Неудачная охота

Неудачный поход.
Повесть
... Андрей, возвратился из армии совсем другим человеком. Он стал намного сильнее, как в физическом, так и в смысле характера. Перенесённые за время армейской службы тяготы и тревоги, сделали из него настоящего взрослого мужчину. И конечно, переменилось его отношение не только к окружающему миру, но и к самому себе... Так получилось, что его физическое становление совместилось со становлением душевным и в определённом смысле, его характер сформировался именно во время военной службы. Он и до неё, был человеком самостоятельным, а после армии, вдруг почувствовал, понял сердцем, что жизнь, сама по себе удивительная штука, а уж жизнь на свободе – это сплошной праздник. Конечно это тоже не постоянная феерия, но если отбросить суету и томление духа, то на «гражданке», благодаря возможности быть физически свободным, можно было ощутить себя независимым человеком. А это, согласитесь, совсем немало...
И ещё одно качество он вынес из долгой, почти трёхгодичной армейской муштры и подчинения: можно сколь угодно строго относиться к себе самому, но от других требовать что – то «неудобоносимое», просто нечестно. Например, можно увиливать от нарядов на кухню, а можно, воспринимать их как некую проверку силы воли и даже постараться находить в этом положительные моменты. Приходя из посудомойки – а «молодые» только туда и попадали, -Андрей доставал из шкафа для просушки шинелей двухпудовую гирю, и тренировался, поднимая её и левой и правой рукой, чувствуя прилив новых сил, после многочасового,бессмысленно-нудного стояния перед цинковой раковиной, наполненной жирной водой от грязной посуды...
Глядя на Андрея, сослуживцы завидовали оптимизму «молодого бойца», не подозревая, что таким образом, он выражал чувство радости от осознания, что очередной отвратительный «кухонный» день, наконец прошёл. Иначе говоря, так он лечил свой «кухонный» стресс...
Одним словом, Андрей старался находить положительные моменты в самом неприглядном деле. Например, он находил соревновательный элемент, даже в мытье полов и всегда делал это качественно и с душой. Странно, но и этому, его научила воинская дисциплина, которая заставляет повиноваться без рассуждений, но и командовать без угрызений совести. Позже, став сержантом и командуя молодыми, он делал это без отвлечёггых сомнений, вспоминая своё отношение к службе в первый армейский год – особенно тяжёлый для солдат срочной службы... Анализируя свою реакцию на то или иное приказание, он научился понимать реакции других, на то или иное вынужденное действие с его стороны... Одним словом, как говорят в армии: «Не научившись подчиняться, не научишься командовать».
Андрею, совсем нетрудно было подчиняться, потому что, когда ты знаешь приказ и без рассуждений его выполняешь, то внутренне, в личностном плане, ты остаёшся свободен, ибо ответственность за последствия приказа, несёт человек «командующий». Тебе приказывают чистить туалет, и ты это делаешь без разговоров, зато на какое - то время исчезаешь с «радаров» армейского начальства и закончив работу, можешь посидеть где - нибудь на пригорке и полюбоваться на окрестные виды. (Он служил на таёжной сопке и там не было ни горячей, ни холодной воды. В капонире, где был оборудован командный пункт полка и где «служили» солдаты, туалеты были на улице, а умывальники и проточная вода, были только в «новой» казарме, отстоящей от капонира на двести метров)...
... Однако и службе, рано или поздно приходит завершение... Череда трудных армейских дней, неожиданно подошла к концу. Ведь, недаром говорят: «День длинен, да век короток»... В отличии от своих годков, изображать из себя «дембеля», Андрей не захотел, так как считал, что это от недостатка самоуважения. К «молодым» относился нормально, однако не забывал, что служит уже третий год. «Тот, кто уважает себя, - думал он - не может не уважать других и только лакей по характеру, может становится «дембелем», которому сапоги чистят молодые...»
Более того. Он защищал молодых от произвола дембелей, своих «годков», то есть сослуживцев, одного с ним года призыва...
Однажды, уже на третьем году службы, Андрей был дежурным по батарее, и после отбоя, сидел и читал книгу в прихожей, ожидая, когда заснут в казарме, чтобы самому прилечь не раздеваясь на койку. В это время в казарму, громко разговаривая, вошли два его годка, Шуча и Пуча. У первого была фамилия Шутюк, а второй был Пугачёвым. Они что-то громко и возбуждённо обсуждали и Андрей понял, что они «обкурились» анашой, побывав в гостях у «флотов», чья казарма была рядом. Он внутренне напрягся и послушав некоторое время их визгливый хохот – после косячка анаши, всегда хочется смеяться – сделал им замечание: - Потише вы! Народ уже спит и вам пора ложится...
Пуча, возбуждённый наркотой, неожиданно грубо ответил: Да пошёл ты Андрюха ... И потом продолжил весёлую историю пересыпая рассказ матерками. Это нахальство и взбесило Андрея. На лице его появилась, явно искусственного происхождени, улыбка. И затем, как это всегда бывало, он сорвался с тормозов... Заскочив в промежуток между кроватями, на которых один напротив друго сидели Пуча и Шуча, он ударил ребром ладони Шучу и попал вместо лица по горлу. Шуча хрюкнул и опрокинулся на кровать. Пуча, крепкий, коренастый молодец, быстро выскочил в широкий проход, заматерился и тут же получил от Андрея, сильный удар в лицо. На пол закапала кровь, годки повскакивали с кроватей и разняли дерущихся. Иначе, рассвирепевший Андрей мог бы покалечить нахального хулигана...
Шуча, понимая, что эта история может дойти до разбирательства в штабе полка, а он был сержантом и помкомвзвода, лежал тихо, закрывшись одеятом, а Пуча, после драки, сидя на своей кровати, вытирая кровь с разбитого лица, ещё долго в полголоса озвучивал угрозы, обещая зарезать Андрея и отомстить ему за обиду. Андрей, уже успокоившийся ровным голосом пригрозил Пуче: - Я вам говорил, чтобы вы утихли... Но вы меня не послушали и получили за ваше нахальство... А если ты Пуча не заткнёшся, то я из тебя отбивную сделаю, а потом патруль вызову...
Пуча, несмотря на наркотический «дым» в голове, по тону Андрея понял, что он не боится его угроз и действительно сделает так, как говорит... Через полчаса в казарме всё затихло, а молодые получили урок на будущее...
Назавтра, Андрей заставил Шучу вымыть за собой пол – он ночью облевался.Болезненно выглядевший после вчерашнего, Шутюк, боясь взглянуть в холодные глаза сослуживца, сделал это беспрекословно, на глазах у молодых солдатиков, что было полным унижением для старослужащего. Но Андрей, на это и рассчитывал, надеясь, что после этого случая, Шутюк на всю жизнь поймёт, что издеваться над молодыми нельзя и даже опасно... Пуча, войдя на завтрак в столовую, не глядя на Андрея, и щупая пальцем распухшую, рассеченую ударом, губу, вдруг заявил, что вчера повредил себе лицо, упав во дворе... Андрей, криво улыбнувшись, закрывая тему произнёс: - Иди садись ешь, пока каша не остыла...
Андрей до конца службы, помнил этот случай, который испортил его отношения с годками, но который вызвал нескрываемое уважение и даже восхищение у молодых. Сам Андрей, помня, как издевались дембеля над его годками в первый год службы, не хотел повторения этого и продолжения таких «крепостнических» традиций и старался свой взгляд, внушить солдатам второго года службы, остающихся на батарееи сменяющих уходящих на дембель, его одногодков...
... И потому, он, с самого начала службы, всегда себя одёргивал, и старался свой характер и возможности не выставлять впереди всех. «Если другие должны были заниматься уборкой или ходить в наряд на кухню, то почему я могу позволить себе от этого отлынивать?» - часто спрашивал он сам себя... Такое отношение сделало его уважаемым человеком не только у «молодых», но и у своих годков, дембелей. И все – таки, всегда, он оставался немного в стороне от сослуживцев, в силу постоянной погружённости в себя...
За время проведённое в армии, он научился безмолвно разговаривать и размышлять сам с собой. «Допустим в том же наряде на кухне, ты моешь с утра до вечера чашки, тарелки, вилки, ложки, бачки, поварёжки, баки и тазы, а голова у тебя свободна и ты спокойно думаешь о чем то своем, не строя никаких планов и не отвечая ни за что белее, кроме чистоты этой кухонной посуды – рассуждал Андрей. - Конечно, первое время кажется, что вся эта - армейская тягомотина, с бесконечным козырянием, «есть» вместо да, и «здравия желаю...» - вместо добрый день, - просто игра взрослых недалёких дядек, и участие в этом «театре марионеток» противно, и к тому же, напрасная трата дорогого времени жизни... Однако потом, к этому привыкаешь и начинаешь рассуждать как философ. Ведь надаром в армии так популярен слоган: «Солдат спит – служба идёт». По сути это летучее выражение очень напоминает буддисткие изречения о тщете и суете жизни. Весь армейский быт, как бы предлагает думающему человеку, внутренную альтернативу – ты можешь быть свободным, только когда сумеешь освободиться, выскочить из этого «потока» бессмыслицы...»
Вот Андрей и «выскакивал» периодически, за что его тут же наказывали армейские начальники. А он оставался спокоен и не обращал внимания ни на повышения по службе, и присвоение званий, ни на разжалования и на уборку туалетов, в качестве отработки штрафных нарядов.
... Несмотря на армейскую занятость, он находил время читать серьёзные книжки, и в радиорубке, где он, на «боевом» дежурстве, проводил большую часть времени дня и ночи, на потайной полке, под верстаком, где стояли радиостанции, лежали томы Гегеля, Канта и Ницше, которые он набрал в хорошей полковой библиотеке.
Даже полковое начальство, изредка появляющееся на командном пункте полка, узнало о этой его забавной страсти. Однажды, когда в полк приехал какой – то высокий начальник, с двумя звездами Героя Советского Союза, подполковник из политотдела, привёл этого генерала в радиорубку и знакомя со стоявшим на вытяжку Андреем, рассказал, что солдатик неплохой, читает умные книжки и даже «Капитал» Маркса, но недавно разжалован из сержантов в ефрейторы, за самоволку. Статный генерал крякнул, покровительственно улыбнулся Андрею и заметил: - Это ничего... Это бывает... Тут главное не попадаться. А если уж попал, тогда отвечай по всей строгости...
Андреева выправка явно понравилась генералу и он вышел из радиорубки довольный...
... Но последние месяцы службы, дались Андрею тяжело. Ему всё надоело и потому, он старался больше бывать на дежурстве, иногда подменяя молодых, особенно по ночам, давая им поспать лишние часы. Он только просил их принести ему из казармы чайник с водой и отправлял досыпать. А потом, заваривал себе кофе на припрятанной под верстаком электоплитке, и бодрствовал до рассвета, а уже перед самой сменой. вызывал выспавшего, свеженького «молодого»...
К тому времени, отношения с комбатом Тетёркиным, совсем разладились, и тот, как - то в беседе с глазу на глаз, после очередной самоволки Андрея, зло ощерясь, пообещал его посадить в дисцбат, то есть в армейскую тюрьму. Понимая, что угрозы со стороны капитана реальны, Андрей, как мог держался, самоволки прекратил, и тоскуя, начал считать дни до дембеля...
И тут ему повезло. Начальник строевой службы полка, поэт – любитель, старший лейтенант Неделин, несколько раз, будучи дежурным по командному пункту полка, говорил с Андреем по приятельски о стихах Саши Чёрного, томик которого тот привёз ещё с гражданки.Особенно часто, криво улябаясь, Андрей цитировал такие строки Саши Чёрного,: « В книгах гений Соловьёвых, Гейне, Гёте и Золя, а вокруг от Ивановых, содрогается земля»... Молодому лейтенанту, суждения Андрея и умение формулировать свои мысли, понравились и они стали почти приятелями, насколько это можно себе позволить в армии... Так вот этот Неделин, как - то в начале лета, уже после приказа о демобилизации Андреева призыва, подошёл к нему и сказал: - Я вижу, что у тебя неприятности с комбатом и потому, подумал, что тебе лучше пораньше уехать домой. Я начал оформлять документы, и ты с первой партией дембелей, отправишься на родину...
Андрей был очень доволен, и поблагодарил Неделина горячо и искренне...
Случилось так, как и сказал Неделин. В начале июня, ему объявили, что он уедет через несколько дней... В отличии от своих годков, Андрей Чистов, дембельского чемодана не собирал, значки отличника боевой подготовки и за классность не чистил. И даже сапогами не поменялся на новые, с кем - нибудь из молодых. Ему на всё это было глубоко наплевать... Казалось, что эта пытка , - жизнь среди посторонних людей насильно, - никогда не кончится и он, в очередной раз «взбунтовавшись», попадёт на гауптвахту, а оттуда под суд. Тем не менее, всё обошлось, и Андрей, готов был перекреститься, благодаря бога, за проявленную к нему милость. Перспективы военной тюрьмы пугали его реальным бунтом, в который он мог там впасть, в очередной раз «выпрыгнув» из потока реальной жизни. Нервы его были напряжены и опасность «срыва», вполне возможна... Поэтому, он думал тогда, что приехав домой, будет несколько дней лежать на кровати с утра до вечера и переживать это первое настоящее «поражение» в своей жизни...
Так ему тогда казалось...
Он не знал ещё, что такие «неудачи», в дальнейшей жизни, значат значительно больше, чем блестящие победы... Позже, Андрей, говорил знакомым, что армия, для него, была равнозначна монастырю, где он научился переносить физические невзгоды и внешнюю несвободу, оставаяь свободным внутри. К тому же, именно армия научила его понимать значение коллектива и осознать, что ты не один живёшь на свете...
... Последнюю ночь перед отъездом, он собрал самых хулиганистых «годков» у себя в радиорубке, и выпив кофе они пели под гитару и разговаривали о будущем. Когда на рассвете Андрей вышел из капонира, где размещался КПП, то вспомнив три бесконечных, тяжёлых года проведённых здесь, невольно сглотнул ком в горле и смачно выругался... Утро было прохладно – солнечным и на бетонных стенах капонира, сидели громадные бархатно-зелёные мотыльки. Они были величиной с ладонь и излучали покой и доволство природы в начале лета. Приморье, всё – таки было сухими субтропиками и климат здесь порождал замечательную растительность и совершенно экзотических животных и насекомых...
Тогда, ему казалось, что это были годы которые он прожил зря...
Однако, после томительно долгого путешествия на «дембельском» поезде, полежать дома и «поплевать в потолок», ему так и не удалось. В первый же вечер, по приезду, в его кухне набились весёлые друзья, узнавшие о его возвращении от случайных прохожих. Сидели вместе далеко за полночь, слушали рассказы Андрея о непростотй армейской службе и невольно завидовали ему... Многие из друзей уже поступили в университет, а кое-кто и женился, но при виде бодрого и спокойно-весёлого Андрея, в их головах шевельнулась мысль, что может быть, армия, не такое плохое дело...
... Между прочим, он рассказал для всех неслуживших друзей, интересную и в чём - то поучительную историю, произошедшую с ним по дороге домой. В одном из соседей по купе, в бравом и крепком старшине, командовавшем там, он, вдруг узнал одного мальца, с которым вместе ехал в армию, почти три года назад. Тогда, этот будущий старшина, был хлипким пареньком, который занимал полку рядом с Андреем. Он постоянно отлучался в другую половину вагона, откуда иногда доносились громкие матерки и полупьяные разговоры на повышенных тонах. Там пили водку, купленную на больших станциях и играли в карты, приблатнённого вида юнцы.
- И вот, как – то под вечер, этот малец тихонько пришёл в купе и повозившись на верхней полке, затих – рассказывал Андрей. - Через какое – то время, в купе ввалилась полупьяная кампания, и их предводитель, схватив мальца за шиворот, сдернул его на пол... - Тут я не выдержал, - улыбнулся Андрей своим воспоминаниям, - и вступился за ошалевшего от страха паренька. Я заорал на этих хулиганов и обозвав их вонючими опоссумами, пообещал их всех изувечить, если они не успокоятся. Ошеломлённые такими необычными ругательствами и моим бандитистым видом – я был обрит наголо, в чёрной рубашке и к тому же совсем не боялся их компании, так как на гражданке имел уже опыт уличных боёв в меньшинстве – хулиганы заробели. К тому же, я сильно оттолкнул их главаря, от своей полки и это тоже произвело впечатление.
Какое – то время, поворчав ещё для приличия, ватага картежников удалилась на свою территорию. А я спросил мальца, что случилось и почему эти хулиганы пришли его бить... Малец шмыгая носом и подрагивая от пережитого страха, признался мне, что он проиграл в карты какие - то большие деньги, которых у него не было...
Так всё это тогда и закончилось, но уже во Владивостоке, на пересыльном пункте, возникла очередная массовая драка, и ко мне за помощью, обратился тот самый главарь картёжников, почитая меня чуть ли не за уголовного авторитета... Я ему естественно отказал – мне их детские выяснения отношений были неинтересны...
Андрей закончил рассказ и разлив вино, предложил выпить за радости свободной жизни. Его друзья не понимая пафоса тоста, тем не менее дружно чёкнулись с ним...
- А что с этим мальцом то было. Ты ему напомнил о вашем знакомстве? – спросил Сергей Бумажкин, самый драчливый из друзей.
Андрей усмехнулся и ответил: - Этот старшина, сделал вид, что меня не узнал. Видимо тот случай, многому его научил... Во всяком случае, после армейской «школы», это был уже совсем другой человек...
... Андрей и сам переменился стал очень спокойным, уверенным в себе и сильным какой -то внутренней силой, которую обычно называют силой характера... Он всегда был в хорошем настроении, весело шутил и вместе, когда надо умел молчать и слушать других с сочувствием и интересом. Теперь, с каждым своим знакомым, он находил общую тему и его широта и добродушие вызывали невольное уважение. К тому же, в армии, он превратился в настоящего атлета, с широкими плечами, крупным, мускулистым торсом и сильными руками. Все гражданские одежды стали ему малы размера на два, и потому, первые дни на гражданке, он щеголял в коротких брючках и рубашках, которые трудно застёгивались на груди...
Прошло несколько недель, и по рекомендации одного из своих друзей, он поступил работать в пединститут, во вновь открытую лабораторию, которая должна была производить жидкий азот, необходимый в физических исследованиях на полупроводниковых кристаллах...
И началась новая жизнь, до краёв полная ощутимой физической свободой. Он работал по несколько дней подряд, так как вскоре остался один в «азотке», ночуя в своём «кабинете», а потом гулял по лесам, в своё удовольствие, или сидел дома и читал книжки... Работа его заключалась в том, чтобы в понедельник, с утра, включить «машину», дождаться, пока она заполнится сжиженным азотом, и открыв «краник», подставить под струйку сверххолодного вещества, сосуд Дьюара, - круглую ёмкость на десять литров... И потом свободен, до следующей смены сосудов. Машина работала надёжно, и он мог даже отлучаться из своего кабинета, на час или даже на полтора. В это время, он с знакомыми девушками, мог пойти обедать в кафе, или погулять по центру города – институт находился совсем неподалеку...
... Однако и этого было мало, чтобы Андрей, мог до конца растворится в свободе...
Как - то, уже ближе к осени, его друг , студент биофака Сергей Бумажкин, пригласил Андрея сходить в тайгу, с молодыми собаками, который держал его отец, егерь одного из охотничьих хозяйств области. И Андрей согласился... Погода стояла солнечная и тёплая. Осенняя природа радовалась изобилию и созревающему урожаю, и у людей, настроение было подстать природному...
В тайгу, путешественников доставил отец Серёги, высокий и серьёзный мужчина, с седеющими усами. Они переплыли водохранилище, на его моторной лодке и вместе с парой собак, высадились на заросшем молодым сосняком мысу, причалив в небольшом заливчике, закрытым от ветров высокой и крутой сосновой гривкой. В заливчике было тихо и тепло и солнце играло весёлыми сербрянными бликами на маслянисто – неподвижной, чистой воде. Собаки, выпрыгнув из лодки, тотчас побежали обследовать заросший камышем закраек берега в глубине залива...
... То путешествие, Андрей запомнил на всю жизнь... Ночи были коротки и теплы, а дни длинны и прозрачно – солнечны. Они шли по гребневой дороге, заросшей зелёной травкой, изредка посматривая за бегущими впереди собаками и разговаривали. Сергей рассказывал про интересную учёбу на биофаке, а Андрей, вспоминал службу и приключения, которыми сопровождалась тогдашняя его жизнь...
