Все, что в жизни есть у меня

Все, что в жизни есть у меня
Ирина Боженко Ирэн Адлер
( посвящаю моему названному сыну Андрею Захарову)

автор Ирина Боженко, 21 мая 2011 г. г.Хабаровск

Чем жизнь сироты отличается от жизни ребенка, у которого есть папа и мама? – спросите вы. И я вам отвечу: - буквально – всем. У того, кто живет, с родителями есть, прежде всего, любовь. Любовь, забота, ласка тех, кто его родил, а теперь воспитывает. Но это в том случае, когда родители нормальные. А вот в период моего рождения, нормальные родители, из нашей страны куда-то подевались, эмигрировали они что-ли? Или, может быть, вообще так и не родились? С пятилетнего возраста, я круглый сирота. Помню, мне лет десять от роду было и, бабушка сказала, что мать мою посадили в тюрьму, за то, что она убила моего отца, стукнув его по голове сковородкой во время пьяных семейных разборок. В то время мне было годика два. Потом, она сидела в тюрьме, там заболела менингитом, ее отпустили домой умирать. Мать я чуточку помню. Я точно помню, что была она высокая и необычайно красивая. Когда она появилась в моей детской жизни, я влюбился в нее наповал. Я помню, как она поначалу меня целовала, все время была со мною рядом, у меня появлялись, какие-то новые игрушки, и еще я помню, что спать я хотел только с ней, а потом она стала болеть, и меня ложили отдельно от нее. А потом в мои воспоминания вторгаются совсем другие картинки, в памяти всплывают только побои, и, ее крик. И еще - слезы. Мне долго не говорили, что она умерла, и я ждал, ждал, что она вернется, ночами, днями, а ее все не было. А еще в мою память из детства мне четко врезалось проживание с родителями отца, там было много народу и все матерились. К пяти годам, я знал все матерные слова, мог материться целыми предложениями, при этом все они были в тему. Нормальных слов в этих предложениях было мало, и они служили только связующей нитью, для выражения точных определений того, что я хотел сказать собеседнику. Потом, оказалось, что мне нужно идти в школу, а говорить нормальным я зыком я не умел. Меня забрала к себе вторая бабушка, мамина мама. Там говорили более, как сейчас принято выражаться, цивилизованно, но мой старый лексикон и здесь зачастую имел место. Меня стали учить буквам, а затем заставили читать букварь. Букварь я освоил довольно легко, и когда пришел в школу, то бегло читал, считал до ста, и в уме мог сделать несложные примеры по вычитанию и плюсовке несложных чисел. А что касается матерных слов, то в этом плане в классе я был отличником. Не буду говорить, что я был ассом в этом деле, нашлись товарищи, которые тоже на достойном уровне изъяснялись ненормативной лексикой, но я задних не пас и мог в любой момент разговора за туалетом во время курения на перемене, вставить свои пять копеек. Короче говоря, моя сиротская жизнь закружила и понесла меня по ниве образования. Учиться, как ни странно мне было «не в падлу», я с большим удовольствием ходил в школу, прилежно сидел на уроках, отвечал у доски, мне нравилось, когда учительница ставила меня в пример всему классу, когда я на отлично отвечал урок. И вообще, щеголять своими знаниями перед одноклассниками, стоя около доски мне было, как сейчас модно говорить – « в кайф». Я был записан в две библиотеки нашего поселка, обе они были детские, к четвертому классу, всю литературу, интересующую меня, я там прочитал и пошел записаться во взрослую, но меня культурненько послали куда подальше и сказали прийти с мамой. Я сказал, что я круглый сирота, и добрая тетя библиотекарь стала выдавать интериссующие меня книги, записывая их на себя. Звали ее Татьяна Петровна, мы с ней подружились, благодаря этому содружеству, я познакомился с творчеством таких писателей как: Некрасов, Тютчев, Лев Толстой, а позже она дала мне книгу и Алексея Толстого, «Хождение по мукам». Я прочитал Тургенева от корки до корки, большое впечатление на меня произвел Гоголь. А Короленко мне был особенно близок, читая его «Дети подземелья», по ночам, я втайне от всех плакал. Хотя, кто-то мне сказал, что мальчикам плакать стыдно, а вернее не положено, типа