ЖЕРТВА СПАСЕНИЯ

( По мотивам рассказа Джека Лондона "Кулау-прокажённый".)

* * *

- Братья и сёстры! Я обращаюсь к вам, и моё сердце будет сейчас говорить. Море не спорит с ветром, а солнце не дарит свет избранно. Так и моё сердце - разум стал ему другом, а слова, идущие от него , призваны согреть ваши души. Братья и сёстры! Настал день великого соблазна. Посмотрите вниз. У подножия горы высадились солдаты, и в их руках ружья. На нашем острове гости. Нам не стоит сомневаться в их намерениях. Все мы знаем, что значит ружьё в руках мужчины. У нас тоже есть ружья, и среди нас немало достойных мужчин. Но давайте прежде подумаем, стоит ли нам быть похожими на рыб, которым закинули приманку в надежде поймать на крючок. Посмотрите на этих солдат. Они молоды и не знают жизни. Им дан приказ убить нас, и для них мы звери, лишённые защиты закона. Их закона. Но они даже не представляют, насколько закон, придуманный людьми, слаб. Сейчас они думают, что сделают хорошее дело, всадив в наши тела кусок свинца. Их закон даёт им право думать так. Их закон вкладывает им в руки ружья, а в голову заверение, что это хорошо. Но они ошибаются, ибо мы также жили когда-то, повинуясь этому закону. Закон говорил нам: надо чтить закон. И мы чтили. Закон говорил нам: надо работать. И мы работали. Закон говорил: надо подчиняться. И мы подчинялись. Мы служили закону и потому думали, что каждый день можем спокойно смотреть на восход солнца.

Говоривший мужчина смолк и медленно обвёл взглядом сидевших полукругом людей. Как сильный ураган, пронёсшийся внезапно, сеет следы разрушений и изменяет вид местности до неузнаваемости, так человеческий облик всех сидевших людей был изменён страшной болезнью, имя которой - проказа.

- Людской закон обманул нас, - тихо продолжил мужчина, - мы не переступали его, но он отверг нас. Отверг за то, что мы больны этой странной болезнью, от которой наше тело гниёт, не будучи умершим. Отверг за то, что мы больше не можем служить ему. Отверг за то, что в нас познаётся его слабость.

Тяжело переводя дыхание, мужчина опять сделал паузу.

- Виноваты ли мы в этом? - задал он вопрос и пристально обвёл взглядом сидевших. Его лицо с чёрными впадинами вместо щёк и зияющей дырой на месте носа казалось кощунственной маской из пьесы безумного автора. - И да и нет, - не дожидаясь ответа произнёс он, - виноваты, потому что считали этот закон мудрым, и не виноваты, потому что верили ему.

На этот раз молчание мужчины длилось значительно дольше. Сжимая руками книгу в кожаном переплёте, он устремил взор в безбрежное морское пространство, окружавшее остров, и, казалось, уже никого не замечал. Сидевшие люди тяжело вздыхали и покачивали головами в знак согласия с сказанным. На копошившихся внизу, у кромки воды, солдат никто из них внимания не обращал.

Наконец мужчина прервал затянувшуюся паузу.

- Людской закон слаб потому, что выдуман людьми. Человек создаёт закон для таких же как он, требует, чтобы его соблюдали, карает, когда считает нужным, раздаёт милости, когда считает нужным. Человек считает, что вправе присвоить удел Бога. Но Бог смеётся над ним. Не может созданное из праха и превращающееся в прах обладать мудростью, сравнимой с Божьей. Не может закон, выдуманный людьми, дать соблюдающему его нечто подобное Божьей милости. Но есть Высший Закон. Закон, созданный не людским разумом. Посмотрите на свои жизни. Они подтверждают мои слова. Вот ты, Лиликита, скажи нам, нарушала ли ты придуманный людьми закон?

