Это...

Борис посвящал ей стихи, но он не был красив. Хотя его стихи были чёрными, чернильными отпечатками красоты. Прекрасные стихи, которые читала лишь она, он не претендовал на славу, на признание, он не хотел стоять в ряду великих поэтов, он хотел лишь любить. Любить без взаимности, без встреч, без разговоров, и ненужных объявлений о помолвке. Она подолгу смотрела в окно, где стаи собак копошились на местной помойке. Дети кричали что-то своё, Борис, шёл мимо детей, прижимая конверт со стихом. Он положит его в почтовый ящик и будет смотреть, как она возьмёт его, выглядывая из-за ближайшего огромного дерева. Это дерево было облюбовано кошками, что лениво сидели на ветвях и дворовыми влюблёнными, что ножами оставляли отпечатки своих признаний. Увидев, как она берёт в руки конверт, читает стих, он уходил. Он возвращался в свой старый, престарелый дом, садился за стол и начинал писать, стихи шли легко, часы то же. У него не было телевизора, магнитофона, что бы слушать музыку, у неё всё это было. Кажется, что он жил на свете, что бы писать стихи и любить её.
Вечером отец возвращался домой, мать умерла, оставив после себя в наследство истерию и два ненужных блокнота. Она зачитала их до дыр, вынеся из них мудрость любовного порядка. Любовь не делится на два, её нельзя поделить, прибавить к ней что-то, отнять из неё, она всегда целая, как скала, о которую разбиваются корабли. Она плакала три раза в жизни, не любила Бориса, хотя любила его стихи. В них она находила тот чудесный мир, которого была лишена. Если бы они встретились, допустим на мосту, случайно, как того требует закон общего развития. Она бы не обратила на него внимания, только отметила бы нескладность фигуры, слишком чувственные губы, чуждые мужчине, крепкому и сильному, а так же начинающую лысеть голову.
В его голове, похожей на тыкву, было много идей, эти идеи пожирали друг друга, дрались за каждый день своего существования. Ночь была тяжёлой порой для Бориса, он ворочался от стенки к пустоте, вспоминая детали своего существования. Дни были наполнены не разделённой любовью, ткачеством, так он называл сочинения стиха, ткачество. В момент сочинения стиха он был похож на паука, что ткал своё произведение, выпускал, свою паутину на бумагу и бумага покрывалась, липкими чернильными пятнами.
Ночью, если на улице было тепло, она открывала окно, и комната кроме свежего воздуха двора, наполнялась чавканьем, что доносилось снизу. Это местная молодёжь ела яблоки и запивала их дешёвым вином, которое продавали в соседнем киоске. Ночь, она не боялась ночи, она не боялось её тьмы, её уголков, закоулок, где не было место стихам. Изысканным прозаическим вымыслам, от которых душа радовалась и поднималась в небеса. Она была подобна бездне в эти минуты, слушала ночную жизнь и яркая муть вторгалась в её голову. Через некоторое время доносились звуки гитары, и незнакомая песня вторгалась в душу как незваный гость: Быстрый как молния, Быстрый как молния…Удивительно было, то, что эти слова она уже, где то слышала.
Борис отвернулся от стены, в надежде, что шепот, который не давал ему уснуть прекратится, но шепот был повсюду. Там на улице, в этой ночной, тоскливой тьме, шептались, этот шепот переходил в крик, Борис понял, что кричат его. Он выглянул в окно, но никого не увидел, лишь пару листьев, словно бы смеялись над ним, вели танцевальную борьбу по его щекам. И щебет птиц, уставших, сонных, напоминал ему слова песни: Быстрый как молния, Быстрый как молния… Стих о виолончели родился внезапно, он даже не записывал его в свою привычную тетрадь, где в ряд спали стихи о любви к …