Колобок или Совсем немного о зависимостях.

Кто не знает, как ужасны утренние звонки! Когда тебя подбрасывает, когда со сна ничего не соображая, собираешь рассеивающиеся мысли. Ничего хорошего в пять утра по телефону никогда никто не скажет. Это так же, как бы вечером после 11 в дверь позвонили. Мать сразу начало трясти. Колобок плакала, несла бред сивой кобылы, спрашивала мать, где младенец и возмущалась, как дочка могла ее куда-то унести. Собиралась покончить с собой. Находясь от Колобка в двух часах езды, мать, понимая, что ничего реально не в состоянии сделать, могла только давать советы по телефону. Кому в стране советов нужны советы… Часа через два, когда проснулись все, не только Колобок и мать, обнаружилось дитя у свекрови, а красочные описания прошедшего вечера, ускользнувшие из памяти Колобка, прояснила ее дочка Чадо — пришли друзья с предложением, от которого Колобок не смогла отказаться… Потом провал в памяти… Потом — утро туманное…

-В центр я не поеду! Вы хотите меня сгноить! Там лечат аминазином. Там заставляют молиться все время. Как мой ребенок без меня…
Мать уже почти отошла ото сна, но ее продолжало трясти и она начала заикаться. Однако известие о том, что свекровь забрала младшую внучку себе, а Колобка увезли в реабилитационный центр – немного восстановило мир в ее душе. Боже! Сколько лет! Она уже почти забыла, почти позволила себе расслабиться…

Мать трясущимися руками включила комп. Привычно нажала на закладку «дикий запад». Любимый, знакомый во всех подробностях пейзаж, притягивал, успокаивал. Ей еще так много надо сегодня сделать! Посадить новогодние леденцы — их набралось уже больше 500. Они должны созреть к вечеру, после обмена их коллекций можно будет получить практически столько же стройматериалов. Только жалко, что ей — то из них нужны не больше 20- 30 штук. Ну, еще Доче, может, пара десятков пригодится. Из леденцовых коллекций много лезло всякого мусора, который нужен только в одном из строений. А у матери было построено все. У нее были расширены по максимуму все локации, Все экзотические животные собраны на ее ферме и даже почти все животные, которых можно было получить по акции. Она выполнила за два года уже все обязательные квесты. Сейчас она улучшала свое хозяйство, выполняла разные акции, которые стартовали по два раза в неделю, и помогала на участке у младшей Дочи, у которой было много работы, а по ночам она еще и на свидания бегала, а свою ферму совсем забросила. Мать расстраивало, что Доча даже не всегда находила время посмотреть, чего мать достигла для нее на дочиной ферме.

Сегодня ферму посетил звездочет, которому требовалось помочь составить гороскоп для губернатора. Мать совсем выбилась из сил, засаживая льном все локации. А еще пришлось опять выращивать яблони, кормить стаи кроликов и баранов. Лен растет долго, 7 часов, но для квеста еще требовалось много черники, которая зреет 15 минут, и надо было ее собрать вовремя, пока она не завяла. Когда она кормила своих зверушек, полученных по акции, из золотого тигра выпала статуэтка, которой не хватало для коллекции. Мать обрадовалась, потому что за обмен коллекции золотого тигра давали 3 агробакса.

Когда мать глянула на часы, оказалось, что ей уже час назад надо было уйти на работу. Но она подумала, что просто быстрее справиться с первым клиентом, а дождаться еще 15 минут, чтобы сделать заказ на стройматериалы, можно. Поэтому она пошла в деревню индейцев, чтобы посадить культуры по заказу вождя. Потом она перепрыгнула на свой второй аккаунт к Мрачному Питу, чтобы передать себе стройматериалы и сделать новый заказ. Пока перегружалось, быстро сделала кофе, бутер, принесла завтрак к компу и начала бессмысленно поглощать его, не прекращая щелкать мышкой. Зашла к Евке, на третий аккаунт. Тут пришлось задержаться, потому что у Евки проголодалась собака, и пришлось кормить ее, еще и бонусы заодно собрала. Урожай с деревьев она собирать не стала — это вечером. Потом снова вернулась к себе, приняла стройматериалы от Пита и Евки, сделала новую заявку. Огромным волевым усилием она выключила комп. Наскоро одевшись, побежала на работу. Шею постреливало и голова была тяжелая.

И безысходность овладела ей. Она думала, что все, связанное с наркотиками, в прошлом. Она надеялась, что пятилетняя ремиссия у ее дочери положила конец многолетнему кошмару. Но отвратительный скелет вылез из шкафа, он появился, сильнее, страшнее, как всегда, когда не ждали. Сразу померкли все планы, которые мать строила. Ей хотелось за этот год доделать ремонт в квартире, купленной недавно. Шуба из алой нутрии, когда-то шикарная, на шестом году своей жизни была при последнем издыхании. Чаду хотелось электрогитару, а Доча хотела в отпуск на Алтай. Ах, еще зубы, но… Раз старый скелет снова с нами, значит можно про все это забыть.

Мать стригла знакомого спокойного кота, отчаянно надеясь, что то, что так лихо разрулила свекровь, будет иметь счастливый конец, но в подкорке она уже все знала заранее. Жизнь столько раз делала круг на этом месте, каждый раз возвращаясь в ту же точку.
…
Колобок ждала в каком-то кабинете в мусарне, куда ее поместили в попытке получить показания… Противный толстый тип, который считал, что все знает про таких, как она, пообещал героин, если она даст показания, и ушел куда-то. Она знала, куда восьмого марта ушел этот тип — в соседний кабинет пить водку. Ее поламывало. Ждать становилось все труднее. Она встала, выглянула в коридор. Там никого не было. Она пошла в конец коридора, противоположный от КП. За дверью был просто двор заросший полынью. В заборе нашлась дырка. Никто не охранял ничего. Колобок вернулась. Она вынесла из пустого кабинета два компьютера, факс, два телефона. Она возвращалась пять раз, пока унесла все, что представляло ценность, поймала такси и уехала.

Один комп продала хорошо, за 15 тысяч, второй сдала по дешевке. Облавы, которые прошли после этой истории, она пережила легко — героин был, она смогла «залечь на матрацы»
------

Колобок приехала к матери. Она болела какой-то «забайкалкой», которая выглядела, как небольшие незаживающие язвочки на ногах. Мать стала колоть ей хлористый с переливанием и пенициллином, стараясь не реагировать на шутки Колобка,
-О, приход от хлористого ловлю! – и болезнь довольно быстро прошла. Хорошо, что быстро, потому что вены начали прятаться, а мать, умевшая делать уколы собакам, не так уж ловко ставила их наркоманам.

