ПОДАРОК ПИОНЕРОВ

Когда-то — ох, как же давно это было — мы, трое друзей детства, нарадоваться не могли, что наши дни рождения почти совпадают с Новым Годом. У одного — чуть-чуть до, у другого — самую малость после, ну, а у меня — аккурат 1 января. Сейчас вот думаю, как же мы не уставали, как сил хватало на все эти праздники. А там ведь ещё и старый новый год умещался в эту череду.

Но всё когда-то заканчивается. И вот, на дне рождения младшего из нас, поздравив его с шестидесятилетием, в меру попив, поев, погорланив песни и потанцевав, уставшие, мужественно досидели до конца банкета, но по выходе из кафе дружно — к великому удовольствию жён — решили, что подобные забавы нам уже непосильны: Новый Год теперь будем отмечать в кругу семьи, ну а дни рождения — дома, причём, скромно — пенсионеры как-никак.

Какое-то время мы придерживались этой договорённости, являлись в положенные дни с поздравлениями и подарками, но в течении последующих четырёх-пяти лет как-то незаметно и эти посиделки сами собой прекратились. Однако, так только казалось, что сами собой — на самом же деле то один приболеет, то на другого хандра найдёт, да и вообще, жизнь каждого стала протекать по собственной, привычно-устоявшейся колее, выбиться из которой становилось всё сложнее. Поэтому больше теперь обходились телефонными разговорами и поздравлениями. Старели.

Вот и на мой последний юбилей собрались только самые близкие родственники, хотя, если честно, меня уже и это не вдохновляло. Как всегда в таких случаях, мой гундёж пресекла жена — мол, всё равно придут, так что не стони, а помогай лучше готовить не стол. Во-от, началось — от этого призыва у меня спокон веку скулы сводило - «Для салата мельче кроши; куда такими ломтями хлеб режешь!; икру что, по зёрнышкам считаешь? (всегда ведь на неё денег наскребёт, зато бухтит постоянно, чтобы я, видите ли, на сигаретах экономил); посуду протри — привык только со своего компьютера пылинки сдувать; Господи, с кем живу — праздничные тарелки достань; красивее всё на блюде раскладывай». В общем, мужчины меня понимают. Ох, то ли было в студенчестве — нарезал, что есть, ломтями, наложил, как и куда бог на душу положит, разлил по стаканам, и всё всех устраивало. И куда делось то время золотое? Ностальгия, однако.

Наконец, всё готово, и я уже с вожделением поглядываю на стол, где всё выглядит так аппетитно — молодец всё-таки у меня жена. Но, всему своё время, а сейчас пора на площадь, салют смотреть.
Хорошо на улице, в меру морозно, снег наконец-то соизволил вспомнить, что зима на дворе — бело всё, чистенько. Ёлка в этом году даже кокетливая какая-то — светится, естественно, как всегда; всем подмигивает, а вот подол из нижних ветвей впервые игриво в стороны развела и чуть приподняла, как девчушка, готовая присесть в книксене.
Где-то здесь и гости наши будущие гуляют. Настроение у меня на воздухе поправилось, а когда в вышине стали распускаться огненные разноцветные фигуры, брызжущие искрами, мне совсем хорошо стало — стоял задрав голову, аж шея заныла, и улыбался глупо. Детство всё-таки внутри не умирает.

Тут жена вбок толкнула, мол, пора, скоро гости замёрзшие придут. Дома снова командовать принялась — переодевайся уже; как будто в спортивном костюме нельзя, домашний же праздник. Ладно, облачился в свою двойку (даже галстук повязал) и возле стола стал прохаживаться. Скорее бы уж, действительно, замёрзли там что ли. Ну, слава тебе... Звонят. Открываю — почти все здесь. Жена выбежала в прихожую, и началось... Охи, вздохи, поцелуи и прочие нежности. Только мужчины целеустремлённо прошли в зал — озябли всё-таки люди. Быстренько я народ пересчитал — семеро — стульев хватит. Задерживающимся пионерам табуретки достану, подушечки на сиденье положу.
Здесь должен пояснить. «Пионерами» я по давней привычке, ну и в качестве шутки, разумеется, продолжаю называть племянницу жены и её мужа. Хотя они уже университет закончили и работают года три. Глуповатая «шутка», конечно, но, не обижаются, и ладно. Грех на стариков обижаться.

