Жить среди мертвецов

О том, что я не такая, как все, я знала с самого раннего детства, как только начала воспринимать всё окружающее и саму себя, а это случилось очень рано, мне не было, видимо, ещё и полугода, ведь мои самые ранние впечатления относятся, скорее всего, к этому периоду, когда другие младенчики пускают бессмысленные пузыри от радости, когда сосут материнскую грудь. Я же помню, как пыталась «осмысливать» всё, что попадало в поле моего зрения (а также и слуха). Слово «осмысливать» я ставлю сейчас в кавычки, потому что, может быть, это странно звучит в применении к младенцу, но, тем не менее, это был процесс, похожий на мышление философа, пытающегося понять и сформулировать концепцию строения Вселенной.
Несмотря на то, что я любила своих родных, у меня было отчетливое впечатление, что я к ним не имею никакого отношения: с таким же успехом я могла бы родиться у кого угодно, в любой другой семье. Это были обыкновенные, заурядные люди, жившие в своем времени, своими насущными проблемами, ничем не отличающиеся от основной массы прочего населения нашей огромной страны.
Моей матери рожать было строго-настрого запрещено врачами, она заболела очень серьезной неизлечимой болезнью ещё будучи подростком. Её предупредили, что хотя и болезнь не передается по наследству, ребёнок может быть ненормальным и умственно отсталым.
Матери было всего двадцать лет – в сущности, это была легкомысленная девчонка. Да и в середине ХХ века люди были абсолютно непросвещёнными в проблемах секса, тогда ещё (не поверите!) не было телевизора, откуда каждый ребёнок узнаёт о том, что детей приносит совсем не аист. Правда, родила она меня абсолютно в законном браке – опять же, тогда не распространилась, как сейчас, повальная мода на матерей-одиночек, нравы царили строгие (очень хочется поностальгировать на эту тему, но она у нас не имеет никакого отношения к вопросам морали).
Дебилом я не стала, хоть и не разговаривала почти до двух с чем-то лет, уже начали думать, что я немая, собрались консультироваться со специалистами, как вдруг – внезапно, ни с того ни с сего – я заговорила, причем на совершенно «взрослом» языке – у меня не было периода, когда дитя лепечет всякие там «бобо» и «пипи». Я стала изъясняться, как окружающие меня люди, а так как моя семья принадлежала к русской интеллигенции, мой язык был грамотен, правилен и даже сложен.
Бабушка читала вслух мне, двухлетней (а может быть, и раньше), серьезные книги, входящие в золотой фонд русской и зарубежной классики. Этим она убивала сразу двух зайцев: перечитывала классику сама и заодно «развивала» ребёнка. Было замечено, что я, когда начиналось чтение, затихала на месте и сидела с очень сосредоточенным, внимательным выражением лица.
Но период между началом того, когда я начала разговаривать, и между тем временем, когда вдруг – тоже совсем внезапно! – родные заметили, что я бегло читаю сама (никто меня не учил, потому что никому не могло даже прийти в голову , что такой маленький ребёнок может освоить грамоту), тоже был совсем небольшим, наверное, меньше полугода. И ещё увидели, что я запоминаю наизусть огромные тексты. Впрочем, к этому отнеслись довольно спокойно, сенсацией это не стало – опять же, времена были другие, не до вундеркиндов было, после войны трудности громоздились на каждом шагу, выживать было трудно, элементарно нечего было есть.
Материна болезнь сказалась на мне очень явственно: моя необыкновенная восприимчивость и даже какая-то совершенно болезненная сверххрупкость моей нервной системы обнаружились тоже в самом начале моей жизни. Я реагировала на всё со страшной силой, боялись, что я сойду с ума. Этого, к счастью, не произошло, потому что, как я уже написала, начиная с трёх с чем-то лет я обнаружила, что в этой жизни имеется источник яркой виртуальной реальности, которая в миллион раз превосходит серую окружающую меня жизнь: книги. Я погрузилась в них с головой. Я читала с утра до вечера, за завтраком, обедом и ужином, перед отходом ко сну. Меня совершенно не интересовали другие дети, и выгнать на улицу поиграть с ними меня было практически невозможно. В дальнейшем я читала в школе на уроках, и учителя смотрели на это сквозь пальцы, потому что училась я блестяще, мне было скучно наблюдать, как бедные педагоги выжимают из детей обрывки каких-то минимальных знаний, которые для меня были просто смехотворны.
Уже тогда я поняла, что я, видимо, «подключена» к какому-то огромному источнику информации, позволяющему мне знать такие вещи, о которых я никогда и нигде не читала. Я знала то, что пришло в нашу жизнь десятилетиями позже, просто я не считала нужным кого-то осведомлять о своих знаниях – ведь это был мой внутренний мир, область, принадлежащая мне одной.
Помню только, что меня безумно раздражало, как медленно доходят до людей какие-нибудь истины, которые были понятны мне как «Отче наш». Это раздражение сохранилось во мне на всю оставшуюся жизнь. Вообще, любые человеческие реакции всегда казались мне похожими на замедленную киносъемку.
Восприятие моё тоже, видимо, перехлестывало рамки, существующие среди человеческого общества. От людей шло множество флюидов – и я их все «слышала». Нет, это была не телепатия, я не слышала конкретно мыслей, облеченных в слова и предложения. Но это были вполне определенные чувства и образы, и уже в раннем детстве я совершенно чутко улавливала, как часто люди лгут и лицемерят.
Самое смешное, что вся жизнь тогда состояла из лжи. Если человек хотел быть успешным, он обязан был лгать, что верит в то, что самая абсолютная, высшая на свете истина – это те идеи, которые родились в воспалённом еврейском мозгу товарища Маркса, и которые довёл до полного абсурда величайший фанатик - узкоглазый чучмек непонятного роду-племени товарищ Ленин.
