История моих ошибок. Часть 6. Глава 56

Глава 56. Если бы у самолета были педали...

Как странно все-таки устроена человеческая психика: зачастую мы отказываемся принимать очевидное и тешимся какими-то грезами и несбыточными мечтами, как обессиленный жаждой путник вдруг видит посреди раскаленной пустыни прохладный оазис на берегу лазурного озерца, в которое ниспадают с утеса тугие, прозрачные, как хрусталь, струи воды - и он из последних сил ползет к этому изумрудно-зеленому раю, чтобы укрыться в густой тени разлапистых пальм, обрамляющих водоем, как густые девичьи ресницы, опушающие прекрасные глаза. Но увы! - его ждет горькое разочарование, ведь все это — только мираж, нарисованный его воображением, а на самом деле вокруг лишь песчаные барханы уходящей за горизонт бескрайней и безжизненной пустыни.
Наверное, по своей природе все люди первоначально были оптимистами, хотя за тысячелетия беспощадной борьбы за выживание многие растеряли это первобытное качество и стали реалистами - все-таки не зря наш вид называется Homo Sapiens -Человек Разумный. У некоторых, однако, могла произойти некая мутация, превратившая их в законченных пессимистов, которых в наше время прямо-таки пруд пруди. А я попала в третью группу — недоразвитых: тех, кто не сумел приспособиться к новым условиям, не вынес никаких уроков и продолжает взирать на окружающий мир с детским восторгом и удивлением — почему люди совершают такие чудовищные и жестокие поступки по отношению к ближним, разве не легче было бы всем, если бы мы помогали друг другу совершенно бескорыстно. Утопия, конечно, но такой мир был бы совсем другим — должно быть, он мог бы именоваться раем!
И я попала в капкан таких же заблуждений, ведь моя жизнь никогда не была легкой: сначала безрадостное детство с бесконечными скандалами и побоями - одиночество ребенка,отвергнутого детским окружением из-за своего физического недостатка и лишенного материнской любви. Потом юность, полная унижений и оскорблений развратного папаши, который привык всех мерить на свой аршин. Была короткая передышка, когда чаша моей жизни наполнилась до краев любовью и пронзительным счастьем, которое, конечно же, не могло длиться вечно, поэтому судьба не замедлила напомнить о себе и нанесла беспощадный смертельный удар, забрав моего мужа. И опять одиночество, только еще более страшное и выматывающее душу: так человек, привыкший жить в полумраке подвала, вдруг однажды попадает в прекрасный сад, залитый щедрым солнцем: он сначала жмурится, ведь яркий свет режет глаза, а привыкнув, жадно подставляет лицо под дождь сверкающих лучей, но, каким же пугающим и темным кажется родное гнездо после возвращения! Как горько осознавать, что существует другой мир, радостный и светлый., а ты вынужден пребывать в холоде и мраке, ежась и сжимаясь в комок от охватывающего душу отчаяния! Мои неудачные браки наполнили жизнь такой горечью, порой казалось, что несчастья и одиночество никогда не кончатся, что на всем белом свете я самая невезучая, но тут встретился на моем пути Алеша, которому я могла помочь, ведь его ситуация была еще хуже, и в этом я нашла смысл своей жизни, за что судьба, видно, решила смилостивиться надо мной, подарив мне моих детей, не только не дав мне превратиться в законченную пессимистку, а, наоборот, водрузив еще более розовые очки на мой курносый нос.
Вот и Америку я представляла себе некой сказочной, волшебной страной, где люди живут спокойно и счастливо, не ведая печалей и потерь, зависти и злобы, с открытыми сердцами, всегда готовые помочь ближнему — именно такой карамельный образ рисовало наше телевидение в конце двадцатого века, а личный контакт с жителями этой райской обители только утвердил меня в этом представлении, ведь они без устали твердили о том, что во всем следуют заповедям Господним, а значит, любят ближних, как самих себя. Когда живешь в непрекращающейся борьбе с разнообразными трудностями, в холодном и не больно-то сытом доме, и вдруг, проснувшись ярким зимним утром, видишь, что выпавший ночью мокрый снег облепил все деревья, превратив их в ослепительно белые, фантастически красивые создания, от которых невозможно оторвать взгляд, сердце заходится от восхищения и преклонения перед великолепием и магией такой чистоты и совершенства. И ощущаешь себя каким-то неполноценным существом, уродливым и убогим, оплакивая свою примитивность — но тут набегает ветерок и расставляет все по своим местам, стряхивая снег и обнажая корявые ветки, голые и черные — одним словом, обыкновенные. Когда придет срок, их почки набухнут, и они покроются листвой, которую сбросят под натиском осенних холодов — и все это простая, реальная жизнь, в которой добро соседствует со злом, красота с уродством, а благородство и самоотверженность — с подлостью и вероломством.
