Инвалид Хурида

Эх, Хурида-Хурида
У тебя же есть пизда?
Не одна, а целых три:
Две снаружи и внутри!
(Гошик)
Хурида. Такую экстравагантную фамилию носил 59-летний безногий инвалид. Творческий псевдоним был его вполне тривиален – Соловьев. Писатель Соловьев. Первое наше знакомство произошло по телефону. Жутко пьяный пожилой мужчина нес околесицу, но в потоке словесного мусора я понял, что он хочет со мной познакомиться и видит во мне представителя «нового мышления в литературе». На заднем плане кто-то подхихикивал и бросал реплики… Через пару недель мы с поэтом Гошиком были у него в гостях. Предварительно зашли к Толику, он со своей высокой крупной женой Ладой встретил нас радушно, там чуток дерябнули. Лет десять назад он быд вокалистом брутальной ультраправой рок-группы, они выступали даже в Лужниках вместе с «Гражданской обороной». Но это было уже в славном легендарном прошлом… Ныне Толик либо пил, либо ломил на тяжелой физической работе типа промышленного альпиниста, крыл крыши гудроном и тому подобное. Когда пил по несколько месяцев кряду, красава-жена с брезгливой миной на лице демонстративно уходила ночевать к другому мужчине.
И вот мы добрались до квартиры писателя. Хуриду-Соловьева восхитил вкус вермишели быстрого приготовления: «Мне такую вкусную вещь соцработник не носит, надо будет попросить ее!» Вся страна хавала их еще с первой половины девяностых – а он и не пробовал. Тяжко быть безногим инвалидом. Мы пили медицинский спирт, тоже принесенный мной. Гошик был уже пьяноват, да и далеко не первый день уже попивал пиво до этого. Несколько дней назад он, наконец, окончил филфак городского университета. Про него даже материал был по ТВ – рассказывали про молодого человека, который десять лет с перерывами учился и все-таки доучился. Его стали таксисты узнавать после этого, когда он с друзьями широко отмечал окончание заведения. В гостях у инвалида Гошика развезло. Сам Хурида пил из специальной малюсенькой, на 25 грамм, стопочки: «Мне много нельзя!». Но маленькие дозы не помогали – про него шла слава закоренелого алкоголика.
Я сидел на полу кухни, писатель в своем инвалидном кресле, а Гошик стоял в дверях. Выплескивая изо рта содержимое заваренного бич-пакета, он пьяно хохотал над кипятящимся инвалидом. Меня тоже распирал смех от лицезрения этой сценки. Мышцы живота болели, я уже давненько так не ухахатывался. В инвалидном кресле сидел человеческий обрубок. Несчастный отморозил ногу, уснув в сугробе. Врачи тоже видать были «не в себе» - отхуякали не ту ногу человеку. Потом, конечно, исправились – лишили бедолагу и второй конечности. Я потом сочувственно говорил Гошику: «Может, он стал «голубым» оттого, что женщинам такой «кавалер» не нужен?». «Да брось ты! Хурида ездил еще в брежневские времена в Сочи пропивать свои нехилые гонорары, где в кабаках бравировал своей «голубизной», выказывал, что ему начхать на статью о мужеложстве!» В советские времена, на это обращал внимание еще Довлатов, писатели жили как у Христа за пазухой. Большие тиражи позволяли хорошо зарабатывать, кроме того, государство самой читающей в мире страны обеспечивало им множество льгот. Ну, разумеется, это были те писатели, которые писали «правильные» книги. Гошик заверил меня, что Хурида – довольно-таки не плохой писатель и обещал мне поискать его книгу у себя дома. Теперь с Хуриды-Соловьева, желавшего издать свою новую книгу, запросили в издательстве 130 тысяч рублей. Понятно, что такие деньжищи взять безногому пенсионеру негде. Да и здоровому, вообще-то, литератору – тоже негде. Один наш знакомый поэт был предпринимателем, издавал на хорошей бумаге и в твердом переплете свои книги, потом раздавал их знакомым и незнакомым людям. Другой автор, по профессии патологоанатом, издавал не только себя тысячами экземпляров, но и спонсировал сборники других. Где он брал деньги на это – непонятно.
Упитый Гошик не только хохотал. Быстро напившись, он сперва кричал: «Колян, хошь, дам тебе в рожу?! Ну давай, давай, дам тебе пизды! Ты че, не мужик что ли? Пиздиться со мной не будешь? Да ты че… Пизды не хочешь получить? Не все же с хуями-то дружить!» Позже сменил пластинку, вытащив свой хуй. «Колян! Давай, давай ебаться. А то пизды подучишь. Ты не мужик что ли? Ебаться не будешь?!»
