Самба белого мотылька

Василий Добрынин

«Так и сказал жене, - вспомнил он, - посмотрю на звезды». Вгляделся, желая в черной, мерцаю-щей бесконечности над головой, увидеть па-дающую звездочку, и сделал шаг вперед. Воз-вращаться уже было некуда.

Самба белого мотылька


Это невидимые вещи. Взгляду постороннему, понятно – дела до них нет. А загля-нуть внутрь себя – еще труднее. Там: же не только разглядывать – но разбираться надо. Так и остается все «на потом»…
Так и живем, не достоверно различая свет и тени, и блики промелькнувшие на фо-не, в сумерках души. Своей, чужой…

Жаль, по большому счету. Очень жаль – увидеть можно было, что не просто, как нормальный человек: с мыслями хорошими, и вместе с тем не лучшими в уме, шел чело-век. Он эти мысли взвешивал. Чаша перевесила. Из двух одна, это нормально. Но – та ли? Увидеть можно было, что не та - шагнул он как под перекладину. Взгляд непосторонний мог увидеть, как в высоком небе, далеко, росчерком белесым пала звездочка. Росчерком косым, едва заметным в чистом дневном небе. Был так похож, на перекладину над голо-вой – мелькнувший косо росчерк павшей звездочки.
***
Перевесила чаша, и он повернул. Сегодня решился. Столько раз проходил, взды-хал, и глядел в эти окна, а сердце стучало… Брал себя в руки, не соблазнялся: другие лег-ко соблазнялись, и ничего, нормально. Ходили туда мужики… За окнами жили две дев-чонки-распутницы. «Нам это не надо…», - обрывал он строго дурные мысли. Хватало ума оборвать, но серой мышкой вдоль половицы, пробегала украдкой мысль: «А это я иду ми-мо, - или жизнь стороной проходит? Не вся, а каким-то боком, без которого эта жизнь не совсем полна? Без чего живешь просто: как в колее: постоянной, долбанной…». Ум эти мысли одергивал, а окна, о них не зная, смотрели в мир. И хотелось бы выйти, хотя бы ра-зок, из колеи постоянной, долбанной. Ну, для того, хотя бы, чтоб знать, почему выходить не надо…
И вот перевесила чаша: хмельной осмелевший, вышел. Направился к окнам. Под-нялась, не колеблясь, рука – «Тук-тук!».
- Да?! – отозвались на стук, - Заходите!
Веранда не заперта, двери не заперты, Виктор вошел. Вышла навстречу Паола:
- А-а, - удивилась, пусть не сказала про это – он видел, что удивилась… - А, это ты? Проходи. Ты один?
- Один. Святой дух за мной, правда…
Он, шутя, оглянулся:
Но дух был невидим, она улыбнулась шутке. Халатик, маленький, который подро-стку-девочке, видно, дарила мама, - был на Паоле. «Ну, вот почему? - мельком вспомнил Виктор других, и жену в том числе, - На тех смотришь – тот же халат, или платье видишь, а песни под этим нет?!».
Сверху донизу, пленкой воды из лейки – струился взгляд свободного, смелого в мыслях мужчины. Раз уж пришел сюда, таким здесь и должно быть. А под халатиком пес-ня есть – мужской, обостренной волнением интуицией, угадывал Виктор.
- Ленка к маме, в деревню уехала, - сообщила Паола.
- Значит, одна?
- Пока, - улыбнулась Паола, - пока что, одна. Ты вовремя…
«О!» - большие надежды, смутные, поймал в заговорщицком тоне Паолы Виктор.
- А! - как актер, ободрился он - божий дар проснулся, - и поднял ладонь – А я не один пришел. Вот с этим!
Он поставил на стол «ноль-семь «Немиров-Премиум». Аристократскую, прямо-угольную бутылку водки, с клапаном под разлив.
- У-у, ты даешь! – и улыбнулась Паола как другу.
«Прав ли я?..» - мелькнула короткая мысль. Но короткую мысль, как второе дыха-ние, перекрывала волна. «Погружаюсь, однако… - чувствовал Виктор, - Или качусь. А ку-да? Это вопрос. Ну, да не в бездну же!..». Бездна тянет и поглощает, равно как тех, кто те-ряет почву в восторге, - и тех, кто сложил крылья и сник.
Но не об этом он думал сейчас, а о том, что уйти, - и по совести – лучше уйти, он может. А надо ли? – не был уверен. «Поживу по мужски-человечески… Один раз, не-множко! - решил он не уходить, - Получится что-то, дай бог! Ну, а нет – так и нет - боль-ше я ни ногой сюда, ни на шаг, Паола! И так шальной бес: хитрый, меленький, заманил, знаешь ли!..». Краешком памяти, как по откосу, прошло имя жены: «Ирина»…
- Чего ты нахмурился, Вить?
- Да так… - «Если б ты знала, - смерил он взглядом Паолу, - что про тебя я знаю! И чего от тебя хочу?!».
Имя, прошедшее как по откосу с легким упреком, растаяло в стороне: «Да сколько той жизни!» – махнул рукой Виктор.
Паола нашла огурцов из бочки, хлеба и копченого сала. И не особо охотно поинте-ресовалась:
- Яичницу, может, поджарить?
- А, давай, я сам!
- Давай, - улыбнулась Паола, и присмотрелась. Изучающий одобрительный взгляд ощутил в ее прищуре Виктор:
- О, - оценил он, - сковородки с крышкой?! Прекрасно, Паола, не просто сделаю, а красиво сделаю!
- Меня что ли?
На миг, как заклиненный, остановился Виктор, видя мельком, через плечо, улыбку, и не нашел что сказать.
- Я это имею в виду, - пояснил он, - обед...
- Ну, да, «что имею, то и введу!» - в тему, фразой из анекдота отозвалась Паола.
- М-мм, - Виктор тряхнул головой: вульгарненьким был анекдот...
А что он сказал бы? Она просто и точно ловит его на слове, а он – мямлит. Хочет, а мямлит, она же – по сути…
- Ладно, я пошутила…
- Я так и понял.
- Не открывай, - попросил он, ставя на стол сковородку, - сорок секунд, Паола. От-кроем потом.
- Да-а? И это зачем?
- Чтоб было красиво.
- Любишь, когда красиво?
- Люблю.
Паола вздохнула: разомкнулись, и мягко сошлись ее губки: как у школьника в миг раздумий. Взгляд оценил моментально их привлекательность:«К черту косметика, на фиг!» – подумал Виктор, вспомнив, как ценят ее мужики: «Штукатурка!».
- Рука, - вожделенно сказал он, - легкая у меня, Паола. Я разливаю…
- Легкая? Ну, давай…
Он, с настроением, бодро, разлил.
Выпивая, заметил: Паола украдкой смотрела в окно: как на волю из тесноты. «Вскормленный на воле, орел молодой…» - улыбнулся Виктор, и также украдкой старался увидеть в Паоле признаки женской податливости. И не угадывал их: близка Паола - да уж не так, что можно достать руками. И предвкушений в лице ее не читалось, и не поблески-вало в глазах.
Он к ней примерялся мысленно, пытаясь представить одновременно и запросто во всех откровенных позах. И усомнился, почувствовал неуверенность. «Это же мы вынуж-даем их быть такими, чтобы потом презирать за глаза! – оценил он самокритично, - Надо ли?..» - сомневался он, думая о себе, представляя себя взглядом со стороны.
- Можно открыть?
- Да, теперь можно, Паола.
Не заметил в раздумьях, что уж давненько, выжидающе держит Паола руку на ос-тывающей крышке сковороды.
- Конечно, Паола, - одобрил Виктор.
- Ух ты! – поразилась молочно-туманной пленочке над желтком, Паола.