Товарища Сталина я, к счастью, уже не застала в живых, иначе, думаю, моя жизнь закончилась бы в юном возрасте, ибо приспособляться к маразму окружающего общества я не умела никогда, равно как и лгать.
Сейчас наша жизнь уже не состоит из лжи, а из одной только грубой правды: умеешь воровать – ты успешен, не умеешь – ты никто. Но, впрочем, к теме нашего повествования это, опять же, ни в коей мере не относится. Вернёмся к нашим баранам, то бишь давайте мыслить глобально, а не узкими временнЫми рамками: ведь всё проходит, может быть, когда-нибудь пройдет и теперешний бандитизм, как раковая опухоль, заполнивший все клетки человеческого общества. Правда, здравый смысл говорит о том, что больной раком в 99 процентах случаев погибает и часто до последнего вздоха верит в то, что жизнь продолжается и что его состояние вполне нормально.
И вообще, люди не хотят МЫСЛИТЬ. Они хотят ЖИТЬ – здесь и сейчас. Хотят иметь красивые жилища, а также всякие штучки, свидетельствующие о том, что живут они не зря, а что их жизнь наполнена ну о-о-очень большим смыслом: дорогие авто, модную одежду, вкусную еду из всяческих деликатесов, дорогие мобильные телефоны, компьютеры, телевизоры – ну что там ещё?!! И в принципе, их нельзя за это осуждать. Я тоже всё это люблю, не такой уж я аскет, и в пустыню удалиться, чтобы молиться Богу пятьдесят лет, прожив в глухом скиту, я бы не смогла. Но и упереться мордой в полное корыто и потреблять, хрюкая от удовольствия, ЧТО-ТО мне не позволяет.
То, что я «не такая, как все», я поняла не сразу, а пришла к этому всей своей жизнью, совершенно не похожей на «нормальную». В молодости я как раз пыталась быть «такой, как все», и это доставляло мне большие мучения, потому что, конечно, же, у меня ничего не получилось, хотя, вроде бы, я ничем не отличалась от всех остальных, во всяком случае, я не воображала себя, как некий кафкианский герой, огромным пауком, бегающим по стенке. Нет, я была девушка как девушка – в меру симпатичная, очень стройная (куда всё девалось?), пользующаяся довольно большим успехом у противоположного пола. И вот тут я поняла, что это мне совсем не нужно: этот самый «противоположный пол» мог предложить мне только грубую похоть. Я видела мужиков как рентген, насквозь, и не могла получить ни малейшего удовольствия, потому что процесс совокупления всегда был очень однообразен: я занималась чем-то непристойным с обезьяной… Зоофилия… фу… какая гадость! Хуже – только некрофилия. А впрочем, человеческие самцы и были некрофилами, потому что всё, что они чувствовали, было убогим, дешёвым и неживым, ведь до людей им было ох как далеко!!! Не зря как-то в поезде я встретила знаменитую экстрасенску, которая начала свой разговор со мной с такой фразы: «Как тебе живётся среди мертвецов?» И я враз просекла, что она имеет в виду человечество, которое, видимо, так никогда и не дойдёт до того, чтобы развиться в людей, так и останется безнравственным стадом ублюдков, живущих по законам животного мира, но при этом убеждающих себя, что они – всемогущие цари природы, и что с их цивилизацией всё в полном порядке, якобы она развивается «по законам», короче, везде царит полнейший прогресс и невыразимая благодать… Ну а то, что две тысячи лет спустя после пришествия в мир человека, сказавшего «Я есмь Любовь», продолжаются массовые убийства себе подобных (высокоразвитых якобы!) существ – это так, ерунда, издержки недозрелого мышления некоторых особей, но вообще-то это легко поправимо, стоит только захотеть… Вот соберем семерку… нет, восьмерку… да можно и двадцатку… И останемся на том же месте, где были.
Можно долго рассуждать на тему, что же не в порядке с нашей цивилизацией. По-моему, она порочна в корне. И кто тут виноват: тот, кто её создал, или же сами люди, не умеющие и не хотящие жить по нравственным законам – поистине, одному только Богу известно…
К старости, потеряв всё, что только возможно потерять на этом свете (кроме, впрочем, самой себя), я поняла, что хочу уйти. Но это не может быть осуществимо по собственной воле. Я не могу больше видеть на каждом шагу человеческой низости, убожества, беспросветной тупости, мелочности… Я вынуждена «жить среди мертвецов», подчиняясь законам их мёртвых душ. Моё сверхчувственное восприятие не помогает, а, скорее, мешает жить в грубой реальности, из которой нет выхода. Но я не могу притвориться другой, меня зачем-то закинули в этот мир, не научив притворяться, не обеспечив защитной хамелеоньей окраской. Я резко выделяюсь из стада и получаю удар за ударом. Меня бьют все, кому не лень – сверху и снизу, справа и слева, но я молча сношу удары. Я не привыкла жаловаться, к тому же, у меня есть то, чего остальные начисто лишены. А тот, кто поставил этот эксперимент по забрасыванию в этот мир существа, совершенно не соответствующего природе этого мира – видимо, очень жесток, но такие эксперименты входят в обязательную программу лаборатории под названием «сделать из недочеловека сверхчеловека». Может быть, впрочем, это вовсе не жестокость, а обыкновенный научный эксперимент, ведь резал же добрый дедушка Павлов беззащитных собачек во имя науки? И в космос их запускали, бедняжек, прекрасные советские учёны6е, которым было наплевать на их страдания, когда они медленно умирали, вращаясь вокруг нашей замечательной голубой планеты.