Три миллиона пятьсот двадцать три мамы

Солнце швырялось сосульками с крыш в прохожих. Пришла долгожданная грязная весна, пришла в середине апреля. В комнате, где лежала мама, было слышно, как подтаявшие льдины с грохотом разбиваются об асфальт.
Весенняя бомбежка.
У мамы последние недели всегда закрыты шторы. Солнечные лучи причиняли ей боль. Даже поворачиваясь к ним спиной, мама говорила, что они прожигают её мозг. Папа занавесил окно темным покрывалом.
- В темноте дышится легче. В темноте всегда лучше. Будто сближаешься с ней. Сливаешься. Исчезаешь…
Сижу возле мамы на табурете. Рядом на журнальном столике куча лекарств: таблетки, баночки-стекляшки, уколы…
- Дождь? - тихо спрашивает мама. - На улице дождь?
- Это капель, мам, с крыш так сильно течет… Прямо потоп.
- Люблю дождь. Небо такое большое, безграничное, сильное, а тоже плачет. Даже небо… Все плачут. Только человек может не плакать. Однажды, Олежка, в твоем возрасте я видела, как плакал наш пёс Туман…
Мама часто засыпала на полуслове. Не договорив.
На ней всегда, и теперь, был платок.
- Скоро совсем как ты буду лысая, - шутила мама.
Она перестала рассказывать на ночь истории, а я, хоть и ходил уже в третий класс, любил их слушать. Одну, например, историю про картавое привидение я заставлял маму рассказывать по несколько раз в неделю. Теперь читал сам маме. Или рассказывал что-нибудь, выдумывал, сочинял…
- Все писатели любят дождь... Ты тоже станешь писателем…
Я обещал маме, что стану.
По ночам приходила боль. Мама сдерживалась, чтобы не кричать. Только я всё равно слышал, как она стонет в подушку, как успокаивает её папа, как суетится на кухне мамина сестра тетя Нина…
По ночам приходил страх. Я лежал в кровати и боялся, что произойдет что-то плохое. Неправильное. Ненужное. Боялся, что однажды проснусь утром без мамы. Мамы не станет. Болезнь победит и заберет её от нас…
В одну из таких ночей я и увидел сон. А может, это был не сон... Увидел мертвую бабушку. Мамину маму. Бабушка вошла ко мне в комнату, легонько прикрыла дверь, подошла. Я не испугался, это ведь моя бабушка, ну и что, что она давно умерла?..
Бабушка села ко мне на кровать, погладила по голове:
- Ты помнишь, внучек, что я тебе рассказывала про картинки? Помнишь? - тихо спросила она.
Задумался.
- Про то, что люди на картинках живут вечно?..
- Умница, - похвалила бабуля, - они остаются надолго, очень надолго с нами. Всегда рядом…
- Всегда рядом… - повторил и…
Хлопнула дверь.
- Ты с кем тут разговариваешь? - спросила, входя, тетя Нина.
Смотрю по сторонам.
«Приснилось или нет?»
За окном солнце, очередная «бомбежка», а в уголке окна кусочек голубого неба и белое облако, так сильно похожее на лицо мамы.

«Тема сегодняшнего урока рисования – «Мой лучший друг», - так объявила Татьяна Ивановна, наш классный руководитель. Я нарисовал лицо мамы. Нарисовал как смог.
Коля «Толстый», сосед по парте, нарисовал пса Рекса, Оля Сомова попробовала изобразить подружку Вальку, а я…
- Маменькин сынок, - прошипел в ухо «Толстый», когда Татьяна Ивановна поставила мне пять, а ему три.
«Да, пускай так, я маменькин сынок».

Рисунок показал тете Нине. Она приехала и стала жить у нас через день после первого приступа мамы. Тогда мама отказалась ложиться в больницу…
- Так сильно похоже, - погладила меня по лысине тетя, - прямо копия.
- Копия…
- Молодец, иди поешь, я подогрела.
- Пойду маме покажу.
- Потом, - остановила тетя, - мама только заснула после лекарств.
- Потом? Ладно, потом, - согласился.
А потом маме стало хуже. Она кричала. Папа приехал с работы. Вызвали «скорую». Я всё это время сидел в своей комнате с закрытыми глазами и просил Боженьку об одном - чтобы он спас маму.
«Пускай болезнь исчезнет, пройдет, как растворяется всё в темноте. Я сделаю всё, чтобы мама не болела никогда. Ни в жизнь… Всё-превсё…»

