Выборы в Дурачии

Отзывы и предложения автор ждет по адресу:
buratino@gde.ru

Геннадий ПОЛИЩУК

Выборы в Дурачии,
или Новые приключения Буратино

Сюжет сказки является полнейшим бредом, а если не бредом, то бредовым вымыслом автора. Любое совпадение имён, ситуаций, событий, описанных в книге, с реальными лицами и событиями нашей жизни абсолютно случайно и непредсказуемо. Даже Буратино, Тортилы, папы Карло и других героев, перешедших сюда из «Золотого ключика», на самом деле не существует, и все прекрасно об этом знают. Что ж тогда говорить о персонажах, которых тогда и в помине не было!..
Первый, кто заявит, что изображенная в книге страна – Россия, сам явится пред ней неприятелем и недругом. А то ещё и клеветником на всех существ, её населяющих – птиц, зверей, животных, моллюсков и рыб. Более того, и на автора, и на других людей: и тех, кто абсолютно неправильно на ней живёт, и тех, кто ею и всеми нами совершенно правильно правит.


Искренне ваш,
Геннадий Полищук

Это была присказка. А впереди только сказка.

Геннадий ПОЛИЩУК
ВЫБОРЫ В ДУРАЧИИ,
или Новые приключения Буратино

Если люди не хотят решать свою судьбу сами, за них ее неизбежно будут решать другие.
Аркадий Бабченко, спец. корр. «Новой газеты»
http://novayagazeta.ru/data/2010/086/03.html


Глава первая
В каморке папы Карло премьеру отметили очень скромно

В то самое время, когда Буратино и его друзья, отвечая на нескончаемые рукоплескания публики, всё выходили и выходили на поклон, в каморке готовились к встрече героев. Здесь всё было, как в «Золотом ключике», лишь место блюстителя морально-этических норм, коим навечно останется в наших сердцах Говорящий Сверчок, занял Ёжик. Впрочем, Ёжика нельзя было назвать продолжателем дела Сверчка, так как он не любил читать нотации, он жил полнокровной жизнью и приглашал к такой жизни других.
О, это был интереснейший Ёжик: он не видел и не слышал, но понимал всё. А согласитесь, что это намного важнее, чем видеть, слышать и даже читать, ничего не понимая. Но на всякий случай рядом с ним всегда был Оленёнок Олешек – уши Ёжика и его глаза…
Шушара умерила свои амбиции, стала более терпима. В свою очередь, и Буратино, возвратившийся из необычайных приключений в свою каморку, заметно повзрослел. Он не стал шире или длиннее, ибо это невозможно – как вы знаете, деревяшки способны только уменьшаться, истираясь. Но он приобрёл житейский опыт, стал мудрее. Сейчас на его неширокие плечи, расположенные прямо под головой с деревянными мозгами, легла забота о кукольном театре. Однако предложи ему кто-нибудь снова прогуляться по каким-нибудь Полям Чудес, вряд ли Буратино отказался бы от новых похождений…
Шушара накрывала на столик. Потом, когда и малюсенького места на нём не осталось, передумала и решила рассадить всех на ступеньках лестницы. А что? На них запросто разместятся все, а сама каморка останется достаточно свободной для танцев… Да и хвост никто не прищемит, пока она будет хлопотать по хозяйству. Ооооо, как она ненавидит эту фамильярность – наступание на её хвост!.. Она и Буратино в первый день его существования хотела придушить именно за то, что тот схватил её за хвост… А так – какие претензии к сорванцам?..
Пробегая мимо потайной дверцы, она обратила внимание на всё ещё валявшийся в углу холст с нарисованным очагом.
- Олешек, – попросила она, – заштопай пока дырку на очаге да повесь холст на место – реликвия всё-таки…
Олешек с готовностью бросился исполнять просьбу, но его остановил надтреснутый голос Ёжика:
- А зачем штопать? Эта дыра, проткнутая носом Буратино, сама уже стала исторической реликвией! – Ёжик выдержал огромную паузу, в течение которой он, не переставая, размышлял. – А давай-ка, Шушара, не будем вешать холст… Я думаю, что Карло рисовал этот очаг в минуту отчаяния. То ли сильно устал, то ли веру в себя потерял, надежду…
Смотрите: человеку нужно было всего-навсего открыть дверцу – найти ключ да провернуть его в замочной скважине, – и перед ним навсегда открывался бы свободный мир волшебного искусства! А он не решился, чего-то испугался. Чего, как вы думаете, уважаемая Шушара? – та вместо ответа развела лапами. – Да самого себя!.. Своей же свободы! И он её подменил нарисованным запахом похлёбки над нарисованным огнём… И опустился до шарманки, крутить которую не нужно ни большого ума, ни, тем более, таланта… А ведь талантлив же человек – погляди, какого Буратино смастерил!..
Шушара молча слушала размышления Ёжика. Может, и не всё понимала, и уж, тем более, не во всём была с ним согласна, но в конце ёжикиной тирады стала сворачивать холст в трубочку…
С улицы послышались знакомые голоса. Потом – топот по лестнице и коридору, лёгкий скрип дверных петель.
- Ага, вот и наши «звёзды»… С премьерой!.. А где папа Карло?
- Остался сторожить театр.
- Роли-то хоть свои не забыли?
- Ну как же мы могли забыть, если играли самих себя, свою жизнь?.. – слегка обиженно произнёс Буратино и тут же похвалил Артемона. – Артемон, ты сегодня был гениален! Так сыграть Карабаса не сумел бы и сам Барабас!
Артемон мгновенно перевоплотился в Карабаса: «Так это ты помешал представлению моей прекрасной комедии?»
В игру включился и Пьеро, быстро показав Шушаре, Олешке и Ёжику, как он играл роль Тортилы: «Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями! Я дарю тебе этот золотой ключик…»
А Буратино, перехватив взгляд Шушары, с хитрецой во взоре подвёл итог общей импровизации: «Папа Карло, даю честное кукольное слово, – у тебя будет настоящий огонь в очаге, настоящий чугунный котелок и горячая похлёбка!» Он трижды звонко хлопнул в ладоши, по-цирковому крикнул: «Ап!», и Шушара под общие аплодисменты и крики «Урраааа!» внесла в каморку настоящее жаркое…
Все набросились на еду. Шушара с умилением смотрела на изголодавшихся кукол. Через мгновение тарелки оказались вылизанными до блеска.
- Ну что, заморили червячка? – тепло спросила Шушара.
- Спасибо большое!
- А теперь – спать, - сказал Ёжик. – Очень вы все устали, а завтра снова дневной спектакль…
Спать устроились на тех же ступеньках, подстелив легкие матрасики с простынками. Спальное место для Мальвины отгородили ширмочкой. Едва успела Шушара выключить свет, как раздалось дружное посапывание. Сквозь него тихий сонный голос Пьеро произнёс:
- А Карабас на ночь вешал нас на гвозди в стене…


Глава вторая
Карабас восстал из лужи

Дождь кончился. Карабас поднялся на ноги, осмотрел себя и тихонечко завыл. Он весь вымок, хорошо ещё, что дождь был сильный, поэтому лужа была не слишком грязной. Он доковылял до своего заброшенного балагана, затопил камин, разделся, развесил мокрую одежду перед огнём, надел широкий халат. Затем налил полную кружку красного вина, выпил залпом и сел в кресло. Задумался. Встал, прошёлся из угла в угол, и снова задумался. И снова сел.
Он не находил себе места. Что-то надо было делать, и очень быстро! И Карабас придумал, что: жаловаться! И как можно выше, прямо в правительство или, на худой конец, прямо пправителю! Нет, властителю! Нет-нет, жаловаться нужно им обоим – как можно больше и как можно быстрее…



Глава третья
О том, что такое тендер

Человеку с улицы пытаться жаловаться лично пправителю или властителю категорически запрещалось и поэтому было просто бессмысленно. Во-первых, никакой пправитель никогда не справится с таким огромным потоком писем и конвертов, которые, вопреки здравому смыслу, льются к нему со всей страны. Но за просто так отдавать этот поток министрам тоже нельзя, ибо тогда могла начаться неконтролируемая пправителем коррупция. А пправитель и властитель всегда говорили, что они с такой коррупцией нещадно, безжалостно и коллективно борются. Поэтому пправитель учредил среди министров тендер на удовлетворение специальных потребностей путём приёма персональных Просителей Взять Деньги.
Вообще-то «тендер», если доверять энциклопедии Кирилла и Мефодия, это или самый малый парусный военный корабль, или прицепная часть паровоза для хранения запасов угля и воды. Но в нашей сказке тендер – это что-то среднее между аукционом и лотереей, направленное на удовлетворение специальных потребностей государства, правительства, министров и министерств.
У некоторых министров потребность в специальном удовлетворении возникает не реже одного раза в неделю. У остальных – в строгом соответствии с теорией академика И.Павлова – не перестаёт возникать ни на час. Тогда министры пишут свою фамилию на специальном тендерном бланке и передают его в специальное тендерное агентство, которое тут же включает министра в специальный график приёмов. График составляется по теории случайных чисел и чем-то напоминает русскую рулетку. Правда, в русской рулетке пистолет частенько всё-таки стреляет, пуля вылетает из ствола прямо в голову игрока, и – кирдык. А от тендера не умер ещё ни один чиновник…
Между собой министры назвали этот график «службой одного кошелька в зоне рискованного земледелия». Риск заключался в том, что никто из министров заранее не знал имени Просителя Взять Деньги и возможностей того удовлетворить его специальные потребности. Из поколения в поколение, как анекдот или легенду, передавали министры рассказ об одном своём коллеге, которому не выпадало счастья удовлетворения на протяжении трёх долгих лет…
Вы только вообразите себе: три года – это 1095 дней. Так вот, если от 1095 дней отнять три раза по 45 дней отпусков, 318 суббот и воскресений и 36 праздничных дней, то мы получим в остатке 604 полных рабочих дня. Разделим их на один тендер в неделю, и у нас с вами выйдет не менее ста пятидесяти шести. Так вот, тому горе-министру за 156 тендеров ни разу(!) не выпал стОящий меценат!
Версия, что этот министр не брал инвестиции ни конвертами, ни щенками борзыми, никем не бралась во внимание как самая фантастическая и невероятная. Все считали, что указанный министр дурит и их, и пправителя. Судите сами: самолеты в бескрайнем небе находят друг друга и сталкиваются; в Галактике, у которой ни конца, ни краю, всё равно какие-то звёзды со звёздами или планеты с планетами – ба-бах-трах-тарарах, – и летит свет небесного катаклизма десятки тысяч лет, пока мы его не увидим. Даже Вахтанг Кикабидзе поёт: «Вот и встретились два одиночества, развели у дороги костёр, а костру разгораться не хочется…» Видите: костру не хочется, а люди всё равно встретились! А тут так хочется, аж колется, но за три года, то есть за сто пятьдесят шесть раз – ни кто, ни что, не ему и никому?..
Ну, просто какое-то системное наваждение!
Возник Страшный Кризис Доверия Правительства к населению: если одному министру попались сто пятьдесят шесть негодных овец, то кто даст гарантию, что не кастрировано всё стадо?.. И, потом, что скажет население?.. Нет-нет, правительство знает, что скажет население – оно само речи для лучших представителей этого самого населения пишет, но что подумает народ, когда он вдруг осознает, что министры вполне конкретно могут пролетать, как фанера над Монмартром?..
Народ будет просто смеяться над такой властью…
А для самой власти такие министры хуже, чем негры-альбиносы или свиной грипп, и опасней, чем народ. И вышвырнули министра, потому что вышвыривать народ ещё не пришло время…
Министров обуял такой страх, что каждый из них, как когда-то Мазох, в трепетной истоме дожидался, когда придёт его день подпасть под тендер и стать самым несчастным счастливчиком на заклании…



Глава четвёртая
Устройство управления Дурачией

В приснопамятные времена количество министров равнялось длине Удава в Попугаях: ровно тридцать восемь. По стольким направлениям тогдашнее правительство управляло людьми, заводами, пароходами и тракторами. Они так и назывались: министр культуры, министр просвещения (или образования), министры тяжёлой промышленности, средней или лёгкой… На первых порах министров, которые не справлялись, к примеру, с речным транспортом, сажали на легкую промышленность или сельское хозяйство. Или переводили с прокуратуры на милицию, а с милиции, конечно, на юстицию, с юстиции в прокуратуру, а оттуда не на милицию, а сразу в МВД.
Но потом решили, что министерств много и что это хорошо, но нужны реформы, и на месте министерств создали по нескольку агентств и департаментов с теми же правами и полномочиями, штатами и зарплатами. А ввиду того, что население не понимало, что такое департаменты и агентства, то через полгода по просьбе трудящихся над департаментами и агентствами восстановили привычные народу министерства с теми же полномочиями и правами, но с уже совсем министерскими штатами и зарплатами.
И снова стране позарез стали нужны дальнейшие реформы, поэтому внутри агентств были созданы департаменты, а департаменты разделили на агентства. Одновременно все промышленные и сельскохозяйственные предприятия, жилкомхозы, учебные и лечебные учреждения, а также все другие организации, от которых не зависит жизнеобеспечение правительства, пустили в автономное плавание, приказав на прощание держаться подальше от субсидий, субвенций, компенсаций и дотаций.
И вдруг на министров снизошло озарение: а что мы сиднем сидим? Министерство – это же всё равно, что отрасль народного хозяйства, и даже прибыльней всех других отраслей! Были срочно созданы специальные университеты по образованию, просвещению и переобучению министров и министерских кадров. По три раза в год ректоры этих специальных университетов обходили министерства, обучая, просвещая и выдавая без отрыва дипломы положенного им образца. В результате, если какой-то министр года четыре удерживался в своём кресле, то у него становилось уже три диплома и одна готовая диссертация на степень кандидата или доктора управленческих наук. Защищать такие диссертации было не нужно, потому что на них никто не нападал.
В конце концов, каждый министр перебывал во главе почти всех министерств, на всю жизнь зазубрил, что обязан чётко, беспрекословно и в срок исполнять все указания, распоряжения и поручения пправителя и только пправителя, даже если их отдаёт властитель. А пправитель, в свою очередь, отдавал такие указания, распоряжения и поручения, об исполнении которых всякий министр мог в любой час дня и ночи чётко, беспрекословно и в срок доложить.
Но в жизни пправителя случалось, что под рукой не оказывалось того министра, который за всё вот за это должен персонально ответить, и получалась ни чем не прикрытая Коллизия… И что, по-вашему, должен был делать пправитель? Неужто стреляться? Конечно же, нет!..
Тогда была объявлена всеобщая модернизация.
Ради исполнения бюджета, выделенного на модернизацию, были упразднены названия министерств, и все министры – культуры, рыбной ловли, электричества или чего-то там ещё – стали просто Министрами с большой буквы М. И пправитель получил право по любому делу издавать распоряжения, указы или приказы какому хочешь Министру – кто первым на ум взбредёт или на глаза невзначай попадётся.
И исчезли нездоровые настроения, прекратилась текучка министерских кадров. Страна перестала затыкаться автомобильными пробками в связи с очередным переездом Министра из одного министерства в другое. И никакому шпиону теперь не угадать, сколько Министров у страны – ещё тридцать восемь, или уже восемь, или всего только триста; и как прикажете считать: без департаментов и агентств, или с ними…
Самоутверждение Министров поднялось на недосягаемый уровень. А приедут обмениваться опытом министры других государств, так только губами чмокают от непролазной зависти. Спишут им наши Министры их долги, накормят, напьются, проводят восвояси, и сразу заступают на тендерное дежурство согласно специальному графику приёмов, составленному, как вы помните, на основе их же заявок, написанных в состоянии неизбывного Страха…
А Карабас Барабас шёл навстречу судьбе и дежурному Министру с высоко поднятой головой. Он так мощно размахивал бородой из стороны в сторону, что шмели и оводы облетали его за два квартала. Он был твёрд и непокобелим. Ему нечего было терять, кроме собственной золотой цепочки, соединяющей два набрюшных кармана жилетки…



Глава пятая
О том, что такое БСС

БСС!
Эх, сравнить бы с чем-нибудь это чудо!..
Да не с чем!
И не только на территории земного шара. Это сооружение получило Grand Prix на трех подряд Всемирных выставках ассоциации глобальной архитектуры, чего в принципе не может быть, потому что на этой, престижнейшей на свете бьеннале, выставляются всего десять проектов. Сюда никогда не могут попасть две работы одного и того же архитектора, сколько бы десятилетий ни отделяло одну великую и достойную работу гения от другой, ещё более великой и достойнейшей. Но БСС, выставленная однажды как архитектурный проект, вызвала такой ажиотаж среди высочайших авторитетов архитектурного, строительного и инженерного мира, что по настоятельной просьбе величайших зодчих планеты оргкомитет внёс изменение в регламент, и уже на следующей выставке – всего через два года! – БСС была представлена в специально введённой номинации «лучший из сооружающихся на планете строительных объектов», а на третьей – как «обретший плоть и кровь шедевр человеческой фантазии». Здесь уже своё слово сказали главы государств «Большой Чёртовой Дюжины» – несомненно, по просьбе служб своей безопасности (не мне вам объяснять, что на выставках всегда можно высмотреть больше секретов, чем на готовом объекте, где действует сложная система контроля и охраны, и к начинке которого специалистов-шпионов из других стран не подпускают даже на пушечный выстрел).
Объекту немедленно был придан статус военной тайны. Долго спорили: а может, это не военная, а государственная тайна? Но, как мы знаем, в отличие от военной тайны, где секретом является то, что у страны есть, тайну государственную составляют сведения о том, чего у государства нет. А БСС – вот она – существует!
До неё в мировой истории было всего две стены: Великая Китайская и Берлинская. В названии нынешней стены национальности не было: весь мир дал этому объекту скромное и простое имя: Большая Стеклянная Стена.

Так на что же была похожа Большая Стеклянная Стена?
Она была похожа на чисто стеклянную трассу для бобслея на её самом крутом вираже, когда она лежит на боку и так круто вогнута внутрь, что кажется, будто не компьютеры рассчитывали её профиль, а сами спортсмены вдавили бетон, сталь и лёд своими сверхкосмическими перегрузками. А можно сравнить её с шарообразным стеклянным аквариумом десятисполовинометровой высоты и нескончаемой ширины, растянутым вокруг как бы специально выстроенного города, в котором Ясная Площадь абсолютно естественно переходит в Пурпурную Поляну, та перетекает одновременно в Ново-Герценово и в аэродром Дедово-5, откуда всё, наконец-то, льётся по Копейковскому шоссе и ныряет вслед за солнцем в Балтийское море у Октябрятска…
Это было поразительно! Казалось бы, ну, что такого произошло? Просто поставили монолитное – из единого куска – выпуклое наружу пуле-, снарядо- и лобонепробиваемое стекло из совсекретного пластика. Приятно, что стена оказалась ещё и шумопоглощающей, то есть, сколько бы снаружи ни орали – сюда не проникнет ни звука. А голоса самих жителей Застенья, отражаясь от вогнутой стены, собираются в пучок и с небольшой задержкой возвращаются в уши своего хозяина. Создаётся потрясающий эффект: твой личный голос для тебя звучит, как голос всего населения!

Это было очень приятно, тем более, что тексты твоих громкоголосых изречений были настолько выверенными, что казались согласованными наверху, хотя все, кто был за стеклом, и были этим самым верхом.
Для них оптическая рефракция делала наружное население незаметным и невидимым, а сама Дурачия казалась большой-большой, широкой-широкой и бездонной-бездонной. Это стекло зрительно приближало богатства страны и делало их – тайгу, леса, недра, нефть, бензин, газ, кислород, открытия и мысли – действительно твоими…
Но и это ещё не всё: чем жаднее был взгляд через стекло на природные богатства страны, тем их казалось всё больше и больше – неизмеряемо больше, несмотря на все законы Ломоносова! Пытались даже дискуссию по этому поводу в Дурдуме начать, но кто-то из мудрых по должности произнес два постулата: первый о том, что Дурдума – это не место для дискуссий, а второй о том, что обсуждать нужно тогда, когда что-то стало уменьшаться или исчезать, а если что-то увеличивается, то надо не прикидываться умником, а поскорее хватать.
А если смотреть на Стену снаружи, то… Впрочем, снаружи жило население, которому пялить глаза на Большую Стеклянную Стену было некогда – оно после работы бежало на другую работу или к сериалам в телевизоре.
Что же касается научной и творческой интеллигенции, то её в своё время так вытошнило от телепередачи «За стеклом», что на сто лет вперёд у неё вырос огромный иммунитет на всё, что происходит за стёклами, и подманить умных интеллектуалов к БСС невозможно было и медовой коврижкой…



Глава шестая
Карабас, стоя перед БСС, утешает свою надежду

Карабасу казалось, что он приглашён за Большую Стеклянную Стену, и он всю жизнь потом всем рассказывал, как бывал за Стеной, какой там воздух, какой буфет…
На самом деле стоял он в то утро не перед БСС. Это была другая Стена, хотя и сделанная из такого же секретного пуленепробиваемого пластика, что и БСС, но эта была чуть пожиже и почти на три метра пониже. И оборудование, установленное здесь, было на пару поколений старше, чем у той, настоящей БСС.
Здесь располагалась СПЖН – Служба приёма жалоб от населения. Ежедневно в любую погоду в 8 часов 59 минут утра четыре солдата в сине-зелёной гусарской форме с красной оторочкой в обрамлении двух кавалеристов церемониальным шагом выносили из-за стеклянных ворот столик и два стула. Под перезвон курантов появлялся служащий СПЖН, с первым ударом часов он садился за стол, с пятым – раскрывал ЖУПОН (Журнал учёта приёма обращений населения), а после девятого удара произносил своё первое и последнее за день слово: «Прошу!»
Из очереди выходил проситель, присаживался на стоящий перед столом стул, излагал молча выслушивающему чиновнику суть обращения, передавал свой конверт, поднимался и уходил. На его место присаживался следующий.
Каждый чётный час из-за Стены выходил другой чиновник, забирал со стола накопленные конверты и уносил их внутрь.
Ровно в шесть вечера, унося очередной блок корреспонденции, он громко и чётко произнесёт: «На сегодня приём жалоб населения завершён». Главный чиновник молча закроет ЖУПОН, встанет и исчезнет за стеклянной Стеной, гусары унесут стол и стулья, за ними, крупом вперёд, грудью прикрывая отступление, уедут всадники.
В пятнадцать минут и без пятнадцати минут каждого часа выходил ещё один служащий и приглашал пройти внутрь Стены тех, кому заранее была назначена аудиенция у дежурного Министра.
В 9 часов 15 минут за Стену шагнул Карабас Барабас.