это приоритет девчонок, но я всеравно плакал. Короче в классику я ударился не на шутку. Когда всех этих писателей стали проходить в школе мне стало не интересно, я уже все знал наперед. Потом где-то в классе шестом от нас уехала учительница математики и к нам прислали мужика учителя, а он оказался болваном несусветным, простофилей, да еще и плохо знающим свой предмет. Тут же интерес к математике у меня отпал. Оставались еще кой-какие предметы, из-за которых я посещал школу. Это были уроки: географии, физики, рисования и пения. Но время летит быстро, а жизнь сироты, - это, естественно, - свобода, ибо нет никому никакого дела, что там у тебя в голове, а тем более в душе. Все кто тебя опекает, думают, о том, что главное, чтобы сиротинушка не был голодный, да одет прилично, а остальное, как нибудь, да и уляжется, притерпится, сложиться. И оно сложилось, в седьмом классе. Я, уходя в школу, туда не шел, я уходил к реке, на рыбалку, я садился на поезд и уезжал в другие поселки. Врать я научился еще в раннем детстве, великим преподавателем по этому предмету, стал для меня мой отчимистый дед ( то есть, отчим моей умершей матери). Как- то раз, после очередной порки за какой-то мой проступок, он избил меня в кровь, а потом сказал: - не ври, а лучше сразу скажи правду, тогда прощу и не накажу. После этого случая, я искренне раскаялся и решил больше не врать. Но жизнь мальчишки полна неожиданностей и соблазнов, и я в очередной раз рассказал всю правду о содеянном деду, а получил таких тумаков, матов и такого избиения по морде, что три дня мой нос и щеки были, красные с синюшным оттенком. После этого случая в тринадцать лет я сказал себе: - больше ни одна живая душа не узнает от меня правду. Я буду врать так, что никто и догадываться не будет, что происходит на самом деле. Благо словарный запас, благодаря прочитанным книгам в детстве, у меня был богатый, сюжетов из книг я запомнил множество, а еще со временем научился так сочинять, что публика любого возраста верила мне с первой и до последней фразы, с первого моего вздоха и взгляда, честных сиротских глаз. И меня потянуло бродяжничать, чтобы испытать на людях мое вранье. Я врал взрослым и своим сверстникам, врал милиции и случайным знакомым, я сочинял душераздирающие случаи из своей жизни, и все меня жалели, помогали, верили мне и давали даже деньги. Но вот, что я не терпел с детства, так это воровство. К этому моя сиротская душа никогда не лежала, почему? Не знаю, не могу и сам ответить на этот вопрос. Я кое-как с горем пополам окончил девять классов, но из-за пропусков школы меня не хотели допускать до единого государственного экзамена, тут я пустил в ход все свое обаяние, плюс красноречие и мимоходом упомянул, что, дескать, вы учителя, ломаете жизнь сироте. Это возымело свое действие. ЕГЭ я сдал и отдал документы в профессиональное училище, ныне оно называется технический лицей, ну просто мы все, как молодой Пушкин, стали лицеистами, с десятью приводами в милицию, но не в этом суть. В этом техническом лицеи мне также учиться стало недосуг, а времени появилось свободного, просто – море. Чтобы как-то себя занять, я стал пить пиво и шляться с местной шпаной. В «понятиях» я разобрался сразу, вник моментально, и благодаря высокому росту и недюжинной стати в плечах, избил пару выскочек кулаками и с ноги, завоевал себе авторитет среди пацанов. Девки липли ко мне, как мухи на мед. Я был всегда в центре внимания, и это мне льстило, ублажало мою неокрепшую душу. Но вся эта тусовка, мне вскоре надоела, они пытались начинать воровать, продумывали комбинации, как и где этим заняться. И я тихо, мирно, отошел от их компании в сторону. Они конечно стали возмущаться, но я как-то постепенно спрыгнул с их темы. А заняться было опять та-ки, нечем. И вот однажды, мой друг по группе в ПТУ сказал, что он сегодня со мною встретиться не может, так как у него концерт, с выездом. Оказывается, он записался, в художественную самодеятельность районного Дома культуры, где появился, какой-то там театр «Шанс». Я напросился с ним в поездку, и ему разрешили меня взять с собой.
