ДЕТСКИЕ КАРТИНКИ

ДЕТСКИЕ КАРТИНКИ


Сколько мне было – три, четыре года?... Память высвечивает осознанные, запомнившиеся события…
…Лес зеленый, влажный… На мне белое платье, все в малиновых сердечках земляники – рисунок яркий, сочный, и в руке у меня земляника, только маленькая. Я поднимаю веточку и срываю ртом несколько кисло-сладких, душистых ягод – вкусно. Рядом мама, отец…
…Поздний вечер. Хочется спать, но я забиваюсь в угол кровати и кричу от страха – пьяный отец трясет за плечи маму. Мне кажется, что он ее бьет, но он никогда не бил, только мучил разговорами, не давая спать…
…Мама отвезла меня к бабушке и уехала налаживать семейную жизнь… Когда она вернулась, я отказалась называть ее мамой – мстила за то, что меня бросили. Мамой я демонстративно называла бабушку. В глазах у настоящей мамы стояли слезы, но мне не было ее жалко. Мне было жалко себя…
…Зима. Я запрягаю в санки любимого дворового пса Тарзана, и он катает меня до темноты. Домой идти не хочется, но меня силой затаскивают в прихожую. Я сижу у двери вся в снегу и зло, сквозь слезы, кричу бабушке и дедушке: «Чтоб вы издохли!» - это самое плохое, что я смогла придумать, чтобы выразить свое возмущение от такого насилия над личностью…
…Мы в деревне у другой бабушки – мамы отца. Меня поражает в доме все: земляной пол, печь с лежанкой, мутные маленькие окошки, почти у самой земли и полный дом живности, особенно цыплята – желтенькие, пушистые, пищащие. Пока никого нет, я выпускаю их из загородки и вволю играю. На пороге появляются бабушка и мама, и моя врожденная хитринка быстро находит выход, я возмущенно кричу на цыплят: «Тись, плятьлятие!», т.е. «кыш, проклятые». Эту фразу мне передала мама, я помнила только, что провинилась, но все обошлось… За окном темно. Меня разбудили, чтобы накормить жареными грибами с жареной картошкой – это так вкусно! Ела бы и ела, только глаза слипаются… Вкус детства – грибы с картошкой в полудреме…
…Жаркий полдень. Звенит все: трава, небо, солнце, ветер в ушах. Мы идем по горячему лугу: мама, папа и я. Состояние эйфории от запаха и цвета – полынь, васильки, ромашки, клевер, ковыль, и над всем этим носятся бабочки, и я пытаюсь их ловить. Усталость от жары и восторг от переполняющей меня свободы и еще что-то, чему я не знаю названия, но это что-то дрожит у меня внутри и выпрыгивает из маленького сердечка. Наверное, это было осознание красоты мира, но таких слов я еще не знала. Ветер рвет с головы косынку, упирается в грудь. Из-под ног выпрыгивают кузнечики. Это счастье!...
