Два брата

***
Долго еще вспоминал Андрей путешествие свое на судне. Ночами зарывался он с головой под теплое одеяло, лишь бы не слышать вой бушующих волн и скрип длинной мачты. Многих из моряков в ту пору постигла цинга. Обесиленные тяжкой работой, лишаясь последних зубов в тридцать-сорок лет молодые мужчины прямо сваливались на пол борта и их относили в общую каюту, где стоял смрад немытых тел с запахом гноя и рвоты. Многих не было бы уже вживых, если б не старания раби Эзры и помощи молодого ученика его Андрея.
Так судно проплыло мимо безлюных германских берегов, обогнуло холодные земли Дании, прошло портовые гавани Голладнии и, наконец, когда листья начали покрываться желтым цветом, остановилось у берегов Франции.
- И куда ты теперь? - на прощание спросил раби Эзра боцмана.
- Плыву к берегам Сицилии, а дальше видно будет.
- Спасибо тебе за все.
- Прощай, лекарь.
- Прощай.
Так и расстались они, возможно, навсегда. А Андрей с наслаждением топтал чужую, но привычную для него землю, вдыхал аромат диких цветов, а глаза неустанно окидывали окружающий новый мир. И тут и там поднимались горы, у подножья их на ветру колыхались возделанные поля ячменя, пшеницы. Казалось, все тоже самое, что и на Руси, а приглядишься повнимательнее и понимаешь, что ты оказался в чуждой стороне.
Зашли в первый попавшийся городок, дабы прикупить кое-что из одежды да снеди. Юношу поразили узкие тесные улочки и лепившиеся друг к другу кирпичные домики с украшенными цветами балконами. У него на родине улицы широки, да и дома разделены между собой дикими зарослями сурепки, березами да рябинами, и женщины на Руси хоть не одевались так фривольно, как французские, да выглядели куда ярче в цветастых платках и украшенных бисером сарафанах. Почесывая время от времени бок, Андрей наклонился к уху лекаря и прошептал:
- Мне бы в баньку помыться, а то на корабле я и позабыл, что такое вода.
- Здесь, друг мой, - также тихо ответил Эзра, - не Московия, бань нет, ибо частое мытье тела у них считается грехом.
- Да что ж такое! И как мне быть? Я не могу более терпеть эту грязь, у меня все тело покрылось чесоткой.
- Послушай, Андрей, ежели хочешь ты искупаться, то только в речке, правда, вода уже холодная, выдержишь ли?
- Да что угодно, только ты поскорее обмыться с ног до головы!
Подошли к реке, что весело бежала мимо деревушки. Они перешли деревянный мост и очутились на другом берегу, дабы скрыться от посторонних глаз. Андрей ловко скинул с себя пропитавшуюся потом одежду и голый бросился в речку. Холод сковал все члены его, но юноша не думал об этом, ибо поистине для него стало райским блаженством окунуться с головой в чистую водицу, очиститься от грязи, что катушками слезала с него. Вышел он весь преображенный, чистый, помытые волосы переливались на солнце золотистым цветом. Согрелся у костра. Ближе к вечеру воротились в город и выбрали постоялый двор для ночлега. Ворочаясь на жесткой постели и время от времени прислушиваясь к шуршанию мышей за полом, Андрей во сне видел мать, что звала его, вытянул вперед руки. Проснулся он ранее обычного, а подушка оказалась вся мокрая от слез. Умылся родниковой водой в бочке и уселся снова на кровать, поджав к подбородку колени. Долго Андрей так сидел, глядя в окно на то, как занималась заря, а солнце осветило косыми лучами далеких холмы. "У нас также начинается утро", - подумал про себя юноша и вытер катившуюся по щеке слезу. Перед его глазами маячили улицы французского городка, но не их видел он сейчас, пред его мысленным взором солнце вставало над Москвой: сначала лучи светили золотые купола Успенского и Казанского соборов, затем лучи освещали собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, а потом уж проникали в Кремль да царские палаты, по всему городу раздавался колокольный звон и народ московский высыпал на улицу. И так представил Андрей отчий край, что на миг показалось ему, будто и не плыл он ни в какую Францию, что все то лишь сон один, вот откроет глаза и увидит родные, знакомые стены дома своего, внизу за столом поджидает его к завтраку матушка, а на подворье снуют туда-сюда челядинцы их. Но нет, открывает он глаза и видит узкие улочки, по которым уже идут первые прохожие, кирпичные кладки стен домов, а рядом с ним похрапывает, повернувшись на спину, старик Эзра.
- Какой я глупец, - сказал самому себе Андрей, - какой глупец.
