Отдел Y

Отдел Y

- Господин Горчичиков, Корпорация крайне заинтересована, чтобы всем ее сотрудникам было одинаково комфортно, - заученно оптимистично пела нежно металлическим голосом менеджер по кадрам, красиво складывая ярко красные губы в безразлично любезную улыбку и пронизывая собеседника взглядом то через очки, то поверх, как будто никак не могла решить, как лучше рассматривать сидящего перед ней худого сутулого человека – как что-то бесконечно маленькое и далекое или все-таки довольно большое и близко расположенное.
Горчичиков послушно смотрел, как двигается безупречно алый рот, выпуская безупречно округлые слова, которые шлепались о стол и лопались как мыльные пузыри, не неся в себе никакого смысла.
Точнее он пытался понять, о чем они, но никак не мог ухватить суть. От этого он беспомощно щурился и явно раздражал мисс Безупречность. Она неосознанно повысила голос и продолжала, выделяя каждое слово легким нетерпеливым кивком головы:

- Мы заботимся о том, чтобы у каждого сотрудника были возможности для карьерного роста и профессионального развития, у каждого должен быть выбор, который он делает осознанно, - на слове осознанно менеджер поставила особое ударение, энергично кивнув головой и прихлопнув рукой на столе невидимый мыльный пузырь.

Горчичиков невольно залюбовался ее крупной ухоженной рукой с длинными красными ногтями и умело подобранными кольцами. Он окинул ее взглядом: она была безупречна как первый снег за окном, как слова, которые одинаково ровными бусинами она методично нанизывала на невидимую нить рациональности, как богиня в этом храме Объективности. Поток ее слов омывал его мозг, не зацепляясь ни за что, хотя он честно пытался сосредоточиться на том, что она говорит. Честно пытался ей поверить.

- … результаты вашей очередной аттестации показали, что у вас отсутствует стимул к продолжению карьеры…, - острая фраза вдруг выплыла из убаюкивающего потока слов и заставила Горчичикова насторожиться, - …что заставляет нас пересмотреть план вашего личного развития …

- Как это отсутствует стимул? Как пересмотреть? На что пересмотреть? – Горчичиков перебил мисс Безупречность и она, как разогнавшаяся машина, вдруг наткнувшаяся на стену в неожиданном месте, резко остановилась, бусины слов угрожающе повисли на незаконченной нити, вот-вот сорвутся и просыплются на пол грохочущей лавиной. Она удивленно взглянула на Горчичикова сквозь очки, но быстро оправилась:

- Вы были аттестованы по новой системе ОСОП… - бодро зарядила она опять, но Горчичиков прервал ее снова:

-ОСОП?

- Да, Объективная Система Оценки Персонала. Это новая система оценки персонала, пришла на смену субъективным мнениям ваших коллег. Теперь на оценках сотрудников больше не будут сказываться симпатии и антипатии коллег и начальства. Эта система позволяет объективно оценить работу каждого сотрудника и, самое главное, его потенциал и перспективы работы в компании.

- И что у меня не так?

Мисс Безупречность было не так просто сбить с толку. Такое ощущение, что она была наполнена мыльными пузырями по самое горло.

- Конечно, по вашему запросу мы предоставим вам подробную расшифровку результатов. У вас слишком высокий индекс креатива, низкий показатель коммуникабельности и кооперации, слишком высокий коэффициент аргументативности…

- Аргу… чего? – Горчичиков был явно растерян.

- Ар-гу-мен-та-тив-но-сти, - с готовностью повторила менеджер, раскатав букву р металлом по всему слову. – Другими словами, вы слишком много спорите, - снисходительно добавила она.

- Много спорю? – эхом откликнулся Горчичиков, тщетно вспоминая, когда же он в последний раз с кем-то спорил. – А кто это сказал?