Мне хватило всего двух часов, чтобы понять, что образ, сложившийся в моем мозгу, не имеет ничего общего с настоящей Америкой, и что некоторые люди, клявшиеся нам в дружбе и искреннем желании помочь нашей стране, оказались банальными лжецами и лицемерами. Конечно, это не относится ко всем американцам — простые обыватели были готовы подружиться с бывшими противниками, только за такими доброхотами следило неусыпное око Хелен, а в ее лице очень могущественной организации, перед которой трепещет все население страны.
Чтобы у читателя не сложилось неправильное впечатление о тех людях, с которыми меня свела за океаном судьба, наверное, пришла пора рассказать о самых ярких прихожанах этой протестантской церкви. О Марджори я уже написала достаточно много. Осталось только упомянуть о некоторых удивительных совпадениях в наших судьбах: имя ее младшей дочери звучит почти так же, как мое, и родились мы с ней в один день, только я на несколько лет старше. Мой сын появился на свет в Рождественский сочельник, а ее — на следующий день, естественно, на двадцать с гаком лет раньше, ее старшая дочь и мой отец праздновали именины одновременно, а моя мать отмечала свой день рождения ровно через месяц после Марджори. Мистика, да и только!
Первое место в этом списке занимает подруга Марджори Элизабет, благородная старая дама, очень воспитанная и доброжелательная, разумная и терпимая, достойная самого искреннего уважения не за многомиллионное состояние, а за простоту и человечность, за ее золотое сердце. Я уже упоминала о том, что земля, на которой выстроили новую церковь, была приобретена ее покойным мужем и подарена приходу. Участок был довольно большой: на нем поместилось и просторное здание храма, и место для парковки — ведь в США не ходят пешком, разве только в больших городах до метро, чтобы не стоять в автомобильных пробках. С одной стороны постройка казалась одноэтажной, а с обратной, обращенной к реке, видно было, что, на самом деле, яруса два, просто дом таким образом вписывался в холмистый берег, полого спускавшийся к небольшой речушке. Между церковью и водоемом была широкая лужайка, засыпанная снегом зимой, и ярко зеленеющая аккуратно подстриженным разнотравьем летом. Конечно, вся паства испытывала глубочайшую признательность семье Элизабет за столь роскошный и щедрый подарок, поэтому она неизменно входила в состав комитета, управляющего всеми делами в приходе, и имела там решающее слово. К сожалению, ей было уже под восемьдесят, и она собиралась оставить свой дом и переехать в фешенебельный «приют» для престарелых богачей, ведь в США не принято, чтобы взрослые дети брали на себя заботу о старых и немощных родителях — вот они и заканчивают свою жизнь в богадельнях. Кто знает, посмела ли бы Хелен вести себя так агрессивно и разнузданно, если бы Элизабет не покинула свой дом и не отошла от церковных дел.
Еще одна женщина, довольно молодая — лет тридцати пяти, по имени Кэрри тоже играла заметную роль в развитии и углублении наших отношений, потому что ее муж-бизнесмен спонсировал программу поездок прихожан в Россию. Видимо, он жертвовал немало средств, но был чрезвычайно занят, руководя своей крупной фирмой, осуществлявшей поставки офисного оборудования клиентам, поэтому уполномочил жену присматривать за тем, как и на что расходуются выделенные им суммы. Думаю, что это она настояла на моем приглашении в США, хотя инициатива могла исходить и от Элизабет, которая подхватила идею моей американской мамы. Кэрри еще во время первого визита в наш городок отметила меня своим вниманием, была очень, я бы даже сказала, ласкова со мной, доверительно рассказывала о своей дочери, хвалила все туалеты, сшитые моими руками, и даже подарила мне флакон французских духов — то есть явно демонстрировала желание подружиться. И мне она понравилась, поэтому я с ней тоже обсуждала проблемы, связанные с воспитанием детей, да и многое другое, общее для всех женщин. Я узнала о том, что ее муж миллионер только, когда приехала в Штаты и пришла к ним на обед.
