Сыскное агентство "Альма-фатер"

=1=


Михалычу под семьдесят. Старик как старик. Длинные руки от сутулых плеч, коленки вперёд. На коленках и на корме штаны отвисли. Не всегда чисто выбрит по причине благодушного пофигизма из-за принятых втихаря от бабки ста грамм. В глазах философия. То с хитрецой, то грустная.
Степановна приторно улыбчива и жеманна в разговоре, когда хочет понравиться. Сурова и язвенна, если не уважает. Ростом невысока, в полсебя широка ниже места с названием "талия". Каждую неделю подновляет ядовито рыжие волосы дешёвой хной, имеет десяток губных помад на трюмо, и с возрастом стала жутко стервозной. Пилит Михалыча, что квартиру не ремонтирует. А зачем её ремонтировать, ежели обои не дырявые, а только выцвели манеха? Пилит, что дармоед, что не работает… Будто сама работает!
Работал Михалыч до последнего, сторожил в поликлинике. Да у заместителя главного врача по хозяйственной части, по-нашему – у завхоза, родственник объявился, который за спаньё на работе возжелал деньги получать. А Михалыч на дежурство с Альмой ходил, с овчаркой. Она чуткая, всё слышит. Да и сам гулял по этажам время от времени. Но попросили вот.
Живут Михалыч и Степановна вместе четыре десятка лет, и надоели друг другу хуже горькой редьки. Степановне надоел Михалыч - дармоед, бездельник и выпиваха. Михалычу надоела Степановна, скандальная баба. А скандалит баба каждый день сорок раз. Это до обеда. А пообедав – и того более.
Степановна и на Альму скандалит, что жрёт зазря, что шерсти от неё не наубираешься. Как будто от ейного кошана Тишки шерсти меньше! И не помнит старая, что жрёт Тишка-радость не как Альма-заразина, дешёвую кашу, а дорогой кошачий корм в ненаших упаковках!
Но больше всего недолюбливает Степановна Альму за то, что собака – не Михалыч, ругать себя не позволяет. Только старуха разойдётся со скандалом, как Альма глянет на неё сердито, да заворчит утробно. Старуха от греха подальше и поперхнётся, обложив чёртову собачатину матом.
- Стерва ты! – не удержался один раз Михалыч, когда пришёл домой под газом и нарвался на старухин скандал.
- А стервой нынче жить модно! – выпятила живот старуха и гордо подбоченилась. Словно за хула-хупное кольцо взялась. – Про то даже Собчачка в "Доме-два" говорит!
- Я в ваш проститутский дом не заглядываю, а что стерва – энергетический вампир и для здоровья окружающих вредна, даже моя Альма знает! – утвердил Михалыч.
От старухиной стервозности Михалыч и к водочке пристрастился. Но Степановна просекла, что Михалыч деньги с пенсии закраивает, стала караулить почтальоншу, которая пенсию носит. Конфискует всё до копейки, и спрячет в разные места секретные.
Михалыч хоть на таможне и не работал, но когда старуха уходила, устраивал несанкционированный досмотр жилого помещения и время от времени изымал недекларированные купюры. Только старая контрабандистка так наловчилась в искусстве сокрытия, что мероприятия любителя-сыскаря уравнялись в эффективности с потугами премьера по удвоению ВВП президента.
Степановна возвращалась из очередного обхода магазинов, кляла дороговизну и бесконечное повышение цен, подозрительно оглядывала Михалыча, инспектировала квартиру. Находила Михалыча трезвым, а кровать и прочие места потревоженными, обливала старика презрением:
- Иди, ищи. Всё равно не найдёшь! А я вон что купила!
И хвасталась то латунными побрякушками на уши, то стеклянными висюльками на шею, то двенадцатым тюбиком губной помады.
Тьфу! Ей пора молитвы учить перед встречей с высшим судиёй, в несчётных грехах и грешочках каяться, а она всё побрякушкам радуется!
Тоскливо Михалычу становилось - край!
Старуха уходила к соседке, а он заглядывал под матрац, выдвигал ящики, лез рукой под стопки белья… Пусто! Вот научилась прятать, ведьма старая!
Альма ходила за Михалычем, внимательно наблюдала за хозяином. Склонив голову, вопрошающе заглядывала в лицо.
- Лучше бы деньги искала! – сердился Михалыч на Альму. И приказывал: - Ищи! Ищи!
Но Альма не знала, что искать. На всякий случай приносила Михалычу старухин тапок из коридора или совок для мусора из-под мойки.
Когда почтальонша в очередной раз принесла пенсию, Михалыч предусмотрительно ушёл на кухню и послал Альму в зал, подглядеть, куда Степановна прячет деньги.
- Марш отседова, шпиёнка! – разгадала хитрость Михалыча Степановна и заскандалила на Альму хуже Кондолизы Райс, уличившей батьку Лукашенко в нарушении всех демократических прав на территории Белоруссии и половины американских свобод во всей Африке. – А то схлопочешь у меня!