Мать радовалась, что Колобок приехала, она очень скучала по ней и беспокоилась, но никогда ее не пыталась искать, опасаясь навлечь неприятности от милиции. С Колобком ей всегда было интересно. Подруг у матери почти не было. Когда умер муж, ей даже поговорить стало не с кем. Они вместе играли в денди, оно тогда только появилось. Им нравились игры из многих стадий с потайными комнатами и битвами в конце каждой стадии. Колобок очень ловко проходила самые сложные места, потом показывала матери. Они заигрывались почти до утра.

Однажды, вернувшись с работы, мать увидела незапертую дверь. Холодея, вошла в квартиру. Пустая стена, как черная дыра в пространстве, ударила по глазам. В кресле под пустотой спала Чадо. Мать упала перед ней на колени, схватила за руки. Чадо открыла глаза.
-Ты в порядке? Ты просто спала? — девочка сонно утвердительно кивнула. Вся в тревоге, мать вглядывалась в ребенка.
-Кто… кто тут был?
-Мама.
-Нет, кто унес ковер?
-Мама.
Мать ошеломленно поднялась, огляделась, пошла запереть дверь.

Она отвела Колобка за руку в наркодиспансер, заплатила 2,5 тыс. Потом в течение трех недель, принося передачи, смутно видела в окне четвертого этажа ее лицо, слышала искаженный голос, требующий как можно больше чаю, сигарет.
...
После длительного отсутствия опять приехала Колобок. Она приехала веселая, красивая, с кучей нарядов. Сказать, что Колобок была красива – значит — не сказать ничего! Она была волшебно, сказочно, невообразимо красива! Её как-то даже прямо на улице звала в модели незнакомая женщина. Она приезжала редко, пропадая по полгода — году в городе, где прошло ее детство. Жила неделю-две, На этот раз сказала — надолго. Рассказывала какие-то туманные истории про мафиозные разборки, про то, что ее там ищут. Не уточняла, кто – милиция или преступники. Устроилась работать на фирму. Мать была против. Она всегда была против такой работы, но она же не могла содержать Колобка, поэтому не могла запретить ей зарабатывать так, как та считала нужным.

Деньги пропадать стали сразу. Мать сначала не замечала, потому что никогда не считала деньги в карманах. Но их пропадало слишком много. Потом она заметила, что исчез весь хрусталь. У нее было много призов за выигранные когда — то конкурсы на работе. И теперь их не стало. А мать, вообще невнимательная к мелочам, и эту пропажу не сразу заметила. Денег на диспансер у матери не было. Она купила лекарство, рекламировавшееся в газете – пропротен. Колобок сосала таблетки, говорила, что ломает не так сильно. Но потом ей стало совсем плохо. Она лежала на диване и корчилась от боли. Мать поделилась бедой со своей подружкой – ветеринаром. Ленка согласилась помочь. Пришла с кучей флаконов и пузырьков. Пыталась поставить Колобку систему. Ленка попадает в вену котенку. У Колобка вен не было. Истыкала все руки, ноги, пальцы. Уже на втором кубике игла выходила из вены, все приходилось начинать сначала. Колобок в изнеможении отвернулась к стене, и в этот момент мать увидела на ее потной спине где-то подмышкой тонкую голубую венку. Игла попала в нее сразу, лекарство потихоньку пошло, и через несколько минут Колобок заснула.

Уже потом мать познакомилась с некоторыми врачами. Татьяна и Людмила купили у нее щенков. Устраивать Колобка в диспансер стало совсем легко.

На фирме у Колобка собиралась команда для поездки в Китай. Все, наслушавшись страшных историй о заграничных поездках, опасались, но это было — то предложение, от которого нельзя отказаться. Поехали четыре девочки и переводчик. Колобок провела пять часов в парикмахерской, обесцвечивая свои темные волосы, потому, что ей сказали, что блондинки в Китае пользуются совсем необыкновенным успехом.

Мать осталась в опасениях, что страшные истории про заграничные поездки, рабство, все же могут случиться. Но спокойное существование без Колобка, без всех неприятных неожиданностей, случающихся с ней, расслабило ее. После отъезда Колобка она не обнаружила видика, своей рабочей кожаной старой куртки и мешка сахара, который у нее в шкафу хранила подруга от мужа — пьяницы. Колобок позвонила несколько раз. Это было даже романтично. Мать никогда не получала международных звонков раньше. Внучку Чадо водила в садик младшая Доча, сама ее утром поднимала, одевала, вечером забирала. Мать могла больше работать, она заплатила почти все долги по квартплате.

Через пять месяцев Колобок приехала. Она приехала вся в коже и в золоте. Она привезла матери серебристый видик сони, плащ из тончайшей перчаточной кожи и 10 тыс деньгами. Деньги сразу покрыли почти половину ее долга фирме, которая давала ей товар для торговли на рынке.
Денег было бы больше, но 15 тыс. отмели на границе, потому, что копеечная просрочка по визе была, оказывается за каждые сутки. Колобок рассказывала волшебные удивительные истории про Китай.

Месяца полтора девочки жили в том заведении, в которое их привезли по договору. Денег было немного, хотя и опасностей, что у всех на слуху, тоже не было. А китайцы – «о, я больше не смогу с нашими работать после китайцев!» Потом срок их виз пришел к концу. Появилось еще одно предложение. Надо было переехать в другой район Китая, там обещали более высокую прибыль. Просрочка визы стоила… эээ… копейки, право! Переводчик уехал. Девочки отправились дальше.

На новом месте хозяин гостиницы пожелал провести с ней «субботник» и наученная переводчиком, она не попросила с него денег. Он подарил ей серьги, цепочку, подвеску, кольца. Девочек возили в Пекин, посмотреть на ледяной новогодний городок, и это зрелище навсегда поселило в их сердца пренебрежение ко всем прочим ледяным постройкам, встреченным ими позже.

Она привезла очень много фотографий, очень плохого качества, где она была запечатлена на фоне великой китайской стены, на фоне этого сказочного ледяного городка, в ресторане, где живой змее отсекали голову, собирали в бокал кровь и пили ее с водкой. И несколько очень хороших фотографий, для которых она в костюмах японской гейши, европейской невесты, китайской принцессы снималась для рекламы заведения. На этих фотографиях она была чудо, как хороша… Мать потом очень жалела, что отдала эти фотографии Колобку, потому что Колобок всегда все теряла — вещи, документы.

