Адвокат супротив дьявола.

Откуда он приходил и куда после девался, никто не знал. Но, только горе к кому траурной лентой в дом постучится, как он тут же появлялся в дверях осиротевшей обители. С виду совершенный доходяга, в чем только душенька его держится, на щупленьком тельце одежонка поношенная, вся снизу доверху в грубых заплатках, а на ногах то, что и обувкой назвать было бы сложно. Но голова его вечно в любую погоду была не покрытая, а серые волосы тесьмой отодранной от рядна по лбу перевязаны, за плечами торба руками шитая и потому как сгорбилась, его спина под ношей сей, было понятно, что весит она не мало. Входил он в дом, не стучась, просто тихонечко приоткрыв ее, возникал тут же на пороге, также тихо присаживался у изголовья почившего. Все присутствующие с немым вопросом - «кто его впустил?» - в недоумении переглядывались, и не найдя ответа принимались дальше за свои не отложные дела. А тот, кто вдруг вспоминал, что видел его уже на других, такого вот рода печальных мероприятиях, то почему-то облегченно вздыхал, словно перекладывал часть забот о покойнике с себя, на его, пришедшего, худые плечи. Странного человека никто не прогонял, отчего-то все понимали, что он пришел не к ним, а к новопреставленному, и не им его прогонять. А усопший был как будто даже рад ему, все присутствующие могли поклясться, что в тот момент, когда неизвестный присаживался, то по губам умершего пробегала ели уловимая, человеческому взору, улыбка. Когда странный человек двигался, то в его мешочке за спиной что-то похрустывало и побрякивало, словно мелко стучала, чья-то подковка по булыжной мостовой. А странный человек, порывшись в торбе, извлекал оттуда затертую до хлама тетрадь, и, взглянув на покойника взглядом человека опасавшегося опоздать, делал в ней краткую запись, а затем словно согласовав с почившим теперешнее состояние его скорбных дел, приступал к чтению своего «талмуда». И продолжал он свое чтение до тех пор, пока умершего не предадут земле, затем он постоит, пока народ весь не отойдет от могилки, наклонится да словно в невзначай и подковырнет камушек с сырой землицы, да и опустит его в торбочку свою. Ну, а дальше вместе с остальными проводившими в последний путь своего дорого усопшего тоже присоединялся вместе с ними к поминальной трапезе. За стол он садился последним и всегда как то с краю, словно прицепившись только вскользь к столу, еду, он не вкушал, только лишь принимал в ладонь горсть кутьи и, помолившись за Царствие Небесное для покойника, смирно продолжал сидеть почти никем не замеченный. Лишь изредка хмурил он брови, когда за помин души поднимали рюмки с хмельными напоями, и подавали мясные разносолы. Но в те редкие минуты, когда народ замолкал, не зная, что ж хорошего можно вспомнить и сказать о новопреставленном, странный человек вдруг тихо произносил:
- А покойница так любила сажать цветы.
И словно встряхнувшись, за поминальным столом все начинали говорить, вздыхая, о том, что - «да, труженица она была великая, с утра до ночи сады свои обрабатывала. И каких только цветов в ее саду не росло, и клумбы и оранжереи были у нее прекрасные». - Даже всплакнут, бывало от нахлынувшей на них скорби. И в те мгновения люди вспоминали о почившей только хорошее, забывали они о том, что сады-то эти покойница на продажу только и сажала, и что бывало, домой с базара их назад принесет, а цены своей не уступит. Забывали и тужили, уже по-настоящему, и от чистого сердца ее добрым словом поминали.
Или еще бывало, почил совсем человечек плохонький, жизнь он свою единственную промотал и пропил Безбожно, что друзья его собутыльники даже припомнить о нем ничего хорошего не могут, одни лишь воспоминая, как и когда и сколько выпивали они с умершим. А странный человек возьми да с улыбкой печальной произнесет:
- А, покойник, зимой из котлована друга достал.
- Ах, мать честная, как же я забыл такое? Прости Витек! Царствие тебе Небесное, браток, за то, что ты меня, пьянь такую, погибать не бросил. В крещенские морозы из котлована достал, и на собственном горбу до хаты дотащил. Погиб, как пить дать, сгинул бы я тогда, за полчаса бы околел на таком морозе. Это все водка проклятущая.