– Ну как?..
- Да-а…
- Красиво?
- Что ты?!.
- Посмотри на солнце.
Паола стрельнула глазами в окно:
- Да его же нет.
- Нет?
- Ну, не видно.
- Всегда оно есть, Паола!
Паола вздохнула:
- Знаю…
- Ну, так, а вот! – сама по себе поднялась артистично ладонь, - А я тебе аж четыре солнышка нарисовал, Паола!
Паола вгляделась.
- Через туман…
Он с удовольствием улыбнулся:
- В том-то и дело! В том и мои старания – солнце через туман. Когда мы его так видим – ценим. Не будь тумана, могли бы не замечать. Так ведь?
«Так это просто: под крышкой выдержать полусырой желток! - думал он, - И вый-дет туманная пленочка. Вот вам и все!».
- Похоже… - признала Паола, - туман. И солнце…
- Спасибо, Паола, - ответил Виктор.
«Можно теперь идти к ней и брать руками!?» подумал он. И не поднялся с места. Вся деревня, могла это делать, и делала – с нею, и с Ленкой. А он медлил: «Не могу быть вульгарным… – гостем, хуже татарина, вошла в голову мысль…
- Паола, - разлил он по рюмкам.
«Тоску слить пришел…» - понимала, простыми словами, Паола.
От несказанных слов распахнулась форточка, и ворвался, влетел мотив в душу Виктора:
«Лучше мало, да без тоски,
жить как белые мотыльки…»
- Вспомнил что-то? – спросила Паола, -
- О, да….
- И что?
-«Самба белого мотылька»…
- У-уу, - посмеялась Паола, - песню Меладзе?
- Да. Песню Меладзе…
- Хорошая. Да ведь сгорают они потом…
- Мотыльки? Да, Паола, сгорают...
- Со мной сравнил? – уточнила Паола.
- А! – он осекся, потому, что и правда, сравнил…
- И как? Хочешь, чтоб я сгорела?
- Что ты?! Нет, не хотел бы!
- Не хотел бы?
- Нет, нет.
- А я сгорю…
«Износишься, или сопьешься скорее…» - без улыбки подумал он.
- Сгорю, - повторила она спокойно, - да не твоя забота. Другие у Вас, мужиков, за-боты, ясное дело, Витя... - присмотрелась она исподлобья. Взгляд был таким же, каким на примерке разглядывают костюм: душа не лежит, а брать надо...
- А ты – усмехнулась она, - налил и забыл…
- Не забыл, - протянул он рюмку, чтобы столкнуть ее с рюмкой Паолы.
«Жало жалости…» - морщась от горечи водки, подумал он. Грусть Паолиных слов кольнула сочувствием. «Может, врут про них все? - усомнился он, - Не такие они? Но, про мужские заботы – что это? Намек? «Ближе к делу!»?». Как понимать Паолу?
- Эй, я жду! – позвала Паола.
Взгляд мгновенно взлетел из раздумий к Паоле. В ее руках грелась рюмка, которую греть не стоило. Сама наливала…
- Так быстро?
- Быстро? Да кто б говорил! Вы же сами все норовите по-быстрому. Так же?
- Пока жена не хватилась?
- Вот именно…
- А давай за любовь, Паола!
- За любовь? – уточнила Паола, - Любовь без забот?
- Лучше как раз бы, так!
- И кто будет любить?
- Я могу.
- Не сомневаюсь - усмехнулась Паола - можешь… - и отвела взгляд в сторону. К окну - снова увидел Виктор.
- А за это, - через край плеща водкой, шагнул он к ней, - надо не просто выпить, Паола! А выпить на брудершафт!
- А мы же! - уперлась холодным взглядом, остановила, и усмехнулась Паола, - На «ты»! Без всяких там церемоний, и так...
Он, готовый хотя бы в щечку чмокнуть, - тянул, по инерции, руки.
- Нормальный?! – повысила голос Паола, - Мне на колени сажать тебя, да?
«Она права!» - осекся Виктор, теряя запал, забывая о щечке, о том, что хотел… «Протяни, дурак, руки дальше - и все о*кэй! – так и хотел, да признал: «Паола права!» – и отошел, вернулся в свой уголок в отдалении, на свою табуретку…
Поджав губы, тоскливо, глядела в окно Паола. Кто же ей к черту нужен, когда здесь сидит мужчина? Взгляд ее отошел от окна. Паола потупилась, всмотрелась в слезно-прозрачную жидкость рюмки, и поднесла ко рту. Зажмурилась, отхлебнула...
Не чувствуя вкуса, и он отхлебнул до дна. А потом ощутил взгляд Паолы. Она улыбалась.
- Обиделся? – мягко, спросила она. – Ты губки не дуй, а возьми табуретку и с ней приходи, - и показала ладонью, рядом с собой.
Так просто! Мелочью пустяковой – почувствовал он, принялась таять в глубинах души обида. Взял табуретку и пересел. «Свеча восковая…» - думал он о себе, чувствуя, как растворяется, тает тело, от близости теплого тела Паолы. Опустились на плечи ей ру-ки. И плечи ее доверительно подались навстречу – к нему, в объятия. Он потянулся губа-ми к краешку губ Паолы.
Она отстранилась. «Чего?!» – про себя изумился он.
- Чего ты, - тихо спросила она, - один-то пришел?..
- А! – не сразу додумался он. Вернулся к прежнему месту, забрал бутылку.
Как подсудимый, согласный на приговор, смотрела Паола на Виктора. Не отстра-нялась. Он стал разливать….
Он мог трогать Паолу руками. Она смотрела в упор, уже не как на костюм в при-мерке - внутрь, смотрела, и медлила, взвешивая в уме. «Смешной! – летели кадры само-оценки, - Смешной я, однако. Да не умею вульгарным быть, не дано…».
- Сначала налей, - попросила Паола.
«И будет «потом!» - екнуло сердце Виктора.
- Сейчас же, конечно, сейчас… Паольчик! – Освободились руки от водки и рюмок, и снова он потянулся к губам Паолы.
Она не дала, опустила голову. И попросила:
- Не надо…
«Это же главное – думал не понятый ею Виктор, - в губы поцеловаться! Всем нра-вится! Как же Паола?..».
«Ладно!..» - согласилась едва-едва слышно, Паола, и опустила голову.
На груди через ткань рубашки, ощутил он горячий, тающий с губ Паолы воздух. Замер: как перед пропастью, или наоборот - высотой несравненной, Виктор…
Ладонь Паолы прошла по груди, отыскала щель в отвороте рубашки, скользнула за отворот. Вернулась и расстегнула, для вольного входа, пуговку.
«И погиб козак!..» - так сказать было б верно в этот момент о Викторе! Сводила с ума, гуляя по телу, ладонь Паолы! Женская, мягкая, ищущая ладонь…
Благодарно припал он губами к обнаженной шее Паолы.
- Я тебе нравлюсь? – спросил он шепотом.
- Почему бы и нет? – не подняла головы Паола.
Пальцы, в раздумье, как на распутье, остановились.
- О! – выдохнул он, - Паола! Паола… - отыскал он ее ладонь под рубашкой, прося продолжения. «Да, - ощутил он тот же, согласный выдох, - Паола отозвалась, и склони-лась ниже. Нашла щекотливый сосок – плямочку на мужской груди, и втянула губами.
- Боже! - ахнул, зажмурился Виктор. А губы Паолы влажным, тончайшим теплым росчерком, скользнули ниже, по животу. Предваряя их, невесомые, тонкие пальцы спус-кались к брюкам. Вверх, в лихорадке предчувствий, взмыло, взлетело сердце Виктора!
- А кто брюки расстегивать будет? – спросила Паола.
Суетно расстегнул он змейку, прогнулся – о, наконец-то! - в долгожданной, вос-торженной судороге. И застыл, ловя ощущения. Пальцы Паолы нашли и расправили там… Клонилась в покорно-прекрасном поклоне ее голова, приближались губы к вожделенному месту мужского тела…