Хотя радикальные изменения были налицо. Колобка откармливали. И откормили. Никогда мать не видела ее такой толстой ни до ни после Китая.

-Что ты ела?-
-Это был рис с густым соусом. Все время этот рис. Нам не давали ничего привычного. Когда я по дороге домой в Шанхае случайно купила банку майонеза, я нянчила ее, как ребенка, в предвкушении… А девочки, когда заказали в поезде бифштекс с картошкой и горошком, просто плакали…

Они хотели, чтобы я была толстая. У них это считается красиво. Меня просто специально откармливали. Хозяин водил меня в ресторан и насильно кормил самыми калорийными блюдами. Китайская кухня для простых людей очень однообразна. Но в ресторанах я видела, как едят обезьяньи мозги прямо из живой обезьяны. Нас возили в Пекин и там угощали змеями и черепахой. Это очень дорогие блюда. Змея похожа на жирную рыбу. Девочкам понравилось. А мне больше черепаха понравилась. Это похоже на мозги с очень мелкими хрящичками. В Китае все очень свежее. Все, что подают в ресторане, или прямо при тебе убивают или сразу перед приготовлением пищи. Мне принесли как-то креветки в соусе.
-Я тоже ела креветок.
-Живые… они из кастрюли вылазят и по столу пытаются ходить…

Один клиент, голый, встал на четвереньки, и показывает мне растопыренными пальцами, будто корону на голове. Потом — рога изобразил. Я перепугалась, что он свихнулся, зову администраторшу, а он, оказывается, меня в ресторан звал — курицу и говядину есть…
В Китае едят, действительно, всё. Собак там престижно держать только очень крупных и очень маленьких. Нам переводчик всегда говорил-
-Это вам нельзя — это кысс, это – гав.
-А… ну — наркотики…
-Не, у них там водка. Море водки. Водку наливают горячую прямо в кофейные чашки через плечо из чайников с очень длинным носиком.

Они с матерью пошли в недавно открытое китайское кафе. Это был день рождения матери. Стояла осень, теплое бабье лето. Когда мать ходила с дочерью по городу, ее всегда смущало, что все мужчины тот час всё внимание обращали на них, ну, ясен пень же — на Колобка. Красота Колобка была феерична и одухотворенна. Столько предупредительного внимания, готовности быть полезными, мать не видела никогда. Они выбрали столик на улице. Заказали все, что могли представить себе и съесть. Еда была острая, но Колобок сказала, что это — уже для наших адаптировано, в Китае все много острее. Но порции на самом деле были огромны. Они с Колобком некоторые блюда взяли по одному на двоих, просто попробовать. Мать не пила водку. Запивали все это великолепие пивом. С соседнего столика их одарили шампанским. Но этот день они провели только вместе.

Дня через три Колобок пропала. Появилась она через две недели без кожаного плаща, вместо сапог на ней были чужие тапочки. Одежда вплоть до трусов — чужая и старая. Золото тоже исчезло…
И все повторилось… Мать пошла в диспансер. Колобка легко и сразу взяли на лечение. Все врачи и медсестры в диспансере давно и надежно были обеспечены милыми и обаятельными щенками цвергшнауцера.

Колобок сказала матери, что будет продавать масло, чтобы поправить их финансовые дела. Мать не знала, как отказать и не знала, как объяснить, что ей не нравится это. Она просто пожала плечами, что можно было расценить, как согласие. Однако вскоре в двери начали звонить и днем и ночью, забеспокоились соседи, мать велела Колобку не открывать после десяти. Все равно приходили. Звонили, вырубали счетчик, стучали, так, что соседи выскакивали. Соседи забили стрелку поставщику Колобка, но оказалось, что крыша у Колобка и соседей — общая. Мать поставила вторую железную дверь. С решеткой.

Однажды, придя с работы, она обнаружила в доме характерный после обыска разгром и записку от Колобка, в которой она сообщала, что ее арестовали, и просила прощения за то, что не заперла решетку. На чувство горечи накладывалось раздражение от того, что все опять пошло коту под хвост.

Мать ходила на допросы к следователю. Носила Колобку передачи. Всё было за то, что Колобок получит от пяти до семи лет. Недели за две до суда ей позвонил старый клиент, народный судья. Он забирал мать всегда из дома, отвозил на машине к себе, где она стригла его кокершу. В машине, на его вопрос,
-Как дела? – мать решилась и рассказала честно все про «дела». Он тут же позвонил адвокату, дал матери его телефон и четкие инструкции. Следующую неделю она работала как ёжик, перестригла в три раза больше собак, чем обычно, заплатила адвокату 5 тысяч. Колобку дали пять лет условно и отпустили. Она каталась по траве перед зданием суда, как моряк, ступивший на берег после кругосветного путешествия. Потом они пошли по городу под теплым весенним солнцем, заходя во все магазины. Мать не могла видеть на лице дочери глаза больного голодного зверя. Конфеты, колбаса, пирожное – все вызывало у нее такой взгляд. Высокая, на голову выше матери, она казалась особенно худой.

После тюрьмы мать расслабилась. Она думала, что такой урок не пройдет даром. И прошло же столько месяцев… Но жизнь продолжает двигаться по кругу. В крайнем случае — по спирали.

Мать не могла попасть домой. Ключа у нее не было, а двери никто не открывал. Что спали дети – это не удивительно. Но было не так и поздно. Почему Колобок не открывает? Позвонила соседям – не ночевать же на улице. У них частенько забывались и терялись ключи, и номер был отработан. Сняла босоножки на шпильках. Вышла на балкон пятого этажа, через всякие коробки и цветочные ящики в темноте перелезла к себе под аханье соседки. Дома царила тишина и темнота. Колобок мертвым сном спала. Мать обнаружила, что босоножка у нее в руке одна. Сходила вниз, поискала на газоне. На балконе в темноте ничего видно не было.
-Золушка хренова!- бормотала мать, вытаскивая босоножек утром шваброй с балкона соседей.

Колобок созналась, что опять колется. Полная отчаянной решимости, отправляя Колобка в очередной раз в диспансер, мать поклялась ей, что убьёт ее собственными руками, если она снова вернется к наркотикам.
-У меня кроме тебя двое детей. Я должна им тоже что-то давать. Не только на тебя все внимание и деньги тратить. Я не имею право поступаться ими ради тебя!