И хлынут из глаз поминальников почившего Витька, слезы покаяния, и скорби. И не дождавшись кутьи за умершего, примет в ладошку хлебушек с солью, и помолясь, уходит странный человек дальше, по своим, не терпящим замедления делам, с новым камушком в мешочке за спиной.
В богатый дом странному человеку было сложнее всего попасть, с фей-с контролем большая проблема была, но он и тут выход нашел, он на кладбище в поминальный зал протискивался, и уже там времени даром не терял, ибо мало его было там. А за богатого на исход его души, читать нужно было еще усерднее и еще старательнее. Бедный, что ж, он хоть немного, но все ж своей скудной жизнью искупил малость, грехов своих, а человеку зажиточному времени не было, все потратил на скопление своих богатств. Ну, вот пока там поминальная служба вычурные «хвалебные оды» покойнику поет, странный человек все молитвы прочитать успевает, а когда уже «трубы иерихонские" заглохнут, то он и скажет нужное слово. Да такое, от которого и родня, и сотоварищи по-человечески уже на покойника посмотрят и от души пожелают ему Царствия Небесного.
- Добрым он сыном был, мать свою очень любил.
И пробежит тихий шепот по тесным рядам пришедших отдать должное, своему почившему собрату, его свита. И утвердительно кивая головами, подтвердят, что - «да, очень заботливый сын он был, лучших врачей к ней привозил и в самые дорогие клиники определял, по две сиделки нанимал, лишь бы мать ни в чем не нуждалась. А какой он ей памятник отгрохал, со всех сторон кладбища видать». И скатится скупая слеза по холеным лицам присутствующих на траурной церемонии граждан. И с полной уверенностью они уже считают, что друг их, и в правду достоин Царствия Небесного. И не важным уже тогда был факт, что сам-то покойник и дня возле матери не провел, а ограду на ее могиле такую поставил, что к другим могилкам людям было уже не пробраться.
И этого умершего, странный человек доводил до погоста, прихватывал и из него кусочек мрамора, у разных могилок разные камушки подбирать приходилось ему, да и дальше торопится.
Но, однажды серым дождливым днем, сторож городского кладбища обнаружил на самом отшибе его, там, где всегда стояла вода и, никто своих родных хоронить там не желал, свежее выкопанную яму, а рядом с ней нашего странного человека, и его торбу. Удивился старый сторож не только тому, что яма эта появилась за одну ночь, но и тому, что на этом погосте было сухо, как никогда раньше, и дождя на этом участке не было. А почивший человек лежал так мирно, словно прилег только отдохнуть, положив под голову свою торбу и скрестив на груди струженные руки. Вокруг него расстилалось яркое покрывало из осенних клиновых листьев, но лицо странного человека было ярче их, и глаза его были открыты, светлым взором они устремились в чистое небо.
Не стал сторож ничего трогать, а позвонил сразу же участковому, тот тут же медиков вызвал и сам незамедлительно приехал. Врач после осмотра почившего заявил, что человек умер сам и, по-видимому, очень тихо, словно просто оставил собственное тело так легко, будто изношенный костюм. И глядя на покойного всем и без врача, было видно, что «выход» принес ему только облегчение, таким необыкновенным светом сияло его лицо. А когда попытались поднять, что бы открыть и исследовать его торбу то, крепкому на вид милиционеру удалось это сделать не сразу, настолько тяжелой она оказалась. В ней они обнаружили затертую до дыр тетрадь, густо исписанную именами людей. А в середину тетрадки был аккуратно вложен не менее старый и потертый тоненький молитвослов. Ну, а весь остальной мешок его был заполнен камнями, где на каждом каллиграфическим почерком обычной белой краской были выведены надписи «зависть», «гнев», чревоугодие», тщеславие», «гордыня» и т.д. К тому же таких камней в мешке оказалось больше ста, и были они отшлифованы лучше, чем, если бы их достали из дна морского. Увидав такое «богатство» умершего, все единогласно решили позвать священника.
