Уголёк

Уголёк

Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно. Я возвращался в нашу избушку после ежеутреннего купания в родоновом источнике и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки перешли на рысь и исчезли в кустах за домом – оттуда доносилась какая – то возня и тявканье Рики.
Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть – что случилось.
За домом, шагах в тридцати, под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель, чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое – где вылезавшей клочьями из его спины. Увидев меня, собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке оскаливала зубы. На меня её приветливость не произвела должного впечатления и я пытался прогнать приблудного пса, но он по – прежнему, сохраняя самый дружественный вид, обращаясь ко мне, а в ответ на воинственно – угрожающие позы Пестри – скалили зубы.
Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции
Позже, я вспомнил рассказ напарника о собаке, которую он привёз щенком, на нашу станцию из Курумкана – тунгусского посёлка на Северном Байкале, а вспомнив, догадался, что чёрная приблудная собака – это Уголёк, так звали эту лайку.
Уголёк, как выяснилось позже, жил какое – то время вместе с бригадой лесорубов, за двести километров от нашего домика, в глухой тайге, на берегу Муи, и когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем – то. Тогда отважная собака преодолев двести километров по тайге появилась на станции, то есть в своём первом БАМовском доме.
Мой напарник, хозяин Уголька, строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому я жил и работал один…
У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс белого с чёрным окраса, с тяжелой, угловатой головой, хвостом, загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз; Рика – молоденькая собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре – ловкая, хитрая, ласковая. Она несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком – у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей. Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство не имеющее границ. За это ей от меня не один раз доставалось, правда случалось это тогда, когда любопытство превращалось в нахальство…
Теперь, к этим двум, добавился Уголёк...
Собаки, тем не менее, жили дружно и весело и как нибудь, в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом…
Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать всё что нам полагалось, однако времени было в обрез и я прекратил ежедневные прогулки по тайге. Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.
Наконец, у меня в избушке остановились гости – гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.
Гости остались домовничать, а я собрав по полкам, непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить, что либо существенное, отправился…
Была середина сентября – золотая пора в Северном Забайкалье, пора тёплой и одновременно свежей, без духоты, осени. Мошка и комары, прибитые утренними заморозками, переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза, и поэтому все прелести тайги были к моим услугам. Одним словом – это был пир для души, для зрения. для слуха. Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто – красно – зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная…
Идти было не жарко и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье, по узенькой лесной тропке, вышел на визирку, узкую лесоустроительную просеку, уже наверху горы и остановился.
Здесь наверху, во всю пекло солнце. И вокруг расстилались широкие горизонты, заполненные синеющей вдалеке, по горным отрогам, непроходимой тайгой. Где то за склоном, на восток от меня, скрывалась шумная сине – холодная река, а здесь на неровной плоскотине, кое – где из зарослей тёмно – зелёного стланика, торчали коричнево – серые скалы – останцы.
Я замедлил движение, стал глубже дышать, по временам любуясь открывающимися видами речной широкой долины, внизу.
Визирка, пересекая потайной ключик, струивший отражающие солнечный закат мелкие воды по каменистому ложу, поднималась чуть в гору, и там делала поворот на девяносто градусов и тянулась дальше на юг.
Собаки прошлёпав по воде, прячущейся во мху, появились у меня на виду и скрылись в стланике, хвойной стеной стоящем по обе стороны просеки.
Я шёл и думал, что работа в одиночку меня устраивает и даже нравится, но всё- таки отсутствие возможности гулять по окрестностям, лишает меня удовольствия и здоровья, одновременно…
Здесь, на высоте, воздух чист и прозрачен, солнце ласково, глаз охватывает зеленеющие пространства на десятки километров вокруг. За речной долиной поднимались крутые отроги Северо – Муйского хребта, а за ними, в лёгкой дымке, далёкие, скалистые вершины Муйского хребта. И я сегодня чувствовал себя, как никогда сильным и здоровым, спокойным, без ненужной в жизни суеты и волнений…
Слева, из стланиковой чащи раздался лай: частое, задорное тявканье Рики; басистый, редко подаваемый голос нелюдима Пестри; размеренный и звонкий лай Уголька...
Я заторопился, продираясь почти на ощупь среди зелёно – хвойной, пушисто – пахучей бахромы стланика...
Выйдя на маленькую полянку, покрытую крошевом разбитого песчаника, я увидел раскопанную медведем бурундучью норку, собак суетящихся под длинной веткой, на вершине которой сидел испуганный серо полосатый зверёк. При моём приближении он тревожно засвистел, собаки всколыхнулись, затолкались под веткой, задрав головы вверх и блестя глазами. В этот момент, бурундучёк молнией мелькнул по стволу, скатился на землю и исчез среди корней.