По временам, они стреляли взлетающих с лесной заросшей дороги на одиночные деревья, на обочине, молоденьких рябчиков. А иногда, соревновались в меткости, сбивая с веток ни в чём не виноватых дроздов – рябинников, которых потом жарили на костре, вместе со сбитыми рябчиками...
Может быть в том походе, впервые, с непреодолимой силой, Андрей почувствовал вкус свободы не ограниченной никакими обязательствами и или обязанностями. Они вот так, шли, куда – то вперёд, по заросшей травой дороге, окружённой светлым, берёзово – осиновым лесом в неведомые таёжные глухомани, и когда уставали и чувствовали голод, то останавливались в красивых местах, рядом с прохладными таёжными, родниково-чистыми ключами, разводили костёр, кипятили в закопчёенном котелке чай и закусывали, удобно устроившись полулёжа в зелёной ароматной травке, изредка посматривая на синее небо и радуясь теплу и чистоте золотого солнечного света...
Часто, на ходу, охваченные безудержной радостью здоровых, молодых тел, ощущением взрослости, независимости и свободы, они на два голоса запевали песни Высоцкого. Пели разные песни, бывшие тогда на слуху: и сказки – притчи, баллады военного содержания, и туристические песни... «В суету городов... И в потоки машин... Возвращаемся мы... Просто некуда деться!!!» - голосили они в разнобой, и невольно начинали смеяться и подтрунивать друг над другом, понимая, что именно возвращения в «суету городов», после этого одиночества, свободы и отъединённости от людей, будет для них настоящей наградой, а «уют» асфальтированных дорог и тротуаров, после этих чудесных ночёвок у костров и устало гудевших ног, после дневного двадцатикилометрового, неспешного перехода, будет казаться житейским чудом...
Охотники они были ещё совсем никакие и потому, не только не добыли чего – нибудь стоящего, но и видеть-то ничего не видели, потому что ещё не научились видеть – не научились этому сложному таёжному навыку - промыслу. Правда, в одном месте, на крутом, прибрежном склоне, с замечательным видом на противоположный берег водохранилища, путешественники нашли большую нору и предположили, что она волчья...
... В последний день путешествия, ночуя на берегу водохранилища, на замечательно красивом таёжном покосе, рядом с копной свежего душистого сена, уже засыпая, Андрей неподалеку, в заросшем распадке, услышал сердитое рычание рыси и сказал об этом Сергею, который лёг под копной, в окружении собачек. Сергей несколько раз переспросил, точно ли это рысь, в потом, на всякий случай влез на копну и устроился рядом с Андреем ...
Перед сном, Андрей, зарывшись в тёплое душистое сено, неторопясь, рассказал Сергею случай, который произошёл с ним в армии...
... – Дело было в конце зимы. В это время, у рысей начинается гон и они по ночам кричат, страшными, неземными голосами, призывая самок и оповещая соперников - самцов о своём присутствиии... На сопке, где мы служили, рысей было очень много, потому что в окружающем лесу, на луговых склонах паслись во множестве косули, которыми в основном и питались рыси, выслеживая их у водопоя или на кормёжке.
От капонира, где несли службу солдаты батареи управления, до казармы, вела гравийная утоптанная дорога. Ночью, в два часа, после окончания вахты, дежурная смена несколько сот метров возвращалась по этой дороге в казарму и тогда, во время этого спуска, можно было услышать, как страшно близко, кричат рыси в засыпанном снегом, лесу...
- Однажды, в тёмную безлунную ночь, я, вот так же спускался по дороге, и услышав крик рыси чуть ниже по склону, вспомнил лермонтовского Мцыри, и решил схватиться с рысью в рукопашную. Со мной был тяжёлый аккумуляторный фонарь, который я нёс в руке и которым можно было воспользоваться в качестве орудия самообороны. На мне была толстая, грубого сукна, шинель с стёганным подкладом и я подумал, что с первого раза в схватке, рысь, своими когтями порвать её не сможет, а я могу её убить или тяжело ранить ударами этого фонаря, похожего на гирьку... Ноги мои обуты были в разношенные кирзовые сапоги, а на голове была армейская суконная шапка с искуственным мехом, которую, я, на всякий случай завязал у подбородка, чтобы рысь не поранила мне лицо...
Миновав поворот к казарме, я по заснеженной дороге спустился ещё ниже, в лес, и выключив фонарь, осторожно шагая, стал приближаться к рыси, которая кричала с одного места, с заросшей кустарником обочины, всё яростнее и злее. Она конечно слышала мои шаги по дороге,и поэтому сердилась, но уходить не собиралась...
Когда я приблизился к зверю в полутьме на двадцать шагов, рысь, похоже стала кусать ветки кустарников, шуршала когтистыми лапами по снегу с перемерзшими палыми листьями и утробно ворчала, захлёбываясь яростью и раздражением. Я её не видел, но дорога здесь делала поворот и сразу за ним, я отлично слышал её передвижения и тем более клокотанье её свирепого рычания. В лесу было темно, но снег лежавший на земле отражал небесный свет и были видны закрайки дороги. Дальше сплошной стеной стоял лес... На какое то время, я остановился, стало тихо и только рысий вызывающий треск и ворчание в кустах, нарушало тишину и снежную мглу ночи...
Сергей, затаившись, лёжал на сене, рядом с Андреем, и представляя, как всё это было, невольно взволнованно дышал...
... И тут я стал осторожничать – продолжил рассказ Андрей. - Я, начал, то включать, то выключать фонарь, направляя его луч, туда, где в кустах ворочалась раздражённая, гневливая рысь. Мой боевой пыл, как - то угас, и я подумал, что если рысь нападёт на меня, то я буду с ней сражаться, а если она отступит – то значит, так тому и быть. Рысь ещё минут десять, шурша перемороженным снегом, топталась в кустах, а потом неслышно отступила...
- Честно говоря, я был рад, что не полез тогда в эти кусты, и возвратившись в казарму, с облегчением вздыхая, разделся, залез в свою кровать, и полежав минут пять, представляя рысь бредущую по снегу в тёмном дремучем лесу, спокойно уснул...
- Значит испугался? – с явной насмешкой в уже сонном голосе, спросил Сергей и Андрей, зевнув ответил – Значит испугался... Зато я понял ощущения, которые испытал Мцыри в момент схватки со зверем, а это дорогого стоит...
Вскоре, Анрей уснул, а Сергей ещё долго лежал, ворочаясь, зарываясь в сено всё глубже и тревожно прислушивался к окружающей ночной, осенней тайге. Собаки спокойно дремали у подножия копны и потому молодой биолог, тоже вскоре уснул...
Наутро, проснувшись пораньше, на восходе солнца, друзья развели большой костёр, поели и попили чаю, а потом, пошли вперёд, огибая большой залив, на противоположной стороне которого стояла туристическая база, где отдыхали в это время несколько сотен городских туристов. Выйдя к турбазе уже к полудню, наши путешественники устроились вместе с собаками на берегу и дремали изредка поглядывая на спокойное зеркало воды, в ожидании лодки отца Сергея. Вскоре и он появился, сидя на корме и медленно выруливая подвесным мотором, плыл вдоль берега, высматривая ребят и сопровождавших их собак...
Андрей, уже не помнил, как они возвращались в город, но ощущение красоты природы и необъятной свободы, охватившей его впервые в этом лесном походе, остались с ним на всю жизнь...
С тех пор, Андрей стал ходить в лес почти постоянно. Его тянуло на просторы, подальше из города, на свежий воздух, и поближе к свободе общения с дикой природой. Попутчиками в лесных странствиях, бывали часто его друзья, но они все были заняты учёбой и семьёй, и потому, Андрей невольно привык ходить в неделёкую, незнакомую тайгу, в одиночку.
Как – то, уже зимой, они договорились с Сергеем Бумажкиным, пойти на Скипидарку, в зимовье, которое стояло на месте старого, разрушенного скипидарного заводика... Придя к Бумажкину на квартиру во время, Андрей, застал только его молодую жену Нину, которая рассказала, что Сергей ещё не приезжал из университета, где сдавал очередные зачёты. Прождав более часа Андрей встретил вошедшего Сергея насмешливыми упрёками, но тот уставший за день, идити в лес отказался, посоветовав и ему отложить поход.
Андрей не стал возражать, но и договариваться о новой встрече не стал, молча оделся, обул сапоги и выйдя на улицу, решил, что возвращаться домой не будет, а пойдёт на Скипидарку один...
Было только около восьми вечера, но на улице стоял тёмный морозный вечер и казалось, что ночь уже давно наступила... Плохо освещённые пустынные улицы, наполненные морозным туманом, вскоре вывели Андрея на дорогу, которая впереди, переходила в знакомый пригордный тракт. По нему, ещё в детстве, Андрей с отцом, часто ходил на покосы, или за грибами. Но то бывало летом или осенью, а зимой в этих местах он бывал только на лыжах, днём, да и то, всего считанные разы... Миновав последние дома пригорода, Анрей поскрипывая снегом на каждом шагу, по промёрзшей грунтовой дороге поднялся на водораздельный хребтик, минуя небольшое садоводство и двинулся на восток, в сторону далёкого Байкала , лежащего километрах в семидесяти от города...
Сама ходьба по бодрящему морозцу его не утомляла, но беспокоило, что он не найдёт зимовья, так как не был там, на Скипидарке уже с давних детских лет, когда ездил туда на велосипедах со своими уличными приятелями...
Он смутно помнил и длинную дорогу, и отворот , по которому мальчишки доехали до Скипидарки, и холодную ночёвку у костра, и замечательное солнечное утро, которое мигом обогрело юных путешественников и привело их в отличное настроение... Наверное поэтому, вместо того чтобы повернуть в сторону дома, они, тогда, где на велосипедах, а где и пешком, ведя своих «стальных коней в поводу», по лесовозным дорогам добрались до безымянной вершины перевала, и там вспугнули копалуху – глухарку, вокруг которой метались в испуге, путаясь в траве, совсем ещё маленькие птенцы, серенькие, пушистые «цыплята». Несколько из них ребята поймали и полюбовавшись, отпустили к сидевшей неподалеку, на нижней ветке сосны, тревожно квохтавшей глухарке...
... Но на сегодня, та поездка была почти совсем забыта Андреем,и вот, приходилось мучительно припоминать детали почти двадцатикилометрой протяженности дороги...
Он размеренно шагал по укатанной заснеженной поверхности и постепенно успокоился, перестал сердится на необязательного Сергея и продышавшись, согрелся, споро продвигаясь всё вперёд и вперёд, по белеющей в темноте дорожной просеке. Тёмное небо с россыпью мелких серебрянных чешуек – звёздочек, светилось наверху, а вокруг, стояли неподвижные силуэты сосен, подступающих к дороге и таинственно молчала заснеженная, пустынная, молчаливая, морозная тайга...
Он невольно вспомнил Дальний Восток, свои походы в самоволку на побережье океанического залива, купание в тёплой, соленой воде, под ветром, когда крупные волны, качали сильное молодое тело, как в нерукотворной колыбели... Там, в Приморье, днём бывало тепло почти до декабря, а в ноябре, он ещё купался в море, в ледянной воде, удивляя редких прохожих своей закалённостью...
... Часа через два, сориентировавшись по памяти, он свернул с главной дороги на просёлок и пошёл уже медленнее, вглядываясь в обступившую со всех сторон лесную тьму, угадывая, какой из отворотов приведёт его к Скипидарке, к зимовью. Мороз крепчал и кора на деревьях изредка лопаясь, сухо выстреливала и этот резкий звук, вспугнув морозную тишину, разносился в округе на несколько сот метров...
Андрей припомнил, что Сергей, объясняя дорогу, говорил о километровом столбике стоявшем рядом с отворотом на Скипидарку... Но он прошёл уже два заваленных снегом отворота, а означенного столбика всё не было...
Время перевалило за полночь, и одинокий путешественник начал беспокоиться, - а найдёт ли он вообще, эту лесную избушку? И на всякий случай, решил для себя, что будет ходить всю ночь, чтобы не замерзнуть, а под утро уйдёт в город. Ему, почему-то и в голову не приходило возвратиться домой!
Наконец, впереди замаячил очередной отворот и рядом, на развилке, стоял столбик, но без дощечки с километровой отметкой. «Наверное, охотники отстрелили, - подумал Андрей, и несмело свернул направо...
Пройдя по отвороту метров пятьсот, он остановился, долго и неуверено вглядывался в белеющую снегом дорогу и темноту впереди и по бокам, из которой мрачными силуэтами выступали совершенно неподвижные, словно умершие деревья. Потом, после некоторых колебаний всё – таки решил пройти ещё чуть дальше... Через полкилометра, он вновь остановился, долго решался повернуть или нет, и наконец решив, что это будет последний отрезок пути вперёд, на этом отвороте, неуверенно зашагал дальше...
И вот, когда Андрей, совсем уже решил поворачивать назад, он вдруг, рассмотрел впереди, тёмную тень - силуэт, чуть в стороне от дороги, и не веря своим глазам, продвинулся ещё немного вперед... Это была действительно зимовейка и когда Андрей разглядел ее, стояющую на краю большой поляны, то чуть не закричал: - Ура! Я её нашёл!!!
... Дверь заскрипела, когда человек осторожно её приоткрыл, и изнутри дохнуло застоявшейся тьмой и холодом. Глаза, постепенно привыкающие к полутьме, разглядели внутри едва заметное маленькое окошко и палати у дальней стены, куда Андрей, войдя, поставил снятый с плеч рюкзак. Чиркнув спичкой, он, в ярком желтоватом свете, слева от двери увидел металлическую круглую печку на трёх ножках, и на подоконнике перед окошком, огарок оплывшей свечи, стоявшей на пустой консервной банке. В углу лежало несколько толстых чурбаков и Андрей подумал, что этих дров ему хватит, чтобы протопить печку. Ещё раз чиркнув спичкой, он зажёг свечу, подождал когда она разгорится и поставив на холодный металл печки, принялся разводить огонь. Андрей, насторожённо оглядываясь и прислушиваясь, - в углу зашуршала и коротко перебежала мышь, - достав нож из деревянных ножен, принялся отщипывать от чурбачка лучину. Набрав их побольше, достал из рюкзака кусок промасленной газеты, в который был завернут кусок сала, положил на слежавшуюся золу и сверху наложил лучинок. Потом, став на колени, чиркнул очередную спичку и зажёг край газеты торчавший из под щепы. Язычок пламени, какое –то время колебался в поисках выхода, а потом разросшись, устремился в трубу. Тогда, Андрей поднялся, прикрыл дверцу и поглядывая на печку, видя отблески рагоравшегося огня, через круглые дырочки поддувала, принялся разгружать рюкзак. Только сейчас, когда чувство опасности отступило, он почувствовал что устал и голоден...
Через несколько минут, огонь в печке загудел и Андрей, открыв дверку, наложив сверху, на разгоревшуюся щепу крупных поленьев, быстро закрыл её...
Через короткое время, покой и радость снизошли на него. Он мог заблудиться и замёрзнуть где – нибудь в сугробе, но нашёл дорогу, тёплое зимовье и даже дров не надо было заготавливать, лазая по замороженному, заснеженному ночному лесу, в поисках сушняка.
«Ну вот... Кажется, я сегодня буду ночевать в тепле... – подумал он, ещё не до конца доверяя случившемуся, и перенеся огарок свечи на полати, стал раскладывать на второй части оборванной газетки еду: солёное сало, луковицу, немножко подмерзший хлеб, несколько карамелек в бумажных обёртках, соль, сахар и смятую пачку грузинского чаю. Ещё раньше, увидев углу, за печкой чайник с полуобгоревшей деревянной ручкой, он, выйдя на улицу и зайдя за зимовье, не снимая варежек нагрёб в него и утрамбовал промороженного сыпучего снега. Возвратившись в домик, Андрей поставил чайник на печку и прилипший снег, расплавившись зашипел скатываясь капельками влаги на разогревающуюся поверхность...
... Через полчаса, в избушке стало заметно теплее и Андрей снял ватник, оставшись в самовязанном, коротком в поясе, свитере. Расположившись на нарах, он рядом осторожно поставил потрескивающую свечку и стал нарезать кусочками: вначале сало, потом хлеб, а потом и луковицу. Высыпав на край газетки соль, отвлёкся и заварил чай, в закипевшем и забулькавшем чайнике... Достал из бокового кармана рюкзака кружку с ложкой и положив ложку сахара в кружку, налил её до краёв парящим ароматным чаем. Размешав сахар в кружке, попробовал, с присвистом втягивая горячий напиток маленькими глотками, и потом невольно сглотнув голодную слюну, взял кусок хлеба, наложил сверху кусочки сала и стал сосредоточенно жевать, вспоминая всё произошедшее за этот долгий вечер: дорогу, темноту, окружавшую его в лесу, крепчающий мороз, который сейчас остался злится за стенами этого маленького, но уютного таёжного зимовья...
Ещё, он коротко подумал, что Серёга, ненадёжный человек, и собираться с ним в поход – это значило многим рисковать...
... Наевшись, Андрей, не спеша, попил чаю с карамельками, а потом, уже зевая, разомлев от еды и тепла, сложил оставшиеся продукты в рюкзак, бросил его в голова, а на нары разложил стёганную ватную фуфайку. Спрыгнув с нар, он в печку, на место прогоревших, подложил с верхом, новых поленьев и вышел на минутку на улицу. Прикрыв скрипящую дверь, он зашёл за угол и постоял какое - то время, послушал таёжную замороженную тишину и подрагивая от пробирающегося под свитер холода, возвратился в зимовье...
«Да... – думал он укладываясь на ватнике. – Если бы я не нашёл эту избушку, то пришлось бы без устали ходить по лесным дорогам, а потом и сидеть замерзая у костра, считая минуты до рассвета... А так, я как дома – сыт, в тепле и готов ко сну...»
Разложившись на ватнике, он, ещё разок взглянул в сторону разгорешейся и гудящей хорошой тягой в трубе, печки, лёг на правый бок, прикрыл спину второй половиной телогрейки, и почти мгновенно заснул...
Через несколько часов, Андрей пробудился от холода, какое – то время ворочался в полусне, подрагивая терпел, но потом поднялся, пошевелил в печке, почти полностью прогоревшие угли, набросал свёрху щепочек подобранных с полу, и когда в тёплой ещё печке, появилось пламя, то сверху наложил дров, и вновь залез на нары, теперь уже полностью укрывшись стёганкой. Тепло от печки быстро распространилось по небольшому обжитому пространству и Андрей, почти тотчас заснул, стараясь возвратиться в недосмотренный прежде сон...
... В тот раз, проснувшись уже при свете дня, молодой путешественник, попил чайку и отправился побродить по окрестностям. На заснеженном ровном словно футбольное поле, болоте, он встретил свежие следы лося и какое – то время тропил его, однако не дойдя до зверя, повернул обратно. В ельнике, перед болотом, на снегу, Андрей разглядел глубокие ямки, оставленные косулей убегавшей от кого – то страшного, а чуть подальше, увидел глубокую «тропинку», оставленную не-то крупными собаками, не–то волками, которые прошли здесь не далее суток, шагая след в след, друг за другом. Ружья в тот раз с ним не было и потому, он решил побыстрее выходить из этого опасного места и направился в сторону гребневой дороги, по прямой, не заходя больше в зимовейку...
Уже в темноте, подходя к городу и увидев первые электрические огни, он ещё раз порадовался удачному походу и подумал, что в одиночку, тоже совсем неплохо ходить по тайге...
С годами, таких одиноких путешествий становилось всё больше, а когда Андрей купил себе двухствольное ружьё, то и причина для таких походов появилась. Это была охота. Он конечно ещё мало что знал в этой большой науке о природе, однако его сила и самостоятельный характер были хорошими помошниками в больших и малых путешествиях... С каждым годом, он чувствовал себя всё более опытным и подготовленным лесовиком...