И случилось чудо! У Колобка появился совершенно нормальный поклонник, который разделял точку зрения матери на наркотики. Он приходил к ней в диспансер, Он встретил ее, когда она выписывалась. Он купил дом неподалеку от дома своих родителей, в часе езды от города, привез туда жить Колобка. Потом мать помнила, как Колобок стояла в белом платье с красной розой в руках на снегу после загса. Муж Колобка сразу правильно взялся за дело. Колобка свозили к хорошему врачу. Она прописала ей какие-то таблетки, которые помогали Колобку не вспоминать лишний раз о наркотиках.

Колобок занялась каким — то симороном. А потом еще и рейке. Оказалось, у нее есть дар лечить. Когда она вылечила матери растянутое плечо, мать, агностик, не поверила даже своим ощущениям, но признала, что плечо больше не болит. На курсах от Колобка все были без ума. Кто-то из ее гуру с симорона, рассказывая Колобку о чакрах, как само собой разумеющееся, бросила,
— …Свадхистана о, сексуальность, да, конечно, зашкаливает. С Аджна-чакрой проблемы…
Ее одежда отличалась необыкновенным вкусом. Весь ее облик был немного впереди моды. На семинарах ее звали инопланетянкой.

Когда у Колобка все наладилось и Чадо стала жить у нее, а Доча закончила школу, мать решила переехать в Н-ск. Ей всегда нравилось жить в большом городе. Кроме того, работы для Дочи найти у них было невозможно. Все кинологические мероприятия там тоже были доступнее в разы. Примерно через полгода ночью раздался стук в дверь. Приехала Колобок.
-Мне еще в тюрьме цыганка сказала: »Ты будешь жить маминым дыханием»,- бросила она.

На работе после посещения Колобком все таксисты хором пытали мать, как снова увидеть волшебную красавицу. Красота Колобка была возвышенной и одновременно – сексуальной. От нее просто несло сексуальностью. Это чувствовали не только мужчины, но и женщины, реагируя сразу. Диспетчерша с уверенностью, которую никогда не чувствовала мать, охарактеризовала Колобка, как ослепительную красавицу. И еще два раза повторила. Описывать Колобка, как и любую из всем известных красавиц, было бы сложно — все знаменитые красавицы настолько индивидуальны, хотя все, что полагается иметь красавицам — полные губы, миндалевидные глаза, точеный носик, тонкий профиль, высокие скулы, атласная кожа, модельный рост, — все это у всех-то красавиц имеется, однако же спутать Софи Лорен с Бриджит Бардо невозможно… Вот и Колобка описать мать не смогла бы. Правда, отличительной приметой, скорее для ментов, служили шрамы на лбу, оставшиеся после автомобильной аварии, в которую Колобок ухитрилось попасть в очень ранней юности, когда все, кто были в машине, убились в лепешку, а она просто вылетела через лобовое стекло, потому, что не была пристегнута. Но шрамы были старые, белые, Колобок, по большей части, носила челку, эээ… шрамы украшают женщину…

Однажды мать нашла воткнутую в забор открытку, адресованную Колобку. На открытке был изображен явно заграничный пейзаж, и шла речь об Амстердаме. Колобка звали прокатиться за границу. Страхи, связанные с Китаем когда-то, возвратились. Но Колобка ведь просто звали в гости. И она поехала. В Москве на вокзале Колобок почему-то решила сдать вещи в камеру хранения. Поскольку она приехала из Сибири в дубленке, а в Москве было в апреле жарко, она сдала и дубленку. Сдала и паспорт, оставив себе только загранпаспорт. В квартире, куда она пришла, их, приглашенных в гости, оказалось несколько. Их планировали поднакопить и, в самом деле отправить за границу. Одежду, деньги и документы у них отобрали. Колобок сбежала в одной футболке. В камере хранения ее ждал российский паспорт и одежда.

Мать тихо жаловалась Колобку в темноте спальни, при слабых вспышках колобковой сигареты,
-… размер… Размер, который имеет значение… Черт, почему это не так, как пытается внушить молва. У меня хороший мужик. Никаких посторонних завихрений, ничего того, что я так не люблю в мужчинах — чувство собственности по отношению к женщине, какие-то личные тараканы, которых пытаются пристроить тебе. Абсолютно не нудный характер. Все без хлопот и согревания головного мозга. Забирает на машине, никаких усилий с моей стороны. Ласковый, трезвый, чистоплотный, заниматься сексом умеет, любит, не эгоист в постели, стоит долго, но… размер.
-Ах, — фыркнула Колобок,- если бы член Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколь-нибудь развязанное, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй…
-Ах, неужели идеальных любовников не существует!

Но они недолго жили вместе. Колобок опять вышла замуж. Чадо с Дочей бурно возмутились,
-Опять!
-Ну, вообще-то официально она всего второй раз замуж выходит…И еще замуж — всегда считалось — хорошо!
……………
Мать ошеломленно смотрела в шкаф со встроенными лампочками и вентилятором, в котором стояли два горшка. В одном обычный, скромных размеров горшечный цветочек, но в другом… РАСТЕНИЕ. Это доставало матери выше груди, протянув свои пальчаторассеченные зазубренные по краям листья в стороны с метровым размахом. «Зеленое какое, — машинально отметила мать, — …э… мой любимый цвет, почти с меня — мой любимый размер…»
-Тебя же посодют, деточка… -продолжало выдавать подсознание.
-По нашим законам разрешено иметь не более двадцати кустов конопли в одном подсобном хозяйстве.
-Не может быть!
-Мама! Мы за лето заработали на этом 200 тысяч.
-И…
-Мы их прокололи.
Мать задохнулась, собирая мысли и слова.

Позвонил зять. Он был, как всегда, несколько нетрезв, возбужден и полон претензий.
-Колобка увезли в наркологию из родзала,- сообщил он. Мать почувствовала, что перед ней разверзлась пропасть прошлого, из которой на нее смотрели хищные веселые глаза самого страшного кошмара ее жизни. Зять выжидающе и призывно примолк на том конце телефонного расстояния. Мать вспомнила все свои беды за двадцать прошедших лет, связанные со словом «наркология», как-то сразу, что говорило о том, что она никогда и не забывала по-настоящему. Уверенность, родившаяся в ней когда-то, шесть лет назад, тоже никуда не исчезла. Она вспомнила, как мать зятя противилась тому, чтобы его закодировать. Слова сами пришли
— Мне легче похоронить ее, чем опять...- вырвалось у нее. Зять взвился
— Меркантильная кью!!! — и бросил трубку.
Но тогда она еще не могла в это поверить снова. Она снова думала, что родившийся ребенок, какая-то новая семейная жизнь удержат Колобка от продолжения… повторения…о, господи! От чего еще?..
....
Но вот уже окончательно. Свекровь положила Колобка в центр, взяла себе ребенка, но проблема никуда не исчезла. Мать уже не могла верить ни в какие центры, ни в чудесное исцеление. Надежды больше не было. Жизнь кончалась стремительно и неизбежно.

