МРАЗЬ

=1=

- А-а-а! Спасите! Изнасиловали! Помогите! А-а-а! Изнасиловал!- истошно проверещал вдоль по улице пацан.
Уже стемнело, кое на каких столбах горели фонари. Народ в большинстве своём мирно ужинал по домам. И те, кто с кухонь и от телевизоров услышали крики, подумали, что это очередная дурацкая шутка подростков. Тем более, что, судя по голосу, орал известный в посёлке своей придурковатостью и дебильным поведением младший Шокин. За горсть конфет, за сигарету он мог вытворить любую непотребность. А уж проорать на улице какую гадость - и за бесплатно ему в удовольствие.
Минут через пять в обратную сторону пронесли уже другой крик, женский:
- Сволочь! Извращенец! Насильник! Как таких земля носит! Ребёнка изнасиловал!
Этот кричала, похоже, мать Шокиных. Этот крик обывателя заинтересовал. Выключив в комнатах свет, многие приникли к тёмным окошкам, пытаясь разглядеть, что интересного происходит на улице, а некоторые не поленились накинуть на плечи фуфайки и выйти на свежий воздух.

=2=

Женьке исполнилось сорок шесть. Живший тихой одинокой жизнью, он так и остался для старожилов пригородного посёлка Женькой. Даже - Женей. В молодости жениться не успел, а сейчас желание поувяло. Нет, женщина у него была. В городе. Татьяна. Тоже одинокая, ни разу не бывшая замужем. С жильём и обеспеченная. Но больно уж командирского характера! Адвокатом работала, вот профессия и наложила отпечаток на характер. "Хочешь, - говорит, - на мне жениться, переезжай в город!"
Переехав к ней, Женька мог сэкономить массу времени – отпадёт нужда каждый день ездить из посёлка в город на работу, жена станет его обихаживать... Возможно.
По мнению Татьяны, препятствия для переезда Женька надумывал себе сам. Он работал на заводе, с посёлком его связывал только дом.
А дом, точнее - земельный участок вокруг Женькиной половины дома, был тем раем, в котором отдыхала Женькина душа. Шесть соток земли летом превращались в опытно-показательный участок с идеальным ягодником, где кусты малины и клубники росли строго по линеечке и на заданно одинаковом расстоянии друг от друга, где грядки огурцов с плетями, поднятыми на красивые подставки, и кусты помидоров скорее напоминали цветочные клумбы на выставке, где на каждом дереве руками Женьки были привиты по несколько сортов яблок и груш... Ни одной былинки сорняка на всём участке! Прямые, как стрелы, тропинки! А земля на грядках разрыхлена так, что комочка крупнее фасолины найти невозможно.
Женька сам собирал урожай, мыл, сушил, закладывал в погреб или консервировал фрукты-овощи. Умелые хозяева и хозяйки не считали зазорным спросить у Женьки, как растить тот или иной овощ, как прививать, чем обрабатывать и каким способом лучше консервировать.
В общем, на работе Женька пребывал по необходимости, а жил в своём маленьком рукотворном раю.
Татьяна к Женьке в посёлок ни разу не приезжала, общих знакомых у них не было, и о Женькиной жизни в посёлке она ничего не знала. Женька был для неё "советским инженером" без особых достоинств и с терпимыми недостатками.
Своим домом Женька занимался с меньшей любовью, но, как старательный хозяин, поддерживал его в порядке: вовремя чинил крышу, поправлял фасад и забор, вовремя подкрашивал окна, наводил чистоту внутри. Вещи в комнатах расставлял с мужской рациональностью: не красоты ради, а удобства для. В зале главенствовал не надменный толстобрюхий сервант с посудой, как у всех, а работяги шкафы и подставки с осциллографами, выпрямителями, усилителями и прочей электронной аппаратурой. Знающий человек ахал, увидев в доме такое электрорадиотехническое богатство.
Весь посёлок нёс к Женьке ремонтировать не только допотопные советские телевизоры и радиоприёмники, которые мастер возвращал к жизни, что называется, не глядя, но и любую мудрёную ненашенскую аппаратуру. Денег за работу со своих не брал, компенсировал только стоимость заменённых деталей, а своим Женьку считали почти все в посёлке. С тех, кто победнее, не брал и за детали, объясняя поломку тем, что "проводок отпаялся", благо, деталей у него было запасено - для маленького радиозаводика хватит. В ящичках, баночках и коробочках лежали, по омам, вольтам и фарадам рассортированные, спутавшиеся многоножками конденсаторы, сопротивления, транзисторы, резисторы и прочая непонятная для обывателя радиомелкота.
Родственник как-то букашку керамическую на длинных ножках-проводках уронил на пол по неосторожности. Поискал, да бросил. Эка, мол, важность. А Женька ему с улыбкой:
- Эта неважность полтинник стоит.
От удивления у родственника нижняя челюсть чуть на пол не упала.
- Так у тебя же их... большая корзина и маленькое ведёрко в придачу!
- В наших приёмниках лишнего много, - пошутил Женька. - Одну деталь поставишь, а две лишние уберёшь, чтоб лучше работал.
Нет, Женька не был идеальным мужчиной. Курил и водочку попивал. Правда, не упивался до невменяемости. И пил только "по случаю". Но собутыльником был плохим. В компании разговаривал мало, не спорил в горячках ради удовольствия, подпив с друзьями. Посидит, бывало, немного в компании, а почувствует, что уже "хорош", встаёт, прощается, и, невзирая на уговоры и обиды типа "не уважаешь!", едет домой.
А если уж совсем откровенно, про Женьку говорили, что он с придурью. Потому что жил независимо от всех – другим помогал, а сам не просил совета, никогда ни у кого не брал взаймы денег, не пользовался чужими инструментами или вещами. Если у кого в доме аппаратура работала нормально, на Женьку кивали через плечо, пренебрежительно отвесив нижнюю губу до воротника:
- Па-аду-умаешь, гордый!