- Я его знаю, он на исповеди называл себя Николаем. А исповедовался он всегда в одних и тех же грехах. – Батюшка наклонился и, перекинув по одному все камушки обратно в их «ларец», добавил. - Вот в этих самых. Вот видите, какие они гладенькие и блестящие от постоянных прикосновений его рук вовремя молитвы, о грехах своих, булыжники огранку получили. Теперь-то я уже могу об этом сказать. В храме на службе я его никогда не замечал, но на причастие он приходил каждое воскресения, неприметно изрекая одну и ту же фразу. – «Господи! Без помощи Твоей, и без святого Твоего причастия, не могу я грешный, влачить свое бренное тело по этой земле». – И батюшка, как только завершил проводить положенный чин над усопшим, посоветовавшись с певчими, продолжил объяснять. - Я опросил своих прихожан старушек и выяснил, что новопреставленный жил за городом, и у него там есть маленький домик. Нам надо ехать туда, чтобы подготовить тело его к погребению.
Дом странного человека жители окраины показали сразу, он действительно был стар и мал и точно так же как и его хозяин доживал, по-видимому, уже последние свои деньки. Отворив не запертую дверь, все кто подолгу службы или по-соседски как свидетели вошли в дом, то удивились увиденному и, удивлению их не было предела. Все комнаты под самый потолок были завалены серыми мешками. Мешки были не подъемные заполнены под самый край мелкими отшлифованными камнями, на которых тем же росчерком и той же краской были выведены имена людей. И когда все это «сокровище» было вытащено во двор, то оказалось что камней там столько что и двумя грузовиками не вывезти. Освободив дом от не обычного имущества, участковый принялся делать осмотр дома, но ничего кроме куска белого полотна в котором был, завернут паспорт старого образца, из которого стало известно имя бывшего его хозяина и такой же старинный диплом, свидетельствующий о том, что почивший был – адвокат, найдено не было. Ни каких следов напоминающих человеческое жилище дом не имел. Ни то на чем спят, ни то с чего едят или, во что одеваются, при осмотре обнаружено не было.

Народу в доме набилось столько, что пришлось выпроваживать желающих помочь в приготовлении в последний путь человека, о котором никто ничего не знал, но каждый хоть раз в жизни, но повстречался с ним на похоронах у своих знакомых или близких. Батюшка, отслужив поминальную молитву по усопшему Николаю, вышел во двор и сказал проповедь своим прихожанам и не только.
- Дорогие сограждане. Братья и сестры мои. Зная население нашего города не понаслышке, и крепкую привязанность его к языческим забобонам и поверьям, спешу предотвратить, все ваши попытки придать усопшему какие-то неимоверные способности или того страшнее мистические наклонности. Человек он был простой, не чем не отличался от нас с вами, одним только он не был похож на нас, он был истинный христианин и притом крепко верующий. Да, да нам бы у него всем не мешало поучиться, так сильно верить и, так усердно молится. Усопший раб Божий Николай, жил незаметной для всех горожан жизнью, но, его подвиг состояла в том, что он за нас с вами выполнял нашу работу. Он трудился вместо нас, он молился за души наших умерших родных и близких. Он ежедневно один совершал столько молитв, столько мы все вместе взятые должны были бы совершать. А молитва за умершего имеет огромное значение для души почившего человека. Душа, покинув тело, становится безвольной и беззащитной перед демонами мучителями. Наша искренняя молитва может помочь этой душе, когда она проходит так называемые мытарства. Люди, прожившие свою жизнь в грехах и не принесшие свое покаяние, уходят в иной мир с тяжелейшим грузом, а мы своей личной, искренней молитвой, можем облегчить их ношу. Но, мы вместо того чтобы сразу же как наш близкий нам человек перестает дышать принимались бы за усердную молитву за него, устраиваем ему пышные похороны. В место того чтобы побеспокоится о его бессмертной душе, беспокоимся о его бренном теле. О закусках и венках, о памятниках и нарядах для покойника мы печемся лучше всегда и все. Посмотрите на эту гору камней высыпанных во дворе, вы здесь найдете имена людей давно ушедших от нас и только вчера покинувших этот мир. На одних камнях уже ели различимы имена тех за кого долгие годы молился раб Божий Николай, вы здесь найдете имена целых родов и фамилий, ваших родов и ваших фамилий. Он молился за целый город людей ушедших в мир иной. И он не делил их на верующих и не верующих православных или нет, он просто молился за детей Отца нашего Небесного. Он молился за них с первых же минут, как их душа покидала тело, зная, что это для них как тот канат, который бросают альпинисты сорвавшемуся в пропасть другу. И если под него подставить свою спину и, удержать этот канат, то свалившемуся будет легче выстоять перед дьявольскими искушениями, а когда еще понемногу тянуть его вверх при помощи молитвы, то возможно и спасется падшая душа и выберется с прорвы. Этот «странный человек» как вы его называли, был настоящим бессеренбрянником искренне любящим своего ближнего. Он первый приходил на помощь почившим душам, он вставал на защиту их, свидетельствуя за них супротив дьявола.
