-то обязательно подкрадется сзади и двинет учебником. Если настроение плохое, кто-то обязательно сделает его еще хуже. Докапывальщики — пехота Кабы. Они сами этого не знают, они вообще не в курсах. Многие не осознают, что делают, бабка в автобусе по-любому думает о своих огурцах, а не о том, что кого-то там тошнит.

Игорь допил остатки чая. Потом он сказал:

- Когда докапывальщиков оказывается недостаточно, приходит Бог из машины. От него почти нереально спастись. Он очень непредсказуемый и не делает то же самое два раза. Однажды мне очень сильно повезло, когда я не стал заходить в подъезд, и Вахтер слинял по-тихому. Но в следующий раз за мной поедет трактор. Или камень упадет с крыши. Или подо мной провалится асфальт. Или перестрелка, и я — на линии огня. Все произойдет быстро и непредсказуемо.

Игорь глубоко вздохнул и сказал:

- Может быть, нет никакой Кабы. Мы ее просто придумали всем миром. Кто-то давно начал придумывать, потом каждый добавил что-то свое. Я не уверен, что услышал от бабушки историю именно так, как я ее вам рассказал. А может, и бабушка добавила что-то свое. И тот человек, который ей рассказал.

- Ну что ж,- негромко произнес Петров, поскольку Игорь потрясенно замолчал, удивленный своим же собственным признанием,- я рад, что ты это признаешь. И что не придется тебя переубеждать.

- Я всегда это подозревал,- смущенно сказал Игорь, словно и не услышал его.- Ну то есть — пятьдесят на пятьдесят. Либо Каба — это действительно существо, какая-то темная энергия, которая ко мне прицепилась. Либо — я и есть Каба. Я сам. И синяки я наношу себе во сне тоже сам. И родители это знают, но говорить боятся. Боятся, что у меня от этого еще больше крыша поедет. Чего-то они боятся в любом случае, я по их глазам вижу. Папа еще норм так, а мама сильно изменилась за последние годы. Я так-то сам изначально накосячил, сам все испортил, мой длинный язык всех подвел, всем подкинул свинью, всем нам… Может, я сам себя за это и наказываю. Давно было, а все простить себя не могу.

- Не хочешь поделиться?- спросил Петров.

- Не хочу.- Игорь поморщился.- Честно. И вообще, это не мои секретики, так что не имею права. Лучше я промолчу. Да и не суть ведь? Суть в том, что однажды я попросил у Кабы. И теперь я тоже должен для нее что-то сделать. Даже если я это просто выдумал, кредит есть кредит. У меня долг перед семьей, перед самим собой.

- Вот это и будет твоя следующая отправная точка!- оживился Петров. Парень выговорился, теперь пришел его черед.- И от этой точки ты пойдешь к выздоровлению. Ты должен что-то сделать, но ты не делаешь. А ответы – перед тобой.

- В смысле?- Игорь вопросительно воззрился на него.

- Твои книги. Которые тебе снятся. Которые хотят быть прочитанными, но ты их отталкиваешь. Что если в этих книгах – сюжеты? Эти сюжеты хотят быть реализованными. Они выбрали тебя, они хотят воспользоваться тобой, как инструментом, чтобы выйти на поверхность. А ты отрекаешься от них. И в глубине души ты понимаешь, что ты – предатель.

Игорь скривился.

- Намекаете, что я писатель по призванию? У меня не очень хорошо получается в плане творчества. Пробовал уже.

- Квартет должен тренироваться,- подловил Петров. - Звери не знали, с чего следует начать. Ты — знаешь. Открой книги во сне, прочитай сюжеты. А потом сядь и пиши. Но это не важно, писатель ты, худодник или Ален Делон. Вопрос не в писательстве. Вопрос – в реализации. Ты должен разрешить себе реализовываться, Игорь. Ты должен разрешить себе быть первым. Писать лучше всех. Сочинять лучше всех. Бегать лучше всех. Плавать. Или изобретать. А если сразу не получится, вспомни Соловья, наплюй и тренируйся усерднее. Только так ты сможешь прийти к своей мечте.

- Я не знаю свою мечту,- кисло отозвался Игорь.

- Но ты узнаешь!- воскликнул Петров.- В этом суть! Узнать не из книг, узнать не потому, что кто-то сказал, а узнать на своем собственном опыте. И я надеюсь, что когда-нибудь мы снова встретимся, и ты уже будешь знать свой путь.

Игорь дернулся и насторожился.

- Что это значит? Мы расстаемся?

- Ни в коем разе, Игорь. Мы – не расстаемся. Но мы пришли к такому переломному моменту, когда необходимо сделать паузу. Время разговоров закончилось. Наступило время действий.

Теперь сам Игорь — открытая книга. Он — исписанная страница за миг до того, как ветер истории перелистнет ее, но на этой странице — поистине все. Ошеломление новостями, пришедшими с почтовыми телеграммами. Боль разлуки перед открытыми дверями поездов. Сомнение в разумности мира над раскопанными братскими могилами. Надежда, когда врач выходит из операционной. Отрицание, когда взрываются дома или терпят крушение самолеты. Радость победы, когда взбираешься на Эверест. Веер человеческих чувств на лице одного лишь мальчика, и теперь Петров понимал его как никогда.

- А с чего вдруг?- недоверчиво пробормотал Игорь.

- Действия! - веско повторил Петров.- Тебе нужно начать действовать, и любые последующие сеансы этого не изменят. Ты должен начать реализацию персонажа по имени Игорь Мещеряков. Не обязательно в качестве писателя. Просто это лежит на поверхности, и намного проще взять в руки готовую книгу из сна, чем изобретать велосипед.

- Я понятия не имею, когда снова увижу этот сон с книгами,- проворчал Игорь.- Графика-то нету.

- О том и речь,- подтвердил Петров.- Сдвиги или результаты появятся только после того, как ты начнешь действовать. Только так мы сможем понять, верное ли мы выбрали направление. По результатам. Мы можем продолжать встречаться, но все разговоры будут крутиться вокруг этого. Либо вокруг отвлеченных тем, что вообще неприемлемо. Но мы и не сможем встречаться впустую.

- Предки,- кивнул Игорь.

- Рано или поздно твои родители начнут задавать вопросы и будут правы. Я не хочу жульничать и вытягивать деньги попусту, хотя руководство меня только похвалит. Но ты должен обязательно позвонить мне после того, как тебе приснится этот сон с книгами. Расскажешь, как все прошло, и мы будем по ходу решать, нужно ли возобновлять встречи. Есть большая вероятность, что этого не потребуется.

Игорь перевел взгляд в окно, на детскую площадку, окутанную косыми лучами заходящего солнца; но он не видел ее. Он кусал губы. И вновь думал. Напряженно думал. Он всегда будет думать, всегда будет анализировать, всегда — оценивать, всегда — строить теории. Потом Игорь импульсивно схватил лямку рюкзака, лежащего на полу у его ног, и Петров внезапно испугался, что парень сейчас психанет, обидится и молча уйдет. Это было бы наихудшим итогом их знакомства.

Но Игорь не психанул. Не обиделся, не стал рвать и метать. Он всего лишь чуть расслабился, опустил рюкзак назад. Осталось еще что-то, что его тревожит.

- Если вы правы, и все устаканится… Все пройдет, никакой Кабы… Может так быть, что я после этого перестану читать? Потеряю интерес и перестану?

Петров совершенно не ожидал этого вопроса, однако в то же время он ему ничуть не удивился. И он обрадовался, что этот вопрос прозвучал. Это был правильный посыл. Это был вопрос юноши, который впервые идет на медведя. Это был вопрос перед дверями монастыря, прежде чем принять послушание. Правильный, совершенно логичный итог. И он сказал:

- Знаешь, что больше всего боятся алкоголики, почему не бросают пить? Что уйдет радость. Что это будет ноша, они будут тянуть лямку до конца жизни, держаться в завязке на зубах. И ничто не будет радовать. Они пробовали пару раз, уходили в завязку. И вот, поглядите, солнце, оказывается, не такое уж яркое, как думалось. Мясо не такое уж ароматное, как казалось. Да и вообще отвратное мясо продают в последнее время. Жена, оказывается, не такая уж красавица. Друзья — с ними и поговорить не о чем, как без водки-то говорить? И люди вокруг не такие уж милые. Да совсем не милые, надо заметить. Докапывальщики одни.

Игорь хохотнул. Петров охотно присоединился.

- Это нормальный страх, логичный. Потому что алкоголь давно стал синонимом радости, это такая ловушка, она так работает. С утра похмелье — никакой радости. Вечером выпил — блаженство. Так вырабатываются рефлексы, как у собаки Павлова. Ты тоже алкоголик, Игорь. Твой алкоголь — книги. И так уж случилось, что книги у тебя прочно ассоциируются с ночными кошмарами. Говорю тебе по опыту. Если бросишь пить, то субъективные вещи — действительно не те, какими они были раньше. С друзьями может быть реально говорить не о чем, с женой — тоже может статься, что не о чем. А вот объективные вещи — наоборот. Солнце — оно правда ярче. Трава — она правда зеленее. Мясо тоже вкуснее, если его выбрать в хорошем магазине. Я бы на твоем месте переживал не за это, Игорь. Я бы переживал за то, что, когда твое эмоциональное состояние улучшится, ты захочешь читать еще больше. А у тебя вроде и так с этим проблемы, как я слышал. Неуспеваемость в школе, и все такое.

Он ехидно ему подмигнул. Игорь постарался сдержаться, но не сдержался, расплылся в благодарной улыбке. Счастливой улыбке. Так ли часто Петров видел счастье на лице этого мальчика? За все время их общения, видел ли он его хоть раз? Истинное счастье, сиюминутное, пусть на мгновение. Но теперь — вот оно. Наверное, ради таких моментов и стоит жить. Ради одного такого момента, даже одного, стоило совершить сделку с Кабой…

Перед тем, как подняться, Игорь обстоятельно проверил рюкзачок, все ли кармашки застегнуты. Потом встал, но вместо того, чтобы двинуться к двери, как он это всегда делал, он приблизился к столу и протянул руку.

- Спасибо,- сказал он.- За все. Что послушали и поверили.

Петров в свою очередь поднялся из-за стола в полный рост и с удовольствием пожал руку Игорю. Вышло немного торжественно.

- Удачи тебе, Игорь. Если у родителей будут вопросы, пусть тоже мне звонят. И ты сам звони. Как только будут новости, обязательно звони.

Игорь Мещеряков пересек кабинет и открыл дверь. На миг он застыл в дверях, и Петров подумал, что вот теперь парень сломает свое правило и уйдет без оглядки. Не обернувшись. И для него, Игоря, это будет легко. Ведь это так кажется, что он — один в поле воин. Но за ним — юность. Его раны исцелятся стремительно. Самое большее через год он даже не вспомнит о том, что посещал психотерапевта. А если и будет помнить, то как занятный эпизод из биографии, о чем можно по секрету поведать друзьям или девчонке. Ему будет казаться, что все это произошло не с ним. Что он прочитал книгу, очень хорошую, яркую, впечатляющую книгу, и он соотнес себя с персонажем, вжился в главного героя, в ГГ, и теперь он наполовину верит, что это — реальность, а наполовину — что это всего лишь выдумка. Быть может, не особо честная, и уж точно жестокосердная по отношению к персонажу, но всего лишь — сказка.

А его, Виктора Петровича Петрова, как человека с лицом, как живую личность, тот вспомнит лишь однажды. Только для того, чтобы сообщить ему о своем исцелении. А потом просто забудет. Навсегда.

Но Игорь все же обернулся. И нет никаких синяков, очень хочется верить, что уже и не будет. Чистое мальчишеское лицо. Лицо будущего мужчины перед открытой дверью.

Он сверкнул улыбкой и исчез.

Больше они не виделись в этой сюжетной реальности.


Часть 2. Бог из машины.

Кагомэ, кагомэ.
Птичка в неволе на жердочке.
Кто откроет дверцу ей?
Может быть во тьме ночной
Сгинут аист с черепахой.
Кто же за твоей спиной?
Детская японская игра.


Глава 16. В школе-4.

Бог из машины убил Димона Шиляева. Пусть Димон Шиляев был отпетым козлом, его смерть вышла нелепой и страшной.

Игорь рассказывал Петрову про дверь, и тот поверил в нее. Потому что двери — это пути к прошлому и будущему. Потому что жизненный путь — это не променад, это не горная тропа, это не карабканье по лестнице. Жизнь — это переход из одной комнаты в другую. Через двери. Мы задерживаемся в этих комнатах, каждый в своем помещении. Кому-то нравятся обои или как выложен плиткой пол. Кто-то наткнулся на комнату с двуспальной кроватью, на которой — полуодетая женщина. Кому-то выпал холодильник, до отказа забитый алкоголем. Кто-то переходит из одной комнаты в другую до самой смерти.

Через двери. И каждая из них находится под присмотром Кабы.

Что именно находится за очередной дверью можно узнать, лишь открыв ее. Это лотерея, ничто в сюжете не служит знаком или намеком. Проблема в том, что после того, как откроешь дверь, после того как увидишь следующую комнату, с этим знанием что-то нужно будет делать. Порой бывает так, что двери остаются захлопнутыми элементарно из-за страха, что за ними откроется мечта. Та самая мечта, к которой человек шел всю жизнь, которую всегда откладывал, потому что, заглядывая во всевозможные комнаты, ему приходилось совершать с Кабой честный обмен. Так прожигаются мечты. А вдруг — это и есть последняя дверь, а за ней — предел мечтаний? Но календарь уже выцвел, как выцвели глаза и волосы, как выцвели чувства, как выцвели надежды и старые дневники, и нет сил переступать очередной порог, и нет сил совершать честную сделку; и человек стоит, охваченный самым острым отчаянием за все годы его жизни, на пороге комнаты с осуществленной мечтой, понимая, что ему не хватило всего лишь шага.

Лучше уж не трогать закрытые двери. И сжимать, сжимать, сжимать пресловутую синицу в кулаке, чтобы однажды обнаружить, что и синица — это просто дохлое тельце.

Не все двери закрыты. Каба позаботилась об этом. Некоторые двери не нужно открывать, они — лишь проем. Стоит оказаться рядом, и можно увидеть дальние миры и… ЕЕ. Открытые двери. Они называются — картинами.

Рисунки сильнее слова. Многократно. Тысячекратно. Они как новые терабайтные диски в сравнении с ветхозаветными дискетами. Именно поэтому книга стоит тысячу рублей, а картина — тысячу состояний. Кто-то знает правду про проемы, они составляют «Клуб Х». Они знают, что могут попросить, и их желание исполнится, их прельщает достаточно честный характер сделки, а что до нарастающих обратных хотелок… Что ж, у них достанет власти, денег, положения в обществе, чтобы не копить собственные долги. В отличие от «богобоязненных» людишек, вымаливающих себе блага, а потом — прячущихся от кредитора и делающих вид, что ничего никому не должны. Члены «Клуба Х» скупают оригиналы, оставляя на потеху публике прекрасные копии. Но — всего лишь копии, понтовые картинки, ретроспективу — это не проемы в иные миры, это не путь к Кабе. Оригиналы хранятся в подвалах и комнатах-сейфах.

Обладатели этих картин смотрят на них часами. Они изучают каждый миллиметр, вглядываются в каждый штрих, в каждую мимолетную тень, пытаясь увидеть, разглядеть, призвать. И страж приходит. Каба приходит к ним. Она говорит им, что они могут пожелать все, что угодно, но и они тоже должны будут кое-что сделать. И тогда развязываются войны, рушатся биржи, случаются экологические катастрофы, меняются формы государственного управления, вспыхивают бунты и революции, происходят покушения и исчезают целые животные виды. Потому как желания этих людей очень высоки, по ним и расплата.

Игорь знал, кто придумал писателей. Их придумали художники. Придумали и нарисовали, открыли портал, и Каба сделала так — появились писатели. Писатели взяли в руки перья, засели за папирусы и переняли эстафету, наводняя мир вещами и явлениями, понятиями и ценностями, некоторые из которых — истинные, но большинство — нет. Потому что они тоже должны были что-то сделать для Кабы, и в этом состояла их плата, плата за жизнь, плата за существование, плата за возможность писать, плата за то, что художники поделились с ними музами, и теперь писатель тоже может слышать их шепот, тоже может испытывать инсайт.

Очень долго, все время существования мира, эти две силы — образ и слово — шли бок о бок. Но сила образа оставалась превалирующей.

Картина выглядит повседневной, она обрамлена деревянной рамкой, она предлагает беглому взгляду незатейливый сюжет. Поле роз с высоты птичьего полета. Причал и дюжина кораблей, потрепанных пережитым штормом. Прогулочный парк и силуэты дам, прячущихся от солнца под зонтиками. Облака, задумчиво бреющие над церковными куполами. Но там, внутри - в самой глубине парка, у фонтана, в сердцевине цветка, во взмахе прогулочного зонтика, в зрачках портретируемого вельможи, среди бесчисленных церковных фресок, - она там. Каба. Если остаться у картины на ночь, и рядом никого нет, все ночники погашены, лишь одна свеча тревожит тьму неверным пламенем; если вглядываться в картину до рассвета - можно увидеть ее. Порыв ветра вдруг откинет ветвь кустарника, и в тени рощи мелькнет ее смутная фигура. Среди голых скал, над которыми парит орел, между двумя валунами она вдруг выйдет на миг на солнце, чтобы приветственно кивнуть, показывая, что она готова выполнить любое желание, стоит лишь произнести, а в следующую секунду — вновь безлюдный гористый пейзаж, и никого нет. Глаза человека на портрете на короткий миг наполнятся ужасом, в них сверкнет ее отражение. И стоит лишь раз ее увидеть, будешь слышать ее шепот вечно. Она будет спрашивать темными бессонными ночами, наполненными поруганными иллюзиями, растоптанными надеждами, болью от саднящих ладоней, страданиями от насмешек соловьев, слезами от бесчисленных неудач, - она будет предлагать свою помощь; и ты попросишь ее. Попросишь, охваченный сиюминутным отчаянием, попросишь, будучи слишком обиженным на весь мир, чтобы мыслить здраво. Ты попросишь и швырнешь на заклание свою истинную мечту, и правильные, честные книги никогда не будут написаны, полезные для человечества открытия никогда не будут совершены, все будет пожертвовано в угоду сиюминутных хотелок.

Так прожигаются мечты.

Романам предшествуют рукописи. Стихам предшествуют наброски. Трудам предшествуют черновики. Рисункам предшествуют эскизы. Неандертальцы, кроманьонцы, эректусы. Исполинские, неповоротливые динозавры. Бесформенные астероидные глыбы, простреливающие мироздание навылет. Космические бури и всепожирающие черные дыры. Однажды кто-то проверял существование на способность воплощать любые, даже самые дикие фантазии, творя все без разбора. Лимитов у существования не обнаружилось, оно оказалось гуттаперчевым, как нет лимитов у компьютерных технологий. Все наброски воплотились в реальности. Именно тогда на свет произошла Каба. Именно в то седое прошлое уходят корни этой сказки.

Позже многие из черновиков и эскизов были уничтожены, многие оказались опасными для самих создателей. И это перестало. Хаос упорядочился, как упорядочиваются события и даты в окончательном варианте рукописи, как упорядочиваются все жизненные ошибки, заводящие нас в комнаты-тюрьмы. Планеты нашли свои орбиты. Потухли вулканы, вымерли динозавры. Выродились кроманьонцы. Дальнейшее развитие мира было передано в руки писателей, зарекомендовавших себя наиболее продажными, наиболее послушными воле Кабы, наиболее подлыми и двуличными. Наиболее отформатированными. Ибо человек, способный продать душу ради искусства, будет исполнять волю того, от кого это искусство зависит.

Именно поэтому художников намного меньше, чем писателей. Художники — корректоры существования. Мерчендайзеры бытия.

В 19 веке вдруг все изменилось, и с той поры процесс стал необратим. С изобретением фотографии мощь образов увеличилась втрое, ведь фото — почти идеальные копии, и они — НЕ отражение реальности, как принято думать. Это все те же двери, которые со временем каждый получил возможность иметь под рукой. Персональные двери в любом доме, и их количество только растет. Если присмотреться… Видный красавец вдруг выходит на фото подслеповатым уродцем, и иногда кажется, что у него два лица. Помпезная улица города обнаруживает на фото потеки грязи и трещины в фасадах, а в этих трещинах — кажется, что ползают черви. Невзрачная девчушка представляется принцессой с обворожительной улыбкой. Кристально честный человек выходит с физиономией глумящегося грешника. Каба намекает; она дает понять каждому, кто способен видеть, она помечает всех своих должников. Она помечает людей, города, улицы, она помечает реки, горы, деревья, памятники, даже мусорные свалки, и порой бывает так, что люди на фото выходят четкими, в то время как здания за ними — выцветают.

Эра смартфонов и соцсетей довершила процесс слияния образа и слова. Впервые возникла сила, аналогов которой не было в истории мира. Мышление человечества стало клиповым, «Клуб Х» потерял прерогативу. Образы и сюжеты стали продуцироваться со скоростью мыльных пузырей, рассеиваемых по воздуху воздушной пушкой, мир стал похож на анимационный мульт, в котором предметы и веяния возникают на пустом месте, растут и множатся, в течение считанных часов приобретая характер лавины, а потом вдруг — исчезают без следа. Таково дыхание нового мира.

Иногда Игорь Мещеряков с оглядкой подумывал, что Каба — она повсюду.

Нет ничего странного в том, что он избегал объектива всегда, сколько себя помнил. С таким-то жизненным кредо, черт побери! Ничего из вышеупомянутого Игорь не озвучивал в кабинете психолога. Он не хотел в психушку. А от всего этого, от всей этой философии просто смердело психушкой; а он не хотел. Игорь всегда интуитивно чувствовал, что объектив — это перекрестие прицела, взгляд Кабы, и он каждый раз содрогался, наблюдая за тем, как народ кривляется, обезьянничает, безобразничает перед фотоаппаратами, как люди делают селфи, направляя перекрестие на самих себя…

Полностью исключить фактор объектива Игорь, конечно же, не мог. Еще двадцать лет назад такое бы представлялось вполне осуществимым; сейчас — нет. Пространство мира пронизано бесчисленными лучами: государственные и частные уличные камеры, персональные камеры на телефонах и планшетах, камеры на каждом ноуте, с виду отключенные, но вполне возможно — что и нет, Гугл- и Яндекс-панорамы, спутниковые телекамеры. Пару раз Игорь совершенно неожиданно обнаруживал себя же в сети, если кто-то фоткал класс или школу, а он вдруг маячил на заднем фоне с отрешенным видом, словно мешком напуганный. У Игоря имелись домашние семейные снимки. Были фото в обнимку с дедом или бабушкой, были фотки деда и бабушки, фото всей семьи и каждого по-отдельности. На 14-м дне рождения батя, уже вдарив солидно и давным-давно пройдя свою пороговую рюмку, блуждал по комнатам и фоткал всех подряд; разве что какающего Тупого Кота не сфоткал. В общем, Игорь попадал на фотографии с пугающей регулярностью; и он ненавидел это.

Игорь не был активным участником соцсетей и форумов. Присутствовал лишь теневым образом, как наблюдатель. Он имел свою страницу в ВК, поскольку существовали две школьных группы во Вконтакте. Первая — официальная, там периодически постились разные разности. Редко — полезные, по большей части — бред. Анонсы предстоящих мероприятий, о которых в школе и без соцсетей плешь проедали. Порой мелькали хвалебные статьи, посвященные учителям-юбилярам или отличившимся ученикам, занявшим места на олимпиадах. Результаты товарищеских встреч между школьными командами по футболу или баскетболу. Приглашение на ярмарку. Приглашение на «день бега» или «день здоровой семьи» - любой удобный выходной, чтобы поноситься, приглашаются ученики и их родители, а также вообще все, кто способен одолеть стометровку и не испортить праздник инфарктом миокарда. Прочее — реклама, как правило — бездарная. Реклама репетиторов. Реклама курсов по иностранному языку. Реклама спортивных секций. Дзюдо мелькнуло пару раз с гордым постером малолетних дзюдоистов. Реклама театральных кружков. Много рекламы. На этом все. В целом группа была ориентирована на комитет по образованию (для статуса) и на бывших выпускников (для ностальгии). Информация в группе устаревала уже к моменту появления на стене.

Группа носила официальное название по номеру школы №20, где Игорь и учился. Основатель группы — неизвестен. В администраторах числились двое. Первый — физрук, который на аватарке представлял себя любимого в спортивной форме и с хронометром наизготовку. Вторая — какая-то левая тетка из бывших, ныне — мать-одиночка двоих детей. Шептали, что у физрука с теткой шашни, хотя вместе их никогда не видели. Для слухов хватало, что у них один статус в группе. Впрочем, по-любому пофиг.

Вторая группа — неформальная. Называлась просто, как камень: «Двадцатка». Ее участниками были практически все нынешние ученики и добрых десять тысяч — бывших; ну и учителя, разумеется, многие из которых шкерились под фейковыми страницами. Кто основатель — неизвестно. Администратор — не указан. Модератор — не указан. В контактах группы стоит парочка старшеклассников, каким боком те пристегнуты и какие функции реализовывают — неизвестно. Им напишешь в личку, ответ придет дня через три в лучшем случае, и внятности в нем — как в баночке для анализов. В общем, мутная завеса вокруг всей группы, но так и было задумано изначально.

Здесь, в этой клоаке образов и слов, дела шли куда веселее, нежели в официозе. Здесь водились хищники по соседству с травоядными, которые, впрочем, тоже прятали шипы. Здесь можно было обнаружить следы древних цивилизаций и инопланетян, здесь можно было угодить голыми пятками в бутылочные осколки или же оказаться целиком сожженным в серной кислоте. Здесь можно было в одночасье стать героем легенд или персонажем фильма ужасов. Двадцатка — это око Кабы, оружие Бога из машины, Игорь Мещеряков всегда это знал.

Игорь придирчиво наблюдал за событиями в группе, оставаясь в тени. Его собственная страница была обезличена, насколько это возможно. Звался он Игорь М, указан город и школа, вместо главной фотки — просто картинка. Фотоальбом — пуст. Видеоальбом — пуст. Одноклассники так-то знали его страничку, иногда приходилось переписываться с кем-то по школьным вопросам, не без этого. Но очень редко. В основном же страница во Вконтакте служила Игорю билетом в театр Двадцатки. Он искал, он ждал подтверждения своим сомнениям, он не хотел быть сумасшедшим, он надеялся, что он не параноик.

Он оказался не параноиком. События с Классухой и Сыном, случившиеся в шестом классе, продемонстрировали Игорю, что он был прав.

Классуху никак не звали. Классуха, разве что. Потому как классухой была. А в миру — Надежда Павловна. В определенные моменты Классуху всуе поминали Рыжей. Это все оттого, что рыжей та была, каких свет невзвидел. Рыжими были не только ее волосы, но и вся кожа, буквально усыпанная бешено мельтешащими веснушками; рыжина распространялась на одежду. Не важно, какой оттенок одежды выбирался, ни один не мог приглушить рыжину; Классуха создавала всюду рыжую ауру. Ржауру. По этой ржауре Классуху можно было заметить издали и на всякий случай состряпать невинное лицо. Но Рыжей ее обзывали избирательно. Классуха, как-никак, пиетет, как-никак, все такое, да. А во-вторых, даже если Классуха и лютовала, впадая в ржаурость, делала это она редко и по праздникам (читай — в особые дни). Причем часто по делу, и даже отъявленные в глубине души это понимали: Классуху все считали жесткой, но очень справедливой. Так что — пообижался малек, потом ноги в руки и — за грызлово. А грызть у классухи приходилось не абы что, а математику, так что изначально ссориться не выгодно.

Классуха крайне не любила Марата Ишмуратова и (на минуточку!) - Лену Козленко. Марата — за его всегдашние истерики по поводу и без, тот как был нытиком в первом классе, так им и остался, и даже прогрессировал. Любую тройку, любое замечание воспринимал в штыки и начинал собачиться, часто до слез. Были случаи, когда его унимали сами одноклассники — Леха Воробьев, к примеру, или Кощей Сапожников,- и делали это предельно культурно, так что Маратказей покрывался пунцовыми пятнами и пугал окружение видимостью сердечного приступа. Но в основном Классуха справлялась сама. Игорь, впрочем, подумывал, что не любит та Марата-Зиккурата вовсе не за нытье, а за то, что тот — татарин. Он не знал, почему он так думал, но так думалось. Может, он ошибался. По-любому пофиг.

С Леной Козленкой у Классухи не сложилось с самых корней, и это уже не пофиг. Лена «Саранча» Козленко претендовала на отлично, Классуха любезно соглашалась, но требовала подтверждающих знаний. Знаний не набиралось в достатке. Со знаниями у Лены, окромя понтов и завышенной самооценки, не складывалось, но на понты Классуха не велась, потому как сама понтовая была. Причем надо помнить, что Классуха — этот тот человек, чье мнение распространяется и влияет на прочих учителей. Так что у Лены Козленко в лице Классухи возникли проблемы. Лена, в отличие от Маратоса, не истерила и не бузила на несправедливость. И даже не ревела, как она часто делала навзрыд на других уроках, если садилась в лужу. У Классухи же, получив четвертак, Лена стискивала зубы и садилась, красная и злая. Молча. Игорь усматривал в этом нехороший знак. Терки с Козленко — первая ошибка Классухи в цепи ошибок, проложивших обманный путь в комнату-тюрьму, где та в конце концов очутилась, запертая на все засовы. Но это была мелкая ошибка, ошибочка, так сказать, в сравнении со второй.

Вторая ошибка Надежды Павловны состояла в том, что у нее был Сынъ. Сынъ учился в том же классе, что и Игорь, был таким же рыжим, что и мать, и потому звался Кореянином. А по паспорту — Димончик Шиляев. Ага, все правильно, тот самый хмырь, докапывальщик-призер среди всех шестых классов, а может — среди всей молодежи. До шестого у них сменилось две классухи, в шестом пришла третья, Надежда Павловна Шиляева, мать Димона.

Учитывая то, что отца у Димона не было, и Классуха воспитывала пацана одна, ее ошибка взять класс сынули масштабировалась в пространстве. Ибо мать-одиночка, даже полная учительской строгости и воспитанная на крепких ценностях, очень редко видит грань между «яже» и «мать». Именно поэтому Шиляев мог позволить себе всяческие выкрутасы в школе, не боясь быть битым. С ним не желал связываться даже Леха Воробьев, потому как это могло грозить вылетом из школы. Надежда Шиляева была не просто какой-то там классухой. Она дружила с завучем и имела контакты в минобразовании; это знали все, а кто не знал, тем охотно объяснял Димон Шиляев.

На уроки Кореянин ходил исправно. Не исключено, такова была договоренность с мамашей, которая в свою очередь прикрывала его по всем тылам. После уроков Димон околачивался где угодно, но только не дома с учебниками. Это подтверждала его страница Вконтакте, где Димыч выставлял фотки, обнаруживающие его в самых злачных подворотнях и вписках, иногда в не совсем адекватном виде. Бухал уже походу. Или нюхал чего. А может, просто рисовался, набивая цену. На уроках Димастый, если не дрых, то кидался в других слюнявыми бумажками (за исключением уроков Классухи). Но четвертак имел крепкий по всем предметам. Тем хуже, надо предполагать, ощущала себя Лена Козленко, сопоставляя себя с Шиляевым. Хотя, на взгляд Игоря, они друг друга стоили: оба тупые.

Докапывание было его хлебом, этого Димули. Он очень умело это делал. Выбирал тех, кто послабее, как настоящий мужик по ауешным меркам. На таких, как Воробьев, не залупался - опасался нарушить нейтралитет и заработать обратку. Крыша крышей, однако методов отомстить - набить тыкву и остаться не при делах — много. Можно это сделать в темноте, можно — сзади, а можно вообще чужими руками. Нафиг Димону рисковать.

Докапывался тот всеми способами. Делал подляны, ставил подножки, плевал на спину, девок щупал за проклевывающиеся сиськи и задирал платья, доводя до слез. В общем, развлекался. Пару раз доставалось Игорю, но Шиляев быстро потерял к нему интерес. Игорь не реагировал. Чем нивелировал весь кайф. Что с него взять — деревянный. Притом в дзюдо ходит, и синяки подозрительные имеет. Мутный. Димон не любил рисковать. Да и потом, кому нафиг нужен какой-то Игорь Мещеряков в классе, где существует Анзур Атоев?!

Если Игорь Мещеряков лишь балансировал на границе между лузером и нормальным поцыком, то Анзур Атоев был полноправным чмошником в классе. Он был не только любимчиком Кореянина, он был любимчиком всех окружных докапывальщиков, а также большинства околодокапывальщиков. Да почти любой считал своим долгом хотя бы раз пнуть Анзура. Тот был таджиком, единственным представителем мусульманской диаспоры в классе, не считая Марата-Ишмурата. Но Марат-Ишмурат был татарином, и это каким-то образом давало ему повод считать себя мусульманской элитой; Анзур же был чуркой. Чуркобес — так, собственно, его и звали. Он был худеньким, невзрачным и зашуганным, этот Анзур. При других условиях, быть может, он бы окрылился и расцвел; по сути, никто его и не знал толком, что он за личность. Условия, к несчастью, оказались для него концлагерем.

До описываемых событий Игорь не особо смотрел в сторону Анзура. Ну, докапываются до того — то рюкзак уволокут и вымажут в говне, то в обед харкнут, то пнут сзади, то подножку подставят на физре, то спецом запорят домашнее задание, намалевав в тетрадке,- ну и ладно. Прямо скажем, не до Игоря же докапываются. Такой же политики придерживались остальные, за исключением Марты Точилиной. Марту уважали за ее музыкальный кругозор, прикалывались за спиной над ее готическим стайлом и все поголовно побаивались, потому что у Марты были странные знакомства. Несколько раз она приезжала в школу с байкерами. Пару раз — на машине с мигалками. Сама Марта не отсвечивала в школе, своей группировки не имела, в разборки не лезла, с учителями не пререкалась, училась средне. Пальцы никогда не гнула и кошельком не трясла, как, к примеру, Саня Никитин, мажор, хотя деньги в семье Точилиных явно водились, и немалые. На уроках Марта больше залипала на окно, чем на доску. Она была единственной, кто не очковал заступиться за Анзура. Но помощи в этом было мало.

Так бы все, наверное, и тянулось до девятого класса. После девятого Анзур гарантированно сбежал бы из школы (если бы еще раньше не пришел туда с обрезом). Быть может, впоследствии он бы раскрутился в торговле и нанял бы на работу бывших обидчиков. Или где-нибудь на улице, гуляя ночью с подвыпившими дружками-соплеменниками, наткнулся бы на вчерашних преследователей и почикал ножиком, после чего отправился бы в долгий отпуск. Но это вряд ли. Скорей всего, Анзур просто вычеркнул бы их всех из своей памяти, и ему не нужно было бы для этого переезжать в другой город, крошить мосты и рвать фотографии, хлопать дверями и запутывать следы, мечась из комнаты в комнату. Ведь, несмотря на затюканный вид и чуркобесовскую репутацию, Анзур оставался мужчиной, единственным мужчиной в классе, и Марта Точилина это понимала, а позже стал понимать и Игорь. Ни разу за все годы Анзур ни на кого не настучал и никого не сдал. Быть может, это было неправильно, взваливать на себя обязанность быть мужчиной в таком юном возрасте, в этих школьных казематах, с их воровскими законами и бандитскими понятиями, но так уж случилось. Так случилось, и это привело к тому, к чему привело. В шестом классе Димон Шиляев, окончательно поверив в себя, перегнул палку.

Перегнул не в школе, что спасло и его, и школу, оказав решающее влияние на последующие разбирательства. На улице. Приятно думать о мести, совершенной в подворотне, однако жизнь есть жизнь: именно Кореянин с дружками наткнулся как-то ввечеру на Анзура, одиноко возвращающегося домой Анзура, и упырьки немедленно решили устроить чуркобесу темную. Они завели Анзура за гаражи, отняли у того рюкзак, забросили рюкзак в лужу. Потом почёкали немного для острастки, после чего отправили в лужу уже самого Анзура. Лицом вниз.

Анзур сопротивлялся. Они заставляли парня пить из лужи, Анзур не пил из лужи. Вдобавок он оказался неожиданно крепким, так что попытки пригнуть его к луже за шею результата не дали. Тогда упырьки не стали мудрствовать, а просто перешли к молотилову. Били прямо в луже, от чего и сами тоже вымазались, но их грязнота рядом не стояла с тем зрелищем, в которое они превратили Анзура. Под конец избиения он уже ничем не походил на человека, а скорее напоминал половую тряпку, которой уборщица моет в школе полы в особенно слякотный день. Напоследок Кореянин, желая отличиться, попрыгал у Анзура на голове, оступился, сам же шмякнулся в лужу, психанул и нанес со злости еще несколько завершающих ударов уже бесчувственному телу. Чтоб знал. Когда уходили, Анзур лежал на боку, свернувшись личинкой, с закрытыми глазами и открытым ртом, наполовину в луже, так что в его рот затекала грязь. Эту картину назавтра могли лицезреть все, кто был зареган в Двадцатке, а днем позже — во всех имиджбордах и соцсетях страны. Потому как упырьки записали подвиги на смарт, и тем же вечером выставили у себя на странице, откуда видео перекочевало в Двадцатку. Дебилы.

Анзур Атоев угодил в больницу с сильнейшим сотрясением мозга, переломом руки и двух ребер. Теперь произошедшее уже невозможно было утаить от кого бы то ни было, к тому же малолетние дурни постарались помочь следствию и обнародовали компромат на самих себя. Видео вызвало резко негативную реакцию почти всех, исключая особо отмороженных кащенитов, типа Макса Сапожникова. Позже, скумекав, ушлепки удалили видос, но поздно — копии расползлись по всему интернету. Следственный комитет организовал проверку по факту, люди в форме нагрянули прямо в школу, посыпались звонки из газет и от общественных организаций. Школу посетили родители Анзура Атоева.

Они оказались столь же скромными, тихими людьми азиатской внешности, как и их сын. Игорь видел их, когда они покидали кабинет директора вместе с Надеждой Павловной (Кореянин предусмотрительно, либо по настоянию мамы, отсиживался дома недели две). Атоев-старший выглядел разбитым и потерянным, его жена плакала. Классуха же умудрялась казаться одновременно скорбно и решительно. Сменила в качестве исключения масть на красную: веснушки покраснели и голосили от возмущения, уверяя всем скопом, что справедливость восторжествует. Не важно, что родной сын, и что она мать-одиночка, сил поднять ремень у нее достанет. Никаких снисхождений, никакой жалости. Виновные должны быть наказаны!

Возможно — это, или же что-то вовсе иное втолковывала Надежда Павловна шокированной паре Атоевых на пороге школы. Никому не удалось подслушать. Родители Анзура внимали Классухе с видом побитых дворняг, мама утирала слезы. Потом они распрощались и с виду распрощались весьма мирно. Атоевы были не той породы люди, чтобы закатывать истерики и крушить стены, даже если их сын в реанимации. Сейчас бы пригодилась пресловутая горячая кровь, и общество встало бы на их сторону; но, возможно, у них просто не осталось на это сил. Или они верили законам и стране, куда приехали на чужбину. Быть может, религия сделала из них фаталистов. Или они были просто слабы по жизни. Во всяком случае на тот момент родители Анзура предоставили разбирать вопрос компетентным органам.

Органы поегозили, да слились. Уже назавтра Классуха расправила плечи и вернула масть: вновь коридоры школы наполняла пресловутая ржаура. А через две недели рыжины стало вдвое больше: возник Кореянин. Пришел такой на уроки и ходил величаво. Он реально очень гордился содеянным; по просьбе некоторых трудящихся Димастик рассказал, как развивались события за последние две недели. Ну да, приходили менты. Ну да, напрягали. Ну да, поставили на учет в ПДН. Ну да, приходили из опеки. Тут вообще прикольно вышло, из опеки приперлась мамкина одноклассница, так что попили чай и поржали. Ну да, возможно, будет суд. И фули? Ему 12 лет, какой с него спрос? Уголовку не пришьют всяко. Учет в ПДН нигде не фиксируется. Максимум, выпишут штраф матери, если предки чуркобеса не пойдут на мировую. Но Димон сомневался, что дойдет до суда. При нем мамка звонила людям и нажимала на рычаги, так что все тип-топ. Походит в ментовку полгодика, и все слезут. Чуркобес вроде оклемался, родных узнает, дебилом не стал, так что заживет, как на собаке. Будет знать зато.

Анзур Атоев больше никогда не появился в школе №20. А его предки — таки да, приходили. Один раз всего, спустя месяц, когда на улице уже лег первый снег, и Анзура выписали из больницы. Может быть, они приходили поинтересоваться, где же обещанная справедливость? Ведь только по счастливой случайности Анзура не убили, он не стал инвалидом, хотя ему еще восстанавливаться самое малое полгода. Поставили хулигана на учет? Выговор объявили Классухе? И что — все? Это и есть справедливость по-российски? Не стоит ли в таком случае призвать справедливость по-таджикски: в городе достаточно сильная азиатская диаспора, стоить придать этой поганой истории религиозный окрас, бошки полетят строем, и скандал не ограничится границей города?

Может, это. А может, они просто пришли за документами, поскольку Анзур не собирался возвращаться в школу с фашистским оттенком. Кореянин лохматил, что предки чуркобеса ссыканули и пошли на мировую, мамка пригрозила им проблемами с миграционкой. Врал. У Атоевых гражданство РФ. Но, как бы то ни было, способов заткнуть рот Атоевым существовала масса. И потом, что вы хотите? Прилюдной казни? Классуха и Сынъ получили по заслугам, по степени содеянного, согласно законодательству. Все, вопрос закрыт.

Были люди, кто не считал, что вопрос закрыт.

Никто не знал, сколько денег было вложено в ответную спецоперацию и кого наняли для воплощения задуманного. Никто не знал, кто конкретно стал инициатором мести. Родители Анзура? Почему нет? Только потому, что слову «таджик» менталитетом и телевидением придан образ торгаша и плиточника? Даже если и так, кто знает, какие были у Атоевых знакомства в своей среде. А может, ответ стоило искать в том, что Игорь увидел ненароком в тот день, когда приходили Атоевы: они стояли на улице, на порядочном отдалении от школы, а рядом с ними стояла Марта Точилина и что-то им внушала. Или же за всеми последующими событиями стояли вовсе посторонние люди? В любом случае, процедура карательной операции была исполнена столь филигранно, что захватывало дух.

Одно Игорь точно знал. Родители Анзура попросили. Они не могли не попросить. Сидя в палате рядом с постелью, на которой лежал их избитый, покалеченный, бессознательный сын, они попросили, попросили всем сердцем. И любой бы попросил, не важно, какая будет за это плата. Они попросили, и их желание исполнилось.

Каба услышала их.

Неожиданно в Двадцатке всплыли скриншоты переписки Димона Шиляева и Матери. Скрины выложил якобы бывший выпускник школы, который, как и все, видел жестокое видео, который, как и все, переполнен возмущением от бездействия властей, но который, не как все, решил что-то сделать и самостоятельно восстановить справедливость. Бывший выпускник под именем Марк Захаров (что символизировало и выдавало юмор) пояснил, что ему удалось вскрыть переписку Димона с Надеждой Павловной. Когда «Марк Захаров» увидел, о чем была эта переписка, он счел своим долгом ее обнародовать: пусть сообщество решает, что делать дальше. Впоследствии, конечно же, выяснилось, что никакого выпускника Марка Захарова отродясь не было, его страница Вконтакте была заблокирована, и даже запрос в администрацию Дурова вряд ли принес бы результат. Сие изначально выдавало масштаб операции. По сути, любой ламер, мало-мальски поднаторев, вполне способен взломать страницу ВК и спереть домашнюю порнуху. Однако сделать это вот так, не оставив абсолютно никаких следов, под силу не каждому.

Загодя можно отметить, что рука «Марка Захарова» прослеживалась на протяжении всей операции. А потом он исчез. Бесследно.

<Дима Шиляев>: Мам, привет! Свежие новости с фронта))

<Надежда Шиляева>: Рассказывай.

<Дима Шиляев>: Кароч, Светка Зотова домашку за бабки делает. Сам слышал, она Максу Сапожникову делала. Всяко еще кому-то.

<Надежда Шиляева>: Понятно. Возьму на заметку. Надо же, а с виду девочка-припевочка.

<Дима Шиляев>: Ну, кароч, я тебе сказал. И Воробьев тебя опять назвал Рыжей)) Это так, на завтрак.

<Надежда Шиляева>: На десерт. Ты хотел сказать — на десерт.

<Дима Шиляев>: Ага, ладно, давай!

Двадцатка, мать ее, взорвалась!! Вся эта цепочка «сын-мать-учитель-ученик» никогда не была ярко выраженной. Кореянин даже несколько раз предупреждал о предстоящей контрольной. Классуха спецом его не выделяла на уроках. Ставила четверки и зарубалась перед другими учителями — ну да, а что в этом удивительного? Это-то как раз народ понимал. Как по-другому? Но все-таки нет-нет да проскальзывали разговорчики. По-тихому. Они ведь живут под одной крышей, Классуха и Сынъ. О чем там Димон базарит со своей матушкой дома? Димон вполне мог работать на два фронта, с понтом предупреждать о контроше, а самому под шумок сливать Классухе инфу. Народ умный пошел, даже в шестом классе ребята разумели, как делается политика в этой стране. И вот теперь — скрины! Настал час реванша для Лены Козленко. Димон «Кореянин» Шиляев — стукач!

«Марк Захаров» знал, что делал. Он не просто выставил Кореянина стукачком. В этих нескольких фразах он умудрился задеть самых отчаянных парней в классе — Воробьева и Сапожникова. Как минимум ко мнению одного из них в классе прислушивались. Кощей Сапожников тут же выставил в Двадцатке опровержение. Да, Светка помогла ему с домашкой — что такого? Кто тут предъявляет? Но она не за деньги ему это сделала, а за то, что не могла себе Фотошоп крякнутый установить, а Макс помог. Одноразовая сделка, все путем. Нет никакого бизнеса, о чем там Кореянин физдел, никому больше Зотова домашку не делает и не собирается. И вообще — за Светку порву, сучара Салат-По-Корейски, хоть ты и сын Классухи, пофиг теперь.

Не рад был и Воробьев заметками о нем самом. Он, правда, в Двадцатке отмалчивался. Также не последовало никаких комментариев от Лены Козленко, хотя Игорь был уверен, что Саранча вцепится в возможность отыграться. Как оказалось, и Лена, и Леха были дальновиднее прочих и понимали, что это только начало. Не по годам развитые и матерые альфа-самка и альфа-самец, они просто примеривались и выжидали удобный момент, чтобы атаковать наверняка. Пока же все произошедшее с виду смахивало на очередную сенсацию-однодневку.

На следующий день первым уроком стояла математика. Игорь уселся за парту рядом с Романом Гунько и принялся изучать класс. Кореянина пока не видно. Классуха — придет после звонка. С виду все как обычно. Только вот Светка Зотова не сидела на своем обычном месте, а ее обычное место маркировалось как раз по соседству с Шиляевым, они сидели бок о бок уже около года. Ее посадила туда сама Классуха, Светка не возражала, Кореянин до нее не докапывался никогда, потому что по Светке сох Макс Сапожников, а Димон боялся Макса как кот пылесоса. Получается, Кореянин заложил свою соседку по парте. Браво, «Марк Захаров». Зотова не сидела сейчас рядом с Максом, как можно было предположить, она сидела за задней партой рядом с Лехой Воробьевым.

Как ни в чем не бывало ввалился Кореянин и плюхнулся за парту. Видок у него был такой, словно он вчера шлялся по барам. По нему верилось, что в Двадцатку тот вчера не заходил, и новости обошли его стороной. На миг воцарилась тишина, все как один воззрились на Кореянина, выдавая тщательно скрытую нервозность. Но класс понимал, что сейчас не их война, и постарался не афишировать, возобновив дела. Кореянин ни черта не заметил, улегся на парту и закрыл глаза, пытаясь доспать чуток перед звонком. Лишь Макс Сапожников продолжал злобно буравить взглядом новоиспеченного стукача.

Звонок прозвенел, вошла Классуха, задорно полыхнув ржаурой. Ее чуть менее рыжий сынуля продрал глаза и с усилием принял сидячее положение. Народ расселся по местам.