- Это показал наш тест, - как отсталому, четко проговаривая слова, пояснила девушка. – Нам больше не надо полагаться на субъективные мнения людей. Вы не волнуйтесь, мы приведем все ваши показатели в норму, для этого вам надо пройти репрограмминг в отделе Y. Вот ваше направление и список тренингов, которые вам надо будет обязательно посетить. Но первым делом вы побеседуете с корпоративным психологом, он разработает личный план репрограмминга…

Мисс Безупречность с улыбкой вручила ему лист бумаги и выпустила на волю еще две сотни мыльных пузырей. Когда их поток немного поредел, Горчичиков стал отступать к двери, зажав в руках судьбоносную бумажку. Уже совсем в дверях он обернулся и неуверенно спросил:

- А тест ошибается?

- Ну что вы, - расплылась в успокаивающей улыбке мисс Безупречность, - НИ-КОГ-ДА.

Горчичиков с трудом вывалился за дверь. И пошел искать отдел Y. Особенностью Корпорации являлось то, что все было предельно упорядоченно – кругом висели различного рода указатели, которые были призваны направить всех на нужный путь, однако никогда человек не чувствовал себя настолько потерянным, как когда он двигался по этим бесконечным стрелкам, ехал в многочисленных лифтах, спускался под землю и поднимался до небес, не зная точного места назначения и владея только спасительной буквой, которая, как нить Ариадны, должна была вывести его из лабиринта.

Мысли у Горчичикова были невеселые. Честно говоря, он и сам опасался, что является чужеродным болтом в этом безупречном механизме, неуместной деталью, которую вкрутили не в то место, не в то время и, сколько ни обманывай себя и остальных, сколько ни притворяйся самым нужным пятым колесом в телеге, все равно понятно, что рано или поздно механизм избавится от неудобной и бесполезной детали. Если бы только не этот закон о корпорациях! У Горчичикова тоскливо заныло под ложечкой, стало муторно и захотелось спрыгнуть с этой башни рационального безумия. Но куда там! Разве пробьешь эти толстые стекла!
«Все, - думал Горчичиков, переходя по бесконечному уныло стерильному коридору между блоками К и L,- поиздеваются со своими тренингами и отправят в отдел СОР – специальный отдел репрограмминга». При мысли об этом отделе у Горчичикова сжалось внутри, как будто в животе завязали тугой узел.

Отдел СОР символизировал социальную катастрофу, туда после принятия закона о корпорациях отправляли неудачников, тех, кто не мог найти свое место во всеобъемлющей корпоративной структуре, это называлось: «не мог эффективно исполнять свои обязанности перед корпорацией», одним словом, туда отправляли неудобные ненужные болты вроде него. Память услужливо выдернула из своих дебрей несколько четких кадров: вот люди из отдела СОР (соровцы, как их называли между собой тихим шепотом) проходят за решеткой на свои работы – головы опущены, движения замедленные как у роботов. Поговаривали, что им дают какие-то специальные лекарства. Вокруг этого отдела вообще ходило много слухов, но Горчичиков не знал никого, кто бы в него попал. Горчичиков вообще мало общался с людьми вокруг, боялся, что они догадаются о его чужеродности, боялся, что система вышвырнет его из себя, как только поймет – он другой. И вот у него месяц, чтобы доказать, что он свой, что он нужный и незаменимый...

И еще странный кадр, он долго не давал ему покоя, даже снился потом. Одна женщина в этой толпе отвергнутых обществом серых теней вдруг вскинула голову и резанула его прямым, цепким, не отпускающим взглядом из-под низко надвинутого платка. Будто схватила, потрясла и отбросила, как пустую обертку, как сдувшийся шарик. Она давно прошла, а он все стоял, не в силах идти, не в силах думать, потрясенный и растерянный. Этот взгляд нарушил целостность его бытия, он говорил о том, что быть там, где он есть, неправильно, он напоминал ему о том, о чем он малодушно пытался не думать: он не нашел свое место, он здесь лишний и очень боится это признать.

Он больше не видел ее, хотя пытался встретить ее взгляд в серой толпе, даже специально приходил к проходу между блоками Y и Z, где проходили соровцы со своих работ. Зачем он это делал, он не мог объяснить даже самому себе. Он был похож на кролика, бегающего за удавом и пытающегося встретиться с ним взглядом.

