УРОКИ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА

УРОКИ ЖИЗНИ
(воспоминания детства)



• Состояние мира •

Мои родители были преподавателями. Преподавателями были дедушка, бабушка, тети, дяди. Все были преподавателями, и значит, суждено было быть им и мне.
Мне было пять лет, когда у моих родителей родился второй ребенок – мой младший брат Алексей. Лежа в маленькой кроватке, он вечно поднимал тревогу, как написает, накакает или просто проснется и поймет, что рядом никого нет.
-Дима, принеси штанишки! – кричала мама. Я никогда не любил, когда кричала мама, особенно на меня. А она это делала последнее время постоянно. Я ставил стул, сдергивал висевшие штаны младшего брата с натянутой в коридоре веревки и нес их маме. Моей маме. Маме, которая мне стала мамой раньше, чем ему! (Простите меня за тавтологию).
-Принеси утюг, только аккуратно, не обожгись! – кричала мама, пребывавшая с рождения Алексея в вечной суете. «Неужели она переживала за меня? Не обожгись. Аккуратно», - повторил я про себя ее слова. Она просто не хочет отвлекаться на меня. Ведь у нее и так мало времени, а если еще и я обожгусь…
Подав маме утюг, я вернулся в другую комнату, рухнул в кресло и продолжил смотреть мультфильмы. В квартире царила тишина, перебиваемая звуком телевизора. Я боялся, что мама начнет меня ругать, убавил громкость и сел к телевизору ближе, чтобы хоть что-то слышать. Из другой комнаты доносилось мамино пение:
Баю-баю-баю-бай,
Поскорей ты засыпай,
Лю-лю-лю-лю,
Бай-бай-бай-бай.
«А пела ли мама мне песни?»
Я совсем забыл про мультфильм и, уставившись в окно на падающие крупные хлопья снега, пытался вспомнить, что мне пели перед сном и пели ли вообще?
Спи-ко, детка, до поры,
Не поднимай-ко головы,
Когда будет пора,
Мы разбудим тебя, -
продолжал доноситься ласковый голосок моей мамы из смежной комнаты. Я не мог больше этого слушать, прибавил громкость на телевизоре и залился громким смехом. Не от того, что мультфильм был смешной. Нет! Алеше мультфильмы будут показывать интереснее и красочнее. В этом я был уверен. Смеялся лишь потому, чтобы не слышать маминого пения и не дать заснуть моему брату.
-Ты что совсем без мозгов? – ворвалась в комнату мама и закричала на меня. – Убавь громкость! Алеша заснуть не может!
«Алеша заснуть не может…, - посмотрел я на сидящего на полке Персика с пришитой лапой. - А какое мне дело? Кто-нибудь думает в этом доме обо мне?»
Персик был непонятной породы собака, но лучшая собака, которую я когда-нибудь встречал. Он всегда меня выслушивал, впитывал слезы, когда я брал его с собой в кровать, и случайно начинал плакать, слыша мамино пение, приятно задевал по утрам своим пластмассовым прохладным носиком, от чего я часто просыпался.
Несмотря на свой возраст, у меня была гордость. Выключив телевизор, я незаметно оделся и вышел на улицу. На улице было свежо, а на горке напротив играли дети. Здесь не было ни Алеши, ни маминого пения. Здесь я чувствовал себя лучше. Олежка из четвертого подъезда лихо вскарабкался на верх горки, сел на санки и съехал вниз с громким криком радости. Вот оно счастье и состояние мира. Но у меня не было санок. И все это видели, но никакой гаденыш, даже Олежка из четвертого подъезда, не додумался одолжить свои.
Гаденышем назвала меня мама. Это было один раз, поэтому я не сержусь на нее, а всего лишь запомнил этот способ выражения эмоций. В тот день Алешка как всегда обделался, лежа в своей кроватке, мама готовила обед на троих: себе, что нельзя есть мне, мне, что нельзя есть Алешке, и Алешке, что нельзя есть нам. Я весело ползал по квартире, катая по полу машинку.
-Ты колготками весь пол уже протер! – ворчала мама. – Посмотри лучше телевизор или погуляй!
Я не хотел смотреть телевизор. Бабушка всегда говорила, если я буду смотреть телевизор часто, вскоре мне выпишут очки с толстыми линзами как у дедушки, и я не буду видеть даже на расстоянии вытянутой руки. Гулять не хотелось. Все катались на горке, а у меня не было санок и ждать мне оставалось лет пять, когда Алешке их подарят, а я заберу.
Я продолжал катать машинку, резво крутясь под столом на кухне.
-Вылезай, кому сказала! Что ты какой непослушный! – закричала мама. Из комнаты раздался режущий уши плач Алеши. – Вот! Алешка проснулся! Вылезай из-под стола! Быстро!
Я принялся выбираться из-под стола, продолжая катить машинку, качнул стол, и стоявшая на краю ваза упала на пол и разлетелась на кусочки.
-Что ты наделал! – сентиментальная мама подскочила к осколкам, схватила один из них с надписью «свадьбы», разревелась и попыталась из них вновь собрать вазу.
-Мам, не плачь. Я тебе новую лучше куплю.
-Она нам с папой на День свадьбы подарена… - мама отвернулась от меня, всхлипнула и едва слышно пробормотала, - что ж ты наделал, гаденыш.
Алешка снова закричал, и как же мне хотелось накрыть его чем-нибудь в этот момент, чтобы не слышать противный звук.
Ко мне подошел Олежка с румяными щеками, посмотрел на меня, обошел вокруг и вновь встал передо мной.
-А ты чего без санок?
-У меня их нет.
-Возьми, прокатись, – Олежка протянул санки. «Вот это настоящий друг», - подумалось мне тогда. Я с радостью вцепился в санки, забрался на горку, сел и ждал момента, чтобы с ветерком и криком радости съехать вниз.
«Вот оно счастье и состояние мира», - не переставал повторять я.
-Ну, чего не едешь? Давай! – кричал снизу маленький Олег, помещающийся между моими указательным и большим пальцами.
-Не торопи меня!
-Я тоже еще хочу покататься, а скоро домой надо будет идти. У меня уже мама вышла на улицу. За мной вышла. Сейчас, мамочка, бегу уже. Пару раз прокачусь только еще.
-Хорошо, сынуля. Я жду тебя, – послышался голос мамы Олежки.
«Хорошо, сынуля…я жду тебя», - повторил я, оттолкнулся ногами и покатился вниз. В лицо ударил приятный морозный ветер вперемешку с крупинками снега. Я открыл рот от удовольствия и закрыл глаза. Я мчался с невероятной скоростью по снежной горе, убегая от гонящейся за мной снежной лавины...
-Куда ты едешь! – завопил Олежка.
Не успел я опомниться, как санки налетели на деревянную перегородку, я улетел вперед, ударился лицом о кирпичную стену и распластался на снегу. Передо мной все плыло, и я не мог сообразить, что оторвало мне – ногу или руку? Может голову? Она болела больше всего. Но если оторвало голову, тогда бы она не болела, а лежала мертвая. Значит, голова на месте. Сдернув перчатку с руки, я дотронулся до своих зубов и понял, что двух передних только что лишился.
-Смотреть надо, куда едешь, - подошел Олежка, схватил сани и, передумав кататься, побежал к маме.
«Вот гад…», - сделал я вывод о своем новом друге.
Дети стали расходиться по домам. Начало смеркаться, на уличных столбах загорелись желтые фонари, а я продолжал искать два передних зуба, чтобы потом вставить их обратно, как постоянно делает это дедушка.
-Это что кровь? – послышался голос.
Я обернулся – передо мной стояла маленькая девочка в сиреневом комбинезоне и красной шапочке с помпончиком.
-С тобой все хорошо? Может, скорую помощь вызвать? У меня мама врач. А папа у меня.., - девочка задумалась и через несколько секунд продолжила, - в общем мама у меня врач.
-Спасибо не надо, – прошепелявил я, встал, отряхнулся от снега и попытался вспомнить, в какой стороне мой дом.
-Я тебя знаю, ты из шестого подъезда, правильно
-Из шестого?.. Да, из шестого.
-Меня Аня зовут. А тебя?
-Дима.
-Пойдем, я тебя провожу. Тебя мама сильно будет ругать?
-За что?
-Ты куртку испачкал, и зубы где-то потерял. Может, все-таки лучше к моей маме пойдем, она тебя вылечит.
В тот поздний для меня вечер я не пошел домой – это должно было быть уроком для моих родителей, у которых был редкий талант – имея двух детей, иметь одного.
Мы вошли в пятый подъезд и поднялись на второй этаж. Аня постучала и вскоре темная площадка залилась ярким домашним теплым светом, какой никогда не горел у меня дома.
-Здравствуйте. А вы у нас кто? – вышел навстречу папа Ани в домашнее халате.
-Пап, это мой друг Дима. Дима – это мой папа. Дима проходи, - на одном дыхании протараторила Аня.
Пап отошел в сторону, я перешагнул порог, присел на табуретку.
-Он упал, посмотрите, что с ним. Ведь вы врачи.
-Я не такой врач, я психиатр, дочка, это совсем другое, – папа Ани присел, дотронулся руками до моего лица и попросил открыть рот. – Так... Зубов ты лишился, но ничего страшного. Они все равно молочные, вырастут другие. А вот ссадину и рану на губе надо обработать. Аня, сними сапожки, принеси зеленку из ванной… и вату. А мы пока разуемся. Хочешь морковного сока? Я только что приготовил. Давай куртку снимем, хорошо?
В прихожую прискакала Аня, держа в кулаке пузырек с зеленкой и ватой.
-Так, Дима, давай пройдем на кухню. Там и света больше.
-А где ваша мама?
-На дежурстве.
Папа Ани посадил меня на стул, попросил меня быть мужчиной и аккуратными движениями прижег мне ушибы. Было неприятно, даже больно, но, зная, что на меня смотрит Аня, я изо всех сил пытался держаться и не издавать ни малейшего звука.
-Настоящий мужчина, - похвалил отец моего нового друга.
Я гордо посмотрел на Аню. Она улыбнулась и, застеснявшись, отвернулась в другую сторону.
-А что такое «на дежурстве»? – спросил я у Аниного папы.
-Это работа такая, она врач, работает в больнице. И если кому-нибудь станет плохо, она приедет, - услышал я объяснение.
-Мне ведь сейчас плохо. Почему она не приезжает?
-Кому-то значит еще хуже.
-Кому может быть еще хуже? – воскликнул я.
-Кому угодно. Давай мы лучше с тобой сока попьем.
Анин папа выставил на стол три бокала, налил в них свежевыжатого морковного сока. И мы принялись втроем пить.
-А у вас есть еще дети? – спросил я.
-Нет, только Анечка, – папа погладил ее по голове. И я видел ее счастливое лицо. Когда меня в последний раз папа гладил по голове? В ту субботу он нашлепал меня по попе из-за того, что я назвал Алешку гаденышем, а в воскресенье я стоял в углу целых полтора часа, пропустил свои мультфильмы, потому что кинул Алешкины штаны в унитаз. Почему у меня есть брат? Почему я не один, как Аня, почему к моему приходу не делают морковный сок, который, как оказалось, очень даже вкусный. Почему?
Мама выбежала на улицу в тапочках и домашнем халате, побежала к горке в поисках меня. Никого не застав, она помчалась к соседнему подъезду, у которого стояли взрослые парни и курили сигареты, спросила, не видели ли они маленького мальчика, на что те вместе отрицательно покачали головами и продолжили, наблюдая за разгорающимися красными угольками, втягивать неприятный запах дыма.
-Дима! Дима! Ты где? – кричала она. – Дима! – голос ее смешивался с шумом ветра, залетал в арку и таял. – Дима!
Знал бы, как меня искала мама, может быть, я и не стал делать того, что сделал на первый День рождения Алешки.
-А тебя мама не потеряет? – спросил папа Ани.
Я был смышленым мальчиком и понимал, что в гостях в позднее время долго не сидят. Тем более после подобного намека. Я качнул головой, поблагодарил за гостеприимство, попрощался с Аней, оделся, папа проводил меня до двери.
-Ты где шлялся? – зарыдала мама, увидевшая меня, выходящего из подъезда. – Ты знаешь, сколько времени?!- кричала на весь двор она. Парни, курившие сигареты, засмеялись, и мне стало стыдно. – Вот тебе папа такого ремня устроит! Пошли! – мама схватила меня за капюшон и повела домой. А дома меня ждали папа, его ремень, постоянный плач Алешки, отмененный показ мультфильмов перед сном, пение мамы колыбельной для своего любимого сыночка и темная, одинокая комната…
Лю-лю, лю-лю, баиньки,
Да в огороде заиньки,
Зайки травку едят,
Детям спят велят…


•Желания исполняются•

Этот день был для всех наших членов семьи особенный. Проснувшись, я подошел к окошку, отдернул шторы – от замерзшего стекла выступал на мое согретое под одеялом тело холод. На градуснике показывало минус двадцать семь.
