Восемь писем для Генриетты ( к 4 июня, дате смерти итальянского авантюриста, путешественника и писателя Джакомо Казановы)

Письмо первое...

Мои ночи наполнены снами о тебе так же, как наполнено водой небольшое лесное озеро после дождя... После июльского ливня, который вторгся за пределы водного зеркала, нарушив в нём плавное течение облаков, томное покачивание деревьев и одинокий полёт ищущей добычи совы...

Травы медленно клонятся к земле, повинуясь ласковому, но стремительному напору полночного ветра. Ещё одно мгновение, и вода озера выйдет из берегов... и зальёт дремлющий луг, окутанный туманом, в котором видны только сияющие соцветья нежной лаванды. Осторожно проникая вперёд и, одновременно, всё глубже и глубже в землю - эта вода заполнит и наполнит собой всё...
Проникаю ли я в тебя так же, видя сны о тебе? Чувствуешь ли ты, как моё желание быть рядом наполняет собой воздух вокруг тебя? Знаешь ли ты об этом... Или я всего лишь обычный серый зверь, идущий по следу... Зверь, почуявший запах, равного которому он не знал раньше. Этот запах имеет природу совсем иного порядка, далёкого от всех других - в нём так мало и так много земного... Вдохнув его я понимаю, что совсем ничего не знаю о тебе. Пьянящий аромат диких синих ирисов и белых садовых лилий переплетены в тебе так тесно, что я не могу найти границу между ними. Пытаясь различить их я, неизменно, начинаю улавливать и другие его оттенки - сирень, фиалка, ландыш... Вся фиолетово-белая гамма таится в тебе, обращаясь ко мне разными гранями, переливаясь друг в друге, но не теряя при этом ничего...

Ты - словно русло, в котором я готов двигаться бесконечно, замедляя бег времени в неспешном течении сонной воды или опережая его, врываясь в тебя горным потоком. Движения души и желания тела стали настолько близки, что для меня давно потеряли смысл всякие слова. Я стал слышать твой голос раньше всех слов, произносимых тобой... Но ты, такая жаркая и летняя, такая послушная - остаёшься всё-таки удивительно холодной, недоступной, далёкой белой звездой в моём тёмном небе... В тот момент, когда я уже готов коснуться тебя, взять в ладонь и оставить себе навсегда - ты начинаешь медленно удаляться, мерцая во тьме снова открывшейся мне бездны.

Даже сейчас, когда я готов поверить в свою необходимость тебе - во мне всё ещё живёт эта дикая, глухая ревность к той стороне тебя, которая мне неведома... Ты, словно Луна, разрешаешь мне видеть лишь одну из своих сторон, и мне остаётся иногда лишь обреченно выть, не желая соглашаться с тем, что не вся ты открыта мне. Эта ревность к неизведанному заставляет меня бродить по ночам в сумраке моего тайного леса, заставляет меня делать то, чего я не умел делать раньше - страдать...

И всё-таки ты даёшь мне всё, чего у меня не было никогда - желания оставаться самим собой... желание смотреть на этот мир через призму моих снов о тебе, через тебя саму. Только в этом случае он обретает невообразимые цвета, запахи и смысл... И если я молчу об этом, то только потому, что надеюсь, что и твои ночи наполнены снами обо мне, как наполнено дождём...

Впрочем... ты уже всё услышала... столько всего таится за простым словом "здравствуй", любимая...

Письмо второе...

Венеция просыпается поздно... Гондолы раскачиваются на воде, как большие сонные чёрные птицы с золотыми клювами. Я смотрю в окно... Волны, вода... Всё, что связано с тобой - неизменно связано и с ней - с тёмной, непрозрачной гладью речных каналов, влекущих меня в самые тёмные, тайные закоулки города. Туда, где важны только умение владеть шпагой и умение владеть твоим телом... Больше ничего.

