Дом

Дом.
Шумное шоссе опустело ночью. Легкий ветер пробежался по горячему асфальту, и полетел по светлой летней ночи на узкую, старую улицу. Она соединяла два вполне современных, и таких омерзительных района. Там, среди всего этого яркого света, звука, пронзительного грохота сотен мобильных телефонов, голосов людей, тяжелого дыма машин никто не замечал главного – что вокруг нас жизннь. Жизнь – это то сознание, что все хорошо, что ты живешь. Когда говорят, что хочется жить. Почему так хорошо иногда вырваться из этого душно городского плена? А ведь этого и не совсем нужно. Просто сделайте вдох, и если не отравитесь ядовитыми газами, то сможете разглядеть все. А лучше – найдите тихую улицу, и осторожно ступая, чтобы не потревожить той самой жизни, которая вместе со временем решила отдохнуть на кирпичах того-самого дома, пройдите по старому, сыроватому и потрескавшемуся асфальту. И молчите – деревья и так все чувствуют.

Вдруг, трескануло в темноте, и погас одинокий фонарь. Он и сам чувствоал себя здесь совершенно нелепо, да еще и светиться приходилось… Перебивать робкий, слабый свет земли, сияние зеленых цветущих веток и мерцания прохладных луж было очень неприятно, да и просто непочтительно. И вот, когда электрический ненужный свет погас…
Темый сумрак летней московской улицы согревался мягким светом неба, которое, не успевая забыть свет солнца, просеивало сквозь тонкие облачка свет луны. Ночь звенела легкой тишиной и ждала, когда наступит день. Воздух отдавал горчичкой – привкусом ожидания.
Редкие окна светились электрическим светом. Этот свет горел то теплом, доверием, то болезненностью бессонницы. Редкая птица тревожила тишину, а облака тумана опадали росой на паутине проводов, на черных, толстых нитях… Ночь ждала утра.
В пять часов утра первый осторожный луч просочился сквозь листву и упал на асфальт. Что-то должно было произойти в этот день! Было в воздухе нечто такое, что намекало на удивительность, необычность дня. И солнце тоже чуяло это. Наяные лучи попали на желтоватые стены дома, осветили темные стекла окон. Противоположная сторона улицы с в точности таким же домом оказалась неосвещенной. Зашумел ветер – поднялись в воздух пылинки, подогретые солнцем. Простучал низенькими каблуками первый прохожий – это узкоплечий парень со странным портфелем летит в институт. Еще рано, но… Эти дома, и эта улица!.. И все так здорово. Ведь нельзя упустить возможности пробежаться по старому асфальту, по новой, образовавшейся за ночь луже! В душе у студента все поет, ведь… Это невозможно объяснить, но необычайная ярость, и счастье, и светлая грусть, которая происходит в душе весной, когда так хочется петь, смеяться и плакать, когда нельзя вести себя тихо, или нет, можно, но только в сердце, внутри все равно все будет каждую минуту все звенеть, греметь и обрываться…
Легкое изумление осветило лицо студентика и он с досадой, как будто отгонял комара или муху, вынул из уха наушник от МР3-плеера. Выключил тоненькую пластинку, которая мешала этой надоевшей музыкой. И тогда стало легче.
Весенний, зеленый свет падал откуда-то сверху. Никого из прохожих на было, и хорошо – никто не нарушал эту удивительную тишь и покой. И погода была удивительная. Подойдет старое, давно выброшенное, неуместившееся в современной жизни, не догнавшее людей, слово: «славный».
Парень вздохнул и остановился. Впереди будет школа, в которой когда-то учился он. Там есть маленькая скамейка под огромной сосной. Там так здорово, она выходит именно на эту улицу и там так пажнет смолой… Особенно весной. Или когда какой-нибудь брошенный на этой самой скамейке Ромео-неудачник вырезает свое имя на этом чудесном дереве… И тогда студент решил, что не пойдет в институт сегодня. Это совершенно не нужно. Будет лучше, если он останется здесь.
Под огнем летевших прочь лепестков вишни, черемухи и груши, парень прокрался по тропке меж деревьями в заветный уголок и кинул сумку на лавочку. Сам он сейчас был счастлив – просто счастлив. Он сел на скамейку, и вытянул ноги на асфальте – благо, скамейка была невысокая, а сам парень – длинный.
