Последняя ночь "Шахерезады"

П О С Л Е Д Н Я Я Н О Ч Ь «ШАХЕРЕЗАДЫ»
рассказ

11 сентября 1994 года в 4 часа 10 минут местного времен (согласно полицейскому протоколу), из открытого окна шестого этажа столичного отеля Люксембурга, выпала гражданка Украины Антонина Сазонова, известная путана по кличке «Шахерезада»…


Сухой полицейский протокол скрупулезно перечислял все обстоятельства связанные с гибелью девушки, даже врачебная терминология в этот раз (редкий случай) была применена без ошибок. Нашлись даже случайные свидетели происшествия, однако их показания столь разительно отличались друг от друга, что в протокол было внесено лишь «общее показание», что тело падало очень медленно, даже не падало, а медленно опускалось.
Умный полицейский, составивший протокол, взял эти показания в кавычки, и поставил в конце три больших восклицательных знака. Он был старый служака, этот полицейский, и не хотел омрачать свой скорый выход на пенсию несомненными насмешками коллег и строгого начальства. Но было еще одно обстоятельство, которое даже он не смог обойти. И в самом конце протокола честный полицейский дописал, что «труп улыбался счастливой улыбкой»…

Тоня Сазонова родилась в заштатном шахтерском поселке Южного Сахалина. Счастливый отец ничего не успел дать дочери: ровно через месяц его убило током. Уже и смену успел сдать, и в душе помылся, как вдруг в раздевалке перегорела лампочка. Плюнуть бы на эту лампочку, скорее домой – к жене и ребенку, так нет. Кинулся эту лампочку выкручивать, задел мокрыми руками за какой-то проводок – и не стало у мамы мужа, а у нее отца. Но удивительное дело: помнила Тоня папину улыбку, его теплые руки и радостный голос: «Девочка моя, все сделаю для твоего счастья». Как могла она – одномесячная – помнить это – неведомо, неправдоподобно, но помнилось.… Училась Тоня хорошо. Все схватывала на лету. Учителя души не чаяли в способной ученице, которая к тому же обладала удивительно мягким характером и усидчивостью.
В десятом классе Тоню стали готовить на золотую медаль, и вдруг в школе был объявлен поэтический конкурс, обещавший победителю трехдневную путевку на турбазу «Горный воздух», находившуюся в окрестностях Южно-Сахалинска, на восточном склоне большой горы, рядом со знаменитым Большим трамплином, где сахалинские – и не только - спортсмены готовились к Олимпийским играм
Но не только это подвигло Тоню к участию в конкурсе. Она хотела повидаться с замечательным поэтом Николаем Тарасовым, который в прошлом году выступал с группой сахалинских писателей в их школе. Он потряс ее юную душу своей изумительно-чистой, звенящей жаворонком лирикой, Романтической чистотой взаимоотношений героев его произведений. О том, что Тоня пишет стихи, знала только ее мама и Надежда Сергеевна – преподаватель литературы, а с прошлого года классный руководитель. Знал об этом и Николай Тарасов, которому она осмелилась показать несколько своих стихотворений. Но тогда, в школе, Николай Антонинович не смог уделить ей достаточно времени. Он только бегло просмотрел каллиграфические строчки и попросил разрешения взять ее стихи с собой, для более детального ознакомления. И вот месяц назад Николай Тарасов вернул их по почте, сопроводив окрыляющей рецензией. Он также указал адрес и телефон Сахалинской областной писательской организации, дал номер своего домашнего телефона. Тоня хорошо помнила выступление группы сахалинских писателей. Все они очень тепло, с любовью декламировали свои произведения, посвященные их островной родине.
Один из поэтов – кажется, Сергей Лабутин – исполнял под гитару собственные песни хорошего граждан ского звучания, а поэт Евгений Лебков – этот невысокий, плотный, кряжистый, обаятельнейший человек с совершенно белой бородой и глянцевой лысиной, с неподражаем
юмором рассказывал о своей курильско-сахалинской творческо-производственной деятельности. Руководитель группы – сотрудник писательской организации – Александр Смирнов веселил присутствующих веселыми анекдотами из жизни его товарищей-писателей. Но все же только стихи Николая Тарасова органично и навсегда переплелись в дружеском восприятии с ее собственными робкими поползновениями. Теми подвижками души, которые называют наитием.
Тоня выиграла литературный конкурс. Ее стихотворение «Наша школа», в котором она с большой нежностью отозвалась об учителях и учениках, было встречено «на ура», и первый в своей жизни гонорар – путевку на «Горный воздух» - она получила уже как признанный поэт…
На турбазе ее окружали такие же мальчишки и девчонки из разных городов и поселков Сахалина. Все они были увлечены литературой, в которой пытались делать первые робкие шаги. Много ребят было с гитарами, и по вечерам плыли над Южно-Сахалинском бесхитростные песни о туманах, снегопадах, о суровых буднях моряков и рыбаков, строителей и нефтяников, водителей и учителей…
Тоня позвонила в писательскую организацию, но там никто не брал трубку. Тогда она осмелилась позвонить Тарасову домой. Николай Антонинович оказался сильно простуженным, с большой температурой. Он не мог долго разговаривать и пообещал по выздоровлению связаться с ней.
Ребята очень быстро перезнакомились между собой, обменялись адресами, а некоторые фотографиями. Позади три интереснейших дня, впереди – расставание. Всеобщая грусть пронизала сердце каждого из ребят. Некоторые девчонки ходили заплаканные.
- Не грустите, ребятки,- успокаивали их сотрудники Южно-Сахалинского ГОРОНО, под покровительством которого они находились,- вот сдадите экзамены и снова соберетесь. Адреса и телефоны у вас есть, а впереди целая жизнь…
На последнем прощальном музыкальном вечере – его почему-то называли чайханой – Тоня столкнулась с молодым парнем, которого прежде на турбазе не встречала.
- Извини, королева, - негромко сказал он и взглянул на Тоню синими - как небо в июле глазами. И защемило у нее сердце, и ослабли ноги, и опустились руки. С легким жжением пробежали по спине «мурашки», и если б он не подхватил ее под руку, упала бы она прямо на пол. Так пришла к Тоне любовь, и Тоня потеряла голову. Она так и не смогла вспомнить, как она оказалась с Игорем в одной постели. Чувствуя его крепкое тело, внимая тихим и жарким обольстительным словам, отзываясь на его ласки, Тоня с полной отрешенностью от мира сего отдалась под его власть вся без остатка. Уснула только под утро, а когда проснулась – увидела себя в совершенно чужом номере, раздетой и в полном одиночестве. И Тоня заплакала. Нет, не из жалости к себе. В глубине души она понимала, что Игорь ничем ей не обязан, но неужели она не заслужила даже на коротенькую записку? Но странное дело: Игорь воспользовался ее неопытностью, доверчивостью, бросил ее как последнюю шлюху, она не злится на него, не отвращается, не строит мстивые планы – она его ЖДЕТ. И сколько б времени ни прошло, она будет его ждать. Ждать и любить, любить и ждать. Ведь она – королева, а он – король, и она не допустит, чтобы их королевство осиротело. Они всегда будут вместе, пусть даже и в мечтах…
По возвращении Тоня никому ничего не сказала: ни подружкам, ни маме. «Это касается только меня» - думала она, продолжая готовиться к выпускным экзаменам. И вдруг она поняла, что беременна. И тот липкий тянучий страх, от которого она до конца не смогла избавиться, вдруг отчаянно стал рваться наружу через ее чуть округлившийся животик. Это был удар в самое сердце. Надо было спасать репутацию и свою, и мамину, и школьную. А как? Кто осмелится делать аборт несовершеннолетней? Да она и не пойдет к врачу. Это значит, весь поселок узнает, а что потом? Камень на шею да в море? Нет, если делать аборт – нужно искать бабку, и где-нибудь подальше от поселка. Она решила съездить в Невельск: там по субботам, во Дворце культуры, проходят дискотеки. Тоня несколько раз посещала их, познакомилась с местными девчатами. Они должны знать: все-таки городские…
В следующую субботу она поехала в Невельск. На дискотеке встретилась с девчатами, попросила разузнать про бабку.