- Кого нет?- привычно воззвала Классуха, подходя к столу. Судя по всегдашнему бравому виду, ей тоже неизвестны последние новости из Двадцатки. Очень странно. Новости разлетаются молниеносно; даже если бы Классуха вчера проморгала Двадцатку, кто-то бы обязательно уведомил по Ватсапу. Стало быть, никто не уведомил. Даже из соратников-учителей. Или не так много у Классухи было сторонников в школе, как она полагала…

- Все вроде,- зашелестели лениво.

- Как все?- удивилась Классуха.- Зотовой нет. Что с Зотовой?

- Я здесь!- откликнулась Светка с задней парты.

- Почему пересела?- осведомилась Классуха равнодушно, не особо интересуясь ответом.- Вернись на место.

Она схватил тряпку и стала водить ею по доске, хоть доска и была чистейшей с утра. Но Классуха всегда так делала, словно воевала с невидимыми микробами, или же проводила обряд освящения.

- Тема сегодняшнего урока...- завела она, оборачиваясь, и осеклась.- Зотова! Челобитную ждешь? Вернись на место.

Все невольно посмотрели на заднюю парту. За ней сидел невозмутимый, как символ авиации, Леха Воробьев и такая же невозмутимая с виду Света Зотова. И Кореянин посмотрел туда. На его лице обозначились признаки работы скудного рассудка. Он усиленно пытался скумекать, чего происходит. Скумекать с ходу не получалось, Кореянин выглядел до тошноты тупым. Так всегда происходит у таких, как Димон: они уверены, что бяки случаются исключительно с другими.

Зотова молчала, как Зоя Космодемьянская, не глядя на Классуху, а глядя прямо перед собой в условную точку. И все молчали.

- У нас так-то нет своих мест, Надежда Павловна,- негромко обронил вместо Светки Леха Воробьев.- Сами же говорили, что мы не привязаны.

- Свобода — не значит анархия, - отрезала Классуха своей коронной выделкой. Это была ее демократическая тактика: пообещать как можно больше послаблений, а потом медленно закручивать гайки, так что по итогам зажимы становились теснее, чем были. - И чем старое провинилось, стул неудобный? Зотова, там тебе далеко сидеть, ты же в двух шагах от пятерки за четверть. Здесь тебе самое место, поближе к доске.

- Я не сяду,- холодно обронила Светка, продолжая смотреть в пустоту. Она изо всех сил старалась казаться хладнокровной, но ее голос подрагивал.

- В смысле?- изумилась Классуха, и ее ржаура возмущенно колыхнулась. Кореянин мигал, как сова, переводя взгляд с Зотовой на мамашу и наоборот.- Ты урок надумала сорвать, Зотова? Что происходит? Критические дни?

Это был удар ниже пояса, и некоторые из девчонок ахнули. Обычной-то училке такие комментарии были непозволительны, не то что Классухе. Светка пошла красными пятнами, однако даже не сменила позу. Сидела там, прямая и изящная. Зотова уже несколько лет занималась художественной гимнастикой. Она никогда и не рвалась за высокими отметками, просто мозговитая была, но основной упор все же делала на спорт.

- Надежда Павловна, у нас же не тюрьма,- внезапно подала голос - кто бы вы думали? - Лена Козленко.- Какая разница, кто с кем сидит. Может, ей неудобно там сидеть.

- Было удобно, а теперь неудобно?- огрызнулась Классуха.- Козленко, я бы на твоем месте лучше думала, как четверку будешь исправлять.

Он стучит, вдруг понял Игорь. Димон Шиляев — стучит. Теперь не важно, что там писал «Марк Захаров». Кореянин — стучит, это только что подтвердила сама Классуха. А подтвердила она тем, что ведет себя неадекватно. Она ведет себя как человек, чувствующий вину. И Игорь уверен, что это вовсе не вина за Анзура Атоева. Димон — стучит, и Классуха отчаянно боится, что это выплывет.

Стучит. Это должны были понять и другие. Не все, но некоторые. Лена Козленко – точно.

- Зотова! Я жду!- рыжела Рыжая у доски.

Светка резко смахнула свои вещи с парты в сумку и поднялась.

- Я на вас родителям пожалуюсь! - выкрикнула она в лицо Классухи, и та отшатнулась, как от пощечины. - И директору все расскажу. Посмотрим, у кого критические дни.

Она быстро прошла к двери и покинула класс.

А потом поднялся Макс Сапожников и тоже вышел. Молча и без спроса. Классуха не решилась его останавливать.

- Подумаешь, какие ранимые,- прокомментировала она, но без былой уверенности.- Пожалуется она. А то прям испугались. Пусть жалуется. Есть дом, а есть школа. И если дома все позволительно, то в школе — свои правила. Так же как и в спорте. Если делать все по своему усмотрению, толку не будет…

Этот бред уже никто не слушал.

Вечером Двадцатка со смаком обсасывала подробности. А чуть позже у людей стала возвращаться память: в том смысле, что до этого момента преобладали эмоции, а тут вернулся здравый смысл. Люди начинали вспоминать вещи, прямых объяснений которым не существовало. Две семиклассницы курили за углом — учителей поблизости не наблюдалось, но учителя вдруг узнали и сообщили предкам. Как узнали? Ну, мелюзга какая-то крутилась поблизости из младших классов, но на них обычно ноль внимания, они и сами те еще бандюки. А не было ли среди них рыжего придурка, сынка Надежды Шиляевой? Народ начал припоминать вещи, о которых должен был знать лишь круг избранных, но которые каким-то образом все-таки просачивались в массы. И проще простого было представить маленького рыжего охальника, шныряющего туда-сюда, вынюхивающего сведения.

Внезапно в обсуждение вступила одна из родительниц. Раз уж пошла такая пляска и бурление говн относительно Шиляева-младшего, давайте признаемся честно, что ему есть с кого брать пример. Надежда Павловна вполне хладнокровно вымогает деньги за хорошие отметки, и пришлось в свое время раскошелиться, чтобы у сына родительницы вышла четверка за год. В ответ на это другая родительница взахлеб сообщила, что боялась признаться, но раз уж правда всплыла, то она тоже готова подтвердить факт взятки. Нашлось еще несколько свидетелей со стороны взрослого населения Двадцатки, которые один в один вторили этой новой правде.

Впоследствии выяснилось, что ни один из родителей ничего подобного не писал: их аккаунты были жестоким образом взломаны и все сообщения были написаны кем-то от их лица. Многие открыто опровергли в Двадцатке новую информацию относительно Шиляевой. Но всем уже было плевать, новость потонула в потоке ненависти. Ни у кого не возникло сомнений, что в деле Атоевых Классуха по-любому давала на лапу, чтобы замять историю. А кто дает — тот и берет, без вариантов.

«Марк Захаров» бил наверняка. Дискредитированная Классуха создавала угрозу для своих покровителей, что запачкаются и они. Кореянин Шиляев лишился «крыши».

Через день Димон явился в класс с громадным фингалом под глазом. Игорь смекнул, что Макс Сапожников наконец-то дорвался до возмездия. Тем не менее, сломленным Кореянин покуда не выглядел. Да, он уже не вышагивал самодовольно между партами, как король Людовик. Был слегка потерянным. Слегка обескураженным. И далеко не слегка - злым. В те дни Игорь обходил Кореянина за версту: тот мог совершенно неожиданно сорваться на любого, кто слабее его, чтобы выместить обиду. Светка же Зотова продолжала посещать уроки математики, как ни в чем не бывало. На прежнее место она не вернулась, сидела с Лехой Воробьевым, и Классуха демонстративно не смотрела в ее сторону.

Дальше в игру вступила Лена Козленко.

Когда вечером Игорь увидел во Вконтакте одно новое сообщение от Лены, он интуитивно догадался, о чем пойдет речь. Козленко не из тех, кто интересуется за жизнь, и у него с ней не существовало ни единой смежной области.

<Лена Козленко>: Игорь, завтра после уроков – общий сбор класса.

<Игорь М>: Зачем?

<Лена Козленко>: Там узнаешь.

<Игорь М>: У меня тренировка так-то.

Тренировка у него была вечером, но Лена об этом, конечно же, не знала.

<Лена Козленко>: Игорь, все наши будут. Не выделяйся из коллектива. Можно один раз пропустить, вопрос серьезный.

<Игорь М>: Ок.

Он не хотел участвовать в общем шабаше, но деваться некуда. По закону чисел, или по закону кармы, а на самом деле — по законам спланированного буллинга, место Анзура Атоева стало вакантным, и туда сейчас весьма органично вписывался Димончик Шиляев. Игорь не хотел бы обогнать Кореянина в этом первенстве и самому занять место Анзура, а если он сейчас откажется, то он заполучит шансы. Ежам понятно, что кипение достигло предела, и сосуд просто обязан взорваться. Вопрос в том, кто окажется на линии огня.

Скучковались после уроков прямо в коридоре школы, выбрав уголок, где посвободнее. Игорь строил из себя безучастного. Добрая половина следовала его примеру. Кто-то делал вид, что ведет важную переписку по телефону. Кто-то задумчиво листал учебник. Шиломыло обсуждали промеж себя какую-то компьютерную игру. Марта Точилина забралась на подоконник с ногами и смотрела в окно, словно происходящее ее ничуть не интересовало. Игорь вновь вспомнил, как видел ее с родителями Анзура. В целом же все они, дети современности, прекрасно понимали: когда вот так призывают на общий сходняк, то непременно будут что-то втюхивать. Продукцию Амвей, книжку «Исус жив и другие приключения раввина» или же идею, как стать богатым и спасти мир. Мало того, втюханное придется покупать в ущерб себе. А потом платить по кредиту, не отвертишься.

Едва вперед выступила Лена Козленко, все притихли и принялись опасливо коситься друг на друга. Саня Никитин торжественно стоял у Лены за спиной, всем своим несокрушимым и суперопрятным видом выражая полную суперопрятную поддержку.

- Ну что, народ?- поддела Лена Козленко.- Колитесь, кто еще платил Шиляевой?

Народ неуверенно переглянулся. Немедленных покаяний не предвиделось. Воробьев, Сапожников и Зотова сидели на подоконнике, Леха хмуро разглядывал пол под ногами.

- Ну давайте, поднимайте руки,- призывала Лена Козленко.

Она воздела руку первой. Следом руки подняли еще несколько человек, в том числе Саня Никитин и Светка Зотова. Игорь удивленно оглядывал своих одноклассников, особенно Зотову. Он не мог понять, сколько из этого было правдой, а сколько — тупо местью. Сам он лично никогда не сталкивался с вымогательством со стороны Классухи, и был склонен верить опровержению в Двадцатке. Черт, надо было вчера у мамы спросить, подумал Игорь. Кто его знает, как оно там, на верхнем уровне.

- Что, все?- докапывалась докапывальщица Козленко.- И все? Давайте уж не будем крысятничать сейчас. Если признаваться, то всем.

Это была говеная тактика навязывания, и в классе еще оставались личности, способные поставить Козленку на место. Но тут вовремя вклинился Леха Воробьев. По-видимому, он понимал в тактиках больше.

- Предки так-то не все нам рассказывают,- проворчал он.- Тут половина людей могут не знать, что за них платили. Вон на Мещерякова посмотри,- вдруг добавил он.

Игорь вздрогнул и захотел задать деру. Все как по команде вылупились на него, и Игорь вдруг осознал, что стоит Воробьеву ткнуть в него пальцем и изречь — тоже стукач, ату его!- они все на него набросятся. Весь класс. И это будет правильно. Это будет нравственно справедливо. Это будет правильно по отношению к любому тут трущемуся, за исключением Марты Точилиной. Потому что никто из них ни разу не встал на защиту Анзура Атоева. Они все думали: его проблемы. Они думали: нас не касается. Другие думали: он должен сам научиться стоять за себя. Крысы думали: это же Кореянин, ну нафиг с ним связываться. Скины думали: Атоев все равно чуркобес, че по нему плакать. Никто ни разу не дал понять Димону, что на него найдется ломик, да покрепче. Они тут все мазаны одним дерьмом.

- Чо я?- только и пробормотал Игорь, придерживаясь своего школьного амплуа недоумка и мешком напуганного.

Воробьев располагающе ухмыльнулся.

- У тебя тройка по математике. Ты вечно буксуешь возле доски, как старый запор. За что тройка? Не думал?

- Только что подумал,- буркнул Игорь, сначала почувствовав облегчение, и тут же следом — омерзение от самого себя. А потом он вдруг ужаснулся. Он осознал, что все они начинают верить. Верить выставленным в Двадцатке скриншотам, верить сообщениям, верить слухам и сплетням, верить написанным словам. То, что было написано «Марком Захаровым»,- это вдруг становилось правдой, воплощалось в жизнь.

Что-то изменилось в мире. Родители Анзура попросили однажды, а потом они отдали в залог любые мелочи, и это ушло. Что-то изменилось — неуловимо, как и совершаются сделки с Кабой, никто ничего не заметил, но весь их класс, вся эта группа равнодушных предателей, все они проснулись утром в этом слегка подправленном мире. В новом мире четкий пацанчик Димон оказался крысой, а добропорядочная Классуха — взяточницей. И как же они все быстро забыли о том, что всегда считали своего классного руководителя справедливым!

- То-то и оно,- кивнул Леха Воробьев.- Половина тут такие же. Родители втихаря сунули деньги, а нам смысл об этом знать?

- Ну ясно!- подытожила Козленко без тени смущения. - Я поговорила со своими родителями. Они помогут написать жалобу. Отправим директору и в комитет по образованию. Только нужно, чтобы все подписали.

И они подписали. Потому, что Каба забрала остатки совести у них у всех. Потому, что хотели как-то очиститься от истории с Анзуром. Все продолжали ходить на уроки математики с невинным видом, ведя себя за партами подчеркнуто вежливо, соблюдая пиетет. Уже проявлялась мерзкая, коллективная, стадная натура всех их. Вся гниль шестиклассников, будущих взрослых, быть может, руководителей, или же врачей, тех же учителей, а может, чиновников или даже депутатов, будущих родителей, будущих любовников и любовниц, будущих друзей, будущих ораторов и поводырей, будущих законотворцев, - вся их мерзость перенаправилась в сторону Шиляевых. Все они — Кривы. Они продолжают ходить к камню, они продолжают использовать свои низменные инстинкты, погружаясь в них с головой, предопределяя собственное будущее, будущее своих семей, будущее своих детей, будущее своей страны. Так формируется современное общество.

Игорь Мещеряков подписал цидульку. Они все подписали — кто-то из мести, кто-то из вредности, кто-то, опасаясь за свою шкуру, кто-то бездумно. Даже Марта Точилина. Ни одна подпись не была честной и искренней, от всех подписей разило их собственным дерьмом. И от цидульки разило. Прямых обвинений против Классухи не выдвигалось. Были изложены жалобы на то, что Классуха искусственно занижает оценки, а еще от Классухи поступают какие-то мутные, двусмысленные намеки на альтернативные способы решения вопроса. С цидулькой по классу ходили Лена Козленко и Саня Никитин. Лена «Саранча» Козленко пожрала их всех разом, как посевы. Ее собственные родители объяснили ей, как делаются дела, объяснили ей, как важно использовать удобный шанс, объяснили, что во время войны скупается недвижимость и продаются души, а во время революций люди раз и навсегда делятся на квартет и соловьев. Заставь подписать нечто подобное, и подпись окажется высеченной на «камне желаний», а назавтра камень ее впитает, Каба ее впитает. Те, кто подпишут, распишутся кровью, и клеймо ляжет на всю оставшуюся жизнь. Будут пересаживаться с места на место — до смерти. Будут квартетом. До смерти.

Так формируется современное общество.

Дерек вызвал Классуху на ковер и долго на нее орал. Комитет по образованию учинил еще одну проверку. Завуч умыла руки в неожиданный отпуск, чтобы не подставляться. Кореянин все больше приходил на уроки с синяками. За Димоном прочно закрепилась репутация стукача. Теперь его лупили даже бывшие дружки, которыми он совсем недавно верховодил и которых подбил проучить чуркобеса. В школе на Кореянина смотрели, как на омерзительную единицу. Руки никто не подавал. Димон был в шаге от того, что теперь ему самому будут мазать рюкзак говном или плевать на спину. Он померк. Что-то в нем надломилось. Он уже не выглядел злобной рыжей собакой, а выглядел побитой рыжей собакой.

Классуха не сдалась бы без боя, это точно. Факт ее сопротивления не выпячивался, но невозможно представить, чтобы она ничего не предпринимала. Надежда Павловна слишком хорошо знала, как работает система. Знал это и «Марк Захаров». А потому к слову добавился образ.

В Двадцатке всплыло безадресное видео, которое поначалу перескакивало с одной страницы на другую, потом появилось в общем доступе. По итогам это оказалась самая поразительная часть акции в плане деталировки. Съемка велась на мобильный телефон в школе, в вечернее время, когда основная масса второсменников уже схлынула, коридоры стали почти безлюдными. Оператор засел в одном из классов и снимал через слегка приоткрытую дверь пространство коридора. По коридору шагал пацан. Обычный чел, ничего отличительного. Разве что рыжий был, каких свет невзвидел. Снимали со спины, лицо пацана не удалось разглядеть… не, ну а кто еще у нас рыжий в школе? Пацан топал себе, топал, а потом его как-то резко повело влево. Чел метнулся к окну, присел возле батареи отопления, совершил поспешные действия руками, после чего умотал, куда шел.

100% учеников, просмотревших видео, дало однозначную оценку: закладка. Закладка — в школе.

Конец Классухе наступил стихийно и скомканно. На фоне страстей никого не интересовала правда. Дерек уже по ночам просыпался от кошмаров, так что он, обозрев видео, моментально попросил Классуху написать по собственному. Что та и сделала, молча и сломленно. Ибо там, где начинает фигурировать наркота, испаряются даже самые преданные друзья и верные сторонники. Что случилось с подозрительным видео потом, случилось ли ему быть исследованным на предмет монтажа, передавалось ли оно вообще в правоохранительные органы или бесследно растворилось в сети,- никто не знал, всем было пофиг.

Кореянин исчез из школы в тот же день, как его мать написала заявление. Теперь его могли не просто побить. Старший брат Лехи Воробьева умер от передоза, это знал каждый шкет, в свое время это была очень громкая история на всю школу. Леха был маленький тогда, и он плакал. Сильно, навзрыд. Он плакал перед всем классом, потому как новость до него дошла, когда он был в школе, кто-то написал ему смс. Игорь помнил, как Леха выронил телефон на пол и просто зарыдал, стоя посреди класса на перемене, не пытаясь даже прикрыть лицо руками или вытереть слезы, и это была самая душераздирающая сцена, которую довелось увидеть Игорю. Продолжая плакать, Леха поднял с пола телефон, собрал свои вещи и покинул класс. Чтобы вернуться через несколько дней уже в новом обличье. В обличье этакого гоповатого циника, в обличье залихватского сорвиголовы, глядящего на мир и общество сверху вниз, в обличье показного раздолбая и пофигиста, но с довольно острым умом, который использовал при случае. Его старая сущность умерла. Кто-то попросил в его семье… Кто-то попросил, и Лешка стал разменной монетой. Кто-то попросил, возможно, чтобы его старший брат перестал мучиться, и тот перестал мучиться и… перестал мучить семью. И Каба забрала сущность Лешки.

Леха Воробьев ненавидел нариков. Еще больше он ненавидел дилеров. Он мог без разбирательств вполне на эмоциях почикать Кореянина, прикрывшись впоследствии кореянинской же отмазкой: он не в том возрасте, чтобы ему пришили уголовку. Так что Кореянину с того дня вход в школу №20 был заказан, все бумаги оформляла Надежда Павловна. Классуха уволилась сама и перевела своего сына в другую школу.

Как сложилась бы дальше судьба Классухи и Сына — неизвестно. По последним сводкам в Двадцатке, нашлись доброжелатели, которые переслали вестовыми репутацию Димастого в новую школу. Так что вряд ли его там встретили с дружественными плакатами. Еще плачевнее вырисовывались перспективы Классухи. По крайней мере, в этом городе. В ближайшее время работа учителем ей по-любому не светила. В конце концов, вероятно, все бы рассосалось. Год, два, даже пять — ничто в сравнении со сроком трудовой деятельности россиянина. Все забывается, если запастись терпением и призвать в партнеры время. Однако случилось так, что эта глава была вдруг резко закончена. Каба призвала Бога из машины, и тот явился.

И убил обоих.

Дедок жил то ли на втором, то ли на третьем этаже. Жена дедка недавно умерла, и он остался один, а детей то ли не было, то ли разъехались давно. Год после смерти жены дедок жил себе скромно и скорбно, выходил из дома до магазина и изредка — в парк. В основном дома сидел. Ему было стремно выходить во двор, потому как тот же Кореянин, в бытность свою королем Людовиком, от нечего делать задирал при встрече дедка-соседа, а однажды даже дал тому пендель. Докапывался. Любил докапываться. Так что дедок старался не отсвечивать, а потом ему диагностировали рак мозга. Дедок погулял еще пару дней по памятным местам. Позже не придумал ничего лучшего, кроме как врубить газ в духовке и засунуть туда свою тупую раковую башку.

Никто никогда не узнал, да и не узнавал, откуда именно пошла искра. Кто-то из соседей включил свет, или на пол упала посуда и дала мизерную, незаметную взгляду искру; или же концентрация газа уже стала такой, что не требовалось даже искры, достаточно хлопнуть в ладоши или стукнуть подъездной дверью. Как бы то ни было, громыхнуло на всю Россию.

Сергей Мещеряков, по велению собственной кармы, оказался на месте происшествия: он ехал на деловую встречу, и мимо него промчался кортеж из многих пожарных, милиции и скорых. Сергей пристроился в хвост и двинул за ними. Въехав в квартал, он увидел то, что осталось от дома, где жили Шиляевы и где покончил с собой дедок, устроив прощальный салют. Подъезд рухнул. Вокруг мельтешила толпа людей. У многих была истерика. Остальные пытались что-то сделать, но они не знали, что нужно делать, да и поделать уже ничего было нельзя. Дальнейшие действия состояли из разбора завалов и ювелирной работы спасателей. Погребено девятнадцать. Пятерых удалось спасти. Двенадцать — погибли. В том числе Надежда Шиляева и Дима Шиляев. Ведь первая была уволена с работы и сидела дома, а второй, хоть и перевелся в другую школу, все равно старался там появляться как можно реже. Мать и Сынъ проживали на пятом этаже девятиэтажного дома. По сути, у них не было никаких шансов.

Поговаривали, что, когда их откопали, они лежали в одной постели.

По-любому врали.


Глава 17. В гостях-1.

За две недели до конца каникул Игорь Мещеряков увидел во Вконтакте новое личное сообщение.

<Нина Полянская>: Игорь, привет. Как дела? Балдеешь?))

Он перечитал сообщение несколько раз. Зачем-то надел наушники, которые ему подарил отец, посидел в них в полной тишине, не включая музыку. Потом снял наушники, прогулялся до кухни, попил водички. Он словно пытался убедить себя в том, что ему пишет тетя Нина.

Игорь не знал, что такое секс, и знал, что такое секс. Такая двойственность обуславливалась тем, что Игорь четко понимал разницу между физическим контактом и фантазиями. Он глядел порнушные ролики, хоть родители и установили ему на ноут DNS-защиту. Ага, умники, защиту они ему установили. А себе-то — нет! И что мешает Игорю влезть на родительский комп, пока те на работе, притом комп никак не запаролирован? Когда требовалось утолить ненормативное любопытство, Игорь пользовался компьютером родителей, потом чистил историю браузера и был таков. Порнуха его не особо впечатлила, но он усвоил ключевые упражнения.

Что касается практики… Кажется, целовались в классе уже все, кроме, разве что, Шиломыло, которые увлекались чем угодно, но только не девочками. И кроме Игоря. Даже Лена Козленко сосалась, причем на глазах всего класса: на школьной дискотеке она жамкалась с восьмиклассником в уголке, наплевав на приличия. Периодически кто-то из одноклассников мутил с кем-то из одноклассниц, или с девчонками из параллельных классов,- ничего серьезного, потискались в подъезде пару раз и разбежались. Макс Сапожников встречался со Светкой Зотовой — хулиган и будущая олимпийская призерка. Зотова, кстати, пересела на свое старое место, а потом Макс пересел к ней за парту… на место преждевременно почившего Кореянина.

Особенно отличился Карыч. Роман Гунько, сосед Игоря, заплатил старшекласснице денег, чтобы та ему отсосала. Карыч и под пытками бы не признался, но прошмандовка сама разболтала, и тут уж одноклассники притиснули Ромку в угол и поставили ультиматум. Или он раскрывает им все подробности, или они ему челюсть сломают, они ему руку из сустава вырвут, они его из окна выбросят, они его обольют бензином и подожгут. Ладно, пришлось Ромке колоться. Ну, есть тут одна… Ставил он ей лайки поначалу под всеми фотками. Он не думал ей писать, она сама написала. Разговорились, мяк-квяк, речь зашла о сексе. Карыч признался, что он, разумеется, — девственник, ему всего 13 лет. Однако это ненадолго, ведь у него уже есть сумма. Как только стукнет 14, он закажет на эту сумму проститутку, и вопрос решен. Девка поинтересовалась о величине суммы, Карыч ответил. Девка сообщила ему, что проститутка пошлет его лесом — не из-за суммы, а по возрасту. Оно ей надо, связываться с малолеткой? А вот она сама вполне может за озвученную сумму решить Ромкин вопрос. Вот только она лично еще целка и не собирается ничего там ломать. Поэтому на выбор: либо заднеприводный вариант, либо оральный. Карыч счел, что заднеприводный — слишком великое потрясение для его неискушенной натуры, и выбрал минет. После этого всех слушателей интересовал только один вопрос: кончил ли Роман ей в рот или все же мимо, на что Карыч невозмутимо ответил, что вообще не кончил. С чем его и оставили в покое, слегка разочаровавшись и посчитав, что «так нечестно» и «не по-настоящему». Но все равно с тех пор на Ромку стали поглядывать с уважением, причем не только парни, но и девки.

О потере девственности заявляла добрая половина класса, Игорь же предполагал, что наибольшая вероятность относится как раз к тем, кто тихарился: к Лехе Воробьеву, к Марте Точилиной, ну и к Роману Гунько, если оральный секс без окончания можно считать потерей. Остальные — мелкие пока были, больше хорохорились. Сам же Игорь отношений с девочками никогда не имел, девки чаще угорали над ним за спиной, и уж точно никто не рассматривал Игоря как кавалера, даже в качестве кандидата во френдзону. Так что целоваться Игорю светило только с кошками, но он был единственным среди сверстников, кто видел вживую натуральную вагину взрослой женщины.

Эту тайну знал только он сам.

Он читал об авариях, случающихся с мальчиками в самых неподходящих местах. К примеру, на уроках, когда салабона вызывают к доске, а салабон и не может вылезти из-за парты, потому как все в классе узрят, что он давно уже не салабон, а о-го-го себе Рокко. Писька в их возрасте вдруг начинает жить своей жизнью и прикалываться, как конь Юлий. Но с Игорем такого не случалось. Он не парился: нет сведений, что внезапные стояки — норма для всех.

Игорь не занимался онанизмом. С дрочкой вообще прикольно вышло: в прошлом учебном году Леха, Макс и еще трое пацанов сцепились на тему, чей выстрел самый дальний. Устроили групповую дрочку, как в фильме с Томом Шиллингом, а Светка Зотова была рефери. Вполне логично победил Кощей Сапожников, Светка же, будучи девственницей и не скрывая этого, видела воочию целых пять пацанских стручков, изрыгающих сперму. Когда Игорь об этом прослышал, он подумал, что на месте Макса не стал бы радоваться, потому как присутствие Светки, скорей всего, стимулировало не только его, но и всех остальных. Напоминало какую-то извращенную групповуху.

У Игоря случился самопроизвольный выстрел спермой в ту ночь, когда ему приснилась голая тетя Нина. Но обычно он не баловался онанизмом, потому что не испытывал такой всепожирающей потребности, которая, собственно, и является основным мотиватором. Во время просмотра порно его член вставал, так что все работало, когда надо. Но «слить» после этого он не пытался.

<Игорь М>: Здрасьте, тетя Нина. Недолго балдеть осталось. Как вы поживаете? Что в гости не заходите?

Он отправил сообщение трясущимися руками, восхищаясь своим слегка развязным тоном. Он вдруг вспомнил ее: в тот день она стояла перед ним, преградив путь в их узкой прихожке, завораживая его своими черными глазами, прислонившись красивым бедром к стене. В то время как Тупой Кошак троллил за стеной защитницу тупых кошаков в обосрись-штанах.

<Нина Полянская>: Скучаешь?))

<Игорь М>: Ага!

<Нина Полянская>: Некогда, Игорь, приходить. Каждый раз, когда собираюсь, какие-то дела вырастают. А так все по-старому, работа-дом, вот и вся жизнь))

<Игорь М>: Понятно. Как дядя Леша?

<Нина Полянская>: Толстеет. Пытаюсь его на диету посадить.

<Игорь М>: И как?

<Нина Полянская>: Пока никак. Не поддается. Я тоже не сдаюсь)) Посмотрим, кто кого.

<Игорь М>: Ну удачи вам с этим делом!

Ага, станет он сидеть на диете, дядя Леша. Зря надеется. Коты на диетах не сидят, если только их в клетку закрыть, и то будут вопить на всю ивановскую и сделают нервы. Проще выкинуть. Не кота — дядю Лешу. Пусть к маме своей топает и там толстеет. Учитывая, насколько тщательно тетя Нина следит за фигурой, и вообще за внешностью, выбор спутника приводил Игоря в недоумение.

<Нина Полянская>: Чего сам не пишешь, раз соскучился? Предлагала же тебе в прошлый раз позаниматься физикой. Или думаешь — не потяну?

<Игорь М (в ужасе)>: Да нет! В смысле — нет, не думаю! Просто неудобно как-то.

<Нина Полянская>: Я так и подумала, что стесняешься. Поэтому решила напомнить. Принимаешь?

<Игорь М>: Спасибо, тетя Нина! А сколько это будет стоить? Я с родителями поговорю.

<Нина Полянская>: Игорь, ты кадр)) Ты же мне как сын, я так-то тебя из роддома встречала. Только это было давно, и мы с твоей мамой были очень молоды)) Ну, не суть. Если ты помнишь, я в прошлый раз тебе сказала, что как раз родителей и не стоит впутывать.

Игорь так-то и не собирался откровенничать с предками без надобности, он уже давно не занимается такими глупостями. Но все-таки хотелось прояснить этот вопрос.

<Игорь М>: А почему?

<Нина Полянская>: А по той же причине. Не хватало еще, чтобы твоя мама вздумала предлагать мне деньги. Или чтобы они с твоим отцом решили, что мне обязаны. Очень не люблю ставить людей в зависимое положение. И когда начинаются обязательства, дружбе — конец. Так что все просто, не парься.

Игорь ухмыльнулся. Все действительно просто.

<Игорь М>: Ок, я согласен. Спасибо еще раз.

<Нина Полянская>: Преждевременно. Игорь, давай условимся: я все-таки не репетитор. У меня для тебя нет гарантий, многое зависит от тебя. И если ты поймешь, что до тебя мои объяснения не доходят, то говори сразу прямо. Это не значит, что мы поплачем и разбежимся)) Это значит, что нужно будет подправить тактику. Это важно. Не делай вид, что все понятно, потом и тебе, и мне будет обидно. Ок?

<Игорь М>: Ок.

<Нина Полянская>: Если в школе будут результаты, потом уже и откроемся предкам. Так будет правильнее. А пока не афишируем.

<Игорь М>: Согласен!

<Нина Полянская>: Только мне нужен учебник.

<Игорь М>: Принесу. За прошлый год.

<Нина Полянская>: Давай в субботу? Часов в 12? Я как раз успею выспаться и навести порядок.

<Игорь М>: Да, нормально. Я приду.

<Нина Полянская>: Ок, жду тогда.

И она покинула сеть.

Пользуясь случаем, Игорь пересмотрел все фотки тети Нины на ее странице. Особенно уделял внимание тем, на которых она в купальнике, лишний раз убеждаясь, что фигура у тети Нины хоть куда. Очень странно, что она не носит юбки, как мама, а только джинсы.

Он помнил ее столько же, сколько себя самого, ведь, как заметила тетя Нина, она встречала маму после роддома. Он помнил, как они с родителями сами встречали тетю Нину на вокзале после отпуска. Они планировали довезти ее до дома, но на полпути вдруг передумали, и тетя Нина поехала в гости к ним - прямо с дороги, не смыв дорожную пыль. Она осталась ночевать, а Игорь, будучи совсем мелким, почему-то чувствовал себя очень счастливым, как чувствуют себя дети, если дома собирается семья всем составом.

Он помнил, как тетя Нина и мама часто сидели по вечерам за бокалом вина, а папа, приехав с работы, ходил кругами и рычал, что вот, бухают тут, а дома жрать нечего, но рычал вовсе не зло, а шутливо, и мама с тетей Ниной прикалывались над ним, и папа заказывал пиццу или роллы, и Игорю доставалась отменная порция.

Он помнил ее смех, так же ярко, как он помнил смех мамы, ведь это сейчас мама почти не смеется, это сейчас она больше язвит и ухмыляется, а раньше она — смеялась, смеялась от души. Просто сейчас у него другая мама — так случилось, Игорь убил ее смех своим гнидским языком. А тетя Нина осталась прежней. Быть может, именно поэтому она появляется у них все реже и реже. Она чувствует, что мама — не ее давняя подруга, которая однажды сорвалась из родного города и уехала незнамо куда. Не та подруга, что жила у нее дома, потому что у тети Нины уже тогда была отдельная квартира.

Он помнил, как они толпой ездили на природу — мама, отец, Игорь, тетя Нина и тип. А точнее, вереница типов. Иногда кого-то в компанию приглашала с работы мама или отец, чтобы тете Нине была пара. Это только недавно в их узком кругу нарисовался Тупой Кот, долгое время тетя Нина оставалась одна. Перед Игорем за несколько лет проследовал внушительный ряд кандидатов, рвущихся к сердцу тети Нины, большинство из которых он видел всего раз и не вспомнил бы уже на следующий день. Могло так статься, что кто-то из этих недоделанных любовников через год наступил ему на больную ногу в автобусе, а другой — ткнул тележкой в магазине продуктов, докапываясь. Не важно, все они канули.

Игорь придирчиво наблюдал, участвуя в смотринах, словно тетя Нина была его младшей сестрой, или племянницей, или даже дочерью, и его долг — присмотреть ей достойного партнера. Почти все были ниже плинтуса. Один хитро-вычурный, другой простодыра, один худосочный, следующий — водянистый. Этот хохмит, второй бакланит не в меру, еще один — немтырь, слова не выжмешь, а тот — задумал недоброе по-любому. Вчерашний — откровенно пялился на маму, повезло кренделю, что папа не ревнивый. Тот, что в прошлом месяце приходил,- вообще кривой какой-то, где она его надыбала?

Только однажды попался образчик. Они ездили на карьер, и этот очередной соискатель прихватил с собой гитару. Акустику. 12-струнку. Вечером у костра он пел песни Высоцкого, Визбора и Цоя. Голос у дядьки был чудесный, Игоря проняло до печенок, и он подумал, что вот этого человека он бы с радостью выносил рядом с тетей Ниной. Позже дядька, в отличие от многих прежних хахалей, не стал тискаться к тете Нине и тянуть ее в палатку, а собрался на ночное купание и позвал с собой Игоря. Причем отпрашивал он его у папы, не у мамы, и папе это понравилось, да и мама не возражала. По дороге к берегу дядька рассказывал Игорю о русалках и о том, что ночью ни в коем случае нельзя купаться одному. Только вдвоем, и только со взрослым. В ту ночь спать дядька отправился в машину, он не полез в палатку к тете Нине.

Виктор? Дядя Витя? Его звали дядя Витя?- внезапно подумал Игорь, покрываясь мурашками. Он вскочил со стула и подошел к окну, просто потому что озарение переполнило его энергией. Ведь это мог быть Виктор Петров, тот дядька был похож на Виктора Петрова. И возраст совершенно подходит, а характер совпадает троекратно. Игорь редко встречал в жизни нормальных мужиков, с которых можно было брать пример. В школе — не вариант. Дерек — скользкий, Конь — ненадежный, физрук — какой-то неповзрослевший. Ирек Имович оказался трусом и подлецом, не смотри, что дзюдоист. Дядя Саша — какой он мужик? Озабоченный крайне. Дядя Леша? Убейте меня подковой! Дядя Радик что ли? Фу, блин!

Игорь Мещеряков очень гордился своим отцом. Он не подавал виду, но гордился. Он видел, как отец старается для семьи. Он чувствовал, как глубоко отец любит их с мамой, пусть даже ни разу в жизни он не сказал этого прямо. Игорь очень бы хотел брать пример с отца, подражать отцу, быть таким же, как отец. Расти с ним бок о бок, неотделимо, быть тенью друг для друга: ты — моей, а я — твоей. Но его смущало многое… Игорь не понимал, как можно жить такой плоской жизнью. Без увлечений, без интереса к чему бы то ни было, кроме как к работе, к машине, к покупкам и к своим бесконечным историям. И главное,- без мечты! Как это возможно, жить без мечты?!

Но у него была мечта. Возможно, у него была мечта, когда-то была мечта. А потом он оказался на войне, и папа попросил однажды, вжимаясь в горячую от крови землю, а вокруг — щелканье пуль, и друг лежит со стеклянными глазами и оторванной ногой, и впереди уже подступает враг. Он попросил в эту минуту, и его просьба была весомой, и он отдал свою мечту, всю без остатка, и потому отделался лишь контузией и осколочным ранением в голову. Пустота, которая образовалась на месте принесенной в жертву мечты, стояла между ними, стояла между отцом и сыном. Всегда стоит, где бы они ни были, в парке или дома перед телевизором, в кино или в поездке, и когда они сидят на берегу реки в деревне, и отец что-то рассказывает, сын вдруг испытывает колоссальной силы импульс, простой детский импульс обнять отца, повиснуть у него на шее, прижаться к нему, вдохнуть весь его запах без остатка, запечатлеть в памяти эти минуты на всю жизнь… Но потом он вспоминает пустоту и… не решается. Он возвращается домой и на вопрос мамы, как все было, говорит «очень круто», но это было НЕ круто, ничто вокруг НЕ круто, сын это понимает, и будущее вырисовывается смутно.

А вскоре перестают случаться и эти импульсы.

И Петров… Виктор Петров. Он — тоже достоин подражания. Вот только подражать ему некому, у него нет детей, его ребенок умер, возможно, единственный ребенок на всем свете, который бы не пострашился поддаться чувствам и бросился бы на шею отцу возле речки, и мир бы изменился, подлые книги бы сгнили, мир бы получил первого гражданина честной, милосердной эры. Но этого не случилось. Бог из машины убил единственного ребенка Виктора Петрова.

И тот дядька с гитарой. Который исчез впоследствии, как и все прочие кавалеры, и Игорь начинал понимать, что это не тетя Нина сидит на троне и чинит выбор. Это они уходят. По какой-то причине они уходят. Игорь даже не мог попросить тетю Нину припомнить того давнего ухажера, не звали ли его Виктор, не работал ли он психотерапевтом, потому что это вызовет вопросы, а вопросы — под запретом. Тете Нине ничего не известно о его лунатизме и о визитах к врачу. Это, а никакие не мифические дела или изменения в маме, служило причиной, что тетя Нина стала заходить реже: мама просто от нее отгородилась. Это, а не пресловутая занятость, было причиной тому, что семья Мещеряковых не ездила в отпуск. Не хватало еще устроить ночные бдения в отеле и перепугать до колик весь персонал, чтобы те их выселили или сдали бы местной полиции.

Он помнил свои персональные рандеву с тетей Ниной — о да, он был единственным, кто встречался с ней дольше остальных в приватной обстановке. Правда, не в качестве кавалера, а в качестве спиногрыза, который в общем и целом очень мил, но которого, тем не менее, срочно нужно куда-то деть, желательно на ночь. А куда его еще спихнуть? Бабка с дедом умыли руки, у мамы родственников нет. Дяде Радику? Чтобы тот сварил Игоря в кипятке и съел? Разумеется, только лучшей подруге! И живет она одна. И подруга вовсе не против. В то время главным врагом тети Нины являлось одиночество. Игорь стал тем самым типом, который скрашивал ее одинокие выходные.

Тетя Нина жила в однокомнатной квартире. Игорь не напрягал ее особо, когда просиживал там выходные. Играл в игрушки, которые брал с собой из дома — в основном, лего. Или часами собирал паззлы. Иногда тетя Нина пускала его за свой ноут, порезаться в «Дум». Еще у нее была внушительная коллекция фотоальбомов — настоящих, массивных фолиантов, вмещающих в себя глубину поколений. Время от времени они усаживались на диван, и тетя Нина показывала Игорю незнакомых теток и дядек, рассказывала о себе в юности, о своих родителях, о школе. Не все люди на фотках были чужаками. Там был дядя Радик и папа. Все они оказались с одного двора.

Перед сном тетя Нина меняла свои всегдашние джинсы на халатик. Халатик был с подтекстом и предназначался для избранных ухажеров, поскольку почти полностью обнажал ее здоровые, крепкие, смуглые ноги. Ноги тети Нины стали первым сексуальным впечатлением Игоря. Он помнил, не смотри что был малец, как тетя Нина совершала вечернее снятие макияжа, стоя перед зеркалом в ванной с открытой дверью, в своем мини-халатике, а Игорь находил миллион причин, чтобы околачиваться поблизости. То мимо в тубзик сгонять, то на кухню попить воды, то что-то спросить, то снова в тубзик, то опять на кухню — не напился. Любой повод, чтобы еще и еще покоситься на голые ноги тети Нины, и черт его побери, сейчас, вспоминая это, он краснел и парился. Трудно не вспариться: тетя Нина наверняка все понимала, хоть и виду не подавала.

С этим же халатиком был связан эпизод, который вышел куда как покруче обнаженных ног. А также затмевал все сексуальные байки, травимые его одноклассниками, выдающими себя за пикаперов. Ну, кроме Карыча, этот - вне конкуренции, без «б».

Однокомнатная квартира не оставляла шансов, приходилось вариться в одном пространстве. У тети Нины имелась раскладушка в кладовке, она ее доставала именно в такие ночи и устраивалась на некотором расстоянии от дивана, на котором почивал по-королевски Игорь. Перед сном по традиции смотрели фильм, часто соответствующий Игоря возрасту, но иногда — нет.

Нагружаться тетя Нина начинала задолго до того, как они укладывались. Вспоминая те дни, Игорь с замиранием сердца думал: а была ли тетя Нина вообще когда-нибудь трезвой в выходные? Обычно фигурировало вино, редко — шампанское. Иногда пиво. Без алкоголя не обходилось ни разу, это стало такой же традицией, как фильмы перед сном, и Игорь принимал бухло как данность. Тетя Нина пила всегда больше мамы, на вечеринках она закидывала наравне с мужиками. Вот только мужики в какой-то момент начинали гримасничать и безобразничать, поведение тети Нины не менялось вовсе. Даже если ноги ее не держали, и ей вызывали такси, и мама или отец ехали с ней, чтобы дотащить до квартиры — даже в такие вечера язык тети Нины не заплетался, и она не учиняла непотребства. А нагружаться по полной было у нее в ходу даже с Игорем, и часто раскладушку она готовила изрядно пошатываясь. Еще и догонялась из горла, лежа на раскладушке перед фильмом.

Игорь почти всегда засыпал раньше, чем фильм заканчивался. Когда он пробуждался на следующее утро, тетя Нина всегда спала, что не удивительно, и он заранее знал: раньше полудня она точно не проснется. А потому он брал свои игрушки и уходил на кухню, где и оставался до тех пор, пока тетя Нина не оклемается после вчерашнего. Она просыпалась, устало шла в ванную, игнорируя его и все вокруг, с лицом, закрытым волосами, и торчала там битый час. Уже потом они пили чай, и тетя Нина находила в себе силы улыбаться. Где-то еще через час она доставала из шкафа новую бутылку вина.

Вот и в то утро Игорь проснулся спозаранку. Он понежился для приличия, потом понял, что хочет в туалет, и вскочил с дивана.

Но он не пошел в туалет. Он застыл на месте. Застыл, глядя туда, где стояла раскладушка, глядя на лежащую там тетю Нину.

Стояло лето, на улице плюс двадцать уже с утра. Одеяло тети Нины сползло на пол и валялось рядом с раскладушкой. Тетя Нина спала на животе, вытянув одну ногу и согнув в колене другую, чем-то напоминая ползущего по-пластунски разведчика. Ее магнетический халатик задрался до спины, явив Игорю столь потрясающее великолепие, что от одного только вида душа внутри него несколько раз крутанулась. Он во все глаза таращился на голый зад тети Нины и не мог пошевелиться. Нет, он не чувствовал возбуждения. Скажем, того плотского прилива, который он ощутил за просмотром порно в более зрелом возрасте. Это было что-то космическое, это как увидеть инопланетянку, настоящую, живую, не придуманную писателями, и автоматически благоговеть с нее, даже если у нее рога и три сиськи. Здесь не намечалось рогов и сисек, здесь имел место великолепный голый зад взрослой женщины, выставленный во всей красе.

Тетя Нина была в трусиках, и из-за этих трусиков она казалась еще более голой, потому что они ничего не прикрывали. Трусики, подобно халату, сбились на бок и открывали промежность. Взгляд Игоря прилип к укромному местечку. Оно, это укромное местечко, было столь же гладким, как и все тело, было столь же смуглым, как и вся остальная кожа; оно беззастенчиво подмигивало Игорю, словно приглашая его разделить веселые взрослые игры, поучаствовать в шуточных потехах. Не осознавая, что он делает, Игорь совершил шаг вперед.

И еще.

Мочевой пузырь сначала обомлел, а потом истошно воспротивился. Пофиг, потерпит. Игорь был готов рискнуть обоссанными трусами ради такого шанса. Он постоял немного на месте, а потом совершил третий шажок.

Скрипнула подлюка-половица, и Игорь действительно чуть не напрудил в труселя. Тетя Нина пошевелилась, сердце мальчика едва не стало. Он обмер, будучи уверен, что сейчас тетя Нина оторвет голову от подушки и увидит его, увидит, как он пялится на ее зад, на краешек ее вагины. И ее всегдашнее дружелюбие во взгляде сменится на… что? Злость? Презрение? Разочарование? На что-то всяко изменится, вряд ли тетя Нина поддержит его физиологические изыскания. Однако она вновь затихла; ее черные, слегка вьющиеся волосы полностью закрывали лицо.

Игорь задержал дыхание и сделал еще шажок, подступив почти вплотную к раскладушке. Теперь он мог обонять ее - тетю Нину, не раскладушку; он чувствовал запах ее духов, наполовину смешанный с алкогольными парами. Инстинкты не подчиняются возрасту, если перед мужиком лежит голая женщина, мозг начинает вырабатывать особые вещества, шесть тебе лет или тридцать шесть. Игорь осознал, что стоит ему протянуть руку… а ведь тетя Нина спит, она всегда крепко спит, и вряд ли она проснется, даже если он ее потрогает, даже если погладит, даже если коснется там… А если он ее все-таки разбудит, он может сделать вид, что хочет укрыть ее. Никто никогда ничего не узнает.

Хорошо, что он этого не сделал. Это испортило бы все. Он понимал это в 14 лет, сидя перед ноутом после переписки с тетей Ниной и просматривая ее фотки в купальнике, вспоминая ее прекрасные ягодицы и краешек вагины. Это испоганило бы все. Не только волшебство созерцания, не только ранние сексуальные впечатления, замешанные исключительно на интересе к противоположному полу, а никак не на сексе, ведь в то утро у него не случилось даже эрекции. Это испортило бы отношение Игоря к себе самому.

Когда настала суббота, Игорь впихнул в рюкзак учебник по физике за прошлый год, задачник и чистую тетрадь. Предкам он сказал, что хочет прогуляться, и – шмыг за дверь. По пути он вдруг подумал, что нужно что-то купить. Он идет в гости, тетя Нина делает ему серьезное одолжение, как-то негоже соваться с пустыми руками. Вот только что покупать, цветы? Он представил себя: Петрушка с букетом. Идиотизм. Еще он подумал о торте, но вдруг тетя Нина не любит торты? Так ничего и не купил.

