плед

Она сидит и сидит в своей комнате, вяжет плед. Я не знаю, для кого этот плед, я не спрашиваю - она не ответит. Она вяжет его в задумчивой тишине четырёх белых стен, и, кажется - колдует над каждой петелькой, вплетает в них свои эмоции, свою тишину и эти четыре белые стены - тоже. Стены специально белые - её успокаивает белый, а шторы, закрывающие окно - голубые, как летнее небо. Окно уже давно закрыто - сейчас ранняя весна, снег ещё не растаял, и я знаю, что ей не надо его видеть. Увидит и будет плакать, а я не люблю, когда она плачет. Я не могу смотреть на её слёзы, потому что не знаю, как успокоить её, и причину её слёз я не знаю - она просто плачет - насквозь вся и с ног до головы, и успокаивается сама, лежит потом обессиленная на кровати и смотрит на белые стены, или на голубое, за шторами - окно. Я не знаю, что она видит там, или - что она хочет увидеть, но когда она перестаёт плакать, это уже очень много, и я готова сделать для неё всё, что она хочет, только бы она не плакала больше никогда.

Она очень странно плачет, я никогда не видела, чтобы плакали так - безнадёжно, беззвучно, безучастно, печально и устало одновременно. Это как если бы вся боль мира вдруг прошла через неё - прямо насквозь, не постучавшись в грудную клетку, и через сердце, и она, задохнувшись от этой огромной боли, вдруг начала выдыхать слёзы, и они стекают по измученному расслабленному лицу, глаза темнеют от горя, потому что зрачки становятся огромными и тревожными, и кажется, что зрачки - портал, точка проникновения, прикоснись к ним, и улетишь в этот ужасный мир, выхода из которого нет...

Пусть бы она не плакала никогда - никогда... Чего только не сделаешь, чтобы избежать этих пугающих слёз, но беда в том, что сделать ничего невозможно - она начинает плакать всегда так неожиданно, будто щёлкнул внутри выключатель, и всё - вселенская боль рекой...

Я вообще на всё для неё готова - без преувеличения, но ей ничего от меня не надо, она даже в руки на даётся, когда я хочу её обнять - в плохие дни она шипит и дерётся, а в хорошие - просто замирает в этом своём белом безмолвии, когда я тихонечко присаживаюсь рядом и обнимаю её за плечи. И я чувствую её напряжённую тонкую спину, тонкие сильные руки, отвожу мягкие пушистые волосы с её лица, и пытаюсь посмотреть в глаза, но она всегда отворачивается - я могу обнять тело, но никогда - никогда мне не обнять её ускользающую душу. Она боится меня, хотя я ничего плохого ей не сделала, она боится меня именно потому, что я люблю её, а она, какая досада - она любит меня. А она так старается никого не любить, и совсем уже научилась обходиться без людей и привязанностей, потому просто, что даже очень любящий человек может сделать очень больно - он ведь может внезапно умереть, уйти, разорвав навсегда твоё сердце, и что тогда делать? Так случилось уже однажды, и теперь она никому не верит. И мне не верит, что бы я не делала для неё, и поэтому самое лучшее, что я могу сделать для неё - это просто быть рядом и любить её своей осторожной любовью, избегая прикосновений и громких слов. Избегая перемен в её закрытом особенном мире - когда она боится, она начинает молча монотонно раскачиваться, обхватив себя руками - пытаясь унять, утешить ту страшную боль, которую несёт в себе уже много лет, не открывая никому, и себе не открывая особенно. Её боль крепко заперта в той части сознания, куда она не ходит, к ней не обращается мыслями и воспоминаниями - заколотила двери и завалила проход камнями - навсегда. Нет, не навсегда даже, а навсегда - навсегда, чтобы было верней...