Сегодня День рождения Алешки…
В первую очередь, это был праздник для моих родителей. Радоваться они начали еще за несколько дней, раздумывая, что можно будет купить младшему сыночку. Как казалось мне, Алешке было все равно, что ему подарят и подарят ли вообще, да и откуда ему знать, что такое День рождения? Другое дело – я. Мне уже шесть лет, и я умею по-настоящему радоваться подарку в отличие от этого нытика. Несмотря на отсутствие каких-либо подарков для меня или же привилегий на протяжении всего дня, какие постоянно предоставлялись Алешке, день этот для меня был тоже особенным. Подарки, предназначенные моему брату, по причине ненадобности окажутся, в конце концов, после долгих споров с мамой и папой в моих руках. Возможно, папа решит подарить Алешке санки, и тогда вечером я с гордостью смогу выйти на горку, бросить надменный взгляд в сторону Олежки и кататься, сколько мне влезет.
-Дима, Дима! – послышался голос мамы с кухни, и я послушно последовал зову.
Алешка еще спал, издавая смешные звуки, похожие на журчание воды, папы не было дома, а мама трудилась на кухне, пытаясь приготовить что-то вкусненькое к вечеру, чтобы отметить столь знаменательное событие.
«Интересно, что готовила мама на мой первый День рождения?»
-Слушай, сними Алешкины вещи с веревки и убери их в комод. Не успеваю, на работу надо сбегать, – торопилась мама, переставляя кастрюли на плите, словно играла в шахматы сама с собой.
Я сложил аккуратно вещи в комод и пошел обратно к маме, чтобы получить новое задание, но замер на месте, увидев рядом со спящим Алешкой в кроватке большую красочную открытку с надписью «Любимому сыночку». Во мне закипела злость. Схватив открытку, я попытался прочитать: «Любимому сыночку Алешке… Вот и твой первый День рождения…»
-Дима, где ты там бродишь? Мне нужна твоя помощь! – послышался вновь мамин голос. Я вернул открытку на место и подошел.
-Я сейчас уйду. Папа скоро придет. Сможешь один посидеть с Алешкой минут двадцать? - продолжила мама, увидев меня, стоящего возле холодильника с полным ненависти лицом, но не обратив на это внимания.
-Смогу, мама. Смогу.
Вскоре мы остались с Алешкой в квартире вдвоем. Я прикрыл дверь в комнату, где он спал, а сам пошел смотреть мультфильмы. Постоянно поглядывая на стоящий возле телевизора на столике будильник и высчитывая двадцать минут, через которые должен прийти папа.
Раздался громкий плач. Я подпрыгнул, встал посреди комнаты, как вкопанный, и не мог сообразить, что мне сейчас делать? Где же папа, почему он не приходит? Алешка продолжал рыдать. Набравшись смелости, я вошел к нему. Его припухшее от слез красноватое личико скорчилось, слезы не переставали стекать по бархатистым щекам.
-Прекрати плакать, - сказал ему я, отчего крик еще усилился. – На вот, возьми игрушку.
Я положил на него мягкого зайчика, плач прекратился, и я со спокойной душой вернулся к своим мультфильмам. Алешка снова разрыдался, я не хотел больше к нему идти, взглянул на часы – до папиного прихода оставалось минут десять, прибавил громкость на телевизоре и продолжил смотреть мультфильмы. Но Алешкин плач перебивал голоса любимых моих персонажей, не давал мне сосредоточиться на меняющихся картинках в телевизоре. Я соскочил, подбежал к Алешке, схватил лежащее рядом покрывальце, накрыл его лицо целиком. Из-под одеяла доносился глухой стон брата. Руки мои дрожали, маленькие ножки Алешки судорожно бились о кроватку, а я не переставал повторять: «Помолчи! Помолчи!»
-Всем привет! – послышался папин голос в прихожей. Я отпрыгнул с одеялом в сторону, наткнулся на игрушки Алешки, лежащие на полу, и упал. В комнату вошел папа, посмотрел на проснувшегося и не переставшего плакать Алешку, на меня, вцепившегося в одеяло, с багровым лицом. – Ты будто приведение увидел, Дима. Как дела? Алешка плакал?
-Плакал. Я пришел проверить его, - неуверенным, дрожащим голосом произнес я. – Решил укрыть его одеялом.
-Молодец. Ты ведь его брат старший, ты должен за ним присматривать. Ты ведь его защитник, - пропел папа, взяв на руки Алешку. Брат успокоился, папа вышел из комнаты.
-Смотри, что я ему купил, – вернувшись, папа держал в руках большого белого медведя. На этом особенный для меня день закончился. На что мне мягкая игрушка, тем более таких размеров? Да и нужна ли она Алешке, что он с ней будет делать? Будет этот медведь волочиться по полу, собирая пыль, Алешка изредка на него будет заползать, скатываться, ударяться головой об пол, рыдать и просить маму утешить его. Почему папа не купил санки? Как я пойду сегодня на горку? Ведь с Олежкой я больше не дружу.
«Ты должен за ним присматривать. Ты ведь его защитник», - вспомнил я недавно сказанные слова папы. Защитником быть интересно. Когда Алешка будет гулять и на него нападут злые мальчишки с соседнего двора, я встану между ними с сжатыми кулаками и не дам его в обиду. Приду домой и с гордостью скажу: «Спас я вашего любимого сыночка, теперь хочу соку морковного, санки, зубы, как у дедушки, мультфильмы, и чтобы свет ночью у меня в комнате горел».
Список моих пожеланий был большой, но Алешка не ходил один гулять, а значит защитником мне не быть и исполнению желаний тоже.
Кроме одного…
-Дима, иди сюда, - позвал меня папа. «Ну что ему еще от меня надо?» - с мыслью пошел я к нему. Дверь в квартиру была открыта нараспашку, я замер от увиденного – папа завозил в квартиру машину. Настоящую красную машину с рулем, колесами, сиденьем и педалями.
-Ты ведь давно хотел такую машину. Садись! – воскликнул папа, хлопнув рукой по пластмассовому сиденью.
«Это гораздо лучше санок! Сдались мне эти санки, когда у меня есть настоящий автомобиль».
Я запрыгнул в машинку и покрутил в разные стороны руль.
-Пап, спасибо! – отблагодарил я за подарок.
-Давай заезжай в свою комнату. Посмотрим, как ты умеешь ездить.
Я понял – вот оно счастье и состояние мира. Никакой Алешка или Олежка, ни отсутствие санок или недостаточность внимания родителей не смогут помешать теперь моему блаженству. Я лихо начал вертеть педали. Машина тронулась с места, и я поехал в свою комнату. Я долго не мог оторвать от нее взгляда, пытался рассмотреть каждую ее деталь. По телевизору давно уже шли мультфильмы, но я решил, что их смотрят только маленькие детишки, вроде Алешки или Олежки, а такие, как я, состоявшиеся уже личности, должны изучать автомобили.
На протяжении всего дня я катался на машинке, несколько раз прокатил проснувшегося Алешку, завез ее в комнату, проверил колеса, как делают водители грузовиков, стуча ногой по шине, нырнул в кабину, задним ходом развернулся, едва не врезавшись в шифоньер, выехал и помчался на кухню, где папа продолжил мамину готовку. Пахло банановым тортом. Это лучшее блюдо моего папы, и мы всегда ждали его с нетерпением каждый праздник.
-Ну что, не весь еще бензин сжег? – посмеялся папа.
«А разве там есть бензин? Круто… Моя машина на бензине…»
Я деловито вышел из машины, подошел к заднему крылу, сделал движение рукой, словно открыл бензобак, прищурился и всмотрелся в красную краску машины, будто заглянул внутрь бензобака.
-Нет, еще на пару километров осталось.
Вернувшись за руль, я поехал с кухни задом и наткнулся на какую-то преграду. Преграда громко сказала:
-И что это за ралли ты в доме устроил?
Обернувшись, я увидел маму, стоящую и недовольно смотрящую на меня. Улыбка и гордость с моего лица спали.
-Я весь день полы мыла, пылесосила, а ты теперь на машине по квартире разъезжаешь. Вы хоть ей колеса протерли?
Папа виновато пожал плечами.
-Так, давай заезжай на своем драндулете в комнату, и пусть там стоит до весны. На улице будешь кататься. Нечего пол портить.
Папа не бросился защищать меня, а молча согласился с мамой. На этом моя взрослая жизнь закончилась. Я вдруг вспомнил про мультфильмы, про неподаренные санки и Олежку, благодаря которому лишился двух передних зубов.
Машина едва поместилась между кроватью и телевизором, и лежа ночью, глядя в темноту, я глубоко вдыхал запах свежей пластмассы, резины и краски, пытался дотянуться до руля рукой и крутануть его, представляя, что сижу за рулем.
Каждый день я засыпал с надеждой, что завтра уже будет весна, и я смогу вывезти свой автомобиль на улицу и с важностью проехать по двору.
Но весна не приходила, словно ее отменили. «А ты что не видел? По телевизору передавали в новостях – весны не будет», - отвечала мама на мой ежедневный вопрос о том, скоро ли наступит весна. Я, конечно же, ей не верил, не полным дураком все-таки был, молча брал тряпочку, смачивал и аккуратно, чтобы не попортить краску, протирал пыль с машины.

•Гайка•

Как-то вечером папа принес домой большую коробку, положил ее на пол и выдал:
-Вот, качели купил. Как думаете, понравится Алешке?
Мама заинтересованно начала распаковывать коробку. Я стоял поодаль, наблюдая за действиями мамы и размышляя об её неравноправном делении подарков на «дом» и «улица». «Качели должны висеть на детской площадке, так зачем папа притащил их сюда? Чем помешал им мой автомобиль?» Из открытой коробки показались кофейного цвета прочные канаты, металлические крепления и красное деревянное сиденье. «Зачем нам в доме эти качели?»
-Здорово! Давай их прикрутим к дверной коробке Диминой комнаты. Они все равно ему не помешают. Алешке обязательно понравится, - радовалась мама.
-Не помешают? – переспросил я, но меня никто не услышал. – Как это не помешают? Помешают. Еще как помешают. Крепите в другом месте.
-Ты сейчас их прикрепишь? – спросила мама папу.
-Конечно. Это же недолго.
-Крепите в другом месте, – упорствовал я. Но меня словно не было в доме. Папа достал из коробки качели, разложил их на полу, вытащил сверток с гайками, болтами и разными мелочами для крепления. Оказавшись в беспомощном положении, не имея больше сил противодействовать, я уселся рядом, пытаясь помочь папе повесить их на дверной коробке моей комнаты.
Но умные мысли долго не заставили меня ждать. Осторожным движением руки я просунул кулак в полиэтиленовый мешочек и схватил гайку, предназначенную для крепления канатов, и сунул ее в карман. «Фиг вам, - подумал я, - хотите вешать, вешайте в другом месте». Пока папа ничего не заподозрил, я вошел в комнату, сел на кровать и принялся думать о том, как надежнее спрятать недостающую частицу нового подарка для Алешки. Более подходящего места, чем кармашек моих штанов, я не нашел. Сделав дело, я вернулся к папе, чтобы он не уличил меня в коварном поступке, и принялся с умным выражением лица помогать ему, зная, что на определенном этапе работа приостановится.
-Так, Димка, не могу гайку найти. Нигде не видишь? – шаря руками по полу, спросил папа.
-Нет, пап. Давай поищем, - я стал искать гайку, но поиски оказались тщетными.
-Странно, куда она могла деться?
-Может, ее и не было вовсе. В магазине обманули?
-Да нет, закатилась, наверное, куда-то. Пойду другую найду.
Папа ушел в кладовую комнатку, где в деревянных коробочках лежат всякие запчасти, болты и гайки, отвертки и многое другое. Я расстроился, если папа ушел в кладовую комнату, значит, он обязательно что-нибудь найдет. Там у него есть все. Когда мне было четыре года, он каждый день оттуда вытаскивал конфетки и угощал нас с мамой. После рождения Алешки он стал вытаскивать оттуда молотки, шурупы, винтики, но никаких конфеток.
Я вернулся в комнату, теперь мне было все равно, прикрепит ли папа эти качели или нет. «А может они и мне понравятся?» - с этой мыслью я успокоился, но гайку отдавать не решился, дабы не получить ремня или не простоять весь показ мультфильмов в углу.
-Нашел, сейчас доделаю, – радостно сказал папа, прикручивая крепления для каната.
«Алешка будет редко качаться. А мне все равно весны ждать. С качелями веселее», - подумал я, включил телевизор и удобно разместился в кресле.
Во дворе собрались ребята и стали лепить снежную бабу. Я не хотел к ним идти и, сидя на подоконнике, наблюдал за своими сверстниками. Олежка скатал самый большой ком, выставил его за основу и вальяжной походкой пошел делать второй. К играющим ребятам подошла Аня, девочка, пьющая каждый день морковный сок, и тоже стала помогать.
-Мам, я пойду на улицу, там все гуляют, – вдруг я загорелся желанием, быстро натянул на себя штаны, совсем позабыв о лежащей в кармане гайке.
-Хорошо, только не долго. Через час вернись, ужин будет готов.
Пока я собирался и спускался, дети перестали лепить снеговика: одна их часть перешла на горку, другая стала играть в снежки.
-Привет, Дима, - поздоровалась со мной Аня.
Я молча кивнул головой.
-Будешь с нами играть? – подошел ко мне Олежка.
«Наверное, он все-таки сможет быть мне другом»
-Мы на две команды поделились. Нас трое,- продолжал Олежка, показывая на Аню, держащую в руке снежок, на стоявшего парня в очках, на себя. – Будешь четвертым?