Через две недели ей позвонили из центра и от имени Колобка попросили привезти кофе, сахар и что-то из одежды. Мгновенно вспомнились другие передачи, которые когда-то мать носила ей. С нехорошим чувством дежа вю, она вошла в зал. Оказалось, что с родственниками проводят занятия, семинары, которые ей напоминали просто коллективные обсуждения общих печалей. Два бывших пациента центра, приехавшие за передачами, когда она сунулась к ним с вопросами, спросили, сколько лет Колобку, а потом весело заржали
— Динозавр! Как мы. К таким годам всем уж вымирать полагается.
— Живучая попалась… — вяло отозвалась мать.
Первые занятия 2-3 она сидела с чувством, что ей тут нечего делать, а такие лекции она и сама читать может после двадцати без малого лет, проведенных около Колобка. Она стала ходить на лекции, потому что на них можно было общаться с кем-то в той же беде. Родителей больше всего беспокоило, как получилось, что их дети стали наркоманами. Почему именно их дети. И кто виноват. Многие плакали. Многие говорили, что не могут ни с кем поделиться своей проблемой, потому, что все привыкли видеть их семью благополучной. Мать не чувствовала себя виноватой. Она никогда не задавалась этим вопросом и не терзала себя мучительными самокопаниями. Жизнь сложилась так, как она сложилась.
...
Первый муж, отец Колобка не годился в мужья. Почему она так торопилась замуж… В голове мелькнула дурацкая песенка из детства, которую радостно пела сладким сопрано певичка с виниловой пластинки бабушкиного проигрывателя:
-Мари не может стряпать и стирать,
Зато умеет петь и танцевать.
Тот, кто станет мужем ей,
Будет счастливей всех людей.

Вспомнилась мама, которая казалась в детстве просто богиней. Мама все умела — вязать, вышивать, шить, прекрасно готовить. Мама часто говорила, что папе очень нравится какая она красавица, какая у нее замечательная фигура, как они друг друга любят и как это хорошо. А она росла худенькой, маленькой и некрасивой, большеротым лягушонком. В пятнадцать лет ей пришлось начать носить очки, которые еще сильнее портили ее. Модных дорогих вещей у них в доме никогда не было — врачи и инженеры тогда немного получали… И она, считая себя непривлекательной, росла застенчивой, замкнутой, почти не гуляла во дворе, проводя все время за чтением книжек. А ей так хотелось, чтобы кто-то любил ее так же сильно, как папа любил маму!

С будущим отцом Колобка они долго встречались. Встречались в комнате, которую он снимал в пустой коммуналке около двух лет. В этой комнате на окнах вместо штор висели газеты, а на матрасе вместо простыни лежало ничто. А работал он в то время ночным вахтером в НИИ, где они тоже иногда встречались. И еще он работал грузчиком по выходным, разгружая вагоны. А еще подруга его родителей, которые жили в Бресте, устроила его в техникум, а курсовые в этот техникум делала мать, которая матерью тогда не была. А потом техникум совсем забылся, вахтёрство — тоже. Осталась только разгрузка вагонов. У него не было привычных пороков, он не пил и не курил. Он был высок, красив, вполне хорош в постели, но… когда они потом развелись, это было сложно объяснить родне и знакомым. Мать просто всем говорила, что он не работает, на этом вопросы кончались, однако это не совсем точно определяло отца Колобка. Это была только вершина айсберга. Познакомились они, работая на стройке малярами. Потом она поступила в институт, а он просто ушел со стройки.

Она все могла увидеть заранее, но ей казалось, что зажив самостоятельной совместной семейной жизнью, он изменится. Она была тогда очень молода и наивна. И ей хотелось любви и счастья, как у мамы. Изменился не он. Изменились их отношения.

Сначала ей было не до отношений. Когда она была на пятом месяце беременности, они зарегистрировались, но жить вместе не получилось пока, потому что сначала ей пришлось пожить в других коллективах. Она полбеременности пролежала на сохранении. В палате все лежали надолго. Женщины вязали. Мать вышивала крестиком картину со старинным замком, стоящим в саду. Схема вышивки досталась ей в наследство от матери. Это была черно-белая фотография, на которой цвета вышивки обозначались разными значками. Работа была грандиозна по своей кропотливости и отнимала бездну времени, что и требовалось.

За окном бушевала весна, затопив улицы цветущими яблонями и сиренью. В палате царило полусонное настроение, вызванное частично постельным режимом, частично медикаментами. Мать, как все беременные, была настолько поглощена ощущениями зарождения в себе новой жизни, что для нее просто не существовало окружающего мира. Наконец ребенок появился на свет, но мир матери стал еще уже. Теперь у нее не оставалось времени даже на то, чтобы выспаться. Детей приносили кормить каждые три часа, перед каждым кормлением надо было помыться, потом сцедить молоко, еще когда-то поесть самим, еще приходили врачи – педиатр, потом — гинеколог, потом сестры с уколами и процедурами, еще родственники, — когда мать выписали, она первый раз за неделю выспалась.

Из роддома она шла через майскую цветущую площадь в шерстяном «беременном» платье рядом с мужем, папой, дедом и бабой Леной маленькой к ней домой. У нее сначала были две бабы Лены, но баба Лена большая умерла через год после смерти мамы от инфаркта, не пережив смерть дочери, хотя никогда на сердце не жаловалась. А мать так и продолжала звать бабушку по отцу бабой Леной маленькой. Пока родня умиленно и радостно суетилась вокруг матери, ребенка положили на дедову кровать, а через несколько минут дитё исчезло. Обезумевшие родственники метались по квартире в поисках младенца. Младенец нашелся за кроватью, куда очень мягко скатился по одеялу, продолжая спать. Много позже, когда Колобка назвали Колобком, потому что от бабушки ушел и от дедушки ушел, мать вспомнила этот случай. А ведь казалось, ничто не предвещало.