Вопрос говорившего был обращён к женщине. Над её лицом болезнь потрудилась особенно коварно, ровно наполовину страшно обезобразив его. Нетронутая часть свидетельствовала о былой красоте и молодости. Её фигура имела удивительно совершенные формы. И если взгляд на неё падал сбоку, она поражала почти неземной красотой. Вопрос, казалось, застал её врасплох, но она довольно быстро ответила на него хриплым, свистящим голосом:

- Нет, Мауи, я не знаю за собой нарушений людского закона. Никто никогда не ставил мне в вину это.

- Верно, Лиликита. Ты соблюдала людской закон. Ты была актрисой в нашем театре и радовала людей своим пением. Радовала ты многих и своей любовью. Но ещё больше мужчин теряли из-за тебя головы. Тебе нравилось играть мужчинами. За твою благосклонность они были готовы на всё. Ты разрушила многие семьи, Лиликита. Многие навсегда потеряли из-за тебя покой и ищут его теперь на дне бутылки. Ты права. Людской закон не ставит тебе в вину это. Нет в людском законе обвинения красивой и лёгкой на ум женщине, которая поёт в театре. Но ты принесла много горя, Лиликита, и тебя обвинил Высший Закон, ибо он не только милует, но и наказывает. И теперь ты, Лиликита, говоришь голосом, похожим на шипение змеи, а твой правый глаз не хочет видеть левый. Свершилась Высшая справедливость. Твои дела стали обвинением тебе, и людской закон не в силах защитить тебя. Не может он защитить, хоть и кричит повсюду, что соблюдающий его может спать спокойно. И теперь он уже не за тебя. Теперь он посылает против тебя солдат с ружьями, желая поскорее стереть само твоё существование. Людской закон не хочет признавать свою слабость!

- Теперь ты, Калуа, расскажи нам, нарушил ли ты закон, придуманный людьми? Все мы знаем, что Калуа был смотрителем соблюдения закона, ведь ты был таковым, верно, Калуа?

Вопрос Мауи был обращён к мужчине, у которого болезнь пощадила лицо, но безжалостно изуродовала руки. Скрюченные и утратившие суставы пальцев, они казались чем-то чужеродным на его теле.

- Верно, Мауи. Раньше я был смотрителем. Я стоял на страже закона и был горд этим. Людскому закону не в чем обвинить меня.

- Что ж, другого ответа мы от тебя и не ожидали. Все мы знаем, как тебе нравилось служить ему. Но теперь этот самый закон не хочет знать тебя. Так в чём ты провинился перед Богом? Твою вину не может скрыть тело, но признаёт ли её душа?

Калуа сделал отчаянную попытку смахнуть изуродованными руками навернувшуюся слезу. Слова Мауи затронули в нём самое сокровенное. Слёзы, выступившие на его глазах, были не слезами жалости к себе, но слезами раскаяния. Это понял каждый сидевший на скалистом утёсе, внизу которого пенилась разбиваемая острыми камнями волна. Чувствуя, что его усилия не приводят к желаемому результату, он перестал обращать внимание на слёзы и с горечью в голосе произнёс:

- Моя душа страдает не меньше тела. Она рвётся на части, когда я думаю о своей вине. Я сильно виноват перед Богом, и закон жизни справедливо наказал меня. Было время, когда я сам гнал больных проказой, а если они не хотели отправляться в тюрьму на Молокаи, я убивал их. Так мне велел закон, придуманный людьми, а вот так наказал меня закон жизни, -закончил Калуа и вытянул вперёд в знак подтверждения своих слов изуродованные руки.

Мауи обвёл взглядом сидящих.

- Может быть ты, Монокуи, хочешь тоже сказать о своей жизни? - обратился он к женщине с чудовищными следами болезни. Волосы её торчали пучками, кожа лба бугристыми складками нависала над глазами, а уши растянулись до плеч.

- Да, Мауи, мне есть что сказать, хоть и язык мой уже не гоняется за словами. Прежде, когда я имела цветущее тело и лицо женщины, этот самый язык неудержимо болтался у меня во рту и приносил много зла людям. Он не хотел говорить мужчине хорошо о его женщине, или женщине о её мужчине. Мой язык сеял ссоры и вселял в человека вражду. И вот теперь закон жизни сделал то, что должен был сделать. Мне не за что обижаться на него, - спокойно ответила она.