Стоило открыться двери в квартиру, как Игоря с ног до головы окатила ностальгия. Тетя Нина, верная своему стилю, встретила его в джинсах и кофточке, ее черные волосы были распущены по плечам. За спиной у нее виднелся до боли знакомый интерьер, который, как Игорю показалось, ничуть не изменился с годами.

- Игорь, проходи!- Она посторонилась, пропустив его в прихожую.

Он вошел. Скинул рюкзак, стянул обувь, и понял, что вновь себе навыдумывал. Перемены в квартире были. Повсюду. В прихожей стояла мужская обувь — Тупой Кот помечал территорию. В зале исчез один из шкафов, тем самым освободив пространство. Пол прихожей устилал другой линолеум. И балкон оказался застекленным.

- Проходи на кухню, чай попьем.

На кухне — еще одно отличие. Разительное. Нет пустых бутылок из-под вина. И от тети Нины не пахнет спиртным. Она перестала нагружаться в выходные, уже плюс. По пути на кухню Игорь стрельнул глазами вглубь зала, но дяди Леши там не заметил. Блин, какает, что ли? Да и пусть сидит там ближайшие часа два!

- А дяди Леши нет? - невинно поинтересовался он.

- Дяди Леши нет.- Тетя Нина включила электрочайник, покосилась на него ехидно.- Тебе дядя Леша нужен? Тоже соскучился?

- Не… Хотел поздороваться просто.

- Ну я передам ему, что ты здоровался. Тебе чай с молоком?

- Угу.

- В детстве ты терпеть не мог молоко,- заметила тетя Нина.

- Да?- Игорь удивился, а потом ухмыльнулся.- А сейчас — наоборот.

Они расположились за столом друг напротив друга. В вазе лежали печенюшки, и Игорь схавал одну. Потом другую. Потом спохватился, виновато глянул на хозяйку.

- А вы почему не кушаете?

Тетя Нина рассмеялась.

- Я с них толстею. Это я для тебя купила. И лучше все съесть, чтобы дяде Леше не осталось.

Игорь фыркнул для поддержки и отправил в рот печенюшку. А потом неожиданно для себя брякнул:

- На самом деле, у вас очень хорошая фигура.

- Спасибо, Игорь!- беспечно отозвалась тетя Нина.- Как дела у родителей?

- Нормально.- Игорь съел еще одну печенюшку и запил чаем.- Работают, как всегда. Папы почти дома нет.

- Папа твой — молодец. Всегда был молодцом. Он все также рассказывает истории?

- Угу. Рассказывает. Прикольно, но бабушка умела лучше.

- Тетя Вера? А я и не знала.

Игорь поперхнулся чаем. Тетя Вера? Черт, он никогда не воспринимал бабушку как человека, который имеет имя. Как женщину, у которой есть паспортные данные. Он вспомнил, что тетя Нина знала его бабушку задолго до того, как он сам появился на свет, и ему стало немного завидно и немного грустно.

- Тетя Вера с дядей Женей всегда жалели, что у них только один сын — твой папа. Они ему с детства внушали, что в семье должно быть много детей. Сергей и сам хотел много детей. Он часто говорил перед армией: вернусь, женюсь, родим как минимум троих. А потом случилось то, что случилось.

Теперь немного грустной стала тетя Нина. Игорь отважился поинтересоваться:

- А что случилось?

- Да ничего.- Тетя Нина махнула рукой.- Не обращай внимания, ничего не случилось. Мы просто выросли и поняли, что взрослая жизнь немного другая. Не такая, как мы себе там напридумывали. Трое детей — это, конечно, здорово. Но ты же понимаешь, какая это роскошь.

- Так вроде пособие там платят,- неуверенно заметил Игорь.- Капитал материнский.

- Капитал — один раз, а ребенок — на всю жизнь.

Интересно, поэтому тетя Нина не рожает детей от дяди Леши, задумался Игорь. Не потому ли, что она не может положиться на материальную базу — свою и дяди Леши?

- Кстати!- Тетя Нина вскинула голову и уставилась на него.- Забыла тебе сказать, чтобы ты захватил задачник.

- А я захватил!- похвастался Игорь, сияя, как самовар. Выудил печеньку и схавал.

- Отлично!- Тетя Нина едва пригубила свой чай.- Когда-то именно задачник и вытащил меня из ямы. Я до восьмого класса скакала с двойки на тройку, так что я тебя понимаю, Игорь. Сама сидела в такой же луже. А когда получала аттестат, по физике стояла пятерка.

- И как помог задачник?

- Не то чтобы сам задачник. Задачник стал пропуском. Мне очень повезло: нашелся человек, который дал мне этот пропуск. Когда мои родители поняли, что дело совсем швах, они наняли мне репетитора. Я долго артачилась. Репетитор - бывшая училка, а мне уже хватало училок. Что она могла мне нарепетировать? То же, что и в школе? А стояло лето, и не совсем мне улыбалось ходить к репетитору и по два часа тупить в учебник.

- Но вы пошли все же?

- А куда мне было деться?!- рассмеялась тетя Нина, а Игорь вдруг с тоской осознал, как же ему не хватает этого смеха. Но не от тети Нины, а — от мамы. Мама тоже когда-то смеялась вот так, запрокинув голову, от души, всей грудью.- Родители пинками спровадили.

- И что, у репетитора своя программа была?

- Самое интересное, что нет. Она была гением. Она была, блин, настоящим провинциальным гением. Валентина Ивановна, так ее звали. На пенсии, ей под семьдесят было. Она вообще не мудрила, ничего такого. Раскрыла задачник на первой странице и говорит: читай задачу. А потом: решай. Как? Что?- Тетя Нина вновь рассмеялась.- А я подскажу, говорит, не паникуй. Все ответы есть в учебниках. Твое дело — научиться искать. И она научила меня искать правильные формулы, научила меня задаваться правильными вопросами. И так хитро у нее получалось, что она мне вроде все разжевывала, а решение задачи все равно находила я сама. И это меня подстегивало. Я очень быстро увлеклась.

Она помолчала. Игорь слушал, забыв про печеньки.

- Знаешь, есть такая поговорка. Если хочешь помочь голодающему, не давай ему рыбы. Дай ему удочку и научи пользоваться. Валентина Ивановна дала мне удочку. Она как-то незаметно умудрилась сделать так, что я начала понимать самую суть. И я полюбила физику. Всей душой.

- Круто!- И Игорь действительно так считал. Потому что сейчас он услышал о человеке, который не долдонил, что «надобно уменье». Который знал: нужно просто репетировать, и все придет. Валентина Ивановна была не докапывальщицей, Игорь мог это точно определить дистанционно.

- Я настроилась, что все лето буду ходить к Валентине Ивановне. Но прошел месяц, и она оборвала наши занятия. Сказала больше не приходить. Если буду приходить, то это просто лишняя трата родительских денег. Репетитор мне больше не нужен, я научилась ловить рыбу.

Кого-то мне это сильно напоминает, угрюмо подумал Игорь, испытав острую вспышку ностальгии по Петрову и по их беседам. А вслух спросил:

- Вы расстроились?

- Не то слово! Я сейчас понимаю, что последние дни я ходила к ней уже не заниматься. Я ходила к ней, потому что мне нравилась эта старушка. Мы сблизились. Мне нравилось сидеть у нее за столом, у нее всегда было все готово к моему приходу: расчищен стол, освобождено место, придвинуты стулья. Но и в том, что она меня оттолкнула, был гениальный расчет. Это случилось вовремя: я вошла во вкус, но еще не пресытилась. Тогда я взяла задачник и стала решать задачи сама. Я решила весь задачник к первому сентября. Это было моим хобби в то лето. А еще благодаря Валентине Ивановне я с твоим папой познакомилась.

- Серьезно?!- Игорь аж привстал.- А как?

- Не, я так-то знала его, видела часто во дворе. На него многие девчонки западали, и я тоже. Но мы не были знакомы, мы же в разных подъездах жили. А я к Валентине Ивановне всегда на велике ездила, так быстрее. Ну и бряцнулась однажды, когда к дому подъезжала. И тут твой отец рядом появился. Как рыцарь. Помог подняться, велик осмотрел, а я стояла, как дура, рядом, терла ушибленную руку и тоже смотрела на велик. Смешно. Потом мы часто на одной скамейке сидели. И на этой железной штуке во дворе, которая до сих пор торчит.

- Она, наверное, раньше самого города там торчала!- хохотнул Игорь, и тетя Нина присоединилась к нему.

Когда смех стих, Игорь повертел в руках почти пустую чашку с чаем и, не поднимая глаз, сказал:

- Можно я спрошу?

- Спроси, о чем речь. Ты прям как не родной.

Игорь перевел дух и выпалил.

- Скажите, а у папы была мечта? В те дни, в детстве?

Повисла пауза. Она была ожидаема, эта пауза, но все равно пугала своей длительностью и неопределенностью. Игорь изучал крошки от печенюшек на столе, боясь поднять глаза, его бросало то в жар, то в холод.

- Действительно неожиданный вопрос,- произнесла тетя Нина, и от того, что ее голос звучал мягко, почти нежно, у Игоря отлегло от сердца. - Я тебе расскажу кое-что. Может, ты уже знаешь, что мы с твоим папой короткое время встречались?

Игорь выпучил глаза и мотнул головой: типа нет. Предки ему действительно этого не рассказывали, но сейчас Игорь все равно ломал комедию: о чем-то таком он всегда подозревал. Так что и не удивился особо, а сделал лицо.

- Да, встречались, даже целовались. Но ничего серьезного, и мама твоя в курсе, так что все по-честному. Мы были как ветер в поле. Месяц — с одним ходишь, потом — с другим, я встречалась почти со всеми пацанами со двора, папа твой встречался со всеми девчонками со двора. Как-то мы стояли с Сергеем в подъезде поздно вечером, и он рассказал мне историю из детства. Когда они поехали в деревню на ночь глядя и видели НЛО. Знаешь эту историю?

- Конечно!- вскричал Игорь.- Там был Чужой еще! Ломился в двери всю ночь, и собаки ночью выли.

- Точно, эту самую. И потом, когда он закончил рассказывать, он добавил, что верит в пришельцев. Верит, что обломки до сих пор лежат где-то в лесу. Не шибко тщательно они тогда искали с пацанами, больше для вида. И твой отец сказал, что, когда у него будет сын, который немного подрастет, он хочет пойти с ним в этот лес и все-таки поискать основательно. Если потребуется, то на несколько дней, с палатками. И что-то они обязательно найдут. Сказать, что я была поражена, это ничего не сказать. Ему было… Погоди, мне было 14, значит ему было 16-17 лет. Слышать такое от пацана в 17 лет мне еще не приходилось. Я даже потом от более взрослых мужиков такого не слышала. Ну то есть в 17 лет пацаны вообще не думают о таких вещах: семья, сын, поход с ночевками. Меня тогда это сильно потрясло, и до сих пор меня это удивляет.- Тетя Нина посмотрела на Игоря, у которого к горлу подкатил мокрый ком, и добавила:- Он всегда тебя искал, Игорь. Всегда хотел, чтобы ты был. Он загадал тебя еще тогда, до армии, когда был как ветер в поле и встречался со мной просто так, да и я с ним — просто так. И совсем не важно, ходили вы или нет искать эту летучую тарелку - это совершенно не важно. Ты ведь понимаешь?

Игорь понимал. Он кивнул, потому что не доверял своему голосу. Без мечты? Как папа может жить без мечты, - так он себя спрашивал? А с чего он вообще решил, что нужно мечтать только о неземных мотыльках? Кто дал ему, Игорю, школопендре, право судить? Разве человек не может мечтать о том, чтобы оставаться Чжуан-Цзы? Обычным человеком? Мечтать о том, чтобы просто ходить на работу, просто воспитывать сына или дочь, просто целовать жену с утра и вечером, просто с утра совершать покупки, а вечером наслаждаться обедами, летом ходить по грибы, а зимой — на лыжню? Почему вообще человек обязан быть заложником своей мечты, рабом своей мечты? Почему он обязательно должен хотеть написать книгу и прославиться на весь мир, написать стихи и прославиться на весь мир? А может — ну ее, эту космонавтику, это призвание, эту известность, это величие, это богатство, ну их, эти чины и звания? И ну их, эти гениальные произведения и картины, первые из которых муссируют в мир тонны лжи, служа Кабе, а вторые всегда предлагают альтернативу в обмен на совесть, служа Кабе. В топку! И мечтать лишь о том, чтобы дома жил мальчишка, похожий на тебя, просто ходить на работу, пока этот мальчишка растет, просто жить рядом с ним: ты — со мной, а я — с тобой?

Игорь вдруг осознал, что из глаз сейчас потечет, и поспешил сменить тему:

- А эта Валентина Ивановна, она жива еще?

- Нет, к сожалению! Иногда хорошие люди умирают в одиночестве, это очень печально. После того, как мы расстались, я ее даже ни разу не навестила. Я так-то думала об этом. Но всегда передумывала. Она была репетитором для меня, на личные темы мы не переходили. Я думала: приду, а она удивится и спросит, чего я тут забыла. И я буду чувствовать себя попрошайкой, как будто я примазываюсь. Это сейчас я понимаю, что она была бы рада, а тогда… Молодость…

Игорь серьезно кивнул, вновь вспомнив Виктора Петрова. А как сам Петров отнесется к тому, если Игорь завалится к нему в каком-то гипотетическом будущем? Вспомнит вообще?

- А детей у нее не было?- спросил Игорь, сам не зная, зачем.

- Не было. Были какие-то родственники через пень-колоду. Когда Валентина Ивановна перестала выходить на связь, снарядили делегацию и нашли ее дома мертвой. Мне родители потом рассказывали. И еще кое-что нашли.- Тетя Нина взглянула на Игоря с сомнением, спрашивая себя, стоит или не стоит. Решила, что стоит:- У нее дома все стены были исписаны формулами. Все обои. Как будто она перед смертью пыталась доказать какую-то теорему. А может, и доказала, что-нибудь такое, как Перельман. Мы этого уже не узнаем. Родственники хотели быстрее продать ее квартиру и поделить деньги, поэтому все надписи быстро замазали. Может быть, они замазали Нобелевскую премию.

Игорь поежился, глядя в свою пустую чашку из-под чая.

- В общем, я перенимаю эстафету,- подвела итог тетя Нина и улыбнулась, и сейчас она вновь отправила воспоминания о Валентине Ивановне на дальнюю полку.- Берем учебник, берем задачник, и начинаем одиссею. Тащи их сюда, приступим.

И они приступили.


Глава 18. На улице-2.

Первую неделю учебного года Игорь ознаменовал тремя двойками, тем самым став призером олимпиады двоечников. Причем все три — за один присест. Ему явно удалось войти в анналы, на радость всем, особенно — себе самому.

Первую он схлопотал с утра, не успев остыть после марш-броска от дома до школы. Не задалась алгебра. Двойку влепила новая алгебраичка, попутно — новая Классуха; ее звали Шифоньер. Шифоньером та была знатным, крупногабаритным, с массивными, покачивающимися антресолями, старой модификации,- бабушкиным. Ни с какой стороны не икеевский шифоньер, уж можете поверить! Дерек тщательно подбирал кандидатуру на место уничтоженной Надежды Шиляевой, он выбрал Шифоньер и не прогадал. От Шифоньера, утюжившего коридоры школы, разбегались кошки, звери и дети, уворачивались учителя, да кто угодно бы уворачивался, даже Сам. Шифоньер была незыблемой. Еще ее звали Влада Вячеславовна, и класс очень долго тупил, путая — Влада Вячеславовна, Слава Владиславовна, Слада Власлиславовна, - короче, еле запомнили.

Шифоньер не забавлялась демократией, с первого же дня подвязала класс на веревочки и точечно дергала, повелевая. Стремительно упрочнялась вера в то, что любой несогласный вполне может отхватить в дыню, без расовых или гендерных скидок. Однако Шифоньер знала правила игры, Влада В. очень хорошо их знала. Те, кто надо, получал в табель то, что нужно. Игорь в число «тех, кто надо» не входил. Двойка Игорю!

Второй двояк выпал по биологии. Игорь слабо разбирался в биологии. Его не интересовали внутренности и состав живых организмов, его увлечением были человеческие души. Он никогда не смог бы описать куст, мимо которого прошагал, или деревья, которые растут за домом, или одуванчик, на который помочился. Зато он мог бы в подробностях расписать процесс внутренней деградации биологички. Часть первая: бросил муж. Часть вторая: стала искрить феминистскими комментами в соцсетях. Часть третья: начала срываться на школьниках. Часть четвертая: обрезала волосы, у нее были действительно роскошные волосы, в противовес обезьяньему лицу; теперь же осталась одна обезьяна. Часть пятая: есть подозрение — квасит.

Игорь тучей проплыл к своей парте, посиневший от двух двоек. Класс проводил его привычными ободряющими смешками. Капец, смешно. Он плюхнулся рядом с невозмутимым, наполовину-девственным Романом Гунько. Несмотря на столько лет соседства, они не проделали и нескольких шагов к сближению, оставались соседями, которые «здрасьте-здрасьте». Ромку устраивало. Игоря тоже.

Когда на последнем уроке тонкая, иглоподобная географичка влепила ему третью «пару» за то, что он придумал, будто белый медведь живет в Антарктиде, больше никто не смеялся. Класс наблюдал за Игорем с тревогой, как за больным СПИДом. Сопровождаемый панихидным молчанием, он вернулся за парту, и лишь Леха Воробьев негромко обронил:

- Мещеряков, готовь ремень.- Но в голосе не слышалось издевки.

После школы, шагая в сторону дома, Игорь вспомнил тетю Нину. Слава небесам, что сегодня не было физики! Он бы точно словил «пару» по физике, потому что именно так работают черные дни. А потом ему пришлось бы тащить эту новость на загривке тете Нине. Ведь встречи выходного дня они не прекратили с наступлением первого сентября. Тетя Нина посчитала, что Игорь делает весомые успехи, и призвала к продолжению.

Домой идти не хотелось, Игорь решил дать кругаля, проветриться. Он полагал, что будет и дальше думать о тете Нине и ее гладкой коже, ему нравилось думать о ней. Но вместо этого он думал о Викторе Петрове. О том, что этот человек очень грустный, хоть и успешный. О том, что Виктор Петров боится Кабу — боится даже больше, чем Игорь. Он попросил у нее, это стопроцентно. Но не стал расставаться с мечтой и довольствоваться пресными, безрадостными благами, он посмел достичь цели; такое не прощается. Каба ждет своего дня, и Виктор Петров это знает, и Игорь ничем не может ему помочь, потому что в этом условно сплоченном мире, где докапыльщиков рать, и все друг друга торкают, колонны автомашин, море соцсетей и форумов, куча общественных организаций и коммуникационных каналов, - в этом перенаселенном мире у каждого — своя Каба. А еще Игорь отдавал себе отчет, что совершенно забил на любые рекомендации Виктора Петрова. Он продолжает жить, как жил. Ни в чем он не пытается реализоваться. В физике, разве что.

Игорь уже давно развил свои «боковые» чувства до остроты кошачьих усов. Хватило уголком зрения зацепить компашку пацанов возле подъезда, и все его индикаторы загорелись, как на Фукусиме. Он не взглянул на них, на этих ребяток, он шагал по чужому району; они оставались тенями. Но они были угрожающими тенями, это как пить дать.

Игорь двинул прочь. И тут же пожалел об этом: пока его просто изучали, но теперь он сам дал повод для знакомства. За спиной раздалось бодрящее:

- Э, куда пошел?! Слышь? Сюда иди! Э, ты, слышь? Как тебя там, слышь, замороженный?

Судя по тембру голоса, пацан примерно его возраста взывает к моральной ответственности. Игорь не повелся; вжав голову в плечи и делая вид, что не слышит, он семенил прочь, сдерживаясь, чтобы не задать галопчика. Он держал курс в сторону детской площадки, рассчитывая на то, что там — мамаши с колясками. Даже если не заступятся, то хоть гвалт поднимут.

- Куда втопил, не узнал, что ли?!- вдохновленно неслось сзади.- Как тебя там, э! Сюда иди, ебты! Мне бегать за тобой, что ли?

Ярко вспыхнул образ Алика-Фонарика. Полыхнул в памяти как символ запоздалой отместки. Теперь нет кольцевой дорожки, чтобы устраивать заячьи бега. Да и не той породы местная молодежь, чтобы гоняться за ним по кругу.

Игорь обернулся. Делать нечего - хуже, если налетят сзади. За спиной обнаружилось три четких пацанчика. Три Алика-Фонарика, только без фонариков. И без похмелья, с цепкими уличными мозгами и колючими глазками. Один лыбился во всю величину своей щели, его дружбаны — нет, не лыбились.

- Братан, ну ты че, не узнал, что ли?- добродушно попенял ему Улыбака, улыбаясь.- Куда ты щемишься, оглох, что ли?

Троица заняла классическую позицию: Улыбака — по центру, сотоварищи — по бокам. Улыбака был повыше Игоря, светловолосый, горбоносый и лучезарный, словно нашел пятак намедни и отдал в церковь. Игорю на секунду показалось, что он и впрямь его знает. Но откуда? В школе? Во дворе? Парни по бокам оставались фигурами. Который справа был в толстовке и с капюшоном на голове. Умный, шифруется.

- Как тебя, Максим? Макс, да? Как звать-то?

- Игорь,- проблеял Игорь.

- Точняк, Игорь!- пуще возликовал горбоносый Улыбака.- Я Валера, ну ты че? Валера Лобов, не узнал, что ли? Ебты, ну ты глючишь, братан! Че, не узнал?

И Игорь узнал.

Он прекратил думать о Валере Лобове в тот же миг, как прекратил думать о детском садике. А прекратил он это делать, едва покинув сад в последний день. Не то чтобы он имел предъявы к детскому саду: там-то он, в отличие от школы, ощущал себя в основном сносно. Но — по преимуществу. Стопроцентно Игорь кайфовал лишь дома, когда никого не было дома. А так — постольку поскольку. В принципе норм, можно ходить и играть, кормят знатно, и докапывальщики-то еще не подросли. За одним-единственным исключением, но это было убойное исключение, которое судьба уготовила Игорю в преддверии подростковой жизни.

Валера Лобов… Ходил с Игорем в одну группу и слыл докапывальщиком-подмастерьем. Валера был не тем приставалой, коими становятся под влиянием среды или обстоятельств: друзья-канальи, родители-бухарики, родственники-трепачи, старший брат-дебилоид или мультики по 2х2. Валера родился таким, он уже вылупился зрелым селезнем и вскорости обещал стать матерым селезнем. В садике он набирался опыта и отрабатывал приемчики. Сломать чью-нибудь башню. Отнять и раздолбать машинку, принесенную из дома. Просто отнять игрушку и не давать, доводя до слез. Дернуть девочку за косичку или еще за что-нибудь. Кинуть в кого-нибудь куском хлеба, пока воспитательница отвернулась, или плеснуть подливой. Однажды Валера нассал одному из пацанов во время дневного сна в постель. Спецом дождался, пока все уснут, а взрослые выйдут, и нассал. И ведь никто бы так и не узнал правду, жертва на долгие годы заполучила бы травму и репутацию зассанца, да случилась незадача: неожиданно вошла нянечка и запалила, как Лобов там журчит.

Игорю более или менее везло до поры до времени. Нет, Валера Лобов не выделял Игоря из коллектива и говнил ему столько же, сколько остальным, но Игорь старался не реагировать, и особо серьезных стычек припомнить не мог. А в тот весенний день, когда они группой гуляли на участке, Валера Лобов узрел песочницу и сочинил новый гамбит. Игорь почувствовал прелесть гамбита, когда ему сзади за шиворот посыпался песок.

Он обернулся, а там — Валера Лобов, улыбается. Ну точно, тот всегда улыбался, даже когда ссал товарищу в постель — улыбался. Не исключено, он был единственным, кто улыбается даже у зубного врача. Валерка Лобов, он был братом Лесных Орлов, корешом Аликофренов с фонарями наперевес, соратником сложивших головы Кореянинов. Лобов не пытался даже усложнить правила игры и состроить непричастного, чтобы другой угадывал, кто же швырнул песком. Светозарный вид Валеры говорил сам за себя. Игорь уведомил Валеру Лобова, что не желает принимать участие в его, несомненно, увлекательной игре, и вернулся к своим делам. Но вскоре вновь почувствовал горсть песка на своей шее.

Он терпел, сколько мог. Продолжалась эта песочная игра какое-то время, и почему Валеру не осадила воспитательница, и чем она вообще занималась — это отдельный вопрос. Игорь терпел; он ничего не знал о теории докапывальщиков, ничего не знал о стратегии толкания тележкой по ноге, а Валера Лобов знал о жертвах все, он тренировался с самого рождения. Так что Валера продолжал делать и ждал естественной развязки; и Игорь подставился. Молча подошел к песочнице, зачерпнул горсть песка и кинул в Валеру. Нет, он не швырнул песок прямо в харю, он вообще больше для протеста кинул, засыпал только Валеркины ноги. Но этого оказалось достаточно.

Дальше — щелчок, темнота перед глазами и крупицы памяти. Он помнил мелькнувший кулак — так быстро, что он ничего не успел предпринять. Он помнил, как орал в три горла и снискал внимание всего местного населения, включая бабушек из соседних домов, охающих на балконах. Еще помнил, как воспитательница пыталась остановить ему кровь из носа, а он блеванул на воспитательницу. Потом помнил, как нянечка с воспитательницей уже в туалете пытаются оттереть кровь с его одежды. Что делал в это время обладатель песка и кулаков Валера Лобов? Игорь не видел, но он точно знал: Валера — улыбается. Самой счастливой улыбкой на свете, потому что на Игоре он вышел на новый уровень докапывания. Стратегический.

Дома Игорь получил вдобавок от предков «вливание» за то, что спровоцировал драку, кидаясь в одногруппника песком. Так заявила досточтимая воспиталка, так подтвердил Валера Лобов, а Игорь был слишком изнурен, слишком напуган открывающимися перспективами новой жизни, что молча принял нагоняй.

Есть подозрение, что одним разбитым носом Игорь бы не отделался, потому что Валера Лобов вкурил суть, но время встало на сторону Игоря. Была весна, они ходили в подготовительную группу, и очень скоро садик — закончился. Игоря Мещерякова ждала встреча со школой и с соловьями, его ждала встреча с Имовичем и Лесным, встреча с дверными косяками и углами, встреча с докапывальщиками, встреча с Кабой.

И вот теперь он стоит перед ним. Старый друг-песочник и бескручинный улыбака Валера Лобов, эсквайр. Повзрослевший, поднаторевший, окрепший, разбивший за годы немало носов и усеяв путь цепочкой «фонариков». Два дружка из того же теста, можно не сомневаться.

- Привет...- только и мог пробормотать Игорь.

- Здорово, братан!- залучился, заискрил Валера Лобов как бенгальский огонь и протянул руку.- Давай пятак!

Игорь пожал руку. Потом, помедлив, протянул руку дружкам. Тот справа, который в толстовке, руку жать не стал, только хлопнул по ней своей пятерней, как делают рэперы в фильмах.

- Ты че, живешь тут? Или пришел к кому? А, Макс, че ты буксуешь?

- Он Игорь,- напомнил пацан слева. Теперь Игорь рассмотрел его. Этот имел курносый нос, а еще голубые глаза. Очень яркие, как у эсэсовца. Вообще красавчиком был. Ему бы для полноты картины пристальный взгляд снайпера, и можно хоть на постер, но взгляд парня оказался подмахивающим, бегающим и вороватым.

- Точняк, Игорь!- полыхнул добротой Валера.- Игорек, дал пятак — давай и полтинник!

Он хохотнул, и Голубоглазка хохотнул до кучи, а тот, что в толстовке, не хохотал, да и Игорь не находил причин надрывать животики.

- Ну че буксуешь? Есть полтинник? Серьезно, очень надо, выручишь. Ты ж тут не живешь, ебты, а че ходишь? Заплати налоги и спи спокойно, ебты!

- У меня нет...- заелозил Игорь.

- Че нет-то?- Валера явно расстроился, но лыбиться не перестал. - Ты че, Макс, попутал? Вон рюкзак у тебя нормальный, прикид клевый. Че, предки не дают денег на пивасик?

- У меня серьезно нет,- продолжал пугаться Игорь.

Сейчас они попросят позвонить, а то у них денег на телефоне нет. Потом они увидят его раздолбанную Нокию и перестанут выглядеть благодушно. Они заподозрят, что он над ними издевается и прячет в рюкзаке Айфон. А поскольку шмонать его на открытом месте они поостерегутся, то расклад будет таков: вдарят по кумполу, отправят домой, но последуют тишком сзади, после чего выберут момент для киносъемок в стиле а-ля Анзур Атоев.

Но до телефона не дошло. Голубоглазый вдруг придвинулся и вгляделся в Игоря, словно пытался найти на его лице упавшую ресничку.

- Оба, я ж тебя знаю! Ты Петрушка! Валер, это, короче, Петрушка.

- Че?- Валера обескуражился новым поворотом.

- В дзюдо вместе ходили. Петрушка это.

- Че Петрушка?- тупил Валера, не справляясь с новыми правилами. - Че, реально, погоняло такое?

- Петрушка,- кивнул голубоглазый.- Его все так звали. Я и не допер сначала, что за Игорь. Не помнишь меня, чувак? Я Жека.

Игорь не помнил. Сколько их там было, приблудных,- походят месяц и тикать. Он для вида наморщил лоб, потом сокрушенно покачал головой.

- И че, реально в дзюдо ходил? - заинтересованно перескочил Валера на новую кочку.- Приемы знаешь? Как там, закежь приемчик?

- Да че ты докопался до него, Валер!- махнул рукой голубоглазый.- Нет у него ни фига, ты же видишь. Пошли у братана моего стрельнем, он всяко даст.

И он пошел. И в толстовке — пошел за ним. А этот — не пошел. Этот с сомнением смотрел на Игоря, медля. Этот отличался от голубоглазого Жеки и другого. Жеке нужен был полтинник или немногим больше. Ради полтинника он бы не погнушался пнуть Игоря разок-другой или провести бросок через бедро, если помнит и не лохматит. А для Валеры полтинник — вторичен. Валера тут не сам по себе, он — в сценарии. Валера здесь с определенными установками, он четко проинструктирован.

Валера – Бог из машины. Он – посланник Кабы. И он явно запарывает задание.

- Ладно, Макс, или как там тебя,- сдался беспечально Валера.- Петруха, блин. Чеши давай. И ты мне полтинник должен, усек? Носи с собой теперь. В следующий раз встречу, если не отдашь, в мурло поймаешь.

Игорь не помнил, как добрался до дома. Постоянно оглядывался, не веря, что вот так легко отделался. Только на прошлой неделе он читал в Двадцатке пост о том, что какого-то школьника избили поздно вечером у дома. Сплошь и рядом такая жесть, так что Игорю здорово повезло. Петрушка… Надо же, он уж начал забывать свое погоняло. Вдобавок вспомнилась школа и двойки. Нет, Воробьев попал пальцем в небо, когда упоминал ремень: физические меры воспитания в их семье не практиковались. Но все равно приятного мало, мама точно не обрадуется. А тетя Нина? Во время следующей встречи она спросит у него, как дела в школе,- что ему отвечать?

Почему-то ключ не поворачивался в дверном замке. Игорь нахмурился, и в ту же секунду из-за двери до него донесся неясный шум. Он вынул ключ и просто нажал на дверную ручку. Дверь легко открылась. «Когда нельзя открыть дверь?»- вспомнилось ему кинговское.

- Когда она открыта,- пробормотал он и переступил порог.

Представляем вам дядю Саню, собственной персоной, выплывающего в прихожую! Причем выплывающего на алкогольных парах и окутанного ими же.

- О-ба-на, Игорек!- расплылся тот.- Ты как мышь! Здоро́во!

Еще один улыбака. Шоу-мюзикл улыбак какой-то. Дядя Саша сграбастал руку Игоря и неистово затряс вверх-вниз.

- Серег!- позвал дядя Саша в сторону кухни.- Сынуля пришел из школы. Ученик учил уроки, у него в чернилах щеки.- Он подмигнул Игорю и заржал. Игорь не нашел сил на вежливую ухмылку.

Обнаружился отец. Игорь с первого взгляда определил, что свою пороговую третью тот оставил далеко позади, и с тех пор его путь усеивали последующие пустые рюмки. Блин, а с чего вдруг?- мысленно психанул Игорь. Среда же! День на дворе, а эти нализались уже с утра.

- Привет, Игорюня!- Отец потрепал его по волосам.- Все нормально?

«Что если я расскажу ему про Валеру Лобова?»- вдруг задумался Игорь. Что он сделает? Ринется на улицу искать обидчика в сопровождении верного друга и оруженосца дяди Сани? И ведь найдет; а чего его искать, тусит там же, не меняя дислокации, во дворе или у магаза. Или же отец нахмурится и напомнит Игорю, что он вообще-то ходил в дзюдо несколько лет? Если у него терки с пацанами, а он не в состоянии разрулить, то это сугубо его пацанские проблемы.

Вот она! Пустота! Ее можно пощупать; она обосновалась в том месте, где у отца хранилась мечта всей жизни, а потом он швырнул ее на алтарь Кабе. Пару лет назад Игорь умолчал об Алике-Фонарике, опасаясь, что отец того вычислит и оторвет башку. А сегодня? А сегодня он уже сомневается. Он сомневается в том, как отец отреагирует на его дворовые конфликты, его страх, его проблемы и беды. Он сомневается в маме, что та войдет в его положение и посочувствует по поводу трех двоек подряд.

И он сомневается в себе. Ибо тот, кто сомневается в родителях, обречен сомневаться в себе. Он так и будет идти по жизни в пустом квартетном сценарии, не находя в себе уверенности и мужества из него выйти. Он будет пересаживаться с места на место, делая вид, что движется к успеху или мечте, он будет менять города и страны в поисках лучшей доли, он будет менять жен, любовниц, друзей, рестораны, вкусы, политические взгляды, книги; он будет рвать с любимыми и молча уходить в темноту, он будет отворачиваться от протянутых рук, он будет отворачиваться от бездомных животных, он будет предавать идеалы и бросать детей, и он будет убеждать себя, каждый день убеждать себя, что это просто так сложилось, что все это — обстоятельства, условия среды, пресловутый злой рок или Каба. Но это не так, и он — квартет, и Каба не при чем, он сам умолял ее на коленях. Он усомнился в своем отце, он усомнился в своей матери, и это сомнение стало тотальным, потому что он перестал доверять самым близким людям, которых мы просто любим, и нам не нужно их искать, чтобы полюбить. А значит — он больше не сможет доверять никому.

Но самое чудовищное: со временем он начинает винить их в своих сомнениях. За чередой неудач, пустых отношений, предательств, серых улиц и дождливых городов, на фоне возрастающих требований Кабы, на фоне пустых гулких комнат — начинает формироваться вина, и он убеждает себя, что это — их вина. Он забыл, он заставил себя забыть тот день, когда отец стоял в дверях со смущенной улыбкой и неуверенно просил сохранить в тайне его секрет, а он выболтал этот секрет тем же вечером, и пустота легла камнем.

Это он — предатель. Он предал мечту и предал любовь.

- Все нормально, пап,- сказал Игорь, но ему хотелось выть.

- Новый контракт обмываем,- раскатисто уведомил дядя Саша.- Так что скоро тачку поменяете.

Игорь кивнул, словно для него сейчас это что-то значило.

- Пап, я рюкзак оставлю и прогуляюсь!- бросил Игорь, а потом грустно подумал, что назавтра отец даже не вспомнит эту сцену.

Конечно же, он не собирался гулять. Он, черт его подери, уже нагулялся на сегодня. Он вышел из подъезда, увидел лазалку и вспомнил, что в это время дня тут редко кто бывает. Тогда он уселся на одну из перекладин. Солнце одухотворяло и приводило в восторг весь остальной мир — весь, кроме Игоря. Невдалеке шастал полуденный народ, но близко тропинки не пролегали. Игорь перевел дух, осознав, что его колбасит — физически и ментально.

Вот лазалка… Он вспомнил, как вис на ней в детстве. Его тянуло на улицу, но его не привлекало общество, характеристики персонажа Игоря Мещерякова были заложены уже тогда. Редко кто составлял компанию странному типу, висящему на железной каракатице. Лазалка была его корешом на протяжении какой-то главы жизни. Теперь же она — Валентина Ивановна, репетитор по физике. Она — Петров, Виктор Петрович, психотерапевт. Сколько времени Игорь провел здесь, карабкаясь по прутьям, подтягиваясь, провисая вниз головой, просто дурачась в однюху, воображая понятную только ему игру! И с чем же она у него ассоциируется сегодня, эта лазалка? С детством? С летним солнцем? Со свободой? Ни с чем. Она ассоциируется у него — ни с чем. Он забыл ее, эту космическую раскоряку, которая всегда была рада его появлению во дворе, как очень скоро он забудет Виктора Петрова, как тетя Нина забыла своего репетитора по физике.

А это и есть будущее. Это и есть — самое настоящее треклятое будущее под гнетом Кабы и ее обратных хотелок. Это время, когда уже не помнишь дворовых друзей. Когда меркнут самые яркие воспоминания, превращаясь в мутный кисель. Когда забываются любимые фильмы, и уже нет им места в жизни, нет времени, чтобы их пересмотреть. Когда книги заменяют соцсети, и герои старых историй умирают под сухими деревьями или уходят на кладбище под присмотром Вахтера. Когда забывается чувство бега ради бега, когда меркнет ощущение счастья ради счастья, когда бледнеет сладость первого поцелуя в подъезде, тускнеет запах пота закадычного друга, когда плесневеет вкус ветра, когда слезы высыхают раз и навсегда, и уже не можешь плакать, никогда не можешь плакать, даже теряя самых близких, и только грузишься и бухаешь. И внутренние светофоры переключаются на красный, они истошно сигналят, пытаясь выправить внутренние ритмы, но уже слишком поздно: ты продал мечту.

Что же он еще забыл, этот Игорь? Он помнил бабушку с дедом, он очень красиво распинался в кабинете у Петрова о том, что такое любовь. Их ли он любил? На самом деле. Помнил ли он их на самом деле? Может, он помнил исключительно себя, себя любимого, и, не желая отпускать последние крохи свободного детства, он привязал эти воспоминания к близким людям, подменил понятия? Он помнил себя, такого безоблачного, свободного от книг, от докапывальщиков, от лунатизма, от страха перед будущим, от обязательств перед Кабой, и он скучал единственно по себе, вовсе не по родным. По себе, который может чудить и фиглярствовать, и никто не поставит его за это в угол. По себе, который просыпается с улыбкой, зная, что впереди еще один чудесный день, и никаких богов из машины не существует. Себе, который может пялиться на голый зад маминой подруги, чувствуя религиозный восторг, без примеси стыда. Себе, который не следит за словами и поступками и продолжает напевать по жизни. СЕБЕ, который может, не думая, заложить деда с самогонкой, может, не думая, заложить родного отца…

А что он знал о них всех, о людях, которых «любил»? Почему дед с бабкой уехали из города в деревню перед смертью, что их толкнуло? Что чувствовала мама, когда он запросто выложил ей историю про женские духи и про туфли на низком каблуке в прихожей? Как жил отец, вернувшись с войны, уйдя в запой длиною год, и он не говорит, он никогда не рассказывает об этой войне; он рассказывает об этом только дяде Радику? Почему Петров, который выглядит успешным, солидным, мудрым и чистым, еще сравнительно молодым, кажется таким грустным и испуганным? Думал ли Игорь о том, почему тетя Нина каждые выходные нагружается алкоголем так, что поутру даже не чувствует, что халат задрался до спины, и трусы съехали на бок? Что испытывал Анзур Атоев все эти годы, ежедневно выходя из дома и отправляясь в школу, где его уже поджидал Димон Шиляев и Присные? Думал ли Игорь о ком-то, кроме себя самого, всего такого несчастного, преследуемого Кабой и докапывальщиками, а теперь вот — Богом из машины? Сопереживал ли он хоть кому-то, хоть уличному тупому коту?

Игорь взрослел. Не по годам, не по дням; он взрослел прямо сейчас, сидя на железной перекладине под сентябрьским солнцем. И ему совсем не нравилось такое поганое квартетное будущее. Ему не нравился он сам. Больше всего Игорю Мещерякову не нравился он сам.

- Привет.

Он подпрыгнул и чуть не завопил. И куда, интересно, делись его хваленые фукусимские индикаторы? Персонаж приблизился почти впритык, на расстоянии черенка лопаты, и это запросто мог быть Валера Лобов, это мог быть любой из племени Лесных Орлов. А он сидит тут, жалея себя и лазалку, наматывает сопли.

Но это оказался не Валера, не Орел и не местный участковый, который решил бы поинтересоваться, чего Игорь рассиживает, а не учит уроки. Перед ним стояла девчонка чуть постарше, ну или выглядящая таковой, с девчонками ведь не всегда поймешь. У персонажа оказались светлые, как у его мамы, волосы, девчонка выглядела дылдой — из-за высоченных каблуков. Модель прям! Или кажущаяся таковой, с девчонками ведь не поймешь. Юбка девушки прикрывала ее едва-едва, короткий топ обнажал плоский девичий живот и пупок, на котором поблескивал пирсинг.

И судя по выжидательному взгляду, это именно ему она бросила небрежное «привет», а теперь ждет, когда Игорь кинется ручкаться. Игорь ручкаться не хотел. Он изучил ее голые ноги, ее пупок, потом посмотрел ей в лицо; их взгляды встретились, внутри Игоря что-то щелкнуло, как искра между электродами. Он поспешил отвернуться. Ее глаза… Они были взрослыми, оценивающими, проникающими, томными и жгучими. Игоря слегка взопрел.

- Привет,- недружелюбно буркнул он, бесясь. Мысленно выругал себя: нашел время западать на девок.

- Время не подскажешь? У меня на мобиле часы сбились. Прикинь, два часа ночи показывают.

Девица поигрывала синеньким «самсунгом», идеально подходящим под цвет ее порочных глазок, к телефону был присобачен розовый брелок в виде бубенчиков, которые сейчас болтались у ее запястья. Игорь нехотя полез в карман и достал свою Нокию. Он вдруг впервые застеснялся своего старенького телефона.

- Без пяти три,- сообщил он тем же дружелюбном тоном человека, которого будят поутру первого января.

Когда девица не стала резко удаляться прочь, смерив его напоследок презрительным взглядом, а спокойно отреагировала на его «бычку», Игорь какой-то своей частью даже обрадовался. Она обошла его спереди, обдав резким, дразнящим, намертво запоминающимся запахом духов, мелькнув в шокирующей близости ляжками, обтянутыми нейлоном, и по-свойски уселась на соседнюю перекладину. Поставила сумочку на торчащие голые коленки и убрала мобильник внутрь. Игорь понятия не имел, как следует себя вести и что говорить, и на всякий случай нахохлился.

- Чего скучаешь один? Гуляешь? Или ждешь кого?

Он пожал плечами. Это выглядело как спазм.

- Я просто сижу,- только и придумал он.

- Понятно.- Ершистость Игоря ее вообще никак не колышела.- Прикольно. Меня Анжела зовут, а тебя?

- Игорь.

Она опять открыла сумочку, поковырялась там и извлекла тонкую пачку сигарет. Вынула одну, потом, помедлив, протянула пачку Игорю.

- Будешь?

Он коротко и испуганно взглянул на пачку, как будто ему предложили слопать жука, и коротко мотнул головой.

- Не куришь?- уточнила Анжела, прикурив от зажигалки и бегло, неумело затянувшись.

- Нет.

- Прикольно.- Она сделала еще одну затяжку и выпустила дым.

Помолчали. Видимо, для того Игорь и был нужен. Чтобы спокойно покурить рядом с чуваком, которому, если вдруг шухер, можно быстро спихнуть сигарету и сделать невинные глазки. Интересно, что сказала бы мама, если бы застукала его с сигаретой?

- Ты здесь живешь?- продолжала «знакомиться» Анжела. Игорь не обольщался на свой счет. Сейчас она докурит и отчалит, она забудет о нем уже в следующие пять минут, забудет навсегда.

Он ошибался насчет Анжелы. Он был ей очень, очень интересен; в данный момент он был самым интересным персонажем во всем мире. Но было бы намного лучше, если бы он оставался для этой девушки пустым местом.

- Да, здесь.- Он кивнул на свой дом.

- А чего сидишь? Ключ потерял? Или с предками полаялся?

- Просто так,- с неудовольствием поморщился Игорь.- Воздухом дышу.

- Прикольно ты дышишь,- хихикнула Анжела и стряхнула пепел, половину из которого ветерок швырнул на Игоря.- Парень мой тоже мамке впаривает, что воздухом дышит. А на самом деле курить бегает, потом жвачку жует. Я ему говорю — вейп кури, можно не париться с него. А он мне, типа, вейп — для девственников.

Она покосилась на него.

- Ты девственник?

Игорь окаменел. Она внимательно его изучила, держа сигарету как заправская леди, потом пожала плечами:

- Ну, не хочешь говорить, не говори. Может, я тебя напрягаю? Ты, может, подружку ждешь? Ты скажи, если что, я уйду.

- Не, не напрягаешь,- натужно выдавил он.

- Понятно.- Она последний раз затянулась и щелчком отбросила «бычок».- А подружка-то есть?

- Нет подружки…

- А я с двумя встречаюсь на самом деле,- беспечно уведомила Анжела.- Это, конечно, палевно, но просто так получилось. С одним вроде рассталась, с другим замутила. А потом тот первый приперся с цветами и песни орал под окнами, мамка меня на улицу выгнала, чтобы я его успокоила, а то соседи уже ругаться начали. Пока то-се, помирились. А со вторым тоже вроде как серьезно. Но я пока не стала никого обламывать, пока выбираю.

- Опасная тактика,- аккуратно заметил Игорь.

- В смысле? Че опасного-то?

- Могут вычислить и побить…

- Да пофиг!- хохотнула Анжела.- Че меня, пацаны не били, что ли?

Он уставился на нее. Анжела никак не производила впечатление девушки, прошедшей через кулачные бои.

- Что серьезно?

- Не веришь?- Она насмешливо покосилась.- Я вообще-то редко вру, только когда выбора нет. Пацанам своим вру, потому что выбора нет. Меня они всяко бить не будут, но могут друг с другом сцепиться, а нафиг это нужно.

- И за что тебя били?- не сдержал любопытства Игорь.

- Ну так… За измену.- Она хмыкнула, и тут же поправилась:- Нет, ты не подумай чего. Я так-то сама еще девственница, если что. С пацанами только тискаемся. Просто на днюхе как-то перепила и замутила с именинником. И пацан мой тогдашний нас запалил, как мы сосемся в ванной. Ну и надавал обоим.

- Понятно.- Игорь взглянул на свои руки, переваривая информацию.- Больно было?

- Ты че?- удивилась Анжела.- Я же пьянющая была, вообще ничего не помню. Какой больно? Мне парень все с утра рассказал, ну и синяк еще долго не сходил, я его еле замазала, чтобы матушка не докопалась. Ревнивый чувак был, но я его все равно кинула. Он потом приходил ко мне домой, пальцы гнул. Угрожал, прикинь. Кислотой, грит, плесну в лицо, если не вернешься. В общем, конченный оказался. Я с пацанами из квартала поговорила, они его встретили вечером и объяснили, как вести себя надо. Больше не приходил.

- Все равно стремно,- заметил Игорь.- Сейчас пропал, через год в голову стукнет и опять придет.

- Поэтому у меня в сумочке баллончик всегда,- ухмыльнулась Анжела.

Он посмотрел на нее и тоже понятливо ухмыльнулся за компанию. Их взгляды вновь встретились. И внезапно Игорь выпалил:

- Можно тебя спросить?

- Базара нет, спрашивай,- легко отозвалась Анжела.

- Ну в общем… Тебе же по-любому со стороны виднее. Я могу девчонке понравиться? Или я стремный?

Она коротко его оглядела, как в примерочной.

- Не, ты так-то нормальный,- вывела она.- Странный только. Геймер?

- Да нет.- Он помолчал.- Я книжки читаю.