-Буду, - уверенно ответил я.
-А вон там, - показал за снежную стену Олежка, - наши враги. Там Борька с первого подъезда. Сильно его не лупи, брат у него старший. Ваньку и Сашку можно! Ну что, начали? – прокричал Олежка, и в нас со стороны ледяной крепости полетело множество снежков. Очкарик сразу же упал на спину, укрыв лицо руками, и захохотал. Анька побежала в бой. Ей не страшно – у нее родители врачи. А у моего папы широкий ремень. Я налепил снежки, рассовал их по карманам и двинулся в наступление с правого фланга, чтобы застать противника врасплох. Олежка пытался захватить крепость с другой стороны, но, получив отпор от врагов, укрываясь от летящих снежных снарядов, покинул поле боя, чтобы отдышаться и запастись боеприпасами. Я присел на корточки. Над моей головой со свистом пролетели ядра требушет. Вскочив, я бросил несколько снежков, тем самым свалив наповал Борьку и Ваньку.
-Ха-ха! – раздался радостный смех Ани. Аня ловким движением перескочила через стену крепости и закидала Сашку снежками. Все трое оставили крепость. К нам подбежал Олежка, и мы втроем не переставали радоваться нашей победе, вскоре о которой пришлось позабыть, чтобы не проиграть очередное сражение. Сотни стрел катапульт повалили с ног Олежку, мы с Аней укрылись за стеной. Борька приближался к нам с левого фланга, я собрал комок побольше и запустил его в захватчика. Борька упал и закричал на весь двор. Все замерли и позабыли о сражении. Мы подбежали к Борьке, следом к нам подскочили родители, гулявшие рядом.
-Боря, Боря… - присев на корточки, говорила примчавшаяся мама. – Что с тобой случилось? Убери руки, дай я посмотрю.
Борька перестал кричать, но продолжал издавать приглушенные вопли, не убирая рук от лица.
-Прошу тебя, сынуля, убери руки, дай посмотрю, что случилось? – мать Борьки убрала руки от его лица и произнесла. – Господи.
Совсем забытая гайка в кармане моих штанов выпала, я, не заметив, смешал ее со снегом и запустил в захватчика крепости.
Кто-то позвал моих родителей. Борьку приподняли и понесли домой с разросшимся синяком вокруг правого глаза.
-Смотрите, - присел какой-то мужчина и поднял со снега железную гайку. – Вот что этот мальчик в снежок засунул.
-Не мог этого мой сын сделать, – пыталась защитить меня мама. – Случайно ведь, случайно, - голос ее дрогнул, и она, не сдержавшись, заплакала.
-Мой сын чуть глаза не лишился, - навзрыд ревела мать Борьки.
-Надо же додуматься положить такой предмет, - держа в ладони гайку, измеряя ее вес, осудил мужчина. – Как же вы воспитываете своего ребенка?
-Не надо учить меня, как воспитывать! – закричала мама.
-Дорогая, успокойся, пойдем домой.
Борьку унесли домой, Аню забрали родители, Олежка посмотрел осуждающим взглядом на меня и едва слышно прохрипел:
-Смотреть надо, куда кидаешь.
Мне не хотелось плакать. Мои глаза были на месте, а до глаз Борьки мне не было никакого дела. Мы вернулись домой, а на следующий день после совещания родители решили отправить меня к бабушке с дедушкой.
«Ну и пусть остаются жить втроем. Бабушка меня всегда любила и будет любить. А какие у нее вкусные пирожки…», - решил я для себя и уснул.


•Другая жизнь•

Жизнь у бабушки с дедушкой оказалась не такой сладкой, как представлял я в последнюю ночь пребывания дома. Меня разместили на старом твердом диване в маленькой комнатушке. В комнате через стенку, откуда доносился тяжелый храп, спали дедушка и бабушка. После нескольких попыток уснуть я включил свет и несколько раз прошелся по комнате, уставленной различными предметами мебели, которые уже давно не функционировали, но и не могли быть утилизированы по причине сострадания бабушки. Точно так же, как и в папиной кладовой комнате, здесь можно было найти, что угодно – оранжевую клизму, барометр, клубки ниток разных цветов, старые фотоальбомы с неизвестными мне людьми, механические настольные военные часы с тремя циферблатами
Под утро я попытался уснуть, обхватив рукой привезенного с собой Персика, и только начал видеть сны, как раздался командный голос бабушки:
-Подъем! Вставай, будем делать зарядку!
Я не реагировал на бабушку, закрылся с головой одеялом и попытался вернуться в только что снившийся сон.
-Подъем! – прогудела бабушка и сдернула с меня одеяло. В комнате не пахло вкусными пирожками. Ни пахло ничем вкусным, кроме лежащих старых вещей. Бабушка взяла меня за руку и приподняла, слипшиеся веки глаз едва приоткрылись, и я увидел на полу две маленькие зеленые гантели.
-Пора делать зарядку. Вставай!
Мне пришлось встать, несколько раз присесть, отжаться от пола. Бабушка расставила ноги на ширине плеч и несколько раз наклонилась вперед, затем – вправо и влево.
-Позанимайся гантелями, а я тебе пойду кашу сварю.
Бабушка ушла. Меня хватило на один лишь взгляд на зеленые гантели. Я добрел до кровати, рухнул и уснул.
Жизнь у бабушки была другой. Несмотря на то, что у нее был телевизор, она разрешала включать его только тогда, когда сама собиралась смотреть. Она не объяснила мне, почему она так делает, но мне казалось, чтобы я не смог увидеть чего-нибудь лишнего, что могло, как говорит дедушка, травмировать мою психику.
Здесь не было моего автомобиля, не было игрушек, не было криков Алешки, прикрученных к дверной коробке качелей, суетливой мамы, запоздалого, пропитанного запахом будничного напряженного дня папы. Здесь не было ничего, кроме дедушки, шаркающего по квартире, снимающего на ночь вставную челюсть и всю ночь храпящего, спортивной бабушки, отказывающейся печь мне пирожки, старых неприятно пахнущих вещей и радио на подоконнике, постоянно издающего непонятный скрежет, словно по нему передавали зашифрованные сообщения с другой планеты.
Через несколько дней я упросил бабушку отпустить меня погулять. Во дворе дома стояло небольшое здание с надписью «Детский клуб «Факел», криво написанной масляными красками на фанере и прикрепленной высоко над дверью, под фонарем. В «Факеле» было четыре комнаты: в первой, самой большой, ребята постарше играли в настольный теннис, во второй располагался шахматный клуб; третья комната – обычно пустовала, туда иногда сбегались все те, кому не хватило места в предыдущих двух комнатках, чтобы полепить из пластилина, собрать конструктор или что-нибудь еще, а в четвертой постоянно сидел Роман Анатольевич, пенсионер, следивший за порядком в «Факеле» и выдававший ракетки, мячики и прочий инвентарь.
-А можно мне сыграть? – долго наблюдая за игрой в настольный теннис, спросил я ребят лет одиннадцати.
-Что? Маленький еще, не мешай, – важно ответил один из них.
-И что, если я маленький? Думаете, играть не умею? Что же здесь сложного!
Ребята посмотрели на меня с ухмылкой, и один из них протянул ракетку. Играть в настольный теннис оказалось не так уж и просто. Пропустив несколько десятков подач, я был удален из игры. К теннису я больше не подходил. Шахматы и шашки меня не привлекали. Да и стоило торчать в этом «Факеле», чтобы разыграть партийку с асами этого никудышного вида спорта, с позором проиграть и уйти? Ведь я мог, не выходя из дома, достать из-под запылившегося дивана шахматы, попросить посоперничать со мной дедушку и, воспользовавшись его старческой невнимательностью, переставить фигуры на нужные клетки и выйти из-за стола победителем! А вот пластилина и прочего хлама, который был в детском клубе, у бабушки не было. Хлама у нее было навалом, но он мне был не интересен. Кроме военных часов дедушки, до которых я добрался немного позже…
«Факел» перестал меня интересовать через несколько дней, и тогда я принялся за исследование комнатки, которую выделила мне бабушка по переезду. Самая интересная, на мой взгляд вещь, которую я там нашел, – это были военные часы с тремя циферблатами, показывающие каждый по отдельности: секунды, минуты и часы. В них не было ничего особенного, они всего лишь были воспоминаниями деда о военной службе. Для меня они ничего не значили, я мог их крутить, пытаться разобрать, зная, какого бы я результата не достиг, он меня не огорчит. С помощью металлической пластинки, которую тоже нашел в одном из ящичков, я отколупал стекло от одного циферблата и выгнул стрелку. Только это можно было с ними сделать. Вечером мне сильно попало от бабушки, и меня перевели в ее комнату.
-Дедушка будет теперь в той комнате спать. А то еще что-нибудь сломаешь, вандал юный. А ты со мной на кровати спать будешь.
Я не хотел спать с бабушкой на кровати. Разве мог я, взрослый человек, успевший за свою жизнь уже поездить на машине, побывать в сражении за захват крепости, сразить на повал своего неприятеля, раздеться до трусов и лечь с бабушкой.
-Баб, я могу описаться ночью, - придумал я причину, чтобы не спать с бабушкой.
-Ничего страшного, мы тебе клеенку постелем. А я от тебя подальше отодвинусь, меня не заденет, - посмеялась бабушка. Так и легли.
Всю ночь подо мной неприятно хрустела твердая клеенка, и мне приходилось терпеть. При малейшей попытке ее убрать из-под себя, бабушка, словно она вовсе не спала, а просто лежала с закрытыми глазами, крепко хватала за ближайший конец клеенки и ворчала:
-Что ж ты все возишься? Не смей ее убирать. Что мне потом матрац выкидывать? Спи давай, - и снова бабушка погружалась в свой странный, весьма чуткий сон, а я продолжал лежать на клеенке под тонкой простыней, ругая себя за то, что попытался обмануть бабушку. С тех пор я не старался обвести ее вокруг пальца, зная, что рискую сам оказаться в дураках.
Вообще, дружить с бабушкой мне нравилось. Несмотря на разные трудности, мы находили с ней общий язык.
-Дима! Дуй бегом на кухню! Каша стынет! – кричала бабушка.
-Деда, давай потом доиграем, - брал я тайм-аут в игре в шахматы и брел на кухню. Дедушка охотно соглашался, доставал из ящика стола портсигар, вытаскивал оттуда одну папиросу и выходил на балкон.
-Это манка? – взглянул я с брезгливостью на тарелку.
-Да. Садись, кушай.
-Я не буду это! – капризничал я.
-А кто тебя спрашивает! Садись, не нервируй меня, - краем фартука вытирая пот со лба, говорила бабушка.
-Не люблю манную кашу. Ее никто не любит! Пусть дедушка ест. Деда, тебя бабушка зовет, кашу манную есть! – собрался бежать я из кухни, как бабушка ухватила меня за талию, приподняла и поставила на стул.
-Не буду! Не буду! Не буду! – вертелся я в разные стороны. Бабушка села рядом со мной, перегородив мне выход, взяла ложку, зачерпнула в нее жидкость и поднесла к моему рту.
-За маму ложку!
-Не буду!
Но сколько бы я не сопротивлялся, каша была съедена. Недовольный, я возвращался к дедушке, садился за стол, и мы продолжали игру.
Больше всего мне нравилось в бабушке то, что мы могли с ней разговаривать на любые темы. Сидя по вечерам перед телевизором, я осторожно ерзал на скрипучем диване, чтобы не издавать сильный скрежет и не раздражать дедушку, молча читавшего газету, с нетерпением ждал рекламы на канале, чтобы воспользоваться бабушкиным «ничего не деланием» и узнать что-то для себя новое.
-Баб, а кто такой гаденыш? – однажды в один из таких вечеров спросил я. Дедушка поднял взгляд и посмотрел на меня поверх своих очков с толстыми линзами.
-Ты где услышал это слово? – поинтересовался дедушка. Бабушка сидела в раздумьях. И я уже начал сомневаться в ее мудрости. Дедушка не переставал меня пытать вопросами, отложил в сторону газету и, как мне показалось, начал вытаскивать из петлей брюк тоненький ремень из искусственной кожи.
-Тебя кто назвал так? Это мальчишки в «Факеле»? Кто именно? Поди Женька белобрысый. Я его отца знаю. Тот еще пьянчуга. Значит, Женька. Он, наверное, еще не такие слова знает. Как он тебя еще называл?
-Не он это, дедушка. Я по телевизору слышал, - соврал я, чтобы не выдавать маму.
-Как же по телевизору…, - проворчал дедушка, достал из кармана портсигар и начал нервно покручивать его двумя пальцами. – Хотя сейчас по телевизору тоже еще не то говорят. А я тебе говорил, Нина, что не надо ребенку так много телевизор смотреть. Кем он станет после твоих передач?
-Да прекрати ты брюзжать! Вот разошелся! – вскочила бабушка. – Не надо мой телевизор осквернять! - загородила бабушка собой пластмассовый ящик с разноцветными бегающими картинками. – Он тут ни причем! Ты читай свои газетенки! А телевизор мой не обижай! А гаденыш не такое уж и бранное слово! Вот разошелся! Котят гаденышами называют! Вспомни, как ты нашего бедолагу по квартире гонял и называл его так! Но ты, Дима, не бери со своего деда пример. Он в этой жизни мало что понимает. Ты меня всегда слушай, тогда не пропадешь в этой жизни.
