Алина: хочу ребенка!

Алина: хочу ребенка!
Галина Михайлова

ОТ АВТОРА

Садитесь поудобней, я расскажу вам интересную историю!
Однажды маленькая девочка, вертясь на стуле, и нехотя запихивая в рот овсяную кашу, смотрела телевизор и мечтала о богатой жизни. За толстым стеклом экрана мальчик кушал не овсянку, а хрустящие шоколадные хлопья с белым теплым молоком.
Почему не я ем «звездочки» и «колечки»? - насупившись, думала она, смотря на серую невкусную массу в своей тарелке.
Когда девочка подросла, ее увлекли витрины бутиков, в которых возвышались надменные манекены, а из этих магазинов выходили презрительные тети с яркими бумажными пакетами, вертя в руках ключи от автомобиля.
Она стала скупать глянцевые журналы, представляя, что все эти хрустальные туфельки и карамельные помады у нее есть. И вот она входит в свой дом, небрежно бросает на столик ключи, сбрасывает пиджак от ISL и поднимается на второй этаж, в гардеробную, утопающую в сумочках последней коллекции и нескончаемой веренице сабо, босоножек, сапожек, ботфорт.
Она перестает кушать, чтобы купить себе очередной предмет роскоши и водрузить его на почетное место.
Судьба улыбается ее мечтам, и, в одно прекрасное утро, она просыпается в собственных апартаментах. Любое ее желание исполняется по щелчку пальца, и подобно скатерти-самобранке, является перед ней.
Она живет в мире иллюзий, подменяя истинное счастье глянцевым блеском.
Но, странное дело, теперь ей не хочется этой легкой добычи. Она вспоминает об овсянке и о своих сладострастных мечтах и понимает, что счастье — не в деньгах. Ей наскучили светские приемы и показное благополучие.
Так ли прекрасен мир денег, в который стремится окунуться любая девочка? И, получив на тарелочке лживое счастье, не захочется ли обратно?

ПРОЛОГ

Теплый ветер, закручивая желтые листья над головой, уносится вдаль, на прощанье всколыхнув мои светлые волосы. Я держу на руках пухлого малыша с нахмуренными бровками. Он чем-то недоволен и, надув мягкие губки, смотрит на меня.
Расстегнув пуговицы на рубашке, я приоткрываю грудь, и его взгляд меняется. Брови взлетают вверх, распахивая огромные и голубые, как два озера, глаза. Карапуз прижимается к груди, и, прикрыв от удовольствия глазки, умиротворенно посасывает источник питания, разгоняя по моему телу сотни мурашек.
На веранду, где расположились мы с ребенком, входит муж, и, нежно целуя меня в шею, усаживается рядом, положив голову мне на ноги и гладя мои колени. За дорогой, в лесу приятно щебечут птички, перекликаясь друг с другом, оставляя на душе светлое чувство гармонии.
Так мы и сидим, застыв в удобной позе, наслаждаясь жизнью и слушая тихий голос своего сердца, который говорит о любви.
Негромкая музыка вдруг врывается сквозь окна, и картинка начинает таять.
Я открываю глаза.
Нет, - я проморгалась, внезапно из чудной сказки переместившись домой, - неужели это был сон?
Осмотревшись по сторонам, я по кусочкам начала воссоздавать реальность. Кресло, обтянутое шкурой монгольской козы, светильник — одуванчик, приятная медитативная музыка.
Ах, да! Я уснула во время медитации, - щелкнула я себя по лбу, - но какой великолепный был сон!
Я крепко сомкнула веки, желая вновь провалиться в сказочное забытье, ощутить себя молодой мамочкой, кормящей ребенка грудью.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Шпильки и красная помада — вот две мои главные составляющие, которые могут рассказать обо мне едва ли не больше, чем я сама. Гордый взгляд уверенной в себе женщины, стальная осанка и приподнятый волевой подбородок не оставляют даже шанса недоброжелателям перебежать мне дорогу.
Знакомьтесь, я Алина. Алина Малинина. Моя фамилия как нельзя лучше подходит и к имени, и к жизни молодой, не обремененной проблемами женщины. Мне тридцать два в паспорте, сформировавших как личность и заставивших уже подумать о вечном, и пятьдесят восемь в оболочке, требующей невероятного количества времени, проводимого мной в СПА-салонах и на ненавистных тренажерах. Процедуры, стоимостью «в космос» плюс правильный гардероб творят чудеса, и поэтому злейший враг не даст мне больше двадцати с хвостиком колибри.
Сегодня у меня прекрасное настроение, осенний листопад усыпает тротуары желтым сахаром. Солнышко, прощаясь до весны, печально улыбается, отражаясь на сверкающем бампере, кусочки ярких лучей с неровными краями влетают в салон с открытым верхом. Теплый ветерок развевает ухоженные белокурые волосы, словно ласковая огромная рука воздушным потоком треплет на макушке мои светлые локоны, заигрывая с их хозяйкой.
Мой черный Мерседес, разрезая дорогу, мчится по пустынному шоссе, обгоняя встречающиеся на пути, редкие машины. Люблю это чувство полного слияния со стальным конем, когда податливый зверь отзывается на каждое движение и исполняет все прихоти. Люблю слушать дыхание ветра, перекликающегося с хищным ревом моего авто.
Люблю взгляды прохожих, мокнущих под дождем на остановке, с завистью думающих «Сучка!» или «Вот, везет же кому-то!» Ради таких моментов и стоит жить.
Улыбаюсь своему отражению в зеркало заднего вида.
Проезжая ограничитель скорости - знак «40 км», я с силой давлю на газ, мгновенно ускоряясь так, что мое тело вжимается с спинку сидения. Я знаю, что за поворотом стоят мальчики, помахивая эротической полосатой палочкой. Именно это меня и заводит. Я люблю ловить на себе их восхищенные взгляды, когда они властно останавливают за превышение скорости и украдкой мечтают завладеть такой красоткой, как я.
Я не ошиблась. Молодой парень, стремительно выскочив из кустов, боясь пропустить лакомый кусочек взятки, помахал перед моим носом жезлом.
Интересно, у тебя такой же могучий? - я сильно сжала его рабочий инструмент, выходя из машины.
Что? - опешил тот.
Да ладно, я шучу! Что-то нарушила? - заморгала я ангельскими глазками.
Да, - кашлянул он для большей весомости, - вот, радар показал превышение. Боюсь, Вы крупно влипли.
А ты не бойся, мальчик мой, - потеребила я его за ухо. - Страх тебе звездочек на погонах не прибавит!
Что Вы себе позволяете? - возмущенно насупился тот.
Все! Я могу позволить себе все, что захочу, - я щелкнула его по носу и, прежде, чем он успел опомниться, развернулась в направлении главного ментяры.
Добрый день, - пропела я тоненьким голоском, присаживаясь на сиденье, обнажая из-под юбки стройную ногу.
Добрый. Нарушаете? - мент уже неторопливо заполнял протокол.
Нарушают целостность упаковки. А я просто слегка прижала педальку. Уж не знаю, зачем я это сделала. Наверное, захотелось пообщаться с настоящими самцами, - я театрально закатила глаза.
Где работаете, Алина Викторовна?
О! - я откинула прядь волос, упавших на лицо. - Здесь и работаю, - кивнула я на обочину, - могу вспомнить, - я наклонилась к его промежности.
Мент подпрыгнул на месте, а я залилась хохотом.
Да шучу я, чего ты так напрягся? Ты что, в первый раз девушку видишь, или про вас правду анекдоты говорят?
Вот ваши документы, - он протянул мне черный кожанный портмоне из страусиной кожи, - больше не нарушайте.
Я достала тысячную купюру и положила ему на колено.
Извини, вот моральная компенсация. Я так больше не буду, честно! - я хитро улыбнулась и вышла.
Через минуту взревел двигатель, и машина понеслась прочь, скрыв парней за клубами пыли, извергаемой из-под моих колес.
Мужики всегда хотят казаться сильными и могущественными. «Мы — сильный пол», - говорят они, трогая себя за яйца, которые являются их единственным доказательством мужественности. На самом деле, они просто игрушки в моих цепких лапках. Я могу сломать любого, разобрав его по частям и уничтожив микросхему.
Негромкая мелодия мобильника зазвучала из сумочки, прервав цепочку мыслей.
Алло...
Нет.
Нет, у меня сегодня много важных дел.
Нет, ты же знаешь, я не хожу на дешевые выставки.
Что я там по-твоему забыла?
Все, давай закончим эту бессмысленную болтовню. Пока.
Телефон летит на заднее сидение. Марго. Опять приглашает на очередную презентацию. Ну сколько можно объяснять, я не посещаю тусовки для нищих. Как я должна себя чувствовать в платье Ungaro и туфельках от Christian Louboutin, созданных для красной ковровой дорожки, среди VIP-клиентуры Черкизовского рынка? Да одни мои трусики в три полоски стоят больше, чем гардероб всех их, вместе взятых!
Кстати, о важных делах!
Одиннадцать. Фитнес. Ежедневные трехчасовые посещения тренажерного зала, бассейна и массажа делают свое магическое дело. Я непоколебима в своем желании сохранить идеальный и почти невозможный для моих лет вес. Словно помешанная, я встаю на беговую дорожку и забываю про усталость и недомогание. Я бегу, бегу, наблюдая как циферблат сменяет показатели. 2,5 мили, 3..., 4,7... 5. Несмотря на то, что пульс зашкаливает, я прибавляю скорость и нагрузку. Мое любимое место - задние ряды, только там можно понаблюдать за впереди бегущими самцами с упругими ягодицами и могучим торсом. Иногда, закрыв глаза, представляю себя в постели с одним из них. Вот он расстегивает мою рубашку, запускает руку в бюстгалтер... 6,3 мили... хватает меня за шею и прижимает к стене, просовывая свою ногу между моих... 7,7 мили... резко овладевает мной... Стоп. Дорогая, у тебя еще будет шанс помечтать!
Четыре. СПА-массаж. Я могу часами рассказывать о волшебных пальчиках юных девочек, которые нежно ухаживают за моим бархатным телом, о гармонии души и тела, которую обретаешь, проведя день в уютном гостеприимном салоне, о прикосновении к чему-то инфернальному и необыкновенному. Вот он, рай, созданный специально для женщин, несущих тяжелое бремя жены миллионера. Никакого намека на целлюлит, никаких морщин и никаких отговорок.
Пять. Маникюр. Руки вполне можно назвать женскими предательницами, если, конечно, не ухаживать за ними. Лично я всегда готова к атаке времени, которое усердно старается забрать свое, и первый удар наносит именно по рукам. Пока, будучи всегда начеку и два раза в неделю у маникюрши, я удачно справляюсь с ролью старожилы красоты. Мои руки всегда идеальны.
Пять-тридцать. Педикюр. Это святое!
Семь. Солярий. Это дань моде. То есть, не менее святое.
Я остановилась у детской площадки и направилась прямиком к ней. Заботливые нянечки и мамаши сидят на лавочках, наблюдая, как их чада лепят куличики из песка. Я присела рядом с девочками, которые горячо обсуждали дальнейшие действия.
Элизабет, как ты смотришь на то, чтобы скатиться с горки, - лепетал детский ротик хорошенькой девочки.
Я не располагаю временем...- неохотно фыркнула та.
И откуда современные дети знают такие слова? Кажется, они уже с младенчества начинают готовиться к серьезной жизни бизнес-вумен и к соответствующим атрибутам - большим деньгам.
Мальчик-милашка в комбинезоне от D&G и кепке Disquared, увидев меня, сорвался с места и рванул навстречу. Следом за ним побежал еще один пятилетний будущий секс-символ, и две роскошные дамы неспешно двинулись вслед за ними.
-Тетя Алина, здравствуйте, - Влад, широко улыбаясь, обнял меня.
Прошу любить и жаловать, Влад и Кира — два сорванца — дети моих подружек Наташи и Марины, молодых мамочек, обожающих своих чад до безумия, тоже некогда заброшенных ветром судьбы на Рублевку. Девчонки — не разлей вода, всегда вместе. Их можно встретить на любой презентации или торжестве только в паре, хотя, как это бывает у настоящих подруг, светские львицы частенько бурно выясняют отношения, и, доказывая свою правоту, вздымают пыль до потолка. А после того, как они одновременно забеременели, их союз только окреп, появился еще один не разгруженный вагон тем о подгузниках и принципах воспитания капризных малышей. Наташа родила недоношенного семимесячного Влада, так что у них с Кирой разница в два месяца.
Меня вдруг накрыла ударная волна радости за подруг, смешанная с чувством собственного горя, и слеза покатилась по щеке, очерчивая контур скулы, мимической морщинки около губ, задержалась на долю секунды подбородке и сорвалась в бездну. Я поспешила утереть совершенно не красящие меня аксессуары, сетуя на так некстати пришедшие эмоции.
Дело в том, что я безумно хочу ребенка, но за десять лет жизни в браке мне так и не удалось забеременеть. Все эти годы я готовлюсь к появлению карапуза в своей жизни. Я не курю, совсем отказалась от алкоголя, потому что он негативно сказывается на вынашивании ребенка, и, в целом, я веду здоровый образ жизни. Я знаю, когда-нибудь мои мечты станут явью, я тоже стану матерью!
Малина, ты чего это плачешь? - Марина, добрейшей души человек, бросилась спасать утопающего в море чувств.
Да, соринка в глаз попала, - выдавила я и тут же разревелась. Черт! Ненавижу выпускать наружу эмоции, и обычно стальная маска неприступной женщины успешно справляется с этой задачей. Но только не сегодня.
Мальчики, идите поиграйте, только аккуратнее с одеждой, она бешенных денег стоит! - Наташа обняла меня за подрагивающее плечо, - это из-за Антона, да?

***
Дождь, с утра надоедливо накрапывавший, полил стеной. Если бы я взяла зонт, то точно, его бы не было! Мои любимые туфельки на огромной шпильке, призванной пронзать сердца мужчин подобно стреле Амура, насквозь промокли, и подошва предательски сказала «Adios», на прощанье хлюпнув два раза.
Стой!!! - бегу за уходящим автобусом, извергая рычание и такие некрасивые для женского ротика, звуки ненормативной лексики, - Да постой же, козел!
Автобус набрав скорость, скрылся за завесой проливного дождя.
Вот именно, не зря я тебя козлом обозвала. Не в силах удержать прыснувшие внезапно слезы, я осела на асфальт и горько заплакала. Господи, ну почему одним все, а другим — хрен с маслом. Родителей не выбирают и фамилии тоже! Вот, если бы я могла выбрать, то выбрала бы эээ... свою! А что, Востроносова — совсем неплохо! Я достаю последнюю сигарету, и, прежде чем успеваю ее прикурить, дождь превращает ее в месиво. Мои пальцы продрогли, а босиком мне далеко не уйти. Может, на такси хватит, - я ощупываю карманы и кроме проездного билета, который, кстати, тоже потек, ничего не нахожу. Это мой план экономии, по моим подсчетам он должен был меня привести к хорошей размеренной жизни, потому что каждая зарплата заканчивалась в очередном бутике и голодным ожиданием следующей.
Эй, чего это ты здесь расселась? - мрачный голос, как кувалдой ударил меня по голове, а, когда я обернулась, двухметровый «шкаф» одним своим видом дал понять, что спастись бегством мне не удастся.
Бритоголовый в свою очередь исказился в неприятной гримасе, и я была готова поверить, что дешевая косметика и дождь — лучшее оружие против маньяков и прочих нежелательных типов. Но в это же мгновение бугай брезгливо, но сильно схватил меня за руку и потащил ко входу.
Все мои попытки вырваться были похожи на последние трепыхания еще живой рыбы на уже раскаленной сковородке.
Ну и сервис! По-ходу, Антон Иванович — извращенец! - мой суровый спутник бормотал себе под нос и боязливо озирался на страшно-красивую меня. Подняв голову, с намерением пропеть последнюю песнь своей так и не начавшейся жизни или что-то вроде «Отче наш», я увидела громадную вывеску «PRIVESY».
Это что, получается, теперь девушек прямо из центра Москвы в рабство забирают? - тяжелые мысли не оставляли мне шанса собраться и предпринять хоть какие-то действия.
А тем временем мой новый спутник медвежьей походкой волок меня ко вратам в ад.
Или в рай? Такое бывает? Оглядываюсь по сторонам. Моему взору представилась картина из детских снов: роскошные белые кожанные диваны огибают бассейн с экзотическими рыбками, на стенах висят позолоченные светильники из тончайшей работы хрусталя, мягкие коврики с высоким ворсом.
Тут это, она какая-то страшненькая, - неотчетливо мямля в рацию, бугай вернул меня в реальность, не сулившую ничего хорошего. Правильно говорила мама, я всегда попадаю в неприятные истории. Радует одно, всегда мне удавалось каким-то чудом выкрутиться, а значит, и сейчас получится! На этой вдруг посетившей меня радостной мысле боров, как я прозвала своего захватчика, уже тащил мое полудышащее тело в комнату, очевидно, для новых открытий. Я оставила попытки барахтаться и выбрала единственную уместную тактику — поразить обидчика знанием великого и могучего русского языка, а точнее, словарного запаса сапожника. Он же никак на меня не реагировал, - профессия обязывает — только старался как можно меньше на меня пялиться, нервные клетки, как известно, не восстанавливаются. Впихнув меня в комнату, которая оказалась туалетом, боров хмыкнул «Умойся» и закрыл за собой дверь. Я оказалась наедине со своими безрадостными мыслями скорее в апартаментах, чем в ванной комнате и горько заплакала. Слезы, смешиваясь с остатками туши для ресниц темной струйкой катились по щекам. Наконец, поняв, что это не выход, я поднялась, уткнувшись лицом в зеркало во всю стену, и чуть не упала в обморок: темные круги под глазами и серого цвета кожа, сосульки мокрых волос, платье, прилипшее к телу и бесчисленное количество мурашек дали понять реакцию борова. Я включила воду и вместе с грязью судорожно начала смывать с себя страх, злость и ненависть к жестокому миру денег и всесилия.
А ты, оказывается, ничего, - буркнул верзила, когда дверь отворилась и я предстала перед ним, умытая, со своей естественной красотой, - и надо было так брыкаться? Ладно, пошли. Мы вновь прошли через шикарный холл и вошли в кабинет, после чего боров сразу же удалился.
За столом метров в десять длиной в огромном кресле сидел мужчина в сером дорогом костюме и в ожидании смотрел на меня. Я, как истукан, так и замерла возле двери. Ноги онемели, и убежать при всем желании бы не удалось, руки предательски затряслись, а за ними дрожь охватила и все тело.
Да расслабься ты, давай выпьем, - Антон Иванович достал из шкафчика «Хеннеси» и налил содержимое в два стакана, протягивая один мне.
И с каких это пор рабынь угощают спиртным? - гнев переполнил меня, и, забыв о страхе, я начала кричать на мужчину, - Ах ты, мерзкое животное! Недоделанный! Реализуешь свои грязные фантазии на бедных девушках, ублюдок!
Девочка моя, - вопреки моим худшим ожиданиям, он начал хохотать, - у меня нет времени играть с тобой ни в рабынь, ни в садо-мазо, ни в какие-либо еще свингерские игры. Антон Иванович залпом выпил содержимое своего стакана, а другой толкнул по идеально ровному и начисто отполированному столу в мою сторону, и после короткого скольжения он остановился прямо передо мной.
Ага, - не унималась я, - пить заставляешь. Может, сразу мне героин вколешь, чтобы покладистой была. Я схватила стакан-произведение искусства и с силой запустила его в пол. Чистый звон заполнил пространство, и множество мелких осколков разлетелись по кабинету, нарушив идеальный порядок, поблескивая в разных местах на свету. Я на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, Антон Иванович разъяренно вставал со своего золотого трона, очевидно компенсирующего его маленькие яйца и недостойное «достоинство».
Ну знаешь ли! Что что здесь устроила? - он подбирался ко мне, хрустя осколками стекла, - если ты возомнила себя актрисой, то и идти надо было в актрисы, они, кажется, тоже недостатка в трахе не испытывают!
А! - я взвизгнула, обнаружив противника рядом с собой, и побежала в обратную сторону, огибая зеленый стол с бархатной каемкой.
Куда? Стой! - «рабовладелец» подпрыгивая, устремился за мной, - да что за дела? Знаешь, что, подруга, ты начинаешь выводить меня из себя!
А я не боюсь хомячков! Хотя ты, скорее, похож на зажравшегося пингвина, - я добралась до директорского места и начала швырять в него все, что попадалось под руку. Сначала в него летели бумаги, папки, портфель, а затем полетела и бутылка виски. Антон Иванович чудом увернулся от нее, и она с грохотом разбилась о стену, моментально окрасив ее в цвет детской неожиданности или в цвет предстоящего ремонта в штуку баксов.
Все, ты меня достала, сучка! Я не знаю, что с тобой случилось, но ты чудом сейчас избежала срока в несколько лет за убийство по неосторожности, - невозмутимый Антон Иванович, как ни в чем не бывало, шел навстречу забившейся в испуге жертве. - И, если тебе так уж хочется поиграть в маньяков, то ты сейчас понесешь наказание за свои шалости.
С этими словами мужчина со взглядом удава набросился на своего кролика, то есть на меня, опрокинул на стол, и, с силой сжав руки, начал задирать платье. Его рука оказалась у меня между ног и он начал ощупывать трусики.
Так я и знал! Поиграться в хочу-не хочу решила, а сама вся мокрая! Только знаешь, я тебе не мальчик-прыщелыга, с которым такие фокусы прокатывают! - маньяк методично уже стягивал с меня трусики.
Я тебе тоже не проститутка! - с этими словами я, что есть силы, ударила его коленом между ног. Маньяк, издав писк, похожий на ультразвук, навалился на меня, и, не долго думая, я укусила его в правое плечо. - А от случайного возбуждения никто не застрахован!
Антон Иванович сильно сжал мои плечи, встряхнул и откинул на свое кресло. Он присел на краешек стола, держась за больное место и набрал номер.
Алло, - буркнул он с нескрываемым раздражением в трубку, - твои девочки когда выехали?
Антон Иванович, из-за ливня в городе сильные пробки, но они, по моим подсчетам, должны уже быть у вас, - томный женский голос буквально излучал сексуальную энергию, а поскольку я сидела рядом, мне было хорошо слышно все, о чем она говорит.
Понял, жду! - не дождавшись ответа и не удостоив женщину словами прощания, Антон Иванович бросил трубку.
Мой мучитель пристально уставился на меня.
Значит, ты не...
Прервав начальника на полуслове, вошел боров.
Антон Иванович, там девочки приехали, всех, как обычно?.. - не договорив до конца, он, наступив на осколки стекла, осекся. Удивление исказило лицо охранника, которое ранее казалось суровой маской, не способной к проявлению эмоций, пристально осмотрел кабинет, обнаруживая разлетевшиеся бумаги, беспорядочно разбросанные вещи и темное пятно от виски на стене. Он переводил взгляд то на побоище, то на начальника, то на меня, силясь понять, кто именно из нас тот самый Мамай, устроивший столь радикальную перестановку.
Ну ладно, - Антон Иванович решил покончить наконец с затянувшимся цирковым представлением, - отвези девушку домой, а девочкам вот, - он кинул на стол аккуратно перемотанную резинкой пачку денег, - пусть там сами поделят как-нибудь и по домам. Я не хочу никого видеть!

***
Еле шурша резиной по асфальту, к обочине подкатил затонированный Джип. На дороге, переминаясь с ноги на ногу, стояла девушка на вид лет двадцати пяти в короткой юбке и полушубке до пояса. Окно бесшумно опустилось, и из него выглянул мужчина средних лет в недорогом костюме. Девушка, очевидно промерзшая насквозь, поежилась, и встряхнув волосы, решительно направилась к авто.
Че почем?
Минет — четыреста, стандартно — пятьсот, анал — тысяча, - невозмутимо ответила проститутка.
В этот момент окно заднего сиденья опустилось, и из машины показались три женщины под экстези, одной из которых была я.
Есть повод, сегодня день Рождения Марины. Она, уставшая от ежегодных рядовых, будто заученных наизусть поздравлений и надоевших брюлликов, брошек от Chopard и прочих безделушек, решила его как-то особенно отметить, так, чтобы он надолго запомнился. Картина маслом, впечатлившая бы самого Брюллова, открылась проститутке: переплетенные в странный узор части тела трех женщин (все смешалось, люди, кони... головы, ноги), с ошалелыми глазами и нескучной жестикуляцией. Наташа, не попадая в такт, напевала песню: «Ди-джей, как правильно сводить пластинки? Сначала по одной, потом по половинке!» Марина, высунувшись из машины, начала кричать девушке.
А у меня отсосешь? За полцены? Хотя нет, ты мне еще за это доплачивать должна!
Мы все втроем заржали, как ненормальные.
Фу, проститутка, ногираздвигалка! - не унималась Марина.
Девушка замерла в нерешительности, озираясь на сутенерскую машину, припаркованную неподалеку, но из нее никто не появлялся.
Наташа и Марина хором скандировали «Фу-фу-фу!!!». А я, окончательно развеселившаяся, закидывая свои аппетитные ножки на водителя, вдруг замерла.
Это же Ленка, тихая восьмиклассница, с которой мы учились в одной школе. Она всегда была отличницей, и никому не отказывала в помощи. А теперь она никому не отказывает в минете и прочих утехах. Мне вдруг стало страшно, что она меня узнает и одновременно тошно от нашей идеи. Я мгновенно протрезвела и перестала смеяться, застыв с нелепой мимикой на лице, и поспешила отвернуться. Водитель Марины, втянутый нами в неприятную историю, сидел молча, потупив взор, и было видно, что он с нетерпением ждал, когда закончится экзекуция над девушкой. Она не сдвинулась с места, только вытянулась в струнку и напряглась всем телом, силясь не зареветь от обиды.
Я тихо шепнула водителю «Поехали», и он нервно вдавил педаль в пол. Машина, взревев, понеслась прочь. Я отвернулась и уставилась в окошко.

***

Немного навеселе после бурного празднования, я ввалилась домой, собирая за собой огромную армию повалившихся на пол вещей. В кожанном кресле, удобно устроившись перед телевизором, Антон смотрел по DVD жесткое порно. Крики и стоны раздавались с невероятной громкостью, что с улицы можно было бы подумать, что в доме разделывают поросенка к праздничному столу. Антон, слегка распахнувший темно-серый махровый халат, явно не был равнодушен к пикантным сценам. Он начал раскачиваться в кресле и потирать маленького Тотошку, заметно увеличившегося в размере.
Тош, а ты почему не спишь? - я, пытаясь совладать с руками, жестикулирующими по одной им известной траектории, подошла к Антону, врезавшись по пути в фикус.
Раздевайся, - жестко скомандовал он.
Но... - мне эта идея совсем не понравилась и я попятилась назад, в очередной раз споткнувшись о кресло и остановилась.
Антон задрал мою юбку на самую талию, обнажив идеальные ноги и, оставив несколько синяков на бедрах, с силой рванул на мне рубашку, отчего пуговицы покатились в разные стороны, играя бликами под освещение телевизора, издающего непрекращающиеся стоны и страстные рычания.
Антон, прекрати, мне больно!
Супруг с разошелся еще больше, точно в костер подлили бензина. В его глазах заиграл ненормальный огонь, и он начал рвать на мне белье. Клочья некогда дорогого белья летели на диван.
Что ты делаешь, это белье стоит целое состояние! - не унималась я.
Это белье — мое. И ты тоже — моя! Что хочу, то и делаю! - кричал, как в бреду, серый халат со вздыбленным бугорком ниже талии.
Антон, не обращая внимания на мои мольбы о пощаде, загнул дрожащее тело через спинку дивана и резко вошел в меня. Из глаз посыпались искры вперемешку с градом слез. Я закусила губу до крови, чтобы заглушить острую моральную боль. Солоноватый вкус во рту, спутанные волосы, и резкие размеренные толчки длились целую вечность, а я затряслась в непрекращающейся истерике, цепляясь острыми ногтями в мягкую спинку дивана.
Я старалась отключить сознание и переключить мысли на что-то другое, лишенное насилия. Я заставила себя думать о ребенке, которого я страстно желаю иметь. Может быть, именно в этом месяце я узнаю, что, наконец, беременна. Под яростные телодвижения супруга я представляла, как в роддоме мне покажут ляльку, а потом она впервые скажет «Мама», и слезы радости покатятся из моих глаз. Мне так нужен этот человечек, которому я отдам свой нерастраченный потенциал заботы, ласки и нежности, которого я смогу воспитать настоящей личностью. А потом, спустя годы, я, сидя в кресле и укутав ноги в плед, буду встречать своего сына или дочь, которые для меня так и останутся навсегда детьми, и тогда я услышу «Спасибо тебе, мама, за все».
Мама... Как же я хочу получить это гордое звание.
Антон кончил под аккомпанемент моего неистового рева и повалился на диван, тяжело дыша.
Меня насиловал собственный муж.
Я, раскачиваясь на месте, думала о том, что произошло и честно пыталась найти этому оправдание.
В конце концов, он мой муж, подаривший ту жизнь, в которой я живу, не зная ни забот, ни страха перед завтрашним днем. Но почему гордость говорит мне об обратном? Почему мне хочется закричать от обиды и вцепиться до крови в рыхлое тело человека, причинившего мне боль?
Я покосилась на Антона, схватившегося за сердце. Он сидел совсем близко, широко расставив ноги. Его грудь тяжело вздымалась из-за мучительной одышки.
Я метнула в него презрительный взгляд, готовая уже наброситься на беззащитного толстяка, но резко остановила себя и отвернулась, с силой сжимая запястья и закусив губу.
Антон отправился в ванную, а я, немного успокоившись, начала растирать по бежевому дивану потекший и перемешанный со слезами, макияж, отдаваясь во власть воспоминаний, обычно которые приходят без приглашения.

***
Это и есть Антон Иванович, в дождливый осенний день изменивший мою жизнь. В тот самый вечер Антон, узнав у борова адрес, приехал за мной. Он, немного помявшись на пороге, выпалил: «Выходи...».
Я, стоя в дверях, в шелковом халатике решила, что маньяк все-таки решил добить свою жертву. Его угрожающий вид подействовал на меня гипнотически, и я, заломив руки за спину, шагнула за порог. Антон уставился на меня, по-солдатски стоящую перед ним в слегка распахнутом халатике.
Послушайте, я понимаю, что Вы хотите меня убить, но, мистер маньяк, я заработаю и сразу же отдам Вам деньги за причиненный ущерб, - затараторила я, помня о силе великого и могучего.
Антон Иванович замычал, подвергая меня пытке раздумий, что же будет в следующую секунду, - Выходи...
Куда? Я же объяснила, что я не... - оставаясь неподвижной со скрещенными сзади руками и подкосившимися коленками, лепетала я, как нашкодивший сорванец.
Замуж, - прервал меня на полуслове, Антон.
В смысле? - не зная, смеяться, плакать или бежать, выдавила я.
В прямом. Ну так да или нет??? - Антон начал выходить из себя.
Готовая рассмеяться, нервно подергиваясь, я ничего другого не придумала, кроме как пролепетать «да», от припадочного взрыва меня сдерживал лишь страх и смущенный вид будущего супруга. В сказки я никогда не верила, а потому и решила, что это очередная злая шутка еще не наигравшейся судьбы. Вот так без лишних конфетно-букетных прелюдий и романтических извращений Антон сделал мне предложение.
Так же без восторженных эмоций он в ту же ночь завладел мной на заднем сиденье своего Бентли. Потом бессонная ночь унесла нас от реальности в уютный ресторан, и за беседой о жизни пролетели, как мгновение, последние озаренные восходом, часы, когда обычно и снятся самые приятные сны. На следующий день мы расписались и уехали в Египет.
Странно, раньше перед сном я часами представляла, как встречу того самого Его, как колокольчики зазвенят на душе, а где-то внизу запорхают бабочки. Ночные прогулки под луной и мечты о счастливой жизни вдвоем и навсегда. И свадьба обязательно будет пышная, платье с кринолином, а лицо под вуалью. Но, когда ты уже замужем, то понимаешь, что бессонные ночи, проведенные в мире грез, наполненные ожиданием и верой в мыльные пузыри, были самые счастливые моменты, которые уже не вернешь. И, как в детстве, спрятавшись под одеялом, ты жадно поедала конфеты, так смакуешь теперь эти воспоминания.