Глава седьмая
Карабас получает то, о чём даже и не мечтал

Карабасу несказанно повезло. Ему достался Министр, который восхищал окружающих своей нелюбовью ко всему театральному.
Едва зайдя в кабинет, Карабас упал на ворсистый ковёр и завыл, ползая на четвереньках по всему полу:
- У бедного сироты увели из-под носа Театр!.. Куклы не хотят работать у меня!.. Ооооо!.. Ууууууууу!.. Ыыыыыыыыыыыы!..
- Господин Барабас, успокойтесь! Выпейте воды… Господин Барабас, ну не волнуйтесь так… Ну что вы так переживаете из-за каких-то там кукол? Вы же приезжий!.. – Министр в первый раз за сегодняшний день вспотел. – У вас ведь нет местной прописки?
- Нетууууууу… О, бедный я сиротааааааааааааа!..
- Отлично! Успокойтесь, с нами вы не сирота. С нами вы за пазухой. Вы у нас – вынужденный мигрант, мы вас сразу – в федеральную программу… У вас же нет здесь какого-либо бизнеса, тем более – малого, не так ли?
- Да-да, нету-нету! Я начал было делать деньги на куклах, но Буратино переманил всех моих ведущих артистов… Ооооооооо…
- Вы всё получите, но по конкурсу. У вас есть готовый конкурсный соперник, или нам подыскать для вас?
- Мне нет соперников, а друг у меня есть… Но он не годится мне в соперники, потому что ничего не смыслит в искусстве, тем более в конкурсах… Извините, но он, к сожалению, Дуремар…
- Так нам с вами это и надо! Конкурс с Дуремаром – это же здорово!.. Но его проект, сами понимаете, должен быть, во-первых, абсолютно никому не нужным, например: «Разведение козлов на пляже федерального курорта». А во-вторых, проект Дуремара должен быть запредельно дорогим…
- Ага, вот теперь я вас понял. Его проект – запредельно дорогим, – Карабас заговорщически подмигнул министру. – А мой – беспредельно дешевым…
- Вы с ума сошли! – Министр вспотел ещё раз. – С дешевым проектом вы нам не нужны! Вон их сколько бродит вокруг с копеечными проектами… Пусть ваш Дуремар просит на разведение козлов, к примеру, сто тысяч миллионов, а вы… Сколько вам нужно для полного счастья? – спросил Министр и снова вспотел.
- Мне?.. Не знаю… Ну, может, тысяч тридцать… или пятьдесят… – начал было прикидывать Карабас, но увидев, что на Министра напала оскомина, поправился, заглядывая в министерские глаза и стараясь там прочитать нужную сумму. – А может быть, двессссс?.. трисссс?.. четыыырр?.. Нет-нет, я вспомнил: пятьсот… Пятьсот, да?.. Вот, пятьсот тысяч!
- Вот-вот-вот! Правильно! Вам достанется действительно ровно пятьсот тысяч. Но в конкурсной заявке должна стоять та сумма, за которую вы перед нами отчитаетесь – пять миллионов.
- За пять миллионов? Да, но…
- Отлично! Это «ДА» я и хотел от вас услышать! Первое слово дороже второго, поэтому мы уберем в стенограмме «но», и останется одно ваше «ДА!»
- Да, но…
- Хватит-хватит! Достаточно одного «Да»!.. Я жду вас, синьор Барабас, через неделю. А мы пока поработаем по буратинскому театру… Прямой наводкой! – Министр захохотал, радуясь своему каламбурчику и разбрызгивая капельки пота со лба по всем бумагам на столе.
Карабас уже взялся за ручку двери, но остановился, развернулся к Министру и снова упал на колени:
- Ваше высокопоставленное превосходительство господин Министр, я благодарю за великое доверие, я всё сделаю, как договорились. Но я очень боюсь папу Карло. И вас хочу предостеречь…
- Папа Карло? А чем опасен этот старый шарманщик?
- Хотя бы тем, что он уже не играет на шарманке.
- Как это не играет? Да вы что!.. Правда? Спасибо за предупреждение… - Министр подошёл к окну и, вспотев, глубоко задумался. – Так, спокойно. О, я знаю, как нейтрализовать Карло на время нашей операции.
Министр подскочил к столу, снял трубку и голосом, не терпящим возражений, произнёс:
- Включите в состав нашей делегации папу Карло… Да!.. Выпишите ему загранпаспорт, купите рубанок, стамески и ножи, напилите поленьев и к 12 часам со всем этим барахлом доставьте в аэропорт! – Министр положил телефон и, подмигнув левым глазом, махнул Карабасу пухлой потной ручкой.
Оставшись один, Министр запел старинную «Песенку велосипедистов». Он очень любил её, пел редко, но с удовольствием. Это была единственная в мире песня, в которой слово «дай» повторялось по 16 раз после каждого из четырех куплетов:
«Он не знал велосипеда,
Слепо верил в чудеса,
Потому что не изведал
Всех достоинств колеса…
Дай – дай – дай – дай,
дай – дай – дай – дай.
Дай – дай – дай – дай,
дай – дай – дай – дай…»



Глава восьмая
Воевода Лиис на планёрке учит министров считать деньги

Каждую среду в Дурачии ждали с испугом: в десять часов утра начиналась планёрка. Министры докладывали по очереди, и главной задачей для них было с вечера разузнать, с головы алфавита или с его хвоста потребует докладов Воевода. Самыми счастливыми были Министры, чьи фамилии начинались с букв ЁКЛМН и ОПРСТ – до них очередь никогда не доходила. На все другие буквы алфавита приходилось по два-три Министра, а на А – около десяти, потому что все хотели быть первыми, и у них внутри буквы А была своя очередь. Но выслушивать на одной планёрке доклады более пяти Министров Воеводе запрещали лечащие врачи. Да он и сам уже третьего или второго докладчика вдруг перебивал и задавал вполне мирный вопросик:
- И какова цена вот этого вашего предложения?
Он терпеливо дослушивал до середины ответа, с каждой минутой багровея всё больше, и, наконец, взлетал соколом:
- Ты абсолютно не разбираетесь в экономике! – когда Воевода свирепствовал, выходил из себя или злился, он всегда путал единственное число с множественным. – Мало того: ты ничего в ней не понимаете! Вы не любишь страну и не любишь её людей. Да-да, ты не любите, и не учишься у меня считать! Подумать только – выделять на немощных бесполезных стариков шесть миллионов в год! И что же они сделают на эти деньги, если каждому достанется… внимание, приготовьтесь, я сейчас подчеркну, – по четыреста тридцать три сольдо в месяц? Купят двадцать буханок хлеба… И больше ни-че-го! А не слишком ли золотыми получаются они у тебя? Ну-ка, раздели шесть миллионов на 20 буханок… Сколько получилось? – по триста тысяч за буханку. Да тебя… Да в тебя… Да об тебя так надо дать, чтобы вы позавидовал президенту Румынии!
В этом месте он всегда отпивал полстакана минералки без газа и якобы спокойным голосом продолжал:
- А я дадим трём газетам по двести тысяч. То есть, всего две твои буханки на три газеты. И газеты напишут, что нашим старикам хорошо, и добавят: честное слово. И всё население прочтёт о том, как гордятся пенсионеры тем, что перестали получать льготы, которые их унижали. Господи, как много цинизма к людям было здесь среди вас, пока меня сюда не пришли!.. Вы дали пенсионерке льготу – значит, прямо в законе сказали ей, что она старуха! Пушкин про неё – «гений чистой красоты», а вы ей льготу в двадцать буханок!.. Стариков оскорбляет эта подачка, абсолютно не достойная вклада этих людей в завоевания нашей страны. Они воевали, они отстраивали, они слетали в космос и снова стали пахать целину!.. А ты им двадцать буханок хлеба… Но теперь – всё, теперь корреспондент напишет, что они ему, честное слово, хором сказали: «Спасибо Воеводе Лиису за наше счастливое старость!»
Он схватил гитару, всегда стоящую рядом с его стулом, и даже не подбирая аккорды, спел одну-единственную строчку, почему-то вот эту:
«Как здорово, что все мы – здесь…»
- А лично тебя, – сказал он докладчику- Министру, – я направляю в школу, во второй класс… Где министр образования? У вас миллионы в каком классе проходят? Поинтересуйтесь, узнай и доложите… Впрочем, не спрашивайте у учителей: всё, что они нам про школу говорят – ложная неправда! Пусть он так идёт… Иди, куда я послал! Надеюсь, через неделю вы поймёшь и всем расскажешь про разницу между шестью миллионами и двумя буханками хлеба. И каждый день дневник мне на стол! И родителей!.. Всё! Иди! Может быть, успеешь на третий урок! Шагом марш вон отсюда!
Воевода зачехлил гитару, нежно почесал поролоновую нахлобучку настольного микрофона, обвёл взглядом сидящих за столом и конкретно сказал:
- Переходим к другому…



Глава девятая
Воевода Лиис назначает выборы мэра Дурачии

- Переходим к другому, – конкретно сказал Воевода Лиис. – Социологические опросы моего мнения показали, что сейчас, как никогда, населению нужен сильный, жёсткий, временами даже жестокий, но очень эффективный менеджер. Нужны целых три регионально-федеральных компонента современного менеджмента: плётка, решётка и крюк в стене. Поэтому мы объявляю выборы мэра Дурачии. На воскресенье. Срочно представить кандидата на этот пост.
- А как срочно это нужно? – спросила кто-то из женщин-Министерв.
- Срочно – это значит: не сходя с вашего места, я сказал!
На секунду по столу прошелестело немое одобрительное осуждение нового инновационного проекта Воеводы. Дело в том, что Дурачия, если кто ещё не знает, это восемьсот метров туда и шестьсот в другую сторону – поэтому её и не сыскать на каждой карте. И вот в такой малюсенькой Дурачии есть и властитель, и пправитель, есть властительство и правительство, администрация правительства и администрация властительства, добрая сотня министерств, департаментов и агентств и, соответственно, тысячи правительственных агентов. Эту же территорию окормляет Воевода со своей администрацией, своими Министрами, департаментами и такими же агентами, но уже воеводскими. Есть, в конце концов, Дурдума. Совместными усилиями они вполне справляются с бюджетными и внебюджетными финансами, привлечёнными средствами и инвестициями, ещё и не хватает. А с понедельника, выходит, надо будет делить ещё с кем-то…
Но тут вовремя поднялся уже знакомый нам Министр на букву Я:
- Глубокоуважаемый Воевода, уважаемые коллеги! – произнеся эти четыре слова, Министр вспотел, как потеет сталевар у мартена. – Через полтора часа лайнер унесёт меня в далёкую Занзисуэлию, где я буду возглавлять нашу дурацкую делегацию. И это счастье смешивается в моём сердце с большим личным несчастьем: я не буду участвовать в выборах. – Министр покрылся грустной испариной. – Но наш дорогой Воевода настолько прав, что я не могу сдержаться, я обязан восхититься своевременностью проведения выборов. Население, как мудро решил наш Воевода, тоскует на генетическом уровне. И надо прямо объявить населению, что оно тоскует не по «Золотому ключику», а по тому времени, когда писалась книга. – Министр вспотел, как вспотевает шахтёр, когда чует в забое запах метана. – И сразу предлагаю на пост мэра Дурачии нашего эксклюзивного друга Карабаса Барабаса. Товарищ Барабас – личный друг Тарабарского короля, он имеет большой опыт руководства в рамках рекомендованной Воеводой пилотной системы управления: «плётка, решётка и крюк в стене». Пусть пока и на кукольном уровне, где он вместо тюрьмы пользуется сундуком, а вместо крюка – гвоздочками… Но, согласитесь, что давно пора начать внедрение положительного сказочного опыта в наших граждан.
– Компромат есть на вашего протеже? – спросил Воевода.
– Конечно, разве я посмел бы иначе! Категория компромата вторая: избиения подчинённых, покушение на убийство, коррупция, черный нал. Вот досье…
Он протянул Воеводе книгу «Золотой ключик» с кучей закладок.
– Отлично, годится! Вы лично ручаешься за него? Смотри: если что не так, то я уйду тебя впереди него…
Министр запотел, как запотевают очки у десантника, когда над ним не раскрылся и запасной парашют. Огромным усилием воли он превозмог свою мечту о мгновенной смерти, и сказал почти твёрдо:
– Я уверен и в нём, и в том, что Вас с нами поддержат там с ними…
– Хорошо… Всё! Введите наших журналистов, я им скажу, что когда писать и кого как снимать…



Глава десятая
О том, как папу Карло отправили в братскую Занзисуэлию

Утром в среду, как делают после премьеры все уважающие себя артисты, Буратино, Пьеро, Артемон и Мальвина бросились к газетному киоску. Столько рецензий они не видели за всю свою предыдущую жизнь: каждая газета сочла за честь в превосходных тонах отметить спектакль и актеров. Правда, как принято в последнее время, писали в основном не о том, кто как справился со своей ролью, а про кукольные диеты и про кто с кем дружит… При том, что ни одна кукла ещё не давала интервью ни одному журналисту. Буратино вообще думал, что журналисты – это люди, которые сидят на скамейках и журналы листают. Куклам даже как-то неловко было читать про себя хвалебные строки. Больше всех стеснялся похвал, как ни странно, обычно хвастливый Буратино:
- Ну и расписали!.. Глядите: «Преисполненный высочайшего вдохновения!..» Я очень прошу вас, друзья, сегодня на спектакле быть очень внимательными, не расслабляйтесь. Говорят, что во всех театрах самым плохим бывает именно второй спектакль…
Возле театра народу было раза в три больше, чем мог вместить в себя зал. У кассы стояла огромная очередь. Появились первые перекупщики билетов. Об этом поведал ребятам папа Карло. Оказывается, ему кто-то предложил втридорога купить билет «на мировую премьеру лучшего в Европе российского спектакля»!
Едва он закончил рассказ, как к театру подкатил шикарный лимузин, из него вышла невысокая полноватая бабушка в очках, одетая по последней тинейджерской моде, и сопровождая свою речь отточенными жестами из арсенала плохой актрисы, произнесла:
- Высокочтимый и глубокодорогой папа Карло! Я прошу вас занять самое почётное место в автомобиле, который доставит вас в аэропорт Смелово, чтобы в составе административно-творческой делегации нашего региона вы осчастливили своим искусством далёкую Занзисуэлию! Вот вам паспорт с визой, вот рекламный проспект, вот ваши суточные. – Она сунула в руки ошеломлённого папы Карло загранпаспорт, альбом и конверт уважительной толщины. – Весь ваш рабочий инструмент в эти минуты заносится на борт самолёта.
- Я ничего не понимаю… Какая там ещё Занзисуэлия? Я – музыкант театра «Молния», и если надо куда-то ехать и где-то чего-то хорошее представлять, то везите наш спектакль вместе со всеми куклами…
- Вы включены в состав нашей делегации как резчик по дереву.
- По какому ещё по дереву?!.
- Как – «по какому»? Вы же единственный в мире мастер, кто сумел вырезать из дерева Буратино!
- Ой, господи, как вы достали!.. – голосом, уставшим объяснять каждому встречному, проговорил папа Карло. – Послушайте, никакой особой моей заслуги в Буратино нет, просто мне в руки случайно попалось говорящее полено…
Бабушка-тинейджер впала в полную истерику и призывно заверещала:
- В Занзисуэлии я заменю вам Буратино!.. Я буду с вами разговаривать, как полено! Я буду пищать, дёргать вас за волосы, показывать вам язык и снова пищать, пищать и пищать, буду стучать по лысине кулачками – только, умоляю, поспешите! Ну, пожалуйста, меня выгонят с работы, если вы… Ой, всё, я пропала – уже подъезжает наша делегация!
К театру в окружении мигающих полицейских машин приближались пять лимузинов и три двухэтажных автобуса, из которых слышалась знаменитая на весь мир «Малинка».
Кортеж притормозил у театра. Из первого лимузина вышел Министр. Вспотев, он махнул рукой, как заправский дирижёр, и все в автобусах разом замахали флажками и хором заскандировали:
- Папа Карло, к нам, к нам! Папа Карло, к нам, к нам!
Папа Карло растерянно повернулся к куклам:
- Ну что мне делать, ребятишки?
- Папа Карло, – рассудительно сказал Буратино, – надо ехать. Подарки нам привезёшь… Буратин чёрненьких настрогаешь – братьями мне будут. За нас не волнуйся. Дома за нами присмотрят Ёжик и Шушара, а на работе, сам видишь, глупостями заниматься некогда…
- Да-да, счастливого пути, – хором произнесли Мальвина и Пьеро. – А петь в спектакле пока будем a capella. Народ нас поймёт и простит…
Папу Карло усадили в лимузин, и кавалькада под рёв сирен и полицейскую светомузыку умчалась в аэропорт.
Помахав папе Карло на прощание, куклы вернулись к работе…



Глава одиннадцатая
И тут же на кукольный театр напали всякие напасти

Мальвина старалась не задерживать огромную очередь в кассу, билеты продавала быстро, тем более что билет стоил ровно один сольдо, и давать сдачу приходилось не часто.
Неожиданно раздался резкий стук в дверцу.
- Одну минуточку, – извинилась Мальвина перед очередным зрителем и отперла дверь.
В кассу ворвалась толстая женщина, на лице которой улыбка если и была, то в прошлом веке. Она с порога заорала:
- Налоговая полиция! Проверка кассы и билетного хозяйства!
Мальвина от неожиданности захлопала ресницами. Она была уверена в полном ажуре, но оторопела от неженского напора толстушки.
- Но… Там люди в очереди… – прошептала Мальвина.
- Это не люди, – громче прежнего закричала женщина. – Это налогоплательщики вперемешку с налогонеплательщиками! Подождут.
Она высунула голову в кассовое окошко, крикнула: «Всем ждать!», втащила голову обратно, прикрыла окошко картонкой с надписью «Все билеты проданы», села на стульчик Мальвины и произнесла спокойно, нежно и тихо:
- Ну, давай, показывай билеты и деньги…
Всё у Мальвины, конечно же, сошлось – сольдо в сольдо. Мальвине показалось, что в этом не сомневалась с самого начала и женщина-ревизор. Прощаясь, она произнесла с виноватой улыбкой:
- Нам позвонили из-за Большой Стеклянной Стены…
Мальвина открыла окошко, быстро продала все билеты, заперла кассу и побежала за кулисы гримироваться – через четверть часа спектакль должен был начинаться.

В зал зрителей впускал Артемон. Публика принимала действия пуделя за игру и с удовольствием участвовала в ней: тот широко раскрывал пасть, зритель вкладывал билет поперёк нижней челюсти, Артемон щелкал зубами, пробивая, как компостером, глубокие чёткие отверстия в билете, раскрывал пасть, и счастливый зритель с радостной улыбкой проходил внутрь театра и занимал своё место согласно купленному билету. Внешне всё смотрелось, действительно, как детская игра, но Артемон выполнял функции хорошо навороченного компьютера: в мгновение ока проводил идентификацию билета, убеждаясь в его подлинности, параллельно вёл статистику посещений театра и ароматическую экспертизу публики. Мало того, одновременно он настраивался к выходу на сцену в костюме и гриме человека, похожего на Карабаса Барабаса, что должно было случиться на шестнадцатой минуте спектакля.
Когда до начала представления осталось пять минут, и практически все зрители уже сидели на своих местах, к театру на огромной скорости подскочили два автобуса с тюремными решётками на окнах. Завизжав тормозами, автобусы встали вплотную к дверям театра и из них стремглав выскочили воины с другой, казалось, планеты: в черных комбинезонах с наплечниками, налокотниками и наколенниками, в пуленепробиваемых жилетах, в черных масках и черных шлемах с огромными затемнёнными стёклами-забралами, с короткими автоматами в черных перчатках. Мгновенно сбив с лап Артемона, с громогласными нечленораздельными криками (то ли «всем сидеть!», то ли «всем лежать!», то ли «всем стоять!») они влетели в зал, положили всех зрителей (ага, значит, всё-таки «всем лежать!») на пол. Следующая команда была: «Билеты! Всем показать билеты, нах!..» И тут же: «Лицом вниз, нах, я сказал!»
Прозвучал доклад кому-то по рации:
- Все с билетами!
Пятисекундная пауза, после которой последовала команда для своих: «Отбой, бегом в транспорт, уходим на базу!»
Последним мимо Артемона проходил, по-видимому, командир. Он примирительно шепнул:
- Извини, браток, понимаю – детишки, но приказ оттуда… Что делать – своих детей кормить надо…
Взревели двигатели, автобусы улетучились.
Только минут через пять зашевелились зрители. Они поднимались, и молча, ни на кого не глядя, уходили из зала. Несколько детишек заплакали, но только сейчас. Никто не просил обратно денег за билеты…
Артемон не задерживал людей, он понимал, что им уже не до спектакля, и говорил извинительно: «Приходите завтра… В это же время…» Ему отвечали, отводя глаза: «Да-да, конечно… Наверное, придём…» Только одна девочка честно призналась: «Меня мама больше никогда не отпустит в театр…»
Занавес, пусть и с опозданием, всё равно поднялся, артисты, как и положено, вышли на пролог под музыку Рыбникова, но играть спектакль было не для кого: зал был пуст…

Артисты сидели в большой гримёрке и молчали. Кое-кого изредка молча бросало в дрожь. Одна Мальвина всхлипывала вслух. Чайку хлебнули бы все, но никому не хотелось вставать и кипятить воду – кукол охватила неимоверная, страшная апатия.
И даже очень громкий стук в дверь не вывел друзей из оцепенения.
Дверь резко распахнулась, будто по ней двинули сапогом. На пороге возник внушительной окружности мужчина в форме, похожей одновременно и на военную лётчицкую, и на милицейскую.
- Кто из вас гражданин Карлович?
- У нас нет таких, – сквозь очередной всхлип произнесла Мальвина.
- Как это нет? Это – театр «Молния»?
- Да.
- Значит, здесь должен быть Карлович Буратино, если он, конечно, уже не в бегах!..
- Так вы ищете Буратино? Ха-ха, «КарлОвич»!.. Надо говорить: Буратино КАрлович! – рассмеялись все. – Вот он, наш весёлый плутишка Буратино…
- Буратино – это я, – солидно сказал Буратино, соскочив со стула.
- Предъявите документ, удостоверяющий, что вы – это вы.
- У меня нет документов… А удостоверить… Может, подойдёт сказка «Золотой ключик» с картинками?..
Все куклы вокруг загалдели:
- Да это же Буратино! Смотрите: нос, колпак… Дерево!.. Постучите по нему!
Человек в мундире цинично постучал пальцем по Буратино, прислушался и смилостивился:
- Ну, хорошо, будем считать, что вы и есть Буратино… Я – судебный пристав. Доставил вам документ. Распишитесь в получении…
- Мальвина, распишись за меня, – попросил Буратино и объяснил возмутившемуся было приставу:
- Я же до школы так и не дошёл, дураком был… И сейчас всё, что я умею из образования – только кляксы на бумаге ставить…
Но пристав настоял на том, чтобы Буратино лично вывел на бумаге какую-нибудь каракулю – любую, какая получится. После чего он вскрыл конверт и громко огласил содержимое лежащей там бумаги с печатью:

«Приговор суда.
Именем дурачского закона, за постановку спектакля «Жизнь Буратино» по пьесе Буратино (режиссёр Буратино) без отчислений авторского вознаграждения для Буратино, приговорить Буратино к штрафу в размере Тридцать тысяч. Спектакль запретить до выплаты Буратино авторских отчислений в пользу Буратино. Приговор окончательный и подлежит немедленному исполнению».