- Ну, ты даешь,- захихикали, было, подружки, но, увидав, как сузились Тонины глаза, сразу посерьезнели и пообещали помочь. И, правда, в следующий ее приезд они передали ей записку с адресом, а на словах добавили: «Двадцать пять рублей, меньше не берет». Таких денег у Тони не было. Просить у мамы – начнутся вопросы. Занять? А как потом отдавать? Догадливые подружки посоветовали:
- Если деньги нужны – не уезжай домой. После дискотеки морячки подвалят, они парни не жадные. Ночь потерпишь – утром полсотня, а постараешься – и целая сотенка в кармане зашуршит. Хоть приоденешься, как следует. Они же и в загранку ходят, тряпки разные привозят, не чета нашим.
Шепоток слева, шепоток справа, и вот уже Тоня позвонила маме, сказала, что заночует у подруги, и приедет только в понедельник…
Морячок Тоне действительно попался щедрый. Щедрый и проницательный. Он не стал ее трогать. Они проговорили всю ночь, вернее говорила Тоня, а он только внимательно слушал, изредка покачивая головой. Это была первая ее исповедь, первая и последняя. Она выложила, как на блюде, совершенно незнакомому человеку все, что успело накопиться в ее душе за семнадцать лет. Не забыло Тоня сказать и о том, что до сих пор любит Игоря.
-Так может, не стоит торопиться? спросил морячок,- отыщется твой король.
- Может и отыщется, но когда? А мне как быть?
- Ну что ж, поступай, как знаешь, Шахерезада.
- Как ты меня назвал?- вскинулась Тоня.
- Сказки читать надо было,- с досадой ответил морячок,- в них много чего интересного и полезного можно найти. Может быть, и у тебя все было бы по-другому, и не рвала бы ты сейчас сердце ни себе, ни мне.
- А ты-то причем?- грубовато спросила Тоня.
- А при том,- тоже грубовато сказал морячок,- что старшая моя сестра такая же дуреха, как и ты.
- А вы умные,- уже не на шутку разозлилась Тоня, но взяла себя в руки.
- Да не об этом речь,- вздохнул морячок,- все мы виноваты, но я никого не виню. Не мне судить.
Тоня прильнула к его плечу и облегчительно расплакалась. Потом, успокоясь, стала целовать морячка.
- Ты не осуждаешь меня? – спросила шепотом.
- Нет, не осуждаю.
- А мы до сих пор не познакомились. Как тебя зовут?
- Борис.
- А ты женат?
- Да.
- И дети есть?
Борис вдруг помрачнел.
- Ну, ничего,- сказала Тоня, сейчас нет, потом будут.
- Не будут,- покачал Борис головой,- но, давай не будем об этом?
- Не будем,- согласилась Тоня, и опять склонила голову ему на плечо. – А почему ты назвал меня Шахерезадой? Кто это?
Борис улыбнулся
- Есть такая восточная сказка «Тысяча и одна ночь». В ней рассказывается, как один не очень добрый эмир – царь по-нашему – каждую ночь требовал новую наложницу, а утром ей отрубали голову.
- За что?- встрепенулась Тоня.
- Таким уж был этот эмир, что никто не мог ему угодить. Но однажды попала к нему одна рабыня по имени Шахерезада, которая умела хорошо рассказывать сказки, и всякий раз останавливалась на самом интересном месте. Эмир, желая дослушать сказку до конца, оставлял Шахерезаду на следующую ночь. А Шахерезада, рассказав конец прошлой сказки, сразу же переходила на новую, и так повторялось, пока эмир не полюбил эту наложницу. Он подарил ей жизнь.
- Какое красивое имя,- прошептала Тоня.
- Такое же красивое, как и ты, с улыбкой сказал Борис,- однако уже утро, скоро комендант общежития заявится. Ведьма. Шум поднимет. Пора уходить.
- Мы еще встретимся?- смущенно спросила Тоня.
- Все может быть,- прошептал Борис,- но мне бы хотелось
остаться просто твоим знакомым. Я боюсь потерять Шахерезаду. Боюсь и не хочу.
Он по-отечески поцеловал Тоню в лоб и пожелал ей удачи…
В понедельник Тоня приехала домой. Мать, здороваясь с дочкой, обратила внимание на ее бледность.
- Ничего страшного, мама, просто перетанцевала немного.
- А в школу как? Ты ж не отдохнула.
- У нас вторая смена, успею отдохнуть.
Мать ушла на работу, и едва за ней закрылась дверь, Тоня рухнула на кровать и, зажав рот подушкой, завыла раненой волчицей. Нестерпимая боль вырвалась наружу. Подвела бабку старость. Дрогнула рука, и самодельный инструмент-убийца проявил строптивость.
Перепуганная бабка даже денег не взяла. Сунула на прощанье пузырек с каким-то снадобьем, наказала спринцевать перед сном – и выпроводила бедолажку, и обратную дорогу заказала.
- Обо мне забудь,- жестко приказала,- я тебя не знаю, а ты меня.
Долго отходила Тоня от «операции», но, слава богу, обошлось. Никто ничего не узнал.

Школу Тоня закончила с золотой медалью, самое время поступать в институт, но вдруг умерла ее мать, и тот запал юности, который еще теплил Тонину душу, исчез окончательно. Тоню обуяла апатия, ничего не хотелось делать. Несколько раз приходила Надежда Сергеевна, убеждала взять себя в руки, мол, все наладится, все мы смертны, но пока живы – надо жить. Пыталась помочь деньгами, но Тоня решительно отказывалась.
- Спасибо,- я сама зарабатываю.
И это была правда. Тоня устроилась санитаркой в местную больницу, но что могут сделать эти семьдесят рублей для молодой женщины? Немного освоившись на рабочем месте, Тоня проконсультировалась у гинеколога. Александра Ивановна – старый опытный врач, много чего повидавшая, - ужаснулась, схватилась за голову и заплакала.
- Кто ж это тебя так покалечил, дитя мое? – Не спросила, потребовала ответа. И пришлось Тоне рассказать и про «Горный воздух» бабку. Александра Ивановна внимательно выслушала и заговорщицки наклонилась к Тоне.
- Попробую тебя подлечить, не знаю, что получится. Лекарства новые, апробацию, правда, прошли. Но мы не отслеживали результаты, хотя отзывы утешительные. Воспаление мы тебе снимем, а вот дальше - трудно сказать.
- Вы имеете в виду, смогу ли я рожать? – прямо спросила Тоня.
- Увы, дитя мое.
- А может, все обойдется?
- Будем надеяться. Но,- Александра Ивановна строго сдвинула брови, - никаких мужчин…
Александра Ивановна лечила Тоню у нее дома. Целых полгода понадобилось опытному врачу, чтобы побороть последствия бабкиной дремучести. За эти шесть месяцев привязалась она к своей пациентке, да и Тоня тоже привыкла к Александре Ивановне, и к назначенному времени все прислушивалась к шагам, ожидая уже не доктора, а старшую подругу. Разница в возрасте нисколь не мешала им общаться, обсуждать довольно-таки взрослые вопросы.
И вот в апреле 1987 года, под самый Тонин день рождения, Александра Ивановна осветилась счастливой улыбкой.
- Ну, вот и все, дитя мое,- ласково сказала она,- лечение закончилось. Ты вполне здорова. Но завтра поезжай в Невельск, в поликлинику. Нужно пройти полный медосмотр, сдать все анализы. Обязательно,- повысила она голос,- и, пожалуйста, без возражений. Я уже обо всем договорилась.
Она обняла Тоню, прижала к себе.
- Если что не так – не отчаивайся, жизнь на этом не заканчивается.
- Это вы про детей? – опасливо спросила Тоня.
- Да, милая. Запасись мужеством.
Опасения Александры Ивановны оправдались. Ох, и наплакались же они – Тоня и Александра Ивановна, которая и после лечения не переставала навещать бывшую пациентку, каждый раз пытаясь направить разговор на дальнейшую учебу Тони.
- У тебя же золотая медаль, дитя мое. Тебя же примут без экзаменов. Ну что тебе стоит написать заявление? Я уже и с завучем твоим говорила, и с Надеждой Сергеевной – они прочат тебе интересное будущее. Они любят тебя, желают только добра. Директриса звонила в Южно-Сахалинск, в пединститут. Если будет тяжело, можно перевестись на вечернее отделение или на заочное. Все равно учиться надо. Диплом нужен, Тоня. Как ты не поймешь?
Да чего уж тут не понять? Все она понимала прекрасно, во всем соглашалась, но почему не хотели понять ее? Как она будет учиться в пединституте, из окон которого виден «Горный воздух»? Бабкины раны вылечили, а как залечить душевные раны? Столько сразу на нее свалилось, а ей всего восемнадцать и она – сирота. И о семейном благополучии даже мечтать не приходится. Кому она нужна, бесплодная?..