Табличка на металлической двери в конце коридора говорила о том, что за ней находится отдел Y, чистилище, которое предстояло пройти каждому, кто сюда направлялся, прежде чем решить, отправляться ему в рай или ад, на высокие этажи башен Корпорации, где кипела невидимая работа, строились воздушные замки и сыпались разнообразные блага, или вниз к серым теням, двигающимся тяжелым замедленным шагом на нудные неблагодарные работы.

Горчичиков немного постоял перед дверью, унимая дрожь в руках и глухие удары сердца о грудную клетку. Затем робко дернул дверь. Внутри посреди стерильной пустоты стоял стол, за которым восседала дама-гора невообразимых размеров. Она уставилась на Горчичикова пристальным холодным взглядом маленьких глаз, еле видных из-за пухлых щек, волнами ниспадающих на монументальные плечи.
- Ваша фамилия? – без приветствия строго обратилась к нему дама.
- Гор...чичиков, - еле выдохнул, заикаясь, Горчичиков.
Дама колыхнулась и перевела взгляд в монитор, стоящий перед ней на столе. Бесконечно долго она буравила глазами беззащитный предмет перед ней, потом перевела взгляд на Горчичикова и металлическим голосом проговорила:

- У вас назначена беседа с корпоративным психологом в комнате 31.250, он определит план вашего дальнейшего репрограмминга. Это прямо по коридору и налево. Он вас ждет.

На слове «ждет» дама так сильно колыхнулась, что Горчичиков стал всерьез опасаться, что она может выплеснуться наружу, и побыстрее покинул помещение.

Психолог оказался маленьким щупленьким мужчинкой с двигающимися как бы независимо друг от друга верхней и нижней частью туловища: когда его рука описала в воздухе благожелательную дугу и потянулась к Горчичикову для дружеского рукопожатия, нижняя часть вдруг выдала неожиданный кульбит и резким скачком откинула хозяина за стол, не дождавшись, пока Горчичиков пожмет протянутую ему руку. Как бы извиняясь за проделки своей непослушной нижней половины, психолог широко и даже, как показалось Горчичикову, искренне улыбнулся ему и предложил присесть.

- Ну-с, господин Горчичиков, - растягивая слова, произнес психолог, - давайте знакомиться. Моя фамилия Веселовский. Я буду вам помогать преодолеть этот трудный период в вашей жизни. У вас ведь сейчас трудный период?

- Да нет, почему же… - замялся Горчичиков.

- Не спорьте, не спорьте, мы вам все равно поможем, - вкрадчиво, как с душевнобольным, вдруг замурлыкал психолог. – Расскажите мне, как давно вам показалось, что у нас слишком много серого цвета?

- Мне такое никогда не казалось, - стал оправдываться Горчичиков, просительно заглядывая в бегающие глаза Веселовского, которые, не переставая, обшаривали и ощупывали его. – Мне очень нравится наш дизайн и вообще…

- Так-так, прекрасненько, - не глядя на него, мурлыкал Веселовский. – А когда вы впервые задумались о том, что вы не на своем месте? – его бегающие глаза вдруг неожиданно остановились и вперились в Горчичикова, как два прицела.

- Я об этом и не помышлял, - залепетал Горчичиков, вконец уничтоженный.

- Может быть, вы даже знаете, чего вы хотите? – с легкой издевкой спросил психолог, и его руки описали в воздухе красноречивую дугу, а ноги под столом пустились в пляс.

Вопрос добил Горчичикова. Он не знал, чего он хочет. Он был разбит, уничтожен, раздавлен. Он хотел уйти из Корпорации, но разве это можно выговорить вслух.