Всё, что скрыто под маской - уже не несёт на себе печать греха. Так устроено наше сознание. Вот я одеваю серебряную "Баута Ардженто" и лишаюсь всего, чем я связан с этим призрачным миром реальности - себя самого, такого, каким меня помнят другие... Своего лица и своего дома, пустых бесконечных дней, наполненных лишь ожиданием... Ожиданием чего-то запретного, опасного, запредельного. Где искать его, это запредельное? Я объездил так много стран, пытаясь расколдовать знаки, оставленные мне кем-то всесильным и неизвестным... В каждом городе я искал то, что развяжет тугой узел нитей, связанных на моей ладони в тонкую паутину того, что уже случилось и того, что только ещё должно произойти. Мне хотелось потянуть за одну из них, и найти источник самой жизни - ту, которая ткёт полотно моей странной судьбы. В тишине Мария Глориоза Деи Фрари спрашивал я у неё ответа... Но только сумрак, прячущийся от ласкового сияния сгорающего воска, тихо шептал, что не место мне здесь...

Если долго сидеть за столиком старого "Флориана" начинает казаться, что время остановилось... И не было этих веков, прошедших для меня как один длинный, белый день. Солнце опускается за собор Сан-Марко, скоро наступит ночь... И я чувствую, что она, наконец, будет будет особенной. Я распознал твоё приближение - аромат фиалок, разбуженных весенним дождём повис в воздухе... Венеция скрыта под плащом Вечности, и призраки оживают в самой глубине узких улиц, с которых ливень только что смыл пыль, пепел и тень моего прошлого.

Никто так много не расскажет тебе обо мне, ничего не откроет тебе моего лица лучше, чем эта маска... Моя старая, прекрасная "Баута Ардженто" - вот то, по чему ты узнаешь меня снова, пока я не коснулся тебя... Я же узнаю тебя по шагам, по твоим лёгким французским туфелькам...которые я готов целовать как одну из самых больших драгоценностей этого таинственного города, любимая... Иди же ко мне скорее, сквозь этот влажный воздух, сквозь время, убивающее нас так безжалостно, иди же...

Венеция просыпается так поздно, мы ещё успеем разбудить её первыми.


Письмо третье...

В поисках идеальной скрипки я объездил почти всю Италию... Скрипки всевозможных оттенков и форм побывали в моих руках... Темное эбеновое дерево и светлые тона стройных высоких клёнов, выросшие в горах благородные ели и тополя... самшит и полисандр их отделки... Превращаясь в музыкальные инструменты они приобретали свой голос, равный человеческому и, иногда, даже превосходящий его... Каждая обладала своим лицом, не похожим ни на какое другое. Даже масть каждой из них была особенной - каштановые и вишнёвые, черные и почти белые, рыжие... С чудесной гладкой отполированной кожей, изнеженные - они были боящимися полуденного солнца аристократками и скромными смуглыми простолюдинками, пропитанными ветрами Генуи и
Кремона.

Я любил их всех... Я прикасался к ним так, что каждая из них запоминала движения моей руки навсегда... Я был сомнительным музыкантом, но я заставлял их звучать не с помощью моего смычка, а только с помощью собственной души каждой их них. И их голоса наполнялись особым звуком - тем, о котором они сами не подозревали раньше... Всё, что наполняло их мир до меня - тишина и шум моря, холод и тепло земли, касание других ладоней, трепет других тел - вдруг врывалось в их пение с пронзительной чистотой и силой, наделяя их особым звуком, в котором угадывался или образ кроткого прекрасного ангела, или неистовая стремительная амазонка, скачущая на коне сквозь листву, в россыпях серебряных брызг только что прошедшего весеннего ливня...

Так много канцон, ноктюрнов, пьес, сюит, адажио...ля минор, си бемоль мажор...столько голосов, столько слов и прикосновений... Всё это завораживает, заставляя двигаться в бесконечном танце длинных вечеров и коротких ночей, которые являются ко мне в бархатном камзоле со сверкающими пуговицами звёзд, обещая открыть мне спрятанную, скрытую под ними тайну.

Ветер Генуи полон соли Лигурийского моря... Аппенины преградят тебе путь, если ты вдруг снова соберёшься исчезнуть к утру, накинув своё длинное домино, тянущееся позади тебя как исток таинственной сумрачной реки. Останься... я буду касаться тебя как самой драгоценной, самой блистательной, самой лучшей из найденных мною скрипок...