-Ты хоть что такое внуку говоришь? – начинал злиться дед. Его морщинистое лицо залилось кровью. В слегка дрожащие губы он вставил папиросу и пошел из комнаты. У двери он остановился и еще раз посмотрел на бабушку. – Как он потом ко мне относиться будет? Башка у тебя есть на плечах? – дедушка махнул рукой и вышел из квартиры.
-Не обращай внимания. Покурит – успокоится. А что я такого сказала? Ничего же обидного, - успокаивала сама себя бабушка. – Начал здесь расследование проводить. Кто, где, когда. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Ну и что, что услышал, что теперь, не жить? Ты просто Дима не старайся употреблять такие слова. Хорошо?
Реклама уже закончилась, и продолжался фильм. На дедушку я не злился и плохо о нем не думал. Скандал был в принципе исчерпан, оставалось сказать простое, но многозначащее слово:
-Обещаю.
Бабушка включила звук, и мы продолжили смотреть фильм. Вскоре пришел дедушка, как ни в чем не бывало сел в кресло, взял газету, несколько раз покосился на бабушку и вернулся к чтению газеты.
За следующие две недели проживания у бабушки ничего интересного не произошло. Я привык к их старому радио. Перед обедом, пока бабушка трудилась на кухне, я сидел на стуле у окна и слушал диктора со специфическим тонким голоском, рассказывающего разные сказки. Я совсем забыл, что значит сидеть в своей комнате или же выполнять нескончаемые приказы своей мамы. Алешку я вообще перестал помнить, словно его и вовсе не было в этой жизни. Каждое утро я рано просыпался и делал зарядку, боюсь признаться, но я даже подружился с зелеными гантелями и на удивление бабушки и на спор с дедушкой поднимал их огромное количество раз уже через полторы недели. «Вот ведь какой богатырь растет», - не переставала восхищаться моими успехами бабушка, и это мне льстило. В «Факел» я зашел еще один раз, попытался сыграть в настольный теннис, но, больно схлопотав в глаз теннисным шариком, немедленно со слезами оттуда удалился и остальное время обходил детский клуб стороной.
По вечерам мне звонили родители, узнавали, как мои дела, но я настолько был обижен за их предательство, что разговаривать не было никакого желания. Я еле сдерживался от слез, передавал трубку бабушке и уходил на кухню слушать радио. Потом мы садились с дедом друг напротив друга и разыгрывали пару партий в шахматы. Моя уверенность в его старческой невнимательности опроверглась после первой же неудачной попытки передвинуть фигуры на нужные клетки, после чего я проигрывал, но честно играл. Перед сном бабушка пыталась прочесть мне сказку, каждый раз я не успевал дождаться конца, засыпая на неприятной клеенке.
В начале марта за мной приехали родители. Я очень хотел домой. Но гордость не позволяла признаться в этом:
-Не поеду! – кричал я, ухватившись за юбку бабушки. – С бабушкой и дедушкой останусь. У вас Алешка есть. А у них никого нет, - продолжал я набивать себе цену. – Не поеду! Не поеду!
-Дима, что же ты не соскучился разве? – присел на корточки передо мной папа и попытался обнять. Я не собирался обниматься с предателем и отскочил назад.
-Я говорю, останусь здесь! Никуда не поеду!
-Дима, мы ведь тебя очень любим. Пойми, после того случая, мы больше никак не могли с тобой поступить. Поехали домой, – помогала уговаривать меня мама.
Вот он момент для выставления ультиматума. Лучше было не подыскать.
-Вы никогда мне сок морковный не делаете! А я люблю сок морковный. Бабушка мне каждый день его делала, правда, баб! – дернул я бабушку за юбку в надежде, что она мне подыграет.
-Делала, – ответила бабушка. – Не то, чтобы каждый день, но старалась, как можно чаще.
-Да откуда же мы знали, что тебе нравится морковный сок. Ты б сказал, Дима, что же нам моркови жалко, - сказал папа.
-Если у вас моркови мало, у меня ее навалом, могу вам дать, - уходя на кухню, произнесла бабушка.
-И санок у меня нет. У всех нормальных людей есть санки, а у меня их нет. Чем я хуже Олежки из четвертого подъезда? Дед меня катал на санках. Специально у соседа просил. Стыдно ему было или нет, шел и брал для любимого внука санки! – про деда я мог говорить что угодно, его все равно дома не было.
-На машинке не разрешаете кататься! – продолжал я. – Что же это за жизнь такая, собачья? Не поеду я никуда. С бабушкой останусь. И с дедушкой. Они меня любят, – я опустил голову и начал водить носком по полу, вычерчивая на нем невидимые круги, в ожидании, что мама и папа ответят.
-Дима, будешь ты кататься на своей машинке. Снег уже почти весь растаял. Еще неделька и катайся на здоровье, - сказал папа. – Я тебе, кстати, там сирену, как у милицейских машин, установил.
«Сирена - это круто, - подумал я - пусть и без морковного сока».

•Что делать? •

По возвращению домой первое, к чему я подошел, была Алешкина кроватка. Я нисколько по нему не соскучился. Но долг брата звал. Особенно если в спину сверлили глазами родители, говоря: «Подойди, поздоровайся со своим братиком». Я буркнул ему что-то вроде «привет» или «здорово», как говорили одиннадцатилетние мальчишки в «Факеле».
Автомобиль с сиреной стоял в моей комнате и дожидался своего хозяина. Хозяин дожидался весны…
Через несколько недель, когда снег совсем сошел с дорожек, оставив после себя редкие лужицы, папа вывез машинку к подъезду. Ребята катались на велосипедиках, играли в мяч, а я с гордым выражением лица прыгнул в кабину и включил сирену, чтобы привлечь внимание окружающих. «Вот, посмотрите, кто вернулся и на чем вернулся!» - подумал я и потом долго жалел, что всего лишь подумал, а не сказал это вслух. Девочка Аня, пьющая морковный сок, подбежала ко мне первая с радостными криками:
-Какая у тебя машина! Здорово!
Аня обошла вокруг и встала передо мной, не давая мне проехать.
-Может, отойдешь? Дай мне проехать, – важно выговорил я.
-А ты мне дашь прокатиться?
-А ты умеешь? Здесь не так легко. Это не в снежки ваши дурацкие играть.
-Подумаешь…Педали крутить каждый может на четырех колесах. А ты на велосипеде умеешь кататься?
-А что там не уметь? Совсем другое дело автомобиль. Здесь надо баранку вертеть, фары включать - выключать, на гудок нажимать, а еще у меня сирена есть, – я снова включил кнопку милицейской сирены. Аня от громкого звука, закрыв уши, отскочила в сторону. – Сейчас покатаюсь немного и, может, тебе дам прокатиться. Дам, потому что ты мой друг. Больше никому не дам.
Но никто больше и не просил. Со мной никто не общался, кроме Ани. Олежка обходил меня стороной, чтобы вдруг не стать очередной жертвой второй гайки, имеющейся у меня в запасе в другом кармане, Сашка и Ванька боялись меня как огня, Борька косился на меня подбитым глазом, синяк вокруг которого уже практически сошел, наверное, вместе со снегом. Всем остальным ребятам родители сказали прямо: «С этим хулиганом не общайтесь». Так все и делали.
Я лихо крутил педали, несясь, разбивая потоки ветра, по двору, тормозил у своего подъезда, чтобы заехать на стоянку, выходил из машины, проверял колеса, садился и снова был готов гнать, куда глаза глядят.
Но глаза мои глядели на старшего брата Борьки Володю, поджидавшего меня возле угла нашего дома. «Затормозить, развернуться и удрать или ехать прямо в лапищи Володьки, которые были размером с мою голову? Он с легкостью зажмет мою черепушку, выдернет меня из автомобиля, подкинет вверх, высоко-высоко, выше дома и не поймает. Точно не поймает», - размышлял я, тем временем все ближе подбирался к Володьке. «Сирена. У меня есть сирена» - возникли новые мысли в голове. Я нажал на кнопку, и машина издала оглушительный рев. Володька испуганно отошел в сторону, я со смехом пролетел мимо него, после чего обернулся – он стоял, смотрел вслед и крутил пальцем у виска. «Вот папа молодец! Как в воду глядел», - научился я новому выражению за время пребывания у бабушки с дедушкой.
Я прекрасно понимал, что одиночество – это самое страшное, с чем можно столкнуться на улице. К одиночеству дома я привык. Но во дворе к нему я привыкать не собирался. Я готов был ходить пешком, но с кем-то. Но «кем-то» обходило меня стороной. Или же «кем-то» была Аня? Чтобы не потерять последнего друга, вернувшись на машине к подъезду, я решил все-таки дать ей прокатиться.
-И что? Педали крутить? – нырнув в кабинку, спросила Аня.
-Конечно.
-Это как на велосипеде. А как сирену включать?
-Сирену не надо включать. Ее только я могу включать. Ты за руль крепко держись и педали крути, – с серьезным видом объяснял я.
-А колеса только передние поворачиваются?
-Ну конечно! Это же тебе не велосипед! – не знаю почему, но тогда мне казалось, что на велосипеде поворачиваются оба колеса. – Руль крути, педали одновременно.
Вскоре Аня стала ездить ничуть не хуже меня. А на велосипеде я не мог. Все попытки проехать хотя бы несколько метров заканчивались неудачей. «Оказывается, на машине ездить проще. Вот почему в основном по городу машины ездят», - рассуждал я. И мне захотелось велосипед.
Аня долго не возвращалась, и я начал переживать. Переживать за свой автомобиль. «Неужели она его сломала? Может, у него отлетело колесо, Аня перевернулась, испортила краску машины…», - лезли в голову разные мысли.
-Какой велосипед у тебя! – послышался голос у меня за спиной. Я обернулся и увидел Володю и двоих его друзей.
-Ну что, выбирай! – сказал Володя
-Что выбирать? – не понимал я, о каком выборе говорит мне брат Борьки.
-Какой глаз тебе подбить, – разъяснили мне его друзья и засмеялись.
Первые доли секунды я даже начал размышлять, какой же все-таки глаз пожертвовать в надежде, что так легче будет отвязаться от неприятелей и продолжить ждать свой автомобиль. Но потом я понял, что дать ударить себя – унизиться перед ними, перед самим собой. «Когда же приедет мой автомобиль?» - еще раз подумал я и ответил Володе:
-Никакой мне не надо глаз подбивать.
Я думал, проблема будет решена, они согласятся со мной, покивают головами и уйдут. Но они загоготали так, что мой лоб моментально покрылся холодными капельками пота, и я понял, что двумя глазами я свой автомобиль уже не увижу.
Володя подошел ко мне и сжал кулак так сильно, что я слышал хруст его косточек. Я зажмурил глаза и ждал, когда же его кулак отпечатается на моем лице.
-Ха-ха! – раздался звонкий смех Ани.
«Приехал», - обрадовался я, но только успел открыть глаза, как сразу же получил удар. Ребята засмеялись и побежали прочь. Я закрыл глаз рукой, присел на корточки и заревел, совсем забыв про свой автомобиль и про стоявшую рядом Аню. Иначе бы я не стал плакать.
-Вот негодники! – крикнула им вслед Аня. – Мы вам отомстим еще! Дима, как ты? Покажи глаз? Дима, ты меня слышишь? С тобой все в порядке?
Я почувствовал легкое прикосновение ее руки. Все мое тело содрогнулось, боль исчезла. Убрав руку, заслезившимся глазом я посмотрел на Аню. Она приятно улыбалась и не переставала гладить меня по спине.
-Они только так и могут. Втроем на одного. Но ты не расстраивайся, мы им еще покажем, где раки зимуют.
-А где раки зимуют?
-Я не знаю, - подумав, ответила Аня.
-А как тогда мы покажем, если мы сами не знаем? – я встал, вытер слезы и подошел к автомобилю. К счастью, он был цел и невредим. – Надо сначала самим узнать, где они зимуют.
После инцидента во дворе и разросшегося фингала под моим глазом в доме мама с папой вновь организовали педсовет. На это мероприятие я не попал. Я сидел в своей комнате перед телевизором, изредка подбегал к окошку, чтобы посмотреть, не гуляют ли там Володя и его друзья. В комнате родителей и Алешки на пониженных тонах проходило совещание, главный вопрос которого был «что делать?».
Я сам часто задавался таким вопросом и тогда шел в родительско-алешкину комнату, подходил к книжному шкафу, вытаскивал толстую книжку в мрачно-сером переплете «Чернышевский. Что делать?». Я знал, что там есть ответы на все мои вопросы. Но каждый раз, открывая и пытаясь понять написанное, я отчаянно откладывал ее в сторону и старался найти решение сам.
-Мам, пап, я знаю, как вам помочь. Найти правильное решение. У вас же книга есть, – приоткрыл я дверь и влез в разговор.
-Подожди, Дима. Мы разговариваем.
-А почему Алешке можно, а мне нельзя?
-Подожди секундочку, - попросила мама, и я послушно закрыл дверь.
Через минут десять они зашли ко мне в комнату с решением.
-Дима, мы не можем так это оставить. Папа сейчас пойдет к родителям Володи и поговорит. Пусть они образумят своего сына.