И тут же добавил:
- Прошу покинуть помещение, я обязан опечатать его для передачи другому собственнику.
- А когда надо заплатить штраф?
- Вчера, в 18 часов 00 минут. Вы же сами за это только что в моей бумаге расписались!.. Марш на улицу, бесприютные, беспаспортные и безработные! А то как сделаю больно!..
Куклы, подталкивая друг друга, поспешили на улицу и грустно двинулись к каморке, где их ждали зарёванные библиотекари…



Глава двенадцатая
Страна Дурачия и её масштабы

Вы спросите: какое время на дворе, могло ли такое случиться, где всё это происходило?
В Стране Дурачии, отвечу я вам.
И не будем пудрить мозги друг другу, тем более вам, многажды перечитавшим сказку «Золотой ключик». Действительно, в той книге Городом Дураков было «муниципальное образование», как сейчас бы сказали, неподалёку от грязного пустыря с битыми горшками и ржавыми консервными банками, на котором преступное сообщество в лице Лисы Алисы и Кота Базилио устроило культурно-развлекательный центр «Поле Чудес», где дурило людей с деревянными мозгами.
Постепенно Город Дураков, вобрав в себя сараи, пруды и свалки, получил статус Страны Дураков. Особенно популярной Страна Дураков стала после того, как в каком-то фильме всенародно любимый актёр произнёс фразу: «Везёт же дуракам!..» Едва фильм прошёл по ТВ, как все соседние города и посёлки, деревни и сёла записались в лучшие друзья Страны Дураков. Ведь людям всегда нравится, когда их дурят, а тут, в Стране Дураков, вместе с обязанностью быть одураченными сверху, граждане получили конституционное право дурить тех, кто внизу. На гербе, в гимне, на фронтонах домов и даже на обложках паспортов золотом сияли строчки великого поэта большой соседней страны А.С.Пушкина:
«Ах, обмануть меня нетрудно,
Я сам обманываться рад!»
Казалось бы, живи не хочу, началась прекрасная жизнь.
Но в одно прекрасное время всем в Дурачии стало как-то не по себе: когда ты из кого-то делаешь дурака – это приятно, когда дурака делают из тебя – это терпимо, но жить в стране с дурацким названием просто невыносимо. Тем более что у дураков-то жизнь была ничуть не слаще, чем у придурков, полудурков или совсем недураков. И перед властью встала задача воспитания у подданных Страны Дураков собственной гордости, судьбоносности, исключительности.
Были срочно переизданы старые народные сказки с Иванушкой-дурачком в главных героях и сочинены тысячи новых сказок, где добрыми, храбрыми и смелыми героями-дураками были уже все – от Ааха до Яяти. (Аах - в египетской мифологии божество луны, почиталось в Фивах. Яяти - в индуистской мифологии легендарный предок богов и героев – Кришны, Пандавов и Кауравов; – примеч. автора, найденное в Энциклопедии Кирилла и Мефодия.)
Было опубликовано более десятка научных исследований, в которых доказывалось, что дураки – это те же самые умные, только умные постоянно попадают в дурацкие положения, а дураки – нет; что у дураков никогда ум не заходит за разум, а у умных никогда не бывает просветления ума.
Другие исследователи пошли другим путём и решили не возвращаться.
Третьи деятели из министерства образования издали приказ, в котором приказали в слове «дураки» делать ударение на втором слоге: «дурАки». Через день другой приказ разделил это слово на два – «ду» и «рАки», и разъяснил, что «ду» пришло из литовского языка («du»), где оно означает числительное «два», а раки – они и есть раки, и их разъяснять не надо, особенно детям…
Секция сказочников Союза Дурацких писателей коллективно сочинила новую народную сказку о том, как давным-давно жили-были Два Умных Рака. А умными они были потому, что двигались вперёд задом. Это позволяло им не видеть будущего и, значит, не бояться его, но в то же время контролировать каждого, кто обязан был шагать за ними. Особенно старательно своими чёрненькими рачьими глазёнками они отслеживали тех, кто за ними не идет, и принимали к ним строгие меры. Однако самую непритворную ненависть у Двух Раков вызывали те, кто двигался передом вперёд и постоянно обгонял марширующие за Двумя Раками колонны. Против таких оба Рака тут же пускали в ход клешни, и те на радость всем остальным прекращали двигаться.
Конечно, в сказке были и Змей Горыныч, и Кощей Бессмертный, и Баба Яга. Но больше всего, конечно, в сказке сказывалось про борьбу Двух Раков с заморскими негодяями – Демократами и Либералами, из-за которых в Стране Дураков и во всех дружественных ей трёх странах происходили все далеко не сказочные аварии, крушения, катастрофы, катаклизмы, провалы и прочие пожары и наводнения. Заканчивалась сказка заклинанием, что только тот, кто сверяет свой жизненный путь по Двум Ракам – молодец…
Одновременно Страна Дураков была переименована в Страну Du РАков, через год ввели новое написание названия: Du заменили на Ду, а жители стали дуракчанами. За неделю до описываемых нами событий страна стала называться исконно по-русски – Дурачия, а её жители – дуракцами.
Но старожилы и сегодня продолжают по-старинке называть себя дураками…
И никто вокруг на них за это не сердится.
Единственная организация, которая осталась верна традициям и ни разу не меняла своего названия – это высший законодательный орган власти. Как был он Дурдумой, так ею и остался…

И началась в Стране Дурачии видимая и невидимая борьба. Во всём мире её стыдливо называют борьбой за власть. А в Дурачии честно и откровенно назвали это борьбой за право дурить. Тем более что бороться за власть с уже находящимися во власти, как указывают пправитель и властитель, это чистейшей воды экстремизм под ручку с терроризмом в самом их бесчеловечном виде…



Глава тринадцатая
Откуда на Земле берутся дети, а в Дурачии – чиновники

Надеюсь, что отвечать на ваш вопрос, «откуда берутся дети?» родители начали с самого малого вашего детства, и в этом деле вы уже большой теоретик.
Но если у вас под рукой нет детского магазина, капустной грядки или аиста, тогда братика или сестричку по вашей настойчивой просьбе придётся изготовлять родителям самостоятельно, кустарным способом. Но даже в этом случае от вашего требования «Хочу браатикааааа!» до его появления в доме должно, как вы сами понимаете, пройти три времени года. Они нужны для того, чтобы уже имеющиеся в доме дети успели смириться с мыслью, что не всё теперь будет доставаться им одним. Да, это очень сложная наука – психология семьи…
С чиновниками всё намного проще. Тут не требуется спаривания родителей, не нужны никакие кочаны или аисты, и, пожалуйста, никаких магазинов, где чиновники продаются! Для рождения чиновников перво-наперво нужно Постановление Воеводы. Или Распоряжение пправителя. Или Указ властителя. Лучше всего, конечно, Закон, потому что Закон – лучший роддом для чиновников любого масштаба. Закон – это гарантия похлеще гаранта.
Рождение чиновников идёт тем лучше, чем жёстче Постановления, Распоряжения, Указы и Законы – короче говоря, ПРУЗы – требуют сократить их число. Чем больше и чем быстрее нужно выкурить старых чиновников, тем больше в каждом учреждении Дурачии рождается Комиссий по ликвидации чиновников и Комитетов по сокращению бюрократии. Они формируются исключительно из новых чиновников, потому что такое щекотливое дело, как сокращение старых чиновников, доверить им же абсолютно непродуктивно – кто захочет мылить самому себе верёвку?
Новые чиновники в комиссиях и комитетах изучают не только производительность старых чиновников, но и работу всей бюрократической системы в целом, чтобы с точностью хотя бы до тысячи человек вычислить количество необходимых Дурачии чиновников. Через два года неустанной работы Комиссии и Комитеты выносят свой вердикт: «Достаточно убрать хоть один винтик – и созданная самыми эффективными в истории человечества менеджерами, выдержавшая оттепель и застои, одну гласность, две перестройки и три демократии – народную, человеколицую и суверенную, – система рухнет и погребёт под собой все реки, горы и долины. А ведь наверху системы – вы, глубокоуважаемые пправитель и властитель!.. И вами мы рисковать не можем и никогда не будем!.. Так что – нет, нет и нет! История, как бы она ни захотела, не сможет нам простить вас».
В результате всех реформ и модернизаций старые чиновники останутся на своих местах, но уплотнятся, потому что Комитетам и Комиссиям тоже нужны кабинеты – ведь ПРУЗы о борьбе с чиновниками никто ни за что и никогда не отменит, потому что в борьбе с бюрократией не должно быть кампанейщины.
А через три года будут изданы новые ПРУЗы – о дальнейшей борьбе с чиновничеством и о совершенствовании системы управления…



Глава четырнадцатая
Как Лис из «Золотого ключика» стал Лиисом в нашей сказке

Как только в Дурачию прислали Лиса и поставили губернатором, он тут же запретил издание, продажу, распространение, хранение и чтение книги «Золотой ключик», потому что в ней должность, на которую его только что назначили, писалась с маленькой буквы. Но уничтожить книгу не удалось – всё-таки классика, миллионные тиражи, 96 языков мира, библиотеки в Оксфорде, Ватикане и ООН… Тогда новоявленный губернатор потребовал добавить к себе в фамилию ещё одну букву «и», ибо зычная фамилия Лис в «Золотом ключике» была скомпрометирована.
Ему объясняли, что на Дальнем Западе Великой Соседней Страны уже есть действующий и очень преуспевающий губернатор с двумя одинаковыми гласными в середине столь же коротенькой фамилии, и Лиса могут обвинить в плагиате и упечь в чулан. Советовали удвоить последнюю согласную, но в истории той же Великой Страны был деятель по кличке «Лисс», и когда-то он засветился с коробкой из-под ксерокса, набитой долларами, и Лис хорошо помнил это. Поэтому он не просто настоял на второй букве «и», а вдобавок потребовал ещё назвать себя канцлером, как в одной из стран, куда солнце уходит спать. Пправитель, довольный уже тем, что Лис не заставляет его требовать от соседних государств сменить свои воеводства, земли и ландтаги на наши области, края и регионы, учредил в Дурачии воеводство – в качестве пилотного эксперимента.
Вот так губернатор Лис стал Воеводой Лиисом.



Глава пятнадцатая
Как правильно писать слова «воевода» и «правитель»

Очень важно слово «воевода» писать с большой буквы: «Воевода». Он по этому поводу специальный закон издал, и не простой закон, а Закон номер Один!). А слово «правитель», наоборот, писалось обязательно с маленькой буквы даже в начале предложения.
Буратино этого не понимал.
«Ведь, – рассуждал он со своей деревянной колокольни, – раз какой-то там несчастный Воевода начинается с большой буквы, то правитель должен весь состоять из огромных больших букв: ПРАВИТЕЛЬ».
Но когда Буратино увидел правителя вблизи, он всё понял: тот оказался таким маленьким, что даже строчная буква «п» рядом с ним казалась вполне прописной, а за большой «П» его просто никто не заметит. И он, обидевшись на весь мир, мог бы уйти за неё и насовсем потеряться. Поэтому, чтобы придать правителю какой-нибудь приличествующий статус в правописании, Институт номенклатурного языка постановил в слове «правитель» писать две буквы «п», вот так: «пправитель».

Страной Дурачией пправитель правил не один, а в паре с властителем. Правили они очень дружно, по очереди и очень по-честному. Кто первым просыпался, тот выбирал, кем ему сегодня быть – властителем или пправителем.
Встанет, бывало, ночью властитель, поленится вместо себя охрану послать в туалет по-маленькому, сам сходит, вымоет после этого руки, возвращается на цыпочках в постельку, и вдруг видит – коллега спит, похрапывая сладко. А властитель знает, что наутро больше приёмов от Воевод намечено в расписании пправителя… Тогда властитель подмигнёт с хитринкой охранникам, стоящим у изголовий их коек, хвать тапочки пправителя – и себе под подушку, а свои выставит посреди спальни – одевай, мол, коллега, не жалко! И спокойно засыпает, чтобы сладкие сны дальше смотреть.
В другую ночь пправитель моет руки после туалета…
А вот перед официальными заграничными визитами борьба за тапочки разгоралась взаправдашняя. Там ведь очень хорошо, богато и свободно. И там ждут не дождутся, когда же, наконец, приедут наши и начнут учить их жить ещё лучше…



Глава шестнадцатая
Воевода Лиис и избирком выбирают кандидатов в мэры

Воевода Лиис всегда и везде был только впереди. Едва пправитель или властитель, пока их машины на перекрёстке ждут зелёного светофора, чего-нибудь придумают и только соберутся приказать своим администрациям раскидать по налогам щедрые убытки от этой придумки, а Воевода Лиис уже сообщает журналистам, что в его воеводстве эта идея вот-вот станет явью, несмотря ни на что. Мало того, придумка реализована на пятьдесят процентов, то есть письмо с просьбой выделить деньги в адрес пправителя и властителя направлено, и остаётся самая мелочь: их распилить.
Так и сейчас. Пправитель с властителем только подумали: а не пора ли нам объявить какие-нибудь, допустим, выборы, а Воевода Лиис уже вовсю рассказывал журналистам, что мэром Дурачии будет избран достойнейший человек, что он уже на конкурсной основе единогласно избрал председателем избирательной комиссии Лису Алису, а её членом – Кота Базилио, и выборы уже, считай, состоялись, потому что денег на них он заказал и у пправителя, и у властителя.
Через час население узнало из теленовостей, что оно назвало своими кандидатами номер один на пост мэра Дурачии пправителя и властителя. А вторым кандидатом от партии «Общий Дом – Единое Жилище» выдвинут Карабас Барабас – беспартийный, доктор кукольных наук, временно не работающий…
В Дурачии всего одна партия, которую составляют все сотрудники министерств, департаментов, агентств, управлений, отделов, а также депутаты Дурдумы и каждый прочий человек при власти.
Когда-то этим членам приходилось раз в три-четыре года переходить из одной партии в другую – ту, которая побеждала на выборах. Прежняя партия изничтожалась. Очень быстро в Дурачии осталась всего одна их партия. А политическая система любой нормальной страны обязательно должна быть многопартийной, другого способа получить кредиты в странах, куда солнце уходит спать, нет. Тогда в Дурачии придумали гениальный по своей простоте способ обеспечения многопартийности: стали три раза в день переименовывать свою единственную партию: сегодня, например, с самого утра власть называлась партией «Ядрёная Страна», к обеду она уже была движением «Один Дом – Одна Крыша», а в вечерней телепрограмме «Пора» будет названа «Единой Струёй». Вот почему, встречая на разных страницах нашей сказки самые разные партийные названия, не морочьте голову себе и другим – это любимая ваша партия, одна и та же, единственная и единая…

Едва узнав, кто попал в список кандидатов, население сразу смекнуло, что мэром Дурачии будет Карабас. Конечно, оно ни при каких условиях не отдало бы за него и самого никудышного голосочка. Но в одну строчку с ним в избирательный бюллетень на пост мэра Дурачии от партии «Сплошной Монолит» вписаны властитель и пправитель. Значит, Карабас обязательно станет мэром, хотя ещё со времён «Золотого ключика» народ его ненавидит.
А скорее всего, именно поэтому…
Ненависть – ненавистью, однако, не проголосовав за Карабаса, ты голосуешь против страшно сказать кого! И если в понедельник газеты сообщат, что ты голосовал не за властителя и не за пправителя, всё население посмотрит, где ты будешь во вторник…
Все на выборы за мэра Дурачии!
Но мало проголосовать «за» Карабаса. Чтобы выборы были по-настоящему демократическими, как в любой другой нормальной стране, население должно обязательно голосовать и «против» кого-нибудь. С этим в Дурачии строго. Но найти тех, против кого население должно проголосовать, было очень трудно: ни одна собака не хотела даже понарошку быть альтернативной.
Поэтому в самый последний момент Лиса Алиса и Кот Базилио взяли на себя грех и вписали кандидатом в мэры черепаху Тортилу, и сразу же сообщили ей об этом на сайте избиркома.
Как будто в заброшенном Тортилином пруду есть Интернет…



Глава семнадцатая
Куклы спешат порадовать Тортилу новой новостью

Едва до наших друзей долетела весть об этом нежданном событии, они поспешили к Тортилиному пруду.
Они легко преодолели новенький деревянный забор, окружавший с двух сторон парк. Забор был одновременно и последним украшением парка, и его единственным аттракционом.
Метров за триста до пруда уже слышался запах застоялой тухлой воды.
- Бабушка Тортила, здравствуйте! Мы к Вам с новостью! - закричала издалека Мальвина и зажмурила пальчиками свой фарфоровый носик.
На болоте приветливо заквакали лягушки и минут через двадцать сквозь заросли крапивы и ежевики на поляну выползла Тортила.
- Здравствуйте, уважаемая Тортила!.. – обняли её друзья. - Как вы здесь живёте?
- Вы сказали, что принесли мне новость, - Тортила быстро перевела разговор на другую тему и скаламбурила: – Отдавайте!
- Мудрая Тортила! – придав голосу официальный тон, объявила Мальвина. – Вы – кандидатка на пост мэра нашей Дурачии. Выборы в воскресенье.
Тортила даже не обиделась на кукол, потому что не поверила ни на йоту.
- Правда, правда! – очень серьёзно сказал Буратино.
- Да, да, уважаемая Тортила, – подтвердила Мальвина. – Мы сами только что узнали об этом из новостей. Сразу позвонили в избирком, и нам подтвердили… Дали график встречи с избирателями, обещали прислать пропуск на завтрашние теледебаты…
- Вы соображаете, что говорите?
- Да…
- А они – соображают?
- Не знаю, – сказал Пьеро.
- Я – старая женщина, мне уже почти 340 лет…
- Ты подходишь, Тортила! – успокоил её Буратино и процитировал строчку из Постановления Воеводы:
- «Мэром Дурачии может быть избран гражданин не моложе 35 лет».
- Вот видите, в законе не указано, что мэр обязательно должен быть человеком: «гражданин не моложе», – поддержала уговоры Мальвина.
- А гражданской позиции, прямо как в песне, «у вас никому не отнять», - добавил Пьеро.
- Но – до скольких лет?
- Пока не умрёт! – пошутил чёрный пудель Артемон.
- Умереть – это моя единственная возможность отказаться от этих глупых выборов?
- Во-первых, глупые выборы – в городе Глупове, а в Дурачии выборы дурацкие, – съязвил Пьеро.
- А во-вторых, – сказал жёстко Буратино, – ты не сможешь отказаться, потому что второй кандидат в мэры – Карабас!
- Кто?!! Тот самый доктор кукольных наук? Этот негодяй?..
- Да! – хором сказали куклы.
Тортила всунула голову в себя и не шевелилась минут пять. А потом выдохнула оттуда, из-под панциря, твёрдо и решительно:
- Что я должна делать, как кандидат в мэры?



Глава восемнадцатая
А как там наш папа Карло?

Ага, и вас интересует этот вопрос? Думаете, и сегодня всё будет, как в «Золотом ключике»: когда исход грандиозной битвы на опушке выборного леса будет предрешён, появится папа Карло, покричит на Карабаса, погрозит суковатой палкой ещё кому-то, рассуёт кукол по карманам и пазухам и отправится в каморку открывать новую потайную дверцу?
Как бы не так!..
За границей наш папа Карло, в Занзисуэлии.
Дело в том, что больше всего на свете Воевода любил выставки и презентации. Они проводились практически каждую неделю чуть ли не по всему миру. Дурные языки в Дурачии трещали, что соседние страны потому и вводят визовые режимы, чтобы меньше Воеводских выставок принимать. Но кроме соседних стран, ещё не вступивших в Дурачию и от того злящихся на судьбу, есть Африка, гималайские регионы Азии и пол-Америки. Пусть эта Америка всего-навсего Южная, но всё равно это круче, чем Дурачия…
А известий из Занзисуэлии от папы Карло или хотя бы от кого-либо из делегации всё нет и нет. Там и сотовую связь ещё не построили, и всего один компьютер – у вождя.
Ну что ж, будем ждать… Ждать и помнить, что иногда отсутствие новостей и есть самая лучшая весточка…


 
Глава девятнадцатая
В бой вступает кузькина Мать

На людях она появлялась только на Новогоднем карнавале, всего-то на часик-полтора, под маскарадной маской, каждый раз в новом карнавальном костюме. Ни с кем не разговаривала, выпивала бокал всегда почему-то красного испанского вина, и уходила.
Но все эти «часик-полтора» в воздухе висело одно: «кузькина Мать!»
Каждым из присутствующих это произносилось молча, про себя, даже губы не шевелились, но она отчетливо слышала многоголосный хор, выпевающий ее главную должность на Земле, и было заметно её удовольствие. Она имела право на это удовольствие – от удовлетворённости своей миссией.
Скоро вся страна будет отмечать 50-летие её вклада во благо страны.
Она хорошо помнит тот день. В Советском Союзе была уже глубокая ночь, а она всё сидела и сидела в задней комнатке кабинета Полномочного Представителя СССР в ООН. Всего на секунду забежал к ней Никита Сергеевич. Сосредоточенный, не поздоровался даже, а только немигающим взглядом просверлил ее с головы до ног и обратно и, убедившись в реальности кузькиной Матери, восторженно хмыкнул:
- Крепкая, ядрёная… Хоррроошаааааа!..
«Какой маленький и красненький!» – ответно мелькнуло в ее голове.
А он прямо при даме поставил левую ногу на стул, развязал шнурок на туфле, аккуратно всунул концы шнурка внутрь обувки, выпрямился, внушительно произнес: «Наши цели ясны, задачи определены… За работу, товарищи!»
Выдохнул, как перед стопкой, и быстро пошагал на главную трибуну ООН.
Больше она с ним не встречалась.
А ее особо и не беспокоили. Обошлись без неё и в 68-м, и в Афганистане. Зато очень много пришлось потрудиться в Польше. Не во всей, конечно, Польше, а в Гданьской бухте, в нейтральных водах. А, может, в территориальных…
Она даже несколько слов морских выучила: рейд, траверз, бак… Если бы не польская «Солидарность» с Лехом Валенсой – никогда бы не узнала кузькина Мать, что кабельтов – это одна десятая морской мили. То есть всего-то 185,2 метра, а какое красивое слово: кабельтов!.. Её чуть ли не по два раза в неделю возили на военном корабле на рейд Гданьска. Там адмирал из Военно-морского штаба просил её выйти на бак, пройти на нос и стоять на том самом месте, где потом в кино будет стоять богатенькая пассажирка «Титаника», влюблённая в ДиКаприо.
Впрочем, к чести советских адмиралов, ее не заставляли по-киношному растопыривать руки в стороны (что абсолютно чуждо кузькиной Матери), или по-русски резко класть ладонь правой руки на локтевой сгиб руки левой, пальцы которой сжимались в кулак. Хватало одного её появления в прямой видимости докеров Гданьска, чтобы градус их активности понизился ровно настолько, чтобы в Европе не начался свой Афганистан.
Вот какую знаменитую женщину выписал в Дурачию Воевода для обеспечения успеха Карабаса в предвыборной борьбе с Тортилой!
Она не выступала. Она скромно сидела в уголку, ни на кого не глядя и не вмешиваясь в дебаты… Но уже в середине первой встречи избиратели, не подозревая даже, что кузькина Мать находится в зале, стали требовать замены ею бородатого кандидата, чтобы показать кузькину Мать Воеводе, пправителю, властителю и всем министрам и депутатам. Не помогали объяснения избиркома, что делать этого нельзя, ибо не положено по Закону о выборе, потому что у неё нет дуракской прописки. «Кузь-ки-ну-Мать, кузь-ки-ну-Мать!» – скандировали взрослые и дети, безработные и интеллигенция. И всего полтора процента населения кричали ради стёба…
Воевода приказал больше её к народу не выводить…



Глава двадцатая
Буратино и его друзья проигрывают теледебаты

Они знали, что против них будет работать всё и вся.
На агитацию отпускалось всего два дня – четверг и пятница. «И надо же так случиться, – по-крокодильски плакал избирком, – именно на эти дни давным-давно запланированы мероприятия, которые отменить или перенести никак нельзя».
Оставалась надежда на теледебаты. Они подготовились к этому. Просмотрели видеозаписи прошлогодних теледебатов, и изучили методику.
Каждому кандидату по закону отпускается определенное время. Но если кандидат от пправителя или властителя в свои десять минут выговаривал всё то, что было записано у него в бумажке, то в десятиминутки других кандидатов говорил один ведущий! И никто не имел права придраться, потому что ведущий говорил именно о том кандидате, которому и принадлежали эти законные десять минут чистого времени. Но какая грязь лилась в эти шестьсот секунд! Ведущий болтал обо всём: пересказывал переворошённую в лиисовском штабе биографию кандидата, показывал фотографии однокашников из детского сада и школы, особо обращая внимание зрителей на тех из них, у кого не сложилась судьба. И выходило, что кандидата ещё в детском саду окружали пьяницы, насильники, шлюхи и преступники. Месяцами кандидаты доказывали в суде ложь ведущего, и небезуспешно: через полтора года после выборов какая-нибудь районка печатала на последней странице никому уже не нужное опровержение.
Но!
Но была одна минута – последняя, прощальная – которую получает в эфире каждый кандидат, и в течение которой ведущий, предложив кандидату обратиться к избирателям, уже молчал. А что путёвого мог сказать в эту минуту человек с дрожащим от бессильного возмущения подбородком, про которого только что столько всякого порассказали!.. В углу экрана включался секундомер, и телезрители уже не слушали кандидата – они следили за мелькающими цифирками и спорили: успеет или нет кандидат уложиться в шестьдесят секунд.
Но всё-таки, если и можно было что-то сказать, то только в эту прощальную минуту. Куклы решили, что лучше всего приготовить стихотворное обращение. Шестьдесят секунд – это всего три четверостишья. Пьеро в двенадцать строк уложился. Получилось жёстко, честно, точно – про всё-всё. Мальвина даже вслух сказала, что не ожидала от Пьеро таких ярких, образных, по-настоящему гражданских стихов. Когда она их услышала (а для этого они с утра всей командой ушли далеко-далеко в поле, чтобы никто не смог подобраться к ним поближе и подслушать), то подошла к нему и прошептала очень проникновенно и искренне: «Какой же вы, Пьеро, талантливый и смелый! Даже не знаю, чем больше восхищаться – вашим талантом или вашей смелостью…»
Текст стихотворения они держали в огромнейшей и строжайшей тайне. Они его там же, в поле, по строчкам распределили между собой и тут же выучили наизусть – что такое для профессиональной куклы заучить две-три строчки?.. И до самого эфира держали язык за зубами. А на репетициях просто легонько мычали в ритм стиха, отрабатывая жесты и мимику… О чём мы говорим, если они даже мне, автору этой книги, не показали ни одной строчки!..
Перед эфиром всех немного припудрили, чтобы не блестели лица. Долго требовали от Мальвины перекраситься в блондинку или упрятать волосы под большой черный платок – мол, её знаменитые голубые волосы не позволят режиссеру использовать рир-проекцию. Мальвина назвала их требования самой развратной и изуверской разновидностью расизма – дискриминацией кукол по цвету волос.
«Что ж, проходи так, – ответили ей, пожав плечами. – Но учти: в кадр ты не попадёшь».
Перед самым началом дебатов режиссёр предупредил, что принято решение (он поднял указательный палец вверх, к Небу) дебаты выпустить в эфир в записи, с десятиминутной задержкой – иначе население не успеет к телевизору, да и самим удастся хоть немного посмотреть…
Куклы заняли указанные им места и спокойно просидели все дебаты. Они никому не задавали вопросов, они улыбались все десять минут, пока ведущий нёс околесицу про Тортилу. Чем невероятнее лилась ложь, тем на душе у них, верящих в разум своих земляков, становилось спокойнее. До того спокойнее, что они сумели во время рекламных пауз прорепетировать свои стихи. Сидели и мычали тихонечко по очереди, пока режиссер телепередачи объяснял публике, когда и какие речёвки кричать в поддержку Карабаса…
И вот, наконец, ведущий предоставил команде Тортилы минуту для обращения к тем, кто через два дня придёт на избирательные участки.
И вот они вышли на главную площадку. Какой маленькой оказалась она по сравнению с тем, как выглядит на экране! На выход у них ушло восемь секунд, а они резервировали десять – молодцы!
И вот Буратино, как бы для солидности кашлянув, произнёс первую строчку. Вот его подхватил Арлекин. Дальше свои две строчки прочла Мальвина, а четвертую строчку – хором; снова Арлекин, за ним – Артемон, Пьеро и Буратино; строчку – Пьеро, строчку – Мальвина; последние две строчки все куклы очень мощно и резко произнёсли хором. Вот так вот – смело, открыто и жёстко!.. Пятьдесят две секунды! Ура!..
Правда, в студии по команде режиссера всю эту минуту стоял такой гвалт, визг и гам сторонников Карабаса, что нашим друзьям было еле слышно самих себя…
Но из павильона они вышли победителями и весело поспешили в холл у проходной, где стоял огромный плазменный телевизор. Они попросили вахтёра сделать звук погромче.
- Ну, всего на одну минуточку, - умоляюще воскликнула Мальвина в ответ на его брюзжание. – Пожалуйста, поскорее… Ой, уже нас объявляют!
Вахтёр плюнул про себя и нажал на кнопку пульта-ленивчика.
Холл заполнился приторным и притворным голосом ведущего:
- Что пожелают в этот поздний час своему немногочисленному электорату куклы черепахи Тортилы, кроме слогана «Пресмыкающаяся – в мэры»!
Друзья затаили дыхание и, не мигая, смотрели, как они выходят на подиум, как откашлялся Буратино и начал читать первую строчку…
Но из динамиков неслись не их стихи!
Все совпадало: артикуляция, мимика, даже жесты, которыми они намеревались ярче выразить свой протест против Карабаса… Но текст был не их, и голоса были чужие!
Из телевизора в холле телестудии, а значит, и из телевизоров всей Дурачии от их имени на людей обрушивалось совершенно абсурдное:

Мы зовём к урнам вас в воскресенье,
Будь блондин ты, брюнет или лыс –
Голос твой ждёт, как Божье спасенье,
Наш любимый и верный Лиис!