Ведь какая, в сущности, разница - о чём я рассказываю тебе, о скрипках или о женщинах, любимая...Ведь всё это уже в прошлом, если я рядом с тобой...

Письмо четвёртое...

"Chi semina vento raccoglie tempesta"... есть ли на свете то, что помогает избежать наказания за намерения и поступки? Когда-то давно мне казалось, что священная тишина архивов Ватикана, её умиротворяющая строгость и покой смогут открыть мне больше, чем любое из самых священных мест на земле... Эти отрешённые херувимы с ямочками на щеках... рассыпанные, сквозь отверстие в своде Пантеона, лепестки роз... изысканная музыка органа на службах Сан Джовании дей Фьорентина... Всё это наполняло моё сердце ощущением, что божества всё ещё живут среди нас.. Верой, что на пыльных дорогах Рима я могу встретить не только Святого Петра, но и уснувшего в высокой траве, у въезда в город, Бахуса. Сколько богинь касалось золочёными сандалиями этой пропитанной солнцем земли... Даже сейчас имя Минервы не сходит с уст горожан, живущих вокруг Пантеона. Этот город заблудился в веках и чувствах, в ненависти и любви живущих и умирающих в нём...

Сколько раз я бродил среди чудесных деревьев и цветов Фраскати - среди маленьких водопадов, среди горгулий, с усмешкой глядящих на наш простой, лазоревый мир... Платье священника шло мне не меньше, чем мой бархатный камзол, вышитый золотой гладью... Но, даже в нём, меня не покидали мысли о тебе... Любая из фресок с изображением Эгерии возвращала меня назад, в маленькую комнату, наполненную от пола до потолка лунным светом... светом, который не мог даже соперничать с сиянием твоей кожи... Лунный луч дрожал в бокале красного Аржиано, опьянённый прекрасным терпким вином и этой весенней бархатной ночью, полной запахов нашей цветущей, но уже обречённой молодости и запахов вечного Рима.

Я так часто говорил себе что любовь - это всего лишь любопытство, что сам давно потерял ощущение новизны происходящего со мной. Веками блуждая во мраке старинных, покрытых пылью времени городов, я разучился видеть во встречных новые лица... Каждое из них давно знакомо мне. Я давно прочитал в них всё, что мне хотелось узнать... Я прочитал так много и узнал так мало... Только твоё лицо, скрытое от меня пеленой утреннего тумана, остаётся вечной загадкой, ускользающей памятью, пронизанной нежностью и священным трепетом... Всем тем, чего не нашёл я под сводами станцев Великого Рафаэля и не найду никогда... нигде...пока моя рука не коснётся твоей, любимая... Коснётся ли?

Chi semina vento raccoglie tempesta (итал.) - кто сеет ветер тот пожнёт бурю.


Письмо пятое...

Мысленно я всё ещё живу в том самом, моём веке… там, где не принято было стареть…где самым страшным из грехов было – не быть влюблённым… Мы рождались от любви, и от неё же умирали, так часто не успев даже как следует повзрослеть. Мы не жалели ничего – ни чувств, ни денег… Всё приходило и уходило легко, не оставляя даже капли сожаления. Ни один город не умел развлекаться так, как наша Венеция… Полгода карнавала… Кто ещё мог позволить себе такое? Сан-Марко превращалась в удивительный мир, где любили, предсказывали, пировали… и безжалостно убивали ради развлечения. Семьдесят два церковных прихода Венеции были не против такого бесконечного праздника, и служители этих приходов не пылали любовью к Ватикану… И этот город воспитал меня. Это он вложил в меня невероятное чувство, что вся моя жизнь – это всего лишь бесконечный карнавал, в котором разноцветные маски сменяют друг друга ежесекундно, не успев наскучить ни голосом, ни запахом, ни поцелуем…