Как бы прочитав его мысли и не дождавшись ответа, Веселовский продолжил вкрадчивым голосом:

- Думаю, не нужно напоминать вам закон о корпорации, согласно которому каждый человек должен работать на корпорацию и приносить пользу государству. И что ждет тех, кто не хочет работать, наверное, тоже не надо рассказывать. – Психолог сделал многозначительную паузу и продолжил еще более вкрадчивым тоном, не дождавшись ответа от понурившего голову Горчичикова:

- Я же вижу, что вы готовы сотрудничать и хотите преодолеть этот…хм, сложный период в вашей жизни, опять вернуться к своей почетной и нужной работе, - на слове «нужной» психолог сделал особое ударение и с вызовом посмотрел на Горчичикова, который не смог себя заставить встретить его взгляд. – Или я ошибаюсь? – на этот раз в голосе Веселовского зазвучали угрожающие нотки.

- Нет, что вы, я готов… конечно, готов, - забормотал Горчичиков, опять ощущая в животе мучительную тошноту, будто все его внутренности сжались в комок. В голове вдруг мелькнуло: а вдруг мне действительно помогут, и я стану, наконец, нужной и подходящей деталью, буду вращаться как все, в слаженном движении ощущая силу и мощь огромного механизма, и воображать, что что-то значу, что делаю полезное дело, что без меня механизм остановится. Горчичикову всей душой захотелось, чтобы это было так. Чтобы этот кошмар закончился. И он бы вернулся обратно к своей не-жизни. Муторной, тоскливой, но знакомой. Он слишком привык не-жить. Он слишком боялся жить.

Психолог тем временем продолжал:

- …для вас разработан персональный план репрограмминга, который я сейчас утвержу. Вы пройдете следующие тренинги: управление эмоциями, позитивный настрой, управление мозговой деятельностью, блокировка ненужных мыслей, антифантазия, пожалуй, я также добавлю вам наши новые курсы «Как справиться с излишней аргументативностью» и «Как построить карьеру в Корпорации». Пока достаточно, - судя по голосу, психолог в этом явно сомневался. – Потом мы с вами обсудим результаты вашего репрограмминга, а пока отдыхайте, приступите завтра. Вам покажут вашу комнату. Надеюсь, вы знаете, что проходящие стажировку в отделе Y не имеют права его покидать?

Последнее было явно не вопросом. Поэтому Горчичиков не стал на него отвечать. У него просто не было сил. Он встал и потащился в свою комнату за беззвучно возникшей в дверях девушкой, радуясь, что скоро он сможет побыть наедине с собой и как-то обдумать свое положение.

Первое, что поразило его в комнате, было не скрученное в комок пространство, состоящее из маленького пятачка пола и нагромождения серой мебели, уходящей под высокий потолок, как нью-йоркские небоскребы. И даже не отсутствие окна. А небольшая черная камера, бесстыдно и не таясь нацелившая на него из угла свой черный глаз-объектив, словно дуло, и лишающая последней надежды на личное и сокровенное.

Это отняло у Горчичикова последние силы, он рухнул на кровать и забылся коротким и тревожным сном. Ему снилась женщина с пронзительными глазами из отдела СОР, она снова и снова полосовала его своим взглядом-упреком, как кнутом, и уходила прочь. Он хотел ее догнать, бежал за ней по длинным серым коридорам, мучительно боясь и желая снова обжечься о ее взгляд, лишь бы она не уходила в серое ничто…

Проснулся Горчичиков от своего крика. Это был плохой симптом – наверняка камера записала его тревожный сон.

Хорошо хоть они еще не могут залезть в голову и, достав из нее беззащитное серое вещество, разложить его под яркими лампами на стерильно белом столе, тщательно изучая ход каждой извилины, вскрывая каждую мысль и отсекая ненужное. На их взгляд ненужное.

Электронный голос из динамика над кроватью доброжелательно и безучастно проинформировал Горчичикова, что у него 30 минут на завтрак, после чего он должен придти в лекционную комнату 31.238. Горчичиков привык слушаться электронику, и через 30 минут он уже был в назначенной лекционной комнате среди таких же, как он, помятых и осунувшихся людей, избегающих встретиться друг с другом взглядами.