Я на полу умирал от вопиющего комизма данной ситуации. Гошик на самом деле человек безобидный, все об этом знали. Что он и мухи не обидит. Сильно выпив, он становился подчас агрессивен, чем изрядно веселил собутыльников. В таком состоянии он даже по лицу не мог попасть обидчику. Однако заводился. И часто бывал бит на улице незнакомыми людьми. В среднем раз в полгода, как сам он признавался, ему разбивали очки. Вспоминается характерный случай – мы с приятелем не вели, а почти волокли по улице, а он пытался докопаться до случайного прохожего: «Мужик, хочешь получить пизды?!». Язык у него заплетался, как и ноги. Мы успокоили ошарашенного мужчину: «Не обращайте внимания, наш приятель пьян, проходите. Еще раз извините». Другой раз его развезло в автобусе. Какие-то шустрые старшеклассники при повороте автобуса нечаянно толкнули его, болтающегося в разные стороны на верхнем поручне. На следующей остановке до него "дошло" и он попытался приебаться. Их было четверо. Я улыбался юнцам и просил не устраивать эксцессов. На своей остановке Игорек вышел, но обернулся, с дерзким видом размахивая рукой – дескать, выходите, разберемся. Ребята смотрели на него и на меня. Я спокойно глядел на них. Тем не менее, без приключений разгоряченный алкоголем поэт домой не добрался. Ему разбили мамины очки (свои были разбиты при похожих обстоятельствах совсем недавно, поэтому пока не обзавелся), лишили кошелька (или сам потерял). Более точных сведений у него не было – ничего не помнил: кто, как и где… Нечего было пить целый стакан водки на посошок. Но не всегда помогали друганы, не всегда. В другой раз Гошик помнил, при каких обстоятельствах был побит. Шел пьяный домой, увидел какую-то компанию неприятных жлобов у своего собственного подъезда. Подошел: «Выебите меня в жопу!» «Да ты че, сука, несешь такое!!!» И понеслось… Разумеется, не «в жопу», а по лицу. Восемь раз побывал в вытрезвителе. Один раз получил по голове так, что армия ему больше не светила. Окончательно. Это рассказала мне его мама. Вот такой он был веселый парень, автор юмористических стихов Гошик. Ударить беззащитного человека – это было вообще по ту сторону его эксцентричной натуры. Поэтому и было мне так весело, и меня ни капли не пугал пьяный кураж собрата по перу. В принципе и размахивание хуем в сочетании с пьяным хохотом было для него тоже необходимым ритуалом. Иногда сопровождалось и дивным танцем. Так зрелищно «танцевать» подшофе уж точно никто не умел! Один раз в танце Игорек умудрился залезть на дверь комнаты и там продолжать некие движения под музыку. Размахивал своим «хоботом» он, правда, не на улице (до такого вроде не доходило), а в кругу друзей у себя дома. Обычно на это внимания не обращали, эксбиционирование самой собой прекращалось, но зампредседателя городского литературного объединения, когда увидел это представление в первый раз, все-таки слегка побил хозяина квартиры. В другой раз зампредседателя выпил уже поболе хозяина квартиры и уже сам был слегка побит за то, что слишком уж назойливо клянчил у Гошика какой-то значок из висевшей на стене обширной коллекции нагрудных знаков, которую начал собирать еще его покойный отец. Так что они были квиты и остались друзьями не разлей вода, как говорится. Потом он воспринимал уже сравнительно равнодушно подобные выходки коллеги.
В конце концов «Колян» разозлился у него перед на размахивающего своим хуем поэта уже не на шутку. И в самом деле, Гошик мог быть, ой, как зануден. Игорек был стопроцентно гетеросексуален, я с ним крепко дружил уже десять лет. «Да что ты, пиздюк, размахиваешь своей тряпкой, как флагом у меня перед лицом! Блядь! Да ты мне настоящий, стоячий хуй покажи! Вот! Стоячий!! А тут… И у меня такое есть. (Николай не скрывал, что был импотентом). Вообще, вас, русских, надо поприжать, пусть правят негры или чурки! Им похуй кого ебать, и нам, пидорасам, при них будет как вольготно!» Гошик попритих, и мне с секунду казалось, что теперь инвалид действительно может огрести по полной за такие речи. Колян знал, как его задеть за живое. Тот называл себя «умеренным анархистом», однако кроме всего прочего подсовывал мне подчас литературку с пространными рассуждениями про заговор американских жидомасонов и содомитов против святого русского народа и святой православной церкви. Один раз в протоколе задержания сотрудники милиции написали: «Поливал прохожих пивом и выкрикивал лозунги антисемитского содержания».