Мэр Дурачии дельный нам нужен,
А исполнить любой ваш каприз
Разве сможет Тортила из лужи?
Нет! На это способен Лиис!

Нам Лиис снизит всякие цены,
Нам Лииса совет, как приказ,
И народ наш отдаст бюллетени
За тебя, дорогой Карабас!

Это было не просто поражение – это был жирно удобренный подлостью и предательством вселенский позор!
Но ещё большим стыдом станет возвращение после телевизионного фиаско в родную Дурачию, где уж наверняка, как они думали, собраны по всем холодильникам и погребам гнилые помидоры, тухлые яйца и просроченные майонезы.
Однако электричку, на которой они ехали, встречало огромное сборище телекамер и фоторепортеров, толпы молодых парней и девчат в униформе с надписью «Свои» и с флагами партии «Единственный Монолит» в разлапистых руках.
- Вот и всё! Вот это мы уделались… - грустно произнёс Артемон.
Мальвина снова заплакала навзрыд, и все попытки Пьеро успокоить свою любимую лишь добавляли солёной влаги на её щеках…
Так заканчивался четверг. До окончания агитации оставались одни сутки…



Глава двадцать первая
О том, как Тортилу всю пятницу гоняли по судам

Какая там агитация!
Проводить встречи с избирателями было негде. Все более-менее пригодные помещения – клубы, актовые и конференц-залы, красные уголки и ленинские комнаты – оказались заняты: пятница в Дурачии срочно была объявлена Праздником сбора внутренних анализов, и толпы молодых парней и девчат в униформе с надписью «Свои» до ночи носились по Дурачии с гиканьем и со спичечными коробками и стеклянными баночками в разлапистых руках.
У Тортилы пятница ушла на хождение по судам. Тортилу едва не сняли с выборов «за использование иностранной помощи в ходе предвыборной агитации».
Поводом стала вот эта шуточная агитка:
- Ах, Тортила, жемчужина в болоте,
Ты нужна нам в пехоте и на флоте.
В кресло мэра давай-ка заползай,
Живи, Тортила, и процветай!
Мелодия песни «Ах, Одесса!» родилась в 30-х годах за теперь границей, а это и есть, по мнению прокурора и избиркома, пляска под дудочку иностранного государства, а любое иностранное государство для Дурачии – потенциальный враг, и чем ближе к ней – тем больший враг. Едва Тортила успела отбиться в северном суде и слегка пообедать, её перевезли в суд южный. Там решался вопрос о привлечении Тортилы к уголовной ответственности по статьям «экстремизм» и «пропаганда наркомании в особо крупных размерах» за песню из кинофильма «Приключения Буратино», к которой она вообще никакого отношения не имела – в фильме вместо Тортилы поёт артистка Рина Зелёная.
…Будь веселым, дерзким, шумным,
Драться надо – так дерись!
Никогда не знай покоя,
Плачь и смейся невпопад…

Прокуратура Дурачии разделила куплет надвое: первые две строки были признаны судом экстремистскими, а последняя строчка «Плачь и смейся невпопад» – рекламой наркотиков, произведённой для детей…
Спас Тортилу от тюрьмы звонок из приёмной Воеводы. Он раздался в тот час, когда судья, почувствовав, что на Дурачию опустились сумерки, вышла из совещательной комнаты и начала было оглашать приговор: «Именем Тара…» Тут-то и затараторил тортилин мобильник: «Внимание, звонит Воевода! Срочно подними трубку!» - это ребята поставили ей на время выборов такой прикольный рингтон!
- Извините, - сказала Тортила судье, с независимым видом нажала на зелёную кнопку и приложила телефон к уху. Из телефона голос секретарши Воеводы Лииса с подчёркнутой вежливостью сообщил, что через полчаса Воевода посетит избирком и приказывает кандидату срочно прибыть туда.
- По мне сейчас зачитывают приговор!..
Голос из телефона попросил передать трубку судье.
Тортила подняла глаза на судью:
- Ваша честь, вам что-то хочет сказать секретарша Воеводы Лииса.
Судья сбежала со своего возвышения и выхватила телефон из лапы черепахи.
- Хорошо… Да-да, конечно… Я пОняла… - после каждой фразы судья кланялась всё ниже и ниже. – Судья Богомолова З.И. Нет, от Воеводы наград ещё не получала. ПОняла… Спасибо, обязательно буду ждать!.. – Судья вернула мобильник Тортиле:
– Пожалуйста, я вас очень прошу: не опоздайте к Воеводе, - шепнула она напоследок и на цыпочках испарилась из зала заседаний…
Тортила произнесла в телефон тоном, который не предполагал возражений:
- На встречу с Воеводой меня будут сопровождать мои друзья.
- У кандидата не может быть друзей, у него есть только доверенные лица, – съязвили из приёмной и в трубке раздалось хихиканье…. – А вы успеете приползти за полчаса?
- Подождёт ваш воевода… – Тортила бережно бросила мобильник в ридикюль. – Пошли, ребята!



Глава двадцать вторая
Тортила по совету Ёжика дарит Лиису деревянную куклу

Воевода в этот раз оказался усталым и худым, потому что встреча проходила без телекамер.
Он никого не замечал. Даже стоя лицом к Тортиле, он не видел ни её, ни окружавших её кукол, ни Ёжика. В его взгляде сквозило огромное безынтересие ко всему вокруг, давно уже решённому – не здесь и не сейчас.
- У вас есть претензии? – спросил он, почти зевая. Так испрашивает начальник тюрьмы последнее желание смертника перед казнью: казнь всё равно состоится, и какое имеет значение для истории – будет выкурена сигарета или нет?
- Все претензии нами рассматриваются в свете Закона о выборе в Дурачии.
- Это правильно и хорошо. До свидания, – начальник тюрьмы проводил смертника на эшафот… И развернувшись от дамы, Воевода направился в кабинет Лисы Алисы.
- Тортила, быстро дари ему Буратино! – шёпотом крикнул Ёжик Тортиле.
И так же неслышно он приказал Буратино:
- Буратино, в разведку!
Все всё поняли, а лучше всех – Буратино. Он подмигнул друзьям, моментально обмяк, лицо его одеревенело, ручки-ножки мгновенно потеряли управляемость. Тортила едва успела подхватить его и прижать к себе: Буратино прикинулся игрушкой и приступил к выполнению опасного задания.
Тортила окликнула Лииса:
- Товарищ Воевода, позвольте преподнести вам…
Уже на слове «преподнести» Лиис замер, а на слове «вам» жадно обернулся, несмотря на то, что окликает его проклятая оппозиционерка.
Тортила протянула деревянную игрушку Воеводе. Тот коснулся её двумя пальцами и, не изменяя скорости и направления движения предмета, препроводил Буратино в цепкие руки своего телохранителя. Тот незаметно для окружающих провёл игрушкой по левому борту пиджака. Никаких сигналов в его наушнике не прозвучало: в предмете, подаренном охраняемому телу, никаких металлических, взрывчатых, радиоактивных, отравляющих, подслушивающих, подглядывающих, записывающих, передающих и других вредных веществ и приборов нет.
Сыщик сунул было Буратино в карман – для сыночка, но у Воеводы много своих детей, и он строгим жестом потребовал вернуть куклу ему.



Глава двадцать третья
Буратино вместе с Воеводой Лиисом осматривает избирательный участок и узнаёт выборные секреты

Буратино не впервой было бездыханно замирать: кто читал «Золотой ключик», тот знает, что в первый раз Буратино притворился мёртвым перед полицейским, когда выскочил из каморки папы Карло на улицу в самый первый час жизни. Затем в харчевне Трёх Пескарей таился в кувшине, терпеливо принимая на свою отчаянную голову обглоданные кости, потом глотал пыль в пещере, скрываясь с друзьями от полицейских собак и Карабаса.
Но в таких комфортных условиях он находился впервые: сейчас ему ничего не угрожало – попробовал бы кто-нибудь обидеть игрушку, которую держит в своих священных руках сам Лиис! Это было бы самое страшное недоверие всему государству Дурачии, высокому воеводскому посту, всей системе охраны во главе с самим Сыщиком – спецназовцем и самым крутым авторитетом широкого профиля.
Войдя в кабинет председателя избиркома, Лиис сразу уселся во главе стола и злорадно произнёс, кладя Буратино рядом с компьютерной мышкой:
- Эта деревяшка на нашем совещании олицетворяет скальп наших врагов…
На эту воеводскую шутку все захохотали громче всех. А он налил себе полстакана минералки без газа, и медленно отпивая, свободным глазом оглядывал из-за стакана участников совещания. Здесь был избирком в полном составе (это, как вы не забыли, Лиса Алиса и Кот Базилио), Карабас Барабас и весь его штаб с Дуремаром и доверенными лицами от «Единого Монолита».
Воевода нажал на кнопку микрофона. Загорелась красная лампочка.
- Ну что, дорогие друзья, час назад пправитель и властитель разговаривали со мной по прямому проводу. Они надеются на нас, они уверены, что мэром Дурачии станет уважаемый в определённых нами кругах товарищ Барабас. Надежда и уверенность пправителя и властителя для нас с вами являются беспрекословным приказом. И мы его исполним. А так же через год исполним следующий предвыборный приказ, когда пправитель, слава Богу, захочет опять стать властителем, а властитель, слава Богу – ещё раз пправителем. И это будет залогом стабильной постоянности власти в Дурачии. Поэтому не должно быть никаких осечек, промахов, ошибок и недоразумений или, тем более, каких-то эксцессов. Наше дело – правильное, потому что победа будет за нами, и за ценой мы никогда в очереди не стояли… Жду докладов о полной готовности к немедленному выполнению всегда самой важной для нас задачи.
Первой выступила Лиса Алиса.
- Многоуважаемый Воевода! У нас всё приведено в полную готовность. Шестиступенчатая степень защиты избирательного участка от посторонних наблюдателей и не ваших журналистов работает безупречно… Количество заранее проголосовавших сегодня по открепительному талону намного превысило прошлогодний показатель общего числа проголосовавших. На этих выборах мы используем урну ноу-хау нового поколения с горизонтально падающей вертикальной потайной перегородкой. Она изготовлена в нашем технопарке с использованием отечественных нанотехнологий, и вобрала в себя изобретения и открытия выдающихся наших иллюзионистов и фокусников – деда, отца, детей и внуков Сокол, отца и дочери Ратиани, всех родственников Акопяна и Кио. Конструкция урны настолько безупречна, что мы уже зарядили её полным комплектом бюллетеней за Карабаса.
- Сколько бюллетеней?
- По полтора бюллетеня на каждого жителя. Цифры сверены с последними статистическими данными по роддому и кладбищам.
- Отлично… Население обязательно скажет вам, нам и мне огромное спасибо, когда узнает, что оно единогласно проголосовало за того, кого предложили ему мы – единственные, кто может предлагать. Особую радость населению доставит весть, что едва родившиеся младенцы уже говорят «Да!» светлому будущему нашего руководства.
Все присутствующие надолго зааплодировали. Лиис помолчал-помолчал, а потом решил говорить дальше. И на последних хлопках продолжил:
- Правительство с помощью вверенных ему правоохранительных органов отвадило всех конкурентов Карабаса, оставив в списке совершенно непроходную пешку, я бы даже сказал – фишку. Она нужна для суверенной демократии выборов и последующего весёлого хохота населения. Однако тот, кто подойдёт к нашей святой урне, чтобы бесцеремонно, вероломно и предательски сунуть туда бюллетень за Тортилу, ещё раз убедится, что выборы – это не шуточки, что в нашей стране никому не дано права выбирать вопреки нам. И когда он увидит наш стопроцентный результат – поверьте, у него отляжет от сердца, и он сам возрадуется тому, что у него не получилось шагание не туда, куда мы, слава Богу, ведём население ради его же блага…
- Наши выборы – это, действительно, большое подспорье для населения. Главное, чтобы население не ошиблось в своём выборе, – хором высказали критическое замечание пятеро наблюдателей от молодёжного движения «Свеженькая Струйка».
- На нашем участке всё устроено так, что население не сможет ошибиться, – с достоинством ответил Кот Базилио и предложил осмотреть участок. Все энергично повалили из кабинета.
Буратино забеспокоился: как бы не проваляться на избиркомовском столе до понедельника. Но Лиис, поднимаясь, сгрёб его своими цепкими ручками и привычно сунул в правый карман пиджака – с работы Воевода всегда приносил детям и внучонку какую-нибудь цацку или нэцку…
Сыщик успел прошипеть Алисе, что у Воеводы осталось всего пять минут. Она быстренько разъяснила про шариковые ручки с симпатическими чернилами в кабинках. Галочка, проставленная избирателем в клеточке напротив имени «Тортила» этой ручкой, бесследно испарится в течение двадцати минут. Показала ящики столов, в глубине которых будут ждать момента заполненные в поддержку Карабаса бюллетени. Тут же члены счётной комиссии и наблюдатели провели для Воеводы показательную тренировку по замене одних бюллетеней на другие. Тот остался весьма доволен согласованностью и скоростью манипуляций, и со спокойной душой направился к выходу.



Глава двадцать четвёртая
Дурачии помогут на выборах Великие Соседи

На улице Воеводу встретил довольно прохладный вечер. Где-то высоко-высоко тёмнеющее небо прорезал длиннющий форсажный след самолёта.
И тут у Воеводы неожиданно для него самого сверкнула новая идея. Он остановился и позвонил в Главную Приёмную Объединённой Администрации властителя и пправителя:
- Воевода Лиис от всей души приветствует Вас, радеющего за нашу страну в столь поздний для неё час! Разрешите доложить: к выбору мэра Дурачии воеводство готово. Но для ещё более успешного проведения голосования прошу содействия путём организации нелётной погоды у наших Великих Соседей и направлении всех их самолётов на вынужденную посадку к нам… Спасибо!.. Вы не поверите, но сам придумал… Спасибо!.. Спасибочки… А прямо так можно и приказать им в лётном задании: «В качестве запасного аэродрома использовать аэропорт Смелово». А мы подгоним автобусы, свозим пассажиров в Дурачию на выборы и тут же вернём их в самолёты – пусть летят себе, куда хотят… Спасибо!.. А мы им прямо в автобусах повыдадим паспорта с нашим гражданством… Конечно! Спасибо… Расшибёмся, но выполним!.. Рад стараться… Очень приятно! Спасибо за приглашение, обязательно… Уже счёл за честь!.. Немедленно выезжаю…
Довольный похвалой начальства, Воевода быстро уселся на заднее сидение, взмахнув полами пиджака, чтобы костюм не слишком помялся в машине. В этот момент Буратино решил выпрыгнуть из кармана Лииса на землю, но не рассчитал: Сыщик так проворно захлопнул вслед за хозяином дверцу бронированного автомобиля, что Буратино звонко ударился лбом о броню и свалился на коврик. Машина рванула с места и помчалась мимо особняка Лииса на самой бедной улице города к Большой Стеклянной Стене. Буратино ничего не оставалось, как взобраться на сидение и влезть обратно в карман Лииса…



Глава двадцать пятая
Буратино увидел, как подбрасываются деньги народу

Время от времени они подбрасывали населению средства, как принято у них называть обыкновенные деньги. Эта акция планировалась заранее, о ней все знали заблаговременно, но всё равно каждый раз она рождала сильнейший прилив восторга, необыкновенный заряд энергии и всплеск самых положительных эмоций у населения!
В такой день они приглашали к себе за Стеклянную Стену высоких гостей из братской соседской страны и телевизионщиков. Они вообще больше всего на свете любили именно телевизионщиков. Насколько всё-таки прав был Ленин, когда говорил: «из всех искусств важнейшими для любой власти являются кино и цирк». От совокупления кино с цирком родилось нынешнее телевидение. И теперь власть забыла и про кино, и про цирк, отдавшись душой и тельцом телевидению. И телевидение отвечает власти тем же. Живая картинка увеличивает на 75-80 процентов доверие к закадровой текстовой информации, а наиболее преданным асам журналистики удаётся вознести эту цифру до ста и более процентов.
А вот с газетами и журналами дело обстояло хуже и гаже. Даже в самые хорошие годы случались досадные проколы. Мало того, что у газетчиков оставалось время подумать, так у некоторых из них хватало наглости об увиденном и услышанном поразмышлять, и не на кухне в тряпочку, а на бумаге! Эти негодяи пера и ручки вставляли в информацию о мероприятии несогласованные ни с кем выводы и даже свои мысли о жизни. И их мысли навсегда оставались на бумаге, в подшивках библиотек, перепечатывались другими изданиями и – не горели.
Буратино полувывалился из кармана Воеводы и, вися вниз головой, оглядывал политическую элиту, как они сами себя называют, страны, вслушивался в их разговоры. Он был изумлён тем, что они и сами себе врут ровно столько же, сколько населению из телевизора. Тогда он переключился и стал наблюдать за тем, как работают тележурналисты.
Операторы включив и показав охране свои камеры, устраивались прямо здесь, в нескольких метрах от входа, спиной к вогнутой части Стеклянной Стены. Их объективы в эти минуты становились как бы глазами населения. С осознанием своей исторической миссии они жадно готовили бленды, насадки и светофильтры, направляли лучшие свои объективы на приближающуюся жизнерадостную гурьбу начальников страны и гостей, любовно вырывая из неё до боли родные и обожаемые лики пправителя и властителя, любимые лица Уполномоченных и Наместников, родные физиономии губернаторов. Буратино до такой степени хотелось попасть в кадр, что он высунулся из кармана так далеко, что чуть не шлёпнулся на асфальт. Но все его усилия были тщетны: телевизионщиков не могли интересовать ни чиновники, ни их карманы – только пправитель и властитель крупным планом. Гурьба остановилась перед большим и широким столом, на котором аккуратно возвышались огромные стопки денег, перевязанные разноцветными праздничными лентами. На баннере голубого цвета – самого любимого колера партии «Монолит Единства» – сверкали два слова, одна запятая и один восклицательный знак: «Тебе, население!»
Как только пресс-секретарь убедился, что все теле- и видеокамеры включены, он подобострастно махнул одноразовым платочком. По этому сигналу пправитель и властитель дружно приблизились к столу, улыбнулись во все стороны, взяли в руки по нескольку пачек денег и широко, от души размахнувшись, далеко бросили их населению – вперед-туда-вверх над телекамерами; потом еще несколько пачек, потом ещё и ещё. Всё новые и новые брикеты купюр из рук пправителя и властителя снова и снова летели туда, где, как им доложили помощники, пресс-секретари, спичрайтеры и референты, находится население.
У населения было огромное преимущество: из-за выпуклости стекла оно для пправителя и властителя оставалось невидимым, зато само всё видело по ТВ. Да это и не столь важно – видимо правителям население или не видимо, – важно, что пачки денег в ярких лучах энергосберегающих ламп летели и летели, летели и летели… Ударяясь по касательной в вогнутую поверхность Стены, они по полуокружности съезжали к ногам пправителя и властителя. А те даже не нагибались за ними – это было заботой наместников и губернаторов с Воеводой. Сидя на корточках, они поднимали с газона деньги и быстро подкладывали их снова на стол. Не все, конечно, а только с неповреждёнными лентами, но всё равно помногу. И пачки купюр снова летели вперед-туда-над-телекамерами, в сторону населения, счастливого от зрелища.
Это всегда был прямой телеэфир. И, значит, население прямо в телевизорах видело, что в его сторону летят тысячи, десятки тысяч, а вот уже и миллионы. Это ему, населению – его детям, жёнам и тёщам правительство подбрасывало миллионы миллионов! И в ответ население не хотело видеть, как деньги снова и снова скатывались по десятиметровой вогнутости, и их снова и снова подкладывали на стол для нового подбрасывания туда-вперёд-вверх-населению. Купюр становилось всё меньше и меньше, потому что министры, губернаторы и наместники устали возвращать их на стол. Вот на помощь губернаторам бросились чиновники. Ещё меньше брикетов денег просеивается сквозь сито занявших своё место у нижней кромки Стеклянной Стены. Но разве это важно!..
Наконец, и последняя пачка полетела туда-вперёд-вверх – населению. Долго всматривались усталые пправитель и властитель в её высокий дальний полёт, и удовлетворившись, показали свои ладони телекамерам – этим электронным глазам населения: всё, ничего самим не осталось, всё – вам… Приходите на выборы!
Наконец-то Мы, многонациональное население, дождались достойного себя зрелища, увидеть которое наши деды и прадеды даже и мечтать не смели в дотелевизионную эпоху. «Вот, смотрите, – говорило население своим детям, жёнам и внукам, – смотрите, как они нас любят! От вас же только одно требуется: хорошо слушайся своего властителя и учись, как учился в школе пправитель – на отлично!»
Настолько важно было увидеть всё это воочию и лично каждому, что если пправитель или властитель подбрасывали деньги поздним вечером, как сейчас, население будило своих детей, чтобы они хоть спросонок увидели это и во сне запомнили. Обязательно запомнили! Потому что прямо завтра в моусоше, в котором теперь вместо школ учатся дети, надо будет про всё это написать в сочинениях, и не забыть на словах передать учителям, что пправитель с властителем и им подбрасывали деньги.
Пусть гордятся своей профессией!..