Перед Новым годом они с ребятами крепко поддали. Не сказать, чтобы Женька пьяный был, но... хороший. Стало ему что-то тоскливо от одиночества, и он отправился к Татьяне.
Открыла дверь женщина - можно сказать, любимая, посмотрела на расслабленно улыбающегося своего мужчинку, уронившего вниз руки - извини, мол, сегодня я такой, посмотрела удивлённо-вопросительно.
- Танюшк, а поехали ко мне! - предложил ей Женька, как другие предлагают своим женщинам: а махнём-ка мы на неделе в Грецию! - Ты ж у меня ни разу не была! У меня хорошо!
- Щас, - ответила Татьяна. - Только чемодан соберу.
Нехорошо как-то ответила.
И захлопнула дверь.
Женька скользнул спиной по стене и присел ждать на корточки прямо в коридоре.
Минут через сколько-то, Женьку уж и в сон клонить стало от тепла, Татьяна вынесла - почему-то не одетая, в домашнем халате - Женькин чемодан.
В связи с длительностью их отношений, по причине гражданского брака на основе свободной любви, так сказать, кое-какие свои вещи Женька перенёс для удобства быта в квартиру Татьяны.
Татьяна швырнула чемодан вниз по лестничным ступенькам и так бодро спровадила вслед чемодану сидящего рядом с дверью своего в недавнем прошлом мужчинку, что тот успел удивиться столь непривычному для него способу передвижения только догнав свой чемодан на очередной по расписанию лестничной остановке.
- Терпеть не могу алкашей! - буркнула брезгливо Татьяна и захлопнула дверь.
Вытолкнула, как последнего алкаша!
А мимо повергнутого Женьки в свою квартиру испуганной мышкой юркнула Татьянина соседка.
Женька поднялся с лестничных ступенек практически трезвым. Ему было невыносимо стыдно перед почти своей, как он считал, соседкой за то, что приличной одёжкой он подтёр заплёванные подъездовские ступеньки. Нет, не одёжкой - собственным лицом подтёр! За столько времени знакомства единственный раз пришёл выпимши - и выгнала, как последнего алкоголика! Вышвырнула! Женька понимал, что он в какой-то степени виноват в произошедшем... Но степень презрения к нему была несоизмерима со степенью его вины! Значит, всё это время Татьяна всего лишь терпела его рядом с собой?!
И Женька ушёл.

А сегодня, накануне Рождества, Женька с мужиками выпил основательно. Вспомнив, что его никто не ждёт - ни жена, ни любовница (друзья такому обстоятельству только порадовались бы), Женька выпил сверх обычной нормы. А когда приехал к себе и услышал отвратительную тишину, пугливо разбегающуюся по углам дома от звуков его шагов, тоска одиночества одолела его окончательно.
Женька достал бутылку, стоявшую в холодильнике невостребованной уже несколько месяцев, и опустошил ей в три приёма из гранёного чайного стакана, закусив никем не хвалёными огурчиками восхитительного "бочкового" консервирования...
Проснулся оттого, что кто-то долго и настойчиво стучал в окно.
Телевизор сам с собой играл в "поле чудес". Значит, был вечер. В темноте улицы что-то пели детишки, барабанили в окно.
Завтра же Рождество! Детишки колядовать пришли!
Детишки знали, что дядя Женя никогда не скупится на подарки, и, видя в его окнах свет, настойчиво стучались к нему.
Женька помахал детишкам в тёмное окно рукой, выйду, мол, выпил прямо из банки рассолу, вынул из посудного шкафа приготовленные для этого дела в большом пакете четыре килограмма хороших конфет, вышел на улицу.
Детишки встретили его восторженными воплями.
- Берите, ребятишки, берите, мои хорошие!
Щедро оделив всех, поцеловав девочек в щёчки, и чуть не прослезившись от детской радости - щедрых подарков нынче не было - вернулся в дом. Вторая волна опьянения, поднятая рассолом, ударила ему в голову, и Женька отрубился, не добравшись до кровати.

=3=

Женька очнулся и понял, что его бьют. Пинают ногами. Точнее, пинала ногами одна какая-то женщина. Боли от её ударов Женька совершенно не чувствовал.
Какие-то люди толпились вокруг и слегка сдерживали женщину.
Всё происходило беззвучно и словно в сумраке. Женька понял, что это сон и лежал смирно - а что во сне дёргаться? Приснится же такая дурь, думал он, наблюдая, как злая женщина безуспешно старается причинить ему боль, и от такой неспособности злится ещё сильнее. Женька улыбнулся.
- Ещё и улыбается, сволочь! - прорвались звуки в его сознание. - Урод! Убивать таких надо!
Фурия, беснующаяся над Женькой, стала пинать его с удвоенной энергией.
Женьке надоела эта суета, он поднял руку, нога женщины зацепилась за руку, женщина потеряла равновесие и упала.
- Карау-у-ул! - заорала она протяжно истошным голосом.
- Ах ты, сука! Ты ещё и дерёшься?! - взвизгнул мужичёк, стоявший до того довольно спокойно у кухонного стола, схватил нож, которым Женька недавно резал огурцы, и бросился к Женьке.
В мужика вцепились с обеих сторон, остановили.
Женька приподнялся с пола, сел, посмотрел на незнакомых людей вокруг, помотал головой.
- Т-ты ч-чё, дур-рак... за нож х-хватаешься... - пробормотал он себе под нос и осуждающе покачал головой. - Если ч-чё надо от... отремонтировать, скажи... помогу...
- Я тебе помогу, сука! Я так помогу, что на том свете сыт будешь моей помощью!- взъярился мужичёк и рванулся к Женьке.
- От дур-рак... – удивился и незло посетовал Женька.
Раскидывая державших его женщин, мужичёк рванулся к Женьке с новой силой, но откуда-то возник участковый милиционер Семёныч, Женькин одногодка, ловко вывернул у мужичка нож из руки, сильно встряхнул его:
- Отставить! Без самосуда! Разберёмся!
Женька обрадовался хоть одному знакомому лицу, протянул навстречу Семёнычу руку, собираясь поздороваться с ним и сообщить что-то пьяно-весёлое. Но Семёныч здороваться с Женькой не стал, а, более того, грубо нацепил ему на запястье протянутой руки тесные наручники, мигом присовокупив до кучи и другую руку. Неаккуратно поднял Женьку за грудки с пола.
- Пошли!
- К-куда, Семёныч! - естественно удивился Женька.
- На постоянное место жительства. И я тебе не Семёныч!
Женька недоверчиво посмотрел на Семёныча. Нет, это всё-таки был Семёныч. Недоумевающе оглянулся, увидел, что вся эта непонятная канитель происходит у него на кухне.
- Я и так... на жительстве!
- Мы его тебе поменяем. И надолго.
"Дурацкий сон..."- подумал Женька.
Участковый грубо выволок его на улицу, впихнул в уазик.
В машине Женька снова отключился.
Потом его куда-то тащили... Положили на что-то жёсткое... Но было теплее, чем в машине...

