"ДоАпостол". Глава 34. Иисус и власть. Ханан.

Двор язычников Храма – место неприглядное. Занавожен, грязен, вонюч. Крики, непрерывный гул голосов торгующихся, звон монет. Люди с сосудами пробираются к источнику воды, словно двор Храма – это обычное место для хождения. Хорошо, что запрещён вход в наос[1], собственно Храм. Святое и Святое Святых защищены от наглости людской толпы. Но крики продающих и покупающих из принадлежащего Храму притвора достигают и Господа в его святилище. Здесь, на Дворе язычников Храма, расположены Базары Ханана, собственность первосвященнической семьи. Это ряды, где продаются жертвенные животные, которые блеют, мычат, воркуют. Естественно, что в дни выбора пасхального агнца толпа народа – ещё больше, крикливей, и животных становится не меньше, а больше. Алчность, как всегда, побеждает благоговение, звон монет заглушает молитву в святилище. Люди, ищущие присутствия Божьего, лишены его, находясь в доме Божьем. Безобразное и шумное зрелище – двор язычников Храма в дни перед пасхой.
Что, кроме гнева и скорби, мог испытать Иисус, прибывший в Храм вознести молитву Господу по правде и по душе? Только что Он с учениками, провожаемые толпой почитателей, прибыли в Иерусалим. Сменили дорожное одеяние, омыли пыльные ноги. Он пришёл в Храм проповедовать, но мог ли делать это в столь осквернённом месте? У Сузских врат[2], одолеваемый смесью гнева и печали, Он расстался с толпой, в которой теперь уже были не только почитатели. Были люди, в чьём лице не принимала их столица. С презрением и враждой произносили они: "Это Йэшуа, пророк из Н’цэрет Глиль Хаггойим "[3].
И вот – двор Храма, который пытался Он очистить раньше. И всё повторяется, всё неизменно, как встарь.
Он повторил свою отчаянную попытку. Снова хлопанье бичей, рассыпавшиеся по двору со звоном монеты, крики, бегство животных… Ещё не все люди и животные разбежались с обширной площади Храма, но к Нему изо всех сил уже неслись левиты. Он услышал тихие голоса, вежливые приглашения. Его, но лишь Его одного, звали пройти за ними. На встречу с первосвященником, пожелавшим своими глазами увидеть того, кто стал причиной всеобщего бегства из Храма. Он пошёл за ними. Он всегда хотел одного – чтобы Его наконец поняли. Быть может, среди тех, кто служит Богу, в Храме, можно найти понимание?
В конце концов, Ханан бар Шет не в первый раз повторяет своё приглашение. До сих пор Он не шёл к нему, сам не зная почему. Он не боялся священников, не боялся ни влиятельных саддукеев, ни фарисеев. Рим в лице прокуратора был Ему защитой. До того дня, когда Рим решит, что довольно. Когда префект решит, что Он, Иисус, созрел для роли Бога, принесённого в жертву. Он знал это теперь, после длительного общения с Ормусом, помешанным на солнечных богах. Теперь, после «воскрешения» Лазаря, трудно было бы не осознать, что из него создают легенду. Сочиняют легенду о боге, что воскрешал людей и воскреснет победно, после смерти, сам. Он не мог жертвовать близкими, но знал одно – этому следует помешать. Он, Иисус, не бог. Это нужно было успеть сказать. Так почему же не Ханану, первосвященнику? Тому, кто знает, что есть истинный Бог. Тому, кто служит Отцу Небесному, как и Он, Иисус. Наверное, времени осталось не так уж много.
И приглашение Ханана своевременно. Первосвященник поймёт, что Иисус лишь пророк, пророк Бога праотцев Израиля. Они могут найти выход из той ловушки, что соткали римляне из Его собственной веры и чудесного дара, поместив в эту ловушку и Его любимую, и ещё не родившегося ребенка, и плохо понимающих Его, но дорогих сердцу учеников. Всё это время Он, ведомый Господом, призывал лишь к миру и пониманию. Сострадал, лечил, помогал. И звал к любви. До воскрешения Лазаря, до этого обмана, на который Его вынудили, угрожая расправой с близкими. Лишь этот грех на Его душе. Всё остальное – от Отца Небесного.
Пойми это алабарх, сможет ли он помочь? Вместе прославлять Господа, и Он, Иисус, во Храме и с Храмом! Вне богопротивных выдумок римлян, вне фокусов Ормуса-мастера, вне всего, что претит Ему и оскверняет Его миссию пророка. Что чуждо и ненавидимо Им, хотя ненависти в сердце Его, видит Господь, так мало… Ведь тот, кто мечтает о понимании, должен быть готов к пониманию сам.