Трезвел шаг за шагом, Виктор. А чем ближе к дому, и чем больше трезвел, тем тя-желей становились шаги. Не думал: представить не мог: как посмотрит в глаза Ирины, не вспомнив Паолы.
Услышав, что он пришел, и возится где-то в веранде, жена окликнула:
- По хозяйству занялся, Витя?
- На рыбалку схожу, - глухо ответил муж.
- Ну, а есть-то будешь? – вышла Ирина, - Мы - уже, а тебе оставили…
- Нет. Лучше там.
- Ну-ну, чего ж, иди – протрезвеешь…
- Да чего уж ты так-то?.. – не понравилось замечание Виктору, к пьяницам его от-носить несерьезно: разве чтобы задеть, - Выходной ведь, Ира…
- Ты выходной, или день? – уточнила Ирина, и согласилась, - В общем, и ладно – проветришься.
Он вздохнул, облегченно:
- Утром приду.
- Как хочешь.

Взгляд рассеянно клеился на поплавке. Виктор думал о происходящем: о «пережи-том», «содеянном» - сам не зная, как сказать верно.
Кругами, как по воде, - расходилась и таяла память о дне. «День, или дно?!» - ус-мехнулся печально Виктор. Затихали круги, и так же легко, по гладкой воде, возбужда-лись вновь. Остановить бы, всмотреться, осмыслить. Да кто остановит круги по воде?..
Ночь неспешно гасила солнце. Поплавки и круги по воде становились невидимы, и Виктор разжег огонь. Сияющий купол света врезался в темень.
Виктор пил обжигающий чай, и смотрел в огонь. Огонь и вода, в созерцании при-влекательны для человека. Здесь было и то, и другое. Вода близко, огонь – перед ним. Огонь был ближе: гудел скольжением пляшущих, острых и жарких сполохов-языков. Вы-жигая дрова, он ждал добавки; Виктор подкладывал, а из пылающей горки скатывались на край, остывали угли. Невесомые, хрупкие, рассыпающиеся в пепел остатки сгоревшей плоти. Непрерывный процесс. «И на месте костра, - итожил Виктор, - останется только сметаемый ветром пепел. Сметаемый ветром! И все…».
«Для человека, - поднял глаза к небу Виктор, - понятно, огонь – это жизнь, а эти зачем к нему рвутся?!». Рвались к свету, в хаотичном круге; неуемно и глупо торжество-вали мотыльки. Они шелестели в тонком на звуки воздухе ночи, и, опаляя крылья, падали у костра. Как понять их? Зачем - ничего в этом пламени не получая, лететь на него и сго-рать?! Зачем?».
«Что-то, что-то… - подумал Виктор, - У нас с ними общее есть. Я же зачем-то при-шел к Паоле?»…

Каждую ночь глаз от жены на рыбалке не спрятать, и все возвращалось в привыч-ную, постоянную колею. Повернуться, обнять жену, притянуть, поцеловать ее в губы, и задохнуться, делая вид, оказалось не трудно – сказалась привычка. Позволив поцеловать-ся, Ира, спросила:
- Лучше, чем там, у костра валяться?
- Лучше. Там же, Ирочка, нечего целовать!
- Ну уж!.. – улыбнулась Ирина, - Спи, любитель природы…
- А это?.. – потянулся он к ее бедрам.
- А это не надо сегодня, Витя.
- Как? – огорчился он.
- Да что ты, не понимаешь? Месячные…
- А-а, - он убрал руку из-под подола «ночнушки», и предположил: «Может, и к лучшему это?..». Слишком близка еще в памяти та – Паола.
Ира не засыпала: он слышал ее дыхание. Он трогал ее осторожно, но было нельзя, и память прошлых разочарований стала бродить в мозгу. Стараясь прогнать их, Виктор не засыпал, а только наоборот…
«А может?.. – в потаенном желании ворохнулось сердце, - А может, сегодня, как раз? По-другому нельзя, а так – почему бы и нет?! Ну, делают же… как Паола…». Он бы взял себя в руки, да так близко была Паола! Капля упрямой надежды плавила, распаляла сердце.
- Ты же любишь меня, Ирина? – обнял он жену.
- Да, а что? – ощутила она, как волнуется муж.
- Ну, если мы любим, мы же все должны друг для друга делать?
- Да…
- Все, что нравится нам: и тебе; и мне?
- А как? Конечно…
- Поцелуемся! – осторожно навис он над ней.
Она согласилась. Он осторожно припал к ее мягким губам.
«Любить всегда надо, Ира!» - хотел он напомнить.
- Ир, я тебя люблю!
- А я? – не размежив век, уточнила Ира.
Он сорвался. Губы скользили, целуя открытые губки Ирины; шейку, груди ее; ее плечи. Нервами, жилками – что еще в теле есть, - подавалась навстречу Ира. «Приятно, - думал, видел, и соглашался с ней Виктор. Сдвинув кверху подол «ночнушки», припал он к животу. Ира насторожилась:
- Ну, хватит, Витя… Русалки что ли тебя, на рыбалке твоей, раззадорили?
Разочарованно остановился он. Потом показалось: «Ладно…» - неслышно, как и Паола, сказала Ирина, и, притянув к себе, примирительно поцеловала Виктора в губы, по-том в плечо.
Голова вскружилась. Воспрянул умершей было надеждой Виктор. «Ну, - умолял он беззвучно, - пожалуйста, Ира!». Подставляясь для поцелуев, тянул себя вверх, наползая на спинку кровати, приподнимаясь по ней. Зажег, захватил, ни с чем не сравнимый восторг: женские губы в прикосновении там, в том месте, которое исподволь подвигал он к губам Ирины.
- Опять ты за свое? – приземлила Ира, – и отвернула лицо в подушку.
Всеми пружинками в теле сник, опустился Виктор. «Что же ты, Ирочка? – загнал он обиду в себя, - Что же так, Ирина? Я душу свою, из-за этого понимаешь, продать мо-гу?! Ну, неужели она ничего не стоит, а? Неужели, Ира?!».
- Ну, по-другому сегодня нельзя, Ир… - напомнил он разочарованно.
- Нельзя. Но и не так! – глухо сказала Ирина.
Он успокаивал, брал себя в руки. Горьким казался воздух: да ведь не хотел бы, со-всем не хотел продавать свою душу! Ей, без остатка хотел бы - Ирине! И не хотел бы, да помнил Паолу. Крест на ней, все-таки, мог поставить не он, а жена. Хотелось креста. Хо-телось не думать о постороннем, никчемном, «левом». «А буду! – копнул он в будущее, - Потому что Ира – ну все ведь ясно…».
Смутно заснул он. Да, все-таки, сон – миротворщик. «Имя жены, - думал он, - Ири-на и есть миротворщик, как говорят по латыни…»

Утро – серебряный крестик. Оно отменяет ненужное, пережитое ночью во снах, и поступках, и дает новый шанс. Утро - начало – страница чистая. Злюки и меланхолики, в подкорке мозгов держат мысль о том, что этот лист, к вечеру, будет скомкан, как и все-гда. Но Виктор не злюка и не меланхолик. «Пусть ставит крест, - полагает он, - на про-шедшем, ненужном, - да это не черный и тяжкий крест, - а серебряный крестик».
Первым делом, он сварил кофе: жена просыпалась позже, будить ее он не любил. Зачем перечеркивать сон, если в нем, в это время, мечты живут?
Утренний крестик - серебряный в этих краях особенно. Утро – хотя это солнце, прежде всего – его золото, – золотистым назвать логично. Но здесь – кто просыпается ра-но, видит – утро приходит, еще до рассвета, в серебристом туманном мареве. Это потом: туман, разогретый солнцем, отрывается от земли и восходит вверх. Уходя, открывает солнце и дает ему волю на целый день.
Виктор промыл, и поставил рис на огонь. Кашу разделит потом на две половинки. С сахаром – это Данилке; не сладкая - взрослым. К другой половинке он делает пару яиц под пленочкой. «Паола…» - врезалось из отдаления, и подбитая совестью, опустилась ру-ка…
Первым, из детской, выкатился Данилка. Махнув папе рукой, протирая глаза, он, «автоматом» - шмыгнул в туалет.

- Папа, купи мне спиник,– попросил, отложив ложку, Данилка.
Папа пытался уразуметь…
- Спиник. Щуку ловить. Ты что, пап, не понимаешь?
- Это, ты хочешь, чтоб я сейчас купил? – папа уразумел.
- Ну, потом, после обеда…
- После обеда? Ого, сроки, однако, сын у тебя… Я потом куплю. Не после обеда – позже.
- А-аа?.. – сынишка глазами разочарованно стрельнул в сторону мамы, и в сторону папы
- Позже, - дружески положил на его плечо руку папа, - нынче щука, которую ты поймаешь, тебя украдет.
- Как? – вникал, глазами скользя от папы к маме, Данилка.
- Как на буксире, как водного лыжника, за собой утащит.
У сынишки глаза заблестели:
- Утащит?
- Да. А мы с мамой тебя потеряем, и переживать будем знаешь как? О-оо! Очень, Данилка, очень! Как же нам без тебя? О, Данилка, никак! А удочку я куплю, согласен?
- А удочка – щука тогда не утащит?
- Нет. И мы тебя не потеряем. А рыбку поймаешь, и будет тебе удовольствие. Ясно, сынишка?
- Ясно, пап! – бодро ответил Данилка.
- Вот, еще один – не одобрила мама, - ночами спать дома не будет!
- Когда жене будет в тягость – махнул рукой в сторону Виктор, - пусть лучше там поспит!
- Ты о себе? – уточнила Ирина.
Утро – серебряный крестик. «Ну, не хочет, - подумал Виктор, - что делать? Остав-лю! Я получил свое…».
- Забудем! – ответил Виктор.
Ирина неровно, нервно, расправила на столе ладонь:
- Иди-ка ты на рыбалку сегодня!
Виктор вспомнил: в запальчивости, когда прогибал, тянул себя вверх – к лицу Иры, как раз в лицо, возбужденным местом, неосторожно ткнул. Ткнул! -: осознал он, вспом-нил: около губ, - легонько, небольно, уперся, зажмурив глаза, и тут же остепенился. «Да ведь обидел!..» - признался он сам себе…
- Я побегу! – отодвинув тарелку и кружку, сказал Данилка.
- Беги, пташка ранняя! – улыбнулся папа, погладив, пошлепав его по плечу.