Глава двадцать шестая
Собаки Дурачии – за Тортилу!

Когда в пятницу вечером Буратино вместе с Воеводой исчез в неизвестном направлении, друзья не на шутку встревожились. Первым пришёл в себя Пьеро
- Люди, - сказал он, обращаясь к Арлекину, Артемону, Шушаре и Мальвине, - человек в разведке. А там бывает всякое, как вы понимаете. Будем, конечно, надеяться на лучшее… Но, с другой стороны, когда Штирлиц работал в рейхсканцелярии, наши ведь не ждали на фронте, когда Тихонов выполнит задание, целёхоньким вернётся в Москву, чтобы после этого двинуть танки и пехоту на врага. Каждый на своём месте занимался своим трудным делом: танки шли ромбом, пехота поднималась в атаку, над полем пушки грохотали, партизаны взрывали фашистские мосты, для лётчиков первым делом были самолёты… Если что – я про него песню сочиню. Но сейчас нам надо не сидеть на месте, а делать дело.
Артемон пробежался по всем окраинам Дурачии, опросил собак во дворах, узнал, где живёт Воевода. Один из бездомных псов, обитающих неподалёку, показал дорогу, по которой вроде бы недавно провизжал воеводский кортеж.
- А чё случилось, чё случилось? – расспрашивали Артемона собаки.
Он им объяснял – мол, так и так, в воскресенье выборы…
- Да ты что, правда? – удивлялись все собаки. – А чего наши-то молчат? Ничего, наверное, и не знают… Всё, братишка, не сомневайся, мы приведём своих хозяев на выборы.
Один приличный и габаритный пёс, видимо, лидер всего квартала, солидно пролаял:
- Слышите, собаки, вешаем нашим хозяевам вот какую лапшу на уши: Воевода, мол, построил на федеральные деньги новую собачью площадку. Сходили бы, мол, да прикинули, сколько они там бабла отмыли, натырили, напилили и накосили… А мы, мол, заодно пометим её… А потом, мол, обменяемся впечатлениями… А уж там, на месте, мы как-нибудь попросим их посетить выборы. За кого надо голосовать-то?
Артемон взглянул на свои огромные налапные часы, убедился, что на дворе ещё пятница, и сказал:
- Там всего два кандидата на пост мэра: наша Тортила и Карабас Барабас от пправителя и властителя. Не ошибётесь…
- Всё, братишка, можешь дальше не продолжать! Всё ясно… Внимание, собаки! Слушайте, и не говорите, что не слышали! В воскресенье на утренний выгул выводим только тех наших владельцев, кто старше восемнадцати лет. Ровно в девять ноль-ноль!.. Приказ передать всем соседям и друзьям, –завершил планёрку много поживший в интеллигентной семье водолаз. – А сейчас разбегаемся и распространяем информацию по всем углам, столбам, и столбикам!..
«А интересно, что может получиться у женщины в стране, которой управляют одни мужчины?» – думали самые образованные из разбегавшихся по столице Дурачии псов…



Глава двадцать седьмая
Буратино возвращается к друзьям, они решают бороться и называют свою операцию «Чистый голос»

Только в два часа ночи Воевода и Буратино вернулись на родину и въехали в кованые ворота дома на самой бедной улице. Правда, Сыщик, льстиво захлопывая дверцу машины за Воеводой, едва не наступил на удачно выпрыгнувшего Буратино, но тот вовремя подкатился под лимузин.
Воевода и Сыщик скрылись в доме.
Буратино остался на траве в ночной тишине.
Его миссия с этой минуты вступила в новую стадию, и надо было немедля действовать, дорога была каждая минута. Он смотрел на звёзды, разминал своё затёкшее деревянное тело – руки, шею, ноги – и раздумывал, где в такую кромешную ночь искать друзей. Вдруг из-за угла раздался звук, похожий на собачий свист. Артемон! Он был совсем рядом! Буратино бросился к забору, осторожно, чтобы не сработала сигнализация, прополз между кованых прутьев, крепко обнял друга и верхом на нём отправился в каморку, где их с нетерпением ждали друзья.
На сбивчивый, но полный важных мелочей рассказ об услышанном и увиденном ушло минут десять, ещё две минуты – на лимонад «Буратино» с бутербродом.
Всё это время Ёжик, осязая перевод Олешека, молча водил карандашом по бумаге. Все заворожено смотрели на его бесчисленные фигурки – квадраты, овалы, стрелки, горки, ямки и не могли в них ничего разобрать. Потому что это были не каракули – так Ёжик мыслил. А чужие мысли, как и чужие письма, читать нельзя.
Буратино уже давно съел бутерброд и вместе со всеми нетерпеливо ждал действий, а Ёжик всё продолжал и продолжал настойчиво мыслить…
Потом он перестал чертить каракули и несколько минут неподвижно молчал.
Потом стал говорить. Голос его был тихий и как бы надтреснутый, и чтобы не пропустить ни одного слова, надо было вслушиваться очень внимательно и напряжённо.
- Самая главная наша задача – ничем не нарушить Закон о выборах. И избиратели не должны нарушить закон, кто бы за кого ни голосовал.
Все автоматически закивали головами, как будто что-нибудь поняли. И это – после всего пережитого на ТВ и рассказа Буратино?..
- Но это лишь полдела, – продолжил Ёжик. – Теперь о второй половине дела, самой трудной. Ни в чём не нарушить закон, вместе с нами остаться чистыми должны и Карабас с Воеводой Лиисом, и пправитель с властителем, полицейский и наблюдатели. Все!.. Даже на рылах у Лисы Алисы и Кота Базилио не должно быть никакого избиркомовского пуха! Вот тогда, и только тогда мы победим. По-настоящему победим! – Ёжик замолчал. – Думайте!..
И все стали думать. Но минут через пять многие стали только делать вид, что думают. Ведь неподдельно думать очень трудно, это всё-таки тяжёлая работа. Но ещё тяжелее и труднее, думая весь день об одном, вдруг в три часа ночи за одно мгновение переключиться и начинать думать о том же самом, только с совершенно другой стороны.
- Но в субботу ходить по людям и агитировать уже нельзя, – прервала тишину Мальвина, – листовки раздавать нельзя, через Интернет – тоже нельзя, ни на радио, ни на ТВ… Никуда нельзя!
- Действительно… А как переманить на нашу сторону Алису с Базилио? – продолжил список вопросов Пьеро.
- Или Дуремара? – вставил свою реплику Артемон. – Их в чулан надо запирать!..
- Ну, правда, Ёжик, – поддержал Буратино разброд и шатания в стане друзей. – То, что они творят, ни в какие ворота не лезет, а ты нам предлагаешь… В конце концов, ты советуешь нам сесть у моря и ждать погоды, а мы обязаны применить остроумие, смелость и присутствие духа!
Ёжик подождал, пока Олешек перевёл ему слова Буратино. Помолчал. Ребята тоже замолчали. И после этого Ёжик сказал очень спокойно:
- Молодец, что не забыл свой девиз – «остроумие, смелость, присутствие духа». А теперь вспомни, пожалуйста, когда ты его произнёс?..
- Когда я шишек набил Карабасу, и он приклеился к сосне… – с гордостью в голосе пробурчал Буратино. – Когда мы полицейских собак разогнали… Когда мы победили всех своих врагов!
- Вот-вот! А кто это – «мы»?.. Вы же тогда были не одни! И сейчас нужно объединиться со всеми. Ну-ка, вспомните, кто тогда вместе с вами дрался с Карабасом и полицейскими собаками? Может, они и сегодня придут на помощь? И помогут не только тебе или нам, а вместе с нами – всем людям, а?..
- Ой, а правда! – воскликнула Мальвина. – Там были звери, птицы, насекомые – стрижи, ежи, коршун… Ну-ка, Пьеро, принесите нам книгу «Золотой ключик», чтобы мы вспомнили всех наших боевых товарищей.
- А операцию назовём «Чистый голос», – этими словами Буратино хотел было патетически завершить двадцать седьмую главу сказки, но тут всех как прорвало – посыпались интереснейшие предложения:
- Летучие мыши пусть ночью поснимают всю незаконную агитацию…
- Надо застопорить в урне перегородку, про которую рассказал Буратино, чтобы они не сумели подменить настоящие бюллетени фальшивыми. Чтобы им пришлось считать только подлинные голоса людей…
- Надо это пчёлам поручить – всё-таки пчёлы – единственные на свете общественные насекомые!
- И паукам!
- Нет-нет, я очень боюсь пауков! – поморщилась Мальвина.
- А если настоящие бюллетени они начнут при подсчёте заменять теми, что в столах?
- А мы… Эх, термитов бы в столы – наелись бы бумаги в своё удовольствие!..
- Надо говорить: «накушались бы»…
- Мальвина, фальшивые бюллетени не кушают – их съедают!..
- Может, у муравьёв что-нибудь получится?
- Вряд ли… Такое количество бумаги и так быстро муравьи не смогут уничтожить…
- Люди, а чем у нас Шушара занята? Почему бы ей с подружками не погрызть бюллетени?..
- Точно!..
- Ну, если вы собираетесь остаться в воскресенье голодными – я готова, – поставила условие Шушара.
- А ручки с исчезающими чернилами? – спросил Ёжик.
- На аэродром посылаем ворон, чаек, голубей и воробьёв!
- А вдруг из-за них авария случится? Опасно…
- Так они осторожненько… Напугают с утра, и пилоты выйдут из игры…
- Надо пригласить очень много кротов – ход к Тортиле прокопать…
- Кто займётся ручками с исчезающими чернилами? – упрямо повторил свой вопрос Ёжик. - Может, ты, Буратино?
- Я попробую… Но мне, наверное, нельзя появляться на участке, я такой популярный, – сказал Буратино и отшутился: – Может, мне лучше остаться в резерве главного командования?..
Пьеро подошёл к другу и сказал:
- Не трусь, Буратино, мы с тобой что-нибудь придумаем. Давайте нам стержни!



Глава двадцать восьмая
К операции «Чистый голос» подключаются птицы

Вся суббота прошла как один большой университет.
На зелёной прямоугольной поляне буквально под окнами воеводской резиденции аэродромные вОроны устроили инструктаж по технике безопасности полётов воздушных судов для воробьёв, сорок, чаек, аистов, синиц и трёх попугаев, слетевшихся со всех полей, лесов, побережий моря и озёр, из городов и посёлков. Отсутствовали курицы с петухами, индейки и цесарки ввиду своей полнейшей профнепригодности к полётам.
После устного разъяснения всех тонкостей лётного дела (а их, в принципе, не так уж и много) и ответов Главного Аэродромного Ворона на вопросы слушателей, птицы провели учения по отработке действий в пяти разных ситуациях.
О, это было зрелище! Зрелище мощное, очень красивое, впечатляющее синхронностью действий полутора сотен тысяч пернатых, в тёплое субботнее утро обратило на себя внимание всех горожан. Сначала была дана команда «Оправиться!», и птицы расслабленно пролетели над окружающим спортивный газон парком, проведя ковровую бомбардировку листвы деревьев ценными удобрениями.
И началось!
Руководил учениями Главный Аэродромный Ворон. По его первому карку все птицы моментально слетелись и без суеты расселись на газоне. Не стало видно травы: огромное пространство было сплошь усеяно птицами всевозможных расцветок и раскрасов. Мириады птиц молча, без всякого крика, щебетания или чириканья, сидели плечо к плечу, крыло к крылу, не шевелясь. И тогда громко прозвучал спаренный вороний карк: «Кар-кар!». Всего два карка – и серо-бело-пёстрый ковёр, громко взмахнув крыльями, поднялся метра на полтора над газоном и, расширяясь во все четыре стороны, заполнил собой всё видимое пространство. Хлопанье крыльев было настолько впечатляющим, что многие, услышав этот шум далеко за городом, с тревогой подумали: не случилось ли чего?
По тройному карку стая перестроилась в вертикальное положение. Птицы образовали стометровую стену высотой, пожалуй, метров в тридцать или сорок. Передние ряды птиц остались на прежней высоте, а все остальные синхронно и чётко приподнялись и образовали из собственных тел и крыльев непробиваемый ковёр. Было заметно, каких неимоверных трудов составляет аистам и стрижам держаться в одном общем строю, но они, скрепя клювы, всё-таки держались. Когда, казалось, силы у них уже иссякли, раздались спасительные четыре карка. Это была команда квадрату перестроиться в летящую стрелу: центр птичьего ковра, увеличивая скорость, стал вытягиваться вперёд, все остальные птицы устремились за ним, чуть отставая и прижимаясь одновременно к центру и вырастая в мощный гигантский таран.
Но самое потрясающее произошло после пяти карков: наконечник стремительно летящей стрелы, готовый вонзиться в любой попавшийся навстречу объект, вдруг раздвоился, за ним и вся стрела чётко разошлась на две части, разлетелась влево-вправо, в три секунды освободив пространство над травяным покровом, который условно обозначал, как вы и сами догадались, взлётно-посадочную полосу аэропорта «Смелово».
- «Отбой!» - дал команду Главный Аэродромный Ворон, и все птицы рассселись на окружающие газон трибуны.
Главный Аэродромный Ворон солидно прошагал по всей кромке футбольного поля – от одного до другого углового флажка, зорко и благодарно всматриваясь в глаза несметному птичьему войску, вернулся на середину, распахнул широко крылья, взмахнул ими и громко, мощно и торжествующе произнёс только одно слово:
- Ка-а-а-А-рррррррр!
Этот раскат из восьми звуков «р» стал наивысшей оценкой, которую Главный Аэродромный Ворон выставлял кому-либо со времени начала полётов гражданских лиц на воздушных судах в 1908 году.



Глава двадцать девятая
Пауки и пчёлы первыми выполняют задание

Урну доверили паукам и пчёлам. Паутина, как вы знаете, самая крепкая нить на свете, она в пять раз превышает прочность стальной проволоки того же диаметра. Именно такой прочнейшей нитью двенадцать пауков за час напряжённой работы пришили к стенке урны потайную перегородку со спрятанными за ней несколькими тысячами фальшивых бюллетеней. Теперь извлечь их оттуда сумел бы, наверное, только слон. Но для этого слону пришлось бы полностью распотрошить, разорвать и растоптать урну.
Пчёлы прилетели на рассвете. Летели тяжело, полные пчелиного клея и воска, сильно устали, но… Но как прибавляет силы труд на благо справедливости и в защиту чести народа!
Работали слаженно, быстро, и ровно за час до открытия избирательного участка поддельные бюллетени оказались навечно вмурованы в стенку урны.
Теперь результаты голосования зависели от избирателей, крысы Шушары и её подруг.



Глава тридцатая
Крысы и мыши выходят на исходные позиции

Всю ночь Шушара инструктировала товарок. Она уже сбегала на избирательный участок, проверила дорогу к залу для голосования и даже пути отхода. Самым трудным было, как оказалось, уговорить крыс вести себя тише воды ниже травы, не грызть столы и стулья, не свешивать хвосты из-под стола, не бросаться на людей, короче говоря, терпеть всё на свете. А к мышам просьба была противоположная – не бросаться от людей. И грызть, без устали грызть закладываемые в столы фальшивые бюллетени, не оставляя от них даже трухи.
В свою очередь, крысы и мыши внесли в райдер два требования: минералка «Ессентуки-17» без газа для более комфортного переваривания бумаги и, главное, безусловные гарантии того, что на избирательном участке не появится ни одна кошка.
- Не сомневайтесь, уважжжаемые мыши! – очень ответственно пролаял Артемон. – Я клянусь вам, что по всем тротуарам вокруг здания избиркома постоянно будет дежурить не менее пяти-шести собак, и все попытки любых представителей семейства кошачьих проникнуть на участок будут решительно пресечены, вплоть до!..
Он так серьёзно произнёс: «вплоть ДО», и таким мощным жестом поставил огромную уверенную жирную точку, что мышам заранее стало жалко своих извечных и непримиримых врагов.
- Ну что, пошли, подружки, на работу…



Глава тридцать первая
Воевода Лиис голосует первым и даёт важные указания

Утро в воскресенье выдалось солнечным и тихим.
Первым на участок для голосования прибыл Воевода Лиис с женой и не со всеми детьми: двое остались дома, а ещё про двух жена даже не догадывалась – поэтому он решил по выборам их не таскать.
На пороге ВИП-избирателей встретила, как и положено, председатель избиркома Лиса Алиса. Она вручила им на золотом блюдечке бюллетени, уже заполненные, чтобы Воевода и его семья не теряли своего драгоценного времени, подвела их к урне, стараясь держаться теснее к знатным персонам, чтобы попасть в объектив фотоаппарата Кота Базилио.
Проголосовав, Воевода Лиис хотел произнести несколько фраз для прессы, но вокруг не было ни одного журналиста – все, как вы узнаете чуть позже, из главы тридцать седьмой, в это время были на подъезде к аэропорту «Смелово». Поэтому Воевода Лиис взял Алису и Базилио под микитки и отвёл в сторону:
- Вы уж постарайся… Но только, пожалуйста, ты не доводите дело до абсурда и моей отставки. Никаких двухсот-пятисот процентов – упаси вас Господь! Я просто запрещаю вам! Пусть сто процентов, ну, сто два, так и быть, но не более… А то как-то даже смешно получится: пправитель набрал у нас в прошлом году сто семь процентов, а какой-то вшивый Карабас наберёт сто семьдесят? Мы что, этого вашего кретина любим больше, чем пправителя?.. Сто три, и ни одного процента больше!
- Позвольте уточнить, многоуважаемый господин Воевода: сто четыре – это процент избирателей, принявших участие в голосовании, или отдавших свой голос за нашего Карабаса?
- По сто пять процентов всех! И тех, и других!.. У вас что, есть бюллетени, в которых отмечен не наш кандидат? Смотрите у меня! Отъем голову обоим!
- Никак нет! Слушаемся, синьор Воевода! – Лиса и Кот взяли под козырёк и проводили Воеводу до выхода.
Лиса завела кота Базилио за угол дома, чтобы никто не мешал им думать о выборах, тявкнула один раз на дворняжку, сидящую на тротуаре. Та отвернула морду в сторону, будто её это нисколько не касается, но приблизилась поближе и напрягла, как антенну, свой чуткий хвост.
- Сколько у нас бюллетеней заряжено в урне? – спросила Лиса
- Процентов, наверное, на сто тридцать потянет, – неуверенно ответил Кот. И грустно добавил: – Убьёт нас Воевода…
- Ничего, Базилио, кашу маслом не испортишь… Главное, мы уверенно побеждаем. Можно выбросить на мусорку мешок с бюллетенями досрочного голосования. Вперёд, Котяра!



Глава тридцать вторая
Шендерович помогает Пьеро подстраховать Буратино,
пока тот заменяет стержни в шариковых ручках

Базилио поспешил в подсобку, вытащил набитый бюллетенями бумажный мешок, такой огромный, что еле забросил его себе на спину, подхватил в левую лапу два поменьше, и отправился, шатаясь под тяжестью ноши, в сторону ближайшего мусорного ящика.
Там он сбросил бюллетени в самый большой бак, отряхнул лапы и направился обратно в избирком. И вот тут-то его и встретили собаки. Для них, выставленных в карауле на всех углах вокруг здания участка, член избирательной комиссии был обыкновенным плешивым котом, а ни один кот в этот день не должен был приближаться к избиркому.
Как они рвали кота! Нет-нет, с него не слетело ни волоска, не пролилось ни капельки крови – собаки помнили строгий уговор, – но как страшны были клыки, клацающие у самого уха, насколько гневным был лай уличных друзей Буратино!
Из участка выскочили Лиса Алиса и полицейский, наблюдатели во главе с Дуремаром. Все старались отбить Базилио у собак, но те не сдавались. Эта борьба настолько всех захватила, что никто не заметил, как Буратино в совершенно пустом избирательном участке залетел в кабинки для голосования и стал быстро заменять стержни с исчезающими чернилами в шариковых ручках на простые, изготовленные, как всё на свете, в братском Китае…
А на улице продолжался истошный собачий лай и визги избирательной комиссии. И только под угрозой полицейского применить табельное огнестрельное оружие собаки позволили Коту Базилио отбиться от них. Напряжение стихло, и все направились было в помещение.
Пьеро, который стоял на другой стороне улицы и внимательно следил за всем происходящим, заволновался: Буратино всё ещё находился внутри избирательного участка. Надо было каким-то образом задержать членов избиркома на улице.
Пьеро решил прямо сейчас инсценировать одну очень смешную фразу Виктора Шендеровича. Он подпрыгнул, вцепился в рукав полицейского и повис на нём. Тот вздрогнул от неожиданности, попытался сбросить Пьеро с себя, но у него ничего не получилось. А Пьеро уже громко канючил на всю улицу:
– Не нужно меня бить, дяяяденькааааа полицеееееееееейскииййййй… Я сам лягу на землю и сам сосчитаю до десяти! Вот, смотриииииите!.. – Пьеро и вправду улёгся на асфальт, картинно разбросал руки, прищурил глаза и стал медленно считать:
– Раз… два… пяяааатььь… Ой, неееет, – тянул время Пьеро, одним глазом наблюдая за дверью в участок, – не пяяять! Что это со мной, совсем из ума выжил… После двойки должна же идти тройка, не так ли, господин уважжжжжжаемый полицейский и вы, дорогие для нас господа?
Все окружили Пьеро с полицейским и от души хохотали над белым клоуном.
– Да-да, три… потом – четыре, и только потом – пять, – еле выговорил страж порядка сквозь собственное ржание.
– Всё-всё, дальше я сам!.. Трииииииии… чееетыыыыыыррррееееее… пяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяять…
Никто не заметил на пороге избирательного участка Буратино.
– Ой, какой же Пьеро молодец! – восхитился Буратино, на цыпочках прокрадываясь за спиной полицейского и всей избирательной компании.
Убедившись, что длинноносый друг благополучно скрылся за углом, Пьеро прытко досчитал до девяти, прытко вскочил на ноги, встал в боевую боксёрскую стойку, развернулся и со всех ног пустился бежать по улице…
А кот Базилио, вернувшись в помещение, надолго скрылся в подсобке, где лиса Алиса валерьянкой полдня приводила в порядок его вконец изношенную нервную систему…




Глава тридцать третья
В избирательном участке появляется Медведь. Но гималайский

Едва всё успокоилось, как на участок явился Медведь. Он прямо в коридоре встал на задние лапы перед полицейским, которому предписано было следить за общественным порядком на участке, и простоял так минут десять, не шевелясь и не издавая ни звука, глядя тому прямо в глаза. Вдоволь налюбовавшись животным ужасом полицейского, Мишка прошёл в помещение для голосования и уселся на диван в углу зала. Место он выбрал великолепное: и от урны недалеко, и вся комиссия на виду. Комиссия весь день потом сидела, ни жива и ни мертва. Её пропитала гремучая смесь простого человеческого страха и показушной любви к «Общей Струе». С одной стороны – страшно, потому что Медведь есть медведь, особенно незнакомый. С другой стороны, медведь – символ партии, поэтому надо делать вид, что он тебе нравится, что ты его любишь.
А символ – вот он, сипло дышит и посматривает, и поглядывает… А то вдруг поднимется, подойдёт к твоему месту, встанет сзади и смотрит, как ты бюллетени выдаёшь, и дышит прямо в затылок – сипло дышит, громко, не по-человечески. И слюна ненавязчиво свисает из уголка пасти – тягучая такая, до самого пола. И попробуй-ка, обернись, скажи ему, как всем посетителям говоришь каждый день с девяти до шести с перерывом на обед: не мешайте тут, закрой дверь с той стороны!
Улыбка на лице смертельно напуганного человека – нет ничего более впечатляющего на свете! И разве кто-нибудь сумеет совладать с собой в этой жути и обратить внимание на стройность мишкиной фигуры и белую латинскую V на его груди – отличительные черты медведя гималайского! А гималайские испокон века ни в каких партиях не состоят и действуют исключительно во имя справедливости, чести и экологии. Что нисколько, впрочем, не бросает тень на медведя бурого, ведь, по большому счёту, у него же никто не спрашивал, хочет он в партию или не хочет, и в какую хочет, если всё-таки хочет…
Оказывается, по каким-то особым звериным каналам до циркового гималайского Мишки долетела весть о том, что лучшие представители животного, пернатого и насекомого мира взялись помочь добрым людям в большой беде, каковой являются выборы мэра. И он выклянчил у дрессировщика отгул на этот день. Не за здорово живёшь, конечно… Но звезде медвежьего цирка совсем не сложно наскрести денег на бутылку хорошего коньяку для своего хозяина!
Публика внутри шапито ещё аплодировала артистам, а он уже стоял у выхода со шляпой в передних лапах и смешно расшаркивался перед каждым, кто с удовольствием лез в карман за купюрой. Хватило и расплатиться за отгул, и на билет в электричку, и на полбанки мёда…
Именно этот мёд в ожидании подсчёта голосов наш Медведь и уплетал время от времени за обе щеки…



Глава тридцать четвёртая
Все дороги ведут в Дурачию

Информацию о выборах мэра Дурачии все телеканалы и радиостанции Соседней Великой Страны начали передавать с первого выпуска утренних новостей:
«Через три часа (через час дикторы скажут: «через два часа…», ещё через час: «через час…» - и каждый раз на час раньше, чем взаправду, потому что в Дурачии восемь часов будет на час позже, чем в столице Соседней Великой Страны, но кому это интересно!) в Дурачии откроется избирательный участок, и начнутся выборы мэра. Народ Дурачии назвал своим главным кандидатом на пост мэра дуумвират пправителя и властителя. В случае победы они вдвоём и станут мэром этой страны на берегу в конце променада. Сегодня весь день вместе с нами вы будете следить за выборами. Оставайтесь на нашем канале!»

