"10 зелёных бутылок". Глава 8.

ГЛАВА 8.

Нарисованные тёплые отсветы ноябрьского заката, причудливо перемешанные с холодным воздухом, отражались в нарисованном оконном стекле. Казалось, что от этого полотна веет зябким ветерком настоящей зимы. Холодное стекло с отражёнными в нём ветвями голых деревьев и отблесками заходящего Солнца было изображено на холсте настолько натурально и с такой фотографической точностью, что даже в душном выставочном зале будто бы повеяло холодным ноябрём. Я даже хотел протянуть руку и дотронуться до ледяного стекла, но вовремя вспомнил, что картины Иман трогать нельзя.
- Нравится? - поинтересовалась подошедшая художница, кивая на своё недавнее творение.
Я кивнул и с улыбкой оглядел взволнованную Иман. Очень уж необычно выглядела в строгом чёрном костюме и белой рубашке с галстуком. Художница всеми силами пыталась подавить свою естественную взволнованность и тревогу. Всё-таки это была её первая выставка. Казалось, что даже серьга-пуговка, украшавшая левое ухо девушки, блестит ярче, чем обычно.
Посетителей, вопреки ожиданиям Иман, оказалось много и практически все они положительно и иногда даже восхищённо отзывались о многочисленных полотнах. Но тревоги девушки это не уменьшало. Конечно, это объяснялось присутствием на выставке нескольких известных художественных критиков, от чьего мнения от чьей оценки зависело кое-что значительно большее, чем дальнейшая карьера Иман в сфере изобразительных искусств. От их отзывов, положительных или отрицательных, зависела вера Иман в саму себя, свой талант и свою идею. Да, от мнения критика зависит многое. Критику нужно уметь принимать и фильтровать, поскольку она далеко не всегда бывает объективной. Выслушать нужно всё и всех, но вывод сделать самому. Пусть даже твоя картина, повесть, сценарий действительно не получились, ты допустил где-то промах или у тебя просто недостаточно опыта, главное то, чтобы ты сам смог это понять. Понять и попробовать снова. Если ты чувствуешь, что хочешь и можешь попробовать снова, с чистого листа, с нуля, то пробуй. Шлифуй свою способность до тех пор, пока не будешь совершенен в ней. То есть шлифуй всю жизнь.

День был какой-то сумасшедший. Страшная жара, скопление критиков и репортёров. Иман поминутно приходилось отвечать на их вопросы, касающиеся её картин. Самое интересное то, что у каждого полотна была какая-то своя история. Например, то изображение морозного окна, о котором я рассказал ранее, было написано Иман в один из самых жарких летних дней под обжигающими солнечными лучами.
-...когда я писала, то совершенно не чувствовала жары, а закончив, обнаружила, что плечи мои покраснели. А вот эта работа, - Иман широким жестом указала на небольшое полотно, на котором был талантливо изображен Майк, полулежащий на диване и сосредоточенно изучавший партитуру – Знакомит нас с маленьким кусочком жизни и творчества талантливого музыканта. В тот момент он был так поглощён работой, что даже, наверное, не заметил, как я успела сделать набросок…
Смуглокожий, с растрёпанными волосами и нотной записью в руках, изображённый на холсте Майк был серьёзен и даже суров.
Всегда, стоило ему начать творить, как он превращался в ярого профессионала и фаната своего дела, в свирепого лиса, готового бежать за идеей хоть на край света. В такие моменты лучше было его не трогать, иначе можно нарваться не только на грубость, но и на короткий двухминутный скандал. Майк мог со всей своей латиноамериканской горячностью заступиться за своё творчество и отстоять своё право находиться в одном строю с известными музыкантами и певцами. Он способен защитить рапирой своих слов и доводов любого мало-мальски талантливого композитора, художника, режиссёра, писателя, поэта, фотографа или дизайнера. Достоинство и недостаток моего друга в том, что он во всех людях видит что-то хорошее. Почти во всех.

На следующий день на первой полосе газеты появилась большая фотография Иман и обширная статья, рассказывающая о её выставке. Критики расхваливали юную художницу и прочили ей большое будущее в мире живописи. А сама Иман пока ещё не верила в то, что всё это происходит с ней. И афиши, и критики, и статьи в газетах.
Пару дней назад ей позвонил Майк и от души поздравил с успехом. Мне он тоже звонил, интересовался, как обстоят дела в городе и что поделывает Жан. Рассказывал мне о Лос-Анджелесе, о звукозаписывающей компании, и новых песнях, о гостиничном номере со старым радиоприёмником на подоконнике.
- Я даже не думал, что тут всё так быстро делается, Иззи, - взволнованно разглагольствовал Майк на том конце провода – Записываем в студии, всё так оперативно и профессионально! Вчера меня отправили – к кому бы ты думал? – к фотографу. Фотосессия в поддержку альбома, так продюсер сказал. Я перепугался и воскликнул: «Какая из меня модель, Брендон?!». А он смеётся и отвечает, мол, с тобой будет работать настоящий профессионал. И правда. Я как-то незаметно разговорился фотографом по имени Джо, и даже не заметил, как мы всё отсняли. Ещё, представляешь, пришлось отдельный сингл записать…