Костер разжег Виктор на том же месте. Обычно, разнообразия ради, выбирал и для удочек, и для костра, место новое. Книжка, как и дорога, и лист в тетради – новые – все-таки лучше повтора!
Но сегодня пришел к вчерашнему пепелищу. Тлеющим угольком в слепой глубине души, жгла мысль о последнем: жена; Паола. Разные партии, два разных поля в игре, ко-торая называется. Жизнь. И две основных фигуры: женщина и мужчина.
«Что же мы есть? - думал о человечестве Виктор, - Душа? Тело?». «Душа!» - не пожав плечами, ответит каждый. Так принято, и говорят...
«А как же?..», – глядел в огонь Виктор. Скатывались и остывали угли. Не спорил. Но сказать, не пожав плечами, запросто, о том, что душа – одно, и главное в человеке! - то же, что в угольке видеть хрупкий опустошенный кусочек, - и только. В природе он – дере-во: та же самая плоть живая.
«Вот в чем проблемы!» - подумал Виктор, и бросил сухой, как порох, оранжевый сноп хвойных веток в огонь. Взгудело, метнулось огромным сполохом пламя. Густым, свежескошенным снопом, пали к земле мотыльки. Не успели отпрянуть.
«Не ладят они, - о душе и теле подумал Виктор, - вот и проблемы, вот вам и глупо-сти, и наши беды!».
«Да ведь получило, сполна! - не жаловал самого себя Виктор. – Тело свое получи-ло. И хватит!».
Ложились по кругу у пламени мотыльки с обожженными крыльями.
Виктор старался не вспоминать Паолу…

***
На другую ночь, поцеловав жену, Виктор обнял ее, и спал ровным, спокойным сном, до утра. Она, не напомнив обиды мужу, спала, видно, точно также.

***
- Теперь можно… - пришла пора, и сказала Ира. – Можно, - потрепала она по за-тылку Виктора, и губы ее, в поцелуе, все ближе к губам его припадали, теплея до нату-рального жара…
Привычно, счастливо, дрогнуло сердце…
- Давай, - прошептали жаркие губы, - тебе же на вахту завтра…

На вахте, в лесу, на отводе делянок под вырубку, он пробыл десять дней. И очень соскучился по жене, и сынишке; и по рыбалке тоже. Памятной, близкой по ощущениям к самой первой, вышла последняя ночь. Новизна в этом деле, все-таки неисчерпаема.
«Счастье в наших руках!» - делал вывод Виктор.

***
Впечатленный последней ночью, продолженной и согретой в памяти за десять дней, вернулся Виктор к привычной близости с Ирой.
- Соскучился! – говорил он правду, и волновался, обнимая, целуя жену.
Все хорошо у них было, не хуже, скорее получше, чем у многих иных…

Дома тоже дано пробыть десять дней, и десять ночей после вахты. И если в ладу и согласии быть двоим – десять дней не так уже много. Виктор оформил кредит, готовясь после следующей вахты взять грузовичок. Он давно был в планах: мебель возить в рай-центр, на продажу. Наладится бизнес, работу на вахте можно будет оставить. Ире нрави-лись планы: ребенок растет, а стабильность будет – так почему бы не быть и второму ре-бенку?
Оформляя кредит в райцентре, Виктор сделал шальную покупку. Плейбоев не по-купал – зачем, тайком от жены рассматривать? Он купил книгу о физиологии брака.
Читал ее в мастерской, внимательно перечитывая некоторые места.
Потом был отъезд на вахту.
- Загадывай цвет, Ирина, - сказал он, прощаясь. - «Газель», и я думаю лучше с ку-зовом – не микроавтобус. Удобней для груза. А на вылазку с Данькой поехать – я домик устрою, съемный.
- Давай, это будет здорово. Цвет? Я придумаю, ладно…
«Такой он, надежный!» - подумала Ира о муже.

***
- Сначала, два дня и две ночи, - шептал он Ирине в ночь возвращения. – Мы с то-бой насладимся друг другом. А уж потом пригоню машину. Ладно?
- Да, - улыбалась Ирина.
Насладившись, через несколько дней, Виктор съездил в райцентр и пригнал «Га-зель». Белый грузовичок с крытым кузовом, стал праздником для семьи. «Обмыть» при-ходила мама, друзья, соседи. Эта ночь уже точно располагала к тому, чтоб не стесняться счастья. И Виктор решил рискнуть.
Помня неловкость той ночи злосчастной, он теперь шел другим путем. Ира, взвол-нованная, возбужденная, не открывая смеженных в предвкушении век, ждала, тянулась навстречу, ловила губами каждое прикосновение. А он целовал ее тело: груди, живот, и шелковистую, теплую кожу бедер. Наслаждался и видел, что это нравится ей.
Помедлив, не сумел-таки остановить себя, и стал ласково, осторожно, как по лун-ной дорожке, идти вниз живота. Ощутил, как замирает дыхание Иры, и притих, не зная, как ее понимать…
Раскрытыми, как лепестки, ладонями, прижимал он к груди ее бедра. И все ближе к ладоням тянулись, лаская живот, его губы. Он уже был настолько близко к заветной цели – сердце прочь из груди вылетало! Так волновался, от близости к месту, к которому жаж-дал коснуться губами, падая в бездну, или напротив, взмывая к вершине восторга! Жаж-дал прекрасно открыть восторг, и подарить Ирине!
- Хватит! – сказали Ирина, и, вытянув руку, отвела его губы в сторону.
Слов не было, ни к чему. Ира вздохнула.
- Опять за свое?!
- Ира! – безнадежно, тихо вспылил, и присел на кровати Виктор. – Ты хоть пони-маешь, то, что я хочу – нормально?
- Для потаскух?
- Нет, Ира, нет, ради бога, не говори так! Вот, я сейчас… - торопливо поднялся, - Сейчас я приду, увидишь! – накинул рубашку и вышел.
В мастерской нашел книжку.
- Вот, - протянул он Ирине, - здесь так и пишут. Сама посмотри…
Она взяла, прочитала название, открыла в первом попавшемся месте, и бросила книжку на пол:
- Да пишут сейчас такое!..
- Ну, зачем так, Ира? Ну, посмотрела хотя бы. А бросить – и после не поздно, Ира…
- Я тебе говорила уже! Как еще говорить?
- В любви нет запретного, Ира. И все взаимно! Ну, ты мне не хочешь, так я же го-тов для тебя! Готов. Ты же видишь? От тебя я уже не прошу, и не жду, но пусть так… Я то согласен, я же готов, я хочу…
- Все, хватит об этом. Я люблю, когда это нормально. Нормально, а не с твоими прымхами! И больше не лезь. Лизать мне – еще не хватало! А эту гадость, - показала она на книжку, - и в руки брать не собираюсь!
- Жаль, очень жаль! – тихо ответил Виктор.
Были они под одним одеялом, близко друг к другу, а мысли и чувства, как две реч-ки, текли в разных руслах.

После завтрака, проводив гулять Даньку, Ира спросила:
- Ну, а сегодня ты на рыбалку опять?
- Да, - удивляясь, ответил Виктор. Он даже не думал ни о какой рыбалке.
- Ну-ну, давай…
«Слово не воробей, - осознавал сказавший «Да», Виктор, - уже не поймаешь…».