Солнце пригревало, а ветер спокойно обвевал его лицо. Это было хорошо, удивительно хорошо. И эти наглые мысли, обычно заглушаемые волнами звука и музыки, теперь совсем не лезли в голову. Было просто очень хорошо.
Студентик не знал, сколько так он провалялся. Но долго – уже прозвенел в школе звонок, и парня опять загнало в эти рамки времени, которые ослабили свою звериную хватку на короткий промежуток жизни. Он встал, и сообразив, что не сможет через каждый академический час слышать голос звонка, который так ненавидел одиннадцать лет, он схватил сумку и отправился на улицу. Снова.
Сам не понимая, почему, ему все что-то вспоминалось… Он то думал о том, как в детстве разбил коленку в своем доме на лестнице, то о своей двойке по литературе в пятом классе… Он не мог понять никак, почему нужно было топить Му-му… Ему это жутко не нравилось…
Вдруг студент остановился, и увидел дом, который не замечал ранее. Этот желтый, старый-старый дом, с бордовыми окнами. Он терялся в зарослях только-только распустившейся акации, и он вдруг почувствовал, что ему нужно туда. Там, где-то с той стороны должно быть место.
Стдент обощел дом, и даже когда его окликнула какая-то мамина подруга, он не обернулся, а пошел только быстрее. С другой стороны акации не елись постоянно хоть и редкими, но едкими выхлопами машин, и разрослись здесь только шире. Те, кто жили на первых этажах только и видели утром, что яркий зеленый свет…
Парень зашел в подъезд без всякого уже ставшего привычным кодового замка и сел на уютный широкий подоконник на первом этаже. Здесь было так хорошо, спокойно… Узкомордая белая кошка с хитрыми зелеными глазами кокетливо выплыла из-под лестницы и приземлилась в легком прыжке рядом с нашим героем. В ее умных кошачьих глазах читалась беспредельная убежденность в своей правоте – уж она-то знает то, что людям недоступно!
Целый день юноша провел на этом подоконнике. Больше не было никаких тайн у него – все знал этот дом. Он, как добрый старый друг принял его, и теперь ему не хотелосьуходить отсюда. Да и вообще – зачем? Эти злые, бездушные дома вокруг, высоким кольцом зажали все, - и воздух, и жизнь. И ведь только здесь она есть, только здесь она настоящая…
Студент вздохнул побольше вкусного воздуха, запаха старого бетона и тени от зеленых, теперь приятно-темных в вечернем свете, и пошел домой. Ему казалось, что жизнь вокруг него изменилась и теперь уже навсегда – он никогда не сможет выкинуть из головы этого дня. Сегодня в его сознание проникло нечто очень важное – он еще не совсем понимает, что это такое, но это теперь в его сердце, и у него еще будет время подумать.

Целый месяц юноша приходил в этот дом каждый день. Родители не понимали, где он пропадает, почему плюнул на учебу. Почему его друзья каждый день названивают и ищут его? Почему он стал замкнутым и молчаливым? Что это за мечтательное выражение глаз, задумчивое, серьезное и очень счастливое? Что это? Никто не знал, и вряд ли, сейчас уже бывший, студент мог дать на это ответы. Этот дом стал его храмом, его второй душой. Когда он находился там, все казалось совершенно простым и понятным – было ясно, где добро и где зло. Он не понимал теперь, как мог жить раньше.
Его жизнь стал одним – защитой этого дома. Возмутительное объявление, что дом готовится к сносу, стало не просто ударом для юноши – этол стало для него отступной точкой. Одной разборки хватило, чтобы он навсегда отказался от общества людей.
Жильцы давно съехали со своих квартир, дом пустовал, хлопая раскрытыми окнами – ветер носился по пустым квартирам, птицы летали по опустевшим, разоренным комнатам. Юноша ненавидел людей, когда-то живший здесь за то, что они сдались без борьбы. Они бросили свой родной дом.
Его родителей не было дома, когда он решил, что больше не вернется домой. У него было все, чтобы жить – у него был дом. И ему ничего больше не было нужно. Его родители пришли, и сразу поняли, почувствовали по молчаливой, смущенной темноте в квартире, что больше им не на что надеяться – они потеряли своего сына. И они не знали, где искать его и что делать.