- А, понятно. Прикольно. Старайся поменьше читать, побольше гулять в компаниях. Сам за девчонками не бегай, так их не зацепишь, никто не любит подкаблучников. Подкачайся, сделай стрижку понтовую, телефон нормальный прикупи. Девчонки к тебе сами будут липнуть. А что, совсем не ведутся?

Игорь хмыкнул.

- Да я и не пробовал.

- Тебе сколько?

- Четырнадцать.

- Пора уже пробовать,- убежденно заявила Анжела.- Если будешь дома сидеть, то ничего и не получится. Можешь в интернете познакомиться, но лучше все-таки в компании, где-нибудь на вечеринке. Или в клубешнике. А то так девственником и останешься.

Она помолчала, а потом добавила своим удивительно мелодичным голоском:

- А хочешь, не дадим друг другу умереть? Я тебе помогу, но и ты должен будешь для меня что-то сделать.

Полминуты Игорь сидел, как околдованный, слыша лишь шум в ушах. Каба? К нему подобралась Каба? В лице этой милой, порочной девицы? Ведь она сейчас толкует о сделке, она предлагает заключить очередную сделку, и Игорь вдруг находит себя готовым хотя бы послушать условия игры.

- И что это значит?- спросил он хрипло.

- Ты когда-нибудь видел вживую? Ну в смысле — это? Пелотку, в смысле.

Вот, блин, ты удивишься!- чуть не расхохотался Игорь. Он уже открыл рот, чтобы признаться Анжеле в своем грехе, но она его опередила, и фраза осталась зависшей. Позже он сообразил, насколько ему повезло. Он был готов выболтать этой незнакомой самке инцидент с тетей Ниной в детстве!

- Так-то девственник — это еще не показатель,- задумчиво рассуждала Анжела.- Мне МЧ рассказывал… Они как-то на вписке в карты играли на желание, и одна подруга проиграла, и ее заставили раздеться и бутылку в себя засунуть. Ну, не целую бутылку, а горлышко. И все пялились, прикинь, как она себе пихала между ног. Может, у тебя тоже что-то такое было? Если ты только не гомик. А то сейчас развелось гомиков.

- Я не гомик,- уверил Игорь.

- Прикольно. Давай ты мне свой покажешь, а я тебе свою? Я сама еще пистон не видела вживую, только в порнухе. Пацаны меня на секс уламывают, а я не хочу с двумя сразу, надо одного кого-то выбрать. А когда выберу — тогда уже все по-настоящему. Хочу посмотреть на твой, подготовиться. А я тебе свою покажу, все по-честному. Я еще свою никому не показывала, прикинь, ты будешь первым. Только давай сразу договоримся: руками не трогать. Ни ты, ни я. Если руками полезешь, я орать буду, отвечаю. Покажем друг другу, потом разбежимся.

Что-то врезалось в него локомотивом - горячее, огнедышащее. Сильнее, чем солнце, сильнее, чем страх перед Богом из машины. И вдарил этот локомотив не в голову, а намного ниже, и Игорь вспомнил истории о пацанах, у которых вставал на уроке перед вызовом к доске. Сейчас его собственная ширинка вздыбилась, распираемая изнутри тоннами взрывов в тротиловом эквиваленте.

- Ты прикалываешься?- прохрипел он наждачным голосом.

- Че прикольного?- Анжела надула губки и обдала его холодом.- Прикинь, такими вещами не прикалываются. Я к тебе как к пацану подошла. Говорю же, никому еще не показывала, тебе первому предложила. Подружки уже все шоркались, а я все торможу. Если буду дальше тормозить, пацаны меня всяко бросят, а это стремно, старой девой ходить. Так что ты мне поможешь. Ну и я тебе.

У Игоря стучало в висках и одновременно долбило в паху. Мысли путались. Он никогда не был силен в импровизациях.

- Ты так-то не думай, это не развод,- журчала рядом Анжела.- Я тебе отвечаю, что это не развод. Я тебе первая покажу. Ты вообще ничем не рискуешь, а я рискую. Но ты же не чушпан, не гнилой поцык? Ты же не слиняешь?

- А где?..

- В смысле — где? Прям здесь!- Анжела откинула голову и хохотнула.- Прикалываешься? Пошли к тебе домой. Ты же тут живешь?

- У меня не вариант,- проскрежетал Игорь.- Отец дома.

Ну, батя сотоварищи оценили бы юмор, приведи он Анжелу. Особенно сотоварищи бы оценили в лице дяди Сани.

- Понятно. Пошли в подъезд тогда. У вас же лифт есть? По лестнице особо никто не ходит? А то прикинь, тебя соседи запалят. Пошли, в подъезде сделаем.

Она поднялась первой, оправила юбку. Игорь не мог не посмотреть туда. На ее коротенькую, короче некуда, юбчонку, под которой таились самые заветные женские прелести.

- Ну, ты идешь? Какой подъезд?

Он был вынужден засунуть руки в карманы школьных штанов, чтобы слегка оттянуть брюки спереди и хоть немного скрыть свой стояк. Потом двинулся по направлению к своему подъезду, указывая путь. Анжела оказалась чуть выше него благодаря каблукам, дальномер Игоря не подвел. Он мельком подумал, что теперь по сценарию этого дебильного дня должна распахнуться подъездная дверь, и прямо навстречу из подъезда вывалится гурьба поддатых мужиков во главе с его родным отцом. Но никто не появился.

Они расположились на площадке между третьим и четвертым этажами. Анжела водрузила сумочку на высокий подоконник небольшого подъездного оконца и повернулась к Игорю.

- Ты готов?- Буднично и деловито.

Он кивнул, не доверяя своему голосу. Без тени неловкости или колебаний Анжела задрала юбку до талии, спустила сначала колготки, за ними — трусы. Игорь каменюкой таращился на то место, где сходились девичьи ноги, где сходились также фантазии и чаяния четырнадцатилетнего подростка. Даже фантазию не требовалось подключать, как с тетей Ниной. Девичье причинное место сверкало перед ним во всей красе, потому что Анжела была худенькой, и оттого ее половые губы выпирали вперед, как плавники двух дельфинов. А еще лобок был идеально гладким, девушка блюла гигиену. Чистота и порядок, как на взлетной полосе.

Вероятно, он мог бы пялиться на это вечно, но через секунду девица быстро натянула трусы с колготками и опустила юбку. Взяла с подоконника сумку и посмотрела на него насмешливо.

- Теперь ты.

Он стал торопливо расстегивать ширинку, путаясь в ремне и пуговицах. Потом сграбастал штаны с трусами и одним рывком опустил шмотье до колен. Его эрегированный член восстал, устремившись в сторону Анжелы царской стрелой. Он рвался к ней, к этой самке; он стенал, истерил, требовал; он поработил Игоря и вопил ему о своей тысячелетней жажде. Игорь не испытывал ни капли смущения, что его писюн торчит колом и что его оценивающе разглядывает незнакомая девица. Потому что это было круто. Это было намного круче, чем с тетей Ниной. Возбуждение нейтрализовало и страх, и стыд. К сожалению, осторожность тоже шла в паре с этими двумя.

- Прикольно. Ты не гомик. Доказал.

Он воспринял ее слова, как сигнал к занавесу, и хотел снова заправляться, но Анжела упреждающе взмахнула рукой.

- Погоди! Я еще не рассмотрела.

И вот он стоит, как вахлак, со спущенными штанами и торчащим стручком, на который вполне может сесть птичка… да что там птичка, туда Шварц может сесть со своими гирями. Стоит посреди собственного подъезда, перед незнакомой телкой, рискуя в любой момент прославиться. К примеру, бабка сверху решит прогуляться пешочком по лестнице. Ну та, которая «стукнула» в опеку. А в идеале — сама опека. Идут такие по лестнице, игнорируя лифт, чтобы сбросить пару килограммов, идут чтобы проверить Мещеряковых. А тут он сам: здрасьте, горемычные.

Он так и не понял, каким чудом в руках Анжелы вдруг оказался мобильник. Только что его не было, а потом — хобана, и Игорь видит уставившийся на него шпионский глаз, слышит характерный щелчок произведенного снимка. Возбуждение моментально схлынуло. Бог из машины достал его. Достал в собственном подъезде. Достал.

- На память оставлю, ладно?- с деланной беспечностью уведомила Анжела, и умыкнула телефон в сумку, свернув брелком в виде розовых бубенчиков. - Ты не думай, я никому не покажу. Я же не конченная.

Он резко натянул штаны, пошатнувшись от внезапного отрезвления. Член опал столь же стремительно, как и поднялся.

- Эй, погоди!- Еще один упреждающий взмах. Игорь, который намылился рвануть вверх по лестнице не прощаясь, замер на месте.- Погоди, я покурю еще одну. Не в обиду, просто курить одна не могу.

Сейчас он больше всего хотел уйти. Сейчас он осознал, что для нее этот обмен спущенными трусами не значил ровным счетом ничего. Анжела не покраснела, не побледнела, она не возбудилась, даже зрачки не расширились. Как машина, стаскивающая трусы. И это производило пугающее впечатление. С ней что-то произошло, с этой девушкой. Есть большая вероятность, что Анжела в своей жизни успела совершить сделку.

- Слушай, а есть сто рублей? Денег нет на телефоне, прикинь, а надо мамке позвонить. Я ей обещала. С подружкой все «бабосики» проболтала, сама не заметила.

Игорь Мещеряков ничуть не удивился изложенному сценарию. Теперь, когда похоть схлынула, он вполне рубил фишку.

- Нет,- буркнул он.- У меня только ключи и мобильник с собой. Могу со своего дать позвонить.

- Не, я при тебе не буду.- Анжела стряхнула пепел на лестничную клетку.- Ну просто мне потом еще раз позвонить нужно. Ну, парню своему. Одному из них, ты, короче, понял. Стольник нормально будет. Но лучше — пятихатка. Ты же тут живешь? Или наврал? Нет, не наврал, у тебя ключи от подъезда. Говоришь, батя дома? Ну круто же, стрельни у бати, я пока тут постою. Скажи, для девушки, он тебе всяко не откажет.

- Батя бухает,- отрезал Игорь.

- Прикольно.

Она затянулась. Не осеклась, не удивилась. Она была роботом, в свои 14 или 15 лет. Глаза этой машины изучали Игоря. Холодно и прицельно. Ох, Игорь, Петрушка ты гребаный, сказал он самому себе. И как ты мог быть таким лошарой?! Бог из машины – не Лобов. Бог из машины – Анжела.

- Слушай, я же тебе пообещала, что никому твою фотку не покажу. Мы же теперь друзья с тобой типа. Ты мою пелотку видел, а я — твой стоячий. Давай не будем срать на дружбу. Фигли там пятихатка всего. Тем более, если батя бухает. Прикинь, он может подумать, что я тебе «дала». Ну или «взяла», прикинь, как ты поднимешься, он будет тебя мужиком считать. Пятихатка всего. А лучше — штука. Давай, короче, так: штука — и разбежались. Я даже твою фотку удалю при тебе. Согласен?

Теоретически он мог бы вмонтировать ей в лобешник, вырвать сумку, достать телефон и сделать ему харакири. Воробьев так бы и поступил. И большинство знакомых пацанов так бы поступили. Но Анжела не прицепилась к большинству пацанов. Она прицепилась к нему, к Игорю Мещерякову, она просканировала его сразу, еще на лазалке. Игорь поразмыслил над достойным ответом, но ничего не придумал, и тогда просто задал стрекача вверх по лестнице. Он ожидал трехэтажного мата в напутствие, но позади царила тишина. И тишина пугала сильнее.

Он ворвался в квартиру как раз в тот момент, когда вся честная компания ворошилась в прихожке – отец, дядя Саша, дядя Радик и еще какой-то хрен. Гильдия куда-то навострила лыжи.

- Игорек?- удивился дядя Саша, узрев его.- Чет глюки какие-то... Ты ж вроде приходил уже?

- Я гулял.

Дядя Саша хохотнул.

- Все нормально, Игорюнь?- Язык у отца здорово заплетался.

- Все нормально, пап.

Игорь вдруг испытал бешеное желание разрыдаться и броситься отцу на шею. Сломать систему, стать маленьким, отмотать время назад, когда тебе все равно, что о тебе подумают другие, да никаких других не существует вовсе, есть только ты, есть твои родители, и есть этот океан любви между вами. Он хотел умолять его никуда не ходить, послать нахрен расстроившегося дядю Саню, насупленного дядю Радика. Они бы завалились перед ноутом, поставили бы какой-нибудь фильмец, все равно что, да хоть «Властелина Колец», и отец уснул бы на середине, и Игорь укрыл бы его пледом и оставался бы подле.

Он хотел задержать отца, потому что однажды в жизни ты понимаешь: это — последняя дверь. Больше не будет дверей, жизнь не предоставит вариантов, и сейчас все закончится. Закончится детство, закончатся приступы нежности, закончится сама любовь. Ты один на один со злобными докапывальщиками. Но если рядом отцы — любые злодеи отступают. Если рядом отцы, то лесные орлы забиваются в чащу, алики-фонарики бегут в подъезд, улыбаки рассасываются по подворотням, собаки-рассобаки ссутся и боятся нападать. И это свечение вокруг отца — оно непоколебимо, пока в него верит маленький мальчик, пока он помнит сказку, пока его герои продолжают жить. Оно непоколебимо, когда он берет отца за руку, и они вдвоем идут в кино или на рыбалку, когда он устраивается у отца на коленях и слушает его истории, когда катается у отца на спине, когда отец учит его завязывать шнурки или водить машину. Оно непоколебимо, пока есть вера, пока не променял ее на хотелки, пока не променял всю свою жизнь на мутные хотелки, пока не утратил всего себя.

Игорь Мещеряков проглотил сопли, запихнул подальше эмоции и ускользнул в свою комнату.

Первым же делом он бросился к окну и придирчиво обшарил взглядом окрестности, но Анжелу не обнаружил. Не важно, теперь у нее есть его фотка, где он со спущенными штанами и в полной боевой готовности позирует на фоне подъездных стен и перил. Она знает, где он живет. Она с легкостью вычислит, в какую школу он ходит. Наверняка, у нее найдутся местные подружки. Она может постучаться, скажем, Лене Козленко во Вконтакте. А потом скинуть ей фотку в личку. Дескать, зырь, какой изврат с вами в одном классе.

Игорь вспомнил гладкую Анжелкину вагину, и возбуждение огрело обухом, затмевая страх. Он уселся на диван, принял удобную позу, стащил трусы, схватил свой пылающий член в кулак и принялся истошно онанировать. Он едва не рычал, пытаясь сбросить нечеловеческий градус накала, и через полминуты кончил. Обильная сперма разбрызгалась по сторонам, распространив специфический запах, сперма залила его руку, стекла на яйца и на диван, образовав под Игорем влажное пятно.

К тому времени, как мама вернулась с работы, Игорь успел позаниматься онанизмом еще три раза.


Глава 19. У Петрова – 6.

Игорь Мещеряков пробирался через удушливое марево гулкого изначального мира. Он знал это место, Петров разбудил в нем память на сеансе гипноза. Сначала он обнаружил вокруг себя ничто, немногим позже в ничто возникли книги. Гигантский поток миллиардов печатных изданий, в центре которого съежился маленький человек, подросток, что угодил сюда случайно, вопреки законам жанра, через прореху в страницах.

Откуда они пришли? Куда движутся? Кто написал их? Они текли мимо суровой процессией: рассохшиеся фолианты и новенькие издания, пространные тома и легковесные книжонки, философские труды и сухие справочники, сборники стихов и неторопливая проза, редкие экземпляры и бульварная беллетристика, запрещенные сочинения и похабная безвкусица, наследие погибших цивилизаций и зарытые в землю рукописи, творения безумцев и шедевры святых. От обложек рябило в глазах и подташнивало. Однотонные и крикливые, матовые и в крапинку, изъеденные жучком и сверкающие суперобложками, цвета утренней зари и угольно-черные, широкоформатные и карманного типа.

Нигде на обложках не существовало названий. И авторов. Потому что они — не книги. Они — люди. У них нет названий, у них есть имена, но для бесконечности они — незнакомцы. Мимо проплыла Книга его отца, Сергея Мещерякова, — бежевого цвета обложка, на лицевой стороне которой красовался крючковатый разрыв, словно в книгу когда-то швырнули копье или нож. Невдалеке Игорь видел парящую Книгу тети Нины, — на ее обложке было нарисовано домино, и Игорь понятия не имел, что это значит. Он видел Книгу дяди Радика, - она выглядела потрепанной и малостраничной, на обложке фигурировал полустертый поезд на рельсах. Он видел книгу Лены Козленко, и ее иллюстрация его поразила: на ней была изображена старая эмблема медицины, змея, обвивающая сосуд и источающая яд. Чуть дальше Игорь мог различить Книгу дяди Саши. Она была бледно-зеленой, в нижней части изображен молящийся монах, и Игорь знал, что дядя Саша — тот еще кладезь тайн, несмотря на то что рисуется балагуром и бабником.

Книга Карыча, его соседа по парте. Это была одна из тех немногих книг, чью обложку скреплял замочек на цепочке. Игорь знал, что с легкостью сможет порвать цепочку, если захочет, но сама символика его веселила. Он видел Книгу песочника Валеры, и — вы не поверите!- на ней действительно была изображена песчаная дюна. Издалека от книги веяло позитивом, однако, приглядевшись, можно было заметить лица людей, тонущих в песке и борющихся за последний глоток воздуха. Всего лишь одного взгляда на книгу хватило Игорю, и он уже знал, что куда как больше Бога из машины Валера Лобов боится чудовища — своего отчима, любимой воспитательной мерой которого было — прижигать Валере пальцы на ногах зажигалкой. И память тут же услужливо освободила территорию: Валера Лобов часто прихрамывал в садике, и все это видели, и все — молчали. Он, Игорь Петраковский, хоть раз поинтересовался у Валеры, с чего тот хромает? Кто-то поинтересовался?

Игорь подловил взглядом Книгу Анзура Атоева, и он очень обрадовался, разглядев ее, и еще больше он обрадовался тому, что от книги веет здоровьем и крепостью, а сама обложка имеет приятный бирюзовый оттенок. На бирюзовом фоне почему-то танцевали гусеницы; Игорь не мог определить природу этой символики. Он видел Книгу Марты Точилиной. Он был всегда уверен, что на Книге Марты будут присутствовать кабаллистические символы, и он поразился, увидев на обложке — ребенка, малыша.

Он не видел Книг Димы Шиляева и Надежды Шиляевой. С некоторых пор эти книги перешли в архив.

Он завидел ее издали — ту самую, которую искал. Знакомая книга в ярко-желтой обложке приближалась, уловив его настрой и намерения. И по мере того, как она приближалась, она начала открываться, и изнутри распространилось свечение, это было похоже на какую-то сказку, так происходит только лишь в сказках, но здесь — никакая не сказка. Веером прошелестело несколько страниц и улеглось где-то посередине книги.

Игорь приблизился вплотную и протянул руки.

Книга окутала его свечением и захлопнулась.

Игорь Мещеряков перестал существовать в любых сюжетных реальностях.

Остался только Петров, Виктор Петрович.

Это был их последний сеанс, и к этому времени Петров намного лучше понимал природу и направление мыслей Анжелы Личагиной. Никогда еще его первое впечатление не было столь провальным. Девушка выглядела, как рядовая малолетка, заблудившаяся в поисках зачатка собственного разума. Ее одежда из раза в раз меняла цвет и форму, и никогда — стиль. Коротенькая юбчонка и блузка с открытым животом, почти — маечка, сквозь которую пробивались первые распустившиеся подснежники, служа манифестом ко всему мужскому населению планеты, независимо от возраста. Странно еще, что у нее нет пирсинга или татухи, подумал Петров, а уже через неделю она заявилась к нему с пирсингом на пупке, а когда он спросил, как к этому отнеслась мама, то узнал, что пока никак не отнеслась, потому как мама зависла у очередного любовника, и Анжела временно живет одна. Для нее это было в порядке вещей, мать оставляла ей деньги. Сколько считала нужным, на макароны. Пирсинг был сделан явно не из этих средств.

Она улыбалась ему улыбкой деревенской простушки, накручивала на палец локон, демонстративно покачивала ножкой, стреляла глазками, закатывала глазки, отводила глазки, опускала глазки долу. Это было настолько типично, что уже через 15 минут Петров засомневался. Она как будто была рождена каналом ТНТ, слишком характерно, чтобы быть правдой. Теперь же, после нескольких сеансов, его отношение к Анжеле поменялось радикально. Он знал ее сюжет. Он не успел прочитать всю книгу, но это ему и не требовалось. Он — психотерапевт, он обязан угадывать концовку по разрозненным главам. Финалов этой книги могло быть только два. Либо Анжеле уготована райская жизнь на богатства мужа или любовника. Либо ее ждет скорейшая могила. Середины — не существует, как не существует полумер в жизни и сознании самой Анжелы. Какой бы ни была ее мать, интуиция у нее сработала вовремя, когда она решила препроводить дочурку в кабинет психотерапевта.

Официально беспокойство мамы выражалось в том, что ее дочь в 14 лет в совершенстве овладела искусством вранья, заговаривания зубов, манипулирования другими (в том числе и ею же, родной матерью), что она безответственная, не слушается, таскает деньги из кошелька горстями и никогда не признается, хотя больше таскать некому. А еще она якшается не пойми с кем, с какой-то гопотой местной. Больше всего внимания мама уделила не кражам или гопоте, а именно вранью — она буквально мочилась кислотой от возмущения, рассказывая, как мастерски Анжела могла смахрячить историю, буквально на коленке, и она никогда не врала кусками, она выстраивала целый иллюзорный мир, придумывала персонажей, и, самое главное,- никогда не путалась. Черт, да ее вранье выглядело даже более реальным, чем сама реальность!

Мать сказала, что Анжела будет ходить к нему на сеансы, а он был уверен, что она не будет ходить к нему на сеансы. Если только из-под палки и под конвоем, но это явно не тот случай: мамке некогда таскать эту дылду за ручку. Когда Анжела все же пришла повторно, и они поговорили, Петров был уверен, что вот теперь она точно не будет ходить больше. Но он и тут ошибся. Анжела исправно посещала все их встречи. Без опозданий. Без отмазок. Без нытья. Без прогулов. Это как-то совсем не вязалось у Петрова с безответственностью. Она сидела в кресле напротив него, где всего лишь месяц спустя будет сидеть Игорь Мещеряков, которого Петров пока знать не знал. Она закидывала ногу на ногу, сверкала ляжками, покачивала туфлями, наматывала на палец волосы, стреляла в его сторону синими глазками и тут же их отводила. И никакой провидец даже не подумал бы, что эта тупая малолетка прощается в его кабинете с детством. А она прощалась. Анжела Личагина хотела выговориться и раз и навсегда закрыть за собой дверь. Переступить в новую комнату.

Ее самые ранние воспоминания сводились к частым пробуждениям ночью — по большей части, от сдавленного шепота, реже — ругательств. Они жили в однокомнатной квартире, однокомнатная квартира — игольное ушко для моральных ценностей, и чем квартира однокомнатнее, чем больше народу в ней ютится, тем корявее ценности. Анжела помнила, как родители о чем-то сдавленно шушукались в темноте, и мама часто шипела «ну что?», «ну скоро ты?», «ну давай быстрее, мне завтра на работу!», словно они там под одеялом играли в домино или шашки. Иногда она слышала отца, как тот раздраженно бросал что-то вроде «сука, не получается!», а потом он шел на кухню и начинал там очень громко стучать дверцами от шкафов, и мама отворачивалась к стене и спокойно засыпала, а Анжела лежала и вздрагивала от этих кухонных стуков, а еще почему-то чувствовала себя виноватой.

Прошло немного времени, и папу посадили в тюрьму за растление малолетнего. Нет, не малолетней Анжелы, совсем и категорически нет, другого какого-то малолетнего, которого она знать не знала, но, когда чуть подросла, очень не прочь была бы узнать. Папе дали семь лет, привет УК и системе, прощай — полноценная семья. Они с мамой стали жить вдвоем. Анжеле было ужасно плохо без отца. Она любила отца. Если она и могла кого-то любить, то она любила отца. Он никогда не делал ей ничего плохого, ни разу он ее не ударил и даже не отругал, даже когда ей купили белое платье на утренник в детском саду, а она взяла ножницы и решила его чутка укоротить. Укоротила до талии, привет - юным мастерицам, прощай - утренник и подарки. Она помнила, как бесилась мама, а отец только посмеивался, и когда страсти поутихли, он стал ее звать Анжела Руконожница. Ей казалось, что звучит очень прикольно.

А теперь вдруг все изменилось, и нет отца, одна ностальгия и воспоминания, привет — скучные вечера с мамой в разных углах, прощай — прозвища и эксперименты с ножницами. Семь предстоящих лет для нее — как семь поколений. Анжела Личагина спрятала боль за фарфоровыми глазками.

В первом классе Анжела, хоть и не читала книжек, повелась на всеобщие традиции и хороводы: завела подругу. Подругу звали Катя, ее фамилия была Ерофеева, и она умела хихикать. Примерно так: ик-ик-ик-ик-ик-ик-ик. Смешила Анжелу. К тому же у Кати водились карманные деньги, а это ценилось Анжелой в людях в первую очередь. Без отца вопрос с деньгами стоял остро, а если не стоял остро, то мама так преподносила. Так что Анжела выбрала Катю в качестве подруги, и та не возражала, а потом однажды Катя спросила, где ее отец, почему вдруг у нее нет отца, и Анжела ответила, что тот в тюрьме.

- Ик-ик-ик-ик-ик,- сказала Катя, а потом осеклась, осознав, что это не прикол, и вылупилась на Анжелу как на террористку.

Коли сказала «а», пришлось «бэкать». Анжела не знала многих подробностей,- лишь подслушала мамку, когда та болтала по телефону. Ее батя притиснул какого-то пацана в подъезде и сексуально того развратил. Конец истории, привет — небо в клеточку, прощай — возможность сексуально развращать малолеток впредь. Сама Анжела ни в грош не верила в эту версию, она была уверена, что тут кроется какая-то тайна и интрига, но мозгов разгадать загадку у нее пока не хватало. Она предположила, что, возможно, пацан этот, пострадавший, на самом деле сильно накосячил. Натворил чего-то, и когда припекло, он прикрылся такой дебильной историей и подставил ее папу. Она надеялась, что вскоре сможет выяснить, что это за тип, и у нее появится возможность задать вопросы лично.

- И что ты с ним сделаешь?- округлила глаза Катя.

- Я его сексуально возвращу на место,- спокойно сказала Анжела.

- Ик-ик-ик-ик-ик,- сказала Катя, на том и закончили.

А на следующее утро секрет Анжелы знал весь мир. Весь гребаный класс был в курсе, как и за что, и Анжеле пришлось в срочном порядке менять прозвище с «Руконожницы» на «Дочь педофила». Не обзывался только ленивый; Анжела Личагина не понаслышке познала все прелести травли, она бы уж точно понимала чувства Анзура Атоева. Впрочем, к тому времени, как она могла бы познакомиться с Анзуром, Анжела уже избавилась от мусора сочувствия и сострадания. Да и учителя хорошие попались, не чета Имовичам. Ее дразнили, драли за одежду, давали щелбаны, дергали за волосы, на нее выливали воду, рвали ее тетради, кидались со спины какой-то хренью. И главную роль в этом спектакле играла ее бывшая лучшая подруга Катя Ерофеева. Катя Ерофеева буквально лучилась от счастья, что именно ей досталась эта потрясающая, многообещающая роль, ик-ик-ик-ик-ик.

Они притиснули ее в угол за школой после уроков. Учителя тут не шастали, только ученики, так что место вполне подходящее, чтобы расправиться с педофильной дщерью. Для приличия пообзывались, не давая проходу, потом стали зачерпывать грязь и кидаться в нее. Прямо-таки предвестники и прототипы шайки Кореянина, которые сначала заставляли Анзура пить из лужи, чуть позже в этой луже и избили. Им стоило задуматься над тем, почему эта девочка не плачет, она должна была сопли на кулак наматывать, однако глаза — сухие, и зырят исподлобья. И она не пыталась увернуться от грязи, Анжела не пыталась увернуться от грязи, даже когда грязь попадала ей в лицо, хотя она знала, что вечером ее ждет прессинг уже от мамы за перепачканную одежду, и мама будет винить ее, Анжелу, потому что мама редко верит ей, когда та ей о чем-то рассказывает. Она говорит: не болтай, вся в отца, папина дочка. Анжела молча терпела и ждала, когда ее оппозиция выдохнется.

У оппозиции, похоже, с мозгами было набекрень, на то она и оппозиция. Несгибаемость Алены подтолкнула одноклассников к извращениям. Они принялись хватать всех встречных-поперечных школьников, которые шли мимо из школы. Они в двух словах рассказывали им ужасы про тюремную дщерь, о том, как они ее вычислили, гадину, а теперь вот притиснули за дело, и — на, возьми, бро, грязь, не погнушайся, братишка, вот же она, жмется в углу и ссыт. Кинь в нее справедливо, пусть знает.

Ну, кто-то сразу слал и продолжал свой путь. Кто-то крутил пальцем. Находились такие, кто грозился пожаловаться. Но большинство — брали грязь и кидали. Потому что они - квартет, они обречены всю свою жизнь пересаживаться с места на место, они будут за компанию подписывать все подлые цидульки против вчерашних друзей, ведь правила просты как три копейки: либо — заодно, либо — ты предатель.

Одним из таких ушлепков, кто кинул грязь и зашагал дальше, был Игорь Мещеряков. А все потому, что в первом и втором классах Анжела Личагина училась в двадцатой школе. В его школе.

Ик-ик-ик-ик-ик-ик.

Потом мамка переехала, и Анжела поменяла школу. Мамка обработала острый денежный вопрос по-женски: нашла себе богатого хахаля с квартирой и «бэхой» и перебралась к нему. Ну как богатого… Не особо олигарха, но при «бабках». Откуда деньги — непонятно. Это не было наследством от предков (за исключением «трешки», в которой он жил), хахаль не прогрызал дыры в карьерных ступенях, он не елозил угрем, выстраивая по кирпичикам свой бизнес. Со стороны — он вообще ничего не делал. Занимался он. Чем — неведомо.

Хахаля звали — дядя Борис. Он умел быстро-быстро цыкать, как Наталья Варлей в «Кавказкой пленнице». Цыт-цыт-цыт-цыт-цыт.

Мамка была уверена, что у нее все путем. Она была уверена, что у нее джекпот, но это оказалась двойная гашетка. Она запретила подросшей дочке видеться с отцом: тот как раз подтянулся, откинувшись по досрочке. Они даже встретились однажды в парке, и Анжела почувствовала, что она его уже совсем не любит, она его не знает, она его практически не помнит и ничего к нему не чувствует. Это наполнило ее горечью и отвращением, и она подумала, что время решает все, а значит — ей просто нужно некоторое время, чтобы привыкнуть. Чтобы снова его полюбить. Она хотела, чтобы у нее был отец, как раньше, она не хотела довольствоваться цыкающим дядей Борей, к тому же дяде Боре вообще было положить с картошкой, видится Анжела с отцом-сидельцем или нет. А вот мамке — не все равно. Мамка сначала делала ей мозги по поводу их свиданий, а потом перестала. И надо же, одновременно с этим отец перестал ей писать е-майлы и звонить, он — канул. С концами. Анжела наведалась к своей бабке по отцу, но та даже не стала с ней разговаривать, хлопнула дверью перед носом и уже из-за двери крикнула, что отец уехал в другой город. Навсегда.

Потом Анжеле не спалось как-то ночью, и она от нечего делать подкралась к двери и подслушала, о чем шепчутся мамка и ее цыкающий ёпырь. Интуиция подтолкнула ее подслушать, и не зря, эти как раз обсуждали инцидент с отцом и свою аферу номер один. Как выяснилось, это матушка попросила дядю Борю решить проблему, ну а тому было по барабану, хоть так, хоть эдак. Он нанял каких-то забулдыг, те отметелили отца на улице и передали привет. Отец, оклемавшись, видимо, смекнул, что лучше быть живым, но бездетным, чем мертвым, но с дочерью. И слинял. Однушка их прежняя все равно была мамкина, ему тут ничего не светило.

Анжела должна была возненавидеть отца, что тот так трусливо сдристнул, но возненавидела она матушку. Она была убеждена, что время сблизило бы их с отцом, и все стало бы… ну, почти как раньше. Педофилы, бывает, тоже имеют детей, и они их ничуть не педофилят, а очень даже любят. Да и не верила Анжела по-прежнему в эти сказки с педофилией, но у отца так и не решилась спросить, правда ли это. Короче говоря, если у нее и был шанс вернуть папаню, мамка увела этот шанс из-под носа раз и навсегда. Она лишила ее отца, взамен подсунув дядю Борю, и пусть тот чернобров, черноволос и черногруд, еще умеет цыкать, он, тем не менее, жениться на мамке не спешил и всегда смотрел на Анжелу так, словно вспоминал, кто это. Вот так-то, потому что гребаный гладиолус, цыт-цыт-цыт-цыт-цыт.

В ту ночь Анжела впервые попросила. Раньше она никогда не протягивала руку, а тут — взмолилась от всей души, и у нее даже закололо в груди от ненависти, которой просьба сопровождалась. И она услышала ее, Каба услышала ее, потому что это — больше чем надпись на камне, это — больше чем мелкотравчатые хотелки деревенского неудачника. В отличие от квартетных особей, заполнивших мир и соцсети, каждый раз чего-то нудно вымаливающих, а потом делающих вид, что они — не квартет вовсе, а золотой фонд человечества; в отличие от большинства Анжела никогда не сомневалась насчет долгов. Она всегда платила по счетам.

Анжела сходила на кухню и взяла нож и салфетки. Мать с дядей Борей уже дрыхли. Вернувшись к себе, Анжела перевела дух, а потом вспорола ножом себе плечо. Место она выбрала наугад, как удобно. Порез был неглубокий, но кровь хлынула обильно. Анжела заткнула кровь салфетками и сидела около часа перед компом, зажимая рану, дожидаясь, когда можно будет лечь спать без риска к утру извозюкать всю постель. Ни мать, ни дядя Боря никогда не узнали об этом ее поступке. Порез быстро зажил, но шрам остался до сих пор.

Анжела Личагина скрепила сделку.

И она стала присматриваться к своему навязанному папане. И если Анжела Личагина начинает к кому-то присматриваться, будь спок, вскорости она разложит объект на составные атомы, каждый из которых промаркирует. Днем мать ходила на работу и работала до вечера, Анжела ходила в школу и училась до обеда; Борян никуда не ходил. Околачивался дома и залипал на монитор, «бэха» пылилась и собирала птичий помет во дворе. В соседней комнате стоял дядиборин комп, который с некоторых пор стал навязчивой идеей Анжелы. Днем Борис торчал в своей комнате и редко нос казал, у него даже электрочайник там имелся, и он пил кофе, и не жрал днем почти, отъедался на ночь глядя и потому успешно прогрессировал вширь. Как только Анжела возвращалась из школы, дядя Боря затворял дверь в свое логово и сидел. Несколько раз Анжела внаглую забуривалась к нему — дверь затворена, но не заперта, замков внутри не было. Каждый раз Борюсик встречал ее вопросительно-недоуменным взглядом.

- Я хотела спросить, ты обедать будешь?

- Цыт-цыт-цыт-цыт-цыт.

Что в переводе с древнегреческого означало «вали-ка ты нахрен отсюда».

Как-то раз Анжела дождалась момента, когда дядя Боря свалил, и попыталась залезть к нему в комп. Бесполезно. Комп оказался запаролирован, привет — бесконечные варианты цифр и букв, прощай — надежда на легкую победу. Тем не менее, наличие пароля уже само по себе предполагало тайны мадридского двора, но их Анжела решила отложить на десерт. Для начала она перерыла всю комнату и нашла кучу презиков в самых неожиданных местах. Под подушкой, в кармашке футляра для планшета, между страниц книжек и даже парочку в дядиборином носке. Она поразмыслила, что бы могла значить такая дислокация, но ничего не придумала и взяла себе парочку презиков на всякий случай, хотя понятия не имела, каким этот случай должен быть.

Одновременно с этим она обратила внимание, что периодически отчима навещают странные гости. Не друзья и не водопроводчики из управляющей компании. Весьма стыдливые гости, во всяком случае, чайку попить они никогда не заходили. Буркали что-то на пороге и — драпать. После них всегда оставались вместимости, в основном — спортивные сумки. Средней величины; хоккейная форма точно не влезет, но пара коньков — запросто. Отчим, правда, не выглядел конькобежцем или хоккеистом, скорее — диванным витязем, который промышляет сумарями. Он и промышлял: ныкал сумари себе в комнату, откуда те вскорости исчезали, очень часто — в тот же день. Но иногда - не в тот же. Анжела улучила момент, когда сумка задержится, а дядя Боря — свалит на время, зашла к нему в комнату и выволокла сумку из-под кровати. Пароли на сумке отсутствовали, как и кодовые замки, только молния, которую она с легкостью открыла, не подумав даже, что из сумки может ей что-нибудь выстрелить прямо в милое личико.

Ловушек там не оказалось, а оказалось какое-то заскорузлое тряпье, запах от которого окутал Анжелу; но та даже не поморщилась. Имея цель, Анжела становилась роботом. Она без содроганий переворошила тряпье и на самом дне сумки обнаружила несколько пакетиков с белым порошком. Находка нисколько ее не шокировала, чего-то такого она и ожидала, не дура ведь. Она закрыла молнию и запихнула сумку назад под кровать.

Прикольная нычка, но — не для ее нужд. Сумка с белым сахарком может сыграть нехилый погребальный гимн при правильном использовании, но в 99 случаях из ста это будет ее персональный гимн. Куда ей лезть в эту кухню, она не знает, как тут все работает, где входы-выходы и кто шеф-повар? Уже к обеду ее саму нашинкуют и бросят в суп для вип-гостей, а с ней за компанию — и мамку тоже. Так что Анжела не была настроена химичить в этом направлении, ее фантазии хватало только на анонимку в полицию. А дальше что? Ее вычислит любой утренний голубь и постучит клювом в окно. Можно еще отсыпать чуток, и люди подумают на дядю Борю, но и тут ее запросто расколют, потому что кроме нее крысить больше некому. Нет, ее деятельность должна сосредоточиться на компьютере. Что-то подсказывало ей, что пароли на домашний комп так просто не ставятся.

Но до взлома паролей не дошло, вопрос решился сам собой – стихийно и кардинально. Ведь сделка есть сделка, а Каба ни разу не была замечена за халтурой. Однажды отчим ушел из дома по своим ратным подвигам и канул. Вместе с «бэхой». Превысил все лимиты отсутствия. Мамка, вернувшись с работы, стала ему названивать, а он гордо не брал трубку. А потом мамке самой позвонили, и она воскликнула «наконец-то, бляха-муха!», потому что звонили с телефона любимого Бореньки; но не Боренька сей был. Мамка сняла трубку, алекнула коротко, потом надолго замолчала, потом принялась верещать истошно и камерно. И по этим камерным воплям Анжела поняла, что ее просьба — исполнена, сделка состоялась, ее никто не обманул, и раз так — перед ней открываются невероятные возможности. Потому что нет ограничений в количестве сделок, если ты готов к возрастающим хотелкам, «Клуб Х» знал это, а теперь это узнала сама Анжела, и одно это знание прочило ей великое будущее, ибо истинно велик тот, кто готов заплатить названную цену, какой бы высокой она ни была.

Анжела так и не поняла, случилось ли обычное уличное хулиганство, или же дядю Боряныча грохнули из-за его мутных схем с сумарями. У дяди Бори намечалась встреча, куда тот двинул на своей машине, и кто-то либо на этой самой встрече, либо где-то на полпути, познакомил его со своей битой. Не исключено, что бита имела имя, как в известном сериале про мертвяков, а может, она имела только инвентарный номер и следы прежних поединков, или была куплена специально для этих целей, как бы то ни было, результат работы биты мало отличался от сериального. Таким образом, дядя Боря неожиданно склеил ласты, цыт-цыт-цыт-цыт-цыт, прощай, бро, бывай, братишка, ты был луДшим!

Последствия оказались стремными. Не успел дядя Боря преставиться, нарисовались добрые родственнички, бывшие жены и даже сын от бывшей жены. Сынуля оказался таким же дикоросом, как и его папаня, не смотри, что 16 всего. Короче говоря, вылетели Анжела с мамкой из трехкомнатной квартиры с реактивным хлопком. Даже комп не удалось зажулить, так что запаролированные секреты Борьки остались секретами вовеки веков. Анжеле с мамкой пришлось вернуться в убогую однушку и делить скупые квадратные метры на двоих. Денег значительно убыло, потому как основные средства шли от дяди Бори, а у него — от десятков и сотен городских наркалыг, в чьих венах в итоге оседал белый порошок из сумарей. Каждое утро, глядя на нахмуренное, обрастающее морщинами, лицо матери, все чаще и чаще застигая ту за рюмкой по вечерам, Анжела ощущала блаженство. Ради такого она была готова перетерпеть мелкие неудобства. Маленькая хата? Да и хрен с ней, она уже в таком возрасте, что может вообще не появляться дома, и на отмазки «переночую у подруги» мамка реагирует все более вяло, ей теперь вообще не до дочки. Мало денег? Ничего, лох не вымрет, всегда можно раскрутить школьных задротов, или просто пацанов с улицы, или завести подружку с деньгами — вариантов масса. А скоро Анжела станет совершеннолетней и пошлет мамку подальше.

Мамка же запаниковала. Если после развода с отцом у нее был относительно грамотный подход к обустройству своей судьбы и судьбы дочери, то теперь она стала совершать ошибки, хватаясь буквально за каждого встречного-поперечного. Лихорадка, вызванная осознанием ускользающего времени, прорывалась даже в жестах; мамка стала дерганой. В какой-то степени ей удалось «встать на ноги»: очертился более или менее постоянный круг поклонников, с которых она тянула деньги. Коечники – так называла их Анжела. Любили мамкину койку. Оставаясь крепко женатыми, дальше койки они не заглядывались. Ну разве что некоторые заглядывали чуток дальше - в сторону взрослеющей Анжелы.

Главная разница между мамкой и коечниками заключалась в том, что последние могли в любой момент сдать ее в утиль и заменить новым экземпляром, а вот ей из раза в раз замена давалась все большей и большей кровью. Анжела наблюдала за этими плясками с бубном с затаенной ухмылкой.

- Я так-то дома стараюсь не отсвечивать,- меланхолично говорила Анжела в кабинете Петрова, покачивая туфлей и накручивая локон на палец.- Чего мне там смотреть, зашквар, просто капец. Иногда у подружек ночую, меня их предки знают. У меня одна знакомая вообще одна живет, ее предки за границей работают, только деньги присылают. Так что часто у нее зависаю, у нее и пожрать всегда есть. Стремно, что парень у нее иногда ночует, и мне линять приходится. Да и пофиг, всегда есть куда. Можно к пацанам знакомым. Не важно. Когда деньги нужны, иду домой.

Она изучающе посмотрела на него своими мальвиньими глазками, в которых уже давно не осталось ничего мальвиньего. Петров кивнул. Он, дескать, понимает.

- Мамка так-то мне шмотки покупает, дома тоже пожрать всегда есть, чисто, даже после коечников, базара нет, врать не буду. Но денег не дает никогда, в смысле, наликом в руки. Ну по мелочи иногда, в школу там, на мороженое, то-се. А если на что-то темошное, то либо со мной в магаз прется, либо – денег нет. Так что я у коечников прошу. Аренда за койко-место, типа того. Не при мамке, конечно. Дядя Боря мне хрен что давал, цыкал только, а еще мамке мог накапать. А эти дают. Коечники, в смысле.

Анжела помолчала, глядя в окно и задумчиво релаксируя с волосами.

- Один мне предложил сделать ему,- сказала она, и ее равнодушный тон не приобрел ни единого постороннего окраса.- Ну, минет в смысле. Мать умотала куда-то, а он дома ходит в семейниках своих, мудями трясет. Думаю, раскручу его на бабки, пока мамки нет. А он мне: типа дам, но и ты должна кое-что сделать. Я говорю: ебу дался? Я еще девственница и несовершеннолетняя. А он типа, в рот можно и малолеткам. Сам проверял. Офигеть, сколько мудаков рядом ходит, семейные, с детьми дома играют, на работу ходят. Думаю: что с ним делать? Ему под пятьдесят, а выглядит на сто. Мамке настучать – не поверит. Никогда не верит. Послать подальше – денег не даст. А я и так уже час его терплю в труселях по дому, зря, что ли? Да и деньги нужны тогда были, капец как. Короче, я подписалась.

Она косо стрельнула в его сторону глазками, проверяя реакцию. Петров оставался невозмутимым.

- Я когда согласилась, он сразу в ванну побежал, намывать свой. А я, пока он себя намывал, мобилу пристроила на полке с включенной камерой. Этот прибежал, такой весь намытый, радостный. Один фиг у него толком не стоял. У меня челюсть устала, капец. Я под конец уже сама хотела, чтобы он кончил. Зря я что ли надрывалась? А потом я вспомнила, что он свою хреновину в мамку совал… Короче, блеванула я. Прямо на него.

Она хмыкнула, припомнив детали.

- У этого истерика, побежал опять в ванну, намываться. Наорал оттуда на меня, потом слышу, притих. Думала умер, тихо сидел. Я на кухню пошла рот мыть. Потом он пришел, извинялся долго, даже начал меня успокаивать. Смотрю, дрищет, реально на измене мужик, аж подбородок трясется. Денег потом перевел на кошелек. Много. Слинял через десять минут, мамку не стал дожидаться даже. Она за это на меня косилась весь вечер. Потом не выдержала, спросила: чего было? Я говорю, ничего не было. Этому в труселях позвонил кто-то, он и сорвался. Мамка говорит: чет он не отвечает на звонки, трубки не берет, а если она звонит с чужого или городского - бросает. Короче, слиться решил. Ну ничего, нашла в мамкином телефоне его номер, позвонила со своего. Он сначала охренел, снова начал орать, истеричка, мать его. Потом успокоился малек, спрашивает: мамка подослала? Я говорю – нет. Он молчал-молчал. Потом напрямую спрашивает: чего нужно? Соскучилась, говорю. Даже кушать не могу. Школу прогуливаю уже неделю. Походу, влюбилась. Он мне типа – выкинь из головы, все такое, это все малолетство, ты еще найдешь себе чувака. Ржака, короче. Я говорю – выкинула бы давно, но видео постоянно напоминает, каждый вечер смотрю перед сном, иногда в обед. Он когда допер, что за видео, опять орать начал, ну, ничего нового. Бросил трубку. Через десять минут звонит. Я не беру. Раз двадцать звонил, пока я взяла. Спрашивает, чего нужно. Денег, говорю. Всяко не лайки под фотками. Могу еще раз сделать, если зачешется. Он такой: ну тебя нафиг, опять наблюешь. Денег, говорит, дам, приходи. Ага, бегу уже, жди. Нашел дуру. Переводи на кошелек, как в прошлый раз. Ну и перевел он. Потом еще несколько раз.

Она помолчала, потом добавила:

- Мы когда говорили, у него фоном детские голоса сначала шли. Потом тишина, походу в ванну зашел или в тубзик. Он мне потом мыло свое дал, просил не звонить на трубу.

- Это твой единственный сексуальный опыт?- спросил Петров.

- Один раз я ковырялась на мамкиной половине хаты, денег искала. На лак не хватало, я думаю, вдруг заначка какая у нее. Нашла вибратор. Прикольный такой. Жужжит только громко, зараза. Не знаю, почему я его по ночам не слышала, как он жужжит. А может, мамка в ванной жужжала. Я его сначала на место засунула, а потом думаю: дай попробую, че за фигня такая. Тоже немного пожжужжу, мне можно, я уже наполовину взрослая типа. Прикольно на самом деле, но ничего особенного. А может, это как с «травкой», с первого раза просто не вставляет. Но у меня до второго не дошло. Я тогда подумала, что вдруг мамка его не мыла после себя, и я жужжу грязным вибратором… В общем, блеванула я опять. Успела до ванны добежать. С вибратором вместе.

Виктор Петров прочистил пересохшее горло.

- Еще были такие случаи? Приступы тошноты, я имею в виду?