Возбуждение собак достигло предела. Мешая друг другу, они кинулись вслед зверьку, но промахнулись. Как заправские землекопы, собаки быстро, быстро двигая лапами, закопались в глинисто – каменистую почву, только песок полетел по сторонам.
Я пожурил великовозрастных дурачков Уголька и Пестрю, за детское легкомыслие. Ведь охота на бурундуков – это верх падения для уважающей себя охотничьей собаки…
Ну хорошо – увещевал я их – этой глупой девчёнке Рике, можно простить лай и погоню за бурундучком… Но вам то уже не первый год. Нет, нет! Стыдно друзья, быть такими легкомысленными!..
Уголёк и Пестря, понурившись стояли, слушая выговор. Их возбуждение вызванное погоней за полосатым зверьком прошло. Они, презирая и коря себя, отошли от Рики, и не скрывая стыда и разочарования, удалились в чащю, а я, посмеиваясь над незадачливыми добытчиками, продолжил путь…
Я прошёл от силы сто шагов, когда издалека раздался частый злой лай. Вначале, я подумал, что это чужая собака, - так далеко это было от меня...
Но ни Пестри, ни Рики, ни Уголька вокруг не было видно. Пока я размышлял, кто это мог быть, лай сдвинулся с места и стал приближаться...
Я остановился, привставая на цыпочки, стал смотреть поверх зелени вершин стланика, и мне показалось, что вдалеке мелькает, что – то большое и тёмное. Мелькание приближалось и метров со ста, я уже хорошо рассмотрел, чёрный силуэт зверя, бегущего по чаще...
Вначале я подумал, что это сохатый. Но когда силуэт находился уже метрах в пятидесяти, я с волнением и беспокойством понял, что это медведь...
Он летел, стелился, над высокими, на уровне полутора метров, ветками, подминая их под себя, как траву…
Тут я засуетился, скинул ружьё с плеча, стал торопливо шарить по карманам, разыскивая патроны с пулями... Потом, уже не таясь, громко щёлкнув замками, переломил ружьё, бросил в отверстия патронника картонные гильзы заряженные пулями, закрыл стволы и прицелился в приближающегося зверя... Медведь, на всём скаку вылетел на просеку, метрах в тридцати от меня и я прицелившись, автоматически нажал на курок...
Сухой треск выстрела обежал окрестности, оттолкнувшись от скал, вернулся громким эхом, утратившим чёткость реальности...
Медведь остановился, всплыл - вздыбился над просекой, повернувшись ко мне грудью. Тут из чащи выскочил Уголёк и с захлёбывающимся воплем злобы и гнева, сходу прыгнул на грудь медведя...
Завязалась ожесточённая борьба... Медведь стоял на задних лапах, сильно согнув спину, и силился оторвать от себя собаку, отдирая её и клыками и когтями; длинная коричневая шерсть на загривке у зверя двигалась волнами, в такт движению мышц, и придвижении, отливала на закатном солнце, золотыми отблесками.
Уголёк беспрестанно злобно визжа, дрался бешено, умудряясь висеть на груди зверя и вместе с тем, успевая драть того зубами и когтями лап. Он был похож на злого чёртика, а медведь сильно напоминал деревенскую толстую бабу, стирающую на доске бельё в деревянном корыте.
… Здесь я очнулся, вновь вскинул ружьё и сразу же его опустил. В стволах остался лишь один заряд, а я не хотел рисковать. В случае второго неудачного выстрела медведь мог кинуться на меня и я не успел бы перезарядить ружьё. .. Решив, что из левого ствола буду стрелять только в упор, я торопясь, вынул стрелянную гильзу из правого ствола, перезарядившись, вновь приложился, целя в голову медведя и выстрелил...
...Я боялся попасть в Уголька и поэтому промазал и вторым, и третьим выстрелом...
Пестря и Рика, в это время, топтались шагах в пятнадцати от медведя, оглядываясь на меня, суматошно и испуганно лаяли, вздрагивая и прядая ушами, когда яростные вопли Уголька достигали самой высокой ноты…
Я зло крикнул на них, но собаки не двинулись вперёд ни на метр...
После третьего выстрела над стволом, искажая прицел, стали подниматься струйки горячего воздуха... В запасе оставалась одна пуля...
Если бы я верил в бога, то я бы перекрестился, вкладывая её в ствол.
Вскинув ружьё, помня о том, что после выстрела у меня останется лишь один заряд в левом стволе, я тщательно прицелился в туловище медведя, на уровне верхних лап...
После выстрела, я услышал звук попадания пули в тело; не отрывая взгляда от прицельной планки, я видел, как струйки горячего воздуха искажали силуэты дерущихся медведя и собаки...
Медведь продолжал, всё так же, месить, когтистыми лапами рыкающего по временам в ответ, Уголька...