Игорь безнадежно развел руками: «Ну что сказать… Не зря вас зовут пидорасами». И выпил. Через полминуты уже негромко и примиряющее: «Ну, давай, Колян, дам я тебе пизды, а?» Я опять в покатуху.
В прихожей маленькой квартирки я увидел пакет с песком, обычным речным песком. «А, это оставили художники, любимые мои ребятки, студенты. Не знаю, зачем, забыли, я думаю – может, лепят чего-нибудь». Гоша подал голос из толчка: «Ага, пидорасы из педа оставили, наверно хуи из него лепят!» « Да иди ты!»

В следующий раз я оказался в гостях у него один. В тот раз я пришел с работы и вся память автоответчика была занята одним пространным посланием от Хуриды. Он не спеша и обстоятельно излагал свою просьбу. Он просил меня купить ему телефон «Сименс» всего за 360 рублей классического дизайна. Очень важно, чтобы он был именно зеленого цвета, который любит больше других. Ведь в его «скованном» положении телефон нечто большее, чем просто телефон, а связь с внешним миром, он почти как друг, наперсник – ну, ты понимаешь! А социальный работник купит совершенно не тот телефон, как пить дать. Я уже созвонился с магазином бытовой электроники недалеко от тебя, где есть подобные аппараты и очень прошу, дружище… Там есть такая милая девушка Юля, весьма приятная, судя по голосу. особа…»
На следующий день в магазине я общался с девушкой Юлей. «А что, он немного не в себе, этот писатель Соловьев?» - осторожно полюбопытствовала она. Может быть, он был не совсем трезв, когда звонил в магазин, не знаю…Она была и в самом деле «весьма приятная особа». Даже не просто приятная особа. Она была лицом фирмы, имевшей сеть своих магазинов сотовых телефонов и бытовой техники по городу. Ее доброжелательное улыбающееся личико мог видеть весь город на рекламных щитах, газетах и листовках. Не то, чтобы она была писаной красавицей. Но относилась к категории люди, всегда оставляющих о себе приятное впечатление, сияющая внутренним светом и позитивом, в общем «обаятельная и привлекательная». Ведь дело не только в правильных пропорциях лица и фигуры. Красота вещь более разносторонняя. Я ведь и раньше обращал на нее внимание, бывая в этом магазине. Всегда энергичная, ярко и броско до одетая, лет 19-20. в этот раз на ней был темно-зеленый костюмчик и крупные бусы оливкового цвета. Цвет вынесенного телефона странным образом находился где-то между ними, гармонировал. А еще Юля любила носить обращающие на себя внимание колготки или чулки ярких расцветок – то фисташковые, то светло-сиреневые в сочетании с галстучком того же цвета. Всегда подвижная яркая до экстравагантности (в магазине не было строгого дресс-кода для продавцов и девушка могла позволить себе выражать свою индивидуальность), в центре внимания. Худенькая и тоненькая с острыми локоточками и острым носиком, задорной мелированной челкой и зажигательными карими глазками. В общем, воробушек. Я ей сказал, что тоже литератор и обещал подарить свою последнюю книгу (по правде сказать, и единственную), изданную через горлитобъединение. В меру кокетливая с приятным клиентом, она посмотрела на меня заинтересованно. Люди, далекие от моей среды воспринимают авторскую книгу в подарок как нечто действительно ценное. А обычно у автора лежит дома приличных размеров тираж, который раздается не только хорошим знакомым и близким, лишь бы читали. Одна девушка переживала (мне рассказала ее сестра), что, вот, я ей подарил увесистый поэтический сборник, где принимал участие и я, на хорошей бумаге, в издательстве выпущенный. Ведь мы виделись лишь во второй раз. Невдомек ей, что пиво, которым она угощала меня в баре при знакомстве, стоил гораздо больше, чем это сборник. Мне этот второй экземпляр вообще подарили бесплатно, да и цена для меня первого, авторского экземпляра, явно контрастировала по цене с книгами, продающимися в магазинах. Я тогда с компанией друзей оказался в баре, думал, ненадолго. Познакомился с Олей, живущей ныне в Питере погостить в город детства и юности. Сперва я был привлечен ее нехарактерным, мягко говоря, для неформалов имиджем – элегантная дама с длинными ногтями на ухоженных пальчиках, ярким и тщательно уложенным макияжем, в лакированных ботфортах. И главное – обалденные разноцветные афрокосички, вещь и без того кропотливая и недешевая. (Оказалась, она сама парикмахер, и для нее эта шикарная прическа «гламурных кис» ничего не стоит). В общем, на первый взгляд, клубная девушка оказалась среди джинсов, косух, хаеров и огромного количества дешевого пива. Оказалось она не только внешне привлекательна, у нас оказались общие знакомые и воспоминания. Благодаря ей я засиделся глубоко заполночь с пустым уже кошельком. Но хватит об Оле, вернемся к нашей героине – Юле. Как говорится, вернемся к нашим баранам… В данном случае, к овечке, нет двусмысленно звучит, к козочке. Или газели. Юля была воздушна и грациозна. Может, занималась художественной гимнастикой. «Да-а?- оторвала от гарантийного талона свои заводные карие глаза. - А о чем вы пишите? Извините, пара секунд». Ее позвали, и она деловито застучала на своих каблучках. Я получил вскоре телефон, Юля одарила меня на прощание своей обворожительной улыбкой, в которой мне показалась не только любезность, а может, и почудилась. Моя телефонная фея упорхнула к нетерпеливому въедливому клиенту, с которым другая продавщица уже не могла справиться. А я ведь не раз любовался тогда еще прекрасной незнакомкой, тайком бросая взгляды из-за прозрачного стенда с аккумуляторами от сотовых телефонов. Когда заходил в магазин после работы. Будучи человеком внимательным, без труда идентифицировал «девушку с обложки» с этой хорошенькой продавщицей, отчего она стала мне еще интересней.