Через две недели поле рождения Колобка у ребенка начался стафилококк, а у матери — мастит. Они попали в разные больницы. Вышли через три недели. Мать сцеживала молоко, стерилизовала его, потом из бутылочки кормила Колобка. Все ее время было занято пеленками, домашним хозяйством, возней с ребенком. Через два месяца после рождения Колобка она, наконец – то, стала замечать, что муж существует в другой плоскости. Нет, денег хватало. Мать вообще никогда не беспокоилась о материальных благах. Она была ребенком брежневских времен, воспитанная мамой- врачом и папой- инженером, выросшими в хрущевские времена, в очень идеологически правильном духе. Она зачитывалась Джеком Лондоном и Грином, в доме всегда звучал Высоцкий, а потом будущий муж приохотил ее к Битлам, Ролингам и всему, что она могла купить в то время на маленьких дисках в «Мелодии». Она совсем не страдала от отсутствия фирменных шмоток и драгоценностей и даже от отсутствия более нужных предметов.

Она привычно выстаивала в толпе очереди по часу, чтобы купить мясо по талонам. Потом хорошо и с удовольствием готовила. Она старательно и усердно создавала уют в их съемной квартире, где вначале, когда они только поселились, на полутороспальной кровати спать было нельзя, потому что пружины провисали, и спящие скатывались в середину, а на полу спать было нельзя из-за полчищ тараканов. Однако тараканы были вытравлены, в углу появился шкаф из фанерных ящиков из под чая. На маленькую тумбочку была положена ее огромная чертежная доска, чтобы пеленать дочку, и каждый вечер топился титан, чтобы купать ее.

Но все это было делом рук ее одной. Муж в семейной жизни участие принимал, конечно. Он выбирал из латки с гуляшом мясо, оставляя ей картошку, и объяснял ей, что раз она готовит мясо с картошкой, значит — мясо не любит, вот он ей картошку и оставляет. Он долго читал ей лекцию, что женщине не следует спрашивать у мужчины, не хочет ли он помыть пол. Очень долго. Она давно помыла пол и ушла стирать пеленки, а лекция все продолжалась.

И, когда ребенку исполнилось месяца три, мать поняла, что жить без мужа ей выгоднее, потому что заботы будет на одного человека меньше.

Они совсем неплохо жили вдвоем. Неожиданно ей досталась квартира, которую дали жене папы. Мать, понятия не имевшая, что такое блат, вдруг обнаружила, что для ее деда, работавшего начальником отдела в обкоме, нет ничего невозможного, и получила место в яслях.

У них на двоих было три талона, ведь с мужем они не развелись официально, поэтому того, что можно было купить в магазине, им хватало. У нее была стипендия, и еще с мужем они договорились, что он будет ей первые три года давать по 50 рублей в месяц. Ребенок не был ей в тягость. Девочка росла очень умненькая и послушная. Мать вместо колыбельных читала ей на ночь Чуковского и Маршака. Муху-цокотуху она помнила потом наизусть через десятки лет. После неудачного опыта матери не хотелось больше замуж. Она перевелась на заочное отделение и устроилась на работу. Почти все жители эсэсэра получали примерно одинаково, рублей 84-120. Мать сначала так и получала, а потом ее сестра присоветовала ей пойти в парикмахерское хозяйство. Когда закончился ученический период, она начала получать, как сталевар, и все финансовые проблемы вообще самоликвидировались. А потом, когда на четвертом курсе с нее начали требовать справку с работы по специальности, она совсем бросила институт.

Колобок росла самым хорошим ребенком в семье. У матери были еще трое племянников и брат – все примерно такого возраста. Колобок читала в пять лет, в шесть пошла в школу, училась прекрасно, почти слушалась, хотя у нее была одна странная черта — когда ей что-то объясняли, всегда соглашалась, а потом вся информация испарялась из ее памяти, и она все делала по- старому. Но это казалось мелочью.

Потом, пережив многочисленные, но пустые романы, мать неожиданно влюбилась. До беспамятства. Безумно. Страстно. Ее любимый не был ангелом. Чтобы оградить его от старых знакомых, с которыми он пил, их семье пришлось переехать в другой город. Когда родилась вторая дочка, у Колобка начались раздоры с отчимом. Выбирать между дочерью и мужем матери было невозможно. Они оба были для нее всем, что наполняло ее существование смыслом. Ей было мучительно больно даже просто вообразить саму возможность выбора между ними. К тому же, у нее ведь был теперь и второй ребенок, который тоже требовал ее любви и внимания.

Колобок уехала к сестре матери на лето. Мать надеялась, что ситуация разрядится. Но, когда лето кончилось, Колобок осталась у тетки, обвинив мать и отчима в жестоком обращении с ней. Мать не могла спорить и смирилась. Но через полгода пришла телеграмма, что Колобок сбежала из дома тетки. Родители прилетели за Колобком, выслушали от тетки все нехорошее, что и так знали, но не могли сказать в свое оправдание полгода назад. Сестра матери была язвительна и раздражена.
-Она курит. И моего Лёву научила. Я их поставила, заставила курить. Леве стало плохо после второй сигареты, а она — ничего, все скурила! И все сигареты у меня вытаскала из шкафа. И презервативы.
Муж сестры, криво ухмыляясь, фыркнул,
— Никому меня не удержать,
Мои мысли умчат меня вдаль.
Может быть, я обратно уже не вернусь,
Как ни жаль, как ни жаль…

И привезли ее домой. Колобок опять стала хорошей девочкой, пошла в вечернюю школу. Ходила в нее три недели. Опять уехала в город, где жили раньше. Уже не к тетке. Так и пошло. Она появлялась через полгода — год полечить свои болячки, «зализать раны». Недели через две снова уезжала. Мать не пыталась ее искать и возвращать, потому что боялась, что заявив в милицию, сделает хуже Колобку, и знала, что насильно ее не удержать.

…………………
Она стояла между Евроденером и Schaurmoi. Ветер разметал шестнадцатитысячные купюры, густо насыпанные перед Быстроденьгами. Трамвая все не было. А там, дома, на диком западе могла засохнуть репка… Ловила такси…
— Э! За 200 — нормально?
— Нет, не нормально, здесь 15 минут пешком. Просто темно, холодно и противно…
-Тебе куда надо-то?
-Да я же говорю – по улице до шоссе.
-За 150? Э?
-Нет, не э.
— Ну, стой же, за СТО поедешь?
Мать села, таксист извиняющимся голосом начал объяснять, что до шоссе — это же может быть и далеко, и на кладбище — тоже шоссе. Какое кладбище? В той стороне тюрьма, — крематорий — в обратную сторону. Потом, долго борясь с собой, не выдержала и спросила, часто ли таксист возит пассажиров по ночам на кладбище. Молодой круглолицый нерусский водитель оказался с юмором, и засмеялся. Она тоже посмеялась, показав все свои тридцать… ну, в общем, все, обточенные под потерянную коронку зубы.

