Два брата

В город въехали глубокой ночью, когда на небе показалась луна. Андрей слез с возка, отдал крестьянину пару серебряных монет, тот широко улыбнулся столь щедрой оплате и благословил незнакомца.
Остаток ночи молодой человек провел в поиске ночлега. На паперти большого белокаменного храма он и заночевал. Проснулся утром под радостные звуки колоколов, что наводнили улицы Киева благословенным звоном. Нищие, калеки, юродивые, прокаженные собрались у дверей храма, простерли в поклоне руки в ожидании подаяния от прихожан, сегодня воскресенье и ни один из них не уйдет с пустыми руками. Андрей стоял чуть поотдаль от них, в его душе росла тоска: когда-то сам он приезжал на богомолье на коне, сам лично кидал в миски монеты, а теперь оказался на месте нищих. Гордость взяла вверх. Воспитанный отцом в духе величия русских князей юноша ненавидел сам себя за то, какую роль играл здесь и сейчас. Проходящий мимо некий человек в богатой одежде кинул ему под ноги монету как бывало с нищими и пошел дальше. Андрей плотно зажал ладонью рот и лицо, дабы не расплакаться - то же мне, сын князя московского. Взять монету не мог он - воспитание не позволяло - он поднял ее и передал какому-то нищему, что стоял рядом с ним, одетый в рубище. Нищий приложил монету к груди и перекрестился: должно быть, Бог любит его.
Вслед за прихожанами Андрей вошел в храм и скрылся среди толпы. Священник и диакон нараспев читали молитвы, а он пытался сосредоточиться, мысленно выбраться из бренного мира и устремиться помыслами к божественному свету, очистить душу и сердце от скверны и грехов. Ему не сразу бросилась в глаза полустертая временем роспись на стенах, осыпавшаяся в некоторых местах кадка и ему вдруг стало обидно, что главный оплот православия в Киеве стоит в таком запустившимся состоянии. Неужто никто не может починить храм, восстановить роспись, ведь много же иконописцев проживают как в самом Киеве, так и по всем землям Украйны? Вспомнился ему недавний разговор со вдовой, рассказала женщина ему то о нашествии татар, от которых нету спасения, то о ляхах, наводнивших улицы украинских городов и устанавливающих везде свои законы. Ненавидящие православных, поляки потратили большие деньги на укоренение католичества и их труды не прошли даром: все больше и больше бывших православных забывают веру предков и переходят к латинянам, те щедро одаривают новых прихожан деньгами и чинами и оттого влияние их растет не по дням, а по часам. Вышел Андрей с тяжелой думой из храма, мысли о дальнейшей судьбе своей отлетели прочь, сейчас он молил Бога лишь об одном, чтобы царь всея Руси Иван Васильевич смог собрать огромную армию и повести ее на запад, отвоевать у поляков многострадальную землю, некогда сильную и величественную под названием Киевская Русь. Тогда снова над ней рзвернется знамя православия, на улицах городов величественно запоют колокола, а золотые купола с крестами поднимутся ввысь над крышами домов и замков. Вот чего желала душа юноши, вот о чем плакало его сердце.
Ноги его сами привели к высокому темному зданию, из которого доносились непривычные звуки органа. То был костел. Молодой человек долго рассматривал его и где-то в глубине души родилось сознание собственной непогрешимости лишь из-за того, что он православный. С рождения впитавший с молоком матери ненависть ко всему инородному, Андрей приметил множество черт, отличавшие костел от русского храма. То было высокое, пикообразное здание, по стенам которой красовалась лепнина в стиле барокко, возле ворот были установлены статуи крылатых ангелов, со сложенными в мольбе руками, лики их напоминали лица безгрешных младенцев. Да, костел отличался от большого светлого православного храма, чье кубообразное здание с величественными золотыми куполами напоминало корабль с четырьмя мачтами и был то корабль не морской, но божественный. А что костел? Мрачное здание с пикой наверху, статуи, напоминающие не то детей, не то женщин: все это походило более на языческое капище, на алтарях которых проливали кровь невинных жертв. Андрей перекрестился как это бывает с православными, увидевших что-то непонятное в их понимании.
Позади раздался конский топот.
- Эй, прочь с дороги! - послышался грубый мужской голос, плохо выговаривающий русские слова.
Юноша обернулся и ринулся в сторону. На него на полном скаку летел человек в польском кунтуше, по виду то был пан или просто богатый человек.
- Ходят тут всякие, - поляк с презрением глянул сверху вниз на Андрея и спрыгнул на землю. Крупным шагом направился он в костел, за ним чуть семеня, пошел служка мальчик на вид лет двенадцати-тринадцати. Андрей хотел было ради любопытства зайти в костел, поглазеть на храм латинян, но двое монахов в длинных белоснежных одеяниях закрыли прямо перед его носом тяжелые двери, поставив между ним и ими неприступную преграду.