…Меня отдали в детский сад. Ужасно! Я одинока и беззащитна – чужая тетка держит меня за руку. Меня опять бросили. Все, что я запомнила из недолгого опыта от пребывания в этом учреждение, это боль в разбитой коленке. Я упала и проехалась коленкой по асфальтовой дорожке. Сколько раз еще в жизни будет перехватывать дыхание от боли, но не забудется та разбитая коленка, потому что я одна, и никому нет до меня дела, рядом чужие, все чужие, и я не скажу им, как мне плохо. Я плачу беззвучно и уже понимаю, боль усиливается еще от ощущения, что на меня всем наплевать…
… Я опять живу у дедушки и бабушки. По утрам мы с бабушкой ходим на рынок. Но это неинтересно. Зато потом, втайне от деда, бабушка ведет меня в кино. Огромный цветной экран проглатывает меня целиком, я еще долго прихожу в себя, выйдя из кинотеатра. Мне строго настрого наказывает бабушка не говорить, где мы были, и я держу обещание: «Деда, а я не скажу тебе, что мы в кино ходили!»…
…Первое мая. Дед взял меня с собой на демонстрацию. Я в новом нарядном платье, вокруг яркая толпа незнакомых людей, но я же с дедушкой. Мне весело. Вот и музыка – играют на баяне… Я вырываю руку из дедушкиной ладони и пускаюсь в пляс. Толпа расступается, подбадривает, хлопает и смеется. Но я вижу, как дед гордо держит голову и довольно щурится. Дома он раз сто рассказывает, как «наша дала жару»…
…Я влюбилась. Насмерть, навсегда! К маминой сестре приехал жених. Вообще – то, у нее их два. И я справедливо решаю, что два – это уж слишком. Зачем ей два? Пусть поделится. Я же чувствую, что не могу жить без этого красивого, веселого человека. У него карие в золотую крапинку глаза, орлиный нос и густые черные волосы – сказочно красив! Я залезаю под стол и щекочу его за ноги. И это такое счастье, когда он шутливо пытается меня поймать!... Но мне разбивают сердце – позорным образом вытаскивают из-под стола, дают шлепка и уводят, как маленькую. Я рыдаю, захлебываясь от горя. Мама пытается меня утешить, но я клянусь ей, что буду любить только его…
…Мне уже лет пять – шесть и меня оставляют дома одну, запретив даже нос высовывать со двора. Ну, когда это они еще вернутся…Я успею сбегать к подруге. Обратно домой несусь на всех парусах… Дед идет навстречу, держа руку за спиной, я понимаю, что сейчас что-то будет, пытаюсь, как обычно схитрить: «Деда, я только на минуточку вышла…» Почему взрослые не понимаю, что детей нельзя запирать дома одних? Дед ловко перетягивает меня ремешком. Я реву и бегу к дому еще быстрей…
…Приехал отец. Он сидит на диване, а я качаюсь на его ноге и смеюсь, потому что он все-таки приехал, и я его все-таки люблю… Потом мы идем с отцом гулять. Мне хочется поскорее в парк – там карусели, качели, зверушки, комната смеха… Но мы долго не можем дойти до желанной мною цели – отец останавливается часто возле какого-нибудь лоточка. Покупает мне мороженное или газировку, а сам пьет пиво с соленой рыбой. В этот момент я ненавижу и пиво, и рыбу, и даже продавцов…
…Мы с соседской девчонкой придумали классную игру. У нас есть живой ребенок. Это ничего, что он в шерсти и с усами. Если его туго спеленать, надеть чепчик и уложить в игрушечную коляску, он мало чем отличается от настоящего ребенка. Его можно кормить из ложечки, поить, можно купать и укачивать… Правда, с каждым днем все труднее ловить. А если зазеваешься, и «дитя» вырвется на свободу, то уже до конца дня будет в бегах. Почему котам не нравится, когда о них заботятся?...