И кинула в Альму Тишкой, надеясь на кошачьи когти. Но Альма с Тишкой не воевала, поэтому Тишка обиделся только на хозяйку. Упав с Альмы, недовольно дёрнул хвостом и ушёл под кровать.
Альма тоже обиделась, заворчала на старуху и ушла к Михалычу.
Спрятав деньги, Степановна пришла на кухню. Альма сидела перед хозяином, положив голову ему на колени. Михалыч успокаивающе почёсывал Альму за ушами. Старуха зловредно обрадовалась:
- Жалуешься, дармоедка? Жалуйся, жалуйся…
И со щедростью царицы, ни разу в жизни не ходившей в магазины, а потому не знающей, почём фунт соли, протянула Михалычу червонец:
- На тебе на пиво.
"На стакан пива", - горько и молча поправил Михалыч старуху, но деньги взял. Он человек не гордый. К этому червонцу ещё один ненароком прибьется, глядишь, и на бутылочку в карман натечёт!
- А я платье схожу присмотрю, - сурово и деловито закончила Степановна. – Сто лет обновку не покупала. По телевизору вон каких показывают!
- По телевизору много чего показывают… - проворчал Михалыч и в мыслях поругал старуху: "Чёрт тебя подзуживает на обновки, ведьма модная, твою мать! Платьев праздничных полный шкаф… Обновку ей захотелось! Узелок припасать на скорбный час пора, а туда же…"
Старуха ушла.
Альма толкала кулак Михалыча влажным носом, шумно нюхала десятирублёвку. Деньги пахли чужими руками. Михалыч спрятал купюру в карман.
Альма сунула нос в карман.
Михалыч вытащил купюру и, чтобы собака не надоедала, положил на дальний край стола.
Альма встала на дыбки, достала купюру лапой, протянула в зубах Михалычу.
- Молодец, Альма, - автоматически похвалил собаку Михалыч и погладил по голове. Альма довольно завиляла хвостом. Затем ткнула носом в кулак хозяина: прячь, мол, а я найду. Давай поиграем!
Они частенько так играли.
Михалыч с удивлением глядел то на Альму, то на червонец. У него зрела мысль!
Он подпихнул червонец себе под зад и скомандовал:
- Ищи, Альма! Ищи денюжку!
Альма ткнула носом Михалыча под зад и снисходительно посмотрела ему в глаза: "Я ж, мол, не дура. Я ж всё видела!"
- Сидеть! – приказал Михалыч. Затем встал и быстро сунул червонец за холодильник, что стоял у собаки за спиной.
- Ищи денюжку, Альма! – скомандовал он.
Альма неторопливо повернулась и, принюхавшись, вытащила из-за холодильника червонец.
- Молодец, Альма! Молодец! – обрадовался Михалыч.
Альма довольно шевельнула хвостом.
- Сидеть! – приказал Михалыч, и ушёл в зал. Убедившись, что собака не подсматривает, накрыл червонец программой, лежавшей на стуле.
- Альма, ищи денюжку!
Альма прибежала, цокая когтями по линолеуму, неторопливо прошла вдоль стен и безошибочно унюхала червонец. Положила голову на газетку и, повиливая хвостом, скосила глаза на хозяина.
- Альма, умница ты моя! – возликовал Михалыч. Он опустился на колени и прижался щекой к голове собаки. – Платье ей захотелось… А меня за пиво пальцем в глаза тычет! Иди на кухню, Альма!
Понимающе оглядываясь на хозяина, собака ушла на кухню.
Михалыч сидел на полу, рассматривая банкноту и серьёзно думая, куда её спрятать. Встал, подошёл к старухиной кровати и засунул червонец глубоко под одеяло. Приказал торжественно, устраивая любимице генеральную проверку:
- Альма, ищи денюжку!
Собака обошла комнату вдоль стен, чуть замедлив шаг и словно засомневавшись, подошла к кровати. Михалыч замер, ожидая, что Альма укажет носом место, где лежал червонец. И разочарованно вздохнул – собака прошла дальше, ткнулась носом в батарею, шумно засосала воздух.
- Чего зря пылесосишь… - проворчал недовольно. – Ищи денюжку, ищи!
Альма глянула на Михалыча совсем не глупыми глазами и, извернув шею по змеиному, попыталась засунуть нос за батарею.
- Ну чего ты там нашла!
Собачья глупость рассердила Михалыча. Небось, учуяла чего-нибудь интересное по собачьим меркам… Крошку хлеба или… таракана сухого… Учи её, не учи – только поиграться бы!
Он нехотя подошёл к собаке и для проформы сунул руку за батарею.
- Чего учуяла?
Ладонь Михалыча нащупала кусочек металла, под ним бумажку. Железка сдвинулась по батарее и не упала. Магнит.
Михалыч отцепил магнит, вытащил пришпиленную бумажку.
- Мать родная!
Сторублёвка! Ай да старуха, ай да подпольщица! Да разве ж он догадался бы так спрятать заначку? Никогда в жизни! А уж найти таким образом спрятанное!..
Альма снисходительно глядела на хозяина.
- Альмушка, миленькая ты моя! – обнял помощницу старик и смачно поцеловал в холодный кирзовый нос. Альма довольно лизнула хозяина в ухо. – Ну, пойдём гулять. Я пивка попью, тебе вкусненького куплю…
Команду "гулять" Альма любила и радостно заплясала вокруг хозяина.
Не забыв вытащить из-под одеяла спрятанный для тренировки червонец, Михалыч зашаркал к двери.