Вчера приснился отец. Молодой, красивый. Он проходил мимо их дома. Тоня увидала его в окно, но он только улыбнулся и прошел мимо. Тоня выбежала на улицу, но отец был уже далеко, в самом конце незнакомой дороги идущей на Восток, прямо навстречу восходящему солнцу, сияющему как ее школьная золотая медаль.
- Папа! – крикнула Тоня,- ты куда?
- К маме,- отозвался отец и помахал рукой.
Тоня бросилась догонять отца, но как ни старалась бежать быстрее, все оставалась на одном месте.
- Я тоже хочу к маме! – крикнула она. – Папа, подожди, пойдем вместе!
Ничего не ответил отец, только снова помахал рукой и вдруг исчез. И дорога исчезла, только огромный диск солнца – уже вполнеба – торжественно головой, а самых ее ног, маленьким беспризорным испуганным щенком, свернулась ее собственная тень….
Проснувшись, Тоня долго плакала – жалела рано ушедших родителей, жалела себя, непутевую. Пробовала сосредоточиться, построить планы на будущее, но ничего не получалось. Один сумбур в голове. Почти все ее одноклассницы разъехались, кто куда: кто – учится, кто – работать. А вот мальчишки почти все остались в поселке. Некоторые уже в шахте работают. Трое поступили в Сахалинское мореходное училище – захотели стать моряками. Из ее класса только две одноклассницы сидят на шее у родителей. Ни учиться не хотят, ни работать, хотя их винить нельзя, сама такая. Даже хуже…
Долго тянулся этот день. В поселковой больнице – слава богу - больных почти не было, но Тоня сама находила себе занятие: то полы подотрет, то цветы польет, то постели на пустых койках поправит. Уже под вечер увидела ее Александра Ивановна.
- Здравствуй, Тоня,- радостно поздоровалась она,- ты-то мне и нужна. Давай присядем.
Они присели в вестибюле на широкий подоконник, и Александра Ивановна торжественно объявила:
- Внимание… оп! – И в ее руках оказался конверт. – Сестра письмо прислала. В Одессе живет. Я ведь раньше тоже там жила. Вообще-то мы сами из Сибири, из Томска. Там наша родина, а вот видишь – разбросало нас по всей стране. Сестра в Одессе, я здесь. Брат еще есть, самый младший у нас. Тот – военный. Полковник, уже на пенсии. Военные рано уходят на пенсию. Он в последнее время служил в Барнауле, там женился и остался жить. У него трое детей, а вот мы с сестрой старые девы. Вернее это я старая дева, а сестра – вдова. Уже двадцать лет. И не старая еще, чуть за пятьдесят, а живет одна. Сваталось-то к ней много, женщина красивая, обеспеченная, но она никого не хочет. Говорит, что все равно лучше Василия не будет. Мужа ее Василием звали. Капитан… был.
- Он умер?- осторожно спросила Тоня.
- Погиб. Получил он новый пароход, пошли на испытания. Все было нормально и вдруг пожар. Загорелось машинное отделение. Пожар потушили быстро, но когда Василий стал производить осмотр машинного отделения, в борт ударила волна, и он сорвался с трапа, сломал шею. Погиб Вася, и деток не успел завести. Так сестра одна и коротает свой век. А в письме зовет меня к себе. Квартира у нее большая, заработок хороший. Она работает бухгалтером в Одесском пароходстве. Но я привыкла тут. Всех знаю, меня знают. Да и не хочу на старости лет по чужим углам маяться. Была бы своя квартира, можно было бы обменяться, но кому нужны две маленькие комнаты в бараке да еще в нашем поселке? Это же не Холмск, не Корсаков, не Южно-Сахалинск. Даже не Невельск. Это, дитя мое, самая настоящая дыра. Здесь только таким, как я, и жить.
- А как вы попали сюда?
- Длинная история, дитя мое. Не хочу я говорить об этом. Давай-ка, лучше о тебе поговорим. Хочешь в Одессе пожить? Сестра будет рада. Она очень добрая, вы подружитесь. Поживешь годик-другой, заработаешь денег, приедешь сюда в отпуск. Чего тебе тут сидеть? А так – мир посмотришь, может и тебе судьба улыбнется. Она ведь любит решительных, рисковых. Соглашайся, дитя мое, соглашайся. Это хороший шанс изменить судьбу. А за твоей комнаткой я присмотрю, а может, внаем сдать? Желающие найдутся. Хоть и барак, а все не на квартире. Там Черное море, белые пароходы. Там романтика. Поверь, дитя мое, там тебе будет лучше. Соглашайся.
Заманчиво, ой как заманчиво было посетить теплые края, пожить у Черного моря, развеяться. Все печальные мысли оставить здесь, а с собой взять светлые мечты и вечную любовь к маме, папе и (может быть) к синеглазому Игорю.
Из всех дорогих сердцу вещей взяла Тоня с собой лишь фотографию родителей и томик стихов Николая Тарасова. Видно, не совсем очерствело девичье сердце. Оставалось в нем еще немного тепла и сентиментальности…
Быстрокрылой черноморской чайкой пролетели два года жизни в Одессе. Иногда Тоне казалось, что она родилась здесь – так все ей стало близко и приязно. Тетя Элла была само очарование. Она не только не стала брать деньги за проживание, но и запретила даже думать об этом. Не сказать, что она была строгих правил, скорее – умеренных, однако дала понять, что ее квартира не услышит мужского голоса. Но Тоня и сама была далека от мысли завести близкого друга, и на этой почве у нее с тетей Эллой было достигнуто совершенное и полное взаимопонимание. Постепенно отходили в прошлое ее бывшие печали и тревоги, все чаще стал навещать ее душевный покой. Недавно приснилась мать – нарядная, веселая. Сказала, что скоро к ней придет отец, недолго осталось ждать. А потом они вместе придут за ней, возьмут ее с собой в совершенно другой мир, в котором никогда не бывает горя. Тоня рассказала про этот сон Элеоноре Ивановне. Та долго молчала, хмурилась, а потом вконец расстроилась.
- А ведь сегодня пятница,- сказала она, как бы не оказался сон в руку. О господи, пожалей неразумное дитя. Пусть еще поживет, окрепнет духом.
- Это вы про меня, тетя Эля? – наигранно спросила Тоня.
- Тьфу, на тебя, рассердилась Элеонора Ивановна. Потом спохватилась, села рядом, обняла Тоню за плечи.
- Ничего, дочка, - не бери в голову. На то и сны, чтобы мы не расслаблялись. А ты сходи в церковь, поставь свечечку, а то и две на спомин душ - маменьки и папеньки. Вот сегодня после работы и сходи.
Элеонора Ивановна пристроила Тоню к себе в пароходство – секретарем-машинисткой в АХО (административно-хозяйствеенный отдел). Работа Тоне нравилась – тепло, уютно, всегда с людьми. И начальник хороший. Вежливый, культурный. Никогда не возвысит голоса. Всегда идет навстречу просьбам своих сотрудников. Вот и сегодня, едва войдя в приемную, он первым делом поздоровался с Тоней.
- Все в порядке, красавица?
- Так точно, - по-военному ответила Тоня.
- Ну и, слава богу. Начнем рабочий день с хороших мыслей.
Он уже было взялся за ручку двери своего кабинета, но вдруг остановился, повернулся к Тоне.
- Слушай, красавица. Я слышал, что ты окончила школу с золотой медалью?
- Когда это было, - усмехнулась Тоня, - это уже ничего не значит.
- Не скажи,- возразил начальник,- знания-то у тебя остались. Учиться тебе надо. Экономистом хочешь стать?
- Не знаю,- пожала Тоня плечами.
- А я знаю, что тебе обязательно надо учиться. Сколь ты еще тут поработаешь? Год, два? Или всю жизнь хочешь посвятить пишущей машинке? Давай-ка, начинай готовиться к поступлению в наш экономический, я помогу. Договорились?
- Договорились,- кивнула Тоня…
День прошел на удивление быстро. Вечернее майское солнце вовсю плескалось в ранней листве садов и парков. Миллионами солнечных зайчиков хороводило на мелкой волне портовой акватории. Еще немного, и откроются пляжи. Можно будет понежиться, а где-то в середине-конце сентября можно будет съездить домой. Александра Ивановна пишет, что соскучилась, просит приезжать вдвоем с сестрой. Тетя Эля, кажется, не против. Тоня решила последовать совету начальника, просьбам Элеоноры Ивановны, и начать готовиться к поступлению в институт. Она вспомнила сегодняшний сон и решила сходить в церковь – поставить свечки. Она уже направилась к трамвайной остановке, как вдруг знакомый голос остановил ее.