- Ага, были. Я вообще к тому и веду. Один раз на тусе, я тогда бухая была… Замутила с чуваком одним, вроде пока тискались – нормально. А потом он целоваться полез, и я – сразу в туалет, к дяде Блеве. Все подумали, перепила просто. А потом в другой раз в подъезде. Я осторожная уже была. Только затошнило, сразу начала мазаться. Потом уже старалась ни с кем не мутить. Пацаны думают, я типа недотрога. Никто не догадывается. Но все равно зашквар, на фига мне такая репутация. Еще немного, и ко мне вообще никто не подойдет.

Ей не требуется психотерапия, уже давно понял Виктор Петров. Она сама – ходячий психоанализ. Рассказывая о своей жизни, Анжела четко и последовательно выделяла именно те эпизоды, которые так или иначе оказали на нее негативное влияние и привели к проблеме, которую она озвучила. Она ни разу не отвлеклась, ни разу не скатилась к мелочам или второстепенным вещам, она перечисляла самые ключевые этапы, и самое поразительно, в чем Петров был уверен: она делала это экспромтом. Без каких-либо предварительных раздумий или оценок. И это действительно поражало.

- Полагаю, ты и сама понимаешь, что физически ты абсолютно здорова,- сказал он.- Вся проблема – в голове. Блок, вызванный стрессом. Над ним нужно поработать, вряд ли нас ждут серьезные затруднения. Ты молода, у тебя гибкая психика, есть все шансы преодолеть блок и жить нормальной жизнью.

- Да я тут подумала как-то: а на фига все это? Возня, в смысле, коечная. Можно ж и без этого жить. Жужжалкой вон пользоваться.

Она его явно провоцировала. Он это четко осознавал. Она хотела определить для себя, до какой степени откровенности он способен зайти, и тот ли он человек, как она думает.

- Ладно, начистоту,- сказал он.- Есть общество, в нашем случае – российское. В котором до сих пор женщина преимущественно зависит от мужчины. И в материальном, и в семейном, и в карьерном смысле. И тем больше у женщины шансов, чем эффективнее ее внешность и чем более она свободна внутри. С внешностью у тебя все в порядке. Но такая реакция на близость может привести к замкнутости. Это сейчас к тебе тянутся мальчики, ты сама в таком возрасте, чтобы легко относиться к проблеме. С годами все усугубляется. Проблемы имеют свойство множиться. В конце концов, это затронет и твой основной козырь – внешность…

- Да бросьте, Виктор Петрович!- внезапно отмахнулась Анжела, перебив его болтовню.- Люди помои едят, если жизнь приперла. Кто-то вон бомжует годами, объедки подъедает, и пофиг. Я однажды у нариков на хате тусила, у них там тараканы везде. А им пофиг. Привыкли. Один голой ладонью прихлопнул при мне тараканчика, я чуть не блеванула.- Она фыркнула.- По-нормальному, в смысле.

- То есть ты планируешь понемногу себя приучать?- закончил за нее Петров.- Удовольствия от близости ты не ждешь, но будешь пытаться сделать вид. Так?

- Да не, не так, прикалываюсь просто. Не нужно приучать. Удовольствия тоже хотелось бы, все об этом вокруг столько трындят. Мы можем вообще решить все сегодня, только нужна ваша помощь.

- Я для этого тут и есть, но за один сеанс…

- Только запись выключите, - добавила Анжела, не слушая его. Он помедлил, потом взял телефон и остановил запись. Этим же летом, на этот телефон он будет записывать свои беседы с Игорем Мещеряковым, который когда-то в детстве швырнул в маленькую Анжелу ком грязи, но он этого не помнил вовсе. Она, впрочем, его тоже не помнила. Именно на этот телефон будет записана история Крива. – И я трубку свою выключу, вот, смотрите.

Она демонстративно вынула телефон из сумки и отключила. Потом посмотрела на него. И Петров впервые осознал, что Анжела была единственным подростком, который не залипал периодически на его желтый галстук. Если она и смотрела, то только в глаза.

- Итак, я слушаю,- сказал он. И что-то предвещало ему, что он услышит мало приятного.

- Я когда представляю кого-то… ну, в смысле, себя с кем-то, я сразу начинаю чувствовать,- сказала Анжела.- Не прям тошноту, но что-то такое. Почти как тошнота, очень близко. Я все время фантазирую, вдруг от этого полегчает. Пацанов знакомых представляю, даже тех, кто мне не нравится, даже задротов. Учителей представляю. Коечников мамкиных. Да любого на улице. Как это называется, паранойя?

- Навязчивая идея…

- Типа того. И всегда одно и то же, чувствую отвращение.- Она помолчала.- А с вами – не так.

У Виктора Петрова похолодели пальцы. Он знал о таких случаях. Его предупреждали о таких случаях. Такие случаи фигурируют по большей части в фильмах, а также в качестве выдуманных назидательных страшилок; но такие случаи, тем не менее, имеют место быть. Правило для таких случаев нерушимо: рвать сразу же. Рвать любое общение - личное, профессиональное, телефонное - любое. Согласно инструкции, Петров должен тут же встать, открыть дверь в кабинет нараспашку, и далее сворачивать беседу уже при открытой двери.

Но он этого не сделал. Он продолжал сидеть с похолодевшими пальцами, напряженно вглядываясь в юную пациентку, а перед его глазами вдруг возникла другая девочка, совершенно незнакомая девочка, которая была еще моложе…

- Что ты имеешь в виду?- спросил он сипло.

- Да все вы понимаете!- горячо воскликнула Анжела, впервые продемонстрировав чувства.- Это же называется «клин клином». Я бы вас не напрягала, ну а что делать? Я только когда вас представляю, мне по кайфу.

- Ты же понимаешь, что это нереально,- постарался он отказать как можно мягче.- Да это просто недопустимо.

- Я же выключила телефон!- искренне удивилась Анжела.- Можете его себе забрать, я ничего не пишу. Или что, зайти кто-то может? Ну дверь закройте, мы же не долго. Я сама все сделаю, ничего не нужно. Сделаю, как тому коечнику мамкиному. С этого все началось, значит надо этим и лечить, я в фильме одном видела, что так правильно будет. - По мере того, как Анжела излагала свою стратегию, ее горячность вновь уползла под кожу. - Вы же врач. Клятву свою давали, как и все. Если не хотите помогать, так и скажите, фигли. Я уйду. Или что, мы так и будем разговоры разговаривать? Разговариваем уже долго, что-то изменилось? Сколько я уже сюда хожу, толку-то? И не изменится ничего от болтовни, я это знаю. И вы тоже знаете, только не признаетесь.

- Прости, но я не могу.

Он поднялся и вышел из-за стола. Он уже и так засиделся, пауза затянулась, ему необходимо сейчас открыть дверь и выставить эту девочку за порог, после чего отменить все сеансы и передать ее другому специалисту.

Он подошел к двери. Помедлил секунду. Его рука машинально протянулась к ключу, и он закрыл дверь на ключ. С внутренней стороны. Сердце резонировало в висках, шум машин давил на уши, вот только никаких машин не было, это был шум памяти, шум вины, шум беды и шум страсти.

Он обернулся, и она уже стояла на ногах. Она знала. Знала про него все. Каба нашептала ей на ухо правду, раскрыла ей все затененные уголки ее психолога, куда тот прятал остатки своих былых пороков, потому что полностью избавиться от своего прошлого он был не в силах. Он должен был Кабе и теперь стал инструментом. Сумочка Анжелы повисла на лямке. Она разжала пальцы, сумочка плюхнулась на пол.

Они смотрели друг другу в глаза несколько секунд. Потом одновременно сделали движение навстречу. Он был очень осторожен с ней, даже трепетен. Он не хотел оставлять на ней следов, и не оставил.


Глава 20. На улице-3.

Он проснулся от боли в шее. Она болела сильнее всего остального, хотя он и не сразу осознал, что болит что-либо еще. Губа. Болит и распухла. По ощущениям напоминает башмак, присобаченный вместо губы. Правое плечо. Меньше, чем шея с губой, но болит тоже. Судя по утренним ощущениям, Игорь Мещеряков совершил очередную диверсионную вылазку во сне в состоянии транса. Как могла бы заметить Анжела Личагина: прощайте, напыщенные и неискренние заверения психологов, да здравствует реальная жизнь без прикрас! И – он не мог в это поверить!- едва он вспомнил Анжелу, его конь Юлий в трусах вновь зашевелился.

Игорь с усилием подавил сексуальный импульс и попытался вспомнить вчерашнее, лежа в постели и стараясь покуда не двигаться без необходимости. Валера Лобов, эсквайр. Анжела Личагина без трусов и его эрегированный член в подъезде. Отец… Так он бухал вчера, потом они все отвалили навстречу дивным мирам и продолжительным банкетам. В перерывах между дрочкой Игорь бросался на кухню и все там перемыл за алконавтами, нужно же как-то реабилитироваться за три «пары». Однако мама ввечеру не изъявила желания заняться воспитательными беседами, она вернулась с работы квелая и уставшая.

- Что было?- спросила она коротко с порога.

- Я так понял, они какой-то контракт отмечали,- сказал Игорь.- Потом ушли.

- Они?- уточнила мама.

- Угу, дядя Саша, дядя Радик.

- Понятно.- Мама устало хмыкнула.- Куда без индийских факиров.

Она прошла на кухню и оглядела ее. На ее усталом лице явственно проступило удивление.

- Игорь, ты доктора Пропера вызывал, что ли?

- Сам справился,- скромно молвил тот.

- Что ж, супер. Ты заслужил явно больше, чем «спасибо». Молоток.

- Не совсем…- Момент самый подходящий.

- Да? Чего-то натворил?

- Я три двойки сегодня получил.

- Понятно. Значит, ты тоже в тренде.

И это было – все! Больше за весь вечер мама не сказала ему ни слова, засела в своей комнате и уткнулась в экран монитора.

Он поднялся на ноги, секунду постоял, наблюдая вокруг себя пляшущие черные точки, потом побрел в ванную. Мама уже ушла на работу, а его будить не стала. Хреновый знак. По пути Игорь свернул в родительскую комнату, проверить, что там. Отец спал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Комнату наполнял неприятный запах и не менее неприятный храп. Так-то отец обычно не храпел, но вот когда выпьет… Тогда держись за вешалку. Что ж, по крайней мере, папа никуда не канул, а вернулся ночью, когда Игорь уже дрых и ничего не слышал. А не слышал его Игорь по той простой причине, что перестал быть Игорем, а стал Виктором Петровым.

Второй хорошей новостью оказалось то, что губа на поверку выглядела не так страшно, как ощущалась. Слегка опухла, но не отвисает шлангом. На плече – синяк. Шея – чистая, по-видимому, обычное растяжение или отлежал во сне. Игорь отвернулся от своего отражения, вздохнул и включил воду. Нужно сообщить в школу, так что после мокрых процедур он первым делом набрал номер классной.

- Мама уже звонила! - отрезала Шифоньер командирским голосом.- Выздоравливай, Мещеряков!

Мама позаботилась, как обычно, безрадостно подумал он, откладывая телефон. Система конспиративных действий после подобных ночей у них в семье давно превратилась в рутину. Игорь обдумал коротко, не пойти ли позавтракать, однако отмел эту идею – мысль о пище вызывала тошноту. Что ж, как говорил в свое время Чжуан-цзы: коли вокруг творится черт-те что, а в душе – бедлам, мрак и хаос, ты, паря, не тупи, а врубай «Апуланту». Что Игорь и сделал, усевшись за стол перед ноутом и нацепив наушники, словно собирался учить уроки.

Постепенно мысли упорядочились, Игорь начал думать. Какого-либо удивления от своего трансформирования во сне он не испытывал. Чего-то такого он и ждал, не пальцем делан. Он не просто переселился чудесным образом в Виктора Петрова, он стал Виктором Петровым. Он думал, как Петров, он чувствовал как Петров, а под конец он хотел, как Петров. Он хотел эту дикую, порочную малолетку, как не хотел никого в жизни; и он пал. Не смог противостоять взрыву похоти, равно как Игорь не смог сопротивляться той же Анжеле в реале и позволил увести себя в подъезд, как племенного бычка.

До эякуляции, впрочем, не дошло. У Петрова дошло по-любому, а вот Игоря вышвырнуло на самом интересном месте, и это была самая отвратная часть трансформации: он даже во сне не смог удовлетворить себя с Анжелой. Петрушка, фигли! Дальнейшее Игорь не помнил, пока не проснулся утром с ноющей шеей.

Этот мир парящих книг… Проникновение туда обещало небывалую власть. Игорь не любил власть. Власть любила Саранча Козленко, еще Саня Никитин, власть любила Шиляева – не в сравнение больше, чем Влада Шифоньер, несмотря на командирские замашки последней. Игорь не любил власть, сама мысль о власти его тяготила. Окажись в его руках власть, он принялся бы крутить головой, выискивая, на кого бы ее спихнуть. Но он не мог не осознавать: теперь и у него имеется компромат на Анжелу. Причем не только на Анжелу, но и на Петрова тоже. И на Улыбаку Лобова. И на всех! Это возбуждало сильнее, чем спущенные до колен девичьи трусы.

Пиликнуло новое сообщение во Вконтакте, и Игорь кликнул на него мышкой.

<Нина Полянская>: Игорь, привет.

<Игорь М>: Привет, тетя Нина.

<Нина Полянская>: Слышала, папа загулял?

«Видимо, мама сообщила – по почте или по ватсапу»,- сообразил Игорь.

<Игорь М>: Да нет, ничего такого. Отгулял уже, дома спит.

<Нина Полянская>: Понятно. Ну хорошо, что дома. А ты чего не в школе?

<Игорь М>: Заболел.

<Нина Полянская>: Сильно? Простыл?

<Игорь М>: Так, немного, горло болит. Решил сегодня отлежаться, завтра пойду.

<Нина Полянская>: В субботу тебя ждать, или под вопросом пока?

<Игорь М>: Обязательно приду.

<Нина Полянская>: Представь, нашла в бумагах свои старые сочинения по литре. Даже не думала, что они сохранились. Перечитала, и как будто снова в школу вернулась. Даже странно. Я как будто память свою там на антресолях хранила. Придешь, дам почитать. Тебе понравится.

Тетя Нина отжигает, подумалось Игорю. Видать, у нее опять перелом в жизни или распутье. Коли уж она держит под боком Игоря, чтобы делиться философскими измышлениями. Но хоть ладно, что не бухает снова. Кажется, Игорь Мещеряков становился циником. На клавиатуре же он вывел:

<Игорь М>: Ага, почитаю. Спасибо.

<Нина Полянская>: Ну ок. До субботы.

Игорь отложил на время наушники, вышел из комнаты, чтобы попить водички, и неожиданно столкнулся с отцом. Зомби по имени Папа как раз телепался мимо, устало возвращаясь из туалета. Видок такой, словно накануне его утюжили все местные забулдыги.

- О, Игорюня, привет,- проблеял отец.- А чего вчера было?

- Ты обмывал контракт,- сухо напомнил Игорь. Он вспомнил вчерашний свой импульс, когда он был готов даже при друзьях отца броситься тому на шею в порыве отчаяния и любви. С чего вдруг? Сегодня никакого испульса он не испытывал, только недоумение. Видимо, вчерашний стресс. Реально много противоречивых событий для одного школьника.

- Понятно,- буркнул отец.- Увлеклись, значит. Блин, не помню ни фига.

- Дядя Саша расскажет,- подбодрил Игорь.

- У нас газявы случаем нет?

- Чего нет?!

- Газявы… Газировки, минералки.

- Не…

- Может, сгоняешь?

Игорь пожал плечами. Тот факт, что отец даже не заметил его опухшую губу и аналогично помятый видок, свидетельствовал о серьезных похмельных синдромах.

- Сгоняю, не вопрос.

Сгоняет, чего бы не сгонять. У него тоже, как у вчерашнего четкого поцыка, имеется толстовка с капюшоном, неплохо маскирующая от бабок сверху и от опеки. Игорь наскоро оделся, вновь на секунду задумался о перекусе, потом решил, что лучше купит арахиса в магазине, и вышел из квартиры. Он не стал вызывать лифт, а решил спуститься пешком. Он шел с опаской, до конца не расставшись с вероятностью, что Анжела может по-прежнему прятаться где-то здесь, за мусоропроводом, и сейчас выскочит ему наперерез со своим смартфоном и с газовым баллончиком. Но, разумеется, подъезд был невинен и пуст, и лишь пепел, оставшийся на площадке между третьим и четвертым этажами, свидетельствовал о том, что вчерашние события – не очередной сон, не очередная книга, не очередной выдуманный сюжет с ложными ценностями.

«Что ж!- осенило Игоря.- Стало быть, помог метод в кабинете Виктора Петрова, и психотерапевт справился с задачей». Вчера Игорь не заметил ни намека на то, что у Анжелы могли возникнуть какие-то приступы тошноты при виде его пипирки.

Он сгонял до ближайшей Пятерочки, вжимаясь в капюшон, чтобы сильно не отсвечивать губой, помянув вскользь Алика-Фонарика. Закупил минералки для отца, себе взял несколько упаковок соленого арахиса. Горячая пища пока ему точно не светит, будет больно, а вот арахис – самое то. Игорь расплатился на кассе и зашагал к дому.

А там, возле дома, его уже поджидали «приятели». На лазалке поджидали, что символизировало. И как они подобрали такой удобный момент, оставалось лишь гадать и верить в злой рок.

Первой он увидел Анжелу Личагину, и сердце, невзирая на любые треволнения, заколотилось неистово и с предвкушением. Теперь они на равных, даже можно вернуться к сексуальным сделкам, которые в перспективе обещают быть куда изобретательнее, чем это было у Сапожникова и Зотовой с их соревнованием по дрочке. Секунду спустя он осознал, что девица на сей раз не одна, а в компании, и сердце перестало колотиться с предвкушением. Когда же Игорь разглядел, в чьей компании Анжела заглянула в его двор на огонек, сердце в ужасе зажалось.

Метров тридцать до подъезда. И метров тридцать до гоп-компашки. Не успеть. Даже если Игорь рванет, как оголтелый, побив рекорды Алика-Фонарика, ему все равно еще ключи доставать и дверь открывать подъездную. Да и эта звездобратия – никакие не алики-фонарики. Перехватят и насуют в рыло в легкую. Скорей всего, и так насуют.

Сильнее других из троицы, окружающей Анжелу, выделялся голубоглазый дзюдоист Жека. Он ведь голубоглазым был, и красавчиком вдобавок. Жека сидел на лазалке, и Валера Лобов сидел на лазалке, а Анжела стояла рядом вместе с третьим, который без имени, но в толстовке. Все повернули головы и уставились на Игоря. Капюшон не сильно ему помог, его узнали сразу.

«Угрожал кислотой в лицо брызнуть,- вспомнился Игорю вчерашний рассказ Анжелы.- Конченный оказался. Ну я с пацанами поговорила со двора, они ему объяснили». Понятно теперь, с какими пацанами.

«Я так-то с двумя встречаюсь!»- вспомнилось Игорю вдругорядь. Интересно, соперники присутствуют намедни, или это просто пажеский корпус?

Валера Лобов спрыгнул с лазалки и состряпал удивленное лицо. Они все ждали Игоря, как пить дать, но вот то, что Игорь – это Игорь, знала лишь Анжела. Троица по просьбе самки приперлась только в качестве силовой поддержки. И вот те здрасьте, оказывается, этот тот самый вчерашний лошок с раздолбанной Нокией и отсутствующим полтинником, когда он так нужен.

- Макс, бляха-муха!- взорвался неземной лучезарностью Валера Лобов, приплясывая навстречу.- Красава, да это ты! Тут что ли чалишься? Дом твой? Давай пять, братан ты гребаный! Не прошло и года!

Игорь нехотя протянул руку, и Валера с размаху больно саданул пятерней по ладони. Прочие здороваться не стали.

- Тебя Максим что ли зовут?- томно проворковала Анжела. На ней был тот же вчерашний прикид – голый живот и торчащие из-под юбки голые ноги,- словно она и не переодевалась. - А говорил – Игорь.

- А, точняк, Игорь!- поправился Валера.- Это я попутал, прости, братан, ебты, ты ж не обидчивый, да, нет, че ты, а?

«Интересно, они знали Диму Шиляева?»- вдруг подумалось Игорю.

- А че с губой?- заметил голубоглазый нацист Жека.- Махался? С кем разборки?

- Я на тренировке упал,- сухо соврал Игорь. Он еще раз с тоской взглянул на свой подъезд, надеясь на чудо. Но время чудес давно закончилось, пришло время Кабы.

- Ну ты братан осторожно, ты че,- закручинился Валера.- Ты ж мне еще пятихатку торчишь. И не только мне. Прикинь, совпадение, да? Ты и нам торчишь, и Анжелке, а мы ее с детства знаем. Так что прокатить не получится, братан, не мечтай. Долги надо отдавать, братан, и пофиг, Макс ты или Игорь. Хоть Иосиф.

- У меня денег нет,- сразу же расставил точки Игорь, не давая Валере растянуть удовольствие.- Только газява.

- В смысле газява, это кто тут газява?- забыковал Валера Лобов.

- Петрушка, ты че такой дерзкий?- подхватил Жека.- Типа дзюдоист?

- Что за газява?- с ехидной ухмылочкой поинтересовалась Анжела.

Игорь подождал секунду, давая возможность парню в толстовке внести свою лепту в хоровод вопросов, но парень в толстовке, как уже Игорь понял, был немногословным и загадочным. Тогда Игорь молча раскрыл магазинный пакет и протянул троице на обозрение. Все четверо уставились на бутылки минералки, как на древние артефакты. Еще там на дне пакетики арахиса болтались.

- Ты бухал что ли вчера?- прикольнулась Анжела.- Сушняк?

- Ты бухарик, что ли?- удивился Валера Лобов.- Так ты б лучше пива купил, мы бы тебе помогли похмелиться, братан. Ладно, ты как бабки отдавать собираешься? Мне пятихатку, Анжелке вообще пять кусков должен. Сдача-то осталась от твоей, блин, газявы?

- Осталось десять рублей,- буркнул Игорь.- Впритык покупал, на все.

- И для меня ничего не найдется?- промурлыкала Анжела.- Может, тебе напомнить просто кое-что?

Игорь взглянул ей прямо в лицо. Он вдруг перестал их бояться. Он ведь знал про них. Знал, что до сих пор Валера до усрачки боится своего неадекватного отчима, хотя физически давно уже мог бы свернуть тому шею. Знал про Анжелу, знал о ней почти все. Он не знал про Жеку и про третьего, но был уверен: при желании найти их Книги ему не составит труда.

- Тебя не тошнит сегодня?- выдал он в лоб, переходя в атаку.

Он успел увидеть, что Анжела отшатнулась, как от пощечины. Успел испытать наслаждение, пробив ее мальвинью невозмутимость. Успел заметить, как Валера Лобов непонимающе вылупился, сглотнув улыбку. И кулак успел заметить, таки да, время замедлилось, он отчетливо разглядел приближение чего-то сбоку. А вот увернуться не успел. Ему прилетело так, что он потерял опору под ногами и брякнулся навзничь.

«Зато теперь есть реальная отмазка!- бессвязно вспыхнуло у него в голове.- И объяснение ночным синякам».

Отличился тот, который в толстовке. По нему было видно, что балаболить он не мастак, но хорошо сведущ в прикладном искусстве. Рукосуй. Игорь приподнялся на локте и тряхнул головой, сбрасывая пелену. «Сейчас начнут пинать,- подумал он следом.- Нужно защищать голову, чтобы не было, как с Анзуром Атоевым».

Но пинать покуда медлили, и в глазах у Игоря постепенно прояснялось. А когда прояснилось, он узрел перед собой чувака в толстовке, как тот нависает над ним недобро и буравит зенками.

- Слышь, ишак, ты че моей девушке дерзишь?

«Ты?!!»- едва не воскликнул Игорь. Он был готов к тому, что одним из парней Анжелы может оказаться Валера Лобов, хотя все же сто очков вперед дал бы Жеке. Но этот трудноголовый! Игорь чуть не заржал в голос, а в следующую секунду перегнулся в сторону и блеванул. Хорошо хоть, не на ноги кому-то из гоп-компашки.

- Футыбля!- вознегодовал Валера.- Славян, слышь, дай заднюю. У пацана походу черепушка слабая, ты его грохнешь так. А ему еще бабки где-то искать. Нахер нам дохлый Иосиф?

- Он Игорь,- холодно поправила Анжела, утратив аппетит к ехидным подколкам. Игорь вытер рот и поднялся. Его слегка пошатывало и тошнило. Он надеялся, что у него не сотрясение.

- Пофиг Игорь,- отмахнулся Валера.- Игорек, слышьбля, деньги к концу недели ты найди, братан. Мы же знаем, где ты живешь. Еще придем. Будешь прятаться, в жопу отымеем. Лучше не прячься. Займи где-нибудь, у стариков попроси. А то скоммунизди! Пофиг, короче, где найдешь. К концу недели не будет денег, включим счетчик. Будешь проценты на нас отрабатывать. Понял?

Игорю не было смысла вдаваться в дискуссии, и он просто кивнул.

- Ну все, вали тогда,- разрешил Валера.- Пошлите отсюда. А то нас соседи запалят, нефиг тут светить.

Прежде чем двинуться следом за пацанами, Анжела бросила на Игоря еще один пристальный и вопросительный взгляд. Это не та девочка, которая будет убеждать себя, что ей послышалось, или что Игорь угадал… Она четко осознает, что слышала. И четко осознает, что Игорь знает о ней намного больше, чем можно было бы допустить после обмена видами пиписек.

Ну вот и пускай помучается. А то поумнеет и отговорит пацанов дальше борзеть. Это будет лучше для всех. Прежде всего – для них самих. Ведь теперь в руках Игоря – сила. Теперь у него есть молот ведьм и ведьмаков, шрекящихся в темноте подворотен и вымогающих денег на пропой или соли, или на чем там они сидят. Петров разбудил в нем скрытые силы и возможности, и Игорь был намерен воспользоваться ими.

Когда Игорь вернулся домой, отец снова дрых, пропустив самое интересное. Он выложил рядом с ним минералку, чтобы та находилась у отца под рукой, после чего отправился в ванную и умылся холодной водой. Головокружение прошло, но его все еще подташнивало. В зеркале он познакомился с обновленной прошивкой себя, с надувшейся и красной скулой. Позже он засел в своей комнате, покоцанный и злой, нацепив наушники. Поразмыслил минуту, какую музыку включить, он выбрал Аморфис, идеально подходящий под его настроение.

Теперь он мог думать; и он думал. Он вспоминал, как очутился внутри книги с желтой обложкой, стоило лишь захотеть. Как его личина резко опала, точно пустой плащ, из которого исчезло тело. Как оказался внутри Виктора Петровича Петрова. Как ему открылось все исподнее психотерапевта, при этом Игорь продолжал осознавать себя самого некоей обособленной величиной. Как он почувствовал там, во сне, что мог бы управлять этим человеком. Если бы он захотел, он мог бы управлять этим человеком… в прошлом. Изменить прошлое. Изменить память и всю структуру настоящего.

Подобно Кабе, исполняющей пожелания.

Но только ли прошедшей ночью он очутился внутри Книги, выбрав Петрова в качестве заглавного опыта? Может, он делал так и раньше, просто не помнит? Он проникал в книги в каждую из таких ночей, он блуждал от сюжета к сюжету, перескакивал из судьбы в судьбу, путешествовал от события к событию. И менял их. Менял существование вокруг себя. Это, а никакая не Каба, служило причиной активизации докапывальщиков. Это, а никакая не исполненная Кабой просьба, легло в основу маминых перемен после инцидента с туфлями. Это, а никакое не преследование Кабы, причина его синяков по утрам. Что если в какой-то момент люди осознают чужака внутри себя, который жрет их ресурсы и душу, и поднимают бунт? И Игорь получает на орехи?

Нет никакой Кабы, эту историю рассказала бабушка. Он сам, проникая в людей в своих метамфитаминных снах, менял их изнутри. Он воровал их судьбы, воровал часть их души. Он, Игорь, - центральная фигура и генератор этого мира.

Он сам – и есть Каба!

Сидя в своей комнате с оранжевыми наушниками на голове и слушая завораживающие треки Аморфиса, Игорь Мещеряков начал улыбаться. Вкоре его улыбка стала плотоядной. Он четко понимал теперь, что намерен платить по счетам. Он заплатит, угу. Всем и каждому. И мало, судя по тенденциям, никому не покажется.


Глава 21. У Петрова-7.

Сестру звали Светлана Петрова, и однажды в детстве он ее потерял. Он в панике метался по всему двору – сначала один, потом ему стали помогать взволнованные ребята,- но ее нигде не было. Через пять минут поисков Виктор чуть не ревел. Он привык присматривать за сестрой, это было его негласной обязанностью, врожденной обязанностью, против которой он никогда ничего не имел. Когда Светка родилась, Витяй органично вписался в роль старшего брата и наставника, что было редкостью среди пацанов его возраста. И вот теперь он ее потерял. Они вместе играли во дворе, Виктор отвлекся, а Светки нет.

Она нашлась чуть позже, ей в голову втемяшилось спрятаться, она улизнула потихоньку в соседний подъезд и затихарилась под лестницей. А там, под лестницей, она нашла паука и, наблюдая за ним, забыла о времени. Тогда все обошлось, как обходилось еще долгие годы, но… в конце концов, он все-таки действительно ее потерял. Навсегда.

Когда сестра пошла в школу, их отношения изменились. Виктор, оставаясь верным своему характеру и родительским наставлениям, продолжал покровительствовать сестре. Уже в те годы проявлялся его дар работы с маленькими, вот только минуют эпохи и эры, прежде чем он сумеет реализовать свое призвание. Постепенно Светка мягко но настойчиво стала выходить из-под его опеки. Сама. Теперь ей хотелось справляться самой, и к концу школы Виктор уже смутно представлял себе, чем живет и чем дышит его родная сестра.

Потом в его жизни появилась Лена Бирюкова и перечеркнула весь сценарий. Ему было 18, ей – 17, и у них закрутилось по-серьезному. Окончив школу, он отправился в армию. Мыслей о том, чтобы поступить в институт, у него никогда не возникало: его родители принадлежали к рабочему классу, так что звезд с неба Виктор не хватал; и подругу он тоже выбрал под стать своему квартету. Даже если бы мелькнули мысли о лучшем будущем, Виктор Петров элементарно не знал, с чего начать. Он отслужил и, сняв отдельное жилье, они с Леной справили скромную свадьбу. Виктор устроился в шиномонтажку помощником и в короткие сроки овладел профессией. Там он, собственно, и начал выпивать. Поначалу – после работы перед выходными. За компанию. Лена работала кассиром; позже, отучившись на парикмахера, ушла работать в салон красоты. Освоила искусство маникюра, что впоследствии (уже после развода) дало ей шанс на частную практику. Виктор же долгие годы не двигался с места в плане карьеры. В духовном плане – стремительно деградировал. Особенно успешно после смерти Дениски.

Они бухнули на работе в конце дня, потом мужики уговорили его пойти в кабак, и поскольку назавтра у Виктора был выходной, он нализался вусмерть. Он кое-как приполз домой и рухнул на кровать мертвым телом. И даже Лена не смогла его растормошить, когда проснулась ночью, чтобы покормить сына и сменить тому подгузник, и обнаружила, что уже не нужно никого кормить. Полугодовалый малыш просто лежал и не дышал, и врачи так и не озвучили четкую причину, а лишь наводили тень на плетень, и эта страшная неопределенность служила поводом для самых чудовищных предположений, особенно для Виктора. Но самое паршивое – это осознавать, что никого не было рядом с мальчишкой, когда тот умирал. Мама спала, и папа, бухущий, спал, и оба впоследствии грызли себя этим, и друг друга они грызли молча тоже, и это в конце концов убило их брак, так же как смерть сына сама по себе убила их отношения.

Жизнь Виктора превратилась в цепочку дней. Он поднимался засветло, выкуривал несколько сигарет вместе с кофе, шел на работу. По пути заскакивал в магазин и покупал чекушку, временных ограничений в продажах тогда не существовало. К чекушке он прикладывался перед трудовой деятельностью, потом, по мере поступления позывных, во время рабочего дня – в туалете, или в раздевалке, или отлучался за угол,- отпивал из горла и закусывал сигаретой, перешибая запах. До обеда он чекушку доканывал и съедал обед, приготовленный Леной накануне. Этого ему хватало до вечера. Путь с работы до дома скрашивался парой банок крепкой «девятки», особенно было в кайф, если уже стемнело, и никто не пялился. Он хлебал свое мерзкое пойло, ощущая, как тепло разливается по телу, как пробуждается вечерний аппетит, как мысли в голове начинают отсвечивать позитивным окрасом.

Фигня все, думал он. Они с Леной еще молодые и могут иметь детей. Время придет. Нужно просто перетерпеть, переболеть, переждать, а когда придет время начать жить дальше - он это почувствует. И тогда все изменится! А пока он брал в магазе «сиську» удоем 2,5 литра и сосал ее весь вечер перед телеком. В одиночестве. На другой день все повторялось. Виктор Петров, кларнетист, пересаживался с места на место.

Еще через год Лена ушла.

По сути, ничего не изменилось для Виктора. Пришлось только вычеркнуть из своего каждодневного рациона дневные обеды на работе; там он довольствовался сигаретами и чекушкой. Готовить накануне было некогда и влом. Он перешел на полуфабрикаты, часто сомнительного качества, но зато дешевые и сытные. В магазе возле дома и во всех прибрежных киосках его знали и привечали, демонстрируя лояльность. Продавщицы подшучивали над его верностью алкографику, он тоже отшучивался. Позже многие из продавщиц перескакивали с рабочего места к нему в постель, шутки до добра не доводят. Уход Лены Виктор принял с покорностью, даже с облегчением. Он принял его с облегчением потому, что теперь ему не приходилось терзаться чувством вины от своей трусости, от неспособности спалить свой квартет, от ужаса перед возможностью что-то изменить. Развод прошел быстро и мирно, и это служило показателем, что на самом деле развод случился давно. За весь прошедший год они с Леной ни разу не поговорили о сыне и о случившемся. И ладно. Так тому и быть. Виктор Петров считал себя фаталистом. На самом деле он был одной ногой алкоголиком.

Больше он не умащивал себя идеей о том, что все еще впереди, нужно лишь переждать. Все равно он не знал, что именно он хотел впереди. Он просто пересаживался, и его устраивало. На работе он не косячил; мужики-коллеги относились к нему снисходительно, учитывая его горе, если и ловили от него запашок, то никак не комментировали. Периодически его приглашали в кабак после работы, вот только Виктор соглашался все реже и реже. Ему было любо набухиваться в одно рыло перед телеком, а потом тупо бродить по ночному городу в поисках приключений. Во время этих ночных бдений Виктор беззастенчиво цеплялся к припозднившимся дамочкам, и в девяти случаях из десяти бывал послан, но в одном случае ему удавалось завести знакомство, такое же пустое и мимолетное, как и вся его жизнь. Лица и тела стали сплошным безрадостным потоком. Временами, чувствуя себя относительно трезвым, он заскакивал к родителям, где встречался со Светкой. Они общались – ни о чем. Виктор Петров больше не предлагал свою братскую помощь. Он себе не мог помочь, о чем тут вообще вести речь?

В таком ключе тянулось еще пару лет, пока в один из отпусков Виктор Петров не перегнул палку. Да так, что она треснула нахрен раз и навсегда.

Накануне отпуска подфартило, Виктор Петров подцепил на работе кралю. Она была клиенткой, приехала в сервис поменять масло, и пока ей меняли масло, она курила снаружи. Тут как раз нарисовался Витяй-раздолбай из-за угла, только что хлебнувший своего «Распутина» и дымящий куревом; завидев телку в короткой юбке, тут же полез знакомиться. Чекурик сглаживал социальные углы и придавал Виктору шарма; дама повелась, дала ему номер мобильника. Он позвонил ей на следующий день, уже будучи на первом километре своего очередного алкогольного забега, и без обиняков пригласил в гости, отметить начало отпуска. К его удивлению, дама быстро подписалась и приехала к нему на его холостяцкую съемную хату. Не на ту, где он жил с Леной и где умер Дениска. После развода Виктор сменил место дислокации, руководствуясь экономией.

Все эти две недели они только и делали, что бухали да трахались. Краля нигде не работала, сибаритствовала и гоняла на тачке, купленной предками. Так что Виктор Петров, с его работой в автосервисе, с его руками, в которые намертво въелась грязь, с его съемной хатой с облупленными стенами и с его образом жизнью – все это виделось ей романтикой. Иногда они выбирались погулять, в основном – до ближайшего проката DVD. Еще они болтали без остановки о всякой всячине, о которой позже Виктор так и не смог вспомнить. Единственно прочно засел в голове какой-то бред про диоксиданты, но с чем это было связано конкретно, он понятия не имел.

Когда его подружка средне протрезвела, свела ноги и поплелась за тачкой, он сам встретился с фактом, что завтра – последний день отпуска перед работой. Новость так его обрадовала, что он нахрюкался в однюху, посчитав, что суток ему должно хватить на отходняк. Он постарался избавить себя от завтрашнего искушения и вылакал все, что оставалось в доме, а что не вылакал – вылил. Ну, символично вылил. Там оставалось на глоток.

На следующий день он проснулся часов в пять утра, и встретил себя более-менее трезвым, причем навскидку – никаких особых последствий двухнедельного заплыва. Виктор сходил в тубзик, понаблюдал за истечением собственных диоксидантов, подивился выносливости организма, потом принял душ, хорошенько растерся. Покурил. Есть пока не хотелось, но тут как раз никаких чудес. Он будет рад, если сможет похавать хотя бы к вечеру. Он завалился перед телеком и стал смотреть все подряд.

Уже через полчаса ему пришлось признать, что он поспешил возрадоваться. Возникшая где-то в груди легкая окаменелость росла стихийно с каждой минутой. Через час в груди ощущался не хилый такой каменюка, который острыми краями давил на сердце. Он пошел покурить, и его немного отпустило, но в то же время он обратил внимание, что у него подрагивают руки. Хреновый знак. Он выкурил последнюю сигарету в пачке, поискал новую и не нашел ее.

Нет курева. Он был уверен, что у него еще есть, а вот нету. Нужно срочно гнать в ночник, пока он в состоянии куда-то гнать. Прочие магазины еще закрыты, а ночник имелся в соседнем доме. Виктор Петров наскоро оделся, прилизал волосы, галопчиком спустился на первый этаж и залип. Он был готов выйти наружу, оставалось всего лишь выйти наружу, но он не мог выйти наружу.

Легкий тремор рук вдруг перерос в, мать его, десятибалльное землетрясение. Стоило Виктору представить, что он сейчас выйдет на открытое пространство, всем ветрам навстречу, одинокий и беззащитный кающийся забулдыга, как его скрутило в сургуч. Он колбасился, трясся, корежился и поскуливал возле долбаной подъездной двери, как наркот пред ликом ксеноморфного божества. Пот валил с него водопадом, поясница ослабла и в ней стучало сердце, колени ходили ходуном, как будто он тут собирался станцевать летку-енку. Он убеждал себя, что сегодня воскресенье, и ранний час, и народонаселение дрыхнет, никого там снаружи нет, ни человечка, ни собачки, ни таракашки, бабка какая-нибудь ковыляет до огороду, и на него не взглянет с укором. А ночник – вот он, рукой подать, там сонная тетка продаст ему сиги и, ладно уж, была не была, банку «крепкого».

Но он не смог выйти. Он был уверен, что, окажись он на улице, он просто ляжет на асфальт и будет колбаситься, бултыхаясь перед подъездом, веселя курящих спозаранку на балконе соседей. Виктор развернулся и, смахивая пот с лица, нерадостно побрел наверх. По дороге нашел на ступенях бычок, потом возле окна – еще один, подобрал оба и дома, морщась от отвращения, докурил. Но ожидаемого облегчения больше не наступало.

В конце концов, он дристанул и вызвал «скорую». Набрехал, что ему резко поплохело, ни слова про бухло - потом скажет. Хорошо хоть после звонка хватило ума открыть замок на входной двери. Он решил сделать это на всякий случай, и очень вовремя, потому как обратно до дивана он не дошел. Сполз по стенке и брякнулся в обморок.

Он пришел в себя от укола: его подключали к капельнице. Он увидел девушку в белом халате, всполошился, резко схватил ее за руку.

- Диоксиданты вышли?- с надеждой поинтересовался он, и тут же снова отрубился.

Его выпнули из больницы на третий день. Алкаша гребаного. У него случился жуткий отходняк, более ничего. Подержали денек для профилактики, и гуляй вася. Повезло. Не инфаркт, не инсульт, никаких особых последствий. Врач посоветовал ему обратиться к участковому наркологу. Виктор заверил, что бухал всего три дня, и то по случаю отпуска, а так он – вообще ни капли. Всем было пофиг. Виктор Петров шагнул с территории больницы в совершенно незнакомый мир. Впервые за годы он глядел перед собой трезвыми глазами. И осознавал, насколько вокруг все поменялось.

Добавились новые магазины - книжные, сувенирные, мебельные. Возникли павильоны сотовой связи. Открылись новые рестораны и кафешки. На улицах образовались молодые люди, раздающие рекламные листовки и флаеры,- он не смог вспомнить, когда те появились. Город строился и разрастался. Народ обзаводился семьями, детьми, приобретал новое жилье.

Стало больше машин на дорогах. И не только такси, но – вообще. Почти все знакомые Виктора имели тачки, уж он-то знал. Ребята и девчонки, его одноклассники, так или иначе заезжали к нему поменять резину. Он шутил с ними при встрече, вспоминал былые денечки, ну а «Особая», которая всяко-разно бурлила у него в венах, помогала сохранить чувство юмора. Однако в глубине души Виктор Петров, сын Петра, отлично осознавал, что все эти люди вокруг – все они движутся вперед; а он не движется. Теперь он шагал по улицам города, неся в простом полиэтиленовом пакете свои нехитрые пожитки, которые в больницу ему занесли родители, и видел, что мир – давно переступил в двадцать первый век, а он, Витяй Петров, так и торчит в двадцатом.

Он не стал возвращаться домой. Вместо этого он выбрался за город к речке, через которую был проложен мост с автомобильным движением и с пешеходными дорожками по обе стороны. Он дошел до середины моста и остановился там, глядя вниз на реку. Слушая шум машин, Виктор вспомнил свою недавнюю знакомою, с которой он зависал две недели и которая даже не знает, что он угодил в больницу. Интересно, что она сейчас делает? Может, проезжает по мосту, скользнув по нему взглядом и не узнав? Или бухает в компании другого передовика сферы услуг? А что делать дальше ему, Виктору? За спиной – отчуждение сестры, смерть сына, развод с женой, упущенные возможности. Впереди – съемная унылая хата, работа шиномонтажником и – ночник. Он продержится от силы пару дней. Потом пойдет бухать. И все потечет в прежнем русле, как в неизменном русле протекает внизу ленивая река.

Он отбросил пакет с одеждой, быстро перелез через ограду и сиганул с моста. Ни секунды не раздумывая.

Уже когда летел, вспомнил, что даже не покурил напоследок, как надлежит делать согласно фильмам. Удар о воду оглушил его, он потерял сознание и пошел ко дну. Только не суждено ему было достичь дна реки. Бессознательный, он, тем не менее, ощутил, как его кто-то тащит. Может, рыба просто, или сом какой… В речке, говорят, водятся сомы, один сомидзе якобы в прошлом году утянул под воду девочку-первоклашку. Виктор попытался отмахнуться от сома, он хотел подытожить в одиночестве, а не в обнимку с рыбиной из мультика. Сом же не отступал, и Виктор сдался.

Когда на берегу ему удалось выплеснуть из себя всю воду, которой он наглотался за время короткого вояжа по течению, Виктор осознал рядом живое присутствие. И то действительно был сом, хотите верьте, хотите – нет, а в миру – Сомов, Денис Валерьевич, Магистр. Его, Виктора, личный сом, а еще – один из его давних друзей, с которым он в далеком детстве искал по всему двору свою маленькую сестренку, а также тезка его умершего сына. И кто тут говорит о сюжетных совпадениях и ложных ценностях?

О том, что Дениса теперь кличут Магистр, Виктор узнал не сразу. Когда узнал, подумал, что это просто шутка: образ жизни и внешность Сомова никак не обнаруживали в нем ученого мужа. Денис носил дреды – вероятно, он был единственным в их городке, который рискнул носить дреды,- еще носил бородку навроде Укропа из «Даешь молодежь!», носил пестрые свободные рубахи навыпуск и гонял на красной отечественной «семерке». «Семерка», как правило, была набита «марьиванной». Еще Денис имел забавную привычку надувать щеки. Виктор не помнил, чтобы тот в детстве надувал щеки, но теперь стал. Родители Сомова были с положением в обществе, и долгое время Денис тоже пытался соответствовать, и даже получил ученую степень по международным отношениям. Но потом сдался и откликнулся на душевные позывы: увлекся восточной философией и духовными практиками. Предки какое-то время пытались вразумить, потом махнули рукой, при этом не переставая спонсировать сына. У Дениса Сомова имелся гуру, с которым он познакомился во время поездки в Индию, и он сам тоже являлся неким вторичным гуру для местных последышей.

- Прикольно поплескались,- возвестил Денис Магистр после того, как оба убедились, что помнят друг друга, и торжественно надул щеки. – Я за тобой прямо из тачки выскочил.

- А где тачка?

- Там, на мосту.

Виктор воззрился на мост.

- Надо забрать, пока не увезли на штрафстоянку.

- Суета все!- философски бросил Денис. - Хотя у меня там пара «косяков» заныкано. А еще могут предкам звякнуть. Или начнут искать меня в реке, хотя это тебя надо искать в реке. Пошли на мост.

- Не боишься наркоту в машине держать?- удивился Виктор.

Денис глянул на него, ничего не ответил и загадочно надул щеки.

Они двинулись вверх по склону за тачкой Дениса. По дороге выяснилось, что Денис прыгал вовсе не за ним конкретно, он прыгал вообще; он не узнал в Викторе своего давнего дворового кореша. Виктор ожидал вопросов, но их не последовало. Хотя, как прыгальщик с мостов №2, Денис имел право спросить, какого черта Витяй Петров вдруг решил сверзиться в реку. Позже Денис поведал, что снова намылился в Индию. Его тамошний гуру кислых щей и просветленный, как чищенная бляха, чувак по имени Чандан Чоудари проникся Сомовым (а точнее – возможным финансовым партнерством) и зазывал его туда. Вместе с Денисом ехали несколько его особо отмороженных адептов.

Он и Виктора позвал. Потому что теперь он, Денис Сомов, ставший сомом-спасателем, в ответе за жизнь Виктора, коли спас ему жизнь. Так глаголит досточтимый Чандан, да и вся восточная философия вторит этой истине, ну а денег у Дениса хватит, чтобы оплатить билет для Виктора туда и обратно. Нужно ехать. Ведь во второй раз его уже не окажется рядом. А если он, Виктор, не прочистит себе мозги, то второй мост – не за горами.

- Ток не бухать,- как бы мимоходом заметил Денис.- Бухать – нельзя. Мы вообще не пьем, это против нашего учения. А Чандан лично кастрирует, если увидит бухим.- Он покосился на Виктора и многообещающе надул щеки.- Шутка. Но с долей правды. Там, в принципе, и не найти поблизости спиртяги, мы за городом будем жить, магазинов рядом нет. Просто говорю для сведения.

И Виктор так и не узнал, было ли у него на лице написано, что он алконавт в менопаузе, или так совпало.

Виктор Петров завязал. Все приятности отвыкания он пережил – ломку и белочку, а что касается психоза или депрессии – то ему попросту было не до этого. Встреча с Сомовым все переворошила, Виктор влился в компанию адептов, кинулся оформлять себе загранник и визу, уволился с работы. Самолетом они долетели до Пуны, там Чандан прислал за ними машину – настоящий лимузин с шофером-индусом. Правда, Денис раскрыл, ехидно надувая щеки, что и тачка, и шофер - заимствованные. Денис, Виктор, несколько парней и девушек забрались внутрь и раскурили «косяк» местного пошиба, которым их снабдил шофер по просьбе Дениса. Виктор отправил чакры в астрал и отрешился от общей болтовни. Да и о какой болтовне может идти речь, ведь он всю жизнь прожил в каземате из четырех стен. Впервые он был хоть где-то, и вдобавок не абы где, а в самой Индии! Он завороженно смотрел на проплывающие мимо улицы незнакомой страны, наводненные велосипедистами, рикшами, битком набитыми автобусами с отсутствующими боковыми стеклами, какими-то телегами, псами, мальчишками и птицами. Почему-то было очень много птиц, нестерпимо много птиц, это был просто край птиц какой-то… Или это все диоксиданты?..