***
Пятнадцать минут собираюсь с мыслями, прежде чем взглянуть судьбе в глаза, то есть, на тоненькую полосочку. Я сбилась со счета, какой это анализ, сотый или переваливший за полтысячи. Процедура повторяется из месяца в месяц, каждый раз все больше отдаляя от заветной мечты, но надежда, как известно, умирает последней.
И вот я опять сижу в ванной комнате, скрестив ноги и нервно заломив пальцы. Я настолько хочу иметь бэби, что первые признаки беременности — тошнота и общее недомогание, - как по нотам приходят перед очередной менструацией. Я бегу в аптеку, покупаю тест, и за четыре дня до начала красных дней узнаю о своей, вновь подтвержденной, женской несостоятельности. Но сегодня у меня более сильные предчувствия, чем обычно.
Я буквально кончиками пальцев чувствую, что беременна. Меня тошнит, кружится голова, и ни с того, ни с его захотелось соленых огурцов. Я уверенна, что этот день войдет в календарь, как не менее важный праздник, чем, скажем, Новый год. Осталось только взглянуть на приговор и, возможно, уже отправиться выбирать новый гардероб, подчеркивающий заветную выпуклость на талии.
Решительно постучав себя по коленкам, я перевернула волшебную палочку и увидела... «минус».
Но я же была уверенна, что там две полоски! Я чувствовала, что увижу разделительную полосу между той жизнью и этой. Между стареющей одинокой женщиной и молодой счастливой мамочкой!
Это не только «минус» на лакмусовой бумажке, это минус всей моей жизни! Осев на унитаз, я выронила тест-полоску из рук и отчаянно опустила голову. Я потрогала свой живот, округляя воображаемого зародыша, которого, увы, нет.
Это несправедливо! Так не должно быть! - внезапно меня охватил приступ нескрываемого гнева. - Куча нищих женщин рожает детей, оставляя их в роддоме, не в силах прокормить.
Женщины пачками идут на аборты, глотают таблетки, избавляясь от ненужного балласта, обеспечивая себя непрощаемым грехом. Так почему же я, ведущая здоровый образ жизни, не курящая женщина, с достатком, способная дать любовь в избытке и воспитать из малыша Человека с большой буквы, так нелюбима судьбой, обрекающей меня на адские муки! Я включила в ванной воду, свернулась калачиком под струей, смывающей печальные мысли, и тихо заплакала.
Очередное утро, не оправдавшее надежд, испортило настроение как минимум на неделю, неделю терзаний и душевных мук, за которой придет неделя восстановления и веры в лучшее, а за ней вновь неделя ожидания. И так бесконечно.
Я привыкла жить в таком ритме, потому что твердо убеждена, что мой звездный час настанет. Это случится обязательно, не сегодня — так завтра.
А пока, заварив ароматный кофе, устроившись с журналом «Родители» в кресле около искусственного водоема, я, глубоко дыша приоткрытым ртом, листаю глянцевые страницы любимого журнала, ежеминутно запрокидывая голову, пытаясь остановить прорывающиеся наружу слезы.
Я отложила журнал и подошла к окошку. Вдохнув морозный ветерок, отчего защипало в носу, и закутавшись поплотнее в халат, я высунулась наружу. Холодная изморось покрыла лицо, но мне стало даже приятно. Детские воспоминания, как мама водила меня в садик по дороге, запорошенной метелью, и снег покрывал короткие ресницы, залетал в глаза и удивленно открытый рот, нахлынули, все дальше унося от реальности.
Когда я открыла глаза, три черные вороны, усевшись под окном, охотно обсуждали гардероб. Увидев меня, они начали наперебой каркать:
Смотрите, у нее сумка из прошлой коллекции!
А волосы? Да она же их пережгла!
Отстой! Тебе не место на нашем шоссе!
Округлив от удивления глаза и, честно признаюсь, не на шутку испугавшись, я поспешила закрыть окно. Это уже попахивает маразмом. Размеренное тиканье часов заглушила мелодия мобильника, от которой я буквально подпрыгнула. Я перевела взгляд на журнальный столик, где лежал телефон, но снимать трубку почему-то не хотелось. Я так и осталась сидеть на диване, сложив руки на коленях, вроде ребенка на общей фотографии класса. Негромкая веселая музыка переигрывалась с ритмично кружащимся под напором вибро, сотовым. Наконец, на последнем гудке, я потянулась к телефону.
Алло...
...
Н-нет...
Нет, не получится.
Извини, мне надо бежать. Я тебе потом перезвоню, o'kay?
Пока.
Отключаю телефон и закрываю лицо руками.
«Я в домике!»
Марго... Сколько слез было пролито в одну подушку, когда мы, как истинные фанатки очередного взошедшего на звездном горизонте светила, долгими ночами, предаваясь радужным мечтам, любили и ненавидели. Сколько лапши быстрого приготовления, купленной на последние гроши, от которой стремительно развивается гастрит, мы съели. Долгие годы, проведенные под одной крышей сделали из нас настоящих подруг. Чего только стоит фраза «Если он выберет тебя, я отступлю» или «Можешь надеть мое лучшее платье», может понять только женщина, которая когда-либо имела подругу.
Мы познакомились в агентстве, занимающимся продвижением товаров на рынок, и сразу же страстно возненавидели друг друга, хотя уже тогда были невероятно похожи. Нас даже называли сестрами, что злило обеих еще сильней.
Гигантский чебурек, в костюме которого работала я, встречая на улице не менее гигантскую сосиску в тесте, непременно выкрикивал ругательства.
Сосиска, то есть Марго, тоже была девушкой не робкого десятка и умела постоять за себя. И, когда в один прекрасный день Чебурек позволил сказать себе лишнего в адрес Сосиски, чем сильно позабавил толпу, с интересом наблюдавшую перепалку двух титанов, не долго думая, Сосиска перешла к решительным действиям. Достопочтенная публика смеялась до слез, наблюдая, как Чебурек, слившийся воедино с Сосиской в тесте, катаются по асфальту. Нашлись даже люди, кидавшие нам деньги, думая, что перед ними цирковые артисты. Наша с Марго схватка продолжалась не меньше получаса, и, когда мы, обессилившие и неподвижные, с перехваченным дыханием, застыли в случайных позах, пришло что-то свыше, сообщившее радостное известие о появлении друга.
Вскоре я переехала жить к Марго, и мы стали неразлучными шизофреничками или лесбиянками, как думали окружающие. Но мы знали точно, что все это чепуха. Марго была для меня не просто настоящей подругой, а родственной душой, мы понимали друг друга без слов и жестов, чувствуя состояние друг друга лучше всяких объяснений. Мы нуждались в постоянном общении, и даже сутки напролет проведенные в беседе, не оставляли ощущения и наполовину прочитанной книги. С Марго я могла поговорить обо всем (а еще говорят, геи — лучшие друзья!), не сомневаясь ни на йоту в сохранности тайны и получении дельного совета.
Мы были с ней невероятно похожи. Две волчицы-одиночки, вгрызающиеся в жизнь зубами, пробивая себе путь в суровых городских джунглях. Мы обе рано узнали горечь расставания с близкими и столкнулись лицом к лицу с жестоким миром отвергнутых обществом людей. В таком возрасте, когда поддержка родителей необходима, мы лишились крепкого отцовского плеча и ласковой руки матери. Разница только в том, что моя мама ушла от меня не по своей воле, - нас разлучила черствая, сухая старуха-смерть, а Марго с родными разлучили тысячи километров. Стареющая актриса, ее мать, уцепившись за последний шанс претворить в жизнь свои нереализованные амбиции, спешно собрав вещи, вместе с мужем подалась в Нью-Йорк, где ей предложили контракт на съемку в фильмах-ужасах. Поцеловав на прощанье дочь, они, пообещав, что скоро вернутся, навсегда скрылись за входной дверью, оставив молодую девушку решать свои проблемы самостоятельно. Сначала они писали письма, поздравляя с днем Рождения и Новым годом, но потом редкие весточки от любимых родителей перестали долетать до адресата. Смолк телефон, пуст почтовый ящик, оборвалась тонкая связующая с родными, ниточка.
Мы с Марго были словно две половинки единого целого, и, если расставались на день, то обе чувствовали холодную пустоту, заполняющую сердце.
А теперь я говорю ей короткое односекундное «нет» вместо былых многочасовых дебатов. Когда я переехала к Антону, наши пути будто разошлись по разным сторонам разводного моста, и нужно ждать рассвета, чтобы они вновь воссоединились. Но рассветы день за днем проходят мимо меня, а я так и осталась жить в кромешном мраке.
Сейчас мне уж точно не до Марго с ее проблемами!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пробираясь сквозь городские пробки, я, вяло нажимая на педаль газа, приближалась к любимому кафе.
Вот вот за поворотом покажется его фасад, в окнах которого паутинками спускаются ниточки, поблескивая стразами.
Припарковавшись недалеко от Vogue-cafe, я пешком направилась в любимое место в стиле барокко, приглашающее отведать классическую кашу и утолить жажду облепиховым чаем.
Как всегда, приветливо, распахнулись двери уютного заведения, и меня радостно встретили официанты, заискивающе улыбаясь, уже рассчитывая на щедрые чаевые.
Кто знает, кем является открывающий дверь, немолодой мужчина в кедах. Может быть, продюссер? Или банкир, уставший от деловых костюмов и вызывающего приступ удушья, галстука?
Каждому — свое. Молодые официанты-модели исполняют любой каприз притязательных посетителей, о стоимости одежды которых может рассказать только лишь изнанка воротничка с вышитым на ней невзрачным лейблом. Я же воспринимаю обходительность обслуги и бесконечные комплименты как дань моей красоте и поклонение моим деньгам. За это я и люблю заведение, где собирается элита, гордо несущая свое существование, растворяясь в клубах сигаретного дыма.
Я вновь осмотрелась, выбирая столик. Бардовые мягкие диванчики в углу поманили меня, и я направилась в укромный уголок с картинами на стенах, освещенными мягким светом, тонущем в черном полу.
Над крохотным столиком присел молоденький официант, блондин, приветливо улыбаясь округлыми ямочками на щеках, и мне захотелось улыбнуться в ответ.
Я заказала брусничный чай с мятой и откинулась в кресле, любопытно смотря по сторонам. Спрятавшись за торшером, обшитым ситцем, наблюдая за парой, сидящей слева. Вымученная улыбка на лице у девушки — плата за нездоровое счастье быть рядом с богатым поклонником и пользоваться благами, которые он ей преподносит, включая и это кафе.
Справа, утопая в удобном темно-сером кресле с кожанными подлокотниками, величественно восседает немолодой мужчина с проседью в волосах, облаченный в майку и кеды. Молодится!
Заказал молочную рисовую кашу и принялся изучать скучную деловую газету, гордо неся звание буржуазии.
Действительно интересно или это обязательный атрибут светского человека?
Я достала блокнот и принялась рисовать его колоритную внешность.
- Извините, могу я присесть за Ваш столик? - послышалось над ухом, и я автоматически захлопнула блокнот.
Каково было мое удивление, когда, подняв голову, я увидела рядом с собой мужчину, наброски с которого я делала.
Да, - я сделала жест рукой, приглашая его за столик, - присаживайтесь.
И что это молодая барышня рисует? - поинтересовался он.
Вас.
Я могу взглянуть?
Я показала наброски.
Вы очень талантливы. А что же такая женщина делает здесь одна в столь ранний час? - продолжал незнакомец.
Ждала, когда Вы ко мне подсядете, - съязвила я.
Так, может, ко мне поедем? - огорошил он меня своим неожиданным предложением.
Не произнося ни слова, я показала ему правую руку с обручальным колечком и принялась наливать чай.
Вы зря отказываетесь. Возможно, Вам понравится утренний одноразовый секс, и это станет Вашим хобби, - подмигнул он мне.
А он чертовски привлекательный, несмотря на возраст. Шаловливая мысль пробежала в голове, где еще свежи были воспоминания о недавней ночи с любимым муженьком.
Я отвернулась к окну, занавешенному тяжелыми шторами, и посмотрела сквозь мелкие бусинки на улицу, где кипела стремительная жизнь горожан, спешащих успеть жить. Их лица сменяли друг друга со скоростью света, оставляя приятное послевкусие непрекращающейся динамики сумасшедшей Москвы.
- Ну так что, - наклонился ко мне незнакомец, - едем?
Нет. Возможно, из кафе мы выйдем и вместе, но поедем в разных направлениях.
Не дожидаясь счета, я кинула на стол деньги и, резко поднявшись с места, удалилась.

Потянуло на Воробьевы горы, к слащаво-наивным студентам, к Макдональдсу с его жирной вредной пищей. Захотелось чего-то настоящего, живого.
Я припарковалась около МГУ, и тут же меня подхватил поток студентов, торопливо шагающих на лекции. Я смешалась в толпе молодых, спешащих найти свое место в этой жизни. Они весело смеялись, обсуждая казусы преподавателей и передряги, в которые успели влететь. Среди них я казалась малиновым пятном, так некстати капнувшим на белую блузу. Свернув на тихую аллею, я прошлась по пустынной тропинке, которая выводила прямо к памятнику Ломоносова, устремившего свой горделивый взор вперед, к знаниям и просвещению.
Тучи плотно заволокли небо, и полил мелкий косой осенний дождь. Первой мыслью было, скорее побежать к машине и, на полную включив печку, наконец, отогреться. Но что-то меня остановило. Захотелось прочувствовать непонятную мне прелесть студенческой беззаботной жизни, их прогулки под дождем, и понять причину их счастливого блеска глаз на мокром лице. Ведь у меня не было самой прекрасной юной поры студенчества. Не было ни веселых капустников, ни пьянки до изнеможения, ни утреннего удивления, проснувшись в одной кровати с едва знакомым парнем.
Продрогнув до мозга костей, я присела на скамейку, моментально намочив пятую точку, и достала из сумки гамбургер, принявшись энергично жевать резиновое тесто.
Невкусно.
Почему же студенты поглощают эту гадость в невообразимом количестве?
Перед постаментом остановилась парочка, застыв в объятиях. Это были девушка, полностью облаченная в беж: бежевые босоножки, бежевая юбка, рубашка, даже волосы какие-то бежевые, - и худощавый мальчик в безразмерной одежде. Они льнули друг к другу, как кошки, терлись носами и непрестанно целовались.
Черт! - я выкинула ненавистный гамбургер, который невозможно есть. - Что они нашли друг в друге? Эта бежевая девушка и сопливый щегол? Это и есть любовь, о которой пишут в женских книжках с розовыми соплями?
Я никогда не испытывала на себе это чувство - любовь, но, смотря на эту слащавую парочку, мне стало тошно.
С меня хватит! - резко поднявшись со скамейки, я быстрыми шагами удалялась назад, к комфорту и уюту; туда, где нет места для любви, но есть благополучие, власть и деньги.
Ноги стремительно несли меня прочь, но, на миг обернувшись и мимолетом взглянув на этих «бежевых» птенцов, мокнущих в объятиях друг друга под проливным дождем, в моих глазах черной кошкой пробежали зависть, злоба и обида.

***
Сегодня я еду к доктору, регалии которого говорят сами за себя: профессор с двадцатилетним стажем работы, диссертация и докторская по вопросу бесплодия и бесконечный список пациентов, которым он помог. Щебатый Павел Васильевич — это моя последняя надежда на ускользающее песочное счастье, которое хочется схватить, зажать в кулаке, а вместо этого оно сыпется сквозь пальцы.
Мы с Антоном давно пытаемся стать папочкой и мамочкой, но все старания разбиваются о новые и новые тесты на беременность с отрицательным результатом. Все мои подруги давно обзавелись счастливым потомством и заботами о маленьких проказниках. Вопреки мнению, что дети укрепляют брак, многие из их мужей начали им изменять, когда еще жены донашивали во чреве трехкилограммовое счастье, но с появлением малыша они обретали новый смысл в жизни и уже не обращали внимания на такие «мелочи», которые, к тому же, приносили кому-то шубу с девственно хрустящим мехом, а кому-то ключи от трехсот лошадок, обернутых породистыми изгибами спорт-кара.
Но мой счастливый день все не приходит. Я буквально помешалась на идее забеременеть и начала скупать литературу об упражнениях, питании и образе жизни, которые призваны помочь стать роженицей, о влиянии солнца и луны на возможность положительного результата. Я изъездила всех возможных ценительниц и знахарок, часть из которых оказались откровенными шарлатанами, другие действительно обладали даром, но по интересующему меня вопросу никто не говорил ничего определенного.
Потянулась вереница умудренных опытом врачей, бесконечных обследований и не покидающих надежд. Именитые специалисты в области гинекологии и акушерства осматривали каждый сантиметр моего тела, назначали таблетки, делали инъекции и все возможное, чтобы осчастливить меня, но все предположения разбивались о латинские слова и цифры на результатах анализов, которые, как и врачи, говорили, что шансов у меня нет. Моя душа превратилась в израненный кусочек тела, сражавшегося на поле боя, ежедневно получая удары, но не теряя оптимизма и веры в лучшее.
Сегодня, на приеме у Щебатого, запись к которому осуществляется за полгода, наконец, станет ясно, чего мне ждать: радоваться предстоящей беременности или навсегда выкинуть эту мысль из головы и больше к ней не возвращаться никогда.
Вот я уже сижу перед кабинетом, с замиранием всматриваясь в позолоченную вывеску «Щебатый Павел Васильевич». Сердце бешенно стучит, отбивая ритм армейской песни. В голове - путанные мысли, ускользающие при попытке поймать их.
Время ожидания пролетело незаметно, и передо мной предстал профессор. Я, пристально его осмотрев, заметила весьма многозначительные нюансы во внешности, которые наложили на него деятельность, возраст и статус. Мне врезались в память его козья седая бородка, безупречно белый халат, из кармашка которого сверкает Паркер, теплый взгляд, излучающий сотни маленьких огоньков и мягкие, покрытые морщинками, с проступающими венами, руки. Мы приветливо поздоровались друг с другом, после чего он скурпулезно изучил мою карточку и приступил к осмотру.
Когда дело было сделано, он устало опустился в свое кресло, на секунду крепко зажмурив глаза, и начал говорить.
Алина, - его бархатистый голос, вселяющий надежду даже в самого безнадежного пациента, струился по кабинету, - я должен сказать вам, что вы не можете иметь детей, - он сделал небольшую паузу. - Но на этом жизнь не заканчивается, есть множество детских домов и детишек, обделенных родительским вниманием. Подумайте над этим. Возможно, в этом и заключается ваше предназначение.
Острый клинок сразил меня в самое сердце. Соленые слезы застилали лицо, градом катясь по щекам, я застыла, подобно плохо исполненной статуе, не выражающей никаких чувств.
Павел Васильевич продолжал говорить, но я уже не разбирала, о чем, я только слышала его вибрирующий голос, который, точно струна идеально настроенной виолончели, медленно разливаясь, заполнил все пространство.
Не отчаивайтесь, найдите занятие по душе и постарайтесь обрести новый смысл в жизни, - закончил врач.
Не произнеся ни слова, я встала с места. Комната вдруг поплыла, являя взору размытое изображение...
Очнулась я от сильного запаха нашатырного спирта и ноющей боли где-то в области копчика. И только потом, когда я, белая как полотно, покинула кабинет и, сидя на лавочке, крепко затянулась первой после большого перерыва сигаретой, пришла другая боль — душевная.
Я вдруг осознала, что не смогу передать частичку себя кому-то крохотному и любимому. Наверное, это эгоизм, но я нуждалась в любви маленького человечка, для которого я была бы самой необходимой и родной.
Я закашлялась от непривычного вкуса табака, который я уже успела позабыть. Во рту неприятно пересохло, на зубах осел никотин, оставляя липкое послевкусие, но я не выбросила сигарету. Я продолжала курить их одну за другой, прикуривая от бычка. Не могу сказать точно, сколько сигарет я тогда уничтожила, наверное, пять или семь. Я ожидала, что палочки с табаком подобно анестезии снимут боль, но безрезультатно. Я мучала себя вопросами, почему именно я — та самая женщина, обреченная на страдания, и думала о том, как несправедлив мир. Но боль все не проходила.
Уже поднимаясь с грязно-желтой в зеленый горох лавочки, мне стало легче, я дала себе слово больше никогда об этом не думать. Я закрыла в своем сердце больную тему раз и навсегда.
С того самого дня я вернулась к сигаретам, только курить стала в несколько раз больше, и уже никогда не бросала эту пагубную привычку.

***
Я ворвалась в кабинет Антона, с пафосной табличкой на двери: «Генеральный директор Малинин Антон Иванович». Годами здесь ничего не менялось, как не менялся и его серый костюм, разве что только размер. Все тот же гигантский стол с зеленой обшивкой, все тот же золотой трон господина и виски в шкафчике.
Милый, привет! - я в роли девочки-школьницы застыла на пороге.
Ну, привет, с чем пожаловала? - Антон, положив голову на согнутые в локтях руки, и без того толстый, казался еще шире.
Налей виски, а? - сдерживая себя от истерики, я подошла к мужу. Антон, налив себе и мне по рюмке, пододвинул одну в мою сторону. Я залпом осушила содержимое, алкоголь моментально разошелся по венам, согревая теплом изнутри и принося расслабление.
Антон, я не могу иметь детей, это окончательный диагноз, - произнеся это, я почувствовала, как сорвалась стальная маска с моего лица, выпустив наружу бурю эмоций, и разревелась.
Антон тоже опрокинул рюмку и замер с пуленепробиваемым лицом.
И?
Павел Васильевич сказал, что я никогда не забеременею, понимаешь? Он отнял мою жизнь! Раздавил, втоптал в грязь! - уже не сдерживаясь, я заливалась горькими слезами.
Есть такое выражение: из грязи в князи. На коне ты побыла, так может пора обратно? - сурово отрезал Антон.
И это говорит человек, с которым я прожила десять лет?
Зачем ты так говоришь? Ты же видишь, как мне плохо!
А мне, по-твоему, хорошо? - Антон, минутой ранее создававший впечатление невозмутимого человека, взорвался неистовым криком. Он вскочил с места и с размаху ударил кулаком в стену так, что из кисти посочилась алая кровь. -
Да это не ты, это я! Я! Я всегда мечтал о наследнике, которому перейдет бизнес, мое дело, годами выстраиваемое по крупицам.
Антон медленно осел в кресло и закрыл глаза, его мимические морщинки напряглись и, казалось, стали еще глубже. Пауза затянулась, но я не решалась ее прервать. Наконец, после долгого молчания, супруг раскрыл глаза, выразительно посмотрел на меня, в его взгляде сквозили отвращение, злоба и жалость одновременно.
Езжай домой. Мне надо собраться с мыслями, - сухо сказал он, перетягивая рану серым шелковым платком, который от проступившей крови моментально окрасился в багровый цвет.
Послушай, но ведь есть выход, - робко начала я. - Мы можем взять ребенка из детского дома. Ведь есть же дети, родители которых скончались в катастрофах, и они не несут в себе генов алкоголиков и наркоманов. Они нуждаются в любви и заботе, а мы с тобой можем восполнить их пробел в родительской ласке.
Пока я произносила эту речь, во мне все больше крепло желание именно так и поступить. Это правильно. Это выход, это решение проблемы. В голове уже окреп план дальнейших действий. Нужно плотно заняться этим вопросом, узнать, куда обратиться и как грамотно подойти к реализации.
Об этом не может быть и речи! - благоверный разбил о скалы только что построенную шхуну, - иди домой, я не настроен сейчас выслушивать бредни сумасшедшей.
Захлопнулась дверь, и я побрела прочь. С бешенной скоростью пересекая перекрестки, я мчалась по трассе, только прибавляя газ. Слезы застилали глаза, и я почти не видела дорогу, постоянно моргая и вытирая платком бесконечный соленый град.
Внезапно, выскочив из кустов, под колеса бросилась белая кошка. Я резко вильнула в сторону, съехав на обочину. Колеса заскользили по щебенке, и машину начало разворачивать боком. Я отчаянно вцепилась в руль, выкручивая его в сторону заноса, пытаясь выправить ход. Шумно заработал АБС, сцепляясь с дорогой мертвой хваткой, но меня уже несло в кювет. Изо все сил я выжала тормоз и крутанула руль влево. Впереди из-за поворота выезжал Камаз. Меня несло прямо на него, закручивая по широкой траектории. Неистовые сигналы моего клаксона спасли нам обоим жизнь. Парень успел проскочить вперед, и я остановилась на том самом месте, где еще свеж был след от колес его автомобиля. Мы чудом избежали столкновения.
Выскочив из машины, ко мне подбежал, залитый градом крупного пота, водитель Камаза.
Что ж ты делаешь, сука? - он, сильно схватив меня за плечи, начал трясти мое едва живое тельце.
Я, будто онемевшая, ничего не могла ответить, только раскрывала и смыкала губы. Мужчина пристально посмотрел на мое залитое слезами, лицо и отпустил руки. Сплюнув через плечо, он направился к своему Камазу и, быстро запрыгнув в кабину, умчался прочь.
Не чувствуя своего тела, дрожащими руками я прикурила сигарету, присев на капот. Глубоко затягиваясь, я прокручивала в памяти последние события и думала о том, что произошло.
Наверное, чудо помогло мне остаться в живых. Значит, моя миссия на этом свете не закончена.
Хотя, в тот момент мне было все равно, и, наверное, я даже желала умереть, не видя больше света в конце туннеля, где я застряла основательно.
Я не помню, как добралась до дома, как беспорядочно кинула у входа машину и поднялась к себе. Словно в бреду я бормотала себе под нос врезавшиеся в память слова Антона.
Присев за гримерный столик, я уставилась на свое отражение. На меня смотрела потрепанная старая кукла со спутанными волосами и застывшим выражением ненависти на лице.
Долго и пристально вглядываясь в безжизненные темные зрачки, я пыталась найти в них хоть какой-то слабый огонек надежды, но они были абсолютно пусты. Как и пусто было мое сердце, громко отбивающее ритмичные удары, разносящиеся по безлюдной комнате.
Взгляд скользнул на плотно сомкнутые губы.
Куда подевалась моя жизнерадостная улыбка? Растянув губы в неестественно широкой неискренней ухмылке, я решила, что вполне могла бы быть дочерью Папы Карло. Но даже своя собственная шутка не смогла меня развеселить. Я впилась в свое отражение, как хищный зверь, гипнотизируя сама себя сумасшедшим взглядом.
Внезапно меня охватила неистовая ярость. Рукой я смахнула на пол содержимое полк, уставленной моей косметикой и драгоценностями, и они с грохотом повалились на пол. Звон разбивающихся о паркет баночек с пудрой и шкатулок продолжался до тех пор, пока я не смела со столика все. По комнате распространился насыщенный аромат моих духов. Их смешавшиеся запахи образовали едкую зеленую завесу, ударившую в нос.
Легче не стало, - отметила я про себя.
Тогда, как гибкая кошка я прыжком вскочила на кровать, переворачивая покрывала верх дном. Схватив одну подушку в руки, я принялась неистово бить ее кулаками. Когда от ударов заболели руки, я вцепилась в нее зубами, как разъяренный бульдог, мотая головой из стороны в сторону.
Алина Викторовна, у Вас все в порядке? - приоткрыла дверь домработница Фекла и застыла на пороге. Ее лицо исказилось в ужасе при виде меня на четвереньках с подушкой в зубах посреди исковерканной спальни, где не осталось ни единого живого места.
Убирайся! - выплюнув подушку, я запустила в Феклу рамкой с нашей с Антоном фотографией. Едва домработница успела захлопнуть за собой в дверь, в дерево врезалась, разбиваясь на тысячи осколков семейная реликвия.
Я уничтожала все, что попадалось на моем пути, устланном кусками стекла, перьями и клочьями бумаги.
Вконец обессилив, я повалилась на пол, блаженно прикрыв веки.
Полегчало.
***
По инерции первое время я продолжала жить прежней жизнью, спрятав обиду глубоко внутри себя. Я пыталась сохранить внешнее спокойствие, заглушая внутреннюю бурю.
По привычке я садилась за руль, сухо выжимая педаль газа и неслась на массаж, маникюр, педикюр. Я так же ездила на процедуры, безэмоционально слушая болтовню светских модниц о распродажах и недавно открывшихся бутиках, смущенно пряча ненакрашенные ресницы в потускневших щеках.
Как-то, по пути в тренажерный зал, на повороте меня подрезала спортивная синяя Субару. Из приоткрытого окошка показалась симпатичная блондинка, аккуратными пальчиками одной руки стряхивающая пепел, а другой держа возле уха мобильный. На зеленый она выкинула недокуренную сигарету и резко стартанула вперед, прибавляя отрыв. Эту экстремалку я вижу не в первый раз. Сложно забыть такую гонщицу, впечатляющую агрессивной манерой езды при вполне женственных чертах молодого лица.
Припарковавшись на стоянке возле спорт-комплекса, я на вялых ногах поплелась на тренажер, который в последнее время потерял для меня всякий смысл, как и остальная моя жизнь.
К чему теперь бесполезные занятия, правильное питание, отказ от сигарет и спиртного? Раньше я видела в этом смысл, готовясь к здоровому потомству. А что сейчас? Я все равно не могу родить! И никакие диеты мне не помогут.
Я лениво взобралась на беговую дорожку, одолеваемая грустными мыслями, которые твердили мне о напрасности моих суетливых движений.
Ты и я — половинки! - перекликались улыбающиеся ягодицы впереди бегущего самца с накаченным торсом, обтянутым спортивной майкой.
Как всегда, я засмотрелась на попы бегунов, скурпулезно следящих за своим телом.
Стоп! А это еще что такое? Кажется, у меня паранойя.
В огромном окне с видом на парковку я вновь узнала недавнюю Субару. Из нее вышла блондинка и набрала номер на сотовом. Она привлекла мое внимание, но, стоя в последнем ряду, я плохо ее видела. Я едва различала ее стройный силуэт, загнанный в строгий деловой костюм, и лучезарную улыбку. Она захлопнула «раскладушку» и, бросив взгляд на окно, бысто села в машину, двигатель которой моментально взревел. Я подалась вперед, отпустив рукоятки.
Завизжав колесами, Субару сорвалась с места и рывком тронулась с места.
А-а! - поздно поняв, что дорожка уходит из-под ног, завизжала я.
Но было уже поздно. Я повалилась на колени, сильно ударившись щекой о поручни, и дорожка выкинула меня на пол.
На лице медленно проявлялась багрово-синяя гематома в поллица.
- Ну вот, испортила свою визитную карточку! - сетовала я на свою неуклюжесть, стоя в раздевалке, наблюдая, как расползается по лицу темное пятно, очерчивая контуры желто-зеленой неровной полосой.
Этот случай окончательно лишил меня желания заниматься собой, да и отговорка шикарная. Куда я с таким лицом? Пугать прохожих? Я спряталась в надежном убежище, заколотив на длинные ржавые гвозди свой внутренний мир от посторонних.
Потянулась вереница серых, подобных костюму Антона, скучных, безрадостных дней.
Я ждала помощи от супруга, но он нехотя разговаривал со мной, а о сексе вообще не хотел слышать. Он постоянно выдумывал отговорки, у него недомогали то голова, то задница, простите за выражение, и даже самые нежные ласки не пробуждали его интереса ко мне.
Я забыла, что такое секс, и с чем его едят. В минуту полного отчаяния и тоски по сильному мужскому плечу, я научилась мастурбировать, заменив холодные простыни на проказы шаловливой правой руки.
Началась восьми недельная депрессия. Гематома мало-помалу сходила с лица, но это не прибавляло мне ни оптимизма, ни желания встречаться с кем бы то ни было.
Изредка я выходила на улицу, все остальное время спала или ела. С каждым днем, понимая, что я не только не могу иметь детей, но и собственного мужа от меня воротит, когда речь заходит об интимной близости, я уплетала еще больше сдобных булочек, сладких конфет и тортиков. Сменив место жительства на холодильник, с постоянной пропиской, я, побив все рекорды американцев, стремительно расползалась в разные стороны, превратившись в обрюзгшую, неухоженную женщину. Одежда стала мне мала, да и не нужна в принципе. Сидеть на пухлой заднице без движений я могла и без нее.
Моя дальнейшая жизнь должна была сложиться, как пазл с недостающими фишками.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Выключите кто-нибудь чертов будильник! - вне себя от ярости, я пытаюсь подняться с постели. - Черт, да где же он! И кто вообще придумал эту безделушку?
Все попытки встать заканчиваются крахом и я с грохотом сваливаюсь на пол.
Блин, - заунывно пищу, потирая ушибленную коленку. Вот уже пять минут бегаю по комнате, снося все на своем пути. Вещи разлетаются в разные стороны, шумно падают стулья, но я непреклонна в своем желании закончить этот кошмарный эксперимент над своими мозгами, которые уже сдавило до размеров грецкого ореха.
Зачем я столько пила? - жму на все кнопочки навороченного будильника, который я, к счастью, нашла, но тщетно. Он то начинает менять мелодию, то усиливает, разрывающий в клочья голову, писк. Наконец, мне окончательно надоело бороться с чудо-изобретением (лично оторвала бы уши создателю), и я, зажмурившись, отправляю его в последний путь, то есть на паркет. Куча запчастей разлетелась по углам и без того неубранной гостиной.
Это ужасно! Вчера я отрубилась прямо в гостиной, одетая, на не разложенном диване, уткнув голову в подушку.
Неплохо бы отметить победу над монстром рюмочкой Белиз.
Восьмая сигарета за час бодрствования — явный перебор. Хотя бодрствованием это утро не назовешь: тяжелейшее похмелье (где мои семнадцать лет?), утреннее пьянство и осознание, что пришел еще один день жизни, не наполненной никаким смыслом, а значит, сказка про птичку в золотой клетке продолжается.
Три часа по полудню — мое обычное утро вот уже вторую неделю, с того самого дня, как я узнала то, что теперь не оставляет ни на минуту в покое и беспрерывно стучит по темечку. В тот злополучный четверг, когда я узнала страшное известие о том, что никогда не услышу детского лепета от своего ребенка, не прижму его к груди, не увижу первых в его жизни шагов, когда я захлопнула дверь кабинета Антона, мне казалось, что это самое страшное, что только может испытать женщин. Но неделей спустя мне предстояло еще большее разочарование. Все чаще я представляю себя мучеником из древнего Китая, подвергающегося пытке, когда капельки воды непрерывно капают на голову человека, медленно сводя его с ума. Но пытку можно прекратить, выключив воду, а вот мысли, к сожалению, не отключишь.
Смотрю на себя в зеркало в ванной и, если бы видела это зрелище впервые, закричала бы от страха — взъерошенные волосы, потекший вчерашний мэйк-ап, неадекватные глаза выдают меня с потрохами.
Чашка ароматного свежесваренного кофе — мое бодрящее спасение, когда разбудить не может даже пушечный выстрел, а утро начинается скорее к закату, с липким ощущением во рту и на душе.
Сначала вдыхаешь пар кофейного блаженства, затем делаешь первый глоток, наполняющий чувством спокойствия и радостного предвкушения чудесного дня, а затем, утолив жажду и допив райский напиток до дна, замечаешь на дне мерзкий осадок. Так же и в жизни, начиная с первых шагов и восторженных «агу», мы все стремимся достичь чего-то настоящего, ценного, мы превращаемся в мышей, бегущих в колесе, и радуемся, когда хозяин дает нам кусочек съестного. Но, когда гонка заканчивается, и стремиться больше не к чему, этот противный осадок заливает нас, не оставляя ни мечты, ни стремления, ни ощущения жизни.
Смотрю в чашку, пытаясь уловить блестящий взгляд в отражении, но изнутри смотрят на меня две черные неживые пуговицы. Намокший сахар неспешно тает в блюдце, оставляя на душе липкую, тянущуюся печаль.
Каждое утро эти мысли приводят меня к очередной порции спиртного, без разбора. Мне все равно, что пить, лишь бы заглушить эту тупую душевную боль женщины, у которой все есть, но нет того, что не купишь за деньги. Я чувствую себя ничтожеством. Да, в этой прекрасной жизни, наполненной невероятным количеством возможностей, я никто. Я просто довесок к золотой заднице Антона, лишний повод раскинуть пошире пальцы перед друзьями, обсуждающими своих жен. Хотя за последнее время мой вес крупно изменился в сторону восьмидесяти пяти, свисающих ненавистными складками по бокам и заставляющих вздрагивать от одного взгляда в зеркало неглиже.
Размышляя о своей жизни, я не заметила, как докурила очередную сигарету. Косым взглядом ловлю переполненную пепельницу, а ведь прошло всего несколько часов с момента пробуждения.
Неплохо бы проветрить комнату, где смело можно вешать в воздухе топор.
Теплый ветерок влетел в окно, едва я успела его распахнуть, растрепал волосы и закружил меня в Венском вальсе. Я, как ребенок, подхватив весенний мотив, начала танцевать, и, прежде чем успела остановиться, снесла журнальный столик вместе с журналами и пепельницей, и мы, продолжая вальсировать уже вместе, повалились на пол.
«И все-таки есть плюсы в ненавистных килограммах», - подумала я, потирая ушибленный зад, где когда-то было девяносто и больно, а сейчас сто двенадцать и мягко. Координацией я никогда не славилась, даже в наших двухметровых в ширину арках, где можно устраивать индийские вечеринки с показом слонов, я умудряюсь собрать все косяки.
Приземлившись на шелковый черный коврик, привезенный из Китая, я окончательно встряхнулась, но желание встать с пола не приходило. Я начала собирать разлетевшиеся окурки и, насколько это возможно, пепел. Взгляд скользил по полу в поисках мусора и вдруг остановился на страничке в раскрывшемся журнале с рекламой спортивной одежды.
Сейчас, набрав непозволительную массу лишнего веса, я быстро пролистываю такого рода литературу, пестрящую идеальными женщинами, воплощающими красоту и здоровье, но не в этот раз. Я как завороженная уставилась на слоган: «Беги, не оглядываясь...». И мне захотелось бежать, быстрее и быстрее, только вперед, не останавливаясь и не оглядываясь. Я резко поднялась с пола, аккуратно вырвала страничку и положила ее в сумку. Надо бы заехать, посмотреть, что у них новенького. Куплю спортивный костюм, а там, может, и восстановлю членский билет на фитнес.
Шорох гравия заставил меня вздрогнуть, прервав тянущиеся, как старая жевательная резинка, мысли. Впервые я услышала этот звук в Египте, когда Антон сделал мне подарок — мое первое путешествие по загранице. Этот приятный звук — шуршащий под ногами крупный песок - сопровождал меня повсюду, и я не могла ни на минуту отвлечься от него. Поэтому все свободное время я гуляла по дорожкам, предаваясь радостным ожиданиям и улыбаясь солнцу. Я могла ходить бесконечно, пока Антон грел свое сало возле бассейна, - он никогда не любил море, в отличие от меня.
Теперь же некогда любимое шуршание свидетельствовало о приезде моего неандертальца, добывшего для меня еду, одежду, и впечатлившего размером своего копья. Жена же, то есть я, хранительница домашнего очага, порядком уже напившаяся, судорожно собирает окурки с пола и такие же разбросанные мысли, пытается причесать извилины головного мозга и с ужасом понимает, что сказать «Привет, любимый!» вербально никак не получится.
Привет, эээ, ммм... привет, короче! - я предпринимаю попытку совладать со своим непослушным телом и сфокусировать взгляд на темно-сером Gucci, который по идее и должен быть моим мужем.
Черт, да сколько можно! - Антон взрывается яростным криком, - когда ты прекратишь бухать?! Сегодня приедут мои партнеры, я по-твоему, что им должен сказать? У тебя же не может день Рождения каждую неделю быть, б... - орал муж, как обезумевший.
Входная дверь с грохотом захлопнулась. С грохотом обрушился тяжеловесный торшер-одуванчик на мою макушку, прибив меня к полу. В ушах зазвенел назойливый колокольчик, комнату хаотично сплющило, изображение заскакало перед глазами, и мне на секунду показалось, что я попала под бетонную плиту, раздавившую меня вместе с моими мыслями.
Ааа...тон... я... Антон... - не в силах что-либо сказать я проваливаюсь в забытье. Бесконечные горькие мысли оставили меня.
Наконец-то.