=4=

Женька проснулся со страшной головной болью. Чужое тело болело, словно его пинали, ногами и в живот. Сухой язык распух, изо рта воняло, отёкшие веки не хотели раскрываться. Судя по тому, что лежать было жёстко, он лежал на полу. Жутко хотелось в туалет.
"Ну и накачался я вчера, - пожалел себя Женька. - До кровати даже не дополз. Сон какой-то дурацкий приснился..."
Он прислушался к тишине. Тишина была... не домашняя. Чужая тишина.
Беспокойство шевельнулось в Женькином сознании.
Несмотря на неоднократные попытки, открыть заплывшие глаза не удавалось.
Женька опёрся локтем одной руки о пол, хотел другой рукой помочь себе приподняться, но руки почему-то оказались связанными, он неудобно перевернулся и больно свалился куда-то. Хорошо - неглубоко.
Разлепив, наконец, глаза, Женька увидел, что находится в явно казённом помещении, что упал с... Да, это называлось нарами. И бесчувственные запястья намертво охватывали полированные наручники. В другое время Женька позавидовал бы: качественная вещица!
Он нервно попытался сглотнуть, но шершавый язык в пересохшем рту не нашёл даже остатков вчерашней слюны.
Неимоверно хотелось в туалет. Мочевой пузырь грозил взорваться.
Женька с трудом поднялся, добрёл до двери, осторожно постучал.
В двери, чуть пониже его лица, было устроено закрытое с той стороны окошко. Да, это камера.
"В тюрьме я, что ли? - удивился Женька. - Или всё это мне снится?"
Судя по правдоподобно мерзкому состоянию тела и сопутствующе гнусному самочувствию души, а ещё более - по тому, что его мочевой пузырь суперреально грозил лопнуть с секунды на секунду, тюремная камера была такой же мерзкой и гнусной реальностью.
Женька забарабанил в дверь нетерпеливее.
- Чего дебоширишь? - отозвались из-за двери.
- В туалет хочу! Невтерпёж!
- Опусти рыло и уткнёшься в парашу.
В парашу? Женька глянул вниз и в углу камеры увидел ведро, прикрытое фанеркой.
Чувствуя, что "уже пошло", он сшиб с ведра фанерку, рванул молнию на штанах, упал на колени перед ведром... Успе-е-ел! Почти…
"Что же случилось? - мучился Женька в раздумьях, нисходя в блаженство по мере опустошения мочевого пузыря . - Чего я натворил? Побил кого? Я не дерусь, даже когда меня задирают. За что арестовали? С друзьями, когда пил, всё было нормально, без скандалов. Домой без приключений приехал. Потом выпил бутылку водки и уснул. Потом детишки приходили. Конфетами их одарил - грех обижаться... Потом вырубился... Потом баба какая-то пинала... или мужик с ножом? Это уже за что-то... А как они у меня дома оказались? Значит, из дома я не выходил! Что-то дома? Или сходил, подебоширил, а потом назад пришёл? Никогда в жизни с перепою памяти не терял..."
По ту сторону двери металлически загремело. Похоже, отпирали замок, отодвигали засов.
Дверь открылась, в камеру вошёл участковый. Остановился у двери, засунул руки в карманы штанов, уставился на Женьку. Явно без признаков сочувствия.
- Здорово... - проговорил Женька, вставая с колен и застёгивая брюки. Руки участковому не протянул. И по случаю только что свершившегося справления нужды, и по причине незнания ситуации. На всякий случай взглянул на участкового чуть заискивающе. Вообще-то, Женька недолюбливал участкового. Семёныч с рвением вскрывал нарушения и непорядки, но, по мнению Женьки и многих жителей посёлка, милиционер вовсе не был "крутым Уокером". Более того, с участковым всегда мог "договориться" любой, у кого были деньги. Поэтому, во множестве вскрытые правонарушения в таком же множестве и закрывались. - Я... Ничего не помню... - Женька, мучительно раздумывая, потёр голову. - Я что-нибудь натворил? Слушай, Семёныч...
- Сегодня я тебе, парень, не Семёныч, - со спокойным презрением оборвал Женьку участковый. - Сегодня я тебе "гражданин начальник". И вляпался ты, парень, по самые уши в самое вонючее дерьмо.
- Ты чё, Семёныч...
- Я сказал: "гражданин начальник"! – рассердился участковый. - И жизнь твоя, парень, с сегодняшнего дня становится очень хреновой. Завтра отвезут тебя в Саратов, в КПЗ, посадят к тем ребятам, которые давно баб не видели. Имя твоё им понравится - Женечка! В первый же вечер опустят. И будут впредь называть тебя ласково: наша Женя!
- Ты чё, Семёныч!
- Ну, ты тупой, парень! Я сказал: "гражданин начальник"!
- Что я сделал хоть? Я не помню ничего! - сорвался Женька на крик.
- А вот кричать на меня не надо!- подчёркнуто спокойно, но очень угрожающе сказал участковый. - Не помнишь? Ты пацана изнасиловал!
Женька растерянно смотрел на участкового. Участковый, с издёвкой, на Женьку.
- Да ладно, Семёныч...- недоверчиво-испуганно почти прошептал Женька. Довольный испугом заключённого, участковый даже простил ему очередное фамильярное обращение к себе, служителю закона. - Ребёнка... Мальчишку... Мне моей женщины два раза в месяц хватает... С избытком.
- Вас, импотентов малохольных, которых баба на себя раз в полгода силком затаскивает, всех почему-то на мальцов тянет. В общем, готовь очко, девушка Женя. Завтра крутые ребята в кэпэзухе с него фаску снимут.
- Не может этого быть, Григорий Семёнович! - прошептал Женька, ужасаясь безразличности, с которой несправедливая судьба накатывала на него. Он ощутил полную свою беспомощность. Он - слабосильный человек перед грязевым потоком, сорвавшимся с гор и несущим его в бездну, и расплющивающим его мимоходом о стены и дно той бездны... Его превратили в ничто... Смешали с грязью... Он стал грязью, размазанной по грязи...
- Григорий Семёныч, - Женька содрогнулся от мерзости преступления, в котором его обвинили. Он был уверен, что не мог совершить этого ни в жизни, даже будучи пьяным, ни во сне. "Это" было против самого его естества! - Григорий Семёныч! Я этого не делал! Разберись, Григорий Семёныч! Это кто-то другой!
- Делала, Женечка, делала. Пацан сам на тебя указал. И в поликлинике его освидетельствовали. Прямого ущерба физическому здоровью, правда, нет. Обошлось. Благодари своё половое малосилие. Но следы надругательства - налицо. Точнее... сам знаешь, на чём. Так что, Женечка, можешь заказывать крем, чтоб первая брачная ночь в кэпэзухе легче прошла.
- Григорий Семеныч, гражданин начальник... - Женька почувствовал себя приговорённым к мучительной казни, исполнение которой отложено на очень короткое время. - Гражданин начальник, я не насильник... Но пока это докажут... Что можно сделать? Я не насильник, клянусь! Но пока это докажут... Будет поздно! Что можно сделать?
- Молодец, Женечка, молодец, - как-то враз подобрел участковый. - Правильно начинаешь оценивать ситуацию!
Семёныч помолчал, испытующе разглядывая Женьку. Вздохнув, продолжил:
- Созрел, Женечка, созрел. Начинаешь думать. Всё правильно, пока суд да дело... Жалко, если за чужой грех пострадаешь. Это чужое очко - железное. А как дело до собственного дойдёт... Тебе не повезло - мамаша пацана уже подала заявление, и дело закрутилось. Но повезло, что пацан оказался крепким и не особо обидчивым. Оклемался. Отделался, так сказать, моральными издержками. Лёгкой психической травмой, как заключили медики. Я подумаю, Женечка, чем смогу тебе помочь.
Участковый ухмыльнулся, молча покачался с пятки на носок, вздохнул, будто только что согласился с чем-то очень для себя неприятным, и направился к двери. Но задержался на секунду, ухмыльнулся ещё раз, погрозил Женьке пальцем и предупредил:
- А очко ты всё же массируй! Готовь на всякий случай. Я не всесилен.