Потянулись тренинги. Потянулась череда лекторов разного пола – молодых и пожилых, симпатичных и не очень, плещущих юмором и позитивом и замораживающих взглядом. Некоторые выпускали вместо слов мыльные пузыри, другие нанизывали бусины на невидимые нити, а третьи и вовсе бросались в аудиторию идеальной формы голышами. Для Горчичикова это было одно и то же – он никак не мог понять, о чем они ему толкуют. Он очень хотел вылечиться, но надежда с каждым днем угасала. Он погружался в летаргический полусон-полуявь, когда все происходящее просто теряло смысл, и он перестал его искать.

Пока однажды кто-то не прошептал ему отчетливо на ухо: «они едят нам мозг».

Горчичиков вздрогнул и повернулся к источнику крамольного шепота. Это был небольшой лысоватый человечек неопределенного возраста с удивительно живыми и подвижными глазами. Он добродушно и прямо посмотрел Горчичикову в глаза и тихо прошептал: «Я Лев Горчаковский. А вы Горчичиков….?».

- Леонид… - неожиданно для себя продолжил Горчичиков, прислушиваясь к странному звучанию своего имени. В Корпорации было принято всех называть по фамилии. И только по фамилии.

- Леня – хорошее имя, древнее, - одобрил Лев и дружелюбно подмигнул Горчичикову.

Лекторша, рассказывающая о том, какое зло несет в себе фантазия и как от нее эффективно избавиться, вдруг замолчала и вперила в Горчичикова сверлящий взгляд.

- Господин Горчичиков сейчас нам расскажет, какие упражнения надо делать, чтобы избавиться от привычки фантазировать.

Повисла неприятная пауза, в животе у Горчичикова опять стал скручиваться неприятный жгут, как давным-давно в школе на уроке, к которому ты не подготовился, а тебя вдруг вызвали к доске.

Он судорожно искал в голове хоть что-то, но там было неприятно пусто. Горчичиков взглянул на Льва и вдруг тихо сказал:

- В самой фантазии нет ничего плохого, главное, на что она направлена… - он неуверенно оглянулся, ища поддержки.

На глазах у замершей аудитории лекторша претерпела все стадии негодования от ледяной окаменелости через закипающий гнев к клокочущему извержению очередного потока мыльных пузырей, из которого Горчичиков только понял, что он фатально и бесповоротно неправ и надежд на выздоровление у него, видимо, немного, если есть вообще.

Погружаясь в пучину позора и самобичевания, Горчичиков вдруг услышал тихий, но уверенный голос своего нового знакомого:

- Жизнь без фантазии похожа на жевачку из гудрона – сколько ни жуй, вкус не появится. Вот вы, - он обратился к лекторше, - в детстве жевали гудрон?

Лекторша, когда-то упорными упражнениями успешно подавив в себе даже намек на фантазию, не нашлась, что ответить и лишь беспомощно смотрела на возмутителя спокойствия. Лев тем временем продолжал, пользуясь минутным замешательством:

- Фантазия дает возможность взглянуть на жизнь с другой стороны: какой бы она была, если бы... Это альтернатива, пусть и гипотетическая, а альтернатива – это и есть выбор, который должен быть у каждого, как нас здесь все уверяют. У человека без фантазии нет выбора, нет альтернативного пути, перед ним одна дорога, упирающаяся в тупик… - Лев не договорил, прозвучал сигнал окончания лекции, и все поспешно стали собираться, как в детской игре, когда замершие фигуры вдруг оживают и начинают лихорадочно и бесцельно двигаться, пока их не застанет и не заставит замереть очередная команда водящего.

Один Горчичиков сидел, не в силах подняться и уйти вслед за остальными. Его новый знакомый продолжал говорить, как бы обращаясь сам к себе, так как его давно никто не слушал, кроме Горчичикова:

- И что самое главное: отсутствие альтернатив, даже гипотетических, рождает страх. Страх проникает в нашу жизнь незаметно, постепенно сужая пространство впереди, отсекая боковые пути, как ненужные побеги, превращая жизнь в бесконечный тоннель без цели, без выхода. А самое главное: мы боимся быть честными с самими собой. Боимся признаться, что живем не так, как хотим, что делаем не то, что кажется правильным нам, а то, что кажется правильным кому-то другому…

Он внезапно замолчал, как будто опомнился. Посмотрел на Горчичикова, увидел на его лице растерянность и улыбнулся ободряюще:

- Я вас напугал, кажется. Простите бога ради. Просто я почувствовал в вас родственную душу, и вот вылилось…

- Наверное, у вас будут неприятности… - тихо выдавил из себя Горчичиков.