Он шёл вслед за левитами, согреваемый надеждой. Они прошли во двор женщин через Красные ворота, потом через Никаноровы ворота, большие ворота из коринфской бронзы, ведущие во Двор израильтян. Левиты, человек десять, лишь с трудом приоткрыли их. Подошли ко Двору священников. Здесь Его дорога должна была бы закончиться, лишь для священных лиц открыт был доступ к жертвеннику.
Один из левитов почтительно обратился к нему:
– Йешуа, пророк из Галиля, может идти далее по приказу Ханана бар Шет, первосвященника. Встреча назначена у жертвенника, первосвященник ждёт. Дым укажет дорогу гостю.
Иисус не успел возразить. Левиты ушли – он сегодня лишил их работы. Разогнал всех желающих выбрать правильную жертву. Чтобы не ошибиться в выборе, нужны левиты, знающие о приметах жертвы куда больше, чем священники. Что отдать на сожжение, что унести из храма, каким должен быть агнец и каким он не должен быть ни в каком случае… Иисус усмехнулся. Неужели дым из кадильниц так уж приятен Отцу? Неужели лишь Он один обречён понимать, как всё это глупо? Лишь Он один во всём Израиле может, имеет право сказать: оставьте всё это! Почему Господь не дал понимания всем своим детям? Не кровь жертв. Не жертвенный дым. Не ваше дикое, кровавое поклонение. Любите друг друга – вот что главное!
Пожалуй, будь Он во Храме, левитам пришлось бы уйти. Да и священники нужны были бы не в Храме, а там, где живут люди. Пусть участвуют в обыденной жизни, учат согласию, миру. Совершенствуются сами и помогают совершенствоваться другим. Соболезнуют, лечат. Говорят о высоком там, где о нём забыли.
Мелькнула мысль – вот потому Ему нет дороги в Храм. Он отогнал её. И перешагнул порог, отделяющий один двор от другого. Гром не грянул, да Он и не ждал его. Здесь, как и повсюду, где жречество отделило себя от остального народа, причиной разделения было его, жречества, собственное удобство. Но не воля Отца. Он это знал. Он многое знал обо всём от Ормуса.
Ханан ждал его у жертвенника всесожжения, обратив лицо к небу, куда ветер уносил дым. Довольно высокий, не лишённый мужской привлекательности человек. С лицом, отмеченным привычкой властвовать, думать, принимать окончательные решения.
Он не ответил на приветствие. Лишь через несколько тяжёлых мгновений молчания Иисус услышал его властный низкий голос.
– Пришлось ли тебе по вкусу моё гостеприимство, пророк?
Теперь молчал Иисус, не понимая. Шла ли речь о его коротком шествии по двору священников?
– Я говорю о том, как встречал тебя Й’рушалайим. От Бет-Анйа до городских врат. Пальмовые ветви недорого обошлись мне. Но шума получилось много. В Санхедрине недовольны.
– Зачем?! – вырвалось у потрясённого Иисуса. Перед глазами вновь замелькали руки, ветки дерев, крики «осанна!», сердце сжалось от боли. Он не просил у них ничего, совсем ничего! Он только лечил их убогие души и тела. Он сожалел о них, и сокрушался, видя их язвы. К чему этот обман? Зачем согревать Его сердце, чтобы остудить его потом вечными снегами?
Обида выразилась на лице Его столь явственно, что Ханан не замедлил обрадоваться. Печали других радовали его несказанно.
– Зачем? Я объясню тебе. Ты видел мою власть. Ты оценил мои возможности. Мне будет проще говорить с тобой о том, для чего я тебя позвал.
Надежда на помощь уходила безвозвратно. Собственная смерть приближалась неотвратимо. Лицо Марии уплывало вдаль, черты его размывались. Он пытался удержать их в памяти, согреться её теплом. Но что-то не удавалось.
– Пойдём, – сказал Ханан властно. И даже, не удержавшись от порыва, ухватил Иисуса за руку. Он вёл Его куда-то через двор, а Иисус, вдруг устав смертельно, и не сопротивлялся.
Как во сне шёл Он за тащившим Его Хананом. Через притвор, святилище. В Святое Святых своего народа, своего Бога. Сознание не включалось. Лишь глаза по привычке видеть ухватили что-то по дороге. Без всякого чувства. Кадильница, подсвечник. Какая-то иная утварь – откуда Он, сын плотника, пусть и называемый людьми пророком, мог знать, что и для чего. Было много золота, слишком много. Много блеска. «Всё пустое, – почему-то подумал Он. – Всё ненужное, всё пустое. Как глупо...»
– Смотри, – говорил Ханан. – Вот, нет и его, ковчега. Я не знаю, есть ли и Бог, потому что мы ещё живы, ты и я, хотя стоим здесь без права. Есть мы, и этого достаточно. Хочешь стать богом? Я помогу.