Где-то неподалеку прозвенел колокол негромко, приглушенно, низким звуком, и молодой человек вздрогнул от этого звона. Зашевелился, а потом разом проснулся старик Эзра, громко зевнул и потянулся. Поеживаясь от холода, проговорил:
- Эка, холод-то какой! Будем надеяться, хозяин растопил камин.
Андрей ничего не ответил. Далекая тропа вела куда-то высоко в небо, а там иные планеты, а дома все равно лучше...
Завтракали в зале. Благодаря пламени в очаге согрелись. Хозяин постоялого двора налил им в большие чашки козьего молока - этого оказалось достаточным, дабы совсем подкрепиться. Расплатились серебром и снова тронулись в путь. У старой мельницы нашли крестьянина, который согласился за небольшую плату отвезти их на телеге к замку графов Ариасов. Путь был недолгим, да дороги трудны и почти непроходимы, особенно в горах, чьи склоны покрывались густым сосновым лесом. Крестьянин, добрая простодушная душа, обезумев на радостях из-за денег, весь путь развлекал путников рассказами, не задумываясь, что его говор не столь им понятен.
- Ныне дороги не так безопасны как прежде в старые времена. Народ наш живет бедно, подчас, особенно в зимнюю пору, приходится совсем туго, потому-то отчаянные молодцы и сбиваются в шайки разбойников, нападают на экипажи знати да на иных небедных странников. Вы, господа, скажите: ах, какое зло сподвигло их на грабежи? А я отвечу вам: когда у тебя в семье пятеро голодных детишек да высохшая от непосильной работы женушка, то честь и грех не имеют в душе никакого значения, никто не поможет кроме нас самих. Бедняки что трава придорожная, ее топчут, вырывают с корнями все кому не лень, а она все равно продолжает расти, ибо нету в жизни ничего дороже, чем семья да любовь в ней.
Раби Эзра сидел, потупив голову, с нарастающим горем разглядывал свои старческие ладони, покрытые толстыми жилами. Сколько трав истоптали его ноги и сколько еще отмерено ему жить? Андрей же просто молча смотрел по сторонам, высоко вскидывая лицо к небу, стараясь вглядеться в солнце и плывущие облака сквозь ветвистые заросли сосен. Он ни слова не понимал из того, о чем говорил крестьянин, но сердцем ощущал смысл слов, для чего и не нужно знание языков.
На горизонте, словно вырастая из самой скалы, показались башни замка, грозно чернея на фоне неба. Вскоре телега подъехала к самим воротам поместья. Замок со всех сторон окружен был непроходимым лесом и потому ворота закрывались лишь ночью, для пущей осторожности, из вольеров отпускались огромные собаки - преданные сторожа хозяев. На покрытой ржавчиной резьбе гордо переливался графский герб, свидетельствующий о том, что сий замок принадлежит семейству Ариасов и передается из поколения в поколение.
Андрей вскинул голову, стараясь охватить взором всю каменную постройку. Его поразили высота зубчатых башен и толщина стен. Однако вблизи замок выглядел довольно живописно, ничего общего с мрачным готическим образом не имея. Стены утопали в разросшемся плюще, в саду, близ мраморных изваяний во всей красе цвели тамариск и жимолость, благоухающая роза росла рядом с беседкой, чьи колонны и резные стены обвивал белый виноград. Сладковатый аромат опьянял и будоражил сознание; Андрей на миг вспомнил сады Московии и не мог припомнить, чтобы кто-то там сажал рядом с домом что-то ради красоты, нет, на Руси люд давал полную свободу деревьям и травам, отчего сады более напоминали дикие леса, однако и то для юноши было роднее.
К нему подошел раби Эзра, спросил:
- Тебе здесь нравится?
- Здесь очень красиво, - только и мог, что ответить Андрей.
- Не сад, а райский уголок. Признаться, когда я прибыл сюда впервые, то ни беседки, ни роз, ни винограда не было. Должно быть, графиня сама решила привести сад в порядок, ведь супруг ее, граф Ариас, не очень-то стремился к красоте, предпочитая светской жизни глушь лесов.
"Почти как я", - только и подумал юноша.
Дверь в замок распахнулась, во двор вышла женщина в одежде служанки, чуть склонила голову, пригласила гостей входить. Холл поразил Андрея своим размером и высоким потолком, и тут и там свод подпирался массивными колоннами, по краям в качестве украшения переливалась позолотой лепнина, а большие окна почти во всю стену были занавешены бархатными шторами, подобранными снизу кистями.