- Никак, Шахерезада? Ну, конечно. Вот эта встреча!
Да, это был Борис. Несколько мгновений Тоня смотрела с восхищением на "своего" морячка, а потом неведомая сила бросила ее к нему в объятья.
- Здравствуй, девочка, здравствуй,- искренне улыбался Борис,- ну чего ж ты плачешь? Давай-ка присядем, землячка ты моя дорогая. Вот уж не думал-не-гадал увидеться… есть бог на свете. Есть.
Они присели на лавочку, и Борис, утирая носовым платком Тонины слезы, сам, украдкой, несколько раз приложился этим платком к своим глазам. Тоня выплакалась, улыбнулась и поцеловала Бориса в щеку, в губы. Потом спросила:
- Ты надолго в Одессу?
- Был надолго, с грустью ответил он,- осталось два дня. Я же в загранку хожу – Турция, Дания, Испания. Франция… Я же после той встречи с тобой, с женой развелся и попросил перевода в Одесское пароходство. Уже год плаваю вторым механиком. Платят хорошо, да и жизнь интересная.
- Домой тянет?
- Поначалу тянуло, а сейчас привык. Для меня сейчас дом – понятие относительное. Это семья, дети… мой дом сейчас – моя каюта.
- Пригласи меня к себе,- вдруг попросила Тоня,- можешь?
- Могу. А нужно ли?
- Боренька,- чуть не плача сказала Тоня,- как ты не поймешь, что ты для меня больше, чем знакомый. Ты – земляк, который помог мне в трудную минуту. И потом,- Тоня замялась,- потом… ты мне нравишься. Я хочу побыть с тобой. Я ведь уже не девочка-дуреха, я уже взрослая и могу позволить себе иметь избранника.
- Милая ты моя Шахерезада,- попытался Борис урезонить Тоню,- ты хочешь сломать мне жизнь и себе тоже? Мы не пара. Я на двадцать лет старше тебя…
- Да причем тут года? – перебила Тоня, - я прошу лишь об одном мгновении. Мне хорошо рядом с тобой, спокойно. Я столько времени жила как на вулкане, сколь слез пролила. Вот тебя встретила, почувствовала уверенность, а ты меня прогоняешь.
- Ну что ты, девочка моя, что ты такое говоришь? Не гоню я тебя, просто не хочу быть виновником будущих твоих горестей.
- А ты не думай о моем будущем. Ты подумай о моем настоящем. Не отталкивай меня, Боренька.
- Ну, хорошо, хорошо. Давай завтра утром встретимся у проходной порта. Я тебя проведу. Завтра суббота, капитана не будет. У него же тут дом, семья.
- Капитан строгий?
- Он хороший человек, но есть такое понятие, как дисциплина. Коллектив торгового судна - это особая система. Мы всегда под колпаком у соответствующих органов, понимаешь? Не подумай, что я боюсь, нет, просто у нас действует железное правило: чужих на борту не должно быть. Но ты не чужая, ты же в пароходстве работаешь. И мы придем днем. Будешь моей гостьей. Днем можно, тем более что не моя вахта, а с первым помощником я договорюсь. Мы в хороших отношениях. Так что, встречаемся завтра. Согласна?
- Согласна, Боря. Я с тобой на все согласна.
Тоня крепко поцеловала "морячка" в губы и заскочила в подошедший трамвай… Дома, едва сдерживая чувства, рассказала о Борисе Элеоноре Ивановне. Пришлось поведать и о его благородстве, которое он проявил тогда в Невельске, когда она пыталась "заработать" денег на аборт. Элеонора Ивановна внимательно выслушала Тонин рассказ, присела к ней на диван, вздохнула глубоко, с сочувствием.
- Тонечка,- сказала она,- милая моя девочка, ты же знаешь мое отношение к мужчинам. Но то, что ты рассказала, несколько поднимает их в моих глазах. Не всех, конечно, далеко не всех. Но вот таких как Борис – несомненно. Вот что я скажу: никаких пароходов, никаких первых помощников. Завтра встретишься с Борисом у проходной, пригласишь его в гости к нам. Я вас встречу, накрою стол. Мы позавтракаем, и я вас оставлю. Я давно хотела съездить к моей старой подруге. А ты останешься за хозяйку. И, видя, как у Тони ручьем побежали слезы благодарности, игриво-строго добавила " Я вас умоляю, будете ругаться – не трогайте посуду".
И уже совсем по-матерински чмокнула Тоню в мокрую щеку и шепнула на ухо:
- Все что нужно, найдешь в ванной…
Утром, когда Тоня и Борис сидели рядышком за столом, Элеонора Ивановна искала случая перекинуться с Борисом несколькими, как ей казалось, значащими словами, однако, все более проникаясь уважением к своему и Тониному гостю, отказалась от этого. " Парень взрослый, мужчина даже. Сам должен все понимать,- думала она,- главное, не обещать никаких гор. Ни золотых, ни Альпийских, ни Гималайских… Никаких. А человек он хороший, меня не обманешь. Жаль, конечно, что в возрасте. А возраст для семьи – большое дело".
После завтрака, помогая Тоне мыть посуду, Элеонора Ивановна, едва сдерживая удовлетворении, сказала:
- Вот, доченька, каким должен быть мужчина. В будущем всех своих знакомых сопоставляй с Борисом. И запомни: пока ты с ним – ты в безопасности. Я не имею ввиду семью, вам не быть вместе. Но по жизни лучшего товарища, чем Борис трудно будет найти.
- Тетя Эля,- укоризненно прошептала Тоня,- зачем кого-то искать, коль уже есть?
- Да это я так, образно сказала. Ну, все. Я поехала, буду поздно вечером. Как приеду на вокзал – позвоню…
Три года прошло с той встречи, а Тоня помнила каждое мгновение, проведенное с Борисом. Их взаимная честность предопределила их дальнейшие отношения. Тоня знала, была уверена, что их близость не разрушит той искренней дружбы, которая зародилась в нелучшие часы ее жизни. И человек, пришедший ей тогда на помощь, уже не сможет оставить ее одну никогда. И от этой справедливой уверенности в Борисе, крепла и ее собственная уверенность к себе: она сама никогда не оставит Бориса. Она незримо будет рядом с ним, как ангел-хранитель.
А Борис с того времени как в воду канул. Элеонора Ивановна пыталась в отделе кадров разузнать о нем, но инспектор, приложив палец к губам, смогла сказать лишь, что его судно зафрактованно какой-то африканской кампанией, и это составляет коммерческую и государственную тайну. Но как ни старалось государство скрывать свои темные делишки, все же просочились слухи, что судно, на котором плавал Борис, было арестовано за провоз контрабандного оружия. Команду судили и, вроде бы, приговорили к смертной казни. Но это были только слухи, которым ни Элеонора Ивановна, ни тем более Тоня не верили.
- Все образуется,- убеждали они друг дружку. Все будет хорошо. Вернется судно, вернется Борис.
И ведь совсем рядышком были они от истины. Да, действительно, судно было арестовано за провоз медикаментов, которые власти одной из африканских стран объявили наркотиками. Напрасны были тайные сношения послов. Напрасны были усилия лучших адвокатов. Суд состоялся. Судно было конфисковано, команда приговорена к различным срокам заключения. Надо отдать должное советским властям: они до последнего пытались помочь команде (черт с ним с этим пароходом, потом разберемся), и дело дало даже сдвинулось, появилась надежда на положительный исход всего дела, как вдруг – как гром среди ясного неба – янаевский мятеж, полная неразбериха в верхах, многомесячные блужданья в политических потемках. Потом – развал СССР, парад суверенитетов и всеобщее свободное плаванье (а скорее – дрейф) всех пятнадцати осколков-айсбергов бывшего великого государства...
Тоня как раз заканчивала третий курс Одесского экономического института. Училась как когда-то в школе – на "отлично". Ей уже прочили аспирантуру, когда случилась эта завируха. Украина провозгласила независимость, и нужно было определяться: в какой стране оставаться жить.
- Дитя мое,- постоянно говорила ей Элеонора Ивановна,- ну сама посуди: ты уже привыкла тут, учиться тебе осталось всего ничего. Я к тебе привыкла. Зачем тебе Сахалин? Что тебя там ждет? Комната в бараке и больничная швабра? Здесь у тебя есть будущее. Работу тебе мы найдем. С твоими-то мозгами! Да и годы уже. Пора и о семье подумать. Девушка ты статная, красивая. Такие в девках не засиживаются. Хотя знаю – Бориса ждешь.