Не искали, не звали Виктора те глаза. Он старался вообще бы про них забыть. Но они также смотрели в мир, глаза того дома.
Встретила Ленка и удивилась. Но, слыша, что кто-то вошел, выглянула Паола.
- А, - улыбнулась она, - все нормально! – сказала она подруге. – Свой. А ты один пришел?
- М-мм, - Виктор смутился.
- А с кем он приходит?
- С «Немировым», Лен!
- А… - не поняла их Ленка.
- Хороший друг у него, Лена. Сейчас разберемся…
- Паол, на минуту пройдем в веранду?
- Конечно!
- Паол, я сейчас принесу. А ты вот что скажи, я могу прийти позже? Я… - затруд-няясь, пытался он объяснить.
- На ночь, что ли?
- Да, - выдохнул он.
- Здорово! Ну, если хочешь…
- Хочу. А сейчас все равно принесу.
Через двадцать минут он принес «Немирова» и ушел.
Снова пошел в магазин, подумав: «А вечером тоже надо, тем более, их теперь двое…».
С пустой головой: уже все решено, день шел нетрудно, но утомительно долго. А на подходе, у самых окон, услышал Виктор в том доме голоса мужчин. Поставив в угол, к забору, удочки, остановился, как на распутье. Легкость дня состояла в том, что он принял решение, и ни о чем не думал, но вот сейчас…
«Что же так, господи?.. – пожалел он, вспомнив Ирину. Неправота одного, порож-дала ошибки другого. Таковы они, правила жизни. «Ах, да на то и правила, чтоб нарушать их!» - решил он, не улыбаясь шутке, и чувствуя, что не способен воззвать себя к разуму и отступить, уйти отсюда.
Грюкнув, дверь отворилась и на крыльцо, разговаривая между собой, вышли двое из тех, чьи голоса притормозили Виктора. Пыхнули зажигалки, засветились огоньки сига-рет. Не торопясь, не стесняясь разговаривать между собой, парни потянулись с веранды на тротуарчик, и дальше – к выходу со двора.
«Паола меня ждала, - рассудил благодарно Виктор, - зачем здесь эти? Вот и спро-вадила лишних!».
Стукнув в дверь, он вошел.
- Витька? – услышал он, и вздохнул недовольно: «Чего я их всех удивляю, и даже этого!?».
Спрашивал Сашка Кордас, приподнимаясь из-за стола. Как в малиннике – в центре сидел.
- Ну, да, - подошел, и подал ему руку Виктор.
- Садись, - сказал Сашка.
Паола достала рюмочку.
- Вздрогнем? – разлил из того, что было – дешевую водку, Сашка.
- Ага, - сказал Виктор, присаживаясь к Паоле, - вздрогнем так, чтоб земля дрожала!
Шутка понравилась. Потом пили «Немиров», принесенный Виктором, и никто, ни-кого не стеснялся. Свобода! Свобода хмельна, не будь даже «Немирова», а уж с «Немиро-вым» – вовсе не остановишь!
Сам по себе подошел момент, и мужчины вышли курить на веранду, хотя курить можно было не поднимаясь с места.
- В общем, - без предисловий сказал Сашка, - я с Ленкой, а ты – с Паолкой. Догово-рились?
- Да, - сказал Виктор, - договорились.

Прижимая к себе Паолу, возбуждаясь томной, прекрасной болью по телу, Виктор хотел ее все-таки, возле ушка хотя бы, поцеловать. Она отстранилась, пряча голову у него на груди. Не хотела…
Но ее теперь можно было прижать к себе всю: все тело. И вжаться в нее, ничего, никого, не стесняясь. Благодарный за прошлую близость, жаждал Виктор дать ей удоволь-ствия столько, насколько способен.
Торопясь, не мог попасть сразу.
- Дай, - попросил он, - ручку, Паола…
Она поняла, протянула руку, направила. Он проник, осторожно, совсем немного. Она ведь прекрасна – словом не передаваемая, женская настороженность! Он почувство-вал: замерла на полувдохе Паола…
- А теперь, - попросил он, - обними меня крепко!
Она обняла. И тогда он проник осторожно, восторженно, глубоко!
- Ох! – выдохнула Паола.
Он изумил ее. Он умел ценить хорошее.

Иру не удивило, что он пришел с рыбалки без рыбы. «Как? - растерялся Виктор, - Должно было бы удивить!».
«Думать вообще обо мне не хочет!» – пришел он к выводу. Просто, однако реаль-но...
Книжка, брошенная Ириной, так и лежала там же… «Пусть!» – не стал поднимать ее Виктор, хотя и почитал бы еще…
- Поеду, - сказал он Ирине, - в райцентр, на регистрацию.
- Поезжай…

На регистрации, в МРЭО ГАИ, вежливая сотрудница поинтересовалась:
- Техпастпорт Вы как, на себя оформляете только?
- А на кого еще надо? – удивился Виктор, - На ГАИшника, который меня остано-вит?
- Да нет, - улыбнулась чиновница, - это недвижимость. И Ваша собственность, не-дешевая. Так вот, если с Вами вдруг что… понимаете?
- А что со мной?
- Нормально. Но техпаспорт можете сделать на два лица, понимаете, да? И тогда без проблем.
- У второго лица, если со мной «вдруг что»?
- Вот именно!
- Давайте на два лица!
- На жену?
- Конечно! Можно?
- Можно. А паспорт ее у Вас при себе?
- Ксерокопия только.
- Ладно, - читая бумаги, чиновница видела, что Виктор с периферии. – Давайте, по-том довезете паспорт, или приедьте с женой. Хорошо?
- Да, конечно же, хорошо.
«Вот так, - думал Виктор, - на меня, на живого смотреть, и думать, что я могу во-ткнуть рога в землю?».
Чиновница оформляла, Виктор невольно пытался представить себя умершим. «Зато уж машина – точно жене! - пришел он выводу, - И без проблем. Дай бог! Хорошо».

Теперь обмывали в компании новый техпаспорт.
- Я нетрезвый, - сказал он, когда, сняв одежды, легли они под одно одеяло, - не бу-дем сегодня, ладно?
Он долго не засыпал, и, стараясь не вспоминать, вспоминал Паолу…
Он любил Ирину и был недоволен собой. «Как же так? – не хотел, по большому счету, мириться, - Любящий человек спокойно творит такое?! Земля не разверзлась, в ад преисподний я не провалился. Но это измена!».
Он хотел обернуться, обнять Ирину, прижать к себе и шептать в ее спящее ушко хорошие, добрые несуразицы. Но остерегся грубости.
На гранях валика, который катает сознание в явь, сон, и обратно, оставалась мысль: «Не в Паоле дело, и не во мне – в нас с Ириной. Все кроется в нас! В теле тоже есть слово, как и в душе. Его надо слышать. А мы - вспомнилась книга, летящая в угол, - не умеем слышать друг друга!».

Оставалось два дня до вахты, а муж и жена, не знали: как, с чего, и кому, начать мировую. Повода, по большему счету, для ссоры не было. Но она была: с этим метанием книги на пол… А как в несогласии быть в одной комнате, в спальне, тем более? Жуть! «Лучше уж никак, вместо как-нибудь!» - думали, очевидно, оба.
И после безрадостной ночи Ирина спросила первой:
- По рыбалке ты не соскучился, Витя?
«Не услышат тебя, не желая слышать!». Виктор уже не раздумывал, какой тропой идти на рыбалку…

Не смутили его голоса чужие. Он вошел в дом Паолы, как в свой.
- Э-эй! – позвала Ленка, неодобрительно глянув на Виктора, - Это к тебе!
Неодобрительность Виктор заметил, его задело, но к черту о ней еще думать! Он пришел потому, что нужна Паола.
Неловко, торопливо оправляя тот же халатик, из комнаты вышла Паола. Он заме-тил смущение. «Да, к черту, мое ли дело?!» - одернул себя, хотя мог подумать о том, что пришел не кстати. Он был благодарен Паоле за то, что она давала.
- Твой, - показала Лена, - с «Немировым». Ты же с «Немировым», правда?
- Правда.
Вошедший стремительно, он притянул к себе, и чмокнул Паолу в щечку. Притихли сидевшие за столом мужики...
Лена переводила взгляды с Виктора на Паолу.
- Давайте, - сказала она, - вот пришел опоздавший, с «Немировым»… Две? - уточ-нила она.
- Две, - успокоил их Виктор, - ноль-семьдесят пять.
- Круто!