Навстречу гостям вышла графиня Ариас, женщина высокая и сухопарая, одета она была в черное пышное платье, еще более оттенявшее ее бледное лицо, густые каштановые волосы возлежали на голове словно тиара и украшены были золотыми булавками. Первое время женщина долго и пристально вглядывалась в незванных путников, гадая, кто это мог быть и что им у нее надобно. Взгляд ее зеленых глаз скользнул поначалу по Андрею, затем остановился на лекаре. Запоздалое время всплыло в памяти многолетней давности еще тогда, когда графиня была юной девушкой, почти девочкой. Мадам Ариас вскинула руки и потонула в объятиях Эзры, сквозь слезы приговаривая:
- Ах, лекарь! Сколько лет, сколько зим! Неужели за многие годы, проведенные в разлуке, вы, наконец-то, соизволили посетить бедный дом Ариасов?
- Я давно мечтал о нашей встрече, графиня. Думал увидеть вас всех в добром здравии и не ошибся - вы также прекрасны как и раньше, только более зрелой, величественной красотой.
Мадам Ариас прикрыла смущенно платочком рот и, потупив взор, ответила:
- Ах, лекарь, перестаньте смущать бедную женщину, ведь вы видите: лицо мое покрыто морщинами, а в волосах появилась седина.
- Помилуйте, госпожа! Разве я могу лгать вам, той, которую видел еще совсем юной и прелестной? Признаться, вы относитесь к такому типу женщин, которые в любом возрасте выглядят роскошно.
Андрей молча стоял в нерешительности, гадая, когда же и на него обратят внимания. Наконец, после долгих приветствий и расспросов о былой жизни раби Эзра указал десницей на путника своего и проговорил:
- Познакомтесь, графиня, с моим учеником и верным другом, который прибыл к вам из самой Московии. Зовут его Андрей.
Юноша слегка склонил голову в знак приветствия, а потом выпрямился и пристально взглянул на женщину. Та недоверчиво глянула на раби Эзру, тот сразу понял ее взгляд.
- Вы должны быть спокойны, мадам, - сказал он ровным голосом, - сей юный московит умен и образовен, он из княжеского рода и потому знает манеры светского общества. Конечно, в ваших глазах он, может быть, является дикарем, ведь Рус для Франции неведомая чуждая страна на краю земли, но поверьте, московиты не сильно разнятся с европейцами, разве что языком и религией.
Андрей не понимал ни слова, но чувствовал, что речь шла о нем, о всем русском народе, ведь слова "Московия", "московиты" были схожи на разных языках. Графиня молча слушала лекаря, а сама то и дело поглядывала на красивого статного юношу, чьи черты лица отличались благородством и изяществом. Казалось, женщина раздумывает о чем-то и это стало ясно после того, как она крикнула куда-то в соседнюю комнату:
- Розочки мои прелестные, ангелы мои, подойдите сюда скорее!
В зале стало заметно светлее, когда туда вбежали, посмеиваясь, две юные прелестницы в розовых кренолиновых платьях с открытыми плечами, что ясно показывали их белоснежные лебединые шейки. Раби Эзра расплылся в довольной улыбке: признаться, он даже не мог предположить, что это те девушки, которых он когда-то держал на руках в момент их рождения. Графиня Ариас с любовью обняла девушек за плечи и проговорила с гордым видом:
- Это мои дочери: старшая Анжелика и младшая Камилла.
Юные графини присели в реверансе перед гостями, щечки их пылали смущением, особенно, когда взгляд девушек устремился в сторону юноши в пыльной иноземной одежде. А Андрей так и продолжал стоять, во все глаза рассматривая дочерей мадам Ариас. И взор его упал на младшую, Камиллу. Девушка сразу поразила его своими огромными карими глазами, обрамленные длинными густыми ресницами, ее живой веселый взгляд, пышные рыжеватые волосы, алые губы - все свидетельствовало о безудержном порыве ветра в этом белоснежном теле, о буйных страстях, запрятанных глубоко в душе под присмотром строгих светских правил, и на миг, пораженный этими самыми ясными очами, юноша позабыл о старшей сестре Камиллы, все его внимание обратилось к младшей графине. Но постепенно буйство красок сменилось усталостью и взгляд князя упал на робкую, бледную Анжелику, что покорно стояла подле матери, прячя от гостей заинтересованный взор. Четкий мужской ум Андрея разом сделал сравнение сестер не в пользу старшей, хотя Анжелика и привлекала его своей недоступностью и скрытностью. А Камилла отвечала на взор юноши слегка заметной улыбкой и кокетливым взглядом, не боясь упреков строгой матушки. Старшая сестра же ее ни разу не глянула на гостей, ни разу не отвела очи от пола и Андрей понял, что ей стыдно стоять здесь, она не привыкла к незваным гостям, которые так постыдно врываются в дом их. Последние лучи закатного солнца осветили гостиную и свет их озарил иссяня-черные локоны Анжелики, в которых были спрятаны золотые и серебряные нити и в этот миг лишь единожды посмотрела девушка на князя русского и Андрей почувствовал мелкую дрожь во всем теле.