Эта поездка стала в моей жизни судьбоносной. Во-первых, я увидел, как мои сверстники могут, проводит время с пользой не только для себя, а и для других, во-вторых, я почувствовал, что смогу, если захочу, так же, как и мой друг, вести концерты и петь на сцене. Стоит мне только захотеть, и эта тетенька, их руководитель пригласит меня к ним в театр. Я сидел рядом с ней и смотрел самодеятельный концерт. Публика поселка, районных самодеятельных артистов принимала, на ура. Я сидел в зале и чувствовал, что впервые в жизни завидую. Завидую всем, кто сейчас находиться на сцене. Я впервые в жизни, пожалел, что не пошел в музыкальную школу, когда дед мой, еще работал шахтером, и в школе сказали, что у мальчика хороший слух и чувство ритма. Концерт закончился, мы ехали на уазике в город, ребята пели, а эта тетка, их руководитель, каждого из них хвалила и всех еще и расцеловала после концерта, как родная мать. И я подумал, везет же им, мне бы такую маму, я пел бы не хуже, чем они все вместе взятые. А потом все как-то само собой затихло. Мой друг ходил на репетиции, а меня не приглашал, я в свою очередь, не напрашивался пойти с ним в ДК, все из-за гордости. Но вот однажды, в училище зам.директора сказала, что сегодня к нам придет педагог-организатор, и с ней нам нужно подготовить концерт к смотру «Россия – Родина моя».
- А ты Захаров, смотри мне, попробуй только не пойди. У тебя есть слух, да у Сережкина, а остальные – бездари. Идите и пойте мне, а то я вам устрою, - сказала Ольга Александровна и скрылась за углом корпуса.
Ну, мы с другом и пошли в актовый зал. И какое же было мое состояние, когда я увидел ее. Господи, я лишился дара речи, ноги мои стали отказываться двигаться, лоб и ладошки вспотели, и я краснощекий от природы, стал весь красный, как большущий рак.
-Это кто?- задал я еле слышно вопрос своему другу Игорюхе. – Катя,- спокойно ответил он. – Но она же у вас в театре поет, как она здесь появилась, она то, наверное, в какой- то школе учиться, что ромашкой будет? Ромашками в ПТУ называют подсадных детей в самодеятельности, которых берут со школ, на тот случай, когда с талантами в ПТУ, уж совсем дело плохо.
- Ты, что дурак, она наш педагог-организатор, она еще и в ДК работает.
- Что? Она уже взрослая, и у нее, что может и муж есть и дети? – спрашивал я у друга на ухо, пока эта Катерина Олеговна с нами знакомилась и рассказывала, что мы будем делать, какие песни учить, и когда в какие дни у нас будут репетиции.
- Отстань, - отмахнулся от меня друг, - потом, все потом, а сейчас вникай, она как ее мамочка, разговорчики не любит, строгая. И он, стал внимательно слушать Катерину, ловить каждое сказанное ею слово. А я сидел и смотрел на нее во все глаза. Еще там, на концерте, из всех девчонок, которые принимали участие в концертном выступлении, я выделил именно ее. Она пела лучше всех, был такая складненькая, такая миленькая и говорливая, что еще тогда я подумал: -«Вот, мне бы, с такой девушкой встречаться, но она вряд ли захочет, я то болван-недоучка, какая уважающая себя девочка будет водиться с ПТУ- шником». А тут, оказывается она наша учительница, это вообще уму непостижимо, она в жизнь не обратит на меня внимания.
- Захаров, - услышал я, наконец, свою фамилию. Меня за рукав дергал друг.
- Вы бы не могли попробовать прочитать текст ведущего, выйдете вот сюда, пожалуйста, - сказала она, показывая место на небольшом подиуме нашего актового зала, возле себя.