- Да нет, тетя Эля,- грустно вздохнула Тоня.
- Неужто того совратителя, Игоря?
- Никакой он не совратитель, он очень хороший человек.
- Да уж куда лучше,- проворчала Элеонора Ивановна,- чуть не угробил дуру несмышленую. Напаскудил и в кусты.
- Не надо так, тетя Эля,- заплакала Тоня,- я сама во всем виновата.
- Ну, будет, будет, дочка,- спохватилась Элеонора Ивановна,- дело прошлое. Видно, судьба у тебя такая. Но ты не сдавайся. Судьба любит крепких, выносливых и веселых. Что слезы – одно расстройство. А мы – бабы – должны быть сильными, чтобы мужикам нашим легче было…
Тоня решила остаться жить в Украине. Написала заявление на имя Президента, и через месяц в ее паспорте появился штамп, свидетельствующий о том, что отныне она является гражданином Украины, и местом ее постоянного проживания есть город Одесса. Это уже Элеонора Ивановна постаралась раздобыть Тоне прописку. О Сахалине осталась только память и постоянное желание навестить родной поселок, поклониться могилам матери и отца. "Вот получу диплом и обязательно съезжу домой"- думала она. Тоня все еще (как на чудо) надеялась встретиться с Игорем. Не давали ей покоя синие глаза того, кто однажды назвал ее королевою. Пришло письмо от Александры Ивановны. Она писала, что жить стало тяжело, и если б не пенсия, которую она недавно выхлопотала, то ей пришлось бы голодать.
- Вот, дочка, что тебя ждало на твоем Сахалине,- обронила Элеонора Ивановна,- да, чуть не забыла: я договорилась с руководством о переводе тебя к нам в бухгалтерию. Хватит тебе шоколадки коллекционировать. В пароходстве скоро большая пертурбация будет. Не знаю, к чему это приведет, но место у тебя будет хорошее. После твоей защиты диплома подумаем о дальнейшем. Ты что, не рада? Не согласна?
- Нет-нет, что вы, тетя Эля? Я давно хотела сама попросить вас об этом. Мне для стажировки лучшего места и не придумаешь. Спасибо вам.
- Ну и, слава богу,- вздохнула Элеонора Ивановна, на той неделе приказ будет подписан. Я тебе во всем помогу.
И действительно, через неделю Тоня знакомилась с новыми коллегами, с которыми она быстро сошлась. Всем нравилась Тонина покладистость, умение грамотно делать расчеты, добросовестно вести документацию. Казалось, что судьба начала улыбаться ей, однако новое горе с такой силой свалилось на ее слабые плечи, что едва не раздавило совсем. Умерла Элеонора Ивановна. Прямо на работе. Схватилась за сердце, ойкнула и обмякла. Никто из присутствующих и внимания-то не обратил, и только Тоня зашлась в долгом крике и стала биться, как в припадке эпилепсии. И "скорую"-то вызвали именно к Тоне, но врачи долго не могли понять, почему она молчит и все показывает рукой в угол, где заместитель главного бухгалтера, сквозь очки, спокойно наблюдает за происходящем. Потом, конечно, разобрались…
А Тоня "сломалась". Начались перебои в работе, учебе. Стала прогуливать. Начальство, по инерции, пыталось войти в ее положение, помочь, уберечь ее от необдуманных поступков. Но все было зря. Тонина душа все больше каменела, становилась холодней и неприступней. И однажды ей предложили подыскать другую работу. Нет, Тоня не обиделась. Даже почувствовала некоторое облегчение. Да, она уйдет, и не будет чернить память несравненной тети Эли.
Тоня рассчиталась, однако новую работу искать не торопилась. И хотя она успела сдать все экзамены за третий курс, и была зачислена не четвертый, с дальнейшей учебой тоже было неясно. Тоня к учебе охладела, лишилась всех стимулов сразу. Александра Ивановна зачастила телеграммами: умоляла-наставляла закончить институт, а Тоня оставалась к этим просьбам холодна. И хотя декан предлагал ей взять академический (с сохранением стипендии!) отпуск, она твердо сказала "нет", и забрала из института документы. Апатия победила…
Кончалась зима, кончались сбережения, а в стране начиналась совершенно новая жизнь. Нечестные богатели, а честные шли к ним в услужение. Газеты запестрели различными заманчивыми предложениями о достойных заработках. Все больше сманивали за границу для работы официантками, гувернантками, танцовщицами, сиделками… гарантировался стабильный заработок. И возраст как раз ее.
Тоня встретилась с работодателем, подписала контракт, по которому она обязалась отработать три года в качестве официантки в барах и ресторанах Люксембурга. Ее устраивало, что проезд, проживание и питание брал на себя работодатель. Удивляло только одно: за все время действия контракта никаких сношений с родственниками и друзьями, но она согласилась и с этим. Родных у нее нет, друзей тоже. Сноситься не с кем.
Их было много – молодых, красивых девчат, собранных со всей Украины. Уже на теплоходе, предварительно отобрав у всех паспорта, их распределили по группам. К большому удивлению Тоня осталась сама по себе. Сопровождающий группу высокий молодой блондин – Юрий Глебович – вечером, на палубе, подошел к Тоне.
- Слушай,- сказал он, хочу с тобой поговорить по душам. Согласна?
- А когда? – удивленно спросила Тоня.
- Да хоть сейчас.
- Давайте поговорим.
По екнувшему сердцу Тоня догадалась, о чем будет разговор, но внешне оставалась спокойной. Так и есть, Юрий Глебович начал издалека, но Тоня перебила:
- Если вы хотите сказать, что мы там будем работать (она сделала ударение на слове "работать") не по контракту, то так и скажите. Сексуальные услуги? Да вы не смущайтесь, не смущайтесь. Может, я сама хочу этого?
- у, коли так,- взял себя в руки Юрий Глебович,- откровенность за откровенность. Существует услуга – девочка по вызову. Клиентура ограничена, богатая. Денег на свои капризы не жалеют. У меня в этой области свой бизнес. Я предлагаю тебе партнерство. С моей стороны– клиенты, с твоей – услуги. Доход пополам. Кроме этого, ты будешь свободна. Я возвращу тебе паспорт. Мне хватит твоего честного слова, что не подведешь.
- А другие девочки? Вы с ними тоже говорили?
- Нет, Тоня, я с ними не говорил, и говорить не буду. Я по специальности психотерапевт, и поверь мне, они не достойны моего расположения. Я уже вижу, кто из них чего стоит. Не прими это за обиду. Заграница – это их тайное желание, и чем они будут там зарабатывать на жизнь - их не волнует. Это амебы. Поверь, Тоня, мои выводы верны, и я не хочу тратить время. Если ты согласна, вот твой паспорт, а вот твой контракт. Если ты забираешь паспорт, я на твоих глазах рву контракт. Тоня,- он взял ее за руку,- так будет лучше. Через три года ты станешь богатой и независимой, и можешь остаться жить за границей. Я тебе помогу с этим. Это не сложно, когда есть деньги. А они будут.
Тоня, опершись о фальшборт, смотрела на белые буруны, отскакивающие от форштевня, и, вдыхая полной грудью соленый морской воздух, улыбчиво щурилась на далекое заходящее солнце. " Чего тут рассусоливать,- думала она,- чем же плоха "бабья работа"? Все равно к этому шло. Только вместо портовых грузчиков будут " благородные господа" с тугими кошельками. Убудет с меня, что ли? Не впервой"
- Юрий Олегович,- сощурив глаз, сказала Тоня. – Я буду вашим партнером, но только на тысячу и одну ночь.
- Ты умница. Вот твой паспорт, а вот контракт. Смотри, я его рву. Вот тебе деньги,- он вынул из кармана пачку долларов,- это не аванс. Это тебе на первое время.
- Сколько здесь?- опасливо спросила Тоня.
- Не считал, но судя по упаковке, десять тысяч. Жить будешь в отеле, я тебе по приезде оформлю. Связь по телефону. У тебя будет машина с личным водителем. Единственное условие – никакой свободной любви. Это не моя прихоть. Это – твое здоровье. Ты за него отвечаешь. А я отвечаю за здоровье клиентов. И отвечаю головой. В прямом смысле. Надо мною тоже есть люди. Это их деньги. Ну, вот и все, Тоня. Да, а почему ты сказала про тысячу и одну ночь?