Когда Степановна вернулась с покупкой, Михалыч в благодушном настроении смотрел придурков из одинаковой на всех каналах юмористической передачи. Юмористов он мог смотреть, только когда был в подпитии. По трезвому нынешний юмор вызывал в душе старика неукротимое раздражение.
- Глянь на него, - удивилась Степановна, понаблюдав за мужем. – Сидит!
- Могу лечь, коль не нравится, - сговорчиво отбрехнулся Михалыч.
- Поддатенький! – добавила Степановна, определив его состояние.
- Сама ж дала червонец на пиво, - ухмыльнулся Михалыч и подмигнул Альме, лежавшей рядом.
Собака глянула на хозяйку, затем повела бровями на хозяина и понимающе улыбнулась. Впрочем, что собака улыбается, видел только Михалыч. Для Степановны Альма была тварью бессловесной и безмозглой. Как и ейный кот для Михалыча.
- Сопьёшься! – пригрозила Степановна. – Сдохнешь под забором!
- Я ж вроде не под забором, и не пьяный, - зевнул от скуки Михалыч.
- Не под забором… - продолжала ворчать Степановна, разворачивая пакет с покупкой. – А на червонец напился. Это ж уметь надо!
- Я-то сумел на червонец напиться. Ты, попробуй, на сотню платье купи – мы с Альмой сразу тебя на звание бизнес-бэ… э-э-э… леди страны номинируем и к спецу по грязным стиркам Андрюхе Малахову отошлём!
- Тьфу на тебя, пень старый! – благородно возмутилась Степановна. – Где ты за сотню такое платье купишь?! Хорошему платью цена две тыщи с гаком! – гордо тряхнула обновкой старуха.
- Ох, хорошее! На все три тянет! – поддержал восхищение старухи Михалыч, даже не обернувшись. – Щас носить будешь, иль на последний день прибережёшь? Нет, лучше щас носи – в гроб класть в таком срамота, не девка, чай… Хе-хе-хе…
- Ах ты… Ах ты… - захлебнулась возмущением старуха. – Я тебя ещё переживу! Да чтоб ты сдох! Алкаш несчастный!
- Переживёшь, кто спорит, - не расстроился Михалыч. – Только не алкаш я. И не пил бы. Да тебя и тех вон придурков, что старух в телевизоре изображают, без бутылки не прожуёшь, не переваришь.
- Ах ты… Ах ты… - Размахивая вытащенным из пакета новым платьем, Степановна зевала, как от нехватки воздуха. – Хорёк вонючий!
Душилась на старости лет она очень старательно, и волна дешёвого парфюма долетела до Альмы. Густой сладковатый запах подействовал на нос собаки хуже нашатырного спирта. Альма чихнула.
- Сама ты вонючая, - беззлобно огрызнулся Михалыч. – Вон, даже Альма чихает….

