Мать химика

XXVII глава
Мария в белоснежном надушенном ночном платье, обильно инструктированном пышными рюшами, сидела за туалетным столиком напротив окна, взгляд её был устремлён на зеркало, но своего отражения она не замечала, продолжая теребить в волнении концы кос - двух кос. Рядом на кровати под альковом сидел в гордом ожидании Иван Павлович, тоже взволнованный, напряжённый, но с мужским достоинством скрывающий это под маской безмятежного спокойствия. Он пристально глядел на молодую супругу - почти девочку, но сказать ей что-либо, произнести хоть единое слово не смел, боясь тем самым нарушить или спугнуть её тайные мысли, устремлённые за пределы этих стен, куда-то далеко-далеко в неизведанные дали.
Они остались в доме графини, хотя изначально планировали пожить первое время у родственников Менделеева - в большом одноэтажном доме в центре Тобольска, но после праздничного угощения Евдокия Петровна, чувствуя своё близившееся одиночество, уговорила, чуть ли не настаивая, остаться у неё хотя бы еще на одну ночь, слугам же приказала приготовить для молодожёнов пустующие покои - самые роскошные в доме. И вот, когда все дальние гости разъехались, а ближние остались почивать в соседнем крыле, Иван и Мария, предоставленные самим себе, наконец, осознали то семейное бремя, что легло на их плечи и отныне они сами уже должны решать дальнейшую жизнь. Мария продолжала сидеть у окна, свеча, что стояла рядом, горела ровным пламенем, отражаясь в ночном окне. Молодая супруга подняла голову и тоже увидела в окне собственное отражение, а за спиной - так смирно сидящего мужа. Наконец, поборов первый страх неизвестного, взяв себя в руки, она встала, откинув косы назад, что двумя толстыми прядями ниспадали ниже талии почти до колен. Низкорослая, в широком белом платье, она остановилась напротив Ивана, тот как по мановению встал ей навстречу, протянул руки со словами:
- Иди, Мария, ко мне, не бойся.
Она приблизилась к нему и уже вдвоём они сели на край кровати, Иван Павлович чуть боязливо коснулся её ладони, прошептал:
- Не бойся ничего, в моих мыслях нет желания обидеть тебя или причинить боль. Просто доверься мне и я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете.
- Я понимаю, - также шёпотом вторила ему Мария.
Иван Павлович взял одну из ком, покрутил прядь в руках, любуясь ею, после подсел к жене ещё чуть ближе, коснулся своим плечом её плеча и она невольно вздрогнула от сего неожиданного прикосновения, но не отодвинулась, а прильнула к мужу. Тот коснулся губами её головы, сказал на ушко:
- Теперь мы навсегда станем единым целым.
Мария закрыла глаза, пребывая как во сне. Она даже не заметила, как Иван Павлович обнял её за плечи и как привлёк к себе, не говоря больше ни слова.
Второй день свадьбы оказался не столько весёлым, сколь тёплым, душевным, уютным. Присутствовали лишь самые близкие и родные с той и другой стороны, Мария Дмитриевна, по мужу Менделеева, одета была в нежно-голубое платье с высоким белым поясом из атласа, украшением служили только позолоченные пуговицы, но в сим скромном по сравнению с первым нарядом таилось своё простое, благородное очарование. Молодая супруга, отдохнувшая, посвежевшая выглядела ещё прекраснее, чем накануне, и Иван Павлович не без гордости глядел на неё до окончания празднества.
На следующий день начались сборы. Слуги раскладывали в дорожные сумы одежды, необходимые вещи, отдельно погружались сундуки с приданным Марии и во всём том приготовлении чувствовалось странное, гнетущее состояние необходимого расставания с привычным миром, в котором она жила столько лет. Иван Павлович нашёл супругу одиноко сидящей в комнате на кровати, а у ног её лежали дорожные сумки. Ещё неодетая, непричёсанная, Мария Дмитриевна глядела на неподвижные свои руки, покоящиеся на коленях, взор её застилал туман слёз и хотя она старалась скрыть от мужа порыв рыданий, но в конце, когда выносили её вещи, она вдруг поняла, что покидает родной дом не на день-два, даже не на месяц, а навсегда. Сердце её разрывалось от тоски, каждый уголок, каждый клочок земли вдруг принял иной вид, стал для неё дороже всего на свете, дыханием жизни, тихим счастьем. Менделеев не гневался на Марию, ей всё таки было всего лишь шестнадцать лет и всю жизнь она находилась под сводами родного очага, отгороженная от остального шумного мира. Ему, он знал, следует запастись терпением, собственной нежностью и заботой разогнать её страхи, дабы создать уже на прочном фундаменте их личную мягкую обитель.