- Если хотите узнать – прошу в мою каюту,- Тоня прижалась к Юрию Глебовичу, поцеловала в губы, зашептала:
- Пора учиться профессии, а времени мало. А я хочу стать достойным партнером…
Ровно через месяц по всем коммутаторам отелей Люксембурга невесомо-невидимо, как через паранджу, зашелестело непривычное, отдающее срединно-восточными веками, загадочное имя "Шахерезада".
Тоня оказалась честным партнером. Ее личный банковский счет неуклонно рос – Юрий Глебович тоже держал слово. Тоня проживала в хорошем уютном номере столичного отеля, на полном пансионе. Каждый вечер, за редким исключением, за ней приезжал автомобиль. Неразговорчивый водитель звонил в номер по телефону, и Тоня, предупрежденная заранее, быстро спускалась в холл, улыбаясь на ходу уже знакомым служащим отеля, садилась в машину. Она никогда не спрашивала, куда они едут. Это было жесткое условие, поставленное Юрием Глебовичем. В ответ Тоня поставила свое: обслуживать клиентов она будет в маске. Этот ее каприз упрочил легенду, что "Шахерезада" является принцессой. Она родная дочь одного из султанов арабского мира, которая поссорилась с отцом, и таким образом мстит своему родителю. Спрос на "Шахерезаду" был огромный. В совершенстве овладев древнейшей профессией, превратившись в настоящую гетеру, она стала высокооплачиваемой "ночной бабочкой". Почти на всех языках мира просили ее очарованные клиенты снять маску, предлагая суммы, вдвое, втрое, вчетверо больше, чем за сами услуги. И не только не обижались на неизменное "нет", но и приходили в восторг от неподкупности (если можно так выразиться) легендарной путаны, которая неуклонно вела счет своим ночам. И вот однажды позвонил Юрий Глебович и поздравил с выдающимся событием: они оба стали миллионерами.
- Тоня,- усталым, но радостным голосом сказал он,- спасибо тебе. Ты свободна. Я сворачиваю бизнес. На мой век хватит. В нашем деле главное – это вовремя остановиться.
- И вам спасибо, Юрий Глебович. Но у меня осталась еще одна ночь. Последняя ночь "Шахерезады".
- Решай сама, ты свободна.
- Значит, я сама могу выбрать клиента?
- Отныне ты все можешь. Или почти все. У тебя теперь поистине королевские возможности. Если когда-нибудь увидимся – буду рад. Искренне буду рад. Шофер передаст тебе номер твоего банковского счета в Швейцарском банке и кредитную карточку. Все. Прощай "Шахерезада".
- Погодите, Юрий Глебович,- почти закричала Тоня, а счет в Люксембургском банке. С ним что делать?
- Это твои чаевые. Законные. Ну, все. Будь счастлива.

Тоня положила трубку и задумалась. Как все-таки незаметно пролетели три года ее заграничной жизни. Это были лучшие, сказочные года. Она – молодая, красивая, обеспеченная, умудренная жизнью женщина, сегодня может позволить себе многое. Деньги – вот тот "Золотой ключик", который откроет любую дверь. Но об этом позже. Сегодня последняя ночь рабства и первая ночь свободы. А раз так, то она хочет иметь свободу выбора. И она выбирает фатум.
- Тоня открыла газету, нашла колонку с объявлениями, одно из которых сразу привлекло ее внимание. "Молодой бизнесмен из России подарит незабываемую ночь землячке"… и телефон. " Соскучился, видать, по родине,- едва улыбнулась Тоня и набрала указанный номер. Далеким и знакомым повеяло от голоса русского бизнесмена. У Тони даже комок к горлу подкатил от родной речи. Условились о месте и времени встречи.
Тоня заказала билет на завтрашний рейс на Одессу (благо виза у нее была постоянная), собрала вещи – они едва уместились в два больших дорожных чемодана, вызвала дежурного и попросила отвести их в аэропорт и сдать в багаж. Потом приняла душ, долго разглядывала себя в огромном, почти во всю стену, зеркале. Нет, никак не отразились эти сумасшедшие три года на ее лице. Словно вчера сдала экзамены за десятый класс.
- Молодец,- подмигнула она своему отражению,- так держать!
По установившейся привычке Тоня легла спать. Уснула быстро, спала крепко. Проснулась за три часа до условленного времени. Отказавшись от ужина, она стала наводить марафет, потом заказала такси. Впервые за три года она воспользовалась другой машиной. "Ее" водитель, видимо, уехал вместе с Юрием Глебовичем.
Совершенно спокойная, Тоня приехала по указанному адресу, поздоровалась с консьержем, который вежливо проводил ее до лифта (видимо, был предупрежден). Поднявшись на нужный этаж, Тоня позвонила в единственную красивую, резную дверь. Дверь еще только наполовину открылась, как вдруг на Тоню гигантским девятым валом накатила незабываемая синева Игоревых глаз. Он тоже узнал Тоню, и прямо на пороге рухнул перед ней на колени. Она присела рядом, обхватила его голову, прижала к груди и разревелась.
Пикантность ситуации уравнивала их во всем, однако давнишнее неизменное чувство к Игорю виноватило Тоню и сводило к нулю любые доводы. Ей стало стыдно и обидно. Не за себя, за Игоря, перед которым она появилась не как королева, а как шлюха. Она понимала, что Игорь, стоя на коленях, просит прощенья, но что стоит прощенье продажной девки? А что стоит она сама? И все-таки она взяла себя в руки.
- Может, покажешь дворец своей бывшей королеве?- наигранно-весело спросила Тоня.
- При одном условии,- в тон ей ответил Игорь,- если королева простит своего рыцаря.
- Чего уж там,- вздохнула Тоня,- что было, то было.
- Да,- кивнул Игорь, но я чертовски рад встрече. У меня появилась возможность снять камень с души. Ты понимаешь, о чем я?
- Да уж куда ясней,- прищурилась Тоня,- но ведь столько лет прошло, целых десять лет. Что ж ты раньше не сбросил свой камень?
- Не спеши, королева,- посерьезнел Игорь.
- Слушай,- жестко сказала Тоня,- я прошу тебя, не зови меня больше королевой. Хорошо?
Игорь улыбнулся.
- А я ведь другого имени не знаю. Мы же не успели познакомиться.
- Действительно,- рассмеялась Тоня, как в том анекдоте: муж с женой - французы - прогуливаются вечером, а навстречу им русский матрос, который здоровается с женщиной. Жена говорит мужу: " Странные люди, эти русские: провел со мной всего одну ночь, и считает это поводом для знакомства" Это как раз про нас… слушай, Игорь, я, наверное, никогда не смогу забыть ту ночь…
- А для меня она еще не кончилась.
- Ты серьезно?
- Уж куда серьезней. Но ты моя гостья, и я хочу быть радушным хозяином. Поэтому, королева,- он запнулся. Как же все-таки тебя зовут?
- Тоня.
- Как в песне. Знаешь? Хорошая девушка Тоня…
- Не надо, Игорь, это не про меня. Это про другую Тоню. Понимаешь? Про дру-гу-ю. Лучше помоги мне раздеться и покажи свои владения.
- Какое там владение,- отмахнулся Игорь, всего шесть комнат.
- Бизнесмену из России мало?
- Как сказать,- неуверенно ответил Игорь,- по местным понятиям обычная квартира для человека среднего достатка. Не хочу хвастаться, но я в состоянии купить еще десять таких квартир, но не хочу обращать на себя внимание властей. Я слишком долго жил под ихней опекой.
- Были трения?
- Были. В России. Десять лет назад.
Тоня насторожилась.
- Ты уже тогда занимался бизнесом? Подпольным? Как интересно. А меня бросил тоже из-за бизнеса?
- Тоня!- почти выкрикнул Игорь,- не смей так говорить. Я тебя не бросал. А вот меня бросили. В тюрьму.
- За бизнес?
- Да какой бизнес!
- Я ничего не понимаю,- горько вздохнула Тоня.
- Не спеши. Всему свое время. Ночь впереди длинная, обо всем узнаешь из первых рук.
- Ты хочешь, чтобы я осталась? А у тебя есть на это право? На меня у тебя право есть? Ты предал мою любовь, бросил меня как шлюху последнюю. Неужели ты не понимаешь, что ты сломал меня?
Впервые в жизни Тоня дала выход гневу. Она укоряла Игоря во всех своих бедах. От той ночи и до сегодняшнего дня.