***

Громкий мужской смех раздался из-за двери. У Антона очередная встреча с партнерами, так сказать, без галстуков. Но каждый раз она заканчивается для кого-то из них без часов, для кого-то без автомобиля, и уж точно для всех без доброго утра.
Кирилл и Макс каждую неделю заезжают к нам. Иногда с женами, тогда мы, уединившись в зимнем саду, пьем вино. Иногда — без жен, тогда я заботливо приношу им выпивку, ловя урывками фразы о нескончаемой работе, новых проектах и неизменной выгоде в триста процентов.
Что вообще можно обсуждать каждую неделю, да еще и с партнерами? Неужели, на работе некогда поговорить?
Мальчики, что пить будете? - я приветливо встретила гостей, расположившихся в кабинете.
Сегодня Blue Lable, есть повод! - промурлыкал Антон, как всегда, в прекрасном настроении.
Ок, сейчас принесу.
Женщинам присутствовать на таких man's-party строжайше запрещено. Кабинет Антона — хранитель мужских тайн, заботливо охраняет дубовая дверь, за которой старайся-не-старайся подслушать все равно не удастся.
Мужчины научились хорошо конспирироваться от впечатлительных жен и защищать свои мужские секреты, водружая стальные двери, охраняющие от нежных ушек слабого пола. Но и женщины тем временем не дремлют. Чтобы заполучить очередной бриллиант в несколько карат они становятся настоящими компьютерными гениями, скупая все новинки техники, устанавливая прослушки и перехватчики чужих смс. В век высоких технологий беззащитные анти-мужчины разбираются в микросхемах и в длинных спутанных проводах не хуже спецагентов.
Устроившись поудобней на диване, подобрав под себя ноги, я включила камеру скрытого наблюдения. Иришка с Яной меня буквально заставили приобрести ее, рассказывая о невероятных вещах, как одна маленькая кнопочка подарила одной мерседес, а другой являвшиеся во снах и так давно манившие к себе, Мальдивы.
Что ж, посмотрим...
Мужики, я такую телку на днях отхватил, - радостно вещает Кирилл, - прикиньте, еду по МКАДу, она стоит, «я типа не такая, жду трамвая». Думаю, ну, сучище, ты еще стонать подо мной будешь! И точно, прям в этот же день ее и завалил.
Антон с Максимом заметно напряглись и потянулись за сигарой.
Ни хрена себе, Кирь, как ты это делаешь? Каждую неделю у тебя новая метелка, ты что, их гипнотизируешь? - не выдержал Макс.
Действительно, Кирилла сложно назвать красавцем: сорок с лихвой сделали свое дело — негустые волосы с проседью, заметно потускневший цвет лица и морщинки, свидетельствующие о количестве прожитых лет и испытанных эмоций. Вот эти, вокруг глаз, - от радости пережитой любви и сумасшедших деньгах, заработанных порой не совсем честным трудом; на лбу — от потерь во время кризиса, когда он потерпел полный крах бизнеса и едва не слетел с катушек. Тогда, в далеком девяносто третьем, Антон, встретив этого, опустившегося на дно социальной лестницы, человека, вернул его к жизни, подарив работу, надежду и веру в себя. В Кирилле ничто не выдает истинного мачо — ни маленький рост, ни стандартная внешность, - кроме его горящих глаз уверенного в себе человека, которые посылают жертве разряд в 220, отчего начинает медленно плавиться мозг.
Кирюх, научи, а, - Антон включился в беседу, - а то я ухаживать никогда не умел. Проститутки надоели уже, скоро мой дружок вставать на них перестанет.
Вот сука, - не выдержала я, вскочив с дивана и быстро передвигаясь из угла в угол. Мурашки покрыли все уголки моего тела. Мне хотелось то кричать от боли, то плакать от обиды, но я была на это не способна. Застывшее лицо не выражало никаких эмоций, и я медленно осела на диван. Я не желала дальше издеваться над собой, просматривая пленку, но и сил выключить камеру не было. Я бесчувственно, как еще не остывшее тело трупа, продолжала тупо смотреть в монитор, где тем временем открывались все новые и новые подробности моего «счастливого» брака.
Мы с женой уже два месяца, как не трахаемся. С тех пор, как я узнал, что она детей иметь не может, вообще ее не хочу. Я ж мечтал всегда о сыне, а тут... Что за баба, которая даже родить не может, смысл тогда ей вообще ноги раздвигать. Короче, как бабка отговорила. Мне бы нормальную телку, пусть рожает, воспитывает, а я, б..., только шлюх и могу в постель затащить.
Мальчики, еще виски, - приоткрыв дверь, на пороге появляюсь я, широко улыбаясь, с подносом в руках. Тема вечера автоматически меняется.
Да я говорю, мужики, выгода триста процентов, надо сейчас отхватить этот кусок, пока конкуренты не чухнули, что к чему. Момент просрем, потом будем х... посасывать, - разгоряченный Антон никогда не стеснялся в выражениях.
Макс как-то странно на меня покосился, с какой-то непонятной жалостью осмотрел с головы до пят и опустил глаза. Максиму тоже за сорок, он регулярно ходит на фитнес и, в целом, выглядит довольно подтянутым и жизнерадостным мужчиной. Он не так прост, как кажется, и большинство его мыслей скрыто за семью замками. Он говорит только то, что от него хотят услышать. Истинное же его мнение, наверное, не знает никто. Я давно раскусила в нем «темную лошадку», это читается во взгляде. Встречая такого рода людей, мне всегда хочется влезть в сознание и разгадать смысл его бытия.
Макс залпом выпил рюмку, не морщась и не закусывая.
Да, Тоха, ты прав, завтра начинаем, - он приподнялся с кресла. - Ты извини, мне надо ехать. Катька заболела, просила пораньше домой вернуться. Макс прошел мимо меня, бросив косой взгляд, и вышел. Антон с Кириллом тоже уставились на меня, отчего я, как под прицелом, почувствовала себя крайне некомфортно и поспешила выйти. Следом за мной вышел Макс, тепло попрощавшись, он поехал домой.
Когда я удалилась, прикрыв за собой дверь, мужики с объездной дороги вновь вернулись на главную трассу, продолжая разговор.
Я, Кирь, даже телку в агентстве нанял, за Алиной следить, - продолжал Антон. - Вдруг обосрется! Вот тебе и повод для разбега.
- Что? Сегодня день сюрпризов? - подорвалась я с места, презрительно вперив взгляд в монитор, в котором удовлетворенно улыбался этот скотина.
А что за телка? - заинтересовался Кирилл.
Я толком не знаю, в агентстве ее нашел. Анной зовут. Ноги от ушей, сиськи торчат, как силиконовые. Баба — просто зверь. А как машину водит! Любой мужик позавидует!
Я ее уже хочу. Познакомь, а?
Не-а, - замотал муж головой. - Ни хрена не выйдет. Сам к ней подкатывал. А она ломается, как целочка, типа, я на работе ни-ни.
Так я и не ее заказчик! - обрадовался Кирилл, смачно облизав пухлые губы.
Ладно, пиши номер, мачо! - поддался Антон. - Но, если что, я тут ни при чем!
Кирилл списал заветный номер на мобилу.
И чтоб во всех подробностях, друг, - пригрозил Антон пальцем. - Эх, такую девочку тебе подогнал, - вздохнул он, - должен будешь!
Ок, - они хлопнули по рукам, пуская эту несчастную с молотка.
Я, наконец, нашла в себе силы и остановила пленку. Странно, но мысль обменять информацию, которой я теперь владею, на деньги, шмотки или драгоценности не приходила в голову. Опустошенная, словно, побывавшая в соковыжималке, я оставалась на том же месте, устремив взгляд в одну точку. Голова была похожа на церковный колокол в момент службы. Тяжелые раскатистые звуки вибрировали в ней, прерываясь на очередной «бум», и так бесконечно.
Внутри меня что- то надломилось, оборвалась ниточка, на которой было подвешено хрупкое, призрачное счастье.

***
Приподнимаюсь с дивана. Ужас, как болит голова. Сколько я пролежала с торшером на голове? Опрокидываю очередную рюмку Белис. Точка. Не могу больше пить. Но и не пить не могу. Еще одна. Эта, точно, последняя. Я надеюсь на это, допивая содержимое бутылки и выпуская новую порцию дыма, пропущенного через драгоценные легкие.
Две недели слова Антона непрекращающимся потоком пронизывают каждую клеточку моего мозга. «Что за баба, которая даже родить не может, смысл тогда ей вообще ноги раздвигать».
Что же нас связывало эти десять лет? Получается, Антон выбрал себе потенциальную мать для будущего ребенка, а не женщину, с которой был бы счастлив! Раздвигать ноги — вот, значит, мое предназначение!
Господи, какое унижение, он обсуждал с друзьями наши личные взаимоотношения. Теперь-то я понимаю, почему они на меня так косились. Да, что греха таить, я тоже ухватилась за хвост синей птицы, принесшей на крыле Антона, и быстро «подсела» на большие деньги, о которых раньше даже и не мечтала. Ради шуршащих купюр я, сжав челюсти, предавалась ночам любви с нелюбимым мужчиной, простите за тавтологию.
Уж не я ли такая же проститутка, над которой мы смеялись в день Рождения Марины?! Она, по крайней мере, честно стоит на обочине, продавая свое тело, а не прикрывается громкими словами «любовь на века», изображая счастье от секса с неприятным «Серым кардиналом».
Теперь, когда на моем счету чуть больше полумиллиона, я сижу в окурках и запчастях испорченного светильника из Венеции с тончайшим фарфором, заплывшая в собственном взбесившемся жире. Теперь мне противно от себя. Меня тошнит от отражения женщины, которая десятилетие провела в мире слащавых иллюзий.
Профессор Щебатый стал той самой лакмусовой бумажкой, проявившей в ярком цвете все трещины в наших отношениях с Антоном. Теперь, когда мое страстное желание иметь ребенка разбилось об остроконечные выступы медицинского диагноза, муж, ставший с годами самым близким мне человеком, повернулся ко мне пятой точкой, наклонился и...
Впрочем, не буду об этом! Все эти долгие две недели, проведенные в метаниях между пьянством и холодильником, с бесконечными запасами сладостей, я глушила и притупляла чувство безнадеги. Мысли о дальнейшей жизни ни на секунду не отпускали меня. Мне захотелось все бросить. Бросить эту приторно-сладкую жизнь, пропитанную ядом лжи, бросить человека, от одного взгляда на которого просыпается рвотный рефлекс, бросить компанию подружек, которые встречают знакомых с неизменной голливудской улыбкой, а ночами ревут в подушку от обид.
Часами я ходила вокруг журнального столика, где лежало очередное прощальное письмо для Антона, сквозящее ненавистью и злобой, но каждый раз оно отправлялось в мусорное ведро. Я сотни раз смотрела на ключи от любимого автомобиля, вертела их в руке, клала на тот же столик, отворачивалась и уходила, а потом мчалась обратно, хватала их и прижимала к груди.
Как мне было уйти из сказки, в которой я жила? Каково свернуть с проторенной годами дороге, вымощенной крупицами души? Как же трудно принять такое решение! Хотелось вскинуть руки к небу и закричать во все горло, не обращая внимание ни на что. И пусть решат, что в этом доме живет сумасшедшая.
Я поднимаю руки, запрокидываю голову и, зажмурившись, издаю слабый хрип. Никчемная женщина, я даже на это не способна!
Антон, почему у нас все так? - спросила я пустоту.
На вопрос ответила тишина, пронизывающая комнату. Только настенные часы, равнодушные к людским переживаниям, продолжали размеренно тикать, медленно приближая с каждым ударом к беззвучному финалу.
Я так долго вынашивала план ухода от Антона, придумывала громкие фразы, которые я брошу в лицо обидчику вместе с кассетой, разоблачающей его. Потом я громыхну дверью, и он будет бежать за мной, извиняясь и умоляя остаться.
Но каждый раз меня останавливали страх и паника перед неизвестностью будущего. Я вновь возвращалась в свое любимое мягкое кресло и, вжавшись всем телом в лохматую шерсть, прикуривала еще одну сигарету, отделяющую меня от пугающей бездны новой жизни.
Не один день я злилась на себя за то, что вынуждена страдать во имя сохранения никому не нужной семьи. Во мне поселилась и прочно обосновалась робость, которая методично начала вытеснять мою необузданную гордость. Мои метания в разладе со своим внутренним «я» продолжались немыслимо долго, но в один вечер все изменилось. Возвращаясь с прогулки домой, перед воротами я заметила трех говорящих ворон, тех самых, которые ранее меня сильно напугали. Они сидели на снегу, нахохлившись и переговариваясь между собой. Я подошла поближе, чтобы лучше слышать, о чем они воркуют. Увидев меня, они оборонительно развернулись в мою сторону и, перебивая друг друга, громко закаркали.
Смотрите, это же она! - кричала одна ворона.
У нее не может быть детей! - подхватывали другие, заливаясь звонким хохотом.
Она никому не нужна!
Не нужна! Не нужна! - вторили они друг другу.
Потеряв над собой контроль, я подбежала к ним ближе и злобно замахнулась острым носом сапога.
Убирайтесь прочь! - я пнула снег, прогнав ненавистных ворон.
Они, взмахнув крыльями, резко взлетели, распространяя по округе громкое хриплое карканье.
Галлюцинации, уже не впервые посетившие меня, до смерти напугали. Почувствовав, как бешенно колотится сердце, и в ушах стоит звон, я присела на лестницу и закурила.
Я больше не хотела оставаться в этом доме ни минуты.
Только бы Антона не было дома!
Неожиданно для самой себя, приняв быстрое решение, я, в спешке собрав вещи, выбежала на улицу, без шапки и с распахнутым пальто. Холодный ветер отголоском зимы ударил в лицо, и с черной бездны неба внезапно повалил крупными хлопьями снег. Он неспешно ложился на мои волосы, лицо, укутывал белым мягким одеялом плечи. Я почувствовала дуновение счастливого детства, забывая обо всех проблемах и все дальше уносясь мыслями от реальности.
Подъехала, мигая шашечками, машина такси, и я, опустившись в теплый салон, глубоко вздохнула, бросив последний взгляд на дом, куда мне не суждено было вернуться.
МХАТовского расставания с выдержанной театральной паузой и кипящими страстями, не получилось.
Вместо прощальной записки — кассета. Вместо прощай — ключи.
Я ушла. Куда? Не знаю. В руках — сумочка с деньгами, снятыми со счета, и билет на самолет.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

«Вниманию пассажиров, отправляющихся рейсом Москва-Париж. Самолет № 345 вылетает с опозданием, в час сорок по местному времени. Приносим извинения за предоставленные неудобства», - пропел мелодичный голосок юной девушки.
Черт! Как же не вовремя! - пробубнила я себе под нос, боязливо озираясь по сторонам. - Хочется уже скорее ступить на трап самолета, оставив за бортом всю свою прежнюю жизнь.
Я присела на скамейку в зале ожидания и еще раз взглянула на билет. Билет на самолет, который не просто перенесет меня в другое географическое пространство, он унесет меня в другую жизнь, наполненную свободой и новым смыслом.
Рядом со мной присели мужчина, женщина и двое детишек, - мальчик и девочка, с маленькими рюкзачками. Счастливое семейство, очевидно, отправляется в отпуск. Они горячо обсуждают предстоящее путешествие, встречу с друзьями и планы на предстоящие две недели. В глазах этих людей сквозили такая любовь и забота, что на первый взгляд их отношения кажутся наигранными.
Устроившись в безопасной точке наблюдения, я стала ждать момента истины. Я была почти уверенна в том, что, когда мужчина обнимет женщину, ее лицо исказится в неприятной гримасе. Но, черт, ничего подобного, эту женщину, напротив, переполняет еще большая нежность. Неужели, такое бывает?
Я перевела взгляд на дружную парочку детей, неподалеку играющих в шпионов. Они по-настоящему счастливы. Нет, я решительно отказываюсь верить в это!
Перед глазами в ускоренной перемотке назад пронеслись годы, проведенные мною в браке. Да, я часто улыбалась и говорила приятные слова, но под черепной коробкой не было ни намека на искренность.
В воздухе резко запахло пережженным запахом мазохизма, и, не желая себя более истязать, я полезла в сумку. Женская сумочка — эталон женской логики — всегда расскажет правду о ее обладательнице. Крошки от булочки, прихваченной в дорогу, чеки от покупок годовалой давности, хаотично разбросанная на дне косметика. А это что за листок? Разворачивая изрядно помятый клочок бумаги, я уже приготовилась его отправить в мусорную корзину, но, на секунду задержав на нем взгляд, узнала ту самую рекламу спортивной одежды. Поверх улыбающейся девушки с точеной фигуркой, застывшей в прыжке, крупным шрифтом гласил слоган «Беги, не оглядываясь...» Я вспомнила, как увидела его, не обратив никакого внимания на смысл. Но, оказывается, для меня это и был знак, который тогда я разглядеть не смогла. Теперь я отчетливо понимаю, что не зря сейчас сижу в зале ожидания.
Я бегу, бегу без оглядки от пресытившей меня ненастоящей кукольной жизни, но, в сущности, мне хочется убежать от себя самой. Я желаю очистить сознание от заполонивших его и прочно въевшихся, противных мыслей, которые не выведут ни «Мистер Проппер», ни «Тетя Ася». Бессмысленно прятать голову в песок, оставляя снаружи другое уязвимое место. Нужно высоко поднять голову и жить дальше!
Я еще раз посмотрела на семью, сидящую неподалеку, с их открытым взглядом и душой нараспашку, и улыбнулась. Мальчишка заинтересованно взглянул на меня, и я, украдкой смахнув подлую слезу, игриво подмигнула ему.
Объявили посадку.

***

Я заняла любимое место у окна и потянулась всем телом, чувствуя, как покидает напряжение. У меня не было ни радости, ни предвкушения чего-то значимого, я все больше начала сомневаться в правильности принятого решения. От бессонницы, мучавшей меня последние несколько дней, я жутко устала, и даже не заметила, как заснула.
Мне снился странный сон, будто я лечу, как в детском сновидении, расправив руки и вытянув шею навстречу ветру, окутывающему меня, точно мягкая пена в теплой ванной. Я поднялась высоко, но мне не было страшно. Рядом со мной летели птицы, и солнечные блики играли на их крыльях, переливаясь всеми цветами радуги. Я долетела до облака и присела на него, как на взбитую перину, и тотчас рядом появилась мама.
Она рассказывала о том, какое спокойствие и безмятежность она обрела. Потом взяла меня за руку, нежно погладила ладонь, проводя пальцем по ее линиям.
Пойдем со мной, дочка, здесь так хорошо! - мама нежно обняла меня за талию.
Но... ты же умерла, - я боролась с соблазном покинуть реальность и окунуться в вечность.
Здесь так хорошо. Пока жива, не понимаешь этого! - она мягко начала меня подталкивать, отчего мне стало страшно. Я уговаривала себя, что глупо бояться собственной матери.
Нет, я не хочу идти, я хочу жить.
Брось, я прекрасно видела всю твою хваленую жизнь! - мама крепко сжала меня за плечи и начала трясти.
«Внимание! Самолет входит в зону турбулентности, просим всех пристегнуть ремни безопасности», - я проснулась от сильных толчков, бормоча «нет, нет», на лбу проступила холодная испарина. Самолет сильно затрясло, начались истерики в салоне. Кто-то с диким видом кричал, что мы все умрем, кто-то, побледнев от страха, блевал в мешок. Я пристегнулась и отвернулась к окну, размышляя, к чему меня посетил такой сон.
Я люблю смотреть в окно, наблюдая, как мимо проносятся облака, поражая многообразием форм и размеров, а где-то внизу остаются страны, кишащие людьми, каждый их которых озабочен своими проблемами. Есть еще одна причина, по которой я всегда занимаю место у окна — внезапно нахлынувшие слезы никто не увидит.
Моя мама умерла, когда мне было семнадцать, а у меня до сих пор перед глазами стоит страшная апрельская картинка из репортажа в новостях.
Страшная авария произошла сегодня на улице Кржижановского. Женщина, лет сорока-сорока пяти выбежала на рельсы трамвая. Водитель, резко затормозив, все же не успел остановить транспорт. Женщина скончалась на месте происшествия. Личность пострадавшей устанавливается.
Эти сухие слова, слетающие с радиоприемников и телевизоров, мы слышим каждый день, но как правило, особо не переживая, быстро забываем. Через неделю очередное происшествие всколыхнет город, и с выпуском нового репортажа, так же уйдет.
Легко посетовать на несовершенство мира, который ежедневно покидают люди, но если история касается лично тебя, ты не в силах остаться равнодушным и тем более забыть. Мне навсегда врезалась в память картинка маминого обезображенного тела при опознании. Переломанные ноги, окровавленные участки кожи, которую, казалось, ожесточенно разорвали в клочья, кости, собранные по частям воедино и, наконец, глаза, устремленные в никуда.
В тот весенний день мама вернулась домой раньше обычного, по пути заскочив в магазин и накупив гору съестного. Наверное, она решила порадовать нас с папой кулинарными изысками, так талантливо выходившими из ее рук и так нечасто баловавшими нас. Денег в нашей семье катастрофически не хватало. Гречка с мясом для нас были самым настоящим праздником.
В тот день маме выдали премию за лучшие показатели, а за перевыполнение плана подарили выходной день. Думаю, у нее было прекрасное настроение, когда с улыбкой на лице и гордостью за свои достижения, она впорхнула домой и застала мужа в постели с юной девицей, опорочившей супружеское ложе моих родителей.
Авоська с продуктами так и лежали на пороге, когда я вернулась домой. Продукты в беспорядке валялись в прихожке, масло потекло, оставляя жирное пятно. А отец, схватившись за голову, сидел, раскачиваясь, на корточках и, как в бреду, повторял, что это он во всем виноват.
Мой отец намного младше матери. Он был еще едва оперившимся цыпленком, когда его накрыла волна любви ко взрослой, состоявшейся как личность, женщине. Сначала мама посмеивалась над его насквозь пропитанными романтизмом, ухаживаниями. А настойчивый юнец продолжал ежедневно появляться под окнами с букетом белых лилий.
Лилия, так звали мою мать.
Вскоре она уступила натиску молодого напористого бойца на любовном фронте. К тому времени папа уже покорил ее сердце, и она боязливо согласилась попробовать жить вместе. А через два месяца я уже барахталась в ее животике, и мои родители без пышных церемоний расписались.
Измена для моей матери была самым страшным, что только может произойти. Конечно, она не раз подозревала мужа в измене, догадывалась о его похождениях, и сама же придумывала ему оправдания. Но, узнав наверняка, что человек, с которым она прожила большую часть своей жизни предал, мама потеряла контроль над собой и, не разбирая дороги, побежала, куда глаза глядят, лишь бы подальше от дома.
Отец, неодетый, накинув только пальто на плечи, в тапочках выбежал вслед за ней. Он звал ее, озираясь по сторонам, бегал от одного подъезда к другому в поисках взволнованной супруги, но мамы уже не было видно.
Мамы уже не было.
Только в воздухе остался шлейф ее любимых духов вперемешку с ненавистью. Неподалеку собралась группа людей, что-то горячо обсуждавших.
«Опять митинг», - подумал отец, когда мать, уже бездыханная, попрощалась с миром.
Папа так и не смог простить себе легкомысленного поступка, обернувшегося для нас катастрофой. Одно время мне даже показалось, что он начал медленно сходить с ума. Отец часто сидел неподвижно в кресле, устремив взгляд в одну точку, и что-то бормотал себе под нос. В такие минуты я его ненавидела, потому что эти сцены напоминали мне день смерти матери. И одновременно мне было очень жаль отца. Неподдельное раскаяние в его глазах и немой укор, обращенный вглубь себя, остужали мой пыл, и я, скрывшись в своей комнате, ревела сутки напролет.
Потянулись резиновые горькие будни. Я, горячо переживая потерю самого дорогого человека, перестала разговаривать с отцом, а на все вопросы отзывалась упреками и угрызениями. Он, понимая, что потерял не только жену, но и дочь, начал заливать горе народным анестетиком или просто — водкой, день ото дня увеличивая дозу. И без того мрачные дни окрасились в еще более темные краски, и, наконец, небо над нашей семьей заволокло беспросветной мглой.
Рухнули мечты об университете, а вместе с ними и вся моя жизнь. Я устроилась на работу, только лишь для того, чтобы реже видеть лицо папы - человека с клеймом убийцы, от бесконечных попоек превратившегося в опухшее пятно с въевшимся чувством вины, проступающим наружу через глубокие морщины. Тогда я и познакомилась с Марго, приветливо распахнувшей передо мной двери в свое зачерствевшее от нелегкой судьбы, сердце.
Марго! Прости меня, родная, как же я была глупа!
Вопреки запрету на пользование средствами связи в самолете, я включила телефон и набрала ее номер.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Попробуйте позвонить позднее».
Черт! Марго, возьми трубку, умоляю! Мне так много нужно тебе сказать!
Я продолжала набирать ее номер снова и снова, но все попытки сводились к нулю.
«Аппарат абонента...»
Девушка, отключите, пожалуйста, мобильный телефон. Мы идем на посадку, - симпатичный стюарт прервал мое занятие, и я повиновалась.

***
О, Париж! Ты покорил меня с первого дня нашей встречи!
Я, придерживая руками полы пальто, не застегивающегося на широких боках, и укутавшись в шарф, вышла из аэропорта, прихватив под руку небольшой радикюль только лишь с вещами первой необходимости.
Вдохнув полной грудью удивительный, присущий только Франции, воздух, я тут же услышала зловещий звук расходившейся по швам рубашки. А ведь когда-то она была мне в пору! Злая на себя за распущенность, которую себе легкомысленно позволила, я достала из пачки сигарету и с удовольствием затянулась после долгого перелета и огляделась вокруг.
Что-то нежарко для весенней Франции! Бррр! -я поежилась и затушила сигарету. В отличие от России, где курят все и везде, здесь я уже заметила копья недовольных взглядов, устремившихся на мое пухлое беззащитное тельце, скрывающее под оболочкой опустившуюся ниже плинтуса, самооценку.
Надо прекращать есть все подряд, иначе скоро я стану похожа на обожравшуюся гамбургеров, американку, весом в 150 килограммов,- ругая себя и неуклюже ковыляя, медвежьей походкой я направилась к такси.
Когда Антон открыл для меня этот чудесный город, который знатоки называют отдельным государством, я, ни секунды не раздумывая, согласилась с утверждением, ставшим крылатой фразой, первой приходящей на ум, «Увидеть Париж и умереть». Эти слова кажутся просто затертым штампом, если никогда не бывал в Париже, но, когда ты уже здесь, можно лишь поаплодировать мудрому человеку, удивительно тонко прочувствовавшему атмосферу, царящую здесь.
При нашем первом знакомстве с Парижем, я сразу же почувствовала себя легко и непринужденно, как со старым приветливым другом, которому можно, не стесняясь, рассказать обо всем, не сомневаясь в поддержке заботливого товарища. В Париже хочется не просто и существовать, вдыхая и выдыхая воздух, но жить в полном смысле этого слова.
Обаяние этого чудесного города отражается во всем: в его мягкой жизнерадостности и удивительной легкости, в архитектуре его бесчисленных дворцов и площадей, мансардных крыш, в его бульварах...
Я жутко устала с дороги, но за полчаса, проведенных в раю, окунувшись с головой в приветливую жизнь парижских улиц, я напрочь забыла о душевной ломке. Отпустив такси, я отправилась гулять по маленьким улочкам, наполненным мотивами ар нуво, с их совершенно удивительными динамикой и впечатляющей фантазией, отражающимися в бесконечных изломах линий.
Воздух Парижа особый. Кроме красок, кислорода и других материй, в него составной частью еще входит сложная молекула первозданной свободы.
Наконец-то я почувствовала этот пьянящий и давно забытый вкус свободы! Я не могла напиться им, удаляясь все дальше и дальше вглубь города — произведения талантливого архитектора. Как завороженная, я осматривала интригующие изгибы на домах и заглядывала в окна, прикрытые тонким тюлем.
Добравшись до метро, - неиссякаемого источника модернизма, я узнала давно завладевшие моим сердцем решетки-лианы, свивающиеся в ажурную букву «М», цвета зеленоватой бронзовой патины, с двумя оранжевыми глазами фонарей по обе стороны от входа. Прочитав информацию на вывеске, гласившей, что это вход на станцию метро «Абесс», я шагнула внутрь, сливаясь с подхватившей меня, толпой. Поднимаясь на эскалаторе, я уткнулась носом в небритые оголенные ноги француженки. Почему они не желают следить за собой? Почему отвергают украшения и разгуливают по улицам в старых майках, собрав волосы в скучный пучок?
Меня сильно заинтересовали эти вопросы, но было невозможно так и дальше стоять, рассматривая длинные волоски на белых мраморных ногах. Я обогнала женщину, которая оказалась хорошенькой на лицо, даже чем-то похожей на Одри Тоту, и устремилась к выходу, силясь вспомнить мои первые ощущения от парижского метро.
Когда мы были в Париже с Антоном, он постоянно ворчал, не желая ездить на метро, среди малоимущих, как он любил выражаться, и мы практически всегда передвигались на такси. Но однажды мне все же удалось затащить его в неумирающую сказку, созданную некогда Гимаром, после чего я, восхищенная творением архитектора, до вечера слушала возмущенные упреки от мужа, смешанного, по его словам, с челядью. Вообще, надо отдать должное супругу. Именно он раскрыл передо мной двери в прекрасный, наполненный красками, мир.
Fack, но и он же отнял у меня мою жизнь, превратив из девчонки с широко распахнутыми голубыми глазами в бесчувственную рабыню денег, такую же, как и он сам.
Интересно, что сейчас чувствует Антон, просматривая мое прощальное послание? Наверное, он мечется из угла в угол, упрекая себя за причиненную мне боль, хлещет стаканами виски и обзванивает друзей в поисках взбесившейся жены. После посадки мой телефон так и остался выключенным, он покорно молчит, и мне совсем не хочется включать эту игрушку, заменившую живой разговор на искусственные, искаженные связью, глухие слова.
В зеркальной витрине я увидела безразмерную полную женщину, а, говоря откровенно, жирную корову, устало переваливающуюся с ноги на ногу. На автомате я осудительно бросила в ее сторону презрительный взгляд.
Бог мой, да это же я! Как я могла так себя запустить?!
Взбунтовавшаяся одежда, того и гляди, скажет мне «прощай», а если быть точной, «зачем ты так растолстела?», и я решила завернуть на avenue Montaigne, где четыре года назад примерила свой первый костюм от Yves Saint Laurent и тогда же влюбилась в эту марку навсегда.

***

Мужчины, выпивая, думают, что знают свою планку и могут вовремя остановиться; женщины думают, что смогут вовремя остановиться, прогуливаясь по магазинам.
Обманчивое мнение вновь сменила безапелляционная истина. У меня отказали тормоза, а ноги уже несли по Faubourg Saint-Honore, навстречу к Hermes и Gucci, за ними последовала площадь de la Madelaine, заставившая раскошелиться вновь, в квартале Saint-Sulpice, выходя из очередного бутика, у меня проскользнула еще мысль завернуть на Sevres-Babylone к любимым Versace и Sonia Rykiel, но я во время дернула стоп-кран, потому как не осталось сил тащить в руках бесчисленное множество бумажных пакетов, пестрящих дорогими лейблами.
И все-таки жизнь прекрасна! Магазины — лучший лекарь, изобретенный специально для женщин, страдающих от мужского эгоизма и шовинизма. А еще от жопинизма и онанизма!
День, проведенный за сверкающими, как бриллианты, витринами модных магазинов, демонстрирующих неподражаемый французский вкус, напрочь выбивает негативные мысли из головы, оставляя на ладонях еще не испарившийся аромат новых вещей, с ни с чем не сравнимым запахом, а на душе - лишь приятное послевкусие от покупок. Счастливая и гордая за себя, я завернула в кафе на углу.
Прилавок, пестривший ароматными свежеиспеченными французскими булочками с корицей и сахарной пудрой, круассанами с ветчиной, сыром или джемом, теплыми пирожками, пирожными всех видов и размеров, буквально манил меня. Тортики, приветливо раскинув сладкие ручки, звали меня к себе, восклицая в традициях лучших порно-фильмов, «Хочешь меня?» или «Возьми же меня скорее!» Мне захотелось поскорее заключить любовь всей моей жизни — сладости, в пламенные объятия.
- Ну уж, нет, - остановила я себя, - я только что вынужденно потратила уйму денег на дорогущие шмотки, потому что перестала влазить в свой размер! Второго такого похода мой пошатнувшийся бюджет просто не выдержит!
Я резко развернулась от любимо-ненавистных вкусностей. В тот же момент, не заметив рядом с собой девушку, неуклюже снесла хорошенькую официантку с ног. Не успев моргнуть глазом, она уже лежала на кафеле «под прикрытием», то есть, под подносом. Я подскочила к ней, помогая встать и собрать разбившиеся чашки.
- Извините, жё ми, эскюземуа, их либидих. Господи, что я несу! - затараторила я. - Я ни хрена не знаю французского, ай эм сорри! Жё ма пель, шерше ля фам, черт, опять не то!- я перебирала все известный фразы на языках стран мира, но, кажется, она сразу меня поняла и захохотала во весь голос.
Наверное, не часто увидишь такое грамматическое представление в роли русской толстушки. Меня начали одолевать муки совести. Я осознала не только собственную неуклюжесть, но и никчемность, и твердо решила выучить французский язык, чего бы мне это ни стоило.
Милая белокурая девушка широко мне улыбнулась и подала меню. Я ткнула пальцем в первое попавшееся наименование кофе, который оказался на редкость вкусным и душистым, слегка шоколадным и очень густым, не под стать домашнему, сваренному в кофеварке. Как я позже узнала, тогда я выбрала «блю маунтин» - самый дорогой сорт кофе, произрастающий в единственном месте в мире - в местечке Блю Маунтин Пик на Ямайке. Там чередование холодных ночей и жарких солнечных дней способствуют крайне медленному вызреванию плодов кофейного дерева, что и создает неповторимый вкус.
Насладившись неописуемо вкусным напитком и приятным, несмотря на казус в кафе, вечером, я отправилась в отель, расположенный на улице la Fayette, размахивая пакетами с покупками, греющими мое женское самолюбие.
Все было безоблачно, но память-злодейка предательски всегда приходит не вовремя, без разрешения отворяя двери в самую душу. Промелькнула мысль о том, что все эти деньги, спущенные на мои прихоти, принесли бы больше радости, будь они потрачены на любимое чадо. Внезапно крупный комок соли упал на еще не затянувшуюся рану, и на сердце больно защипало. Я присела на скамейку, сложив рядом пакеты, и, не в силах сдержать подкатившие слезы, заревела.

***
Потянулась вереница долгих дней, наконец-то, наполненных смыслом. Свой смысл я обрела в том, что нужно суметь пережить горечь разочарования. Бесплодие -не конец жизни, это всего навсего часть меня, которую я должна покорно принять.
В Париже я уже три дня, и ни один из них не проходит для меня безболезненно, я на каждом шагу встречаю счастливых молодых мамаш с колясками, из которых выглядывает маленькое, радостное личико. Проходя по улице, мне бросаются в глаза вывески магазинов для беременных, повергающие в отчаяние. Создается ощущение, что жизнь меня специально подвергает испытаниям. Это как кризис, который должен ощутить на себе каждый, и либо опуститься на дно, либо, преодолев его, с высоко поднятой головой, переступить через несчастье и пойти дальше. Я каждый день стараюсь воскресить в себе простые истины и успокоиться.
Слезами горю не поможешь, гласит народная мудрость.
Если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней! Эта фраза стала для меня девизом на пути к душевному излечению.
Плотно вошли в привычку утренние часовые пробежки по аллее. Буквально схватив себя за распухшие бока, я, вопреки тезисам о новой жизни с понедельника, в четверг уже разминалась в парке.
Я ежедневно пробегаю через любимый квартал мимо поражающего своим великолепием, театра Grande Opera, далее направляюсь на Madeleine. Это фешенебельный городской бульвар, который сразу же подверг меня проверке на прочность. Прилавки с деликатесами со всего мира, заполняющие его каждое утро, демонстрируют неподражаемый французский вкус, а я, истекая слюной от одного только взгляда на бесконечное полотно, пропитанное гормонами радости, замедляю бег и выворачиваю шею.
Какое самообладание должно быть в человеке, решившем похудеть! С такой закалкой не сложно и государством руководить. Крепко впившись ногтями в ладонь, сосредоточившись и повторяя аутотренинг «не хочу», я, ускоряясь, бегу дальше.
Одышка из-за нескончаемых сигарет мучала меня только поначалу. Я стала непоколебимой в своем желании сбросить лишние двадцать килограмм, и меня не остановила бы и атомная война.
Каждое утро, пробегая по уже полюбившимся местам, наполненным веяниями модернизма и с запахом какой-то особенной, ни на что не похожей, свободной жизни, я представляла себе дальнейшую жизнь. Думать о том, что я останусь старой девой не хотелось. Поэтому мечты заводили меня то на кресло бизнес-вумен, где я в амплуа суровой начальницы ставлю подчиненных по стойке «Смирно», то в продюссерский кабинет с присущими ему атрибутами молодой дамы, раскручивающей очередную начинающую звезду, сошедшую с лунного неба. Мне захотелось стать женщиной, заслуживающей уважения, не потому, что я жена миллионера, а потому что сама достигла «вершины Эвереста». Захотелось стать кем-то в этой жизни, сильной личностью, а не бесплатным приложением к мужскому бумажнику и огромному джипу, замещающему несовершенный скромный бугорок в штанах.
Отвлекаясь от сбитого дыхания, во время тренировок я всегда думала о чем-то приятном. Но никогда во время пробежек я не рисовала в своем воображении мужчин. Ни Антона, ни мировых звезд, ни воображаемых красавцев. За годы жизни, проведенные под одной крышей с супругом, особенно за последние месяцы, я привыкла засыпать в холодной постели, изредка самоудовлетворяясь, как подросток. Антон на своем примере научил меня испытывать отвращение к сильному полу. Кажется, я стала настоящей мужененавистницей.
В сумочке вновь завибрировал телефон. По мелодии стало понятно, что это Антон снова предпринимает очередную попытку дозвониться до блудной жены.
Как говорится, вспомнишь .., оно тут как тут, всплыло!
Наверняка, сейчас он слушает приятный голос француженки, советующей перезвонить позднее.
А вот хрен тебе, не буду я с тобой разговаривать! Я выкинула тебя из своей жизни! И не желаю больше сама возвращаться в этот ад, посыпанный сахарной пудрой. Прослушав раз пять веселую переливистую мелодию, я отключила звук и убрала телефон с глаз долой.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Безупречно белое кашемировое пальто, сумочка из крокодиловой кожи и новенькие туфельки. Я застыла перед зеркалом в прихожке, любуясь на свое отражение. Не изменяя новому увлечению, я опять собралась на прогулку, намотав на шею длинный шелковый шарф, струящийся под легким дуновением ветра.
По-моему, я очень даже похожа на коренную парижанку в таком облике. А если еще и рот не открывать, тогда меня вообще не отличат от местной жительницы. И, как настоящая француженка, я обожаю кофе. Хоть и говорят, что он погубит меня, но ведь Вольтер же пил по семьдесят чашек кофе в день и дожил до восьмидесяти пяти! Так что, надо приготовиться к долгожительству.
Когда стемнело, я решила посвятить вечер 320-метровому символу Парижа, сияющему серебристыми и золотистыми огнями. Эйфелева башня — настоящая визитная карточка французской столицы, с поистине удивительным громадным лифтом, на самой верхушке которого открывается великолепный вид. Когда стоишь на продуваемой всеми ветрами площадке, Париж перед тобой, как на ладони, и кажется, что его можно потрогать, как картинку, или прихватить кусочек с собой. Увидев такое раз, не сможешь забыть навеки.
Я направилась в сторону ближайшей станции метро, вышагивая как фотомодель, впервые за последнее время почувствовав себя женщиной. Пройдя по бульвару, я остановилась перед светофором, как всегда, увлеченно осматривая фасады домов и, загадочно прищурившись, внутренне улыбаясь новой мечте. Неожиданно из-за угла, очевидно, желая успеть на «зеленый» вывернул белый Лексус. Его колесо попало в небольшую ямку, заполненную грязной сточной водой, и содержимое лужи моментально оказалась на мне. Мое белое пальто, побывав в необычной химчистке, приобрело далматинцевый окрас, тонкими струйками стекавший на туфли. Прическу, которую я создавала два часа, прибило ударной волной вместе с макияжем, в один миг я превратилась в чернорабочего без определенного пола. Я стояла, не шевелясь, наблюдая за ручейками, скатывающихся по мне.
Остановив машину прямо на светофоре, из нее вышел обаятельный молодой человек, довольно хорошо одетый. На нем была темно-коричневая кожанная куртка, вельветовые брюки и начищенные до зеркального блеска ботинки. Он подбежал ко мне, дотронулся до пальто, сверкнув золотыми часами, выглянувшими из-под рубашки, но тут же брезгливо стряхнул с руки грязь.
- Je vous demande pardon! Je Andrea. Qu'est-il arrive? - парень отчаянно предлагал свою помощь и хотел хоть как-то загладить вину.
Я, обтекая, не сдвинулась с места и, стоя, как вкопанная в асфальт, слушала все эти непонятные для меня слова. Потом вдруг на меня напал дикий хохот, я ржала, как обкуренная, внезапно осознав, в какую неловкую ситуацию вновь попала. Затем безудержный смех сменила дикая необузданная ярость к этому бедолаге, попавшемуся под горячую руку озлобленной мужененавистнице. Парень, обескураженный моим, не вписывающимся в рамки приличий, поведением, прекратил попытки заговорить со мной и застыл на месте, выпучив глаза, в ожидании нового выкрутаса.
Я молча подошла к той самой лужице, присела, набрала в руки воды, медленно занесла ее над головой у ошалелого от моего представления парня и обильно смочила его макушку.
- Что ж, Andrea, обтекай! Вообще, знаешь, тебе идет! - я развернулась и тут же на ходу поймала такси.
Похоже, Эйфелева башня сегодня отменяется!
Я аккуратно, стараясь не испортить обивку салона, опустилась на сидение и назвав отель, повернулась к заднему стеклу. Мне хотелось еще раз взглянуть на высокого красавца с огромными глубокими карими выразительными глазами, которого я зачем-то так жестоко обидела. И что на меня только нашло? Меня переполнило чувство стыда, нотки укора вонзились в мозг, задавая один и тот же вопрос «зачем?», на который я, увы, ответа дать не могла.
Мы удалялись все дальше и дальше, а он так и стоял рядом с автомобилем, с грязно-серой шевелюрой, не шевелясь, и смотрел в след уходящей, желтой с черными шашечками, машине. А мне показалось, что он смотрит прямо мне в сердце, он был такой нежно-трогательный, когда терпеливо сносил такое сильное унижение. К моему великому сожалению, мой транспорт завернул за угол и навсегда скрыл от глаз приятный образ молодого человека с мужественными руками и двумя бездонными озерами души, только лишь шлейф его аромата остался на пальто после легкого прикосновения.
Я тайком пробралась в номер, сгорая от нетерпения смыть с себя засохшие и превратившиеся в хлопья комки грязи уличных дорог. Включив теплый душ, я разделась и внимательно посмотрела на себя в зеркало, начиная со спутавшихся волос, через упругую грудь, пухлый живот, проскользнула взглядом по бедрам, и, наконец остановилась на ногах. Мне вдруг ужасно захотелось мужской ласки, сильных, но нежных рук, блуждающих по разгоряченному телу, меня переполнили эмоции, и я, отбросив все предрассудки по поводу мастурбации, отдалась во власть своих рук, которые лучше любого мужчины знают, как доставить мне удовольствие. Я не пыталась нарисовать себе образ соблазнителя, но почему-то фантазии привели ко мне не Антона, как обычно, а Андре — того самого француза, с которым мы вечером обменялись любезностями, что, не скрою, меня сильно удивило, но и завело не на шутку.