-Нет! – заартачился я. – Я так не хочу! Что я сам не могу свои проблемы решить? Что они потом обо мне думать будут? Что я маленький плакса! Вот что будут думать. Со мной и так никто не разговаривает и не дружит. Кроме Ани. А после такого и Аня перестанет. Будет думать, что я нытик и сразу родителям побежал жаловаться! Девчонки таких не любят.
-Понимаешь, если не поговорить, он еще раз тебе в глаз зарядит.
-И пусть зарядит! Я стерплю. Я бы вам вообще ничего не говорил. Так вы сами увидели. Я лучше сам разберусь.
-Разберется он…, - пробубнила мама, отвернувшись к окну. – Выбьют глаз, будешь Кутузовым.
-Кутузовым? А кто такой Кутузов?
-Не о Кутузове сейчас идет речь! – воскликнул папа.
-А что плохого быть Кутузовым?
-Папа пойдет и поговорит с этим хулиганом. Хочешь ты этого или нет.
-Я не хочу.
-Ты наш сын. Мы твои родители. Мы будем сами решать, что стоит сделать, а что нет.
-Почему вы? – не переставал я спорить.
-Потому что мы в доме главные!
-Дима, я вежливо поговорю с Володей, все ему объясню, – пытался уговорить меня папа.
-А почему вы главные?
-Потому что мы старше.
-А если я бабушку сюда позову? Она будет главная?
-Не будет.
-Почему?
-Она у себя дома главная.
-А здесь? – мне доставляло удовольствие спорить с мамой.
-А здесь она в гостях.
-Тогда я к бабушке поеду.
-Не поедешь.
-Я не буду вас спрашивать. Я не хочу с вами жить. У вас Алешка есть. Вот и живите с ним. А я с бабушкой и дедушкой буду жить. Они меня любят. И свет у них точно такой же, как у Ани дома. У вас такого нет.
-Какой свет? – спросил папа.
-Такой! – показал я рукой на люстру. – У нас во всех комнатах раздражающий белый. А у них теплый, желтый. Сразу чувствуется – живут люди, которые умеют любить. От вас потом и Алешка убежит… когда поживет с мое.
-Как ты смеешь такое говорить! – на глазах мамы выступили слезы. – Совсем уже распоясался! – не выдержала мама и закричала. - Сил уже не хватает на тебя!
-Галь, успокойся, - пытался утихомирить ее папа.
-Не надо меня успокаивать! Что я ненормальная? Ты что не видишь, как он уже обнаглел. А подрастет, что еще скажет?
Не выдержал теперь я, выбежав из комнаты, быстро запрыгнул в ботинки и даже не стал их застегивать, схватил куртку и ринулся бежать вниз по лестнице, не закрыв за собой дверь.
-Дима! Стой! – последовал за мной папа.
Я выскочил во двор, пронесся мимо горки, добежал до школьного забора, нырнул в дырку в металлической сетке и пересек стадион. Дышать стало тяжело. Присев на корточки, я оглянулся назад – никто меня не преследовал.
«Что бы сказал Чернышевский?» - подумал я. Возвращаться домой я не мог. Мне не позволяла гордость. К Ане я тоже не собирался заявляться. Это невежливо с моей стороны. Тем более уже давно на дворы нашего района опустился вечер, время от времени атакуя прохладным весенним ветром. Я прошел по длинной узкой аллее до детского садика, перебрался через калитку и добрел до кирпичной веранды, окруженной различными детскими каруселями.
Присев на скамейку, я поежился от холода, закрыл глаза…
В голову лезли разные мысли: о том, как хорошо бы было вернуться домой; о том, что во мне живет два Димы: один противился, чтобы папа шел беседовать с родителями Володи, другой - желал этого, но молчал. Именно последний и хотел оказаться сейчас на кухне за столом, вдыхать запах приготовленного мамой плова. Но первый не собирался променять чувство собственного достоинства на любые прелести жизни дома. Пусть их было не так уж и много.
Дмитрий Александрович… будут когда-нибудь называть меня именно так. По-важному, с осторожностью, чтобы ненароком не обидеть, не разозлить. Буду жить один. Буду дружить с Аней, по вечерам будем смотреть с ней телевизор. Возможно, если будет время, сходим в кино или театр. Но будет ли у нас время? Ведь у взрослых его так мало. Даже иногда на собственных детей не хватает. Ну разве что на одного… А у Ани тем более не будет. Вечерами она будет на дежурстве. Помогать больным. А что буду делать я? Буду проверять тетрадки, заполнять журналы, ставить оценки. А где будут мои родители? Алешка? Алешка будет чемпионом по плаванию. В собственных слезах. Стыдно иметь брата – реву. Его и звать всегда будут Алешка – нытик, Алешка – плакса, Алешка – маменькин и папенькин сыночек. Мама и папа у меня будут сидеть дома. Они будут у себя главными, поэтому навещать буду их редко. Алешка будет жить с ними и вечно будет плакаться маме в жилетку. Хотя мама никогда не носила жилеток. Но, по мнению бабушки, хлюпики плачут именно в нее. Тогда придется подарить ее маме на День Рождение. У меня будет машина. Если будет сирена, то придется быть не учителем, а милиционером. Буду приходить вечером домой, садиться в кресло, смотреть телевизор и вспоминать, как в одиночестве я проводил время на веранде безлюдного детского садика. Плакать точно не буду. Буду смеяться и радоваться каждому моменту своего детства. Это единственное, что никто не сможет у меня отобрать.
-Мальчик, ты чего здесь делаешь? – подошло ко мне высокое черное пятно, напоминающее человека, но с огромной головой и большими растопыренными в разные стороны ушами. Я подскочил от страха, отошел в сторону и уперся в холодную кирпичную стену.
-Ты чего мальчуган, испугался что ли?
-Кто вы? – набрался смелости я и завел разговор с неопознанным объектом детского садика.
Он сделал шаг вперед. Его черная рука дотянулась до больших ушей, и в один миг голова его стала меньше, а уши были сжаты в ладони.
-Ты чего здесь один сидишь? Потерялся что ли?
-Нет.
-Где родители твои?
-Сейчас придут.
-Когда?
-Скоро. Скоро, - голос мой предательски задрожал.
-Почему-то мне кажется, что никто не придет.
-Я пойду. До свидания.
Я собрался уходить, как тяжелая его рука опустилась на мое плечо.
-Ты не бойся. Я тебе зла не причиню. Куда ты пойдешь? Пойдем ко мне, чего в темноте сидеть.
-Не пойду.
-Да я сторож садика этого. Обходил территорию, смотрю, ты сидишь. Что случилось?
-Ничего не случилось. Родителей жду. Они скоро придут.
-Да не обманывай ты меня, старика. Меня сложно провести, - усмехнулся объект, выдававший себя за сторожа.
-До свидания.
-С родителями поссорился?
-Говорю же, все нормально. Я пойду.
-А родителей ждать не будешь?
-Они меня, наверное, у калитки ждут.
-Пойдем, я тебя провожу.
-Спасибо, сам дойду.
-У меня тоже внук есть. Андрейка. Упрямый мальчишка. Что в голову взбредет, не выбьешь.
-Пробовали?
-Что пробовал? – спросил сторож.
-Выбить.
-Ну, ты шутник, мальчуган. Разве я могу руку на ребенка поднять. Да меня к нему последнее время родители не подпускают. Плохое влияние оказываю.
-Это как? – решил я ненадолго задержаться, поняв, что сторож детского садика не причинит мне зла.
-Да Бог знает, как это, - посмеялся сторож. – К старости люди никому не нужны. Все про тебя забывают. А когда сам пытаешься напомнить о себе, тебе в ответ – ты так не говори, так не делай, чему ты ребенка учишь, как тебя еще в детском саду сторожем держат. А что? Я же ночью здесь обитаю. Детей здесь уже в это время нет… Разве что вот ты забрел. Влияния плохого не оказываю.
-У меня есть дедушка. Мы с ним любим в шахматы играть.
-Повезло твоему дедушке.
-Вы одинок?
-Жена год назад умерла. Красивая была женщина. Коса длинная, щеки румяные, глаза большие темно-синие, словно бездонное море. Без спасательного жилета в них заглядывать смертельно.
-Я тоже одинок. Родители меня не любят, друзей у меня нет. Вот и сижу здесь…, - задумался я и добавил, - мечтаю.
-Как так родители не любят? Такого не может быть.
-Может, еще как может. Они брата моего любят, Алешку. А на меня внимания не обращают. Вот я и ушел из дома. Если уж быть в одиночестве, то в полном.
-Каждый родитель любит своего ребенка. Алешка-младший брат?
Я качнул головой.
-Просто они тебя уже за взрослого считают. Не совсем конечно, но по сравнению с твоим братом. На тебе ответственности больше. Нас в семье росло три брата и две сестры. Но мы, почему-то, не ревновали. Наверное, потому, что родители никому из нас не успевали внимания уделить: до вечера работали, возвращались, скотину накормить надо, печь растопить, ужин сготовить. А мы росли, как сорняки, и не обижались ни на кого. А твои родители тебя любят, ты даже не сомневайся. Просто им тоже тяжело, ты должен понимать. Алешка-брат твой. Вырастите вы, сильнее поддержки и лучше друга, чем брат, ты не найдешь. В детстве я со своими братьями часто ссорился, дрались, помню, из-за любого пустяка, а как подросли, не разлей вода!
-И сейчас дружите?
-Да из всех живых только я и сестра остались. Она сейчас далеко отсюда живет.
-А что случилось с остальными?
-Валерка на войне погиб. Да чего рассказывать, светлую голову твою забивать всякой ерундой.
-Мне интересно.
-Сашка лет пять назад тому умер, он самый старший был, восемьдесят два года прожил. Мы с ним каждые выходные на рыбалку ездили. А он в этом деле везунчик. Поймает рыбу килограммов на шесть и всю обратную дорогу хвастается. Из меня рыбак никудышный. Да и жалко мне рыбу. Звал он меня, упрашивал, как я мог отказать брату. А сестра еще в годы войны от пневмонии умерла. Лекарств не было, денег не было. Тяжело жилось, но все равно старались держаться вместе. А ты не думай даже, что родители тебя не любят. Ты старайся замечать не обиды, а их внимание и любовь. Постоянно убеждать себя в том, что ты одинок, так оно и будет.
-Дима! Дима! – послышался голос мамы за воротами садика.
Я вздрогнул. «Что теперь будет? Мама меня будет сильно ругать. Очень сильно. Я долго теперь не буду выходить на улицу и смотреть мультфильмы…»
-Значит, Дима зовут. А меня Вячеслав Лаврентьевич или просто Слава, – сторож протянул в темноту руку, и я почувствовал, как его сухая ладонь дотрагивается до моей и сжимает.
-Будем знакомы, Дима. Давай беги к маме. Заходи как-нибудь. Буду рад с тобой пообщаться.
-Спасибо вам. До свидания.
Я попрощался с неопознанным объектом детского садика и побежал прочь на голос мамы. Мне казалось, что сторож притворялся добрым и вмиг превратится в черный силуэт с огромными растопыренными ушами и погонится за мной. Но оглянуться я не решался. Перебравшись через калитку, я оказался на тускло освещенной узкой аллее. На аллее, по которой шла моя мама.
-Мама! – закричал я и побежал еще быстрее. Она не стала ругаться, а крепко обняла, присела, посмотрела на мое лицо и поцеловала. Как же я давно ждал этого момента: оказаться в маминых объятиях и почувствовать прикосновения ее губ, прижаться к ее груди и испытать чувство полной безопасности, теплоты и любви.
Казалось, жизнь налаживается. Перед сном ко мне зашел папа, сел рядом на кровать, погладил по голове и поцеловал.
Ай, люли-люли-люли,
Прилетели журавли,
Прилетели журавли –
Сказку Леше принесли.
Из комнаты через стенку доносилось мамино пение, но я прекрасно понимал, что так оно и должно быть. Алешка подрастет, мы будем с ним дружить, гулять, ездить на рыбалку.
Веки опускались, и я погружался в необъятную темноту с летающими разноцветными узорами. Фиолетовые, розовые и красные сливались друг с другом, образовывая многоугольники, которые становились ярче и крупнее. Вскоре темнота рассеялась, и я оказался на вершине снежной горы, подножья которой с высоты было невозможно разглядеть. Рядом стоял Олежка и не переставал ворчать, торопить меня, чтобы я быстрее съехал вниз. Но невероятная высота пугала меня, и я понимал, что этот съезд будет в моей жизни последним.
-У меня мама врач. И папа тоже, - улыбалась стоящая рядом Аня.
Сильные удары ветра подталкивали меня к крутому спуску. Я изо всех сил упирался ногами и понимал, что если скачусь, то останусь внизу навсегда.
-Сок морковный хочешь? – Аня протянула мне стакан. – Мне папа каждый день его делает.
-Ну что, выбирай!
-Что выбирать? – переспросил я, и увидел Володю с сжатым кулаком.
-Ехать или не ехать.
-Я же разобьюсь. Какая высота! – воскликнул я.
-Смотреть надо, куда едешь! – встрял Олежка. – Там внизу Сашка, Борька и Ванька. Борьку не тронь, у него брат старший. Сашку и Ваньку можно.