Были еще две семьи, активно участвующие в сотрудничестве с Россией, причем обе дамы носили имя Мэри, только одна работала медицинской сестрой в огромной больнице, а другая — учительницей в начальной школе. Нас пригласили в гости в оба дома, но мне больше понравилась атмосфера преподавательницы — видимо, сказалась корпоративная солидарность. Нас, вообще, приглашали в гости каждый вечер, если не было мероприятия в церкви, поэтому у меня была возможность посмотреть, как живут в США люди с разными доходами. Дом — это визитная карточка американца, свидетельство того, как он преуспел в жизни, поэтому еще одна моя приятельница, работавшая бухгалтером, очень переживала, что ей приходится жить с мужем и двумя маленькими детьми в «дуплексе» - двухэтажном доме на две семьи, естественно, с разными входами, но все-таки имеющим одну общую стену между квартирами соседей. Они не могли себе позволить купить дом поприличнее, потому что ее муж-программист потерял работу, так как его фирма закрыла свой филиал в этом городе, и нужно было переезжать в другой штат, на новое место, чтобы сохранить должность. Однако Бэтти не захотела менять место жительства по каким-то своим причинам, вот они и маялись уже семь месяцев, живя только на ее зарплату. Джек, ее муж как-то пооткровенничал со мной, сказав, что его жена — редкая женщина, потому что их эмансипированным дамам даже в голову не придет содержать мужа на свои деньги, но они женились по любви, поэтому делили и радости, и печали пополам.
Бетти познакомила меня со своим бывшим школьным учителем по имени Оливер, Олли — как он сам представился мне. Олли управлял одним из минивэнов, которые забрали нас из аэропорта, и когда мы подъехали к зданию церкви, вдруг довольно грубо спросил меня: «А ты по-английски-то хоть разговаривать умеешь, а то мы тут уже насмотрелись на ваших переводчиков, которые языка совсем не знают: рассказываешь им что-нибудь, рассказываешь - а они смотрят на тебя пустыми глазами, потому что ничего не понимают!» Я сначала обалдела от такого хамства, а потом разозлилась и ответила довольно грубо: «Что же вы своих, хороших не приглашаете поработать здесь, да и с собой в Россию не берете, если мы такие плохие специалисты? Наверное, у вас и таких-то нет!» У мужика челюсть отвалилась и ударилась об асфальт, а я повернулась, взметнув полами своей красивой шубы, и была такова!
Видно, так я его поразила, что с того дня он стал не просто моим хорошим знакомым, а самым настоящим верным поклонником, моей тенью, возникавшей повсюду, где нам предстояло появиться. Каждый раз именно его рука протягивала мне стакан или банку, стоило только намекнуть на жажду, и его зажигалка всегда услужливо разверзала свое огнедышащее чрево, чтобы поджечь зажатую моими губами сигарету. К нему в полной мере можно было бы применить слова из оперы «Севильский цирюльник», только поменяв имена: «Оливер здесь — Оливер там!» А какими глазами он на меня смотрел! В них было нескрываемое обожание, собачья преданность и восхищение, зато его жена испепеляла меня, бросая взгляды, полные ненависти и злобы. Разве я была виновата в том, что ее муж влюбился, как мальчишка — ведь я не давала ему для этого абсолютно никакого повода, наоборот, все время спорила с ним, загоняя в угол своими аргументами. Он оказался очень необычным человеком, с прекрасным чувством юмора и вообще острым на язык, но ведь и мне палец в рот не клади, вот мы с ним и устраивали постоянные словесные дуэли, как когда-то я оттачивала свое полемическое мастерство на наших поединках с Кириллом, Олли чем-то напоминал мне моего любимого друга, с ним тоже было хорошо и радостно. Эх, не был бы он женат — неизвестно, чем бы дело могло закончиться!
Только вот жить в США мне совсем не хотелось, эта страна не для меня: мне не подходят ни ее ценности, ни ее воздух. Как солдат, дослуживая последние дни, с нарастающим нетерпением
ждет дембеля, так и я радовалась каждому прошедшему часу, потому что он приближал возвращение домой. Зима в тот год выдалась чрезвычайно холодной, да еще свирепствовал грипп, который я сразу же подхватила - поднялась высокая температура, потом начался сильный кашель — меня прямо наизнанку выворачивало. По своей наивности я не прихватила из дома никаких лекарств, ведь ехала в гости, везла кучу подарков. К тому же у нас в России принято лечить своих гостей, как мы, впрочем, и делали, когда во время визита в наш город заболели американцы, от одной девушки почти трое суток не отходила хозяйка, естественно, и врача вызвали, и микстуры необходимые купили. Но так было в России. А меня никто и не собирался показывать врачу, а без рецепта у них в аптеке лекарство не купишь, разве только от головной боли, да повышенной кислотности желудка. И я, абсолютно разбитая и больная, моталась из одной точки в другую, переводя никому не интересную информацию. Мужики, озверевшие от голода и от протестантского ханжества, во время экскурсий , не стыдясь, разговаривали в полный голос, так громко, что я не слышала слов экскурсовода. За две недели пребывания в США эта страна им уже так обрыдла, что, когда мы садились в самолет, один из них со вздохом сказал: «Эх, жаль, что у самолета нет педалей, как у велосипеда! Вот были бы — как бы мы все их сейчас крутили, чтобы скорее попасть домой!» И все с ним согласились, хоть и промолчали — и без слов было все понятно, ведь все мы чувствовали одно и то же.