***

Передо мной холст и краски. Я купила их в специализированном магазине. Стою в нерешительности, с чего бы начать? В детстве я довольно хорошо рисовала и даже окончила художественную школу с отличием, но родители никогда не одобряли моего хобби, называя рисунки мазней. Отец часто повторял, что, если я не брошу свое никчемное ремесло, то к тридцати буду за бутылку афиши разрисовывать. Наверное, у него были причины так говорить, а может быть, он глубоко заблуждался. Но, как бы там ни было, все мои кисточки, мольберт и юношеские рисунки отправились в кладовку, а рисование я навсегда забросила.
Но именно теперь, пребывая в колыбели изобразительного искусства, подарившей миру Моне и Пикассо, мне вдруг захотелось вернуться к любимому занятию, и я, как долго не практиковавшийся наездник дотошно изучает позабытую лошадь, в новом халатике замерла с кисточкой в руках перед чистым холстом.
По велению души я окунула кисточку в густую черную масляную краску и сделала первый жирный мазок на холсте. Постепенно к черной полосе прибавилась еще сотня строгих, пересекающих полотно по всем направлениям, линий. Я отпустила мысли и отдалась во власть души. Руки быстрыми точными рывками заполняли холст мрачными тонами. В палитре перемешались красный, синий, черный цвета, образуя темную, весьма не живописную гамму, свидетельствовавшую о болезненно-остром восприятии действительности, глубоком чувстве подавленности и гнетущей напряженности.
На листе не осталось ни единого места, не заполненного короткими и длинными чертами фиолетового, бордового, коричневого, образуя странные переплетения и где-то свиваясь в клубки, точно подколодные змеи, но я все продолжала наносить новые удары буйного сознания по несчастному холсту. Точно не могу сказать, сколько продлилось это безумие, но я, напрочь лишенная сил, опустилась на пол и крепко зажмурилась. Когда я через мгновение разомкнула веки, передо мной предстала поражающая воображение картина: разбросанные по комнате тюбики с краской, чуть в стороне - палитра с перемешанными в ней мрачными цветами, и в центре — мольберт с прикрепленной картиной, которую можно смело назвать «черная дыра».
- Малевич отдыхает! - я заливисто рассмеялась и подошла к полотну.
Мне стало так легко, как будто после долгого пути по пустыне я вдруг увидела слабо замаячивший на горизонте, оазис, посылая надежду на спасение.
Я взяла в руки широкую кисть и, обмакнув ее в оптимистичную желтую краску, нарисовала круг, затем в центре две точки-глазки и изгиб улыбки. Через пару минут на меня уже смотрело улыбающееся солнышко, которое я, будучи еще школьницей, рисовала на парте во время скучных уроков. Собрав рисовальные принадлежности, я поместила картину в почетный угол и, смыв с себя пятна краски, начала одеваться.


Открыв справочник достопримечательностей Парижа, я поставила красную галочку напротив Музея эротического искусства.
Во время первого пребывания в Париже, мне так и не удалось его посетить. Лувр и холл Наполеона забрали практически все время и стали точкой кипения для Антона, который терпеть не может изобразительное искусство. Так что мне пришлось окунуться в мир ресторанов и развлечений, где я поглощала безумное количество шампанского, в том числе и в «Красной Мельнице». Но теперь я вольна выбирать маршрут на свой вкус. Я сама распоряжаюсь своим временем, и ни за что не отступлю от намеченной программы.
Подмигнув отражению в зеркале и намотав на шею элегантный светло-фиолетовый шарф, я вышла из номера, торопливо застучав каблучками по паркету.

***
Зрелище, которое многозначительно обещал музей еще до входа, не могло меня не впечатлить демонстрацией античных дильдо, эротических скульптур и современных сексуальных игрушек. Прогуливаясь по залам здания, насквозь пропитанного запахом секса, я волей-неволей начала возбуждаться, рассматривая японское эротическое нетцке, картинки сексуальной жизни Африки и Хинди. Эротические желания, наверное, появились вместе с самим человеком, но почему тогда каждый посетитель стыдливо прячет глаза от шокирующих произведений искусства? Впрочем, я поймала себя на мысли, что сама испытываю некую неловкость при виде древних фаллоиммитаторов. Чувствуя, как волна страсти пробежала по телу, я, колеблясь, вошла в следующий зал, не зная, какой сюрприз он мне приподнесет.
Меня ожидало еще одно испытание - самая пикантная экспозиция музея, посвященная гомосексуальным отношениям древних ацтеков.
Вот это я вляпалась!
Повсюду эротические скульптуры и фотографии, куда не глянь. Чувствуя себя в растерянности, я подошла к первой попавшейся фотографии, где один ацтек весьма изощренно удовлетворяет другого.
«Недостатка в фантазии они точно не испытывали», - отметила я про себя.
- Тебя тоже ацтеки заводят? - крепкая мужская рука обняла меня сзади за талию.
Кто это может быть? Мысли пронеслись со скоростью света. Это не голос Антона! Тогда чей же? Я медленно повернулась и увидела Andrea.
- Ты? Как ты меня нашел? - я дернулась в сторону, но, честно говоря, совсем не хотелось, что бы он меня отпускал.
- А я и не искал! У меня здесь деловая встреча.
- Ну и дела у тебя! Договор с садомазохистом? Плетки заехал купить?
- Почти. Меня интересует антиквариат, а сейчас, сама знаешь, орденами никого уже не удивишь. Так что придется брать пыльные пенисы.
- Ты очень хорошо говоришь по-русски, - я решила похвалить собеседника, для француза он знает довольно много русских слов.
- А я и есть русский. Кстати, меня зовут Андрей, - он, слегка отстранившись, подал мне руку.
- Алина, - опешила я.
Получается, я своего соотечественника в грязь втоптала, в буквальном смысле этого слова.
Тем временем Андрей мягкими губами прикоснулся ко внутренней стороне ладони.
- Эй, я знаю, к чему это все ведет, - я одернула руку.
- Так мы же в Музее секса! - как ни в чем не бывало, ответил Андрей, - кстати, может, пора уже выйти на свежий воздух. Я официально приглашаю тебя на чашечку кофе. В Париже он просто изумительный.
- А как же деловая встреча?
- Думаю, пенисы подождут, они же искусственные. А вот настоящие ждать не могут! - Андрей продолжал острить, - но имей в виду, на воле приставать не буду, так что наслаждайся сейчас.
- Ну и хам!
- Это спорный вопрос, кто из нас больший хам. Мне до тебя расти и расти!
Мы приветливо улыбнулись друг другу и вышли из музея.

***
Расположившись в уютном кафе напротив, мы дружно замолчали, повесив над столиком неловкую паузу. Я принялась изучать меню, а Андрей, тарабаня пальцем по столу, смотрел на часы.
- Так как ты меня нашел? - не выдержав, начала я разговор.
- А я и не искал! Я просто знал, что мы обязательно встретимся. Хотя, если бы мне и пришло в голову искать такую крейзи, как ты, я пришел бы именно в этот музей, - Андрей широко улыбнулся.
- Ты извини меня за мою выходку, я сама не знаю, что на меня нашло! Наверное, я настоящая мужененавистница, - я начала теребить подол коротенького платья, вперив взгляд в пол.
- А твои глаза говорят обратное, в них есть страсть, которой нужен выплеск, - баритоном произнес Андрей.
Я подняла глаза на собеседника и почувствовала, что постепенно начинаю уезжать от реальности. Рядом с ним, казалось, нет места беспокойству и проблемам. Я расплылась в широкой улыбке, которая, выйдя за пределы моего лица, устремилась дальше, заполняя все пространство.
«Нужно собраться» — осекла я себя, - «этот парень просто разводит очередную легкомысленную особу!»
- Вот только не пытайся меня клеить! Всем мужикам нужно одно и то же. Это, уж поверь, я хорошо усвоила, - я собрала дурацкую улыбку и, приняв строгий вид, властно перекинула ногу на ногу.
Я закурила сигарету и огляделась по сторонам. Зимний сад, местечко в котором мы заняли, буквально излучал обаяние восемнадцатого века. Интерьер, выполненный в насыщенных красных и золотых тонах, с жемчужным сиянием стен, создавал атмосферу парижской богемы. А прямо над головой сквозь витраж открывалось лазурно-голубое, без единой тучки, небо. Мы присели за крохотный столик под ситцевым абажуром, который располагал к общению.
Я люблю ходить в кафе. Как правило, люди приходят туда по праздникам, или на деловые встречи, или для приятного времяпрепровождения, поэтому всегда можно увидеть радостные лица людей, наконец вырвавшихся из цепких лап быта и обыденности, которые имеют свойство жестоко разъедать жертву изнутри. Я хожу смотреть, пить кофе и курить, как правило, одна. Мне доставляет неописуемое удовольствие тайком, наблюдать за поведением людей, заглядывать в их лица и искать в них тщательно скрытые эмоции.
Вот и сейчас я в кафе, но не одна, по обыкновению, а с Андреем. Его пристальный взгляд темных очей гипнотизирует. Словно тысяча маленьких искорок, слетая с его глаз, разжигает внутри меня пламя. Он смотрит долго, не отводя взор ни на секунду, заставляя смущенно опускать ресницы. Рядом с ним я чувствую себя маленькой девочкой, боящейся ступить на перекладину шаткого висячего моста. Господи, и о чем я только думаю? Вообще-то я замужем!
- Андрей, ты на меня так смотришь, я сейчас сгорю от стыда!
- Давай сгорим вместе! - пошутил тот, пародируя классиков жанра мелодрамы. - Я от твоего присутствия тоже поджариваюсь, чувствуешь запах копченого курдюка? - Андрей слегка привстал, обнюхивая пространство вокруг себя.
- Андрей, не провоцируй меня, я замужем, вообще-то! - очередная попытка изобразить холодность и серьезность с треском провалилась, я опять улыбаюсь, как впервые влюбившийся подросток, или как женщина с недостатком хромосомы.
- Я вообще-то не слепой, вижу кольцо. Кстати, очень красивое! Шопард?
- Нет, ты просто невыносим! Я тебе говорю, что замужем, а ты, как ни в чем не бывало, продолжаешь ко мне подкатывать! - возмутилась я, не привыкшая к столь откровенному поведению.
В тот момент, когда я поняла, что не могу больше бороться с этим мужчиной и со своей придурочной улыбочкой, меня спас подошедший во время официант.
Заказав, в предвкушении волшебного аромата, я закрыла глаза, и медленно затягиваясь, выпустила романтическую струйку сигаретного дыма. Я наслаждалась жизнью и свободой. И в тот момент мне никто не смог бы помешать.
- Знаешь, Андрей, я люблю ходить в кафе, - я продолжила после небольшой паузы. - Обычно я прихожу туда посмотреть по сторонам, вроде художницы, ищущей новые образы. У меня есть любимая кафешка на Кузнецком. Она небольшая, но уютная, там можно углубиться в конце зала и, неспешно потягивая кофе, поразмышлять о жизни. Когда хочется остаться наедине с собой, я оставляю машину в квартале от нее и иду пешком по улице, вдыхая запах плотно населенного города, до перекрестка, на котором она меня приветливо встречает, играя бликами света из окон. А если я там долго не появляюсь, то начинаю скучать по ней, и мне кажется, что и она покорно ждет меня.
- Ты странная, - Андрей, сощурив глаза, сменив игривый настрой на сосредоточенное внимание, буквально впитывал каждое мое слово.
Мы допили кофе, и после того, как Андрей закрыл счет, щедро одарив официанта чаевыми, вышли на улицу, расцветающую первыми веснушками на теплом приветливом лице города. Сев в машину Андрея, мы неспешно тронулись с места и медленно, в отличие от сумасшедшей динамики Москвы, поехали в сторону моего отеля. При каждом удобном случае Андрей смотрел на меня, но я, боковым зрением видя его взгляд, не сводила свой с окна, за стеклом которого кипела жизнь. Люди спешили по своим делам, молодые модницы, покидая один бутик, распахивали двери следующего, мимо с визгом тормозных колодок проносились такси, спешащие на вызов. И только Сена безмятежно играла бликами, напоминая о том, что все мы — гости в этом бренном мире.
Остановившись рядом со входом в отель, ставший для меня почти домом, Андрей вышел из машины и, открыв передо мной дверь, как джентельмен, подал руку.
- Я провожу, - воодушевленно заговорил он.
- Нет, - я прервала его на полуслове.
- Но почему? - Андрей выглядел ребенком, у которого отняли только что подаренную игрушку.
- Послушай, сегодня был великолепный день, и я благодарна тебе за это. Но я не хочу продолжения. Давай расстанемся сейчас, не доводя до крайности, когда сделать это будет слишком сложно и больно, - зажмурившись, выпалила я.
Если бы только он знал, как тяжело мне дались эти слова, острыми ножами впившиеся в самое сердце.
Сейчас он попросит мой номер телефона. Завтра мы, обессилившие от страстной ночи, уснем в обнимку. Пройдет полгода — мы, счасливые и опьяненные любовью, наденем друг на друга оковы супружества. И еще через несколько месяцев он задержится «на работе» или «у друзей», пропахший дешевыми женскими духами. Через год он скажет: «Я молодой, здоровый мужчина, я хочу ребенка, я хочу, чтобы он носил мою фамилию и продолжал мое дело!»
- Алина, ты как искушенный наркодиллер, сначала подарила радость кайфа, а потом отбираешь мою жизнь, мои эмоции. Ты не оставляешь даже возможности увидеть тебя снова, услышать твой голос! - Андрей, медленно закипая, набирал обороты и, наконец, взорвался, выплеснув через край бурлящий кипяток, - ты жестока.
Мы стояли посреди оживленного бульвара. Обходя нас, люди что-то говорили, очевидно, возмущались, что мы перекрыли собой тротуар. Я не шелохнувшись, как вкопанная по колено в асфальт, стойко переживала тяжелое испытание. Мне казалось, что если я пошевелюсь, то упаду навзничь. Но самым тяжелым было наблюдать искренность в глазах мужчины напротив, который, я думала, вот вот убьет меня, если не физически, то психологически точно.
- Дай мне шанс, прошу тебя. Я ничего о тебе не знаю, - Андрей шагнул навстречу, протянув ко мне руку, но тут же остановился под моим мрачным взором. Теперь, с покорной надеждой в глазах, он был словно пенсионер, покорно ждущий прибавки ежемесячного жалования. Его гнев сменила другая реакция, он был жалок. Опустив голову, он помрачнел, осознавая, что ничего не может изменить.
Меня распирало от желания прижать его к груди и погладить по головке, но здравый смысл подсказывал, что это чревато последствиями. Я сдерживала себя, как могла, до боли впившись ногтями в ладонь.
- Хотя бы оставь мне телефон!
Началось.
Я медленно открыла сумочку. На дне, мигая разноцветными лампочками, сиял дисплей телефона. Беззвучное фото радостного лица Антона смотрело на меня, как немой укор. Я взяла телефон в руку, сбросила входящий вызов и протянула мучавшее меня последние несколько недель средство связи Андрею. Он безмолвно взял его, прикоснувшись к моей руке, оставляя на ней болезненный ожог расставания. Я, не смотря ему в глаза, вырвала руку и забежала в холл. Быстрыми шагами пронеслась мимо рецепции, не обращая внимания на радостное «Bonjour» консьержки и не кивая в ответ, взбежала по лестнице. Трясущимися пальцами долго не могла попасть в замочную скважину, обхватив ключ уже двумя руками, все же криво вставила его, провернула два раза, и, не успев зайти внутрь, спустилась по косяку на корточки. Пересилившие некогда волевую женщину эмоции разразились рыданием. Я заползла внутрь номера, захлопнув дверь, и, оставаясь на полу, уткнув голову в ворсистый коврик, раскинувшись в одежде по паркету, горько заплакала.
У платья началась половая жизнь, а у меня, кажется, навсегда закончилась.

***
Прошла неделя с того момента, когда я разрушила так и не начавшиеся отношения с Андреем. Я каждый день заставляю себя забыть его, но безрезультатно — я помню каждое его слово, сказанное в мой адрес, помню его терпкий взгляд, под влиянием которого можно решиться на все, я помню его улыбку, обнажающую белоснежные зубы, и я ненавижу себя за то, что мне хочется все вернуть обратно.
Так должно было быть! Я не могла поступить иначе, - твержу я себе с утра до ночи и с ночи до утра в бессонных мучениях.
Я так же бегаю по утрам, и уже появляются первые результаты, лишние килограммы под натиском немилосердной хозяйки перешли в отступление, правда, очень замедленное. Я пробегаю по уже знакомому маршруту, постоянно озираясь по сторонам в надежде увидеть знакомый Лексус или его хозяина. Знакомый парфюм, доносящийся с ветром, заставляет остановиться и долго высматривать по сторонам Андрея, который, быть может, наблюдает за мной. Мечты приводят меня в сказочную страну, где царит гармония и любовь, жестокая же реальность выводит меня из мира грез, спуская с небес, и я понимаю, что бессильна.
Все чаще мне хочется припасть губами к давно позабытым булочкам, вцепиться в них зубами, как разъяренный питбуль, но я непреклонна перед установленными мной рамками. Все так же ноги заносят меня во французские пекарни, и я, так же закусив губу, нерешительно говорю «нет» выпечке и сладостям.
Не проходит ни дня, чтобы я не отправилась на прогулку по Парижу. Я объездила почти все достопримечательности: остров Сите, где зародился Париж - некогда простая деревушка с убогими хижинами, примостившимися у реки, грандиозный собор Notre Dame de Paris, собор Парижской Богоматери, - свидетель драматических событий французской истории, «Мулен Руж», приоткрывающий завесу тайны, порочности и желания, - но, кажется, и целой жизни не хватит, чтобы охватить все прелести милого сердцу города.
Впечатленная красотой Парижа, я начала писать картины, постепенно воскрешая в памяти былые навыки.
В утренних лучах солнца, отражающихся в Сене, во влюбленной паре, сидящей за столиком в кафе, в замысловатом узоре тени деревьев, причудливо разросшихся в парке — в каждой картине частичка моей души, мой внутренний мир.
Увлекшись прорисовыванием дорожки парка, вымощенной камнем, я не заметила, как прошел день. За окошком яркий солнечный день сменил томный мыслитель-вечер, зажглись первые неоновые вывески, приглашая в гости ночных прожигателей жизни. Я нараспашку открыла окно, впустив свежий воздух в комнату с тяжелым насыщенным запахом красок, села на подоконник, поджав под себя ноги и закурила толстую ароматную сигарету.
Где-то рядом заиграла приятная мелодия, установленная на мобильнике, я потушила сигарету и отправилась искать телефон. Перерыла содержимое сумочки, высыпав на кровать бесконечные тюбики косметики, паспорта, деньги, ручки, блокнот и прочий мусор.
Телефона нет.
Осмотрела карманы пальто.
Нет.
Куда же я могла его подевать? А вдруг это Марго звонит? Черт!
Озарение пришло не сразу. Я перевернула верх дном комнату, бегая взад и вперед, пытаясь уловить, откуда доносится звук, прежде чем вспомнила, что телефон остался у Андрея, когда я вырвала руку и помчалась от него прочь.
Наверное, у соседей такая же мелодия на телефоне.
Опустившись на кровать, я закрыла лицо руками, но тут же вздрогнула от ритмичных напевов той же мелодии, которая после небольшой паузы, зазвучала вновь. В дверь постучали.
- Кто? - я нехотя поднялась с кровати и направилась ко входу.
- Обслуживание номеров, - с каждым шагом, приближающим меня к двери, звук становился громче.
Я открыла дверь и опешила. На пороге стоял официант с подносом, на котором лежал букетик тюльпанов, обернутых в зеленую бумагу, две чашки кофе и, надрываясь, пиликал старый друг. Я осторожно взяла телефон в руку. На дисплее высвечивалось лицо Андрея.
- А! - от неожиданности я подскочила, выронив телефон из рук и опрокинув разнос с кофе на официанта.
- Тюльпаны в кофе, очень креативно. Я бы никогда не додумался до такого, - в дверях появился Андрей. Он посмотрел на кипельно-белую рубашку парня с расползающимся кофейным пятном, засунул ему в кармашек деньги и отпустил. Я быстро потянулась за цветами, отчего парень отпрыгнул от меня, как ошпаренный. Андрей забрал букетик и вошел внутрь, - а я смотрю, ты не очень-то любишь людей.
От одного взгляда на Андрея, мне захотелось вцепиться в него мертвой хваткой и запищать ультразвуком, но я во время себя остановила. В запачканном рабочем халате, с еще свежей краской на руках и подбородке и с убранными в хвост-пальму волосами я выглядела скорее забавно, чем романтично. Я быстро побежала в ванную комнату привести себя в порядок, а, когда вернулась, Андрей, стоя посреди комнаты и скрестив руки на груди, разглядывал мои картины.
- Я бы купил вот эту, - он указал пальцем на стоящий в углу мой первый шедевр — оригинальное сочетание позднего Малевича и раннего дошкольника.
- Эта не продается, - я поддержала шутливый тон.
Андрей повернулся ко мне и пристально уставился в мои глаза. Ни намека на шутку, только лишь злоба и секс читались в его позе и выражении лица.
- Что ты со мной сделала? Я постоянно думаю о тебе! - более, чем серьезно произнес он. - Ем — думаю, работаю — думаю, ты даже во сне ко мне являешься, - Андрей сел на кровать и тут же вскочил, - можно, я тебя побью?
- Угу, - я зажалась в углу и оборонительно поднесла руки к лицу.
Андрей резким рывком схватил меня за талию и бросил на кровать лицом вниз, задрал юбку и начал мягкой, но сильной рукой несильно шлепать меня по попе.
- Так со мной еще никто не поступал! - Андрей продолжал ритмично отбивать ирландские мотивы на моей, не скрою, аппетитной пятой точке, - ты мне за все ответишь, - хохотал он.
Я, неохотно отбиваясь от «барабанщика», почувствовала, как разгорячился не только мой «инструмент», но и как по всему телу прокатилась волна возбуждения.
Что я делаю?
Не в состоянии ответить на собственный, по большому счету, риторический вопрос, я прекратила дергать ногами, пытаясь пересилить нахлынувшее возбуждение.
- Остановись... Остановись, пока не поздно! Я приказываю тебе, - говорила я себе, но тело было уже неподвластно указаниям разума.
Пока я боролась со своими эмоциями, Андрей прекратил атаку и уже нежно поглаживал мои шелковые безразмерные, вовсе не предназначенные для свидания, трусы. Я, уткнувшись в жестоко покусанную мной подушку, поймала его руку, и наши пальцы сплелись в виртуальном поцелуе. Я обернулась и посмотрела ему в глаза.
На меня так никто никогда не смотрел.
Андрей не торопился перейти к решительным действиям, он ждал моего согласия, сидя на краешке кровати, поглаживая мою намокшую от избытка волнения, ладонь.
Была, не была!
- Андрей, я никогда не изменяла мужу, так что пойми, мне сложно переступить эту грань. И вообще, у меня долго не было мужчины. Ты извини, если.., - мой словесный поток Андрей прервал страстным поцелуем, и я, крепко обняв лучшего мужчину в своей жизни, готова была уже на все. Без фальшивых слов и пафосных действий.
Андрей уложил меня на постель и долгое время просто смотрел, отчего чувство стыда и порочного вожделения, смешиваясь, отправляли меня в нирвану, оставляя на теле, подобно драгоценным камням, россыпь мурашек. Мне хотелось наброситься на него, но он, кажется, смаковал каждый момент прикосновения к отзывающейся на ласки, горячей плоти. Когда наши тела слились в едином страстном порыве, я внезапно почувствовала, что реальность ускользает от меня и, не мешкая, отпустила ее. Впервые я ощутила радость полного забвения, забыв о ежесекундном самоконтроле, и полностью отдалась в мягкие лапы эйфории.
Я в шоке. Я впервые получила оргазм!
Андрей обнял меня сзади, зарывшись носом в волосы, и мы, уставшие, но безумно счастливые, уснули, очертив одеялом два параллельных изгиба.

***
Я проснулась от бодрящей струйки аромата свежесваренного кофе, витавшей прямо перед носом. Приподнявшись на постели, я огляделась по сторонам. Белье смято, на столике остывает кофе. В ванной комнате шумит вода.
Андрей! Черт! Я все же переспала с ним!
Аккуратно встав с кровати, стараясь не шуметь, я судорожно начала искать среди разбросанной по полу одежды, свою. Спустя пару минут, лед тронулся, я нашла первый предмет своего гардероба, и с ликованием надев его на себя, продолжила поиски, теперь бегая по комнате уже в носках, быстро накидывая план исчезновения в духе английского молчаливого «good bay».
Как мне теперь ему в глаза смотреть? Я никогда не позволяла себе такой распущенности!
Трусы на люстре. Оригинально. Кажется, у них вчера был день Космонавтики.
- Цыпа-цыпа, ко мне, как же вас оттуда снять? - я прыгаю на кровати, стараясь подцепить их подвернувшимися под руку плечиками, - четырехметровые потолки, мать их!
Стоп. Куда я собралась бежать, это же мой номер!
За спиной раздался заливистый смех.
- Утренняя зарядка? Похвально! - Андрей, прикрывший маленьким полотенцем бедра, с обнаженным торсом стоял прямо за мной.
Я, оторопев от его неожиданного появления, не зная, что прикрыть в первую очередь, заерзала руками по голому телу. Через несколько секунд ошеломительного позора меня осенила мысль о лежавшем под ногами одеяле, я рывком наклонилась к нему, но Андрей перехватил инициативу чуть раньше, и оно в одночасье оказалось в его руках. Он откинул его на пол и прижал к себе мой пухлый живот с небольшими растяжками из-за резкого похудания. Битва между леденящим сердце стыдом и обжигающим порывом страсти продолжалась недолго, и я, сложив копья, сдалась под натиском сильного завоевателя.
Думаю, это хорошая замена утренней пробежке!
Трусы так и остались праздновать второй день полета.
Я праздновала другое событие. Вопреки моему, годами сложившемуся, мнению, что я фригидна, Андрей в два счета опроверг сей факт, и я на пике сексуального удовольствия укрепилась во мнении, что во мне живет настоящая женщина.
Закутавшись в одеяло, я устроилась возле приоткрытого окна и с удовольствием закурила, отвернувшись к городу. Признаю, мне было стыдно смотреть Андрею в глаза, как будто, он раскрыл мою страшную тайну. Я смотрела в окошко на торопливо перебегающих улицу, людей, как и прежде, обремененных своими насущными проблемами. Весеннее солнце играло в их волосах и лицах, заставляя даже самых хмурых невольно улыбнуться. Я смотрела на них сквозь окно и тоже улыбалась. Улыбалась миру, себе и просто так, без причины, как улыбаются лишь сумасшедшие, которые на самом деле гораздо умнее всех нормальных людей. Они понимают жизнь больше, они ценят ее каждый момент, в то время как суровые начальники и их недовольные подчиненные вынашивают план, как испортить жизнь соседу, не замечая, что жизнь проходит мимо них. Блаженные же лишены земных забот, они не думают о повышении по карьерной лестнице или о том, какая жена — сука, они любят этот мир со всеми его недостатками и прелестями, находя прекрасное во всем, что их окружает.
В комнату, радостно насвистывая какой-то знаменитый мотив, вошел Андрей.
- Кстати, не успел предупредить. Собирайся, мы едем в Шампань.

***
Светлые домики пастельных тонов с черепичными крышами, словно старожилы, внимательно осматривают каждого приезжего, будто проверяя, с какими мыслями их посетил очередной странник, и улыбаются тем, кто приехал с радостью на душе.
Шампань утопает в дымке холмов, густо насажденных еще неспелыми виноградниками, но атмосфера французской провинции в «не сезон» чувствуется сейчас гораздо острее, чем когда узкие улочки сплошь покрыты сандалиями туристов со всех стран мира. Едва уловимый запах деревенской жизни доносится отовсюду, что делает это место еще более очаровательным.
По пути мы с Андреем почти не разговаривали, как дети, которые не знают, с чего начать беседу. Короткие диалоги сводились к паре оборванных фраз. Андрей смотрел на меня, пользуясь каждым удобным моментом, но я все время поглядывала в окно, тем более, что за стеклом открывалась неописуемая красота. По-домашнему уютные дорожки, увитые зеленой каемкой привели нас в Реймс. Мы вышли из машины, и Андрей вновь заглянул в мои глаза, отчего я потупила взор, наполненный тихой печалью.
И куда только подевался мой взгляд дикой, уверенной в себе кошки? Не мои ли были слова, что я могу сломать любого мужчину подобно надоевшей игрушке? Теперь я была той самой куклой. Андрей надломил мою гордыню, и я упивалась чувством подвластности этому стройному сильному мужчине. Он заставил меня смотреть на него снизу вверх, и это ощущение себя незащищенной маленькой девочкой, было прекрасно.
Мы вошли в ресторан и расположились в спокойном, скрытом от посторонних взглядов, уголке. Андрей рассказывал о своем бизнесе, перешедшем ему от отца. Он в красках повествовал о том, что занимается антиквариатом, и поэтому часто бывает заграницей, в том числе и во Франции, полюбившейся ему с первой встречи. Но я почти не слушала его, я наслаждалась его гипнотическим взглядом и тонула в его мягкой и теплой, как море, речи.
Я ясно осознавала, что наши отношения не могут быть бесконечными, что всему когда-то приходит конец. Так и этому курортному роману будет поставлена жесткая жирная точка, которая разделит нас по разным абзацам жизни. Я совсем потеряла нить разговора, только кивая, как китайский болванчик. На полуслове прервав Андрея, некстати вступила в разговор.
- Андрей, у тебя, наверное, много девушек? Ты такой общительный, - сглотнув, задала я вопрос, нервно стуча по столу пачкой сигарет.
- Действительно, много, - Андрей с невозмутимым видом потягивал вино.
- Ну да, ты красиво ухаживаешь. Без труда соблазнишь любую красотку, - я глубоко затянулась.
- Наоборот, я от них только и успеваю отбиваться. В Москве девушки не хотят учиться, не хотят работать. Единственное, на что они способны, так это выйти замуж и до конца своих дней пилить мужа, обвиняя его во всех смертных грехах.
- Поаккуратнее, я ведь тоже москвичка, - я развеселилась, то ли от хмельного напитка, то ли от рассуждений Андрея.
- Нет, ты не москвичка, ты сумасшедшая! Может, я мазохист, раз влюбился в девушку, которая полила меня грязью. В буквальном смысле этого слова! - Андрей расхохотался, и я к нему присоединилась.
- Что? - я поперхнулась, - влюбился? В меня?
- Да. А что, это, по-твоему, невозможно? - Андрей сосредоточенно посмотрел на меня и слегка подался корпусом в мою сторону, - да одна твоя выходка чего только стоит.
Я, пытаясь придти в себя после весьма громкого заявления Андрея, потянулась за очередной сигаретой.
- Только ты много куришь,- Андрей кивнул на пачку сигарет, - мне это не нравится. Но это поправимо, - сказал он после небольшой паузы.
- И что же мы будем с тобой делать? - я натянула улыбку.
- Как что? - Андрей искренне удивился, - приедем в Москву, поженимся.
Я рассмеялась в полный рот, откинувшись на спинку шелкового диванчика и запрокинув голову.
-Ну и ну, молодой человек! - я никак не могла унять очередной взрыв хохота. - Знаешь, в России запрещено иметь мужской гарем. Представителей сильного пола и так не хватает. Женщины разорвут меня в клочья!
- Мне Антон сказал, что вы собираетесь разводиться.
Я осеклась.
- Антон?
- Ну да. Ты же мне телефон свой отдала. Так вот, он звонил каждые полчаса, я не выдержал и снял трубку. Он сначала орал на меня, думая, что я украл твой verty, говорил, что он стоит бешенных бабок, что найдет меня и я не знаю, что он со мной сделает. Потом я ему рассказал про нашу встречу, и что ты сама его мне отдала. Поток нецензурной лексики отправился в твой адрес. «А впрочем, - сказал он, - я все равно с ней развожусь». Так что, ты почти свободная женщина.
Мелкая дрожь охватила все мое тело. Это не он, а я с ним развожусь! Подонок! Как только у него хватает наглости меня обвинять после всего того, что я видела своими глазами. Лицемер, он даже нанял за мной слежку, ища убедительный повод для разрыва.
Я сделала большой глоток шампанского, отчего в носу сильно защипали игристые пузырьки, а на глазах проступили соленые капельки слез. Облизнув пересохшие губы, я взглянула на Андрея. В его глазах, сдвинутых едва заметной морщинкой на переносице, читались сочувствие и неподдельная нежность. Он дотронулся рукой моих оцепеневших, впившихся в стол, пальцев. Я ожесточенно вогнала истлевший бычок сигареты в пепельницу по самый стол.
- Не расстраивайся! Твоему Антону можно только посочувствовать, раз он упустил такую женщину, как ты, - Андрей пытался меня утешить, - и в конце концов, теперь, когда мы нашли друг друга, все будет замечательно.
Над ухом со свистом пролетела мысль о том, что есть какая-то, чисто теоретическая возможность сохранить наши, вспыхнувшие в Париже, чувства. Я тихо улыбнулась. Андрей, словно мечтательный подросток, с таким восторгом говорит о совместном будущем, что хочется поверить в сказку и, отбросив всю свою прежнюю жизнь с ее суровой правдой, начать с чистого листа, заполняя его только яркими красками. Но это невозможно. Нельзя выкинуть в мусорную корзину тридцать с лихвой лет и забыть о пережитом за все эти годы. На такие подвиги способны лишь юные максималисты. Я подняла голову, еще раз посмотрев в светлое лицо человека, сидящего напротив, на вид лет двадцати восьми, с намечающимися первыми морщинками вокруг глаз.
- Андрей, извини за нескромный вопрос, сколько тебе лет? - невпопад я перебила собеседника.
- Тридцать шесть, - удивленно вскинув брови, ответил он, - а что?
- Просто я почти ничего о тебе не знаю,- хмыкнула я.
Как мужчина в таком возрасте может так запросто рассуждать о жизни? Зная меня несколько дней, он предлагает руку и сердце. Это невообразимо! Это не поддается никакому объяснению!
- Я — Карлсон, мужчина в самом расцвете сил! - смеялся Андрей.
Я не смеялась. Я боролась с мыслями, роившимися в мутной голове. Андрей, заметив мою рассеянность, нарочито кашлянул в кулак и, поерзав на месте, продолжал строить планы.
- Создадим семью, ты мне нарожаешь кучу здоровых детишек!
Острый клинок, пронзая плоть, резко поразил мою еще не затянувшуюся рану на сердце. В груди больно кольнуло. Я с силой вонзила нож в лосося и принялась быстрыми движениями резать его на неровные куски, разлетавшиеся по краям тарелки. Глаза заволокла серая пленка, размывая очертания Андрея. Ресторан поплыл, поплыли официанты, тарелки, столы, и подхватив меня, вовлекая во всеобщее безумие, уносили все дальше от реальности.