... Поиски свободы продолжались всё более интенсивно и тайга, для Андрея Чистова стала почти - что родным домом. Нельзя сказать, что он превратился в таёжного анохорета. Совсем наоборот... В городе, у него постепенно появилось множество знакомых девушек, которые почти все были в него влюблены. Он был силён, спокоен и весел. Его природный ум и начитанность сделали его интересным собеседником, а ведь известно, что девушки любят ушами. Одним словом, недостатка в общении он не испытывал и потому, мог спокойно уходить в лес, когда это было возможно. Работа ему не досаждала, а младшие научные сотрудники и аспиранты с физфака, ценили его обязательность и с удовольствием болтали с ним, о его походах и лесе, когда приходили в азотку за очередной порцией «хладоагента»...
И вот, однажды, к нему в «азотку» зашёл Сергей Бумажкин, учившийся совсем не подалеку от Андрея, в здании Биологического факультета. С ним в «азотку», зашёл высокий, симпатичный парень в лёгкой курточке и синих джинсах. Познакомились и оказалось, что это был молодой егерь, загороднего охотхозяйства, Толя Подопригора. Он приехал с Украины, после армии списавшись с областным обществом охотников, на предмет работы егерем. Ему дали участок километрах в сорока от города, где он и обосновался, выстроив со временем маленькую избушку, на краю посёлка, вне пределоа видимости от крайних домов. Ему выделили подвесной мотор и лёгкую, дюралевую лодку, на которой, летом, он изредка катал студенток университета, проходивших здесь летнюю практику. Там - то и познакомился студент – биолог Сергей Бумажкин с новоиспечённым егерем... За глаза, Андрей и Сергей так и стали называть Анатолия Подопригору, Егерем...
Вскоре, наступила замечательная, золотая сибирская осень и Егерь пригласил Андрея погостить у него и помочь ему по несению «службы».
Охота на водоплавающую дичь, была открыта с двадцать шестого августа и Андрей, приехал в Ерши, так назывался посёлок где «служил Егерь, в самом начале сентября. Домик егеря, располагался метрах в двухстах от байкальского тракта, и стоял поодаль, в молодом леске, через большое поле от деревни, на берегу речного водохранилища. Избушка стояла на бугре, перед спуском к воде, где в небольшои заливчике, стояла моторная лодка Егеря. Домик был окружён приусадебным участком, недавно вырубленным, окружённым по периметру символической изгородью, состоящей из двух осиновых слег, прибитых к вкопанным столбикам. Подле избушки, напротив входа стояли две собачьих будки в которых жили собаки Егеря – овчарка Риф и чёрно-серая лайка Грей. Домик состоял из холодной прихожей, где хранился егерский инвентарь и подвесной мотор, и спальной комнаты, в которой по сторонам, вдоль стен, стояли две кровати, а между ними, у окна, маленький обеденный стол, и у входа, с правой стороны распологалась небольшая печка из кирпича, побеленная известью, с металлической трубой, уходящей в потолок.
Андрей, зная расположение домика по рассказу егеря, выйдя из рейсового автобуса, перешёл байкальский тракт, прошёл чуть вперёд , среди леса, по асфальтированному отвороту, и на краю поля, увидев впереди, метрах в трёхстах дома посёлка, свернул вправо, и по тропке пришел к куртинке молодых осинок, сквозь тонкие стройные стволы которых, увидел домик... Услышав настойчивый лай собак, Егерь вышел из избушки, встретил Андрея и провёл его мимо машущих хвостами, «охранников». Риф был крупной молодой овчаркой и производил внушительное впечатление. Грей был обычной лайкой, тоже молодой и тоже вполне симпатичной.
Сняв сапоги в прихожей, они вошли в домик. Несмотря на небольшие размеры, он был вполне обустроен и совсем не походил на зимовья, где Андрею уже приходилось не один раз ночевать в тайгеи летом и зимой. Порядок и чистота в доме Егеря, Андрею понравились и он про себя решил, что это хорошее место для базы и для сборов и выхода в большие таёжные походы...
Распаковав рюкзак, Андрей, продукты прихваченные из города, разложил в деревянный кухонный стол, а рюкзак оставил в прихожей. Егерь поставил чайник на электроплитку и через десять минут, они уже сидели за столом и ели бутерброды, привезённые Андреем и пили ароматный чай. Разговорились и Егерь предложил съездить вместе в соседнюю деревню, где жил его знакомый лесник и лесовик дядя Вася.
Решили плыть на лодке. Одевшись потеплее – на воде было уже по осеннему прохладно, прихватили с собой тяжёлый подвесной мотор «Вихрь», плоскую флягу с бензином и соединительной трубкой и спустились по тропке, на берег водохранилища. Сразу, глазам открылись синевато - золотистые просторы больших пространств воды с золотом берез на обрамляющих водохранилище, холмистых берегах. Справа, открывался широкий залив, с пологим берегом, заросшим осокой и высокой травой. Слева, широкой полосой, блестяще синего цвета , раскинулась прохладная водная поверхность ограниченная по дальнему периметру, холмистыми лесами. Вид был замечательный и Андрей, про себя порадовался удачному выбору Егеря. Его участок был недалеко от города и вместе с тем граничил с глухими таёжными урочищами с обеих сторон. Особенно привлекала тайга на противоположном берегу, где вот уже несколько десятков лет, после заполнения водохранилище, совсем не было дорог и потому, люди бывали здесь редко. Тем вольгоьнее и уютнее чувствовали себя здесь дикие звери...
Когда Егерь закрепил мотор и подключил к нему шланг от канистры с бензином Андрей, сильно оттолкнув лодку от берега, заскочил на нос, а потоим сел впереди, а хозяин лодки разместился на корме. Егерь , дёрнул пару раз за верёвочку с узелками, намотанную на диск стартёра и мотор заработав,взревел, несколько раз чихнув синеватым дымком. Егерь убрал газ, включил скорость и лодка, дёрнувшись, в начале медленно и осторожно, отошла от берега заливчика на свободную воду, постукивая ритмичным выхлопом. Потом, Егерь постепенно прибавляя газу, вывел лёгкую дюральку на глиссирование и она понеслась по воде, словно хорошо точенный конёк, по прозрачному льду. Совершив плавный поворот, как по гигантскому циркулю, оставляя за собой пенные косицы исчезающего на воде следа, моторка полетела вперёд, чуть касаясь днищем воды. Когда Андрей смотрел вниз, только на воду, то ему показалось, что лодка не движется, замерев в одном положении. И лишь глянув на панораму проплывающих мимо лесистых холмистых берегов, можно было осознать ту скорость, с какой приятели неслись в сторону Байкала... Прохладный, чистый воздух с напором наполнял рот и лёгкие и от этого переполнения живительным кислородом, захотелось петь и кричать о счастье жить в этом прекрасном мире. Во всяком случае, у Андрея, возникло это приподнятое чувство радости полёта и наполненности бытия. Возможно Егерь к этому восторгу уже привык и для него, подобное плавание – полёт, стало обыденностью...
Мотор ровно и мощно ревел и потому любые разговоры или обмен впечатлениями был почти невозможен. Егерь сидел неподвижно и слегка поворачивая голову, разглядывал противоположный берег, с затенёнными уже, блестяще-гладкими полукружьями и дугами заливов и заливчиков. Глядя на него, успокоился и Андрей, и стал всматриваться в нависающий над берегом водораздельный хребет, за которым расстилалась необозримая тайга, с чистыми и холодными речками, ручьями, болотами, холмистыми распадками и длинными и широкими падями, по которым и текли эти речки и ручьи.
Он радовался необъятному миру дикой природы, сине-золотому, ясно- прохладному осеннему дню, радовался возможности вот так, быстро и интересно переместиться из Ершей, в Большую Речку, которая расположена километрах в двадцати от истока Ангары, вытекающей из величавого, громадно- спокойного озера – моря, Байкала. Он радовался и тому, что жизнь постоянно сводит его с интересными людьми, и предчувствовал открывающиеся новые возможности в освоении лесных просторов и изучения тайн окружающей тайги...
Минут через двадцать, увидели, вынурнувшие из за крутой береговой лесной гривы, домики посёлка Большая Речка. Сбавив скорость, спокойно вошли в залив и на малых оборотах заплыв в самый его конец, причалили к берегу. Егерь заглушил мотор и показав вперед, на край большой зелёной луговины, где стояло несколько домиков, произнёс: - Этот синенький и есть дом Василия Васильевича...
Затащив лодку подальше на берег, они пошли в сторону этого дома, а у калитки, их уже встречал кряжистый, с седой головой и чисто выбритым подбородком, круглолицый и веселый пожилой человек.
- Анатолий, а я уже жду вас, вот и чай поставил...
Он весело и легко улыбнулся и внимательно посмотрел на второго гостя...
- Это Андрей – представил его Егерь и Андрей приветливо улыбнувшись пожал протянутую руку Василия Васильевича. Вошли в дом и хозяйка, жена лесника, улыбчивая, но неразговорчивая пожилая женщина, пригласила всех за стол, на котором стояли плетёнки с пряниками и крупно нарезанными ломтями белого хлеба, банки со сметаной и с мёдом, чайные чашки, во главе с пузатым начищенным алюминиевым чайником...
Пока пили чай, радушный хозяин рассказывал о работе в лесхозе, о том что скоро время копать картошку, но и на охоту хочется сходить. Андрей слушая, с удовольствием пробовал и ароматные сладкие пряники и белый хлеб намазывая его, толстым слоем густой белой сметаны, которая таяла во рту и оставляла на языке почти прозрачный кисловатый вкус свежего сыра...
Когда заканчивали есть, Василий Васильевич, в разговоре, вновь коснулся открытия охоты на уток, но упомянул и о начале изюбриного рёва.
- Скоро, ребята, изюбриный гон начнётся... Лицо его внезапно осветила восторженная улыбка. – Я уже готовлюсь, губы тренирую...
Он на мгновение исчез за перегородкой и возвратился с деревянной трубой, длинной сантиметров семьдесят и в диаметре в утолщённом конце сантиметров десять. Остановившись среди кухни, Василий Васильевич, приложил трубу тонкой стороной, где был мундштук, к правому углу рта, облизнул губы, глубоко вдохнул – выдохнул и потом, втягивая в себя воздух, поведя ею снизу вверх,не торопясь и по дуге, громко затрубил,чуть скосив глаза в нашу сторону. И труба запела, зазвучала дико и свободно, словно в её деревянном теле, спрятана была тайна грустной красоты осенней природы и вместе, сила и ярость проявляющегося звериного инстинкта.
Старый охотник, начал эту искусственную изюбриную песню, тонко и длинно, потом продолжил, плавно уходя в низы, и ясный чистый звук, нисходя до басистого и даже ревущего, закончился грозным рявканьем. Василий Васильевич мельком глянул в нашу сторону, прислушался, казалось к растворившемуся в деревянных стенах дома эху, и проговорив: - Тут немного не получилось в конце – и через паузу, вновь приложился и затрубил...
Андрей, слышавший песню гонного быка – оленя впервые, был эмоционально оглушён увиденным и услышанным. Ему, внезапно подумалось, что дикая природа с её яростным соперничеством и борьбой жизни и смерти, внезапно, чудесным образом вторглась в человеческое жилище...
Егерь тоже кивая головой, блестя глазами выразительно посматривал на Андрея. А возбуждённый знакомыми страстными звуками, чудесный «солист», Василий Васильевич, раз за разом прикладывался к трубе и она пела на разные голоса: протяжно и свирепо, призывно и угрожающе...
До этого Андрей ни разу не слышал изюбриного рёва во время гона, и то, чему он стал невольным свидетелем здесь, в деревенской избе, настолько поразило его, что он потерял дар речи...
Видя, что от его музыкального подражания изюбрному рёву, впечатление осталось сильное, Василий Васильевич отложил трубу и часто, возбуждённо дыша, присел к столу и заговорил...
- Зверь, наверное уже поёт по холодным утрам... Вот и нам бы надо, как – нибудь собраться и съездить на Бурдаковку, в вершину речки. Я там знаю места звериные, где они каждый год сходятся и бьются за маток... Там кругом низины, большие покосы и потому, увидеть ревущего быка проще, чем в глухой тайге... Главное чтобы зверя загодя не распугали охотнички... А нет, так мы можем на ту сторону Ангары махнуть, на один вечерок. Там тоже бывает хорошо... Зверя там много, надо только на водораздел подняться...
Он отхлебнул чаю и постепенно лицо его померкло и вновь превратилось в лицо доброго и умного пожилого человека. А ведь пять минут назад, он весь светился, охваченный охотничьей страстью, воспоминаниями о сотнях удачных и неудачных охот в разных угодьях и разного вида тайгах...Лет тридцать назад, - Василий Васильевич, после небольшой паузы продолжил разговор - когда ещё железная дорога была на месте теперешнего водохранилища, бегал по ней такой голосистый паровозик... И вот, как осень настанет и уже как завечеряет, этот паровозик гуднёт, пробегая по железке, под другим берегом Ангары, - тогда ещё водохранилища не было,- так вся округа отзывается ему разнообразными звериными голосами... Так, что даже не понять было, сколько же их, зверей, всего в округе...Паровозик, уже давно пробежит в сторону Байкала, и давно уже колёса поезда отстучат по блестящим рельсам, а тайга, полная изюбрей, всё не может успокоится, всё поёт, ревёт на разные голоса оленья братия, - и молодые и старые быки... Возбуждал их, этот громкий паровозный гудок очень сильно, заставляя напрягаться, и петь свои песни веселее и громче...
... Гости допили чай, поднялись и стали прощаться. Егерь и Василий Васильевич, договорились на следующей неделе, переправится на другую сторону водохранилища и попробовать пореветь, а если повезёт, то и быка стрелить... Андрей, конечно же захотел к ним присоединиться.
Он был под впечатлением увиденного и услышанного, и расспрашивая Егеря, узнал, что у него тоже есть труба, и что он пытается трубить, но губы пока некрепко натягиваются и иногда ничего не выходит...
Возвратились они в Ерши, в наступивших сумерках, наскоро поужинав, легли спать и Андрей устроился в прихожей в ватном спальнике, который дал ему Егерь. Там было просторно, свежий воздух и он подумал, что будет приятнее спать, почти «на природе». Быстро заснув, Андрей видел сны, в которых олени гонялись друг за другом, а он всё не мог в них выстрелить – то ружьё было не заряжено, а то случалась осечка... На рассвете Андрей просыпался несколько раз, слыша, как в деревне пели первые петухи, перекликаясь деловито и привычно...
Через неделю, Андрей Чистов вновь приехал к Егерю, и они, снова на лодке, отправились в Большую Речку...
...Водохранилище лежало, перед быстро скользящей по воде лодкой, неподвижным, прохладным зеркалом, отражая синеву неба и золотой цвет березового леса у береговой линии. Утренние заморозки, уже местами «побили» листву на осинах и берёзах, выкрасив её в разнообразные оттенки красного и жёлтого, да и трава поменяла цвет с зелёного на серо-коричневый. И только на покосах, отава, - вновь наросшая молодая травка, приобрела ярко – зелёный плотный цвет и манила своей мягкостью и свежестью...
По ночам бывал уже плотный иней и температура доходила на рассвете до минус трёх – пяти, а днём стояла яркая, солнечная погода при синем небе и безветрии. Тайга прощалась с летним довольством и сытостью,словно говоря последнее «прощай», замечательному теплу и изобилию, насыщающему короткое сибирское лето. Эти дни осенью, называют в народе «бабьим летом», подразумевая короткий расцвет женской зрелой красоты, за которым неумолимо следуют первые признаки увядания...
... В это время, олени – изюбри, вдруг начинают беспокоится, взволнованно нюхают прохладный воздух, перестают есть и испытывая постоянную жажду, часто облизывают влажный чёрный нос, длинным розоватым языком. Рога на их головах обретают серо-коричневый цвет, твердеют и становятся страшным оружием, состоящим из множества острых отростков, отполированных до блеска. Похоть и сладострастие захватывают оленей – быков и порождаемая этими чувствами агрессивность, ищет выхода.
Осторожные и пугливые во всё остальное время года, во дни гона, олени словно сходят с ума, теряют бдительность, реагируют на любой лесной шум и бегут навстречу, подозревая за этими звуками либо пасущихся маток, либо крадущихся соперников. Матки в это время отделяются от своего стада и тоже ищут владыку и покровителя, самого сильного и красивого оленя самца в округе, от которого, после совокупления, смогут получить гены для своего потомства...
... Быки, в это время пробуют пронзительно и яростно реветь, призывая на бой соперников, но и показывая место, где они сами находятся. В Сибири, такие «концерты», длящиеся около месяца, в основном ночью от заката до восхода солнца, местные охотники называют изюбриным рёвом. Все матки в это время года, бывают поделены между оленями – самцами, и у самых сильных и похотливых «быков», бывают «гаремы», по десять - пятнадцать маток...
... Василий Васильевич, как и в прошлый раз, увидев Егеря с Андреем, обрадовался, забегал по избе, достал из «тайника», несколько труб, попробовал на звук и выбрав лучшую, спрятав её в само-шитый чехол и прихватив рюкзачок с небольшим «перекусом», зашагал вслед за ребятами к заливу, немножко вразвалочку, часто переставляя во время ходьбы, ноги в мягких стареньких кожаных ичигах...
Он был среднего роста, немножко полноватый, за счёт возраста, но очень мягко двигающийся человек. Седые волосы ежиком торчали на его голове и лицо украшали синие весёлые глаза. Говорил он необычайно мягким и добрым голосом, совершенно и чисто по русски, а слова употреблял народные, поэтически окрашенные... Слушать его было не только интересно, но и приятно. Ни о ком, никогда, он не говорил плохого и наверное поэтому, его все не только уважали, но и любили, как любят своих самых близких и родных...
Перед выходом из дома, Василий Васильевич, отлучился на минуту и возвратившись, вручил Егерю подарок, одну из своих труб, сделанную из хорошо просушенного куска ели. Егерь, конечно, обрадовался и искренне благодарил старого лесовика за этот «царский» дар. Сам, он конечно такую трубу сделать пока не мог. Андрей, про себя немного позавидовал Егерю, но и порадовался, что теперь самим можно будет подманивать зверя, а кто это будет делать, не так уж и важно. Та труба, на которой Егерь тренировался, уже потрескалась и иногда звук из неё срывался на фальцет...
Уже много позже, Андрей стал понимать, что такие личности, как Василий Васильевич были приметой уходящего времени, личностями эпохи войн и испытаний, в условиях которых воспитывались целые поколения после революции и во времена подъёма народного патриотизма и энтузиазма. Эти люди вынесли на себе все ужасы войны и тяготы послевоенного восстановления, и потому, мирная жизнь воспринималась ими, как непрекращающийся праздник...
Их всегда отличала высокая требовательность к себе, обострённое чувство собственного достоинства и чести, и снисходительное отношение к грехам и проступкам окружающих... Андрей, позже в своей жизни, встречал несколько таких личностей и они все были из того поколения и такого склада характера, который позволял им совершенно ровно и дружелюбно общаться с разными людьми и вызывать совершенно у всех уважение и положительные эмоции...
... Когда отплывали от берега, Василий Васильевич весело помахал рукой вышедшей из ворот дома , жене, а потом повернулся навстречу движению, и не отрываясь стал рассматривать пробегающие мимо, берега водохранилища, расцвеченные в золото и багрянец осенней листвы.
Вода, под низкими лучами заходящего солнца, искрилась и блестела словно расплавленное стекло, отражая золотое светило, дрожащим маревом необычайно яркого света, ложащегося дорожкой от берега до берега. Пенные буруны от лодки, расходились симметричными косицами вслед за нею и невысокие волны раскачивали тяжёлую, казалось уставшую за день, водную гладь...
К берегу, пристали в глубине небольшого залива, куда крутой таёжный хребет, возвышающийся над водохранилищем, протянул уже прохладные невесомые тени. Времени было достаточно и потому, охотники, на песчаной отмели, под берёзами, осыпавшими траву желтыми палыми листьями, быстро разожгли костёр и повесили над огнём закопчённый котелок, зачерпнув прозрачную воду прямо в заливе. Потом расстелив несколько газеток, соорудили стол из деревенских закусок: солёного ароматного с чесночком, сала, несколько стрелок зелёного лука, деревенский пышный белый хлеб с хрустящей корочкой, домашнего сливочного масла, несколько варёных свежих яичек. Когда вода в котелке закипела ключом, Егерь добавил к заварке ещё и несколько веточек дикой смородины, растущей в излучине заливчика. Чай получился необыкновенно вкусным и ароматным...