Наполовину ангел, наполовину демон – этот город уводил за собой так далеко, что многие так и не смогли вернуться обратно… Вне его стен жизнь казалась безнадёжно тусклой и серой. Время текло сквозь пальцы, но не как вода венецианских каналов, а как тёмный ил вечного Тибра – медленно и бессмысленно… И тот, кто случайно или вполне осмысленно, попадал в сети других стран и других городов – вечно тосковал о венецианской лагуне, с её бесконечными мостиками над каналами и протоками, на каждом из которых можно было сказать:
«Sei al centro del mio mondo, in mezzo ai miei pensieri, tu per me vali pi; di mille desideri. Ti amo.»*

Но сегодня моя Италия дышит твоей Францией… Её ветер и солнце дремлют в тени твоих лиственниц и каштанов… И мне хочется положить голову на твои колени и отдохнуть от безумного бега моей жизни, наполненной всем, чем угодно, но только не тобой. Венеция не отпускает меня, заставляя искать всё новые и новые маски, запахи и слова… Но они так и останутся не найденными. Вот она - ненасытная двойственность моей природы: я иду к тебе сквозь время, сквозь другие тела и души, понимая, что мой путь будет обречён, если я не смогу остановиться…

И всё-таки: моя Италия дышит сегодня твоей Францией, любимая… И я снова возвращаюсь туда, в мой мир, в мой век, где самая лучшая смерть – это смерть из-за любви.




*Sei al centro del mio mondo, in mezzo ai miei pensieri, tu per me vali pi; di mille desideri. Ti amo.(итал.) - Ты находишься в центре моего мира, в середине моих мыслей, ты стоишь для меня больше, чем тысяча желаний. Я люблю тебя.


Письмо шестое...

Каждую ночь ветер с полей Прованса бьётся в моё окно… И мне хочется думать, что это ты вспоминаешь обо мне. Это ты наполняешь мою комнату запахами лаванды и мяты, но они для меня всего лишь лёгкие отголоски запахов твоего тела. Как и любой зверь моей породы я помешан на запахах. Всё, что предшествует первому взгляду, пронзает меня тончайшей стрелой новых ароматов и волнующих предчувствий. Только один, единственный глубокий вдох – и я уже знаю каким я должен предстать перед незнакомкой, которая вот-вот появится на моём сумрачном горизонте моей жизни, и будет готова открыть мне все свои тайны… И ещё так недавно я жаждал этих открытий.

Мой корабль, увенчанный славой сотни побед, шёл на всех парусах в самую дальнюю из неизведанных бухт. Туда, где на солнечном берегу ждала меня очередная глава моей жизни, одетая в шёлковое платье нежно-розового цвета. Так много образов, так много воспоминаний, покрытых теперь тёмной вуалью прошлого… безжизненного и лишённого красок и запахов.

Это ветер с полей Прованса затмил их все… И я мог бы сказать, что это ты лишила меня воспоминаний. Это из-за тебя мир моей реальности был однажды унесён волной утреннего прилива в безбрежное морское пространство… став для меня навсегда потерянной Атлантидой… тем, что я потерял, но никогда не мечтал получить обратно.
Эта волна поглотила мой город, обнажив под тонким слоем песка удивительные драгоценности – сапфиры, алмазы и рубины, равных которым я никогда не видел … Обнажила всё то, чем был каждый мой день рядом с тобой.

Там, у самой кромки этого моря, утренней солёной зарёй всходил надо мной твой взгляд, любимая… Надо мной, зверем странной человеческой породы, который и за тысячу морских миль почувствует твой невероятный запах, в котором так много лаванды и нежности, мяты и любви …


Письмо седьмое...

Чем больше новых слов выводит моё перо – тем меньше жизни остаётся во мне… Но я ещё не готов разбиться на тысячу хрустальных, сияющих осколков о чёрные камни чужой мне Богемии. Волки воют за моим окном… Те удивительные создания, которых я так любил – божественные звери, наделённые чудесным даром вечной любви и вечного же одиночества… Я, также как и они, вечно влюблён и одинок вечно… Все лучшие книги написаны и прочитаны, мир наполнила скука и меланхолия, граничащая с безумием. Вы, идущие вслед за нами - на что Вы тратите жизнь… Всё, чем наделила Вас щедрая земная природа, Вы безжалостно прячете под условности религии, воспитания и тех запретов, что сами придумали для себя… Ах, как же я любил опасные связи, затрагивающие государственную безопасность… Нет ничего приятнее, чем показать влиятельнейшему глупцу его истинное лицо… И холодный мрак Пьомби – очень небольшая плата за такое удовольствие…