=5=

Женька мучительно раздумывал. Мог он покуситься на мальчика? Привлекали его дети, как сексуальные объекты? Большое ли место в его жизни занимал секс?
В своё время женщин у него было достаточно...
Родители Женьки умерли, когда он заканчивал институт. Как-то сразу, сначала мать, немного погодя отец. Младшую сестру на стипендию было не прокормить, пришлось перевестись на заочное отделение и устроиться на работу. Диплом всё-таки получил. Помог сестре кончить техникум, выдал замуж... Муж надёжный, увёз в Питер… Дочь родили.
После свадьбы сестры он жил один. Одинокий молодой мужчина с жильём... Да, проблем с женщинами у него никогда не было. Может и зря, что не было. Всяких он знал, и хороших, и... очень хороших. А искал королеву. Не нашёл.
Сейчас ему сорок шесть. Есть постоянная женщина. Была. Раньше заезжал к ней раз в неделю, иногда реже. Хватало обоим.
Жениться? Какой смысл? Чтобы родить детей? В его возрасте при нашей жизни - поздновато. Да и у Татьяны не тот уже возраст, чтобы беременеть по первому разу.
Ладно, про тяготы жизни потом. Привлекали его дети в сексуальном плане? Он любил детей, ему нравилось целовать маленьких девочек в щёчки. Но сексуального влечения к ним он не испытывал, это точно. А уж к мальчикам - тем более! Испытывать сексуальное влечение - значит, балдеть от органов партнёра. А в Женькином понимании эти самые органы у детей предназначались не более чем ходить на горшок.
"Нет, не мог я пацана изнасиловать! Это для меня противоестественно! А что для человека противоестественно, того он не совершит даже под гипнозом, не то что, будучи пьяным!" - пришёл к твёрдому выводу Женька.