Все хорошо. Он рядом с Палой, и на плечах ее держит руки. Потом, - он спокойно предвосхищал события, - получит свое… «Раз уж с Ирой не получу! - твердой рукой за-крывал он занавес, - Бог с ним, и не надо, Ира!».
Краешком, как в первый день, прошло имя жены, и легко отошло в ненужность, как слово, сказанное глухому.
Распили дешевую водку и перешли к «Немирову». Кордаса не было: ясно – жена-тый, - не к спеху сегодня... «А, - покосился Виктор – у Лены сегодня другой. Школьник, черт подери!».
Раздвинулись шторки проема из кухни в комнату.
- Мир компании честной!
Виктор об этом кренделе знал, но не пресекался. «Баклан» - рецидивист приблу-дившийся в их селе.
- «Немиров» зовет! – резюмировали из компании.
- Чего ж, когда водка добрая, не причаститься? - ответил «Баклан», и присел к сто-лу.
Он больше думал – заметил Виктор, чем говорил, и с тоской, очень часто, смотрел в окно. «Как Паола тогда, в первый раз…» - сравнил Виктор.
- Вить, пойдем, покурим…
Виктор, зная, что так хотят сказать что-то важное, или вызвать на драку, сказал:
- Пойдем.
Некурящий «Баклан» с мужиками не вышел.
- «Баклана» бы выгнать надо… Какого он черта здесь? - подумав, выдохнул Глеб, и с силой сдул пепел с кончика сигареты, – Заразу разносит. А нам своей мало?
Ваня, веселый, поддатый, послушав, резкость навел, посерьезнел:
- Ну, репу ему начистим! Давайте. Чтобы дорогу сюда, к нашим девкам, забыл!
Еще один голос его поддержал:
- Скотина! Чего он курить не пошел, а? Туберкулезник!
- Да, сто процентов, - заверил Глеб, - и сифилитик запущенный!
- Так ведь живой, - сплюнул Ваня, - а баба живому нужна…
- Пусть влюбит. Есть же ничьи.
Виктору мысль понравилась. Все из компании, он, в том числе, любили кого-то. Имели, потом приходили сюда, а «Баклан» – никого не имел.
- Так что, будем репу чистить? – Глеб затоптал сигарету.
- Я – за! – сказал Виктор.
- Пас! – сказал Ваня, - И так у меня на хвосте участковый сидит. На хрена ему лиш-ний повод?
- Ты же сам сказал!
- А теперь подумал…
И третий, подумав, резонно сказал:
- Мы ему ребра сломаем, скотине! Но баб этим не убедишь. Все равно приползет, и его приголубят. Толку?
- Блин… - Глеб покачал головой, и спросил у Виктора, - А ты знаешь, чего его ба-бы любят?
- Нет.
- Не проверял, но знаю… Он в зоне пол-жизни прожил, а там, в это место под кожу вгоняют шарики.
Виктор даже не думал о том, чтоб туда еще что-то вгонять, но Глеб пояснил:
- Член и них - как кукурузный початок. А женщину это заводит.
- Ну, да, – тихо заметил Ваня, - у нас гладко, а там будоражит…
- Бабы падки на удовольствия! – выразил главную мысль Глеб, - А любовь она по-боку, так! – плюнул, и сердито вдавил подошвой плевок.
- Голые удовольствия! – подчеркнул умным тоном Ваня.
«Не сказал бы, - подумал Виктор, - не знаете просто любви, не встречали, вот и трындите!». Да побуждал этот вывод, плевком затоптанный, думать и так: «Ну, а сами? Не удовольствия голого ради, прем сюда мы?!». А вывод вообще погружал в тоску: «И я – такой же баран, в том же стаде! Ну, не баран – тогда мотылек! А как же иначе, если у тела с душой две разных дороги?! Жаль, но ведь так…».
- Полмесяца, курва «Баклан», сюда ходит, - заметил третий участник затянувшего-ся перекура - И я так считаю: с Паолкой…
- Да? Почему? – спросил Ваня.
- Да он же сухой, как лист, и толстых не любит.
«Я тоже, - подумал Виктор, - толстых бы не любил. Они грубые…».
- Так что, репу бьем? - спросил Глеб.
- Я – за! – опять сказал Виктор.
Глеб, выслушав молчание остальных, ответил:
- Хорошо. Отставить! Пошли, мужики, к столу.
- Все, мужики, пока! – дождался их рецидивист. – Я ухожу.
«Однако, сначала выпьешь!» - резюмировал мысленно Виктор: ждал разлитый по рюмкам «Немиров».
Виктор присел, с силой прижал, притянул Паолу. И увидел неодобрительный, вра-ждебный, взгляд рецидивиста.
Выпив, рецидивист ушел.
Показалось Виктору, что для Паолы последняя рюмка была слишком горькой. Она сникла, понурилась. Он приободрил ее, пробежав своей теплой, широкой ладонью, по ее худощавому, стройному телу. С паузой, как запоздалый автоответчик, она прижалась от-ветно.
- Лен, - попросила она, - дай нам сегодня диван.
- Я ж не одна! – удивилась Лена.
- Ну, - из объятий Виктора, попросила Паолка, - дай. У меня же тесно, а я хочу по-кататься.
- Вот тебя растащило! Может, по полу, здесь покатаешься?
- Нет, я хочу с ним. С ним можно кататься, Лен!
- Пусть. – Согласилась Лена, и потрепала за щеки школьника. - Нам с тобой места в Паолкиной койке хватит …


- Ну, а сегодня ты трезвый? – спросила, в ночь перед отъездом на вахту, Ирина.
Виктор смутился:
- Конечно, Ира.
- Значит, можно! – припала губами, к его губам Ира.
Поднявшись над ней, он прижался, попал куда надо, и попросил:
- Обними меня, Ира!

***
В конце дня, у костра, на котором делалась пища, вахта принимала «сто грамм».
- Ну, мужики, чтоб оно стояло, да с него ничего не капало! – привычно провозгла-сил свой тост бригадир, и, кажется, присмотрелся к Виктору.
Выпили мужики, потянулись к хлебу. А Виктор, не торопясь это сделать, заметил:
- Первое – женщине в радость, понятно. А вот второе - это чтобы там пусто было? Это женщине точно – не в удовольствие!
- Мальчишка! – пресек бригадир, - Капает – это когда ты сифон поймал, и подоб-ное. Ясно? А то, что ты имеешь в виду – извержение, или оргазм! Разницу ловишь?
- Анекдот, мужики! – послышалось из середины компании, - Ну на хрена нам про это умные вещи?
- А без ума и не стоит! - парировал бригадир, - Даже про эти вещи.
- Какие вещи? Вставил, прогнал, да кончил. Человек так устроен, что там не ясно? А все остальное - любовь и так далее – это уже головняк и проблемы нажитые. Они не нужны.
«Затронул тему, - подумал Виктор, - не я один ненормальный…».
- Тебе не нужны, потому, что фантазии ноль.
- А у кого не ноль?! У психа, который потом в петлю лезет? Да бог не приветствует это, и нам ни к чему!
- Да уж… - пять человек не совсем соглашались, но и не спорили.
- Беса в ребре ты не знал видно, Саша…
- А на фиг? Дома есть баба, и хватит! В ней точно то же, что и в других. Точно то же! А кто ищет другое – будет платить!
«Так просто мы говорим о смерти?!» - подумал Виктор, и сказал вслух:
- Да не все же платят…
- Молчат, – возразил бригадир, - а все платят!
«Слухи дошли, - понял Виктор, - что я у Паолки бываю…».
- За что? – спросил он.
Бригадир посмотрел, и серьезно ответил:
- За доступ платят. Потом за то, что при этом подцепят. А подцепишь такое!.. – бригадир помотал головой.
Все-таки, тема задела всех.
- А если любви, - пожал плечами сосед в компании, - мне на жену с избытком, чего же с другой бы не поделиться?
- Нет дележа, мужики! Делишься – это воруешь у той, кого любишь.
- Вот как?
- И только так?
- И за это платим?
- Да, обязательно!
- Стоит ли?
- Закапает – сам разберешься!
«Это их держит?» – усмехнулся Виктор:
- В наше время, по-моему, лечится все! – сказал он.
- О, не обольщайся. Фюрер от этого сдох!
- Но он застрелился.
- Неважно. Сифон, или трипак, повторяю – это каюк! Мужчине. Почему? Да пото-му, что его от жены не спрячешь. Лечиться надо, и долго. Что милой скажешь, любезный? Так мол, и так, подхватил, извини. И подумай, что ты для нее после этого стоишь? И как после этого жить?

В предпоследний день вахты, после дежурного тоста, бригадир сказал:
- Ребята, такое дело! У нас появился новый участок. Туда нужны силы. И ваших сменщиков босс направляет туда. А вам, чтобы дело не стало, я предлагаю остаться, пока наберется новый состав на смену. Согласны? Кто не согласен – скажите. По-моему, это неплохо – вам лишние денюжки. А вашим женам мы все объясним. Будут письма – пиши-те. Я передам.
Виктор, перебрав все события, и не в силах забыть: «По рыбалке ты не соскучился, Витя?» - дал согласие.