- Я? – еще больше удивился и одновременно разволновался. Но, взяв всю свою мужскую силу воли в кулак, я вышел на подиум и стал читать текст. Как я его читал, я понятия не имею, этого я не помню, меня трясла внутренняя дрожь, от сознания того, что я стою рядом с ней. А потом, оказалось, что я читаю вполне прилично, и она назначает меня ведущим этого мероприятия. На репетиции я бежал, как ошпаренный, стал намываться и набриваться, чего ранее за мной не наблюдалось. У деда выбил
( выпросил) деньги на хорошую туалетную воду и стал раскручивать его на костюм. Дед долго не соглашался, говорил, что костюм ждет та же участь, что и зимнюю куртку, которую, я случайно, подарил другу. Но я клялся и божился, что буду его, тобишь, костюм, беречь, как зеницу ока. И вот наступил день концерта, я в новом костюме, в новой белой рубашке с черным галстуком, блистал. Я чувствовал себя, как народный артист СССР времен застоя, на сцене Кремлевского дворца съездов. Текст, который был моим, я выучил почти наизусть, читал стихи о России, которые написала, ее мамаша, так проникновенно, что она, сидя в зале, даже прослезилась. Преподаватели, директор и ее маменька расхваливали меня на каждом шагу после концерта. И вот, прозвучала та ключевая фраза, ради которой, я проделал столько работы, приложил столько усилий.
Ее маменька, обнимая меня за талию, заглядывая мне в глаза воркуя, как голубушка, пропела: - Андрюшенька, я приглашаю вас к нам в театр эстрадной песни «Шанс», мне нужен ведущий вашего уровня, для ведения районных мероприятий. Вы согласны? – спросила она.
- Согласен ли я? Да, что, за вопрос, я об этом мечтал, может быть с самого детства, сам о том не подозревая, - подумал тут же я. А сам ответил спокойным, деловым тоном: - Да, Инна Васильевна, я буду на репетиции, когда мне придти?
- Во вторник, Андрюша, во вторник. И она помчалась, ее уже кто-то позвал. Катерина же, даже не успела мне сказать и слова, понеслась к себе в ДК, у них там было, какое-то очередное мероприятие.
До вторника, я не мог найти себе места. Мне казалось, что время остановилось, оно стоит, а жизнь проходит мимо меня. Все эти три дня я не ел, не пил, а только курил, и ждал, ждал, когда же наступит, этот чертов вторник и я вновь увижу ее.
Но оказалось, что она моя любовь, уехала на сессию, и я сразу же как-то поник, но ее мать, эта Инна Васильевна, оказалась такой интересной женщиной, что я по ходу занятий влюбился и в нее, но не как в женщину, естественно, а как в руководителя. И закружила меня самодеятельность, и понеслись, концерты, репетиции, поездки. И вот вернулась, она, моя долгожданная любовь, и стал я ее провожать домой, вместе с другом, и стали мы ходить к ним, домой, пить чай, разговаривать. И я полюбил ее отчима, который был ей роднее родного отца, да и всем нам, кто занимался в театре, эти трое стали, как близкие родственники. Все, я обрел счастье, и это счастье называется одним словом – «Шанс».
Были у меня еще рецидивы, пытался я еще врать, обманывать, но Инна Васильевна на корню рубила эти мои художества, и стал я хорошо учиться, устроился на работу и вот уже учусь в институте, получаю высшее образование - первый из двух моих рабоче-крестьянских семеек.
А Катерина стала моей женой, а ее мама, стала и моей мамой, и ближе этих людей у меня нет никого на этом свете, потому, что два года назад умерла моя родная бабушка. И теперь, я должен стать, круглейшим сиротой, но к моему большому счастью, круглейшим, я не стал. Я использовал свой шанс. И хочу, чтобы все сироты: казанские и питерские, барнаульские и хабаровские, московские и калининградские, малых и больших городов, поселков моей необъятной родины, помнили, что есть на свете люди, которым нужны мы – сироты. Только надо не лениться и суметь их разглядеть, встретить, а потом, всегда оставаться человеком, какую бы злую шутку не приготовила нам судьба, лишив нас отца и матери в детстве.