Тошнота подступила к горлу, Иисус с трудом удерживался от рвоты. Всё плыло в тумане, и смерть была неизбежна, скорая и беспощадная. Он думал – будет ли у него девочка? Похожая на его женщину. Или мальчик? Он их всё равно не увидит. Он не узнает…
С трудом, не без отвращения и злости, вырвал Он руку из цепких когтей. Развернулся, пошёл к выходу. Ханан бежал рядом.
– Я помогу. Все ждут Машиаха[4], каждый день и час. Я объявлю тебя им, я буду твоим предтечей, Элиййаху[5]… «Воззри, Господь, и пусть восстанет у них Царь, Сын Давидов, в тот час, который Ты уже, Боже, избрал, чтобы Он царствовал над рабом Твоим, Израилем. Опояши Его силой, чтобы Он уничтожил неправедных властителей. Очисти Иерусалим от язычников, безжалостно его топчущих. Пусть Он мудро и справедливо отгонит безбожников от наследия и разобьёт высокомерие безбожников как глиняную посуду… Тогда Он соберёт святой народ, которым будет праведно править, и будет судить колена народа, освященные Господом Богом Его. Он не допустит, чтобы впредь среди них жила кривда. И никто из знающих зло не может быть среди них; ибо Он знает их, что они все – сыны Божии».[6]
Слова псалма Соломонова отдавались в ушах звоном. Он понимал, ещё как понимал, что ему предлагают. Стать знаменем народа, с поддержкой Храма, истинным Мессией. Изгнать римлян из страны под этим знаменем. Стать царём Израиля, это уже бывало. Были же царями пастухи и даже слуги[7], когда избирались Богом…
Мариам, ребёнок… Он подарит им свою жизнь, без которой они осиротеют. Может, больше, чем жизнь – Он даст им царство. Ей подошёл бы любой наряд, и царские одежды – тоже. Она поистине царица, Его женщина, и без этих одежд.
Боже, но почему же нельзя, почему нельзя взять всё это, когда оно предложено! Да, Ханану нельзя доверять, Он навсегда сохранит в памяти пальмовые ветви, и пустоту Святого Святых… Так же пусто у Ханана в душе. И всё же это – не причина. Даже с Хананом можно справиться, когда алчность и стремление к власти его одолеют. Он справился бы, Он подчинил бы его себе… Но почему же мелькает в глазах это бесконечное дерево. Да! Эти распятия, что они мастерили с отцом. Как не к месту они всплыли. Как всё это странно…
Иисус остановился на ходу, рядом застыл, как статуя, удивленно на него взирая, Ханан, до того что-то беспрестанно бормотавший. За пару мгновений до этого Иисус почувствовал, как холодный ветерок страха мягко коснулся души, обволок его члены… Потом он ощутил, что напуган и Ханан. Иисус понял. То был знак, знак Его сознанию, замутнённому искушением, напуганному видением собственной смерти.
Распятия – на них кровь казнённых. Вот чего Он не хочет и не должен допустить. Вся Его проповедь – смирение, кротость, любовь. Согласись протянуть руку Ханану, и всё будет не так. Быть может, всё сложится, всё получится. Но это будет не Его жизнь. Никогда, никогда не станет Он причиной стольких смертей, никогда не прольёт крови. Иначе всё, что было до сих пор – как пустое Святое Святых во Храме. Его жизнь – только Его жизнь. Пусть возьмут, раз это необходимо.
– Отойди от меня, Сатана, – сказал Он священнику. – Ты мне соблазн. Потому что думаешь не о том, что Божие. А только о том, что человеческое.
До того он говорил с народом притчами. Теперь он кричал своими притчами. Пусть они не всегда понимали, пусть с изумлением смотрели на него. Он говорил, как умел – пусть бы слушали. Разве не научены они были уже своими великими пророками понимать?
Когда-то, после смерти Соломона, когда стало ясно, что царство не вынесет сумасбродств сына его, Ровоама, пророк Ахия Силомлянин[8] так говорил с будущим царём. Он надел новое платье, встал на пути одиноко шедшего Иеровоама. Ахия разорвал своё платье на двенадцать частей, и отдал Иеровоаму десять. Две части он оставил себе. И царь понял громко кричащее сердце пророка, не произнёсшего ни слова. Десять из двенадцати колен возвестили о готовности поднять мятеж в поддержку царя и следовать за ним. Лишь два колена остались верными Ровоаму…
Пророк Иеремия[9], горько оплакивавший будущие беды Израиля, не был услышан в стране. Лишь он один знал, что вавилоняне вот-вот займут родную землю, лишь ему было дано услышать будущий великий плач израильтян на реках вавилонских… Он сделал узы и ярмо и возложил их себе на шею, чтобы все могли их увидеть; и так ходил перед изумленными соотечественниками. Другие узы и ярмо он послал в Идумею, в Моавит, в Амону, в Тир и Сидон. Он сказал им, соплеменникам своим, что впереди их ждёт рабство, унижение и скорбь.