- Я стала высокооплачиваемой шлюхой, а самое главное – я никогда не смогу иметь детей. И ты прямой виновник всех моих бед. Да, я богата, я очень богата, но мне не на что тратить эти деньги. Они не принесут мне счастья. Счастье – это когда есть душа, а я пустышка. И в прямом и в переносном смысле. Если б ты хоть позвонил тогда, все было бы по-другому. Ведь я любила тебя. Я и сейчас тебя люблю, а ты… ты что, плачешь? Меня жалеешь? А может себя? Прекрати, ты же мужчина!
- Это не мои слезы, королева,- жестко сказал Игорь,- это твои слезы, и очень хорошо, что ты их не выплакала тогда. Я их сохранил для сегодняшней встречи. И не смей меня обвинять в том, чего я не совершал. Я тебя не предавал, и заплатил за это пятью годами лагерей. Советских лагерей, королева. А потом пять лет бесплодных поисков. Нашел я твой поселок, комнату в бараке. Нашел Александру Ивановну, рассказал ей все, но она так и не дала твой адрес. Сказала, что не хочет нас сводить. Если найду – моё счастье, а она мне не помощница.
- Боже мой,- прошептала Тоня,- она знала и ничего мне не написала. Почему?
- Видно, не поверила мне. Я ведь сразу после отсидки заявился. А лагерь – не курорт.
- За что же ты сидел? И вообще: кто ты, откуда?
- Что ж ты не спросила об этом раньше, на "Горном воздухе".
Тоня смущенно молчала. А ведь, его правда. Почему не спросила? Может все бы пошло по-другому? Выходит, и она сама виновата в своих бедах? Как же она раньше не думала об этом?
Она подошла к Игорю, прижалась к нему.
- Ой!- вдруг воскликнула она,- да ты седой! Сколько же тебе лет?
- По паспорту – тридцать.
- А по жизни?
- Сколь дадут – все мои.
"Он всего на пять лет старше меня. Пустяки, если по сегодняшним меркам. А тогда, в восемьдесят пятом, он казался мне таким взрослым, самостоятельным, защитным. А ему едва перевалило за двадцать. Игорь, милый, что же мы наделали,- сокрушенно думала Тоня,- а я то дура. Дура!"
- Игорь,- прошептала Тоня, еще крепче прижимаясь к нему,- разреши мне остаться?
- Конечно, королева. Твое желание для меня закон.
- Ты не понял. Я хочу вернуть ту ночь. Ты мне поможешь?
- С удовольствием.
- И расскажешь о себе, все- все расскажешь?
- Расскажу, если не откажешься со мной отужинать.
- Не откажусь,- с азартом сказала Тоня,- где ты кормишь дам? В ресторане?
- Ну, зачем же так торжественно? Надо быть скромнее. Еда, правда, ресторанная, но стол я сервирую сам. Прошу.
Он толкнул белую пластиковую дверь, и Тоня оказалась в почти пустой комнате, на стенах которой висело несколько (видимо, дорогих) картин. На полу лежал пушистый узорчатый ковер, не иначе – восточный, а на нем – настоящий достархан с вином и яствами, с разнообразными восточными сладостями.
- Ты всех так угощаешь?- ревниво спросила Тоня.
- Представь себе – нет,- правдиво ответил Игорь. Вообще-то я для себя постарался. У меня сегодня день рождения, и я хотел его отметить с соплеменницей. Я до последнего не верил, что кто-то откликнется. Как говорится – не сезон. Да и русские девушки, как правило, не вольны распоряжаться собой. Но есть еще бог на свете, и он прислал мне тебя. Проходи, располагайся.
Тоня прошла к ковру, скинула туфли и окунула уставшие ноги в теплый ворс. Присела на край ковра, оглянулась и увидела в дальнем углу кровать под балдахином.
- У тебя, несомненно, интерес к Востоку. Почему?
- В лагере пришлось прочитать много умных книг, но больше всего мне понравились восточные сказки с их жаждой к роскоши. Своим богатством я во многом обязан этим книгам. Они настраивают человека на плодотворную деятельность, на развитие фантазии, на достойную жизнь. Я ведь вырос без отца, мама была неграмотною. Она подрабатывала мытьем полов, стиркой. Денег вечно не хватало. После восьми классов я пошел работать в ЖКО пароходства плотником.
- Это где?
- В Холмске.
- Так ты из Холмска!- всплеснула руками Тоня,- с Сахалина! Земляк! Вот это да!
Она с восхищением посмотрела на Игоря.
- Слушай, а Сергея Лабутина ты знаешь?
- Писателя? Лично не знаком, но несколько раз ходил на его выступления. Он сейчас где-то на Украине.
- Неужели? Вот бы повидаться.
- Разве это трудно?
- Не трудно, но,- погрустнела Тоня,- что я ему скажу? Я ведь только раз видела его в нашем поселке. Он с группой сахалинских писателей выступал в нашей школе, уже столько лет прошло… рассказывай дальше.
- Да что рассказывать? Доработал я до Армии, пошел служить. Служил в зенитно-ракетных войсках, на командном пункте. Обеспечивал прикрытие наземных объектов. Там впервые я столкнулся с компьютерным оборудованием нашего командного пункта. У меня вдруг возникло желание постичь эту сложную вычислительную технику. Офицеры-компьютерщики с пониманием отнеслись к моей просьбе, и через год я был с ними на равных. Во мне проснулись математические задатки. Я научился составлять сложные программы, изучил высшую математику. Язык ЭВМ я знаю лучше, чем родной язык. Я бредил формулами. После службы вернулся в Холмск. Нужно было учиться или работать. Я решил поступить в педагогический, на физмат. Подал документы, готовился серьезно. В Южно-Сахалинске, перед экзаменами, со знакомыми абитуриентами посидели в кафе. Немного выпили, потом пошел разговор о 2Горном воздухе". Я давно хотел побывать на этой турбазе, но все не получалось. А тут, кто в бок толкнул. Я сказал ребятам, что захотелось романтики, что только гляну на город с высоты птичьего полета и вернусь. Никто не захотел составить мне компанию, и я отправился один. На турбазе слился с группой ребят с гитарами, что-то подпевал им, но больше слушал. Я люблю гитару, люблю песни о романтике, о нашем суровом крае. Потом я попал на чайхану, где и увидел тебя и потерял голову. До тебя у меня не было женщин, но я понял, что ты была девственницей. Я смотрел на меня, спящую, и уже подумывал сделать тебе утром предложение. Я никак не мог знать, что ты несовершеннолетняя. Ты казалась мне вполне взрослой, самостоятельной. Может это от выпитого? Мы же с ребятами-гитаристами выпили какого-то вина… В общем, вышел я покурить. Погода чудная. Воздух чистый, с прохладцей. Внизу наша островная столица светится ночными огнями. Вдруг откуда-то двое человек взялось. Прошли мимо, потом вернулись. Спросили, как зовут, фамилию? Я назвался, и в тот миг они сбили меня с ног, завернули руки, надели наручники и подтянули к машине, которая стояла ниже гостиницы, на дороге, запихали в нее и отвезли в отделение милиции. Там сразу начали избивать. Били долго и жестоко.
- И ты ничего им не объяснил?
- А они ничего и не спрашивали, только били. Сломали шесть ребер, выбили все зубы, разорвали селезенку и отбили почку. Они меня били даже тогда, когда я был в бессознательном состоянии.
- Господи, да за что же? Они сказали?
- Через двое суток я очнулся в камере, среди уголовников. Я лежал на полу весь в крови. Лежал у параши, и они мочились на меня и плевались. Потом я узнал, что милиционеры сказали им, что я изнасиловал маленькую девочку, а там с такими не церемонятся. Меня спасло только то, что я был никакой. Вечером пришел врач, осмотрел меня и сказал, что нужна срочная операция. Он ушел, а мне подсунули какую-то бумагу с требованием подписать. Это был протокол моего признания в убийстве.
- Кого?
- Когда я покинул компанию абитуриентов, они еще выпили, еще, не рассчитали и опьянели. Из кафе их вытурили, и они, обозленные, стали приставать к прохожим. С одним из них завязалась драка. Его ударили по голове бутылкой, и он скончался на месте. Они стали разбегаться, но подоспел патруль. Их всех задержали. И надо же было такому случиться, что они, как будто сговорившись, показали на меня, будто это я ударил бутылкой человека. А я в это время восхищался тобой, королева…
- Пришлось подписать протокол. Меня подлечили и отдали под суд, который осудил меня на одиннадцать лет лагерей строгого режима. И я отсидел пять лет.