Ближе к вечеру пришёл "гражданин начальник".
- Ну что, Женя. Будем решать твою проблему?- уже спокойно, с участием спросил Семёныч.
Женька молча кивнул головой, с надеждой посмотрел на участкового.
- В общем, родители готовы пойти тебе на уступки. Как я уже говорил, пацан физически не пострадал, твоей крови никто не жаждет. Поэтому... В общем, в качестве моральной компенсации сыну они согласны на ... десять тысяч.
Участковый выжидающе уставился на Женьку. Женька молчал. Десяти тысяч у него не было. Не было даже пяти.
- Но это только родителям. Я тебе говорил, что они уже подали заявление. Дело, как говорится, пошло своим естественным ходом. Остановить его составит определённых ... денег. В общем, это обойдётся ещё в десять тысяч.
Женька удивлённо посмотрел на участкового.
- Надо вычистить записи о твоём деле из нескольких журналов. В милиции, в прокуратуре, в поликлинике. Прокурору дать, чтобы зачистки не заметил, начальнику милиции... Ну и, не буду скрывать, мне немного, как организатору и исполнителю всех хлопот по твоему освобождению.
Заложив руки за спину, участковый расхаживал по камере, искоса наблюдая за Женькой.
Женька молчал.
- Ну, так что будем делать? - нетерпеливо спросил Семёныч, устав ждать Женькиного решения. - Натворил дел - расхлёбывай. Сам знаешь, насильников на зоне не уважают. А насильников детей вообще не любят. А если любят, то "странною любовью", - довольный собой, схохмил участковый. - Да и, пока до зоны дойдёшь, станешь... многоопытной тётей Женей.
- Таких денег у меня нет.
- А какие есть? - раздражённо спросил участковый.
Женька безнадёжно махнул рукой.
- Можно сказать, никаких.
- Ну, дорогой, это уж твоя проблема. Займи, дом заложи, продай, в конце концов. Тебе жить. Не найдёшь денег, через месяц, боюсь, недержание схлопочешь. Сокамерники на калоприёмник сбросятся, я, так и быть, замолвлю слово по знакомству.
Женька молчал. Да, двадцать тысяч – это если его часть дома второпях продать.
- В общем, так, парень, - потерял терпение участковый. - Я за тебя хлопочу, понимаешь, на нарушение закона иду, а ты кочевряжишься? Короче, решай. Или соглашаешься и идёшь на свободу... Или остаёшься ночевать здесь, и завтра тебя уже нельзя будет вытащить отсюда, и тебя этапируют в Саратов. А там, сам знаешь, кто тобой займётся. Баночку крема, как земляку, так и быть, принесу на прощание, - издевательски закончил участковый.
- Когда деньги нужны? - спросил Женька. - Максимальный срок. Сейчас денег у меня нет.
- Вот это деловой разговор! - оживился участковый.- Так... - он оценивающе взглянул на Женьку. - Денег, говоришь, совсем нету? Ну... скажем, через неделю окончательный расчет.
Женька усмехнулся про себя. Деньги требует кто-то, а сроки обдумывает этот.
- И что, вы меня отпустите?
- А деньги за тебя кто будет собирать? Тётя Мотя? Заявление пока тормознём, есть возможность. Бежать тебе некуда...
Женька обречёно покачал головой. Некуда, это точно. Кроме сестры в далёком Питере – ни друзей, ни плетей.
- Не боитесь, что не отдам денег?
- Засадить тебя в КПЗ проблемы не составит. А там к изнасилованию ребёнка прибавится ещё неуплата долга. Не завидую я тем, кто с такими "заслугами" попадает в общество "законников".
- Я согласен.
- Вот и ладненько, - засуетился участковый, потирая руки, словно алкоголик перед долгожданной выпивкой.- Значит, так и договоримся. Ты через неделю приносишь двадцать тысяч, а мы закрываем дело. По рукам?
И подал Женьке руку.
Женька удивился, вяло пожал противную ладонь.
- Ну, а теперь, как говорят в наших кругах, на волю с чистой совестью!
Участковый открыл дверь и широким жестом пригласил Женьку выходить.
Женька прошёл мимо участкового и остановился, не зная, куда идти.
- Туда, туда, - показал участковый. - Ты что, никогда у нас не был?
- Бог миловал.
- Вот и побывал. И на старуху бывает проруха! - участковый довольно рассмеялся и по-приятельски, как гостя, похлопал Женьку по плечу. - Держись меня, никогда в жизни не заблудишься!
Женька сделал руки за спину, как показывали в кино конвоируемых.
- Да ладно тебе! Ты свободный человек! - рассмеялся участковый и хлопнул Женьку по рукам, заставляя его вести себя свободнее.
Дежурный милиционер в стекляшке перед выходом не обратил на них ровно никакого внимания.
- Извини, одеть тебя не во что, - добродушно проговорил участковый. - Добежишь и так. Дом недалеко, а мороз небольшой.
- Можно идти? - удивился Женька.
- А чего ещё? - ответно удивился участковый.
- И никаких расписок-подписок?
- У нас с тобой деловое сотрудничество, основанное на доверии, - понизив голос, заговорщески прогудел на ухо Женьки участковый.
- А как же...
- Катись, а? - обозлился участковый. - Твоё дело деньги, моё - всё остальное. Иди, иди, делом заниматься пора на общую пользу.
Участковый столкнул Женьку с крыльца.