Впрочем, и американцы были недовольны нашей группой (как и предыдущими). Марджори как-то вечером стала меня расспрашивать о настроениях гостей, я ей все и выложила. Ее реакция меня удивила: она сказала, что русские очень капризные и неблагодарные, что никто не обязан их кормить, пусть скажут «спасибо» за то, что им предоставили кров, у хозяев нет лишних денег, чтобы тратиться на завтраки (обедали и ужинали мы либо в городе, либо у кого-то в гостях). Я, естественно, ответила, что если они такие нищие, то не надо было приглашать к себе гостей, а уж если пригласили, так стыдно морить их голодом, ведь им, наверняка, комитет выделил какую-то сумму на питание. Вот тут-то все и закрутилось!
Марджори мне довольно холодно ответила, что в расходах их церкви нет такой статьи «На питание приехавших из России», у них есть более насущные нужды. Мне очень не понравилось, что нас выставляют в роли нахлебников, поэтому я возразила, что, ей, видимо, не все известно, и что руководитель нашей делегации наверняка отстегнул определенную сумму на питание своих подопечных, ведь люди заплатили приличные деньги за поездку. Глаза у нее стали квадратными: «Какие деньги?» Услышав про астрономическую, по американским меркам, сумму, она объявила: «Наташа, ты должна немедленно все рассказать комитету. Прихожане и так все время удивляются, почему к нам сюда не приезжают те люди, у которых живут наши миссионеры, а мы вынуждены принимать совершенно чужих, невоспитанных и наглых людей». Пришлось объяснить, что те люди, которые привечают в своих домах иностранцев и кормят их «от пуза», отнимая кусок у своих детей, никогда не смогут заплатить компьютерному клубу те самые две тысячи долларов за поездку, зарабатывая в месяц по полтиннику — они просто нищие, а едут те, у кого тугой кошелек, или за кого платит его контора, потому что для клуба это коммерческий проект, они делают на этом «бабки», но из-за недовольства побывавших в Штатах, клуб собирается эту программу закрывать, потому что желающих поехать за такие деньги больше нет.
Я и свое личное недовольство тоже высказала: почему меня обманули, пригласив в гости, а я здесь пашу, как рабыня, одна переводчица на такую большую группу, неужели они не могли пригласить мне сменщика, ведь мы же обеспечивали их переводчиками в России. Ответ был потрясающим: им это не по карману: хороший переводчик (моего уровня — так она сказала) требует не менее восьмидесяти долларов в час, а работать приходится с восьми утра и до одиннадцати ночи. То есть я своей работой на износ экономила деньги «нищих» миллионеров, по тысяче с хвостиком баксов в день — умножьте-ка на две недели: вот почему они пригласили и Ольгу, и Римму, оплатив нам троим билеты, да еще шестьсот баксов зачем-то отдали директору клуба. Потратив менее двух с половиной тысяч долларов, ушлые лицемеры сэкономили пятнадцать штук — неплохой доход за две недели! И при этом не нашлось ни цента, чтобы вылечить меня, а порой мне даже поесть не удавалось, потому что за столом все время кто-то задавал вопросы, а потом я переводила ответы, а «гостеприимные» хозяйки только успевали убирать из-под моего носа тарелки с нетронутой едой — вы можете себе такое представить в России? Да у нас любая, даже самая простая женщина, заметив, что гость ничего не ест, тут же раскудахчется, да начнет его обхаживать, предлагая попробовать все новые и новые блюда — должно же хоть что-то понравиться привередливому гостю!