И не стоит приписывать нечего сверх того что было на самом деле этому странному человеку. Он приходил к вам в дом не заметно, но не сквозь стены, а потому, что чаще всего так бывало, что двери в таких скорбные дни и вовсе не закрывались, и людей приходивших попрощаться с покойным было в доме вашем много, и большей частью своей они были незнакомы друг с другом. И молился он не как, не выдавая себя, потому что не выпячивался, не был прилюдно поклоны, дескать, глядите на меня, как я верую, и не махал крестным знамением, где надо и не нельзя, и молитвослов он свой прятал в дешевой школьной тетрадке. Потому что молитва к Господу это дело кроткое, требующее уединения…
Весть о кончине странного человека облетела город в считанные часы. И равнодушным к этому событию в городе людей не оказалось.
На следующий день шел мелкий и унылый дождь, но, невзирая на непогоду и дела, провожать Николая пришел весь город. Цветочные магазины и базарные прилавки закрылись, их цветы были раскуплены еще с вечера, в садах и в домашних горшках были сорваны все хризантемы. К маленькому дому подъезжали автобусы с детьми из школ и детских садов. Предприятия дали своим сотрудникам оплачиваемый выходной. Люди долго и терпеливо ждали во дворе, а так же по всей длине дороги, что вела на кладбище, к месту погребения их странного человека – молитвенника за всех их умерших. Он долгие годы совершал свой незаметный подвиг вместо них. Он делал то, что не делали они или делали очень мало. И в признательность ему эти люди стояли длиной вереницей, что бы поклонится и поблагодарить Николая, хотя бы после его смерти, и помолиться о его душе как делал это он у каждого гроба их знакомых и близких.
Когда вынесли тело странного человека во двор, никто даже не заметил, как вдруг прекратился дождь, и выглянуло полуденное солнце. Оно яркими потоками стало пробиваться сквозь тучи. И казалось, что это не солнце, а тысяча и даже больше, сияющих рук тех о ком он ежедневно просил у Господа прощения, потянулись с неба на землю к гробу, сплетенному из живых цветов, где лежал в самой своей дорогой и нарядной одежде, в белом саване, адвокат Николай. Его понесли на руках, и подставляли под его гроб плечи одновременно люди всех сословий и ранжиров, и они первый раз в жизни шли все в одном горе на всех, и в одной на всех «упряжке». И каждый из них точно знал, за что он хочет сказать спасибо, своему адвокату, и быть может, поняв только сейчас в эти минуты эти люди, осознавали какой неимоверно тяжелый груз камней они сами, носят за своими плечами.
На могиле Николая ни помпезных венков, ни торжественных речей не было, не было ни ограды, ни памятника. Каждый, кто пришел проводить странного человека, нес в руках камешек со своим именем, что бы молитвенник Николай уже там, на небе не забыл помолиться о них, и выпросить у Бога прощения им оставшихся на земле. И к вечеру курган над могилой Николая вырост такой, что пришлось вызывать пожарную машину с ее подъемной площадкой.
А с небес солнце уже, будучи на закате все еще светило, словно хотело согреть всех без исключения в этот день своею любовью.