Через час (ехать надо через весь город) я был в гостях у Николая. И началось… Ой… Если бы у него были ноги, он, может быть, встал бы передо мной на колени. Нет, конечно, не в благодарность за покупку телефона. Он меня просил. Просил о том, что не идет ни в какое сравнение с покупкой телефона… Он меня просил, почти умолял о сексе. Я вежливо пытался уйти в разговоре на другие темы, но все возвращалось на круги своя. «Ты такой хороший парень, так мне нравишься! Давай займемся любовью, я так хочу ощущать твой член. Я хочу взять в рот, хочу лежать с тобой…Ну, сделай со мной это!» Ужас! Ужас!!! Представь, читатель, такую ситуацию… Безногий калека просит. Просит здорового мужчину о… «А этот Гошик мне противен! Противны его очки, рожа, выходки, вечно рваные носки и сопля изо рта…» К чему бы это он?
Я не могу заставлять быть себя твердым как скала. Не выношу, когда меня просят – я таю. Я сделал доброе дело этому несчастному человеку. Я выебал в рот пожилого безного инвалида, писателя Хуриду под псевдонимом Соловьев.
Я мечтал о Юле, милой и красивой девушке из магазина, лице торговой компании, но, открыв глаза, видел совершенно другого человека. Инвалид, закрыв глаза, держа меня на удивление сильными и теплыми руками, получал то, о чем так истово просил меня. Если бы она знала, в каких условиях я мечтал о ее широком улыбчивом ротике, тоненькой хрупкой фигурке, задорных карих глазках и ножках. Юлин язычок как эскимо облизывает моего дружка. Скромная попка, румяные свежие щечки, нежная кожа лица, не пережаренная, как курица-гриль в солярии, особая соблазнительность молодости, задорная челка над острым носиком и мелкими изящными чертами лица, тонкие уверенные пальчики с замысловатым узором на коготочках… Ах!
А инвалид оказался ниче… сосал он умело! Я его положил вдоль специально кровати высокой, отрегулированной так, чтоб ему было удобно слезать – залезать на инвалидную коляску. Так, чтобы голова свешивалась вниз с краю кровати. Сначала я боялся что у меня не будет эрекции, но все прошло зашибись. И стал стоя ебать его в рот, опустив до удобного уровня кровать. Не знаю как он там дышал – для меня это загадка… Впервые я засовывал пенис в горло – ни одна девушка так не умела! Со знанием дела старик облизывал мои яички, брал в рот их. А я в это время мечтал о Юле. Романтик я, бля!

Как говорится, «не попив чаю», я сбежал от любвеобильного инвалида, чтобы не появляться здесь больше никогда. Сделать с ним то же самое, но «в попку» я не решился. Бр-р-р-р! Слишком уж круто.
Через несколько месяцев я спросил Гошика, как там поживает наш «голубой» друг. Он умер. «Скорая» уже не приезжала на вызовы «этого конченого придурка и алкоголика».
Славной девушке Юле я так и не подарил свою книгу. Решил, что не стоит забивать столь хорошенькую головку наукообразной пародией про разумных слонов и кибернетических жирафов, иногда и вообще переходящую в «заумь» в духе формалистских экспериментов кубофутуристов. А то решит, что я «не в себе» почище покойного Хуриды…