- Наверное, будут, - просто согласился Лев.

Они немного помолчали. За окном пошел дождь, вычерчивая по огромному, во всю стену, стеклу косые дорожки пунктирных линий. Горчичиков уныло смотрел в окно. Из окна на него уныло смотрела его жизнь. Нет, не было никакой надежды на выздоровление.

Лев тоже задумчиво смотрел в окно. Как будто прочитав мысли Горчичикова, он тихо сказал:

- Вам придется трудно. Вы относитесь к тому несчастному типу людей, которые вечно ищут компромисс с реальностью и никогда его не находят. Большинство ищет, находит и живет счастливо и спокойно, не подвергая сомнению ни реальность, ни ее разумность. Горстка индивидуалистов-самокопальщиков, вроде меня, компромисса не находит, но со временем привыкает и не искать его. Есть еще такие, кто и не ищет, но находит – этим особо повезло в жизни. Примите как добрый совет – не ищите компромисс там, где его просто нет. Для вас нет.

Он повернулся к Горчичикову и посмотрел ему в глаза. Горчичиков заметил, что глаза у него серые как дождь. И такие же холодные и тоскливые.

«Наверное, они бывают ярко голубыми, как небо в солнечный день» - невпопад подумал он. А вслух сказал:

- Я не ищу компромисс, я просто боюсь… Боюсь СОР, боюсь уйти и боюсь остаться. Я боюсь сам себя. Я чувствую, что со мной что-то глобально не так, но не могу понять что. Я не могу найти свое место. Я просто неудачник…

- Вы просто пытаетесь засунуть себя в прокрустово ложе шаблона. Не все люди могут втиснуться в него без потерь. И не все понимают, что они при этом теряют.

Дверь внезапно распахнулась, и колышущееся тело дамы-горы заслонило дверной проем. В просторной комнате сразу стало тесно.

- Господа, разойдитесь по комнатам, мне надо закрыть аудиторию, - трубным голосом строго проговорила она и угрожающе качнула головой, отчего по всему ее монументальному телу побежала волна. Горчичиков и его новый знакомый поспешно покинули комнату, с трудом просочившись мимо дамы, которая, казалось, заполнила собой все пространство.

Придя в свою комнату, Горчичиков плюхнулся на кровать и закрыл глаза, пытаясь скрыть свое смятение от наглого глаза видеокамеры в углу. Мысли его пребывали в полнейшем хаосе, но это его не удивляло, в каком-то смысле он к этому привык. Непривычной была какая-то крамольная веселость, охватившая его. Он искал и не мог найти в душе тот тоскливый страх или ту страшную тоску, которые высасывали из него силы и волю, как ненасытная воронка, заглатывающая воду в ванной. Теперь Горчичикову ни с того, ни с сего стало весело. Мелькнула мысль о сумасшествии, но эта мысль не испугала, а развеселила его еще больше.

Почему-то вспомнилась детская мечта водить трамвай. Вести железную махину по сверкающим полоскам убегающих вдаль рельс, слушать как ворчливо и жалобно она скрежещет на поворотах, волоча свое грузное громыхающее тело по привычному и до последней кочки знакомому маршруту.

Вот так бы ехать все время по кругу и не думать ни о чем. Знать, что обязательно вернешься на это место еще не раз. Находить утешение в повторяемости и предсказуемости маршрута, в знакомом скрежете металла, в ощущении, что ты управляешь своим движением, а, значит, и своей жизнью.