***
По дороге к отелю я не проронила ни слова, погрузившись с головой в свои переживания, во мгновение ока перечеркнувшие пришедшее из ниоткуда трехдневное счастье. Странно, я знакома с Андреем три дня, но он уже стал для меня роднее человека, с которым прожила десять лет. Только сейчас я начала понимать, что это была вовсе и не жизнь, а тупое существование в искусственно созданных распальцованным социумом рамках. Я привыкла совершать изо дня в день одни и те же действия, потому что «так надо», так принято в обществе. Но кто — это общество? Зажравшиеся куски богемы, терзаемые тяжелейшими мыслями, чего бы еще захотеть. Я потратила самые ценные годы жизни впустую, погнавшись за призрачными благами. В сказках герой, оказавшись среди золота, обнаруживает змею, которая должна его погубить; в жизни люди, заполучившие богатство, сами становятся змеями — хранителями золотых гор, и, прожив все свои, отмеренные свыше, годы, так и умирают, не познав настоящей жизни.
Мое путешествие на многое открыло глаза. Вдруг я перестала безукоризненно следовать моде и подыскивать в разговоре оригинальные слова, я перестала складывать губы бантиком, чтобы они казались пухлее и носить сумку лейблом наружу. Я вздохнула полной грудью, вбирая вместе с воздухом запах свободы от предрассудков. Теперь мне хотелось жить, улавливая тона и полутона каждого наполненного смыслом, момента. Словно добавляя в картину новые, смешанные в палитре краски, я старалась ярче расписать каждую секунду быстротечного времени, наполняя их неизведанными ранее эмоциями.
Я прекрасно осознавала, что это моя последняя ночь с Андреем и старалась запомнить каждый его жест и каждый взгляд. Я смотрела на него, будто прощаясь со сказочным сном, когда уже просыпаешься, но все еще погружен в мир грез, который исчезнет, как только разомкнешь веки.
Наши пылающие тела переплелись в запутанном узоре страсти под тихий шепот нежных фраз.
Насладившись последними аккордами блаженной ночи, Андрей, приняв душ, крепко поцеловал меня и, удобно свернувшись калачиком, уснул, по-хозяйски положив руку мне на талию. Я не могла уснуть. Тяжелые мысли тучей заволокли пасмурное небо моего сознания. Я тихо заплакала. Больше всего на свете мне хотелось бы родить Андрею ребенка и обзавестись тихой семейной жизнью, наслаждаясь супружескими обязанностями любящей женщины.
Аккуратно высвободившись из объятий, я посмотрела на Андрея. Его безмятежное лицо, украшенное легкой улыбкой, сияло счастьем. Он встретил женщину, которая впечатлила его, и ему даже кажется, что он влюблен в меня. Но иллюзии разрушатся, как только закончится праздник со взрывным фейерверком брызг шампанского. Он взглянет на меня по-другому, едва узнав о моей женской несостоятельности и бросит, как бросил Антон. Кому нужна женщина, не способная продолжить род? Главное украшение женщины — молодость. Подобно драгоценному камню, ей можно придать дорогую огранку. Но, когда бриллианту под сорок, красота отходит на второй план, ее затмевает настоящая женская сущность. Некогда яркий блеск угасает, и она уже лежит в шкатулке с другими, потемневшими от старости, бабушкиными драгоценностями.
Кошачьей поступью я обошла комнату, на ощупь находя устилавшую пол, одежду и присела на краешек кровати. Я протянула руку к умиротворенно спящему Андрею, желая провести ей по шелковистым волосам, прикоснуться к могучим плечам и поправить одеяло, но осеклась, боясь его разбудить. Проведя рукой по воздуху в нескольких сантиметрах от его тела, я также бесконтактно поцеловала Андрея. За окном пробивались первые лучи рассвета, разрезая ночную мглу. Свет по-немногу заполнял комнату, отвоевывая себе новые участки и проливая на них широкими полосами солнечный дождь. Я заторопилась покинуть райский уголок прежде, чем проснется Андрей. Тогда разговора не избежать. Тогда в очередной раз мужчина разобьет мое сердце. Нет, я не готова к такому испытанию. Лучше уйти немедленно и запомнить все таким, как сейчас, не оставляя даже повода жестокой судьбе вновь затянуть петлю на моей шее.
Собрав вещи, я в замешательстве остановилась посреди комнаты. Справа — Андрей, слева — входная дверь. Я медленно побрела в сторону выхода, буквально силком заставляя передвигаться ватные ноги, отказывающиеся подчиняться. Может быть, Андрей почувствует что-то, проснется и остановит меня. Обернулась. Ничего не изменилось. На кровати, залитый лучами солнца, играющих в волосах, подмяв под голову подушку, лежит мой любимый мужчина.
- Прощай, - беззвучно, одними губами прошептала я.
Отвернувшись к двери, я сильно сжала ручку, отчего пальцы мгновенно покраснели. В замешательстве я потопталась немного на пороге, борясь со взбесившимися конечностями, устремленными в обратном направлении, и вышла. Я побежала по корридору, боясь в любой момент передумать, глубоко вбирая в легкие воздух и захлебываясь вырывающимися наружу слезами.
Через полчаса скорый поезд уносил меня из винодельческой столицы, покрытой лесом и полого спускающимся плато, расположенными по берегам реки Марны, навстречу Парижу. Я припала к окну, за которым желтели виноградники, разделенные узкими извилистыми тропинками, и кое-где проглядывали милые черепичные крыши стареньких домов. А под одной из них сегодня проснется в одиночестве Андрей и жутко разозлится. Но когда гнев сменит холодная рассудительность, он поймет, что это было правильное решение.
Когда я нервничаю, я всегда копошусь в сумке, выискивая мусор, подлежащий удалению. Уединившись в тамбуре, я украдкой закурила и раскрыла свой саквояж. Среди прочей ерунды, обильно усеявшей дно, валялся телефон, подаренный Антоном. Я рассмеялась. Антон так кричал на Андрея за свой verty, что скорее он больше переживал не за потерю жены, а за утрату драгоценной игрушки. Повертев в руках чудо-телефон, я приоткрыла окошко и выбросила его наружу.
«Красиво летит, - промелькнула мысль, - рекламу бы снять!»
Телефон приземлился неподалеку от старика, вышедшего ранним утром на прогулку. Еще мгновение я наблюдала проблески золотой панели и искрившиеся сквозь свежую травку камушки verty, а в следующую - поезд скрыл его от моих глаз. Наверное, ближайшее столетие из уст в уста будет переходить история старика о том, как важно просыпаться рано утром. «Я встал с рассветом, прогулялся по плантации, и нашел вот это сокровище», - будет поучать он детей и внуков, показывая семейную реликвию.
Следом за телефоном отправилось обручальное кольцо, которое все это время я не снимала с безымянного пальца. Я усмехнулась.
- Что, Антон, получил? Вот куда ты вложил свои деньги. В безбедную старость французского винодела!
Доехав до Парижа, я быстро добралась до отеля, где, в спешке собрав вещи, простилась с милым сердцу городом. Мне хотелось еще раз прогуляться по улочкам, вдыхая ни с чем не сравнимый парижский воздух, заглянуть в умиленные лица французов, но времени было в обрез, поэтому наслаждаться последним моментом пребывания в столице моды мне оставалось лишь сквозь бездушное стекло такси.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Москва встретила меня безрадостно, сурово нахмурив темно-серые тучи над головой. Выйдя из аэропорта, я остановилась, набрав полные легкие родного воздуха. Мне хотелось курить, и я, углубившись в безлюдный уголок, достала сигареты. Безжалостный ветер бил по лицу и бросал из стороны в сторону пряди моих волос. Я отчаянно щелкала зажигалкой, но порывы разбушевавшейся стихии все время задували пламя, не дав ему возможности разгореться тонким бутоном красного огонька. Меня осенила мысль, что все в этом мире подвластно законам свыше. Так же, как ветер властно задувает пламя, оставляя лишь рассеянный дымок, проходит своим чередом скоротечная жизнь, разрушая зыбкое ощущение счастья. Ни к чему нельзя привыкать и привязываться, потому что, однажды потеряв это, уже никогда не обретешь душевный покой. Наконец, ветер на секунду стих, и я торопливо закурила.
Мимо понеслись люди, толкаясь и задевая друг друга на ходу, расплескивая под ногами черные кляксы луж.
Все та же Москва! Те же кирпичи вместо лиц, на них - те же выражения надменности и превосходства над остальными. Кажется, русские улыбаются только за бугром, годами создавая себе репутацию сумасшедших, но стоит ступить на родную землю, растянутые радостные физиономии сменяют суровые, основательно проторенные, надбровные морщины. Я, отойдя в сторону, украдкой наблюдаю эти человеческие метаморфозы и улыбаюсь, вопреки удивленным взглядам, обрушившимся на меня со всех сторон.
Мне нравится мой город и люди, живущие в нем. Мне даже нравится это нескончаемое Броуновское движение, круговорот людей в природе, утром — на работу, вечером — с работы. Земная суета, принятие важных решений, насущные проблемы — мы все живем этим.
Перекинув потяжелевший от новых вещей и холстов багаж в другую руку, я направилась к такси, где меня тут же атаковали изголодавшиеся по наживе, водители. Выбрав наугад первую попавшуюся машину, я села на заднее сидение и облегченно вздохнула.
- Рублево-Усп.., - я осеклась на полслове. Я очень привыкла к своему дому, что по привычке называю старый адрес, куда мне дорога закрыта, - хотя, нет! Знаете, давайте лучше прямо. Я еще не решила, - кивнула я водителю, и мы тронулись под убаюкивающий рокот двигателя.
Денег у меня осталось немного, а кредитки прагматичный Антон, наверняка, догадался заблокировать. Значит, нужна недорогая гостиница.
- Мсье, - с непривычки я заговорила по-французски, - то есть, парень, хотя почему парень? Так же не говорят! Мужчина. Нет, еще хуже, какое-то сельпо. Молодой человек. С какой стати он молодой? Короче, - сумбурный набор фраз выдал во мне весьма неадекватную женщину. Через зеркало заднего вида я посмотрела на водилу, готового разорваться взрывом хохота в любую секунду. И без того далеко не худенький таксист нахохлился как воробей в морозы, выпучив глаза и плотно сжав в струнку губы, подергиваясь на своем сидении, так, что весь автомобиль вибрировал вместе с ним.
- Девушка, - не выдержал он, если Вам интересно, то мужчиной я стал в шестнадцать, так что можете меня называть так. Я не обижусь, - он смачно заржал.
Я смущенно хихикнула в ответ.
- Короче, мужчина! Мне нужна недорогая гостиница.
- Юмористка, решила клопам концерт устроить? От твоей смехопанорамы их разорвет в клочья, - пребывал в радостном настроении шофер.
- Вот и замечательно, зато насекомых обезврежу, будет чистенько! - изо всех сил я старалась подкрепить угасающий оптимизм. Хотя бы словесно.
- Ладно, поехали!

Водитель не пошутил. Отель действительно был недорогой, и, как заведено, качество соответствовало цене. Обшарпанные стены с оторванными кое-где кусками замызганных обоев, стертый «в мясо» паркет и веками несущие тяжелое бремя старожил, пыльные ковры с затертым рисунком, - все это мне предстояло героически перенести.
Первая ночь на новом месте всегда запоминается особо. Но ложиться в кровать быстро перехотелось, когда я, приподняв покрывало, обнаружила протертые почти до дыр простыни с застиранными пятнами, которые оставили предыдущие жители этой гостиницы. Я принялась ходить взад — вперед, меряя комнату нервными шагами и куря сигарету прямо в номере, нагоняя живописный туман, отчего помещение казалось еще более древним. Отколотый краешек у светильника, прожженая окурком штора. Боже, я не вынесу этого!
Замолчи!
Брезгливо присев на подлокотник кресла, я вперила взгляд в стену. На ржавом гвозде, покосившись, висела репродукция «Кувшинок» Моне, с запыленной рамой.
Я искала недорогую гостиницу, но не до такой же степени!
Еще раз бросив взгляд на картину, я побрела умываться.
- Где наша не пропадала?
- Где она только не пропадала.
Во мне боролись два противоречивых чувства. Оптимизм жизнеутверждающе лозунговал «Прорвемся! Все будет хорошо!», пессимизм же, перебивая брата, скандировал «Жизнь закончена!» От частой смены мыслей голова пошла кругом, и я приняла единственное верное решение, - отправиться спать, пока совсем не слетела с катушек.
Навертев круга три вокруг нежеланного ложе, я четырехэтажно проматерилась и все же прилегла. Несмотря на чувство сильного отвращения, я моментально отрубилась.
Мне снился Андрей. Он стоял напротив от меня, через дорогу, улыбался и протягивал навстречу руки. И я пытаюсь бежать, но какая-то неведомая сила удерживает меня, а ноги отказываются слушаться. Андрей отдаляется от меня все быстрей и совсем исчезает из вида. Я слышу смех и озираюсь по сторонам, где стоит толпа людей, тычущих в меня пальцем. Внезапно я замечаю, что совсем нага, а прикрыть тело нечем.
Я проснулась в холодном поту, инстинктивно протянув руку на соседнюю половину кровати в надежде, что Андрей обнимет и утешит меня, скажет, что это всего лишь кошмар.
Но меня ждал кошмар наяву. Несмятая подушка и ледяная простынь четко свидетельствовала о том, что эту ночь я провела в безнадежном одиночестве. После омрачающего душу пробуждения вовсе не хотелось снова засыпать. Я опустила ноги на прикроватный коврик цвета детской неожиданности и подошла к окну. Вид на отнюдь не элитный район, а скорее, городской отшиб моментально вогнал меня в депрессию. Сквозь запачканное стекло на меня хмуро смотрели полузасохшие корявые деревья с плешивой кроной, изогнутая ограда парка и тусклые редкие скамейки, выкрашенные, наверное, еще в мезозойскую эпоху.
Грусть. Тоска. Печаль. Уныние.
Оглядевшись по сторонам, на столике я заметила старенький чайник, такой, какой был в моем детстве.
- Ага! Сейчас найду сапог и раскочегарю старое железное корыто, чертов самовар, будь он неладен! - подражая зеку со стажем, прохрипела я и заливисто рассмеялась над собой. - Хватит ныть. Жизнь прекрасна!
Я взглянула на часы. Полшестого. Самое время для утреннего заряда бодрости. Я достала свой спортивный костюм, заставила себя улыбнуться своему отражению в зеркале и решительно начала собираться на пробежку.

***
За окном проносятся фонари, деревья, потоки людей. Я еду в троллейбусе, плотно прижавшись лицом к стеклу, оставляя на нем запотевшие пятна от глубокого дыхания. Рядом со мной присела бабушка-пенсионерка, отставив в сторону трость. Трясущимися руками она торопливо искала в сумке проездной билет. На ее лице старческая усталость, а в глазах — свет прожитых лет.
Странно, еще полгода назад, вдавив педаль в пол, объезжая общественный транспорт, я стряхивая тонким ноготком пепел, назвала бы троллейбус «труповозкой», а теперь я сама занимаю в нем место пассажира, глазеющего в окно. Я вдруг поймала себя на мысли, что инстинктивно нажимаю воображаемые педали газа и тормоза и ищу глазами свободный ряд. Глупо, но привычки так легко не умирают. Вдохнув тяжелый запах переполненного эконом-авто, я принялась рисовать на стекле цветочки.
Марго так и не ответила на мои звонки, когда я была в Париже, и теперь я решила съездить к ней сама. Конечно, я понимаю, почему она не снимала трубку. Она столько раз приглашала меня на концерты и выставки только лишь с одной целью, повидать старую подругу, но у меня эти встречи и развлечения укладывались в схему «дешево», и я так легко рассталась с воспоминаниями, связывающими меня с Марго, так легко позабыла о совместной молодости и общих надеждах.
Проезжающие мимо автомобили превращались в ускользающие точки, сливающиеся в общую картину московского полудня. Я посмотрела вперед, на нескончаемый поток безумного города, спешащего все успеть. Что ждет меня там, впереди?
Наверное, Марго захлопнет перед моим носом дверь, не выслушав извинения. Да и кому они нужны? Я и сама так бы поступила. Но я должна увидеть Марго, взглянуть в ее глаза и хотя бы попытаться исправить ошибки в каждой строчке своей жизни. Начать с чистого листа.
Почему нужно упасть на самое дно, чтобы остановиться в глупой гонке за наживой и осознать, как много страданий ты кому-то причинил? Какая же я была дура! Эти мысли не выходили у меня из головы, пока транспорт приближал меня к возмездию, то есть к дому Марго. Неприятно засосало под ложечкой, и от волнения намокли ладони. Жутко хотелось закурить. Я достала из сумки пачку сигарет, но тут же зашвырнула ее обратно, внезапно осознав, где я. Крепко вцепившись в спинку впереди стоящего кресла, я почувствовала, как онемели пальцы на побледневших руках. Не находя себе места, я ерзала по сидению, пока наконец сидеть стало совсем невмоготу, и я встала. Ухватившись за поручень, я нервно постукивала по полу ногой. Пока меня качало из стороны в сторону, как на американских горках (русские бабушки - экстремалки), я сосредоточилась на мысли, как бы не растянуться по салону, и переживания ненадолго отступили.
Добравшись до некогда родного дома, где я прожила с Марго четыре года, я испугалась дернуть за ручку двери, опасаясь получить по заслугам. Я присела на скамейку возле подъезда и нервно закурила, заглядывая в окна квартиры Марго. Не знаю точно, что я хотела там увидеть, скорее всего это была попытка подготовиться к встрече. На меня смотрели те же, годами не крашенные, рамы, впрочем, как и все рамы в этом старом доме, а за ними леденящая душу темнота. Докурив до фильтра, я решительно встала со скамейки, отчетливо слыша за спиной громкий треск одежды. Порвала пальто — плохой знак. Хотя надо было думать раньше, - гвозди в этой лавочке испортили не один десяток моей одежды.
Поднимаясь по ступенькам, я обнаружила на стенах те же надписи, что и десять лет назад, о том, кто кого любит, и другие нецензурные пробы в эпистолярном жанре местных подростков.
Собравшись с духом, я позвонила в дверь.
Тишина.
Еще звонок.
Подождав еще несколько мгновений, я развернулась к лестнице. «Наверное, никого нет», - подумала я даже с некоторой радостью, потому что всегда, когда срывается какое-то важное, но не очень приятное дело, чувствуешь некоторое облегчение.
За дверью послышались шаги, скорее похожие на старческое шарканье по линолеуму.
Дверь, скрипя несмазанной пружиной, приоткрылась.
На пороге передо мной появилась женщина с черным платком на голове, на вид лет шестидесяти, с осунувшимся желтым лицом и впалыми безжизненными глазами, обрамленными темно-серыми кругами.
Я от неожиданности и откровенного испуга попятилась назад.
- Извините, я, наверное, дверью ошиблась, - заикаясь, выдавила я из себя.
- Вонючий чебурек, нашпигованный крысятиной! - тихо донеслось мне вслед.
Я застыла на месте, как вкопанная.
- Что? Откуда Вы... - я не успела задать вопрос, откуда эта странная старушка знает о моем прозвище, данном мне Марго.
Обернувшись, я увидела ее саму. Эта сухая женщина и была Марго, только теперь от ее былой красоты ничего не осталось, разве что кроме ее глаз василькового цвета, на которых стояла печать смерти.
- Драная сосиска? Из собачьих потрохов? - нерешительно проблеяла я, - Марго!
Мы крепко обнялись без слов. Она совсем ссохлась, и у меня было ощущение, что обнимаю я не подругу, а мешок с костями.
Из-за угла выбежала хорошенькая девчонка с туго заплетенными в косу темно-каштановыми волосами.
Мы ослабили объятия и пристально посмотрели друг другу в глаза.
- Это Катя, моя дочь, - кивнула она на девочку лет пяти, - а это тетя Алина, помнишь, я тебе о ней рассказывала?
- Мама, она красивая, - девчонка улыбнулась мне во весь рот, как умеют улыбаться только дети, чисто и искренне.
Я не решалась что-либо спросить у Марго, и она не торопилась говорить. Я готова была сквозь землю провалиться, переминаясь с ноги на ногу на скрипучих половицах в прихожке, обклеенной потемневшими от налета времени, обоями, с блеклыми цветочками, под старушкой-люстрой, тускло освещающей помещение и сохранившейся еще с девяностых годов.
- Катя, включи мультики, - наконец прервала Марго тугую, напряженную, как струна концертной гитары, паузу.
Мы вошли в зал и присели на старенький диван, застеленный накидкой в клеточку. Я огляделась. Квартира ничуть не изменилась с той поры, как мы жили в ней вместе, но, если раньше я чувствовала себя в ней как дома, то теперь она стала для меня чужой. Теперь здесь повсюду лежали не глянцевые журналы, под обложкой которых страницы были раскрашены в цвет наших с Марго мечт, а недорогие, уже порядком потрепанные детские игрушки.
Я перевела взгляд на Марго, еще раз ужаснувшись ее виду отнюдь не счастливой молодой мамы. Не зная, с чего начать разговор, я пыталась выстроить фразу, но каждый раз в нерешительности осекалась, и, как рыба, выкинутая волной на берег, молча открывала рот.
- Алина, у меня рак, - одной фразой Марго, глубоко шокировав меня, положила конец моим догадкам и предположениям, - врачи говорят, жить осталось не больше месяца. Я не могла вымолвить ни полслова, и, потеряв дар речи, широко выпучив глаза, молниеносно наполнившиеся соленой жгучей жидкостью, продолжала слушать исповедь Марго.
- У меня рак легкого четвертой степени. Мне делали лучевую терапию, а потом — химиотерапию. Все старания врачей приводили лишь к коротковременному улучшению, которое затем оборачивалось ударом с еще большей силой. Знаешь, самое страшное, когда тебе дарят надежду, а потом ее забирают. У меня выпали все волосы, - она сняла платок, обнажив лысый череп, - они оставались в руках клочьями, пока я не нашла в себе силы и не обрила голову налысо. Когда Катя увидела меня в новом амплуа, она даже испугалась сначала, не узнав во мне маму. Мои ладони и стопы превратились в поле боя, на них теперь постоянно облезает кожа, - Марго повернула ко мне ладони, обнажая внутренную их поверхность, от одного взгляда на которые к горлу подкатил рвотный комок. Ее ладони в немыслимом количестве были усеяны очагами воспаленного красного мяса с шелушащейся каемкой.
Марго, тяжело сглотнув, продолжала.
- Тем временем метастазы росли и однажды их обнаружили в голове. Врачи сказали, что их оперировать нельзя и отправили меня умирать. Я продала все, что у меня было ценного, вынесла из дома технику, книги, зеркала, лишь бы подольше не умирать. Последние полгода я живу только ради Кати. Я не могу себе представить, что умру, и ее заберут в детдом, от одной мысли об этом сердце кровью обливается! - Марго сильно зашлась кашлем, и ее платок моментально побагровел от крови. Она начала задыхаться и жадно глотала воздух губами с запекшимся на них красным клеймом. Я, как обезумевшая, вскочила с места, пытаясь хоть чем-то помочь Марго. Заглянув в ее выцветшие глаза с ужасающими расширенными зрачками, я судорожно замахала руками. Я боялась прикоснуться к ней, постучать по спинке, опасаясь сделать еще хуже. Спустя мгновение, показавшееся мне целой вечностью, она успокоилась. Лишь скупые слезинки покатилась из глаз. Марго укуталась в плед, замотавшись в него по самое горлышко, хотя на улице — плюс двадцать пять, и я изнываю от жары.
- Мама, тебе плохо? - в комнату вбежала Катя, испуганно хлопая огромными голубыми глазами на детском растерянном личике.
- Мне уже лучше, дочка. Иди смотреть мультики, а позже я приготовлю твое любимое пюре с сосисками, и мы вместе покушаем, - тихо заверила Марго Катю, которая была ее точной копией. Та же форма губ, носа, пышная копна волнистых волос, - все то, что так жестоко отобрала у Марго жестокая судьба. Все мои переживания померкли перед болезнью Марго, и я ни за что не стала бы о них говорить, понимая, что они не стоят и сотой доли тех мучений, которые переносит моя подруга.
Я уединилась на балконе и закурила. Жестоко. За дверью человек умирает от рака легких, а я стою здесь и травлю свои органы едким дымом. Но иначе я не могла. От всего того, что я увидела и услышала, мой мозг готов был разорваться на мелкие клочки, а в ушах стоял противный искусственный писк.
А ведь Марго звонила мне, очевидно, едва узнав о своем страшном диагнозе, но ни словом не обмолвилась о нем. Ей не нужна жалость. Ей не нужны слова, она просто хотела меня повидать перед смертью. А я так легко и просто от нее отмахнулась.
Я горько усмехнулась. Так сильно я переживала по поводу того, что не могу иметь детей, расстраивалась и убивалась. И что я вижу? Марго имеет ребенка, с которым ее вскоре разлучит смерть, и ничего поменять уже нельзя. Так неужели, чтобы перестала болеть голова, нужно встретить на улице человека с отрубленной ногой? Почему мы прожигаем жизнь, тратя ее на призрачное счастье, ставя деньги и положение в обществе во главу стола?
Для Марго важен каждый прожитый в уме и памяти день. Сколько я ее помню, она всегда искала жизнь. Жизнь, каждый момент которой наполнен смыслом. Теперь она ее нашла. Марго с тихим покорным смирением проживает не дни, она живет минутами и секундами.
Она даже не упрекнула меня за мое поведение, отчего мне еще более тошно. Сейчас у Марго нет времени на злобу и пустые обвинения, она превратилась в сгусток положительной энергии, изъеденной раковыми клетками изнутри. От одной мысли, что скоро не станет лучшей подруги по всему телу забила мелкая дрожь. Кончики пальцев пронзила острая боль, и я инстинктивно дернула рукой, на которой уже красовался свежий ожог от истлевшей сигареты. Но эта боль раскаленного мяса не шла ни в какое сравнение с душевной болью Марго, которая ежесекундно прожигала ее изнутри. Осмотрев себя с ног до головы, выряженную, как кукла, в дорогие шмотки, привезенные из Парижа, которые после похудания висели на мне, как на вешалке, я вдруг осознала, какое я ничтожество, мерзкая тварь, прикрывшая свою сущность за известными лейблами, которые здесь и сейчас не стоят ровным счетом ничего.
Я вошла в комнату и быстро побежала одеваться.
- Останешься с нами поужинать? - крикнула мне Марго из кухни, откуда доносились аппетитные запахи юной поры. На секунду я задумалась, опьяненная волшебными ароматами, ведь сама я уже три дня перебиваюсь случайным подножным кормом. Денег катастрофически не хватает и последние улетают за отель, но идти к Антону мне не позволяет гордость.
Теперь все иначе. Я плевать хотела на этого зажравшегося пингвина, и я пойду к нему, засунув свои амбиции в зад. В первую очередь, деньги нужны Марго и Кате, а перед ними я сильно виновата.
Сглотнув густую слюну, наполнившую до краев рот, я принялась застегивать сапожки.
- Нет, Марго, мне нужно идти. Я к вам завтра заскочу, если вы, конечно, не против, - виновато выдавила я из себя.
- Алин, я так долго ждала нашей встречи, что один день ничего не решает, - грустно улыбнулась она в ответ, - приходи, когда захочешь.
Я кинулась навстречу подруге, но она стала такая хрупкая, что если бы я стиснула ее в объятиях, наверное, переломала бы ей все кости. Я бережно прижала ее к груди, как самое ценное, что есть в моей жизни.

***
Спустя несколько часов протирания по городским пробкам в душном, плотно населенном людьми, транспорте, я добралась до отеля. Забравшись в старую душевую кабинку со ржавыми трубами и вековым известняковым налетом, я поежилась, зло оскалив зубы, - в ванной комнате был настоящий «ледниковый период». Проблема горячей воды обнаружила себя не сразу, первые минуты я успела понежиться в чуть теплой струйке, но голову домывала уже в откровенно ледяной воде.
Собираюсь к Антону, я понимала, что должна выглядеть во всеоружии. За годы совместной жизни я уяснила для себя главное его правило. Он не только встречает по одежке, но и провожает, решая, как поступить с этим человеком. Он не должен видеть, что я нуждаюсь в его деньгах, и не должен знать, в каком я сейчас положении.
Забрав волосы в тугой конский хвост, я слегка припудрилась, надела короткое платье, в котором я выглядела просто сногсшибательно, туфли на неизменно высоких шпильках и, закрыв страх на железный засов совести, поехала к Антону.
Я ворвалась в его кабинет без стука и без предупреждения, волевым шагом пройдя мимо охраны, взглядом раздвинув их по разные стороны от входа. Антон, сидя в своем удобном кресле, и глазом не повел. Слегка наклонясь, о его руку терлась своим тугим бедром аппетитная новая секретарша, очевидно, напрашиваясь на преждевременный конец рабочего дня. Я метнула молнии из разъяренных глаз, и она тут же отстранилась от него.
- Таня, иди работай, - безэмоционально и, как всегда, неторопливо, бросил он ей, после чего она скрылась за дверью, смущенно потупив взор.
Приблизившись к мужу, я отодвинула стул напротив него и присела, с плохо скрываемым отвращением посмотрев на умиленную сытую рожу. Антон пристально осмотрел меня, презрительно скривив брови.
- Что, дорогая женушка, наигралась в самостоятельность? - просканировав меня взглядом-рентгеном, задал он едкий провокационный вопрос, который я не удостоила ответом.
- Не хочешь извиниться? - пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, выдавила из себя я, превозмогая сильное желание ударить его между глаз.
- За что?
Я задохнулась от возмущения.
- Как это, за что? - я повысила голос, - за те слова, которые ты обо мне говорил, обсуждая меня со своими вшивыми коллегами!
- Какие еще слова? - Антон не излучал ни капли сожаления или раскаяния.
- Давай ты не будешь строить из себя святошу, ты прекрасно видел ту пленку, которую я оставила на журнальном столике, - я начинала выходить из себя.
- А! Кассета с нашей свадьбы, очень романтично, - хохотнул Антон, точно энергетический вампир, почуявший запах добычи.
- Какая еще свадьба?! - я взбесилась, - прекрати этот дешевый спектакль, здесь кроме нас с тобой никого нет. Так кому нужен этот цирк?
- Знаешь, я давно понял, что от моей женушки можно ожидать всего, чего угодно. Такая выдумщица! То слежку установит, то камер в мой кабинет натыкает, может, ты и сегодня с диктофоном пришла? - он вскинул брови. - Так что я играю по твоим правилам. Вот только у тебя нет никаких доказательств моей измены, а у меня есть! - Антон, смакуя каждое слово, издевался надо мной.
- Зачем тебе эти доказательства? Между нами все кончено! - с вызовом я бросила ему в лицо.
- В тот-то все и дело. Я подал документы на развод, и мои адвокаты уже занимаются бумагами.
- Нет, дорогой мой, это я подала на развод с тобой, когда ушла.
Антон поморщился.
- Кстати, как съездила? - усмехнулся супруг, - со всеми перетрахалась, потаскушка?
- Поаккуратнее с выражениями, мразь.
- А ты как была дешевкой, так ею и осталась, - задумчиво проскрипел Антон после небольшой паузы.
- Нет, Антон, дешевка — это ты. Ты прикрываешь своими миллионами брешь в порядочности и честности. В тебе нет ни капли настоящих чувств, нет эмоций, — только сухой расчет. Расчет в делах, расчет в семейной жизни. Ты упиваешься фальшивым заискиванием приближенных к тебе людей, их растянутыми в ненастоящей улыбке лицами. У тебя даже друзей нет, которых ты смог бы просто по-человечески обнять, не думая о том, что придется им заплатить за дружбу. Ты конченый человек, и все свои деньги ты заберешь в могилу, дизайн которой ты, наверное, уже придумал. И тебя ни разу не придут навестить твои люди, которыми ты так дорожишь. Они найдут себе другого компаньона, напичканного деньгами, и через день забудут о том, что ты вообще был.
Я не могла остановиться, произнося все новые и новые слова, вырывающиеся из самого сердца, которые я так долго держала в себе. Антон, подперев голову кулаком, внимательно слушал мой монолог, не поведя и бровью.
- Ты зачем пришла? - мрачно кинул мне Антон. - Если за деньгами, то можешь разворачивать лыжи на выход. Какую-то часть моего состояния ты, конечно, получишь после развода, но я постараюсь, чтобы она была такой же маленькой, как твои куриные мозги.
Я отшатнулась от Антона. Неприятно выслушивать такие слова от человека, с которым провела добрую половину жизни. С другой стороны, я уже прекрасно знаю, на что он способен, и меня трудно удивить даже самыми крепкими выражениями. Я собрала волю в кулак и, стараясь выглядеть максимально раскованной, откинулась на спинку стула. В голове пробежала темной лошадкой мысль: «По твоим, говоришь, правилам играть?» Я демонстративно закурила, пуская дым крупными кольцами.
- Ты же знаешь, я не переношу табачный дым, - поморщился Антон.
- Возможно, ты удивишься, - вальяжно начала я, пропустив мимо ушей его фразу, - но я действительно пришла за деньгами.
- Кто бы сомневался, - присвистнул благоверный.
- У моей подруги рак, жить осталось не больше месяца.
- Что ты несешь? У тебя никогда не было подруг, ты — волк-одиночка. Не надо мне бла-бла вешать!
- Побойся бога, завтра ты будешь загибаться от боли, и никто не придет.
- Иди к своему бешенному трахальщику, - отмахиваясь от дыма, скрипел Антон, - пусть он твою подругу из могилы и вытаскивает. А, может, и трахнет ее напоследок.
Мразь!
Я затушила сигарету в кофе Антона и, медленно поднявшись с места, сощурившись, пристально посмотрела в глаза Антону, бессердечному человеку-монстру, испытывающему жалость только к своим деньгам.
Развернувшись, я, превозмогая дрожь во всем теле, будто оставленную после себя ураганом «Катрин», уверенным шагом направилась к выходу, не удостоив супруга еще одним оскорблением. Что толку метать бисер перед свиньями? И пытаться открыть ему на истину глаза, сомкнутые навеки клеем «Моментом»? Он этого не заслуживает.
- Стой, - донеслось сзади, когда я уже держалась за ручку двери.
Я обернулась, уловив взглядом скользящую по столу пачку сторублевых купюр, перетянутых резиночкой.
- На вот, надеюсь, вашей развеселой компании хватит на вечеринку в шведском стиле, - буркнул Антон.
Первое, что хотелось сделать, разорвать эти деньги в клочья, потом — бросить их подонку и лицо. Или просто проигнорировать это чмо, оставив его наедине с его говном, которым он рано или поздно захлебнется.
«Гордость и предубеждение», - почему-то пронеслось в голове. Стоп. Силой мысли я заставила себя успокоиться и, отбросив неверную подругу-гордость, трезво взглянуть на вещи.
Эти деньги нужны не мне — Марго, перед которой я в неоплаченном моральном долгу, который не искупить материальными благами. Но я должна хоть что-то для нее сделать. У меня нет выбора. Засунув амбиции в задний проход, я взяла деньги и вышла.
Таким убожеством я себя еще никогда не чувствовала. Но сейчас я была гораздо счастливее, чем если бы послала Антона ко всем чертям. Я мчалась к Марго, тепло прижимая к себе сумку с дорогими и такими необходимыми сейчас Марго лекарствами. В разговоре она упоминала некоторые их названия, что-то подсказали в аптеке, и практически все деньги Антона ушли на пилюли. Мне было все равно. Я заставила себя отрешиться от слов Антона, въевшихся в сознание, точно вишневый сироп в белую блузу, и была рада, что эти, пропахшие смрадом, деньги потрачены не зря.