Чандан обладал стандартной внешностью гуру – чалма, борода с проседью, свободные покрои, улыбка в 32 зуба, магнетизирующий взгляд. И – вот так раз! – он тоже надувал щеки! Теперь понятно, от кого Магистр подцепил эту свою величавую привычку. Сам ашрам располагался на территории предместья, в богатой усадьбе одного из последователей. Чандан встречал их лично, что было знаком высокой чести. Он тепло обнял Дениса и защебетал о чем-то на английском. Потом их разместили в отдельно стоящем гостевом домике на несколько комнат, каждая из которых была рассчитана на двоих. Денис поселился с Виктором.

Вечером они отведали местной еды, накурились местной «травки», побродили по территории, познакомились с неофитами – инициатором выступал Денис, который, казалось, мог надувать щеки на любом языке,- а когда зашло солнце, и они расползлись по своим комнатам, в дверь Дениса и Виктора постучали. Гостями оказались две индийские девочки, которым по виду было не больше четырнадцати.

Обе гостьи – это был дар, как знак особого расположения гуру, и кто такой Витяй Петров, бывший колдырь, чтобы судить местные традиции и нравы? Они выпили чаю для приличия, а потом завалились в постель. Возможно, в чай было тоже что-то намешано, а может, хватало уже принятого ранее, как бы то ни было, все прошло как в тумане. Поутру Виктор толком и не мог вспомнить детали, его лишь мучал вопрос, не трепался ли он вчера про диоксиданты.

Началось полноценное, большей частью – приятное пребывание в ашраме. Пребывание, наполненное музыкой, танцами на природе, медитациями подле водопада и в групповом зале, прогулками и неторопливыми беседами. Сим познавались тайны бытия.

Но каждый вечер перед сном Денис и Виктор открывали двери гостьям, и к ним в комнату входили две девочки. Каждый раз новые. Не старше 14 лет. Или даже 13-ти. И в последующие разы Виктор Петров уже помнил все детали четче некуда.

Денис Сомов любил разглагольствовать пространно, а Виктор Петров любил слушать. Они много времени провели друг с другом и приятно сдружились, и в один из дней Виктор отважился затронуть наболевшее.

- Я никогда бы не подумал, что у меня может быть склонность к суициду. Знаешь, что я чувствовал, когда летел с моста? Радость. Свободу. Жалел только, что покурить напоследок не додумался.

- Бог привел тебя на мост и поставил перед выбором,- заявил Денис.- А меня Бог заставил проехать мимо для подстраховки. Может, я тем самым очистился от скверны и от прошлого, что тебя спас. И я знаю, как тебе очиститься тоже!- Он подмигнул, а на следующий день потащил Виктора к Чандану.

Для личных бесед Чандан приглашал людей в свои покои, там у него имелся «предбанник» с диваном и пуфиками, на которых было удобно вести высокие беседы; Денис часто туда нырял, а Виктор не был ни разу, ему было без надобности. Теперь же, по мнению Сомова, надобность возникла острая. Гуру полулежал на диване и говорил он по-английски, Денис переводил туда и обратно.

- Каждая мифология содержит в себе сведения о существах, исполняющих желания. В христианстве есть такое очень важное понятие, как ангел-хранитель. Это существо, которое Богом приставлено к человеку при рождении, существо это следует за человеком на протяжении жизни, оберегает его, помогает принимать верные решения, насылает провидческие сны. Иногда, в критических ситуациях, если ангел-хранитель достаточно сильный, а человек достаточно искренне попросит, то желание может исполниться. Так учит ваша религия. Она учит в корне неверно, и думать так – очень опасно. Русские так называемые язычники лучше понимали картину мира, они еще не были так заморочены книгами. Они знали то, о чем мы в Индии и вовсе никогда не забывали. Многие существа и тени в силах исполнить желания человека. И далеко не все они дружественны. В древних арабских сказках встречается существо – гуль. Гуль бродит в темноте и прислушивается к человеческим стенаниям. Особенно он любит питаться человеческой местью. Человек в сердцах может пожелать разное. Чего только не подумаешь в гневе, так ведь? Это же всего лишь мысли, это всего лишь эмоции, ничего страшного, если я скажу «чтоб ты сгорел». Это же не значит, что я пойду кого-то поджигать. Но вот проходит время, гнев давно улегся, обида забылась, да и не такая уж она была обида, а человек, которому пожелал зла, берет и погибает в пожаре. Что произошло, как так могло случиться, это же просто совпадение?! Обратите внимание, как умеет выкручиваться человек. Если исполняется позитивное желание, он говорит: ангел-хранитель меня услышал. Если же вдруг сбылось плохое, то люди говорят: совпадение! Или говорят: Бог наказал! Связь ведь налицо, это простая схема: пожелал – исполнилось. Но нужно обязательно свалить все на Бога, потому что с Бога и спросу нет. Но то – гуль. Тот, кто стережет в темноте и прислушивается к ночным шептаниям, и ему все равно, мужчина или мальчик, женщина или девочка, он готов исполнить. Но где вы встречали людей или существ, которые бы делали что-то просто так? За все нужно платить, так это говорится. Поэтому с желаниями нужно быть очень осторожным. Очень многое зависит от того, кто услышит. Иногда самое благородное желание может воплотиться так, что принесет страдания и муки. Я покажу вам желания. Пройдемте за мной.

Чандан важно надул щеки и отправился в дальнюю комнату, вход в которую был задрапирован шторой. Он отодвинул штору, и все трое нырнули туда. У задней стены было оборудовано нечто вроде алтаря, а над ним чередовались полки с расставленными на них стеклянными сосудами. Все сосуды были разной формы и величины, имели мутное, непроницаемое стекло и были закупорены.

Чандан указал на них.

- Перед вами – желания людей. И эти желания направлены правильным адресатам. Здесь они в безопасности. Я сам не знаю, что конкретно там написано. Я не читал. Я всего лишь посредник. Тот, кто исполняет желания, будет решать, стоит просьба того, чтобы быть исполненной, или нет. По рассказам людей, которые здесь побывали, почти все – исполнились.

Чандан торжественно надул щеки и проследовал к массивному столу. Он открыл верхний ящик, и в нем оказалась надорванная пачка бумаги – обычная компьютерная бумага с логотипом «HP» на упаковке. Чандан выудил из пачки несколько чистых листов и протянул их Виктору.

- Возьми. Напиши свою историю. Не прошлую, но – будущую. Напиши историю так, как ты хочешь, чтобы она была. А потом приноси сюда, и мы передадим твою просьбу по назначению.

И Виктор, мать его, написал! У него ушел всего лишь час на то, чтобы исписать три листа формата А4 с двух сторон бисерным почерком. Едва он сел за стол, как сразу понял, о чем следует писать, хотя ранее об этом не задумывался. Он знал, что хочет помогать людям. Потому что из своей собственной судьбы он выудил ценные уроки, и ему бы хотелось дальше развиваться в этом направлении и приобретать больше знаний, больше уроков. И спасать других, кто оказался на мосту над рекой. В каком возрасте лучше всего помогать заблудившемуся человеку? Когда легче его скорректировать и навести на правильный путь? Чем раньше, тем лучше. В детстве. Виктору повезло, что он встретил Сомова и приехал в Индию, но таких как он – единицы, а многим – не повезет. А должно повезти. Виктор будет счастлив, если он хотя бы уравняет это количество. Это – благородное желание. А за благородные желания не наказывают сумасшествием, ведь так? Игорь Мещеряков бы хмыкнул.

Он писал. Писал о том, как он вернулся в шиномонтажку после долгого отсутствия. Как он скопил некоторую сумму, которая помогла ему поступить заочно в вуз. Как он совмещал в себе два совершенно разных мира – мир трудяг и мир интеллигенции. И как он читал – читал запоями, читал все подряд, наверстывая упущенное, читал, чтобы соответствовать новому миру, в который он рвался, читал, чтобы сбросить оковы и выбраться из комнаты-каземата, читал, чтобы научиться постигать истины.

Игорь Мещеряков бы хмыкнул.

Виктор попросил. Впервые в жизни. Попросил и написал свою просьбу на бумаге. Попросил, потому что доверился Чандану, которому отнес свои зарисовки. Учитель при нем свернул листы в трубочку, пропихнул в горлышко мутного сосуда бутылочного цвета – воспоминание резануло Виктора, он вспомнил бухло и свою последнюю пассию… Потом Чандан закупорил горлышко сургучом и поставил сосуд на полку к остальным.

И все исполнилось. Кто-то услышал его просьбу, или прочитал написанное, и постановил, что желание – достойно воплощения, и Виктор получил ту жизнь, которую сочинил для себя. Он получил ее в деталях. В тот день, корпя над своим трудом, он был сосредоточен на карьере и своих внутренних импульсах. Он совершенно упустил из виду, что со временем, даже после столь страшных потрясений, человек все равно начинает тяготеть к семье, к детям. Он запамятовал об этом написать, и случилось буквальное: он так и не обзавелся семьей.

Больше Виктор никогда не был в Индии. Он больше никогда не слышал о Чандане Чоудари, и он больше никогда не встречался с Денисом Сомовым. Они расстались там же, в ашраме, и шофер-индус отвез Виктора в аэропорт уже одного. Он даже не знал, вернулся ли Магистр Сомов в Россию или остался в Индии навсегда. Однажды он попытался найти страничку Дениса в соцсетях, но тщетно.

Подозрение, что не все так безоблачно, как вещал Чандан, что не все так просто с желаниями и со сделками, настигло Виктора после того, как погибла его сестра. Все произошло так, как он и рассказывал Игорю. Когда Виктор смог встать на ноги, переродился, научился смотреть в глаза людям смело и трезво, он попытался исправить ту малость, которую еще мог. Наладил отношения с Леной, которая стала Ковальчук, повторно выйдя замуж и родив… прекрасного мальчишку. Виктор ходил стричься к ней в салон, и хотя Лена сама уже не стригла, занимаясь управленческими делами, для Виктора она делала исключение. И к сестре он тоже попытался навести мосты. За прошедшие годы старшие Петровы перешли в мир иной, а квартира – перешла в Светкино распоряжение. Виктор отписал ей свою долю, потому как уже выплатил ипотеку на собственное жилье. Он заскакивал к Светке поболтать время от времени. И в тот день он тоже заскочил. Это не было внезапным визитом, они договаривались накануне, но Светка его спровадила, сославшись на изменившиеся планы. А потом ее нашли мертвой.

Он справился с искушением забухать и забыться. Похоронил сестру. Похоронил вопросы и сомнения. Вновь ушел в работу. Изображал из себя успешного человека, который сжег пюпитр и сцену и присоединился к соловьям. Полюбил ночи, проводимые в одиночестве, ибо после Индии к нему почти не захаживали женщины. Виктор Петров увлекся компьютерными играми, к которым никогда прежде не имел склонности. Это была его терапия, его способ не думать. Не вспоминать Дениса Сомова и Чандана Чоудари, не спрашивать себя: а были ли Денис и Чандан? Ведь даже остросюжетные истории имеют свойство тускнеть. Словно и не с ним это стучилось… Словно и не он брел из больницы в своей поношенной одежде и залатанных ботинках, потому как ему не хватало денег на нормальную обувь. Брел с пакетом сменной больничной одежды, худой, потерянный, страдающий от синдрома отмены, вспоминающий презрение врача и медсестер в больнице, особенно той сестрички, которую он напугал диоксидантами, чувствуя отвращение к самому себе. Шагал сквозь цветущий город, в котором жили успешные люди, а он – отброс. Виктор Петров позабыл это ощущение, оно казалось ему нереальным, словно… он прочитал книгу. И Денис Сомов и Чандан Чоудари были тоже всего лишь персонажами.

А теперь наступила расплата. За все разом.

Его не стали арестовывать, но взяли подписку о невыезде. Решался вопрос о том, есть ли повод возбуждать уголовное дело, или - так, бабкины сплетни. Но кабинет обыскали. Перерыли все и забрали с собой системник. А телефон не забрали. Хотя наверняка знали, что он использует его в качестве диктофона. Сам Виктор во время обыска сидел в кресле и безучастно тупил в окно, как Игорек в свое время. Он не удивился их приходу. Он ждал их, потому что его предупредили. Накануне звонил Иван Афанасьевич Хлебников, главврач городского ПНД, а также – его наставник и протектор. Почти друг. Петров проходил у него практику после учебы, и они сблизились. Именно Хлебников протолкнул Виктора на это место. По телефону Хлебников сообщил, что в отношении Виктора инициируется проверка по факту заявления одной из его пациенток, что Петров якобы соблазнил ее прямо во время сеанса. Хлебников говорил прежним дружелюбным тоном, и отношение его оставалось приязненным, по крайней мере, по телефону, вот только уже ничего не могло быть, как прежде. Петров знал.

- В последние годы очень много дел подведено под тему так называемой педофилии,- говорил Иван Афанасьевич в трубку, и голос его звучал раздосадованно.- Много людей пострадало ни за что. Своего рода охота на ведьм. Что делает ведьма, когда чувствует опасность? Правильно, она старается спихнуть вину на кого-то другого. Спешит стать обвинителем, пока ее не признали обвиняемой. И в твоем случае все настолько типично, что даже горько. Половозрелый подросток, вероятно, застигнутый за преступлением, начинает сочинять истории. Причем сдается мне, там что-то посерьезнее, чем пьянки или курение в подъезде. Возможно, беременность. Я видел ее. И ее саму, и ее мамашу. От обеих просто веет неприятностями.

Доктор Хлебников имел честь лицезреть Анжелу Личагину и Мамку в коридорах полиции, когда его вызвали туда для беседы по поводу Виктора Петрова.

- Отмечу, что пострадавшей та выглядит отменной. Грамотно она выглядит, почти профессионально. Осунувшаяся, не накрашена – в ее возрасте это почти подвиг, волосы кое-как. Типичная жертва-подросток. Но мне хватило только посмотреть ей в глаза, и вся сказка улетучилась. Думаю, в полиции тоже не дураки сидят. Разберутся. Только вот общество разбираться не будет. Виктор, ты же понимаешь?

Виктор понимал.

- На одной стороне – ее слова, на другой – твои. Де юре, ты невиновен. Де факто, у нее – приоритет. Я уже столько раз говорил, и твоему руководству в том числе: нельзя сейчас работать с подростками без камер. Потому что, чуть что – он меня лапал, он меня домогался, он делал намеки. И тебя будут по умолчанию считать виноватым, никакой презумпции невиновности в таких делах нет. Витя, тебе придется доказывать, что ты не верблюд, что ты не прикасался к этой бестолковке. И тебе нужно доказывать, нужно работать со следствием, нужно сотрудничать. Не строй из себя гордого, только не сейчас. Обязательно найди себе адвоката, это тот случай, когда не нужно экономить. Отделаешься увольнением, и считай, что повезло. Потом восстановишься, или начнешь в другом месте.

Он не стал искать себе адвоката по наущению Ивана Хлебникова. И мысль с камерами в кабинете его позабавила. Он виновен, ему нет оправданий. Он – сапожник без сапог, психотерапевт, не способный к самоанализу. Ведь женщин после Индии у него почти не было не в силу занятости, не из-за стрессов, или множественных переработок, или же по причине смены приоритетов. А потому, что он не мог больше по-нормальному. Не мог со взрослой женщиной. Погрузившись в индийский разврат с головой, Виктор вдруг нашел себя в нем. Это было сменой приоритетов. Вот только то, что позволено иноземному юпитеру, в этой стране карается нещадно, и потому на личную жизнь был навешен амбарный замок, а сопроводительная записка уведомляла, что хозяин принял законопослушный постриг.

А потом годами сдерживаемое желание, задавленные пороки, вытесненная невротическая сексуальнасть вдруг взвились атомным грибом. Анжеле Личагиной без труда удалось нащупать кнопку. И он пал. Он не сдержал свою плоть, не смог сдержать взрыв похоти, замешанной на ностальгии, когда ему в памяти привиделись индийские девочки-подростки… Он предал все, во что верил и к чему стремился; и он предал всех. Начиная с Магистра Сомова и заканчивая Иваном Афанасьевичем. И он предал Игоря. Потому что сам Игорь не выкарабкается.

Он порывисто вынул мобильный телефон из кармана и набрал номер Вероники Мещеряковой. Давно следовало это сделать. Трубку сняли после третьего гудка.

- Алло?- вопросительно раздалось на том конце, и Виктор тут же нарисовал ее в памяти, как она сидела напротив него в тот первый день - вся из себя собранная, сумка на коленях, взгляд сконцентрирован,- и излагала историю болезни Игоря. Сочиненную историю болезни, теперь он в этом не сомневался. Придуманную от начала и до конца. И, похоже, только Вероника знала правду.

- Добрый день. Это Виктор Петров вас беспокоит. Психотерапевт.

- Кто?- рассеянно переспросила Вероника Мещерякова, и он поверил ей. Поверил в то, что она его давно вычеркнула из списка контактов и из своей памяти. Легко поверить, ведь никто в доме Мещеряковых не стал вешать колокольчиков, не предпринимал никаких других мер безопасности. Они были тщетными, эти меры. Они были бесполезными.

- Виктор Петров, психотерапевт,- спокойно повторил он.- Я занимался вашим сыном не так давно.

- А, ну да… Это вы…

И теперь в ее голосе звучала досада.

- Прошу прощение за беспокойство… Я просто хотел сообщить, что вынужден буду… уехать на какое-то время. Возможно, надолго.

- Как это нас касается?- осведомилась Вероника.- Насколько я знаю, вы с Игорем закончили, ничего не добившись.

Он поморщился.

- Мы с Игорем условились, что он предпримет некоторые действия, а по результатам отзвонится,- поправил Петров.- Но, как я уже сказал, в ближайшее время я буду недоступен. Я просто хотел предупредить об этом.

- Эта ваша отзывчивость – от чувства вины или раскаяния?- продолжала наезжать Вероника, казалось бы, безо всякого повода.

- Вовсе нет,- возразил он.- Один на один с проблемами Игорь не останется. Вы всегда можете обратиться к другому специалисту. Его зовут Иван Афанасьевич Хлебников, он очень хороший врач, и он в курсе вашего случая. Я передал ему все записи с Игорем. А вам скину смс с его контактами.

Короткое молчание секунд десять. Потом:

- Ну, хорошо. Спасибо за звонок.

- Я хотел спросить!- поспешил вставить Петров, потому что сейчас мама Игоря была готова повесить трубку.- Насчет Игоря. Как он?

- Нормально, вашими молитвами.

- Были еще приступы?

Пауза 5 секунд.

- Нет, пока больше не было.

- Очень рад это слышать, честно! Но я хотел спросить еще кое-что. Скажите… Игорь никогда прежде не подвергался гипнозу?

Пауза 5 секунд.

- С чего вдруг такой вопрос?

- Понимаете… Для вас это будет неожиданностью. Не совсем приятной. На последнем сеансе я предложил Игорю гипноз…

- Гипноз? Гипнотизировали Игоря? Вот так ни фига себе! А это не должно разве делаться через родителей? Через бумажки какие-то, подписи?

- Да, все так!- заверил Петров, а про себя подумал, что вот и еще один гвоздь в гроб с его карьерой. Впрочем, хуже ему уже не будет, потому он и звонил сейчас.- Но идея родилась спонтанно, в процессе беседы, и я не хотел упускать эту возможность. Я взвесил риски…

- Серьезно?- перебила Вероника.- И сколько нынче весят риски?

Он молчал. Он не знал, что ответить. Однако Вероника Мещерякова неожиданно сбавила обороты.

- Но в любом случае, спасибо, что просветили. А Игорь тот еще партизан, мне он ничего об этом не говорил. Это все?

- Вы не ответили на вопрос,- тактично напомнил Виктор.

- Вопрос?

- Игорь до нашей с ним встречи был когда-либо на сеансе гипноза?

Пауза 10 секунд.

- Да с чего вы взяли? С чего вдруг?

- Понимаете, он очень быстро вошел в состояние транса. Неожиданно быстро, по щелчку. Такое бывает, если человек ранее уже входил в это состояние, уже знаком с гипнозом. Был загипнотизирован кем-то.

Пауза 20 секунд.

Виктор даже решил, что Вероника просто молча отключилась. Потом она перезвонит его руководству и пожалуется на странные, подозрительные, попахивающие едва ли не оккультизмом, вопросы одного из их сотрудников. И она узнает, что сотрудник этот с сегодняшнего утра был уволен задним числом, потому что вдруг оказался замешан в мерзкой истории с педофилией.

- Ничего такого не было,- спокойно ответствовала Вероника Мещерякова.- У вас все?

У него было все.

Он откинулся на спинку кресла и уставился в окно на детскую площадку. Там было грязно, мерзко и холодно. Осень. Виктор Петров наслаждался локальными остатками лета в своем кабинете и в своей памяти, пока его еще не погнали отсюда взашей.

А потом он увидел кота. Рыжий кошкандер крался невдалеке под его окнами, выискивая в траве добычу на сегодня. Виктор даже забыл, когда он в последнее время видел уличных кошек: раньше в городе их было видимо-невидимо, теперь же они все куда-то делись… Вот кошкан подобрался, потом резко прыгнул вперед и что-то зажал в зубах. Возможно, мышь. Удерживая добычу, рыжий разбойник задал стрекача, а Виктор Петров невольно улыбнулся. Это был хороший знак. Добрый знак. Особенно перед тем, что он задумал.

А задумал он то, что он вновь попросит. Он попросит прямо сейчас, в своем уже бывшем кабинете, посреди кавардака, оставленного стражами порядка, попросит от всей души, попросит во второй раз в жизни. И он встряхнет этот город. Город должен содрогнуться и пробудиться от спячки. Город должен увидеть свои пороки и мрачные закоулки. Виктор Петров попросит, чтобы случилось это.

И он кое-что сделает взамен.

Теперь Виктор Петров был готов расплатиться по счетам. Авансом.


Глава 22. Повсюду-1.

В октябре по городу неожиданно прошлась волна самоубийств. Преимущественно – детских.

Началось с довольно громкого случая, вновь выведшего имя города на экраны региональных и федеральных каналов, как это произошло несколько лет назад, когда самоубийственный дедок сыграл в домино плитами перекрытия. На сей раз десятилетний мальчишка опрокинул себя самое с моста в реку. С того самого моста и в ту самую реку, опробованные многим ранее Виктором Петровичем Петровым. Но Виктора спас Сом, и о его головокружительном полете никто не узнал, кроме Сомова, а Богдана Киреева никто не спас, он как рос никому не нужным, так и умер в одиночестве, и потому о нем узнал весь русскоговорящий мир.

Узнал не потому, что мальчишка самогикнулся, а из-за событий, сопроводивших этот свободный полет. Богдан ехал с предками в машине, а чего еще делать рядовым предкам в машине, если не собачиться? Вот мать с отцом и собачились на передних местах, они вечно собачились в машине, собачились и вне машины, в других местах тоже собачились. Частенько, чтобы сынок не отвлекал от собачьих игр, тот поступал в распоряжении бабушек и дедушек; там и прозябал большую часть времени. А сегодня он возвращался с родителями из строительного рынка, что располагался за городом, потому что папа с мамой затеяли ремонт, а затеяли те ремонт исключительно потому, что другие поводы пособачиться уже изошли на «нет», и нужен был кислород. Кислород поступил в виде несовпадающих взглядов на проклятый плинтус, предки собачились в предсмертном накале; Богдан тихо сидел. В гневе глава семейства стал совершать ошибки и спровоцировал аварию на мосту. Взрослые Киреевы молниеносно объединились в единый фронт и, выскочив из тачки, принялись собачиться с другими участниками аварии, со всех сторон невиновными.

Пока взрослые балаболили на повышенных тонах, огрызались на сигналы проезжавших мимо участников движения, обнюхивали свои поврежденные «ведра», приобретенные в кредиты, длиною в жизнь, Богдан Киреев тихонько вышел из машины. Он не стал захлопывать дверь, чтобы звуком не привлечь к себе внимание, просто прикрыл ее плотно. Потом подошел, никем не замеченный и никому не нужный, к краю моста, поразмыслил коротко о цене человеческой жизни и сиганул вниз. Маленькая фигурка сверкнула и исчезла в ленивых водах реки, на секунду голова показалась на поверхности метрах в двадцати ниже, потом исчезла и она. Навсегда.

Предки, покукарекав и ослабив газометр, вернулись в тачку – ждать сотрудников ГИБДД,- и еще минуту или две обсуждали в горячительном припадке долбаных дятлов за рулем, долбаные мосты, долбаное потерянное время, долбаный ремонт. Вся эта филиппика бесстрастно записывалась фоном на регистратор, уставившийся глазком на картину аварии; а неделей позже запись уже транслировалась во всех соцсетях и группах страны. Потом внезапно – о-ба-на!- а где этот?! Богдан, спрашивается, где? Короткое молчание, потом хлопки дверцами, то-се, отрывистые реплики, через минуту Киреевы пришли к выводу, что их сына похитили, и набрали 102.

Далее пошла обычная в таких делах свистопляска, с полицейскими мигалками, составлением протоколов, неискренними истериками, поиском возможных свидетелей через объявления на новостных сайтах и через соцсети. При этом отрабатывалась версия, которая казалась самой очевидной,- что мальчик упал с моста. Что и нашло подтверждение двумя днями позже, когда тело Богдана Киреева обнаружили рыбаки на берегу реки в двух километрах от моста. Мертвого и наслаждающегося тишиной.

Просмаковали; а буквально на следующий день после того, как нашли тело Киреева, убилась током девочка по имени Ксения Садовод. И если ситуация с Богданом так и осталась двусмысленной – не было доказательств, что мальчик прыгнул сам, как не было и свидетельств обратного, хотя полиция проверяла версию того, что предки спецом спровоцировали аварию, чтобы избавиться от сына… или от тела сына, пока все были заняты осмотром «ведер»,- в общем, если самоубийство Богдана и оставалось под вопросом, то с Ксенией таких проблем не возникло. В то же время общественность напрочь не врубалась, какие у Ксении могли быть причины. Девочке было 12 лет, она уже начала оформляться, как женщина, на нее поглядывали мальчики; Ксения отлично училась и посещала секцию плавания. С родителями – прекрасные отношения, подтверждено многократно. В школе – никаких конфликтов, ни явных, ни скрытых, что также подтвердило следствие. В прошлом – никаких темных пятен, все настолько прозрачно и типично, что от этого еще страшнее.

Ну, был один момент так-то… Месяцем ранее Ксения ушла на встречу с подружками и обещала маме, что вернется в 7 вечера. Когда стукнуло 9, а девочки все еще не было, мама, устав елозить, позвонила подружкам. Подружки в унисон прочирикали, что с Ксенией они раскланялись без четверти семь, так что по всем параметрам та должна была давно сидеть дома и писать дневник. Мама Садовод посерела лицом и повзрослела вдвойне, и хотела уже начать обрывать телефоны и бить в колокола, но тут в дверном замке зашкворчало, и заявилась Ксения. Заявилась пришибленно, всем своим видом выражая раскаяние. Девочка повинилась, что заболталась с подружками и забыла о времени, клятвенно пообещала, что больше такого не повторится, и исчезла в своей комнате. Ни с какими подружками она не заболталась, о чем подружки уведомили только что, однако сильнее, нежели к поиску истины, мама сейчас тяготела к поиску коньяка. Она посчитала, что на сегодня с нее хватит, а время расколоть дочь у нее еще будет. Но время не пришло. А через месяц уже и без надобности.

Еще десятилетний Даниил Яркин. Этот вообще отчебучил в анналы и пал смертью храбрых. Был он простуженный на голову с самого рождения, потому как роды выдались трудными, и маму кесарили. В саду было не так заметно, в таком возрасте все они немного с приветом, но в школе Даниил уже верно присвоил этикетку с надписью «неадекватыш». Прежде всего он за каждым разом лез в бутылку, - надо, не надо. Обсуждали последний фильм с Росомахой и смерть Росомахи, Даниил Яркин при этом разволновался и начал орать, что Росомаха не умер, только дебилы так думают, в кино спецом так показали, а умные люди знают, и че, кто-то не согласен, идем выйдем, пасть порву и все такое. В другой раз смотрели в классе видеоролик «Скажи наркотикам нет», после которого Даниил Яркин начал сайгачить и размахивать руками, вереща, что все это – обманка, отвлекающий маневр, а самый страшный наркотик современности – чай! Ну чай, заварочный, или в пакетиках, не суть – черный или зеленый, душистый тоже, с привкусами и прочий байховый. Все и всюду хлещут гребаный чай, весь мир пьет чай, все постоянно сидят на этом чае, а скажи кому, что он чайный наркоман, тот посмеется, - сие и является главным доказательством зависимости, вот и видеоролик подтверждает. Когда кто-то из класса заметил, что жопу тоже подтирает весь мир, стало быть, следуя логике, самый страшный наркотик – туалетная бумага, а все они – сортирные наркоманы, Даниил Яркин перекосился и сообщил, что сейчас он найдет в сумке нож и всех почикает. Ворошился в поисках он долго, никак не находил, икая и пукая, и все приговаривал, что всех убьет; было очевидно, что ножа у него нет, но все равно народ предпочел убраться от него подальше.

В тот день тоже исполнил. Речь зашла о нашумевшем случае с Богданом Киреевым. Основные участники дискуссии склонялись к мысли, что Богдан – слабак, раз выбрал такой путь. Кто-то мог возразить, но не сильно, и само обсуждение протекало в спокойном русле ровно до тех пор, пока рядом не образовался Даниил Яркин. Чухнув, о чем базар, пацан тут же начал в привычном темпе бросаться на людей и скалить зубы, брызжа слюной. Даниил доказывал, что даже прыгнуть с вышки в бассейне – и то нужна определенная доля смелости. Если же сигануть и стать мертвым – это надо быть просто настоящим героем и мужиком. Это надо иметь яйца и хребет. Харкался на одноклассников Яркин до тех пор, пока кто-то не психанул и не вызвал того на слабо, потребовав продемонстрировать собственные яйца и хребет, если он такой умный. Пусть он пойдет и сверзится где-нибудь с вышки в угоду всем, тогда они готовы поверить в его теорию и рукоплескать его космической смелости.

Глаза Даниила Яркина засверкали предынсультно. Думали, он полезет в драку, но тот вдруг убег, чем вызвал хихиканье. Думали, в тубзик побежал, реветь от обиды (или становиться сортирным наркоманом), а то и вовсе взял старт до дому, не стерпев обиды, ну и славно, хоть на остаток дня избавлены от его харканья. Даниил Яркин в самом деле рванул в сторону дома, вот только он не собирался утирать сопли, или отрываться в соцсетях, или унывать. Не-а, Даниил Яркин прибежал домой, выгреб все запасы таблеток из родительской аптечки, а потом взял и сожрал их. Когда вечером после работы родители обнаружили его на полу в собственной блевотине, спасать его было уже поздно. Ну, что ж, чел доказал, что достоин, или что смел, или что бы то ни было. Земля ему пухом.

Еще пацан с частного сектора. Про того мало что известно. Свистят, что он был неоднократно бит отцом, так что однажды заманался и порезал вены. Но официальные сведения были скудными, историю вообще заминали знатно, потому как батяня был полицейским, и, видимо, созвучность профессии со словом «палица» не оставляли пацану шансов в будущем. Пацан с частного сектора умер, бросив отцу на заклание своего младшего брата. Что ж, не самый достойный поступок, но тут не нам судить.

Еще девочка из благородной семьи, которая жила с бабкой, котом, двумя песелями, и золотой ложкой. Родители у девочки имелись, но какие-то адмиралы,- мотались по воинским частям и заграницам и играли в войнушку. Всем заправляла бабушка – отводила девочку в школу, готовила завтраки-обеды-ужины, вычесывала кота, выгуливала песелей, которые все время мечтали от нее удрать на вольные хлеба, бабушка же была крепкой. Девчонка в бабушке души не чаяла, и с подружками ладила, и деньжата родители слали,- жаловаться не на что. А потом девочка внезапно стала песелем – взяла и удрала. Причем дождавшись наступления холодов,- собралась в школу, а отправилась на тот свет. Только не сразу, а помучилась. Волонтеры искали ее два дня, нашли только на третий, в лесу за городом, в кустах, погибшую от переохлаждения. Мотивы поступка – неизвестны. Неожиданно на фоне страстей родилась версия о причастности ко всем подобным случаям очередного интернет-клуба самоубийц, который мог склонить дуркующих подростков к летальному исходу. Версия не получила подтверждения. А может, никто не захотел глубоко рыть, обед же скоро, и лень вдобавок.

В эту когорту малолетних дурней зафрендился Вован Аноров, которого, впрочем, сюда не звали, потому как подростком он себя ощущал последний раз лет тридцать назад. Обитал Вован в частном, заскорузлом домишке, много лет работал бухариком второго разряда, а поскольку должность эта неоплачиваемая, то пил на женины. Когда жена прятала деньги, Вован устраивал концерты, стращая похмельем и грозя самоубиться, если не даст. Жена поначалу не реагировала, и Вован шел в сарай вешаться, ставил чурбак, прилаживал петлю, все чин-чинарем, только вешаться не торопился, а ждал. Жена Вована Анорова ломалась и деньги давала; а Вован пил. Так и случилось в тот день, Вовка отправился в сарай вешаться и окочурился. Только не в петле закончил Володенька, а в добрых традициях дарвиновской премии: из-под ног выскользнул чурбак, Вован навернулся и сломал шею. Так что с определенной долей натяжки можно и этого приписать к рядам самоубийц, а можно и не приписывать. По-любому пес с ним.

В середине октября город взбудоражила новость о том, что покончил с собой известный подростковый психотерапевт Виктор Петрович Петров. Правда, многие горожане только после его смерти узнали, что в городе имеется (-лся) известный подростковый психотерапевт Виктор Петрович Петров, но не суть, умер же. По словам источника, близкого к правоохранительным органам (но не принадлежащего к оным), в отношении врача проводилась проверка в связи с заявлением одной из его пациенток, что якобы Петров совершил над ней развратные действия. Виктор Петров был моментально уволен из клиники, где он работал, у него провели стихийный обыск. Никаких доказательств, подтверждающих склонность доктора к педофилии, выявлено не было, однако заявление девочки, как мог бы заметить Глеб Жеглов, пересиливало любые отсутствия любых доказательств. Пока суд да дело, нервы у врача не выдержали, и тот вздернулся. Повесился в своем же собственном кабинете, в последний рабочий день, сразу после обыска полиции. По слухам, на собственном же галстуке. Чуть позже девочка, обвинившая Петрова в надругательстве, дала опровержение.

Все эти трагические смерти, обрушившиеся на город осенью, меркли по интенсивности слухов, домыслов, загадок, разоблачений, уголовных и журналистских расследований со случаем добровольного ухода из жизни ученика восьмого класса среднеобразовательной школы №20 Игоря Мещерякова.

Из новостных пабликов на майл.ру:
Вчера город потрясла очередная страшная новость: с балкона собственной квартиры, с высоты седьмого этажа, выбросился ученик 8-го класса, 14-летний Игорь Мещеряков. По информации МВД, суицид случился поздно ночью или же перед рассветом. Родители мальчика в момент самоубийства крепко спали. Тело было обнаружено утром под окнами местным дворником. По словам врачей, смерть наступила мгновенно, так что отсутствие помощи или свидетелей никак могло повлиять на печальный исход.

Позже неподалеку от тела были найдены фрагменты накладных наушников, которые опознала мама Игоря. Предполагается, что мальчик выпрыгнул с балкона под звуки музыки. Мама Игоря Мещерякова в данный момент находится в больнице с серьезным нервным потрясением.

Полиция проводит проверку.

Из беседы с Владой Вячеславовной Пушкаревой, классной руководительницей:
- Мало что могу сказать. Учился на тройки. Не выделялся. Учителям не дерзил, не конфликтный, замкнутый. В общественной жизни не участвовал, в соцсетях тоже не припомню, чтобы вступал в диспуты. Иногда смотрел в потолок или стену. Ну и что, сейчас половина таких. Они смотрят в стену, а перед глазами их гаджеты. В школе запрет на телефоны, вот у них и стресс. Никаких признаков депрессии. Слышала, их семью посещали из комитета по опеки и попечительству? Ну вот с них и спрашивайте. В школе на него не оказывалось никакого давления, опросите хоть всех. И конфликтов не было, не говоря уже об унижениях – боже упаси! Синяки? Ну да, это все знали, он же спортом занимался. В моем классе учится девочка, которая ходит на гимнастику, и тоже, представьте себе, иной раз приносит синяки. О проблемах с лунатизмом на лбу не написано, откуда нам было знать? Родители ни словом, ни взглядом. С них спрашивайте! Я понимаю, что хотели, как лучше, ну вот и получили, как лучше. У Игоря что, педиатра не было участкового, который должен быть в курсе? Вот с него и спрашивайте!

Из беседы с Романом Гунько, соседом Игоря по парте:
- Так-то нормальный, но часто проваливался. Не, не в снег, а в себя. Почитайте в книгах, узнаете. Не, не зависал, а именно проваливался. Как будто внутри него программа сбивалась. Вы почитайте книги про таких, все поймете. А еще, например, вижу его как-то летом на каникулах. Подхожу, типа, Игорь, привет. Он мне тоже – привет, как дела, все такое. Но смотрю – как будто боится меня. Только он меня не боялся, а походу тупо шугался всего. Зашуганный был немного. Ему и в школе тяжко было. Вроде бы чего там мучиться,- заучил перед уроком, рассказал на память, потом забыл. Четверку заработал, нормально. А он – не мог. Всегда тупил, ему разобраться нужно было во всем, что да как, разложить по полочкам. Заучить не мог, а так нормальный чел. Не напрягал никогда.

Из беседы с Еленой Козленко, старостой класса, в котором учился Игорь Мещеряков:
- Он ни с кем не дружил, тихоней был. В каких-то подлых поступках не замечен, ребят не подставлял, ни на кого не жаловался, но и не сближался. Я пару раз мониторила его страницу в соцсетях. У меня должность просто такая, я же должна знать, что вообще в классе происходит, я все-таки староста. У нас, к примеру, был инцидент однажды на национальной почве, представьте себе. И его можно было предотвратить, потому как виновный постил у себя на странице всякие нехорошие призывы. Нет, я тогда еще не была старостой, потому и не могла знать. Просто так шпионить за одноклассниками нет у меня привычки. Так вот, ничего у Игоря не было на странице, вообще никаких намеков, что у него беда, или что он в отчаянии или ему нужна помощь. Он был обычный, ни плохой, ни хороший, ни разу ни единого конфликта с ним, но и хороших поступков не замечалось.

Из беседы с Мартой Точилиной, одноклассницей Игоря Мещерякова:
- Он был двуликий. Не двуличный, не путайте, у нас тут и без того двуличных героев хватает. Двуликий. Он был не тем, кем казался. Я всегда подозревала, что Игорь рисуется тугодумом, но на самом деле он не такой. Ему удобно просто. Почему – не спрашивайте, не знаю. Просто мысли. А потом я обнаружила, что у Игоря есть вторая страница во Вконтакте, секретная. Просто обнаружила, случайно. Вернее, мне подсказали. В общем, не помню, как-то обнаружила. Если вы глянете, чего он там пишет, вы очень удивитесь.

Из беседы с Иреком Рахимкуловым, тренером городской секции дзюдо, которую посещал Игорь Мещеряков:
- Хлипкий был. Не боец. Столько времени пытались из него мужика сделать, все без толку. Не вышло. Из-под палки он ходил, родители заставляли. Потом вдруг придумал, что его здесь обижают. У меня здесь все под контролем. У меня проверки постоянные, все всегда на «отлично». Он часто прогуливал. Никаких синяков я не видел. О том, что у него проблемы на нервной почве, или как это сейчас называется, сам только что узнал. Не удивлюсь, что он и это придумал. Вообще, он богат на выдумки был. Может, он и синяки сам себе ставил. Чтобы на тренировки не ходить. Не знаю, родителей его спрашивайте. Вообще, мутная семейка какая-то.

Из допроса Тенгиза Юматова, дворника, обнаружившего тело Игоря Мещерякова:
- Я не первый был, который его нашел, вы не правильно думаете. Везде пишут, что я его нашел, но там темно еще было, когда я убираться выхожу. Я его не видел, вы не правильно думаете, я того человека увидел сначала. Он стоял и смотрел. А я не думал совсем! Я же думал, что он на собаку смотрит, собаку свою выгуливает, не обратил внимание совсем. Занялся делами, потом смотрю – того человека нет, а собака – осталась. Я и подошел, только не собака это была, я не правильно подумал, а тот мальчик лежал. А тот, который,- это мужчина был, а как выглядит - я не видел. Я же думал, он здешний, собаку выгуливает, и не смотрел. Он первый и нашел того мальчика на асфальте, а потом убежал. Испугался, наверное. Потом я уже в милицию позвонил.

Из новостных пабликов на майл.ру:
Вскрылись новые подробности по делу о самоубийстве ученика восьмого класса, Игоря Мещерякова. Накануне трагедии некоторые жители ближайших домов видели, как мальчик бежал по улице в слезах. По свидетельствам очевидцев, он явно от кого-то спасался. Есть серьезное подозрение, что Игорь подвергался травле.

В то же время, судя по показаниям одноклассников и учителей, в школе такая проблема исключена. На данный момент нет ни одного свидетельства, прямого или косвенного, о том, что Игорь пал жертвой школьного буллинга. Скорей всего, если и были инциденты, то с дворовыми ребятами, и это никак не связано со школой.

Полиция, тем не менее, учинила всестороннюю проверку школы, в которой учился мальчик. Также прорабатывается версия об уличных конфликтах. Решается вопрос о возбуждении уголовного дела по статье 110 УК РФ «Доведение до суицида».

Из новостной группы Вконтакте:
Неожиданно открылась поразительная деталь в деле о самоубийстве Игоря Мещерякова. Как оказалось, Игорь имел проблемы со сном психического характера. Что если именно хроническое недосыпание стало причиной его отчаянного поступка? Поразительно же не это. А то, что Игорь Мещеряков в связи со своим недугом посещал психотерапевта Виктора Петрова. Того самого Петрова, который сам покончил с собой неделей раньше, повесившись в собственном кабинете.

На данный момент никаких объяснений этому совпадению от полиции не поступало: в интересах следствия подробности не раскрываются. Вопросы остаются. Тревожные вопросы. Если между Виктором Петровым и Игорем Мещеряковым была связь, то не существует ли аналогичных связей между Виктором Петровым и другими детьми, покончившими с собой этой осенью? Что вообще полиция думает обо всех этих случаях, которые и без всяких надуманных страшилок тянут на стихийное бедствие? Действительно ли в городе существует «Клуб самоубийц», о чем уже не раз заходила речь? Имеются ли подробности, протоколы, записи бесед вышеупомянутого Петрова с его пациентами, и если так, не присутствуют ли среди них намеки на альтернативные способы решения проблем? Например, смерть? Что если Петров – очередной Доктор Смерть?

Вступайте в нашу группу и следите за новостями.

Из допроса Сергея Мещерякова, отца покончившего с собой Игоря Мещерякова:
- Расскажите, что произошло в тот день.

- Как обычно. Игорюня пришел из школы. По субботам я часто работаю, но в тот день был дома. Вике как раз позвонила подруга с работы…

- Имя подруги?

- Я понятия не имею. Какая-то с работы. Та тетка, которая нам Петрова советовала, она и позвонила. Сказала, что Петров повесился. Мы потом Игорюне рассказали, когда он пришел.

- Зачем?

- Ну как. Он же ходил к нему на сеансы эти.

- Зачем Игорю нужно было знать, что его психотерапевт вдруг покончил с собой?

- Вы про это… Он бы все равно узнал. Лучше от нас, чем от кого-то.

- Вы это обсуждали с женой?

- Что обсуждали?

- Обсуждали, что должны рассказать сыну об этой новости?

- Нет… Не обсуждали.

- Ваша жена сама приняла решение?

- Вроде бы… Да не помню, зачем все это? Как-то само вышло, не обсуждали.

- Вы обсуждали что-либо с женой, какие-то совместные вопросы? Обсуждали, к примеру, сам вопрос о посещении психотерапевта? Или о посещении секции дзюдо?

- Я не помню, что мы обсуждали и как. Слышьте, хватит долбить одно и то же, сейчас реально не до этого. Что-то мы обсуждали, что-то нет. Как у всех. У нас в семье все само собой решалось, без напрягов.

- Что было дальше в тот день. Вы рассказали Игорю, что дальше?

- Мы были на кухне. Игорюню сильно тряхнула эта новость. Я совсем не думал, что он так прикипел к этому Петрову.

- Вы считаете, что Игорь покончил с собой из-за солидарности?

- Не… хотя, возможно. Я просто не знаю, что думать.

- Вы говорили Игорю, что на Петрова завели дело о приставании к пациентке?

- Да, Вика сказала. Но это по-любому бред.

- Откуда такая уверенность?

- Так только дебилы могут делать, в кабинете своем приставать. Петров точно не дебил. Если бы он был педофилом, он бы тихарился где-нибудь, не подкопаешься.

- Вы это тоже сказали Игорю?

- Да, блин. Лучше бы я молчал. Лучше бы Игорюня думал, что Петров этот педофил проклятый. А может, он правда педофил проклятый? Может, я ошибся? Тогда получается, что Игорек тупо из-за педофила с собой покончил?

Из телефонного разговора дипломата МИД России по второму департаменту Азии, Дениса Сомова, с главврачом психоневрологического диспансера, Иваном Хлебниковым:
- Добрый день. Меня зовут Денис Сомов, я давний знакомый Виктора Петрова.

- Здравствуйте. Но я вам сразу должен сказать, что не имею права обсуждать никаких подробностей, я дал подписку…

- Простите что перебью, но телефон мне дали в полиции.

- Вот как?..

- Мне не нужны подробности. Мне известны подробности. Напротив, я намерен добавить кое-что от себя. Есть высокая доля вероятности, что Виктор не делал того, в чем его обвиняют.

- Послушайте… Денис, так? Денис, я не совсем понимаю. Если у вас есть какая-то информация, и вы хотите ею поделиться, вам лучше прийти к следователю…

- Я не могу этого сделать. Я работаю в МИДе России, и завтра я уезжаю в Индию на два года. Боюсь, даже официальная повестка из органов в данном случае ничего не изменит.

- Но почему вы звоните мне?

- В полиции не могут принять показания по телефону, нужно очное присутствие…

- То есть я – это компромисс, так?

- Ну, вроде того. Можно сказать и так.

- Честно говоря, не ожидал, что о трагедии с Виктором известно в Москве.

- Что вы, совсем нет! Я узнал из паблика Вконтакте, я подписан на новостную группу города. Все-таки я там родился и долго жил. В детстве мы с Виктором дружили, потом мои родители переехали, и мы потеряли связь. А потом вдруг неожиданно жизнь столкнула. Мы сблизились уже по-взрослому и даже вместе ездили в Индию.

- Так это вы! Как же, знаю! Виктор мне рассказывал. Имя, простите, запамятовал. Но слышал о вас, слышал. Думаю, Виктору было бы приятно узнать, что вы… так реализовались.

- Это все родители. Все благодаря им.

- Денис, я вас должен сразу предупредить, коли так. На моем телефоне автоматическая запись всех разговоров. Учитывая занимаемый вами пост, должен ли я отключить запись?

- Совсем нет. Секретов полишинеля не будет. Только по делу, только по Виктору. Записываете – и славно.

- Тогда внимательно слушаю вас.