***
Всего через несколько дней после отъезда Майка в городе N разразился очередной скандал. На сей раз взбунтовались приезжие старатели, которым до сих пор не предоставили обещанного жилья, а вместо жилого дома свои обманчиво-гостеприимные двери распахнуло казино "Четыре Туза и Джокер". Вопреки прогнозам пессимистичного Курта, у заведения не было отбоя от посетителей. Возможно, причиной этому была широкая реклама не только в нашем городке, но и в его окрестностях, откуда часто прибывали состоятельные бизнесмены или хитрые представители местной мафии, вознамерившиеся "отмыть" свои денежки.
Городская казна, постоянно пополняемая посредством новых источников дохода в виде золотоносной шахты и самого крупного казино в округе, переживала очередной экономический подъём. Только вот жизнь в городе от этого лучше не стала. Площади то и дело сотрясали многочисленные митинги и демонстрации, пресс-секретарь Жана перестал справляться со своими обязанностями. Он, бедолага, попросту не успевал отвечать на назойливые вопросы журналистов, пачками бросать в камин гневные письма с угрозами, адресованные мэру города.
Однажды и я волею судеб оказался "Четырёх Тузов и Джокера". Это произошло во время пятничных сумерек и невыносимой знойной духоты.
Внутреннее убранство дома одноруких бандитов и крупье в тесных драповых пиджаках болотного цвета, так и блистало непередаваемым пафосом, многочисленными излишествами декора и претензией на оригинальность.
На бродовых стенах и тут и там висели разнообразные чёрно-белые фотографии в огромных белых рамках. Пол был выложен мелкой бежево-коричневой, натёртой до блеска плиткой, на которой то и дело оскальзывались официанты, снующие по залу в поисках чаевых и удачи. Эти юркие молодые люди разносили на блестящих металлических подносах коктейли, еду, сигареты и маленькие кожаные папки, в которые вкладывают счёт.
-Фулл Хаус! - радостно завопил Эксл, хлопнув рукой по картам, веером разложенным на столе.
Крисси неодобрительно хмыкнул и взглянул на выигравшего уже пять партий Эксла сквозь бокал.
Линн же со скучающим видом сидела рядом и лениво перекатывала по столу фишку, пока её брат, пользуясь исключительным артистизмом и лёгкими шулерскими замашками, буквально вытаскивал из кошельков неудавшихся мэров и местного певца неопределённого амплуа деньги.
-Что ж, нам, пожалуй, пора, - довольный Эксл сгрёб фишки в сумку и, прихватив с собой сестру, направился к кассе.
-Шулер! - презрительно бросил ему вслед Шарли, оставшийся сегодня вечером без единого цента в кармане.
Линн, точная копия своего брата, коротко хохотнула и направилась к выходу.

***
После папиросного смрада, царившего в "Тузах и Джокере", даже вечерняя летняя, пару часов назад казавшаяся непереносимой, духота городских улиц казалась приятной.
Трамвай, который сейчас вёз меня и ещё четверых пассажиров по городским лабиринтам, мерно трясся и громыхал. На весь салон раздавались трели радиоприёмника, но я особо не прислушивался, погружённый в свои мысли. Интересно, как там, в Лос-Анджелесе? Чем занят Майк? Наверняка денно и ночно сидит в студии звукозаписи, работая над новыми песнями.
- ...Ночной художник...
Эти слова резко выдернули меня из раздумий, и я навострил уши. Из развешанных по салону динамиков , перебивая грохот и лязг трамвайных колёс, лёгкий гул двигателя и разговоры четверых студентов, приехавших из округа на каникулы, доносился замысловатый мотив и слова с весьма интересным, необычным даже для рок -композиции, ритмическим рисунком. И голос...
"А я и не думал, что здесь всё делается так быстро!" - вспомнились мне слова Майка, то и дело прерываемые назойливым треском помех.
- Итак, дорогие радиослушатели, вы только что прослушали замечательную композицию новой восходящей звезды восьмидесятых - Майкла Дебюсси, - хорошо поставленным голосом пояснил диктор - Пожелаем же ему удачи и творческих свершений, которыми он будет радовать нас и впредь!
Выйдя через сложившиеся гармошкой двери трамвая, я побрёл вверх по улице, борясь с внезапно налетевшим ветром, бросавшим в глаза пригоршни песка. Пришлось наклонить голову и прикрывая рукой лицо, медленно шагать к дому. А при таком сильном ветре это оказалось непросто.
Едва оказавшись в кухне, я включил радио, покрутил ручку регулятора громкости и под звуки "Анкл Джонс Бэд", принялся готовить пасту.
И как раз в тот момент, когда моя рука с зажатой в ней пачкой спагетти нависла точно над кастрюлей, в гостиной раздался телефонный звонок.
-Алло? - протянул я - Кто это?
-Это я! - радостно отозвалась трубка голосом Майка.
Он сообщил, что возвращается в город N ровно через два дня, а также поинтересовался, продолжается ли до сих пор своеобразное продолжение калифорнийской истории 1848 года?
Да, город N превратился в один большой сумасшедший дом, где у каждого второго в глазах был написан окончательный диагноз - Золотая Лихорадка.