Горчичиков вдруг расхохотался прямо посреди шкафов-небоскребов своей камеры-кельи. Громкий каркающий звук с бабьим подвизгиванием напугал его самого и одновременно рассмешил еще больше. Когда это он начал бояться своего смеха?
Наверное, тогда же, когда он начал бояться СОР, Корпорации, разоблачения того, что он ненастоящий винт. Того, что под его блестящей шляпкой скрывается не твердый нарезной стержень, а хрупкий глиняный муляж, одна видимость полезности. Сейчас Горчичикова это больше не пугало, сейчас его это веселило, и его хриплый смех метался между высоченными серыми шкафами и идеально гладкими стенами, отталкиваясь от них, словно мячик, набирая силу и скорость, пока, наконец, Горчичиков не уснул в изнеможении не в силах больше смеяться, плакать или бояться.

Придя в аудиторию на следующее утро, Горчичиков с нетерпением хотел увидеть своего нового знакомого. Он хотел рассказать ему, как смеялся – да, да, смеялся, вы не поверите! Он хотел рассказать, что больше не боится и не ищет компромиссов. Он хотел сказать… но Лев так и не появился. Прошел один тренинг и второй, но Льва не было. И холодная тоска опять заползла в душу к Горчичикову, свилась там змеиными кольцами и вытеснила воздух, оставив в груди только ватный вакуум. Он будто во сне слышал голос лектора, рассказывающего что-то о ценностях Корпорации – гладкие плоские слова, словно вязкие капли, плюхались на пол и растекались в маленькие аккуратные и идеально круглые лужицы.

Вдруг прямо посреди этой усыпляющей капели он услышал слова, которые заставили его очнуться:

- …вот, например, недавний случай: Лев Горчаковский, - размеренно вещал лектор, - еще вчера он был среди вас. Да, да, не удивляйтесь, еще вчера он посещал с вами тренинги. Корпорация приложила немало усилий, чтобы он смог переквалифицироваться и найти свое место, стать полноправным членом нашей дружной семьи, реализовать свой потенциал на благо Корпорации и всех нас. А что он выбрал в результате? Он выбрал СОР. Ну, это ли не черная неблагодарность? Это ли не вопиющая распущенность? Неэкономное распределение ресурсов, нереализация заложенного потенциала, растрачивание впустую огромной умственной энергии! – лектора, казалось, лично задел выбор Льва. Он пафосно поднял вверх руку, тыча в потолок указательным пальцем:

- Знаете, кто он после этого? Он преступник. Он вор. Он впустую истратил ресурсы Корпорации, которая выучила и вырастила его…

Что-то толкнуло Горчичикова вверх. Он не хотел вставать, но почему-то с тоской понял, что не может иначе. Больше не может.

- Он не вор. Он не преступник, - глухо проговорил Горчичиков. Все головы повернулись к нему, перст лектора завис в воздухе, сам он обратил на Горчичикова удивленный взгляд. - У него просто свой путь… он не хочет быть винтиком… -

Горчичиков чувствовал, что говорит сбивчиво и не может донести до аудитории суть, которая казалась такой простой и очевидной ему самому.

– Ну нам же говорят, что у нас есть выбор! – в отчаянии выкрикнул Горчичиков. – Где он тогда, этот выбор? В чем он? В том, что мы можем притворяться, что подогнаны по шаблону, отлиты по форме, что ни одна лишняя заусеница не мешает нам слаженно работать «в команде», что мы такие, какими нас хочет видеть Корпорация? Мы просто боимся. Боимся сделать свой выбор. Поэтому его делают за нас…

Горчичиков задохнулся, захлебнулся словами, которые одно за другим теряли смысл, как только он их произносил, которые ускользали и разлетались в разные стороны как мыльные пузыри, бессильные передать то, что мучило его, то, чем он хотел поделиться с другими.

Лектор воспользовался паузой, чтобы нарочито насмешливо спросить:

- Каков же ваш выбор, молодой человек?

- Мой выбор? - Горчичиков явно растерялся.

- Ваш, конечно. Чей же еще? – Лектор насмешливо развел руками и оглянулся, как бы ища поддержки у аудитории.