Не торопясь поели и во время еды, Василий Васильевич, рассказывал, что в этих местах, сразу после окончания Великой Отечественной, прямо в тайге, был лагерь для восьми тысяч японских военнопленных, которые в составе дивизии, валили здесь лес несколько лет, и после, отбыв срок пленения, всем составом уехали в Японию...
– У них, здесь, всё было как в армии – рассказывал Василий Васильевич, запивая еду горячим чаем. - Генерал был командиром дивизии, полковники командовали полками и так далее. Только жили они в бараках и вместо войны занимались лесоповалом. Была конечно и охрана, но небольшая, а в основном, японцы сами управлялись. Дисциплина была здесь железная. Именно благодаря дисциплине, большинство из них смогли уцелеть в этой суровой тайге. Бежать отсюда они не могли, благодаря незнания русского языка, своему внешнему виду и раскосым глазам, да наверное и не хотели подводить своих командиров, которых наказывали за это...
- Лесу, они тут повалили, - дай бог сколько. И по сию пору, кое – где в логах, лежат штабеля начавшего гнить сосново - лиственничного кругляка, распиленного на брёвна по четыре метра в длину... А ведь работали они только двуручными пилами и обычными топорами... Но народ они работящий и вежливый. При встрече кланяются, хотя и молчат, потому что русский язык для них слишком труден...
Василий Васильевич, вспоминая, прищурился, словно всматриваясь в далёкое прошлое...
- На этой стороне водохранилища, и про сию пору сохранились хорошие дороги, которые они сделали, и кое - где даже с песчаным покрытием и водосливными канавами. А на перекрёстках, иногда и сейчас ещё видны следы от беседок и лавочек, которые они соорудили, чтобы прохожие могли посидеть и отдохнуть...
Василий Васильевич, со вкусом пил чай маленькими глотками и по временам, замолкая, пристально всматривался в лесные чащи, спускающиеся по склонам прибрежного хребта к воде...
- Но ведь здесь, в окрестностях, и во время войны, стояли воинские части. Командование боялось японских диверсантов, на Кругобайкалке. Там ведь – он показал рукой куда-то через таёжные хребты, в сторону далёкого Байкала, - десятки тоннелей и стоит один взорвать, как железная дорога станет на недели, если не на месяцы... Я, как то недавно, встретил на теплоходе, который ходит здесь по водохранилищу, на Байкал, одного незнакомца, моего сверстника... Разговорились... Оказывается, он тут служил во время войны. Их целая пехотная бригада была, на охране тоннелей на Старо-Байкальской железной дороге, которые отсюда всего километрах в сорока, если прямиком идти через тайгу, на байкальское побережье...Там по гриве шла просека, по которой патрули в любое время суток ходили, как на границе...
Последовала длинная пауза, когда рассказчик словно вслушивался в себя, вспоминая какими были эти окрестности в те далёкие и тревожные годы...
- Как этот мой новый знакомец волновался, когда мы здесь проплывали. Ведь самые светлые, лучшие молодые годы здесь провёл, несмотря на военные голод и холод... Молодость всегда вспоминается, как самое светлое время жизни...
Василий Васильевич, прервавшись, взглянул на солнце, повисшее над синеватым в тени, крутым лесистым склоном и сказал: - А нам мальчики уже пора! Зверь, наверное сейчас приготовляется и пока мы поднимемся на гриву, он уже и «запоёт», чувствуя приближение ночи...
Охотники , быстро вытащили лодку на берег, залили костёр и собрав остатки трапезы в рюкзаки, забросили их в лодку и отправились вверх по распадку, на водораздел...
Тропа, заросшая травой и давно уже никем не пользуемая, полого, чуть в горку, поднималась вдоль правого склона неглубокой пади, поросшей по влажному дну большими кустами черёмухи, с чёрными спелыми ягодами на ветках. Побитые морозцем, они были сладковато вяжущими и очень вкусными. Зимой ими питались птички живущих в этих местах...
Пройдя километра полтора, Василий Васильевич в излучине распадка, перед небольшой мочажинкой, заросшей высокой травой и папоротником, остановился, показал туда рукой и пояснил: - Раньше, здесь был замечательный солонец, на который звери, по весне, даже днём приходили... Помню, что добыл здесь несколько зверей и одного из них с такими большими пантами, что настойку вся семья пила несколько лет, да и соседям роздали не меньше...
Склон, по которому поднимались охотники, был обращён на север и потому, глубокая тень разлилась по пади, делая воздух прозрачным и синеватым. Тропа петляла на последней части склона, иногда круто взбираясь наверх... Поэтому, пока дошли до водораздела, Василий Васильевич часто и тяжело задышал, но крепился и только с надеждой посматривал на гребень – когда же этот подъём закончится?
На водоразделе, их встретило низкое, но ещё яркое и тёплое солнце...
Тяжело дыша, они опустились на мягкую траву. Василий Васильевич, не сел на землю, как его молодые приятели, а опустился на колени и стал осматриваться. Здесь, на перевале, была небольшая плоскотина, поросшая сосняком вперемежку с берёзами, и за этими деревьями, начинался южный склон, полого, на протяжении нескольких километров, спускавшийся навстречу заходящему солнцу, в долину небольшой таёжной речки Олы...
Василий Васильевич, вдруг закашлялся и чтобы не было слышно, привычно снял с головы старую мятую, бесформенную шапку - ушанку и приложил ко рту, а прокашлявшись, сообщил нам шёпотом: - Тут могут уже и звери быть, матки или молодые бычки... Никогда не знаешь где они стоят или пасутся в это время...
Ещё раз глянув на солнце, опустившееся уже на вершины леса, на противоположном хребте, старый охотник достал из-за плеча трубу на сыромятном ремешке, аккуратно снял чехол, продышался и глянув на нас, внезапно ставшими серьёзными глазами, произнёс шёпотом: - Ну с богом!
Потом, приложив трубу к правому углу рта, Василий Васильевич захватил мундштук крепкими губами и ровно втягивая воздух в себя, затрубил, начав высоко и пронзительно длинно, среднюю часть песни проиграл в басах, а в конце, ещё пару раз рявкнул, вкладывая в громкий звук всю силу своих лёгких...
Рёв – песня, взлетела над таёжными хребтами и отдаваясь эхом в широких распадках спускающихся к речке, настороженно затихла. И тут же, с водораздела, чуть справа и ниже по гриве, ответил неистово страстный рёв, только более живой – вибрирующий и низкий, с басистым и коротким завершающим рявканьем. Охотники встрепенулись и Андрей вскочив на ноги, побледнел от волнения и невольно задвигал руками и ногами. Впечатление от этой переклички человека и зверя возбуждали сильные чувства...
... Переждав какое – то время, Василий Васильевич, ещё разок затянул песню вызов и ему, через несколько секунд ответил тот же яростный страстный рёв, только значительно ближе...
... Олень-самец, стоявший на опушке леса, метрах в пятистах от охотников, услышав призывный рёв, вздрогнул, и не медля, заревел в ответ, поднимая тяжёлую голову с короной серых толстых рогов с блестяще отполированными отростками, торчащими вперёд, как зубья нерукотворных вил. В конце «песни», он выдохнул струйку пара из разгорячённого страстным порывом, нутра и нервно облизнул, длинным языком, чёрно-блестящий нос. Постояв на месте ещё секунду, олень, с места, в карьер, бросил своё тяжелое мускулистое тело вперёд, и широкими прыжками, враскачку набирая ход, поскакал в сторону воображаемого соперника, вонзая острые копыта в мягкую пахучую землю, поросшую высокой, подсыхающей травой...
- К нам бежит – шёпотом прокомментировал старый охотник приблизившийся рёв и предложил. – Давайте, я пройду чуть влево и повыше и буду быку отвечать, вон из той рощицы. А вы тут станьте... Только разойдитесь, и ждите... Зверь обязательно на кого – нибудь из вас выйдет...
Василий Васильевич поднялся и осторожно ступая, обходя кусты ольшаника, ушёл влево, почти незаметно и неслышно. Он двигался мягко в своих кожаных ичигах - шел чуть согнувшись, осторожно, руками отводя ветки со своего пути...
Андрей с Егерем, тоже шёпотом договорились, что один останется здесь, а Андрей спуститься вниз, метров на сто и станет в вершине распадка, приходящего с юга... Так они и сделали...
... Солнце, между тем, наполовину опустилось за горизонт и последние его лучи освещали золотистым светом бесконечные таёжные окрестности, с заросшими кустарником и молодым березняком падями и крутыми распадками, где по влажному дну, зелёной невысокой стеной, стояли густые ельники...
Мягкая, прозрачна тишина повисла над тайгой, предугадывая жаркую схватку, громадных, полных страстной ярости оленей-быков...
Аккуратно ступая, Андрей спустился в начало распадка и выбрав место с хорошим обзором, затаился настороженно прислушиваясь к окружающей таёжной тишине... Осмотревшись, он ещё раз проверив пулевые заряды своей двухстволки, встал за толстую сосну и замер...
... Время тянулось неожиданно медленно и казалось, что солнце неспешно катится вдоль горизонта, погружаясь в нечто громадное и невидимое человеческому глазу, за далёкими лесистыми холмами. Желтый цвет закатного солнца, постепенно сменился на бледно-алый, а деревья, трава и кустарники осветились розоватым светом...
В это время, там, куда ушёл Василий Васильевич, неожиданно громко и пронзительно запела, заиграла труба и тут же, из соседней куртинки сосен и берёз, уже очень недалеко, ответил мощным зычным рёвом раздражённый бык – изюбрь. У Андрея, от внезапного страха и волнения задрожали руки и перехватило дыхание. Он, крепко сжимая в руках ружьё, стал пристально вглядываться в том направлении, откуда шёл навстречу засаде раззадоренный олень...
Вскоре, Андрей услышал впереди сопение и постукивание веток и замелькало, что-то бесформенное и сероватое в кустах, на той стороне неглубокого распадка...
- Ага – взволнованно подумал молодой охотник – Бык решил обойти воображаемого соперника низом и потому не пошёл прямо по гриве, а движется в мою сторону... Он инстинктивно напрягся, приложил стволы ружья к дереву, чтобы не дрожали при прицеливании, и приготовился стрелять...
... Время тянулось невыразимо долго и кровь волнами, двигаясь от сердца по венам, сотрясала тело и руки Андрея. От волнения, охотник перестал замечать что – либо вокруг себя и сосредоточился на движущемся в чаще пятне. Чем ближе, тем отчётливей различал силуэт оленя Андрей, и наконец увидел его в прогале деревьев – крупного, почему –то серого цвета с огромными, рогами, широкой, острой короной рогов, растущей на аккуратной, словно резной головке. На раздувшейся от постоянного желания длинной шее, висела густая тёмная грива, которая, почему-то больше всего удивила молодого охотника, который впервые видел таёжного изюбря во всей его мощи и красе, и так близко. Затаив дыхание, крупно дрожа от страха и азарта, сжав зубы, Андрей медленно прицелился, ещё решая – стрелять или не стрелять, и совершенно неожиданно, импульсивно, нажал на спуск...
Грянул сдвоенный выстрел, стволы от сильной отдачи взлетели вверх, и гулкое эхо, понеслось по тайге от края и до края, многократно повторяясь и затихая... Олень вздёрнув голову, глянул на охотника, большими, блестяще выпуклыми глазами, в которых на миг отразилась боль внезапной смерти, а потом рухнул в траву и стал почти невидим, разлившись всем своим большим, ещё мягким и тёплым телом по земле, покрытой высокой травой. Над коричневым папоротником торчал только один из его рогов, словно серый много отростковый сук...
Ещё не веря в случившееся, Андрей, сделал несколько быстрых шагов в сторону убитого зверя, потом опомнившись, остановился и зарядил оба ствола картечью. И лишь после, осторожно шагая, стал обходить лежащего изюбря по короткой дуге, пока не убедился, что тот мёртв... Приблизившись, он долго рассматривал лежащего перед ним, громадно - неподвижно зверя...
... Тут же, сверху, почти бегом спустился Егерь, на ходу громко спрашивая: - В кого стрелял!? Ты его убил!?
Отходя от пережитого шока, Андрей тяжело дыша, тёр свой лоб левой рукой и потом, молча показал в сторону убитого оленя. Егерь приготовив ружьё, осторожно подошёл к лежащему зверю вплотную, отведя высокий папоротник в сторону, потрогал круп оленя стволами и не удержавшись, но явно завидуя констатировал : - Крупный зверь! Вот Василий Васильевич обрадуется. Всё было так красиво, и так быстро закончилось, без хлопот и беготни за подранком...
Почти неслышно, мелькая серым ватником среди молодых деревьев, подошёл улыбающийся старый охотник и и поглядев на оленя с восхищением похвалил Андрея. – Вот это бык, так бык! Потом всмотревшись с удивлением произнёс: - Да он же не коричневый как все изюбри, а сивый. Я такого первый раз в свое жизни вижу добытого... Несколько раз, на Байкале, на марянах, я видел светлых оленей, но чтобы такого громадного, да с такими рожищами – это впервые...
Андрей, волнуясь и сбиваясь, рассказал как это было...
– Я стою, а он как затрубит. Я спрятался за сосну и стою... Ружьё приготовил... Потом вижу, он идёт. Голову высоко держит и рогами ветки с дороги отбрасывает... Я, как его всего увидел, так сразу прицелился, повёл его немного и на спуск нажал... Но почему – то оба ствола выстрелили... И отдача была сильная... По пальцу прицельной скобой ударило, но я и боли не почувствовал... Только удивился... Вот он был здесь, большой, страшный и красивый и вдруг никого не вижу. Только рог из папоротника торчит...
- Ну молодец – ещё раз порадовался Василий Васильевич. - Такое везение, - по нашему, по сибирски, фарт, - редко кому достаётся... Егерь тоже внимательно слушал, но судя по его равнодушному виду, он был недоволен, что стрелял Андрей, а не он сам...
Достав ножи, под руководством опытного Василия Васильевича, стали разделывать оленя. Вначале, перерезав горло, выпустили кровь и потом начали обдирать шкуру... Сделали продольный разрез от головы до короткого хвоста. Потом, помогая себе кулаками, стали снимать меховую шкуру... Когда с этим управились, вскрыли брюшину и вывалили наружу большой плоско-округлый желудок. Старый охотник ободрал камасы- кожу с нижней части ног, а потом, достав из своего рюкзачка маленький, но острый топорик, отрубил голову и взяв за тяжёлые рога, с натугой отложил её в сторону...
Незаметно наступили сумерки и поднялся прохладный ветерок, зашумевший в кронах деревьев. Андрей, впервые за это время огляделся и не узнал округи. Ещё совсем недавно, природа радовалась и ликовала созвучно хорошей погоде, а сейчас, тёмное небо стало покрываться мрачными тучами и лес надвинулся на охотников тревожной тайной и как казалось, с немым упреком...
От внезапной радости после удачного выстрела, в душе Андрея не осталось и следа... Он думал уже, что может быть лучше было бы не стрелять, или даже стрельнуть в воздух, чтобы вспугнуть и угнать Сивого. Про себя Андрей даже в воспоминаниях, стал называть добытого оленя именем собственным. «Вот жил – жил Сивый в этой тайге, - размышлял удачливый стрелок глядя на останки зверя - рос, набирался сил, стал вожаком большого стада, а тут пришли люди, обманом подманили его и убили... И всё, красивая сильная жизнь закончилась , и одним красивым и большим оленем стало в природе меньше...»
Василий Васильевич, словно почувствовал это разочарование, понимая смущение начинающего охотника, постарался его успокоить. – Ты, Андрюша, не переживай, что добыл такую красоту. Ведь мы все умрём, и наши дети умрут и внуки... Но главное, чтобы каждый из нас, знал и понимал своё предназначение. Природа живёт по своим законам, которые некоторым людям, кажутся грубыми и злыми. Однако, благодаря им, этим законам выживания, всё в природе вырастает в свою меру и со своим предназначением...
Василий Васильевич, сделал паузу и словно споткнувшись, замолк на время, думая о чём то своём... – А этот зверь умер мгновенно и в расцвете сил и потому, такой смерти можно позавидовать... А на его место, уже на следующую осень, придёт новый, молодой бык, который и продолжит существование оленьего рода в этой таёжке...
Старый охотник ещё помолчал а потом со вздохом завершил сказанное. – Дай бог, каждому из нас, так умереть...
Однако, такие невесёлые мысли, ещё долго преследовали Андрея, при воспоминании об олене Сивом. Но со временем, они потеряли переживательную остроту, и на их место пришла гордость, за то , что он добыл такой замечательный трофей, за которым охотники профессионалы, иногда, гоняются всю жизнь...
...Уже спускаясь с мешком мяса, привязанным к самодельной «поняге», сделанной из берёзовой рагульки, опытным, деревенским лесовиком Василием Васильевичем, в темноте, по опасной и узкой таёжной тропинке к заливу, где осталась лодка, вытирая пот выступавший обильными каплями на лице, Андрей утешал себя, вспоминая афоризмы из «Бхагават – гиты». «Никто не убивает и не бывает убит сам, без произволения Единого, того, кто правит миром живых и мёртвых» - повторял он про себя это древнее изречение, совсем не испытывая облегчения от осознания этой великой истины...
... Водохранилище, переплыли уже ночью, и причалив в заливчике рядом с домиком Егеря, перенесли мясо в сени, и накрыли его брезентом... Потом в домике зажгли свет и включив электроплитку, стали жарить на большой сковородке печень и куски филе, вырезанного из грудинки. Аромат свежеприготовленного, с лучком и чесночком, сочного и вкусного мяса, распространился по дому. И уставшие, проголодавшиеся охотники сглатывая слюну, то и дело подходили к плитке и втягивали запах, ноздрями.
« Мы сейчас, немного напоминаем наших диких предков, ожидающих раздачи еды, после охоты на мамонта – подумал Андрей и невольно улыбнулся, поглядывая на похудевшее, озабоченное лицо Егеря. От переживаний этого вечера и тяжёлой работы по переноске мяса, и лицо Андрея тоже осунулось и словно постарело – в уголках глаз проявились мелкие морщинки... Василий Васильевич, чтобы заполнить возникшую паузу, стал вспоминать давно прошедшие времена, ещё до строительства ГЭС, когда Ангара ещё была нормальной рекой, - быстрой, чистой и рыбной.
- Меня ведь и в армию не взяли, тогда, во время войны. Создали у нас в Большой Речке бригаду профессиональных рыбаков и мы рыбу ловили во все времена года. Это было нашей работой, и попробуй не выловить сколько положено по плану. А план был по многу тонн и потому, река стала нашим местом работы. Вот тогда я и ноги застудил, отчего сейчас и маюсь. Бывало стояли в ледяной воде по целым дням. А зимой во льду сверлили дырки и опускали сети в воду, а потом следили, чтобы «лунки» не перемерзали...
Василий Васильевич, сидя на одной из кроватей, откинулся к стенке и тогда стало видно, как похудело его лицо. От перенапряжения и усталости, под глазами образовались тёмные круги, но он добродушно улыбался, искренне радуясь охотничьей общей удаче и этому позднему ужину...
- Тогда ведь резиновых сапог не было, а были поршни, сшитые из обработанной по специальной технологии, лосиной кожи — рассказывал он. - Они были выше колен, и потому, если хорошо пропитаны нерпичьим жиром, то воду не пропускали. Мы в них заходили в реку выше колен и стояли там часами. А вода-то была в Ангаре быстрая и ледяная, даже летом... Иногда ноги так закоченеют, что из воды с трудом выходишь. Вот с той поры и стали ноги побаливать, а сейчас уже и ходить то трудно... Он широко улыбнулся... – Разве, что вот так, на близкую гривку, на охоту сбегать сил хватает, особливо, если с хорошими ребятами, да с добычей возвращаешься...
Когда, наконец сели за стол, Егерь, из своих запасников, достал бутылку водки и разлил по гранённым стаканам...
- Ну за первого добытого быка! Это настоящее событие в охотничьей жизни — улыбаясь, произнёс короткий тост старый охотник, и поморщившись выпил содержимое стакана в несколько маленьких глотков. Андрей опрокинул стакан одним махом и потом стал закусывать горячей и вкусной олениной, глотая первые куски жаркого почти не жуя. Его сотоварищи не отставали, ели с удовольствием и хвалили вкус мяса...