Это сообщение звучало везде, куда доходят радиоволны и телесигналы: в безлюдных снежных полях Чукотки и в цехах снова заработавшего Байкальского целлюлозно-бумажного комбината, в шахтах Кузбасса и в автомобильных пробках на улицах, площадях и подворотнях столицы. И, конечно, на вокзалах всех видов и размеров, где новость из Дурачии чередовалась со служебной информацией для пассажиров. Но там, на железной дороге – суматоха и стук колёс, а здесь, в аэропортах – полированный пол и скромная тишина, лишь иногда нарушаемая писком стационарных миноискателей и переносных металлодетекторов, долгие ожидания приказов по радио срочно пройти на регистрацию, на досмотр, в накопительную секцию номер два (четыре, восемь или шестнадцать), на посадку. Это то самое время, когда человек особенно чутко внимает всему, что звучит из репродукторов, быстро отзываясь на любую команду… И поднимаясь, наконец, по трапу в самолёт, тысячи людей по всей необъятной стране в этот день на всю жизнь запомнили две вещи: алгоритм продвижения пассажиропотоков и то, что сегодня какая-то Дурачия наконец-то выбирает пправителя и властителя своим мэром.
Пробравшись внутрь самолётов, люди пристегнулись ремнями к креслам, прослушали на обоих языках и просмотрели на примере одной из стюардесс инструкцию по пользованию морскими спасательными жилетами в случае катастрофы самолёта в воздухе, после чего стюардессы скрылись в служебных отсеках, задёрнув за собой шторы, а самолёты выехали на свои взлётные полосы, взревели, разбежались и взлетели.
Одни самолёты полетели из пункта А в пункт Б, другие – наоборот; десять лайнеров взяли курс на пункт К, чтобы там перетасовать пассажиров и разлететься в пункты Ф, Щ, Л, Ж, Ц, R, Y, W, V и F – это называлось хабом. Несметное количество самолётов, как в чёрную дыру, летело к четырём столичным аэропортам, и столько же брызгами артиллерийского салюта разлеталось из столицы.
Но это глобальное рабочее безмятежье длилось минут пятнадцать-двадцать. Практически одновременно сотни стюардесс деловито вышли к пассажирам и непререкаемыми голосами объявили на обоих языках: «Леди и джентльмены! По причине метеоусловий, несовместимых с посадкой самолёта в аэропорту вашего назначения, наше воздушное судно направляется на запасной аэродром «Смелово». Пристегните ремни, please!»
Пассажиры, пролетающие над Сибирью, Поволжьем, Уралом и Северным Кавказом, в один голос спросили: «А где это – Смелово?» На что половина стюардесс ответила: «Совсем близко – в десятке километров от Дурачии», а другая половина и сама не знала.



Глава тридцать пятая
Авиапассажиры будут голосовать за мэра Дурачии

Вполне понятный ропот пассажиров сам собой погасился темой выборов.
- Ой, там же выборы мэра сегодня! – зашумели в самолётах.
- Ага, там наши правитель и властитель баллотируются…
- Что вы глупости порете! Чтобы наши правитель с властителем бросили богатейшую ещё страну и ушли в мэры какого-то заштатного городишки, главное богатство которого – окурки? – вспылил пассажир рейса Б-А.
- Действительно!.. Тем более, что все эти окурки собирает воевода тамошний, и бычков даже бомжам местным после него не остаётся! – ехидно заявили из самолёта, следующего рейсом С-К.
- Наш салон полностью с вами согласен, – поддержали его из бизнес-класса самолёта, направлявшегося было в столицу. – Этого не может быть, потому что быть не может!
- Да я сама слышала по радио!.. – настаивала пассажирка рейса А-Б.
- Да-да, и я слышал, – поддержал её пассажир лайнера М-Ж, место 12d. –Так и сказали: мол, оба станут вдвоём одним мэром. Я ещё удивился…
Кто-то из пассажиров втихаря от стюардесс развернул ноутбук с мобильным Интернетом, и через минуту поделился информацией об оперативной обстановке. Всё подтвердилось. Правда, опять почти в каждом самолёте нашлись скептики, которые, как и мы с вами в шестнадцатой главе нашей сказки, продолжали не верить, что правитель и властитель отдадут кому-то ядерные чемоданчики и отправятся… ой, даже не в ссылку, а на галеры. Они предположили, что правитель и властитель используют себя в качестве «паровозов», лишь бы партия «Единая Струя» победила и в Дурачии, а потом поставят мэром какого-нибудь ваньку из Урюпинска – и хоть травка расти в этой долбаной Дурачии.
Пришла пора поведать читателю о глупом недоразумении, истоки которого стоит искать в ментальности граждан Великой Соседней Страны. Все они почему-то уверены в своей исключительности, они серьёзно говорят о своём предназначении и своём особом пути, который неведом и недосягаем никакому другому народу. Пусть тот живёт хоть в тыщу раз лучше, богаче, достойнее, но второсортен, ибо не имеет пути своего особого, как мы, бедолаги…
Вот и сейчас, в каком-то массовом безумии, лишь услыхав про властителя и пправителя, пассажиры тут же перевели стрелки на свою страну и её руководство, отказывая дуракцам в праве иметь своих пправителя и властителя.
- А я хочу, чтобы они победили да прошли в мэры… Я молиться буду!..
- Так и я молился бы, да что толку?..
- Как это – «что толку»? А ты – верь! Если мы все поверим и что-нибудь сделаем во имя торжества этой веры – сбудется! – раздалось из чартера, с самого утра летевшего было на Соловки. Да-да, как ни странно для вас это звучит, но именно так: чартер на Соловки.
- А что мы можем сделать?..
И – о, Чудо! Не успел риторический вопрос растаять в воздухе, как раздвинулись шторки в салонах авиалайнеров, к пассажирам вышли стюардессы и на чистом русском и ломаном английском языках объявили:
- Леди и джентльмены, примерно через час наш самолёт совершит технологическую посадку в аэропорту «Смелово». Вам будут предложены прохладительные и горячительные напитки, а также автобусная экскурсия в Дурачию. Там проходят выборы мэра, и каждый из вас сможет принять участие в этом редчайшем явлении.
Такого «Ура!» небесные хляби не слышали со дня своего Сотворения.



Глава тридцать шестая
Авиапассажиры молятся за пправителя и властителя

Все пассажиры засуетились, начали проверять, на месте ли их паспорта и авторучки, в нервном ожидании по нескольку раз протирали очки… И замолкли в томительном предвкушении нежданно-негаданного путешествия в Дурачию. Они знали, что это родина Буратино, что там есть каморка папы Карло с потайной дверцей, а совсем недавно появился единственный в мире настоящий кукольный театр, где куклы – сами, без кукловодов! – разыгрывают замечательные спектакли про свою и нашу жизнь…
Всё это блестяще, но – для другого раза. Сегодня главная достопримечательность Дурачии – выборы. А главный театр – избирательный участок, и нужно туда попасть и проголосовать, наконец, за правителя и властителя. И, может быть… Да-да, конечно, шансов почти нет!.. Однако, если ничего не делать, если не голосовать, то не останется и этого обнадёживающего слова «почти». Господи, вслушайся, ну есть же, есть же разница, Господи, между «почти нет» и – «нет». Господи, между этими словами – огромная пропасть! Господи, мы слёзно просим Тебя, Господи: оставь нам это «почти»! Оставь, Господи, вдруг получится? Чем чёрт не шу… Прости, Господи, ой, прости, помянул всуе!.. Больше не бу… Господи, ну посмотри и услышь: весь салон шепчет, прикрывши вежды: «Прости мя, Господи! Дозволь исполнить долг свой и проголосовать, как сердце наше гласит: за господ наших… Благослови ручку нашу, Господи, и направь их в Дурачию!..» Мужской состав пассажиров после местоимения «их» произносил ещё и слово «нах».

Разговор народа с Господом прервали стюардессы. Они вышли к пассажирам с бортжурналами приёма радиограмм и зачитали только что присланную в каждый летящий самолёт инструкцию по правилам голосования, подписанную председателем Избиркома Дурачии Лисой Алисой:
- «Если вы хотите проголосовать за пправителя и властителя, то поставьте в их квадратике галочку, если не хотите за них голосовать – то в их же квадратике нужно поставить косой крестик, как бы букву Х. В квадратиках напротив фамилий других кандидатов на вашем месте лучше вообще ничего писать».
- Ну вот, видите, совершенно официально нужно голосовать за то, чтобы правитель и властитель стали мэром Дурачии. Значит, они и сами хотят, значит, они пойдут, куда мы их пошлём! Ура!.. – дружно загалдели во всех самолётах…




Глава тридцать седьмая
Аэропорт «Смелово» в действии

Однако главным сообщением из Дурачии в воскресенье стала экспресс-информация про слухи об орнитологическом феномене: в районе аэропорта «Смелово» огромные тучи птиц заполонили всё воздушное и наземное пространство. Через двадцать минут к аэропорту мчались автомобили журналистов всех мыслимых и немыслимых изданий, создавая огромные пробки. В аппаратных перегона видеосигналов изнывали в очереди операторы центральных и зарубежных телеканалов. А на всех блогах и ютьюбах в сети Интернет безвестные обладатели мобильников уже давно развесили видеокартинки, на которых огромные стаи ворон, галок, скворцов, голубей, воробьёв и аистов затмили солнце над аэропортом.
Два «чужих» самолёта ранним утром всё-таки сели в «Смелово». Главный Аэродромный Ворон никогда не простил бы себе какое-либо лётное происшествие, тем более, когда экстремальная обстановка провоцируется самими пернатыми. Он ещё в субботу, сразу после тренировки на стадионе, выдал старшим каждой стаи подробное расписание прилёта и вылета воздушных судов в аэропорту. А в воскресенье лично контролировал ситуацию, каждые пять минут дотошно перепроверяя через знакомого авиатехника Сашу графики подлёта самолётов. И этим двум самолётам обязательно нужно было позволить приземлиться в Смелово, потому что горючего в их баках уже не было: ради какой-то полсотни лишних голосов на выборах в братской Дурачии восточно-сибирские идиоты перенаправили сюда самолёты местных авиалиний! По команде из пяти карков птицы, конечно, расступились перед старенькими Ил-18. Сели без помех. Подрулили на стоянку. Однако пассажиры так и просидели все три часа в своих самолётах: вороны, чайки, журавли и голуби не дали работникам аэропорта подкатить к самолётам трапы. А полтысячи дятлов (ровно по 250 особей на каждый самолёт) устроили такой истошный долбёж по фюзеляжам, что экипаж серьёзно озаботился судьбой заклёпок. Едва самолёты были дозаправлены, экипажи тут же запросили немедленный вылет, по рулёжным дорожкам легко пробрались сквозь этот кошмар, спокойно разбежались по взлётно-посадочной полосе, поднялись в чистое безоблачное небо и – ушли домой. В панике никто не обратил внимания на то, что дятлы долбили клювами не по корпусу самолёта, а по принесённым в лапках дощечкам, и обшивка, естественно, нисколечко не пострадала…
Больше ни один внеплановый пассажирский самолёт не приближался к «Смелово» ближе, чем на тысячу километров.
Естественно, что о положении дел сразу было доложено в Главный АвиаДиспетческий Центр. Оттуда поначалу давались невнятные рекомендации со ссылкой на мир и дружбу во всём мире и давили на совесть пилотов, однако к полудню команду на обязательную посадку в «Смелово» Центр всё-таки отменил.
Но откликнуться на эту отмену было уже некому: подслушав радиопереговоры экипажей сибирских Ил-18, на свои курсы потихонечку свернули все самолёты: пилоты решили, что намного безопаснее идти наперекор дождям, грозам, метелям, градам, туманам и начальству родных аэродромов, чем сопротивляться воле пернатых хозяев неба над Дурачией.
Какая это всё-таки великая сила – воля к жизни!
(Дайте мне слово, что спрячете эту книжку от маленьких детей, и я поведаю вам о том, что наделали птицы со всеми двадцатью автобусами, которые прислало в Смелово дурацкое воеводство для подвоза авиапассажиров на избирательный участок… Ужас! Особенно салоны…)



Глава тридцать восьмая
В избирательном штабе Тортилы

Штаб Тортилы в день выборов был самым тихим и спокойным местом на Земле. А по-иному и быть не могло, ведь на это спокойствие и эту тишину работали все правительства, властительства и воеводства Дурачии.
Во-первых, едва объявили Тортилу кандидатом в мэры Дурачии, как тут же, в ночь со среды на четверг, абсолютно никому неизвестный незнакомец совершенно случайно обрезал провод, по которому на протяжении предыдущих трёхсот тридцати пяти лет в жилище Тортилы исправно поступало электричество, за которое она столько же лет бесперебойно платила. Фразы «кто-то абсолютно неизвестный» и «совершенно случайно» мы с вами использовали предположительно, и были неправы в своём сарказме: как показало расследование, которое пправитель взял под личный контроль властителя, провод обрезался сам…
А за пять минут до этого Тортилин пруд со всех сторон обставили фонарными столбами с прожекторами и камерами видеонаблюдения. На всех тропинках, ведущих к пруду, уже в ночь на пятницу стояли блок-посты. Рядом с ними начали работать передвижные таможни, которые все плакаты, листовки, буклеты с упоминанием имени Тортилы зачисляли в контрафакт и спецрейсами отправляли на склады временного хранения в Подмосковье. Выход из Дурачии к Тортилиному пруду был категорически запрещён в связи со срочно возникшей эпидемией акульего бронхита. Главный санитар Дурачии специально на весь уик-энд остался в стране, чтобы придумать список симптомов бронхита и разработать форму справки об отсутствии этих самых симптомов, с которой разрешался бы выход к пруду из Дурачии и вход в Дурачию со стороны пруда после обязательного недельного карантина. Арлекин, пытавшийся проскочить к Тортиле по променаду, был арестован на сутки по обвинению в организации пикета, митинга и демонстрации в военное для Афганистана время.
Но это здесь, на поверхности земли. А под верхним слоем почвы добрая сотня кротов денно и нощно трудилась над созданием и поддержанием в рабочем состоянии тоннеля, протянувшегося от ежевичных зарослей у Тортилиного пруда до… Не будем называть координаты пяти выходов из тоннеля, чтобы туда не нагрянул Дурстройнадзор: проектной документации у кротов нет и лицензий тоже. Правда, есть тоннель и стоять он будет ещё долго-долго, в отличие от некоторых строений рук человеческих, ну да ладно… Благодаря тоннелю друзья не испытывали никаких сложностей с передвижением, а Арлекин в воскресенье даже сумел пробиться в наблюдатели от штаба Тортилы.
Мальвина уже вторые сутки не спала: она была руководителем выборного штаба Тортилы, и главной её задачей было помочь своему кандидату удержать себя в лапах и панцире… Сама Тортила ни разу в жизни так не волновалась. Она понимала глупость своих страданий, старалась взять себя в лапы, и от этого понимания ещё больше нервничала, не находила себе места. Она снова и снова ходила по кругу, потом, взяв себя в руки, ползала по диагонали, после чего, однако, снова выводила себя на круговую орбиту.
Телефон был отключён и молчал. Никто не жаловался в штаб на нарушения избирательного права, на действия и бездействие избиркома – это было не просто бесполезно, а безумно опасно, ибо Закон о выборах, принятый Дурдумой, гласил (приводим его канонический текст без сокращений):

«Закон о выборе в Дурачии
Статья Первая: Избирательная Комиссия всегда права.
Статья Вторая: Если населением, или прокуратурой, или судом, или самой Избирательной Комиссией на основе каких-либо шероховатостей или неопровержимых фактов будет доказано, что Избирательная Комиссия не права, немедленно вступает в силу Статья Первая данного Закона.
Статья третья: Любая жалоба на ИзбирКом считается заведомо ложной, умышленным и преднамеренным нарушением Закона группой лиц, находящихся в преступном сговоре, и должна караться лучше, чем карается нанесение тяжких увечий при отягчающих обстоятельствах с летальным исходом двух и более человек.»
И, как положено: «Закон принят Дурдумой», «утвержден пправителем», «одобрен властителем»… подписи, дата…

Вот почему писать о действиях наших друзей практически нечего, они же ещё в пятницу решили не нарушать законы Дурачии. Конечно, можно написать полсотни страниц об их внутренних переживаниях в день выборов, но какой смысл, если их переживания могут трактоваться Избиркомом как жалоба, а эта вот наша милая сказка станет вещественным доказательством и ляжет в основу обвинительного заключения в скором на руку суде.
Вы же этого не хотите, не так ли?
Поэтому давайте молча вместе с вами последим за ходом выборов или, как принято говорить в Дурачии, выбора.



Глава тридцать девятая
В которой доказывается полезность ленивых мышей

Конечно, главным действующим лицом на избирательном участке была крыса Шушара – командир бойцов невидимого фронта.
С десятком верных и преданных мышей она весь день без устали грызла фальшивые бюллетени, которые члены избирательной комиссии весь день без устали рассовывали по столам.
В первый час работы крысы и мыши сгрызали бюллетени полностью. Но когда от души наелись, объявилась среди мышей самая ленивая и спросила: «А мы чё, нанимались, што ли, целиком бюллетени изгрызать?»
Тут Шушара и все мыши задумались, и приняли рационализаторское предложение: отгрызать в бюллетенях только квадратики возле фамилии Карабаса, в которых уже проставлены галочки. А тут и бюллетени стали подкладывать в аккуратно перевязанных пачках по сто штук. Дело заспорилось, появились даже перерывы в работе, и несколько мышей исхитрились в эти паузы сбегать домой проведать своих мышат.



Глава сороковая
В бой идут опять старики

Едва Воевода Лиис проголосовал и улетел в Канны, на участок впустили пенсионеров.
У избирательного участка началось столпотворение, которого явно не ожидал избирком. По крайней мере, он не мечтал и не собирался мечтать о такой явке. Уже лет десять в Дурачии никого особо не тянули на выборы, ведь какого-то влияния на конечный результат население не оказывает: все избирательные процессы – голосование и подсчёт голосов, приход людей на избирательный участок и явка избирателей – не соприкасаются ни в одной точке и совершенно независимы друг от друга. Даже из чисто прагматических соображений участие населения в выборах накладно для самого же населения – ведь надо полы мыть после избирателей, а это дополнительная нагрузка на бюджет страны, который формируется, как всем известно, из налогов, которые с избирателей же и собирают…
Пенсионеры по старой памяти прибыли на участок к шести утра, промёрзли на ветерке, и сейчас внимательно следили, чтобы правильно внесли в избирательные списки данные их паспортов, с серьёзными лицами расписывались в получении бюллетеня, деловито шли занимать очередь в кабинки для голосования. Краем глаза следили за другими избирателями – не получил ли кто из них лишний бюллетень. Из кабинок выходили просветлённые, с чувством исполненного долга, вдохновенно подходили к урне и опускали в неё свой бюллетень… Если бы во время любого из этих процессов кто-нибудь осмелился спросить у этих людей, за кого, мол, они собрались голосовать (или за кого, мол, проголосовали), этот «кто-нибудь» получил бы резкую отповедь и, может быть, пару тумаков…



Глава сорок первая
Собаки обеспечивают беспрецедентную явку своих хозяев

Потом, в промежутке от половины десятого до одиннадцати, косяком пошли владельцы собак. Это было эффектное зрелище: крупные собаки – пинчеры, доги, далматинцы, мастиффы и таксы – не разбирая дорог, через кусты и заборы тянули за собой на поводках упирающихся женщин и мужчин. Эта группа по пластике движений более всего была похожа на воднолыжников. Другие собачки – пекинесы, мопсы, цверг-шнауцеры, той-пудели и той-терьеры, чихуахуа, скай-терьеры, карликовые пинчеры и прочая мелюзга, которых хозяева, как обычно, вынесли из дому пописать-накакать у подъездов, едва выскользнув из рук, очертя голову помчались в направлении избирательного участка. А тёти и небритые дяди, в бигудях, кофтах и куртках, наброшенных на пеньюары, пижамы и мужские семейные трусы на босу ногу – на секундочку ж выходили! – неслись вслед за своими драгоценностями, продираясь через кусты барбариса, боярышника и шиповника, перепрыгивая через заборчики и заросли крапивы, не обращая внимания ни на какие цвета светофоров.
Для тех дуракцев, кто, в отличие от читателей нашей сказки, был не в курсе происходящего в родной стране, это действо было похоже на совместное добровольное сумасшествие собак и их владельцев, которое заканчивалось торжеством мира и согласия у дверей невзрачного дома с вывеской «Все на выборы!». Здесь собаки успокаивались, победно перетявкивались, весело крутили хвостами и откровенно ржали, а люди, переводя дух и лаская питомцев, тут же успокаивались… После чего собаки подталкивали хозяев ко входным дверям избирательного участка.
Они не сомневались в правильном выборе своих хозяев. Ведь не дураки же собак держат, даже в Дурачии! Хозяева обратили внимание, на чьи портреты в последние два дня злобно рычали и лаяли их собаки во время прогулок, видели, как рвали на мелкие клочки содранные летучими мышами плакаты с изображением бородатого чудовища в орденах и медалях.
И вышло по-собачьему: по данным экзит-пола, абсолютное большинство владельцев бульдогов и пуделей, такс, цверг-шнауцеров и других достойнейших представителей собачьего народа Дурачии проголосовало против Карабаса Барабаса.