Через неделю он пришел, как дикий зверь, приблудился домой. Он почти не разговривал. Его не колышили крики отца и слезы матери. Но больше они не выпустили его на улицу.
Не замечая того, его жизнь рушилась по частям, он продолжал. Его привычная жизнь – институт, дом, - все стало таким второстепенным и ненужным, что забылось, и не вызывалось более в его памяти. Все говорили, что это конец, а ему казалось, что только начало.
Настало утро. Он лежал на кровати, и смотрел в окно. Ничего,кроме бесконечного майского неба не было, так как они жили на шестнадцатом этаже. Он лежал, так как боялся встать – он терял равновесие, так как даже через толстые перекрытия чувствовал , как далеко земля, и падал, стоило только встать.
В комнату вошла мама и стала что-то говорить ему. Она говорила, и уже даже не ждала ответа, так как уже привыкла к его молчанию. Он не говорил ничего. И только этот равнодушный взгляд со своимим мыслями, давал понять, что он пока еще жив.
Проходили дни. Он потерял счет времени, так как слишком много было в его душе, гораздо больше, чем снаружи. Ему было все равно. Он скучал и сох из-за этого, его не отпускали домой. И именно сегодня отчего-то ему было страшно и больно. Сколько дней он не был там? Что там произошло?
Он встал. И схватился за спинку кровати - его пошатнуло. От голода ли, от страха высоты – не важно, но ему пришлось держаться. Медленно, по стенке он прокрался по стене, будто бы она могла удержать его, и вышел. Была тишина и темно – оказалось, была ночь. На столике под зеркалом лежал ключ. Он взял его тонкими пальцами и открыл дверь. Тихо полился свет из коридора, ослепляющий и холодный. Юноша вышел. Удивительная, не ощущаемая раньше опаска трогала его сердце, и он никак не мог справиться с этим чувством. Но он точно знал, с чем это связано.
Пробираясь пешком по лестнице с шестнадцатого этажа, (он побоялся лезть в лифт) он сполз по стенке уже на первом, и вылетел из подъезда. Ему стало нобыкновенно хорошо на улице, так как он был на земле, и она держала его. Он вдохнул ночной воздух, и почувствовал… Он не мог вспомнить, что означает этот запах, но неизменное чувство тревоги ассоциировалось у него с этим запахом. Что-то случилось.
Ноги сами понесли его к дому. Он не разбирал дороги и продирался прямо под чьими-то окнами, но его это не волновало. Так было ближе. В темноте он поразился всполохам красного света где-то впереди.
И тут он понял, что произошло.
Хрупкий, беззащитный пятиэтажный домик полыхал изнутри, и светился, как китайский фонарик. Этот красивый, кровавый свет разбрызгивал вокруг снопы черного дыма и волны искр. Это было так красиво, но бедному юноше было так плохо, так больно сейчас!.. Он метнулся к любимым стенам, цвет которых невозможно было разглядеть под слоем нагоревшей копоти… Бедный мальчик рвался в дом, но огонь не впускал его, а ему так нужно было!
Откуда-то издалека он услышал вой пожарной машины. Этот вой подсказывал юноше голосом из прошлой жизни, что это спасение, что все будет нормально, но душа не верила этому.
Хитрая белая кошка с громким визгом выскочила из окна второго этажа – они жила там раньше. Она сразу узнала своего новго друга, и дернулась к нему. В ее глазах больше не было убежденности в собственном уме – только страх, ужас пережитого кошмара. Она прижалась к ногам юноши, а он как подкошенный рухнул на землю. Взял несчастную кошку на руки, и так просидел до утра – им было легче переживать горе вместе. И он не обращал внимание на то. что от ее паленой шерсти пахло страхом и огнем.
Мощные струи воды боролись с огнем, но он был так силен, так силен… Как будто бы мстил за все именно этому дому… За того духа дома, который столько лет прожил в этих стенах.
Наступило утро. Обгорелые кирпичи сохранили между окнами свой старый цвет – но из окон поднимались черными выгоревшими столбами останки огня. Все, что было внутри, безвозвратно сгорело. К трем часам ночи пожарники уехали, и юноша смог подойти к дому. Кошка петляла между его ног, но боялась приблизиться к дому, который чуть не тсла для нее могилой.