…Ко мне приходит в гости поиграть соседский мальчик. Он тащит по улице ящик с игрушками к моему дому, и мы возимся во дворе, пока и мальчика, и ящик не забирает мама. Но однажды мы ссоримся, и мальчик, больно стукнув меня кулаком, убегает. На следующий день он, забыв о ссоре, опять стучится в калитку. Но я-то не забыла. Я подготовилась к встрече, подобрав для этого ветку акации. Моя мама открывает калитку, здоровается с его мамой. Никто ни о чем не догадывается – это мне на руку, иначе все сорвется. Я подбегаю к обидчику и несколько раз хлещу его веткой, приговаривая: «Будешь знать! Будешь знать!» Обалдевшие мамы ничего не могут понять. Я ведь не жаловалась никому. Но я удовлетворена – враг наказан. Больше он не посмеет меня обижать…
…Дедушка приносит два малюсеньких голубиных яйца: «Вот, голубка издохла – замерзли…» Я упрашиваю деда отдать мне яйца – вдруг их можно спасти. Дед смеется: «Долго придется высиживать!» Но у меня уже есть план. С нами живет дедушкина сестра – баба Нюра, она не ходит – полиомиелит - уже много лет прикована к постели. Я заворачиваю яйца в носовой платок и, договорившись с бабой Нюрой, что она не будет шевелиться, кладу яйца ей под бок. Выпрашиваю термометр – надо же измерить температуру «гнезда». Как мне хочется, чтобы из этих яиц все же вылупились птенцы…
Домашние смеются, но я не обращаю внимания. Я верю до последнего. И только когда истекают все мыслимые сроки, а баба Нюра молит о пощаде, я со слезами отдаю мертвые яйца деду…
…Деревня. Мы в гостях у родственников отца. Мне не нравится, что после дождя ходить можно только в сапогах. И эти мухи… Они везде… Я не люблю деревню за грязь, но одно меня привлекает – лошади. У них такие глаза! С ними можно разговаривать – смотришь в глаза, и все понятно… Ничего страшного. Мне очень хочется покататься верхом. Брат отца поднимает меня и усаживает на спину лошади. Высоко… Отсюда все выглядит по другому. Сидеть неудобно. Я напряженно вцепляюсь в гриву. И вдруг лошадь делает шаг, потом еще шаг… Страшно… Я понимаю, что если лошадь побежит, я упаду: «Мама-а-а-а!» Всем смешно, кроме меня. Все, я окончательно убеждаюсь, что ничего хорошего в деревне нет. А лошадь не такое уж безопасное существо…
…К вечеру спадает жара, и мы идем на море. Взрослые еще топчутся на берегу, стеля покрывала, а детвора с визгом обрушивается в мутную от ила, теплую воду. Я ныряю дельфинчиком, но тут же всплываю, как поплавок, море выталкивает легкое тельце. Над головой бело - розовые подушечки облаков, у горизонта оранжевое сплющенное солнце, его лучи разбрызгивают по волнистой воде искры, царапают глаза. Нас зовут на берег, где уже разложена еда. Мы уплетаем колбасу с помидорами, запиваем компотом сладкие пирожки с вишнями. Покачиваются привязанные к колышкам лодки, как чайки взлетают и опускаются чьи-то голоса, горячий песок размаривает, я начинаю засыпать, но меня будят, и я опять бегу к воде…
…Я упросила деда взять меня с собой на рыбалку. Мы встаем очень рано. Еще только-только появляется полоска зари. Лодка идет рывками – дед работает веслами, нарезая темную воду прозрачными пузырящимися ломтями. Потом он бросает якорь и, разобрав снасти, нанизывает червяков. Эта процедура портит мне настроение – черви извиваются, и я понимаю, что им больно. Желание ловить рыбу такой ценой постепенно улетучивается, особенно после того, как дед снимает с крючка первую рыбешку. Потом в ведерко падает еще одна… Вид прыгающей в ведре, задыхающейся рыбы окончательно отбивает охоту рыбачить. Я перебираюсь на нос лодки и ложусь загорать… Пора домой. Солнце уже печет вовсю. Дед сидит ко мне спиной, налегая на весла. Ведро с рыбой притягивает мой взгляд. Я решаю, что если спасу несколько рыбешек, дед ничего не заметит. И, как лиса из сказки, начинаю тихонечко вытаскивать по рыбке и выбрасывать за борт. Возле берега дед оборачивается и, обнаружив на дне ведра всего несколько бычков, ошалело смотрит на меня. Он так же, как оставшаяся в ведерке рыбка, открывает и закрывает рот, видимо, подыскивая для моего нежного детского уха слова… Больше меня на рыбалку он не брал, да я и сама уже понимала, что это удовольствие не для меня. И все же удовольствие было, ни с чем несравнимое, - спасать и дарить свободу…
(Продолжение...)