Наконец зверь, оторвал вцепившегося в него пса и сбросив на землю, развернулся и рявкнув в последний раз, исчез в чаще..
Казалось всё закончилось…
...Я осторожно, держа ружьё на изготовку, подошёл к месту драки. На мху, на песке вокруг, валялись клочья черной собачьей и коричневой медвежьей шерсти.
Наклонясь, я рассматривал следы, когда из кустов, появился Уголёк. Он подошёл и сразу лёг на землю. Я осмотрел его.
Отважный пёс тяжело дышал, со стонами выпуская воздух из лёгких. Шерсть его покрывали пласты тягучей медвежьей слюны. Видимо медведь разевая свою огромную пасть, впихнул туда почти всё туловище собаки, кусая его и заслюнявил собачью спину...
Я погладил Уголька и тот со стоном лёг на бок, облизывая места на теле из которых струйками стекала кровь. Из анального отверстия тоже показалась кровь и я с ужасом понял, что пласты пены, оставлены медведем, который кусая собаку за живот, видимо повредил ей все внутренние органы: печень, желудок, лёгкие…
В это время, уже далеко, в вершине распадка, страшным и яростным басом, с металлическими визгливыми нотками, проревел убежавший медведь. Уголёк встрепенувшись, постанывая встал и не обращая внимания на мои ласковые уговоры, пошатываясь исчез в зарослях, по направлению услышанного медвежьего рёва…
Больше, я его никогда не видел...
Но на этом неприятности для меня не кончились. Пестря и Рика, держась вместе отчаянно голосили, испуганно сновали по открытому пространству просеки, невдалеке от меня, а метрах в тридцати уже с другой стороны, то приближаясь, то удаляясь треща валежником, ходил ещё один медведь, невидимый в чаще.
« Да сколько же вас здесь?»– в отчаянии подумал я и стал безуспешно травить собак, повторяя как магическую формулу слово: - Ищи! Ищи!..
Сильный драчун Пестря и шустрая Рика, жались к моим ногам и не думая нападать на второго медведя...
Постояв ещё минут пять на месте, я решил двигаться в сторону дома и осторожно ступая, подгоняя собак впереди себя, пошёл назад, к сейсмостанции.
Более часа, я медленно и осторожно, шёл до тропы, с которой перешёл на эту визирку.
Напружинившись и чувствуя, как вдруг заболела от напряжения голова, я медленно пробирался вперёд, озираясь по сторонам и часто останавливаясь. Я опасался, что раненный медведь, может подкараулить меня в чаще и внезапно напасть…
Лишь выйдя на тропу, я заторопился, почти побежал вниз к избушке..
У сейсмостанции, я встретил своего гостя гидрогеолога, и в ответ на вопрос, как погулял и что видел, я криво улыбнувшись ответил, что погулял хорошо и не вдаваясь в подробности прошёл в дом.
Почему я промолчал? Наверное потому, что по инструкции, мне не полагалось отходить далеко от станции во время дежурства и тем более уходить в тайгу. Второй причиной, было то , что мне совсем нечем было похвастать. Я позорно проиграл эту схватку…
Много позже, пытаясь найти причину своих нелепых промахов, я отстрелял пулю, из тех же патронов что были со мной в тот злополучный день, по фанерной цели. И из нескольких выстрелов, не попал ни разу, в лист фанеры, размерами метр на метр, с расстояния в двадцать шагов...
С такими патронами можно было и в амбар промазать – так обычно шутят неудачливые охотники.
Я ждал возвращения Уголька несколько дней... Но он не пришёл ни вечером, ни на завтра утром. Не пришёл никогда…
Я клял себя за трусость, корил, что не подбежал вплотную к медведю и не выстрелил в упор, в голову.
Но дело было сделано и оставалось только сожалеть обо всём случившимся...
...Назавтра, выбрав время, я сходил вновь к тому месту, разыскивая Уголька и заставляя собак искать следы раненного медведя. Но Пестря, наотрез отказался лезть в дебри непроходимого стланика, а Рика и вообще не отходила от меня «чистила шпоры», как говорят собачники...
Я подозревал тогда и думаю сейчас, что раненный зверь, всё – таки задрал неистового Уголька и сам подох, забившись в чащу.
Но это лишь мои предположения...
Много позже, я рассказал об этой истории своим знакомым, каждый раз заново переживая разочарование и обиду…
Для себя, я сделал после этого случая определённые выводы: идя в лес, даже на полдня, необходимо брать с собой несколько своих, хорошо заряженных и пристрелянных пуль. Никогда нельзя быть до конца уверенным, что даже в пригородной тайге, ты не встретишь неожиданного медведя…

1980 – е годы. Ленинград.








Июль 2011 года. Лондон. Владимир Кабаков.