Он был не первым из пророков, кто вещал иносказанием… Но Иисус не молчал, Он говорил! Любовь и гнев боролись в нём, и тот, кто видел это, страшился. Мягкий и любящий, сострадательный, чувствительный… Да – но не в эти дни! Он обрушивался на тех, кто был причиной Его гнева, обоснованно и беспощадно, вызывая благоговейный страх остальных.
По дороге из Вифании в Храм он проклял смоковницу… В чём провинилось перед величайшим из людей бедное дерево?
В самом начале года на концах ветвей смоковниц появляются маленькие зелёные шишечки, фруктовые почки – паггим. Из них позже вырастут смоквы, а пока листья и цветы распускаются вместе, постепенно. Не плодоносит смоковница в месяц нисан, только обещание даёт она. Разве не знал этого Иисус? Ведь «ещё не время было собирания смокв».
Не было на той смоковнице паггим. Среди зарождающихся листьев Иисус не увидел будущих плодов. Может, она одичала, точно так же, как розы, превращающиеся в шиповник. Может, просто болела. «И обратившись к ней, Он сказал: отныне да не вкусит никто плода от тебя вовек»[10].
Не о дереве говорил Он. Он кричал в своём сердце, чтобы слышали: смоковница бесплодна, и потому обречена на гибель. Израиль вызван к жизни, чтобы из него произошёл Мессия, Спаситель миру. И вот Он пришёл, а народ не узнал Его, и обрекает на гибель. И будет обречён сам…
Не от гнева и проклятия Его засохло то дерево, от горя, что было в Его сердце!
Они не слышали, а, слыша, не понимали? Он повторял им вновь… «Виноградник Господа… есть дом Израилев»[11]. Виноградник – народ Израиля, хозяин виноградника – Господь. Виноградари – те, кому надлежит охранять сей виноградник, священники и левиты, фарисеи…
Так зачем же убили они слуг Господа, пророков, посланных им? Почему стремятся убить Сына Божьего, посланного им последним? Больше посланников не будет. Господь предаст их, как злодеев, заслуженной ими злой смерти и виноградник отдаст другим виноградарям.
Так говорил он саддукеям и фарисеям, священникам и левитам: «Царство Божие будет отнято у вас и дано приносящему его плоды народу».
И, слушая пророка, плакали одни, и взращивали негасимую ненависть в сердце – другие. А время летело, уходили последние мгновения Его жизни…

[1] Наос – в Новом Завете два слова переводятся на греческий как Храм, и это правильный перевод, но они существенно отличаются между собой. Сам Храм называется наос. Это сравнительно небольшое здание, которое включало Святое и Святое Святых, в которые мог входить лишь первосвященник, да и то лишь в День Очищения. Но сам наос был окружён огромным пространством, на котором были расположены последовательно дворы – Двор язычников, Двор женщин, Двор израильтян (мужчин), Двор священников. Все эти притворы составляли хиерон, тоже Храм по существу, менее важную, менее «святую» его часть. См. также главу «Храм».
[2] Сузские врата – Конские ворота, через них входили с востока в Иерусалим и можно было сразу выйти на площадь Храма.
[3] См. гл. «Галилея».
[4] Мессия (от арам. Машиах) – в иудейской теологии посланник Бога. В широком смысле также божий посланник, помазанник, пророк, посланный для «освобождения и избавления», духовного и/или физического.
[5] Илия
[6] Пс. 17:21-23; 26-30.
[7] Первый царь Израиля, Саул, следует отметить справедливости ради, был сыном влиятельного и богатого человека. Но, по обычаям своего времени, занимался земледельческим трудом, и отец его имел стада овец. Саул – представитель колена Вениаминова. Давид, сын Ессея Вифлеемлянина, был из колена Иудина. Был простым пастухом, пас овец на склонах Вифлеема. Иеровоам – из колена Ефремова. Был слугой у царя Соломона, по некоторым источникам – даже рабом.
[8] Ахия Силомлянин – древнееврейский пророк, родился в г. Силом. Деятельность Ахии относится к 1010-963 гг. до н.э.
[9] Иеремия (10-е гг. 7в.до н.э. — после 586 г. до н.э.) – в иудаизме второй из т.н. «больших пророков». Значительная часть проповедей Иеремии была посвящена политическому положению Иудейского царства. Основу книги Ветхого Завета, носящую имя Иеремии, составляют проповеди и изречения Иеремии, частично в его собственной записи, а также в записи его сподвижника Баруха, включившего в книгу и свои повествования об Иеремии.
[10] Евангелие от Марка. 11:13-14.
[11] Ис. 5, 7.