-Дима! Дима! – закричала мама.
Олежка толкнул меня, и я покатился вниз, навстречу холодным потокам ветра. Узкий снежный коридор постепенно сужался и мрачнел. Я закрыл глаза и попытался закричать, но ледяной воздух попадал в горло и обдирал его до боли.
-Дима!
Я приоткрыл один глаз и понял, что нахожусь в собственной комнате, а за дверью опять кричит мама. Неужели разговор с мужчиной, поцелуи и объятия мамы мне тоже приснились? Почему она снова кричит? Сил подняться и подойти у меня не было. Все тело обмякло, горло отекло, а нос отказывался дышать.
-Дима, ты что, не слышишь? – влетела в комнату мама. – Сколько можно спать, вставай, мне твоя помощь нужна.
-Мам, по-моему, я заболел.
-Что с тобой?
Я попытался сглотнуть слюну, но сразу же испытал жуткую боль в горле. Мама присела рядом и приложила холодную ладонь к моему лбу.
-Господи, да у тебя температура. Высокая! Добегался вчера в такой холод. Хватило ума. Лежи, не вставай, сейчас градусник принесу.
«Я умру?» - спросил первым делом я сам себя. - Прежде таких болей в горле у меня не было, и голова такой тяжелой не была. Все-таки – умру. Наверное, у меня пневмония. Как у сестры сторожа детского садика. От пневмонии умирают. Особенно в моем возрасте…»
-Саш, привет, слушай, Дима заболел. Приди, пожалуйста, раньше. Я не успеваю ничего. Ну что значит собрание? Обойдутся без тебя твои ученики! – доносился мамин голос из кухни. – А что мне делать? Врача вызвать? Бабушку? Да чем она поможет, будет только охать да ахать и никакого толку. Мою мать? Я про свою сейчас и говорю. Твоя вряд ли приедет, она сама неважно себя чувствует. Ты можешь отойти? Почему, когда я с тобой разговариваю, всегда слышу посторонние голоса? Неудобно тебе? А мне удобно? Что ты все время меня успокаиваешь, мне надоело слушать постоянно: Галя успокойся, не нервничай. Ты меня что за нервнобольную считаешь? Что прекрати, Саша? У ребенка высокая температура, вероятно у него ангина, а ты там с чужими детьми возишься. Все понятно, я кладу трубку. Хорошо; позвоню бабушке. Да, хорошо. Я поняла. Поняла, что тебе все равно. Не говори мне больше это слово «прекрати». Я еще больше завожусь. Пока. Я тебе позже позвоню. Дима зовет, я побежала. Еще Алешка опять плачет. Устала я, устала…
Болеть мне начинало нравиться. Столько внимания не уделялось мне с рождения Алешки. Мама стала чаще заглядывать ко мне в комнату, садиться рядом, гладить по голове и целовать в лоб. Она приносила мне в постель поесть, кипяченое молоко и разные лекарства.
Я, кривя лицо, заглатывал таблетки, и продолжал наслаждаться болезненным состоянием. Ближе к вечеру раздался звонок в дверь, я затих, чтобы услышать бабушкин голос.
-Добрый вечер, где больной?
-В комнате, проходите.
Дверь открылась, и на пороге моей комнаты появилась толстая тетя в белом халате, торчащем из-под темно-зеленого плаща. Она подошла ко мне, скинула верхнюю одежду на кресло, присела и дотронулась до моего горла толстыми еще не успевшими окончательно согреться пальцами.
-Миндалины увеличены…, - пробормотала врач. – Температура какая?
-Тридцать восемь и девять с утра была. А сейчас спала чуть-чуть.
-Вчера жалоб не было?
-Не было.
-Боли при глотании есть? – всмотревшись в мои глаза, спросила женщина, на что я кивнул головой. – Ложка есть?
-Да-да, конечно, - мама убежала на кухню и сразу же вернулась с десертной ложкой.
-Горло очень красное. Вообще, это фарингит. Ничего страшного, если не запускать. Сейчас я его послушаю. Давай привстань, футболку задери наверх. В легких чисто. В общем, больше пить теплого, желательно морс какой-нибудь, обильное полоскание, следите за температурой. Пока серьезных лекарств назначать не буду, думаю, обойдемся и без этого. Вы лучше в случае чего, через пару дней, позвоните мне. Хорошо?
-Спасибо вам.
Постоянно оставаться в кровати, пить клюквенный морс и полоскать горло, мне надоело быстро. Я решил выздоравливать, соскучившись по улице, по катанию на своем автомобиле и дружбе с Аней. Но организм не слушался меня. Засыпая с невысокой температурой вечером, утром просыпался с тридцатью восемью и выше.
-Ну что, как он? – услышал я сквозь дрему голос бабушки.
-Неважно. Я снова врача вызвала. Скоро должен прийти.
-А я говорила вам, пусть теплее одевается. Что это, разве куртка? Смех один и только! А какие сейчас ветра! После зимы гриппы всякие отмерзли, инфекции! Прививку так и не сделали?
-Мам, да некогда все.
-Некогда тебе! Сказала мне, я съездила бы с ним в поликлинику. Он ведь гулять ходит, а там дети разные. Кто с насморком, кто с кашлем, кто еще с чем. Ходят, бацилл своих распыляют. Так, давай, ты занимайся своими делами, я поухаживаю за Димой. Ромашка, душица есть? Ингаляцию бы ему сделать.
-Нет. Шалфей есть.
-Шалфей? Подойдет. Это ведь не шутки. Мало ли что вообще врач сказала, больно она понимает. Ты меня слушайся, я больше этих врачей всех вместе взятых знаю. Фарингит… А если осложнение будет… заглоточный абсцесс, сепсис, миокардит! Спаси и сохрани, Господи. Кстати, почему вы до сих пор его не крестили? Я вам сколько талдычить должна? Выздоровеет, обязательно крестите его. И Алешку тоже. Не дело это не крещеными ходить. Так, давай кастрюлю. В чайнике вода кипяченая? Может, мне остаться на пару дней? Я его быстро на ноги поставлю.
-А как же папа?
-А что папа? Небеспомощный! Проживет уж как-нибудь! А то тоже любит на всем готовеньком пожить. Я утром ни свет, ни заря встаю, бегу на рынок за продуктами, как ишак, тащу это все обратно, а он бродит по квартире, тапочки вязаные до дыр протирает и все на свое здоровье жалуется. А сам ведь здоровый, как бык! А меня остеопороз замучил, сил нет. Говорят, правильно питаться. Да куда нам на нашу пенсию правильно питаться? Вчера взяла в руки газету, прочитала статью о том, как в нашем городе повысили заработную плату и пенсию, а на следующей странице – не стыдясь, подробно описывают, как и насколько поднялись цены за квартплату, за газ, свет и телефон. Был ведь у нас шанс с отцом твоим в Германию уехать… Так готово. Пойду Диму позову.
В комнату зашла бабушка. Может, мне показалось, а может и на самом деле, она выглядела сегодня гораздо лучше обычного. На ее лице появился румянец, а в глазах блеск, выкрашенные в бордовый цвет губы улыбались, обнажив золотые коронки.
-Ну, здравствуй, богатырь ты мой никудышный. Что же ты разболелся-то? – подошла ко мне бабушка, присела рядом на кровать, отогнув преждевременно простыню, и поцеловала. - Все дети гуляют, играют, а ты дома валяешься. А там такая чудесная погода! Солнышко греет, листочки распускаются.
-Бабушка, не трави душу. Думаешь, мне хочется вот так прозябать тут?
-Хочешь - не хочешь, а лечиться надо. Пойдем, ингаляцию тебе сделаем.
-Что это?
-Не бойся, больно не сделаю. Давай вставай.
-Я не могу баб. Нет у меня сил.
-А где они? – бабушка встала, но сразу же присела на колени и стала ползать по полу, заглядывая в разные углы моей комнаты, приговаривая, - куда же они делись силы твои? Может, они под кресло забились?
-Бабушка, ты колготками весь пол уже протерла, – повторил я выражение, сказанное когда-то мне мамой, и засмеялся.
-Я силы твои ищу. Ты посмотри на других ребят, на того же Олежку, какой он здоровый, крепкий, а ты чего, квашня, разлегся на кровати и встать не хочешь. Девочки любят крепких мальчишек.
-И Аня?
-А кто такая Аня?
-Да никто, - засмущался я.
-Так-так, кажется, у нашего Димы появилась подружка, - повеселела бабушка. – Кто она? Сколько ей лет? – посыпались вопросы, от чего я сильнее покраснел и закрылся одеялом с головой. – Где живет? С квартирой? Хотя какая разница, об этом еще рано думать. Чего ты спрятался? Огорошила я тебя? - бабушка приподняла край одеяла и заглянула внутрь, где в темноте я скрывал свое смущение. – Вот я тебя и нашла, - загоготала она. – Хватит дурачиться, выбирайся. Не силком же тебя мне на кухню тащить. Аня - хорошая девочка?
-Хватит, баб.
-Что хватит, поделись со мной. Я тебе советы дам, пригодятся.
-Нечем мне делиться, - пытался я как можно быстрее прекратить странный диалог под одеялом.
-Быть такого не может.
-Пойдем иканацию делать, - еле-еле выговорил я слово, но оказалось, что не правильно, и бабушка залилась громким смехом.
Меня привели на кухню, пропитанную запахом шалфея, и посадили за стол, на краю которого стояла зеленая кастрюля, накрытая несколькими вафельными полотенцами. Мама стояла у плиты и помешивала ложкой обед, резво трещавший на сковородке. Бабушка взмахнула рукой вверх, схватив двумя пальцами полотенца, и приказала мне наклониться вниз, к краю кастрюли, над которой мигом завис белый горячий столб пара. Когда мое лицо оказалось над горячим котлованом, бабушка накрыла меня полотенцем и проинструктировала, как нужно правильно делать лечебную процедуру со странным названием «ингаляция». Мое лицо моментально покрылось капельками пота, нос резко задышал, а горло смягчилось. Я почувствовал прилив сил и надеялся на то, что к вечеру уже смогу выйти на улицу.
-Вдыхай глубже. Пусть все внутри прогреется, все микробы помрут, – слышался позади меня голос бабушки. – С бабушкой ты быстро выздоровеешь. И на улицу пойдешь, Аню свою увидишь.
Я попытался возразить, но мой голос утонул в растворе шалфея.
-Дыши, дыши интенсивнее.
-Кто такая Аня? – спросила мама.
-Аня? Любовь его. Ты что не знала? – удивилась бабушка. – Ну, вот еще, мать называется. Не знаешь, что с сыном твоим происходит. У него первая любовь! А она ведь бесследно не проходит. Я до сих пор помню Яшу. Веселый мальчуган был. Глаза большие, карие, улыбка до ушей, а какой галантный. Вот что значит воспитание. Мать у него была не сильно образованна, а вот отец военный был. Он его крепко в своих кулаках держал.
-Баб, может все? – мой голос ударился об железные стенки кастрюли и нырнул в раствор. Бабушка сдернула с меня полотенца, я поднял голову и с облегчением вдохнул прохладного воздуха.
-Так-так! А теперь бегом в кровать. Галя, где шарф?
-На стуле.
Меня обмотали почти целиком в папин махровый шарф и увели обратно в комнату. Я улегся на кровать, укрылся одеялом, бабушка принесла мне кипяченого молока с плавающей на поверхности тающей долькой шоколада и попросила пить маленькими глотками, чтобы я случайно не обжог кишки.
-Свиньи умирают от этого.
-От горячего молока?
-Да нет. Молоко они горячее не пьют. Они вообще молоко не пьют. Случай такой был, - бабушка задумалась, окунувшись в воспоминания. – Отец мой любил выпить. Даже обожал. Придет вечером, а скотина не накормлена. Он быстренько картошки посадочной накидает в котелок и в печку. Пока картошка варится, он еще рюмочку махнет и совсем соображать перестанет, прости, Господи, меня грешную, не тем помянула. Картошку не остудит, отнесет в хлев и скидает свиньям.
-Скотинам?
-Свиньям. Это одно и то же. А животное не понимает, голодное, подбегает и заглатывает. И ближе к ночи мать наша приходит с работы, а две свиньи околели.
-В смысле?
-Померли.
-Жалко скотину, - с сочувствием произнес я и протянул пустую кружку бабушке. - Я все выпил.
-Что? Горячее же было!
-Тепленькое, бабуль.
Бабушка взяла кружку, отнесла ее на кухню и сразу же вернулась ко мне. К тому времени я подготовил для нее вопрос, который не давал мне покоя уже несколько дней.
-Бабуль, а кто такой Кутузов?
В моей голове стоял огромный стеллаж с полками. У каждой полки было свое предназначение: одна была с крепко запертой дверцей, где находились слова, которые мне не разрешали употреблять, события и поступки, которые могли меня как-то расстроить. Его я старался не открывать. Вторая – хранила все неизвестное и новое для меня; на третьей - находилось все то, что доставляло мне удовольствие повторять каждый день; на четвертой – разные повседневные словечки, которые волей не волей я вынужден был произносить, на пятой – то, что мне хотелось бы изменить и так далее.
-Это великий полководец. Военный, он сражался в крупных битвах. Героем был, - объяснила мне бабушка.