«Ты была первая, - написал Виктор, - и я тебя никогда не забуду. Спасибо тебе!». Подумал, и дописал: «Любимая, все хорошо. Кормят вдоволь и отдых есть. Обними Да-нилку. Я же удочку так и не купил. «Газель» мы себе купили, а удочки сыну нет. Кош-мар!».

Он не был у Иры первым. «Но это не важно, мы есть, и живем друг для друга, и это главное!» - считал он. Вычислить первого мог при желании: сельские слухи тайны не знают. И не пытался выяснить...
«Ненормальный, блаженный! Кролик!» - подумал он о себе, вспоминая Паолу. Она, как предмет отдаленный, посторонней в памяти не осталась. С ней мечты были явью – безрассудная, роковая пасть для мужчины, который стал кроликом.
«Ира…», - жалел он, вспоминая последние ночи. А мысль кружила, стекая в кру-тую воронку: «Паола».
- Ты лучший! – призналась она, гладя от плеч до коленей, - Лучший!
- А полюбить меня можно?
Пальцы замерли.
- Я влюблен, Паола. В тебя! Понимаешь?
Она отстранилась. Так же, как Ира, когда он ее неуклюжим тычком обидел, …
- Это зачем? – уточнила Паола.
- Ну, как? – растерялся Виктор, - Сердцу же не прикажешь!
Паола, едва лишь подумав, сказала:
- Ты это брось! На фига мне твои проблемы!
- Какие? – опешил Виктор.
- Те! Она, правильная твоя Ирина! Не сделает то, что делаю я! Вот ты и ползешь к нам. Вы все же поэтому к нам ползете: жены не делают, а мы даем. Мы помогаем. Но, на фига мне твои проблемы? Не надо. Я не хочу! Понятно?
- Любовь – это только проблемы, Паола?
- Да. И еще какие! Все беды – из-за нее! Не знал?
- Извини, не знал...
Холодная, серая тень, опустилась с неба и пролегла между ними.
«В самом деле, зачем это все?» - хотел бы задуматься, осмотреться, взять себя в ру-ки, Виктор. Он жег себя изнутри и думал. Потом бережно, крепко прижался к Паоле, и попросил:
- Не сердись, пожалуйста!
Помедлив, Паола отозвалась:
- Ладно уж, дурачок! Ты же этого хочешь?
Она обернулась. Ласковой змейкой скользнула ладонь вниз его живота. Он пере-стал дышать: к ладони, вниз потянулись нежные венчики губ Паолы.
«Разными тропами… - тоска прокатилась в груди у Виктора, - Разными тропами счастье и удовольствия ходят…».

- Ты чего-то повешенный ходишь, Вить?.. – присмотрелся к Виктору, бригадир.
- В смысле?
- В смысле: «Повесил нос».
- А-аа… - согласился Виктор.
- По милой жене тоскуешь?
- Да есть немного…
- Она тебя любит. Я письмо твое отдавал ей, видел.
- Да, так… - не впопад, и не сразу, ответил Виктор.
- Доски я закупил. Ты же видел, там, у меня во дворе?
- Ага.
- Планы сменил. Они мне теперь не нужны, а ты забор собирался ставить. Возь-мешь?
- Хорошие доски. Смотрел.
- Возьми. На забор тебе хватит, с запасом.
- Ага, - сказал Виктор, - и также на гроб…
«Что с ним? – изумился и промолчал бригадир, - Фигня какая-то. Чушь!»…
- Ты это брось… - проворчал он на всякий случай.
Они уже разминулись, да бригадир поймал Виктора за рукав:
- Вот что, - сказал он, - ты ж понимаешь: как на подводной лодке – все будет в тай-не. Исключено – не всплывет. Не узнает твоя Ирина. Но, - посмотрел он в глаза, и покачал головой, - тебе у Паолы не место!
Возразил бы Виктор, да ощутил вдруг такую усталость…
- Почему? – уточнил он, с трудом разлепляя губы.
- Потому, что для Кордаса Сашки, для всех – это так, баловство между пальцев!
- Ну?..
- «Ну?» - передразнил бригадир, - А для тебя – всерьез! Я же знаю тебя! И они эти глупости бросят, когда захотят. А ты – плохо кончишь!
- Любить нельзя, что ли? - усмехнулся Виктор.
Но, совпадали слова бригадира и песни. «Что же хорошего выйдет? – задумался Виктор, - В дружбе пламени и мотылька… Кто-то сгорит!». Видел, как падали мотыльки с опаленными крыльями.
- Плохо кончу? – уточнил он.
- Боюсь, так и выйдет. Легкомыслие легкомысленно делать надо, или никак не де-лать!
- Мне, стало быть, никак?
- Лучше бы.
- Спасибо, - ответил Виктор.
Бригадир отпустил рукав.

***
- Пропащий! – шутила, целуя при встрече Ирина, - Не стосковался?
- Очень! - признался уставший с дороги Виктор.
- Вечером будет сюрприз. Ты удивишься, - улыбалась Ирина, обнимая надежные плечи мужа. Не зная, как удивила, поразила такая встреча Виктора. Не ожидал он, и даже не знал, что делать…
Прилечь, пока Ира готовит праздничный ужин, не захотел:
- Потом, - сказал он. – Еще лечь успею…
И ушел в мастерскую.
«Руки чешутся… – постаралась понять Ирина, - Машина есть; теперь – планы в жизнь! Их должно быть много у Вити: и столяр хороший, и вообще…».
Он приходил пить чай.
- Вот, смотри, - развернул он бумаги, - договор наш кредитный.
Неохотно, бегло, она почитала:
- Не разберусь, - тряхнула она головой, - кошмар!
- Но вот график выплаты: в нем-то уж разберешься точно.
- А зачем это мне, Вить? Ты заниматься будешь. И, знаю – сделаешь все, как надо. Я доверяю.
- Но все-таки, тебе надо знать это, Ира, - настойчиво, мягко ответил Виктор.
- Не узнать тебя, Витя, - хмуря шутливо брови, рисуя серьезность, заметила Ира, - деловой такой нынче, серьезный. Взял бы хоть полюбопытствовал, что за сюрприз!
- Но, ты и сама мне скажешь вечером?
- Так ведь когда еще вечер?!
Он улыбнулся и промолчал.
Книги – заметил он, в спальне не было. Выбросила, а может, и нет?..
- А знаешь что, Вить, было самое лучшее в последние двадцать дней?
Виктор пожал плечами.
- Письмо твое!
- Ох, - спохватился он, - удочку-то! Написал, и опять не куплена. Так и забуду!
- Да что Вить с тобой? Потом купишь. Куда ты спешишь: ну как конец света, ей богу!
Он не ответил, но в глазах она прочитала: «Да, ты права, Ирина!».

***
- Ты мозги от работы уже отключил? – уложила голову на его подушку Ирина. Сблизившись близко – лоб в лоб, так, что глаза их сплылись, как рыбки, улыбалась Ирина. Ира ждала.
- А какой сюрприз? – осторожно спросил он.
- А нет у меня! – сказала она таинственно, и показала, игриво, по-детски, пустые ладони.
- Чего нет?
- Ну, как чего, Вить? А что должно быть у женщины каждый месяц?
- А, это значит… - усваивал Виктор.
- А значит, что ты нашкодил!
- Я?
- Ну, да. А кто же? Это же значит беременность, Витя!
«Я ждала и верила, думала рожу,
А пошла проверила, с триппером хожу!»
- глупо, зло прозвучало в мозгу у Виктора.
- О! – беря себя в руки, обнял он жену, - Молодец! Да-аа, - гладил он ее волосы, плечи.
- Это ты о себе? - шаловливо спросила Ира.
- Нет, что ты? Это я о тебе.
- И хорошо получилось! Машину купили, дело, кто б сомневался – наладим. Дань-ка подрос – ему братик, или сестричка будут. Все хорошо, Вить, и правильно! Вот ему со-общи, чтоб он тоже знал, что наделал! – Она протянула ладонь, и, не стесняясь, погладила, приласкала в пальцах «виновника», мгновенно воспрянувшего от возбуждения.
- А теперь же, - неуверенно спросил Виктор, - наверно нельзя?
- Нет, потом будет не очень можно… – к себе потянула «виновника» Ира. - А сей-час как раз, даже очень можно!
«Что делать?» – не знал ошарашенный Виктор. Надо было до боли отчаянно, остро поверить в чудо. Он зубы себе чуть не раздавил, моля из объятий жены, уповая на то, что шанс - хоть однажды, ничтожный, судьба предоставить может. Ну, может?! Единственный и последний. «Один, - просил он, - один раз, сегодня!.. Единственный, больше не нужно!».
Он покорился. Не увидела из-за прикрытых в блаженстве век, Ирина, - какая про-пасть, бездонно, черно, легла в глаза мужа!
Замерла, срывая с губ легкий стон на пике их близости, Ира. А он пережил восторг в неком, тягучем, темном пламени ада.