***
Я стала частой гостью в доме Марго, где не было места фальши и закулисным интригам. Каждый день ее дом распахивал передо мной двери, входя в которые, за порогом я оставляла ненависть, злобу и отчаяние. В этой хрущевке с ремонтом вековой давности текла размеренная чистая жизнь. Марго начала принимать лекарства, купленные мной, и вскоре ее состояние заметно улучшилось. На ее лице засияла позабытая мною улыбка, обнажающая ровные белые зубы, которые, казалось, объявили забастовку болезни. Навещая эту семью каждый день, я привыкла к их непривычно-доброму отношению к жизни.
Я всем сердцем прикипела к Кате, которая оказалась на редкость смышленой девчонкой. Долгими днями и вечерами я рисовала портреты Марго и Кати, которые с удовольствием позировали для меня. Иногда мы отправлялись на прогулку в парк, наслаждаясь летом, прочно укрепившим за собой власть, его теплыми деньками, согретыми пробудившимся после холодной зимы, солнцем. Сидя на лавочке, поедая мороженое, мы часами разговаривали. Я рассказывала Марго о своей прежней жизни, о светских тусовках и загранице, где она никогда не была и уже никогда не будет, и она слушала, широко распахнув глаза и жадно поедая каждое мое слово, переспрашивала, повторяя некоторые названия, будто пытаясь запомнить все. Мне было очень неловко говорить о прошлой жизни, проведенной словно во сне наяву, когда я только что открыла глаза на настоящую жизнь после долгих лет горького заблуждения, и каждый рассказ заставлял меня вспоминать свои ошибки, свою искреннюю радость дорогим игрушкам и наплевательское пренебрежительное отношение ко всему, что выходило за рамки богемы, то есть того, что меня не касалось. Уколы совести пронзали мое и без того израненное сердце, но я продолжала говорить, превозмогая боль, стараясь посредством обжигающего стыда прийти ко внутреннему очищению.
Я никогда не спрашивала Марго о появлении Кати в ее жизни, стараясь не бередить старые раны, которые, наверняка, оставил после себя отец ребенка, подарив одну жизнь и одновременно разрушив другую.
Марго сама начала рассказ, когда мы в очередной раз, прогуливаясь по парку остановились в живописном уголке. Я разложила мольберт и краски, приготовившись писать портрет Кати. Она сидела неподалеку от нас, рядом с деревом, сквозь листья которого неровные полоски солнечных лучей озаряли детское, сплошь покрытое веснушками, лицо.
- Кате скоро исполнится шесть, - вздохнула Марго, - в июле. Валера, ее отец, наверное, и не знает о ее существовании. Мы познакомились с ним на моей прошлой работе, он покорил меня своими ухаживаниями, и я, сначала долго колебавшись, напрочь отвергая служебные романы, все же сдалась под его натиском. Отпуск мы провели вместе, в Сочи. Я никогда не забуду этот опьяняющий шепот морской пены, заглушающий его слова и прикосновения волны вместе с его сильными руками. Я отдалась во власть эмоций и отбросила, мучившие меня первое время, опасения. Это были самые чудесные дни в моей жизни, о которых теперь постоянно напоминает мне Катя.
- А что дальше? - увлеченная исповедью подруги, я отвлеклась от палитры, где успела смешать краски для картины.
Марго взяла в руки тюбик с черной краской и выдавила на краешек капельку дымчатой пасты.
- Вот что дальше, - перебивая подступивший приступ кашля, продолжала она.- Мы вернулись к работе, но не вернулись к прежним отношениям. После приезда Валера нашел себе новое развлечение в виде молоденькой блондинки с ногами породистой кобылки, и принялся объезжать нового строптивого зверя. Теперь не меня он провожал до остановки, не со мной проводил вечера, а я ночами заливала подушку слезами. Вскоре я узнала, что беременна и решила поговорить с ним об этом. Я хваталась за ускользающую надежду, что он женится на мне, и мы, образовав новую ячейку общества, начнем все заново, - Марго запрокинула голову, пытаясь подавить проступающие на глазах слезы, но они, не слушаясь, заструились тонкими ручейками по впалому бледному лицу.
- Не плачь, я тебя умоляю, - я обняла и крепко прижала к груди ее подергивающееся худое тело, - тебе нельзя расстраиваться. Если хочешь, давай не будем об этом говорить.
- Это слезы счастья, - огорошила меня Марго, - потому что, если бы я тогда не швырнула ему в лицо деньги, которые он принес на аборт, у меня сейчас не было бы самого дорогого человечка, - всхлипнула она.
Я разревелась вместе с ней. Не только потому, что переживала за нее, но и потому, что внезапно осознала, что у меня никогда не будет самого дорогого человечка.
- Чего это вы плачете? Мам! Тетя Алина? - к нам подбежала напуганная Катя, ухватившаяся за колено Марго.
- Соринка в глаз попала, - хором отчеканили мы.
Катя недоверчиво нас оглядела, переводя взгляд с одной, шмыгающей носом, на другую, платочком вытирающую глаза.
- Тогда пойдемте в другое место, - Катя потянула нас за руки, - а то здесь очень много соринок всяких.
Мы с Марго переглянулись и рассмеялись.
- Нет, дочка, садись на место, все соринки уже кончились, - улыбнулась Марго.
- Тогда обещайте, что больше не будете плакать, а то уйдем, - скомандовала молодая начальница.
- Честное, пионерское! - отдали мы дружно честь.
Когда Катя присела на свое место и снова взялась за венок из одуванчиков, Марго тихо продолжила.
- От аборта я наотрез отказалась, а на следующий день Валера забрал свои документы и исчез, бросив нас с Катей вдвоем.
- Вот козел! - не удержалась я.
- Что говорить, парень развлекался. Молодой еще был, и вовсе не собирался обременять себя семьей. А тут сюрприз в коляске.
- Они все такие! Яйца свои направо-налево проветривать — не обременительно, а залетела девчонка, это уже, ай эм сорри, не мои проблемы. Кобель! - выругалась я, а Марго только тихо улыбнулась.
- Алин, дай мне слово, что ты позаботишься о Кате после... Ну, ты сама понимаешь, - прошептала подруга.
- Это что еще за настрой? - рявкнула я, - и не вздумай даже мысли допускать!
Марго виновато склонила голову.
- Обещаю, Рит, - приобняв ее за плечо, я попыталась приободрить совсем раскиснувшую Марго, - я сделаю все, чтобы Катя ни в чем не нуждалась.
- Спасибо, подруга, - Марго ожила, - а сама почему не родила, ты же в браке была?
- Я... не могу, - выдавливая каждое слово из себя чеснокодавилкой, я медленно произносила страшные слова, - иметь...
Марго ахнула, и наши глаза снова застелила пелена слез.
- Кто-то говорил, кончились соринки? - возникла перед нами Катя, уперев руки в бока.
- Кончились соринки — начались слезинки, - пропела Марго и обняла дочь.
- Мама, ты скоро умрешь, да? - немного погодя, выпалила Катя, поставив нас с Марго в тупик.
- Нет, дорогая, я улечу на небо, но всегда буду рядом с тобой. Шепотом ветра, доносящимся над ухом, или бездомной кошкой, пробегающей мимо, я буду оберегать тебя от бед, - Марго снова расчувствовалась, а у меня от ее слов мурашки побежали по спине.
Сложно поверить, что сейчас мы сидим рядом, непринужденно болтаем, а завтра нас разделит могильная плита, по одну сторону которой Марго найдет вечный покой и умиротворение, а по другую продолжу тянуть тугую лямку я, страстно мечтавшая о ребенке и получившая его, но какой ценой!
- Катя, иди на место, - не в силах больше думать об этом, я начала писать портрет милой девочки, послушно принявшей позу мыслителя. Только маленькие пуговки-глазки бегают из стороны в сторону.
О чем она думает?
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

- Сколько Вы хотите за них получить? - из-под строгих очков с черной оправой на меня серьезно посмотрела женщина.
- Мне хотелось бы услышать Ваше предложение, - поддержав деловой тон, ответила я вопросом на вопрос.
Сложно в это поверить, но меня спрашивают о цене. Передо мной на столе разложены картины, начиная с парижских пейзажей и заканчивая портретами Марго и Кати. Конечно, я писала их не для того, чтобы продать галерее. Это скорее был зов измученного сердца, попытка вновь обрести себя. А теперь мне предлагают такие необходимые сейчас деньги. Да я готова отдать их за скромное вознаграждение, лишь бы хватило на лекарства для Марго! Во истину, никто не знает, чем обернется завтрашний день, что подарит, а что отнимет.
Услышав о согласии купить мои «шедевры», меня затрясло в лихорадке, как наркомана, предчувствующего скорую ломку, но я вовремя собралась с мыслями — не стоит показывать, что эти деньги мне необходимы, и что я приму любую сумму.
- Мы можем предложить Вам по сто долларов вот за эти пейзажи, - администратор указала рукой на холсты, изображающие залитую солнцем, Сену и городские «снимки» живой французской жизни, - за эти — пятьдесят, - она обошла стол и остановилась рядом с изображениями Марго и Кати, - а за эту, - она взяла в руки холст, с названием «Руки Марго» - сто пятьдесят, выглядит очень жизненно и правдиво. Конечно, это не много, но...
Я взлетела к небесам, ударилась об потолок и вернулась на грешную землю с блаженной улыбкой на лице.
- Я согласна, - как можно более непринужденно ответила я, пересиливая нарастающий мандраж, приятной волной мгновенно накрывший меня.
Не могу в это поверить! За эмоции платят деньги. Выйдя на улицу, я воровато пересчитала деньги и тут же запрятала их подальше. Я и не помню, когда в последний раз сама зарабатывала. Я вспомнила свою работу в промоушне, которая и свела нас с Марго, и то, какое чувство испытываешь, получая в руки свои деньги, обладающие особым ароматом — сладострастным запахом гордости.
Те деньги, что давал мне Антон, ускользали как песок сквозь пальцы, несмотря на то, что их было на порядок больше. Это были легкие деньги, заработанные не мной, да меня и не интересовало, как. Главное, чтобы хватило на поход по бутикам за новыми атрибутами светской львицы.
Сейчас же я лечу сквозь бульвары, прижимая к себе ценный груз, боязливо озираясь по сторонам. Здесь хватит на дорогущие баночки и пузырьки, стоящие для Марго очень дорого — это дополнительные минуты, проведенные вместе с дочерью.
Но прежде я мечтала вновь заглянуть в свою любимую кафешку на чашку кофе и медленную сигарету, за которыми я любила раньше неспешно поразмышлять о жизни. Подумать только, с момента возвращения в Москву я ни разу не посетила любимое заведение, и честно говоря, уже скучала по уютным маленьким черным столикам, воздух над которыми пронизан романтическими взбитыми облаками табачного дыма и терпким шлейфом свежесваренного кофе.
По традиции я вышла на одну остановку раньше и дальше отправилась пешком, разглядывая свое отражение в зеркальных витринах. Словно крылья несли меня навстречу старому другу с золотистой вывеской. Дойдя до памятного мне перекрестка, я на секунду остановилась, подмигнув знакомому зданию, и быстро проскочив через дорогу распахнула дверь, явственно предчувствуя, как сделав заказ, я откинусь на спинку кресла и осмотрюсь по сторонам в поиске интересных лиц.
Не успев войти в зал, я остолбенела. Едва не сбив меня с ног, ко мне подбежал мужчина, схватил за воротник пиджака и, что есть силы, начал трясти.
- Андрей? - задыхаясь от неожиданности и совсем не детской встряски, прохрипела я сиплым голосом.
Будто одержимый, Андрей продолжал меня трясти, выбивая из мозгов быстро сменяющие друг друга, скоротечные мысли.
- Я ведь ничего о тебе не знаю! - орал он на весь зал.
На нас стали оборачиваться сидящие за столиками посетители, заинтересованно наблюдая картину расправы надо мной.
- Ни фамилии, ни прописки! - продолжал Андрей, ослабив хватку, - кроме этого чертового кафе! Где твой телефон? И почему на мои звонки отвечает французский винодел?
- П-п-подарила, - заикаясь, отчеканила я.
К нам подбежал взволнованный небывалым происшествием официант.
- Вызвать милицию? - осторожно спросил худой мальчик в черном фартуке, - этот человек ненормальный.
- Не надо, это... мой муж, - зачем-то соврала я, отчего у обоих мужчин глаза поползли на лоб, - принесите лучше кофе.
- На хрен кофе! - Андрей перекинул меня через плечо и понес к выходу.
Я застучала по его спине кулачками.
- Пусти, у меня же юбка!
- К черту юбку, - не отпуская меня, Андрей открыл дверь и вынес мое барахтающееся тело из кафе.
Мне действительно было все равно и на юбку, и на удивленную публику в кафе, на оторопевшего официанта, в конце концов. Я была счастлива снова прижаться к любимому мужчине, которого, несмотря на все свои отчаянные попытки, так и не смогла забыть.
Каждое утро, едва первые лучики уносили прочь остатки фантастических снов, просыпаясь, я ощупывала непослушной рукой кровать, ища рядом могучее бедро Андрея, и сонная улыбка моментально сменялась горечью крушения надежд. Я снова и снова встречала рассвет в одиночестве, омрачающим весь последующий день. В лицах прохожих, спешащих по дорогам, едущих в авто, улыбающихся с рекламных щитов, мне мерещился страстный огонек его глаз. Но каждый раз все придуманные мной встречи оборачивались иллюзией.
Андрей поставил меня на горячий асфальт, придерживая за талию, наверное, боясь отпустить и снова потерять.
- Муж, говоришь? - кашлянул он, прерывая предательски дрогнувший голос.
- Да, я боялась, что тебя упекут на пятнадцать суток, вот и выпалила первое, что пришло в голову.
- Очень кстати выпалила. Садись в машину, - в приказном тоне буркнул Андрей, метая молнии из глаз.
Стало страшновато. Кто его знает, что у него на уме. Хотя, даже умереть я предпочла бы от его рук. Я села в его BMW и захлопнула дверцу.
- Убивать везешь? - не выдержала напряженной паузы я.
- Нет, Алина, убивать — это твоя работа, - невесело хохотнул Андрей. - Меня ты просто уничтожила, лишила рассудка, взорвала мозг. Ты часом не киллер? Тебе бы подошло это ремесло. Я же лишь ограничусь воспитательными работами.
- Какими? - заигрывающе похлопала я глазами.
- Скоро узнаешь. Как твоя фамилия?
- Малинина, - чуть помедлив, ответила я, - а что?
- Вот что, госпожа, Малинина, теперь ты от меня никуда не денешься. Из-под земли достану, - взревел он вместе с двигателем, заглушая своим баритоном рокот автомобильного.
Я заткнулась и, посмотрев на удаляющуюся вывеску «Vogue cafe», улыбнулась своей, отражающейся в стекле блеском начищенного фарфора, физиономии.
Андрей молчал, но недолго.
- Знаешь, почему официант назвал меня сумасшедшим?
- Потому что ты орал, как ненормальный? - я быстро нашлась с ответом.
- Нет, это еще не все, - вздохнул Андрей. - Потому что с того момента, как ты сбежала от меня, я приехал в Москву и два дня убил на поиски чертового кафе на Кузнецком мосту, будь оно неладно! Ты вообще представляешь, сколько кафе на Кузнецком мосту? Я обошел все, пытаясь уловить там твой дух. И только увидев «Vogue cafe», я наконец-то понял, о каком именно кафе ты говорила, - Андрей перевел дух и жадно глотнул минералки. - Каждый последующий день я проводил в этом кафе. Я приходил утром, завтракал их кашами, которые я и раньше терпеть не мог, а теперь вообще на них смотреть не могу. С утра до вечера я, забаррикадировавшись в углу, работал на ноутбуке, отрываясь от него каждый раз, когда звенел колокольчик над дверью, и хватал заранее купленный букет цветов. Я обедал, ужинал их изысканными блюдами, не потому, что был голоден. Не мог же я весь день сидеть за пустым столом. Кажется, я заработал себе язву, поедая кулинарные шедевры от шеф-повара. Один только холодный суп из дыни с жаренными креветками чего стоит!
Я расхохоталась, а Андрей нахмурился.
- Я стал не просто постоянным клиентом, я поселился в этом кафе!
Я удивленно распахнула глаза, не веря, что такое может быть. Когда я искала его глазами среди городской толпы, он в те же моменты ждал меня с цветами. Это просто невероятно!
- Дальше — больше, - продолжил Андрей, - каждый вечер, покидая твое любимое кафе, от которого к тому времени меня уже выворачивало наизнанку, я дарил букет из свежих хризантем случайной студентке, попадавшейся на глаза, вызывая восторг, удивление или надежду на продолжение отношений. Иногда меня даже посылали куда подальше с моим «веником», а одна барышня даже побила цветами. Я забросил работу, и теперь мои коллеги меня просто ненавидят и, наверное, уже подыскивают подходящую лечебницу для умалишенных, думая, что я слетел с катушек.
Мы остановились на красный, и Андрей пристально посмотрел на меня своим «фирменным» взглядом, всколыхнувшим во мне фейерверк страсти.
- Где ты была?
- Андрей, ты.., - я запнулась, - любишь меня?
- Нет, я тебя ненавижу! - он схватил меня за шею и с силой привлек к себе, обжигая жарким поцелуем.
Сзади засигналили машины, дернувшиеся, завидев зеленый свет, но Андрей, не отрываясь от меня, дернул ручник и включил аварийку. Проезжающие мимо авто гудели нам, а их рассвирепевшие водители громко матерились. «Голубки, другого места не нашли?!» - доносилось нам вслед, но мы не обращали ни малейшего внимания на выпады, завистливо пожирающих нас глазами, людей. Мир вокруг нас рухнул, превратился в гигантский сгусток энергии, увлекающий за собой в царство экстаза.
Добравшись до дома Андрея, мы набросились друг на друга в прихожке, не включая свет и снося все на своем стремительном пути.
Спустя полчаса наши тела, отражаясь в потолочном зеркале гигантских размеров, лежали в кровати, обнявшись, обессилившие от изнурительных «воспитательных работ». Андрей положил мне под голову руку, на которой сквозь тонкую кожу чувствовалась сильная пульсация еще не пришедшего в норму, сердца.
- Знаешь, я боюсь открыть глаза, - я сильно зажмурилась.
- Почему?
- Боюсь проснуться.
- Глупышка! - Андрей поцеловал меня в кончик носа.
Я прижалась к нему всем телом, не желая выпускать из рук скользкое счастье и улыбнулась сама себе.
Мы молча наслаждались своим тихим счастьем, о котором знают только лишь любящие сердца. Андрей гладил мои волосы, зачесывая их то в одну сторону, то в другую. Мне было до того приятно, что с этим ощущением может сравниться разве что только оргазм.
- Так ты не ответила, почему ты тогда сбежала? - Андрей прервал идилию неприятным вопросом.
- Милый, не сделаешь нам кофе? - я натянула на лицо напряженную улыбку.
- Э, нет, меня не проведешь! - приподнялся с кровати Андрей, - я сделаю кофе, но от ответа на сей раз тебе не уйти.


- И? - Андрей разливал кофе по чашкам из венецианского фарфора.
- Икарус? Нет, не угадала? Иголка? Иврит? - заерзала я на стуле, поджав под себя ноги.
- Алин, ну что ты комедию ломаешь, ты же меня прекрасно поняла.
- А я думала, мы в слова играем, - надула губы я, понимая, что час пик настал, и дальше скрывать от Андрея правду невозможно.
Все зашло слишком далеко.
Была — не была!
- Андрей, понимаешь, - невнятно начала я, - незадолго до начала нашего романа я узнала, что я... - соленый комок застыл в переносице, неприятно защипало в носу и влага очертила по контуру глаза, я... не могу... иметь, - слезы брызнули из глаз, и я продолжала говорить с надрывом истерики, - не могу иметь детей, понимаешь? Тогда я не была готова к отношениям, но, тем не менее, влюбилась.
Андрей прижал меня к груди, и я судорожно затряслась в его объятиях.
- Одной любовью сыт не будешь, она развеется, как пепел от дуновения ветерка. Ты молодой мужчина, и тебе захочется сына или дочку. А я ничего не смогу сделать с этим. Что за женщина, которая даже родить не может? - я заливалась горькими слезами. Мое онемевшее лицо больно закололо, точно тысяча льдинок, отколовшись от айсберга, резко вонзилась в него.
- Это тебе твой муженек так сказал?
- Ну да. Да я и сама это знаю, - всхлипывала я.
- Альберт Эйнштейн как-то сказал: «Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и человеческая глупость», и тут же добавил: «хотя насчет Вселенной я не уверен». Знаешь, я с ним согласен.
- В смысле?
- Я про Антона. Он как раз и доказывает это утверждение своей безграничной тупостью!
- Но он прав. Женское предназначение и заключается в продолжении рода.
Крепко он тебя прозондировал! - злость омрачила лицо Андрея. Он начал мерить кухню широкими шагами, потом остановился и нервно присел на табурет.
- Любовь разрушает все предрассудки, - задумчиво промолвил он, приподняв мой подбородок, уткнутый в грудь, - любовь способна растопить лед и разжечь огонь, она не знает преград.
- А я раньше не знала, что такое любовь.
Андрей поднял меня на руки и отнес в спальню, аккуратно уложив под одеяло.
- Поспи, милая.
- Ты бросишь меня? - вдруг спросила я, но вместо ответа Андрей лишь нежно чмокнул меня в щеку.

***
Я лежу на теплом белом песке, наслаждаясь красным в белой дымке солнцем, скрывающимся за горизонтом. Мои ноги нежно щекочет морской прибой, то внезапно приближаясь, покрывая загорелые ноги воздушной пеной, то так же быстро отдаляясь, оставляя мокрый след. Я пересыпаю сквозь пальцы ослепительно яркий мелкий песок, играющий розовыми бликами заката.
Потом, легко приподнявшись, я кошачьей поступью приближаюсь в раскрытые объятия манящей, ребристой от шаловливого бриза, воды. Томящая истома влечет меня к морю, и я вхожу в него, осторожно пробуя носком подкатившую волну. Я погружаюсь глубже, и все мое тело покрывает мягкая, как детское одеяло, приятная жидкость.
Чья-то сильная рука обнимает мое бедро сзади, нежно поглаживая влекущие изгибы тела. Я не знаю, кто это, и оттого возбуждение с силой накатывает, точно отголосок волны. Его рука скользит выше, очерчивая контуры голой груди, и воздух стремительно насыщается ароматом горячего секса. Я издаю грудной стон, не в силах более сдерживать себя, и оборачиваюсь.
Передо мной, тоже абсолютно нагой, Андрей. Он рывком притягивает меня к себе и страстно целует в шею. Ноги подкашиваются от неимоверного желания, и он, подхватив меня на руки, начинает кружить, выписывая на ровной морской глади круги, которые тут же стирает волна.
Внезапно откуда-то, совсем рядом, доносится стук. Я оглядываюсь по сторонам, но никого, кроме нас с Андреем, поблизости нет. Любимый продолжает кружить меня, одновременно лаская сильными, но нежными, руками и чувственными губами. Я закрываю глаза и снова расслабляюсь, но ненадолго. Надоедливый стук раздается над самым ухом с удвоенной силой, к нему присоединяется еще и невнятный голос. Я силюсь понять, что он говорит, но не могу разобрать, - его заглушает шум разбивающейся о скалы, воды.
Я вновь открываю глаза.
На меня смотрит одноглазый смеситель, прикрученный к ржавой сантехнике, подо мной ванна со стертой местами эмалью, из крана неровной струйкой сочится мутная вода и, задерживаясь в стоке, наматывает вокруг него темные круги. В обшарпанную дверь с покосившимся постером Амаяка Акопяна застучали кулаком.
- Алина, - ты что, там уснула? - за дверью послышался разъяренный голос Марго.
От неожиданности я подпрыгнула. Поскользнувшись на скользкой эмали ванной, я полетела в стену, отделанную плиткой, хватаясь руками за все подряд. Зацепившись за шторку, я задержалась в воздухе на секунду, в которую пронеслась мысль, что я могу устоять, а в следующую мы рухнули в ванную вместе, потянув за собой металлическое крепление, не выдержавшее давления.
- Да, Марго, выхожу, - буркнула я, обиженно потирая ушибленную пятую точку.
Нет! Неужели это был сон? Верните мне моего Андрейку!
Я нервно открыла глаза и, не шевелясь, забегала глазами из стороны в сторону.
-Андрей? Ты... настоящий? - я резко села и начала себя больно щипать за ухо.
Больно, значит, не сплю!
Андрей, радушно улыбаясь, сидел рядом со мной, положив свою руку мне на бедро.
- Дорогая, тебе, кажется, кошмар приснился, - сдерживая порыв смеха, произнес Андрей.
- Я что-то кричала во сне?
- Да. «Верните мне моего Андрейку!», - Андрей разразился гомерическим хохотом.
- Мне снилась Марго, - я опустила голову.
- Кто это?
- Это моя лучшая подруга. У нее рак, врачи говорят не больше месяца осталось, - я смахнула навернувшуюся на глаза слезу, - я как раз к ней собиралась, когда мы встретились.
Андрей молча кивнул.
- Знаешь, за что я уважаю американцев? - спустя мгновение продолжила я. - Несмотря на то, что это тупые, жирные, напичканные гамбургерами толстозады с плоским юмором, они лучше всего понимают психологию людей. Они могут сказать «I am sorry», в отличие от нас. Мы, русские, слишком горды, чтобы признать свои ошибки. Мы всегда ищем виноватого там, где нет зеркала, боясь, что оно укажет на нас. А если мы и неправы, то стараемся об этом поскорее забыть, выкинуть из головы чувство неудобства. Мы думаем, к чему болтать языком, изрекая пустые извинения?
- Ты это к чему? - нахмурился Андрей.
- Я боюсь, что не успею сказать ей «прости».

***
Мы с Андреем появились на пороге у Марго, держа в руках кучу пакетов с драгоценными лекарствами и цветы.
- Андрей, - подарив аккуратный букет из розовых тюльпанов, он вежливо протянул руку хозяйке.
- Маргарита, - улыбнулась она ему в ответ, а меня губами спросила: «Это кто?»
- Это мой любимый мужчина, Андрей, - представила я его. - А это — моя любимая женщина, - кивнула я на Марго.
Мы рассмеялись и прошли внутрь.
- Алина ничего о Вас не рассказывала, - осторожно начала разговор Марго.
- Ей стыдно! - не замедлил с ответом Андрей, - она — настоящая садюга. Знаете, как мы познакомились? Она вмазала мне в голову комок грязи! Наверное, лысина проступает, вот она и занялась грязелечением. Заботливая ты моя, - он пощекотал мой нос.
- А вот и неправда! Ты первый меня обрызгал! - встрепенулась я.
- Да, но, выходя из машины, чтобы помочь, я и не предполагал, что будут такие последствия!
Все расхохотались, а Андрей продолжал.
- И знаешь, Рита, где я ее застал при следующей встрече? Она глазела на гигантских размеров фаллос. Конечно, я без труда нашел таксиста, который ее подвозил, и он рассказал мне адрес, где Алина остановилась. Затем я выследил ее передвижение. Но я и представить себе не мог, что она отправится в музей сексуального искусства!
Я опешила.
- Так ты наврал мне про то, что ты занимаешься антиквариатом!
- Нет, -успокоил он меня, - антиквариатом я действительно занимаюсь. Но ты же не поверила, что я выставлю экспонат эротического содержания в весьма консервативном магазине.
Я сглотнула.
- Поверила!
- А что? - хохотнул Андрей, - действительно интересная мысль. Стоит подумать над этим!
Мы смеялись, рассказывая о нашем знакомстве, подкалывая друг друга, как дети, а Марго счастливо улыбалась, наблюдая за нами. В ее доме давно не было слышно такого заливистого смеха.

Андрей с Марго понравились друг другу с первого взгляда, как будто почувствовав душевное родство. В тот же день Андрей забрал меня из ада, в котором я поселилась, наматывая круги, ведущие к неизменному исцелению отравленной едко-сладкими деньгами, души. Он перевез меня в сказку — к себе домой, где я почувствовала себя настоящей хозяйкой. Как будто Андрей создавал дизайн квартиры под меня: тепло-персиковые стены, уютные низкие диванчики, в которых забываешь обо всем на свете, большая библиотека — еще один плюс моему герою, и сказочная черная ванная, о которой я всегда мечтала.
Но неизменно каждый день ноги сами вели нас к пятиэтажке в спальном районе, в забытую богом квартиру Марго. Мы проводили много времени в гостеприимном доме моей подруги, часами разговаривая о жизни и поражаясь мироощущению Марго, которая любила весь мир и во всем происходящем видела только лишь добро и признаки перемен к лучшему.
Лекарства, которые раздобыл Андрей, стоили в несколько раз дороже, чем те, которые принимала Марго раньше. Она словно вступила в сделку со смертью, которая великодушно разрешила еще немного воспользоваться дорогим ресурсом — жизнью. Я смотрела на подругу и не могла поверить в то, что скоро ее не станет. Казалось, свершится чудо, и она выздоровеет. За последнее время Марго прибавила в весе, ее щечки порозовели, и она совсем не производила впечатления больного человека. Если бы не было черного платка на ее голове, ежесекундно напоминающего о страшном диагнозе, вполне можно было бы сказать о ней, как о молодой, цветущей женщине.
Андрей баловал нас частыми поездками за город к такому необходимому свежему воздуху и умиротворяющей красоте девственной природы. Катя всем сердцем прикипела к нему. Большую часть времени она проводила у него на коленях, распрашивая о том, что больше всего волнует пятилетнего ребенка. То есть, обо всем.
Марго как-то шепнула мне на ухо, что Катя — настоящий сорванец, и ей очень нехватало мужского воспитания. «Все, что ни делается — к лучшему! - повторила она свои любимые слова, - скоро Андрей станет ей любимым папой», она задумчиво смотрела вдаль, слегка прищурив наполненные слезами, глаза.
***
- Дорогие мои, девочки! Я приглашаю вас на рыбалку! - в дверях появился радостный Андрей, - собирайтесь, паром отправляется через час, а я пока съезжу за продуктами!
Я нежно заглянула в его темные два омута, и в моих глазах промелькнула искорка. Я вспомнила нашу прошлую ночь, наполненную неугасающей страстью и утро, проведенное в жарких объятиях любящих друг друга людей. Каждый новый день приносит с собой нарастающие как снежный ком оттенки чувств, разгорающихся с неистовой силой. А я, едва распахнув глаза, долго моргаю, смотря на трепещущие ресницы любимого, кажущегося мне видением. Сложно, прожив большую часть жизни в товарно-денежных отношениях, поверить в искреннее и светлое чувство, отзывающееся прикосновением рук и обрушивающее на душу лавину счастья.
Андрей, без слов уловив мой настрой, крепко прижал меня к себе и чмокнул в раскрасневшуюся щеку, моментально развеяв дымку сомнений. Его поцелуи, взгляды, да и просто присутствие в моей жизни подобно пилюле, излечивающей от закостенелого цинизма.

Вырвавшись из душного города, пропитанного запахом пробок и напряженной спешки людей-тараканов, мы, переправившись на паромчике через Москва-реку, оказались в живописном уголке.
Как много сокрыто от наших глаз!
От леса веяло первобытной свободой и отрешенностью от «потусторонней» жизни. Листочки деревьев, покрытые капельками дождя, блестели на солнышке, и в каждом из них играла своя радуга, отзываясь на сердце мажорными нотами сонаты Баха.
Разряженный после летнего дождя, воздух, наполненный озоном, хотелось вдыхать бесконечно, снова и снова наполняя легкие его целебными парами.
Мы расположились на полянке, покрытой полотном колючей, только пробившейся из-под земли, наполненной зеленым соком, травки. Андрей принялся возиться с удочкой, а Катя кружилась вокруг него, помогая распутать леску, скрученную в тугой клубок. Мы с Марго отправились на прогулку по извилистой тропинке, огибающей речку, неторопливо ступая по мокрому песку и отдаляясь вглубь леса.
- Алин, ты давно была у отца? - неожиданно спросила Марго.
Я нахмурилась.
- А в чем, собственно, дело? Я не была у него с того самого момента, как переехала жить к тебе, - не смогла я скрыть раздражения. - С того момента, когда он, решив почесать свой хрен об очередное «тело», убил мою мать и разрушил всю мою жизнь!
Я осеклась. «Все, что ни делается — к лучшему!» - пронеслось где-то на подкорке.
- Алина, время меняет нас. Мы становимся взрослее и начинаем многое понимать, - спокойно возразила Марго, - в тебе говорит максималист, та девочка, которая потеряла мать в катастрофе. Но ты уже далеко не подросток.
Действительно, во мне, как в капсуле, сохранились те слова и те мысли, что были в голове четырнадцать лет назад. Я приняла для себя решение ненавидеть отца за случившееся и больше никогда не возвращалась к этому вопросу.
- Почему ты спросила о нем? - уже спокойно продолжила я.
- Я недавно встретила его в магазине. Он совсем опустился на дно социальной лестницы. Даже не узнал меня.
В голове застучали частые удары, как будто меня зажало между двумя поездами. Мой отец, красавец, каких мало, образованный и начитанный человек, опустился на дно. Явственно вырисовалась картинка, в кого он превратился — алкаш, находящий успокоение в градусах, стирающих память и ненадолго погружающих в иллюзию спокойствия. Вспышками озарилось сознание. Я ведь и сама пила, и не от хорошей жизни! Я прекрасно помню эту зыбкую трясину, увлекающую за собой, это чувство отрешенности, когда жизнь проходит вне тебя, словно за стеклом, а ты равнодушно наблюдаешь за ней со стороны.
- Наверное, ты права, - я опустила голову, наблюдая, как носок моего ботинка ворошит прошлогоднюю листву.
- Ты вспомнишь о нем, когда будет уже поздно что-либо изменить. Ты не сможешь себе простить, что не обняла родного отца перед смертью, не отпустила прошлое!
- Марго... - я кашлянула, - а ты меня простила?
Я не выдержала ее открытого взгляда и опустила глаза. Она приблизилась ко мне и обняла.
- Конечно, простила! Ты же самый лучший Вонючий чебурек, нашпигованный крысятиной, который был в моей жизни. Все мы делаем ошибки, подчас забывая, что жизнь настолько коротка, чтобы разбрасываться ею. Кто-то так и уходит из этого мира, не обретя истины в своем сердце, так и не поняв, что прожил никчемную жизнь вокруг мнимого богатства, храня и оберегая свои миллионы, но не обретя богатства истинного — любви и дружбы. Я рада, что ты изменилась и вернулась к самой себе.
Пока Рита говорила, я безудержно рыдала на ее плече, не останавливаясь, выплескивая напряженность последних недель в ее жилетку, готовую принять не только слезы. Я кричала: «Прости! Прости!», высвобождая зажатые во мне под грифом «неудобно» мысли и сомнения, а она гладила рукой мои волосы, заставляя забыть о придуманных кем-то и навязанных обществу рамках приличия и выплеснуть наружу бурю вскипевших эмоций.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Марго умерла на следующее утро.
Я никогда не забуду тот день. С утра взбесившееся солнце палило, как сумасшедшее, плавя асфальт, в котором утопали каблуки горожанок, спешащих по своим делам. Я же спешила к Марго, предчувствуя, как выйдя на прогулку, мы снова будем улыбаться светилу, радуясь очередному дню. Изнемогая от жары, я добралась до Марго на такси, где не спасал даже кондиционер.
Вспорхнув по лестнице, я нажала кнопку звонка.
Тишина.
Звонок.
Мертвая тишина.
Трясущимися от обжигающего предчувствия, руками на дне сумочки я нащупала дубликат ключа от квартиры подруги, который она предусмотрительно сделала заранее. Помню, как долго я не могла попасть в замочную скважину.
«Наверное, гулять без меня ушли!» - фальшивое оправдание просквозило где-то совсем рядом, когда, наконец, дверь распахнулась.
На кухне, спрятавшись за холодильником, на полу сидела, сотрясаясь в рыданиях, Катя, прикрыв ручками испуганное лицо. Увидев меня, она ринулась мне навстречу и в моих объятиях разразилась неистовой истерикой.
- Мама!.. Моя мама, - лепетала она, - не встает с кровати... Она умерла, да?
Я посадила девочку на стульчик и отправилась в спальню, медленно ступая по скрипучим половицам, с каждым шагом чувствуя приближение холодного дуновения смерти. Дверь легко подалась о моего прикосновения, и я замерла на пороге.
На кровати в естественной позе лежала Марго, положив руку на грудь. Ее лицо озаряла блаженная улыбка, освещающая комнату лучезарным светом. На минуту мне даже показалось, что все ее тело излучает свет, как у святой.
- Ах, Марго! - я припала к ее ногам, уткнувшись лицом в прикрывающее ее, одеяло, и заплакала. - Ты не должна была умереть! Господи, почему все так?
Марго была настоящим ангелом при жизни, не под стать циничным обывателям. Она понимала жизнь, как никто другой, и, самое главное, умела любить ее. Из уст подруги никогда не было слышно ни единого упрека в адрес Создателя, она принимала все испытания, выпавшие на ее нелегкую долю, должным образом, с высоко поднятой головой.
И теперь Господь забрал ее к себе. Нет и тени сомнения, что она попала в рай. Но почему именно она? И почему именно сейчас, когда она так нужна Кате?
Не заметив, как в раздумьях пролетело время, я оставалась в ногах лучшей подруги, отошедшей в мир иной, оставив после себя философию жизни, которую я никогда не забуду. В комнату тихо вошла Катя и остановилась, оборонительно спрятавшись за косяком.
- Тетя Алина, моя мамочка умерла? - вытирая капельки слез, бесконечно проступающих на ее широко распахнутых испуганных глазах, спросила она.
Я поднялась с пола и присела подле нее.
- Катя, люди умирают только тогда, когда их забывают. Мы никогда не забудем твою маму. Она навсегда останется здесь,- я прикоснулась к ее груди, - и здесь, - сдерживая мелкую дрожь, я поднесла ладонь к своему сердцу.
- Она будет смотреть на нас с неба?
- Да. Она будет переживать вместе с нами самые счастливые моменты нашей жизни и помогать, когда нам плохо.
Катя осторожно подошла к Марго и прикоснулась к ее руке.
- Мама! Я люблю тебя!
Я достала телефон из сумочки и быстро нашла номер Андрея под именем «Любимый». Мне ответил его жизнерадостный, слегка искаженный сетью, голос.
- Андрей, Марго.., - на секунду я замолчала и, обернувшись, посмотрела на Катю, - Марго покинула нас.
- Понял, - его голос заметно помрачнел, - выезжаю, буду через тридцать минут. Любимая, пожалуйста, постарайся успокоиться, я скоро приеду.
Короткие гудки разъединили нас, а Андрей уже мчался ко мне, пересекая двойные сплошные, и на красный свет. Это известие поразило его едва не больше, чем меня, ведь он сдружился с Марго, найдя в ней такого редкого и чистого по нашим временам человека.