-А почему мама сказала, если мне выбьют глаз, то я стану Кутузовым? – спросил я, после чего бабушка засмеялась.
-В сражении его ранили, после чего ослеп на один глаз.
-Значит, Борька тоже Кутузов? Я ранил его в сражении. Прямо в глаз зарядил. Разве в одном доме могут жить два Кутузова?
-Болтун ты! – улыбалась бабушка.
Мне нравилось общаться с бабушкой, слушать разные истории из далекого прошлого, различные шутки, пусть иногда которые мне казались глупыми. Но она многому меня учила: незаметно, своим способом, отличным от родительского. Только бабушка могла, не обижая меня, ругать и, наставляя, веселить.
За несколько дней бабушка поставила меня на ноги и собралась уезжать. Она стояла у двери, рассматривая себя в зеркале и поправляя прическу, когда я подбежал к ней, ухватился за ее ноги, чтобы не дать ей уйти.
-Бабушка, возьми меня с собой! Я тебе пригожусь!
-Дима, приезжай ко мне на следующей неделе, я пирожки испеку.
Бабушка поцеловала меня и ушла.
За последние дни я так привык просыпаться и слышать бабушкин голос или ее звонкий смех, всегда поднимающий настроение, что с ее уходом в квартире стало пусто и тихо. Даже Алешкин плач не мог справиться с угнетающим затишьем в доме.
Следующая неделя превратилась в сплошное ожидание поездки к бабушке. Никогда так я не жаждал увидеть её. За это время у меня появилось много вопросов, которые я не решался спрашивать у своих родителей.
Вечером, когда папа вернулся с работы, мама, уложив Алешку спать, позвала нас ужинать.
-Ты ведь знаешь Кирилла из седьмого «Б»? – не успев сесть за стол, начал папа. – Не знаю, как с ним справиться. Бездельник, лодырь! Как заставить его учиться?
-Дима, а что за девочка, о которой говорила бабушка? – проигнорировав папу, спросила меня мама. Я засмущался и опустил взгляд на лежащий в тарелке поджаренный с румяной кожицей кусок курицы.
-Так так, - пропел папа. – Что еще за девочка?
-Мам, пап, да чего придумываете? Чего вы бабушку слушаете? – я знал, что слушать ее могу только я.
-Ты все же расскажи нам.
-Жениться пока не собираюсь. Может попозже, но не сейчас, - с полной серьезностью на лице ответил я, и родители засмеялись.
Когда я говорил им что-то серьезно – всегда следовала подобная реакция. Когда же я начинал с ними шутить – они делали угрюмые лица, смотрели с недоумением, едва не покручивая пальцами у виска.
«Шутить с родителями нельзя. Серьезно разговаривать с ними не стоит» - решил я для себя.
-Любовь значит? – усмехнулся папа.
-Любовь? – переспросил я. – А что она обязательна, чтобы женится? Вот вы с мамой сразу друг друга полюбили?
-Конечно, - ответили родители в один голос. – Без этого никак. В семье главное это любовь.
-А еще что?
-Уважение, взаимопонимание, искренность.
-Искренность?
-Честность. Когда люди говорят правду друг другу, ничего не скрывают.
-Вы всегда говорите друг другу правду?
-Конечно.
-А мне?
-И тебе. Давай, кушай, хватит вопросы задавать.
Всякий наш разговор заканчивался именно так, в самый неподходящий момент, когда я был готов продолжать задавать вопросы и держать в руках связку ключей от своих шкафчиков в голове. « Давай, ложись спать», «Ты мультфильмы свои не пропустишь», «Ой, Алешка проснулся» - эти фразы я слышал постоянно. И, уверен, вы догадываетесь, за какой дверью, и под каким замком они лежат у меня в голове.
Другое дело – бабушка. Пекла ли она в это время пирожки или блины, смотрела телевизор или вытирала пыль, она всегда могла меня выслушать и ответить на любые мои вопросы.
Согнувшись в вопросительный знак, бабушка, крепко вцепившись в белье, полоскала его в тазике, стоящий на деревянной решетке, прикрепленной к ванне.
-Я тебе говорю, давай сделаю, - периодически приоткрывал дверь дед и пытался помочь.
-Уйди, не мешай. Посмотри на себя, стоишь еле-еле!
-Что? – возмутился дедушка. – Да я еще тебя переживу.
-Дай Бог, дай Бог!
Я соскочил с дивана и побежал к ним.
-Дедушка, дедушка! А вот вы с бабушкой любили друг друга, когда женились?
-Что? – попытался изобразить дед, что не услышал или не понял моего вопроса.
-Мама сказала, что в семье главное это любовь.
-Да никогда он меня не любил, - продолжая полоскать белье, вмешалась бабушка. – По расчету он на мне женился.
-Что хоть ты говоришь такое, ворчунья старая!
-А что не так? – вышла из ванной комнаты бабушка, вытирая пот со лба. – Где ты еще такую богатую невесту нашел бы? И к тому же красивую, умную и добрую.
-Какую? – удивился дедушка.
-Забыл уже что ли? Так дойди до комода, отрой фотоальбом, освежи свою память.
-Ничего я освежать не буду, - проворчал дедушка. – Больно надо! Мне уж недолго осталось. Дотерплю.
-А говоришь, меня переживешь! – засмеялась бабушка.
-Что вы ссоритесь? – влез я в интересный, но не нужный для меня разговор. Ведь я подошел совсем не для того, чтобы слушать их ругань.
-Главное в семье, Дима, дети! Ничего важнее их нет! Если бы не твоя мама, не знаю, смогли ли мы вместе дальше жить.
-Ч-ч-то? – дрожащим голосом произнес дедушка. – Ничего себе! Не ожидал я от тебя это услышать спустя тридцать с лишним лет. Вот значит как! А я думаю…
-Что думаешь?
-Куда ты все время ходишь. Говоришь – я в магазин, уйдешь, и нет тебя больше часа, возвращаешься с пустыми руками и оправдываешься – большая очередь, кошелек дома забыла, переучет, ревизия! Лапшу мне на уши вешаешь! Тридцать с лишним лет! Да я разведусь с тобой и в монастырь уйду! – дедушка, как всегда, махнул рукой и, хлопнув дверью, вышел на площадку.
-В монастырь он уйдет. Да кому он там нужен. Овсянку только и будет лопать, больше не на что не годен. Да, ты Дима, не воспринимай это близко к сердцу. У нас с ним постоянно так, а когда зритель есть, так нам куда интереснее. А в семье – главное дети. Ты это знай. Бабушка тебя плохому не научит. Никого не слушай. Все кругом ошибаются. А я жизнь прожила. Все повидала. Пойдем, чай с тобой выпьем. А то что-то в горле пересохло.
Мы прошли на кухню, я уселся рядом со своим полюбившимся радио, бабушка выставила на стол три чашки с блюдцами и налила в них заварки.
-Баб, а как узнать, любишь ты кого-нибудь или нет? – продолжал я учиться жизни.
-Ты это почувствуешь. Вот я, например, в отличие от твоего бестолкового деда, сразу поняла, что замуж за него выйду. Все вокруг для меня изменилось, когда с ним познакомилась. Сначала просто думала о нем, потом увидеть все время хотела. Нравилось с ним общаться, смотреть на него, чувствовать его. А потом все эти чувства переросли в привычку. И не думать теперь не могу и не видеть невозможно. Все глаза уже промозолил.
-А я совсем не думаю о той девочке. Мне просто нравится с ней гулять.
-Это сейчас у тебя так, станешь взрослее – будешь совсем по-другому воспринимать.
Вернулся дедушка, бросил недовольный взгляд в сторону кухни и уже собрался идти в комнату, как бабушка остановила его:
-Иди сюда, чай я тебе налила.
-Не нужен мне твой чай, - пробубнил дедушка.
-Как так не нужен? Хватит дуться, садись. Я конфеты купила твои любимые.
-Не надо мне ничего, - сопротивлялся дедушка.
-Дедушка, садись с нами, - попытался уговорить его я. – Мы без тебя не хотим пить. Садись с нами.
-Пей, Дима, не думай обо мне.
-Тебя внук просит, а тебе твоя гордость важнее. Пока не пнешь, не полетишь. Шаркай сюда.
Дедушка вошел на кухню, сел с краю стола, взял кружку и сделал маленький глоток.
-Горячее, смотри не обварись. Ну что ты так далеко сел, двигайся ближе. Или что, совсем котелок твой уже не варит? – продолжала ворчать бабушка.
-Прекрати меня пилить! Меня не жалеешь, пожалей хоть Диму! – вскочил дедушка и выронил из рук чашку. Горячий чай выплеснул ему на спортивные штаны и дедушка несколько раз выругался. – Все из-за тебя! – кричал дедушка, вытирая рукой штаны. – Вот ты где у меня уже сидишь! – показал пальцем он на свою морщинистую загорелую шею. – Дима разве хочет на все это смотреть? Надоест ему, не будет больше приезжать. Когда меня не станет, одна совсем будешь. Тогда ты поймешь, что ценить надо людей. Ты и мать свою точно так же донимала. Пока она не померла, бедняжка. А потом ходила из угла в угол и причитала: «Как же мне тебя не хватает, мамочка. На что ты меня оставила, любимая» - попытался изобразить он бабушку, и это получилось так смешно, что я едва сдержался от смеха. – При жизни надо людей ценить, а не после нее! Что толку потом? Все равно маме твоей уже, что ты говоришь. А ведь и меня ждет такая участь. Полотенце бы лучше дала, чего смотреть на меня?! И конфет я твоих не хочу. Сколько раз говорить, что я люблю «Вальс цветов», а не «Осенний вальс». У этих начинка слишком приторная. Приятного аппетита, – дедушка кинул на стол конфетку, встал из-за стола и пошел в комнату.
-Раз чай не пьешь, развесь тогда белье. Я тебе его в тазике оставила, – выкрикнула ему вслед бабушка.
Вечером я снова оказался дома, в своей комнате, перед телевизором. Мама возилась с Алешкой, папа, вернувшись с работы и пожаловавшись на своих учеников, принялся готовить ужин.
-Дима, подойди, пожалуйста.
Я лениво подтянулся на кресле и побрел в комнату, где Алешка резво на четвереньках ползал по комнате, улыбался, пытался что-то сказать.
-Мне белье из машинки достать надо. Посиди с Алешкой, только смотри, чтобы он ничего в рот не брал.
-Хорошо мам, не волнуйся.
Малейшая провинность или недостаточность внимания к окружающим людям, может привести к неизбежным, невероятным изменениям в жизни. Это я понял незадолго после того, как мама ушла доставать белье из стиральной машинки.
Алешка подобрался к пластмассовому конструктору и принялся вертеть его в руках. Я уселся на кровать и начал разглядывать тоненькие книжицы с разноцветными рисунками, которые мама или папа читают моему младшему брату изо дня в день.
«А какие книжки были у меня?», - вновь разыгрался во мне приступ ревности. – «Наверняка с такими красочными рисунками не было. Вряд ли были рисунки вообще».
Алешка подкрался ко мне на корточках и протянул маленькую деталь конструктора, призывая помочь ему.
-Давай строй, - с холодностью ответил я. Но Алешка продолжал карабкаться по моей ноге вверх, держа в руке синенький пластмассовый кубик. – Ну что? – разнервничался я и повысил тон. – Давай, иди обратно, делай свое дело. Я сейчас дочитаю и приду.
Улыбка с Алешкиного лица спала, он скатился по моей ноге на пол и двинулся в обратном направлении.
Я продолжал листать книжку, все тщательнее рассматривая изображенных на ней персонажей сказок.
Неожиданно Алешка начал кашлять и хрипеть. Я подскочил к нему, посадил на колени. Его лицо покраснело, глаза выступили наружу и заслезились. Открывая рот, он пытался закричать, но у него ничего не получалось.
-Мама! – завопил я. – Папа!
На мой зов сразу же прибежали родители. Папа схватил Алешку, перевернул его вниз головой и начал хлопать по спине. Вскоре изо рта брата вылетел на пол тот самый злосчастный синий пластмассовый кубик.
-Куда ты смотрел? – закричала мама. – Я же тебя попросила посмотреть за ним! Нельзя на тебя положиться! Господи…
-Я смотрел, - мой голос дрожал. Я сильно испугался в тот момент, когда мой брат начал задыхаться.
-Он ведь мог умереть! – сквозь слезы выговорила мама, взяла Алешку на руки, села на кровать и начала его успокаивать. – Миленький ты мой, все хорошо, все позади.
Алешка потянулся к маминой груди, и я понял, что лучше пойти в свою комнату. Но один я пробыл не долго. Ко мне зашел папа, сел на кровать и с умным видом посмотрел на меня.
-Нужно быть внимательнее, Дима. Как же ты так не усмотрел?
-Алешка сидел рядом с конструктором. Откуда мне было знать, что он захочет попробовать его на вкус?
-Тебе просто стоило быть рядом с ним. Он ведь еще маленький, а ты его старший брат. Ты должен заботиться о нем. Вы братья.
-Мы будем самыми близкими людьми, когда вас с мамой не станет? – вспомнил я слова, сказанные неопознанным объектом детского садика.
-Конечно. Вы должны быть лучшими друзьями.
-А когда человек умирает, что с ним происходит?
-Он отправляется на небеса.
