Сиреневое серебро

Я стояла на мокром перроне в своем старом сером укороченном плаще. Уже простуженное горло обнимал красный шарф. Проклятый насморк мешал наблюдать обещающую даль. Я не знала, с какой стороны ждать поезд, а спросить было не у кого – перрон был совершенно пустой. Начинала болеть голова, хотелось горячего чая, а не тарахтеть в тесном вагоне. Сумерки злились на то, что скоро им предстоит остаться в одиночестве, но это не на долго: скоро их не аккуратно задушит властная ночь.
Поезд появился слева от меня (с запада). Сердце как-то особенно сказало «бум», и сделало вид, что ничего не заметило. Возле меня остановилось что-то горячее и желтое вперемешку со ржавчиной. Я не хотела думать, что В ЭТО мне придется входить. Проводница стояла у входа и смотрела на меня сверху вниз.
- А мне точно сюда? – не уверенно спросила я в надежде на то, что мне все-таки не ТУДА.
- Точно. – Слишком грубым для женщины голосом ответила она.
Я сглотнула и почему-то обрадовалась, что черная сумочка – мой единственный багаж. Женщина проводила меня в купе. То, что оказалось за дверью удивило меня: вместо привычных двухэтажных кроватей там были выставлены в ряд стулья. Четыре стула слева и пять справа. Справа все места были заняты, а слева три стула были свободны. Я не знала, как поприветствовать не знакомых и неожиданных для меня людей и я просто кивнула головой. Они ответили мне приветливым молчанием. Проводница стояла сзади меня и ждала, когда я выберу свое место. Я села возле окна, после этого она тоже села и было видно, что (пардон) встреча ее мягкого места с этим предметом мебели была для нее долгожданной.
Между нами был пустой стул, и я могла наблюдать ее боковым зрением. Здесь, при свете я увидела, что на ней нет формы, а вместо нее синий бесформенный халат, в таких ходили наши школьные технички, когда делали ремонт: на голове белый платок, а на лице морщины, которые можно выучить наизусть, если очень внимательно посмотреть на них в тишине. Женщина сидела и щелкала семечки, а хрупкую и уже не нужную черную одежку бросала в карман.
Напротив меня сидел мужчина средних лет, он был одет в бордовую помятую рубашку, не аккуратно заправленную в черные брюки. Мужчина сильно горбил спину, и крепко обнимал свой рыжий потрепанный портфель. Почему-то, весь его внешний вид, растерянный взгляд, барабанившие по мягкой рыжей коже короткие пальцы напоминали мне человека, который стоит в самом конце очереди в туалет. С завистью смотрит на тех, которых МИНУТУ назад проклинал за то, что они так глупо заставляют его ценить время.
Рядом с растерянным сидела девушка лет 18. Хрупкая фигурка, большие выразительные глаза, готовые промокнуть в любой подходящий момент (а таких моментов достаточно: сломанный нарощенный ноготь, неотвеченный звонок бойфренда, тройка по физике, отсутствие подходящей кофточки в бутике, потеря девственности, и, конечно же, многие другие сюрпризы). Одета она была в слишком короткие шортики и слишком короткий топ, две смешных длинных рыжих косички придавали ей наигранную трогательность. Даже по ее губам можно было прочитать, что она целует тонкий фильтр, и не прочь изрыгнуть пивом. Но как умело глаза прятали эту не нужную истину, как она обнимала окружающую реальность. Мне стало страшно оттого, что вдруг у меня будет такая дочь. Нет, нет, уж лучше тогда пусть будет мальчик. Хотя об этом рано еще думать.
Я отвлеклась от куклы и стала изучать женщину с ребенком. Маме было лет 37, а малышу 4 годика. Светлое платье делало ее слегка тучной, и, в тоже время, через минуту она казалась невесомой. Волосы были уложены в пучок… или заплетены в косу. Почему-то мне трудно вспомнить ее, я только четко помню, что периодически слышала, как она дышала, и что ее дыхание пахло яблоком… или горячим крепким чаем.
Рядом сидел малыш в полосатом свитере и синих штанишках. Он с особым интересом смотрел на дверь, я тоже невольно бросала туда взгляд, в надежде на то, что ТОЖЕ увижу то, что видит ребенок, но мои глаза каждый раз меня обманывали. И тогда я смотрела в два бездонных озера и искала правду в них. Но мальчик был слишком заинтересован дверью, чтобы подарить мне свою истину. Мама не обращала внимания на ребенка, он был слишком послушный, но, одновременно, она была полностью с ним.
На пятом стуле стояла клетка, в которой сидела курица. Я сразу вспомнила сказку «Петушок и бобовое зернышко», где курица носилась в поисках маслица, чтобы смазать горлышко петушку, который подавился бобовым зернышком. Только в книжке курица была рыжая, а в клетке сидела белая, как невеста. У нее был очень красивый яркий гребешок, и она очень внимательно смотрела на всех нас по очереди. Клетка была тесна для бедной птицы, и слишком пуста: там не было ничего кроме нее, ни одного зернышка, соломинки, или (извините) помета. Только она и теснота.