Чадо заглянула утром в комнату матери, подняв руку в салюте.
–Как ты? Что у вас там нового?
Ферма после полутора лет холи и лелеи была — просто конфетка! Матери всем хотелось рассказывать, что у нее красавчики -драконы, собаки, кошки, выполнены все квесты, и все строения самого высокого уровня. В одном углу располагался дом ведьмы, кладбище с привидениями и склепами, страшные шевелящиеся деревья, тыквы Джека, и пошлое пугало все время норовило повернуться задом и снять штаны. В другом углу среди пирамид, сфинксов и пальм бродили верблюды и крокодилы. Третий угол с домом Деда Мороза был занят новогодними животными в праздничных костюмах. Был участок с мамонтами, динозаврами и доисторическим автомобилем. Были замки и кареты, запряженные единорогами. Был цирк, где собрались все звери в цирковых костюмах. На ковровом газоне располагался участок Индии с буддами, слонами. На лепестках роз стояла пагода, окруженная китайскими драконами в тени цветущей сакуры. Участок был огромен. С самыми большими расширениями. Все локации тоже были самого большого размера. У матери было больше тысячи соседей, которые в ней души не чаяли. Гордость за свое хозяйство переполняла ее.
-Я создала за коллекцию корову-бабочку. Вот еще кролика- бабочку собираю.
-Корова-бабочка!!! — Чадо подавилась чаем. Чадо очень скептически относилась к многочасовым посиделкам матери на диком западе. Все отношение ее к этому занятию было пропитано ядом и сарказмом.

Наконец мать решилась выкормить свинью-чемпиона. Все начиналось невинно. Свинью кормить надо было сначала часто, но еды уходило немного. Потом кормления становились реже, но их цена росла в геометрической прогрессии. На первых местах в рейтинге стояли свиньи с 85- 90 кормлениями. Если свинью не кормили в течение суток, она худела. За первое место награждали 80 агробаксами, за последующие 4 места- 40. Она высаживала на всех локациях репу, потому что она давала больше всего еды, откармливала огромные стада, чтобы их продать и получить корм для свиньи. На третьей неделе свинья ела уже только раз в день, потребляя теперь больше ста тысяч еды, которую мать зарабатывала в течение дня. Еда, полученная от продажи куниц, накопленных за несколько месяцев, кончилась. Мать чувствовала, что еще неделю не продержится. Последними усилиями она собирала очередную кормежку, тянула последние часы — в четыре утра рейтинг должен был обновиться. Самой толстой на первом месте значилась свинья с 85 кормежками. Мать тянула до последнего, опасаясь, что кто-нибудь выставит свинью толще ее, которая набрала 90 кормлений. За полчаса до подведения итогов, когда глаза у нее уже закрывались, она выставила свинью в рейтинг и вырубилась. Утром, едва проснувшись, зашла проверять результаты. Её свинья была первой! Однако, когда она зашла с анкеты Пита, на первом месте стояла свинья с 85 кормлениями, а ее свиньи не было вообще… Мать кинулась писать в техподдержку. Потянулись часы ожидания. В конце концов — ей дали 40 агробаксов «за участие в рейтинге», переписка с техподдержкой зашла в тупик. Её охватило горькое разочарование. Два года она была самой верной поклонницей любимой игры, достигла в ней самых больших высот, а ее так обидели! Ей до слез жалко было свой дикий запад.
………….
Экран компа погас, и в доме на несколько мгновений повисла тишина, взорвавшаяся возмущенными возгласами,
— Свет вырубили!
Мать подошла к окну и в изумлении увидела, что стекла мокрые, сугробы на перилах балкона почти исчезли. Было начало марта.

-Дождь, — потрясенно прошептала она.

Раз света не было, пришлось идти на работу. Она прыгала в зимних поношенных сапогах через лужи, а дождь всерьез поливал, не собираясь заканчиваться. На остановке пришлось долго ждать. Машины еле ползли мимо нее, разбрызгивая ручьи воды. Старик дворник зачем-то перекидывал лопатой слежавшийся снег с тротуара, а он таял прямо на лопате. Ручьи уже бурлили выше щиколоток, сугробы, наметенные почти под окна второго этажа, на глазах растворялись и сейчас не достигали и до колен. Ей представилось, как вся растаявшая вода стекает в реку, которая бурно выходит из берегов, встает высокой приливной волной… но тут теплый ветер вдруг подул в лицо льдом, дождь сменился на снег, и она почти увидела, как та волна застывает ледяным кружевом. Вспомнилось, как они с подружками бегали после уроков в какой-то маленький задний дворик, где постоянно текла струйка горячей воды откуда-то сверху, отчего весь двор был, как царство Снежной королевы. Тогда она научилась не путать сталактиты со сталагмитами.