=2=

Михалыч помощью Альмы не злоупотреблял. Раз в неделю дожидался, когда старуха уходила из квартиры, и командовал Альме:
- Ищи денюжку!
Альма старательно обследовала квартиру.
Михалыч поражался изобретательности старухи.
- Ей бы подпольщицей работать! – ворчал он. – Секретные документы прятать! Ни один фашист не нашёл бы!
Старуха, похоже, основную сумму денег носила с собой, а заначки сотенными прятала в разных местах. Приклеивала скотчем под крышку стола или под настенный календарь, засовывала под запылённое платьице старой куклы, сидевшей на серванте, прятала в подстилку Тишки…
- Работу, штоль, какую нашёл? – всё с большей подозрительностью разглядывала Степановна старика, благодушно внимающего телевизионному вранью политиков. Трезвый он бы исплевался, изматерился и ушёл на кухню через две минуты от начала любой новостной или политической передачи. А тут – сидит! И даже улыбается!
- Может и нашёл… - снисходительно хехекал Михалыч.
- Не похоже, - терзаемая сомнениями, убеждала себя Степановна. – Всё время дома сидишь.
- А я работаю, когда тебя нет, - подначивал Михалыч Степановну.
- Работничек… - презирала Михалыча старуха. – Ты, вон, кран даже починить не можешь! Полгода капает!
- Пусть капает, - флегматично разрешал Михалыч. – Не льётся же! А за воду мы платим с души, а не с кубометра.
- Вот, весь ты такой! – уличала его старуха, потрясая пальцем, как Иван Грозный перед убийством сыном. – Лентяй и бездельник!
- Где меня уважают, там я не лентяй, - хехекал Михалыч. – Там я усердный и изобретательный. А за усердие деньги платят.
- Где ж тебе, усердному изобретателю, деньги платят? – скептически, даже язвительно провоцировала старуха Михалыча на признание.
- В частном сыскном агентстве! – ну удержался и подколол старуху Михалыч.
- Что ж это за такое сыскное агентство? – вконец запрезилала старуха мужа-вруна. – Под названием "Сыскари с бодуна"? Которые с улицы набитых под глазами фонарей? Скоро и тебе навешают! – закончила с угрозой.
- Нет, не с бодуна. Маленькое такое частное агентство по взысканию бабок с упрямых сквалыг… "Альма фатер" называется! – выпалил Михалыч, рассердившись на ядовитость старухи.
Старуха, как ни странно, задумалась, и скандалить перестала. А, подумав, скомандовала:
- Иди, ставь щи греть. Обедать пора.
Обедать, так обедать… Михалыч неторопливо пошёл на кухню. Следом отправилась Альма.
- Ишь, как привязанная! – с неприязнью заворчала старуха.
- Просто любит она меня, - не оборачиваясь, пожал плечами Михалыч.
- Любит… Любовь у них… собачья…

Реплика насчёт сыскного агентства заставила старуху задуматься. И название агентства у старухи склеилось вовсе не с учёной "Альмой-матер", а с Альмой без фатера.
Старуха проверила под столом, под калёндарём, за пазухой у куклы, в других местах… Пять сотенных как не бывало!
Сильнее грозы, разразившейся на кухне, был, похоже, только американский тайфун, уничтоживший Новый Орлеан. Старуха орала так, что Альма не выдержала крика и с лаем кинулась на хозяйку. Михалыч едва удержал собаку за ошейник….