Засунув руки в карманы, Женька быстро шёл по вечерней улице. Вот и Рождество прошло...
Из камеры он выкарабкался - от этого на душе стало легче. Теперь он сам себе хозяин. Осталось решить вопрос с двадцатью тысячами и обвинением в изнасиловании ребёнка. Про изнасилование - это, конечно, чушь. Может розыгрыш такой дурацкий? Нет, сегодня не первое апреля... Да ну… Чушь всё это собачья! Сейчас придёт он домой – и всё прояснится. Никого он не насиловал, никакие деньги доставать не надо будет…
Шедшая навстречу женщина шарахнулась от Женьки в сторону.
- О, господи! - воскликнула испуганно. - Отпустили...
"Отпустили? Знает, за что меня держали в милиции?"
Рядом с домом встретил соседкину дочь, взрослую женщину, которая приходила к старухе-матери, торопливо поздоровался. Женщина, с которой он всю жизнь был в хороших отношениях, отвернулась.
"Всё правда..."- подумал Женька, и на душе у него стало так гадко, что гаже и не бывает.
Дверь дома оказалась незапертой. Полы на кухне затоптаны, грязные. Маленький телевизор, что стоял на кухонном окне, исчез. Исчезла хрустальная ваза из шкафа. Эх, люди!
Женька поднял лежавший на полу табурет, прошёл в зал, в спальню. Шифоньер заперт. Документы и немного денег на месте.
Не раздеваясь, повалился на кровать.
Весь посёлок, наверное, говорит, что Женька изнасиловал пацанёнка. Чёрт! А кого? Он же не узнал, кого?!
Женька дёрнулся встать... и горько рассмеялся. Дурак! Пойдёшь на улицу спрашивать: "Скажите, пожалуйста, кого я вчера изнасиловал?" Дурак!
Двадцать тысяч ему не достать - это понятно. У сестры спросить? Муж у неё лётчик-пенсионер, дочь на выданье - сами живут от зарплаты до зарплаты. Да и как просить? Заказать переговоры? И на всю страну орать из телефонной будки: "Я тут случайно пацана изнасиловал, пришлите двадцать тысяч на отмазку"? Дом продать? А потом куда? К Татьяне? Если уж она его за лёгкий выпивончик выгнала, то, рано или поздно, узнав об изнасиловании... Но он же не виноват! А может виноват? Да не виноват! А если на работе поспрашивать, у кого тыщу, у кого две… Отдать деньги и... И тогда все окончательно уверятся, что он насильник. Раз откупился, значит, насильник. А до работы слухи всё равно дойдут. Там поселковые тоже есть.

=6=

Следующим утром отправился на работу на полтора часа раньше обычного. На остановке почти никого не было, на что он и рассчитывал. Те, которые стояли, при появлении Женьки отвернулись. Презирают...
Через силу отсидел на работе положенное время. Коллеги даже спросили, не болеет ли. Сказал, что болеет.
- Подлечись денёк, если невтерпёж, - посочувствовал начальник. И тут же подколол: - Послепраздничные осложнения?
Женька горько качнул головой.
- Послепраздничные...
После работы долго бродил по городу, ждал, пока поселковые в привычное время уедут на автобусе.
Домой поехал почти в восемь. Пассажиры, которые его знали, отвернулись.
Хлеба дома ни крошки. В магазин не пошёл. Не охота ни с кем встречаться.
Пожарил картошку, вяло поел без хлеба.
Не мог он ребёнка изнасиловать! Тем более, пацана.
Женька представил себе в качестве полового партнёра мальчишку. Тьфу!
Что же случилось? Почему подозревают его?
На улице под окном послышались шаги, кто-то затопал на крыльце, толкнул дверь.
Вошла тётка Лида, крёстная мать Женьки. Родители, помнится, любили её. И сестра любила. А ему тётка Лида была не по душе.
- Ну что, сынок, наделал дел? - вроде бы с сочувствием, но осуждающе огорошила Женьку тётка Лида прямо с порога.- Расхлёбывай теперь!
- Слушай, тёть Лид... - Женька замялся. - Я ведь ничего не помню. Правда, что ль... - Женька задвигал руками, не зная, как сказать старой женщине про насилие, - что я пацана этого...
- Да уж как не правда! Говорила - женись! Не прыгал бы теперь, как наш Шарик, на любую живность! Спертизу делали в полуклинике. На тебя показала спертиза.
"Ой, дура! - застонал про себя Женька. - Какая непробиваемая дура! Что там может на меня показать!"
- Тёть Лид, я ведь ничего не помню. Чей пацан-то?
- Шокин пацан, десять лет ему. Как блаженный орал, от тебя бежал.
- Может не от меня? - Женька с сомнением посмотрел на старушку.
- Да от тебя! Они к тебе колядовать пришли, ты им конфет подал. Хорошо одарил, тут говорить нечего. Другие дальше пошли, а Шокина пацана ты тихонько к себе зазвал. Шоколадку большую пообещал, его мать рассказывала. И снасильничал дома.
"Чушь какая, - подумал Женька. - Детишки приходили - помню. Но и уходили, тоже помню. Никого не звал, один домой вернулся - точно помню!"
- Переселенцы они. Года два в посёлке живут. Целым табором приехали, со всей роднёй.
- Да слышал я про них! – раздражённо прервал тёткины пояснения Женька и подумал: "Поэтому на кухне я ни одного знакомого лица не видел, кроме участкового".
- Ты уж, сынок, дело до суда не доводи. Полюбовно всё устрой, согласные они. Раз виноват, надо на уступки людям идти. Зачем тебе в тюрьму садиться? Ну, случилось с тобой... Ясное дело - одинокий! Люди поймут - с кем не бывает!
"Ой, дура! Какая ж ты дура!" - застонал Женька и даже за голову схватился.
- От! Понимаешь всё! Повинись, сынок, повинись!
Бабка ушла.
"Раз эта кошёлка со сплетнями уверена, что я пацана изнасиловал, значит, весь посёлок того же мнения... Она ж от меня сейчас пойдёт, в каждый дом зайдёт и сообщит: "Была у Женьки, согласный он, чтоб деньги платить!" И ещё три короба наврёт. Но как уверена бабка, что я на мальца посягнул! Может, и вправду было?"