Через несколько минут, выпитая водка размягчила натруженные мышцы, Андрей внутренне расслабился и впервые, пожалуй, за весь вечер, искренне порадовался удаче и даже загордился, что с первого раза добыл такой замечательно крупный экземпляр, с прекрасными рогами, из которых Василий Васильевич, советовал вместе с головой сделать на стену чучело... После второй рюмки водки, начались весёлые охотничьи разговоры, когда ни рассказчик, ни слушатели времени не замечают – настолько бывают увлечены воспоминаниями и новыми впечатлениями...
Свет в избушке горел ещё долгое время, и охотники, допив водку и наевшись до отвала свеженины, ещё неспешно пили чай и слушали рассказы Василия Васильевича, который вновь почувствовал себя молодым и увлечённо вспоминал множество случаев произошедших с ним на изюбриной охоте!..
- Однажды, я вот так же трубил на той стороне, и задержался на гривке. Ночи, по осени, не такие холодные, как по весне, вот я и решил заночевать, у ручейка. Развёл костерок, вскипятил чаю и пока пил чай да укладывался спать, услышал как пара быков, с разных сторон пришли к моему костру, и трубили каждый раз, как в костре горящая ветка стрельнет. Я отошёл от огня чуть в темноту, и мне тоже показалось, когда костёр потрескивал, что это бык – олень крадётся в темноте. Тьма стояла тогда чернильная. Не видно было вытянутой вперед ладони. И как-то страшновато становилось от этой дикой оленьей страсти! А быки-то «пели», в тот вечер, совсем рядом! Как завоёт-зарычит, так душа от страха в пятки уходит. Столько страсти и ярости в этой песне первобытной... А тут ещё глухая тайга и ночная темень кромешная... Ведь в человеке этот животный страх ночи и темноты, по сию пору сохранился. Даже сейчас, когда и ружья есть и сильные фонарики, которыми можно зверя в темноте высветить и стрелить, всё равно страх захватывает человека откуда то из изнутри и поделать с этим ничего не можешь...
- Ту ночку, я на всю жизнь запомнил... Тогда, после войны, зверя в окрестных тайгах много было и во время гона, можно было услышать по пять - шесть быков с одного места... А в тот раз, после полуночи, быки вокруг, словно взбесились и я слышал, как они схватывались между собой, стуча рогами и ломая ветки деревьев и кустарников... Я, конечно, почти всю ночь не спал, а уже на рассвете, вылез на гривку, и спрятавшись за выворотень, начал тоже трубить, быка подманивать. В этот момент, когда ещё не совсем рассветало, я вдруг увидел, что метрах в двадцати от меня, за упавшей валежиной, что – то большое и тёмное двигается и «плывёт» мимо, почти неслышно. Я ружьё вскинул, а потом вдруг понял, что это не изюбрь... Меня, вдруг, словно огнём опалило! Я понял, что это большой медведище подкрался ко мне на мою трубу, надеясь изюбря словить, пока тот в такой горячке... У меня, руки - ноги задрожали и я стрелять не решился. А медведь, наверное хватил мой запах, и тихонько ушёл, словно растворился в рассветных сумерках... Я ещё долго там неподвижно стоял, а потом, когда развиднело, решил к биваку возвращаться... Только я прошёл метров двести в ту сторону, тут, на моё счастье, молодой бычок из кустов, как прыгнет и по склону давай скакать от меня, в сторону вершинки крутого распадка. Потом, он на мгновение остановился, чтобы посмотреть, что вокруг делается, а я, в этот момент, его выцелил и стрелил. Он сразу и упал... У меня от радости сердце заколотилось... Я к нему бегом полетел, через кусты и по высокой траве. Подбежал, а он лежит, да справный такой бычишко, килограммов на двести... Я его обработал и давай мясо носить к берегу – там у меня гребная лодка была в камышах спрятана... Тогда ведь моторов ещё не было и все гребями ходили, и вниз по реке и против течения... Помню, как жена обрадовалась, что я мяса для семьи добыл на целый месяц. Помню, до Рождества этого бычка хватило...
Василий Васильевич зевнул и закончил рассказ. – Ну а рыбы-то у меня в доме тогда не переводилось. Даже икра харьюзовая, банками всю зиму, до весны в подполе стояла... Он снова зевнул потёр усталые веки шершавыми ладонями... – Заработная плата тогда совсем маленькая была, но жили мы хорошо, нечего сказать. Бывало если праздник в доме каком – то, - пол деревни пили и ели по несколько дней. Еды на всех хватало...
Вскоре охотники легли спать и Андрей, по привычке, пошёл ночевать в сени... Уже засыпая, он вновь и вновь в воображении, видел громадного быка – изюбря, медленно идущего по тайге и разбрасывающего ветки кустарников своими большими, толстыми рогами. Теперь, его голова, завернутая вместе с рогами в мешковину, лежала в углу, и Андрей мог до неё дотронуться, вытянув руку из спальника...

... После той охоты, Андрей зачастил к Егерю. Иногда, они уходили вдвоём в тайгу на несколько дней, а иногда, когда Егерь был занят, он ходил один. Но чаще, они вдвоём, «службу правили» и браконьеры в округе стали их побаиваться. Прошёл слух, что егерю помогает какой - то молодой студент – охотовед, и браконьеры насторожились... В процессе этих рейдов, Егерь с Андреем, отобрали у браконьеров несколько ружей, а однажды, забрали и карабин. Но это интересная и поучительная история, о которой надо рассказать подробнее...
Дело было в позднее предзимье, когда вся листва уже облетела и несколько раз падал небольшой снежок, который по низким местам стаял, а на хребтах лежал тонким слоем, правда кое-где с проталинами. Было достаточно холодно, особенно на воде и потому, Егерь и Андрей, плавая на лодке, одевались почти по зимнему и даже шапки-ушанки на головы натягивали...
Однажды, проплыв вдоль берега водохранилища, высматривая «самодеятельных» охотников-браконьеров, они остановились на берегу залива пади Змеинка и решили сварить чай, чтобы перекусить и согреться. Только они вышли на берег, как, где – то вверху, на перевальном хребте заросшем смешанным лесом, километрах в трёх от залива, щёлкнул сухой выстрел, потом второй, третий... И по звуку оба определили, что стреляли из винтовки.
Андрей глянул на Егеря и тот спросил: - Ну что, попробуем задержать?
Андрей молча кивнул головой... Втащив лодку повыше на берег, они, оставив в ней ватники и шапки, быстрым шагом устремились по мокрой тропе в сторону перевала. Оба, не сговариваясь решили, что «браконьеры», идут по водораздельному хребту, справа, в сторону дачного посёлка Уладово, на берегу, ближе к Байкалу и потому, соразмеряя своё движение по времени, после половины пологого подъёма, сошли с тропы, и стали идти дном, постепенно сужающейся, заросшей высокой травой и кустарниками черёмухи, пади.
Шли быстро и хороший ходок Андрей, тем не менее едва поспевал за длинноногим и выносливым Егерем. Не обращая внимания на встреченные следы косуль и зайцев, набивших уже небольшие тропы в молодых осинниках, не переводя дыхания, стали взбираться на крутой склон, поднимающийся на перевал. Идти было трудно, потому что ноги, даже в резиновых сапогах, скользили по влажному снегу. Стало жарко и Андрей, то и дело вытирал ладонью капли пота, стекающие со лба на нос и брови...
... И так удачно они рассчитали свой подъём на водораздел, что когда склон уже заканчивался, переходя в седловину, справа среди деревьев, преследователи заметили мелькающие тёмные фигурки браконьеров. Перпендикулярно сближаясь, они все, вдруг увидели друг друга! Браконьеры, конечно испугались незнакомых людей - а они были с ружьями и в ответ на приказ Егеря, остановились.
Сойдясь ближе, метров на десять, Андрей, по отработанной уже методике «задержания», остановился, снял ружьё с плеча и взял его на изготовку. А Егерь подошёл к испуганным, неожиданным появлением «егерей», браконьерам, достал егерское удостоверение и показал им страничку со своей фотографией.
Мужички были в возрасте, и потому, наверное, не пытались сопротивляться, а в ответ на просьбу показать ружьё, безропотно согласились и отдали его. Егерь привычно переломил ружьё, посмотрел, что патрона в патроннике нет, снял цевьё, и отдал ружьё владельцу, а цевьё передал Андрею...
Потом Егерь, что - то заметивший чуть ранее, поглядывая под ноги, прошёл по следу браконьеров отпечатавшемуся на неглубоком снегу. Андрей, по-прежнему стоял в полной готовности, сжимая ружьё двумя руками, так, что всем троим нарушителям было неловко и неприятно наблюдать за его напряжённой фигурой, готовой к немедленному действию. Егерь между тем, чуть отступил от следа, пошарил ногой в снегу и поднял с земли карабин, заметно отличавшийся своим тонким стволом от обычного ружья...
- Это ваш карабин? – спросил он угрожающе, хотя было очевидно, что браконьеры бросили карабин в снег, как только увидели фигуры преследователей, одетых в егерскую зелёную униформу. - Н-нет... Мы впервые это видим... - выдавил коренастых мужик в тёмной меховой шапке с загнутыми вверх ушами, шедший в этой компании первым. Видимо, ему и принадлежал карабин... - Будем составлять протокол – продолжил Егерь по инструкции, но мужики подавленно молчали, а первый уже сердито добавил: - Мы и знать не знаем, чей это ствол... - Хорошо – ответил Егерь, - тогда мы это оружие передадим в городское общество охотников с приложенным протоколом, и тогда вам там придётся всё подписать... Он закинул «трофейное» оружие за плечи и развернувшись, они с Андреем, стали уходить вниз, в сторону водохранилища. К тому времени наступили в тайге ранние осенние сумерки и приблизился серый мрачный вечер. Небо было закрыто влажными, тяжёлыми тучами, медленно плывущими низко над землёй и потому в тайге было ещё темнее и неприветливей. Но вниз идти было намного удобнее и потому приятели, почти бежали, очень быстро спускаясь по знакомому пути...
Андрей, идущий сзади, иногда останавливался, поворачивался и тщательно осматривал ближайшие окрестности. Он опасался, что пришедшие в себя, лишённые карабина мужички, могут кинуться их догонять в надежде отбить запрещённое в тайге оружие. Для них, эта история могла окончится уголовным преследованием и потому, Андрей, ставя себя на их место, беспокоился и проверял, нет ли «хвоста»... К лодке спустились уже почти в темноте, быстро оттолкнули её от берега и заведя мотор понеслись на противоположную сторону водохранилища, в сторону Ершей...
Высадившись подле егерской избушки, друзья вошли в дом, и спустили овчара Рифа, на длинную цепь, которой хватало, чтобы собака, в случае тревоги, почти кругом обегала избушку...
Когда успокоились и уже ужинали, егерь неожиданно улыбнулся, не удержавшись, ещё раз осмотрел карабин и предположил: - Если мужики за карабином не придут, то мы его себе оставим... Я давно хотел завести себе нарезное «ружьё», потому что с ним можно по настоящему охотиться и на марянах и с подхода стрелять любого зверя метров на сто – сто пятьдесят... Андрей промолчал, но внутри удивился и не одобрил намерений Егеря. «Это нечестно – подумал он. – Чем же мы сами тогда отличаемся от этих мужичков?»
... Но проблема разрешилась сама собой. Дня через три, к Егерю в гости пожаловал Алексей Иванович, начальник городского общества охотников. Андрей тоже присутствовал при этом посещении...
Алексей Иванович, солидный, высокий мужчина лет около пятидесяти, в модной, крытой коричневым брезентом мягкой меховой шубе, войдя в избушку и поздоровавшись, пригласил Егеря на улицу... Там они о чём – то поговорили и вернувшийся, хмурый и неразговорчивый Егерь, достал завернутый в брезент карабин и вынес его на улицу, а возвратился один, и с пустыми руками. Пока Алексея Ивановича не было, он, поглядывая через окно на улицу, мрачно прошептал. – Он с этими мужиками приехал. Просит чтобы я отдал им карабин. Штраф, якобы они уже заплатили, а за беспокойство передают нам коньяк и какую – то закуску...
Андрей, невольно с облегчением вздохнул. Если честно, то ему было немного жаль незадачливых браконьеров, а законы тогда были такие, что за хранение нарезного оружия, вполне можно было попасть в тюрьму. И потом мужики эти были в отличии от многих молодых нахалов, смирные, на скандал не набивались и оскорблять задержавших их егерей, не решились...
Чуть погодя, в домик вновь вошёл Алексей Иванович, неся в руках сверток в котором оказалась бутылка греческого коньяку и балык красной рыбы, которого просто так, в магазине, тогда ни за какие деньги нельзя было купить... Не садясь, Алексей Иванович разлил коньяк на троих, и нарезав балык, поднял стакан с коньяком и проговорил: - Давайте выпьем и всё об этой неприятной истории забудем. Мужички эти хорошие, урок они получили, и теперь забудут, как в тайгу даже с ружьями ходить!
Он выпил, занюхал корочкой, потом сделал бутерброд с тонко нарезанными пластиками маслянистого, почти прозрачного балыка красной рыбы, и со вкусом закусил...
На этом та история и закончилась, а Егерь и Андрей скоро о ней забыли...
С того времени прошёл год и приятели совершили множество интересных, а иногда и добычливых походов по окрестной тайге. Егерь знакомился со своим участком составляющем, в общей сложности несколько сотен квадратных километров, а Андрей сопровождал его в этих путешествиях, но иногда выходил в тайгу и в одиночку, посидеть вечерок на дальнем солонце или переночевать в одном из таёжных зимовий, рассыпанных по укромным местам этих необъятных, диких таёжных просторов...

Но вот, вновь наступило замечательное время изюбртнного рёва...
Егерь, после длительных тренировок, освоил изюбриный манок-трубу, и вполне сносно подражал голосам оленей: и песне старого, грубо - басовитого быка, и «воплям» молодого, ещё тонкоголосого изюбря.
Наконец, в один из светлых и ясных сентябрьских вечеров, прихватив с собой одного из охотников – утятников, ставшего частым гостем егерского дома, они сели в лодку и быстро, по диагонали, переплыв водохранилище, причалили в тихом, большом заливе, покрытом, по берегам, чистым берёзовым лесом. Оставив утятника, подле лодки, друзья, по тропинке, стали подниматься на водораздельный хребет, поглядывая по сторонам и временами ненадолго останавливаясь, чтобы послушать окружающий лес, притихший перед закатом. Золотое солнце, словно нехотя, медленно садилось за горизонт, и охотники заторопились, боясь опоздать и не услышать первые пробные «песни» оленей-быков...
Поднявшись на водораздельную гриву, они остановились в редком молодом осиннике, с хорошим обзором по кругу. Присев на поваленное весенними бурями дерево, восстанавливая сбившееся от быстрого подъёма дыхание, стали напряжённо вслушиваться в окружающую их тёплую тишину наступающих сумерек...
В какой-то момент, Егерь глядевший в противоположную от Андрея сторону, напрягся, потом вдруг тихонько засмеялся и показал недоумевающему другу, куда-то вперед, в сторону заросшей плоской площадки, справа. Андрей пригляделся, и тоже, отчётливо различил среди молодого березняка и высокой травы, силуэт оленя- матки, которая спокойно паслась, неторопливо переходя с места на место и опустив голову в траву... Охотники, беззвучно жестикулируя, посмеялись над неосторожным, доверчивым зверем, и вскоре, матка зашла за купу деревьев и исчезла из виду...
Первые тени вечерних сумерек накрыли долину по глубоким низинам, и в этот момент, Егерь поднялся, достал трубу из чехла, и облизав губы, пересохшим от волнения языком, приложил к правому углу рта мундштук и втягивая в себя воздух, затрубил, звонко и весело. Таёжные дали ответили невнятным эхом и вновь наступила тишина. Молодые охотники ещё не знали, что опытные быки, могут тихонько подходить друг к другу, часто без голоса, выслушивая и вынюхивая возможного противника, а уже убедившись, что гонная песня не «подделка», начинают реветь в ответ...
Тишина стояла непередаваемая. Легкие порывы ветра, иногда проносились над деревьями, шевелили золотые листочки на берёзах и казалось, что деревья вдруг в непонятном беспокойстве, трепетали, начинали дрожать, казалось чувствуя неведомую опасность...
Через время, Егерь протрубил ещё раз и вновь ответом ему было только далёкое эхо... Андрей напряжённо прислушивался и в ушах, иногда, от непривычной сосредоточенности, что-то шуршало и потрескивало...
Время летело незаметно и вот уже плотные сумерки опустились на окружающую тайгу и видимость сократилась до пятидесяти метров... Егерь протрубил ещё раз, какое-то время друзья прислушивались, вращая головами в разные стороны...
И вот, когда они совсем уже собрались уходить, Егерь, вдруг вздрогнул, схватил карабин, и прицелившись куда-то вперёд и влево, чуть в горку, не мешкая нажал на спуск. Гром выстрела прокатился над засыпающей тайгой,и вновь сонная тишина обволокла окрестности...
Андрей, напряжённо всматривался в сторону выстрела – он, в наступившей полутьме, так и не успел рассмотреть, в кого стрелял его приятель...
Егерь после выстрела, почти закричал: - Упал! Я видел как он упал! - и показав рукой направление, стал подниматься по пологому склону чуть вверх и влево. Андрей последовал за ним... И только подойдя на десять метров, они оба различили, лежавшего в траве убитого, неподвижного оленя... Подходили к нему осторожно, держа карабин на изготовку, и только шагов за пять, не доходя до желтеющего светло-рыжим мехом оленя, они поняли, что зверь уже неживой...
Каково же было их разочарование, когда они, на крупной, но аккуратно скроенной голове оленя не увидели рогов и поняли, что это оленуха, нечаянно попавшая под выстрел, когда она сближалась с воображаемым оленем-быком...
Но делать было нечего. Оправдываться теперь было не перед кем, да и незачем. Произошла роковая ошибка, которая часто случается с молодыми охотниками, теряющими голову от волнения, вызванного азартом... Огорчённо и искренне повздыхав, охотники стали разделывать оленуху. Снимать шкуру, было очень легко, потому что шкура отходила от тела одним нажатием кулака – левая рука тянула за край шкуры, а правый кулак нажимал на место где кожа касалась мяса...
За время увлечения охотой, Андрей уже научился не бояться крови и воспринимал разделывание добытого зверя, как нелёгкую, но необходимую работу. Зато всё добытое ими, съедалось без остатка, потому что времена тогда, в России были полуголодные и мясо дичи, нравилось не только охотникам, но и их домашним. К тому же, охота, будила в Андрее полузабытые охотничьи инстинкты и удачная добыча всегда добавляла уверенности в себе...
Когда вскрыли внутренности и дошли до небольшого вымени, оттуда, струйками потекло молоко и Андрей, как всякий «природовед», захотел попробовать этого оленьего молочка. Оно оказалось, вкусным, жирным и немного сладковатым и даже приятным на вкус. «Немногие охотники, могут сказать, что знают вкус оленьего молока – думал он, старательно работая острым охотничьим ножом, продолжая снимать шкуру.
Егерь, вздыхая, поделился своими опасениями...
- Эта матка, наверное телёнка ещё кормила, хотя обычно, к этому времени, телята уже на травяной корм переходят. Будем надеяться, что телёнок уже может самостоятельно прокормиться – словно извиняясь перед Андреем, говорил он. - До зимы, он ещё подрастёт и потому вполне может выжить. Они ведь в начале зимы в стадо сбиваются и ходят по тайге во главе с маткой-вожаком...
Видно было, что Егерю, культурному охотнику, было не по себе от этой роковой ошибки и потому, проговаривая всё это, он успокаивал и сам себя...
Когда разделав оленуху и уложив мясо в полиэтиленовые мешки, спрятали добычу под трухлявый пень, чтобы вернуться сюда назавтра, по свету, приятели с облегчением вздохнули, - в тайге уже наступила ночь. Вырезав печень и несколько кусков грудинки, для праздничного ужина, Егерь с Андреем, быстро зашагали вниз, к водохранилищу, где их ждал оставленный у лодки утятник Варфаломеев – Андрей наконец вспомнил его фамилию...
Варфаламеев, уже заждался охотников, и услышав выстрел, надеялся, что они добыли гонного зверя. Егерь не стал распространяться о своей ошибке в сумерках, и сказал что добыли молодого оленя. Варфаломеев, в свою очередь, стал с восторгом рассказывать, что целый вечер, следил за «гаремом», крупного оленя – быка, с несколькими матками в в стаде, кормившихся на противоположном берегу неширокого залива...