Через день Марго похоронили на Ваганьковском кладбище. Все то время, пока она лежала дома, накрытая белым полотном, я была, как в бреду. Мне казалось, что она всего лишь спит, с застывшей на устах безмятежной улыбкой. Но вот сейчас она откроет глаза, тепло на меня взглянет и скажет: «Пойдемте пить чай», и мы так же долго, сидя на кухне, будем говорить о пережитом и строить планы на будущее. А потом пойдем гулять в парк все вместе, иногда присаживаясь на мягкий зеленый ворс свежей травки, и кушать мороженое, упиваясь заливистым смехом Катюшки.
Пока ее несли по аллее Ваганьковского кладбища, по темным, испещренным морщинками дорожкам, на которые живописно откидывал тень купол, сомкнутых над головой, веток тополей, я не чувствовала ни жалости, ни скорби, потому что все казалось дурным сном. На моем лице застыла суровая маска шока от происходящего, в которое я просто не могла поверить.
Въевшийся в самые легкие, запах ладана и развевающиеся на ветру, волосы Марго, отразившиеся в моих глазах, вдруг вернули меня к реальности, в которой я не была готова очутиться. Меня разбила истерика, и я, словно одержимая, припала к гробу и взяла в руки холодную ладонь Марго. Не находя в себе силы быть мужественной, я содрогалась от рыданий.
- Ах, Марго! Почему ты нас оставила?
Андрей обнял меня за покрытые мелкой дрожью плечи и, ни слова не произнося, прижал к себе. Мы оба понимали и без слов, кого потеряли.
- Это несправедливо! Так не должно было быть! - не успокаивалась я, неподвластная все новым извержениям закипевших эмоций.
Гроб с закрытой крышкой, на которой выделялся огромный крест, медленно опустили в яму, и работники кладбища так же безэмоционально начали засыпать его землей.
Марго сровняли с землей, так же, как и тысячу других людей, умерших раньше. Для этой холодной черной массы нет различия, кого опускают в нее: членов правительства, композиторов, писателей или именитых актеров. Главное, это память, живущая в сердцах людей, и отпечаток на губах «Помним».
На кладбище, в этом извечном месте скорби, не просто могилы, свидетельствующие о захоронении людей. Здесь, в каждом памятнике, в каждом клочке земли запечатлена история России, ее самые большие потери. Сюда каждый день приезжают сотни горожан, как в музей, чтобы получить неповторимые и незабываемые ощущения причастности к таким соотечественникам, как Есенин или Высоцкий, возложить цветы на могилу Вицина, Миронова или вновь ужаснуться самому громкому заказному убийству первого генерального директора ОРТ — Листьева.
Вот все и кончилось.
Марго больше нет с нами.
Жутко захотелось курить, и я, отойдя в сторонку, трясущимися руками достала сигарету из смятой пачки и до того сильно затянулась, что защипало в носу. Глаза устремились в одну точку, куда-то вдаль, пока я непрерывно затягивалась, и на пол сигарете меня начало тошнить.
Я огляделась по сторонам. Передо мной, в кустах, была заброшенная могила с покосившейся заржавевшей изгородью. Перед ней выросло дерево и кучи сорняков, устремленные ввысь, точно пытающиеся совсем прикрыть упавший надгробный камень. Я присмотрелась. Со старенькой гранитной плиты на меня смотрел старик, нахмуренный и плотно сжавший губы, точно, он еще при жизни знал, что о его могиле забудут. Вокруг себя я заметила еще с десяток неухоженных участков, которые не посещались, наверное, уже лет десять. Старая прошлогодняя листва обильно покрывала земляные бугры, на которых гордо несли свое существование старинные памятники с отколотыми краями и густым налетом пыли, закрывающим фамилии на надгробиях, титулы, звания.
Нетвердой походкой, слабо видя дорожку впереди себя из-за застилающих глаза слез, я вернулась к свежему захоронению Марго и присела рядом с рыхлой землей.
- Марго! Я никогда тебя не забуду! - тихо прошептала я.
- И я, - отозвалось где-то рядом.
Я обернулась. За спиной, утирая ладошкой град слез, стояла Катя.
***
С замиранием сердца я шла по знакомому тротуару, засаженному с обеих сторон цветущими тополями, усыпавшими дорожку июньским снегом, хрустящим под ногами.
Марго очень хотела, чтобы я помирилась с отцом, и теперь я выполняю ее волю. Коленки пробила дрожь, и ноги совсем не хотят передвигаться к некогда родному дому, который однажды оставив, я забыла навек. Трагические воспоминания тяжелым облаком заволокли мозг, и стало трудно дышать. Я присела на скамейку детской площадки, где не раз разбивала в кровь коленки, и закурила, хотя курить вовсе не хотелось. Скорее, сигарета для меня — это, своего рода, тайм аут, время для короткой передышки перед решающим рывком.
Поднявшись со скамейки, я направилась в сторону знакомого подъезда, явственно ощущая на себе отпечаток счастливого детства. Третий этаж с выкрашенными в зеленый цвет окнами во двор, та же обшарпанная входная дверь с потемневшим от налета времени, глазком, деревянная дверная ручка. И я вновь девочка, после прогулки спешащая домой, мечтающая прижаться всем телом к любимому папочке.
Коротким нажатием на кнопку, я позвонила в дверь и вздрогнула от знакомого пронзительного звука.
Нервы!
Спустя минуту, которая показалась мне вечностью, за дверью послышалось тяжелое шарканье тапочек о линолеум. Сердце бешенно заколотилось и, казалось, сжалось до размеров куриного.
Еще минута. Заскрипел несмазанный замок, и дверь тяжело подалась мне навстречу.
В нос ударил едкий запах недельного перегара, я отшатнулась и застыла на месте, как вкопанная.
Передо мной стоял сгорбившийся седой старик, с осунувшимся помятым лицом, с въевшимся отпечатком беспробудного пьянства. Он мельком взглянул на меня и опустил глаза. Кажется, ему стыдно смотреть в глаза приходящим людям.
- Почта? - буркнул он, отступая назад, и жестом приглашая войти.
Отец не узнал меня.
Я вошла внутрь, борясь с тошнотворными приступами, и остановилась в прихожке.
- Папа, это я.
Отец вскинул голову, и в его моментально увлажнившихся глазах просквозил целый вагон чувств. Там были страх и чувство вины, неудобство и неподдельная радость.
- Дочка, - отец заплакал, - ты?
- Я, пап.
Мгновенно протрезвевший отец резко закрыл дверь и подался мне навстречу в порыве обнять любимую дочь, но так же резко остановился.
- Проходи на кухню, я мигом, - он прыжком скрылся в ванной.
Послышались звуки мощного напора воды и электрической бритвы. Он долго кашлял и сопел, пока я осматривала хижину дикого человека.
На полу рядком стояли стройной шеренгой бутылки из-под пива, и среди них, как командиры, возвышались опустошенные сосуды, в которых некогда была водка. Стол с запачканной старой клеенкой, прочно впившейся в дерево, пестрил выцветшими цветочками, перемежаясь с засохшими крошками хлеба. Пол также усыпан крошками, газовая плита сплошь заляпана остатками еды, полочки в шкафу почернели от векового безразличия хозяина. Здесь явно не хватало женской руки. Терзаемая между брезгованием, бесконечной жалостью и вдруг проснувшейся во мне, дочерней любовью, я присела на краешек табуретки с торчащими наружу шляпками гвоздей и обхватила голову руками.
Из ванной комнаты появился отец. Он побрился, умылся, словом, постарался привести себя в порядок, но ничто не могло затмить сильного отпечатка горя на его изрезанном морщинами, лице и одиночества, которое давным-давно поселилось в его печальных глазах. Он улыбнулся одними губами и подошел поближе, не зная, с чего начать разговор с дочерью, которая бросила его в сложный момент, оставив наедине с неумолимым чувством вины, и больше никогда не переступала порог родного дома.
На столе стояла початая бутылка пива, которую он моментально убрал под стол.
- Чай будешь? - осторожно предложил он.
- Да, - коротко ответила я. Мне было не легче, чем ему. В голове проносились мысли, как начать разговор, но все они казались какими-то фальшивыми, неестественными.
Так мы молча пили чай и смотрели друг другу в глаза, как в зеркало.
- Пап, ты прости меня, если сможешь, - начала я, - я очень виновата перед тобой.
- Нет, дочка, это ты меня прости! - перебил меня отец, - то, что я сделал не дает мне покоя всю жизнь. И, наверное, этот грех никогда меня не отпустит. Мне в память врезались твои слова, что я убил маму. Я просыпаюсь и засыпаю с этими мыслями. Видишь, пью. Это хоть как-то притупляет боль.
Я чудовище!
- Пап, во мне тогда говорил ребенок, которого лишили любимой мамочки, я была раздавлена, потому и наговорила тебе всяких глупостей. Но нельзя всю жизнь заливать горе спиртным, от этого никому не легче!
Я вспомнила свое состояние, когда рушилась моя семья, по крупицам распадалось счастье. Тогда я тоже ушла в запой, и кто знает, кем я сейчас была бы, если б вовремя не остановилась. Стояла бы на паперти, прося подаяние на рюмку «горькой»?
- Ты единственное, что у меня осталось, но и ты меня бросила, - плакал отец.
Я нервно сглотнула тугой комок, застывший в пересохшем горле.
- Я всю жизнь прожила, как в бреду, и только сейчас осознаю, как была неправа, - всхлипнула я. - Я помогу тебе вылезти из этой трясины. Вместе мы справимся!
- Дочка, не бросай меня. Мне так одиноко.
- Так ты готов завязать с «зеленым змием»? - задала я вопрос в лоб.
- Ох, не знаю. Если ты меня бросишь вновь, я просто не переживу этого.
- Теперь я тебя не оставлю, - тихо произнесла я. - Знаешь, Марго умерла неделю назад. Она многое дала мне понять, и я по-новому взглянула на жизнь. Стала ее больше ценить, что ли. Это она хотела, чтобы я пришла к тебе, и вот я здесь, и не жалею. Теперь все будет по-другому.
В глазах отца сверкнули первые искорки жизни, совсем блеклые, как первые неокрепшие молнии на горизонте. Но уже эта улыбка, появившаяся на его лице, мне рассказала о возрождении к жизни папы, заживо себя похоронившего вместе с моей мамой.
Я улыбнулась и решительно вскочила с места.
- Ну что? Новая жизнь?
Замешкавшись на секунду, отец тяжело приподнялся с места.
- Да!
- Тогда мне нужна твоя помощь. Есть еще порох в пороховницах? - потеребила я его за волосы.
- Есть, сэр! Готов к труду и обороне! - выпрямился он в струнку.
- Тогда первый завоевательный поход на кухню! - рассмеялась я.


Бесконечные мешки со звенящей тарой отправлялись на мусорку, в квартире была проведена настоящая ревизия с уничтожением старых вещей и прочего хлама, скопившегося со времен Второй мировой, а мои руки не покидала тряпка целый день.
С кухни мы перебрались в комнату, потом — в другую, обнаруживая горы ненужных вещей, покрытых обильным слоем пыли. Одна только эта квартира может в одночасье переполнить городскую свалку.
Время от времени отец осторожно спрашивал: «Может, хоть это оставим», указывая на очередной свитер в катышках, безаппеляционно отправляющийся в мусорное ведро.
- Нет. Новая жизнь, так новая жизнь! - я была непреклонна в своем решении освободиться от цепких оков его прежней жизни.
К концу дня, когда мы с папой, оба обессилевшие от уборки, присели за чашечку чая, квартира сияла, как новая. Конечно, это не президентский люкс, но чистенькое и аккуратное помещение, идеально подходящее для нового образа жизни и мысли. Даже старая мебель, казалось, выглядела по-новому, заблестели полочки старого шкафа, обивка мебели вновь стала бархатистой, а в чистых зеркалах отражались наши счастливые лица, кажущиеся чуть-чуть красивее, чем есть на самом деле.
- Ну, все! - выдохнула я, вытирая со лба струйку пота.
- Да, - поддержал отец, - теперь у меня настоящие царские хоромы.
- Это еще не все, - подмигнула я ему.
- Как? - подпрыгнул папа.
- Завтра будем делать из тебя Джеймса Бонда! Так что приготовься морально! Поедем по магазинам, выбирать новый гардероб.
Мы тепло простились, крепко обнявшись, как старые друзья. В руках отца было столько нежности, что меня переполняли эмоции. Совсем не хотелось разжимать руки, и я могла стоять так, прижавшись к родному папочке, бесконечно.
Наконец мы отстранились друг от друга, и в глазах отца мелькнула темной тучкой печаль. Это был сложный день для нас обоих. Утратив родственную связь, нелегко вновь обретать чувство любви и веры друг в друга, но мы справимся, я в этом уверена. Лед тронулся, дальше будет только легче.
- Ты простила меня? - отец взял мою руку в свою.
- Да. А ты?
- Давным-давно.

***
Мы с Андреем стали настоящей семьей, образовав гражданскую ячейку общества. По утрам я готовлю завтрак и поцелуем провожаю любимого на работу, а по вечерам, еще до приезда Андрея, я курю на балконе в ожидании далекого света фар его автомобиля, ярко освещающих дорогу к дому. Наши отношения похожи на ясное небо, покрытое мягкими ванильными облаками нежности и заботы.
Андрей познакомил меня практически со всеми своими друзьями, и они одобряюще кивали головами: «Да, теперь мы тебя понимаем. Трудно не потерять рассудок рядом с такой красавицей!» Конечно, многие из них откровенно льстили, но мне было приятно слышать комплименты в свой адрес.
Родители Андрея устроили прием в нашу честь, желая познакомиться с пассией любимого сына. В пятничный вечер, простояв не меньше трех часов перед зеркалом, я собралась с мыслями и, окончательно уверив себя, что я очаровашка, была готова к званному вечеру.
На пороге нас встретила гувернантка, мило улыбнувшись Андрею. Его родители гордо восседали в гостинной, больше напоминавшей просторную залу средневекового замка с тяжелыми портьерами и громоздкой мебелью из красного дерева, за чашечкой чая и вечерней газетой.
- Нина Аверьяновна; Алина, - представил Андрей меня своей матери, неспешно отложившей газету.
- Александр Анатольевич, мой папа. Алина — моя любимая женщина, - продолжал Андрей.
Я дружелюбно подала руку его родителям, на что они, сохраняя спокойствие, лишь переглянулись между собой, не подавая мне руки в ответ. Я кашлянула и спрятала руку за спину.
- Что ж, Алина, если я не ошибаюсь, - величаво начала Нина Аверьяновна, - из какого Вы рода? - нарочито она поправила очки.
- О! Я из рода Человек Разумный, как и Вы! - съюморила я, на что вызвала громкий смех Андрея и неодобрительное фырканье его матери.
- А Вы, я смотрю, веселушка, - язвительно заметила она.
- Веселушка. Хохлушка. И веснушка! У меня День рождения весной, - продолжала шутить я.
Принесли горячее и кучу приборов. Конечно, я умею всеми ими пользоваться, но мне до того стало смешно смотреть на этих псевдо аристократов, ведущих из года в год свой размеренный образ жизни, что я решила немного шокировать их, проверяя реакцию.
- Вы не возражаете, если я немного побуду быдлом? - наивно хлопая глазками, я осмотрела всех присутствующих за столом. - Как говорил Миронов, дичь надо есть руками.
С этими словами я вцепилась в окорок зубами. Андрей еле сдерживался, чтобы не разразиться оглушительным смехом, а его родители чуть не поперхнулись красным вином. Расправившись с курицей, я вытерла руки и губы салфеткой и подняла бокал, обхватив его всеми пальцами, вопреки этикету, следуя которому нужно браться двумя пальчиками за ножку. И снова поймала на себе тяжелый взгляд.
- Алина, может, произнесете тост? - предложил отец Андрея.
- О'kay! Предлагаю сушить хрусталь за будущих свекровь и свекра! - произнесла я оскороносную речь.
Нина Аверьяновна зашлась грудным кашлем, а ее супруг начал легко постукивать ее по спине, вызывая в ней еще большее негодование.
Я залпом выпила вино и хотела было отправиться в уборную, но вставая с места, я зацепила скатерть и опрокинула тарелку на пол. Это уже не было цирком, это уже была сама я.
- Извините, я такая неуклюжая! - я начала подбирать с пола осколки, искренне раздосадованная своей неповоротливостью.
Подбежала уборщица, помогая собрать разлетевшиеся по полу остатки еды.
- Ах ты, моя растяпа, - Андрей прижал меня к себе и потрепал за подбородок.
Я опустила голову и удалилась.
Когда, спустя несколько минут, я приближалась к гостинной, меня остановили громкие возгласы Нины Аверьяновны.
- Что за девицу ты себе нашел? И кто она такая? - кричала мать.
- Алина — моя любимая девушка, и мне все равно, как вы к ней отнесетесь. Главное, что мы любим друг друга, - спокойно отвечал Андрей.
Мне стало стыдно за маскарад, который я устроила, желая позлить его опухших от денег родителей, возомнивших себя пупами земли. А расхлебывает, как обычно, Андрей.
- И что это она о свадьбе заговорила, нахалка! Она, вроде как, замужем! - не унималась мать, с которой, как по мановению волшебной палочки, слетел аристократичный налет.
- Мы действительно поженимся, и, я думаю, проживем такую же долгую счастливую семейную жизнь, как вы с папой! - твердо возразил Андрей.
- О какой свадьбе может идти речь? Эта невежа с манерами австралопитека даже ребенка родить не может, а еще собирается растить бездомную!
Меня бросило в жар. История повторяется, и вновь мне дают понять, что я - ни на что не способная, неполноценная женщина. В глазах потемнело из-за первых искорок слез и больного удара в самое сердце. Я не могла больше этого выносить и шагнула к двери, но дотронувшись до ручки, остановилась.
- Ох, сынок, мы прочили тебе счастливую семью с красавицей-женой и кучей здоровых детишек, - стонала мать.
- Мама, остановись, пока не поздно. Не доводи до кровной обиды, - прервал мать Андрей. - Я уже сказал, Алина — любовь всей моей жизни. И точка, - отрезал Андрей, когда я вошла, мрачная, как поминальное полотно.
- Да, любимая? - он нежно обнял меня, - давай выпьем за наше будущее.
Мы чокнулись и осушили бокалы.
На этом наш визит к родителям Андрея закончился.
Мы засобирались домой.
- Рада была знакомству, - протянула я на прощанье руку родителям Андрея, - еще раз извините за доставленные неудобства. Они лишь не утвердительно хмыкнули в ответ, не разделив моего радушия и повторно не пожав мне руку.
Андрей тепло обнял маму и папу, и мы удалились под звук захлопнувшейся за спиной, дверью чопорного рая. Или ада? Скорее, чистилища.
Любимый простил мне легкомысленную выходку. Да он и сам всю дорогу промолчал, под впечатлением от слов матери, которая так запросто оскорбила его чувства.
Дома мы проговорили полночи. Андрей жался ко мне, как ребенок, получая от меня материнскую ласку, которой его обделила Нина Аверьяновна. Андрей рассказывал о своем детстве и о надеждах, возлагаемых на него родителями, которые он всегда боялся не оправдать. Поэтому в школе он был отличником, в институте — передовиком, на работе — шефом, а в жизни — королем. Другого выхода у него просто не было.
- А настоящего счастья я так и не познал, пока не встретил тебя, - положил Андрей мне голову на плечо. - Понимаешь, все думают, что я в шоколаде, что моя жизнь — сказка с неизменно счастливым концом. А я все эти годы прожил не свою жизнь, а лишь играл роль в сценарии родителей.
Я слушала и гладила его по волосам.
- Только встретив тебя, я понял, что мне не хватало самого главного. Я не умею быть собой, быть свободным. А ты научила меня этому, и за это я тебе безмерно благодарен.
Мы поцеловались, держа в ладонях лица друг друга.
Я была бесконечно счастлива рядом с любимым мужчиной. Но слова его матери о том, что я все еще замужем, не выходили из головы, прочно застряв в сознании. Антон, словно невидимыми цепями, удерживал меня, и мне захотелось разрубить разом этот Гордиев узел, получив развод.
***
Два часа пробираясь по городским пробкам, сквозь дымку пыли, нависшую над Москвой, я вновь оказалась у ворот нестареющего «PRIVESY», раскинувшегося своей роскошной архитектурой на гигантскую территорию.
Я остановилась перед входом, осматривая причудливые узоры лепнины. Меня озарили воспоминания о далеком дождливом осеннем дне, когда я впервые оказалась перед этим зданием. В памяти воскрес и боров, силком втащивший меня внутрь, и наша схватка с Антоном, когда я безжалостно крушила его имущество. Я усмехнулась той нелепой истории, и уже совсем грустно подумала о ее десятилетнем продолжении.
Когда-то я была маленькой девочкой, с широко распахнутыми голубыми глазами, устремленными вдаль, а потом пришел дядя и дал этой наивной девочке денежку, взамен на ее сердце. Неравный обмен обрек меня на жизнь в золотой клетке и корм иллюзиями. Но вот сейчас я опять стою на этом историческом для меня месте и радуюсь, что это было со мной и многому научило, а теперь я снова прежняя Алина.
Еще раз взглянув на огромную, переливающуюся на солнце всеми цветами радуги, вывеску, я вошла внутрь.
- Антон! - начала я, расположившись в его кабинете, - давай разведемся.
Супруг посмотрел на меня с плохо скрываемым интересом.
- А зачем? - подмигнул он мне заплывшим за щеку, глазом.
О, Боже! Сейчас он будет меня уговаривать не уходить от него. Может, даже прослезится и скажет: «Ты не получишь развода!»
Меня охватила паника. Я очень хочу развестись с этим человеком, и мне вовсе не хочется вступать в войну и доводить дело до суда.
- Ну пойми, - мягко начала я, - мы ведь с тобой разные люди. И после того, что между нами произошло, семью назад уже не вернуть.
Антон зашелся хохотом.
- Ты что, думаешь, я не хочу с тобой развестись? - вытирал он слезы, брызнувшие из глаз от безостановочного смеха. - Ах, ты, моя дурочка! Документы уже давным-давно готовы.
Я округлила глаза от удивления.
- Ты думала, я на коленях буду тебя уговаривать остаться со мной? - не мог он остановиться.
- А ты жесток, - заметила я.
- Ладно, - вдруг он стал серьезным, - вот документы, подписывай, и разбежались.
Из ящика стола он извлек стопку, аккуратно скрепленных степлером, листов.
- Что здесь? - бросила я едва уловимый взгляд на бумаги.
- Мировое соглашение. Тебе по праву достанется твой любимый автомобиль. Думаю, для тебя это даже слишком щедро, - оперся он на локти, - но, конечно, если хочешь, можешь документы в суд подать. Тогда, глядишь, ты и Мерса лишишься. Знаешь же моих адвокатов! Так что, решай.
Я посмотрела в пустые глаза Антона, в которых явно проступали страх за свои миллионы и наплевательское отношение ко всему остальному. Мне не было ни обидно, ни больно. Я лишь испытала чувство жалости к этому, в сущности, несчастному, человеку.
- Поехали, - отрезала я, собрав документы, - я согласна.

По прошествии трех часов нас с Антоном уже ничего не связывало. Чувство свободы наполнило каждую клеточку моего тела, и мне захотелось воспарить над землей от счастья. Облегченно вздохнув, я посмотрела на безукоризненно одетого в неизменный серый костюм, мужчину, который еще совсем недавно был моим мужем.
- Спасибо тебе, Антон, за все, что ты для меня сделал, - искренне произнесла я. - Возможно, и ты однажды пересмотришь свою жизнь и поймешь, что, сидя на деньгах, вжавшись в них всем телом, как в унитаз, ты заживо гниешь среди фальшивых друзей с их искусственными улыбками.
- Ага, мать Тереза, - огрызнулся Антон, - гараж освободи.
Он кинул на стол ключи от Мерседеса, в полете они зазвенели о брелок и остановились прямо передо мной.
- Прощай, - я взяла ключи и сжала их в руке до боли.

Я снова ощутила рев двигателя, с силой надавив на педаль газа, резко выезжая из гаража и уносясь все дальше от некогда родного дома. И чем дальше я отдалялась от него, тем легче становилось на душе. Едущие со мной в одном потоке, автомобили стремительно исчезали в зеркалах заднего вида, а впереди пестрела трасса, под тенью, отбрасываемой соснами, похожая на клавиши фортепьяно. Извилистая дорога, петляющая через лес стирала остатки грусти, а над головой, на безоблачном голубом небе светило солнце, напоминая о словах Марго, что все обязательно будет хорошо.
Моя кошечка, истосковавшаяся по хозяйке, агрессивно рычала, цепляясь мягкими лапами в жесткие повороты.
Припарковавшись на обочине, я легким нажатием кнопки опустила верх, слыша, как надо мной складывается коробка крыши, впуская в салон прохладный воздух, и закурила.
Окончена глава моей жизни, перевернута страница.
Подо мной мягко ворчит любимая машина, но я не могу ее оставить себе. Уж слишком сильно она напоминает мне об Антоне, о тех годах жизни, которые я предпочла бы забыть навсегда. Да и не нужна мне теперь эта игрушка — атрибут богатой счастливой жизни, которая, как мыльный пузырь, лопается от легкого прикосновения пальца.
Вдруг меня осенило. Решение внезапно пришло само, и я, не докурив, выкунула сигарету и нащупала ногой педаль.
Глубоко вдохнув, я нажала на «спусковой крючок» газа. За пять секунд моя малышка разогналась до сотки, от безумного ускорения вдавив мой затылок в кожанный подголовник. Словно с катапульты, мы сорвались с места, и я явственно убедилась в остроте собственных ощущений, как будто через мышцы мне пропустили электричество. Мерседес превратился в яростный сгусток энергии, и разрезая дорогу, стремительно мчался вперед.
Припарковавшись у знакомого глазу, дома, я выпорхнула из-за руля и побежала к подъезду, но развернулась и побежала обратно. Я тепло обняла машину и поцеловала ее в бампер.
- Я люблю тебя, моя малышка! Прощай, - погладила я ее по сверкающему покрытию.
Вокруг собралась толпа зевак. Некоторые из них фотографировали мой автомобиль на камеры сотовых телефонов, а те, что постарше, просто крутили пальцем у виска.
Но я не обращала на них никакого внимания. Мои чувства — это мои чувства, и я не собираюсь их прятать только лишь для того, чтобы меня не посчитали невменяемой.
Хватит! Это мы уже проходили!
Взлетев по лестнице, я позвонила в дверь, которая на удивление быстро отворилась.
- Пап, привет! - обняла я отца. - У меня для тебя сюрприз, - я вложила в его ладонь ключи.
- Что это?
- Одевайся, сейчас узнаешь!
Отец быстро переоделся, и мы вышли на улицу.
- Теперь она твоя! - указала я на Мерседес.
Папа как-то отстраненно на меня посмотрел, и в следующую секунду я поняла, почему. Его ноги подкосились, и он, в обмороке сомкнув глаза, начал падать. Я успела его поймать почти у асфальта, и мы вместе повалились на теплое дорожное покрытие.
Шлепая его по щекам, я, сильно напуганная, постоянно повторяла: «Папа, папа, очнись!» Потом я принялась легонько его трясти, и наконец он открыл глаза.
- Папа, с тобой все в порядке? - склонилась я над ним.
- Вопрос один. Почему она? Это же Мерседес — он!
Я рассмеялась.
- Потому что это — девочка. Так что ее нужно любить и ухаживать за ней, как за любимой девочкой.

Вернувшись домой, я устало опустилась в кресло. Открыв ежедневник на чистой странице, я заполняла его отрывистыми фразами.
«Я развелась. Я вновь почувствовала под собой свой автомобиль. Я подарила его папе».
Неплохо для одного дня!
- Что ты там бурчишь? - в дверях показался Андрей.
- Говорю, автомобиль папе подарила. Представляешь, теперь на завод будет приезжать охранник на кабриолете. Клево, да?
- Супер! Устала?
- Да, есть немного. Хотя, скорее, это приятная усталость, как после хорошей тренировки.
- Алин, ты не жалеешь, что Мерс папе отдала? Ты ведь его так любила.
- Если и жалею, - вздохнула я, - то так же, как и о том, что развелась. Короче, ни капли! - улыбнулась я.
Андрей обнял меня за плечи.
- Я, конечно, не был женат, но, думаю, что развод - не самое приятное занятие.
- Ты прав. Непросто перечеркнуть десяток прожитых вместе лет. Было все: и радость, и грусть. Но все кончено!
- Алин, я так рад, что мы вместе. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы улыбка не сходила с твоего лица.
Я взглянула в глаза Андрея, наполненные нежностью.
- Просто будь рядом. Говори со мной, смотри на меня, улыбайся. Это для меня лучше всего. Я и так не могу поверить в свое счастье.
Андрей метнулся к шкафу, долго что-то отыскивая, и неожиданно извлек из глубины голубую коробочку, обернутую белым пышным бантом.
- Tiffany? - закричала я через всю комнату и побежала Андрею навстречу, едва не сбив его с ног.
- Откуда знаешь?
- Ты что! Это же легендарная голубая коробочка!
Я развязала бант и заглянула внутрь. Передо мной, сияя всеми цветами радуги, лежало обручальное кольцо из белого золота с возвышающимся над ним огромным бриллиантом.
- Милый, у меня нет слов, - перевела я взгляд на Андрея. - Это же Tiffany!
- Мне сказали, что такое кольцо приносит счастье и оберегает молодую семью от невзгод, - скромно произнес он. - Алина, выходи за меня замуж!
Я опешила.
- Что?
- Ты выйдешь за меня?
- Да, - прошептала я. - Да! Да! Да! - кричала я на всю квартиру.
Андрей надел на мой палец кольцо и крепко поцеловал.
- Надо же! И с размером угадал! - удивилась я.
- А то! Я у тебя золотой! Люби меня, Алин!
- Я люблю, люблю, люблю!
Я одарила Андрея тысячей поцелуев.


***
Пятнадцать долгих суток — время рассмотрения ходатайства об удочерении Кати. Пятнадцать долгих суток, проведенных в мучительном ожидании окончательного вердикта, мокрых от слез подушек и внутренней пустоты.
Катю забрали в детский дом, но каждый день мы с Андреем навещаем ее. Мы долго гуляем по тропинкам в парке, едим мороженое и подбадриваем друг друга.
После смерти Марго Катя замкнулась в себе, стала неохотно разговаривать и все больше времени проводить в своем маленьком мирке, наполненном ее детскими мыслями. Теперь не слышно ее звонкого заливистого смеха, она лишь грустно улыбается и снова погружается в себя. Для пятилетней девочки перенести смерть самого близкого человека — мамы - ужасно, я это прекрасно осознаю, но мне очень больно смотреть в ее преждевременно потухшие глаза.
Андрей успокаивает меня, что все пройдет, будет, как раньше, Катя снова повеселеет и к ней вернется ее детская непосредственность. Я тоже не оставляю надежды на это. Но вера мгновенно тает, как только я вновь вижу тоску в глазах самой красивой девочки. Для меня Катя — подарок Господа. И пусть я не могу иметь собственных детей, возиться с пеленками, кормить грудью и упасть в обморок от первого слова «мама», но я могу воспитать и поставить на ноги Катю.
Это ли не счастье?
Закон воспрещает удочерять одного ребенка двум, не состоящим в браке, взрослым. Может, это и кощунственно, жениться сразу после смерти Марго, но другого выхода у нас не было — Андрей настолько привязался к Кате, что и слышать ничего не хотел. А моя подруга, наверное, улыбалась нам с небес, узнав, что у Кати будет полноценная семья.
Мы с Андреем расписались скромно, во вторник. На мне было маленькое белое платье с голубой брошью, а любимый был одет в белый костюм с голубой рубашкой, красиво оттенявший цвет его загорелого лица. Рано утром в ЗАГСе собралась небольшая компания: мой отец, родители Андрея, чопорные, как настоящие англичане, и Катя. Мы не стали приглашать друзей и устраивать широкое празднество.
Двери Дворца Бракосочетания приветливо распахнулись перед нами, обнажая торжественное убранство с мягкими белыми диванчиками, множеством цветов и уходящей ввысь мраморной лестницей.
- Малинина Алина Викторовна, согласны ли Вы взять в мужья Крючко Андрея Александровича? - пропел приятный голос.
- Кого взять? - опешила я, посмотрев на Андрея. - Андрей, ты Крючко, что ли?
Справа послышались неодобрительные возгласы его родителей.
- Знакомы всего несколько месяцев, и уже в ЗАГС! Она даже фамилии его не знает! - ворчала его мать.
Андрей в голос рассмеялся.
- Да, дорогая, теперь и ты — Крючко!
Ну и ну! Вот это сюрприз! Я Крючко!
- Да, я согласна, - утвердительно ответила я, покосившись на сияющего, как китайский фарфор, Андрея, еле сдерживающего смех.
Действительно, очень странно, выйти замуж за человека, о котором я толком ничего и не знаю. Даже фамилию узнала только в ЗАГСе. Но кто сказал, что от этого мы будем менее счастливы, чем пары, живущие годами в гражданском браке? Мы любим друг друга, и это главное.
- Можете скрепить Ваш союз поцелуем, - продолжала ошеломленная работница ЗАГСа, наверное, не часто встречающая таких пар, как мы.
Андрей притянул меня к себе, и мы слились в долгом французском поцелуе, вновь озадачив его родителей.
- Наш сын потерял голову! - возмущался его отец.
Но нам было уже все равно. Вальс Мендельсона подхватил нас, увлекая в свадебный танец. Мы смотрели друг другу в глаза, и весь мир остался где-то далеко. Поплыло размытое изображение людей, комнаты, цветов в горшках, смешивая пространство в единое светлое пятно.
Андрей поднял меня на руки, и я, прижавшись к его широкой груди, забыла обо всем на свете. Ушло все лишнее, не оставив и следа на душе, осталось лишь ощущение безмерного счастья, спокойствия и веры в то, что все будет хорошо.
Сразу после бракосочетания родители Андрея, бросив сухое: «Наши поздравления», уехали домой, оставив нас наедине со своим счастьем. Наняв такси, наша небольшая компания с Катей и папой отправилась на другой берег реки, утопающий в зелени, туда, куда мы последний раз приезжали с Марго.
Накрыв складной походный столик скромными яствами, мы расположились подле него, устремив взор на реку, обрамленную бархатистым полотном сочной травы. Мы пили шампанское, а Катя поддерживала застолье детской шипучкой, кушали шоколадный пирог и наслаждались теплым утренним солнцем, покрывшим своими лучами каждый уголок этого нетронутого цивилизацией, места. Сняв обувь, мы бегали босиком по лужайке, догоняя друг дружку, и непрестанно смеялись. Даже Катя, превратившаяся после смерти матери в смурного ребенка, развеселилась и смеялась во весь рот, обнажая белые ровные зубки.
Отец с Андреем тоже нашли общий язык, они долго разговаривали, сидя в складных креслах, пока мы с Катей резвились, играя в догонялки.
День прошел просто великолепно. А такой свадьбе, наверное, может позавидовать любая женщина, месяцами готовящаяся к великому событию всей жизни, упорно выбирая платье и составляя меню для торжественного ужина, и, наконец, готовая проклясть всю эту церемонию.
Приближалось четыре часа, и все начали заметно грустнеть: Катю ждал детский дом, отца — завод, где он взял отгул. Нас с Андреем ждала первая брачная ночь. Естественно, ночь — это метафора, потому что мы сгорали от нетерпения овладеть друг другом в качестве законных мужа и жены.
Добравшись до дома, Андрей на руках внес меня в спальню и поставил на коврик с длинным ворсом. Мы стояли посреди огромной светлой комнаты, на стенах которой висели шкуры животных, и молча смотрели друг другу в глаза, в которых отражались наши восторженные улыбки.
- Любишь меня? - воодушевленно спросил Андрей.
- Люблю, - отозвалась я.
- И я тебя люблю. Больше жизни.
Андрей аккуратно расстегнул молнию, и платье скользнуло на пол, обнажив нагое тело.
- Ты без белья? - присвистнул Андрей.
- Не могла выбрать подходящее, - заигрывающе я поманила его пальчиком.
- Ты непредсказуема! Удивляешь меня каждый день, - страстно взорвался Андрей и набросился на меня, как тигр на газель.
Повалив меня на кровать, застеленную бежевым ворсистым покрывалом, он принялся меня целовать и кусать, от кончиков пальцев на ногах до мочек ушей, вызывая в моем, пронизанным насквозь истомой, теле жаркий отклик. Мы страстно впились друг в друга, оставляя отпечатки на телах, которые сплелись в волнительном аргентинском танго. В порыве страсти, мы двигались навстречу экстазу.
Мои восторженные крики, неподвластные контролю разума, собрали под окном толпу зевак, услышавших неистовые стоны даже сквозь прочные пластиковые окна.
- У тебя появились поклонники, - присвистнул Андрей, выглянув в окно, и плотно задернул шторы.
Я накрылась подушкой с головой. Не к лицу женщине за тридцать так орать, но что я могу поделать? Андрей пробудил во мне не только любящую женщину, но и настоящие животные инстинкты. Он пощекотал меня за неприкрытую одеялом, пятку, и я высвободилась из-под подушки, встряхнув взъерошенными волосами.
- Вот так супружеский секс! - Андрей присел рядом, - А, говорят, у женатых людей все пресно.
- Нам это не грозит, - рассмеялась я, откинувшись на кровать под новым потоком разжигающих огонь, поцелуев.