Теперь я ненавижу это слово – «потом». Маму увезли в больницу в третий раз за две недели. Папа со мной почти не разговаривает. Боится. Даже не смотрит на меня. И его глаза всегда «на мокром месте». Тетя Нина говорит: «Маму должны прооперировать, и операция должна помочь»…
Знаю, что поступил нехорошо - подслушал разговор папы по телефону и услышал это слово. Диагноз. «Рак» - вот что мучает маму. Он засел, укрылся в голове и стал поедать её, стал расти. Он пытается выбраться. Он не любит солнечный свет и заставляет выпадать мамины волосы…
Я вспомнил эти такие разные платки, которыми она повязывала голову… Красный с золотыми кистями платок - подарок сестры. Ещё три платка подарил папа...
Черный платок – его я боялся больше всего. Черный цвет не мой любимый цвет. Цвет не жизни. Поэтому я отворачиваюсь и боюсь попов в их черных одеяниях… Разве Божий цвет – черный? Бог - это ведь свет… Белый цвет - вот цвет Бога. Золотистый…
Втихаря выкрал ненавистный платок из маминого шкафа и выбросил по дороге в школу в мусорный контейнер в чужом дворе.
«Лучше я сам накоплю денег и подарю маме другой платок. Голубой – как небо».

Мама взяла мою руку, поцеловала в открытую ладонь. Я не выдержал. Заплакал. А ведь обещал, что не буду, сдержусь. Обещал…
- Ну, Олеж…
- Мама…
На маме была белая больничная марлевая повязка, и я сказал, проглатывая слёзы:
- У меня тебе подарок.
Мама улыбнулась, и моё сердце улыбнулось в ответ.
Я разбил копилку, копил на футбольный мяч, и сегодня купил маме платок такой, какой хотел. Голубой с желтыми и сиреневыми цветами.
- Сынок…
- Я повяжу его тебе на шею. Продавщица сказала, это самый модный сейчас асексуар.
- Что? - спросила мама.
- Асексуар. Самый модный…
И мама засмеялась, так неожиданно, так чисто, зажигающе… Я тоже засмеялся. Мы смеялись вместе, да так громко, что в палату заглянула медсестра:
- Всё хорошо?
В ответ мы продолжали смеяться.

Из больницы уходил в отличном настроении. Хотелось бежать по лужам, прыгать в них, брызгаться, кричать… Вышел на крыльцо и тут вспомнил про второй подарок для мамы – школьный рисунок. Залез в карман, достал аккуратно сложенный альбомный лист…
«Мой лучший друг».
Сосулька, «крякнув», сорвалась с конька крыши, просвистела перед самым носом и с оглушительным треском разбилась у ног.
- Ой! - вскрикнул. Отпрыгнул. Выпустил из рук рисунок. Не по-апрельски холодный, сильный ветер подхватил лист, рисованное карандашное лицо мамы мелькнуло перед глазами и со скоростью пули взмыло вверх. В голубое небо. И выше, и выше…
Сначала я побежал, задрав голову. Не замечая луж и кочек… Но вскоре остановился. Рисунок, подарок маме, исчез в небесах.
Долго смотрел в голубую бесконечность. Ждал, а вдруг вернется…
Небо темнело. Хмурилось. Мамин портрет, мне чудилось, всё дальше и дальше бумажным ковром-самолетом стремился ввысь. Навстречу солнцу. Звездам. Навстречу Вселенной. У которой нет начала и нет конца…

Дома не находил себе места. Ходил из комнаты в комнату. Зашел в мамину спальню, шторы всё ещё были закрыты. На кухне зачем-то включил воду, помыл руки, вернулся в свою комнату… Постоял у окна, небо было темным. А где-то там высоко-высоко…
Вернулся папа, спросил:
- Как дела?
Сказал:
- Маме лучше, - помолчал чуток, - ведь лучше?..
- У мамы через месяц операция, Олег, - начал отец, - это временное улучшение. Понимаешь? Мы должны держать кулаки за маму, чтобы операция помогла…
Я видел, как папе было тяжело говорить, как он подбирал каждое слово. Слово за словом…
- И может случиться так, сынок…
- Я всё знаю, папа. Не говори. Я знаю…
Он обнял меня крепко, как никогда. Папа плакал точно так же, как я всего лишь несколько часов назад.
«Не сдержался».
- Мама поправится. Вот увидишь. Мама будет с нами. Всегда. Я знаю. Знаю способ…
Он молча кивал, соглашался. Слезы, его горячие слезы обжигали мою шею, затекали под воротник и текли…