Но всё это проза… поэзия есть лишь там, где ты прошла рядом со мной. Сколько раз я бродил по тем местам, где мы были вместе… Серая городская улица вдруг озарялась ярким светом когда её настигало моё воспоминание о тебе… Вот ты стоишь на узком мостике, наклонившись над быстрой водой канала, пытаясь уловить в нём своё отражение. Я встаю рядом, и наши образы дрожат и переливаются друг в друге среди водной ряби, в мелких золотых монетках солнечных бликов. Куда унесены они теперь, в каком морском пространстве обитают они, ставшие неразлучными навеки…

Я пишу тебе всегда по-французски, давно забыв, что это не мой родной язык… Так много лунного в нём, мистического, призрачного, сияющего… Жасмин и магнолия, лабданум и нероли – всё это цветы Луны. А в твоих жилах течёт лунный свет, я помню… любимая.

Чем больше слов выводит моё перо – тем меньше жизни остаётся во мне… Но всё, то осталось – принадлежит тебе. Моя ладонь всё ещё скользит по твоей лунной коже там, где время давно остановилось и стрелки моих часов замерли на слове: Ты… Я положил эти серебряные прекрасные часы в карман моего камзола и теперь они вечно со мной… Даже когда моя жизнь станет сверкающими осколками богемского хрусталя эти часы останутся целыми, напоминая тем, кто возьмёт их в руки, о даре вечной любви и вечного же одиночества, любимая …

Письмо восьмое...

Вечная жизнь похожа на вечное неведение… Тот, кто стремится к ней, хочет лишь одного - никогда не узнать ответа на самый простой и самый страшный из всех вопросов: что же там, за чертой, за туманом неизвестности, отделяющим нас от привычного, вполне предсказуемого мира… Ведь именно там, за этим туманом мы встретим всё, когда-либо содеянное нами.

В саду моего детства рос огромный, раздвоенный дуб… Его крона укрывала меня в жаркие, длинные, июльские дни от солнечных лучей как огромный шатёр, как древний, морщинистый бог Яхве, раскинувший надо мной свои истёртые временем и ветром крылья. И мне казалось, что вся моя жизнь будет такой же безмятежной и полной покоя, пропитанного игрой серебряных бликов в зелёной листве. Ожидание чего-то особенного, предназначенного только мне одному, вселяло в меня веру в то, что мой путь уведёт меня далеко-далеко от старого дуба… Сколько городов, сколько стран, сколько женщин… Мои дни облетали, как листва этого дерева – незаметно, по листочку, падая на мостовые Венеции и Рима, Лондона и Неаполя … И вот уже нет этой кроны будущих дней и лет, и безжалостные солнечные лучи до боли обжигают мою и без того смуглую кожу.

С чем я приду к тебе? Что расскажу я тебе в той комнате, где ты написала на окне своё имя алмазной гранью тонкого кольца… Твой свет бывает невыносим для меня, любимая…Твой лунный свет, режущий глаза сиянием и чистотой, рядом с которым я всего лишь зверь, раненый в самое сердце случайной серебряной пулей. Всё, что я принесу тебе – это только восемь опалённых огнём свечей Богемии страниц со словами, понятными мне одному. Восемь странных снов, спрятанных до поры в кармане моего старомодного камзола, восемь слов о любви, восемь тайн… Ведь мои ночи всё ещё наполнены снами о тебе, как лесное озеро наполнено водой после дождя…после июльского ливня…

И мне кажется этот ливень вот-вот оживит старый раздвоенный дуб, под огромной кроной которого снова будет играть с чёрным котёнком тонкая , темноволосая девочка...А смуглый мальчик будет наблюдать за ней, прячась за стволом древнего, морщинистого бога, раскинувшего над ними свои вечные крылья.

Как много всего таится за простым словом «прощай», любимая….


Всегда твой и всегда ничей... Казанова.