Разочарованный, разозленный на причиненную обиду, молодой человек вышел за ворота, еще раз глянул на высокие стены костела и громко произнес:
- Это наша земля, православная!
Идущие мимо прохожие остановились, в ужасе глянули на того, кто так смело бросил вызов нечистым, гордым в своем величии латинянам. Андрей осмотрелся вокруг, десятки паров глаз смотрели на него словно на пришельца из далекой планеты, будто он один среди киевского люда радел о православии.
- Чего раскричался-то, неровен час всех нас без этого на кол посадят, - проговорил кто-то из толпы трусливым голосом.
- Киев - общий для всех, это не дикая Московия, - вторил какой-то рослый парень с украинской прической, но в польской одежде.
- Тише ты, тише, сынок, - ответил на ухо Андрею седовласый старец, на его худой груди висел большой нательный крест, православный, - ка бы услышат тречи твои еретики, не сносить головы. Нас, православных, не жалуют даже у нас дома.
- Покуда будете вы рабами и склонят покорно головы, то и не ждите взаимности от врагов наших, - резко молвил Андрей и пошел прочь, ни на кого не глядя, оставил люд в раздумье.
В таверне на краю города, что у большой дороги, отдыхал юноша от переживаний и дум тяжких. Хозяин поставил перед ним миску с похлебкой, ломоть черного хлеба да кувшин воды.
- Есть ли у тебя чем расплатиться за обед? - поинтересовался корчмарь и как-то пристально осмотрел гостя.
Андрей ненароком оглядел свой вид: да, сейчас он более походил на бродягу, оттого и подали ему милостыню у паперти храма.
- Есть, - только и мог, что ответить.
- Надеюсь, - хозяин присел рядом, упер голову руками, - а то вчера зашел бедняк вроде тебя (Андрей чуть не поперхнулся, услышав такое сравнение), наелся досыта, а как пришла пора платы, так только и руками развел: мол, извини, батька, нет ни гроша. И что прикажешь делать? Ежели бесплатно бродяг да нищих кормить, так сам по ветру себя пущу, без портков окажусь, а оно мне надо? Дома-то у меня женка-молодка да трое детишек, всех накормить-напоить надо да приодеть зимой. Тут, брат, дело такое нынче: если не ты сам, так другие обворуют.
- Думаешь, так правильно жить? - спросил Андрей с набитым ртом.
Хозяин таверны развел руками и произнес:
- Ясное дело, не правильно, да только по иному нельзя. В степях хозяйничают татары, благо, казаки сдерживают их пыл. В городах, особенно на западе страны, властвуют ляхи, а уж эти пуще всяких татар и монголов вместе взятых, управы на них нет. Терпим, закусив губы, а скинуть не можем. Боюсь, грядет час, и настанет нам конец, искоренят народ православный с этой земли, а самих в полон возьмут аль на кол посадят.
Андрей глянул на корчмаря: правду говорит или же претворяется. На груди хозяина крест православный, в углу комнаты икона Спасителя - нет, не врет, должно быть, тоже озабочен судьбой веры как и он. Блуждая по таверне, молодой человек остановил взор на одиноком человеке, сидящем поотдаль от них в углу. Кто это мог быть? По виду не украинец, но и не поляк, не русский, не татарин. Борода с проседью, завитки волос пред ушами, дорожный пыльный плащ с капюшоном - кто это? Корчмарь приметил любопытный взгляд юноши, наклонился к его уху и прошептал:
- Видишь, какие гости хаживают у нас. То басурмане ускоглазые, то латиняне, а этот хуже всех.
- Да что может сделать сий седовласый старец?
- Он иудей, жид проклятый. Как говорит русская пословица: бесы и жиды дети сатаны. Верно?
- Верно, - молодой человек доел похлебку, оставил миску. Достав из сумы серебряную монеты, протянул ее хозяину. Корчмарь попробовал на зуб, вздохнул:
- Нет ли более мелких монет?
- Сдачи не надо, оставь себе, это тебе дополнительная плата за чудесную беседу.
- Ах, щедрый пан, да кто же ты?
- Человек, - только и ответил Андрей, встал из-за стола и толкнул входную дверь, лучи света больно ударили в глаза, на миг ослепив его.
Рядом с таверной рос могучий вековой дуб, под его обширной тенью паслись две белые козочки с маленькими рожками, а чуть поотдаль мирно щипала траву корова, привязанная за веревку к столбу. Сия картина беззаботной сельской жизни немного позабавила юношу и на короткое время он забыл обо всех заботах, о высокомерных поляках, о глупых простых людях, оказалось, есть в жизни что-то иное, чем собственные думы и размышления о неправильности мира. Вот, козочки и корова - ни о чем не задумываются, а просто живут. А как это жить - просто? Пустить безмятежность в сердце, оторваться от всех забот и более не жалеть себя, а просто быть - как это он сказал - просто быть человеком.