Мария Дмитриевна сквозь пелену услышала шаги поблизости, приподняла голову: в дверях в ожидании стоял Иван Павлович, одетый в дорожный сюртук. При виде его спокойной уравновешенной фигуры, в каждой клеточке которой ощущалась незыблемая уверенность и достоинство, она вдруг резко осознала всю свою юношескую-детскую глупость, как то бывает, когда малое чадо лишают игрушки, и сразу повзрослев, Мария отёрла слёзы носовым платком, привстала с кровати и, глядя мужу прямо в глаза. проговорила:
- Простите мою слабость, Иван Павлович, я сейчас соберусь - очень быстро. Только прошу вас, не злитесь на меня.
- Я буду ожидать вас на первом этаже, - ответил он каким-то уставшим-удручённым голосом, отчего у неё по спине пробежали мурашки и ей стало в этот миг так неловко, так стыдно за свои непонятные глупые слёзы.
Оставшись одна, когда за ним закрылась дверь, Мария ещё раз туманным-грустным взглядом обвела комнату, слёзы выступили на глаза, но она тут же смахнула их: не время предаваться гнетущим мыслям. Кое-как уложив большие косы под белый чепец, она как по мановению прошлась из угла в угол, касалась кончиками пальцев каждого предмета, что был так дорог ей и таким знакомым. Какое-то время Мария постояла у окна, за которым раскинулся аккуратный живописный сад: многие годы этот прекрасный уголок являлся для неё всем райским миром, где она, предаваясь глупым девичьим мечтам, гуляла вдоль длинной липовой аллеи, где качалась на качелях вместе с братом или в тихом, безмятежном одиночестве сидела в беседке с книгой в руках, а перед ней проплывали словно плоты на поверхности моря выдуманные писателями различные людские судьбы, переплетающиеся, скрещивающиеся или расходящиеся. А сколько страдала вместе с героями, сколько бессонных ночей переживаний проживала с ними, как плакала из-за разбитых надежд прекрасных девиц и юношей, а после снова и снова возвращалась к тем же повестям, дабы ещё раз ощутить в душе странные, грустные чувства.
Часы показали полдень. Мария Дмитриевна накрыла плечи и грудь плотной шемизеткой, оглядела себя в зеркале и, глубоко вздохнув, отворила дверь в длинный полумрачный коридор. В зале на софе сидели Евдокия Петровна да Иван Павлович, в томимом ожидании о чём-то беседуя. Вошедшей одетой по-дорожному супруге Менделеев был рад. Слуги вынесли сумы с одеждой и нарядами, графиня при виде внучки опечалилась: в душе желая для неё простого женского счастья, в настоящей жизни боялась её отпустить и, дабы скрыть нахлынувшую не в добрый час тревогу, подошла к ней, старческой рукой нежно приласкала по щеке, долго силилась преодолеть подступивший к горлу комок рыданий, и когда удалось справиться с невыплаканными слезами, проговорила те слова, что Мария до конца своих дней хранила в своём сердце:
- С этого дня, моя родная, ты покидаешь отчий дом не на день, не на два, а навсегда. Как оперившийся птенец ты выпорхнешь из привычного гнезда, где прошло твоё детство, ты разделишь жизнь свою под кровом нового дома, станешь в нём хозяйкой и хранительницей собственной семьи. Супруг же твой - твой попечитель, твой царь, а ты его царица. Слушайся его, не перечь и тогда его любовь окрылит тебя несравненным счастьем, в противном же случае ты погубишь своё царство и мирные своды твоей обители позором падут на ваши головы.
Евдокия Петровна силилась сдерживаться, однако и силы её были на исходе: по худым щекам текли крупные слёзы. Дрожащей рукой графиня перекрестила Марию в путь, благословила на будущее.
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, благослови, освяти, сохрани чадо моё силою Животворящего Креста Твоего. Аминь.
- Аминь, - проговорили Иван и Мария, в знак почтения перед Евдокией Петровной склонив головы в благостном поклоне.
Провожать в путь-дорогу молодожёнов вышел весь двор: и домашние слуги, и дворовые. Сколько пожеланий счастья, сколько молитв слышали в этот день Менделеевы, и какую теплоту человеческой доброты сохранили они на память в своих сердцах. Евдокия Петровна стояла у ворот, мокрыми от слёз взором провожая отдаляющий экипаж, а подле неё, обнимая за плечи, стоял грустный Василий Дмитриевич.