Глава сорок вторая
Первое пришествие профессиональных выпивох

Едва собаки увели по домам своих владельцев, из-за угла на сцену нашей сказки шагнули профессиональные любители выпить.
Круглосуточные магазины так и не вытравили из ДНК миллионов попивших на этом свете людей естественную реакцию на Час Волка – 11 часов 00 минут – время, когда на курантах Театра кукол Образцова открывались ставенки и выглядывал Волк, а по всей стране открывались вино-водочные отделы.
Алкоголики Дурачии вошли на избирательный участок ровно в 11:00, крепко держась за руки, чтоб не упасть поодиночке. Остановились в центре комнаты и начали с достоинством пошатываться и ждать, пока первый из них, очевидно, разведчик, по-быстрому проголосовал и убежал за угол за сатисфакцией – так на дурачском языке называлась бутылка водки, которую выдавали проголосовавшим за кого нужно. Вернулся разведчик уже через минуту и ещё с улицы возмущённо и хрипло заорал:
- Мужики, (…), всё, не голосуй за этого хрена бородатого, (…), эти, (…), больше, (…), не дают..!
- Как – (…) – не дают? – хором спросили мужики.
- Всё, (…), говорят, (…), мы тебе, (…), дали, ты, (…), отдал голос, и, (…) – свободен!
- Сваабооооодиин, (…)?
- Да, (…)!..
И тут кто-то из алкоголиков сумел сфокусировать взгляд и в поле его зрения попал поднимающийся с дивана Медведь:
- (… ….. ..)! Мужики, всё путём, (…)! Мы не туда, (…), попали (…)! Здесь, (…), не выборы, (…), а Олимпиада! Вон, (…), мишка щщяс, (…), полетит!..
- (…)!
- (…)!
Медведь поднялся во весь рост, навис над алкоголиками и на минуту замер, приложив указательный коготь к пасти, жестом приказывая соблюдать тишину. От целой минуты оцепенения у алкоголиков начался похмельный синдром: сушняк, потливость и десятигерцевый трЕмор. Ещё минуту Медведь медленно вытягивал лапу по направлению к двери, куда они и двинулись на цыпочках, продолжая держать за руки друг друга. Последний, оглянувшись, по-доброму прошептал нараспев:
- «До свиданья, (…), ласковый Миша…»
Медведь легонько подтолкнул к дверям полицейского. Тот поправил фуражку и строевым шагом устремился вслед за алкоголиками – и очень даже вовремя! Появись полицейский за углом на пару минут позже – Дуремар уже кормил бы собой пиявок в ближайшем пруду. Дело в том, что именно ему «Струйное Единство» поручило поработать с избирателями, выделив на каждого несчастного по бутылке водки, на наклейке которой вместо названия блестел код Страны Дурачии.
Но алкоголики рассудили как по-трезвому: раз в стране налицо кризисные явления в финансовой и экономической сферах бытия; растёт инфляция; всё вокруг вместе с нефтью дорожает – бензин и квартплата, свет и газ, телефон и антенна, водопроводная вода и канализационные услуги, штрафы и магазинная водка, то и сатисфакция никак не может оставаться той же, что была пять лет назад на выборах председателя Дурдумы: «один голос – одна бутылка». Тем более, что Высокая Избирающаяся Сторона нагло подсовывает Высокой Выбирающей Стороне водку самую дешёвую, да ещё без акцизных марок, и – главное – неизвестно когда, где, кем, из чего произведённую и для чего предназначенную…
Профессионалы такого простить не могли, и метод, на котором строилась вся внутренняя политика и реальная экономика партии «Один Монолит», дал затрещину прямо по лицу беспартийного Дуремара.
Полицейский с трудом отбил его у разъярённых мужиков и строго приказал «алкашам проклятым убираться отсюда подобру-поздорову».
- Ну уж, (…), нееееет, - закричали мужики, - раз, (…), у нас, (…), как ты, (…), говоришь, демократия, мы, (…), хотим голосовать, чтоб, (…), дурократия ваша, (…), на Земле исчезла!
- Я вас всех посажу! – сиреной завизжал полицейский. – Или – разойдись, или это – групповой экстремизм и противовыборный терроризм!.. Посажу!..
- Сажай, (…)! – загалдели все. – Посадишь, (…), – и сам же, (…), лично, (…), принесёшь, (…), в СИЗО, (…), бюллетени и урну, на коленях, (…), будешь умолять, чтоб только, (…), мы проголосовали, чтоб мы процент, (…), дали начальству твоему… А мы, (…), и там, (…), проголосуем против твоего, (…), грёбаного, (…), бородатого душмана! Пошли, братаны, голосовать! За Тартилью! Я видел там на стенке её фотку – эти, (…), кровососы изуродовали бедную старушку, как бог черепаху…
- За Тартилию, вперёёёоооооооод!..
Все бросились к участку.
- Нет, братаны, стой! – небритый мужик заслонил собой вход в избирательный участок. – Стой!.. За Тортилу так нельзя: мы ж с вами сейчас – кто с бодуна, кто уже с утра нажратый… Пошли помоемся, выспимся, и придём в девятнадцать ноль-ноль – да-да, именно в тот самый час, после которого народу раньше нельзя было и пивка хлебнуть! – с пафосом произнёс мужик. – Придём назло им трезвые как стёклышко, в белых рубашках, да ещё и с бабами своими… Народ же мы, в конце концов…
Почти твёрдой походкой они разошлись в разные стороны…
И к семи вечера действительно вернулись!..
Но – по порядку.



Глава сорок третья
Народ и Армия – едины

Ровно в полдень капитан и два контрактника привели голосовать роту солдат. Контрактники тут же исчезли в доме по соседству, откуда вернутся, как и условились с капитаном, ровно в тринадцать ноль-ноль, довольные жизнью и сытые подругами.
Оставшись с солдатами один на один, капитан сразу начал во весь голос отдавать команды:
- Рота, смиррррр-НА! Слушай мою команду! Слева в колонну по одному избирательной комиссии свои фамилии нааааззззз-ВАТЬ и бюллетени полууууу-ЧИТЬ!
Солдатики в сапогах на вырост послушно зашаркали к избирательному столу, получили бюллетени и возвратились в строй.
- Рота, смииирррррррр-НА!!! Слушай мою команду: в избирательные кабинки колонной слева повзводно заааййййй-ТИ! Крестик у фамилии Карабаса Барабаса поссссс-ТАВИТЬ!
- Прекратите, пожалуйста, агитацию, мы составим акт! – тоненьким смелым голоском пригрозил капитану Арлекин.
На единственное за весь день замечание единственного наблюдателя от Тортилы вся избирательная комиссия набросилась единым фронтом:
- Это не агитация! Это выполнение боевого приказа! Солдат обязан всё делать только по приказу! Если капитан не отдаст приказ – он никогда не будет майором! Если солдат не выполнит приказ – под трибунал! Они присягу давали? Давали! Если не проголосуют, как сейчас приказал капитан – под трибунал!!!

Солдаты снова зашаркали сапогами, правда, уже не столь решительно.
И тут навстречу им двинулся гималайский Медведь. Он растопырил лапы, и солдаты остановились. А Медведь вернулся к диванчику, достал из-под него конфискованную у Дуремара бутылку водки, подковылял к капитану и неожиданно для всех старательно и отчётливо просипел фразу, которую в цирковом закулисье разучили с ним тамошние шутники:
- Хочешь пить?..
Все вокруг просто опешили, потому что были уверены, что медведи молчат. Ведь медведь – птица серьёзная, и болтать, как сорока, не должен!..
Капитан что-то ответил, но не на выдохе, а на вдохе, поэтому Медведь не разобрал ответа, но уверенно взял со стола одноразовые стаканчики, нежно сгрёб в охапку обмершего со страха капитана, и увёл его на улицу.
А солдатики весело зашаркали голосовать – кто за кого хочет, по совести.



Глава сорок четвёртая
О том, почему в спальне пправителя и властителя нет выключателя

А в четырнадцать часов…
Чтобы понять, что произошло в Дурачии в четырнадцать часов, необходимо вернуться в спальню пправителя и властителя. Помните, в пятнадцатой главе нами очень подробно, с мельчайшими деталями, были описаны ночь, охрана у коек, моющий руки властитель, приёмы наутро от губернаторов и тапочки…
Помните?..
Тогда вы должны были заметить, что при описании спальни нами никак не упоминались выключатели, хотя в эпоху энергосберегающих лампочек первую скрипку по ночам должны играть именно выключатели, прерыватели, тумблеры и реле. И вдруг мы с вами, попав в спальню властителя и пправителя, именно на них не обращаем никакого внимания? Почему?!.

Да потому что в Главной Спальне Дурачии выключателей нет. Там и так светло – без лампочек. Там все столы, тумбочки, стены и потолок заставлены и завешаны работающими мониторами, телесигналы на которые подаются от камер видеонаблюдения, установленных по всей Дурачии: на стройках сгоревших деревень и в кабинетах непотопляемых чиновников, на судах и в судах, на постах ГАИ и в поле, где оба комбайна собирают и молотят богатый урожай Дурачии. И пправитель с властителем в то время, когда их самих не показывают по первому, второму и двадцать четвёртому каналу, могут забежать в спальню, глянуть в мониторы и увидеть своими глазами, как не воруют строители и генералы, как не берут взятки судьи и чиновники, постовые и рулевые. А вот на восемнадцатом слева мониторе они лицезрят, как мыши-полёвки грызут часть нашего с ними урожая. А видят пправитель и властитель одно и не видят другого потому, что у бессовестных мышек нет телевизора, а у прорабов и судей, бюрократов и милиционеров они есть, и в те минуты, когда властителя с пправителем не показывают по телеку, никто в стране не берёт, не даёт, не несёт и не пилит.
Вы спросите: а как же остальное население Дурачии – те, кому нечего брать, пилить или переписывать на родственников? Оно тоже не в накладе. Оно делает ставки в букмекерских конторах на «поймают» или «не поймают» властитель и пправитель кого-нибудь, кроме мышей-полёвок. И не было случая, чтобы кто-нибудь проиграл, поставив на «не поймают». Правда, выигрыш мизерный – дурацкие пять копеек с дуракского рубля, но так всегда бывает, когда игроки, будто сговорившись, ставят на одно и то же…

Так вот, в 14:00, не долетев пару сотен лье до знаменитого французского курорта, Воеводе Лиису пришлось через левое крыло развернуть свой самолет и возвращаться в Дурачию сдавать дела. Оказывается, в веб-камеру, а оттуда в спальный монитор пправителя и властителя попали бедные алкоголики Дурачии, которые о том, что не будут голосовать за Карабаса закричали на улице вслух.
Воевода Лиис мгновенно утратил доверие властителя, согласованное с пправителем …



Глава сорок пятая
Какой же футбол без семечек?

После трёх часов дня, отоспавшись после вчерашней дискотеки и по дороге на дискотеку сегодняшнюю, на участок для голосования нагрянула молодёжь:
- «Да ну на фиг этого хрыча ихнего – вылитый наш ОБэЖист… Тортила прикольней!»
Часов в пять вечера сюда заглянула стайка фанатов футбольной команды «Дуралтик» – человек двести получилось. Ну, может быть, сто восемьдесят… Тут постарались «божьи одуванчики» – те самые бабули, что торгуют народными деликатесами – семечками, орешками и вяленой килькой обычно у ворот стадиона. Сегодня эти славные знатоки рыночной конъюнктуры и маркетинга специально пришли сюда, поближе к народу, разложились со своими продуктами на тротуаре вдоль стенки. К шести вечера за семечками и на выборы потянулась и основная масса болельщиков…
Потому что какой футбол без семечек и какие выборы без народа?



Глава сорок шестая
Второе пришествие бывших любителей выпить

И вот – девятнадцать часов. К участку бодро подтягивались люди, которых ещё утром многие обзывали алкоголиками.
Некоторые из них даже пожертвовали своими давними заначками, потому что участок заполонил стойкий и терпкий запах наружного применения знаменитого парфюма «Troynoy eaux de kolone» вперемешку с «Шипром».
Торжественно и чинно подходили они к столу, получали бюллетени, заходили в кабинки, через полминуты выходили, опускали бюллетени в урну и, улыбаясь, выходили на улицу – к свету, к солнцу, к радости…



Глава сорок седьмая
Впервые в истории цивилизации выборы проиграл тот,
кто считал бюллетени

Да, вот такая у них там страна Дурачия! Удивительная и неповторимая! Страна, в которой даже простейшая, казалось бы, аксиома: «В выборах побеждает тот, кто считает голоса» превращается в неподдающуюся доказательству теорему, а, значит, и не в теорему вовсе, а во что-то, исключительно местное, дуракское.
Судите сами: всё, казалось бы, организовано и исполнено на высочайшем уровне, а вот, поди ж ты, облом!..
Но снова – всё по порядку.

Едва в промежутке между цифрами семь и восемь минутная стрелка догнала часовую, Лиса Алиса начала вертеться вокруг урны, словно у курятника, переполненного нежными молоденькими цыплятами, готовыми к употреблению. Она то обворачивала урну хвостом, то, закатив глаза, распластывалась по полу для того, чтобы через несколько мгновений перейти в следующую степень пластичности и, скуля и подвывая в томлении, мягко перетечь всем телом через урну, одновременно выдёргивая все секретные рычажки, освобождая от штырей и засовов потайную стенку внутри урны, заставляя её упасть и втоптать в днище бюллетени, опущенные в неё избирателями, сдавить их там, спрессовать и уничтожить. Обязательно сдавить, спрессовать и, значит, уничтожить! Даже если все избиратели за Карабаса – их материализованные в бюллетени голоса никому не интересны. Потому что население должно голосовать, сидя дома и ожидая сообщения о результатах своего выбора по телевизору.
«Сейчас, сейчас мы обнародуем населению его выбор, – молча постанывала Лиса Алиса, растекаясь в экстазе по огромному персидскому ковру ручной работы, купленному по бартеру у Ирана для проведения выборов. – Вот вскроем урну, и увидите… Потерпите, вот-вот наступит этот час, точнее, все двадцать часов…»
Под изумительный пластический этюд председателя избиркома члены комиссии пополняли росписями свободные клеточки в избирательных списках, доводя количество проголосовавших до утверждённых Воеводой Лиисом ста пяти процентов. Одновременно они успевали подтянуть поближе из глубины подстольного пространства десятки пачек резервных бюллетеней, и вместе с остальными присутствующими краем глаза наблюдать за чарующими движениями Лисы Алисы, с наслаждением отзываясь восторженными аплодисментами на каждый вытянутый из урны засов.
Времени вполне хватило и на медитации, и на манипуляции…
Радио пропикало двадцать часов по местному времени. Кот Базилио запер двери на засов.
- Голосование по выборам мэра Дурачии завершено, – официальным голосом объявила вышедшая из транса Лиса Алиса, – комиссия приступает к подсчёту голосов. Будьте любезны, – со слегка игривым оттенком обратилась она к гималайскому Медведю, – пожалуйста, подарите частицу своей силы избирательному процессу в Дурачии!
Она взяла Медведя за лапу и подвела к урне.
- Только вам, живому логотипу «Единой Струи», мы позволим высыпать на стол её содержимое.
Медведь не знал, что такое «Единая Струя», поэтому он поднял на плечо огромную урну, донёс до стола и наклонил её над полированной поверхностью. Лиса Алиса торжественно сорвала пломбы с крышки урны.
Едва на стол посыпались первые бюллетени, как Карабас с воплем: «Вот они, мои голосочки любимые!» бросился к столу и принялся тискать бюллетени, целовать и рассовывать по пазухам и карманам. Тут же подскочил Дуремар и начал суетливо загружать бюллетенями сачок для ловли пиявок. А Лиса Алиса…
Лиса Алиса растопырила глаза и похолодела: только позавчера, перед визитом на избирательный участок Воеводы Лииса, она самолично аккуратно уложила за потайную стенку урны ровно тридцать пачек бюллетеней. Она хорошо помнит, что эти пачки – по сто бюллетеней каждая – были перевязаны бумажными лентами, как деньги в банке, чтобы удобней было считать голоса и, главное, не делать двойную работу – по инструкции, после подсчёта голосов нужно снова паковать бюллетени в пачки по сто штук для сдачи в архив – а это была бы работа до самого утра!
Но из урны на стол беспорядочной лавиной всё сыпались и сыпались бюллетени расхристанные, слегка помятые, многие были сложены избирателями вдвое и вчетверо, чтобы на пути от кабины до урны скрыть от посторонних глаз свой мужественный и честный выбор. В водопаде льющейся на стол бюллетенной реки цепкие глаза Лисы Алисы выхватывали квадратики рядом с драгоценными именами пправителя, властителя и этого несчастного Карабаса. О, ужас! – почти у всех бюллетеней эти квадратики были пусты! На стол падали россыпи бюллетеней с плюсами и крестиками наискосок, с галочками, заштрихованными кружками, проставленными совсем не там, где положено – не в указанных Воеводой клеточках, а в квадратике возле имени Тортилы! Та же картина явилась и жадному жёлтому глазу Кота Базилио. И в какой-то момент шерсть на Коте смертельно побледнела, он как-то странно попятился от стола, упёрся спиной в огромный баннер, призывающий голосовать за Карабаса, и обмяк, сползая на пол.
- Стоп, стоп! – остервенело затявкала Лиса Алиса. – Всем назад! Бюллетени назад! Урну закрыть!.. Это была ре-пе-ти-ци-я! Вы что, не понимаете, что выборы – это кино? Снимаем дубль номер два! Все по местам!
Столько неимоверной силы сейчас сконцентрировалось в лисьем теле, что она одной левой оторвала Карабаса от стола и отшвырнула к дверям избирательного участка. Вдогонку полетел Дуремар. Всех остальных она растолкала к стенкам, наклонилась над Базилио и прошипела ему в ухо:
- Быстро на мусорку, за мешками с бюллетенями!
Кот рванул с места в карьер, а Лиса Алиса спокойно объявила присутствующим:
- Уважаемые наблюдатели и господа счётчики! Как вы поняли, сегодня на выборах использовались две урны. Одна вот эта, которая находится в лапах нашего бескорыстного помощника, а вторую сейчас принесёт член избиркома. Именно в неё экстраполировались настоящие бюллетени, вброшенные избирателями в эту урну. Мы ждём Кота Базилио…
Дуракцы по достоинству оценили красоту и элегантность лжи, которой была наполнена речь Алисы. В Дурачии с самого начала было заведено: явный обман, скрытые подтасовки или прямое жульничество воспринимаются всеми с громким удовольствием и бешеным восторгом. Да, конечно, тебе врут, но ведь врут сверху, врут красиво, и – главное – нагло. Значит, так и нужно, теперь это будет числиться правдой, в которую население обязано искренне верить – иначе произойдёт фальсификация истории, в результате которой обрушится фундамент страны.
Поэтому в ответ на заявление Алисы загрохотали восторженные аплодисменты всех присутствующих, и все принялись терпеливо ждать возвращения Кота Базилио…
А тот, примчавшись на мусорку, увидел пустые гулкие баки: коммунальщики вывезли мусор сегодня, в воскресенье, не дожидаясь, как обычно, пятницы. Впадать в отчаяние было некогда: Базилио заметил на влажной земле свежие отпечатки протекторов грузовика. Он рванул за поворот, и вовремя: на колдобинах в самом конце Центрального проспекта с колеса на колесо переваливался единственный на всю Дурачию автомобиль-мусоросборщик.
Базилио долго бежал за ним, запыхался, но на повороте сумел всё-таки его догнать, вцепился когтями в запасное колесо, подтянулся…
И больше в нашей сказке никто его не видел…

Через полчаса, не дождавшись друга и соратника, Алиса произнесла:
- Товарищ Медведь, можете опустить урну на пол. Господа, избирком принял решение подарить эти сувенирные бюллетени уважаемому Карабасу на память о выборах, в которых он одержал заслуженную победу. А теперь давайте вместе с вами посчитаем бюллетени, специально подготовленные для подсчёта голосов. Доставайте, – скомандовала она счётной комиссии под громовые аплодисменты.
О!.. Лучше бы они вписали нужные цифры в протокол и вообще ничего не вынимали из-под стола – бюллетени, обглоданные Шушарой и подчинёнными ей мышами, не годились ни на что.
И снова нужно было спасать ситуацию, но у Лисы Алисы уже не осталось никаких аргументов, а на столе лежали голые факты.
Она в растерянности набрала номер Воеводы Лииса. После шести протяжных гудков в телефоне что-то щелкнуло и электронный голос автоматической женщины обозвал Воеводу абонентом и сообщил, что он находится вне зоны приёма и посоветовал перезвонить позднее.
Это был крах.
- Куда уж позднее, дура?– крикнула Алиса в трубку, в отчаянье скрутила в рулон персидский ковёр, купленный для проведения только что оконченных выборов, и метнулась с ним на улицу.
И больше в нашей сказке никто не видел персидского ковра ручной работы…
Как только за начальницей хлопнула дверь, члены счётной комиссии повскакали со своих мест и бросились хватать, что попадётся под руку, но львиный рык Медведя тут же заставил их замереть:
- Стоять!.. Сесть!..
Усадив счётную комиссию, Медведь навис над Карабасом:
- Отдать!..
Карабас и Дуремар, как заправские фокусники, стали изо всех карманов, рукавов и заначек выкладывать на стол бюллетени.
- Считать! – скомандовал гималайский Медведь, и уже через двадцать минут старательного труда стало ясно, что Карабас безнадёжно и неопровержимо проигрывает Тортиле…
Услышав, что соотношение голосов девять к одному не в его пользу, Карабас завыл, сквозь вой сумел произнести: «Бедный я сирота!..», вышел из избиркома и шатающейся во все стороны походкой поплёлся к своему балагану…



Глава сорок восьмая
Народ не разучился праздновать победы

Народ умеет чувствовать, сопереживать и радоваться. Этим он и отличается от населения.
Никто никого не заставлял, никто никуда не звал и не приглашал, но проголосовав, люди, словно сговорившись, стали ручейками и речками стекаться на площадь перед кукольным театром. Поначалу они собирались в отдельные кучки – соседи по кварталу, коллеги по работе, друзья со школьной скамьи. Но постепенно, за час-полтора, почувствовав настроение… нет, не почувствовав, а пропитавшись одним настроением, кучки слились в группы, а группы, в свою очередь, образовали сообщество людей очень разных, но теперь воедино связанных друг с другом чем-то особым. Никто не интересовался, как обычно, за кого кто голосовал. Не было разговоров о работе, о правителях и властителях. Не было дискуссий о международном положении или споров о погоде. А что о ней спорить? Вот она, погода, вся здесь, на площади, с народом – тёплая, тихая, предвечерняя…
Где-то зазвучал баян. Это было неожиданно, необычно, а для многих молодых ещё и незнакомо, но для всех вместе так желанно! И притянулись люди к мелодии, и расступились, освободив пятачок для тех, кто вдруг захочет потанцевать. А вот и они – немного, конечно, всего три с половиной пары – одна дама почтенного возраста решила кружиться в одиночку. Но ничего, ещё не вечер! А баянист наяривал, хотя и не совсем чисто – не всегда пальцы успевали за ликующей душой, да и баяна лет десять в руках не держал…
А там пошли и «Барыня», и ламбада, и «Подмосковные вечера». Долго пели частушки – то на один мотив, то на другой. Так и подмывает изложить для вас и для истории тексты хотя бы десяти-пятнадцати частушек, но… Но если в сорок второй главе, кроме нецензурных слов, скрытых от ваших непорочных глаз и ушей многоточиями в скобках, в устах выпивох были смысловые, вполне литературные выражения, понятия и слова, то в текстах искромётных частушек, сочиняющихся и поющихся прямо здесь и сейчас, встречались всего два нематерных слова – «Воевода» и «жопа».
А праздник только разгорался…



Глава сорок девятая
Карабаса в его собственном балагане ждал большой сюрприз

Карабас, шатаясь во все стороны, добрёл до своего балагана и вставил ключ в дверной замок. Но дверь неожиданно оказалась не от его ключа. Он сунул ключ ещё раз – результат тот же: скважина была несколько тоньше и шире ключа и, главное, располагалась не вертикально, как было ещё днём, а горизонтально.
Мало того: сквозь шторы в окне второго этажа вызывающе пробивался неяркий свет!
Карабас догадался позвонить на свой домашний телефон. В трубке раздались длинные гудки. Через оконное стекло было слышно, что телефон в доме зазвонил – сюда, на улицу, доносился знакомый звон. Вдруг телефон смолк, и одновременно в мобильнике длинные гудки вызова сменились короткими гудками занятой линии. Это могло означать только одно: кто-то в доме снял телефонную трубку и тут же снова положил её на рычаг. Карабас повторил нехитрую разведоперацию: результат оказался тот же: на экране мобильника высветилась продолжительность соединения: три секунды.
Стало ясно: или в доме одинокого Карабаса завёлся барабашка, или – одно из двух…
Карабас стал барабанить в дверь:
- Именем Тарабарского короля, откройте!..
- Да-да, быстрее откройте, - вторил ему подоспевший на помощь Дуремар.
…Пусть доктор кукольных наук ещё некоторое время поколотит кулаками по крепкой дубовой двери новенького трёхэтажного особняка, купленного им позавчера на выделенные по конкурсу субсидии, с привязанным к нему дырявым полотняным балаганом на сорок мест, а мы с вами попробуем вернуться в то время, когда часы показывали всему миру три часа дня…


 

Глава пятидесятая
Папа Карло возвращается!