Вдруг кто-то окликнул его и юноша вздрогнул:
- Господин, подождите минутку, прошу.
Андрей обернулся на голос, зовущий его, и насупил брови: к нему стремительной походкой, чуть прихрамывая, подходил тот самый постоялец, на которого указал корчмарь со словами: "это иудей". На худощавой фигуре старца висел залатанный в нескольких местах длинный черный плащ, капюшон не скрывал длинные полуседые волосы и надетую на маковку кипу, что носят лишь верующие иудеи. Незнакомец поравнялся с юношей, словно меряясь с ним ростом; он был почти на голову ниже молодца, уже в плечах, но его голубые глаза светились каким-то необычным огнем, в котором читалась неоспоримая мудрость прожитых долгих лет.
- Чего тебе нужно от меня, старик? - немного раздраженно спросил Андрей, глядя на того сверху вниз.
Седовласый иудей, как бы заискивая, чуть склонил голову в знак вежливости и проговорил молодым для его годов голосом:
- О, господин, я сразу заметил, что ты не таков, как иные тут.
- И в чем состоит моя непохожесть? В одежде, волосах?
- Нет, хотя... и это тоже... Понимаешь, пресветлый пан, покуда и одет ты словно странствующий путник, а это заметно по твоей порванной одежде, однако я приметил на лице твоем черты благородных кровей, которые не скроешь даже за плащом нищего. Скажи мне, ведь московит, не украинец и не поляк, а родители твои, должно быть, знатные люди в стороне, откуда ты родом. Я вижу твой благородный профиль, высокий лоб, свидетельствующий о большой уме, тонкие черты лика твоего. Прав я аль нет?
Незнакомец читал жизнь Андрея словно раскрытую книгу, никакой ошибки не было в его словах, и оттого, что правда его узнаваема, испугало юношу, он сразу подумал: что это шпион какой-нибудь, посланный матушкой или отцом приглядывать за ним. Но старик сий иудей, а Никита Федорович ненавидит всех отличных от православных. Должно быть, это злой дух или сам дьявол в одеянии бедного странника.
- Кто ты и как ты узнал обо мне правду? - воскликнул молодой человек и ухватился за ворот кафтана, словно желая задушить самого себя.
- О, пан, изучать людей по их виду мое ремесло. Я лекарь, если тебе так проще, но лекарь не простой: по лицу человека, его манерам я могу определить его происхождение, заглянуть в его думы, понять, что гложет его или, напротив, радует. О тебе могу сказать: гнетет тебя нечто странное, то, о чем ты и сам хочешь забыть, но не можешь. Скажи мне, какая кручина заставила тебя столь молодого, а по виду тебе не больше двадцати пяти, пуститься в путь, бросив отчий дом и родных?
- Тебе очень нужно знать беды мои? - раздраженно поинтересовался Андрей, идя быстрым шагом по дороге, но иудей не отставал от него.
- Ежели ты поведаешь мне о судьбе твоей, то я хотя бы буду знать, какое лекарство дать тебе, дабы вылечить недуг души твоей.
- Лекарство, дабы исцелить душу? - и он рассмеялся.
- Это не простое лекарство, а совет мудрого старца. Вглядись в меня, посмотри мне в глаза, - старик остановился и пристально глянул в лицо юноши, тот даже бровью не повел, - доверься мне, ибо я постараюсь помочь тебе, что в моих силах. Иди по следам моим и я покажу тебе мир, иные страны. Забудь, что случилось, а просто доверься судьбе, не беги от нее. Дай руку свою, - и когда Андрей протянул левую ладонь, старик лишь взглянул на линии ее и проговорил тихим голосом, - видишь, линия твоей жизни длинная, ты проживешь много лет до глубокой старости, в скором времени у тебя будут жена и дети, много детей, ты получишь почет и богатство, но для этого тебе нужно пройти все испытания как корабль, который попал в бурю, но благодаря Всемогущему благополучно причалил к тихой гавани.
- Я корабль?
- Не ты, но твоя жизнь. Скажи мне, готов ли ты встретиться с превратностями судьбы лицом к лицу или же скроешься, убежишь от нее словно трус?
- Я не трус.
- Тогда возложи деcницу твою на мое плечо и пойдем за мной.
Андрей колебался, сердце его гулко стучало в груди. Облик матери, уже такой далекий, но родной, предстал пред его мысленным взором и он из последних сил сдержал слезы, но подумав еще раз, вспомнив слова старца, что терпеливо дожидался ответа, он ясно молвил:
- Я пойду с тобой.

***