- Тебя амнистировали?
- Нет, королева, меня реабилитировали. Со мной вместе сидел очень интересный человек, как потом выяснилось – весьма авторитетный в воровских кругах. Он поверил мне. Ему понравилось, что я, имея железное алиби, не подставил тебя. Спас твое честное имя, королева.
- Ты хочешь сказать, что смолчал о нас с тобой? И пошел в тюрьму, боясь меня опозорить? Боже мой, Игорь! Прости меня. Я же ничего не знала.
- Ты ни в чем не виновата. Это моя судьба. После суда, когда я уже был в лагере, можно было все завертеть по-новой, но я не стал просить о пересмотре дела. Я думал, что так будет лучше, но мой сокамерник так не думал. Через четыре года он освободился и пообещал, что скоро увидимся на свободе. Не знаю, на какие рычаги он надавил, но через два месяца все те абитуриенты написали в милицию явку с повинной. Был пересмотр дела, меня реабилитировали. Этот же авторитетный товарищ разыскал меня, пристроил в одно место, где со мной занимались очень умные люди, и теперь я чрезвычайно высокооплачиваемый хакер. Знаешь, что это такое?
- Взломщик компьютеров?
- Что-то вроде этого. Я взламываю банковские счета очень богатых людей.
- А как ты их находишь?
- Это не моя забота.
- Не боишься попасться?
- Это почти невозможно. Я же не с самим компьютером работаю. После того избиения, я стал оперировать в уме огромными величинами. Все возможные алгоритмы я просчитываю в уме, а потом по мобильному телефону сбрасываю нужные цифры надежному человеку. Он их кодирует своим шифром и отправляет дальше. Я не знаю, куда. Я знаю только, если мой счет пополнился на определенную сумму, значит " операция" прошла успешно.
- Ты откровенничаешь. Не боишься?
- Тебя? Нет. Да и вообще никого не боюсь. Мое участие не может быть доказано, полка я сам этого не позволю. И потом: людей с такими способностями, в уважающем себя государстве за колючку не отправляют. Стоит мне захотеть, и через два часа я уже буду секретным сотрудником того же Пентагона. Но у меня есть обязательство перед моим спасителем. И я его выполню.
- Когда?
- Уже скоро. Я подготовил себе замену. Очень способный ученик. Вернее – ученица.
- Кто она?
- Приемная дочь моего спасителя. Кстати, он недавно мне сообщил, что все милиционеры, которые меня били, умерли от сердечной недостаточности. Все в один день.
- Какое интересное совпадение,- усмехнулась Тоня.
- Да,- кивнул Игорь,- интереснее не бывает. Ну вот, королева, ты все знаешь. Теперь твоя очередь…
Тонино повествование затянулось за полночь, и уже уставшая она, положив голову Игорю на колени,- шепотом спросила:
- Ты позволишь мне остаться?
- Конечно. Желание королевы для меня закон.
- Ты не понял, Игорь, я хочу вернуть ту ночь. Чтобы ты сумел сказать мне все то, что хотел сказать тогда
Тоня поднялась с ковра, подошла к кровати, распахнула балдахин.
- Мой господин позволит мне привести себя в порядок? – Спросила игриво и утвердительно.
- Да, королева,- поддержал игру Игорь,- а я пока покурю.
Когда он вернулся, Тоня уже лежала под тонким легким покрывалом, разметав по подушке пышные волнистые волосы. Заметив легкую нерешительность Игоря, томно, почти нараспев, сказала:
- Выключи свет, милый, чтоб все было как тогда…

Вечно будет права истина, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Как ни старалась Тоня, как ни пытался Игорь, но воссоздать ту невинную непринужденность отношений, ту игриво-счастливую ситуацию десятилетней давности не удалось. Слишком большая нравственная пропасть оказалась между ними. Прощенные друг другом, они не были прощены временем. И если в памяти своей они оставались близкими людьми, то эта встреча показала, что они стали совершенно чужими друг другу, и сегодняшняя близость только усугубила ситуацию. Розовая кисея романтичности давно уже была унесена сквозняком обоюдных разочарований, и впереди у них не было ничего общего.
Глядя на спящего Игоря, Тоня впервые ощутила опустошенность своей души. Она вдруг осознала, что ей никто не нужен. Нет, не прошли бесследно эти три года шастанья по чужим постелям, и душевная пустота есть закономерным итогом ее ошибочного пути. Тысяча первая ночь, которая сказочной Шахерезаде принесла свободу, оказалась для Тони мышеловкой, захлопнувшееся навсегда. Будущего у Тони не было… Осторожно поцеловав спящего Игоря, она оделась и спустилась к консьержу, который по ее просьбе вызвал такси.
Тоня вернулась к себе в отель, приняла душ. Стараясь привести мысли в порядок, она выпила рюмку коньяку и вышла на балкон. Перед ней расстилался город, который так и остался для нее чужим. А где-то там, где уже начинает золотиться край неба, на далеком и близком острове есть маленький поселок, в котором она была счастлива. Пусть недолго, но ее душа радовалась жизни, стремилась к совершенству. В ее школе до сих пор хранится то роковое стихотворение, открывшее ей потайные двери во взрослую жизнь. И там же, в большой островной столице живет замечательный поэт Николай Тарасов, написавший стихотворение, которое Тоня бережно-незабывно пронесла через всю свою исковерканную жизнь:

Девочка несет в руках пластинку.
У нее серьезный очень вид.
Белый бант, как белую пушинку,
Встречный ветер храбро теребит.
Вздрагивают тоненькие плечи.
Ветер платье комкает и рвет.
У нее не утренник, а вечер,
Первый вечер. Множество забот.
А пластинка взрослая какая!
Двадцать танцев – выбирай любой.
Неспроста такая дорогая,-
Там про дружбу есть и про любовь.
Там свои дожди, туманы, росы…
Хорошо в свои тринадцать лет
Задавать хорошие вопросы
И на каждый получать ответ.
Хорошо с подругой школьным залом,
Никого не видя на пути,
С видом чуть надменным и усталым
Чинным шагом под руку пройти.
Славно встать у стенки, как большая,
И капризно бантом покачать:
- Ах, как жаль, что шейк не разрешают
Ни в семье, ни в школе танцевать… -
А потом с порога крикнуть маме,
Будто только дух перевела:
- До сих пор круги перед глазами!
Ах, какая музыка была! –
На подушке засыпая пухлой,
В мамину укутываясь шаль,
Рассказать своей любимой кукле,
Что немного утренников жаль.
Девочка несет в руках пластинку…
Осторожно! Дайте ей пройти,
Чтоб не поскользнулась по суглинку
И не оступилась на пути.
Чтоб пластинка эта не сломалась,
И искрились музыка и свет,

Чтоб сегодня девочка смеялась,
И на все вопросы был ответ.

Не уберегла Тоня свою пластинку, оскользнулась. И не стало музыки…

Утирая слезы, Тоня услышала знакомый голос, зовущий ее. Это был голос отца. Выглянув с балкона вниз, она не поверила своим глазам: внизу, в белых одеждах, стояли мать и отец. Они улыбались и манили Тоню к себе.
- Мы за тобой дочка, спускайся.
- Как же я спущусь, тут же высоко,- возразила Тоня.
- Это только кажется, доченька,- сказал отец. Тебе нужно только взмахнуть руками. Ты же умеешь летать, доченька. Лети к нам. У нас впереди дальний путь, нужно спешить. Не бойся, доченька, лети.
И действительно: стоило Тоне приподняться на цыпочки, и она – невесомая – сизой горлицей выпорхнула из отельного набрыдшего гнезда и, сделав круг, мягко приземлилась около родителей.
- Ну вот, доченька, мы и вместе,- целуя ее, сказал отец. Я пришел сделать тебя счастливой. Идем, доченька. Теперь мы всегда будем вместе.
И они втроем пошли навстречу восходящему солнцу, так удивительно похожему на ее школьную золотую медаль…

А в это время в Одессе, похудевший и поседевший за время чужеземной отсидки, но реабилитированный и освобожденный подчистую Борис, нетерпеливо нажимал кнопку звонка заветной двери. Огромный букет алых роз расплескивал вокруг пьянящий запах долгожданной встречи, дурманил неистраченные, сохраненные чувства. И если бы не легкая нетерпеливая гримаса досады на помолодевшем от выстраданной любви лице, можно было бы с уверенностью сказать, что он самый счастливый на земле человек…