***
Когда ничего не ждешь от жизни, незаметно пролетают дни, месяцы, а вслед за ними и года. Но, если от нескольких суток зависит вся твоя жизнь, то тянутся они бесконечно.
Каждое утро я ждала, когда наступит вечер и приблизит меня еще на шаг к Кате, которая вынуждена проводить время в детском доме, лишенная не только материнской любви, но и поддержки любящих ее людей.
Навещая ее каждый день, мы с Андреем никак не могли привыкнуть к ее унылому выражению лица и внутренней опустошенности, а целуя ее на прощанье, я едва сдерживала слезы.
Так прошли долгие пятнадцать суток, и вот наконец на мобильный пришел вселяющий надежду, звонок.
- Ваше заявление рассмотрено, приезжайте.
Я высоко подпрыгнула с радостными визгами и заметалась по комнате, в замешательстве, что надеть. Остановившись на строгих брюках и белой рубашке, я принялась быстро одеваться, на бегу сооружая на голове кукушкино гнездо, а ступнями нащупывая босоножки.
Андрей приехал к детдому как раз в то время, когда я расплачивалась с таксистом, оставляя ему щедрые чаевые за скорость.
Наше заявление было удовлетворено, что вызвало неописуемую радость обоих. Захотелось расцеловать работницу этого детского дома, сухо огласившую нам радостное известие.
В маленькой комнатке, сплошь уставленной детскими кроватками, в центре играли сами с собой дети, азартно что-то выкрикивая и толкая друг друга. Неподалеку, забившись в угол, сидела молчаливая Катя, поджав под себя ноги, и равнодушно наблюдала за агрессивной игрой детей, которых или бросили родители, или променяли на мутное содержимое стеклянной бутылки, или попросту оставили сразу после рождения нерадивые мамаши. Все эти маленькие личности уже глубоко понимают жизнь, знают, что впереди будет только сложнее, поэтому право на жизнь выбивают себе подчас и кулаками. Их никто не одевает в дизайнерскую одежду, не кормит по утрам кукурузными хлопьями и не целует в щеку на ночь. Но в каждой паре глаз искрится надежда, что однажды входную дверь распахнет его новая мама. И они терпеливо ждут этого светлого момента жизни, хоть и понимают, что берут смазливых новорожденных малышей, а у них, уже взрослых, шансов практически нет.
Я застыла в дверях, уставившись на озлобленных зверенышей, чья игра скорее походила на мастер-класс по естественному отбору, и перевела взгляд на Катю, которая была лишней среди этих цветов жизни, изуродованных ей же самой.
- Катя! - тихонько позвала я ее, - иди ко мне, родная!
Я присела на корточки и распахнула объятья, в которые влетела, как воробышек, напуганная девочка. Ее сердце бешенно колотилось, ритмично вздымая грудь. Я прижала ее к себе и погладила по волосам, в которых нащупала жвачку, склеившую прядку в липкий клубок.
За Катиной спиной послышался едкий смех и выкрики: «Так тебе и надо!» Дети, конечно, завидовали ей за то, что каждый день ее навещают будущие родители и скоро, наверняка, заберут, а они так и останутся влачить свое существование среди обшарпанных стен и дырявого линолеума. И даже покидая этот детский дом, они навсегда сохранят инстинкт, при малейшем шорохе смотреть на входную дверь в ожидании мамы. Их винить нельзя, не они выбирали себе родителей, и не они ответственны за то, что их выкинули на помойку, как прохудившийся башмак.
- Мы сходим в парикмахерскую, и нам все исправят, - я улыбнулась Кате, и она закивала в ответ.
В спешке собрав Катины вещи, мы отправились домой. Нам с Андреем нетерпелось показать новому члену семьи ее комнату. После изнурительного ожидания решения, я покидала детский дом с легким сердцем.
Конечно, никто не говорит, что будет легко, но мы переживем это тяжелое время и станем настоящей семьей.


Широко распахнув двери, мы вошли в переделанную из гостевой, детскую комнату, усыпанную игрушками. Совсем недавно здесь был теплый интерьер с мягкими бежевыми диванчиками и терракотовыми обоями, на которых висели ненавязчивые репродукции художников-импрессионистов, а сейчас со стен улыбались яркие смешарики. В центре — огромная рисовальная доска, на которой Катя запечатлит свои первые пробы пера, в углу — кроватка, в которой, засыпая, она будет слушать сказки. Кажется, мы с Андреем скупили весь детский магазин, обустраивая эту комнату. Хотелось сделать все идеально и баловать Катю бесконечно.
Она остановилась посреди комнаты и осмотрелась, взяв в руки большого медведя, но заметив на диване плюшевого зайца, отложила медведя и переключилась на ушастого. Потом подошла к доске, розовым мелом нарисовала солнышко, присела на мохнатый пестрый коврик, очерчивая контуры перехода цветов, метнулась к кукле, усаженной на подоконник, бережно потрогала ее платье.
Пока маленький моторчик носился по комнате, выискивая новые увлекающие игрушки, мы стояли в дверях и умиленно улыбались друг другу.
- Кажется, ей понравилось, - обняла я Андрея за талию.
- Да, ей нелегко пришлось.
- Как думаешь, из нас получатся хорошие родители?
- Даже не сомневаюсь в этом! - заверил меня Андрей.
- Она еще не отошла от потрясения, - вздохнула я, - впрочем, как и мы все.
- Не переживай! Жизнь продолжается, - подбодрил Андрей, - сегодня зима, снегом запорошило деревья, уснувшие до весны, а завтра будет лето, зеленые листочки снова заполнят лес. И Катя тоже отогреется! Да, Катя? - он направился к малышке.
- Я злой и страшный серый волк! - зарычал он. - Я в поросятах знаю толк. Ррр!
Андрей подхватил Катю на руки и, щекоча, закружил ее по комнате, а она заливисто засмеялась, уворачиваясь от его пальцев, радостно прикрыв глаза. Я обняла их.
- Кто мой любимый поросеночек? - потрепала я Катю по щеке.
- Я! - подняла она руку.
- И я! - присоединился к ней Андрей, рассмешив меня.
- А кушать поросята хотят?
- Да! Да! Да! - забегали они по комнате.
- Тогда бросайте желуди и мойте копыта!

***

Кухню заполнил аромат свежей рубленой зелени и душистого куриного супа. Я постепенно осваиваюсь в роли молодой мамочки и жены, готовя вкусные супы и каши, полезные для пищеварения. В целом, я превратилась в настоящую хозяйку, постоянно что-то стирая, отутюживая и шурша на кухне, иногда забывая про маникюршу и парикмахера. Но мне эта роль даже милее, и теперь я уж точно не хочу поменять ее на роль жены-аристократки, тратящей жизнь на неспешные разговоры о том, у кого круче тачка и какой sаle сейчас на Кутузовском.
В моей жизни только любимые люди, глядя на которых хочется постоянно улыбаться, а не бездушные куклы прошлой жизни, от приторно-сладкого общения с которыми хочется наморщить нос и сплюнуть через плечо. Если, конечно, тошнотворный рефлекс не пересилит.
В нашем доме постоянными гостьями стали цветы — Андрей дарит их по любому поводу, да и без повода, вызывая бурю моих эмоций. Он приподносит букет ярких легкомысленных гербер или сдержанных белых роз просто за то, что я есть в его жизни.
Иногда даже становится страшно, когда я представляю, что мы могли и не встретиться вовсе. На дороге могло и не быть этой ямки, и тогда он бы просто проехал мимо. А я, перейдя дорогу на зеленый, навсегда скрылась бы за поворотом, так и не взглянув в любимые бархатистые глаза.
- Катя, когда у тебя День рождения? - передавая хлебницу, спросил Андрей.
- Двадцать первого июля, - с трудом выговаривая цифры, ответила она, потупив взор.
- А! Да это же через неделю! - встрепенулась я. - Надо сделать праздник, пригласить друзей из детского сада.
В голове стремительно вырисовывалась картинка предстоящего веселья и стройный список продуктов и аксессуаров.
Колпаки. Хлопушки. Салют. Дуделки...
- А вот и не надо! - Андрей прошелся кривой линией по моим ровным строчкам.
- Через неделю у Кати День рождения! Как это, не надо?
- А вот так, - подмигнул он, - послезавтра мы вылетаем в Сардинию.
Я остолбенела.
- Еще один сюрприз? Так ты нас быстро избалуешь!
- А Сардиния - это королевство сарделек? - оживилась Катя.
- Нет, - рассмеялся Андрей, - это королевство сардин, рыбки так называются.
- Я люблю рыбок, - защебетала Катя.
- И я, - похлопал себя по выпяченному животу Андрей. - А еще говорят, что когда Господь впервые спустился на Землю, то первым делом он ступил ногой именно туда.

***
Катя была права. Сардиния — это действительно настоящее сказочное королевство. Едва самолет пошел на снижение, мы припали лицами к иллюминаторам. Сквозь их маленькие круглые окошки открывались декорации к предстоящему отпуску: неровные лужицы бассейнов с прозрачной водой выглядели, как вкрапления в темно-зеленое полотно земли; все побережье было разрезано на маленькие квадраты, расположенные в шахматном порядке — пляжные зонтики, под которыми шевелятся крохотные точки — нежащиеся под ласковым солнцем, туристы.
Утопающее в зелени, прибрежье пестрит старыми домиками с облупившейся белой штукатуркой и уходящими ввысь разноцветными ступеньками. Взглянув своими глазами на невообразимо яркое лазурно-голубое море, накатывающее пенными всплесками на неровную кромку берега, поначалу думаешь, что изображение пропущено через фотошоп. Но, проморгавшись, обнаруживаешь, что все это обилие красоты — не сон, а остро-приятная реальность.
Мы поселились в роскошном патио, с обаятельным убранством внутри: стенами, вымощенными необработанным камнем, кованными кроватями, маленьким камином и видом на море.
Приоткрыв шторку, занавешивающую стеклянную дверь балкона, который выходит прямо к бассейну, я онемела. Такой красоты я в жизни никогда не видела. Небольшая неровная арка, выкрашенная в романтичный грязно-розовый, за ней плетеные кресла со столиком, повсюду благоухающие цветы в горшочках, а впереди - ступеньки в рай. Вслед за мной по этим каменным ступенькам побежали Катя и Андрей, сияя улыбками на счастливых лицах.
- Андрей, не буду скрывать, я объездила полмира, но впервые так рада! - призналась я.
- Убежден, что не место красит человека, а человек место, - щелкнул он меня по носу.
- Мы только приехали, а мне уже не хочется покидать это чудное место, - я прижалась к любимому.
Подбежала Катя, и мы все вместе застыли на ступеньках безоблачного счастья и благополучия, заключив друг друга в крепкие объятия.
- Катя, скажи, тебе здесь нравится? - поинтересовался Андрей.
- Я лучше покажу, - ответила она и, высоко подпрыгнув, начала танцевать, напевая веселую песенку. - Мы с мамой так раньше часто танцевали.
Я немного напряглась, ожидая, что Катя вновь замкнется, но она продолжала радостно скакать, потом она подбежала и взглянула мне в глаза.
- Она ведь сейчас со мной?
- Да, детка, - присела я к ней. - Она всегда с тобой, и так же радуется сейчас, видя твою улыбку.
- Похоже, Катя немного оживает после перенесенного шока, - шепнула я на ухо Андрею, на что он утвердительно кивнул.
- Ты молодец, - похвалил он меня, - я знаю, как тебе нелегко... с двумя-то детьми, - вдруг улыбнулся он во весь рот и с размаху прыгнул в бассейн.
- Все ко мне! - закричал он, поднимая в воздух сотни крохотных брызг.
Катя завизжала и с разбега прыгнула к нему в бассейн, где они тут же вступили в шутливую схватку.
- Алина, идем к нам! - звал меня муж.
- Ты сумасшедший, Крючко! - смеялась я.
- He is crazy! - я указала пальцем на Андрея, пытаясь объяснить его поведение пожилой парочке, высунувшейся из соседнего номера, с интересом наблюдавшей за происходящим.
Но в следующий момент прохладные мокрые руки, обвив мою талию, цепко сомкнули пальцы и повлекли меня в известном направлении.
- Ай, пусти! - шутливо отбрыкивалась я, тая в руках любимого мужчины. - Ты еще не знаешь, с кем связываешься!
Бульк.
- Oh, my God! Ты все же сделал это? Ну держись!
Друг в друга полетели капельки брызг, нарушая спокойствие бассейна. Мы долго гонялись друг за другом, оставляя круги на мокрой глади воды, но, вконец обессилив от гонки и непрекращающегося смеха, пошли переодеваться и пить чай.
За ужином нам аплодировали люди с нескольких столиков, улыбаясь и показывая большой палец в знак одобрения.
Катя была счастлива такому вниманию со стороны, а мы с Андреем, потупив взор, гримасничали, как нашкодившие дети.


Десять дней, проведенных под ласковым солнцем Сардинии, пролетели незаметно для нас всех. Мы просыпались с восходом, боясь упустить ускользающую минутку счастья. Каждое утро, едва распахнув заспанные глаза и высунувшись из-под одеяла, я выглядывала из патио на море и в очередной раз убеждалась, что это не слащавые глянцевые картинки, а реальность.
Хотелось успеть побывать везде, поэтому мы составили плотный график экскурсий и развлечений. Я словно очнулась после долгого бега на месте, мне захотелось побежать вперед, открыв наконец глаза на неповторимость этого бренного мира, и ощутить кончиками пальцев его неповторимость и умиротворенность среди стремительной череды будней.
Мы с Андреем и Катей спускались в самые глубокие в мире гроты, мочили ножки в подземных озерах, старательно выполняли чудные обряды на поселении доисторических людей и даже попробовали лучший в мире гороховый суп. Нарезвившись в море и, не отказывая себе в деликатесах швецкого стола, с невероятно вкусными рыбными блюдами и десертами, мы укладывали Катю спать, а сами отправлялись на прогулку под огромной голубой луной, пили вино с горьковатым привкусом миндаля и предавались чувству страсти на теплом мелком песке безлюдного морского берега.
Катя по-тихоньку становилась прежней жизнерадостной открытой девочкой. Все чаще на ее лице появлялась искренняя улыбка, не омраченная тенью печали, а я, украдкой замечая ее веселый настрой, сходила с ума от счастья. Нас с Андреем все принимали за молодых папу и маму, не переставая отвешивать комплименты нашей дочке. Катюша действительно очень похожа на моего мужа, у них одинаковые глаза с хитрой искоркой, и уже сейчас становится понятно, что Катя совсем скоро станет роковой девушкой, ради которой парни будут готовы на любые безрассудства.
День рождения стал сказочным днем для всей нашей семьи. С утра официант принес в номер огромный шоколадный торт со взбитыми сливками и аккуратной, выведенной тонкой струйкой крема, надписью « С дном Рождэныя». Прикончив торт с оригинальным поздравлением, мы поехали в аква-парк и плескались в нем весь день. Мы с Андреем, точно впали в детство, скакали по горкам, не отставая от Кати, у которой посиневшая улыбка не сходила с лица. Вообще, ее хотелось баловать бесконечно, покупая новые подарки и исполняя любые прихоти, а она на наши щедрые жесты лишь вскидывала брови и бежала в объятия с радостным визгом. Каждый день я благодарила Господа за то, что у меня есть Катя. И за то, что у Кати есть мы с Андреем. За то, что вовремя открылись мои глаза, и сейчас эта девочка не в детском доме, а рядом с любящими ее, как родную, людьми.
Отпуск закончен. Сидя в кафе аэропорта, мы вспоминали щедрую на эмоции, декаду. Я смотрела на своих любимых с глубоким умилением, видя, как они ладят между собой, просматривая фото и смеясь над неудачными снимками.
Впереди - гладкие линии и прямые углы городского безумия, бесконечный бег за счастьем сквозь каменные джунгли, но мне ни капли не страшно, когда я отражаюсь в подмигивающем глазе Андрея.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
Оголенными ногами стоя у плиты на кухне, я вспомнила Некрасова, с его увековеченными строками: «Босая и беременная». Раньше я сказала бы: «Тяжелая женская доля!» Теперь я бы согласилась с классиком на все сто процентов, что в этом и заключается наше, женское счастье. Я взяла в руку Катину кружку и повертела ее в разные стороны. На ней яркими красками отображались герои мультфильма про Винни-пуха. Красивый сосуд, но пустой. Как моя прежняя жизнь. Она тоже была раскрашена в пестрые краски салонов и бутиков, но в сущности, была пуста. В кружку я налила молоко, заполняя сосуд белой густой жидкостью. Так же я наполнила свою жизнь истинным смыслом.
- Катя! Андрей! Пойдемте кушать! - суетясь на кухне, позвала я к столу.
Ворвавшись на кухню, любимые остановились в ожидании.
- А что у нас сегодня на завтрак? - Андрей заискивающе приблизился ко мне.
- Овсянка, сэр, - отозвалась я, - королева английского стола!
- Ууу, - донеслось из-за спины.
- И даже не укайте! Это очень полезно.
С досадой любимые присели за стол, вертя в руках ложки.
- Между прочим, очень вкусно, - промямлил Андрей, скорее, глотая кладезь полезных веществ, чем пережевывая.
- А я что говорила?
Катя так же, как и муж, обреченно ела кашу, ковыряясь в тарелке.
- Ну ладно, простите мамочку, завтра я вас чем-нибудь вкусненьким порадую!
Катя с Андреем встрепенулись.
- Манкой, например... - закончила я.
Минута молчания.
- Алин, можно я выходной от завтраков возьму, - пропищал Андрей.
- Нет, - отрезала я.
- Я же все-таки мужчина!
- Вот, чтобы ты им дольше оставался, я и готовлю вам каши. А Кате вообще они сейчас необходимы, вырастет красавицей.
- Правда? - выпрямилась она по струнке и принялась активно запихивать в рот кашу.
Я помешалась на здоровом питании, правильном образе жизни и режиме дня. Но кто скажет, что это плохо? Я нашла себя в роли любящей супруги и заботливой мамы, готовя борщи, щи и кашки, стирая и убираясь в квартире.
- Любимый, ты все взял? - я обвила его шею руками и чмокнула.
- Да, моя дорогая!
- Катя, ты готова?
- Да, всегда готова, - приложила она ладонь к виску, как пионерка.
Этому ее Андрей научил.
Расцеловав мужа с дочкой в щеки, я проводила их на работу и в детский сад, уже тоскуя, закрывая за ними дверь.
Проходя мимо зеркала в прихожке, я задержалась около него, увидев в отражении стройную блондинку с запечатленной улыбкой на загорелом лице. Я долго вертелась то одним боком, то другим, наблюдая стройную талию и точеные изгибы бедер, где когда-то, не так давно, свисали ненавистные складочки. Я погладила плоский живот, аппетитные ножки. Грудь, конечно, похудела тоже, но она не свисала, как гроздь винограда, а, наоборот, ее форма стала даже интересней. За последнее время фигура сильно подтянулась, и причиной этому стали не только поездка заграницу и переживания последних месяцев. Я так и не изменила своей привычке бегать по утрам.
Но что-то еще поменялось в отражении. Я явственно это чувствовала, но никак не могла уловить эту тонкую грань. Что-то поменялось во взгляде. Какая-то прозрачная ниточка скользила в них.
Оставив наконец любимое занятие всех женщин планеты — повертеться у зеркала, - я на прощанье улыбнулась себе и побрела рисовать.

***

Разложив мольберт и прикрепив к нему холст, я начала смешивать краски в палитре. Захотелось написать итальянский закат, впечатливший меня и прочно въевшийся в память. Это огромное розовое солнце в желтой дымке, уходящее за горизонт, оставляя после себя на темном небе расплывчатый туман, как бы светящийся изнутри.
Сделав первый мазок красной масляной краской поперек холста, я остановилась, любуюсь на будущую линию горизонта.
Стоп.
Что-то я не помню, когда у меня в последний раз были «красные дни»!
Снося на своем пути косяки, я устремилась в спальню.
- Где же чертов календарь? - рылась я на полках, учиняя беспорядок в только что убранной, комнате, вываливая содержимое ящиков на пол.
Ага. Нашла!
20 июля — красный день календаря. А сегодня? Я взглянула на сотовый.
Четверг. 4 августа — известил меня мобильник.
В свете последних событий и нашей спонтанной поездки я и забыла об этой неотъемлемой части моей жизни.
Странно. Две недели прошло, а Их все еще нет. Конечно, такое и раньше бывало, будто мой заботливый организм понимающе не хочет портить отпуск, но все же!
Бесплодие — диагноз, что мне поставили врачи, не лечится. Я это прекрасно знаю, но тест на беременность купить не повредит.
А вдруг судьба вновь испытывает меня на прочность?
Остудив пыл, я медленно и неторопливо принялась одеваться, сдерживая дрожь в коленках.
- Спокойно, Алина, - успокаивала я себя, - сейчас ты купишь тест, он в очередной раз покажет одну ненавистную полоску, и жизнь потечет своим чередом.
В конце концов, глупо на что-то надеяться, а видеть в ячейке «минус» мне не привыкать.
Я вспомнила глаза Кати и улыбнулась сама себе.
- Судьба-злодейка! Теперь тебе меня не провести! - погрозила я пальцем потолку. - Теперь в моей жизни есть и любимый муж и дочка. Больше я не стану расстраиваться из-за того, что какие-то козлы, вроде Антона, считают меня неполноценной женщиной!
Чтобы оттянуть время, я прихватила мусор, неспешно вышла из дома и прогулочным шагом пошла по тротуару, минут через десять уткнувшись в вывеску «Аптека».
Также неторопливо с тестом в сумочке я побрела к дому, по пути заглянув в супермаркет - купить продукты, отвлекаясь на мысли о готовке.
Думать о предстоящей операции вовсе не хотелось и, кроме того, несмотря на аутотренинг, было больно. Сотни таких тестов уже отправились в мусорную корзину, и вот в руках у меня еще один.
К чему все это? Страх вдруг накрыл меня с головой, пронзая все тело неприятным волнением, которое я никак не могла унять.
- Ладно! Покончим с этим, раз и навсегда! - заверила я себя, вскрывая упаковку.
Еще раз зачем-то прочитала знакомую инструкцию, хотя с моим опытом можно проводить мастер-класс по тестам на беременность. Я знаю их от и до наизусть.
Минута ожидания тянулась бесконечно. Я старалась принять безразличный вид, но то и дело глаза устремлялись на циферблат настенных часов. Я с замиранием наблюдала, как медленно тикают секунды. Стрелки хотелось подогнать рукой.
Зажмурившись, я открыла колпачок.
Результат уже перед глазами, но я не могу открыть плотно сомкнутые веки.
Страшно!
«Плюс».
Это невероятно! Я проморгалась. Эффект тот же. Передо мной маленькая палочка с блеклыми двумя полосочками, нечетко вырисовывающимися на белом фоне.
«Наверное, не получился», - была первая мысль, но этот голубой крестик, прочно приковав к себе внимание, говорил об обратном.
Я выбежала из дома в тапочках и ноги стремглав понесли меня к аптеке. Так я не бегала уже давно. Разрезая поток толпы, надвигающийся навстречу, я мчалась вперед, не видя ни улицы, ни людей.
Не чувствуя собственного тела, я ворвалась в аптеку, задыхаясь от быстрого бега. Аптекарша смерила меня увлеченным взглядом, остановив его на розовых мохнатых тапках.
- Оригинально, - вскинула она бровь, слегка улыбнувшись.
- Мне нужен тест на беременность, - выдохнула я.
- Опять? Вы же у нас полчаса назад были! - удивилась консультант.
- Да, но... я его потеряла, - соврала я.
- Хорошо, - недоверчиво покосилась она на меня, - один?
- Нет, - вскрикнула я, - давайте лучше десять.
- А вам зачем так много? Вы в больнице работаете? - захлопала она глазами.
- Н-нет, - запнулась я, - просто я такая Маша-растеряша, вдруг опять по пути все посею.
- Тогда дорога к нашей аптеке будет усеяна тестами на беременность, - засмеялась продавщица, заражая хохотом всех вокруг.
Люди в недоумении останавливались, кривя рот в улыбке, наблюдая, как блондинка в розовых тапках скупает огромное количество тестов на беременность.
- Думаю, с таким количеством тестом результат будет стопроцентным, - кивнула мне женщина в очереди.
- Ага, только не покажет, от кого ребенок! - хохотнул молодой парень, похотливо косясь на мои ноги, как кот на сметану.
- Тренируешься в храбрости перед покупкой изделия №2? - отрезала я, пристально посмотрев ему в глаза. - Смотри не облажайся!
Зал зашелся хохотом, а парень нахмурился.
- Что еще за изделие?
Мне было не до этого юнца, которого следовало бы поучить жизни. Я уже бежала обратно к дому, прижимая к себе сумку с ценным грузом.
Два литра воды я выпила залпом, и, надувшись как воздушный шарик, не в силах больше вливать в себя жидкость, уселась на стул в ожидании. Через полчаса потянуло в туалет, куда я прихватила с собой банку.
Еще минута с тяжелым сердцем и невыносимо долгим ожиданием чуда.
Все без исключения тесты показали «плюс».
Я беременна?
Я беременна!

***
Наматывая круги по квартире, я не могла остановиться. В голове роились мысли, что делать дальше. Отыскав телефон, я набрала номер Андрея, но, услышав первый гудок, сбросила. Не по телефону же ему сообщать о таком известии!
Спустя минуту, он перезвонил.
- Алло, - я пыталась сдержать дрожь в голосе, но безрезультатно.
- Любимая, ты звонила? - отозвался в трубке его теплый голос.
- Эээ, да, звонила, но потом передумала.
- Что случилось? У тебя какой-то странный голос.
- Странный, в смысле?
- Взволнованный. У тебя что-то случилось?
- Нет. То есть, да, случилось, - лепетала я, как в бреду.
- Ты не заболела? - поинтересовался Андрей.
- Нет, да. Не знаю!
- Голова болит?
- Да болит, - мне захотелось, чтобы прямо сейчас любимый оказался рядом. - А еще меня знобит. И в жар бросает.
- Одновременно? - опешил он.
- Да, сначало жарко, потом холодно! И тошнит! А еще спину ломит, и хвост отваливается. Короче, приезжай! - не выдержала я.
- Дорогая, ты, часом, грибов галлюциногенных не кушала?
- Кушала. Долго не протяну, - захрипела я.
- Ладно, что-то с тобой не так. Я выезжаю.
Я радостно подпрыгнула и принялась прибираться в квартире. Мысли, как сказать, что я беременна, не шли из головы.
- Милый, я беременна! - сладострастно прикрыв глаза, сообщила я зеркалу.
Нет, как-то не так.
- Любимый, скоро мы станем мамой и папой.
Опять не так.
- У меня для тебя сюрприз! - подмигнула я своему отражению.
Все репетиции выходили фальшиво, как игра провинциальных актеров. Ни капли искренности во взгляде и ни капли правды в словах.
Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть на месте.
- Привет, - я застыла в дверях.
- Привет, - Андрей чмокнул меня в губы.
- Я тебя люблю, - посмотрела я ему в самое сердце.
- И я тебя люблю, но что случилось? - он начал раздеваться.
- Идем на кухню, - потянула я его за рукав.
На столе тест-полосками я аккуратно выложила сердце. Андрей уселся за дубовый стол, удивленно глядя на мое произведение.
- Что это такое? - взял он в руку один тест.
- Тест на беременность. Чай хочешь? - кинула я через плечо.
- Подожди, но здесь две полоски!
- Да, я беременна, - как можно спокойнее произнесла я, наливая в чашки чай.
Андрей развернул меня к себе и взял в ладонь подбородок.
- Но ведь ты говорила...
Слезы счастья брызнули из глаз, и я не могла остановить их поток, утираясь ладонью. Андрей подхватил меня на руки и начал кружить по кухне. Плетеные стулья смешались с репродукциями Энди Уорхола на стенах, к ним присоединились цветы в вазе, и все это великолепие поплыло перед глазами. Цвета перетекали один в другой, образуя расплывчатую пеструю массу, и вдруг наступила абсолютная темнота, сменив буйство красок на радикальный черный цвет.
- Очнись, милая! Зайка моя, я так больше не буду, только открой глаза! - Андрей легонько шлепал меня по щекам, когда я очнулась.
- Где я?
- Ты дома, и ты беременна! А я такой болван, кружить тебя начал! - бил он себя по голове.
- Ты не болван! - потрогала я его щетину на подбородке. - Ты мой любимый муж.
- Алин, я только одного не могу понять. Ты же говорила, что у тебя бесплодие?!
- Похоже, Господь не только ступил на священную землю Сардинии, но и прикоснулся к моему сердцу, - я расплакалась от счастья.
- Вот и первые симптомы, - улыбнулся Андрей, пощекотав мой плоский живот.

Катя очень обрадовалась известию, что у нее будет живая кукла — сестренка или братик. Каждый день она прикладывалась ухом к животу и слушала, когда же зашевелится плод. А я тихо улыбалась, едва заметно, боясь спугнуть плицу счастья, удобно усевшуюся на моем плече.
Андрей, позабыв обо всем на свете, исполняет все мои прихоти. И бутерброды с селедкой и с медом, и ночные тортики под одеялом — мне все сходит с рук.
Отец, узнав, что скоро у него будет внук, еще больше помолодел и взбодрился. Он стал настоящим Джеймсом Бондом, завязав с алкоголем. Теперь он выглядит как брутальный мэн, а седина только придает ему изящного шарма. В новой одежде и с новым образом жизни, за рулем кабриолета, он выглядит лет на десять моложе, и не будь я его дочерью, влюбилась бы точно. Он приезжает ко мне каждый день, и мы едем в парк. Долго гуляя по увитым зеленью, аллейкам, мы разговариваем о планах на жизнь, делясь друг с другом самым сокровенным. Время — благодарный лекарь, - сделало свое дело, и к нам вернулись прежние отношения отца и дочери, если не сказать, что они стали еще теплее и доверительней.
Как-то раз, прогуливаясь по набережной, я увидела сидящего на лавочке сгорбленного мужчину в строгом сером костюме. Его лицо показалось мне знакомым, и я пошла ему навстречу.
- Антон? - узнала я бывшего мужа в мужчине с пепельно-синим цветом лица и мраморными губами.
Он медленно поднял голову, как будто не хотел никого видеть.
- Алина, здравствуй, - взволнованно начал он, - какими судьбами?
- Гуляю, дышу свежим воздухом. А ты как? Неважно выглядишь.
- Ты даже не представляешь, как изменилась моя жизнь, - прошептал он, опустив голову.
Я молчала, видя его напряженность и в то же время желание выплеснуть эмоции.
- У меня острая сердечная недостаточность, - вздохнул Антон, хватая воздух губами, как рыба. Когда меня увезли в больницу, начался мировой кризис, и мой бизнес крякнул. Нет теперь моего «PRIVESY», все пошло под откос, - Антон смахнул невидимую слезу.
- Представляешь, - продолжал он, - от меня все отвернулись. Теперь я никому не нужен, с голой жопой!
- Не говори так, - постаралась я его успокоить.
- Ох, Алина, я только сейчас понимаю, как ты была права, когда говорила мне про мир иллюзий, в котором я живу.
- Извини, я не хотела, чтобы так получилось.
- Твоей вины нет. Я был настоящим мудаком, вот мне судьба по башке и дала, чтобы остыл чуть-чуть.
- Если и так, то радуйся, что это произошло сейчас, а не позже, - я помолчала. - Жаль, что ты не знал Марго, мою подругу, заболевшую раком. Она многому меня научила, и благодаря ей я сейчас такая, какая есть.
- Она, что, умерла? - удивился Антон.
- Да, этим летом.
- Я глупец, - ударил он себя по лбу, - ты просила у меня деньги на ее лечение, а я думал, пусть женушка-сучка помучается, потом на карачках приползет, а я — пинок под зад. Проклятые деньги! Алина, прости меня!
- Я не держу на тебя зла. Чего там! Я и сама не далее, чем год назад, была такой, - усмехнулась я. Зато теперь я беру от жизни все. И у тебя все получится, вот увидишь, - подбодрила я Антона.
- Ладно, получится! - недоверчиво возразил он. - Как сама?
Я выдержала небольшую паузу, сомневаясь, стоит ли говорить Антону о своей жизни, но решила, что его это, может быть, подбодрит.
- Ну, я вышла замуж, удочерила дочь Марго. В целом, я счастлива. И ты знаешь, я беременна, - смущенно произнесла я.
- Да брось!
- Правда. Шестой месяц.
Я взглянула в просиявшие глаза Антона.
- Если в сердце живет мечта, она обязательно сбудется! - воодушевленно произнесла я.
- А я думал, ты просто растолстела, - присвистнул Антон.
- Не без этого.
- И кто же будет. Девочка или мальчик?
- Не знаю. Я хочу, чтобы это был сюрприз, ведь когда любишь своего ребенка, не измеряешь процент этой любви в соотношении с полом.
Антон печально на меня посмотрел, когда я засобиралась идти.
- Алина, ты замечательная женщина, - искренне сказал бывший муж. - Не знаю, как я умудрился тебя потерять, но это была моя большая ошибка.
- Не расстраивайся, будет у тебя жена, нарожает тебе кучу детишек, - я чмокнула его в щеку и удалилась, скрывшись в тени аллей.
Только бросив через плечо косой взгляд, я еще раз уловила серую фигуру Антона, ерзающего по скамейке в поисках лучшей позы и жадно глотающего теплый осенний воздух.

ЭПИЛОГ

В воскресное утро, прогуливаясь по парку, частенько, среди целующейся в кустах, молодежи, можно встретить счастливую молодую семью. Они идут по дорожке, хрустя под ногами осенними листьями, а над ними кружит шуршащая пурга желто-красного листопада.
Впереди себя высокий статный мужчина катит двуспальную коляску, а к его плечу нежно прижимается женщина, в выразительном взгляде которой сквозит мысль, что она знает, что такое, быть матерью. Неподалеку, бегая из стороны в сторону, маленькая девочка пугает голубей, набегая на кучки листьев и с шорохом разбивая их. Она подбегает к родителям то поцеловать их, то показать тополиный листок интересной формы и снова увлекается своим детским занятием.
Теперь я с гордостью могу сказать, что эта семья — моя.
Вопреки ожиданиям и раздумьям, которые мучали нас с Андреем вплоть до родов, я произвела на свет близнецов, двух прекрасных мальчиков.
Стефан и Доминик, лежа в одной кроватке, разделенной перегородкой, улыбаются во сне, заняв рот пустышками. Они — моя точная копия, только в уменьшенном формате.
Катя стала совсем взрослой, и уже в этом году пошла в школу. Куклы сменили учебники, а мне снова приходится вспоминать арифметику и правописание.
Мы часто навещаем могилу Марго. Каждое воскресенье мы идем по знакомому маршруту, мимо церкви Воскресения, вдоль тенистых аллей направо, и упираемся в необработанный гранит с неровными краями, на котором запечатлена Марго. Она стоит на обрыве, а прямо за ее спиной открывается бесконечный простор. Ее волосы развеваются под дуновением жесткого ветра, а на лице — открытая, идущая из самой души, улыбка. Марго хотела, чтобы именно эту фотографию выгравировали на плите, ее мы сделали вместе, отдыхая на турбазе, когда были совсем молодыми и смотрели на жизнь с широко распахнутыми глазами.
Подходя к ее могиле, я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, отворачиваюсь, смахивая украдкой соленые капельки, чтобы Катя их не заметила, и тихо говорю: «Привет, Марго». На ее надгробии всегда свежие цветы, и она, запечатленная на этом камне с широкой улыбкой, кажется здесь лишней, среди печали и тоски, - извечных спутников кладбища.
Что же касается меня, скажу одно, я вновь располнела, но видя свое отражение в витринах магазинов с детскими товарами, я счастливо улыбаюсь пухлым бедрам и мягкому животику, слыша радостный смех Кати и сонливое ворчание моих мальчиков.
Не знаю, дар ли это свыше, помог ли мне сам Господь, или я просто нашла своего человека, но я родила. Вопреки диагнозам, мнениям специалистов и предсказаниям гадалок. А может, это награда за то, что я не побоялась в корне изменить свою жизнь, поменяв декорации, антураж и внутреннее содержание своей жизни. Материнство — великое счастье, которым я обладаю, и ни за что на свете я не променяла бы сейчас свою жизнь на игрушки богатой жизни.