Того, кто сидел рядом с проводницей, я не видела, и не могла вспомнить его лицо, хотя точно помню, что когда я зашла в купе, этот Мужчина очень внимательно на меня смотрел. В тот момент мне казалось, что я запомнила это лицо навсегда, что я знала его всегда, но когда я села, то ничего уже не помнила. Я не могла даже вспомнить примерный возраст Мужчины, интонацию его глаз. Теперь я могла только слышать, как Он кашляет. Наверное, тоже, как и я, простудился. Может быть, целовался под дождем? Может быть, целовался с дождем? Может быть.
Я уже достаточно изучила своих попутчиков, и мне становилось скучно. Почему мы так долго стоим? Когда поезд тронется? Каждый был занят своими молчаливыми и ни кому не известными делами. Никто даже не пытался завести разговор. Все сидели в обнимку со своими СЛИШКОМ. Слишком растерянный вид, слишком рыжий портфель, слишком короткие шортики и топ, слишком ароматное дыхание, слишком послушный ребенок, слишком пустая клетка, громкий кашель, вкусные семечки. Я стала задумываться, а что у меня слишком. Представила себя со стороны и стала искать свое СЛИШКОМ. Но вдруг меня неожиданно прервала проводница, ее грубый голос был слишком мужским.
- А почему ты молчишь? – обратилась она ко мне. Я не знала, как отреагировать на этот вопрос. Я сразу подумала, что мое удивление было бы не так велико, если бы она спросила меня, сколько ложек сахара я ложу в свой утренний чай, и тогда бы я, не задумываясь, ответила бы, что чай я пью без сахара.
- А что я должна говорить? – искренне удивилась я.
- Ты должна была хоть что-то произнести, чтобы мы услышали твой голос.
Я подумала, что теперь они услышали мой голос, значит можно спокойно помолчать. Интересно, а кто стал первым пассажиром? Кого она так бесцеремонно заставила показать свой голос? Наверное, это был растерянный, и, именно поэтому, он такой растерянный. А впрочем, какая разница, кто был первым. Какая разница, кто был первым, если мы сейчас стоим.
- Извините, а когда мы поедем? – сказала я не слишком, но уверенно только потому, что они уже слышали мой голос.
Проводница посмотрела на меня, подняв брови, и словно помолодела на двадцать лет. Выражение глаз говорило, что она искренне удивлена моему вопросу, но мне, почему-то показалось, что именно это она ждала, чтобы помолодеть на два десятка.
- Мы УЖЕ едем. – Сказала она не привычно мягко.
Если раньше меня никто не замечал, кроме курицы, которая всем дарила свое внимание, то после этого на меня устремились внимательные взоры. Растерянный забыл о своем рыжем портфеле, кукла забыла, что она одета во все мини, у матери оказались распущенные волосы, мальчик увидел, кто хотел найти его истину, но теперь мне было не до этого, а тот, кто постоянно кашлял, вдруг громко чихнул. Я поняла, что мой вопрос выбил из их рук СЛИШКОМ. «Ага, значит, мы едем. Если мы едем, значит, мы не стоим на месте. Если мы не стоим на месте, значит, мы уже не там, где были раньше. Если мы не там, где были раньше, значит, мы там, где еще не были.» Глупое, какое глупое сочетание слов выводила моя мысль-секретарша. Мне очень хотелось спросить, куда именно мы едем, но я не знала, что случится со СЛИШКОМ после этого вопроса, и поэтому решила промолчать. Мужчина произнес четкое «ну что ж», хриплым и излишне громким голосом, и я подумала, что он взял инициативу в свои руки. Но после этих совсем дурацких сочетаний букв больше ничего не последовало. Что ж, ну что ж. Над нами и нашими СЛИШКОМ повисла тишина. Я, почему-то, стала завидовать курице. После минутной паузы проводница командным голосом сказала: «Пора». Все встали, и я увидела, что не у одной меня слишком миниатюрный багаж для такой дороги. Я тоже встала, вдруг меня осенило: один стул оставался свободным. Тогда я стала судорожно подбирать к нему эпитет: какой он на самом деле пустой или свободный. Все стали выходить, а меня мучила одна мысль: кто должен был сидеть на этом стуле, рядом со мной? Почему его нет? Может быть, его не должно быть, но тогда зачем же этот стул? Все это очень меня озадачило, и я на время забыла про свое СЛИШКОМ, и меня даже не волновала остановка.
- Простите, - обратилась я к проводнице, прежде чем выйти – Почему место возле меня было пустое?
- Оно не пустое. – Довольно женским голосом ответила она. Я не понимающе посмотрела на стул, и тут она добавила. – Оно свободное.
Я не успела ничего ответить, мне нужно было выходить.
Выходя из вагона, я не знала, что увидят мои глаза, но я твердо знала, что мое СЛИШКОМ не скучного рыжего цвета, а светится сиреневым серебром.