Недотушеные струйки дыма вились на пепелище. В проемах окон, к который больше не было стекол, мелькала узкая фигура юноши – он шел по кучам обгоревших кирпичей, стеклышек, и изредка встречал остатки чего-то, что напоминало о жизни, которая была здесь. Когда он дошел до окна, на котором сидел в тот странный день, он сел на него, погладил начисто выгоревший подоконник… Юноша раскинул руки и обнял стену дома, которая была довольно узкой, - от двери до окна. Ему хотелось плакать. И от боли, которую слезы тушили, словно вода – огонь, зарождалсь опять мысль, что ему нужно было погибнуть вместе с домом. Непременно нужно было.

Остатки лестницы вели теперь в небо. Пустой дом, заваленный горами пепла, казался разрушенным гнездом. Он казался жалким, и вызывал в душе острую боль, страх какого-то вандализма, как разоренная церковь. Это зрелище было пугающим.
Загоралось утро. Сквозь начистро прокуренные дымом облака виднелось солнце, которое только поднималось, и освещало новым светом пепелище. Страх ночи удалился, но не удалились страшные, черные тени.
Каждый ранний прохожий, идя в четыере утра по улице, мог бы увидеть погорелый дом, и фигуру юноши, одиноко покачивающуюся на том, что когда-тоо быдло крышей. Он ходил по своему дому, и из груди его вырывался тонкий, неожиданно пронзительный вой. Слез больше не было – в душе, точно так же как и в этом доие, осталось только пепелище, которое выпускало последние струйки дыма и смога.
Родители мальчика проснулись поздно и сразу увидели, даже скорее почувствовали, что сына вновь нет. Они пошли по улице, к тому самому дому, про который они услышали от кого-то – чей-то добрый голос нашептал о месте пребывания их сына.
Они увидели его, увидели дом. В их душе не всколыхнулось ничего, кроме жалости к любимому чаду и равнодушия с некоею ревностью – к дому. Обняв сына за плечи, они увели его домой – а у него больше не было сил сопротивляться. Погибло все, что еще до сих пор тянуло его к жизни.
Прошла неделя. И каким-то образом удалось восстановиться в институте. Ему было все равно, но родители настояли на том, чтобы он сдал экзамены. Он сдал. Все видели, как он изменился – он мало говорил, и постояннно о чем-то думал. Во всех его тетрадях с лекциями на самой последенй страничке упрямо появлялся рисуночек – домик, окруженный густой зеленью. А потом и другие картинки, пронезенные какой-то болью и грустью – маленький дом в темноте, из которого вываливались столбы дыма и пламени. Никто не видел их, но юноша каждый день рисовал их, а потом долго разглядывал.
Через несколько лет он смог немного забыть то, что произошло с ним. Он учился, потом окончил институт. Он стал хорошим архитектором, он проектировал дома. И стрался сделать их похожими на тот, тот самый…
Так как его самого больше не существовало. Он ходил смотреть, как широкая пасть какой-то машины сносит дорогие сердцу стены. Он не смог смотреть на это долго – и ему пришлось уйти. И даже слез не было – душа обливалась слезами.
Наступило новое утро. Одинокие пни деревьев, тонкие срубленные сучки, только и оставшиеся от мощных кустов сирени и акации, окружали площадку, на которой скоро должен был вырасти высокий, красивый дом. Никто уже и не помил того маленького, незаметного, милого домика, который стоял там раньше. А жаль!
Дух дома погиб в тот самый момент, когда в душе его последнего хозяина выгорело последнее, что держало его рядом. Теперь он больше не мог держаться там, где был его дом – и ему самому было плохо от этого, но ничего с этим поделать добрый дух, звавший его, не мог.

Опечаленный ветер летел по улице, мечтая окунуться в свежую зелень улочки. Но не было ее больше – не было больше пристанища у загулявшего ветра! Он разогнал строительную пыль и пронесся мимо – грохот машин не дал ему спокойствия. Магии жизни здесь больше не было, и кто бы знал, когда она появится. Она найдет новое место, но сможет ли его удержать?..