Горчичиков обвел глазами лица людей, обращенных на него. В чьих-то глазах он увидел страх, в чьих-то любопытство, в глазах иных было злорадство или просто равнодушие. Он понял, что до сегодняшнего момента он никогда не делал выбор, он только про него слушал или говорил. Много слушал и много говорил. Из самых расхожих фраз вспомнилось: «выбор есть всегда» или «жизнь – это бесконечный выбор». Никто никогда всерьез не требовал от него сделать выбор. От него требовалось только уметь красиво о нем рассуждать с правильным соотношением снисходительной философской иронии и безапелляционной логики.

- Я выбираю СОР – выдохнул Горчичиков, и по аудитории прокатился ропот, прокатился и затих, растворился в тишине, как расходятся и исчезают круги на водной глади, встревоженной падением камня.

- Вы хорошо подумали? – голос лектора стал глухим и серьезным, даже каким-то печальным и усталым.

- Нет, - честно признался Горчичиков, - но я чувствую, что иначе нельзя… - он беспомощно развел руками, – иначе это не мой выбор. Даже не так: у меня просто нет выбора. Его нет, что бы вы там ни говорили. Бывает так, что его просто нет, и это как раз тот самый случай.

Прозвучал сигнал окончания тренинга. Слушатели поспешно разошлись, не глядя на Горчичикова, словно боясь заразиться его недугом, боясь больше не бояться.

Горчичиков уставился в окно, где на этот раз ярко светило солнце. Светило для всех, кроме него. В душе была пустота. Впереди была пустота. Если хорошо подумать, то позади тоже была пустота. Думать как раз хотелось меньше всего.

Его состояние прострации прервала дама-гора. Она заслонила собой дверной проем и прогудела как пароходная труба:

- Господин Горчичиков, вам необходимо заполнить кое-какие документы, следуйте, пожалуйста, за мной.

Он покорно поплелся в кильватере дамы-горы по бесконечным серым коридорам к месту бумажной казни, затем он так же безропотно и безразлично продирался сквозь частокол различных анкет, опросников и тестов, лавируя между коварными вопросами, между никому не нужной правдой и надоевшей ложью, как между Сциллой и Харибдой, пока, наконец, вконец вымотанный, он не оказался вне системы, вне механизма, выбракованный, выброшенный, хоть и по собственному желанию.

Он не помнил, как дошел до здания, которое занимал СОР. Не помнил, как выглядел Харон, который переправил его через мутные воды Стикса навстречу корпоративной смерти или новой жизни «вне». Он не интересовался, чем он будет заниматься в этой жизни «вне». Еще вчера он не думал, что жизнь «вне» вообще возможна.

Он подошел к группе соровцев, которые экономными отмеренными движениями молча копали траншею, изредка вытирая пот со лба. Металлический скрежет разрезал тишину, и из-за поворота показался ремонтный трамвай. Он приближался медленно, как во сне, и Горчичиков смотрел на него как завороженный, не в силах отвести взгляд.

Трамвай подкатился ближе, Горчичиков поднял, наконец, глаза, и в надвигающейся на него кабине за пыльным лобовым стеклом он увидел ее, женщину с острым, как бритва, взглядом из-под серого низко надвинутого платка. Она тоже посмотрела на него, подплывая все ближе и ближе, он уже чувствовал теплое пахнущее мазутом дыхание трамвая на своем лице, но не мог оторвать взгляд от ее лица. Его сердце отсчитало три гулких удара в невозможной пустоте грудной клетки, как вдруг она… улыбнулась ему.

Строгая прямая полоска рта сложилась в невообразимо милую улыбку, щеки скруглились и поползли вверх, за ними домиком взметнулись брови и, наконец, глаза вспыхнули мягким озорным весельем, и она стала похожа на девчонку в кокетливой косынке.

Трамвай проскользнул, громыхая, мимо Горчичикова, обдав его жаром и запахом нагретого пыльного асфальта и едва не задев его металлическим боком. Горчичиков стоял не в силах пошевелиться. Его жизнь «вне» отстучала свои первые шаги по стыкам рельс.

2012