***
Утром он был самым первым из покупателей скромного спортотдела сельского ма-газина.
- Удочку мне, - сказал он, - самую легкую, самую лучшую!
Он занят был в этот день настолько, что со стороны показалось бы: давно ерундой занимался, а теперь решил все дела совершить, в один день.
Весь двор обошел, все подправил и подлатал. А потом вывел «Газель».
- Вот, - показал он, вернувшись, - я доски привез. Очень хорошие доски, Ира! От-ложу эти – вон, под навесом будут. Эти доски в земле не сгниют… Ну, не быстро, сгниют, как специалист говорю…
- Да, причем это все? – не поняла Ирина.
- Так. Ты запомни и все…
- Ладно, запомню. Смотри же, «папаша вторично», не надорвись.
- Я не надорвусь.
- Оценил, какой был восторг у Даньки?
- Оценил. Это лучшая удочка, Ира.

- К маме схожу, хорошо? – сказал он вечером, - В субботу ждала, а я был на вах-те…
- Сходи, Витек.
- Или, - помялся он, - может вместе?
- Да нет, в другой раз сходим вместе. Сходи пока сам. Посидите нормально, не то-ропясь, поговорить уже есть о чем. Я у меня вон стирка. Но ты об этом… об этом не гово-ри пока, ладно. В больницу схожу, и уж потом… А пока не надо...
- Договорились, пока не надо...

Пришел поздно: около двух. Пятый сон уж, наверно, досматривал Данька, а Ира еще не спала. Ждала. Она еще днем хотела сказать кое-что, да момента не подвернулось. А сказать решила, и волновалась. Волновалась, и представляла, как отнесется к этому Виктор.
- Извини, - не раздеваясь, присел на кровати Виктор, - припозднился. За чарочкой посидели, брат приходил. Все нормально, в общем.
- Раздевайся. Женщина ждет, не видишь?
- Да, да, сейчас. Водички попью, - пошел он на кухню.
И не спешил, чего-то он не спешил? Эх, знал бы, с чем его ждет жена…
Вернулся. Покорно разделся, аккуратно сложил одежду.
- Заходи! – как полог шатра, подняла одеяло Ирина.
Согретый приветливым, близким теплом ее тела, Виктор припал благодарно, и ви-новато признался:
- Устал сегодня…
- Конечно. Еще бы, я видела, Витя! Да сейчас оживлю, ты про все забудешь! - лас-ково пообещала Ира.
Не выбрав слова, с которого можно начать, она попросила:
- Только ты не обидишься, Витя, если что-то не так у меня получится?
- Нет, что ты, я не обижусь, Ира…
- Волнуюсь, ты знаешь как?..
- Да-а… - не понимал пока Виктор.
- Но попробуем, хорошо?
- Да-а, Ира…
- В общем, ждала я тебя, и все думала. Особенно, как письмо почитала. И книжку потом…
Не представляла она, что сейчас у него в мозгах!
- В общем, я так поняла, что если природой человеческой так предусмотрено, то и спорить с ней глупо. Я согласна, в общем… Ну, с тем, что ты от меня хотел…
Она протянула руку, беря осторожно то, что вчера назвала «виновником».
- Тем более же, что у нас с тобой все хорошо. Я хочу, в общем... Понимаешь? Сама же хочу… Оральный секс – так называется… Знаю, ты очень хотел!
Не выпуская из рук возбужденного «виновника», приникла, спрятала голову на груди мужа. Он ощутил ее влажные, теплые губы, и осторожно высвободился.
- Чего ты? – не поняла Ирина, - Так ждал! Обижался, мы с тобой начудили…
«Уж так начудили!» - подумал Виктор.
- Спасибо, - сказал он, - спасибо, Ирочка! Очень люблю тебя, очень! Но не могу сейчас. Понимаешь? Настроиться надо, не ожидал. Сейчас я, - поднялся он, - хорошо? Сейчас! К звездам, на воздух выйду. И все хорошо у нас будет. Все хорошо. Подожди ме-ня, Ир, пожалуйста.
Накинул рубашку, и вышел.

«Уж так начудили! Уж так!!!» – выл он беззвучно, волком немым, сквозь зубы, в черное небо. Вспышками, четко и скоро мелькали в мозгу кадры из пережитого. «Ведь вот! – обожгла взгляд слеза, - Меня погубили любовь и прекрасная песня!.. Паола – это любовный поиск. Любви, ее красок и переживаний, а не корысти ради, я был с Паолой! И этот финал! Почему? Это что – справедливость!?». Резало слух рефреном прекрасной пес-ни:
«Самба белого мотылька
У открытого огонька
Лучше мало да без тоски,
Жить как белые мотыльки!».
«Меня погубили любовь и прекрасная песня, мотылек проклятый!» - в сердцах обозвал себя Виктор.
Входила свежими кадрами память недавняя: падали россыпью круговой у пепели-ща сгоревшие, соблазненные огнем мотыльки. Любящая, взаимная, и жертвенная ради любви, ради него, ждет жена. Не для того ли давалась жизнь?»
«Для того, - твердо и трезво ответил Виктор, - Как раз для того! Да я – мотылек, вчера полетевший к огню, а сегодня павший у пепелища».

Ну, как? Как посмотреть в глаза и сказать: - «Извини, Ира, я виноват. Это прове-рить надо: беременность ли?..»?
Как сказать: «Понимаешь, Ира: этот Баклан, он сифилитик, и через него я попал, с Паолой… Ты ж знаешь, ты ж теперь все поняла?!». Она все поймет, и мир безвозвратно рухнет. Для нее, для него, и для Даньки. Все рухнет, все потеряет смысл!
«Очень жаль, Ира … Каюсь жестоко! И на коленях сейчас поползу, и каждый день буду ползать! Гонорея может быть это, а не беременность! И, скорей всего, так, Ира: у меня уже десять дней симптомы…».
Можно вскричать отчаянно: «Ну почему же ты, то, что сказала сегодня, не сказала прежде, вовремя, Ира? Ну почему? Почему? Почему? Я бы не был там, и все было б не так! Мы были бы живы, ты понимаешь, Ирина! Простая правда!».
Но и это сказать было уже ни к чему: поздно…

Мысль металась в поиске зыбкой опоры. Можно прыгнуть в кабину, рвануть, пря-мо сейчас, на «Газели», сбежать в райцентр. Вылечиться там, а потом все уладить. Какой-то, но шанс…
Но вчера Виктор сделал последний необдуманный шаг в своей жизни. Вчера они были близки. Может быть, близостью перед отъездом, он еще «не наградил» Ирину – бо-лезнь не созрела, но вот вчера – что с этим делать?! Вчерашнее непоправимо!
Виктор поднял глаза к небу и посмотрел на звезды. «Жене сказал, - вспомнил он, - посмотрю на звезды». Вгляделся, желая в черной, мерцающей бесконечности, увидеть па-дающую звездочку, и сделал шаг. Возвращаться уже было некуда.

«Папа, папа! - видел сон Данилка, - Пап, посмотри, я же щуку поймал! Большую! И она меня не утащила. Не утащила, видишь? Я у вас есть!»
«А как же, - погладив макушку Данилке, сказала мама, - папа тебе самую лучшую удочку выбрал. А как иначе?».
Ира слышала, как вскрикнул, перевернулся на бок Данилка, и подошла. «Улыбает-ся…» - видела Ира, и поправила соскользнувшее одеяло.

- Э-эй! – вышла она на веранду, тихо окликнув еще раз, - Э-эй! Я к тебе хочу!
Не услышав ответа, спустилась босыми ногами к прохладной траве. «Что он там видит?» – подумала она, и подняла взгляд к звездам. А вернувшись к земле, обратила внимание, что простыни и пододеяльники, вывешенные около мастерской, убраны. Она подошла. Белье сложено аккуратной стопочкой, а веревки нет. «Снял, а зачем?» - не поня-ла, опешила, изумилась Ирина.
Ноги сами несли ее дальше. Она нашла Виктора. Над травой, над опорой, висело на бельевой веревке, под перекладиной для качелей, тело в светлой рубашке. Над ним, в чер-ном небе, росчерком, тут же пропавшим, скользнула падающая звезда…