=7=

Ни свет, ни заря Женька уезжал на работу, возвращался очень поздно. Хлеб и необходимые продукты покупал в городе. В посёлке на улицу без дела не выходил. Случайно столкнувшись с ним, жители отворачивались или переходили на другую сторону улицы. Избегали Женьку даже те, которые хорошо его знали, с кем он раньше был в дружеских отношениях.
Заходил участковый. Доброжелательно, с каплей сожаления, поинтересовался, как идут дела. Предупредил, что через три дня договорный срок заканчивается, и если что, придётся дать делу ход.
Приходила тётка Лида со своими дурацкими советами.
Суббота и воскресенье длились мучительно долго. Во двор не выходил, снег не чистил, потому что весь двор на виду, от людских глаз не спрячешься. Лежал на постели, мучил себя мыслями до головной боли. Думал, думал, думал...
То, что он по пьяни мог покуситься на пацанёнка, Женька отмёл окончательно. Не мог! Почему так случилось, что все уверены в его причастности к изнасилованию - дело второе. Его подталкивают к тому, чтобы он выплатил кругленькую сумму. Вот и ответ на "почему". Если он заплатит деньги, жители посёлка навсегда уверятся, что Женька насильник. Деньги можно достать, только продав дом. Потеряв дом. Здесь он жить не сможет. А в другом месте - тем более. Выдернутый из родной земли, в другом месте он уже не приживётся.
Не платить? Будет суд. Результат неизвестен, вполне вероятно - и не в его пользу. Но ещё до суда из тебя сделают нечто гадкое, гаже самого грязного животного... Обратиться в милицию? Есть маленькая вероятность того, что наткнёшься на умного и старательного следователя, который поведёт дело как надо. Но, скорее всего, следователь поленится разобраться в деле сам и по- приятельски позвонит тому же участковому: "Слушай, что у тебя там?". И в этот же день на мне, как на человеке, можно будет поставить крест. Меня, конечно, отпустят через неделю… или через три дня. Да хоть на следующий день! И одного дня хватит…
"Эх, жизнь! Как ты от меня враз отвернулась! Да и поворачивалась ли когда ко мне? Что я от жизни получил хорошего? Ну, как же... Стал хорошим специалистом, был хорошим человеком... пока не вычеркнули из этого списка. Люди меня уважали. И враз перестали.
Эх, люди! Интересно, хоть один сомневается - я ли сотворил то, в чём меня обвиняют? Хоть один сказал другому: "Женька? Да не мог он этого сделать, я его полвека знаю!"
Бог вам судия, люди!
Что ещё в жизни сделал? Сестре помог. Замуж отдал, как в старину говорили. Муж у неё мужик хороший, с ним не пропадёт.
Что осталось в жизни сделать? Детей нарожать и воспитать уже не получится, возраст не тот. А как хотелось бы! Научить сына садовничать, радиоделу обучить... Нет... Жениться просто так? Это как на огороде пустоцвет сажать. Нет практической надобности.
В общем, осталось перекантоваться остаток жизни, по возможности, провести его с удовольствием, как в народе говорят. А что насчёт удовольствий? Водка? Век бы её не видать! Деньги? Много не заработаешь, а что заработаешь - это необходимость, а не удовольствие. Женщины? Были. Есть что вспомнить. А сейчас они уже не главное в его жизни. Скоро и совсем с отеческой добротой привыкнешь на них смотреть..."

=8=

Притащилась тётка Лида. Постреляла крысиными глазками по углам, не обнаружив в доме непорядка, разочарованно вздохнула.
- Ну, ты как, сынок? Участковый интересовался, чтоб полюбовно с ними решил ты всё. С теми. Ждут люди! Коли натворил, надо решать дело.
- Решу, тёть Лид. Вот тебе ключ от дома и денег немного. Пусть у тебя полежат, чтоб не пропали. Я отлучусь на денёк, как бы в дом кто не залез. Ты завтра с утречка зайди, присмотри здесь за порядком. А я проблему решу, не сомневайся.
- Вот и ладно, сынок, вот и ладно.
Тётка Лида ушла довольная.
"Черти тебя носят, ведьма старая!" - ругнулся ей вслед Женька. С другой стороны, вовремя пришла. Одной проблемой меньше.
Сегодня последний день отсрочки. Завтра с утра участковый поведёт его вдоль улицы. А народ будет глазеть через заборы, показывать пальцами и злорадствовать. Может не придёт участковый? Дело-то за уши натянутое! Придёт, обязательно придёт. Двадцать тысяч на улице не валяются!
Женька налил в ведро воды, взял швабру, вымыл в доме полы. Протёр везде пыль. Аккуратно прибрал постель. Лишние вещи сложил в шифоньер. Посуду, что поценнее, тоже спрятал. Хорошую обувь унёс из прихожей, поставил глубоко под кровать.
Осмотрелся. Всё в доме, вроде бы, прибрано.
Вытащил из сумки приготовленную бутылку водки, сел за стол, раскупорил, налил гранёный стакан. Поднял его, посмотрел задумчиво сквозь водку, замер. Посидел неподвижно некоторое время, отрицательно покачал головой, поставил стакан на стол.
- Нет, опять могут насплетничать. Надо, чтоб всё было чисто.
Вылил водку из стакана и из бутылки в раковину, сполоснул посуду, бутылку поставил у стены, стакан вернул на стол.
- Ах, чёрт, забыл!
Достал из шифоньера праздничный костюм, рубашку, галстук, повесил всё на дверь. На стул положил бельё и носки. Внизу поставил новые летние полуботинки.
- Ну вот, теперь всё как надо. Без хлопот.
Принёс лист бумаги, ручку, сел за стол, задумался. Решившись, начал писать.
"Будучи в ясном сознании и трезвом состоянии, утверждаю, что я ребёнка не насиловал. Пройдёт время, возможно, найдут виновного, но чужую грязь с себя смыть мне уже не удастся. Я принимаю единственно правильное для меня в этой ситуации решение.
Самостоятельно и осознанно, без чьего либо принуждения, я кончаю жизнь самоубийством.
О моей смерти сообщите сестре... "
Перечитал написанное, посмотрел на часы, написал внизу: 23 часа 55 минут, 14 января 2000 года.
Расписался.
Положил листок на стол, придавил его стаканом.
Вытащил из старого сундука малокалиберную винтовку, зарядил её. Закрыл дверь в зал, чтобы соседка через стену ничего не услышала. Вышел в маленький коридорчик перед кухней, убрал из него все вещи, чтобы не запачкать лишнего.
Приставил дуло винтовки к голове, дотянулся до курка, нажал.