И когда она сидит вот так одна в углу комнаты и раскачивается, крепко сжав губы, чтобы не выпустить свой страх на волю, с ней рядом невозможно находиться - я совершенно отчётливо чувствую, как рвётся из неё этот страх, и как сосредоточенно она удерживает его - в абсолютной тишине, вибрируя на какой-то низкой частоте, отталкивая всех и всё, и меня - тоже. Но я совершенно точно знаю, что она любит меня, и именно поэтому так безудержно боится - она боится, что и я тоже уйду...

Я сажусь на пол недалеко от неё, протягиваю руку и кладу ладонью вверх, расслабляя пальцы. Я не знаю как, но я научилась успокаивать её - для этого достаточно успокоиться самой и протянуть ей руку, чувствуя, как льётся из кончиков пальцев прохладный свежий поток, и клянусь - я его слышу, хотя вряд ли смогу словами объяснить, на что похоже эти звуки - что-то среднее между птичьими трелями, капелью и запахом свежей весенней травы тоже...

Помогло, это всегда помогает. Она перестаёт раскачиваться, её дыхание выравнивается, и я перебираюсь в ней поближе, обнимаю её и прижимаю к себе - это самые - самые лучшие моменты в нашей с ней жизни, и мне всегда грустно осознавать, что вот только этот безудержный, бесконечный страх приводит её в конце концов в мои руки - к той, кого она любит больше всего на свете, и кого больше всего на свете боится потерять...

- Я принесла тебе шоколад, хочешь?

Вот и хорошо, вот и прошло всё, прошло, прошло, прошло, и на меня - на самом деле, чуть левее и совершенно точно - сквозь меня, смотрят её странные глаза, и я вижу и чувствую, какой мягкий из них льётся свет. Когда она смотрит вот так - по-настоящему открыто, мне хочется одновременно смеяться и плакать от счастья, потому что чаще, да практически всегда, она смотрит в себя, и нет тогда ни света этого волшебного мягкого, ни лёгкой, в ритме дыхания, радости - одно только ощущение, что стоишь перед закрытой дверью и понимаешь, что стучать в общем-то, бесполезно...

Но сегодня мне повезло.

Мы пьём чай с шоколадом, мне хорошо и спокойно так, как давно уже не было, я словно вернулась в себя, вернулась к себе, в своё детство, в своё настоящее, в своё будущее, в свои мечты, в свои цветные сны - такое уж у неё свойство - когда ей хорошо и спокойно, окружающие внезапно начинают летать от радости, но так как рядом с ней кроме меня никого нет, вся эта радость достаётся мне одной, и я начинаю видеть разноцветные цветные сны наяву...

Я вытягиваюсь на полу всем телом - моё тело становится мягким светом без контуров и ограничений, в воздухе стремительно начинает пахнуть весной, прямо в комнате распускаются листья - я слышу треск почек, я вижу, как дрожит, согреваясь, воздух, и чувствую, как тает на улице снег. Весна...

Я кладу ей на колени вязаную шапку - купила в магазине по дороге домой, я ведь совсем не умею вязать, в отличие от неё. Шапка совершенно сумасшедшая - яркая, ушастая и с длинными завязками - хочешь, пойдём погуляем? Она осторожно трогает её рукой, гладит мягкую пряжу, прижимает к лицу и вдыхает прохладный запах - знакомится, привыкает. Может быть, когда-нибудь привыкнет к ней настолько, что согласится надеть её - сначала дома, а потом - кто знает? Может и на улице тоже...

Она очень давно не была на улице - она просто отказывается выходить из дома, а я не настаиваю - зачем? Пусть будет так, как ей спокойнее и лучше. Как-то случилось так, что окружающий её мир стал для неё пугающим и враждебным, и она ушла в себя, ушла в свой мир, где и живёт, как заколдованная принцесса в сказке, и чем меньше вокруг раздражителей, тем ей спокойнее и легче. Вообще-то она терпит около себя только меня, да и то несколько дистанционно. Иногда я думаю, хорошо бы она была кошкой - она и есть кошка - молчаливая, непонятная и всегда сама по себе. Она очень талантлива, и умеет сама себя занимать и развлекать, неслышно передвигаясь по своей комнате, присутствуя в моей и своей собственной жизни не больше, чем лёгкая, едва заметная тень. Грустная тень самой себя. Потерявшийся во времени ребёнок, который ребёнком давно перестал быть, но взрослым так и не стал. Она растёт куда-то, куда-то живёт, совсем рядом, но в каком-то параллельном пространстве, куда никому доступа нет...