- Когда мы были в Индии, мы значительно сблизились. И путем долгих откровенных разговоров я наткнулся на тот факт, что у Виктора была… не знаю, какой медицинский термин будет правильным… было гипертрофированное чувство вины. И это чувство, как водится, притягивало события, чтобы еще больше усилиться. У него умер сын, вы знаете. Виктор убедил себя, что именно он виновен в его смерти. В день трагедии он принял алкоголь, и он думал, что после этого мог что-то сделать с ребенком. Мог полезть с ним нянчиться, или же ребенок заплакал, он начал его утешать и что-то сделал. Неосторожно тряхнул, придавил или выронил. Я спросил его, есть ли хоть какие-то малейшие факты, которые могли это подтвердить? Ничего, никаких фактов. Виктору просто удобно было так думать. Удобно для вины. Он погрузился в эту вину с упоением, начал отталкивать жену, друзей, вообще саму жизнь. И сейчас мы можем иметь то же самое. Прошли годы, все забылось, Виктор возмужал и чего-то добился, но это чувство, эта преувеличенная вина, она никуда не делась, она так и сидела в нем. И когда его обвинили в том, в чем обвинили, все это выстрелило. Взорвалось. Он мог вновь убедить себя, что действительно что-то сделал с этой девочкой. Или он мог убедить себя, что не помог ей на должном уровне, как следовало специалисту, и должен понести наказание. Я слышал, девочка эта опровергла свое заявление?

- Да. Но дело пока не закрыто. Следствие ведется. Потому что самоубийство Виктора почти всеми воспринимается, как признание.

- Потому я и звоню. Надеюсь, моя информация сможет поколебать эту уверенность, по крайней мере, у вас.

Из допроса Сергея Мещерякова, отца покончившего с собой Игоря Мещерякова:
- Вы спрашивали у Игоря в тот день, какие у него были взаимоотношения с Петровым?

- Да, Вика спросила. Мы как раз спорили, правда то, что говорят про Петрова, или нет. Вика спросила, были какие-то намеки или что-то подозрительное?

- Что Игорь ответил?

- Он походу не особо понял, о чем вообще речь. Мы поговорили об этом немного, но Игорюня молчал. Потом я вспомнил про звонок Ирека и решил тоже заодно рассказать.

- Ирек – это Рахимкулов Ирек Римович, тренер секции дзюдо, которую посещал Игорь?

- Да, он самый.

- Что это был за звонок, о котором вы вспомнили?

- Он по поводу опеки звонил. Вернее, по поводу проверки.

- Можете пояснить подробнее?

- К нам опека приходила пару месяцев назад.

- Комитет опеки и попечительства?

- Да, они.

- Что послужило поводом?

- Точно не знаю, они не сказали. Намекали, что кто-то дал сигнал. Мы подозревали, что бабка сверху. В смысле, соседка.

- Сигнал – о чем?

- О том, что у Игорюни периодически бывают синяки.

- Откуда у Игоря были синяки?

- Ну вы же и так теперь все знаете. Из-за лунатизма, он и к Петрову из-за этого ходил. Мы всем говорили, что синяки из-за спорта. Но кто-то настучал, и из опеки пришли.

- Как это связано с Рахимкуловым?

- Из опеки спросили, откуда синяк. Как раз накануне у Игорюни приступ был, он ударился и получил синяк этот.

- Вы сами видели, как он ударился?

- Да нет… Ночью было.

- Ваша жена видела, как Игорь падал?

- Думаю, нет…

- С чего вы взяли, что это от падения?

- Ну раньше так и было… А больше откуда?

- То есть раньше вы были свидетелем того, как Игорь ходил во сне?

- Не… Я ни разу не видел.

- А ваша жена?

- Ну так да, она и рассказала.

- Вы не находите это странным?

- Что? Что странно?

- То, что вы никогда не видели приступов лунатизма, хотя они случались неоднократно.

- Они редко случались. И я сплю крепко. Очень выматываюсь.

- Вернемся к Рахимкулову. О чем вы говорили?

- Он ругался из-за опеки. Мы опеке сказали, что синяк у Игоря из-за дзюдо, а они учинили проверку Иреку из-за нас.

- Что он хотел от вас?

- Да ничего не хотел, просто звонил поругаться. Я сначала пытался сгладить, но потом он начал грубить, потом про Игорюню начал говорить гадости. В общем, я не выдержал и тоже психанул. Ну, мы поругались. Неприятный разговор тогда вышел.

- Вы все это рассказали Игорю в тот день? Сразу же после известия о том, что погиб его психотерапевт?

- В общих чертах рассказал.

- Что было дальше?

- Потом Вероника сама рассказала про Ирека…

- Что именно?

- Ну, что он цеплялся к ней. Звонил на работу постоянно. Звал на свидания. В сауну звал. Он ведь тогда даже не позвонил узнать, почему Игорь вдруг перестал ходить резко. Я даже удивился, Игорь все-таки долго к нему ходил. Потом понятно стало, когда жена рассказала. Он, Ирек в смысле, наверное подумал, что я узнал и запретил Игорю тренироваться. В общем, санта-барбара. Грустно все это сейчас, а тогда весело было, мы даже поржали, и вроде Игорюня встрепенулся, ожил. Я еще спросил Вику, чего она раньше молчала, а она сказала, что из-за Игоря. На него это как-то могло перейти.

- Вы знали, что Игорь периодически посещает вашу знакомую, Нину Полянскую?

- Нет. Понятия не имел.

Из допроса Нины Полянской, знакомой семьи Мещеряковых, предположительно, одной из последних, кто видел Игоря перед смертью:
- Расскажите о ваших встречах с Игорем Мещеряковым. С какой целью вы встречались?

- У Игоря в школы были проблемы по успеваемости по некоторым предметам. Я помогала ему с физикой.

- Какое у вас образование?

- Я экономист.

- На чем основано ваше желание стать репетитором?

- Это не было репетиторством. Я – не репетитор. Я просто друг семьи. Это была дружеская помощь, бесплатно. В школе я неплохо ладила с физикой. Когда узнала, что у Игоря проблемы с этим предметом, то предложила позаниматься.

- Почему так случилось, что родителям Игоря не было ничего известно об этом?

- Мы так условились. Это был наш секрет.

- Это было ваше условие или Игоря? Кто первый предложил держать все в секрете?

- Игорь и предложил. Он не хотел, чтобы родители давили на него результатами. Но мы не были уверены в результатах. Как я уже говорила, я не репетитор. Мы решили попробовать и, в случае успеха, потом уже это обнародовать.

- По свидетельствам одноклассников и учительницы физики, уже с начала учебного года отношение Игоря к предмету заметно улучшилось. Он делал успехи, и учительница ставила ему четверки. Вы знали об этом?

- Да, Игорь очень гордился собой.

- Почему же вы и тогда не открылись родителям мальчика, а продолжили свои встречи тайно?

- Успехи были небольшие…

- Вы ждали, когда Игорь выиграет областную олимпиаду?

- При чем тут олимпиада?

- Чего же вы ждали? Возможно, были другие причины держать вашу связь в тайне?

- О чем вы говорите, какая связь! Мы просто занимались по выходным физикой!

-Не было ли в ваших отношениях с родителями Игоря чего-то такого, что могло повлиять на ваши встречи, если бы им стало известно?

- Нет. О чем вы?

- Не было ли в ваших отношениях с Игорем чего-то такого, что могло вызвать неудовольствие его родителей, если бы им стало известно?

- Что это значит? С чего такие намеки?

- Ответьте на вопрос.

- Нет! Мы просто занимались физикой! Я не понимаю, к чему вы все время клоните!

Из допроса Сергея Мещерякова, отца покончившего с собой Игоря Мещерякова:
- Как давно вы знаете Нину Полянскую?

- С детства. Мы жили в одном дворе, потом она переехала. Она меня с женой познакомила, они дружили.

- Как они подружились?

- Точно не скажу, кажется, где-то в соцсетях. Они сначала удаленно дружили. Вика тогда в Уфе училась, как раз на последнем курсе. Потом приехала к Нине в гости, так и осталась.

- Вы знаете, почему ваша жена не вернулась после учебы в свой родной город?

- Толком нет, она не любила вообще рассказывать про это.

- Насколько сейчас ваши отношения с Полянской можно считать дружескими?

- Вполне. Дружим, как обычно. Как и раньше.

- Полянская часто бывала в вашем доме?

- Периодически. Мы иногда в баре встречаемся, иногда у нас дома.

- А у Полянской дома?

- У нее места мало. У нас больше. Можно более-менее застолье организовать.

- То есть вы не были дома у Нины Полянской?

- Почему, был. Пару раз, не больше.

- Вы встречаетесь обычно все вместе? Вы, ваша жена и Нина Полянская?

- Либо так, либо еще друзья приходят.

- Нина Полянская приводила с собой кавалеров?

- Бывало. С чего такой интерес к Нинке вдруг?

- Возможно, с того, что она была одной из последних, кто видел вашего сына живым. У вас самого не возникает интерес?

- Мне Нина уже все рассказала. Про то, что они с Игорем занимаются… Занимались… Блин… Я до сих пор поверить не могу…

- Вы хотите, чтобы мы прервались?

- Не, нормально. Спрашивайте. Просто это совпадение все, зачем в этом ковыряться?..

- Полянская вам одному рассказала про свои встречи с Игорем?

- Жена сейчас в больнице, вы же знаете.

- Были ли у Нины Полянской серьезные отношения с кем-либо за последние два года?

- С Лехой вроде они долго встречались. Сейчас разбежались.

- Алексей Колбасенко?

- Он.

- А раньше, до Алексея Колбасенко, были у Нины серьезные отношения с мужчинами?

- Реально не врубаюсь, к чему столько говорить о Нине? Спросите Нину, зачем меня этим дергать? У меня сын погиб так-то, я из последних сил терплю…

- Вы знали, что два года назад Нина Полянская делала аборт?

- Аборт? Нет. Не знал.

- Вас это не удивляет?

- Чему удивляться? Человек сделал аборт, сейчас все делают аборты.

- Тому, что вы, как ее друг, ничего не знали об этом?

- Ну не знал, и что? Это не тот случай, чтобы им делиться.

Из допроса Нины Полянской, знакомой семьи Мещеряковых:
- Расскажите, как в тот день проходили ваши занятия с Игорем?

- Не получилось занятий в тот день. Игорь пришел как в воду опущенный. Я думаю, он пришел, чтобы отвлечься. Я сразу поняла по его состоянию, что физику лучше отложить. Он переживал по поводу своего психолога.

- Он вам сам об этом сказал?

- Нет. Я уже потом сложила два и два.

- Вы что-нибудь знали о психических проблемах Игоря? О его лунатизме?

- Абсолютно ничего. Они не рассказывали. Вообще никому. Только сейчас все вскрылось. Он ведь раньше у меня ночевал, когда маленький был. Но в то время таких случаев не было, а потом меня перестали просить за ним приглядеть. Теперь понимаю, почему.

- Вы считаете, что из-за лунатизма?

- Ну да, из-за чего же еще?

- Каких-нибудь других причин.

- Каких причин? Не было никаких других причин.

- Таким образом, в тот день ни вы, ни Игорь не были расположены к занятиям физикой?

- Игорь не был точно.

- А вы были?

- Ну, разумеется.

- Но решили отложить, увидев его состояние, так? И что же вы делали?

- Мы просто поболтали.

- Вы пили что-нибудь, чай или кофе?

- Возможно… Не помню.

- А пили что-либо кроме чая или кофе? Что-то покрепче?

- Снова намеки. Что, например?

- Видите ли, в крови Игоря был обнаружен алкоголь. Средняя доза. Соответствует двум-трем бокалам вина, выпитым накануне. Вы что-то знаете об этом?

- Почему я что-то должна знать об этом?

- Возможно потому, что день был и для вас не совсем обычным. Ведь ровно в этот день, два года назад, вы сделали аборт. Имеется соответствующая справка из гинекологического отделения.

- И что? Какое это вообще отношение имеет сейчас? Тем более отношение к смерти Игоря? Вы что, думаете, что я его опоила, чтобы отомстить всем мужчинам в мире? А он потом прыгнул с балкона на почве белой горячки? Что за бред?

- Речь совсем не об этом. Но логично предположить, что и вы в тот день не были настроены на занятия по физике. Вопреки вашему уверению.

- Да все уже давно забыто! Два года прошло!

- Возможно, так и есть. А возможно, нет, учитывая, что после аборта вы больше не можете иметь детей. Соответствующее заключение тоже имеется, аборт прошел с осложнениями. Наверное, вы все-таки не сильно хотели заниматься физикой в тот день, и состояние Игоря было всего лишь поводом отменить занятия?

- Даже если и так? Что с того? Что вы уперлись?

- Из-за одного нюанса: почему бы вам в таком случае не отменить встречу вообще? Но вы этого не сделали, более того, вы пишете Игорю сообщение в социальной сети, где уточняете, придет он или нет?

- Мы занимались по субботам. Каждую неделю. Это была – суббота! То, что случилось два года назад, не повод, чтобы устраивать панихиду. Нужно думать о живых. Если вы читали сообщение, вы видели, что я не тянула Игоря на аркане, а всего лишь спросила, идет он или нет.

- Ну а что вы так занервничали?

- Я просто не понимаю, к чему все эти вопросы?

- По свидетельству вашего работодателя, примерно два года назад у вас на работе возникли проблемы в связи со злоупотреблением вами алкоголя. Ваш работодатель даже вынес вам предупреждение, грозил уволить, если вы не возьмете себя в руки. Что вы можете сказать по этому поводу?

- Ничего. Сейчас это вообще не имеет значения. Тогда я взяла себя в руки, все окей.

- Мы консультировались с врачом, и он подтвердил, что такие осложнения, какие возникли у вас во время аборта, вполне могли возникнуть на почве злоупотребления спиртным.

- Я вам еще раз повторяю. Все это в прошлом и сейчас не имеет ни малейшего значения.

- Год назад, в это же время, у вас вновь появляются недоразумения на работе. На сей раз работодатель не уверен насчет спиртного. Доказательств не было. Но проблемы, тем не менее, были. Рассеянность, забывчивость, опоздания, вялость. Потом все вновь прекратилось. Вы, наверное, уже догадываетесь, к чему все идет?

- И к чему же все идет?

- В этом году вы, наученная горьким опытом, просто берете две недели в счет отработанных ранее выходных. Можно узнать, по какой причине?

- Я просто устала. Вы меня в чем-то подозреваете?

- Вопрос наличия алкоголя в крови Игоря Мещерякова требует ответа. Дело резонансное, и эти ответы будут получены. У нас в городе семь самоубийств за месяц, шестеро – дети! Мы не подозреваем вас в причастности к этим самоубийствам. Мы даже не подозреваем вас в причастности к самоубийству Игоря. Но, кроме как у вас, ему больше негде было принять алкоголь. Мы предлагаем вам добровольно все рассказать. Мы опросили ваших соседей, мы опросили продавцов и кассиров ближайших к вам магазинов. Мы ведь ходим всегда в одни и те же магазины, не правда ли? Кассиры помнят своих клиентов, особенно, если клиенты резко меняют привычный набор покупок. А еще есть камеры. Они и на улице есть. Вы в курсе, что на торце дома напротив имеется камера, которая захватывает и ваш подъезд?

- Ну, хорошо! Хорошо, да, признаюсь! Я выпила в тот день!

- Что выпили и сколько?

- Вино. Две бутылки.

- Вы выпили две бутылки вина и в таком состоянии пригласили Игоря к себе?

- Да. То есть нет. Когда пришел Игорь, я выпила всего одну.

- Следует ли это понимать так, что вторую бутылку вы распили совместно?

- Да о чем вы говорите?! Что значит – распили?! Игорь – ребенок еще, он мне как сын. Я видела его состояние, видела, что-то его грызет. Я предложила ему пригубить. Просто пригубить. Он был бледный, и хотел поговорить, но не знал, как. Я решила, что немного вина его расслабит. Ни о каких трех бокалах речи нет! Он и один-то еле пригубил.

- К сожалению, экспертиза показывает несколько другую картину. Хорошо, оставим пока это. Скажите, кто был отцом вашего ребенка?

- Вы серьезно? Щас, я вам так кинулась рассказывать.

- Сожалею, но вам придется ответить. Вопрос важный.

- И чем он так важен, как это вообще связано с Игорем?

- Ответьте на вопрос. Кто был отцом ребенка?

- Я не помню. Понятия не имею. По пьяни залетела.

- Что означает ваше сообщение, которое вы отправили Игорю по смс уже после вашей с ним встречи: Прости, все вышло из-под контроля, я была не права. Не говори предкам.

- Это из-за вина. Я пожалела, что предложила ему вина. Попросила не говорить родителям.

- Насколько сильно все вышло из-под контроля? Игорь ушел от вас пьяным? Или был другой выход из-под контроля?

- Я не знаю, что еще вам сказать.

Из допроса Сергея Мещерякова, отца покончившего с собой Игоря Мещерякова:
- Как вы думаете, кто мог быть отцом ребенка Нины Полянской? Нерожденного ребенка.

- Откуда мне знать?

- У вас есть предположения?

- Нет.

- У вас доверительные отношения с Ниной Полянской?

- Нормальные. Мы с детства дружим. Говорил уже.

- Вы встречались? Когда-нибудь, как мужчина и женщина?

- Да, встречались. Давно, в юности. Это не секрет.

- У вас были когда-нибудь интимные отношения с Ниной Полянской?

- Были. Давно.

- А после того, как вы вступили в брак? У вас были отношения с Полянской? Отношения, выходящие за рамки дружбы?

- Я не знаю, что сказать.

- Скажите правду. Это просто. Нужно сказать правду. У нас есть показания Алексея Колбасенко, с которым встречалась Нина Полянская. Именно он первый озвучил то, о чем мы сейчас говорим. Он проверил телефон Полянской, ее переписку в Ватсапе, и нашел там вашу переписку.

- Похоже на Леху…

- У нас есть показания Александра Кочетова, вашего партнера по бизнесу. Он тоже подозревал, что между вами и гражданкой Полянской есть связь. И вы упоминали вашу соседку с верхнего этажа. Если вы не в курсе, ее зовут Нелли Дмитриевна Мышкина. Она показала, что видела вас и женщину, которая не являлась вашей законной женой. Несколько раз она видела вас и эту женщину в вашей машине. Гражданка Мышкина уверенно опознала эту женщину, как гражданку Полянскую.

- Хорошо. Если это так важно. Мы встречались.

- Расскажите о вашей связи. Как давно она началась, как долго длилась?

- Началась после армии, когда я вернулся. Я в запой тогда ушел. Пил сильно. Мы оба пили, я и Нина, вот в чем проблема. На этой почве мы и сблизились. Мы пили и спали. Но у нас не могло быть будущего, мы или спились бы, или бы убили друг друга в конце концов. Нужно было рвать, я и порвал. Бросил пить, стал встречаться с Викой, потом мы с ней поженились.

- С Полянской вы продолжали встречаться параллельно?

- Изредка. Потом, когда мы с Викой официально сошлись, я с Ниной завязал. Мы остались просто друзьями.

- Ваша жена знала тогда о ваших отношениях с Полянской?

- Знала. Перед свадьбой мы поговорили, и она прямо спросила: с ней - все? Я сказал: все. Больше мы не говорили на эту тему.

- Но это оказалось не все?

- Поначалу все было нормально. Но Вика… Блин, да мы друг в друга вцепились тогда, мы были нужны друг другу. Она бежала от чего-то, я это понимал, но никогда не спрашивал. Она смылась из своего города – сначала в Уфу, на учебу, жила в общаге, потом – сразу сюда. Ей нужен был муж, а мне – жена. Мне нужно было остепениться, а ей – зацепиться. С Ниной не так.

- С Полянской у вас была страсть?

- Ну да… Типа того. Поначалу мы играли свои роли, потом сорвались.

- Как это произошло?

- После вечеринки, я повез Нину домой, у нас случилось.

- Сколько вы к тому времени были в браке?

- Года два…

- С тех пор вы встречаетесь?

- Периодически… Ну в смысле, мы то сходимся, то расстаемся. Я же понимаю, что это – ненормальная ситуация, у меня семья, у нее – никого нет, но ей вроде тоже нужна семья.

- Ваша жена знала, что ваша любовная связь возобновилась?

- Поначалу нет… Потом случайно узнала.

- Расскажите подробнее – как?

- Мы встретились с Ниной днем у меня дома. Игорюня случайно пришел из школы раньше и нас застукал…

- Он видел вас с Полянской?

- Нет, Нину он не видел. Но понял, что я с женщиной. Он рассказал Вике.

- Рассказал матери, вашей жене?

- Да…

- Как к этому отнеслась ваша жена?

- Она отнеслась к этому странно. Она сказала: только не у нас дома. И больше – ничего. Я хотел как-то обсудить… Если бы мы обсудили, то, возможно, нашли бы решение. Мне самому не нравилось на два фронта жить. Но Вика не захотела обсуждать. И больше никогда не возвращалась к этой теме.

- Изменилось ли отношение вашей жены к Полянской после этого?

- Нет. Для меня это тоже сильно странно.

- Изменилось ли отношение вашей жены к Игорю?

- Нет… с чего бы?

- Изменилось ли отношение Игоря к вам после того случая?

- Ну, я заметил, что ему неприятно все это. Но потом забылось, это же давно было.

- Изменилось ли ваше отношение к Игорю после этого?

- Мое? К Игорюне? С чего?

- С того, что он, можно сказать, настучал на вас вашей жене.

- Так он ребенок был! Что он должен был делать? Я, можно сказать, на его глазах предал маму.

- Но лично Полянскую он не видел?

- Нет. Он пошел в свою комнату, и Нина как раз улизнула.

- То есть Игорь не мог знать о том, что у вас длительная любовная связь с Ниной Полянской?

- По идее, нет. Если только он тоже где-то нас не видел, как та бабка… Но он ничего не говорил, не намекал даже.

- Это был ваш ребенок? Нина Полянская забеременела от вас, когда сделала аборт?

- Мой… Я не знал ничего. Она мне потом уже сказала. После аборта…

Из материалов уголовного дела:
Установлено, что незадолго до самоубийства у Игоря Мещерякова состоялась встреча с гражданкой Ниной Полянской, подругой семьи. Встреча происходила дома у Полянской, официальной причиной встречи считалось репетиторство. Вместо репетиторства Полянская и Мещеряков занимались совместным распитием спиртных напитков. Инициатором распития выступила Полянская, к тому времени уже находившаяся в состоянии опьянения. Во время застолья Игорем Мещеряковым было выпито 3 бокала вина (данные экспертизы прилагаются), количество выпитого Полянской неизвестно.

В какой-то момент времени Нина Полянская оставила Игоря Мещерякова на кухне, а сама проследовала в комнату. Далее, имея целью преступный умысел, а именно – совращение Игоря Мещерякова, Полянская сняла с себя всю одежду и легла на диван. После этого она позвала Игоря Мещерякова проследовать за ней в комнату.

Мальчик, увидев на диване Полянскую без одежды, на какое-то время впал в ступор от увиденного. Однако, будучи в состоянии легкого алкогольного опьянения, Игорь Мещеряков преодолел ступор и приблизился к Нине Полянской. Далее произошел физический контакт, заключающийся в прикосновении к эрогенным зонам, называемый «петтинг», при этом мальчик пришел в возбуждение.

Однако полового акта не случилось по причине резкого отрезвления Игоря Мещерякова и осознания им происходящего. После этого Мещеряков быстро покинул квартиру гражданки Полянской и направился домой, как следует из дальнейших материалов дела. Позже, также осознав произошедшее, Нина Полянская испытала страх и отправила Мещерякову смс-сообщение с просьбой ничего не говорить родителям о том, что между ними произошло.

Умысел на совращение Нина Полянская категорически отрицает, утверждая, что это было спонтанное обоюдное желание.

Из показаний Радика Зуфарова, соседа и друга семьи Мещеряковых:
- Как вы можете охарактеризовать отношения между Сергеем и Вероникой Мещеряковыми?

- Че, как жили, что ли? Ну жили как-то. Она его не любила, я ему всегда говорил. Он ее любил. А ей только деньги его были нужны.

- Сергей Мещеряков очень богат?

- Не, ну все равно.

- Все равно – что?

- Нормально он зарабатывал, и квартира - его, а у нее нет ничего. Вот и жила с ним. И бабу другую терпела.

- То есть вы знали об отношениях между Мещеряковым и Полянской?

- Ну да. Теперь все знают, так что пофиг. Прикрывал я его. Мы типа вместе шли бухать, только я один шел бухать, а он к Нинке шел.

- При этом вы утверждаете, что Мещеряков любил законную жену?

- Верку? Веронику, в смысле? Любил, всяко. Верка видная баба, а Серега – он же душевный. И честный. Он ушел бы от нее, если бы не любил. Нинку он не любил, та его приворожила. Я ему сто раз говорил к бабке сходить, чтобы порчу снять. Блин, если уж из двух выбирать, то Верку. Нинка – она конченная. И бухает. По молодости так бухала, что всему городу дала. А потом Сереге подсыпала или нашептала чего-то. Он не верил. Не верил – а че бегал к ней?

- Скажите, Сергей и Вероника ссорились?

- Всякое бывало. Жизнь сейчас не сахар.

- Ну а серьезно? Были серьезные ссоры?

- До развода вроде не доходило, Серега бы сказал.

- А скандалы? Были скандалы?

- Че, дрались, что ли? Не, какой дрались, вы че! Серега же боксер бывший. Просто так с ним не подерешься. Тут сразу или больница, или гроб. Да он бы и не стал, даже если бы его Верка стулом била. Он бы ушел просто. Он и на улице не дерется.

- Никогда не дрался? На улице.

- Ну, по молодости. Это не считается. Мы тогда все стенка на стенку ходили.

- Вы видели Игоря Мещерякова накануне гибели?

- Ну видел, и че. На улице видел.

- Где конкретно – на улице?

- Во дворе у нас.

- Вы куда-то шли? Или, наоборот, возвращались?

- Я в магаз шел. За углом Пятерка, знаете? Туда и шел за пивасиком. Суббота же была.

- Вы уже выпивали в этот день раньше?

- До этого выпил сиську. Ну, в смысле, полторушку.

- Вы шли в магазин в состоянии опьянения и встретили во дворе Игоря, все так?

- Да, говорю же.

- Как он вам показался?

- Нормально. Мы не общались с ним. Он мне не друг. Не нравился он мне никогда. Маменькин какой-то. И все шмындит, все чекирит за кем-нибудь.

- Именно потому, что Игорь вам не нравился, вы и бросили его в беде?

- В какой беде, вы че? Какая там беда?

- Ранее наружная камера наблюдения зафиксировала, как Игорь Мещеряков бежал мимо упомянутого вами магазина в сторону своего дома. На лице его читались явные признаки паники. Словно он от кого-то спасался бегством. Еще через какое-то время та же камера зафиксировала группу подростков, которые бежали следом, в ту же сторону. Вы что-то знаете об этом?

- Ну, это их дела, кто куда бежит. Мы тоже в свое время бегали туда-сюда. Че, на каждого бегающего кидаться теперь?

- Имеются показания некоего Василия Привалова, живущего в том же дворе, где живете вы, и где жил Игорь Мещеряков. Этот Василий Привалов выгуливал в тот момент свою собаку породы такса. Он тоже видел бегущего мальчика, которого опознал, как Игоря Мещерякова. Он также видел мужчину, которого опознал, как Радика Зуфарова, то есть вас. А еще он видел, как мальчик, похожий на Игоря Мещерякова, прервал бег, увидев мужчину, похожего на Радика Зуфарова. Прервал бег, и между ним и мужчиной произошел короткий диалог. У вас был короткий диалог с Игорем Мещеряковым?

- Да фиг знает, не помню уже. Чет он спрашивал.

- Время? Он спрашивал время? Или дорогу к дому? Или, может, он просил вас о чем-то?

- Ну он мяукнул чет, что за ним пацаны бегут. Я говорю: и че? Он говорит, типа, разберись с ними. А че я буду разбираться, я их знать не знаю!

- То есть вы ему отказали?

- Нет. Че я ему отказал, ниче я ему не отказал. Наоборот, говорю, ладно, разрулим. Только погоди, говорю, пять сек, я до магаза сбегаю и вернусь.

- То есть вы предложили ему подождать, пока вы сходите за пивом, в ситуации, когда его преследовали?

- Ну да, а че? Ниче же не было. Нельзя сразу лезть, всегда нужно брать паузу. Да и трубы уже горели, все равно толком не соображал. Сходил за пивом, вернулся – никого нет. Ну и нормально. Значит, все само рассосалось. Если бы у них были рамсы, они бы там стояли во дворе и выясняли бы.

- Тогда бы вы вмешались и помогли?

- Базара нет, спросил бы, че за дела. Серегин пацан так-то. Лучше я спрошу, чем Серега выйдет и даст кому-нибудь в бубен. Но пацанов уже не было, так что я домой пошел.

- Понятно. Скажите, вам известен человек по имени Дмитрий Зольников?

- Чо?

Статья пользователя, зарегистрированного под ником Ingrid1800, опубликованная на одном из городских новостных сайтов:
Что ж, вот и свершилось! Случилось то, чего так боялись муниципальные комитеты, от чего так упорно открещивалась доблестная полиция, что так тщательно замазывали боты, уводящие любые разговоры, касающиеся этой темы, в иное русло.

И нет никаких инопланетян, нет никакой «черной осени», как ее уже окрестили в городе, никаких проклятий и чудовищных совпадений (как мы помним, мэр прокомментировал нынешнюю ситуацию именно так – чудовищное совпадение). Нет никакой повальной пандемии или Клуба Самоубийц. Родители могут спать спокойно. Но не совсем спокойно, а одним глазом. Потому что если родители, общественность, полиция, - мы все, - так и дальше будем закрывать глаза и отрицать очевидное, то грядут новые смерти. Новые гибели молодых мальчишек и девчонок, которые могли бы жить и жить, но которых убило элементарное равнодушие. Равнодушие нас всех.

Свершилось. Сегодня полиция официально признала факт буллинга в отношении покончившего с собой Игоря Мещерякова. Подонки, виновные в смерти мальчика,- действительно не из школы, в которой учился Игорь. Хоть в этом правоохранительные органы не врали. В школе мальчика никто не травил, равно как и дома. А вот вне школы и дома… Преследования со стороны сверстников в спортивной городской секции – раз. Преследования со стороны дворовой шпаны, уверовавшей в свою безнаказанность – два… А третьего не дано. Возможно, было бы и «три», и «четыре», и «пять». Вот только Игорь Мещеряков оборвал эту цепь порочных чисел. Оборвал единственным способом, который посчитал самым верным.

Давайте уже признаем прямо: не могло случиться столько самоубийств на пустом месте. Я уверена, что и в случае с Богданом Киреевым, и в случае с Ксенией Садовод, и в остальных подобных случаях мы имеем место не с «чудовищным совпадением», а с чудовищной травлей, помноженной на чудовищное равнодушие. Пора признать, господа правоохранители, что до случая с Игорем Мещеряковым просто не хотелось рыть в этом направлении. Слишком уж непопулярна эта тема. Слишком уж муторна, слишком уж много возни с этим буллингом. Проще списать на психические проблемы.

С Игорем Мещеряковым у вас не получилось списать на психические проблемы, хотя очень хотелось. А теперь выясняется, что как раз накануне смерти Игоря видели на улице, спасающимся бегством от компании хулиганов. И давайте зададим вопрос: кто же пришел ему на помощь, ведь это происходило среди бела дня?

Впрочем, это вопрос риторический. Ответ и так очевиден. Что ж, будем ждать конца расследования. Будем надеяться, что в этот раз виновные не уйдут от возмездия, как это случилось с Анзуром Атоевым, избитым несколько лет назад хулиганами до полусмерти. Кстати, Анзур Атоев учился с Игорем Мещеряковым в одном классе. И вот это можно смело назвать «чудовищным совпадением».

Из допроса Сергея Мещерякова, отца покончившего с собой Игоря Мещерякова:
- Расскажите, что происходило после того, как Игорь вернулся от Нины Полянской.

- Я уже не особо помню…

- Что вы помните?

- Честно говоря, ничего.

- Совсем ничего? До этого помнили, а потом вдруг амнезия?

- Типа того. Я в тот день пиво пил. Выходной же.

- Вы каждый выходной пьете пиво?

- Нет. Не каждый. Я чаще работаю по выходным, у нас заказы на выходные падают.

- Вы упоминали, что после армии сильно злоупотребляли спиртным. Как сейчас у вас с этим?

- Сейчас нормально.

- Вы употребляете алкоголь?

- Говорю же, редко. И главное – без запоев.

- Но когда употребляете, то по многу?

- Да по-разному. Вы зря давите, я не алкаш. Я не смог бы по определению совмещать пьянки и бизнес. У Сани спросите, Кочетова. Мы бы давно разбежались, если бы один из нас бухал и другого подставлял.

- Тем не менее, вы совершенно не помните, что было тем вечером? Означает ли это, что в качестве исключения вы выпили очень много?

- Совсем нет. Ничего это не означает. А означает это только то, что у меня в голове затык. Я после третьей рюмки ничего не помню. Всегда, без исключения. Вы можете хоть кого спросить, все подтвердят.

- Все и подтвердили.

- Ну вот!

- Скажите, у вас бывают провалы в памяти, не связанные со спиртным?

- Нет. Не помню такого.

- У ваших родственников встречалось что-то похожее?

- Тоже нет. Ну по крайней мере я ничего про это не знаю.

- То есть это ваша врожденная особенность?

- Фиг знает… До армии я практически не употреблял. Бутылку пива, максимум две. Я спортом занимался. Может, это уже тогда во мне было, но как проверить? Это нужно было напиться, а такого не было. Так что за тот период не скажу. А вообще, я думаю – после армии у меня это пошло. Как по башке осколком звездануло, так и пошло.

- Имеются ли еще какие-либо странности, возникшие у вас после службы в армии? Какие-то изменения в психике, в поведении?

- Да нет… Поначалу ломало сильно, говорю же, пил тогда. Но сейчас я думаю: навыдумывал я больше, чем реально ломало. Хотелось быть таким героем, ветераном боевых действий. А алкоголь придавал куражу. Так что все лирика. Наоборот, я после армии как-то ровнее стал. Приземленнее. Делом занялся, витать перестал, уже о чемпионстве не мечтал.

- Скажите, вам рассказывали ваши близкие о том, как вы себя ведете в состоянии опьянения? Или о том, что происходит в эти периоды?

- Угу… Поначалу я думал, что от рассказов этих начну что-то сам вспоминать. Но – не сработало.

- Вас что-то удивляло в этих рассказах? Шокировало? Заставляло подумать, что это не про вас?

- Нет. Ничего не шокировало. На самом деле вы заколебали, если честно. Я хочу закончить. У меня сын погиб, а вы тут пытаетесь из меня алкаша нарисовать. Думаете на алкашку все спихнуть? Но не получится. Вам и эта ваша Мишкина подтвердит. Или Мышкина, кто она там, эта бабка сверху. Если она меня и видела бухим, то от силы раз в месяц, а то и меньше. Мы можем закончить сейчас?

- Последний вопрос. Вам знаком человек по имени Дмитрий Зольников?

- Не… Это кто? Учитель биологии?

Из показаний потерпевшего в деле об избиении 2005-го года, Дмитрия Зольникова, вызванного в качестве свидетеля по делу о доведении до самоубийства Игоря Мещерякова:
- Мы тогда одной компашкой лазали. Серега, Радик, я, Вован из соседнего дома и еще один Дима. Мы его Димна́ звали, а я – Димастый. Ну, чтоб различить. А то как-то Димна триппер подхватил, а подумали, что я… Прошу прощения. Короче, мы тогда вместе тусовались, а чего тусовались – бухали. Вот и весь интерес общий. Страшно бухали тогда. Серега недавно из армии пришел. Он сначала со всеми бухал. С одноклассниками бывшими, со спортивными своими корешами. Потом все от него отвалились. Видели, что он скатывается, кому нафиг нужен такой друган? Он к нам и примкнул. Мы сами такие же. Были. Вован и Димна все-таки отвалились потом, но уже на тот свет. А я вот выбрался. Серега меня и вытащил. Не вытащил – выбил. Спас, типа. От его спасения, правда, до сих пор правая рука толком не двигается и в глазах иногда темнеет. Синька – зло!

Короче, в тот день Радика не было с нами. Радикулит всегда был прошаренным. Татарин, фигли. Бухать – бухал, но до свинячки не набухивался. И перерывы делал. Я его вообще один раз только в хлам видел, но это был офигенный цирк. Дурик, короче. А Серега классным оказался чуваком. Рубаха парень такой. Все истории свои рассказывал. Как там говорят в интернете: идеальный рассказчик в вакууме. Я мало что помню с тех лет, но вот рассказы Серегины помню. Уж больно они интересные у него были. Хотя книжки вроде не писал, да и не читал толком.

Мы за садиком в основном квасили. Там тополя росли, мы их кипарисами называли. Типа: в кипарисы идем? Значит – го бухать, у меня есть. Сидели мы вчетвером тогда. Я, Серега, Вован и Димна. Серега базарил, а потом прикемарил чуток. Мы бутылку без него допили,- раз сомлел, пусть поспит. Лето же, он к стволу привалился и спит. Мы думали его потом разбудить, когда за второй пойдем, чтобы его менты не нашли спящего. В смысле – полиция. Короче, сидим мы, нормально гутарим, и тут начинается конец котенку, больше, как говорится, не нагадит.

Я почему все хорошо помню… Протрезвел разом. Думал, так не бывает, чтобы хо-ба-на – и трезвый! А бывает! Следак мне один хрен не поверил потом. Короче, спит Серега на своем кипарисе, а через секунду вдруг подрывается – и ко мне. Я такой: че за нафиг, к Серому белочка что ли прискакала? Только не Серега это ни фига был, вот что я вам скажу. Мне потому следак и не поверил тогда, когда я ему начал этот бред задвигать, и вот сейчас вам задвигаю. Клянусь: не Серега это был! Я как в глаза его глянул, так и протрезвел. У Сереги голубые глаза. А у того были – черные. Как в ужастике.

Больше никто мяукнуть не успел, Серега мне дал. Врезал так, что я год потом в обмороки падал. Ушиб мозга. Помню, закрутилось все вокруг, но полностью я тогда еще не выключился. К кипарису привалился и так рукой шарю в воздухе. Вот Серега эту мою руку схватил и вывернул. В двух местах сломал. Помню, орет еще, как потерпевший. Бред какой-то армейский, типа «стоять-бояться», «упал-отжался», «смерть предателям», «дави гниду». В общем, с армейки он это притащил, еще у него контузия, плюс ко всему «беленькая». Крыша и поехала. Что-то ему там во сне привиделось, и он за кого-то меня принял.

Потом я вырубился и остальное знаю только по рассказам мужиков. Они думали, что смертью моей кончится. Но Серега развернулся и ушел в закат. Молча. Вован с Димной меня от земли отодрали, вызвали скорую и потащили к дороге. Я в коме провалялся два дня. И все, что помню: убегал от кого-то, а вокруг – кипарисы и змеи. Потом очухался, смотрю – следак сидит. Что да как? Я ему и выдал на духу, как все было. Помню, злой тогда я на Серегу был до жути. Думаю, фигли, пусть сидит теперь, если он больной на голову, ему самое место на зоне, там подлечат. И про глаза его черные рассказал, вот тут следак и начал раскручивать свою пружину. Какие, говорит, глаза? Ты откуда можешь помнить, у тебя в крови три бутылки водки было? Я ему: хоть Вована и Димну спросите. Он мне: да из-за твоих проклятых дружков я и пришел снова. Из-за их показаний.

Короче, Радикулит поставил точку во всей этой ботве. Радик в смысле. Он с нами тогда не сидел, потому что к нему какие-то родичи нагрянули. Ну Радик и сказал следаку, что Серега с ними был. А родичи все подтвердили. Татары, фигли. В общем, дело закрыли, Серега – невиновен, Вован с Димной – бухарики, а я – напился и упал.

Я встречал после этого Серегу много раз. Он как раз с этой связался, Виктория-Победа, или как ее там. Смотрю – трезвый такой ходит, с ней под ручку, типус такой четкий. Козел, блин. Одно ништяк: я сам после этого завязал, и с Вованом с Димной поругался. Короче, встречаю Серегу: привет – привет. И вижу – он не помнит ни хрена. Хотя следак его допрашивал. Я вам так скажу: он, Серега, один верил, что я сам упал и наклепал на него по пьяни. Он реально в это верил. Не помнил он, как из меня чуть дух не выбил, а когда рассказали – он посмеялся и послал. Я ему в глаза смотрел, у него обида на меня, он точно думал, что я его чуть не посадил по пьяной лавочке за просто так. Походу там в голове совсем плохие процессы у него шли.


Из допроса свидетельницы по делу о доведении до самоубийства Игоря Мещерякова, Анжелы Личагиной:
- Как давно вы знаете Игоря Мещерякова?

- Недавно. Толком не успели познакомиться.

- Где вы познакомились?

- Я его у Виктора Петровича сначала заметила.

- Насколько нам известно, к этому времени ваши сеансы с Петровым уже закончились.

- Ну да.

- Как же вы могли там познакомиться с Мещеряковым?

- Я приходила пару раз к Виктору Петровичу. У меня было к нему дело.

- Связаны ли ваши визиты с вашим заявлением по поводу сексуальных домогательств?

- Да не было ничего! Это мамка меня надоумила наговорить на Виктора Петровича. Она с него денег хотела стрясти, а он не повелся.

- Ваша мать отрицает данный факт. Нет никаких доказательств, что между вашей мамой и Петровым были какие-либо контакты, кроме официальных в клинике.

- Ну незнай. Говорю, как было.

- Хорошо. Тогда по какому вопросу вы приходили к Петрову уже после того, как ваши сеансы закончились?

- По личным вопросам. Хотела с ним проконсультироваться.

- Проконсультировались?

- Не-а. Я так и не решилась зайти. Постеснялась.

- Вопрос остается открытым: как вы познакомились с Игорем Мещеряковым?

- Ну, я видела, что он выходил из клиники. Запомнила, симпатичный такой. Я так-то не знала, конечно, что от Виктора Петровича, это я потом только узнала. А в другой день я как-то гуляла, смотрю – он сидит во дворе. Ну я и подошла к нему.

- О чем вы говорили?

- Да ни о чем мы не говорили. Так, о том, о сем.


Из допроса свидетеля по делу о доведении до самоубийства Игоря Мещерякова, Валерия Лобова:
- Были какие-то доказательства, что Игорь должен деньги Анжеле Личагиной?

- Ну в смысле? Она сама сказала.

- Вы поэтому преследовали Игоря Мещерякова в день гибели?

- Ну так это… Денег-то он не отдал. Анжелка сказала – не отдает.

- С какой целью вы его преследовали? С целью физического воздействия?

- Че? Че, физического? Да никто его трогать не хотел. Смотрим – чешет в сторону дома, смелый такой. Ну мы ему издалека: але, чувак, идем пообщаемся. А он бежать от нас. Ну мы за ним побежали, чтобы просто пообщаться. Хотели ему объяснить, что нужно долги платить. А не бегать, как сопля, по улицам.

- Сколько вас было человек?

- Трое нас было.

- То есть вы, Евгений Вихлев и Вячеслав Чалый?

- Ну да.

- Что случилось, когда вы догнали Игоря?

- Ну, поговорили…

- Можно подробнее?

- Че, подробнее? Ну, короче, мы за ним побежали, а он – к какому-то мужику подбежал. Не знаю, знакомый чел, или он просто к нему подбежал.

- За помощью?

- Ну, походу…

- То есть Игорь реально осознавал, что ему грозит опасность?

- Че? Че, опасность, какая опасность? Он денег просто не хотел отдавать.

- Что случилось дальше?

- Ну, мы подумали, мужик тот сейчас предъявлять начнет. Типа, че хотели, все дела. Но он как-то мимо нас прошел и не глянул. А Игорь стоял и ждал, а чего ждал – непонятно. Ну, мы к нему. Я говорю: пошли в подъезд.

- Зачем?

- Ну в смысле? Чтобы поговорить спокойно. Чтобы всяких мужиков рядом не было мутных…

- Вы зашли в подъезд, что было дальше?

- Ниче. Че? Мы объяснили этому Игорю, чтобы он отдал денег. Анжелке, в смысле, не нам.

- Вы били Мещерякова?

- Не! Никто его не бил. Ну, толкнул я его маленько, просто чтобы знал. Ну так, в разговоре вышло. Никто не бил, у пацанов спросите.

- Вы фотографировали Игоря?

- Ну… Че, пацаны уже стукнули? Ну сфоткали. Так, чисто на память.

- Вы всех фотографируете на память?

- Да не… Мы его типа припугнуть решили. Чтобы денег Анжелке отдал. Сфоткали и сказали, что во всех соцсетях его выставим и напишем, типа должник.


Из допроса свидетеля по делу о доведении до самоубийства Игоря Мещерякова, Вячеслава Чалого:
- Вы можете рассказать, что произошло между вами и Игорем Мещеряковым накануне его самоубийства.

- Вообще без проблем. Мы только начали базар с этим Игорем, а я чую – шуршит наверху. Я пошел наверх посмотреть, кто там лазает, но никого там не было. Наверное, курил кто-то, потом утек. Когда я спустился, Валерыч как раз пацану этому штаны стаскивал.

- Как реагировал на это Мещеряков?

- Вообще никак. Он как деревянный стал, после того как я его приложил.

- То есть вы его ударили?

- Да, ударил. Ну, чтоб не бегал больше. Но я ему не сильно дал, он не упал даже. Походу бухой он был, этот Игорь, чет пахло от него. А может, облился где-нибудь, или показалось.

- Куда вы ударили его?

- В живот. Но не сильно, говорю же. Просто чтобы не бегал больше.

- Лобову удалось снять с Мещерякова штаны?

- Он не снял, а просто стащил вниз. И трусы потом.

- С какой целью он это делал? Чтобы унизить?

- Он денег с него хотел поиметь. И он, и Анжелка. Я фиг знает, чего они к нему прицепились. Жека тоже не понимал. Пацан не особо так чтобы при бабках, связей нет, предки обычные. И не борзый, не крыса, нормальный чел. Но эти двое, Анжелка с Валерой, чет запали на него по-крупному. Ну, Анжелка походу знала что-то, чего мы все не знали. Потому что сейчас они с матушкой хату покупают, им вообще денег привалило немерено.

- Вы в курсе о том, откуда деньги в семье Личагиных?

- Вообще без понятия. Никто не знает. Мутно там все. Я так думаю, кто-то им за ту историю с врачом-педофилом кинул откупные.

- Хорошо. Что было после того, как Лобов раздел Игоря?

- Он мне говорит: фоткай. Я зафоткал.

- Сфотографировали Игоря наполовину раздетым?

- Точняк. Без трусов.

- На что вы сфотографировали Игоря?

- На телефон. Вот на этот.

- Для чего это было сделано?

- Я так понял, Валера его шантажировать планировал этим снимком.

- Что было дальше?

- Да ничего. Все, конец. Валерыч дал Игорю леща, и мы пошли.

- Вы перекинули снимок Лобову?

- Не. Не успел. Игорь этот помер, нас тут же по камерам вычислили. Тут не до снимков уже.

- Где сейчас этот снимок? По-прежнему у вас на телефоне?

- Не. Я его удалил.


Из протокола беседы лечащего врача Ивана Хлебникова с пациенткой психоневрологического отделения Вероникой Мещеряковой:
Врач: Я ознакомился со всеми материалами, которые перешли ко мне от Виктора Петровича. Все, что касается вашего сына. Это и аудиозаписи разговоров, и его собственные выводы и предположения. Также мне выпала, скажем так, нелегкая задача быть консультантом в деле о гибели вашего сына, равно как и в деле о гибели его наблюдающего психотерапевта. Такой вот двойной зигзаг… Печальный зигзаг. Мне доступны материалы обоих дел. Я не вправе разглашать ни слова, но выводы я делать вправе. Вывод, который лежит на поверхности, касается навязчивых состояний Игоря. Они у него были, они его тревожили, а в последние годы они его донимали. И хотя нигде в разговорах с Петровым прямо не затрагивается эта тема, они так или иначе все время ходили вокруг нее. Скажите, вы замечали у вашего сына эти навязчивые состояния?

Пациентка: Упорство – навязчивое состояние?

Врач: Зависит от контекста. Если человек пытается пробить головой стену, хотя дверь – в двух шагах от него, то – да. Но если это конструктивное упорство, поэтапное упорство, где каждый последующий шаг выбирается по итогам предыдущего, то, конечно, нет.

Пациентка: Игорь не бился головой о стены.

Врач: Но он бился головой об пол. Простите, что вынужден это озвучивать столь грубо.

Пациентка: Это все как-то связано?

Врач: Боюсь, все связано. Ваш сын был убежден, что в мире существует определенный круг людей, кто следил за ним. За ним и за такими, как он. Он называл этих людей – докапывальщики.