Собрал всё, чем можно было рисовать. Карандаши, фломастеры, краски акварельные, масляные, гуашь, пастель, ручки шариковые, ручки гелиевые, мелки…
Закрылся в комнате и начал рисовать. Рисовать маму.
Потому что люди на картинках живут вечно…

За выходные, субботу и воскресенье, засыпая лишь на пару часов, не завтракая, не ужиная, нарисовал всего сто восемьдесят одну маму. Понимал, надо торопиться и рисовать, рисовать, не останавливаясь, не обращая внимания на источенные карандаши, иссохшие фломастеры, искрошившиеся мелки, так быстро кончающиеся краски…
Попросил папу купить альбомов, тетрадей…
А кончатся они, буду рисовать на клочках бумаги, обоях, стенах… Себе…

Тетя Нина приносила еду в комнату.
«Надо, так надо».
Только ел я немного, да я и не был голоден. Бывает, остановлюсь на минуту, съем целую луковицу репчатого лука - и снова за карандаш и краски…
Папа послушно приносил листы для рисования, не задавая вопросов. Ни звука. Ни слова … Папа чувствовал. Папа всё понимал…
К маме не пускали. Приходя в больницу, несколько раз я смотрел на неё, стоя в чуть приоткрытых дверях. Мама теперь всё время спала, и голубым теплым цветком в бело-стальной и холодной палате был платок, повязанный мною. Я не сдерживал слёз… Зачем…
Я спешил рисовать маму.

Рисунки висели по всем комнатам. Повсюду… И на потолке тоже…
Мама смотрела на нас отовсюду. Разноцветно-радужная…

Через неделю у меня было тысяча девятьсот двадцать две мамы, и ко мне присоединилась тетя Нина.
«Вдвоём мы нарисуем больше».
- Мамы должно быть много, - говорил со знанием дела я. - Мама – это бесконечность… как небо. Как Вселенная. Как Бог…
А ещё через три дня папа молча зашел к нам, сел на полу посреди разбросанных ручек, красок, тетрадных и альбомных листов и стал рисовать (а рисовал он очень хорошо) свою жену. Мою маму…

Мы сбились со счета, когда двухмиллионный портрет мамы повис на нетронутом плафоне лампы в больничной палате мамы…

«Мамы должно быть много…»
Мама дома. На шкафах, книжных полках, телевизоре, аквариуме… На холодильнике в кухне, на газовой плите, стиральной машине… В подъезде, в просветах перил… Мама улыбалась с заборов огородов и гаражей… Сопровождала по дороге в больницу... Мама на автобусных остановках и деревьях в парке… Афишах и досках объявлений… Мама встречала в больничном лифте… Шла по коридору и кружила вокруг колонн… В кабинетах врачей и палатах…
Мама…

За день до операции во сне (или это был не сон?..) я снова увидел бабушку. Она зашла ко мне в комнату, как тогда, прикрыла за собой дверь и произнесла:
- Это первый и последний.
Подошла, протянула мне мой первый рисунок мамы с надписью: «Мой лучший друг» в левом верхнем углу листа и оценкой пять красной пастой в нижнем правом.
- Как?..
Я сидел за столом, положив голову на локти, перед чистым альбомным листом.
- Как? - спросил себя, спросил тишину и подумал:
«Задремал».
Я наблюдал, как в открытое окно жаркий ветер июня запустил сложенный бумажный самолетик. Он покружил по комнате, словно разглядывая мамины разноцветные портреты, а потом легонько приземлился на столе перед моим носом. Я хмыкнул.
«Вот так весточка с неба».
Взял небесного посланника и, осторожно раскрывая самолетик, вдруг почувствовал, как проснулась и улыбнулась мама. Улыбнулась солнцу в окне. Без боли.
Моё сердце улыбнулось в ответ.
- Мама навсегда.
И развернул лист…
«Первый и последний».