- Я видел всё происходящее в бинокль, и это было как в театре! Я видел каждую подробность в движениях красивых, сильных тел, этих крупных таёжных зверей. Бык был силён и красив. Но он был и очень жесток и зол. Если матки не слушались его, то он начинал их бить копытами и рогами, преследуя на тяжёлом галопе, заложив острые рога за голову и угрожающе хрюкая. Одну он всё –таки догнал и оседлал всей массой, а матка подчинилась ему, уже без кокетства и уловок...
... Видно было, что Варфаломеев, опытный охотник, был потрясён увиденным и переживает эту неожиданную встречу, как подарок судьбы. А у Андрея, естественно встал вопрос – почему бык не откликался на Егереву трубу? Он подумал, что наверное, когда быки уже с «гаремом», то они становятся более уравновешены и не очень стремятся к захвату новых «подруг». Или, может быть только этот бык был таким в силу своей занятости? Андрей, фантазируя, представил себе специфическую занятость быка и невольно улыбнулся...
Варфаомеев, долго не мог успокоиться, и когда они, уже в полной темноте, переплывали водохранилище, он несколько раз оглядывался в сторону покинутого залива, видимо продолжая переживать и обдумывать увиденное. Он был настоящий охотник-любитель, к тому же страстный собачник...
Андрей, вспомнил, что у Варфаломеева, есть пара легавых собак, самого высокого класса. Он этих собак, видел раз на берегу залива, где Варфаломеев, привычно, согласно давней традиции, стрелял уток, ставя палатку и проводя там по нескольку дней, после открытия охоты. И всегда он был с добычей, так как был хорошим стрелком и к тому же приезжая надолго, не суетился и сидел в скрадке спокойно и подолгу.
Одна его собака была чрезвычайно умной и хорошо натасканной – Варфаломеев был каким то собаководом –экспертом. Эта его собака, после выстрела, почти уже, или ещё в темноте, (утиный лёт бывает и вечером на закате и утром ещё на рассвете)после выстрела хозяина бросалась в воду, ориентируясь по слуху, на место падения утки. При этом, хозяин, делал ей наводку, когда она уже плыла по воде заросшей камышами в поисках упавшей битой птицы. Варфаломеев, если замечал в какое место утка падала, кричал собаке с берега: - Левее держи... Левее!
...И собака, послушно поворачивала в нужную сторону. Хорошо знала она и команду «правее». Наблюдать за дрессированной собакой было интересно и поучительно. Такой согласованной работы охотника и собаки, прежде Андрею никогда не приходилось видеть и он смотрел на всё происходящее с искренним удивлением...
... Приплыли к избушке Егеря уже в полной темноте, и закрепив лодку, пошли жарить свеженину. Егерь, как и многие охотники был хорошим поваром...
Через полтора часа, он приготовил такую оленью печень, пожаренную в сливосчном масле с лучком, что Варфаломеев и Андрей съели по большому куску и «усугубили» нежной грудинкой. Они не один раз хвалили повара за изысканное блюдо и Егерь расплывался в улыбке – ему тоже мясо понравилось. Оленина, может быть самое вкусное мясо из мяса всех копытных, а если это молодая матка, да ещё и блюдо хорошо приготовлено, то можно «язык проглотить» от довольного восторга...
... Когда Андрей, приехал к Егерю на следующей неделе, тот рассказал ему, что познакомился с двумя симпатичными охотниками, изредка приезжающих в пансионат одного из подразделений вычислительного центра при местном университете. Они жили там субботу и воскресенье, и приглашали его, прийти к ним в гости. Андрей не раздумывая согласился и вот под вечер, они постучали в двери большого дома сложенного из бруса.
Несмотря на внешнюю непрезентабельность, внутри всё было отделано со вкусом, а в гостиной, куда их пригласил один из хозяев пансионата, Саша, на полу был постелен ковёр, а на стене висела большая, хорошо выделанная шкура медведя. Второй хозяин – Боря, тотчас же поставил чай и вскоре принёс на подносе чашки и заварник, из которого хорошо пахло свежезаваренным индийским чаем. На овальном столе, посреди гостиной появились вазы с печеньем и конфетами.
Под чай, постепенно разгорелась беседа. Выяснилось, что Саша с Борей, заядлые охотники и родом из Забайкалья. Там, они не один раз ходили в тайгу на изюбриный рёв, и узнав что в окрестностях Ершей, в дальних зимовьях, можно попробовать добыть зверя и хорошо провести время, стали проситься в тайгу, вместе с Егерем и Андреем. После разговоров с Егерем, не откладывая, в канун двух выходных, решили уже утром отправиться в вершину речки Бурдаковки, где в неприметном, еловом распадке было спрятано хорошее зимовье, срубленное в своё время охотниками городского охотобщества. Ходу туда было километров тридцать, по старой гребневой дороге, а потом по руслу самой речки, где по правому берегу, с давних пор была пробита лесовозная дорога, уходящая в большую долину речки Ушаковка... Вскоре, простившись, Егерь и Андрей, ушли к себе в избушку, а Саша с Борей, стали собираться и готовиться к походу.
Из этих двоих, как отметил про себя Андрей, Саша был более опытным охотником, а Боря только поддакивал ему, соглашаясь почти во всём. К тому же Саша был начальником вычислительного центра и этот пансионат, выстроили здесь по его задумке. Боря же был его школьным другом и известным спортсменом, и они, ещё в Забайкалье, частенько уходили в тайгу на каникулах и в отпуске, чтобы поохотиться и хорошо провести время...
А наши друзья, возвратившись в избушку, не торопясь собрали рюкзаки, положили в каждый по буханке свежего хлеба, а всё остальное было уже привычно приготовлено в каждом рюкзаке... Спать легли пораньше, и перед тем как лечь, Андрей вышел на улицу.
- Вокруг, стояла необыкновенная тишина. В тёмном, непрозрачном небе как - то мутно и бледно светили звёзды, и было непривычно тепло. Про себя, Андрей отметил, что в природе назревают какие – то неведомые изменения, и думалось, что такая тёплая и тихая погода, долго не продержится. Так и оказалось...
Проснулись Егерь с Андреем рано и ещё затемно вскипятили чай и поели без аппетита. Потом начали собираться в поход. Андрей проверил, все ли у него на месте в рюкзаке и убедившись, успокоился. Он свой рюкзак не разбирал, даже дома. Поэтому и котелок, и кружка с ложкой, и лесной топор, привычно позвякивали внутри рюкзака, когда он встряхивал его за пропотевшие брезентовые лямки. Привычный запас сухой бересты в полиэтиленовом пакете, тоже был, как обычно заложен в боковой карман. Оставалось положить в рюкзак продукты в отдельном мешочке и всё было готово к очередному лесному путешествию...
Выйдя на улицу, чтобы покормить собак, оба приятеля насторожились. Мутный свет утра едва пробивался с серого неба, полного мятых, влажных туч, откуда, вот-вот должен был пролиться дождь или посыпаться снег, первый за долгое время предзимнего ожидания. Кругом, по – прежнему было тихо, и казалось, что мрачное небо придавило все звуки, законопатив их давлением влажно-липкого воздуха. Егерь с Андрем переглянулись, но промолчали, потому что комментировать происходящее было бессмысленно и вовсе не хотелось портить предстоящий поход, отрицательными эмоциями...
Вскоре, с шутками и прибаутками, появились заспанные Саша с Борей, и стали делиться опасениями, что днём будет снег. Однако это никого не разочаровало – ведь в такое время года, снег необходимый атрибут таёжного похода и к этому все его участники были готовы...
Когда охотники выходили на дорогу, ведущую в сторону далёкой зимовейки, с полутемного покрытого плотным одеялом серых туч, неба,посыпался лёгкий снежок, постепенно переходящий в густой и плотный, словно ватная завеса на новогодней елке. Снежинки, будто нанизанные на раздуваемые лёгким ветром, длинный нити, с лёгким шуршанием падали с неба, задевая за ветки и хвою деревьев, ограничивая видимость и оседая мягким, чисто-белым покрывалом, на остатки предыдущего снегопада и серую, придавленную к земле утренними заморозками, траву. Деревья в лесу тихонько гудели под ветром, в неодобрительном ожидании долгого ненастья...
Андрей, ещё с армейских времён, наученный не обращать внимания на препятствия в осуществлении задуманного, к непогоде относился философски и потому весь сосредоточился на радости предстоящего приключения. Времена наступили охотничьи, а то что падал снег, так это даже хорошо. Завтра будут свежие следы и можно будет не сомневаться в их давности.
Он умел в самом неудачном начале увидеть положительные продолжения, за что его и ценили многочисленные приятели и подружки. Он всех умел заразить своим спокойствием и оптимизмом и потому, с ним всегда было легко и просто...
Дорога шла на водораздельный хребет и чем дальше «отряд» охотников уходил от избушки Егеря и от большой, не остывшей ещё после лета, воды водохранилища, тем больше снега было на земле. Грей, - егерская лайка, - наконец - то отпущенный с цепи, галопом скакал по окрестностям, отыскивая припорошенные снегом запахи, и вдыхал воздух полными лёгкими, отчего временами, вдруг начинал кашлять, отхаркивая слизь, забивавшую горло. Овчарку Рифа, как обычно оставили дома, под надзором соседей, хотя, каждый раз, как хозяин уходил надолго, он поднимал истерический вой и долго не мог успокоится...
... Отойдя километра на три от байкальского тракта вглубь тайги, остановились и обсудили дальнейшие совместные действия. Идти всем вместе, вчетвером, казалось не очень разумным и потому, Егерь с Сашей, и с Греем, решили пойти вперёд , а Андрей с Борисом, согласились чуть поотстать и вообще, зайти в намеченное для ночёвок, далёкое зимовье, с другой стороны.
Когда тёмные фигуры Егеря и Саши скрылись за очередным поворотом дороги, тронулись в путь и Андрей с Борей. Вскоре, они, свернули с дороги направо, по давно неезженному отвороту и не торопясь, двинулись по зарастающей молодым осинником лесной дороге. Андрей, эти места знал уже довольно хорошо и потому, решил пройти свой отрезок пути прямо по тайге, используя попутные тропы и зарастающие дороги...
Боря, здоровый и тренированный хоккеист, ещё недавно игравший за известную армейскую команду, чувствовал себя уверенно и согласился с таким планом...
Через полчаса, охотники вышли на небольшую поляну в лесу, на закрайке которой, уже полузаросшая молодым осинником, стояла брошенная деревня, выглядевшая загадочно и даже трагично. Молодые деревья росли порой прямо вплотную к бревенчатым стенам, а сквозь провалившиеся крыши, иногда изнутри, пробивались вершинки тоненьких берёзок.
Андрей вспомнил, что сосед егеря, дядя Вася, по деревенскому прозвищу Ленский Бурундук,(он родился на Лене и потому сам называл себя так) как- то рассказывал, что после войны в этих лесах жили ссыльные литовцы, которые выстроили себе дома и занимались лесоповалом, вывозя заготовленный лес поближе к байкальскому тракту.
Дома, были выстроены ими по всем правилам строительного искусства, аккуратно и мастеровито и потому, даже по прошествию тридцати лет, сохраняли срубы почти нетронутыми гниением.
Осматривая, крайний к дороге дом, Андрей озирался в поисках других примет долгого житья людей на одном месте, но кроме молодого лесного подроста, ничего не замечал. Он, вглядываясь в мрачные таёжные дебри, окружающие брошенное поселение, вдруг мрачно подумал, что здесь когда – то, жили и умирали люди привезённые сюда против их воли. И потому, эту покинутую людьми, заброшенную деревню, до сих пор окружала аура страданий и тоски по покинутой родине. А в плохую погоду, мрачное впечатление от увиденного, только усиливалось...
...В этой прибайкальской тайге, ему и раньше приходилось выходить на места былой жизнедеятельности людей. Это бывали брошенные и зарастающие покосы, иногда остатки домовых фундаментов, а иногда и сами дома, полуразвалившиеся, с остатками надворных построек, заросших густой и высокой травой... Он уже не раз отмечал, что раньше, в тайге жило и работало намного больше людей, чем сейчас. Люди пилили и корчевали лес, на красивых полянах, часто на берегах речек или ручьёв, строили поселения, обзаводились простеньким хозяйством, женились, плодились, работали на множестве лесных полукустарных производств, таких как скипидарные заводики или участки лесничеств и даже леспромхозов...
Однажды, уже под вечер, выходя к таёжному зимовью, Андрей, среди густого леса, вдруг увидел не заросшую опушку и посередине, среди разрастающихся кустов ольшаника и высокий чёрный крест, сделанный из долго не гниющей лиственницы. В сумерках, этот крест, сделанный из толстого прочного бруса и возвышающийся над поляной метра на три, насторожил и даже смутил его. По форме, и размерам, как он позже разузнал, этот крест напоминал захоронения прибалтов - католиков и тогда он понял, что попал на небольшое кладбище, на котором хоронили умерших, здесь, в Сибири, ссыльных...
Лет тридцать назад, все ссыльные, отбыв свой срок, поуезжали в Прибалтику, а местные деревенские, которые были с ними знакомы, или состарились или быстро поумирали - страшная война, многим людям сократила сроки их жизни. Таким образом, преемственность человеческой памяти нарушилась, и сегодня, об этих поселения, вспоминают только историки-краеведы.
«Сегодня, - размышлял Андрей, - о тех временах все уже забыли, а молодые никогда и не знали. Им это было неинтересно, а воспоминания о войне, со временем стали похожи на романтические истории, с хорошим концом, когда все победители возвращались с войны весёлыми и здоровыми...»
... А снег всё шёл и шёл и мрачный день незаметно перевалил через полдень. Лес стоял, покрытый тяжёлым белым покрывалом и с небес, по – прежнему, тихо падали густым занавесом, крупные снежинки... В какой то момент, понимая уже, что им придётся ночевать в полдороги до зимовья, Андрей ещё раз посмотрев на компас, махнул Боре, идущему чуть позади, и свернул влево. Они теперь, двинулись прямо в сторону кордона, старясь выбирать места для прохода, без ветровала и валежника и не заросшие кустами ольшаника...
... Обходя очередные заросли ольхи, запорошённые пушистым снегом, на неровной белой поверхности, под крупными соснами, задерживающими своими хвойными густыми кронами снегопад, далеко впереди, Андрей увидел какие – то крупные вмятины. Подойдя поближе, он различил крупные медвежьи следы и помахал рукой, привлекая внимание Бориса, - тот шёл позади в десяти шагах, но смотрел уже только себе под ноги. Потом, они вместе постояли склонившись над свежими следами и Андрей, почти шёпотом спросил Бориса: - Зверь прошёл здесь, всего часа два назад! Ну что, будем следить медведишку!?
Борис, не глядя на Андрея, отрицательно покачал головой и возразил. - Но ведь ребята будут нас ждать в зимовье... Да и потом, вряд ли мы его достанем за оставшееся светлое время, а ночевать на снегу, перспектива невесёлая...
Андрей разочарованно вздохнул, покрутил головой то влево, то вправо, опредляя в какую сторону мог уйти «хозяин тайги», посмотрел в закрытое серыми тучами небо, потом глянул на часы и ещё раз перевёл взгляд на Бориса... Тот старательно прятал глаза, отвернувшись озирался по сторонам и Андрей почувствовал, что его напарник, уже жалеет, что пошёл с ним, а не остался с Егерем и Сашой...
Делать было нечего, и Андрей, нахмурившись, продолжил путь на восток, в сторону лесного кордона...
Он шёл и думал, что может быть, это единственная возможность в ближайшем будущем, добыть медведя и что жалко упускать такой благоприятный случай. Медведь, почти наверняка, где – то неподалеку, заготовил для себя берлогу, и ходит по тайге последние дни перед сильными морозами, чтобы вскоре залечь в неё на всю зиму. «Вот бы соследить и добыть медведя! - думал Андрей. - В два ружья, это сделать довольно просто, но вот дойти до зверя – это, конечно, проблема. Может придётся ещё и гонять его, когда он обнаружит преследование. Но, это можно было сделать, только тогда, когда и Борис будет хотеть этой добычи. А так, он всегда найдёт возможность оправдать свою лень или нерешительность... - Ах, как жаль! Как жаль!» – несколько раз про себя произнёс Андрей, и постарался переключиться на другое...
День клонился к вечеру. И без того низкое мутно-серое небо, стало быстро темнеть, и уже волнуясь, Андрей прибавил шагу – надо было поскорее выходить на покосы, в долину, где можно идти и в вечерних сумерках, и в темноте, не боясь заблудиться...
Вскоре, густой лес поредел, сосны словно расступились перед охотниками, а крупные деревья сменились тонкими стройными берёзами и впереди, сквозь заснеженные стволы, Андрей заметил прогалы, через которые была видна речная долина, покрытая лужайками – покосами, ровными как белое футбольное поле... Через десять минут, охотники уже бодро шагали по заваленной снегом дороге, с одиноким машинным следом, направлявшимся в ту же сторону, что и они...
За рекой, темнел сосновый бор, позади стеной стоял крупноствольный лес, покрывающий пологие холмы, и только впереди, вдоль широкой речной долины, были чистые, открытые пространства, где уже чувствовалось давнее присутствие человека...
Пройдя пару километров по белой, неприветливой, заснеженной «пустыне», приятели, уже в наступающих сумерках, увидели невдалеке, тёмный силуэт деревянной избы, в которой мерцающим огоньком светилось одинокое окно, а позади видны были и очертания надворных построек... Это был лесной кордон...
Во дворе большого дома, стоял зелёный «Уазик», и Андрей понял, что у лесника Василия гости. Отворив двери, они услышали гул голосов и при свете большой электрической лампочки, висевшей под потолком, увидели широкий стол за которым сидело несколько мужчин в лесной одежде, видимо хорошие знакомые Василия, которые закусывали и выпивали, по домашнему, в отсутствии хозяина. Поздоровавшись, Андрей спросил, где Василий, и один из мужчин ответил, что его нет дома, а они только недавно приехали и тоже ожидают его.
Скинув обледенелые рюкзаки в прихожей у порога, - в них, ещё во дворе сложили разобранные ружья, наши охотники, раздевшись – в доме топилась большая жаркая печка, на которой пыхтел весёлой струйкой пара большой алюминиевый чайник, - присели к кухонному столу, достали свою закуску и поужинали, запивая еду горячим и крепким чаем.
Лица их после дня проведенного на морозе раскраснелись и почти сразу после еды захотелось спать. Андрей хотел дождаться Василия и перед тем как лечь спать, вышел во двор немного освежиться. Он стоял и дышал чистым прохладным воздухом – снег к тому времени закончился. Вдруг, он увидел, что через невысокие слеги прибитые к деревянным столбикам, ограничивающих надворный участок, перелезает какой то мужик. Андрей насторожился, однако мужик, ещё не доходя до него, тревожно спросил: - Кто это?
Андрей, по голосу узнав Василия, ответил: - Это Андрей... - а подошедший лесник, явно чего-то опасающийся, с облегчением вздохнул и спросил: - А в доме кто?
Андрей коротко рассказал о приехавших в гости лесниках и о Борисе...
- Я тут зверя добыл, и мясо привёз на мерине – немного волнуясь пояснил Василий. - Помоги мне мясо перегрузить в сарай. Мерина, я вот там в углу огорода оставил...
Андрей, польщённый доверием лесника, пошёл вместе с Василием к лошади, понуро стоящей у забора. Но при приближении незнакомого человека, громадный и упитанный мерин с бочкообразной грудью, вдруг вскинулся головой явно с недружелюбными намерениями и Василий, хлопнув его по боку рукой, вполголоса заматерился: - Но-о-о... Балуй мне! – и обращаясь к Андрею заметил. – Ты с ним осторожней! Он посторонних не любит и начинает лягаться, если сзади подойдёшь...
Опасливо косясь на мерина, Андрей помог леснику снять тяжёлые брезентовые вьюки со спины лошади и кряхтя, они перенесли мясо в тёмный сарай, пахнуший душистым сеном и морозом. Потом, хозяин кордона, вместе с Андреем, пошёл в избу, и за ними неторопливо зашагал мерин, освобождённый от поклажи, седла и уздечки. Василий вошёл внутрь, откуда раздались приветствующие голоса, а Андрей почему - то задержался во дворе... И это было ошибкой...