Пациентка: Что значит «такими, как он»? Лунатиками?

Врач: Он не уточнял. Могу судить лишь по косвенным признакам.

Пациентка: Что за признаки?

Врач: Вы в курсе, что Игорь имел тайный аккаунт во Вконтакте?

Пациентка: Нет. Но сейчас многие имеют фейковые страницы. Чем эта особенная?

Врач: Тем, что была всецело посвящена творчеству. Его, Игоря, творчеству. На этой странице Игорь анонимно выставлял стихи собственного сочинения. Я думаю, можно не спрашивать вас, знали вы об этом?

Пауза 8 секунд.

Пациентка: Действительно, не знала… Хорошие стихи?

Врач: Разные. Я прочитаю вам. Для примера. Я себе выписал. Вот:

Закат и тени над рекой,
Поникли ивы над волной.
Замерзла, милая? Не плачь!
Ты видишь берег? Мы с тобой

Пока что живы! Ну и пусть
Теченье воспевает грусть.
Ты плачешь, милая? Я рядом.
Я тоже плачу? Ну и пусть!

Взойдет луна, настанет ночь,
Пойдем с тобой от грусти прочь.
Ты мне не веришь? Что ж, я тоже.
Здесь нам печаль не превозмочь.

Так окунемся же в волну,
И поплывем,
А может быть ко дну
Пойдем.
И средь морей
Ты станешь вновь моей.

Пауза 13 сек.

Врач: А вот уже посложнее:

Лишь свет забрезжит поутру неверный,
Придав мечтам свершения окрас,
Как человек, польстившись миром тленным,
Вновь рвется в бесконечный путь, давя на газ.

Он движется, наращивая скорость,
Вперед, всегда безудержно вперед,
Ведь там, в конце пути, быть может, вскоре,
Решительный ответ на все вопросы ждет.

А за стеклом перемещаются пейзажи,
События, надежды, люди, города.
Жизнь располосовав в километражи,
Не удовлетворится гонщик никогда.

Он не заметит, как ласкает ветер,
Ему неведом дух травы ночной,
И поиск внутренней улыбки тщетен,
И позабыты радость и покой.

Он не запомнит ничего, что было.
Что будет — обогнет дороги полоса.
Его удел — акселератор жать уныло,
В надежде когда-либо дать по тормозам.

И в этой каждодневной карусели
Бездумно забывает человек,
Сколь нескончаемо отдельное мгновенье,
Как безнадежно прожигается наш век.

Пауза 10 сек.

Пациентка: Надо же… Он никогда мне не показывал.

Врач: У меня есть предположение, почему это случилось. Почему вы, близкий человек, ничего не знали о его поэтических притязаниях. Вам, вероятно, будет тяжело это услышать… Изучив все материалы, я прихожу к выводу, что ваш сын мог страдать раздвоением личности.

Пауза 12 сек.

Пациентка: Вы серьезно? Вы что, думаете, мы бы с мужем не заметили этого? Как можно жить с человеком, с ребенком… с собственным ребенком, и не замечать таких вещей? Вы по-любому ошибаетесь.

Врач: Боюсь, не все так однозначно.

Пациентка: Я не хочу об этом говорить больше, это бред какой-то.

Врач: Вы знаете, кто такая Каба?

Пауза 12 секунд.

Пациентка: Нет. Кто это?

Врач: Но вы вздрогнули. Вам это что-то напомнило?

Пациентка: Я не знаю. Возможно. Но я не помню.

Врач: Игорь упоминал об этой Кабе в разговорах с Виктором Петровичем. Он говорил, что это существо, которое приходит к нему в снах. Именно от нее, от этой Кабы, он пытался убежать в те ночи, когда он вставал и начинал ходить во сне. Но я ничего не могу вам поведать об этом существе, потому что Каба – это образ. Собирательный образ. Ничего конкретного о ней Игорь не знал. А имя – он говорил, что впервые о Кабе ему рассказала бабушка.

Пациентка: Это возможно. Свекровь рассказывала много сказок.

Врач: Но вы не помните, чтобы она упоминала конкретно Кабу?

Пациентка: Я уже говорила. Нет.

Врач: Виктор Петрович попытался вытащить эту Кабу на поверхность. И все, что с ней связано.

Пациентка: Да, несанкционированным гипнозом. Он говорил. Уже потом.

Врач: И по тому, как быстро Игорь погрузился в транс, Виктор сделал предположение, что его мог раньше кто-то гипнотизировать. Виктор подошел близко к правде, почти впритык. Он был хорошим психотерапевтом. Просто ему не хватило времени. Очень жаль.

Пациентка: Подошел близко к чему? О чем вы? Он мне звонил незадолго до смерти, спрашивал то же самое. Я ему ответила и вам повторю: ранее мы никогда не водили Игоря на гипноз. Я бы и Петрову не дала согласия, если бы знала.

Врач: Не нужно было никуда его водить. И не нужно больше искать этого неведомого гипнотизера. Я нашел его. Игорь был этим гипнотизером. Игорь сам, собственными усилиями воли, гипнотизировал себя. И он не страдал от лунатизма. Это не лунатизм. Это был транс, вернее, его обратная сторона. Вы не знали ничего о том, что Игорь писал стихи, – просто потому, что он сам об этом не знал! Он писал эти стихи, будучи в состоянии гипноза, в который сам себя и вводил. Он сам не знал о своей второй странице во Вконтакте, ведь он создал ее тоже в состоянии самогипноза. И заходил он на эту страницу только в подобном состоянии. Существуют специальные техники, как можно ввести себя в транс. Игорь мог изучить их. Но, скорей всего, его техника была уникальной. Он сам ее создал, спонтанно, и когда у него получилось, родилась вторая личность, которая и писала все эти стихи. Только это в кино так бывает, что человек с раздвоенным сознанием ничего не подозревает. В жизни такого не происходит. И Игорь подозревал. Именно отсюда и его теория слежки, теория докапывальщиков. Именно отсюда взялось существо по имени Каба.

Пауза 20 секунд.

Пациентка: И как по-вашему, для чего он это делал?

Врач: А вот это я бы и сам хотел узнать! Я бы очень и очень хотел это узнать! И именно от вас. Потому что такой самогипноз, такое рождение второй личности могло случиться только на фоне какого-то шока. Шока настолько сильного, шока всеобъемлющего, что рассудок Игоря не смог принять этого. И Игорь ушел в другой мир. Создал себе двойника, который избавлялся от последствий шока стихами, творчеством. Иногда система давала сбой, и Игорь падал в этом состоянии, и больно бился об пол, терял себя. Но, как правило, глубокой ночью, когда вы, его родители, крепко спали, он сидел в своей комнате, за своим компьютером, или под одеялом с фонариком и блокнотом, и сочинял стихи. Его тайный аккаунт – он переполнен ими.

Пауза. 16 секунд.

Пациентка: Это все из-за меня. Я виновата. Я пыталась защитить его, их обоих защитить. Не смогла.

Врач: Что вы имеете в виду?

Пациентка: Это все город, откуда я родом. Я бежала, бежала… Придумала другую себя. Оборвала связи. Я все сделала, чтобы закрыть семью от этого города, чтобы он не смог достать их в этом мире, но, видимо, он достал их изнутри. Проклятый городишко… Он с самого начала тянулся к Игорю, тянулся к Сергею. Видимо, нельзя так просто взять и уехать из Арыка.

Врач: Игорь упоминал об этом. В беседах с Виктором он говорил, что вы приехали из Башкирии.

Пациентка: Башкирия – прекрасный край. За исключением этого гиблого места. Оно даже на вас действует сейчас, через меня. Не удивлюсь, что это город вас наводит на мысли, что Игорь был параноиком. Чтобы закрыть тему. Чтобы логично закрыть всю эту историю.

Врач: И вновь мы наталкиваемся на теорию заговора. В последнее время ее что-то слишком много. И не только в связи с Игорем, но и в связи с Петровым.

Пациентка: Об этом я и говорю! На них это перешло через Игоря. К нему – от меня. Во мне это от города, где я родилась.

Врач: Что ж, эта ваша теория тоже имеет право на жизнь. Вернее, имела бы. Есть только одна проблема. В Башкирии нет города с таким названием. На карте вообще нет города с таким названием.

Пауза 14 сек.

Пациентка: Это же просто так говорится. Вы понимаете? К примеру, так говорят: Златоглавая. Но такого города тоже нет. Все понимают, что речь – о Москве. Или говорят: город-герой. Но он никакой не герой. Люди – герои, а он – просто город.

Врач: То есть, Арык – это не имя собственное, а имя нарицательное? Нечто такое, что имеет репутацию сродни сточной канаве? Арык – это ведь канава? Какое тогда географическое название вашего родного города?

Пауза 20 сек.

Пациентка: Я не помню…

Врач: Погодите, как так? Что значит – не помню? Так не бывает. Это же не покупка в магазине, которую можно забыть. Даже друзей можно забыть, но родные города не забываются.

Пауза 5 секунд.

Пациентка: Я честно не могу вспомнить.

Врач: Да нет, это просто смешно! Если вы не хотите говорить, или это какая-то тайна, то можете так и сказать. Но это странно, утверждать подобное. Вы в любой момент можете посмотреть в документах.

Пациентка: Но их нет. Нет документов, где бы фигурировал Арык. Их нет. Свидетельство о рождении, школьный аттестат – все это не сохранилось, все осталось там. В моем дипломе стоит уфимский вуз.

Врач: Всегда есть паспорт. И старая прописка.

Пациентка: Но его тоже нет. Я потеряла паспорт сразу после свадьбы. Мне его все равно нужно было менять на новую фамилию. В новом паспорте у меня только местная прописка.

Врач: Очень интересно. А что насчет фотографий? У вас остались фотографии из прошлого? Часто они весьма стимулируют память.

Пациентка: Я их сожгла. Все фотки. А если честно: я и паспорт сожгла. Все, дотла. Я же говорю, я хотела защитить семью. Я думала, что таким образом я потеряюсь. Что город не найдет меня, прошлое не найдет меня, весь этот кошмар забудется.

Врач: Что же? Простите, что настаиваю, но – что же? Что такого случилось там, в вашем родном городе, что вы так панически боитесь прошлого? Что там стряслось?

Пауза 12 сек.

Пациентка: Я не помню…

Из новостных пабликов майл.ру:
В истории с покончившим с собой школьником Игорем Мещеряковым неожиданно раскрылись совершенно шокирующие подробности. Мама мальчика, находящаяся в данный момент под наблюдением в городском психоневрологическом диспансере, призналась своему лечащему врачу, что Игорь Мещеряков подвергался жестокому обращению со стороны родного отца. Имели место регулярные избиения, и даже пытки. Сергей Мещеряков, отец мальчика, арестован, сейчас он дает показания в полиции. По предварительным данным все обвинения он отрицает.

Расследование дела продолжается.


Глава 23. Каба.

Он сказал:

- Мой отец – твой дед – был хорошим человеком. Мне было за что им гордиться. Однажды один его товарищ по работе поехал с семьей на юг и попал в аварию. Машина – всмятку, все живы, но в больнице. В каком-то захолустье, в центре России. Батя выбил на работе уазик и двинул в ту сторону, чтобы привезти товарища и его семью назад. В другой раз еще один его приятель оказался в кабаке, где его напоили и обобрали до нитки. А у человека как раз накануне сын родился, ему выдали премию по этому делу, и он не придумал ничего лучше, чем пойти с друзьями отмечать. При этом батю он даже не позвал, не посчитал нужным. Но именно батя, когда узнал, отдал тому человеку чуть ли не всю свою заначку. Так мама узнала, что у бати водятся заначки, но это уже другая история. Было, что мама попала в больницу с воспалением, и батя взял на себя дом и меня мелкого. Он договорился на работе, приходил пораньше, готовил маме ужины, потом мы вдвоем носили маме передачки. Позже он еще проверял у меня уроки и награждал подзатыльниками. В тот период мы засыпали с ним в одной постели. Было тоскливо без мамы - и ему, и мне - и мы дрыхли в обнимку. Я до сих пор помню его запах, его храп, его тепло. Батя был хорошим человеком. Для меня он был лучшим человеком на земле.

Он сказал:

- Но были дни и особенно – ночи… Когда вдруг все менялось. Если отец выпивал, то случалось так, что в него вселялся бес. По-другому и не скажешь. Ты не видел никогда его таким, и слава богу. Он давно остепенился, киряет свою самогонку в гараже, а потом любит весь мир, и тебя особенно. Но так было не всегда. Он становился по-настоящему плохим в такие дни и ночи, по-настоящему злым. Злобным. Как бешеный ядовитый паук. Иногда он поднимал руку на мать. На свою жену, кому он с такой любовью носил в больницу передачки. Было, что мы с мамой час простояли на балконе зимой. Мама в ночнушке, я в пижаме. Бате втемяшилось в голову, что мы его не уважаем, и он решил преподать нам урок. Выставил на балкон и закрыл дверь на шпингалет. Я помню, как мама пыталась согреть меня, обнимала, но это мало помогало, потому что она сама была задубевшая. А батя ходил из комнаты в комнату, там, в тепле, бакланил сам с собой, размахивал руками и периодически пинал межкомнатные двери. Мне было страшно и холодно. Мама сказала: не дай бог он сейчас выдохнется и заснет. А про нас забудет. Придется высаживать окно. Главное, не порезать вены, сказала она, и я сразу представил себе маму, истекающую кровью на заснеженном балконе. Но батя нас все-таки пустил. И мне показалось, даже удивился, когда нас там увидел.

Он сказал:

- Было, что мы с мамой посреди ночи убегали из дома. История с балконом многому нас научила. Теперь, когда батя кирял, мы с мамой ложились спать в одежде. Много раз это нам здорово помогло, потому что приходилось срочно линять из дома. Я думаю, однажды такая предосторожность с одеждой спасла нам жизнь. Батя в ту ночь долго ходил по комнатам, бурчал и не давал никому спать. А когда мама попыталась его урезонить и уговорить лечь, он озверел. Он ударил ее по щеке, я бросился между ними, от этого батя озверел еще больше. Он заявил нам, что отправляется в кладовку за топором, а мы пока можем ложиться на пол и поворачивать поудобнее головы. Как только он вернется из кладовки, он отчекрыжит наши глупые бошки топором. Чтобы мы знали. И пошел в кладовку. Мы с мамой пулей вылетели из квартиры. В одежде, но босиком, обувь надеть не успели. Мы побоялись, вдруг батя кинет топор из кладовки, и конец птичке. Идти нам было некуда, все родичи – в деревне, до деревни – далеко, и денег нет. Короче, мы всю ночь с мамой бродили по городу. Босиком. И это была одна из самых… да нет, самая лучшая ночь в моей жизни. Стояло лето, ночь была жаркой, безветренной, небо чистое, звезды – как алмазы, все чертово небо подмигивало нам. А мама, твоя бабушка, конечно же, рассказывала истории. Всю ночь. И не повторилась ни разу. Мы встретили новый день у реки, недалеко от моста, на склоне. Потом пошли домой. Батя к тому времени глубоко спал. И я должен тебе заметить, за всю ночь я даже не поцарапал ноги, не то чтобы порезаться где-то. Такая чистота была в то время на улицах.

Он сказал:

- Я думал и думал об этом, тогда и потом. Что происходит в такие дни, когда батя забухивает? Походу все взрослые носят внутри каких-то своих демонов? С чего вдруг бате захотелось отрубить нам головы, наверное, он и по трезвяку иногда хочет отрубить нам головы, но по трезвяку он этого не позволяет и быстренько прячет эти мысли, а по пьяни – пожалуйста, мы все герои нашего времени, Печорины? Получается, кто не пьет, тот всю дорогу сдерживает своих демонов, а потом получается какой-нибудь Чикатило? Лучше бы уж пил. Может быть, пьянство – способ сбросить пар, чтобы демоны покуражились, чтобы не копили злость, как тот джинн в бутылке? Но что если все намного хуже? Что если нет никаких демонов, вообще. Человек ведет себя трезвым нормально не потому, что боится милиции или общества, не потому что так принято; он ведет себя нормально, потому - что он и есть нормальный? А все эти зверства по пьяни происходят из-за того, что алкоголь открывает двери кому-то. И этот кто-то проникает внутрь человека, начинает им управлять. Значит, мы – не одни. Вокруг нас бродят какие-то тени, которые только и ждут, чтобы просочиться внутрь. Они, а не батя, выгнали нас с мамой на балкон зимой. Они, а не батя, не давали нам спать по ночам, били маму и швыряли меня через всю комнату, чтобы я не отсвечивал. Они, а не батя, хотели отрубить нам голову. Я до сих пор не знаю ответа.

Он сказал:

- В детстве я мечтал стать музыкантом, очень любил гитару. В соседнем подъезде жил дядя Сережа, и у него была акустика. Я каждый день бегал к нему, и он давал мне уроки, совершенно бесплатно. Дядя Сережа говорил, что у меня есть талант. Видел бы ты, Игорюня, как он играл! Он был знатным гитаристом, местный Пако де Лусия, хоть и самоучка. У него имелись самоучители, я учился играть по нотам. До сих пор помню фамилии музыкантов из самоучителей. Каркасси, Джулиани, Карулли, Таррега, Сор, Гранадос. Часто дядя Сережа ставил записи группы «Джипси Кингс» на «кассетнике», и он мог воспроизвести многие композиции, и меня научил некоторым отрывкам. Бывало, что мы лабали дуэтом, я бил ритм, а он играл соло. В общем, ты можешь представить, сколько у меня дома разговоров было и о дяде Сереже, и о музыке, и о том, что мне нужна своя собственная гитара.

Он сказал:

- Батя считал, что я маюсь хренью. Ноты? Ты серьезно, Серега? Ты еще скрипку возьми и пиликай на балконе, как педик. Всех музыкантов батя называл поэтами-песенниками, без разницы, Николаев это или Поль Мориа. Говорил мне: ты тоже хочешь записаться в поэты-песенники? Купить тебе дудочку и колпак? Говорил: тебе спортом надо заниматься, а не на гитаре бренчать. Разучил три аккорда, и харе, девок впечатлить – достаточно, а больше эта твоя гитара ни к чему. Говорил: специальность в жизни нужна, которая тебя прокормит, тебя и твою семью. Говорил: все эти поэты-песенники имеют дядюшек с шершавыми лапами, обычному человеку сцена не светит ни при каком раскладе. А мечты – они до добра не доводят. Мечтатели не выживают. Мечтатели однажды обнаруживают себя на паперти или в могиле. Так что мне стоит поразмыслить и записаться лучше в бокс. А еще я думаю: ревновал меня батя к дяде Сереже. И как его винить? Я же каждый день бегал к соседу, а потом по вечерам дома: дядь Сережа то, дядь Сережа се. Батя чувствовал себя немного преданным, немного обиженным. Но до поры до времени он держался в рамках.

Он сказал:

- А потом мы как-то тусили в деревне, батя выпил прилично, и разговор опять зашел о моем будущем. В деревнях только и разговоров, что о будущем какого-нибудь оболтуса. Хех. Ну я дурак и ляпнул перед всем честным народом, что хочу стать гитаристом. Один посмеялся и выдал стандартные фразы, что все эти гитары не доведут до добра. Другой припомнил Кольку какого-нибудь, который играл себе на ложках в сарае, а теперь на сцене отжигает и гребет бабки. А батя сначала молчал и смотрел на меня так задумчиво. Когда вся гвардия выговорилась, он вдруг спросил: считаю ли я, что это мое занятие – достойно настоящего мужчины? И я, дурак вдругорядь, ляпнул снова: типа да, вон дядя Сережа говорит, что далеко не каждому дано выйти на сцену, музыка – это труд, труд и еще раз труд, и хлюпики срываются на полпути, только настоящие альфа-самцы доходят до победной. Типа того. Зря я дядю Сережу приплел. На этот раз батя психанул. Вылез из-за стола, схватил меня за руку и потащил из избы.

Он сказал:

- Шел дождь и вечерело. Я испугался до усрачки. Я думал, он тащит меня к какому-нибудь чурбаку, чтобы там отрубить мне голову. Или в колодец кинет. Или в сортире запрет. Или отдаст свиньям на съедение… Да мало ли. Но он вывел меня за калитку, а немного погодя – вообще из деревни. Я понял по направлению, что мы идем к реке, и испугался сильнее. Я понятия не имел, что он задумал, но я точно знал, что мне это не понравится. Потому что по его глазам, по его хватке, по самой его походке, как он дергал плечом и кренил голову набок – он никогда не дергал плечом и не кренил голову, как долбанный дятел,- по всем этим знакам я понял, что демон снова поселился в нем. Я заныл. Потом стал просить прощения – и за гитару, и за дядю Сережу, и вообще за все хорошее. Потом я просто ревел. Батя же молчал всю дорогу, пугая сильнее. Молча тащил меня за руку, и вырываться – бесполезно, силищи в нем огого было.

Он сказал:

- Он вывел меня на гору рядом с рекой. К тому времени дождь уже перешел в ливень, и мы были мокрые оба, как тряпки. Я видел, как сползают капли с батиного носа на его усы, как он отфыркивается и периодически облизывает капли, и это тоже было страшновато: он облизывался, как голодный морж. В общем, батя вывел меня к тому обрыву, куда мы с тобой летом ходили камни кидать, помнишь? Он меня подтолкнул к самому краю и сказал: Серега, если ты считаешь себя настоящим мужиком - докажи. Если твое желание пиликать на гитаре такое сильное – заслужи его. Прыгай вниз, в реку. Если прыгнешь - куплю тебе гитару. И больше никогда не буду отговаривать или упрекать. Но если не прыгнешь – ты пойдешь по моему пути, как я тебе велю. Давай, прыгай, времени раздумывать нет. Будешь долго выбирать - я тебя сам скину с обрыва.

Он сказал:

- Река под дождем была страшная. Вся бурлила и пенилась. Но батя одного не знал. Я ведь уже прыгал отсюда этим летом, и прошлым тоже. Мы с деревенскими пацанами прыгали. Естественно, тайком, за такое бы нам родители головы отвинтили. Пусть мы прыгали под солнцем, пусть река сейчас выглядела как Амазонка, я не особо боялся прыжка. Я мог бы рискнуть и прыгнуть. Впервые я стоял на развилке, и от моего решения зависела вся моя дальнейшая судьба. А может, и нет. Может, все это - сказки, все эти развилки и судьбоносные решения. Так могло быть, что назавтра батя бы и не вспомнил об этом случае. Ведь он не помнил, как выставил нас на балкон. И не купил бы он мне никакой гитары, посмотрел бы удивленно, проворчал бы про поэтов-песенников - и все. Сейчас этого уже не проверишь. Потому что я не прыгнул ни фига, вот и весь сказ. Я отошел от края, размазывая сопли и слезы, и помотал головой. Батя удовлетворенно крякнул, молча потопал домой и ни разу на меня не оглянулся. А я плелся сзади. Плелся и оплакивал свою гитару, которой у меня никогда не будет.

Он сказал:

- Я перестал бегать к дяде Сереже. Когда мы встречались на улице, я мазался, что у меня много уроков. Дядя Сережа поначалу уговаривал, что так нельзя, у меня талант, и таким не разбрасываются. Потом перестал. Наверное, понял, что дело не в уроках совсем. Потом он умер, лет через пять. Инфаркт. А я записался в бокс и стал тренироваться до изнеможения. Понимаешь, это ведь сказать так просто: больше не буду. Но в жизни так не получается. Она мне снилась, гитара, мне снилась сцена, мне снились все эти Карулли и Джулиани, покачивающие головами. Мне снились ноты, они как щеглы, щебетали мне новые мелодии, и было даже искушение что-то наиграть потом. Требовалось вытравить из себя мечту, раз уж я от нее отказался, раз и навсегда. Иногда на ринге я спецом поддавался. Вдруг ни с того ни с сего гитара всплывала перед глазами, и я пропускал удар, чтобы получить по морде, чтобы заместо гитары пришли звездочки или нокаут.

- Пап, а почему ты не прыгнул?- спросил Игорь Мещеряков.- Ведь если ты мог прыгнуть, и не боялся, почему ты не прыгнул?

Поразмыслив, он сказал:

- Понимаешь, я вдруг вспомнил маму. Как мы с ней бродили тогда ночью босиком по всему городу, и ни одна собака нам не встретилась. Я вдруг подумал, что если я все-таки прыгну, и батя мне честно купит гитару, то ведь все может стать намного хуже. Я вроде как снова выставлю его дураком, как бы уроню его авторитет. И он может оставить меня в покое, как обещал, но оторвется на маме. В следующий раз мы не успеем выбежать босиком из квартиры. Может, пройдут годы, когда это случится. Никто потом не свяжет это с моим прыжком, но это будет связано. И я буду это знать, я буду виноват в этом. И еще одна мысль... Ведь выбор тогда стоял не между мечтой и суровыми буднями. Выбор стоял между мечтой и отцом. Если бы я прыгнул… уже никогда бы не было, как раньше. Никогда бы я не заснул больше с ним в одной постели, прижавшись к его плечу, вдыхая запах табака, слушая его храп и просто умирая от счастья. Это бы встало между нами глыбой, и никто бы ее не раскрошил. В конце концов мы бы стали с ним совершенно чужими. Там, на обрыве, я понял, что не готов отказаться от отца ради мечты. Я не знаю, правильно ли я поступил. Наверное, не такая была уж сильная эта мечта. Мы с батей никогда об этом больше не говорили. Такие вот пироги, Игорюня. А что, ты бы прыгнул? Если был бы на моем месте, ты бы прыгнул?

Игорь Мещеряков прыгнул.


Из отчета Ивана Афанасьевича Хлебникова по делу о самоубийстве Игоря Мещерякова:
Исследовав все материалы по рассматриваемому делу, показания многочисленных свидетелей, признательные показания пациентки Вероники Мещеряковой, мы можем, наконец, позволить несколько утверждающих выкладок. В первую очередь необходимо подчеркнуть, что, несмотря на сохранение логических цепочек, несмотря на научно-исследовательскую базу под данными выкладками, приходится во многом ссылаться на удивительное совпадение. По отдельности все эти события не имели бы шанса осуществиться. Фактор совпадения играет в нашем деле решающую роль.

Первое, это – мама, Вероника Мещерякова, после гибели сына ставшая временно нашей пациенткой. В первой половине жизни Вероники Мещеряковой произошло событие – с ней или же с близкими людьми, - которое могло нанести ей непоправимую психологическую травму. Информация о том, случилось ли это в детстве или подростковом возрасте, отсутствует, равно как отсутствуют сведения о характере предполагаемой травмы, поскольку память пациентки заблокировала любые воспоминания о событии. Попутно под тот же блок попала масса деталей, которые так или иначе могли бы поспособствовать восстановлению памяти. Как выяснилось в беседах, Вероника Мещерякова не помнит фамилии одноклассников, она очень смутно может воскресить в памяти лица детских друзей и подруг, она часто путает даты и очередность ключевых событий. Прошлое имеет для нее расплывчатую, аморфную форму. Вероника лишь помнит, как выглядели ее родители, да и то благодаря сохранившейся у нее фотографии. Самое поразительное, что она не помнит названия города, в котором родилась, она называет родной город Арыком, хотя такого города не существует. Все это время ей удавалось прекрасно интегрироваться в социуме, когда же какие-то события либо разговоры касались ее прошлого, Вероника закрывала тему под предлогом того, что не любит вспоминать. Еще лет тридцать назад такое бы представлялось немыслимым. Однако в современных реалиях, когда у людей катастрофически мало времени на общение, это выглядит логичным. Попытка разузнать о прошлом Вероники через спецслужбы не нашла отклика, поскольку эти детали не относятся к делу. Остается надеяться, что правоохранительные органы не скрывают нечто такое, чего остальным знать не положено.

Второе – папа семейства, Сергей Мещеряков, прошедший ад военной кампании в Чечне и приобретший там физическую и психологическую травмы. По рассказам близких людей, Сергей вспоминал о службе в армии неохотно и почти ничего не рассказывал, и в абстрактном случае это тоже выглядело бы логичным и оправданным. Однако множество иных факторов позволяют заподозрить наличие у Сергея аналогичного расстройства, как и у его жены. Сергей Мещеряков не рассказывал о травмирующих событиях потому, что он их не помнил. Развитие же болезни у него было иным, нежели у Вероники, и связано это в первую очередь с принятием алкоголя. Алкоголь частично снимал блокировку. Вероника Мещерякова не могла себе такого позволить, в силу того что мать, что женщина, да и просто как человек, не склонный к выпивке. И потому у нее воспоминания оставались запертыми на все замки, а у Сергея Мещерякова – периодически прорывались. Вот только, накопившись за период их подавления, плюс трансформируемые алкоголем, иногда эти воспоминания перекрывали Сергею связь с реальностью. Иными словами, в те минуты или часы, когда, находясь в подпитии, Сергей Мещеряков вспоминал прошлое, он мог не отличать память от реальности. Мог принимать воспоминания за реальность.

Главный персонаж этой истории, Игорь Мещеряков. Первоначальные подозрения, что Игорь Мещеряков обладал способностью к самогипнозу, мог вводить себя в состояние транса и с легкостью это практиковал, нашли полное подтверждение в результате расследования. Не нашли подтверждений предполагаемые причины периодически возникающих травм у мальчика. Первоначальная гипотеза, что методика давала сбой, в результате чего Игорь резко выпадал из самогипноза и терял сознание, развалилась после признаний Вероники Мещеряковой. Абсолютно все травмы были получены Игорем от отца, Сергея Мещерякова. Именно Сергей Мещеряков, вернее, его душевная болезнь, была причиной того, что Игорь стал вводить себя в гипноз. А дальше уже сам Игорь, самостоятельно, блокировал собственную память. Блокировал выборочно - так, как считал нужным, и в этом состоит одна из уникальностей Игоря Мещерякова. Те же недуги, которые терзали его родителей, Игорь Мещеряков интуитивно развил у себя, и, таким образом, все члены семьи оказались запертыми в одной клетке, с одним диагнозом.

По свидетельству Вероники Мещеряковой, впервые это случилось, когда Игорь был совсем маленьким. Сергей Мещеряков, употребив вечером алкоголь в объеме, равном примерно одной бутылке водки, поиграл с сыном, посидел перед сном за компьютером, после чего отправился спать. Никаких потенциально провоцирующих факторов пациентка вспомнить не смогла. Вероника исключила ссоры, любые трения между членами семьи, так же как и какие-то сторонние конфликты, не было неожиданных встреч или странных звонков, каких-то необычных разговоров. Здесь, скорей всего, пациентка заблуждается, возможно, в силу субъективности. Провоцирующий фактор наверняка имел место, однако он мог случиться за некоторое время до описываемых событий, вплоть до месячной давности. Мы предполагаем, что этот фактор – откровения Игоря Мещерякова с мамой после того, как он застал отца за адюльтером, что повлекло за собой напряжение между родителями. Фактор, случившись, остался в подсознании, ожидая своего часа, а точнее, ожидая подходящего состояния главы семьи – как физического, так и нравственного.

В ту ночь Вероника Мещерякова проснулась от шума и обнаружила, что мужа нет рядом в постели. Она определила, что шум исходит из комнаты сына, и пошла туда, чтобы узнать, в чем дело. Но зайти в комнату она не успела, так как дверь распахнулась, и Игорь выбежал ей навстречу. Он был весь в слезах, на лице читались паника и ужас, а за ним по пятам из комнаты следовал его отец. Вероника попыталась закрыть сына собой и выяснить у мужа, что происходит, почему Игорь плачет, а он сам так себя ведет? Однако она сразу поняла, что что-то не так с Сергеем, поскольку он попросту ее не замечал, как будто ее не было. Выходя из комнаты сына, он кричал на него, обзывая салагой, веля ему взять оружие и вернуться в строй. Кричал, разумеется, не ему, не Игорю. Кричал кому-то. Вероятно, принимая Игоря за этого кого-то.

Действуя спонтанно, Вероника Мещерякова обошла мужа и попыталась спрятаться с сыном в комнате, откуда тот только что выбежал. Они закрыли дверь на щеколду, погасили свет и забились в угол. Вероника впервые видела мужа в момент приступа и понятия не имела, на что тот будет реагировать. Она логично предположила, что, затаившись в комнате, они оборвут некие ассоциации, Сергей может забыть о них и оставить в покое. Однако эта попытка не сработала. Поначалу Сергей Мещеряков стучал в дверь и требовал, чтобы Игорь (вернее – кто-то) открыл ее и не пытался прятаться, потому что хуже будет. Потом попытался сломать дверь, но не получилось. Тогда Сергей отправился на балкон и принес топор. Ему удалось сломать дверь. Он вырвал Игоря из рук жены и, продолжая ругаться, сделал тому что-то вроде «подсечки», - это когда ударом ноги подсекают ноги противника. Игорь упал, и упал неудачно - ударился о пол и разбил голову до крови. Вероника набросилась на мужа, но Сергей Мещеряков (по ее словам) попросту выключился. Он словно выполнил программу и мгновенно забыл, зачем приходил. Он развернулся и ушел спать.

Именно в ту ночь внутри Игоря Мещерякова родилась новая личность. В ту ночь испуг был столь велик, что Игорь даже обмочился. Плюс состояние усугубила травма головы. Но самое главное: психика Игоря Мещерякова не смогла принять контрастов. Всего лишь пару часов назад отец играл с ним и катал на спине, и вот он врывается к нему в комнату посреди ночи, с перекошенным лицом, с пустым чужим взглядом, орет на него, бьет его, требует от него что-то, чего Игорь даже понять не в состоянии. Психика мальчика треснула, Игорь переступил в иллюзорный мир, о природе которого будет сказано чуть ниже. Эта новая личность изобрела способ, как справиться со стрессом. Стихами. Она (они?) справлялись со стрессом стихами. Позже, спустя какое-то время, Вероника Мещерякова застигла Игоря посреди ночи в состоянии транса. Он стоял перед стеной и декламировал стихи. Или пытался декламировать. Это были его первые попытки связать разрозненные фразы в рифмы.

Дальше приступы помешательства у Сергея Мещерякова стали периодическими. Нужно отметить, что далеко не каждое возлияние Сергея вызывало подобную реакцию, не существовало какой-либо четкой схемы для этого, как не существовало признаков, по которым можно было бы распознать угрозу. Единственным признаком мог служить алкоголь, однако, не будучи стопроцентным определяющим фактором, алкоголь всего лишь служил поводом быть наготове. Уже неоднократно звучал вопрос, и, вероятно, этот же вопрос будет звучать на суде: почему Вероника Мещерякова не забила тревогу сразу? Ответ банален: по той же причине, которая служит оправданию любому домашнему насилию. Надежда. Надежда, что все наладится само собой. К тому же поведение Сергея в повседневной жизни могло лишь вызвать уважение: он организовал собственную фирму, зарабатывал деньги, он любил жену и сына и старался все для них делать. Его интрижка на стороне с Ниной Полянской никак не влияла на его отношение к близким, это подтвердила и Вероника, это же косвенно подтверждал и Игорь Мещеряков. Надежда, что светлая сторона в конце концов пересилит темную,- вот первая причина, по которой Вероника Мещерякова молчала.

Вторая причина не столь банальна. Сразу же Вероника поняла, что Сергей ничего не помнит о ночных событиях, равно как не помнил он о любых событиях, если принимал спиртное. Еще одно нарушение мозговой деятельности, тоже, вероятнее всего, развившееся после войны. Вскоре же пациентка обнаружила, что и Игорь не помнит ничего из случившегося тоже! Поутру мальчик приходил в замешательство от последствий таких ночных кошмаров. Он искренне спрашивал у мамы, что с ним приключилось ночью и откуда все это берется - его синяки, ссадины, боль в разных частях тела. Он ведь прекрасно помнил, что накануне перед сном ничего этого не было, и он не ударялся ни обо что, не падал и не дрался. Почему же с утра вдруг все это возникло? Вероника с ужасом осознала, что Игорь страдает теми же провалами памяти, которые наблюдались у нее и у Сергея. Мальчик вычеркивал ужасные ночные события из памяти, как вычеркивали их из памяти его родители.

И тогда на свет родилась легенда. Находясь под впечатлением от рассказанной бабушкой сказки, Игорь вообразил, что ночью к нему приходит некое существо, которую он называл Каба. О Кабе он признался Виктору Петрову, считая ее вполне реальным персонажем. Идея Кабы пришла из деревенского фольклора, который в свою очередь восходит к мифологической концепции «за все нужно платить». Данная концепция, усугубленная библейской догмой о первородном грехе и греховности человека по умолчанию при рождении, не оставляла никаких шансов, кроме как быть жертвой и расплачиваться болью за само свое существование. Палачом в данном случае выступала Каба, именно ей Игорь приписывал все свои беды, проблемы с психическим здоровьем, свои синяки. Можно сказать, Игорь сам выдумал историю про лунатизм и навел маму на эту идею.

Легенда о лунатизме казалась в тот момент идеальной. Она закрывала все бреши, она давала ответы на вопросы, и, главное, она позволяла сохранить веру маленького мальчика в своего отца. Сохранить веру и любовь сына к отцу, и, что тоже немаловажно, сохранить веру отца, Сергея Мещерякова - в себя самого. Потому как существовала опасность, что, узнав правду, тот может сломаться. Не простить себе содеянного. Это имеет место быть именно сейчас, когда Сергею все-таки открылось истинное лицо Кабы. Он увидел себя, он узнал, что он – и был Каба для своего сына. Вероника Мещерякова начала врать из благородных побуждений, но тем самым она отсекла путь назад, путь к правде. С этого момента она была вынуждена только врать, и ложь множилась.

На этом перечень фактов можно считать исчерпанным, дальше начинается область предположений. Можно лишь догадываться, что чувствовала Вероника Мещерякова все эти годы - единственная в семье, кто знал правду. Что чувствовала, рассказывая по утрам мужу и сыну небылицы о том, что Игорь Мещеряков вставал ночью во сне? Что чувствовала, балансируя между правдой и ложью, ведь все могло вскрыться в любой момент, от любой мелочи? Она знала, что близкие люди никогда ей не простят эту ложь. Что она чувствовала, отводя сына на прием к психотерапевту, где вероятность, что правда выплывет на поверхность, возрастала многократно? Но и не предпринимать этих логических шагов она не могла, будучи заложницей своего же обмана. Можно предположить, что какая-то часть Вероники Мещеряковой устала. Часть ее хотела, чтобы кто-то - в данном конкретном случае, Виктор Петров,- докопался до правды, тем самым сняв с нее этот бесконечный выбор: врать дальше или признаться. Это был острый выбор, потому что то, что происходило в такие ночи,- во время приступов Сергея Мещерякова,- не могло не пугать. Однажды Сергей принес из кухни разделочную доску и заставлял сына ее сломать ударом кулака, а когда у того не вышло, огрел этой доской со всего размаха по уху. Да так, что Игорь два дня плохо слышал этим ухом. Каждый очередной тычок, каждый очередной удар или «подсечка» могли стать фатальными. Каждый раз Вероника Мещерякова стояла перед выбором: мнимое благополучие или страшная правда. Каждый раз она принимала решение швырнуть своего сына на заклание этому мнимому благополучию. С этой точки зрения Вероника Мещерякова не заслуживает снисхождения или пощады. Существует концепция злого рока, которую сформировал ее, травмированный в детстве, рассудок. Она была уверена, что злой рок будет преследовать ее семью постоянно, и даже если она расскажет правду, даже если они преодолеют этот недуг, злой рок вернется к ним в более страшном обличии. Та же самая концепция первородного греха и расплаты за само свое существование. Тем не менее, вера в злой рок – не повод пускать все на самотек, или прятать голову в песок, или ничего не предпринимать. Вероника Мещерякова виновна в смерти сына, это неоспоримо, и об этом будет дано однозначное заключение для суда.

Что касается Сергея Мещерякова – в данный момент тяжело доподлинно установить степень его вины. Сергей находится в весьма подавленном состоянии, его состояние даже хуже, чем у его жены, при этом контакты с ним ограничены следствием, и о полноценной работе с пациентом не может идти и речи. Но по косвенным признакам все же можно сделать вывод о том, что какой-то своей частью Сергей Мещеряков осознавал, что делает. В пользу этого предположения свидетельствует степень его физического воздействия на сына. Если верить показаниям Зольникова, то в один из первых приступов Сергей Мещеряков его едва не убил, и только чудо спасло данного гражданина. В случае же с Игорем – приступы повторялись раз за разом, однако никогда Сергей не перегибал палку настолько, чтобы скрывать правду дальше стало невозможно. Все травмы носили поверхностный характер, это была та же балансировка между относительным добром и окончательным злом. Имелись некие сдерживающие факторы, которые не позволяли Сергею бить ребенка в полную силу, и одним из таких факторов могло быть частичное осознание, что перед ним – не противник, не враг, не предатель родины или дезертир. Перед ним – родной сын.

Теперь что касается самого Игоря. Его мать считала, что в его случае срабатывает тот же механизм стирания памяти, вычеркивания определенных эпизодов. Это было не совсем так. Да, в жизни Игоря Мещерякова присутствовали белые пятна, но это были не периоды, вычеркнутые из жизни, это были периоды, прожитые иначе. В ту первую ночь, когда родной и близкий человек набросился на него посреди ночи, бесцеремонно выдернув из сна, не дав опомниться, обрушив град тумаков; когда родной и близкий человек стал Кабой – существом из страшной сказки,- шок Игоря бы столь сильным, столь всеобъемлющим, что мальчик переступил в другой мир. Его глаза оставались открытыми, он мог что-то говорить – слова или даже фразы,- он мог действовать, чувствовать, осознавать себя самого, но только это был уже не Игорь Мещеряков. Он не вычеркивал из памяти события, он вводил себя в состояние гипноза, в состояние транса, и в этом новом состоянии он воспринимал события иначе.

Как? Можно лишь предполагать. Узнать не дано. Игорь забрал ответы с собой, когда покончил с жизнью. Очевидно, что, родившись спонтанно, интуитивно, это умение вводить себя в транс позже достигло совершенства. Для Игоря стало в порядке вещей переходить из мира в мир, при этом иногда он мог это делать на виду у всех. И никто не догадывался, что перед ними уже не Игорь Мещеряков. Мальчик мог удивляться, что некоторые события выпадают из его памяти, и, конечно же, он не мог не подозревать, что с ним что-то не то - куда как более «не то», чем заявленный мамой лунатизм,- но так же интуитивно не хотел в этом копаться, чувствуя, что копание может привести его к гибели. Какая реальность возникала вокруг Игоря в моменты самогипноза? Что он видел вместо бесноватого, сумасшедшего, перекошенного от ярости, невменяемого отца? Цветы? Деревья? Птиц? Книги? Что он чувствовал, когда на него обрушивался удар за ударом? Поглаживание ветра? Или он представлял себя рыцарем, сражающимся с великаном? Или он был гонщиком, скалолазом, первопроходцем, индейцем на тропе войны? Игорь был патологическим книгочеем; по словам родителей, по свидетельству Виктора Петрова, по рассказам самого мальчика он прочитал не одну сотню книг. Убегая из реальности, он мог воплощать вокруг себя сюжеты этих книг. И книги продолжались, истории продолжались вокруг него, и он был главным героем. Эти литературные сцены не давали ему сойти с ума. Оттуда, из своих полуснов, из иллюзорных миров Игорь приносил стихи. Которые потом писал в соцсети. А потом, выходя из гипноза, он напрочь забывал об этом. Забытье – оно было непреложным условием, чтобы сохранить рассудок. Виктор Петров раскрыл бы правду, будь у него больше времени.

Тот последний день накануне гибели можно считать для Игоря доказательством его веры в преследующий рок. В тот день он узнает о самоубийстве своего бывшего психотерапевта Виктора Петрова. За время их встреч Петров смог расставить в жизни мальчика множество опорных точек, которыми Игорь успешно воспользовался в дальнейшем для решения своих проблем, - это касается как минимум улучшения школьной успеваемости. И вдруг вся эта опора рушится! Как можно верить и уповать на человека, который сам не смог решить своих проблем и вот так трусливо, скоропостижно ушел из жизни? Игорь Мещеряков осознает, что он один в поле воин. В тот же день его пытается соблазнить подруга семьи и его репетитор по физике, предварительно угостив алкоголем. Тот факт, что Игорь в панике сбежал от нее, является показателем, что ее поступок он воспринял как предательство. Возможно (всего лишь – возможно!), в тот день Нина Полянская призналась Игорю, что у нее многолетний роман с его отцом, и он сбежал не от возможной интимной близости с ней, а в шоке от этой новости. И тут же по пути домой Игорь натыкается на дворовых хулиганов, которые уже неоднократно к нему цеплялись. Игорь пытается спастись бегством, он наталкивается на друга отца, идущего ему навстречу, и просит его защитить, однако друг отца не реагирует на просьбу и бросает мальчика в беде. Хулиганы же решили перейти от угроз к непосредственному физическому воздействию, которое сопровождалось унижением личности и достоинства Игоря. Игорь Мещеряков прячется дома, в своей комнате, в своем безопасном мирке… Вот только не безопасен этот мирок, а уж в тот день – небезопасен десятикратно. Так совпало, что Сергей Мещеряков употребил днем алкоголь, а ночью у него случился очередной припадок.

Что могло отличать эту ночь от других? По словам Вероники Мещеряковой, такие ночи всегда заканчивались одинаково. Сергей Мещеряков на пустом месте «переключался» назад и отправлялся спать, оставив Игоря в покое. Игорь в состоянии отрешенности тоже молча шел спать, не чувствуя боли от ран и ссадин, не реагируя на вопросы матери. Что пошло не так той ночью, почему Игорь оказался поутру не в постели, а под окнами своего дома, мертвый? После многократного анализа нескольких вариантов мы можем остановиться на единственном, который более остальных объясняет произошедшее. А именно, что в ту ночь Игорь Мещеряков не был в состоянии транса. События дня – все эти треволнения, предательства и уход близких людей, унижения и побои, весь этот хаос эмоций,- пробудили внутри Игоря злость, даже – ярость. Ярость на обстоятельства, на жизнь, на окружение, на социум, ярость на себя и на родителей и, конечно, - ярость на Кабу. Было решено встретить Кабу лицом к лицу с открытыми глазами и в полном сознании, и сразиться с ней. Когда же Игорь понял, что Каба – это его отец, его психика сломалась окончательно. Он вдруг осознал масштабы чудовищного предательства, чудовищной лжи, в которой он жил годы. Он думал, что с ним что-то не так, боялся Кабы, терзался чувством вины, что не такой, как все. И вдруг оказалось, что все – обман, он – самый нормальный из всех. Его заставили поверить в ущербность, его заставили поверить в болезнь, в психологический недуг. И эта ложь исходила от самых близких людей.

Игорь мог просидеть всю ночь без сна, зализывая ушибы. Содрогаясь от равнодушия и попустительства мамы. Содрогаясь от немотивированной ярости отца. Анализируя все, что происходило с ним в последние годы, находя объяснения странностям, находя объяснения Кабе. А потом в определенный момент Игорь понял, что не знает, как ему жить с этим дальше. В течение дня он потерял всех. Психолога, репетитора, родителей, себя. Главное – он потерял себя. Он не знал себя больше - кто он, на что способен? Мы уверены, что в ту последнюю ночь Игорь вспомнил все свои уходы в иллюзорный мир, все те ночи, когда он, пребывая в измененном сознании, писал стихи. Свое последнее стихотворение Игорь написал непосредственно перед гибелью. Написал уже как Игорь Мещеряков. А потом прыгнул. Слушая в этот момент музыку в наушниках, подаренных ему отцом на день рождения.

Вот и все размышления, касаемые этого. Осталось множество белых пятен, и их уже не покрыть. Белые пятна останутся белыми пятнами, вопросы останутся вопросами. С уходом из жизни Игоря Мещерякова и Виктора Петрова эта область закрыта окончательно, лишь они могли дать ключевые ответы. Точки же над «и», которые могли быть расставлены,- расставлены. Сим можно считать странное дело по имени «Игорь Мещеряков» закрытым.

Последняя запись Игоря Мещерякова, сделанная на его фейковой странице во Вконтакте перед самоубийством:

Ворота в прошлое затворены –
Нужен автомобиль!
Навстречу постскриптуму, прочь от вины –
Умчаться сквозь тысячи миль!

Но дорога в тумане, и светофор разбит, -
Прощай, прожигатель мечты!
Одинокое сердце кровоточит –
Рыдай в леденящей ночи!