=3=

Чтобы не слушать бесконечных попрёков и нытья старухи, Михалыч уходил на улицу. Чаще с Альмой, иногда без неё. Гулял по берегу канала, слушал негромко прорывающиеся сквозь тишину и лопающиеся в ней пузырьками городские звуки, отмякал душой и успокаивался телом. Дурацкий мир с идиотами-хохмачами, врущими политиками и старухой им подстать оставался где-то там. Михалыч хмуро радовался, что хотя бы это тихое заброшенное место за растрёпанными кустами и лохматыми деревьями, пахнущее рекой и преющими листьями, осталось не испоганенным. "Испоганят! – терзал он себя. – Дай время! Понаставят на растрескавшейся бетонке ларьков-киосков, загадят траву бутылками да пластиковыми стаканами… Не добрались пока до природы торгаши, не вынюхали за кустами тихое место!"
По набережной ходили старики и старухи. Их было немного, постоянно одни и те же. Смотрели друг на друга открыто и добро, любовались рекой. Здоровались с улыбкой. Ненавязчиво, искренне.
Однажды на лавку к Михалычу подсела старушка.
- Можно? – спросила, не обязывая Михалыча ответом. Так говорят "Разрешите…", выходя, из автобуса.
- Не приватизировано, - сердито буркнул Михалыч.
- Вы часто приходите сюда выпимши. Зачем вы пьёте? – неожиданно спросила старушка, оперевшись руками о простую, но красивую, видимо, ручной работы, тросточку.
- Разве тот мир, - Михалыч зло махнул в сторону города, - по-трезвому переживёшь?
- Там зло, здесь добро. Вы посередине, - указала на город, на природу и провела перед собой тростью старушка. – Когда вы пьёте и злитесь, присоединяетесь к ним. Зла становится больше. Мир не виноват, что в нём поселились волки-оборотни… Они здесь постояльцы. Мы - "постоянцы".
- Постояльцы ведут себя, как хозяева.
- Они ведут себя КАК хозяева. Они НЕ хозяева…

Со временем Михалыч понял, что в одичавшем вдруг мире есть нормальные люди, почувствовал себя среди них своим. Стал спокойнее и увереннее.
Старуху его трезвая жизнь раздражала. Ей не нравилось, что Михалыч перестал быть дураковатым, стал смотреть на её глупые капризы какими-то неприятно поумневшими глазами, придирки терпел снисходительно, как мудрые взрослые терпят выходки несмышлёных детей.
Однажды Михалыч вернулся после многочасовой прогулки домой, но Альмы в квартире не нашёл.
- Где Альма? – обеспокоенно спросил он Степановну. – Ты что, отпустила собаку гулять одну? Ты же знаешь, как нынче люди собак не навидят…
- Продала! - старуха с вызовом уставилась на Михалыча. – За пятьсот рублей, какие ты у меня украл со своим воровским агентом.
Михалыч смотрел мимо торжествующих глаз, мимо злобно искривлённого, замазанного красным бесцветного рта старухи. Врёт, почувствовал он, прислушиваясь к занывшему больным зубом, беспорядочно и опасно затрепыхавшемуся пойманной птичкой сердцу… Врёт, кивнул себе, ощущая в груди что-то горячо и больно оторвавшееся и с тонким пугающим звоном покатившееся куда-то… Врёт, понял с невыносимо мучительной обречённостью, словно встретившись с гибелью близкого человека. Не продала, признал неизбежное, поморщился, сдерживая тихий стон, растёр отяжелевшей рукой потерявшую чувствительность, онемевшую, словно замёрзшую грудь. Не продала. Хуже!..
Вслед сердцу, Михалыч это чётко увидел, с ёлки из детства нехотя сорвался большой тонкостенный шар. Медленно и неумолимо, как поднимающаяся в небеса ракета, шар опускался вниз… Удар! Беззвучный всплеск осколков… И, то ли осколки резанули сердце по-живому, то ли сердце рвануло на множество лоскутов…