Посвящение другу

Ночной звонок с трудом пробился к моему сознанию. Рука прижимала мобильник к уху, а сам я продолжал спать. И только с третьего или четвертого раза до меня доходит голос Максима и весь ужас случившегося:
«Дядя Володя! Папа умер…»
Колян, Колян… Почему ты? Что теперь с Максимом будет? Как же теперь без тебя?

Свежий холмик, цветы и крест… Народ разошелся, а мы так и стоим двумя немыми столбами – высокий темнокожий молодой человек с не проходящей тоской в глазах и я, потрепанный жизнью седой мужчина пятидесяти семи лет. Над нашими головами высоко в небе прокурлыкал журавлиный косяк.
«На юг подались…»
Максим молча кивает. Мы смотрим вверх, и наши мысли летят вслед за журавлями, далеко-далеко, туда, где Максим был маленьким мальчиком, а мы с Николаем были молоды…

Давняя это история. На гребне перестройки занесло нас, двух молодых шоферов, в совместное предприятие, как тогда говорили – СП. Плодились они тогда, как грибы после дождя. И вот она, Африка! Слоны и носороги, жирафы и зебры, львы и обезьяны, Килиманджаро и Занзибар... Зоопарк бесплатный. Вот только Чуковский был не прав, утверждая, что в Африке живет гадкий, нехороший, жадный Бармалей. Концентрация бармалеев на квадратный метр саванн, лесов, болот и прочих территорий там оказалась огромной. Их число зашкаливает все мыслимые пределы.
Случилось это в начале апреля 1994 года. К тому времени мы с Коляном стали почти своими у местных. Крутили баранку МАЗа наравне с ними. Худо-бедно освоили суахили, припомнили школьный английский. Короче, тот же дальнобой, почти российский, только с примесью африканской экзотики. Колонной в шесть машин пришли в Руанду, разгрузились, нашли загрузку домой. Все как всегда. Почти…
В городе тишина, но такая, как наступает перед грозой. Ни шквального ветра, ни сполохов, ни раскатов грома, только сердце замирает и ждешь - что же будет? И дождались... Кто их разберет, этих хуту и тутси, что они не поделили? Только попали мы в такую мясорубку, что и сейчас вспоминать страшно. Вооруженные силы и отряды ополчения хуту перекрыли дороги и начали настоящую резню тутси. Весь город охватила паника. Это как пожар в саванне в сухой сезон, огонь распространяется с невиданной скоростью. Так и толпы, вооруженные пангами, железными прутьями, камнями и палками, носились по городу и крушили, крушили, крушили. Голоса из радиоприемников понукали: "Работайте! Работайте! Могилы еще не полны! Убей всех тутси!" Убивали не только солдаты или боевики. Убивали все.
Оставаться было нельзя. Ключ на старт, по газам и прорываться к границе. На выезде из города остановили первый раз. Дорога перегорожена бензовозом. Вокруг толпа пьяных добровольцев. Выволокли из машины, бросили под колесо, и кто-то снял машину с ручника... О, мои белорусские братья! Честь и хвала вам, что "мурзик" козлит и глохнет при неумелом обращении со сцеплением. Не стал давить меня, взбрыкнул, плюнул черным дымом выхлопа и заглох. Колян за рукав тащит офицера, кричит ему: «Руссо! Руссо!» и тычет пальцем то в меня, то в грузовик. Оказалось, этот офицер учился в военном училище в Союзе. Расплылся в улыбке, выставив напоказ желтые зубы, жмет руку, хлопает по плечу: «Водка! Карашо!» А я вижу, как за его спиной из дома волокут за ноги ребенка, мать бежит за ним. Выйдя из дверей, мясник (по-другому не могу назвать это существо) берет девочку за ноги и со смехом бьет ее головой о каменную стену. Тут же трое других набрасываются на обезумевшую женщину и начинают насиловать ее прямо на пороге. Тошнота подступила к горлу, глаза заволокло туманом, вырываюсь и бегу к кустам. О боже! В канаве в луже крови изрубленные тела... Не помню, как оказался в кабине, как покинули блок-пост. Только не смотреть по сторонам, только не видеть, как голодные собаки рвут куски еще теплой плоти. Смотреть только вперед, только габариты впереди идущей машины, больше ничего…
Продвигались очень медленно, у каждой развилки, у каждой деревни блок-посты. Заправки закрыты или сожжены. По ночам решили не двигаться, чтобы не искушать судьбу и не попасть в лапы неуправляемой, одичавшей толпы. Все хотят урвать хоть что-то, все хотят убивать. Становились все злее, все спокойнее и все кровожаднее. В Ньянге полторы тысячи тутси решили, что бог им поможет, и укрылись в католической церкви. Местный священник оказался хуту и приказал бульдозером снести церковь. Тех кто пытался выбраться из под обломков, рубили пангами, как дрова. Смерть редко была мгновенной. Людям отрубали ноги, чтобы они не убежали, забивали до полусмерти и еще живыми сбрасывали в реку. Женщин насиловали после того, как на глазах полностью уничтожали их семьи. Им говорили: «Лишь тебе разрешено жить, чтобы сдохнуть от горя».
Кровь опьяняет, потоки крови лишают разума, безнаказанность и подстрекательство порождают немыслимую жестокость. Мир наплевал на Руанду, все отвернулись, чтобы не видеть, как убивают. "Голубые каски", европейцы, черные президенты, гуманитарные организации, журналисты, епископы и даже Бог, все отвернулись. Если человеку свободно разрешить переступить границы, то он превращается в животное. Даже хуже…
На третий день достигли границы. Порядка здесь не было никогда, т.е. порядок был свой, не понятный моему разуму, а сейчас и подавно - толпы беженцев стремились в Танзанию в надежде там получить защиту. Узкое ущелье, бурная река и мост шириной метра три с половиной. Границу открывают попеременно то в одну сторону, то в другую. Среди беженцев рыскают отряды ополченцев. Они как стервятники кружат и выискивают, чем бы еще поживиться. Малейшее сопротивление, взмах пангой и добычу забирают вместе с окровавленной рукой.
Бочку с соляркой, нз на всякий случай, пришлось отдать еще по дороге, запаску сняли ночью, приемник выдрали вместе с потрохами на таможне. Можно сказать, что без потерь добрались до заветного шлагбаума. Мы с Коляном закурили перед капотом в ожидании своей очереди. Говорить ничего не хотелось, оба прятали глаза, когда перед машиной выбежала женщина с ребенком на руках. Умоляла спасти ребенка, забрать с собой и вывезти. В этот момент из-за полуприцепа показался патрульный. Думать было некогда, Колян схватил ребенка, сунул его в кабину и крикнул: «Прикрой!». Я уже выруливал с обочины и ставил тягач поперек дороги, когда снова увидел эту женщину, высокую и статную. Умные глаза с мольбой взглянули на меня последний раз. Подняв с земли камень, она кинулась к ближайшему хуту...
Смелая женщина, ты спасла и нас, и своего ребенка. Ну, «мурзик», выручай! Выноси из ада! Колян разнес шлагбаум в щепки, и мы пронеслись по мосту быстрее пуль, летящих нам вслед. Адреналина хватило нам до Дар-эс-Салама, а потом начался «отходняк» и головная боль. Мальчонку, что вывезли, Колян нарек Максимкой и ни за что не хотел никуда отдавать, усыновил и улетел с ним домой. Да и я больше не смог работать, попрощался с Африкой навсегда. Так закончилась наша пятилетняя одиссея…

Журавлиный клин давно растаял в пасмурном небе. А мы
все еще стояли у свежей могилы.