Она рисует. Рисует каких-то неведомых зверей, ветер и распускающиеся цветы. Понятия не имею - где она берёт эти образы, может быть - в многочисленных своих книгах, которые с успехом заменили ей друзей и стали для неё, кажется, живыми существами. Она слышит ей одной слышную музыку, и я вижу и понимаю это по тому, как широко открыты её глаза, по тому, как сосредоточенно и мечтательно она вглядывается в стену, по тому, как отбивают ритм её тонкие пальцы, по тому, как она кивает головой, нанизывая бисер на тонкую нить - она слышит музыку и подпевает. Молча. Ведь для себя можно и молча петь, а для других петь совсем необязательно...

Она часто засыпает внезапно - и спит стремительно, будто куда-то бежит. Меня не перестаёт удивлять это странное завораживающее несоответствие - её тело одновременно расслабленно и собранно, ноги разбросаны, как в прыжке, руки упали как попало - на одной ладони пальцы подломились и воткнулись в мягкую ткань покрывала, другая - вывернута. Уснула, наверное, сидя, как будто в неё выстрелили, и она уснула, как умерла. Я часто смотрю на неё, когда она спит, она не чувствует моего присутствия, и я её совсем не беспокою, сижу недалеко и пальцем вытянутой руки обвожу контуры её тела в воздухе - чаще всего я могу к ней прикоснуться только так...

Иногда я думаю - не скучает ли она по жизни за окном, по жизни, из которой ушла добровольно, заменив её бесконечно сложным призрачным танцем - ведь она живёт, как балансирует на границе сумерек...

Наверное не скучает, наверное ей просто не бывает скучно с собой, и далёкий заоконный мир сосредотачивается для неё в вещах, которые я приношу для неё. Однажды я подарила ей гортензию в горшке, и она ей так понравилась, что они стали неразлучны, эти двое - тоненькая девушка и цветок в горшке. Кажется, она решила, что гортензия её понимает и чувствует лучше чем я, и кажется, гортензия с ней согласилась. В общем, это было такое взаимное чувство ненадолго, а потом гортензия оказалась на подоконнике, отделенная от комнаты шторой.

Она любит глянцевые журналы - радостно прижимает к себе, вдыхает запах типографской краски, гладит яркие страницы, а потом вырезает из них фигуры, предметы и буквы, делает из них какие-то сложные коллажи, я вешаю их на стены, а она теряет к ним всякий интерес, делает следующие...

Иногда я думаю, что если она вдруг исчезнет из моей жизни, эти коллажи останутся и расскажут мне обо всех её путешествиях в выдуманные волшебные страны. Но я так не хочу, чтобы она исчезла, я боюсь, что она уйдёт ещё дальше в свои сны, перестанет замечать меня, и вообще - перестанет быть собой, станет той, к кому мне будет уже просто не достучаться... Она живёт на границе сумерек, и я не знаю, как её вернуть - а как вообще можно вернуть человека, который возвращаться не хочет? И как можно вернуть человека, который принял решение уйти? Она сама - средоточие своего мира, его начало и конец, и мне наверное, невероятно везёт, что она всё ещё остаётся со мной частью своего сознания, частью себя, и частью своей души...

Она вяжет. Я покупаю ей разноцветную пряжу, и она вяжет и вяжет бесконечный плед, доверяя ему свою израненную душу, молча рассказывая ему свою боль - бессознательно, ручейками из кончиков пальцев. Она вяжет уже несколько месяцев, и что-то меняется в нашем с ней мире, и я чувствую эти перемены, и боюсь надеяться, просто жду, боясь спугнуть и стараюсь ей не мешать...