В Америке всем на тебя наплевать. Они даже пальцем не пошевелят ради чужого человека. Даже моя Марджори не подумала полечить меня, когда увидела, что я заболеваю, а только через неделю достала из холодильника просроченную микстуру от кашля, которую когда-то давала своему внуку. Я была обижена ее равнодушием, поэтому отказалась, посоветовав отнести ее в церковь для детей бедняков, и услышала откровенный ответ: «Этого я сделать не могу, потому что лекарство просрочено. Вдруг ребенок отравится — на меня подадут в суд, и мне придется выложить кучу денег. Так что пей, не стесняйся — все равно, выбрасывать!» Куда девались все теплые чувства: моя спальня располагалась над крыльцом, то есть под ней не было помещения на первом этаже, а лишь улица. От холода не спасал даже толстый ковролин на полу. Я спросила, нельзя ли сделать так, чтобы батарея стала хоть немного теплее, ведь в комнате шел пар изо рта - и получила отрицательный ответ с объяснением, что это очень дорого.
Стоит, однако, честно признаться, что такое равнодушие эти «братья и сестры во Христе» проявляли и по отношению к друг другу: вскоре и сама Марджори заболела, но никому в церкви даже в голову не пришло, что ей трудно привозить нас с Ольгой утром на мероприятия и забирать по вечерам из очередного дома, куда нас пригласили в гости. Пришлось мне просить Хелен, чтобы нас возил кто-то другой, конечно, вопрос был тут же решен. А дома у нас сразу же потеплело: Марджори подняла температуру в батареях, как только загрипповала. А я вернулась домой с воспалением легких, после чего у меня развилась астма, от которой я так никогда и не излечилась.
Все эти различия в культуре и менталитете вызывали постоянное раздражение, которое накапливалось день ото дня и грозило прорваться в самый неподходящий момент. Однажды нас пригласили на заседание женской секции какого-то клуба, где страшные, как смертный грех, особы без возраста (им с одинаковой достоверностью можно было дать и двадцать лет, и сорок пять — это свойство всех американцев) уселись кружком и начали хвастаться тем, какие они замечательные люди и сколько благородных поступков они совершили за время, прошедшее с последнего их заседания. При этом пара теток кормила грудью детей, кто-то ковырял в носу, кто-то почесывал давно не мытую голову. Произносимые ими фразы звучали так фальшиво, что я не выдержала и, когда мне дали слово, сказала: «Все, что вы тут говорили — это такие мелочи, что у нас даже маленькие дети постеснялись бы хвастать таким. Давайте поговорим о серьезных вещах: У вашей подруги Бетти муж уже семь месяцев сидит без работы. Что вы сделали, чтобы помочь ей? У нас в России мы бы уже всех знакомых обзвонили и порекомендовали Джека. Ведь он, действительно, порядочный человек и хороший программист, и , безусловно, пригодится любой компании. Кто из вас попытался это сделать?» Ответить им было нечем.
На следующий же день после откровенного разговора с Марджори о причинах взаимного недовольства меня пригласили на беседу в дом Элизабет, Кэрри тоже была там. Мне пришлось повторить все, что я до этого рассказала своей американской маме. Они попросили моего совета, как сделать так, чтобы к ним не приезжали случайные люди, которые их шокируют своим поведением и компрометируют саму идею их миссионерской деятельности в России. Я порекомендовала им либо тоже поставить этот обмен на коммерческие рельсы, либо наладить дружеские отношения с православным приходом нашего городка и проводить совместно с нашей церковью благотворительные мероприятия, но тогда им надо оставить всякую мысль об открытии протестантского центра.
Через пару дней, видимо, посовещавшись и обсудив все детали, меня опять позвали на очередную сходку. Элизабет рассказала о принятом решении: они хотели бы продолжить сотрудничество, но теперь собирались платить за все: за питание, проживание в семьях, за экскурсии, за автобус и даже за бензин. Еще они решили оплачивать оказываемые им услуги: организаторам визита, людям, помогающим проводить мероприятия, водителям, экскурсоводам и переводчикам. А также они выразили желание оказывать помощь нуждающимся: одиноким матерям, многодетным семьям, пенсионерам и инвалидам — все звучало вполне пристойно и благородно. Видно так их уже достали наши налакавшиеся пива по самые уши мужики, да готовые с утра до ночи бегать по всевозможным распродажам тетки, что они готовы были откупиться от этого кошмара своими кровными баксами, заработанными непосильным трудом. На том и порешили. Так я обеспечила компьютерному клубу продолжение сотрудничества с американской стороной и возможность зарабатывать на них деньги. «Благодарность» не заставила себя долго ждать.