Ужинали на веранде, откуда открывался живописный вид на сад - это удивительное видение на золотую пору времени, когда есть еще время согреваться лучами солнца, но нет возможности подставить лицо осеннему холодному ветру. И все то время, что Андрей провел за трапезой, взгляд его иной раз да окидывал взором точенную, хрупкую фигурку старшей сестрицы, которая была почти на пол головы ниже Камиллы. А раби Эзра понял, еще не осознав, что между этими двумя робкими тихими существами - непорочной девушкой и невинным юношей пробежала искра, но зажегся ли она, то вопрос времени.
Рано утром Андрей пробудился от холода. Его покои располагались на западной стороне замка, из окон которых открывался вид на дремучий лес, покрывающий всю вершину одинокой горы. Юноша распахнул ставни и порыв ветра ворвался в почивальню, поиграл какое-то время кистями, что висели на пологе, приподнял край парчового одеяла и унес с собой затхлый запах ночного покоя.
Молодой человек вдохнул полной грудью свежий воздух горного леса и широко улыбнулся показавшемуся из-за горизонта яркого солнцу. Спустился вниз. Замок был погружен во тьму, все обитатели его спали крепким сном. Андрей прошел в умывальню, сполоснул рот и лицо прохладной водой, смочил густые кудри. Окончательно проснувшись, он медленно подкрался к задней двери и настежь распахнул ее. Волна осеннего ветра обдала его с ног до головы. Поеживаясь от холода, юноша вышел в сад и спустился в беседке, долгим взором он окидывал новый, незнакомый мир, с интересом разглядывал мраморные статуи не то детей, не то женщин (похожие статуи он видел еще в Киеве у ворот костела). Каблуки сапог стучали по гравию. И тут Андрею показалось внутренним чувством, будто за ним кто-то наблюдает. Он осмотрелся, но никого не заметил. Тогда ноги его сами пустились бежать обратно в замок, подальше от безлюдного большого сада, но чувство то не пропало, наоборот, усилилось. Неподалеку, за широким рядом колонн, донесся шорох, потом кто-то осторожно подкрался к нему, почти неслышно, и только тогда Андрей резко обернулся и... увидел перед собой девушку в белоснежном одеянии и накинутой на узкие плечики шали. Она смотрела на него во все глаза, но боялась произнести хоть одно слово. Первым заговорил Андрей.
- Ой, госпожа Анжелика, как ты напугала меня. Признаться, я не ожидал увидеть тебя в такую рань, - и вдруг замолк, поняв, что говорит на русском, совсем непонятном ей языке.
- ЭндрЮ, - робко, но страстно прошептала графиня и ее бледные щеки налились румянцем, - Эндрю.
- Да, это я, - также шепотом произнес он в ответ, не заметив, как его ноги сделали два шага навстречу девушке.
- Месье, - сказала Анжелика и тоже, будто повторяя во сне, шагнула к нему.
Они оказались так близко друг к другу: каждый из них слышал биение страстного сердца другого, ощущал жаркое пламенное дыхание, руки их почти коснулись друг друга, а уста в каждую секунду могли сблизиться и тогда они, эти дети гордых светских нравов, до сей поры лишенные тайных встреч, перешагнули бы ту черту, что отделяла их от грехопадения и навеки низвергла бы их в адское пламя. Но солнце нежно обогрело их лица, в замке послышались торопливые шаги челяди и скрип распахнувших окон. Где-то на той стороне раздался голос мадам Ариас, зовущий старшую дочь. Тут Анжелика вскинула пылающее лицо, губы ее задрожали.
- Матушка, это матушка зовет меня! - воскликнула она и, набросив шаль на волосы, мигом ринулась в замок, оставив Андрея пребывать в нерешительности и блаженстве одновременно.
Юноша с тайным очарованием смотрел вслед убегающей от него женской фигурке, ощущая до сих пор запах мускуса, исходившего от ее тела и одежды и тогда он понял, что в его сердце зародилось новое, до этого чуждое ему чувство, которое обязано было перерасти в возвышенное под названием "любовь". Вернувшись в почивальню, Андрей переоделся и направился в покои лекаря.
- Учитель! - воскликнул он, глядя на старика умоляющими глазами. - Прошу тебя, научи меня языку франков!

***