Крупная, злая лошадь, чувствуя себя хозяином территории, вдруг ловко развернулась задом и стала теснить незнакомого человека в угол придворья, обнесённого высоким забором. Помня наказ лесника, об агрессивности коня, Андрей замахнулся на него рукой и заматерился басом, стараясь испугать полудикого «мустанга». Однако, мерин нисколько не отреагировал на угрозы и продолжал напирать на незадачливого охотника задом, переставляя тяжёлые подкованные копыта всё ближе и ближе к беспомощному человеку.
Тут Андрей обеспокоился не на шутку и снова закричал на мерина. Ему уже никак было не проскользнуть мимо копыт лошади – он неожиданно оказался в углу, между стеной дома и забором... Незадачливый молодой охотник, уже совсем было собрался лезть на забор, спасаясь от нападения неистового мерина, когда из избы с громким хриплыми матерками вывалился уже выпивший Василий. Мерин с неохотой отступил, мстительно следя за перемещениями Андрея. К счастью для человека, этот инцидент закончился всего лишь небольшим испугом...
Войдя с Василием в избу, Андрей, извинившись, сказал, что они с Борисом хотели бы лечь спать, чтобы завтра ещё затемно уйти дальше, в тайгу.
– А вон, ложитесь там в углу – показал ему Василий. – А мы с мужиками посидим, поговорим, да чаю попьём... И уже шёпотом добавил – Ты им про мясо ничего не говори...
Уже засыпая, Андрей думал о том, что в незнакомом месте, даже лошадь может покалечить человека. Каково же «бодаться» с медведем, да ещё в одиночку?.. Всё – таки хорошо, что мы с Борисом не пошли за медведем. Тут надо иметь такого напарника, чтобы и с ножом, если что, на выручку бросился. А Борис, явно не такой человек...
Уснули они быстро и спали крепко, до самого утра, - так сильно устали за прошедший день. Сквозь сон, Андрей слышал, как подвыпившие мужики гомонили за большим столом и всё затихло только после полуночи...
Естественно, когда он проснулся рано утром, все в доме ещё спали. Разбудив Бориса, они, старясь не шуметь, попили ещё тёплого чаю из хозяйского чайника, наскоро прожевали по бутерброду, и не простившись вышли из избы, в серую темень неприветливого утра...
Оглядевшись, охотники вышли на дорогу, которую Андрей хорошо запомнил из прежних посещений кордона, и зашагали на восток, в сторону начинающего синеть далёкого лесистого горизонта...
Вдруг, справа, они увидели силуэт передвигающегося по полю мерина, который кормился на закрайках покосов, разрывая свежий снег копытами и таким образом добираясь до травы, заваленной вчерашним снегом почти на двадцать сантиметров. Лошадь не обратила на проходящих людей внимания, а Андрей, вспомнив вчерашнюю «засаду», невольно выругался про себя...
Просёлочная дорога, по которой некогда вывозили заготовленный в округе лес, шла вдоль русла полноводного ручья, все вверх и вверх, по просторной долине, заросшей молодым лиственничником и смешанным лесом. Дорога была торная и потому, идти по ней было легко и приятно... Через полчаса уже рассвело и впереди открылись холмистые таёжные урочища покрытые чёрной щёткой леса на фоне девственно – белого, вчерашнего снега. Воздух был свеж и морозен, но разогревшись при ходьбе, охотника не замечали холода, сковавшего землю под снегом, крепкой бронёй.
Проходя через заросли густого, молодого лиственничника, они, вдруг, в стороне небольшого подъёма, услышали, как проревел сердитым басом олень – бык, видимо издали услышавший скрип снега под ногами охотников. Приятели остановились и Борис достал из рюкзака алюминиевую трубку, длинной с полметра и диаметром в два сантиметра. Приложившись к трубке, Борис округлил глаза от напряжения и с напором выдул из трубки звуки, очень напоминавшие рёв «зверя», - так местные охотники называют «песню» оленей - изюбрей. Андрей удивился простоте устройства и искусству «трубача», но промолчал и прослушивая округу, обводил внимательным взглядом придорожные чащи, прикидывая, как незаметно подобраться к ревущему быку. Снег при ходьбе, скрипел и шуршал под ногами и потому, незаметно, к чуткому зверю было не подобраться. Оставалось надеяться, что он сам разгорячённый страстью подойдёт на выстрел...
В лесу было тихо и выпавший вчера снег, словно толстым одеялом накрыл землю, засохшую, промороженную траву и унылые деревья. Никакие звуки не пробивались через это одеяло и потому, из округи, доносились только крики ссорящихся соек, в рощице кедровых насаждений, отстоявших от охотников на несколько сот шагов...
Судя по долетавшим до охотников «ответам» оленя – изюбря, он или стоял на месте, или медленно двигался по дуге, стараясь перехватить запахи, отвечающего ему «соперника». Андрей, попробовал выходить навстречу насторожённому, пуганному уже зверю, но снег так шумел, что звуки его шагов, разносились на сотни метров по округе. Видимо услышав крадущегося к нему человека, бык замолчал и стал уходить – как раз он то, не производил шума, аккуратно ступая своими острыми копытами, по свежевыпавшему снегу...
Подождав ещё минут двадцать, Андрей махнул Борису рукой, и тот спрятав трубку в рюкзак, вскоре догнал его и спросил: - А не пора ли нам чего-нибудь перекусить?
Андрей согласился, и они, отойдя от дороги несколько десятков метров, устроились под высокой кряжистой сосной, расчистили снег и на этом месте быстро развели большой костёр. Положив под себя рюкзаки, они, набрав подмороженного снега в закопчённый котелок, повесили его на таган над костром, а сами, достав хлеб, масло и колбасу, стали делать бутерброды, нарезая всё острыми охотничьими ножами, хищно поблескивающими у них в руках. Подогрев ломти хлеба на костре, и сделав некое подобие шашлыков из полукопчёной колбасы, сдобренной кружочками подмёрзшего лука, они быстро поели, а потом стали не торопясь пить крепкий, ароматный чай, перекидываясь короткими репликами. Потом, Боря вспомнил свою службу в армию и стал рассказывать как попал в спортроту, и стал играть за краевую армейскую команду на первенство сибирской зоны...
- Я в хоккей, начал играть ещё в раннем детстве, за клубную команду, потому что хоккейная коробка была прямо под окнами нашей квартиры. К семнадцати годам, я уже играл за взрослых, в хоккейном клубе, в нападении и у меня неплохо получалось. Единственно, что огорчало мою мать, так это постоянные синяки и травмы, обычные для этого вида спорта. После почти десяти лет игры в классных командах, я стал мастером спорта, но и тело моё всё покрылось шрамами, а ноги и руки не один раз сломаны или кости трескались - то на кисти, то на голени. Несколько раз шайба попадала мне в лицо и тоже оставила свои болезненные отметины...
Борис, сделал паузу в своём рассказе , задумался вспоминая перипетии спортивной жизни, а Андрей приглядевшись, действительно заметил несколько шрамов на лице своего напарника. Но вспомнив вчерашнее нежелание Бориса преследовать медведя, он подумал, что занятия спортом, совсем не делают человека безрассудным смельчаком...
А Борис, оторвавшись от воспоминаний, отхлебнул чай из кружки, вздохнул и продолжил: - Когда я завязал с хоккеем, встала проблема – чем заниматься в жизни дальше. К тому времени я уже был женат и требовалось определиться с дальнейшими планами... Вот я и пошёл к Саше в Вычислительный центр, экспедитором, а заодно стал осваивать механику вычислительных машин, чтобы помогать в их профилактике и ремонте...
Сделав паузу, Боря, налил себе остывшего чаю и продолжил: - Мы ведь с Сашей из одних краёв, из Забайкалья, где люди становятся охотниками ещё на школьной скамье... А больше там и заниматься нечем, - только водку пить по подворотням... Но вот после школы, Саня поступил в университет, а я провалял дурака в десятом классе, да и соревнования часто отрывали от нормальной учёбы... Кое - как сдал выпускные экзамены, и потому вынужден был пойти в армию, хотя знал, что вместо службы, буду как и прежде играть в хоккей...
Андрей, зная, как долго им ещё идти до зимовья, невольно стал крутить головой, рассеянно посматривая по сторонам и заметив это, Борис, не досказав своей истории, стал собираться...
Зимний, короткий день, незаметно, двигался к полудню, и собрав остатки еды в рюкзаки, охотники вновь вышли на заснеженную дорогу и двинулись вперёд. Андрей припоминал, что в вершине этой долины, где – то справа, был перевал в вершину речки, где в одном из распадков, была спрятана та зимовейка, куда они и направлялись спервоначала...
Погода, между тем вновь портилась. Небо, снова незаметно закрыли тяжёлые тёмные тучи, подул холодный ветер и из туч, по временам посыпался мелкий, крупчатый снежок, сдуваемый ветром с поверхности вчерашнего снега, подвижными перебегающими с места на место, косицами. Андрей заторопился, подгоняемый невольным беспокойством и Борис не отставал от него... После отдыха и хорошей еды, сил у таёжников прибавилось, и они быстро дошли до большого зимовья, стоящего на обширной поляне, где дорога и заканчивалась.
Не заходя в деревянный большой дом, срубленный лесниками несколько лет назад, во времена крупных заготовок леса в этом районе, походники проследовали без остановки дальше...
Мерно шагая по небольшому чистому пространству, вдоль замерзшего и засыпанного снегом ручейка, Андрей вспомнил, как прошлый год, уже в январе, он с Егерем и Бумажкиным, пришли сюда пожить несколько дней и поохотиться в этих пустынных местах. С ними были две собаки Егеря – Грей и Тунгус, совсем ещё молодой щенок, которого егеря попросили передержать какое –то время и натаскать вместе с Греем, друзья, студенты-охотоведы...

... Тогда, они с Бумажкиным, в первое же утро, вдвоём ушли в одну сторону, а Егерь с собаками в другую. Пройдя полукругом несколько километров Андрей и Бумажкин, вышли к молодому частому осиннику, выросшему на месте недавних вырубок. Весь снег в осиннике был истоптан заячьими следами и по предложению Бумажкина, охотники стали изображать охоту с собакой. Вначале в роли собаки выступал Андрей. Он шёл по свежему заячьему следу вдоль натоптанной грызунами тропы, а Бумажкин стоял и караулил вспугнутого зайца. «Облава» не удалась и тогда приятели поменялись местами. Уже Бумажкин разыгрывал роль гончей, а Андрей, стоял у тропы и ждал. В этот раз, приятель Андрея, выгнал зайца прямо под выстрел и тот не промахнулся...
Довольные и весёлые, охотники уже в сумерках возвратились к зимовью, а когда разводили костёр подле избы, из лесу выбежали собаки, а за ними, в белом халате появился и Егерь... Подойдя к костру, он с ехидной улыбкой спросил: - Ну как поохотились? - на что приятели со смехом показали ему зайца. Егерь кашляя от волнения вдруг произнёс: - А я лося добыл, - и потёр глаза правой рукой – этот его жест, всегда означал сильное волнение...
Друзья вскрикнули и чуть в пляс не пустились: – Где?! Давай показывай!
Дело было уже в сумерках и когда пришли на место, часы показывали около пяти часов вечера. Было уже темно, однако белый снег отражал крохи света от чистого, покрытого звёздной пылью небосвода и потому, приятели сразу заметили тёмную тушу лося, лежащего на краю небольшой поляны...
Егерь покашливая и волнуясь, стал рассказывать, как он услышал, что собаки кого-то погнали на соседней гривке: - Я понял, что они гонят кого – то в мою сторону и встал за ствол толстой берёзы... Через какое-то время, впереди на взлобочке, на белом, замелькало что-то большое и чёрное, и я понял, что это лось. Рядом и чуть позади, погавкивая весело бежали Грей с Кучумом, которые намеренно подгоняли зверя поближе ко мне...
Я приготовился стрелять , приложил стволы к берёзе, и когда матка – а я уже разобрался, что это она – подбежала на прямой выстрел, я, выцелив под лопатку, выстрелил... Она, как бежала, так и упала... И дело было сделано...
И Андрей и Бумажкин обрадовались такой удаче и с уважением поглядывали на Егеря. Пока они веселились и баловались, гоняясь за зайцами – он работал...
Приступили к разделке...
Разожгли большой костёр рядом с тушей добытого зверя. А Егерь, вдруг решил сходить в соседнее зимовье, где, по его предположениям мог охотиться знакомый ему лесник, с лошадью. Егерь хотел попросить эту лошадь, чтобы не откладывая, завтра же вывезти мясо в деревню. Так и решили. Опытный в разделке, биолог Бумажкин, будет возглавлять обработку добычи, а Егерь, сходит в зимовье, до которого по ближней лесной дороге, было километров шесть...
Когда Егерь исчез, растворился в ночной тьме, костёр уже разгорелся и высокое ровное пламя, хорошо освещало и ровную белую поляну, и чёрную тушу зверя, уложенного копытами вверх, на спину, в неглубоком снегу...
Мороз, между тем, как всегда бывает в ясную погоду, после снегопада, крепчал и обещал дойти градусов до двадцати. Лес, вокруг озаряемый всполохами пламени от высокого костра, стоял неподвижный и молчаливый, словно наблюдая за суетящимися вокруг убитого лося людьми. Длинная зимняя ночь, только началась и потому показалась приятелям бесконечной...
Охотники, наконец, с опаской приступили к разделке. Шкура, с грубым длинным мехом хорошо защищала даже убитого зверя от холода и когда вскрыли брюшину, куда натекло много крови от сквозного ранения, то над тушей поднялся легкий пар. Кровь, ещё долго оставалась горячей и раздельщикам, удавалось греть в ней замерзающие на морозе окровавленные пальцы, которые больше всего мёрзли на правой руке, держащей острый ножь... Работа спорилась и в процессе, биолог Бумажкин со знанием дела рассказывал и показывал Андрею, где какие органы и как расположены, что конечно же было интересно молодому охотнику...
Подрезав шкуру на ногах, чуть повыше копыт, сделали встречные надрезы вдоль внутренних поверхностей к паху и такие же надрезы на передних ногах. Потом осторожно сняли камасы,- светлые по цвету полосы меха на ногах, которые можно было использовать для обивки охотничьих широких лых или даже для изготовления женских унтов – обуви лёгкой и теплой. Потом, по кругу обрезали кожу на шее и соединив разрезы, распластали шкуру посередине брюха. А потом уже, подрезая непослушные участки кожи и отдирая их от мяса, принялись снимать шкуру, помогая себе кулаками. В костёр, время от времени, подкладывали все новые и новые сухие сосновые ветки, быстро и ярко прогорающие...
Прошло чуть больше часа, когда приятели, сняли шкуру и вывернув наружу большой чёрный желудок, наполненный полу переваренной осиновой корой, стали разделывать всю тушу на отдельные крупные куски. Резали ноги по суставам и Бумажкин, делал это своим большим скальпелем очень ловко и умело. Андрей учился у него , но не всегда получалось так же быстро и аккуратно, как у приятеля...
Было всего часов десять вечера, когда охотники заканчивали разделку и в это время, из снежно-лесной темноты, окружающей поляну, появился усталый Егерь и сообщил, что никого в зимовье нет, и что придётся заезжать сюда с машиной, прямо из города...
Втроём, быстро закончили работу, всё мясо, разделённое на большие куски, уложили под шкуру, а края присыпали снегом. Перед этим, отделили большую, податливо мягкую, чёрную, ещё теплую печень и добавили несколько кусков грудинки и сердце и сложили всё в полиэтиленовый мешок а, потом в рюкзак. Собак, во время разделки, взяли на сворки, чтобы не мешали в работе, а когда пошли к зимовью, то не отпускали их, чтобы возвратившись, они не раскопали оставленное мясо...
... К зимовью подошли уже часов в одиннадцать вечера и сразу стали растапливать печи, а их было две в таком большом зимовье. Из рюкзаков достали сливочное масло и большие луковицы, и Бумажкин взялся готовить печёнку на большой сковороде, висевшей на стене над печкой... Егерь, похваливая собак, стал подкармливать их печенью. И если Грей, ел аккуратно, то молодой Кучум, клацая зубами захлопывал челюсти с приличным куском печени и умудрялся глотать её не прожёвывая. По этому поводу, уставшие, но довольные приятели весело хохотали, подшучивая над оголодавшей молодой собакой...
По зимовью, постепенно разлился запах жареного мяса с луком и нестерпимо захотелось есть...
Наконец Бумажкин, выставил на стол большую сковороду, полную жареного дымящегося сладковатым паром мяса и охотники приступили к трапезе. Егерь ел постанывая и не обращая внимания на окружающих. Он устал и потому без улыбки слушал рассказы Андрея, которого изредка поправлял Бумажкин, как они гоняли бедного зайца в густом осинники, изрядно изодрав свои одежды. Собаки, тоже насытившись, залезли под просторные нары и затихли. Только Кучум, во сне иногда тонко повизгивал и пытался лаять, видимо в очередной раз переживая сцену погони за большим, чёрно мохнатым зверем с длинными беловатыми ногами на овальных, матово-чёрных копытах...
Сковорода, по размерам, наверное была рассчитана на целую бригаду лесорубов и потому, приятели наевшись, перегрузили остатки в стеклянные банки, плотно закупорив их от мышей и сложили их в рюкзаки, а рюкзаки подвесили на потолочную балку... К тому времени в зимовье стало не просто тепло, а даже жарко и потому, друзья, устроившись на нарах поудобнее, почти сразу заснули. Был уже второй час ночи и снаружи, морозная звёздная ночь, перевалила за середину, а яркое созвездие Большой Медведицы, повернулось вокруг Полярной звезды, почти на девяносто градусов...

... Всё это вспоминал Андрей, идя вперед Бориса и поглядывая по сторонам, начиная всерьёз беспокоится. Они уже прошли от зимовья несколько километров и хотя долина сузилась, но никак не заканчивалась, да и обзор местности вскоре перекрыли высокие деревья, стоявшие по краям долины, густо засыпанные снегом и казалось дремлющие, посреди мрачной, безветренной погоды...
Незаметно, они вошли в какой-то незнакомый Андрею, густой ельник, и охотнику всё чаще стало казаться, что они заблудились. А время приближалось к концу дня и в какой-то момент, Андрей начал понимать, что по свету, они уже не успеют подняться на водораздел, а ночью, найти специально спрятанное в малых распадках другой стороны таёжного хребта, зимовье не представлялось ему возможным...
Борис совсем поскучнел, шёл всё медленнее и медленнее, начиная заметно отставать от быстрого и неутомимого Андрея...
В это время, откуда-то из под ели, с заснеженной земли взлетела крупная птица, и Андрей, навскидку выстрелил. Глухарка, после грома выстрела, резко метнулась вверх и села на виду, на одной из длинных еловых веток. Борис увидев её, вскинулся, подбежал к Андрею и быстро заговорил: - Дай я?... Дай я стрельну! Андрей покосился на приятеля, но согласился, кивнув головой и Борис, метким выстрелом сбил глухарку на снег.
- Ну вот и с добычей – поздравил Бориса Андрей, радуясь, что охотничий азарт, хотя бы на время перебил мрачное усталое настроение своего напарника. Андрей, хотел тут же снять с птицы кожу вместе с перьями, как он это обычно делал, но Боря воспротивился и сказал, что он хочет показать глухарку дома, своей жене. Андрей не стал возражать и взбодрившийся этим маленьким успехом Борис, аккуратно уложил крупную птицу себе в рюкзак...
... К этому времени, в воздухе заметно потемнело и синие морозные сумерки, неожиданно, как это бывает только в начале зимы, захватили землю. Кругом стало темновато и неуютно и посоветовавшись с Борисом, больше для формы, Андрей решил возвращаться в большое зимовье. Им, уже явно не хватало светлого времени дня, не только чтобы дойти до лесной избушки, где их должны были ждать Егерь с Сашей, но и возвратиться в большое зимовье, которое они миновали несколько часов назад. Поэтому стали возвращаться по своим следам, и в какой то момент, выйдя на чистое место, вдруг справа, с водораздельного хребта, услышали изюбринный рёв. Остановившись, Андрей, слыша в этих волнующих звуках, какую – то фальшь, заметил Борису: - Это наверное ребята трубят, выйдя на хребет от змсовья, с той стороны водораздела...