- А ты, Талакайа, хочешь сказать? Ты занимал немалый пост в нашем городке и умел восхвалять людской закон, - спросил он мужчину, открытые части тела которого покрывали гниющие струпья.

- Да, я раньше восхвалял людской закон. Более того, я нередко сам привносил что-то в него. Но поступая так, я становился выше самого закона, ибо не выше ли родитель дитя своего? Моё положение позволяло мне делать иногда то, что запрещалось этим законом, но он всё равно охранял и служил мне. Среди поступков, которые я совершил, немало отвратительных перед Богом. Не стоит говорить о них. Они в самом деле отвратительны, - мужчина сокрушённо покачал головой. - Людской закон слаб. Ему легче было не замечать мои мерзости, чем наказать меня, а закон жизни всесилен и вездесущ. Теперь я живу в его наказании, - завершил свою речь Талакайа.

Мауи перевёл взгляд на солдат, которые, выстроившись в шеренгу с ружьями наперевес, готовились подняться на утёс по пологому склону.

- У нас осталось мало времени, - произнёс Мауи. - Людской закон выгнал нас из мест, где мы родились, людской закон преследовал нас, пока мы не собрались на этом острове в надежде, что оставят в покое. Но людской закон не хочет оставлять в покое тех, кто попирает его. Нам предложили выбор: либо в тюрьму на Молокаи, где несущим Божью кару предстоит принять и кару людскую, либо расстрел. Но людям не за что карать нас, а этот остров сам по себе делает нас безопасными.

Мауи тяжело перевёл дыхание и опять бросил взгляд на солдат, которые уже начали карабкаться по склону. Затем он продолжил:

- Солдаты хотят убить нас. И мы должны сделать выбор: либо взять, кто может, в руки ружья и доказать им, что мы тоже умеем стрелять, либо... - Мауи замолчал и судорожно сжал книгу. - Эти солдаты молоды и не знают закона жизни. Они сейчас делают то, что когда-то делал и ты, Калуа. Но они не ведают что творят, а мы знаем, что их ожидает впереди. Над ними навис меч Всевышнего Закона, Закона жизни, и если они начнут убивать нас, этот меч неприменно найдёт, как покарать их.

Мауи опять сделал небольшую паузу.

- Наши дни уже сочтены. С ружьём в руках, отстаивая право жить на этом острове, или без ружья. В тюрьме на Молокаи, или в свободных мучениях здесь, вряд ли кто из нас протянет больше года. А этих молодых солдат людской закон послал убить не нас, ибо нельзя уже нам принести большего вреда, чем когда-то мы принесли сами себе. Этих молодых солдат людской закон послал добыть наказание себе. И мы единственные можем сейчас не допустить этого. В наших силах дать сейчас этим молодым солдатам возможность не переступить Закон жизни, и мы должны это сделать.

Взгляд живого скелета, коим казался Мауи, его слова, звучавшие резко и отрывисто, словно брошенные в благодатную почву семена, мгновенно прорастали и крепли в больных телом, но выздоровевших душой людях.

- Ты правильно говоришь, Мауи! Мы с тобой, Мауи! - неслось со всех сторон.

Мауи снова посмотрел на солдат. Самые ловкие уже приближались к ним на расстояние ружейного выстрела.

- Братья и сёстры! Мы не можем больше медлить. Я хочу, чтобы вы, как и я, пожелали доброй жизни этим молодым солдатам и доброй жизни их детям. Меня радует то, что мы ещё можем сделать хорошее дело. И пусть это будет утешением всем нам. А теперь возьмёмся за руки, братья и сёстры! Сзади нас обрыв, и мы знаем, что делать.

Взобравшись на утёс, солдаты были немало удивлены внезапным исчезновением тех, кого они уже перестали считать людьми. Утёс, на котором они видели прокажённых в последний раз, можно было покинуть только двумя путями. Но по одному из них пришли солдаты, а другой обрывался в пропасть, внизу которой волны покрывали пеной острые камни...




© Copyright: Вадим Кулик, 2009
Свидетельство о публикации №209100500547