=9=

На третий день после похорон в дом пришёл следователь, изымать винтовку, из которой застрелился Женька.
- У меня к вам просьба, - обратился к нему Анатолий Иванович, муж Женькиной сестры, приехавший на похороны. - Давайте сходим к соседке.
Следователь пожал плечами.
- Давайте.
Он понимал, что у людей горе, и был готов выполнить несложную, хоть и непонятно для чего предназначенную просьбу.
Дом, в котором жил Женька, был длинным деревянным коттеджем на двух хозяев, построенным в шестидесятые годы. Во второй половине дома жила одинокая, почти парализованная старушка. Один раз в день к ней приходила дочь, обихаживала её и уходила до следующего дня.
Анатолий Иванович провёл следователя на половину соседки.
- Тётя Галя, можно к тебе? - крикнул он, войдя в прихожую.
- Кто там?
- Анатолий, муж Светы.
- Заходи, Толя, заходи!
- Тёть Галь, ты всё время здесь лежишь? - спросил Анатолий Иванович старушку, войдя в спальню со следователем, поздоровавшись и обменявшись положенными в таких случаях фразами.
- Всё время, Толя. С параличом не разгуляешься.
- А вечером перед Рождеством ты рано спать легла... то есть, уснула?
- Да я спать ложусь каждый день в одно и то же время, как радио десять часов пропикает. Привычка такая. Если рано усну, то и просыпаюсь рано, в пять часов, в четыре...
- А что делаешь по вечерам?
- Вяжу и радио слушаю. Что мне ещё делать?
- Садитесь, следователь, - указал на стул Анатолий Иванович. - Давайте помолчим.
Следователь и старушка с удивлением замолкли.
Сквозь негромкий говор радиоприёмника было слышно, как за стеной, на половине Женьки, бубнили женские голоса.
Анатолий Иванович поднял палец кверху, затем указал на стену.
- Стена здесь такая, что если тётя Галя чихнёт - мы ей с той стороны здоровья желаем.
Тётя Галя улыбнулась и закивала головой, подтверждая, что это не выдумка.
- Тёть Галь, вечером перед Рождеством за стеной у Женьки был какой-нибудь шум?
- Нет, что ты! Он же очень тихо жил!
- А кто-нибудь приходил к нему в тот вечер?
- Никого не было.
- Дети колядовать приходили?
- На улице приходили.
- И никто не кричал в доме, не шумел?
- Да нет же! Вечер приметный, на улице шумно и весело было, а в доме у него тихо. Я же всегда слышу, кто к нему приходит!
- Видите, следователь, никто к нему не приходил. Где же он мог изнасиловать пацана? Как можно обвинять человека в изнасиловании, не имея к тому оснований?
- А кто сказал, что его обвиняют в изнасиловании?
- Так... все же говорят!
- Говорить народ у нас любит.
- Дело же на него завели! Мать пацана заявление написала!
- Никто дела не заводил, и заявления никакого не было.
- Так в ту ночь его арестовали и всю ночь продержали в участке!
- Арестовал участковый. И в участке он провёл не только ночь, но и рождественский день. Арестовал его участковый, как я понял, за то, что он в пьяном виде ударил гражданку Шокину. Потом оказалось, что потасовка была обоюдной, и после того, как он протрезвел, по обоюдному примирению дело закрыли, а его отпустили.
- Так что... Дела по изнасилованию не было?!
- Нет же!

=10=

- Здравствуйте.
Анатолий Иванович представился и объяснил заведующему поликлиникой, по какому поводу он к нему обращается:
- Я понимаю, врачебная тайна и всё такое... Мне не нужны чужие тайны и диагнозы. Единственное, что я хочу выяснить, обращался ли мальчик Шокин на приём к врачу... Не знаю, к какому... Мой родственник, который покончил жизнь самоубийством...
- Я знаю, - прервал неприятные объяснения заведующий.

Мальчик Шокин ни к одному врачу за последний месяц не обращался.

=11=

- Кто хоть они, эти Шокины, тёть Лид?
- Шокины? Переселенцы. Года два живут у нас в посёлке.
- Чем занимаются?
- Дык... Она совсем не работает, он - по случаю. Пьют... Детишки вечно без присмотру мотаются.
- Тёть Лид, так почему ты решила, что Женька изнасиловал этого пацана?
Анатолий Иванович с недоумением смотрел на бегающую глазами старуху.
- Дык, люди ж сказали! - старуха развела руки в стороны. - Одинокий же! От, горе-то какое!
- Ты - крёстная мать! Ты его с детства знаешь, с пелёнок! Неужели могла допустить, что Женька станет насильником ребёнка?!
- Дык, я с пелёнок... Но ж сказали - он...