В эти самые три часа дня на мобильник хорошо знакомого нам с вами вечно потеющего Министра пришла SMS-ка из кабинета воеводских министров о том, что только что Воевода лишён доверия пправителя и властителя, и он теперь не воевода, а значит, и не член партии «Одна Струя». Всем министрам предписано до назначения нового руководителя Дурачии оставаться на своих местах и исполнять обязанности, но писаться теперь с маленькой буквы и с приставкой «б/у».
Но что означает: «оставаться на своих местах», когда ты в Занзисуэлии?
Бросился б/у министр в занзисуэльский аэропорт, немедленно забрался в самолёт, на котором они прилетели сюда на презентацию Дурачии и её богатств, и забаррикадировался в бизнес-классе. Оттуда позвонил в отель бабушке-тинейджеру и приказал ей сию же секунду всю делегацию Дурачии экстренно посадить в автобус и срочно доставить в аэропорт, потому что белокрылый лайнер должен тотчас взлететь на воздух и взять курс на Родину.
Собрать делегацию было несложно. Папа Карло, например, по прилёту начал было выстругивать буратину, но эбеновое дерево и наша липа оказались не по резцам и не по зубцам пиле, рубанку, стамеске и сапожному ножу, закупленным правительством Дурачии по цене томографа. И вот уже третий день папа Карло томился в безделье в ожидании обратной дороги.
А остальную часть делегации составляли «Свои». Во избежание чужих провокаций и в предвкушении своих они спали, не раздеваясь и не выпуская из рук флагов «Свеженькой Струйки» и «Единственного Монолита», и были всегда готовы к любому прилёту, отлёту, улёту и залёту.
Бабушка-тинейджер подала им всего три команды: «Партия приказала: В автобус!», «Партия приказала: Из автобуса!» и «Партия приказала: В самолёт!», и они беспрекословно выполняли все команды по мере их поступления, и настолько скрупулёзно, что если бы бабушка пропустила, допустим, команду «из автобуса», то они так бы в автобусе и въехали в самолёт!
На этот раз, слава богу, обошлось…
Едва лайнер приземлился в Смелово, «Единственные Струйки» выстроились у крыла, встал б/у министр перед строем, поблагодарил его за службу, пожелал спокойной ночи, сел в машину, поехал за БСС – только его и видели. Следом на «пазиках» отъехали «Струйки». О папе Карло никто и не думал подумать. Остался он совсем один на весь аэродромный простор, минут двадцать ждал какого-нибудь транспорта, а когда понял, что машина ему обломилась, произнёс: «А всё-таки Родину не выбирают», и отправился пешком в родную Дурачию…



Глава пятьдесят первая
Буратино и его друзья выходят из тишины

А вот теперь, когда выборы закончились, можно безопасно рассказывать о наших героях, по которым читатель, наверное, порядком соскучился, если в выборной суете вовсе не забыл об их существовании.
Мальвина, которую мы оставили в заботах о здоровье и нервах Тортилы, так и находилась до самого вечера при кандидатке в мэры. Хватило и сил, и слов, и ласки, да просто кукольного участия в судьбе дорогого существа, коли уж нельзя о Тортиле сказать: «человека». Вот когда по-настоящему все ощутили огромную пользу от её достачи с ежеминутным мытьём рук! Люди и куклы весь день сновали туда-сюда по прорытому кротами тоннелю, не облицованному мрамором, как метро. А в сырой земле, при всей её полезности для человечества, таится столько опасностей для человека, что после контактов с ней необходимо обязательно мыть руки, и непременно с мылом.
Пьеро по этому тоннелю совершил с десяток челночных рейдов с бутербродами, яблоками и лимонадом для Арлекина и крысы Шушары. Вы, конечно, имеете право с откровенным цинизмом спросить: а что, Шушаре для еды мало было бюллетеней, что она просит хлебца с маслом да с колбаской? Да, скажу я вам: мало! Бюллетени – это гражданский долг, а душа требует хоть колечко полукопчёной колбасы – полтавской или краковской.
Когда у Пьеро выпадала свободная минутка, он уединялся под раскидистым дубом и писал стихи своей возлюбленной. С каждым следующим стихотворением ему становилось всё труднее искать новые рифмы к её имени. С одной стороны, поэт не имеет права повторяться, а с другой – не будешь же рифмовать «Мальвина – бензина, ангина или стрихнина»? А рифмы типа: «цехина, рубина, рябина, судьбина», не говоря о таких безупречных рифмах, как «картина, жасмина, дивчина» уже давно были использованы Пьеро. А тут вдруг стала запрещенной рифма «Мальвина – грузина» в любом значении последнего слова…
Артемон за весь день так ни разу и не появился в штабе. Организация постоянного антикошачьего дежурства вокруг избиркома отнимала у него и время, и все беспредельные собачьи силы.
Ёжик ближе к вечеру прилёг отдохнуть. Он крепко устал за последние трое суток, много умственно работал, и… Даю стопроцентную гарантию, что Ёжик и сам не заметил, как отключился… Пусть поспит в уголке диванчика – сегодня устали все…
Один Буратино был как взведённая пружина, полон энергии и нетерпения. Более всего он напоминал сейчас героиню мультсериала «Маша и Медведь» на рыбалке: «А когда голоса считать?», «А кто будет считать?», «А я буду считать?», «А когда пойдём считать?..»
Кстати, именно Буратино организовал срочный вывоз мусора после того, как Кот Базилио отнёс на свалку три мешка бюллетеней. Бесцеремонно позвонил с уличного автомата в министерство уборки, представился Большим Дубом с озера Селигер, пригрозил следующим летом повесить под собой на колья их чучела вместо Шевчука, и перед ним все расплылись в фирменной дуракской улыбке. Правда, Буратино звонил в половине десятого утра, а мусороуборочная машина приехала без пятнадцати восемь вечера, но приехала же!..



Глава пятьдесят вторая
Карабас и в этой сказке оказывается в луже

Эти выборы наделали много шума.
Узнав о том, что в сорок четвёртой главе нашей сказки пправитель уволил потерявшего доверие Воеводу Лииса, Министр полиции принял аналогичные меры по своему министерству: за отпущение не проголосовавших по пьяни алкоголиков из избирательного участка, он назвал своего единственного рядового полицейского милиционером, убив, таким образом, сразу двух зайцев – и реформу, и модернизацию.
Воевода, в свою очередь, подлетев к Дурачии, подумал: «А на фиг мне при моих деньгах их выходное пособие?», вспомнил, что Дурдума лет пять назад утвердила регламент, по которому размер премии чиновников Дурачии не ограничен даже здравым смыслом, слегка притормозил самолёт над зданием правительства, по авиафаксу выписал министрам премии по паре-тройке миллионов, а себе премию приказал положить на мобильник. После этого он со спокойной душой развернулся через правое крыло и полетел себе в Канны.
И больше ни в нашей сказке, ни во всей Дурачии никто его не видел.
А б/у министр, благополучно вернувшись из Занзисуэлии, прямо из аэропорта въехал за Большую Стеклянную Стену, получил в кассе два миллиона (вы не поверите, но касса в БСС работает круглосуточно и без выходных), заскочил в кабинет, уволил Карабаса от должности директора частного театра кукол, а на его место быстренько принял себя. На себя же переписал старый полотняный балаган с пристроенным к нему трёхэтажным особняком Карабаса, проходящим по проектно-сметной документации как гримёрная комната для кукол.
А вы что, так до сих пор и не поняли, кто в сорок девятой главе не открывает дверь Карабасу?

Карабас всё продолжал и продолжал стучать в дверь. С каждой минутой он утрачивал надежду, но эта утрата, как ни странно, прибавляла ему силы для нового отчаянного стучания.
В конце улицы показалась громкая толпа. С хохотом и гоготом двигалась она в сторону площади кукольного театра Буратино мимо уже бывшего дома Карабаса. Среди жителей Дурачии даже в темноте можно было разглядеть многих из тех, кто в прошлой сказке удрал от Карабаса: и девочек в черных масках, и колдунов в остроконечных шапках со звездами, и горбунов с носами как огурец, и арапов, и собачек – все торопились на праздник. Как когда-то в «Золотом ключике», Карабас Барабас успел схватить только тряпичную собачку с пуговицами вместо глаз. Но тут же, откуда ни возьмись, налетел на него Артемон, повалил, выхватил собачку и вместе с ней быстро догнал праздничную колонну, над которой летела задорная песня на мотив «Смело, товарищи, в ногу»:

Пойте погромче и басом
Смелую песню о том,
Как на борьбу с Карабасом
Кукольным строем идём!

Хныканья наши затихли,
И напугается враг
Грозных игрушечных вихрей
Кукольных наших атак!..

Карабас Барабас добежал за ними до ближайшего перекрёстка, но, уткнувшись в красный глаз светофора, застопорил ход, долго махал кулаками вдогонку и выкрикивал разные глупые слова, пока с верхнего этажа кто-то не плеснул на него из большого ведра какую-то непонятную жидкость. Карабас был в таком расстройстве, что решил, будто начался ливень и по старой привычке сел в образовавшуюся под ним лужу…



Глава пятьдесят третья
Народ продолжает праздник уже в новом наступившем дне

В Дурачии все друг друга знают. Поэтому как с полуоборота началось народное гуляние, так оно и продолжалось всю ночь. Никто не составлял его сценария и не готовил специальную концертную программу – просто собравшийся здесь народ вдруг вспомнил свои вековечные традиции и во всём им следовал. Широкие раздольные песни гармонично соседствовали с разухабистыми, а те перетекали в хороводы, в старинную плясовую, которую резко сменял какой-нибудь современный молодёжный танец или брейк-данс, а в нём прыгали, дергались и почти крутились на голове и юноши, и достопочтенные старики. Даже Тортила подползла к брейк-дансистам, попросила, чтобы её перевернули к верху лапами, положили на гладкую брусчатку и крутнули как следует. Первыми словами Тортилы после выхода из центрифуги были: «Это настоящий кайф!» За такие честные слова её подхватили и долго подбрасывали к небу. Причём, количество подбросов равнялось количеству мягких посадок на сильные и добрые человеческие руки.
Закончился футбольный матч, и на площадь привалила огромная толпа болельщиков и фанов – с флагами, баннерами. Многие плакаты были совсем не в тему, но свою яркую краску в оформление праздника они добавили. А ребята были отвязные, хрипастые после футбола, но очень надёжные. С ними и впрямь стало как-то спокойнее, увереннее, веселее.
Бывший полицейский, теперь уже милиционер ходил в праздничной толпе и всё интересовался:
- Это, случайно, не митинг?.. Граждане, это не пикет?.. Можно, я ударю вас по башке, а потом извинюсь?..
Конечно, главными действующими лицами и героями праздника были победившая в выборах мудрая Тортила и её верные друзья. Они иногда подскакивали к микрофону, выкрикивали какую-нибудь кричалку, народ по несколько раз дружно скандировал её и снова бросался в пляс или в горлание очередной песни.
Публика несколько раз требовала от Тортилы выступления с речью, но Тортила вполне резонно считала, что до тех пор, пока избирком официально не огласит хотя бы предварительные результаты голосования, она не имеет морального права разевать свою пасть.
Но речь всё-таки была. Шушара, держа в руках хвост, пробралась сквозь веселящийся народ, пролезла к микрофону, заставила людей успокоиться и замолчать, и попросила Буратино и Олежку подвести к микрофону Ёжика.
Те, кто уже знаком с его манерой говорить, понимает, как трудно было людям и куклам, заполнившим площадь и прилегающие к ней улицы, организовать тишину, и сквозь тишину огромной толпы внимать словам Ёжика:
- Не надо изобретать велосипед – берите пример с природы. В ней рядом растут сосна и шиповник, травинка и столетний вяз. Рядом, а не друг на друге. Да, травинка никогда не станет деревом. Да, рядом с огромным дубом лучше не расти яблоне, потому что при таком соседе ей достанется очень мало солнца, и яблоки родятся у неё совсем не такие, о каких она с пчёлами грезила. Но есть надежда, что кто-то выплюнет семечко в добрую землю подальше от дуба, и её мечта воплотится в дочке-яблоньке… Потому что все корни из одной земли воду пьют, по одной земле в ширь разрастаются – до горизонта и дальше. А если надо – помогут друг другу, как сегодня мы с вами помогли сами себе…
Народ поаплодировал, и снова притих. Долго молчал Ёжик, раздумывая, говорить дальше или нет? Искать ли синонимы помягче? Решил сказать:
- Нельзя живое выстраивать в вертикаль. Там, на ветвях берёзы, никогда не вырастет ни сладкий персик, ни кислый лимон – только омела. И чтобы избавиться от нёё, придётся срубать под корень берёзу. Но омела не погибнет, она переберётся на другую берёзу, заставит рубить и её, и третью, и сотую берёзу, и весь лес – до пустыни. Вот она, вертикаль: пустыня на земле, и над ней – омела…
Ёжик замолчал. И народ молчал. Они вот так вот помолчали дружно, а потом Ёжик улыбнулся и как крикнет громко:
- Танцуют все!
В этот момент по радио передали полночный перезвон курантов из столицы Большой Соседней Страны, но на это мало кто обратил внимания – в Дурачии новые сутки наступят только через час…
И загремела музыка!



Глава пятьдесят четвертая
Дурдума: воскресенье начинается сначала

Кортеж из 16 автомобилей (длиннее кортежи были только у пправителя и властителя), очень богато и стильно взвизгнув мигалками и тормозами, встал у большого тёмного здания Дурдумы на пустой в столь поздний час главной улице Застеколья.
Из седьмой машины (это был бронированный BMW X7 Security выпуска 2013 года) молча вышел человек, подошёл к парадной двери, обернувшись, бросил взгляд в хвост и в голову вереницы подчинённых ему автомашин и жестом дал команду ждать. Из заднего кармана брюк он вынул связку ключей на длинном кожаном ремешке, двумя из них открыл высокую тяжёлую дверь, прошёл вовнутрь пустого вестибюля. Металлодетектор зазвенел. Человек вернулся, положил ключи на столик, снова прошёл через замолчавшую рамку, забрал ключи и по красной ковровой дорожке поднялся на третий этаж.
Открывая дверь в зал заседаний, человек воспользовался уже электронной карточкой.
«Надо вынести на пленарное заседание вопрос о ввинчивании более мощных лампочек дежурного освещения, – решил он, в полумраке пробираясь к сцене. – Энергосбережение энергосбережением, но уж, по крайней мере, не здесь…»
Он поднялся на возвышение, прошёл к центральному креслу за длинным столом президиума. Сел в него, включил личный компьютер и аппаратуру для поимённого голосования. Зал подсветился синим цветом от расположенных по бокам сцены огромных табло.
Человек проверил личный ящик электронной почты, открыл письмо от пправителя и властителя, прочёл. Откашлялся. Включил микрофон:
- Уважаемые депутаты, – сказал он бесцветным голосом в пустой зал, – продолжаем наше заседание. Внимание, с этой минуты в Дурачии вводится время острова Крузенштерна. Значит, сегодня – воскресенье, 07 часов 26 минут, – произнёс он в 22 часа 26 минут по дурачскому времени. – На повестке дня принятие Закона о внесении поправок в «Закон о выборе в Дурачии». Прошу голосовать поправку.
Он нажал на зелёную кнопку на пульте перед собой и бросил взгляд на табло. Там ноль сменился на единицу. Человек нажал на кнопки своих заместителей слева и справа.
- Отлично, – произнес он в хорошем настроении, – вот видите, руководители всех фракций Дурдумы поддерживают законопроект пправителя.
Он спустился в зал и пошёл по депутатским местам самой главной партии Дурачии, нажимая на зелёные кнопки пультов поимённого голосования. Через каждые три-четыре ряда он останавливался, чтобы перевести дух – кто бы что ни говорил, а это довольно серьёзная физическая нагрузка: за какие-то шесть минут за поправки к закону успели проголосовать сорок семь процентов депутатов. Он перешёл на другую от центрального прохода сторону и, голосуя, начал зигзагами приближаться к сцене. Вот промелькнули на табло пятьдесят процентов, и автоматически вспыхнула надпись «Закон принят». Но он всё продолжал и продолжал жать кнопки: 60, 70, 78, 85 процентов и, наконец, 91. Всё, депутаты от главной партии проголосовали полностью, единогласно и единодушно. Жать ли на кнопки партий-спутников, или, по-английски, сателлитов? Да, конечно! Голосуются такие поправки, поддержать которые счастлив любой, кому наша партия разрешила быть депутатом! Тем более что времени вполне достаточно для того, чтобы успели проголосовать все. И как пошёл он жать на кнопки пультов, лежащих на приставных стульях! Взглянул на табло: 98,4 процента. «Надо будет этим свиньям-электронщикам вкатить по выговору, – раздражённо подумал он. – Сказал же им в пятницу русским языком, что те двое депутатов прощения попросили, значит, можно уже подключать их пульты к голосованию…»
Он вернулся на главное кресло Дурдумы, достал из ящика стола факсимиле властителя, шлёпнул им по вышедшей из принтера бумаге с Законом, зашёл на свой блог и включил встроенную видеокамеру на запись:
- Дорогие коллеги, уважаемое население, – торжествующим голосом промолвил он. – Внесённый пправителем «Закон о внесении поправок в «Закон о выборе в Дурачии» нашей Дурдумой принят!
Он кликнул мышью, раскрылся файл D:\ovatsia.mp3, и в динамиках загрохотали бурные, продолжительные аплодисменты.
- Уважаемые избиратели! – продолжил он, как бы перекрывая рукоплескания депутатов. – Дурдума приняла «Закон о поправках в Закон о выборе в Дурачии». Сейчас, в семь часов сорок восемь минут утра воскресенья он подписан властителем и тут же вступил в законную силу. (D:\ovatsia.mp3) На основании этого Закона отменяется проведение анонсированных на сегодня выборов мэра Дурачии.
Спикер дважды кликнул на Enter, запись закончилась, и видеофайл с его сообщением пошёл гулять по бескрайним просторам сети Интернет. А он произнёс процессуальную фразу:
- Повестка дня исчерпана. Внимание! В Дурачии отменяется время острова Крузенштерна…
Спикер передохнул, ознакомился на мониторе с текстом только что принятого им Закона и, кликнув курсором на второй строчке - «мэром Дурачии может быть избрано лицо не старше 100 лет», поменял число 100 на 299, и стал разговаривать сам с собой:
- Так значительно лучше… Вот так! Пусть Тортила больше не рыпается, и пусть не радуется, что была «молодою триста лет тому назад»… А вы, наши любимые пправитель и властитель?.. Дорогие мои, нельзя же быть до такой степени скромняшками: «не старше ста лет»! А вдруг вам захочется не сто лет жить, а дольше? Что ж нам, тогда ещё раз Дурдуму собирать?..



Глава пятьдесят пятая
А дуракский наш народ удивительно поёт!

На площади всё гремела и гремела весёлая музыка. Никто и не собирался расходиться по домам…
Время от времени к микрофону подбегал Буратино и выкрикивал очередную свою мудрость. Народ на каждую буратинскую реплику отвечал смехом и одобрительным свистом. Последняя его мудрость звучала так:
- Мы победили своих соперников при помощи остроумия, честности и присутствия на выборах народа! Урррааааааа!
Над Дурачией уверенно, с песнями и плясками, разворачивал свой бег новый день. Но это был понедельник.
Поэтому около часа ночи на самом краю площади раздался какой-то шум, началось движение людского моря. Волна подкатывалась всё ближе к порталу кукольного театра, а на её гребне уже виден был наш гималайский Медведь, крепко держащий за холку Лису Алису.
Он поднёс её к микрофону и прохрипел сквозь шумный выдох:
- Говори!
- Ой, ну что мне говорить, Мишенька? Я всегда говорила, и сейчас скажу, – юлила Лиса, а сама пыталась достать задними лапами до пола, но у неё ничего не получалось – медведи длиннее лис, даже если их измерять с учётом хвостов. – Когда говорить, Мишенька?
- Говори! – ещё раз выдохнул Медведь.
- Граждане Дурачии!.. Нет, не буду! Если я скажу, они меня прихлопнут… Отпусти, скажу…
- Говори!
- Граждане Дурачии, вы не подумайте ничего плохого, но выборов сегодня не было.
На площади почему-то стало очень тихо. Так тихо, что не было слышно даже людского дыхания. И только один голос, знакомый нам по сорок второй главе, с болью и отчаяньем прошептал на всю площадь:
- Отменили, (…)!
- Нет-нет, что вы! Кто бы посмел отменить ваше волеизъявление? Вы что! Просто выборы как бы не начинались. По закону их не было. Вот закон, смотрите! Утром издан, сейчас принесли. Это даже лучше, что их не было, чем если бы их отменили… Ой, Миша, всё! – в ужасе заверещала Лиса, а Медведь, как заправский легкоатлет-молотометатель, раскрутил её, и не успели люди толком возмутиться, как Лиса, выпущенная из лап Медведя, уже летела быстро, далеко и высоко.
Кое-кто потом уверял, будто люди слышали голос, который докладывал: «Десять секунд, полёт нормальный!», но принадлежал ли голос Лисе Алисе – уверенности нет ни у кого. При такой жизни, как в Дурачии, мало кто не пролетает, почему же нам с вами переживать не за добрых людей, а за негодяйку Алису, которую, кстати, никто в этой сказке больше не увидит…

Опомнившись, люди закричали:
- Тортила! Тортила – наш мэр! Мы её избрали! Тортила! Но пасаран!
Площадь начала скандировать: «Тор-ти-ла! Тор-ти-ла! Тор-ти-ла!»
К микрофону вылезла Тортила. Вместе с ней на сцену вышли Буратино, Мальвина, Артемон, Пьеро, Арлекин и Ёжик с Олешком.
Площадь долго и бурно аплодировала им, но едва Тортила подняла лапу, тотчас затихла.
- Как же они вас достали, если вы проголосовали за то, чтобы вами управляла черепаха, пусть даже такая продвинутая, как я!.. Но есть же, есть среди вас кто-то умнее, добрее, подвижнее и даже мудрее, чем Тортила. Свою миссию я и мои друзья выполнили – вы не проголосовали за Карабаса, за это страшилище. Но сколько могут куклы, собаки и рептилии думать и действовать за вас? Хватит. Довольно! Теперь – сами! Сами, сами – своими ножками, ручками, мозгами… Вы же – народ! Вы же с сорок пятого года зовётесь: Народ-победитель. Так станьте же Народом – Победителем Себя!
Народ снова долго и бурно аплодировал.
Они уже было двинулись со сцены, но вдруг Буратино подбежал к рампе и закричал, показывая вдаль:
- Папа Карло! Смотрите, вон мой папа Карло!
Он хотел спрыгнуть на землю, чтобы очумело помчаться к отцу сквозь лес ног, но люди, сообразив, что надо делать, подхватили его на руки и стали споро и быстро передавать друг другу навстречу папе Карло. И вот они уже крепко обнялись, и вот Буратино уселся на плечи отца, – и поплыл над морем полосатый колпак – красно-белый парус мечты и надежды.
Папа Карло поднялся на сцену, расцеловался со всеми своими друзьями, по какому-то древнему обычаю раскланялся на все четыре стороны. Растроганный, он сказал:
- Я… А я и не знаю, что говорить…
- Сыграй!..
- А у меня под рукой ничего нет, ни шарманки, ни…
- Держи, мужик, - закричали откуда-то из глубины народа; и как только что по людскому морю плыл Буратино, в обратном направлении поплыл к сцене баян.
Карло пробежался по клавишам сверху вниз. Размял пальцы. Снова пробежал по клавиатуре – теперь уже снизу вверх, обернулся к друзьям, подмигнул им, заиграл мелодию песни, и они вступили в нужном месте, запели радостно и вдохновенно, а Буратино ещё и громче всех, потому что у него, если по большому счёту, никогда не было слуха:

Кто-то верит в чудо, а кто-то не верит –
Всё равно по жизни нам вместе шагать.
Время никогда никому не изменит,
Постарайся тоже его не предать.

А припев пели уже всем народом. Получалось намного медленней, чем когда они пели эту песню вдвоём или втроём, но зато как мощно!..
Как это здорово – петь общую со своим народом песню!

В завтрашний день
Мы сегодня с тобою уходим,
Завтрашний день
Над землёй звонким смехом звенит.
Завтрашний день
При любой наступает погоде,
Завтрашний день –
Он всегда, он всегда победит!


13.10.2010, 04:55