Семеро одного не ждут — решили все, и сели старый год провожать, заодно и согреться. Ну, вы знаете, что в таких случаях говорят — главное, что все здоровы, и потерь (в прямом смысле слова) не было, так что пусть год уходит спокойно, без упрёков. Выпили, разговорились. О чём? Сначала женщины вино похвалили, губами почмокав от удовольствия. А потом... Господи, ну о чём могут разговаривать за рюмкой во всех городах и весях родственники? — вот и мы о том же.

Время. Шампанское, уже охлаждённое, принёс, а пионеров всё нет. Наконец, прибыли. Снова начались ахи-охи и поцелуи, ну, тут уж я построжился и все примолкли и стали ждать курантов. И наконец — с Новым Годом, родные!

Что последует за этим, я знал и чуток напрягся. Где-то после пятидесяти, может, пятидесяти пяти, меня всё больше стали утомлять здравицы в мою честь (после этих пожеланий хотя бы на чуть здоровья прибавилось). Хоть бы кто догадался сказать, мол, желаю тебе лёгкой смерти, и не дай бог, пережить своих детей, близких и друзей. Куда там, сто лет небо копти, не меньше. В общем, скучнел я, но улыбался старательно и за подарки благодарить с самым счастливым видом не забывал. Наконец фантазии благожелателей исчерпались и я с облегчением прочно утвердился в центре стола и решительно потянулся за своим любимым салатом с печенью трески. Не тут-то было.
- Дядя Коля...
Вот ведь, оказывается, теперь ещё пионеры встали и, улыбаясь, на меня смотрят. Пришлось снова подняться. Вижу, держат небольшой продолговатый свёрток в руках. В голове тут же промелькнуло - «Неужели книга?».
А я , знаете ли, если что и люблю получать в подарок, так это книги. Пионеры мне что-то говорили, а я уже мучился мыслью об авторе. Понимал: поскольку все знают, что всяких там донцовых-акуниных я на дух не переношу, таких мне не подарят, но волноваться продолжал. И ещё, а вдруг, и не книга там вовсе, и я зря губу раскатал? Волнение усиливалось. Речь, наконец, завершена, поцелуи приняты и я осторожно взял вожделённый свёрток в руки. Я сразу понял — это книга. Достаточно толстая, переплёт жёсткий. Глубоко вздохнул — если бы ещё знать, какая. Желание тут же развернуть свёрток и посмотреть было велико, но, я боялся разочарования и решил сие действо оставить на потом, отложив пока подарок в сторону. Опять жена вмешалась:
- Нетушки-нетушки, показывай, что там,- с какой-то незнакомой интонацией настаивала.
Делать нечего — осторожно снял обёртку. Я глазам своим не поверил. Смотрел на книжку и ничего понять не мог. Бережно открывал её и закрывал, рассматривал страницы, не видя текста; гладил её, зажмуривался и снова открывал глаза — ничего не менялось — это была книга, но какая! Я впал в столбняк — это же Моя книга, вот и имя моё на обложке. В квартире не было никого — лишь я и этот томик. Заметно защипало в глазах. Откуда-то, как сквозь вату, донеслось:
- Ну?...
Я очнулся, обвёл взглядом присутствующих, боясь сморгнуть слезу. Но, честное слово, остальные испытывали, пожалуй, те же чувства, что и я, или просто понимали мои. Это было написано на их лицах.
Только пионеры смотрели на меня радостно-невозмутимо. И я обнял их и долго не отпускал от себя, понимая, какую же работу они проделали: собрали и отредактировли всё, что было у меня в интернете и на бумаге, набрали текст, перенесли на бумажный носитель, переплели и отразили все выходные данные вплоть до тиража: «издано в одном экземпляре». Единственно, чего там не было — цены. Ребятишки понимали, что эта книга для меня бесценна. Еле-еле справившись с волнением, я наконец смог произнести «Спасибо!».

Теперь, когда прошло чуть больше года с описываемых событий, я, когда вижу свою книгу в шкафу, понимаю, что свершилось самое важное, сделанное мной в этой жизни. Уйду куда-то в неведомое я, уйдут коллеги, уйдут бывшие пациенты, что были мне искренне благодарны и долго ещё подходили, повстречав, здороваться на улице, уйдут друзья; уйдут в конце концов самые близкие. А книга останется. И далёкие потомки, может быть, прочитают её и увидят своего предка таким, каким он был на самом деле, потому что всё оставленное на бумаге — правда.