……………….
Потом другой лектор вывел ее из стасиса. Этот лектор был начальником самого первого реабилитационного центра в области. А на семинаре у этого лектора было так много народу, что мать вдруг охватило чувство единения. Она поняла, что не одна, что их много, и все они — сила! У нее в душе первый раз шевельнулась надежда. Стойкая ремиссия у наркоманов по мировым практикам составляла 53%. У нас, естественно, много меньше, поскольку лечение было организовано, практически, на одном энтузиазме. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Но, раз уж Колобок дожила до 36 лет, может, ей и суждено попасть в эти проценты… Оказывается, в этом месяце должны были отмечать двадцатилетие движения анонимных. Сейчас в окрестностях их города функционировало около 200 центров. Людей лечили. Ну, как лечили — реабилитировали… зависимости не лечатся, говорят — «длительная ремиссия». Лечили совсем не кодированием. То, что мать делала всю жизнь — сдавала Колобка в диспансер — презрительно именовалось детоксом и тоже имело нулевой эффект.
.
Оказалось, что первичная стадия освобождения организма от химических веществ(хв) от 6 месяцев до двух лет. Она сразу настроилась на большой срок, и ей стало легче от того, что ничего не надо ждать с нетерпением — чуда не будет. Потом был дан ответ на самый горячий вопрос — как Колобок могла опять — она же сознает, какой вред причиняет, — почему. Оказывается, недостаточно сознавать. Надо еще, во-первых, научиться применять знание на практике, во- вторых, эти навыки должны быть на автомате. Если Колобок не умеет жить трезво, а умеет только добывать и применять хв(химические вещества), как она сможет изменить свое поведение…
....
Мать вспомнила, как они с мужем ездили в Москву кодировать его от алкоголизма. Они много раз пытались кодировать его в своем городе. Он сам шел в диспансер, добровольно соглашался на лечение, но через дней 10-15 напивался прямо в диспансере и вылетал оттуда. В другой раз его кодировали в группе амбулаторно, но через месяц-два он опять срывался. И тогда они выискали в московских газетах объявление, договорились о визите к врачу и вылетели в столицу в надежде, что начнется новая жизнь. В аэропорту муж незаметно напился в буфете, во время посадки добавил. Мать боялась, что их снимут с рейса, но им повезло. Он почти не буянил и сразу заснул и проспал до Москвы. В Москве, когда они шли к дому врача, с ним просто истерика случилась! Он не хотел идти кодироваться, пытался сбежать и зайти в винный магазин. Мать еле довела его за руку до врача.
Когда его закодировали в Москве, никто не знал, что месяца через три, он опять сможет пить, но его, таки, сильно напугали!.. А возможности проверить у него не было — никто ведь с ним не кодировался из его знакомых. Пока процесс вынужденной трезвости для него длился, он научился жить трезво. Купили запорожец, а он же был автомеханик от бога. Жизнь приобрела для него смысл. Он не захотел возвращаться к пьянству опять, когда попробовал, как интересно жить трезвым. Желание жить еще предстояло до Колобка донести, чтобы она тоже почувствовала вкус трезвости. Мать всегда считала, что для того, чтобы спасти жизнь кому-то, надо чтобы кто-то другой пожертвовал куском своей жизни. Но при всем ее желании, жизнь матери за жизнь Колобка — не годилась для лечения Колобка.

А в центре ничего такого не было. Был коллектив таких же больных и несчастных людей, как Колобок, которые вместе тянули друг друга и не давали возвращаться к прошлому. Естественно, при помощи психологов. Психологи тоже все были бывшие зависимые. То, что не под силу любящей родне, не понимающей, что происходит с близким человеком, могли преодолеть все вместе люди, которые на своей шкуре пережили все прелести зависимости.
…
И вот тут, когда лектор демонстрировал всем тест на алкоголизм, мать зацепило… она пришла домой, залезла в любимый компьютер, нашла тест и стала везде вместо алкоголя подставлять компьютерные игры. Она с трудом, с большими опозданиями выбиралась на работу. Ей не хотелось заниматься спортом. Ей не хотелось ни с кем общаться. Ей даже секса не хотелось. Ей даже мыться было неохота. И есть она не успевала. И засыпала в 3-4 часа. Шея болела от радикулита. Тест лукаво информировал ее, что она в беде. Полезла дальше в поисках лечения. В качестве лечения советовалось свести на нет общение с компьютером… Мать охватила паника. Она не представляла свою жизнь без дикого запада. Только подумать, что ее драгоценная ферма будет уничтожена! Боже, как это вообще можно пережить! И для чего? Она вспомнила, как Чадо пыталась заставить ее бросить дикий запад. Она говорила, что интереснее заниматься спортом, сходить на концерт, хотя бы пообщаться с кем-нибудь. Но мать на её предложения могла ответить только, что ей всё это неинтересно.

……….
Мать поняла, что зима на носу, когда у них во дворе раскопали глубокую загадочную канаву. Они с Колобком шли по бульвару мимо магазина, вывеска на котором гласила – «Обувь из натуральных кож». Колобок уверяла, что зимы не будет, пока у нее нет зимних сапог. Колобок жаловалась на жизнь.
.
-Так тяжело жить… Пока я кололась мне всегда было хорошо. Встанем утром, пойдем по гостям, кто не умер, найдем чего-нибудь и балдеем весь день… Сейчас хорошо всем, от того, что я бросила. Плохо мне.
.
-В чем плохость?
.
-Я думала, что люблю детей. Сейчас у меня нет ни минуты свободной. Я так устаю!
.
-У меня всегда была на детей аллергия.
.
-Понимаешь, я ничего не хочу. Я только что родилась. Уже взрослая. С детьми. С мужем. Без работы. И я совсем ничего не умею.
.
-Можно научиться.
.
-Можно. Но мне некогда. Ребенку год. Её нельзя никак оставлять одну. Я к ней прикована. Свекровь не может брать ее к себе постоянно. У нее тоже свои дела.
.
-Но тебе же надо бывать в центре хотя бы раз в неделю.
.
-Надо. Меня зовут туда волонтёрить.
.
-А ты хочешь?
.
-Да, конечно. Это бесплатно, но я буду там занята тем, что мне нравится.
.
-Ты что-то хочешь! Это уже хорошо. А я так и не могу никаких вариантов для себя придумать.
.
-А жить хочется?
.
-Да, конечно! Однако, когда думаешь — зачем-, ничего в голову не лезет. Надо работать, чтобы было на что жить детям. Надо платить за ипотеку.
.
-Это тебе надо. А чего ты хочешь?
.
-Уже и ничего… даже секса не хочу.
.
-А если бы детей не было, ты бы хотела жить просто так?
.
-Если бы детей не было, я бы могла заниматься сексом.
.
-Ыыы. Да ты же и занималась всегда! Где все твои муда…мужики? Куда ты этого сценариста дела?
.
-Надоело. Все время кино показывал.
.
-Порно?
.
.-Нет, кино со своим участием, а жаль, хоть было бы что-то стоящее, может.
.
-Найди другого.
.
-Сейчас не могу. Живем тесно, а тащиться куда-то только ради этого лень. И, к тому же, не тот контингент в округе. Где мы раньше жили, на заборах не три буквы было написано, а «нефритовый стержень».
.
-Ты сама себя загоняешь в эти рамки.
.
-Да, мне все тесты показывают «подавленные эмоции».
.
-Наш психолог говорил: «Моя мама живет в Индии. У нее все время включен телевизор на каком-то индийском канале».
.
-Мама может жить в Индии без ущерба себе и окружающим, а мне — плохо.
.
-Мне тоже очень тяжело.
.
-Жить — вообще тяжело. А жить не в центре — намного тяжелее. Я говорила, что те трудности, которые там создавали вам — слабое подобие левой руки, по сравнению с нормальной, обычной жизнью. Пойдем, купим тебе сапоги, чтобы зубы не мерзли. Зубы нельзя застудить, если заболят — последние драть придется.
.
-У тебя ж денег нет больше.
-Зато карт — как у цыганки.