На улице совсем не осталось снега, дует пыльный ветер, поднимает в воздух мусор, листья на деревьях никак не проклюнутся, и дома у нас кажется, снова проблемы - один шаг вперёд, два - назад. Она снова обстригла волосы - она обстригает их время от времени, просто отхватывает целые пряди - мне кажется, это всё её стремление убежать... могла бы - кожу с себя сняла, выбралась бы из неё, как тонкая золотистая змейка, и уползла бы куда-то невероятно далеко, туда, откуда не возвращаются, и оставила бы после себя только бумажные вырезалки и тоненькую эту, свернувшуюся шнурком, кожу...

Вчера пошёл сильный дождь - снег давно растаял, скоро лето - она услышала стук капель по карнизу и подошла к окну, отдёрнула штору. У неё был вид человека, который смотрит в открытый космос сквозь иллюминатор, она долго водила пальцами по стеклу, повторяя дождевые дорожки, а потом повернулась ко мне и изумлённо произнесла - дождь... И кажется, сама удивилась этому - и дождю, и тому, что произнесла слово впервые за много лет.

Мне показалось, что меня с размаху и насквозь ударили в грудь - я даже отступила от неожиданности и сильной этой, свежей волны светло-зелёного цвета. И то, что я так долго сдерживала - я никогда не плачу, ведь она плачет за нас двоих - вдруг прорвало и понеслось, снося плотины из моих страхов, одиночества и отчаяния. И пересохшее моё горло всё исторгало какие-то дикие давящиеся хрипы, пока наконец, всё не успокоилось и не наступило невозможное облегчение...

Я так долго ждала этого момента - так долго, Господи... Сначала я ждала и надеялась на то, что это всё - ненадолго, и она скоро вернётся к себе и в себя, а потом, когда проходило и проходило время и ничего не происходило, я стала ждать и верить в то, что когда-нибудь... Нет, не так - когда-нибудь обязательно. Точка. И я так верила и верила в неё, а больше в неё уже никто не верил, ну а мне просто ничего другого не оставалось. Ведь когда любишь - веришь безусловно, и это так просто - как держать в руке клубочек разноцветной пряжи, вложив конец нитки в её руку, чтобы она там, в своих сумеречных пространствах, была не одна, чтобы она смогла вернуться, если вдруг вспомнит меня и действительно захочет. И я верю в неё, верю бесконечно - а как иначе? Ведь пока я продолжаю верить, я не отпускаю эту тонкую нить, связывающую её со мной и с этим миром...

Ну и не могу же я оставить её одну - где бы она ни была, ведь мы всегда были вместе - даже когда ещё не родились, мы были вместе. Моя сестра - близнец, моё замечательное волшебное дополнение, маленькая, младшая - на целых двенадцать минут. Я протянула к ней руку - она вернулась, вернулась ко мне - невесомое существо из сумеречных миров, и она - поверить не могу! - подошла и обняла меня, как когда-то давно, в детстве, ещё до того, как всё так надолго стало другим...

- ... здравствуй... - тепло под моими пальцами, улыбающиеся, узнающие глаза - ты вернулась...

Нам так много надо было друг другу сказать, но мы молчали, не в силах расплести рук и оторваться друг от друга. Она пахла летом, мёдом, земляникой и травами. Она пахла летним свежим дождём и бесконечным, бесконечным счастливым временем впереди...

Сорвался и с грохотом обвалился карниз, ненужные шторы прошедшим временем лежали на полу - да кому они нужны вообще, эти шторы? В окно светило солнце, отражаясь в родных и таких любимых глазах. На кровати рядом аккуратной стопкой сложенный, лежал совершенно, абсолютно, весь с начала и до конца, петелька за петелькой, связанный плед. Для кого? Не важно.
2012.


© Copyright: Наташа Толстихина, 2012
Свидетельство о публикации №21205140518