-Там, где летают самолеты?
-Намного выше, туда, куда невозможно просто так попасть.
-Чтобы туда попасть, нужно умереть?
-Этого мало. Нужно прожить жизнь. Прожить так, чтобы потом не было стыдно за свои поступки, чтобы люди могли вспомнить только хорошее о человеке.
-А обо мне люди будут вспоминать? – после моего неожиданного для папы вопроса, он рассмеялся и я убедился в том, что с родителями разговаривать серьезно невозможно.
-А ты что уже собрался умирать?
-Нет, мне просто интересно, пап. Я уже прожил сколько то и хотелось бы знать, правильно жил я или нет. Если правильно, что я и дальше так буду жить, если нет, то подумаю над своим поведением.
-Нужно думать не о том, как поступал ты раньше. Что сделано, того не изменить. Нужно думать о том, как поступать в дальнейшем. Совершил ошибку – попытайся ее не совершать. Перед тем, чтобы что-то сделать – хорошенько все нужно взвешивать, обдумывать, советоваться.
-С кем?
-С близкими тебе людьми, которые тебя любят и никогда не посоветуют плохого.
-В смысле с бабушкой? – папа растеряно посмотрел на меня и только спустя какое-то время, я понял – почему его взгляд был именно таким.
-Да. Ты можешь спросить и нас, если ты хочешь.
-Хорошо пап, я буду спрашивать.
В комнату ворвалась мама:
-Это никуда не годится, Дима! Разве можно быть таким безответственным? Я попросила тебя…
-Галь, перестань. Мы уже поговорили с Димой. Он все понял.
-А если бы он…
-Перестань…
-Он мог…
-Прекрати…
-Что бы тогда…
-Галь…
Мама прошла ко мне, села рядом со мной и обняла.
-Дима, обещай мне, что такого не повторится. Обещай мне, что всегда будешь относиться к моим просьбам добросовестно и всегда их выполнять.
И опять от меня ждали услышать простое, но многозначащее слово: «Обещаю».
«Но стоит ли говорить, если я не собираюсь выполнять? Или лучше сказать - но сдержать обещание?»
-Ты пообещаешь? – продолжала мама.
То, что я решил для себя – стало для меня одним из основных принципов в дальнейшей жизни. Я перестал относиться к этому слову, как к слову, а начал относиться как к явлению. (Вновь извиняясь за тавтологию).
-Обещаю мам, - негромко сказал я для своих родителей, но все мое тело содрогнулось от оглушительного звука внутри меня.
-Хорошо, я буду надеяться. Пойдемте кушать.
Следующее утро было особенным. Причин для этого было много: первая - я проснулся человеком, держащим обещание. Вторая – это был последний выходной, когда мне еще было шесть лет. Третья причина – вопреки синоптикам, обещавшим вчера по радио целый день дождь, на улице стояла солнечная теплая весенняя погода. Четвертая причина – загадочное исчезновение Ани.
Я вышел на улицу и прошел к детской площадке в надежде, что встречу своего лучшего друга и проведу с ней отличный день. Но ее нигде не было, а по двору ходили ее родители и опрашивали всех, не видел ли кто их дочь, одетую в сиреневый комбинезон и красную шапочку.
-Дима, здравствуй, ты Аню нашу не видел?
-Нет, я только что вышел.
-Господи, куда же она пропала.
-Дорогая, не волнуйся, мы ее найдем, - успокаивал свою жену папа Ани.
-Аня! – кричала ее мама.
Я вызвался помочь им и побежал в сторону садика. Мне казалось, если однажды прятался там я, то непременно Аня тоже должна поступить так.
«Но зачем ей прятаться? У нее хорошие родители. Получается, у меня плохие? Нет. Я был обижен на них, но это состояние быстро прошло, повстречав неопознанный объект детского садика, или просто Славу. Дядя Слава. Звучит гораздо лучше, чем он на самом деле выглядит. Огромная голова и растопыренные в разные стороны уши»
Добежав до калитки детского садика, я прошмыгнул через нее на его территорию и начал заглядывать на веранды в поисках Ани. Но ее нигде не было.
-Аня! – звал я.
Я прошел по узенькой тропинке к другой веранде и прокричал еще раз ее имя. Но никто не откликался.
«Что могло с ней произойти? Может, она попала на небеса?» - промелькнула мысль, и я сразу же сплюнул три раза и постучал по первому попавшемуся дереву. Так делала постоянно бабушка, чтобы что-нибудь не сглазить.
-Аня! – закричал я вновь.
-Чего раскричался, мальчуган? – услышал я знакомый голос.
«Дядя Слава» - обрадовался я, в надежде, что он сможет помочь.
-Кого потерял?
-Девочку Аню. Она в сиреневом комбинезоне и красной шапочке. Вы видели?
-Маленькая такая с русыми волосами и большими такими глазенками, да?
-Да-да. Вы видели?
-Нет, не видел, - с горечью произнес дядя Слава.
-Жаль, ну если вы ее увидите, скажите ей, что мы ее потеряли.
-Кто вы?
-Ее родители и… - я задумался. – «Кто еще? Потерял ли ее я? Или просто решил помочь найти? Без нее будет скучно. Значит и я тоже». - …И я.
-Ты постой, скажу я тебе. Приходила она сюда. Мы с ней говорили, а потом она ушла.
-Куда ушла?
-Откуда же мне знать, - взмахнул руками дядя Слава.
-А вы же говорили, что ночью детский садик сторожите? Сейчас же день.
-Так меня попросили подежурить. Дневной охранник приболел.
-А о чем вы разговаривали с Аней? – изображал я из себя персонажей детективных фильмов, которые постоянно смотрела бабушка.
-Обо всем. А ты не знаешь разве, что у Ани дедушка умер?
-Дедушка умер?
-Да. Аня сюда вся в слезах прибежала, я уж и не знал, чем ей помочь. Как только не успокаивал.
Дядя Слава подошел ближе ко мне и сунул руку в карман. Я насторожился. Хоть он теперь и не выглядел так устрашающе, как той ночью, большая голова и уши всего на всего были кроличьей шапкой, я сделал шаг назад и не отводил взгляда от руки, копошившейся в кармане.
-Любила она очень дедушку своего. А его не стало. Тяжело человека терять, - продолжил дядя Слава. – Я ей свой пример из жизни привел, она меня послушала. Объяснил ей, что он всегда будет с ней рядом и всегда будет во всем помогать. А если она хочет помочь своему дедушке, ей стоит сходить в церковь, попросить Бога, чтобы все у него было хорошо, поставить свечку.
-В церковь?
-Да.
-Спасибо большое, дядя Слава.
В нашем районе была только одна церковь, и я сразу же побежал туда. Никогда еще один я не отлучался так далеко от дома, и понял, что с каждым днем становлюсь все взрослее. «Ведь не зря мне скоро исполняется семь лет» - подумал я и побежал через дорогу. Добежав до ворот церкви я замер на месте и начал всматриваться в икону с изображением Иисуса Христа.
-Ты в первый раз, мальчик? – спросила проходящая меня бабушка.
-Ага. Мне можно туда зайти?
-Конечно можно. Ты только перекрестись.
-Перекреститься? – переспросил я. – Это как?
Бабушка продемонстрировала, как это делается.
-А я видел по телевизору. Я умею.
Ловко повторив движения, я в один миг поднялся по лестнице, открыл тяжелую дверь и окунулся в приятную прохладу и таинственную тишину, на фоне которой едва был слышен треск горящих свечей. От запаха тающего воска голова закружилась. Набравшись смелости и сил, я сделал шаг вперед, издав громкий звук, на что несколько женщин, стоявшие напротив икон, резко обернулись и осмотрели меня с ног до головы.
Я прошел дальше и остановился напротив арки. Все было увешано и установлено иконами с изображением разных святых.
-Мальчик, перекреститься надо, - подошла ко мне женщина в сером платке и прошептала на ухо.
-Еще раз? – воскликнул я.
-Да что ж ты кричишь. Тише надо себя вести. Перекреститься надо.
-Я умею.
Перекрестившись перед алтарем, я прошел дальше.
На скамейке в уголке сидела Аня. Увидев меня, она тут же соскочила, подбежала и обняла.
-Дима, у меня дедушка умер, - заплакала она.
-Знаю, Аня, знаю.
-Откуда?
-Мне дядя Слава сказал.
-Дядя Слава?
-Сторож в садике
-Он мне сюда посоветовал сходить, обещал, что поможет.
-И как? Помогло?
-Я общалась с дедушкой. Мне кажется, он меня слышал.
-Ты его слышала? Или тебе кажется? – с трудом понимал я слова Ани.
Она пожала плечами, на мгновение опустила глаза и сразу же подпрыгнула, воскликнув:
-Я чувствовала!
Загадочное исчезновение Ани сразу же стало понятным. Именно ее поход в церковь и наш короткий, еще не взрослый разговор, повлиял на меня и, спустя некоторое время, подойдя к маме с полной уверенностью в своем решении, я сказал:
-Мам, давай окрестим меня.
Вернувшись во двор, родители Ани ринулись к нам навстречу. Они не ругали ее. Мама заплакала и обняла ее точно так же, как сделала это моя мама в тот день, когда я повстречался с неопознанным объектом в детском садике. «Все родители любят своих детей», - понял я в тот момент.


•Шаг во взрослую жизнь•

Семь лет это много. Именно с такой мыслью я проснулся утром в свой День Рождение.
-Осенью ты уже пойдешь в школу, в первый класс, повстречаешься с разными людьми, со многими подружишься, - говорила мне бабушка.
-Да… - смотрел на меня папа. – Совсем Дима взрослый стал. Вспомни себя год назад!
-И в шахматы играть стал намного лучше, - хвалил меня дед, крутя в руках коробочку, упакованную в блестящую сиреневую пленку.
Я размышлял, что может поместиться в нее.
-Как быстро летит время, - со слезами на глазах выговорила сентиментальная мама. – Пойдем те за стол. Еще недавно в сереньких колготках по полу ползал, а сейчас уже первый класс не за горами. А потом пятый, десятый, университет, своя семья.
В свой седьмой День рождения я сделал, пусть маленький, но шаг во взрослую жизнь.
-Теперь у тебя и обязанностей больше, - сказал дед.
-Какие у него еще обязанности! – вскочила со стула бабушка. – Мальчик мой, - подошла она ко мне, обняла и поцеловала в макушку головы. – Маленький мой!
-Какой же он маленький! – заспорил дедушка.
-Он для меня всегда будет маленьким. Будь ему двадцать, тридцать или пятьдесят лет.
«Когда-то мне будет пятьдесят лет. Мы будем сидеть с бабушкой, и вспоминать этот момент. Не только этот! Все!».
Алешка сидел на коленях у папы и тоже держал для меня подарок. «Младший брат. Рано или поздно я стану его защитником. Мы будем дружить, и эта дружба будет самая крепкая».
Мы продолжали сидеть за столом. Я все слушал нескончаемые комплименты и наставления в свою сторону и порой удивлялся, сколько же мне предстоит еще сделать за свою жизнь. За свою взрослую жизнь…
Задержавшись, в гости на праздник пришла и Аня, в зеленом платьишке и белых колготках, подарила мне большой пакет с зефиром и быстро влилась в нашу компанию, собирающуюся пить чай с испеченным папой банановым тортом.
За окном начало темнеть. Солнце спряталось за домом напротив, оставив после себя неровные красно-желтые штрихи на бледно голубом небе.
-Холодно завтра будет, - оценивающе посмотрела на улицу бабушка.
Вечер подходил к концу. Бабушка и мама принялись убирать со стола, дедушка, вытащив папиросу из портсигара, вышел на балкон, папа предложил нам с Аней и Алешкой выйти на улицу и подышать свежим воздухом.
Упрашивать вывезти машину мне долго не пришлось. И вот, я мчусь по дорожке, на встречу ветру, к неизвестному, куда глаза глядят.
«Стоп! – подумал я, - куда глаза глядят мне сейчас нельзя. Надо возвращаться обратно».
В свой День рождение я лег намного позднее обычного. Это была очередная причина чувствовать себя взрослее.
Ко мне зашли мама и папа, пожелали мне спокойной ночи. Перед уходом они решили не выключать свет в комнате, но я настоял на обратном.
-Спокойной ночи, сынуля, - в один голос сказали родители.
Я долго еще лежал и вспоминал недавний наш разговор с папой.
«Нужно думать о том, как поступать дальше, - воспроизвел я его слова. - Не такая уж и плохая у меня семья. Ревновать Алешку не стоит. Родители любят меня точно так же, как и брата. Прав дядя Слава. Они считают меня уже взрослым. И сегодня я в этом убедился. А Алешка вовсе и не будет нытиком. Часто ли плакал я в его возрасте? Надо будет спросить завтра у мамы».
Я встал с кровати, взял с полки Персика и тихонько, на цыпочках, пошел в родительско-алешкину комнату.
Алешка спал, тихонько посапывая в своей кроватке, мама и с папой о чем-то разговаривали. Увидев меня, они приподнялись и решили уже начать расспрос, почем я не сплю, как я, приложив палец к губам, попросил их ничего не говорить.
Я подошел к Алешкиной кроватке, положил рядом с ним свою любимую собаку, посмотрел на него и едва слышно прошептал:
-Спокойной ночи.