Постояли – послушали и снова рёв «изюбра», пролетел над притихшей, заснеженной мрачной тайгой и Андрей уже уверенным голосом подтвердил свою первоначальную догадку: - Точно... Это они трубят... Но мы не будем им мешать. Уже темно и они в любой момент, могут возвратиться в зимовье, а нам подниматься туда нет никакой нужды... Заночуем в ближнем зимовье...
Услышав это, Боря с облегчением вздохнул – он сильно устал и брести по снегу непонятно куда, ночью, совсем не представлялось ему приятной прогулкой...
Приятели прибавили ходу и уже скоро вышли на большую вырубленную поляну, у дальней стороны которой, чернела большая бревенчатая изба – лесниковое зимовье...
... Сбросив рюкзаки на высоком просторном крыльце домика, охотники принялись заготавливать дрова и разводить костёр. Дров вокруг домика уже давно не было и потому друзья, разойдясь в разные стороны, стали искать и вытаскивать из под снега разные коряги и ветки лиственниц, стоявших по краю поляны.
После, Андрей начал растапливать печки и рубить дрова в доме, а Борис, разведя большой яркий костёр, принялся готовить мясную похлёбку, из принесённого с собой куска говядины, положенного в его рюкзак заботливой женой...
Костёр, постепенно набрал силу и ало - желтоватое пламя, освещало сине-белый неглубокий снег вокруг, играя яркими сполохами в ночи, делавшими заметным большие языка пламени на многие километры. Оба охотника очень хотели есть и и ожидание горячей и сытной пищи было своего рода испытанием силы воли...
Растопив печи и нарубив сухие ветки на короткие поленья, Андрей вышел из зимовья и увидел, что Боря, почему то возится, согнувшись над землёй, на границе дымящего костра. Подойдя, Андрей, уже предчувствуя беду, спросил его: - Ты что там делаешь?
... Боря выдержал паузу и приподняв голову, продолжая шарить пальцами в золе кострища виноватым голосом произнёс: - Тут катастрофа произошла... Я котелок перевернул и всё содержимое упало в костёр...
Андрей невольно нервно засмеялся, но услышав в голосе напарника тоску и уныние бодро ответил: - Ну это бывает... Ничего.... Мы сейчас соберём что можно, а потом помоем и снова поставим вариться...
Так и сделали, хотя про себя Андрей наделил своего неудачливого напарника, несколькими неблагозвучными эпитетами...
– Я попытался выдернуть из под тагана ветку, - пояснил вконец виноватым голосом Борис, - которая постоянно за ноги цеплялась. И так дёрнул, что вместе с веткой и таган упал, а котелок опрокинулся в костёр, будь он неладен!
Андрей молча собирал среди чёрных угольков кусочки нарезанного мяса, а про себя матерился, испытывая чуть ли не головокружение от слабости и голода...
Наконец, через час, приятели сидели уже за большим столом в доме, и при свете маленького свечного огарка, с жадностью ели мясо, прихлёбывая ложками прямо из неудобного котелка, мутную жижу бульона... Когда насытившись и отдуваясь, отставили опустошённый котелок с похлёбкой, им стало совсем хорошо... Разливая парящий, остро пахнущий чай, Андрей, стал рассказывать Борису, как они вывозили отсюда мясо, того самого сохатого, которого Егерь добыл из под Грея с Кучумом...
- Это случилось где-то через неделю, после того, как мы этого лося ели здесь в избушке с таким удовольствием... У Егеря, тёща, работает где-то в геологическом институте. И вот она уговорила одного знакомого шофёра, водившего «Уазик» начальника, вывозить ночью это мясо... Из города выехали часов около пяти, и сюда приехали, немного поплутав в темноте, часам к семи вечера. Была тёмная, но чистая и звёздная ночь. Подъехали мы сюда, насколько можно близко и втроём, я, Егерь и Бумажкин, пошли к спрятанному в лесу мясу. Дорога, - ты сам видел,- здесь глинистая и потому дожди прорыли посередине колеи такую канаву, что ни на каком вездеходе пробраться ближе не удалось бы. Мы взяли с собой фонарики, и большие рюкзаки с полиэтиленовыми мешками внутри. Но Бумажкин, почему – то взял с собой и широкие лыжи. Он всегда что-нибудь придумывает для облегчения таёжной работы. Подошли к мясу и при свете фонарей увидели, что наша схоронка обнаружена большими и малыми хищниками, и часть мяса была погрызена, а рысь, даже вытащила одну из передних ног и оттащив в сторону, пыталась её разгрызть, что ей и удалось - почти наполовину нога была обглодана...
Мы, поделили все мясо на три части и каждый, как мог утрамбовав мешки в рукзаки, потащили этот неподъёмный груз к машине, в которой остались Егерева тёща и водитель. Поначалу, нести было несложно, но уже на первом же переходе через канаву, заваленную снегом, пришлось попотеть, а дальше уже начались сплошные мучения... Бумажкин, где-то и вовсе отстал, стараясь из лыж сделать подобие нарт и нагрузить на них свою долю мяса.
Егерь, как обычно, упрямо закусив губу, ушёл вперед , я тащился вторым, а Бумажкин остался последним. Ночь была ясная, но холодная и тёмная и потому, я несколько раз, вместе с рюкзаком падал, но вставал и задыхаясь, вытирая пот со лба и бровей, кое-как дотащил свою ношу до машины. Спрятав мясо за заднее сиденье, я отдыхал, всматриваясь в серую ночную тьму перед машиной, в ожидании Бумажкина, но того всё не было и не было. Наконец, разволновашись, я вышел ему навстречу, желая помочь...
Идя вдоль глубокой промоины и таращась в белую заснеженную полутьму, впереди, где-то на дне промоины, я вдруг заметил копошение, а когда подошёл ближе, понял что это Бумажкин возится там, на карачках. Я его окликнул и уже заранее начал хихикать, предчувствуя комедию. Так и оказалось...
Во первых, нарт из лыж не получилось, и рюкзак привязанный к лыжам, то и дело сползал на снег и становился неподъёмным якорем. Наконец, намаявшись с этим сооружением, Бумажки взгромоздил рюкзак на спину, сверху, как попало, уложил лыжи и шатаясь пошагал вперёд, торопясь, понимая, что задерживает здесь всю «экспедицию»...
Однако, пройдя метров сто , он споткнулся, поскользнулся и упал со всего размаху в промоину, а сверху, на него упали и лыжи и мясо... В этом положении, я его и застал! Вот смеху то было! Конечно, хохотал я один, а он смущённо улыбаясь, оправдывался... Но это действительно было дикое зрелище – барахтающийся в канаве, в снегу, Бумажкин, а сверху над ним, торчат лыжи и громадный угловатый рюкзак, из которого во все стороны выпирало замороженное мясо...
... Закончив пить сладкий крепкий и горячий чай, да ещё и со сладкими медовыми пряниками, Андрей с Борисом немного воспряли духом, быстро разложились на нарах и подбросив в печи, новую порцию дров, заснули уже почти до утра...
Под утро, конечно стало прохладнее и потому, охотники из последних сил кутались в свои ватные телогрейки и поджимали ноги, ожидая, кому первому, этот полусон-полуявь надоест. Первым, конечно поднялся Андрей, выйдя на улицу, протёр заспанное лицо снегом и быстро разведя костёр, вскипятил и заварил чай. К этому времени и Боря поднялся и с недовольным лицом вышел на улицу...
Попили чаю, закусили бутербродами с салом и настроение немного поднялось. Решили, что в зимовье, на встречу с Сашей и Егерем нет смысла идти, и потому надо возвращаться домой самостоятельно – было уже утро воскресенья...
С утра, да после ночного отдыха, шагалось вперёд намного веселее и вскоре, приятели вышли на покосы, в долину речки, где стоял кордон лесничего. Он был дома один, и казалось, даже обрадовался гостям. Усадив их за стол, он налил им по большой чашке картофельного супа с большими кусками хорошо проваренной изюбрятины. Андрей, стал расспрашивать Василия, как он добыл этого зверя и тот с удовольствием и с подробностями, рассказал свою историю...
- Я, здесь уже знаю почти все звериные места, где и в какой пади они ревут. Вот, я на мерине, выехал пораньше, приехав на место, привязал его на полянке, а сам отошёл метров на сто и первый раз протрубил... Зверь мне тотчас и ответил, да совсем недалеко, в чаще, где ольшаник среди редкого сосняка растёт. Я карабин закинул за спину и тихонько стал к нему подбираться. Я знаю, что в это время, быки уже с матками и потому отзываться – отзываются, а навстречу не идут, а больше – стараются, не торопясь уходить и маток угонять... Вот я так перебежками, перебежками, сблизился с молодым быком и стал его в чаще высматривать. А он ещё иногда и голос подает и я почти точно знаю, где он в чаще стоит... Но на рожон не лезу и иду скрытно и тихонько. Зверю ведь стоит учуять или тем более увидеть человека. Он тут же убежит, и тогда «ищи его свищи»...
Андрей, отложтв ложку и положив локти на деревянный, хорошо оструганный стол, без скатерти, во все глаза смотрел на увлечённого свои рассказом лесника и представлял себе, как он мог бы сам, вот так жить, где-нибудь в лесной сторожке, и вот так же охотится с замечательными собаками на оленей, лосей, а может быть и на медведей...
А Василий продолжал рассказ, всё более погружаясь в воспоминания недавних приключений... - Наконец, я сблизился со зверем метров на сто и стал смотреть по низу, где видно чуть лучше, потому что мелкие ветки не заслоняют обзора. И тут, как всегда вдруг, я впереди, в чаще ольховника, заметил мелькающие коричневые ноги и тут же различил остановившегося быка, который стоял ко мне боком и внимательно смотрел в мою сторону, повернув голову на длинной шее...
Я тут же, не мешкая, вскидываю карабин, выцеливаю по лопатке и затаив дыхание нажимаю на курок. Выстрел бахнул, а я вижу что бык скакнул и потом опять остановился, только уже в чистом прогале. Ну тут я не сплоховал и выцелив его получше, бахнул снова... А зверь, после выстрела, как прыгнул вверх, а потом встал, как вкопанный и через время, вдруг повалился на снег... То я его хорошо видел в чаще, а тут, он вдруг исчез... Я бегом туда... Подбежал метров на двадцать и вижу из-за коряги его коричневый бок из снега торчит... Я конечно обрадовался, осмотрел его. Бык был справный, чистый и на голове рожки в пять отростков. Я потом понял, что это молодой бык, ещё без маток, которые вокруг знатных быков крутятся, чтобы если подвернётся, матку какую отогнать и быстренько своё удовольствие получить...
В окна кордона светило яркое чистое солнце и покосы, покрытые безупречно ровным слоем снега, отражали часть этого яркого света, радуя глаз. Боря, слушая лесника, начал тихонечко задрёмывать, видимо измученный холодной ночёвкой, но вздрогнув, словно стряхивая с себя сон, поводил широкими плечами и начинал таращить неподвижные глаза на рассказчика...
- Но самое интересное началось после, когда я зверя разделал и загрузив во вьюки, стал выдвигаться в сторону кордона – продолжил Василий, не обращая внимания на сонного Бориса... - В одном месте, мой мерин, вдруг забеспокоился и стал, поглядывая куда-то в одну сторону, в чащу молодого ельника, прядать ушами и перебирать ногами. Я на него прикрикнул, но он всё не успокаивался. И тут мы переехали совсем свежий медвежий след... Крупный такой медведище прошёл по тайге, может быть даже прошлой ночью. И тогда я тоже стал оглядываться. И вот, в какой-то момент, в лесном завале, метрах в ста от меня, чуть сзади и справа, я уловил какое –то шевеление, а когда присмотрелся, то увидел и здоровенную медвежью башку, которая, как пень торчала на снежном фоне в этом завале... Я не мешкая соскочил с мерина, отпрыгнул шага на три, выбирая позицию и приложившись, стрелил, выцеливая его по башке. Но я сам же и увидел, как пуля, почему-то, с метр в стороне, по ветке ударила и с неё снег посыпался...
Тут, мой мерин, которого я забыл привязать, как прыгнет, и намётом пошёл от меня в сторону дома, видимо хватив ноздрями медвежьего, крепкого духа. Я ему кричу: - Стой зараза! Да где там. Он через минуту уже из виду скрылся и остался я один на один с этим медведищем! А деваться то некуда... Хорошо, что медведя, мой выстрел тоже наверное испугал. Он из этого завала, пока я за мерином смотрел, выскочил и ушел, не стал меня дожидаться... Но ведь я то, этого ничего не знал! Напугался конечно, тем более знаю за своим карабином, что он пули крутит и может далеко в сторону разбрасывать... Постоял я постоял, поозирался, да тихонько, с оглядкой, пошёл по следам своего шального мерина...
Боря чувствуя, что вот-вот его сон сморит, поднялся, налил из большого чайника, стоящего на горячей плите, крепкого чаю и стал прихлёбывать, положив в кружку несколько ложек сахару...
- Ну а дальше что? – подтолкнул лесника к окончанию интересного рассказа, Андрей.
- Ну а дальше,- продолжил Василий - я вскоре увидел стоящего среди деревьев мерина и конечно обрадовался. А до этого шёл и озирался, всё боялся, что медведь может пойти по моему следу и попробует меня перехватить где-нибудь в чаще. Подошёл я к своему коню, а он стоит, дрожит всем телом и на меня щерится, а вьюки с мясом у него под брюхом висят. Потому и остановился, что перетяжка крепления вьюков лопнула и вьюки под брюхо сползли... А так бы на кордон и убежал, змей. Он тут все места не хуже меня знает... Вот тогда, я и припозднился, пока мерина развьючивал, да подвязку чинил, да потом снова вьюки крепил. А как подъехал к дому, увидел машину и подумал – кого там нелёгкая принесла? А тут и ты вышел на двор...
От съеденного сытного супа и выпитого чаю, у Андрея, как и у Бориса на щеках выступил румянец и невольно стало клонить ко сну. Зная, что впереди ещё три часа ходу, Андрей поблагодарил лесника за обед и и стал собираться. И Боря тоже засобирался, потому что крепкий чай стал действовать и сонливость прошла...
... На сей раз неудачливые охотники, возвращались в Ерши по лесной дороге, уже и не думая о попутной охоте, а стараясь пораньше прийти в посёлок.
На середине пути, в низинке, между двумя холмами, они у дороги издали заметили разворошённый большой муравейник, а когда подошли ближе, то увидели крупные медвежьи следы, истоптавшие всю округу и поняли, что муравейник разворошил тот самый крупный зверь, на следы которого они вышли в первый день своего похода и который, судя по всему, так напугал опытного лесника Василия. Покопавшись в развороченном невысоком конусе муравейника, Андрей нашёл стеклянную бутылку, медведем вывернутую из недр старого муравейника. Видимо он искал муравьиные личинки, и наверное уже начиная страдать от голода.
«Вот так медведи и становятся шатунами» - подумал Андрей и невольно, внимательно осмотрел всю округу. Конечно, после ночи, когда медведь сокрушил муравейник, времени прошло много, и зверь за это время уже мог уйти довольно далеко. Да и сил, и решимости преследовать хозяина тайги у охотников уже не осталось. Хотя будь рядом с Андреем, кто-нибудь посмелее и поопытнее, он Андрей, согласился бы ещё на одну ночёвку даже на снегу, лишь бы попробовать добыть такой знатный трофей...
Однако Борис уже изо всех сил рвался домой – он устал, был сильно разочарован и настроение ему поддерживала только убитая капалуха, которую он хотел представить жене в качестве трофея. Она вовсе не одобряла его походы в леса и даже поездки в пансионат...
К тракту, охотники вышли уже в сумерках...
Борис, попрощавшись с Андреем, остался на автобусной остановке, ждать маршрутного автобуса из Листвянки, а Андрей пошёл в домик, к Егерю. Его цивильная одежда и все вещи были там. По ходу, он рассуждал о том, что женатый человек уже не свободен в своих поступках и ему это не нравилось. Казалось Боря был здоровый и успешный мужик, а вот «боится» возвратиться домой без добычи и даже такому трофею, как глухарка, рад...
«А я – думал он сворачивая с асфальтированной дорожки на тропу к домику Егеря – хожу в лес, потому что мне это нравится и потому, что в лесу я могу ощутить себя подлинно свободным, чего в обычной жизни не бывает. Лес – сам по себе для меня праздник, вне зависимости от добычливости или отсутствия трофеев. В тайге, я многое вижу и многим искренне восхищаюсь. Природа для меня – как вечная книга с постоянно меняющимся увлекательным содержанием. В тайге, я не гость, а неразрывная часть, пусть совсем крошечная, этого большого природного единения. Когда я охочусь, я следую извечному инстинкту человека, инстинкту охотника, помогающий мне увидеть всю красоту и многообразие мира, неиспорченного гуманистическими причинами и мотивами. Именно охота и заставляла придумывать человека всё новые и новые орудия ловли и преследования зверей. Но даже и сегодня, несмотря на владение ружьём, способным поражать жертву на большом расстоянии, добыть крупного зверя очень непросто. В лесу его никто не привязал на радость охотникам и потому, надо пройти сотни километров впустую, прежде чем тебе повезёт...»
Тут он увидел тёмный домик Егеря и понял, что Саша и сам Егерь ещё не вернулись из похода. Андрей, которому Егерь так и не показал, где хранится запасной ключ от домика, решил ждать и чтобы не мёрзнуть, устроился в открытом сарайчике, приспособленном для летнего сна на улице и стоящего рядом с домиком, но на участке Дяди Васи – Ленского Бурундука. Найдя на полатях, кусок толстого брезента, он завернулся в него и согревшись, задремал, вспоминая о всех перипетиях прошедшего похода...
Казалось, что Андрей, только на минутку закрыл глаза и тут же, его разбудил лай собаки за стеной. Это был Грей, услышавший в сарае легкое шевеление. Затем послышались мужские голоса и в сарай, посвечивая себе фонарём, заглянул Егерь. Андрей уже проснулся и подрагивая всем телом, встал с полатей и перешол в домик...
Войдя в дом, Егерь с Андреем – Саша ушёл к себе в пансионат – вскипятили чай, попили горяченького и поели немного, сделав бутерброды из чёрствого хлеба с маслом. Электрический свет неприятно слепил глаза и отвыкший от благ цивилизации, Андрей с раздражением отворачивался от назойливого освещения...
Егерь в это время, рассказал Андрею, что охота была неудачной и изюбри, если и отвечали на трубу, то с одного места... А подойти на выстрел незамеченным, к осторожным уже быкам, из-за скрипящего и хрустящего подмороженного снега , было очень трудно.
– Зато мы – привычно «постанывая» и пережёвывая подсохших за три дня хлеб, рассказывал Егерь, - когда зашли в вершину Бурдугуза, свернули с дороги и пошли к зимовейке по прямой и там Грей, неожиданно угнал медведя от его берлоги... Тогда ещё шёл снег и мы подойдя к брошенной небольшим медведишкой берлоге, застали там Грея, который ощетинившись вынюхивал медвежьи запахи и насторожённо озирался... По следу идти было бессмысленно, потому что были уже поздние сумерки и мы, заметив место, отправились дальше, в зимовье. Думаю – продолжил Егерь после небольшой паузы – медведишко этот назад в эту берлогу уже не вернётся, но я на всякий случай пометил место, сделав затесь. Это конечно очень далеко и вряд ли мы туда зимой пробьёмся... Но посмотрим...
Андрея, немного удивил равнодушный тон рассказа, но он промолчал и стал рассказывать о своих приключениях с Борисом, о неудачном троплении большого медведя, о леснике, о добытом им изюбре... Егерь, то ли от усталости, то ли от привычного равнодушия к рассказам Андрея, слушал невнимательно и потому, Андрей прервал свой рассказ, не закончив...
Скоро, попивши чаю и переодевшись в «цивильное», Андрей и Егерь, поглядывая на часы и забросив за спины лёгкие рюкзаки, быстрым шагом поспешили на остановку – в десять часов вечера оттуда отправлялся последний маршрутный автобус в город...

Март 2011 года. Лондон. Владимир Кабаков.





С другими произведениями автора можно познакомиться на сайте http://www.russianalbion.narod.ru/
или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?" http://russianalbion.narod.ru/linksIstina.html